Игроки зимы

Глава 3
ВОЗВРАЩЕНИЯ ШОНА ДОМОЙ

- Не ходи домой, - сказала мертвая девочка. Но ему некуда было больше пойти. Опасность приблизилась и снова стала весомой. Хотя это уже не играло никакой роли. Он должен поспать на склоне под деревьями.

Незадолго перед восходом солнца он проснулся. Он вернулся немного назад по своим следам (он недалеко ушел во время бегства) к Холодному ручью. Так как это было уже все равно, он напился оттуда. У воды был необычный вкус после звезд.

В предрассветной мгле он быстро побежал через лес к дому.

Он был в смятении и не думал: я должен сделать это и то-то. Или: что я должен сделать? Он просто инстинктивно двигался к Еловой Роще. Однако, когда он вышел из-за деревьев на открытое пространство долины и увидел террасы, поднимающиеся в утреннее небо крутыми солнечными ступенями, он заколебался.

Его коснулась смерть.

Но ведь это было как будто мечтой. Могло быть мечтой - и ничем иным?

И вдруг страх, который до сих пор владел им, даже во сне, спал с него как пелена. Почему бы и не мечта? И снова в мире было солнце и он был жив.

Совершенно ясно, что он не стал одержимым. По меньшей мере он знал бы, если бы им стал. Он все еще был Шоном, сыном Наула. И он хотел свести счеты со своим братом.

С чувством облегчения он поднимался ухабистой тропинкой вверх по поросшей травой террасе, видя примерно в миле перед собой дикие плодовые деревья, походившие на высокий сине-голубой дым.

Возникло слабое предчувствие. Тень на его настроении, но она была слишком легкой, чтобы из-за этого тревожиться.

Он прошел последнюю тропинку, перед ним лежала деревня. В первое мгновение что-то показалось необычным. В деревне что-то было не так. Она выглядела… ветхой… неприветливой… чужой. Шон поморгал, прогоняя обман зрения. Всю дорогу вверх по террасам ему чудилось, что не хватает какой-то детали и здесь. Поля были покинуты, и вверху на пастбищах не паслась ни одна овца. При свете утра прошло уже больше трех часов, и обычно в это время люди из деревни заполняли террасы, жизнь била ключом. Женщины шли к журчавшему между елями ручью с кувшинами и бельем, или возвращались обратно. Или готовили пищу на общем костре или в собственных костровых ямах перед хижинами. Или чесали шерсть, или пряли, или смешивали травяные краски, чтобы окрасить шерсть. Дети носились вокруг с собаками. Мужчины выделывали овечьи шкуры или мастерили копья и ножи, а калеки сидели у стен и играли разукрашенными камушками в кости.

Но сегодня нет. Сегодня никого не было. Было так тихо, что можно было услышать шум ручья, доносившийся с нижней террасы, или несчастную овцу, закрытую в своей изгороди. Была видна пара дымков, но общее кострище выглядело серым и холодным.

Шон остановился. Теперь он понял, почему замерла жизнь в деревне и никого не было, почему никто не вышел его поприветствовать. К горлу подступил комок. Он различил еще один звук - сдавленное женское рыдание.

Шон нахмурил лоб. - Я разъярен и ничего не боюсь. Он трижды свистнул тихо, но пронзительно - так он звал свою собаку. Сразу же послышался неистовый лай. Он доносился изнутри хижины, из-за стены над которой висели желтые абрикосы. Вход в хижину был закрыт меховой занавеской, как и входы других хижин.

Шон ждал, что собака выбежит к нему, пока он подойдет; но кто-то удерживал ее. Затем шкура отлетела, и собака вырвалась наружу. Шон засмеялся от удовольствия, когда ярко-рыжая собака устремилась к нему. Он протянул руки, чтобы обнять жилистое тело, одетое в шелковистый мех, и уже встал потверже, чтобы принять на себя весь вес зверя. Но внезапно собака упала на землю. Вытянувшись на траве, она смотрела на Шона. Она оскалилась и зарычала, тогда как он в недоумении смотрел на нее.

Шон почувствовал, как это было в лесу, что сердце его остановилось. Он видел, как шерсть на загривке собаки встала дыбом. Она снова зарычала. Глаза ее выражали укор и кровожадность.

- Что случилось? - все еще в недоумении спросил он собаку. Сон оставил на нем запах, который она учуяла? Во сне они касались его. Дети Смерти. - Хорошенький прием, - сказал он собаке и пошел к ней. Собака выгнулась, и глаза ее засверкали. Она оскалила зубы. Она была готова вцепиться ему в горло.

Шон решил больше не пытаться приблизиться к ней. Потерянно стоял он в траве, между ним и деревней лежала собака. Наконец, он заметил, как на дверях задвигались занавески. Когда он поднял глаза, все были здесь. Они уставились на него так же, как собака. Ни одно лицо больше не казалось знакомым. Даже лицо Стека. Даже лица Наула и Джофа. Они были не такими как в воспоминаниях Шона, поскольку он вспоминал о них с симпатией, как о родных. Ати не пришла. Но Лорт был здесь, он стоял примерно в десяти метрах от Шона, один. Лорт не мог поднять глаза на Шона. Никто из этих людей больше не был реальным.

Тром медленно шествовал по дороге от королевского дома. Кай шел с ним, но немного отстав.

Тром остановился возле барабанного камня. Он расправил плечи и прокричал Шону:

- Где ты был?

Это был риторический вопрос. Бессмысленный вопрос. Они знали, где он был.

- В лесу, - Шон снова взглянул на Джофа. Шон ждал, что в нем закипит ярость, - это бы ему помогло. Но Джоф выглядел не как Джоф. Мужчина с бородой, еще один чужак.

- Джоф, - сказал Шон, бесцветным голосом - он был не в силах придать ему какое-нибудь выражение, - привязал меня кабаньей сетью к дереву. Когда я освободился, стало темно. Я заблудился. Я спал в лесу.

Джоф не отпирался и не возмущался. Тром снова крикнул:

- Посмотрите на собаку! Она вам все расскажет, не так ли?

Люди Деревни Хижин не ответили словами. Но их общее телодвижение показалось Шону угрожающим.

- В лесу ничего не произошло, - сказал Шон. - Я спал, вот и вся история.

Уголком глаза Шон видел, как Лорт ковыряется маленькой палочкой в пепле костра. Он больше не слышал плача Ати. Может быть, у нее высохли слезы. Нельзя вечно оплакивать мертвого сына.

Тром жевал свою бороду, формулируя новые предложения, которые он хотел прокричать. Но тут подошел Кай, сказал что-то, и Тром кивнул. Кай так же уставился на Шона.

- Ты утверждаешь, что ничего не произошло. Однако я должен тебя испытать. Это наша традиция, - Кай говорил с ним, как с чужим, не знающим жителей деревни и их обычаев. Конечно, так оно и было. Они казались Шону чужими, потому что воспринимали Шона как чужого. Как отверженного.

Шон ухмыльнулся. Это был единственный вызов, который он мог бросить. Впрочем, все было бессмысленно.

- Я готов.

- Тогда пошли!

Кай повернулся на каблуках и шейные цепочки с кабаньими зубами звякнули. Кай поднимался вверх к елям, за деревню, туда, где тек ручей. Кто-то схватил рычащую собаку Шона за ошейник и оттащил в сторону. Шон больше никого не замечал и пошел за Каем.

По тропинке между хижинами они пошли вдвоем, Кай впереди, Шон в нескольких шагах позади. Когда они вступили в еловую рощу Шон услышал крадущиеся шаги остальных, они осторожно шли за ними. Старые воины, молодые, сын Стека, Лорт. Позади, как и полагается, женщины.

Он был одним из них, теперь он стал врагом, которого боялись. И должны были убить.

- Нет! - громко сказал Шон самому себе.

- Молчи! - ответил Кай, даже не глядя через плечо.

Они достигли ручья и перешли его по торчащим выступающим из воды камням. Ручей был стремительный и кипел, как горшок на огне. Дальше к северу он разбивался о скалу и падал в долину: белое облако из воды. На восточной стороне ручья была широкая площадка, над которой возвышалась гранитная скала, юго-западный склон долины.

Эта густо поросшая травой площадка была местом прорицаний. Она обладала свойством давать силу, благодаря текущей воде, свободному небу и растущим в форме круга деревьям. Здесь волшебник совершал ритуалы, от которых зависела безопасность и благополучие деревни, отсюда он регулярно наблюдал за звездами и делал выводы из их движения. И сюда же он приносил опасные предметы, чтобы испытать их и либо очистить, либо уничтожить.

Из травы поднималась скалистая глыба примерно до высоты рослого мужчины. Наверху она была плоской, как платформа, и достаточно велика, чтоб на ней могли сидеть двое или трое. С одной стороны были высечены грубые, замшелые ступени. Кай взобрался на скалу и уселся на широкий бочонок, который ему уже кто-то подставил. Он кивнул Шону, и Шон тоже взобрался наверх.

- Садись! - сказал Кай. Шон уселся напротив вещуна. Между тем лужайка внизу наполнялась людьми. Шон устремил взгляд в пространство, окаймленное елями, - поверх головы Кая. Впрочем, может быть Шон хотел встретить случайный взгляд друга или матери чужака…

- Это хорошо, - сказал Кай и его голос прогремел в тишине. - Хорошо, что ты добровольно подвергаешься испытанию, Шон, сын Наула. А скажи-ка, что это?

Кай протянул руку - на его ладони лежал шарик из металла.

- Это? - спросил Шон. - Просто шарик.

- А из чего сделан шарик?

У него закружилась голова. Он не мог вспомнить названия. Несколько секунд он боролся с собой, затем сказал:

- Красный металл.

Слабый вздох вырвался из толпы.

Значило ли это, что название было правильным?

Холодное лицо Кая ничего не говорило. Он показал другой шарик.

- А этот?

- Коричневый металл, - сказал Шон.

- А этот?

- Белый, - сказал Шон, - белый металл.

Что-то запнулось в его голове.

Серебро.

Кай, который смотрел на него внимательно, как ищейка, казалось, слышал неслышимое.

- Что?

- Белый металл, - сказал Шон.

Серебро, слышался голос предмета в его голове. Серебро, затасканная бронза, красная медь. Дураки, пела вещь.

- Я… - говорить Шон.

- Что же? - нежно спросил Кай.

- Ничего.

- Хорошо, тогда давай дальше. Расскажи мне еще раз о твоем пребывании в лесу.

- Была ночь, - сказал Шон, - и я перепутал дорогу. Я пошел к Холодному Ручью… - нет, он нарочно не будет об этом упоминать. Шон встретил безжалостный взгляд Кая и отвел глаза. - Джоф накрепко привязал меня к дереву. Я спал. Утром я вернулся сюда.

Кай наклонился вперед. Он вдруг повел себя, как отступник.

- В лесу можно увидеть странных тварей. Не кабана, не дичь, не куропаток, не собак, не людей. А это что?

Шон отшатнулся назад. В протянутой руке лежал наконечник копья.

Бронза.

- Коричневый металл.

- Твари, которые бегают на четырех ногах, а ноги у них, как звезды. Что это?

Серебро.

- Белый металл…

- И у их всадников есть другой металл, желтый металл…

Золото. Золотой кубок. Пей, но не ходи домой.

Шон закрыл глаза и увидел летящих зверей.

- Это главное испытание, - сказал Кай Шону. - Вещун из пещерного города слишком поздно применил его, и мальчик свободно ушел, воспользовавшись его ошибками.

Шон вдруг понял, что Кай при этом испытывает высокомерное священное удовольствие. Кай уничтожит всякого, кто станет одержимым. Это был его долг и он наслаждался им.

- Вещун из Пещерного Города был дурак, - сказал Кай.

- Ты сам дурак, - сказал Шон.

Это случилось быстро и совершенно непреднамеренно. Шон не предусмотрел этого. Он испугался, но лишь на мгновение.

- Что ты сказал? - спросил Кай.

- Дурак! - ответил Шон коротко. Он стремительно вскочил на ноги. В конце концов, все они ему теперь безразличны, эти жалкие невежественные жители деревни, которые теперь хватали ртами воздух и улепетывали от скалы.

- Может быть, - сказал Кай. - С кем ты разговаривал в лесу?

- Это были всадники на лошадях, и лошади были подкованы не звездами, дурень, а серебром.

Кай вскочил. Он сам возвышался несокрушимой скалой, подавляя силой и авторитетом. Шон смотрел на него с презрением.

- Хватит! - крикнул Кай.

- Ну уж, нет. Ты хотел, чтобы я говорил. Теперь я хочу говорить. Эти жалкие шарики. Ваши идиотские суеверия! Что для вас дорого в этой ужасной жизни? Вы так боитесь смерти, что даже не смеете взглянуть на запад, из вашего страха вы могли бы построить крепость. Страх перед лесом. Страх перед всем. Вещам, которых вы не понимаете, вы даете неверные имена.

- Хватит! - заорал Кай.

- Ты меня не заставишь молчать, старик! Иди позови своего жалкого короля, чтобы он это сделал. Король! - Охваченный презрением Шон едва выговаривал слова. - Король нескольких разрушенных и грязных дровяных хижин. Король навозной кучи.

Шон смеялся. Это был смех, которому он научился в лесу.

Из травы под скалой раздались визг и рев. Как высока была скала! Выше, чем он думал.

Шон понял, что его ноги больше не стоят на скале. Вместо этого они находятся в воздухе - ни на чем. Он стоял в воздухе примерно в трех метрах над землей.

На какое-то мгновение он опьянел от радости. Однако это быстро кончилось, ликование сменилось ужасом. Закричав от ужаса, Шон упал. Небо и деревья перевернулись, его соплеменники надвинулись на него, давя друг друга. Он ударился о землю и остался лежать. У него перехватило дыхание и пропало всякое желание бороться. И пока он так лежал, мужчины подкрались к нему и забросали его веревками и охотничьими сетями, сплетенными из стеблей растений. Они закручивали его до тех пор, пока он не оказался опутанным, как насекомое в паутине.

Шон не выдержал испытания. Он продемонстрировал свою отверженность, свою болезнь.

Он был одержимый.

Его связали. Так и должно было кончиться.

Было специальное место прямо в скале. В камень были вделаны кольца из коричневого металла, через которые протягивали веревки. Уже 50 сезонов кольца не использовались. Это было более 20 лет назад…

Однако годы ничего не значили для Шона. Жители деревни исчисляли бег времени не так.

Собственно, кольца были из бронзы. Так назывался коричневый металл. Шон продолжал биться в своих путах. Это было так же бессмысленно, как спрашивать себя: «Что произошло?» Он был одержим. Он должен был умереть. Так предписывала традиция.

Его должны были забить камнями - такая ему была уготовлена смерть - ведь когда его душа покидала тело, она становилась злым духом, который заколдовал ее. Если кто-нибудь касался одержимого, то злой дух мог овладеть и им. Но когда его побивали камнями, это было безопасно, так как совершалось с расстояния. Тем не менее каждый, кто принимал в этом участие, сперва очищался вещуном, купался в определенных травах и одевал различного рода амулеты. Выбранные камни мыли и разрисовывали символами. При этом было еще одно обязательное правило: одержимых должны были убивать ночью. Темное может оставаться верным лишь темноте. По слухам, отверженные, убитые при дневном свете, позднее снова появлялись и бродили. Это могло быть лишь легендой, однако тот, кто мудр, не навлечет на себя опасность.

Тот, кто мудр. Тот, кто мудр, не сидит по ночам в лесу в ловушке.

Он не чувствовал в себе никаких существенных изменений. Но все-таки он изменился. Он стоял в воздухе…

День почти кончился. Он казался длинным, и в то же время непостижимым образом слишком коротким. Никто не принес Шону еды или воды. Да и почему кто-то должен тратить на него еду и воду? Никто не приходил к нему. Да и почему с ним кто-то должен был прощаться?

Небо над ним стало красным и большие тени задвигались от куста к кусту, от дерева к дереву, к деревне. Ручей стал уже цвета темного пива. Пели птицы. Шон не был уверен, боится ли он смерти, или просто боится.

Примерно через час Кай должен был привести на склон выбранных мужчин. Шон увидел бы их, идущих по двое или трое под елями через ручей. Камни они будут держать в руках. И вскоре после этого эти камни раскрошат его ребра, его ноги, его голову.

Вдруг ему показалось, что время сделало скачок вперед. Впрочем, так происходило весь день. Хотя небо еще было совсем светлым, от края рощи к нему двигались фигуры. Шон оцепенел. Он начал икать. Он попытался думать о своей жизни, о тех семнадцати годах, которые он прожил. У него должно было быть хоть что-то, что он мог унести с собой.

Однако это был не Кай и мужчины с камнями. Когда они пересекли ручей, он увидел, что их всего лишь двое и что одна из них - женщина. Это были Ати, его мать, и Лорт.

Ступив на траву, оба как будто бы заколебались; им показалось, что лучше идти по голому склону. Однако, подойдя немного ближе к скале, они снова засомневались, прошли еще пару шагов. Остановились. Они подошли достаточно близко, чтобы их хорошо было видно, но нельзя было коснуться. Сердце Шона забилось, когда он узнал их; теперь же оно ушло в пятки. Сумасшедший, он надеялся. На что? Что они освободят его? Как бы они смогли? Нет. Это лишь потому, что в конце концов еще никто не пришел попрощаться с ним.

Они оба были бледными, и глаза Ати были полны слез. Рядом с Шоном она не плакала, и он был благодарен ей за это; однако он не мог вымолвить ни слова. Ати тоже молчала. Она только смотрела на него. Не взглядом чужака, как остальные, но все же как будто искала в нем что-то, что погубило его жизнь. Впрочем, это ей удалось так же мало, как и самому Шону. Лорт, как и прежде, не хотел взглянуть на Шона, однако он произнес голосом, полным отчаяния.

- Мне жаль… Жаль…

Затем Лорт повернулся и помчался к ручью. Добежав до туда, он, очевидно, вспомнил об Ати и резко остановился, взмахнув, как безумный, руками в воздухе, чтобы не потерять равновесие.

В этом странном положении он оставался, пока ждал Ати.

Ати не заставила себя долго ждать. Она стояла и смотрела на Шона до тех пор, пока могла это вынести. Потом пошла за Лортом. Отвернувшись, она прижала руки к лицу и сдерживала слезы, пересекая поросшую травой поляну и ручей. Лорт помог ей перейти его по камням. Когда они вошли в Еловую Рощу, она опустила руки. Лорт обнял ее, и они исчезли.

Шон весь день оставался один, однако в ту секунду на него вдруг нашло новое, ужасное одиночество, как будто налетел сильный ветер. Оно скрючило его, сдавило и ослепило. Ему казалось, что это никогда не кончится, но, наконец, прошло.

Когда он снова увидел ели, где исчезли Лорт и Ати, там кто-то показался.

Шон вытаращил глаза от удивления, он надеялся, что это Лорт, что он вернулся, но это был не он. Человек был слишком приземистым, слишком большим и приближался большими прыжками.

Вскоре последние закатные лучи упали на бородатое лицо Джофа.

- Вот пришел один из тех, кто меня убьет, кто первый бросит в меня камень, - с горечью подумал Шон.

Однако руки Джофа были пусты.

Он прыгнул в траву и побежал, он не сомневался, как Лорт и Ати. И не останавливался. Он налетел на Шона, почти ударился о него. Шон, вертикально висевший на скале, заметил, что Джоф принес бронзовый нож, и этим ножом стал резать веревки, которыми Шон был привязан к кольцам. Все это время Джоф яростно ругался и дергал, и толкал Шона свободной рукой. Наконец, сеть отделилась от стены, и Шон упал в объятия Джофа. Продолжая ругаться, Джоф прижал Шона к себе. Это было объятие, достойное медведя.

- Моя вина, - бормотал медведь. - Во всем я виноват. Брат мой, я никогда не думал… Однако ты меня не слушай! Беги! Беги на север! Там, где начинаются холмы, они, может быть, не найдут тебя.

Ошеломленный Шон проговорил, запинаясь:

- Что с тобой? Они догадаются, что это ты сделал…

- Не думай об этом! - заорал Джоф Шону в ухо, массируя при этом его колени.

- Но я же одержимый - ты слышал, видел…

- Ты мой брат.

- Ты это не обдумал, Джоф. Ты никогда ничего не обдумывал, и когда к дереву меня привязывал…

- Я никогда этого не забуду, брат мой. Поэтому я здесь.

Джоф отпустил его, подтолкнув вперед. Спасая его, Джоф не позаботился о том, что он мог бы принести Шону еды. Впрочем, долина была плодородной. И ручей тек на протяжении двух миль на север.

- Иди, брат мой! - напирал Джоф, сжимая и разжимая кулаки. - Беги!

Шон, ослабевший и смущенный, весь дрожа, резко повернулся и послушно пошел, потому что у него не было другого выбора.

Он бежал довольно быстро, иногда спотыкаясь, и холодный вечерний воздух наполнял его легкие, а земля под ним уходила назад.

Он скользил между елями мимо скалы и притаившейся под деревьями деревни. Однако вскоре отвесная скала осталась позади и он оказался на плоскогорье. Ели уступили место высокой, до колен траве.

Слева, прежде чем он успел о нем подумать, зашумел невысокий водопад. Ему пришлось немного спуститься, чтобы напиться из ручья, который здесь делал изгиб, его дорога прерывалась и вновь продолжалась ниже водопада.

Напившись, Шон вброд перешел ручей и побежал дальше в наступающих вечерних сумерках.