Игра по своим правилам

Глава 2

— Крепко ошиблись наши чиновники под «шпицем», придумав сии «облегченные» снаряды, когда наш фугас имеет меньше пироксилина, чем вражеский бронебойный мелинита. Такой же японский снаряд вообще снаряжен начинкой в девяносто наших фунтов взрывчатки, тогда как наш начитывает полтора десятка фунтов. Да еще эти «тугие» взрыватели…

Наместник ЕИВ на Дальнем Востоке, адмирал Алексеев хотел выругаться, глядя на лежащие перед ним листки отчета. Все сказанное еще в марте Куропаткиным, теперь получило доскональный ответ, где были пропечатаны «сухие» строчки слов и цифр, оттого убийственных для сидящих за столом моряков. Теперь перед ними были непреложные факты, а не домыслы — и все это подкреплялось произошедшими боями.

— Японцы потому и стараются вести бой на дальней дистанции, на полусотне кабельтовых начинают, и ближе чем на сорок кабельтовых стараются к нам не подходить. Мы смогли им причинить потери только потому, что адмирал Того был «связан» либо транспортами, или своими поврежденными кораблями, та же «Адзума» еле ползала. Но теперь дистанцию боя японцы будут непременно держать самую выгодную для себя, и диктовать свои правила — у них больше эскадренная скорость, которую ни «Полтава», ни тем паче «Севастополь» держать не смогут.

Командующий Тихоокеанским флотом адмирал Макаров, произведенный в этот чин за успешное в сражение в Желтом море, был обескуражен полученными результатами артиллерийской комиссии не меньше наместника. И теперь они оба размышляли, какие меры следует предпринять для нейтрализации имеющегося у неприятеля преимущества.

— Если рассудить здраво, разрывы шестидюймовых снарядов не угрожают неизбежной гибелью наших кораблей. Да, разгораются пожары, подобные тем, что погубили «Рюрик». Но теперь мы избавились от дерева, даже палубный настил отдерут. Краску соскребут во всех внутренних коридорах и каютах — и мебель из них вон, шторки и коврики. И пианино с картинами — все, что горит, оставить на берегу. Небронированные надстройки и борта корежит в хлам, но можно отремонтировать, железа в Дальнем и Порт-Артуре хватает. Даже два обычных обшивочных стальных листа выдерживают разрыв шестидюймового фугасного снаряда, — Степан Осипович поморщился, вспоминая результаты осмотра повреждений на кораблях эскадры — выгоревших, в многочисленных «оспинах» попаданий.

— Шестидюймовой толщины плиту и двенадцатидюймовый тонкостенный снаряд не пробивает, хотя от взрыва сам броненосец гудит как струна, и даже зубы сводит, — Алексееву пришлось хуже — он ведь сражался против вражеских первоклассных броненосцев, и те оставили по себе самые худшие воспоминания. Причем за все три сражения, когда он поднимал свой флаг вначале на «Полтаве», потом на «Цесаревиче».

— Забронировать оконечности нужно на «Полтавах» — там ведь казематы сделали для шестидюймовых пушек, три листа наложили друг на друга. А на продление броневого пояса хватит пары толщиной — два дюйма стали, плюс бортовая обшивка — вполне по себе будет прочная преграда для любых осколков. Работы можно вести в доке, в самом Дальнем. По размерам вполне подходит, в отличие от Порт-Артура. «Иноки» и «рюриковичи» туда не войдут, а эти броненосцы вполне можно запихнуть.

— Перегрузка на броненосцах сейчас и так серьезная, хотя мы все катера и баркасы убрали. Но если боевые марсы снять, шлюпбалки, надстройки частично демонтировать, то облегчить еще тонн на двести можно. Торпедные аппараты тоже долой — излишний груз на себе таскать, ведь с запасными минами тонн восемь будет. И плевать, что из столицы напишут — оружие, которым нельзя поразить неприятеля, сражаясь в линии, нужно снимать пока не поздно — если в бою снаряд взорвется в отсеке, а он не бронирован, где аппарат со снаряженной самодвижущей миной, беды не миновать. Польза от нее гипотетическая, зато опасность реальная!

— Ты прав, Евгений Иванович — убирать нам надобно аппараты с броненосцев. Лучше сдвоенные на все миноносцы поставить, тогда перезаряжать в море не будет нужды — выпустил торпеду и уходи из боя. Тумбы можно на заводе сделать, мастера есть, и подкрепления подвести — а работы провести, когда миноносец в док на очередной ремонт поставить.

Макаров написал на листке несколько слов, под которыми поставил цифры. Как никто лучше он знал хронические болезни русского кораблестроения, одной из которых, причем главной, являлась перегрузка еще на стапеле. А она возникала еще при проведении набора, ошибки в расчетах усугублялись постоянными заменами одних материалов на другие, причем для обеспечения должной прочности ставили листы куда более толстые, чем предусмотренные изначально. К тому же постоянно вносились изменения с целью «улучшения», а это все возрастающая масса. Росла осадка, падала скорость, броневой пояс оседал ниже в воду.

Сами моряки обычно прибегали к меньшему запасу угля, в поход выходили с угольными ямами наполовину заполненными, а это существенно ограничивало дальность плавания — одно цеплялось за другое, и выйти из порочного круга было невозможно.

Однако наместник отчаянно пытался с этим пороком бороться — слал телеграммы в Петербург, требуя не столько ускорять работы по введению в строй новых броненосцев, сколько не допускать чрезмерной перегрузки. Из слов Куропаткина он понял, что главной причиной гибели русских броненосцев в Цусимском бою стала именно строительная перегрузка чуть ли не в две тысячи тонн. Из-за нее главный броневой пояс целиком ушел под воду, и основной защитой стал верхний пояс, что лишь в средней части имел максимальную толщину в шесть дюймов.

Но говорить об этом адмиралу Макарову Евгений Иванович не собирался. Ведь тогда придется объяснять, что послужило источником знаний, а этого не хотелось, особенно когда он убедился в их истинности. К тому же на собственном опыте он убедился в истинности поговорки — кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Только с точностью наоборот — «Петропавловск» и «Рюрик» погибли, пусть в иное время, да и адмирал Макаров жив — последнее обстоятельство пугало больше всего, ведь смерть могла быть отсроченной. Хотя тут как повернется — японцы потеряли в боях совсем другие корабли, чем в рассказах Алексея Николаевича, но ведь и у них повторилась «черная пятница», пусть неделей позже.

— Дам задание Кутейникову и всем командирам, пусть сделают расчеты по облегчения своих кораблей, что с них можно еще убрать для снижения перегрузки. «Россию» нужно ставить к заводской стенке и снимать главный калибр. На ней лейтенант Гревениц служит старшим артиллерийским офицером, предложил систему пристрелки по вражескому броненосцу сразу для трех кораблей в отряде. И крейсер иначе вооружить германскими 210 мм пушками — поставить не шесть, а восемь, из тех четырнадцати, что прибудут. В диаметральной плоскости по носу и корме два орудия со щитами, и в казематах по бортам по паре оставить — бортовой залп шесть стволов будет. Оставить только четырнадцать шестидюймовых пушек, но убрать их в казематы с противоосколочными стенками — тогда корабль можно будет уверенно использовать в боевой линии, история с «Рюриком» не повториться.

— Да, барон представил все необходимые расчеты, думаю, их следует проверить на учении. Но дело, на мой взгляд, стоящее, так что прошу вас, Степан Осипович, им непременно заняться, хотя это и внесет изменения в тактические построения эскадры.

— Не думаю, Евгений Иванович, мы и так действовали парами и тройками. Так будет даже легче на первых порах научиться сосредотачивать по одной цели огонь — вначале пусть стреляют два корабля, чередуя залпы, не все так сложно. А вот вооружить корабли новыми германскими 210 мм пушками важно — наши шестидюймовые снаряды причиняют мало вреда японским кораблям — те имеют большую площадь бронирования. А для разрушений нам нужны снаряды весом в семь-восемь пудов, не меньше.

— Я уже несколько раз отписал государю и генерал-адмиралу, вот только собственные восьмидюймовые пушки мы не получим — на заводе только начаты работы по их изготовлению. Время упущено — остается только ждать, и надеяться, что немцы продадут больше пушек. Хотя им придется разоружать собственные броненосные крейсера. Единственное, чем могут еще поделиться, это 17 см пушки с новых броненосцев — они их изготовили на строящиеся корабли в запасе. Вес снаряда ровно четыре пуда, на полтора больше, чем у 152 мм пушки Кане, дальность стрельбы почти восемьдесят кабельтовых. Но весит изрядно — десять с половиной тонн, чуть легче нашей восьмидюймовой пушки, примерно на четверть.

— Нам некуда деваться, Евгений Иванович — не производим свои орудия в достатке, придется покупать чужие за золото, если еще продадут. Пушка новейшая, в кайзерлихмарине принята для броненосцев типа «Брауншвейг», как я помню. Все же калибр без малого семь дюймов, вполне увесисто. Надо брать, раз ничего другого у нас просто нет.

— Вот и я также думаю, а потому великому князю Александру Михайловичу отписал — он закупками занимается. Есть у меня одна мысль — вот, расчеты предварительные сделал. Может быть, как-нибудь и втиснем с переделками — нужно хоть что-то посерьезней калибром.

Наместник раскрыл папку, и достав оттуда несколько листов, положил их перед Макаровым — тот тут же принялся их просматривать…

Броненосный крейсер «Громобой» после схватки с отрядом вице-адмирала Камимуры. 1904 год.