Глава пятая УСТРИЦЫ ИЗ ПАРИЖА

В силу романтических традиций русской государственности императора Павла убивали зело похабно. А поскольку Европе объявлено было об апоплексическом ударе», то бальзамировщикам, гримерам и художникам понадобилось более тридцати часов, чтобы придать лику безвременно усопшего самодержца пристойный вид. Не слишком многого добившись ввиду обилия дарового шампанского, надвинули ему на лоб треуголку, щедро подбавили напудренных буклей и взгромоздили гроб повыше, дабы скорбящая публика могла лицезреть только подошвы царских сапог со шпорами.

И приставили офицера, которому велено было произносить три слова: «Проходите! Не задерживайтесь!»

Проходили и не задерживались. Только прыткий французский посол, улучив момент, заглянул под галстук почившего в бозе государя, где ему и привиделось нечто жуткое. А так — все путем: подошвы крепкие, шпоры острые, мундир голштинский. Сказывают, табакеркой в ухо? Зато это и вся революция. И государственный корабль поспешает в сторону, противоположную прежнему курсу. То, что вчера было полезным и важным, сегодня — вредно и осуждаемо. И наоборот.

Павел I запретил круглые шляпы и жилеты — самодур. Александр I их разрешил — душка он и свет очей.

Лучше Карамзина тут и не скажешь: «Сердца дышать тобой готовы, надеждой дух наш оживлен…»

А Державина что-то и не понять совсем: «И сильный упадает, свой кончить бег где не желал».

Желал тамо или не желал, а табакеркой в ухо, и дух наш оживлен весьма.

— Извольте проходить, сударь! Там наливают. 3а углом…

Император Александр привел русскую армию к жестокому позору Аустерлица, погубил кавалергардов под Фридландом, предал союзную Пруссию и накануне Тильзитских переговоров просил Наполеона о тесном союзе, который «только и может дать всему свету счастье и мир». Отцу само шло в руки все то, к чему теперь стремился сын, пролив для ясности дела реки русской крови и Европе.

Однако, по мнению петербургской знати, отраженному в хвалебной оде стихотворцем Державиным, состоявшим по казенному совместительству статс-секретарем, «вид величия и ангельской души» Александра I нисколько не умаляет гибель стотысячной русской армии, равно как и утрата всяческого влияния в Европе.

Все перевешивали круглые шляпы и фривольные кружевные панталоны, коих терпеть не мог самодур Павел.

Романтика выступила против инстинкта порядка, дисциплины и справедливости, и дело таким образом оказалось в шляпе.

Английский премьер принимал неофициальные поздравления. Лорд Уитворт не оставил своим вниманием Ольгу Жеребцову даже тогда, когда стал королем Англии. Ей следует отдать должное — как женщина она стоила любви короля.

Наполеону Бонапарту, ставшему императором Франции, нужно было от России многое. Но, кажется, ничего от Александра. Понуждаемый Англией молодой русский император направил Бонапарту неуклюжую ноту протеста по поводу того, что отряд французской конной жандармерии стремительным маршем вторгся на территорию Бадена, арестовал там и вывез во Францию одного из Бурбонов, на которого Англия делала ставку в дальнейшей игре, — герцога Энгиенского. Его судили в Венском замке военным судом, приговорили к смертной казни и без проволочек поставили к стенке. Очередная комбинация Англии рассыпалась в прах. Негодование Лондона не имело пределов, однако выразить открытый протест Франции там не рискнули, поскольку стало известно, что перед казнью несчастный герцог написал Бонапарту пространное письмо, выражавшее, надо полагать, не горячие признания в любви, а имена непосредственных вдохновителей плана устранения «корсиканского чудовища».

Протестовать обязали Александра I. Он и высказался против «нарушения неприкосновенности баденской территории с точки зрения международного права». Наполеон даже не сразу поверил, что это не шутка. Ему, захватившему почти всю Европу, предъявляют претензии по поводу ничтожного пограничного инциндента? Может быть, Александр дает понять, что следовало захватить весь Баден со всеми имеющимися роялистами?

Ответ, который Наполеон продиктовал Талейрану, явился жестоким оскорблением для русского императора. Основная суть его сводилась к тому, что, если бы, например, император Александр узнал, что убийцы его отца, императора Павла, находятся во Франции, то есть — на территории, «с точки зрения международного права», для России неприкосновенной, а Александр тем не менее решил бы арестовать их, то он, Наполеон Бонапарт, не стал бы протестовать против такого нарушения. Даже еще и помог бы.

Александр I был ославлен на всю Европу и никогда не простил Бонапарту косвенного обвинения и отцеубийстве.

Разгромив русскую армию и в очередной раз поставив на колени неугомонных австрийцев, Наполеон остановился на Немане, где и внял просьбам русского императора о личной встрече. Он не пожелал чтобы Александр ступил на берег, который отныне считался французским, но и на российскую сторону тоже не стремился. Посреди реки соорудили громадным плот с двумя великолепными павильонами. Сюда и ступили оба императора — победитель и побежденный Не о такой встрече с русским самодержцем думал когда-то Наполеон, однако и эта устроилась для него не худшим образом. Он был весел и дружелюбен Александр тоже старался вести себя непринужденно, но нервы натянулись до бесчувственности.

— Из-за чего мы воюем? — просто спросил Наполеон

Что мог ответить русский царь «невиданному и неслыханному со времен Александра Македонского и Юлия Цезаря полководцу, коих он несомненно но многом превзошел»?

— Я ненавижу англичан… — поторопился высказан, свое новое политическое кредо.

Наполеон засмеялся и увлек его в павильон, где они беседовали почти два часа. Русскому императору смутно запомнились эти два часа. Но что-то и врезалось в память. Бонапарт сказал, что он лично руководил сражением под Фридландом и видел, с каким бесстрашием и презрением к смерти дрались зажатые в излучине реки Алле русские батальоны.

— С такими солдатами невозможно проигрывать сражения, — серьезно заметил он. — Генералиссимус Суворов, кажется, не проиграл ни одного, не так ли?

Бонапарт говорил об этом без задней мысли. Он не обращал внимания на то, что такие слова быть истолкованы Александром как насмешка над бездарным командованием русских. Александр ведь тоже… лично руководил сражением под Фридландом. Нет, Наполеон не ломал комедии. Он говорил то, что считал нужным сказать, и его обязаны были слушать. А быть понятым Наполеон не стремился.

— Я ненавижу англичан, — снова сказал Александр, — и буду вашим помощником во всем, что вы станете делать против них.

Разговор походил на школьную сценку, когда ученик просит прощения у классного наставника и обещает вести себя примерно. — Из-за чего мы воюем? сдержанно усмехнувшись, повторил свой вопрос французский император.

Александру, видимо, трудно было изловить мысль, носившуюся где-то неподалеку. Наполеон помог ему.

— Воюет не Россия. Воюют — Россией! Разве это не правда?

— Правда, ваше величество! — выдохнул покрасневший царь.

— Не переживайте! Вы еще так молоды. Все устроится. Мы заключим мир. Забирайте себе Восток, а мне пусть останется Запад. Александр напрягся. Все это была прелюдия. Теперь начинался торг. Он не готов был ни воевать г Наполеоном, ни следовать фарватером его политики Он боялся Наполеона и не верил ни одному его слову Восток — означало Константинополь: проливы, Айя София… Несбывшаяся и скорее всего несбыточная византийская мечта «Третьего Рима».

— Валахию и Молдавию я тоже пока не спешу отнять у Порты. Может быть, настало время решать их судьбу — Наполеон цепко следил за реакцией Александра — в Валахии и Молдавии уже стояли русские войска. — Есть еще Галиция… Поляки умоляют меня создать им суверенную Польшу, но не понимают, что когда триста панов претендуют на престол и никто из них не намерен подчиняться другому, то получится то, что всегда у них получалось.

— А Тадеуш Костюшко? Если не ошибаюсь, этот… национальный герой у вас в Париже?

— Я тоже считал его подходящей фигурой и даже велел своему министру Фуше переговорить с ним, когда маршал Мюрат занял Варшаву. Туповатый и честный правитель тут был бы к месту, даже если он и ненавидит Наполеона Бонапарта. А польский национальный патриотизм — вещь неуловимая и пустая потому именно, что каждый — сам себе патриот Словом, дело не в воззрениях Костюшко. Таковых нет по существу. Есть некий миф. Есть кичливое кичливость. Больше ничего нет. Так я считал, когда подумал про Костюшко. Фуше переговорил с ним и явился ко мне на грани помешательства. Я успокоил его, выслушал и понял, что Костюшко — это археологическая находка. Ископаемый дурак. Между прочим, такая же редкость, как и гений. Потому и держу его при себе. Но оставим это. Меня чисто по-человечески волнует один вопрос, который, возможно, неприятен для вас…

— Понимаю. Мой отец…

— О вашем отце я знаю все! — Наполеон нетерпеливо прервал Александра. Мне не вполне понятно ваше участие в его трагической судьбе. Поймите, ваше величество, я проникся к вам личной симпатией и только поэтому позволил себе коснуться такой щекотливой темы.

— Я был обманут заговорщиками дважды! — быстро заговорил Александр, словно только и ждал возможности излить душу. — Меня ввели в заблуждение. Я поверил, что отец решил расправиться со всей семьей и сочетаться браком с княгиней Гагариной, которая уже родила ему сына… Это непросто понять со стороны. Я хочу быть с вами предельно откровенным… Вы, вероятно, не знаете, что мой брат Николай был… прижит императрицей Марией Федоровной от гофкурьера Бабкина. У сестры Анны отцом является статс-секретарь Муханов. Павел I терзался этим и никому не верил в семье… Еще моя царственная бабка Екатерина предвидела такой исход… Я не хотел убивать, даже не помышлял об этом. Меня и сейчас бросает в дрожь, как вспомню весь этот ужас!.. Командир Преображенского полка генерал Талызин уверял, что отца какое-то время подержат в изоляции, а потом отправят в Гатчину или за границу. Речь шла только об отречении Павла. Эти отпетые негодяи Зубовы!..

— Успокойтесь, ваше величество, — тронул его за рукав Наполеон. — Вы были жестоко обмануты заговорщиками, я понимаю. Это, разумеется, меняет дело. Но существует еще одно обстоятельство… Когда на кладбище под Эйлау я со своими батальонами четыре часа стоял под ядрами артиллерии генерала Беннигсена, и потом… Потом, когда вы наградили этого разбитого мною генерала орденом Андрея Первозванного, я поневоле подумал, что к злостным заговорщикам, способным цинично обманывать своего государя, судьба на удивление милостива в России…

— Это не совсем так, — возразил Александр. — Просто Беннигсен неплохой генерал. А Суворова у меня, к сожалению, нет.

— Скорее — к счастью для меня! — засмеялся Наполеон. — Это хорошо, что вы не злопамятны. Но вы, ваше величество, подали своим мягкосердечием не очень хороший пример. Заговор, попрание присяги, государственная измена остались безнаказанными, породив тем самым опасный прецедент. Я уже не говорю о рядовой подлости, каковая ныне приравнена к добродетелям.

— А вот это уже совсем не так, ваше величество! — твердо сказал Александр. — Судьба не осталась к негодяям ни милостивой, ни даже равнодушной.

— Вот как? Я, признаться, ничего не знаю об этом. Где сейчас люди, погубившие вашего отца? Вы сказали, что генерал Талызин…

— Он умер два месяца спустя. Тридцати трех лет от роду. Похоронен в Невском монастыре… Чья-то рука начертала на его памятнике — «с христианскою трезвостью живот свой скончавший…». Мне даже неловко стало. Я велел заменить слово «трезвость» на «твердость». Не был он трезвым.

— Отчего же умер генерал Талызин?

— Устриц объелся, — мрачно ответил Александр.

— Уж не хотите ли вы сказать, что устрицы были из Парижа? — пошутил французский император.

Александр улыбнулся с видимым усилием. Однако | Бонапарт, еще более повеселевший, не унимался.

— А братья Зубовы, что — не любят устриц?

— Мне ничего не известно об этом. Николай Зубов скончался вскоре после генерала Талызина. Валериан — чуть позднее, или наоборот, я уже не помню. Платон Зубов сходит с ума где-то в Саксонии. Граф Пален укрылся в курляндском своем имении, названном некогда им же самим «Милость Павла»…

— Следовательно, «милостью Павла» не обойден никто. А мне докладывали, что граф Платон Зубов стал членом государственного совета…

— Пребывал в этом статусе некоторое время… Если бы Зубов был графом только российского достоинства, то…

— Он бы непременно отведал устриц?

— Не знаю, — еле заметно поморщился Александр. — Преображенцы никому не простили измены. Они и мне не хотели присягать. Что же до Платона Зубова, он пожалован Габсбургами титулом светлейшего князя, и мне немалых усилий стоило уберечь его одиозную персону от… превратностей судьбы.

— Чтобы не восстанавливать против себя Австрии?… — продолжил за него откровение Наполеон. — Ну что ж, кто не повелевает судьбою, тот вынужден ей подчиняться… Скажите мне прямо, что вас интересует, И мы обсудим все без утайки.

— Я прошу вернуть Пруссии Магдебург и еще часть земель, включая Померанию, Силезию… Это вопрос моей чести.

— Чести?.. Но при чем же здесь Пруссия? Я сотру это отвратительное государство с лица Европы! У меня от него изжога.

— Я дал клятву…

— Подлый Фридрих-Вильгельм, подлая нация, подлая армия!.. Держава, которая всех обманывает, не должна существовать!..

— Я дал клятву у гроба Фридриха II, — упрямо повторил Александр. — Если Пруссия перестанет существовать, я буду лишен морального права подписывать мирный договор.

Наполеон с явным любопытством, в котором тем не менее сквозило соболезнование, посмотрел на молодого русского императора. Ему было известно, что Александр дал подобную клятву в постели прусской королевы Луизы и что именно в угоду ей он сделался союзником Пруссии. Однако император французов подавил в себе желание объяснить собеседнику, что женщины для монарха должны служить лишь предметом роскоши, пышной декорацией — не более того.

— Ваше величество! Вы только вдумайтесь, что я вам хочу предложить. Все, что к востоку от Вислы, отойдет России, все, что к западу — мое… Я отдам вам Мемель!

— Для меня это еще хуже, чем ничего. Я не могу рвать на части своего поверженного союзника. Пруссию надо сохранить… Давайте втроем встретимся. Король Пруссии ждет такой встречи.

— Я встречаюсь с монархами только великих держав. С остальными разговаривают мои секретари…

Переговоры на плоту не приблизили дело ни к тому, ни к другому берегу прусский якорь держал прочно Александр ничего не домогался для себя, догадываясь, что за это впоследствии придется заплатить втридорога. Наполеон злился, хотя ему импонировало поведение русского императора, выказавшего как бы полную покорность победителю, однако уверенно миновавшего все ловушки и приманки, которые раскладывал перед ним Бонапарт. Заслуживало уважения и то, что вопросы чести для Александра оказались выше прочих соображений. И все же, какую власть взяла над ним эта Луиза?.. Бонапарт согласился встретиться на следующий день с королем Пруссии, но удостоил того лишь нескольких презрительных реплик в ходе короткой аудиенции. Александр стоял на своем: Пруссия должна оставаться Пруссией, хотя бы и в сильно урезанном виде.

Наполеон Бонапарт был уже достаточно накален этой неустойчивостью, когда Фридрих-Вильгельм пустился на отчаянный шаг. Король срочно вызвал в Тильзит свою супругу, которой никогда прежде не видел Наполеон, что, впрочем, не мешало ему третировать «амазонку в драгунских штанах» заочно. Император французов внял советам Александра и своего штаба и дал согласие принять Луизу. Хотя это и мало походило на прием. Был Наполеон после верховой прогулки, в простом егерском мундире, с хлыстом в руках. Вот так спрыгнул с разгоряченного коня и предстал перед ослепительной, торжественной красотой.

Он увидел не королеву Пруссии, а много выше: женщину-королеву!.. Строго говоря, она и была много выше ростом Наполеона. Величественная осанка в сочетании с нежной грацией — первое, что поразило императора. Интимная беседа проходила с глазу на глаз. Продолжалась долго. Для Фридриха-Вильгельма — невыносимо долго. Его придворные устали переживать вместе со своим королем. Нервничал теперь один супруг. Разумеется, за все надо платить, но какова, черт побери, цена!..

Цена, вероятно, устроила Наполеона. Пруссия получила обратно все, что просила, кроме Магдебурга.

— Еще немного, и мне пришлось бы уступить и Магдебург! — смеялся потом император в кругу своих маршалов.

Роль королевы Луизы в Тильзитских переговорах не получила должного отражения в истории, настойчивость Александра стала содержанием особого пункта в договоре, где было сказано, что четыре провинции возвращены Пруссии «из уважения к его величеству Императору Всероссийскому».

Подаренный ему Мемель Александр вернул королеве Луизе.

Между Россией и Францией был заключен тайный оборонительный и наступательный союз. Пока тайный.

Все это пришло и ушло. Но, кто знает, может быть именно там, в Тильзите, Наполеон впервые подумал о своей Жозефине без обычного благоговения и мучительного восторга?…

Любовь его не угасла — нет, этого не случилось, просто не могло быть. Но что-то ведь и произошло там, в Тильзите, подвигнувшее императора к мысле о разводе. Что-то наверняка ему открылось в Тильзите, где он впервые подумал о том, что императору Франции нужен наследник королевской крови.

— У политики нет сердца, а есть только голова, вам это должно быть прекрасно известно, — сказал он Жозефине де Богарне, объясняя необходимость развода.

Это был удар, доведший ее до глубокого обморока. Еще два, еще год назад она бы перенесла его гораздо спокойнее. Но сейчас, когда Жозефина с удивлением для самой себя более не находила своего Бонапарта ни маленьким, ни смешным?.. Впрочем, это необъяснимо. Видимо, с нею тоже что-то произошло за последние годы, хотя и они отнюдь не лишены были случайны романов. Возможно, она, наконец, поняла, что судьба подарила ей великого человека, рядом с которым все остальные — пигмеи? Ведь по-настоящему она жила теперь только его письмами и ожиданием коротких встреч.

Но у политики, которой жил Бонапарт, не было сердца.

Жозефина де Богарне это знала.

В Мальмезон, где она поселилась после развода в подаренном ей дворце, еще приходили письма с личной подписью императора Франции. Жозефина внимательно перечитывала эти письма по многу раз. Время от времени доставала старые, какие сохранились у нее еще с итальянских походов Бонапарта. Снова читала. Сравнивала. Удивлялась. Письма ей казались написанными двумя разными людьми.

Так, в сущности, оно и было.

Один из них любил ее, другого любила она.

Загрузка...