Игрушки императоров

Глава третья Петр III

После смерти императора Петра II, загубленного корыстными и тщеславными «птенцами гнезда Петрова», Россия вступила в мрачную эпоху бироновщины…

Началось это с того, что «верховники» решили возвести на русский престол дочь царя Ивана (Иоанна) Алексеевича, царствовавшего вместе с Петром I до 1696 года. Анна Иоанновна была выдана замуж в 1710 году за Фридриха-Вильгельма, герцога Курляндского, и с тех пор жила в Митаве.

Перенося русский престол из петровской ветви семьи Романовых в ивановскую ветвь, «верховники» рассчитывали ограничить самодержавие монарха, и для этого ими были выработаны «кондиции» — условия, на которых Анна Иоанновна могла занять русский престол. Она не имела права без согласия «верховников» ни начинать войну, ни вводить новые налоги…

19 января 1730 года, через несколько часов после смерти императора Петра II, князь В. М. Долгорукий повез «кондиции» в Митаву.

Анна Иоанновна подписала их, но уже скоро по требованию дворянства, опасавшегося произвола «верховников», «кондиции» были уничтожены, а «верховники», составившие их, или казнены, или сосланы в Сибирь.

Вместо Верховного совета учредили кабинет, и фактическим правителем России сделался любовник императрицы — Бирон.

Жестка и неумолима логика истории…

Петр I, уничтоживший своего сына Алексея, руками своих сподвижников сумел-таки уничтожить и внука, и в результате только через двенадцать лет дворцовый переворот 1741 года, устроенный его дочерью Елизаветой Петровной, вернул власть в руки потомков Петра Великого.

И кажется, в 1761 году, когда на престол взошел его второй внук, Петр III, и должны были исполниться мечтания великого преобразователя России…

Но нет, правление это оказалось злой насмешкой над замыслами первого русского императора.

Будущий император Петр III, Карл Петр Ульрих, родился в 1728 году в браке дочери Петра I, цесаревны Анны Петровны, и герцога Голштейн-Готторнского Карла Фридриха, сына сестры шведского короля Карла XII, с которым так долго воевал Петр I.

Весть о рождении Карла Петра Ульриха, соединившего в себе кровь непримиримых врагов, достигла Москвы, когда там шумно праздновалась коронация Петра II.

По случаю столь радостного известия в Первопрестольной были устроены празднества, а во дворце дан бал, который, по свидетельству современников, прошел весьма весело, хотя никто и не подозревал, что дается он в честь рождения будущего царя…

Впрочем, не омрачило московского веселья и известие о смерти Анны Петровны. Она умерла от чахотки, когда сыну было всего два месяца. Раннее сиротство — этот горький удел русских императоров — не миновало и Карла Петра Ульриха.

До семи лет — в России за это время взошедшая на престол Анна Иоанновна успела и «кондиции» уничтожить, и расправиться с «верховниками», и предоставить новые льготы поддержавшему ее дворянству, и повоевать за польское наследство, а главное, всемерно усилить Бирона — Карл Петр Ульрих находился в руках женщин, которые научили его только болтать по-французски…

На восьмом году воспитанием сына занялся отец.

Все свое время герцог Голштинский проводил в казарме и сына тоже, кажется, принимал за маленького солдатика.

Потом в искривленном ранней муштрой сознании Карла Петра Ульриха годы, проведенные в казарме отца, воспринимались как самые светлые и радостные, но на самом деле все было иначе.

На девятом году Карла Петра Ульриха произвели из унтер-офицеров в секундант-лейтенанты.

Вот как это было…

Праздновался день рождения герцога-отца, и во дворце давался парадный обед. Девятилетний Карл Петр Ульрих в мундире стоял на часах рядом с взрослым сержантом у входа в зал, где давался обед.

Ребенок был голоден, а герцог-отец, показывая гостям на сына, весело посмеивался над его мучениями. Истязание прекратилось, когда велели подавать второе блюдо.

Герцог приказал сменить маленького часового и, когда тот подошел к столу, поздравил его лейтенантом. Только после этого Карлу Петру Ульриху было позволено занять место за столом согласно новому званию.

Эпизод этот дает представление об особенностях «голштинской педагогии», которая в том и заключалась, что ребенок как бы сразу становился взрослым и вместо игр оказывался включенным во взрослую жизнь.

Во всяком случае, о голштинских игрушках Карла Петра Ульриха не известно ничего, словно ребенок и не играл вообще… Профессор П. И. Ковалевский утверждал, что Петр III «природы не любил, к животным был безжалостен».

Однако самые тяжелые испытания ждали Карла Петра Ульриха впереди. После смерти отца к нему приставили воспитателя — кавалерийского офицера Брюммера.

Придворные злословили, что он воспитывает принца точно так же, как лошадей на конюшне. На это Брюммер резонно отвечал, что за те ничтожные деньги, которые он получает, принц и не заслуживает лучшего воспитания.

Система воспитания, по Брюммеру, была жестокой, почти садистской.

Учеба давалась Карлу Петру Ульриху нелегко, а Брюммер, вместо того чтобы подбодрить воспитанника, изощрялся в изобретении все новых и новых наказаний.

То и дело ребенка оставляли без обеда, а чтобы усилить воздействие наказания, заставляли его, голодного, стоять с нарисованным на шее ослом в дверях столовой и смотреть, как весело пируют взрослые.

Часами стоял Карл Петр Ульрих голыми коленями на горохе, пока колени не распухали.

Его привязывали к столу и секли розгами и хлыстом…

Удивительно, что эти бессмысленные жестокости совершались над будущим монархом — кроме голштинской короны, одиннадцатилетний мальчик был наследником корон России и Швеции.

Даже когда Карла Петра Ульриха официально объявили наследником шведского престола, обращение с ним не переменилось. Правда, теперь хлыстом вколачивали в него уроки шведского языка и шведской истории, но хлыст остался прежним.

Распорядок дня был еще более ужесточен.

С утра до шести вечера принц должен был сидеть на уроках, с шести до восьми — заниматься танцами, «играть в кадриль» с дочерью госпожи Брокфорд, сумевшей подчинить своему влиянию наставника Брюммера.

Для игр и прогулок в расписании времени не оставалось.

— Зачем вы хотите сделать из меня профессора кадрили? — укладываясь спать, спрашивал Карл Петр Ульрих у своего наставника. — Разве императору обязательно танцевать кадриль?

— Как бы я был рад, если б вы поскорее издохли! — чистосердечно отвечал на это Брюммер.

С этим приятным напутствием и засыпал ребенок.

«Система» Брюммера сделала свое дело.

И так-то не очень крепкий от рождения, подрастая, Карл Петр Ульрих превращался в маленького уродца.

Портился и характер.

Екатерина II, впервые встретившаяся тогда со своим будущим супругом, оставила достаточно яркий портрет тринадцатилетнего наследника трех престолов:

«Цвет лица его был бледным, он казался худым и нежного телосложения. Этому ребенку приближенные хотели придать вид взрослого и для этого стесняли его и держали на вытяжке, что должно было сделать его всего фальшивым, от внешнего вида до характера».

…В России между тем дела шли свои чередом.

Потихоньку воевали с турками, исследовали и наносили на карту побережья Ледовитого и Тихого океанов, организовали в Петербурге грандиозную потеху, выстроив для свадьбы шутов Ледяной дворец на Неве…

Еще?

Еще казнили А. П. Волынского, заподозренного в злоумьпплениях против Бирона. 27 июня 1740 года ему отрубили вначале руку, а потом и голову. Язык ему вырвали накануне.

К судьбе Карла Петра Ульриха эти события не имели никакого отношения. Но три с половиной месяца спустя после казни Волынского императрица Анна Иоанновна слегла и семнадцатого октября, сказав Бирону: «Не боись!», отдала богу душу.

Продержался Бирон без Анны Иоанновны всего три недели.

7 ноября фельдмаршал Миних произвел дворцовый переворот, и Бирона сослали в Пелым, а власть в стране оказалась в руках Брауншвейгской фамилии.

Впрочем, также ненадолго…

Меньше чем через год вставшая во главе роты гренадеров Преображенского полка Елизавета Петровна вошла в спальню Анны Леопольдовны и разбудила ее словами: «Сестрица, пора вставать!» Брауншвейгская фамилия была свергнута.

Быстренько разгромив шведов, Елизавета Петровна приказала перевезти в Россию своего четырнадцатилетнего племянника Карла Петра Ульриха.

Заботилась императрица прежде всего о себе — нужно было закрепить престол за «петровской» ветвью семьи, но тем не менее, как пишет биограф Елизаветы Петровны, «императрица приняла сына любимой сестры и внука своего великого отца, как родная мать: поместила его в своем дворце, приставила к нему своих лучших учителей, заботилась о нем и ухаживала во время частых болезней.

Вскоре Петр был присоединен к православию и объявлен великим князем Петром Федоровичем».

В России подростку, не блещущему ни умом, ни развитием, предстояло заново учиться практически всему.

Ненужным оказался шведский язык. К Петру Федоровичу приставили учителей русского языка. Вместо лютеранского катехизиса предстояло постигать догматы православия…

Освоиться с подобной переменой нелегко и нормальному ребенку, ну а затюканному «голштинской педагогией» бывшему Карлу Петру Ульриху это оказалось вообще не по силам. Несмотря на хлопоты наставников, он так и не научился толком говорить по-русски, так и не смог уразуметь разницу в религиозных обрядах лютеранства и православия.

Так на всю жизнь и остался он без Бога, без родины…

В его бедную голову так и не вместилось осознание просторов России.

Как справедливо заметил психиатр П. И. Ковалевский, «в его лице маленькому человеку выпало исполнять должность великого человека»…

Беда заключалась не только в гигантском объеме новых знаний, которые нужно было усвоить будущему императору.

Все развитие Петра Федоровича пошло как бы наоборот…

В детстве из Карла Петра Ульриха пытались сделать взрослого человека, зато теперь, став Петром Федоровичем, с каждым днем все более превращался он в ребенка.

Импульс к этому обратному развитию дали, как это ни странно, уроки профессора Штелина. Это был образованный, культурный человек, и хлыстом он, подобно Брюммеру, конечно же, не пользовался. Отчаявшись добиться должного прилежания от своего ученика, Штелин решил научить великого князя хоть чему-нибудь…

Древнюю историю он излагал, показывая старинные монеты…

По медалям Петра I читал курс новейшей истории…

Штелин приносил из Кунсткамеры забавные диковинки, чтобы сообщить великому князю хоть какие-то сведения из географии и механики.

Фортификация изучалась по картинкам в книге «Сила империи», где были изображены все русские укрепления от Риги до китайской границы.

В результате незаметно для самого учителя уроки начали превращаться в игру.

Подводя итоги трехлетнего курса обучения, Штелин докладывал, что он старался «извлечь пользу из каждого случая. На охоте просматривали книги об охоте с картинками, при кукольных машинах (тогда начали входить в моду механические игрушки. —Н. К.)объяснен механизм и все уловки фокусников; при пожаре показаны все орудия и их композиция; на прогулках по городу показано устройство полиции».

Подобные «уроки» сгодились бы для малыша пяти-шести лет, но великому князю исполнилось уже восемнадцать…

Среди заводных игрушек появились тогда в России настоящие «механические картины». В музее игрушки в Сергиевом Посаде хранятся их образцы.

Одна из «картин» называется «Праздник в швейцарской деревне».

Когда заводишь этот праздник, начинает звучать музыка; на террасу хорошенького домика выходят гости и начинают танцевать; распахиваются окошки в соседних домах, из них выглядывают люди. С ветки на ветку перелетают птицы…

Точно не известно, какие «механические картины» были у Петра Федоровича, но, разглядывая «Праздник в швейцарской деревне», так легко представить, с каким болезненным восторгом вглядывался он в механически размеренную жизнь, совершавшуюся под стеклянным колпаком…

Не эти ли игрушечно выверенные перемещения и казались ему идеалом, к которому должно привести неупорядоченную жизнь свалившейся на него империи?

С каждым месяцем Петр Федорович все более становился ребенком. Забывая о своем возрасте, о своем положении в государственной иерархии, вскоре после свадьбы с Екатериной он вдруг увлекся игрой в куклы, которых выписывали для него из Европы, Китая и Индии.

Целые представления устраивал он с этими куклами.

А реальная жизнь если и занимала его внимание, то всегда нелепо и странно…

Известен случай, когда, играя с куклами, Петр Федорович вдруг услышал голоса из-за двери, что вела в помещения императрицы Елизаветы Петровны. Дверь эта была наглухо закрыта, и великий князь только сейчас и обратил на нее внимание. Он немедленно притащил коловорот и начал сверлить дырку. В соседней комнате сидели императрица и гетман Разумовский, а на гетмане — какой восторг! — был не мундир, в котором Петр Федорович привык его видеть, а стеганый атласный халат.

Открытие настолько восхитило будущего императора, что он — а ему было уже больше двадцати лет! — немедленно собрал прислугу, чтобы она тоже могла полюбоваться на тетеньку и полураздетого гетмана…

«Великий князь, — ядовито заметила его супруга, будущая императрица Екатерина Великая, — по природе умел скрывать свои тайны, как пушка свой выстрел, и, когда у него бывало что-нибудь на уме или на сердце, он прежде всего спешил рассказать это тем, с кем привык говорить, не разбирая, кому это говорит…»

И с каждым днем неудержимо развивалось в Петре Федоровиче нелепое, детское хвастовство. Во время официального обеда с посланниками он начинал вдруг рассказывать, как еще при жизни отца, командуя отрядом, разгромил врагов, вторгшихся в Голштинию.

Черта характера, что и говорить, не украшавшая наследника престола и также свидетельствующая о патологии в его развитии.

Читая «Собственноручные записки» Екатерины II, можно найти немало эпизодов, подтверждающих это…

«Куклы и другие детские забавы… он любил до страсти: днем их прятали в мою кровать и под нее. Великий князь ложился первый после ужина и, как только мы были в постели… играл до часу или до двух ночи; волей-неволей я должна была принимать участие в этом прекрасном развлечении… Часто я над этим смеялась, но еще чаще это меня изводило и беспокоило, так как вся кровать была покрыта и полна куклами и игрушками, иногда очень тяжелыми».

В 1747 году Петр Федорович завел свору собак и начал их дрессировать, безжалостно истязая животных.

Императрица Елизавета Петровна, заметив это, категорически запретила ему держать собак во дворце, но наследник престола не послушался. Свору он поселил в чулане возле спальни жены.

«Сквозь дощатую перегородку алькова, — вспоминала потом Екатерина II, — несло псиной, и мы оба спали в этой вони».

Когда же она попросила убрать собак, супруг ответил, что нет возможности иначе устроить, потому как, если узнает тетенька, она будет очень сердиться. Более того, как вспоминает Екатерина II, он потребовал, чтобы жена хранила его секрет…

Все эти эпизоды могли показаться забавными, но в том-то и дело, что герою их уже перевалило на третий десяток.

Однажды Екатерина увидела в комнате мужа болтающуюся в петле крысу.

— Что это значит, Ваше Высочество? — спросила она.

Великий князь без тени улыбки объяснил, что крыса совершила уголовное преступление, наказуемое по законам военного времени (Россия и Пруссия вели тогда войну) жесточайшей казнью. Преступница проникла ночью в картонную крепость, перелезла через стену и сгрызла двух слепленных из крахмала часовых, что несли вахту на бастионе.

К счастью, верная собака поймала ее. Военно-полевой суд приговорил преступницу к повешению, и теперь три дня она будет висеть «на глазах публики для внушения примера».

Было тогда Петру Федоровичу уже двадцать пять лет…

Целыми днями расставлял он на столах солдатиков.

Вдоль столов были прибиты медные решеточки с трещотками. Стоило дернуть за шнурок, и раздавался звук, похожий на беглый ружейный огонь.

Часами мог забавляться великий князь стрельбой игрушечных солдат…

И каждый вечер производил «развод патрулей», являясь к столам с игрушками в генеральском мундире, в ботфортах со шпорами. В мундирах должны были присутствовать на разводе патрулей и лакеи.

Ничего не переменилось в характере Петра Федоровича и в 1761 году, когда умерла Елизавета Петровна и он взошел на русский престол.

И смерть тетки, и собственная коронация казались ему всего лишь новой игрой. Как к игрушкам, относился он и к русской армии, которую немедленно приказал переодеть и перемуштровать, и к русской церкви, из которой приказал вынести все иконы святых мучеников, и к самой Российской империи…

Правда, новые игрушки быстро наскучили ему, и он снова вернулся к полюбившимся куклам…

Он играл в куклы и 23 июня 1762 года, когда восставшие полки провозгласили императрицей его жену, Екатерину II…

Играл, когда его, арестованного, везли в Ропшу…

Играл, пока 7 июля удар табакеркой, зажатой в руке любовника его жены, не прервал эту нелепую и страшную для страны игру последнего внука сумасбродного преобразователя России[9]…