Игра на чужом поле

Глава 12

— У нас, у королевской семьи, не так много власти осталось. Реальной, — задумчиво начал кронпринц. — Например, мы имеем право наложить вето на любой закон, но на практике давно этим не пользуемся. Наша роль больше символическая: мы — объединяющая сила, отражение национального единства. Король, например, главнокомандующий вооружёнными силами, но… сам понимаешь, формально. В нашем батальоне королевской гвардии даже пингвин числится.

— Пингвин? — переспросил я, чувствуя, как отвисает челюсть. — Какой пингвин?

— Королевский, разумеется, — спокойно ответил Харальд, едва сдерживая улыбку. — У нас есть пингвин-капрал, его зовут Нильс Улаф второй. Дали ему этот статус ещё при моём отце. Его официально поздравляют, повышают в звании… и могут даже сделать почётным командиром, если заслужит.

— Не хило вы там живёте… — пробормотал я, соображая, что моя жизнь на фоне таких традиций выглядит как-то пресновато. — А кормите вы его чем, золотыми рыбками?

Харальд уже не сдержался и рассмеялся:

— Рыбка у него, конечно, отменная, но звания он получает не за аппетит. Это же символ! Но кое-какими правами король всё же пользуется, — продолжил Харальд, крутя в руках бокал с соком. — Например, правом помилования. Это редко, конечно, но случается. И знаешь, удивительно, но к таким решениям общество у нас относится нормально, даже если король отказывает в просьбе.

— Ну и я нормально, — не удержавшись поддакнул я, пока кронпринц делал глоток напитка.

Он взглянул на меня с лёгким недоумением, но, решив что это шутка, едва заметно улыбнулся.

— Чем ещё реально пользуется король? — Харальд откинулся на спинку кресла и, скрестив руки на груди, продолжил: — Открою секрет: участвует в формировании правительства. Хотя на бумаге всё решается соотношением партийных сил в Стортинге, но на деле редко бывает, чтобы одна партия имела большинство. И тогда начинается самое интересное — король принимает активное участие в переговорах между лидерами фракций. Именно он решает, кому поручить формирование правительства.

Я поднял бровь:

— То есть король — как арбитр?

— В какой-то степени, — кивнул он. — Но надо понимать: это скорее резервное оружие. Полномочия, закреплённые за монархом по конституции, не используются без крайней необходимости. Однако, если страна окажется в критической ситуации, король может вмешаться.

— Очень познавательно, спасибо за информацию… — поблагодарил я кронпринца, который упорно не переходил к интересующей меня теме.

Тут Харальд замолчал, словно что-то обдумывая, а потом, наконец, произнес:

— У нас кастильская система престолонаследования. Уверен, ты не знаешь, что это такое. Сейчас немного поясню. В общем, женщина может стать королевой, — голос его был ровным, но в глубине угадывалась напряжённость. — Однако сам факт, что её возможным супругом станет советский коммунист, приводит некоторые круги в ярость.

— А вас?

— Я уже высказал этим силам своё неодобрение, — ответил Харальд. — И уверен: они поняли. Сегодня вечером выйдет опровержение на телевидении, а вскоре запустят серию передач, подающих советско-норвежские отношения в выгодном ключе. Подвоха ждать больше неоткуда. Наоборот, ваша страна получит из этой ситуации выгоду.

— А как быть с тем, что я не являюсь дворянином? — усмехнулся я.

Ситуация всё больше напоминала спектакль с заранее прописанными ролями. И мне это было не по душе.

— Это не имеет большого значения, — с лёгкой улыбкой возразил Харальд. — Моя супруга, Соня, тоже не была дворянкой… Конечно, моим преемником станет Хокон. А вот ему эта перспектива не нравится, и если он вдруг заартачится — что делать будем? — Харальд сделал многозначительную паузу, вопросительно глядя на меня, и тут же сам ответил: — Родословную будем тебе подыскивать! Если, конечно, ты решишь связать свою жизнь с Мартой.

Вот он, главный вопрос, прозвучал. Тот самый, на который я даже себе не могу дать однозначного ответа. Когда я только попал в этот мир, дал себе слово: никаких браков, никаких обязательств. Что бы там ни говорили мои дети. Ха-ха! Да какие дети — я и их появление-то тогда категорически исключал. Но со временем — то ли это гормоны, то ли возрастное — захотелось семьи, детишек. И ничего против Марты в качестве спутницы жизни я уже не имею. Всё сошлось: и в голове, и в сердце… ну и чего уж там — гораздо ниже сердца тоже.

Но разве можно строить планы, зная человека только несколько раз прогулявшись с ним под ручку? Марта, может, меня идеализирует. А я, чего скрывать, не самый лёгкий человек в общении. И тут ещё эта их «кастильская система»! Моя цель — жить на всю катушку, пользуясь своим преимуществом. А вся эта церемониальная аристократия… она точно станет мешать. Я так думаю.

Ну и что мне ответить папе? «Извините, поматросил вашу дочь, а сейчас бросаю»? Или «любовь до гроба — дураки оба»?

Представляю, как лицо того каменеет, а в глазах зажигается королевский гнев. Будет кивать, может даже улыбнётся на прощание, а потом объявит меня персоной нон грата. И, честно говоря, будет прав.

Или сразу встать на одно колено и просить руки и сердца его дочери? Вот только у меня кольца нет, да и я сам, мягко говоря, не готов к такому повороту событий. Как вообще здесь принято?

Нет, так не пойдёт. Надо выкручиваться. Сказать что-то обтекаемое, чтобы и уважение проявить, и не дать ложных обещаний. А ещё — по возможности не вляпаться в обязательства. Я глубоко вдохнул. Ну что, Штыба, показывай свою «сильную сторону» — импровизацию!

Но тут дверь отворилась, и два парня в форменной одежде вкатили в комнату тележку с едой. Ну да, время-то уже обеденное. Все едят, один я тут сижу и сок пью. Надо бы, кстати, на него сильно не налегать, а то опять приспичит в туалет.

Харальд, глянув на парней, одобрительно кивнул, и на столике появились две изящные чайные пары, тарелка с аппетитной мясной нарезкой, корзинка с булочками и маленькие печёные пирожки, от которых шёл слабый аромат корицы. Словом, завтрак (или обед уже?) аристократов.

— Если всё же я решусь — у вас или у неё могут быть проблемы? — спросил я, глядя на Харальда поверх пара, поднимающегося над чашкой с чаем.

— Будут. Но все преодолимо. А вот если ты не захочешь… — кронпринц на миг замолчал, внимательно посмотрев на меня, прежде чем продолжить. — Я говорил с моей девочкой. Она очень боится тебя потерять. Ей всего восемнадцать, и мы с Соней до сих пор не понимаем, что творится у дочки в голове. Но знаю одно: если вы разорвете отношения, ей будет очень больно.

Меня будто кольнуло. Харальд опустил взгляд на столик, поправляя на краю тарелки булочку, и заговорил чуть тише:

— Она сказала, что ты ценишь лёгкость ваших отношений…

— А она сама? — перебил я собеседника.

— Она сама ценит то, что нравится тебе. Если ты переедешь к нам, гражданство у тебя будет. Десять лет проживания в нашей стране, и будут выборные права…

— Марта мне тоже очень дорога. Я не хочу её терять. Но и уехать из страны я пока не могу. Вот-вот в Грузии скоро полыхнёт…

Если честно, никаких перспектив для наших отношений в СССР я пока не вижу. Скоро у нас всё полетит вверх тормашками. Окраинные республики будут стремиться к независимости. Межнациональные конфликты вспыхнут с новой силой. Экономика… Это будет кошмар. Прогнозы, мягко говоря, неутешительные.

— Марта сейчас заканчивает гимназию, но уже фактически поступила в Оксфорд, так что жить можно и в Англии, — продолжил кронпринц. — Это хорошо, что ты серьёзно относишься к жизни. Я, признаюсь, ожидал другого… В голове представлял всякое, но вижу — ты здравомыслящий и порядочный парень. Марте повезло с тобой. Так что если вдруг решишь уехать из СССР, мы тебе поможем.

Я хотел ответить, но принц поднял руку, останавливая меня.

— И, хотя это пока секрет для широкой общественности, лето Марта может провести в СССР. Спорт она бросила, а учёба в Англии начнется только в сентябре. Поживите вместе, узнайте, подходите ли вы друг другу.

Не ожидал, но приятно, черт возьми. Честно говоря, рассчитывал на более строгий разговор, а тут… Чувствую, как внутри даже какое-то уважение просыпается. Папан реально мог себе напридумывать обо мне небылиц, а сейчас вижу — повеселел дядя лицом… А что это? Графинчик и две стопочки, скорее всего, из золота? А, не буду отказываться! Киваю головой в знак согласия.

— За то, чтобы вы были счастливы! Жду тебя вечером у нас, — сказал кронпринц, подняв стопку.

— Будем! — поддержал я исконно русским тостом. — Ух! Хороший напиток! Цветочно-цитрусовый аромат и такое гладкое послевкусие.

— Французский. Но в нашей стране очень популярен. «Баче-Габрильсон», — пояснил Харальд и предложил с королевской щедростью: — Подарю тебе дюжину бутылок!

— Не стоит, наверняка на нашей таможне не пропустят, — засмеялся я, представляя, как пришлось бы срочно выпивать все двенадцать бутылок этого дорогущего коньяка прямо на границе.

Впрочем, желающих помочь мне в таком благородном деле наверняка нашлось бы много.

— Действительно! Тогда передам через посольство. Получишь уже в СССР, — нашёл выход… неужели будущий тесть?

Кронпринц с Хоконом уехали, не оставшись на послеобеденную часть заседаний, а вот Марта задержалась и поймала меня у входа в зал.

— Что! Что папа сказал? — возбужденно блестели её серо-голубые глазки.

— Сказал: бить тебя по попе ремнём надо было в детстве! Вазы древние бьёшь! С мальчишками дралась!

— А ты? Что сказал ты?

— Я сказал, что мне и такая хулиганка подойдёт. Ремень ты у меня видела, где твоя попа, я знаю.

— Ииии, — тоненько протянула счастливая Марта, но так тихо, что услышал только я.

— Летом можем пожить вместе! У меня правда не дворец…

— Пох… — осеклась на русском полуслове девушка и, расправив плечи, гордо направилась в зал, не оглядываясь на изумленного меня.

А прикольно! Энергия Марты или всё-таки эффект от золотистого французского коньяка, но настроение у меня было на редкость добродушное. Однако это состояние длилось ровно до того момента, как я попытался тихонько улизнуть из дворца, пропустив «торжественный ужин». Машина Марты, как было условлено, ждала где-то неподалёку, и я уже предвкушал удовольствие от общения с подругой. Но не тут-то было. Перед дворцом по-прежнему толпился народ. Охрана, гости, толпы зевак и… вездесущие журналисты. Ну куда же без них?

— Мсье, французский журнал «Чарли Хебдо». Парле франсе?

— Инглиш, дойч, — улыбнулся я симпатичной девушке, которая представляла журнал, известный мне по будущему.

Да, хамоватый местами, но иногда затрагивающий важные темы. И имеющий, кстати, приличный тираж.

— Вы, я вижу, веселый и довольный жизнью, а вот ваш бывший соперник Торстен Шмитц скоро будет кормить червей… — с азартом, приправленным нахальной улыбкой, начала она, глядя мне в глаза.

Вот только её взгляд наткнулся на мой, бесстыже изучающий её фигурку. Ладная девочка, ничего не скажешь.

— Стоп, мадам, — оборвал я её. — Во-первых, Торстен жив и здоров. Во-вторых, если вы так шутите в своём журнале, то здесь этого делать не стоит.

Журналистка чуть растерялась, но быстро взяла себя в руки, явно собираясь переформулировать вопрос.

— Привет, друг! — неожиданно раздался бодрый голос за спиной, и Торстен, приобняв меня за плечо, стал с явным интересом осматривать то же, что и я.

А поглядеть действительно было на что. Ветер играл с короткой юбкой девушки, открывая взору её бесконечно длинные, идеально стройные ноги. И время от времени, словно нарочно, лёгкая ткань поднималась чуть выше дозволенного, давая мельком заметить крохотные красные трусики.

— Вот оторва! — пробормотал я себе под нос, пытаясь понять, кто тут больше провокатор — она или ветер.

— А? — переспросил меня Торстен, и по его довольной физиономии было ясно: ему такие зрелища по душе.

— А тебя уже выписали из… — я чуть не сказал «сумасшедшего дома», но вовремя прикусил язык. — Из больницы? Кстати, знакомьтесь, — я нарочито широко улыбнулся к журналистке, — это ваш «мертвец».

— А… что мне сделается! Здоров я уже. Слабоват у тебя удар оказался! — усмехнулся немец и добавил по-русски: — Меня с нашего посольства выдернули сюда. Попросили приехать, покрутиться у журналистов на виду. А с этой бы я покрутился…

— Вы в самом деле… Но как же? — растерялась журналистка.

— Мадам… — галантно поклонился Торстен.

— Мадмуазель! — топнула стройной ножкой девушка.

— Это точно я! Мадемуазель, могу вам подарить плакат с моим фото, у меня в номере есть. С дарственной надписью. Увы, я жив. Извините, что расстроил вас. Это другой Шмитц умер в той же больнице. Дед, фашист-эсэсовец, который воевал в 1-й танковой дивизия СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Приехал сюда в Норвегию, и вот — сердце не выдержало.

— Не может быть! — ахнула девушка. — Но телевидение…

— Уже сегодня выдаст опровержение и извинения, — перебил я. — Прошу прощения, но я вас покину.

— Камрад! — обнял меня на прощание Торстен с ещё большей искренностью. Парень был явно доволен тем, что я не собирался составлять ему конкуренцию за сердце… ну и другие части тела хорошенькой француженки. — Мадемуазель, раз уже у меня не вышло покормить червяков, может быть, я покормлю вас?

Подметки на лету рвёт! Наш человек! И посольство ГДРовское оперативно сработало! А интересно, кто их надоумил? Наши или королевская семья?

— Толя! Что от тебя хотела эта лесбиянка? — встретил меня вопросом Виктор Анисимович.

— Почему лесбиянка? Вроде нормальная, — хмыкнул я, оглядывая уходящую красавицу ещё раз, теперь уже издали.

Хуже она от этого, конечно, не стала.

— Татуировка единорога и два переплетённых глифа, обозначающих женский пол. Это знаешь, как визитка. Ну, не суть… — уточнил дипломат, поправляя очки.

«Да ладно! — посочувствовал я про себя бедолаге Торстену. — Сначала я его избил, потом о его смерти объявили на всю страну, и теперь вот это…»

— Она порадовалась, что немецкий боксёр жив. Кстати, это наши его попросили сюда приехать?

— Нет, я бы знал об этом. Скорее всего, королевская семья Норвегии вмешалась. ГДРовцы ещё что-то с этого и поимеют, — с завистью произнес помощник посла.

— Нам тоже что-нибудь обломится, — уверенно пророчествую я, помня обещания кронпринца.

— Господин Штыба, — мне приказано сопровождать вас, если вы захотите поехать в гости в Стаугум, — к нам подошёл гвардеец, возможно, из командного состава. Хрен там разберешь их звания.

— Кем приказано? Улафом вторым? — пошутил я.

— Ах-ха! Отличная шутка. Расскажу нашим, — рассмеялся Виктор Анисимович и ответил гвардейцу, решив все за меня: — Конечно, захочет.

Ну, раз так звезды сошлись…

Машина Марты оказалась рядом, и она тоже видела моё общение с журналисткой.

— Толя, что тебе сказала эта девушка? Напрашивалась в постель к чемпиону? — хитро блеснув глазками, невинно спросила подруга, когда я сел в машину.

— Она бы если и просилась, то, скорее всего, к тебе. Девица оказалась лесбиянкой!

— Воч? — на инглише высказала своё удивление Марта. И это хорошо, ведь у неё скоро учёба в Оксфорде, надо с немецкого на английский перейти в общении с подругой.

Я со знанием дела объяснил значения татуировок на шее француженки, о которых сам только что узнал, и заметил, как разочарованно вздохнул неизменный водитель Йоханссон. Интересно, а у этого арийца к Марте… — нахмурился я. — Надо будет попросить другого водилу ей подобрать! Какого-нибудь опытного старичка. Хотя, Йоханссон же ещё и охранник, я так понял.