Игра на чужом поле

Глава 23

— Есть ещё кое-что, Толя… Чуть меньше двух дней назад в Норвежском море затонула ваша подводная лодка. По нашей информации — с ядерными ракетами. Называется она… кажется, как ваша молодёжная организация, — с серьёзным лицом произнесла Соня.

— «Комсомолец»! — моментально вспомнил я, и по спине пробежал холодок.

Да, точно! У меня в тетрадке была запись. Но я ведь даже года этой трагедии толком не помнил, что уж говорить про месяц… И помочь, даже если бы помнил, всё равно не смог бы.

— Сегодня ваши власти уже сделали заявление о гибели подводной лодки. Прими мои соболезнования. Воды нейтральные, поэтому мы не стали вмешиваться в спасательную операцию… — голос Сони был ровным.

Странно, что мне об этом рассказывает именно она, а не Харальд или Марта. Хотя… откуда Марте знать? А вот кронпринц явно решил делегировать жене озвучивание этого трагического известия. Показательно. И правильно, наверное. Женский голос звучит мягче и сочувственнее.

Кстати, эту подлодку в моём будущем так и не подняли. Глубина там, наверное, запредельная.

— Спасибо… — только и выдавил я.

На этой печальной ноте мы попрощались.

— Боковые удары наносятся с небольшим замахом, особенно левый, ну или правый — если ты левша. Этот замах я прячу парой подготовительных движений корпуса. Вот так, смотри… Никакого отведения плеча или локтя, удар должен быть быстрым и коротким. Большой палец держи кверху.

Я старательно показывал всё в деталях для Хокона, который, наконец, вернулся домой и был, так сказать, допущен Мартой к моему истерзанному после общения с её родителями телу.

— Я в поединке не могу просчитать то или иное действие, хотя вроде голова работает неплохо, — жалуется Хокон, пытаясь повторить боковой. Удар вышел немного размашистым, но хоть техника улучшилась.

— Это нормально. Всё приходит с практикой, — подбодрил я парня, подходя ближе. — Главное, не зацикливайся на движениях. Бокс — это как танец: когда ты перестаёшь думать и начинаешь чувствовать, всё получается само собой.

В комнате Хокона на видном месте висит боксерская груша с примятыми боками — показатель того, что её часто использовали.

— Вижу, ты всерьез увлекаешься боксом, — сказал я, постучав по мешку. — Нравится бокс?

— Очень, — блеснул глазами мальчишка и с воодушевлением добавил: — Правда, папа говорит, что это слишком опасно для принца. Но мне хочется быть сильным… ну, как ты.

— Ха! Я вообще работаю на ринге без включения головы! — усмехнулся я, глядя, как Хокон снова примеривается к удару. — Ну, вернее, моё подсознание само решает, что и как делать.

Парень удивлённо вскинул брови.

— То есть, ты не думаешь, когда дерёшься?

— Думаю, но не так, как на экзамене по математике, — пояснил я, усаживаясь на край дивана. — Раньше я тоже пытался всё просчитывать, каждый удар обдумывать… Но на ринге это губительно. Если рассчитывать каждое движение и заранее прокручивать варианты, то даже кандидатом в мастера спорта не станешь.

Хокон внимательно слушал, чуть подавшись вперёд.

— Так что? Только рефлексы?

— Рефлексы, интуиция и наработанные связки — это основа. На тренировках ты ставишь удары так, чтобы они стали твоей второй натурой. А во время боя у тебя появляется второй уровень мышления — инстинкты и опыт работают сами по себе. Это как у опытного водителя. Он ведь не думает, как включить поворотник или нажать тормоз. Всё происходит автоматически.

Наше плодотворное общение прерывает вошедшая в комнату Марта. Она грустно сообщает:

— Толя, тебе пора уезжать…

Ну а куда деваться? В комнате принцессы мы прощаемся по-настоящему — тепло и без лишних слов. Но у машины всё иначе. Под пристальными взглядами прислуги и родни мы становимся чопорными аристократами: лёгкий кивок, сдержанная улыбка и лёгкое пожатие рук.

На прощание мне вручили огромный пакет, якобы с подарками. Ну что ж, пришлось заглянуть внутрь и демонстративно радоваться.

А радоваться было чему!

На самом верху лежал уютный свитер с оленем — классика норвежского стиля. Развернул, полюбовался рисунком, стараясь выглядеть искренне довольным, и благодарно кивнул:

— О, шикарно, спасибо!

Но это была только верхушка «айсберга»!

Достаю дальше свёртки и коробочки. Местный коричневый сыр — Брюност! Нас тут таким кормили, по вкусу что-то среднее между варёной сгущёнкой и чем-то сливочным. Мы ели его с джемом — вкуснотища! К сыру прилагалась классическая сырорезка с тонким металлическим лезвием — видел такие здесь на каждом шагу. Говорят, чисто норвежская фишка.

И, конечно, местный шоколад «Фрейя». Я сам не пробовал, но Цзю нахваливал его и даже купил домой целую упаковку. Вот теперь и у меня есть запас.

Из необычного: разноцветная пряжа в аккуратных фирменных кузовках и солидный рыболовный набор с блеснами!

— Я не знала, что подарить твоей бабушке и отцу, — проговорилась Соня, чуть смущаясь, что раскрыла авторство идеи.

Что ж, отличный подарок — мои родичи будут довольны! Бабушка вязанием увлекается давно, а отец на рыбалку ездит, может, и не часто, но это дело любит.

— Соня, спасибо! В точку! — улыбнулся я, представив, как отец перебирает новые блёсны, прикидывая, на какую «придёт щука», а бабушка выискивает узор для нового шарфа или свитера.

Но больше всего мне приглянулся набор игрушечных троллей, вырезанных из кости и раскрашенных вручную. Каждая фигурка будто жила своей жизнью: у одного хитрая ухмылка, у другого — угрюмый взгляд. Настоящее произведение искусства!

— Это тролли-стражи, — пояснила Марта, видя моё восхищение. — Говорят, они приносят удачу тому, кто их бережёт.

«Да пусть что угодно приносят, главное, что они классные!» — подумалось мне.

Подарочный набор довершила литровая бутыль «Линье-Аквавит».

— Этому напитку больше четырёхсот лет, — с гордостью заметил Харальд, который, скорее всего, и подложил в пакет с подарками этот явно премиальный напиток. — Не этой бутылке, конечно, а марке. А вот этот конкретный экземпляр выдержан 12 лет и дважды пересёк экватор.

Я восхищённо покрутил бутылку в руках. Тяжёлая, с золотистой этикеткой и необычной гравировкой, она внушала уважение.

— А почему такое название? — удивился я, зная, что «линье» означает «экватор».

Харальд усмехнулся:

— Напиток делают из картофеля, тмина и других специй, и раньше его возили через океан на кораблях. Под действием качки, морского воздуха и изменения температуры он менял вкус. Поэтому его и сейчас отправляют в бочках в Австралию и обратно. То есть эта бутылка дважды пересекла экватор!

— Ничего себе! — протянул я, вертя бутыль в руках. — Алкоголь с морской закалкой!

Интересный маркетинговый ход. А подарок явно намекает на доверие — ведь «Линье-Аквавит» в Норвегии почти культовый напиток. Вот бы ещё решить, с кем и по какому поводу его выпить.

В гостинице меня встретил наш особист, нервно расхаживающий по вестибюлю.

— Слава богу, ты пришёл! — не совсем идейно обрадовался он мне.

— Что случилось? — нахмурился я.

— Цзю пришёл с фингалом, Шалва опять напился… — особист выдохнул и, понизив голос, добавил: — А ещё и лодка наша, оказывается, затонула! Мы и банкет по этому случаю отменили. И тут, и в Москве. Ещё и тебя нет!

— Слышал, что было заявление ЦК про подлодку и знаю, что есть погибшие. Королевская семья мне уже соболезнования выразила. А что с Костей? — заволновался я.

— А… пусть с ним офицеры в его части разбираются, — отмахнулся от меня дядька, заканчивая разговор.

— Та-а-ак! Подрался с пьяным? — я с наслаждением принимаюсь троллить соседа по комнате, освещающим свою койку аккуратно зреющим «фонарём».

— Да ничего особенного, — хмуро, но непонятно выразился Цзю. — А что у тебя за пакет такой здоровый? Слышал про «Комсомолец»?

— Трое, пятеро? Сколько их было? — припомнив Костины шутки по поводу моего недавнего похожего украшения, я и не думаю менять тему разговора.

— Шли мимо бара какого-то… Там дрались двое… Я подошёл разнять. Вот один локтём и зарядил, — мрачно пояснил Цзю.

— М-да… слышал, наверное: двое дерутся — третий не лезь? — задумчиво разглядываю фингал друга.

— Да если бы моя не попросила… — буркнул Костя, опустив голову.

— Так уж и «твоя»? — усмехаюсь я.

— Ну… Ай, чё говорить? Мне служить ещё долго… — обреченно махнул рукой Цзю и вытянулся на кровати.

Я уже открыл рот, чтобы обнадёжить друга и выдать пророчество о скорой демобилизации, но тут же прикусил язык. Вспомнил, что Костя вуз-то бросил перед армией! Стало маленько неудобно, ведь мог бы намекнуть другу заранее, а так парень уйдёт на дембель не в 89-м, а только в 90-м. Ну ничего, время сейчас такое, что в армии его переждать спокойнее будет.

— А про лодку в курсе, конечно. Давай парней помянем! — вздохнул я, доставая бутылку элитного пойла.

— А у меня пиво есть, — удивил Цзю, который в пристрастии к спиртному уличен никогда не был.

В аэропорту меня никто не провожает. Пришлось купить вторую сумку для подарков, потому что в первую всё просто не влезло. Сдаю багаж, ничего в ручной клади не оставляю — лишние проверки мне ни к чему. Но на таможне нас почти не проверяют — так, формальность.

Уже перед посадкой внезапно началась суета. Тренеры, особист и руководитель делегации заметно напряглись — около стойки появились двое в полицейской форме. Оказалось, норвежские правоохранители пришли за Цзю. То ли как свидетеля вызвать хотели, то ли предъявить что-то собирались. Но было поздно: Костя уже в самолёте, а это территория СССР. Был бы норвежским… А так — извините!

Костян сидит в кресле бледный, нервно постукивая пальцами по подлокотнику. Переживает, но не кается — и это радует. Значит, духом не пал. Наш особист сидит через проход и демонстративно его игнорирует. Да и смысл напрягаться? Поездка завершена, медали у нас в кармане, а дальше пусть военная часть сама разбирается со своим бойцом. Хотя рапорт наш «молчи-молчи», конечно, накатает — как пить дать.

Думаю, при необходимости я бы даже мог помочь, ведь Харольд вчера чётко сказал, что любые мои проблемы для него не чужие, и искренне предлагал не стесняться обращаться за помощью. Вот такая я теперь блатная шерсть! Жаль, в данной ситуации этого проверить не вышло.

В Шереметьево нас проверяли куда тщательнее, чем в Осло. Тут я тоже блатата, но смысла в этом немного — ничего запретного не везу. Валюту подчистую слил на сувениры ещё в аэропорту Осло. Ну и две банки пива прикупил — долг Костяну вернул, которым мы вчера погибших подводников помянули.

В Москве, как назло, снег и ветер. Хотя и не особо холодно — всего минус два, но контраст с относительно тёплым, хоть и северным Осло чувствуется моментально.

Из таксофона в аэропорту набираю номер приёмной Власова. Его, как и ожидалось, на месте нет, но помощник радует хорошей новостью: меня ждут машина на стоянке и номер в гостинице «Москва». Впрочем, удивляться тут нечему, у Власова возможностей — с горкой.

Время обеденное, поэтому в гостинице сразу направляюсь в ресторан. И едва успеваю переступить порог, как сразу натыкаюсь на знакомого!

— Ты как тут? Давно? — удивляется мой земляк и бывший босс Овечкин.

— Только что с турнира прилетел, — жму ему руку. — Из Норвегии. Победил!

— Ну, поздравляю! А я вот на новое место работы приехал. Подвинули меня в отдел пропаганды в ЦК, — доверительно сообщает Овечкин, которому, похоже, невдомёк, что я в этих номенклатурных делах не особо шарю.

— Поздравляю! — отвечаю наугад, но уверенно.

— Да чёрт-те что творится! Прилетел сегодня, а никуда не попаду. В ЦК собирается политбюро, все встречи отменили… Вот зашёл хоть пообедать. Идём, что ли, наших парней помянем. Слышал новости?

— Угу… А много погибло?

— Да мне не сообщили. Ещё и в Тбилиси, пока ты по заграницам ездил, митинг с жертвами был. Что, Толя, делается⁈ Только вроде карьера пошла в гору, а тут такое…

Сидим за отдельным и, надо сказать, вполне приличным столиком: подальше от эстрады, с видом на улицу и пальму в кадке, стоящую посреди зала.

— В Тбилиси пока трое погибших, — Овечкин говорит тихо, словно боится, что кто-то его услышит. — «Сам» рвёт и мечет, военных ругает.

— А что там в крае у нас? — перевожу я тему разговора.

— В Красноярске? Да ничего особенного… Разве что Пугачёва недавно приезжала. Ходил я с семьёй на её концерт четвёртого числа. Понравилось, — пожал плечами собеседник.

У Овечкина, бывшего первого секретаря горкома, а потом и крайкома ВЛКСМ, дела с карьерой шли со скрипом. Сначала хотели было отправить его в Узбекистан на должность одного из секретарей, но что-то сорвалось. Теперь вот снова шанс — назначение хорошее, но и тут не без заминки.

Я не пью, а Овечкин потихоньку надирается. Разговор заходит о его сыне-боксёре. Мы хоть и тренируемся с парнем в одном зале, но про его успехи я знаю плохо — тот, вроде как, уже перворазрядник.

— О! У нас из-за него дома вечная война! Жену бокс бесит. Говорит: «Покалечат ещё!» Да и тренер ваш… как его… Леонидыч, кажется, в Москву укатил. Но сыну карьеру спортивную рушить не дам! Я всё-таки отец! А куда парня пристроить — найду! — Овечкин в пьяном угаре даже стукнул по столу для пущей убедительности.

— Могу помочь, — зачем-то обещаю я, хотя особых связей в столичной спортивной среде у меня нет. Не Копцева же просить, в самом деле!

Но надо бы завязывать с этой посиделкой и снова набрать Власова — вдруг уже вернулся из ЦК. И как будто угадав мои мысли, Овечкин отставляет рюмку и бормочет:

— Ладно, Толя, хватит на сегодня возлияний! Завтра утром нас с Шениным примут в ЦК!

— Что? Шенин тоже тут? — я аж рот открыл.

— Тут! Мы вместе летели! Я ж тебе сразу об этом сказал! — нагло соврал Овечкин, даже не моргнув.

— А где он остановился? — не стал я припирать дядю уликами. Нет смысла — тот уже прилично нетрезв.

— О, брат! Он в избирком поехал, его же от Канска избрали. Да ты знать должен!

Разумеется, я знаю про его избрание. Но о том, что он здесь, в Москве, даже не догадывался. Видимо, и Анька не знала, или поездка в последний момент организовалась.

Но что ему делать в избирательной комиссии? До второго тура ещё вагон времени… Или те, кого в первом туре избрали, уже могут мандат получать? В таком разе не получить ли его и мне?