Игрушки императоров

Глава седьмая Александр II

Как любили писать в старину, «в среду на Святой неделе внезапно со своей недосягаемой высоты грянул Иван Великий, загудел над всем городом непрерывным радостным звоном… У великого князя Николая Павловича и супруги его Александры Федоровны родился сын-первенец, нареченный Александром».

Случилось это 18 апреля 1818 года…

1818 год не ознаменован в истории России громкими событиями — не было ни войн, ни мятежей, ни переворотов. И вместе с тем в этот год случилось несколько событий, которым, хотя и совершались они негромко, а то и вообще потаенно, суждено было определить весь ход русской истории.

В 1818 году было создано декабристское общество «Союз благоденствия», в том же году был подготовлен для Александра I секретный проект конституции — «Государственная уставная грамота Российской империи», а Н. М. Карамзин преподнес ему первый экземпляр «Истории государства Российского»…

Такой вот был тот год, когда родился будущий русский император Александр II, прозванный в народе царем-освободителем.

Впрочем, тогда никто еще не знал этого, как не думал никто и о том, что Александр Николаевич взойдет когда-нибудь на русский престол…

Как это ни странно, но о семейной жизни русских царей в допавловские времена мы знаем гораздо больше, нежели о жизни последних русских императоров.

В XVIII веке, вероятно, с легкой — на самом деле тяжелой! — руки Петра I, публично казнившего камергера и любовника своей жены Екатерины Алексеевны — Видима Монса, а потом возившего ее полюбоваться на отрубленную голову, скрывать любовные похождения и увлечения царствующей особы не считали нужным.

Личная жизнь императоров и императриц была открытой, почти публичной. Отчасти этой открытости способствовали и дворцовые перевороты, когда гвардейские полки стали непременными участниками семейных разборок…

Но после правления Павла все как-то сразу изменилось.

И хотя о похождениях и Александра I, и Николая I сложено немало легенд и судачили о них тогда тоже достаточно много, но ни одно увлечение уже не выходило за рамки благопристойности.

Времена крестьянки Марты и истопника Кирилла Разумовского ушли в прошлое…

Да и сама семейная жизнь, сам быт царской семьи становятся незаметными, уходят на второй план.

На виду же у всех облаченная в застегнутый мундир фигура императора, носителя верховной власти, гораздо менее свободного в своих поступках, чем любой из подданных…

Известно, что детские годы Александра II проходили вполне спокойно и счастливо. Никаких раздоров не было в семье, отец, тогда еще и не думавший об императорском титуле, по вечерам часто появлялся в детской, обучая сына игре в оловянных солдатиков.

— Бросайте жребий… — объявлял он детям. — У кого мне сегодня быть начальником штаба?

И далее начиналась игра.

Из ящиков доставались солдатики, пушки, палатки и прочие принадлежности лагерной и боевой жизни. Все это раскладывалось на столе, и здесь же, на столе, по всем правилам полководческого искусства проводились маневры, разыгрывались сражения.

Понятно, что для Александра польза от этих совместных с отцом игр была не столько даже практическая, сколько нравственная. Впервые в истории русской императорской семьи отец уделял так много времени воспитанию сына.

Еще в 1818 году в стихах на рождение Александра В. А. Жуковский пророчески воскликнул:

Великий князь Николай Павлович помнил эти стихи и делал все, чтобы из благого пожелания они стали реальностью…

Семейная теплота окружала будущего императора, и проявлялась она не экзальтированно, не судорожно, а ровно и естественно.

«Проезжая мимо Аничкова дворца, — вспоминала мать Александра I императрица Александра Федоровна, — я увидела в окне на руках у няни маленького Сашу, и глаза мои наполнились слезами…»

Любопытно упомянуть здесь, что в Аничковом дворце была устроена Александрой Федоровной для Александра первая в России рождественская елка…

Нелегко было уходить из этого спокойного, наполненного любовью мира во взрослый мир, где должен жить наследник престола…

Рассказывают, что 12 декабря 1825 года, когда Александру Николаевичу объявили, что он стал наследником престола, он испугался и долго плакал…

Было ему тогда семь с половиной лет.

В детском и юношеском возрасте летние месяцы Александр II проводил в Царском Селе.

Связь с Лицеем, в котором учился А. С. Пушкин, не столько географическая, сколько духовная.

Словно бы развивая традиции лицейских педагогов, В. А. Жуковский в своей программе воспитания наследника подчеркивал, что «человек во всяком сане есть главное».

Саму же учебу он сравнивал с путешествием. Годы с восьми до тринадцати отводились для «приготовления к путешествию» — в этом возрасте необходимо было развить ум и нравственное чувство…

Следующие шесть лет занимало само «путешествие» — усвоение общеобразовательного курса, и еще два года — «завершение путешествия — учение применительное».

Применительное уже к будущему сану…

Обучали Александра вместе с двумя товарищами-сверстниками — графом Иосифом Вильегорским и Александром Паткулем…

Для оценки знаний применяли шары.

За хороший ответ ученик получал белый шар, за плохой — черный. Все шары опускались в специальные — у каждого ученика свой! — ящики и в конце недели подсчитывались. Тот, у кого белых шаров набиралось больше, получал право истратить определенную сумму денег на благотворительность…

Занятия в классе чередовали с физическими упражнениями. Александр II очень любил прыгать на батуте, натянутом в гимнастической зале.

Изучение наук и спортивные занятия следовало совмещать с прохождением воинской службы.

Александру было десять лет, когда государь привез его в кадетский лагерь и, поставив в строй, сказал:

— Вот вам новый товарищ!

Сохранился портрет Александра II в кадетском мундире…

Высокий кивер, простые погоны, ранец за плечами, на груди скрещивающиеся широкие белые ремни…

Службу Александр Николаевич нес наравне со всеми и, если объявляли тревогу, должен был спешить из дворца в лагерь, чтобы успеть занять при построении свое место.

Часто устраивали маневры и учебные сражения — кадеты атаковали друг друга, защищались, обучались штурмовать укрепления.

Зачастую проводились и своеобразные игры-состязания. Каждое лето, например, устраивали «штурм» каскадов петергофских фонтанов. Вместе со всеми под струями воды вверх по уступам карабкался к статуе Самсона и наследник престола.

Рассказывая о детских годах Александра, о его кадетской службе, невольно вспоминаешь о детстве Петра I. Параллель не столь очевидная, сколько внушаемая самой системой воспитания. Ну а коли так, то составители программы обучения не могли позабыть и о море.

«Царскосельский пруд… — писал В. А. Жуковский, — легко можно обратить в океан всемирный, на котором две яхты могут в один день совершить путешествие вокруг света».

Действительно в верхнем пруду на Детском острове был выстроен небольшой красный домик, окруженный цветником. За цветами здесь ухаживали сестры Александра, а сам наследник престола ведал флотом — лодками и небольшими парусными судами, на которых и совершал «кругосветные» плавания, подражая В. М. Головину, Ф. Ф. Беллинсгаузену, М. П. Лазареву…

Тем не менее, как мы уже говорили, параллель между воспитанием Александра и воспитанием Петра всего лишь внушаемая, скорее даже надуманная, нежели истинная. Отсутствовало самое главное сходство: детские увлечения Петра были своевольными, а для Александра они становились обязанностью…

И не случайно, хотя и сохранились гравюры, изображающие Детский остров, позабыты названия кораблей, на которых совершал свои плавания Александр, нигде не найдете вы описаний тех плаваний…

Детские игры Петра I формировали его личность, определяли всю будущую жизнь. У Александра II они служили только для приобретения определенных навыков, укрепления мускулов, т. е. решали куда более частные задачи…

Вот список подарков, полученных Александром на Рождество 1831 года…

Ящик с пистолетами…

Ружье…

Сабля…

Бюст Петра Великого…

Турецкая сабля…

Вицмундир Кавалергардского полка…

27 тарелок и 5 чашек с рисунками из жизни русского войска…

Подарки для тринадцатилетнего мальчика замечательные, дорогие, но ничего чрезмерного в них нет…

Таким было и все воспитание.

И результаты тоже достигались, хотя и замечательные, но не чрезмерные.

Уже в двенадцать лет Александр прекрасно ездил верхом. Со своими друзьями графом И. Вильегорским и А. Паткулем совершал он далекие прогулки верхом в Ораниенбаум и Павловск…

В четырнадцать лет Александр без ошибок мог командовать взводом за офицера…

Успехи очевидные, но настолько скромные, что даже сопоставлять их с грандиозностью детских предприятий Петра неловко.

Но ведь Александру и не нужно было быть похожим на Петра Великого, совсем другого ждал от него отец, другого ждала и страна, которую он должен был возглавить.

И принцип воспитания В. А. Жуковского, что «в царских детях следует воспитывать детей людей, а уж затем перейти к воспитанию принцев и князей», тоже предполагал своим результатом совсем другое…

В рукописном журнале «Муравейник», издаваемом царскими детьми под руководством В. А. Жуковского, было помещено сочинение наследника престола о своем небесном покровителе — святом князе Александре Невском[12]

Особых литературных достоинств в этой работе Александра Николаевича нет, но сам строй мысли замечателен…

«Александр… понял… таинственное знаменование, сложил руки, пал на колени и, решившись в глубине души быть для народа своего тем, что солнце сие для всего мира, смиренно произнес: „Да будет воля Твоя“.

Поражает, насколько не сходятся эти мысли наследника русского престола накануне принесения присяги на верность Отечеству с нетерпеливым, деспотичным стремлением молодого Петра I быстрее получить верховную власть.

Венчанием с Россией и венчанием с принцессой Марией Гессенской и завершается юность будущего императора. Но, упоминая об этом, нельзя не упомянуть еще об одной встрече, о которой биографы Александра II не вспоминают, но которая тоже имела чрезвычайно важное значение в его духовном возрастании…

1 декабря 1840 года император Николай I пригласил в Зимний дворец архимандрита Иннокентия (Вениаминова), прибывшего с Алеутских островов.

Прием планировался протокольный.

Решено было образовать новую Камчатскую епархию и епископом туда поставить Иннокентия…

Но предоставим слово самому святителю…

„В начале 12 часа прибыли в церковь Государь Император и вся Высочайшая фамилия. И тотчас началась литургия, которую совершал протопресвитер Василий Борисович Бажанов. По пропетии „Отче наш“, мы отправились наверх, в собственную половину Его Величества, где я надел мантию и ожидал призыву. Ровно в 12 часов объявляют мне, что Государь просит меня. Я, взяв с собой образ Спасителя, пошел в кабинет Его Величества. Государь Император, перекрестившись, поцеловал икону, принял ее и положил на стол. В это время я кое-как изъявил благодарность Его Величеству за все его Высочайшие милости. При первом взгляде моем на Государя и свидании я не мог не сробеть. И кто не сробеет при Нем! Но после того, ободренный его благосклонностью, я оправился и говорил свободно…“

Но это потом, а вначале разговор шел, как и положено, соответствующий протоколу.

„— Очень благодарю Вас за то, что Вы решаетесь отправиться в такую отдаленную страну, и за то, что Вы там служили с такою пользою, — сказал государь, начиная разговор. — Много ли Вы там прожили лет?

— Пятнадцать, Ваше Императорское Величество.

— Где Вы получили образование?

— В Иркутске, оттуда отправился и в Америку.

— Как принимают веру нашу тамошние жители?

— Те жители, у которых я был в первое время, очень хорошие христиане… — ответил святитель Иннокентий. — Признаюсь откровенно Вашему Императорскому Величеству, что я только там и узнал, что есть духовные утешения; другие, у которых мне удалось положить начало…“

Незаконченный разговор, который мы приводим сейчас, был записан самим святителем Иннокентием. И не понятно, то ли отвлекли святителя, когда он записывал памятный разговор, то ли не удавалось сформулировать на бумаге то, что было сказано тогда императору…

Однако сохранилась замечательная работа святителя Иннокентия „Записки об Атхинских алеутах и калошах“, опубликованная, кстати сказать, в том же 1840 году, читая которую можно понять, что ответил архимандрит Иннокентий или по крайней мере о чем он думал, отвечая на вопрос государя…

„Самая резкая и сильная черта характера алеутов есть их терпеливость — и терпеливость почти до бесчувствия, — писал в своих записках святитель Иннокентий. — Кажется, невозможно придумать такой трудности и такого невыносимого обстоятельства, которые бы поколебали алеута и заставили его роптать. В случае голода для него ничего не значит пробыть три-четыре дня совершенно без всякой пищи, и он никакими знаками не даст вам знать, что уже несколько дней не ел ничего, если вы не догадаетесь сами о том по бледности лица его… В болезненном состоянии не услышите от него ни стона, ни крика даже при самой жестокой боли… Алеуты почти во всех отношениях очень переимчивы… Уналашкинцы имеют более добрых качеств, нежели худых (как это сказано выше), и, следовательно, семя Слова Божия удобнее и глубже может пасть на такое основание и скорее может принести плод. Других ближайших сильных причин, заставивших алеутов принять новую веру, я не вижу…“

Об этом или примерно об этом, наверное, и говорил святитель Иннокентий, отвечая на вопрос государя.

А о чем думал государь, слушая Иннокентия?

Наверняка вспоминал он восторженные отзывы об этом человеке и митрополита Филарета (Дроздова), и адмирала Е. В. Путятина, и знаменитого географа и мореплавателя Ф. И. Литке…

Поразителен был этот человек, выросший в далеком сибирском селении Амга на Лене. Закончив иркутскую семинарию, он отправился на Алеутские острова и проповедовал там православную веру…

Создав алеутскую письменность (петербургские ученые восхищались его научными работами!), он продолжил дело святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, святителя Стефана Пермского…

— Я утвердил проект Камчатской епархии… — сказал Николай, когда архимандрит Иннокентий завершил свой рассказ. — Но кого назначить архиереем?

— Дух Святый вложит в сердце Вашего Величества святую мысль избрания, — отвечал архимандрит.

— Я хочу сделать Вас Камчатским архиереем, — подумав, сказал государь.

— Я весь в повелениях Вашего Величества, — отвечал архимандрит. — Как Вам угодно, то и свято для меня…

Вопрос с назначением Иннокентия на Камчатскую епархию был решен, но аудиенция на этом не закончилась. Император попросил архимандрита навестить его детей и рассказать им о своем служении на Алеутских островах.

Теперь Иннокентий до самого отъезда своего в Америку регулярно ходил во дворец к малолетним великим князьям, Михаилу Николаевичу и Николаю Николаевичу, и рассказывал об уналашкинских алеутах, об островах, растянувшихся в Тихом океане, о китовом промысле, о путешествиях на байдарках по океану, о том, как преподавал он в Ситхе Закон Божий, как составил грамматику для алеутов и научил их читать и писать…

— Люди не для того сотворены, чтобы жить только здесь, на земле, подобно животным, которые по смерти своей исчезают… — звучал в царских палатах голос святителя. — Но для того единственно, чтобы жить с Богом и в Боге, и жить не сто или тысячу лет, но жить вечно…

И как в нищем алеутском жилище обитатели его, внимали голосу святителя царские дети. По сути дела, здесь, в царском дворце, святитель Иннокентий проповедовал православную веру, так же как и на далеких уналашкинских островах…

Вместе с младшими братьями приходил послушать святителя Иннокентия и наследник престола Александр Николаевич…

О том, как крепко рассказы апостола Сибири и Америки врезались в его память, свидетельствует тот факт, что в 1868 году, когда освободилась Московская кафедра, считавшаяся главенствующей в Русской православной церкви, император Александр II настоял, чтобы на эту кафедру был назначен именно святитель Иннокентий.

Еще один урок, преподанный святителем в царском дворце великим князьям и самому наследнику престола, — это урок смирения, кротости и величайшей скромности…

„Могу ли же после этого я, говоря по всей справедливости, вменить себе в заслугу или считать за какой-нибудь подвиг то, что я поехал в Америку? — спрашивал святитель Иннокентий, будучи уже митрополитом Московским. — Равным образом, могу ли я присвоить собственно себе что-либо из того, что при мне или чрез меня сделалось доброго и полезного в тех местах, где я служил? Конечно нет, по крайней мере, не должен. Бог видит, как тяжело мне читать или слышать, когда меня за что-либо хвалят, и особенно когда сделанное другими или, по крайней мере, не мною одним, приписывают мне одному. Признаюсь, я желал бы, если б это было только возможно, чтобы и нигде не упоминалось мое имя, кроме обыкновенных перечней и поминаньев или диптихов. Но как это желание мое неудобоисполнимо (как, например, при исчислении архиерейских кафедр, и самая краткая история Российской Церкви не может не упомянуть обо мне), то я искренно желал бы, чтобы в подобных случаях сказано было обо мне так же, как, например, в предисловии к Евангелию, переведенному на якутский язык, то есть что это сделано при таком-то Преосвященном: лучше, проще и справедливее этого, по-моему, быть не может. „А как же, — спросит меня автор статьи, по случаю которой я пишу это, — как же говорить или писать о ваших путешествиях? Тут никак не приходится "при". Как? Очень просто! Возили или перевезли — ну, много — переехал оттуда туда-то, и только; потому что, и в самом деле, все мои путевые подвиги состоят именно только в том, чтобы двинуться с места, то есть решиться сесть в повозку или на судно, а там — если бы и захотелось воротиться, да уж нельзя; а кто ж не захочет решиться и в ком не достанет на то силы, когда того требует дело или долг?"

Эти слова святителя о подвигах, которые "состоят именно только в том, чтобы двинуться с места, то есть решиться сесть в повозку или на судно, а там — если бы и захотелось воротиться да уж нельзя", можно считать благословением всему правлению Александра II.

Разумеется, и Александру II страшно было решиться на преобразование рабовладельческой империи в государство свободных людей, но, как говорил святитель, "кто ж не захочет решиться и в ком не достанет на то силы, когда того требует дело или долг?".

Говорят, что больше всего в редкие минуты отдыха любил будущий император выстраивать карточные домики. Этаж за этажом возводил он гигантские сооружения, которые могли разваливаться от малейшего неверного движения… У Александра эти домики не разваливались. Изобретательность и осторожность, проявляемые им, кажется, не знали границ…

Разумеется, строительство карточных домиков не отвлекало его от маршрута "путешествия", которое завершилось уже самым настоящим путешествием по России. За семь месяцев наследник престола объехал тридцать губерний.

В. А. Жуковский романтически назвал эти поездки наследника в Сибирь и по Волге "венчанием его с Россией".

И тем не менее, как нам кажется, увлечение Александра строительством карточных домиков мистическим образом многое определило в его судьбе.

Александр II взошел на престол в год, когда задыхался в осаде Севастополь, а Россия терпела жесточайшее унижение.

Двадцать лет царствования Александра II преобразили страну.

Бурный рост промышленности, строительство железных дорог, блистательные военные и дипломатические победы, территориальные приобретения, уступающие разве что приобретениям, сделанным в эпоху землепроходцев при Алексее Михайловиче, но главное — крестьянская реформа, уничтожившая крепостное право.

Шаг за шагом возводил император Александр II этажи своих реформ, и постройка эта тоже, кажется, могла развалиться при малейшей ошибке, как карточный домик, пока не обрела плоть, не материализовалась на гигантских пространствах России.

"Жизнь его была подвигом, угодным Богу!" — говорили потом про Александра II.

Мы же напомним, что подвиг этот совершался под треск выстрелов, под разрывы бомб — террористы устроили настоящую охоту на царя-освободителя.

От их рук и пал он 1 марта 1881 года.

Еще говорят, что в юности рассказала цыганка по картам императору, как он умрет. Предсказание это и сбылось в точности в тот день, когда он возвращался со смотра в Манеже во дворец, где ждали его любимая жена, сыновья…