Империя света

16:00 Боулинг и убийство

— Мне фисташковое с миндалем.

— А мне со вкусом зеленого чая.

Киен расплатился за обоих. Прыщавый паренек за прилавком взял круглую серебристую ложку и зачерпнул мороженое из лотка. Получившиеся шарики он аккуратно положил в бумажные стаканчики и по очереди протянул им. Они взяли по пластиковой ложке и сели за столик. Киен посмотрел на улицу сквозь стеклянную стену кафе. Сотни людей лихорадочно сновали во все стороны, и подземный комплекс Международного торгового центра напоминал гигантский муравейник.

— Давненько мы с вами не виделись, — начал Киен.

— Да, действительно.

В «Баскин Роббинс» было почти пусто. Кроме них в зале сидели еще три девочки, с виду школьницы, которые увлеченно болтали о чем-то своем. Двое мужчин принялись есть свое мороженое.

— В последнее время меня все тянет на холодное.

— Правда? Обычно с возрастом, наоборот, начинаешь избегать холодную пищу.

— Мне все время как-то жарко.

— Ну это даже хорошо.

— Еще потею сильно, а летом вообще беда.

Киен не сводил глаз с собеседника. Он не ожидал, что сможет так легко найти его. Они вместе были в группе связи № 130, но даже тогда не были близко знакомы. Ли Санхек готовил их по совершенно разным направлениям.

— Я думал, что даже не вспомню ваше имя… — сказал Киен.

Мужчина смотрел на него без тени улыбки. В его глазах читалось сильное опасение. Что у тебя на уме, а? Какого черта ты заявился?

— Столько лет прошло. Не ожидал вас увидеть.

— Я шел по Чонро, и вдруг ваше имя само всплыло в памяти, как какое-то откровение. Как будто высветилось на электронном табло.

Мужчина с усмешкой фыркнул. Тусклый, потемневший цвет кожи выдавал нездоровую печень — вероятно, результат злоупотребления алкоголем. Все его тело напрочь утратило былой тонус. К собственному удивлению, Киен поймал себя на том, что вид коллеги его крайне разочаровал. Он разглядывал его, словно ревизор из Пхеньяна, прибывший с идеологической проверкой. Вполне возможно, что тот смотрел на Киена точно так же. При этой мысли ему сделалось неловко.

— То есть хотите сказать, вы вот так ни с того ни с сего вызвали меня только потому, что вам вдруг вспомнилось мое имя и вы подумали: «А дай-ка встречусь с ним», — так?

— Нет, не совсем.

Киен съел еще ложку мороженого. Сладкая молочная масса скользнула в горло. Он поднял глаза и продолжил:

— Послушайте, господин Ли.

— Что?

Тот, кого он назвал господином Ли, вынул изо рта ложку. Его взгляд был полон тревоги и раздражения.

— С вами не происходило ничего странного вчера или сегодня? — осторожно начал Киен. У него задрожали колени. Стол слегка затрясся, и Киен с силой надавил на него правым локтем, чтобы остановить вибрацию.

— О чем это вы? — Глаза мужчины нервно забегали.

— Может, вы заметили что-нибудь странное в эти дни?

Ли повернул голову и окинул взглядом этаж.

— Хвоста не было, я проверил по пути сюда, — успокоил его Киен.

— Послушайте меня.

— Да, говорите, — нетерпеливо подгонял Киен.

Ли слегка пригнул голову и заговорил вполголоса:

— У меня больной ребенок.

— Что?

— Церебральный паралич. С женой мы в разводе, и без меня за ним некому будет ухаживать. Вы же сами сейчас видели, я торгую сотовыми телефонами, еле-еле свожу концы с концами. А еще надо платить за спецшколу для ребенка, и тогда вообще ни гроша не остается.

Говоря это, он чуть не плакал. Его слова поставили Киена в тупик.

— Но… но зачем вы мне все это говорите?

Ли сел прямо. Судя по тому, как он чуть заметно морщился всякий раз, когда сгибал или разгибал спину, у него были проблемы с позвоночником.

— Пожалуйста, сжальтесь надо мной.

— Пожалейте, умоляю!

Киен, оглядываясь по сторонам, схватил его за запястье и спешно начал успокаивать:

— Товарищ Ли Пхиль, послушайте. Я знаю, о чем вы сейчас подумали. Не волнуйтесь, я здесь не для того, чтобы забрать вас.

Ли с недоверием посмотрел на него, слегка наклонив голову вправо. Вероятно, слова Киена его все еще не убедили.

— Это правда?

— Конечно. Разве стал бы я тогда назначать встречу в таком месте?

Ли снова огляделся по сторонам.

— Ладно, допустим. — сказал он, немного успокоившись.

— Я понимаю, почему вы испугались.

― А что я мог еще подумать? Вы появились откуда ни возьмись спустя десять лет, притащили сюда…

— Я вас не тащил.

Ли раздраженно схватил ложку, чтобы доесть мороженое, но тут же снова бросил ее, как будто у него резко пропал аппетит.

— Тогда что вам от меня нужно?

Киен внимательно посмотрел на него. Усталые глаза обрамляли темные круги и глубокие морщины. Он сильно поправился и в целом выглядел изможденным, чем-то напоминая размякшие часы с картины Сальвадора Дали.

Подвинув свой стул, Киен сел ближе к Ли и сказал ему почти на ухо:

— Кажется, секретарь Ли вернулся.

Ли посмотрел на него с паникой в глазах, словно человек, которому только что приснился кошмар. Все его лицо превратилось в один черный вопросительный знак.

— Кто? Ли Санхек? Но его ведь давно убрали…

— Ну да. Тогда, после того дела… нашего задания, его сразу… — Киен слегка дернул правой щекой и сделал жест головой в сторону, как бы показывая, что что-то улетело далеко-далеко, — вышвырнули.

Ли утвердительно кивнул головой. За этим утверждением читалась тихая мольба.

— И что, сейчас Ли Санхек… Он здесь, в Сеуле?

— Пока неясно.

— Тогда что?

— Я еще сам не знаю. Ясно только то, что кому-то стало известно о нашем существовании.

Дыхание Ли становилось все более шумным и прерывистым.

— Но нас ведь уже давно отрезали?

— Сегодня утром, — Киен показал четыре пальца, — я получил приказ.

Лицо Ли стало еще мрачнее. Киен продолжал:

— Кто-то позвонил мне и сказал, чтобы я проверил электронную почту. Я проверил: это точно был он, номер четыре.

— Срок возвращения?

— Завтра на рассвете.

— Вот черт, — Ли уже начинал нервно ерзать. — Мы же оба были под Ли Санхеком. Не может быть, чтобы они нашли только одного. Не может быть. А как же мой сын? Он ни за что не сможет жить на Севере. Не выдержит такой перемены. Он и так намучался с этой школой. Сначала отправил его в обычную, но там его допекли. Гаденыши, ДЦП не значит, что он тупой! Они запихивали ему в рот бумагу и пинали в зад. Черти какие-то, а не дети. Эти сеульские ублюдки, мелкое отродье капитализма, не знают, что значит жить вместе. Что значит община, взаимопомощь — не знают. Умеют думать только о себе. Конечно, это не их вина. Их так родители научили.

— Успокойтесь, пожалуйста.

В глазах Ли пылала ярость, и он со злостью посмотрел на Киена:

— А может, ты?..

— Что «ты»? — Киен непроизвольно напрягся и сжал кулаки.

— Может, это ты вонючая крыса?

Киен переменился в лице.

— Нацбез, нет, сейчас это НРС ведь называется. Что, к ним подался, да? Ах ты, гнида…

— Эй, выбирай выражения, — Киен говорил низким, приглушенным тоном, но жестко чеканил каждый слог.

— Скажи честно, а? Ты, Ким Киен. Давай уже с тобой начистоту.

От сильного возбуждения у него вырвался родной пхёнанский акцент. Глядя на него, Киен насторожился. Он сделал глубокий вдох. Спокойно, спокойно. Не ввязывайся в это. Нельзя поддаваться. Нельзя.

— Я понимаю, откуда такие подозрения. Но повторяю еще раз, я тут ни при чем.

Ли прищурился. Он встал с места, обогнул маленький пластиковый столик и, подойдя вплотную, резко накрыл Киена сзади, как делают дети, когда подшучивают друг над другом. Затем он быстро ощупал его, проверив все карманы. Движения рук Ли были четкими и проворными, как будто это не он только что сидел ссутулившись за столом, весь дряблый и рыхлый. Вероятно, он проверял, нет ли у Киена пистолета или наручников. Тот схватил его за плечо и резко вскочил. Крепко сцепившись, они с силой уперлись друг в друга, как боксеры в поединке. Пластиковый стул с шумом опрокинулся на пол. Молодой стажер за прилавком пронзительно закричал: «Эй, что вы делаете?»

— Сукин сын, пошли отсюда, продолжим снаружи, — грубо прошипел Ли, не ослабляя хватки.

— Пошли, — Киен кивнул головой.

Они расцепились, но продолжали сверлить друг друга взглядами. Извинившись перед продавцом, они поставили стул на место, выбросили бумажные стаканчики в урну и вышли из кафе. Сидевшие внутри школьницы не обратили никакого внимания на их перепалку и продолжали увлеченно болтать о чем-то своем.

Как только они оказались на улице, Киен поднял руки вверх.

— На, обыскивай.

— Уже обыскал только что, — ответил Ли и посмотрел по сторонам. — Прости. Ты на моем месте сделал бы то же самое.

— Ну, теперь успокоился?

Ли мотнул головой.

— Еще нет.

— Что еще?

— Может, ты пришел меня купить? Если так, то я согласен. Деньги, да, хреновы деньги… Если речь о них, я готов сколько угодно ползать на коленях. Я серьезно.

Ли всматривался в лицо Киена, наблюдая за его реакцией. Тот ничего не ответил и вместо этого молча показал на бар напротив. До наплыва посетителей было еще далеко. Это был один из таких баров, где молодые парочки, приехавшие в кинотеатр слишком рано, убивали время перед началом сеанса за кружкой разливного пива. Они зашли внутрь. В нос ударил затхлый запах пивных дрожжей. В зале было темно, и официанты приводили в порядок столы.

— Вы открыты?

Их глаза постепенно привыкли к темноте, и они увидели в глубине зала силуэты посетителей, потягивающих пиво. Не очень приветливый официант в галстуке-бабочке проводил их к столику. Как только они сели, Киен заказал «Хайнекен», а Ли «Гиннесс».

«Говорят, полезно выпивать одну-две кружки пива в день», — сказал Ли, как будто их недавняя стычка была делом давних лет. Что у него, что у Киена день выдался самый что ни на есть паршивый. Бывало, что им приходилось нелегко, но так или иначе оба все это время тихо и без особых приключений проживали один день за другим. Они молча ждали, пока им принесут пиво. Через некоторое время появился официант с двумя бутылками пива и кукурузными чипсами с соусом сальса. Он поставил перед Ли «Хайнекен», а перед Киеном «Гиннесс» и быстро ушел. Они молча поменялись бутылками. Киен сделал несколько больших глотков прохладного нидерландского пива. Ли первым прервал молчание:

— Ну и? Что будешь делать? Вернешься?

— Помнишь Хан Чонхуна?

— Кого?

— Хан Чонхун. Был с нами в группе связи № 130. Тогда мы втроем…

— А, да, был такой.

— Он исчез. Вчера. На работе у себя сказал, что едет в командировку, и с тех пор больше не выходил на связь. Жена тоже не знает, где он.

— И что с ним сделали?

— Да что ты все никак не уймешься? — возмутился Киен. Его лицо было напряжено. — Говорю тебе, я сам ничего не знаю. Нас обоих давно отрезали, и я точно так же, как и ты, был занят своей жизнью.

— А кто тебя знает? — Ли язвительно ухмыльнулся. — С какой стати ты сидишь тут передо мной с кислой миной и несешь весь этот бред? Откуда мне знать, что у тебя на уме, а?

Киен с трудом сдерживал себя. Его бывший товарищ был взбудоражен не меньше, чем он. Он понимал, что нервы у того были на пределе. Но ему и самому сейчас больше всего хотелось кому-нибудь поплакаться, чтобы его успокоили и сказали, что все будет хорошо.

— Послушай, как бы то ни было, мы все повязаны одной нитью. Я не знаю, вернулся ли Хан Чонхун на Север или прячется где-нибудь. Но одно ясно: раз я получил приказ, тебе тоже скоро что-то придет.

— С чего ты это взял? — резко возразил Ли, однако голос его звучал значительно тише. Киен ничего не ответил. — Ли Санхека выперли. Тот, кто пришел на его место, наверняка не стал бы на нас даже выходить, потому что не доверял бы людям Ли Санхека. А следующий за ним вообще не знал бы о нашем существовании. Так сменилось еще несколько человек, пока наконец не появился один самый дотошный, который стал рыться в старых бумагах и наткнулся на тебя с Чонхуном. Вполне возможно, что меня еще не нашли. И в будущем не факт, что найдут. Сейчас у них там полный бардак, ты же сам знаешь.

— Хотелось бы в это верить.

— Так и есть. Меня не достанут. До сих пор ведь ничего не было. Что, разве не так?

Киен тихо вздохнул.

— Ладно. Видно, ты в самом деле ничего не знаешь. Тогда разговор окончен. Буду разбираться со своей проблемой сам, — подытожил он.

Ли, немного расслабившись, откинулся на спинку стула.

— Вернешься туда?

— Может быть.

Ли снова подался вперед.

— И про меня тогда расскажешь? — Он поднес к губам кружку с пивом и бросил на Киена осторожный взгляд из-под бровей.

— Не знаю.

— У меня сын инвалид. Я тебе уже говорил.

— Ау меня жена и дочь.

— Знаю. Она тогда была еще в пеленках. Как же ее имя…

— Когда тогда?

— Ну, тогда, помнишь…

Киен знал, о каком тогда шла речь. Но ему не хотелось больше никогда об этом говорить и тем более упоминать в таком контексте имя Хенми, словно он боялся, что это может навлечь на нее какое-то несчастье.

— Давай не будем об этом.

Ли потер лицо обеими руками. Сухая кожа, как маска, собиралась мелкими складками под его ладонями.

— Иногда мне снится, что я играю в боулинг.

— В боулинг?

— Я стою один перед дорожкой посреди абсолютно пустого игрового зала. Но при этом я знаю, что откуда-то со всех сторон на меня смотрят люди. От этого я чувствую на себе страшное давление, как будто все ждут от меня хорошего броска. Я просовываю пальцы в отверстия шара, готовлюсь к броску и разбегаюсь.

— И что дальше?

— Я изо всех сил размахиваюсь и бросаю шар, но тут все дорожки и кегли пропадают, а передо мной лишь одна расквашенная голова…

— Хватит, — остановил его Киен, но Ли не слушал его и продолжал говорить.

— Я продолжаю думать, что это шар, и пытаюсь схватить ее обеими руками, но у меня не получается. Тогда голова говорит мне, что боулинг, дескать, игра не такая простая, как я думаю.

— Что это значит? — невольно спросил Киен.

— Откуда мне знать? Это же сон. Короче, голова все повторяет эти слова снова и снова. Боулинг — это тебе не просто игра. Надо контролировать свое сознание. И что-то в этом духе. Точных слов не помню, но суть примерно такая. Без конца повторяет одно и то же. Мне становится жутко. Ведь это все простреленная башка говорит. Я беру ее в руки, как будто это шар от боулинга, просовываю пальцы в глазницы, но иногда в них так мокро, что мои пальцы выскальзывают из отверстий.

Десять лет назад Ким Киен, Ли Пхиль и Хан Чонхун получили последнее задание (тогда они еще не знали, что оно будет последним) от Ли Санхека. Их целью был «крот» под кодовой кличкой Полярная звезда. Они не знали, зачем его надо было устранить, но приказ был срочным. Срочным настолько, что даже не был как следует зашифрован. Убийства были не по их части, но все трое интуитивно понимали, что разбираться в этом времени не было. Никто из них до этого не убивал человека. Однако приказ есть приказ, и обсуждению он не подлежал.

Чонхуну поручили заманить объект в условленное место, а исполнить приговор должны были Киен и Пхиль. Встречу назначили на подземной парковке жилого комплекса. У Чонхуна была с собой сумка, якобы с наличными, которую он должен был передать жертве. Вокруг стояла темнота. Спрятавшись за столб, Полярная звезда принял у Чонхуна сумку левой рукой. Он взвесил ее в руке, проверяя, не пуста ли она. Чонхун первым сел в машину и уехал со стоянки. Убедившись, что все чисто, Полярная звезда спокойно вернулся к своей машине. Он открыл дверь, сел за руль и положил сумку на пассажирское сиденье. Затем он пристегнул ремень. На его лице не было ни малейшего признака волнения. Зато наблюдавший за ним все это время Киен чувствовал, что адреналин в его крови подскочил до самого предела, как будто в его мозгу включился автоматический распылитель гормона. Как только Полярная звезда пристегнул ремень, он быстро подошел к машине. За пазухой у него был приготовлен шестизарядный кольт 45-го калибра с глушителем. Он слегка постучал по водительскому окну костяшками пальцев. Темное тонированное стекло медленно опустилось. Из машины показалось лицо человека, которого Киен должен был пристрелить. Полярная звезда удивленно посмотрел на него и вдруг широко заулыбался:

— О, Киен! Это же ты, Ким Киен?

Однако Киен не мог ответить ему с той же радостью. Может, это какая-то ошибка? Неужели он и есть знаменитый крот Полярная звезда? В этот миг тысячи разных мыслей пронеслись в его голове с такой скоростью, что на секунду он онемел, перестав понимать, что происходит. Речь же его, напротив, звучала спокойно и повседневно:

— Привет, Чжихун. Да, это я.

Киен достал револьвер и направил ему в лицо. Нет, на самом деле у него это вышло вовсе не так гладко. Ствол с глушителем запутался в подкладке пиджака, и ему пришлось с силой выдернуть его, разорвав немного ткань. Вероятно, со стороны его возня выглядела довольно нелепо, но на этом фоне вся ситуация выглядела еще тяжелее и серьезнее.

— Киен, что ты делаешь?!

Улыбка сползла с лица Полярной звезды. Оя даже не стал говорить избитых фраз вроде «бросай эти шутки!». Вероятно, в трясущихся пальцах Киена, крепко сжимавших револьвер, он прочитал решимость, с которой тот пришел.

— Прости. Я тоже не знал, что это ты. Прости, у меня нет выбора.

Ли Пхиль, стоявший с противоположной стороны машины, медленно достал пистолет на случай, если Киен промахнется. Киен выстрелил три раза. Две пули попали прямо в голову. Грудь Полярной звезды в судороге дернулась кверху, как от электрошока. Киен смотрел, как его полуоткрытый рот застыл на последнем слове. В это время Пхиль открыл пассажирскую дверь и забрал сумку. Перед тем как закрыть дверь, он мельком бросил взгляд на простреленную голову Полярной звезды. Пули прошли навылет, и из двух отверстий сочилась темная кровь вперемешку с мозговым веществом, словно сырая нефть из только что пробуренной скважины. Тогда Пхиль и подумать не мог, что эти считаные доли секунды превратятся в страшный кошмар, который будет мучить его по ночам всю оставшуюся жизнь, хотя стрелял вовсе не он, а Киен.

Кошмары Пхиля удивительно ярко отражали всю суть того, что Киен испытал в тот момент. В самом деле, было нечто общее между убийством и игрой в боулинг в том, как игрок должен полностью собраться с мыслями и, не сводя глаз с цели, сосредоточить все силы в одном четком рывке вперед. Киен знал, что Ли Пхиль хотел сейчас поговорить именно об этом. В тот вечер десять лет назад они молча сели по машинам и уехали с подземной стоянки каждый своей дорогой. С тех пор они ни разу не встречались. Вплоть до этого самого дня они предпочитали друг друга не видеть, но в то же время им обоим нужен был кто-то, с кем можно было бы поговорить о пережитом в тот вечер кошмаре.

— Тот парень, Полярная звезда, — заговорил Киен.

Пхиль допил свое пиво. Коричневая пена, похожая на грязь, медленно стекала по стенкам кружки.

— Мы были с ним знакомы, учились в одном университете.

— А, точно, ты-то у нас университет окончил.

— Да, поэтому я сейчас получше вас с Чонхуном живу.

Пхиль горько улыбнулся в ответ:

— Вот это и называется капитализм. Поляризация, привилегии для образованной элиты, наследное богатство, «общество одной пятой».

— С каких пор ты такой левый? — пошутил Киен, однако Пхиль его, кажется, не понял.

— Чего?

— Да так, ничего.

— Что ты сейчас сказал? — не унимался Пхиль.

— Я спросил, с каких пор ты стал марксистом. Пхиль по-прежнему не понимал его шутки.

— Ты что несешь?

— Да я же пошутил.

— Что это за шутки такие?

Киен виновато почесал затылок. Пхиль, явно раздраженный, отвел взгляд в сторону.

— Прости, прости. Просто так ляпнул. Я хотел сказать, что… как бы это сказать… Ну, в общем… я просто не понимаю, почему, почему именно я? Мне ведь пришлось выстрелить прямо в лицо ничего не подозревающему другу, который смотрел мне в глаза и весело улыбался. Представляешь, как я тогда себя чувствовал?

— Нас с самого начала к такому готовили. — ответил Пхиль и, казалось, сам немного смутился из-за холодности слов, слетевших с его губ. — Я знаю, что это за чувство.

— Вряд ли, — возразил Киен, отрицательно покачав головой. У него перехватило дыхание.

— Мы сами определили, кому стрелять. Камень, ножницы, бумага. Помнишь?

Пхиль говорил спокойно и сдержанно, словно он твердо решил больше не поддаваться эмоциям. Как ни странно, его слова прозвучали для Киена как теплое утешение.

— Да, но мне все равно временами кажется, что даже это было подстроено по их указу. Как будто там сверху с самого начала задумали так, чтобы стрелять выпало именно мне.

— Что за бред?

— Бред, конечно. Но эти мысли постоянно преследуют меня, и я ничего не могу с этим поделать.

Киен лучше кого-либо понимал, что это было невозможно. Он посмотрел на часы. Ему нельзя было оставаться в одном месте слишком долго. Если Ли Пхиль ничего не знает, надо найти того, кто знает. Но кто это может быть?

— Послушай, — сказал он, беря со стола счет. — За пытки я не ручаюсь. То есть, если меня будут пытать, мне придется тебя выдать. Не уверен, что я выдержу. Но при любом другом раскладе, будь то сделка или еще что, я буду молчать, что ты здесь. Надеюсь, ты сделаешь для меня то же самое.

Пхиль кивнул в ответ. Киен встал из-за стола.

— За пиво я заплачу.

Пхиль не стал возражать. Они похлопали друг друга по плечу с дежурной невозмутимостью бизнесменов, которые только что благополучно подписали договор о слиянии. Затем они вышли из бара и разошлись в разные стороны. За то время, что они провели внутри, людей вокруг стало еще больше. Киен снова напряг каждый нерв и пошел в сторону метро. По пути его вдруг начали одолевать сомнения: почему же Ли Пхилю не пришел никакой приказ? Как до него еще никто не добрался, если он даже спустя десять лет смог так легко его найти? Почему его не тронули? Киен зашагал быстрее. Он стремительно пробирался сквозь лабиринты торгово-выставочного центра, постоянно сворачивая в переходы и меняя направление. Поворачивая за угол, проходя мимо зеркала или стеклянных витрин, он каждый раз проверял, нет ли за ним хвоста. Киен заметил как минимум двоих: их шаг постоянно то ускорялся, то замедлялся одновременно с ним. Они тоже были напряжены. Правильная слежка — задача не из простых. Можно сказать, что в войне спецслужб это основа основ. Это игра, в которой преимущество практически всегда на стороне преследуемого. Как только он понимает, что за ним следят, дальнейший ход игры оказывается в его руках. В каком-то смысле это похоже на разгадывание головоломки с заведомо известным ответом. Киен зашел в «Банди-эн-Лунис», зная, что в книжных гипермаркетах всегда есть служебный вход для персонала и для завоза товара. Он даже не стал притворяться покупателем и делать вид, что разглядывает книги, а прямиком направился к металлической двери с табличкой «Посторонним вход запрещен». Его никто не остановил. В коридоре за дверью было темнее, чем в торговом зале. Мимо него с безразличными лицами прошли несколько сотрудниц в униформах. Уверенный в том, что где-то тут обязательно есть еще один выход, Киен решительно зашагал вперед. В конце коридора действительно показалась дверь. Он без труда открыл ее и оказался на безлюдной лестничной площадке, заваленной коробками. Тут же был лифт, m котором можно было спуститься на подземную столику. Он нажал на кнопку вызова. Грузовой лифт с лязгом тронулся с места. Киен не стал дожидаться его, а пошел к запасному выходу и спустился по лестнице.

На подземной стоянке было много машин. Главный герой какого-нибудь боевика сейчас бы без труда вскрыл одну из них и завел двигатель, поколдовав немного с проводами, после чего бросился бы в захватывающую гонку на автомобилях. Однако Киена ничему подобному не обучали, да он никогда и не думал, что такое в принципе возможно. Он быстро шел вдоль рядов машин. Перед глазами то и дело возникали толстые столбы, удерживающие на себе тяжесть многоэтажного комплекса, и закрывали ему обзор стоянки. Киен шел по направлению к отелю «Интерконтиненталь», но в последний момент свернул в сторону городского аэровокзала, перед которым всегда стояли в ряд такси в ожидании пассажиров. По его спине сбегали капли холодного пота. Киен почувствовал, что весь взмок, хотя обычно он мало потел. Хорошо бы сейчас переодеться. На секунду ему в голову пришла мысль о том, как ужасно будет, если его схватят и потащат куда-нибудь прямо в этой мокрой рубашке. Стараясь снова взять себя в руки, он подтянул галстук и ускорил шаг.

Пак Чхольсу опустился на складной стул перед книжным стеллажом. Наводка Ли Пхиля была предельно точна: считаные минуты назад Ким Киен действительно был здесь, перед самым его носом. Однако теперь его и след простыл. Он явно знал, что делал, и нарочно выбрал для встречи этот гигантский подземный город, к которому примыкали отель, Международный торговый центр, городской аэровокзал, многозальный кинотеатр, станция метро и выставочный комплекс. Этот шпион знал Сеул как свои пять пальцев.

Чхольсу ненавидел, когда ему поручали слежку. Для него это было чем-то сродни самоистязанию. Находясь на задании, он был целиком и полностью прикован к объекту наблюдения, который становился хозяином ситуации, и он был лишь рабом, вынужденным идти на поводу. Преследователь фактически оказывался в подчинении у преследуемого, и для Чхольсу это чувство было невыносимо. Объект сам выбирал направление и мог пойти, куда ему заблагорассудится. Он свободно решал, зайти ему в кафе или спуститься в метро, а тому, кто находился у него на хвосте, оставалось лишь беспрекословно следовать за ним подобно преданному псу, который терпеливо ждет, когда хозяин вновь тронется с места. Чхольсу напрягал каждый нерв. Чтобы не упустить объект, необходимо вслушиваться в каждый звук и моментально обрабатывать огромное количество зрительной информации, наполняющей город. Читая вывески и дорожные знаки под раздающийся сзади рев мотоциклов, он должен был одновременно следить за объектом и стараться двигаться с той же скоростью. В такие моменты он чувствовал, что от сильного напряжения все его тело покрывалось каплями холодного пота. Самой главной его задачей было ни в коем случае не упустить объект — в деле слежки это заповедь номер один.

Однако Чхольсу его упустил. Он чувствовал себя жалким, словно побитая псина. Его сравнение засело у него в мозгу и никак не уходило. Точно так же, наверное, чувствуют себя собаки, оставшись без хозяина. Если хочешь избавиться от надоевшего пса, этот торговый центр подойдет как нельзя лучше. Чхольсу громко шмыгнул носом, почти как охотничья борзая. Для несчастного животного потеряться в подобном месте было бы настоящим кошмаром. А чтобы найти след хозяина в этом водовороте запахов…

В его кармане завибрировал телефон.

— Алло? А, нет. Я уже все забронировал, но… да, кажется, отменяется. Понял. Буду держать вас в курсе.

Он сунул телефон обратно в карман. В книжном было много людей. Он встал со стула и направился к выходу, как вдруг перед ним возникли двое мужчин в форме темно-голубого цвета. Один из них вежливо сказал:

— Простите, не могли бы вы на минутку пройти с нами?

— В чем дело? — возмутился Чхольсу, немного нахмурившись.

— Это не займет много времени.

Прохожие начали поглядывать на них. Чхольсу с секунду поколебался, не зная, что лучше: показать свое удостоверение или дать им обыскать себя. Он не хотел поднимать шум и молча последовал за охранниками. Пройдя через металлическую дверь с надписью «Посторонним вход запрещен», они оказались в длинном коридоре. Вот как Ким Киен, должно быть, смог ускользнуть через книжный магазин.

Охранники привели его в небольшую комналу и попросили открыть сумку.

— Куда ведет тот коридор?

— Зачем вам это знать? — спросил тот, что был пониже ростом.

Вместо того чтобы сделать, о чем его попросили, Чхольсу достал из кармана свое удостоверение. На нем красовалась эмблема Национальной разведывательной службы.

— Я на задании, преследую преступника.

На охранников это не произвело никакого впечатления. Тот, что был повыше, взял его удостоверение и внимательно изучил его, но обратно не вернул. Они коротко переглянулись между собой и самодовольно ухмыльнулись.

— Можно взглянуть на ваше удостоверение личности?

Чхольсу достал из бумажника удостоверение и протянул им. Взяв из его рук документ, один из них повторил:

— Откройте, пожалуйста, вашу сумку.

Чхольсу почувствовал себя униженным. Он решил ни за что не показывать содержимое своей сумки.

— Вы оглохли? Сказано вам, я ловлю шпиона. Вы понятия не имеете, с кем связались. А что, если он улизнет, пока я тут с вами время теряю?

Сказав это, Чхольсу развернулся и направился к двери, но высокий преградил ему дорогу.

— От вас всего лишь требуется показать нам, что у вас в сумке.

— Если вам нечего прятать, почему вы не можете ее открыть? — добавил второй.

— У вас нет на это права. Это вторжение в личную жизнь.

— Права?

— Вы не имеете права копаться в моих личных вещах. У вас что, есть ордер на обыск?

— Если у нас есть подозрение ма кражу, мы имеем право обыскать вас с вашего согласия.

Чхольсу нарочито ухмыльнулся:

— На это имеют право только сотрудники уголовной полиции!

Мужчины в голубой форме насмешливо улыбнулись и, словно по команде, одновременно достали значки.

— Мы и есть сотрудники уголовной полиции. Довольны? А теперь показывайте, что у вас в сумке.

Судя по значкам, которыми они ткнули ему в лицо, эти двое действительно были из полицейского участка округа Каннам. Чхольсу не мог поверить своим глазам и ушам. Какого черта они ко мне прикопались? Он раскрыл перед ними сумку. Один из полицейских достал из нее небольшую рацию «Тошиба», внимательно осмотрел со всех сторон и положил на стол. Увидев, с какой тщательностью они принялись обыскивать его вещи, Чхольсу почувствовал, как его уверенность стала постепенно пропадать. «А вдруг они найдут там что-нибудь и решат, что я вру?» — неожиданно пронеслось у него в голове. Он не выдержал и раздраженно крикнул:

— Слушайте, я же дал вам свое удостоверение. Вы бы хоть связались с вашим оперативным пунктом, а? Пускай пробьют по базе.

Однако полицейские продолжали рыться в его сумке. Низкий посмотрел на напарника и подал ему знак головой. Тот достал карманный компьютер, быстро ввел данные с удостоверения и отправил в оперативный пункт.

— Да что тут вообще происходит? — возмутился Чхольсу.

Через некоторое время на экран компьтера пришел ответ с результатами проверки. Высокий протянул ему удостоверение, но как только Чхольсу поднял руку, чтобы взять его, низкий схватил его под плечо и, надавив сзади локтем, резко наклонил вперед. Это был ваки-гатамэ, зажим руки под мышкой, давно запрещенный в спортивном дзюдо. Обездвиженный, Чхольсу оказался прижатым лицом к столу.

— Признавайся, это твое удостоверение?

— Какого черта? — сдавленно выкрикнул Чхольсу, насколько ему позволяло неудобное положение.

— Дата выдачи не совпадает. Это удостоверение уже давно потеряли, — грубо ответил низкий, надевая на него наручники.

— Ах, это! Я могу все объяснить. Я действительно потерял его и получил новое, а потом снова нашел. Просто заменить забыл.

Полицейских его слова явно не убедили. Кто-то из них дернул его за локоть и поставил прямо. Теперь, когда он стоял перед ними весь потрепанный, в наручниках за спиной, его переполняло невыносимое чувство унижения, предшествующее ярости, какое может испытывать лишь самец, потерпевший поражение от другого самца.

— Позвоните в мою компанию. У меня в бумажнике есть визитка, — сказал Чхольсу, сменив тон на более вежливый.

Низкий снова пошарил в его бумажнике. Вытащив одну визитку, он поднес ее к лицу Чхольсу. Тот молча кивнул, и полицейский вышел из комнаты с визиткой в руках. Чхольсу никогда не думал, что кому-то придет в голову проверить его удостоверение личности. Обычно удостоверения «компании» было вполне достаточно.

Снаружи раздался чей-то голос. Высокий, крякнув в ответ: «Иду!» — усадил задержанного на стул, медленно открыл дверь и тоже вышел. Видимо, его позвал напарник. Оставшись наедине с собой, Чхольсу окинул взглядом комнату. Положение казалось безвыходным. Больше всего он не хотел, чтобы его сейчас с позором потащили куда-нибудь прямо в таком виде. Однако выбраться отсюда самому не было никаких шансов. На ум приходили всякие мысли. А что, если их подослали с Севера? Может, они нарочно отвлекают его всяким вздором, чтобы дать Киену спокойно убежать. Или это мошенники, переодетые полицейскими, которые таким образом воруют у людей бумажники в книжных гипермаркетах. Чем больше он думал об этом, тем больше его одолевали подозрения. Но, с другой стороны, они ведь смогли установить, что его удостоверение было недействительным. Чхольсу встал со стула и подошел к двери. Кое-как изловчившись, он дернул за ручку и вышел наружу. Задержавшие его полицейские стояли прямо за дверью. Поймав их взгляд, Чхольсу почувствовал, что они были уже не так решительно настроены, как пять минут назад. Он удивился, что же могло за это время произойти, и в этот момент сзади послышались приближающиеся шаги. Обернувшись, он увидел знакомое лицо. Это был его коллега из другого подразделения, которого между собой все в шутку звали Клубень. Они постоянно пересекались на совместных учениях по контрразведке и были примерно одного возраста, поэтому давно перешли на «ты». Увидев Чхольсу в наручниках, Клубень не смог сдержать смешка, подумав, вероятно: «Ну и видок!» За ним шли еще четверо сотрудников. Подойдя к полицейским, он шепнул что-то на ухо одному из них, и тот, суетливо достав из кармана ключи, снял с Чхольсу наручники. Ему тут же вернули бумажник и удостоверение. Полицейские с виноватым видом сделали шаг в сторону. Сунув бумажник в задний карман, Чхольсу повернулся к высокому полицейскому и изо всех сил пнул его в голень острым носом оксфордского ботинка, громко выругавшись:

— Ах ты, сукин сын!

Полицейский согнулся от боли и осел на пол. Второй пинок был предназначен для низкого, но тот увернулся и, бросив напарника, побежал прочь. Клубень с помощниками кинулись останавливать Чхольсу. Он задыхался от злости и рвался вдогонку, но они крепко держали его. Тем временем высокий поднялся с пола и захромал вслед за скрывшимся товарищем.

— Ну все, хватит тебе, оставь их в покое.

— Да эти ублюдки…

— Успокойся. Они же просто выполняют свою работу, — спокойным голосом перебил его Клубень. — В полицию тоже поступила информация, вот их и подослали.

— А ты как узнал, что я тут? — спросил Чхольсу, потирая запястья с глубокими следами от наручников.

— Наш оперативный пункт перехватил запрос на проверку твоих данных, а мы как раз были неподалеку. Кажется, шефу позвонил ваш Чон.

Чоном звали мужчину в сером жилете, руководителя Чхольсу.

— Так и вы где-то тут ошивались?

— К нам тоже поступила секретная информация, — невозмутимо ответил Клубень, отряхивая пыль с пиджака.

— Так я и поверил. Может быть, ты просто прискакал посмотреть, что тут происходит, когда кто-то запросил мои данные?

— Может быть. Думай что хочешь. Ты, кстати, как, в порядке?

Клубень хитро улыбнулся. Чхольсу мог не сомневаться, что этот инцидент надолго станет предметом всеобщих разговоров. Он чувствовал себя круглым идиотом, оказавшись закованным в наручники какими-то полицейскими.

— Ты знаешь имена тех придурков?

— Зачем тебе? Хочешь пожаловаться в администрацию президента? Сам-то тоже не без вины. Ходишь тут с недействительным удостоверением личности.

Чхольсу сделал глубокий вдох и медленно пошел по коридору в ту же сторону, куда только что убежали полицейские. Несколько сотрудниц магазина, которые наблюдали за всей сценой в узкую щель, поймав на себе его взгляд, быстро захлопнули дверь. Клубень с помощниками стояли на том же месте и что-то обсуждали между собой. Чхольсу дошел до конца коридора, открыл дверь и вышел на темную площадку. Тут же были грузовой лифт и аварийный выход. Теперь ему было ясно, каким образом Ким Киен сбежал через книжный магазин. Дверь снова открылась, и на площадке показался Клубень. Попрощавшись с ним, Чхольсу спустился по лестнице за своей машиной, шаря на ходу в кармане пиджака, куда до этого положил талон на парковку.

Хенми нравилось сидеть в пустом классе сразу после уборки. Иногда она оставалась здесь после уроков, чтобы написать что-нибудь в дневнике или сделать домашнее задание. Окна класса выходили на запад, и в это время косые лучи солнца переползали через второй ряд парт и дотягивались до середины третьего. Внизу на спортплощадке мальчишки в мокрых от пота майках скакали вокруг баскетбольного кольца. Это было время, когда все вокруг дышало покоем и безмятежностью. Но сегодня Хенми была не одна. Перед ней на партах сидели трое одноклассников и выжидающе смотрели на нее.

— Мне надо скоро уходить, у меня сегодня художка, — поторопила Чэген. Она хорошо рисовала и ходила в художественную школу, чтобы потом поступить в академию.

— Да, я знаю. Давайте начнем тогда, раз все уже собрались, — заговорила Хенми, окинув взглядом всех троих. — Вы же слышали, что сказал сегодня классрук? Про украшение школы. В общем, нужна ваша помощь.

— Ага, как же, помощь, — недовольно прыснула Хансэм. — Небось нам и придется все делать.

На экзаменах в прошлом месяце Хансэм заняла второе место, уступив первенство Хенми. Она была из довольно богатой семьи: отец был пластическим хирургом в очень известной клинике, куда частенько заглядывали всякие звезды. В школе поговаривали, что несколько учительниц тоже сделали у него операцию на каникулах.

— Я тоже буду работать. Но вы же сами знаете, таланта в художествах у меня ноль.

— Ой, можно подумать! Для такой ерунды талант особый не нужен, — снова перебила Хансэм.

— Ну хватит вам, — вмешался Тхэсу, единственный мальчик в их четверке. — Давайте уже разберемся со всем этим и пойдем по домам. Хенми, что от меня требуется?

Вся школа давно знала, что Тхэсу был тайно влюблен в Чэген. Если бы не она, вряд ли бы он добровольно вызвался украшать с девчонками школу, чтобы потом все мальчишки над ним смеялись. Как бы там ни было, Хенми была ему сейчас крайне благодарна. В таких ситуациях мальчишки ведут себя куда разумнее.

— Да, давайте тогда сегодня только решим, что делать с дальней стеной и вон тем стендом и как можно будет украсить окна, а с завтрашнего дня будем оставаться ненадолго после уроков и по чуть-чуть доделывать.

Они сдвинули парты, достали блокноты и принялись обсуждать план действий. Когда началось само «совещание», и Чэген, которая только что торопилась в художку, и недолюбливавшая Хенми Хансэм на удивление серьезно подошли к делу и активно предлагали что-то. Тхэсу временами поглядывал на Чэген, но та нарочно смотрела в другую сторону. Хенми старалась чрезмерно не навязывать всем свое мнение, и Хансэм, воспользовавшись этим, перехватила у нее инициативу и упорно настаивала на своих идеях, пока все не соглашались с ней. Постепенно она настолько увлеклась, что не заметила, как ее голос становился все громче и громче. Так или иначе, работа кипела. Когда план был более или менее готов, Чэген легонько ткнула Хенми локтем в бок:

— Эй, тебе не надо в туалет?

Хенми в туалет не собиралась, но все равно встала и пошла за ней. В туалете Чэген повернулась к ней и сказала с серьезным лицом:

— Слушай, я больше не могу терпеть этого Тхэсу.

— Да ты что? А ты ему, по-моему, нравишься.

— Ну и что, мне плевать. Я его не переношу.

— Но почему?

— Почему обязательно должна быть какая-то причина? Не переношу и все.

— Прям так, что даже видеть его не хочешь?

— Угу.

Хенми непонимающе смотрела в лицо Чэген.

— Я не буду больше в этом участвовать.

— Нет, мы же без тебя никак! А кто тогда рисовать все будет?

— Какое мне дело? — буркнула Чэген. — Если я хожу в художку, это еще не значит, что я должна школу украшать.

— Да что тебе сделал этот Тхэсу?

— Ничего. Просто он все время пялится. Фу, меня аж выворачивает.

— Хочешь, я тогда скажу ему, чтобы он больше не пялится так на тебя?

— Нет, не надо. Даже не говори с ним об этом.

— Почему?

— Иначе он подумает, что мне есть до него дело. А это еще хуже.

— Ну ладно, давай тогда ты будешь только рисовать, а Тхэсу поручим гвозди забивать, таскать цветочные горшки или еще что-нибудь типа этого, чтоб держать его от тебя подальше, — уговаривала Хенми. — Ты его вообще видеть не будешь. Ну как, а? Ты же знаешь, как трудно мальчишек уломать на такое.

— Да ты не понимаешь! Если я останусь, он потом будет все время вспоминать, как мы вместе школу украшали, и носиться с этим, как с трофеем. А я не хочу, чтобы у него еще были какие-то воспоминания про меня. Не хочу, чтоб он вообще думал обо мне в своей противной башке. Ясно тебе?

Хенми хотела что-то сказать, но потеряла мысль. Она считала, что Тхэсу не заслуживал того, чтобы его до такой степени ненавидели. Он был самым обыкновенным мальчишкой, обычнее некуда. Ростом чуть ниже среднего, по успеваемости где-то в конце первой десятки в классе, ярый фанат манги и японской попсы, который каждую перемену сидел в наушниках, уткнувшись в свои комиксы, — вот и все. Конечно, он был типичным отаку, но не настолько, чтобы вызывать у кого-то отвращение. Хенми была несколько шокирована: она и не думала, что можно вот так безо всякой причины ненавидеть кого-то.

Чэген достала из кармана салфетку и промокнула выступившие на глазах слезы. Хенми обняла ее за плечи и стала успокаивать, хотя сама не понимала зачем, ведь кто действительно нуждался в утешении, так это Тхэсу, а вовсе не Чэген. Однако сейчас был не тот случай, когда можно было рассуждать о справедливости.

— Короче, я сваливаю. Скажешь классруку, ладно? Я пришла сегодня, потому что он сказал, но как вижу этого Тхэсу, ничего не могу с собой поделать.

Девочки вернулись в класс. Хансэм посмотрела на них с подозрением, как будто заметила что-то странное. Хенми стала спешно собираться.

— Давайте завтра тоже после уроков соберемся ненадолго и закончим.

Чэген молча взяла свой рюкзак и первая вышла из класса. Тхэсу вышел следом за ней, однако пошел в противоположную сторону.

— Что это с Чэген? — спросила Хансэм, когда Хенми уже была в дверях.

— Ты о чем?

— Почему она такая надутая?

— Ничего она не надутая, — отмахнулась от нее Хенми и пошла по коридору к лестнице.

Хансэм быстро поравнялась с ней и снова спросила:

— Ты, говорят, идешь сегодня к Чингуку?

— Что?

Хенми резко остановилась и в недоумении уставилась на Хансэм. Та с торжествующей ухмылкой продолжала наступать:

— А что мы так удивляемся? Не идешь?

— Кто тебе это сказал?

— Так ты идешь или нет?

— А тебе какое дело?

— Что, нельзя даже спросить?

— Не иду, — отрезала Хенми и снова пошла вперед.

— Правда? Сегодня же у него день рождения, говорят.

— И что?

— Он тебя разве не пригласил?

Хенми почувствовала себя загнанной в угол. Ничего зазорного в том, что она получила приглашение на день рождения друга, не было и быть не могло. Но она прекрасно знала своих ровесниц: не успеет наступить завтра, как вся школа будет гудеть об этом, а там и до учителей дойдет. Потом начнутся всякие дурацкие слухи, от которых ей покоя не будет. Хенми понятия не имела, как люди выкручиваются из подобных ситуаций. Но вдруг, словно голос свыше, ей в голову пришла спасительная мысль. Мысль эта тут же облачилась в слова и вылилась через ее рот в атмосферу:

— Он не меня пригласил, а… а Аен.

При этой неожиданной новости глаза Хансэм вспыхнули от любопытства.

— Правда? Хм, ну надо же, — она понимающие закивала головой. — А я думала, вы с ним встречаетесь.

— На самом деле с ним Аен встречается, но ты же знаешь, как у нее с этим. Поэтому мне приходится иногда вместо нее говорить с ним и вообще…

— А, ну теперь все понятно! — перебила Хансэм. — То-то я смотрю…

— Она все просит, чтобы я пошла с ней, а.

— Вот ненормальная! И что, ты пойдешь?

— Пока не знаю.

Хенми стало немного стыдно от того, что Хансэм так легко купилась на ее спонтанную ложь, но в то же время в ней проснулось некое чувство превосходства, какое, вероятно, ощущает мастер, который только что изобрел нечто невероятно полезное. Она сотворила что-то из ничего и тут же смогла этим воспользоваться. Еще с минуту назад ее приперли к стене, а сейчас она вдруг стала хозяйкой положения. Она решила не останавливаться на достигнутом и сделала еще один ход:

— Да, кстати про Чэген. Она сказала, что ненавидит Тхэсу, поэтому не будет с нами украшать школу.

— Да ты что? — глаза Хансэм загорелись еще больше. — Вот дура! Что ей сделал Тхэсу?

— Да уж.

Хансэм схватила ее под локоть. Хенми никогда не нравилось ходить под руку с другими девчонками, но в этот раз она не стала вырываться. Вместо этого она молча улыбнулась Хансэм, и та вцепилась в нее покрепче.

Сочжи весь день не переставала думать о Киене. Они были знакомы уже много лет, но таким, как сегодня утром, она его еще ни разу не видела. Она вдруг осознала, как много о нем не знает. Сирота, которому не на кого положиться в этом мире, всегда немного мрачный и не склонный шутить, но все же безобидный и явно не способный на козни, он отчасти был похож на старого математика, утратившего былые способности и всякий интерес к жизни, или на одного из тех мужчин, которые нарочно ходят с печальной миной, чтобы пробудить в женщине материнский инстинкт; при этом он никогда не производил впечатление злодея или подлеца, и Сочжи он всегда казался человеком, который тщательно вооружился непреклонной отчужденностью, свойственной лишь зрелым, повидавшим виды мужчинам, и ни при каких обстоятельствах не поставил бы чувства во главу угла. Однако все это было равносильно признанию в том, что она о нем совсем ничего не знала.

Сегодня он показался ей совсем не тем Киеном, которого она знала все эти годы. Он выглядел потерянным, словно человек, который только что кого-то застрелил. Это сравнение пришло ей на ум из-за недавнего случая в новостях, когда какой-то госслужащий убил жену перед тем как идти на работу, а потом весь день не находил себе места и даже заявил в полицию о ее исчезновении, сказав, что якобы не может до нее дозвониться, но в конце концов сам во всем признался. Муж вполне мог убить жену. А что, разве не так? Мужчины же по природе сильнее и агрессивнее. Никогда не слушают, что говорят им женщины, и плохо переносят критику…

Что же было в той сумке, которую он дал ей на хранение пять лет назад, а теперь просил срочно принести? Все эти пять лет ее мучило любопытство. Тогда, уже практически на закате первого венчурного бума, когда вовсю набирали популярность социальные сети, помогающие найти бывших одноклассников, и один удачный веб-сайт мог принести миллиарды вон, они встретились с ним впервые после долгого перерыва, и Киен вдруг протянул ей небольшую мужскую борсетку.

— Ты не могла бы подержать это у себя?

— А что это?

Борсетка закрывалась на миниатюрный кодовый замок с тремя рядами цифр и была довольно плотно чем-то набита.

— Я тоже немного увлекся писаниной и сочинил тут кое-что, а дома оставлять боюсь. Там и мои дневники тоже. Мари пока не знает, это секрет.

Сочжи была крайне удивлена: она совсем не ожидала, что Киен вдруг решит написать роман. Она, конечно, знала, что он много читал и увлекался кино, но никак не думала, что он может сам что-то написать. В то время она только начинала пробовать себя на писательском поприще и как раз работала над своим первым романом под названием «Выдра». Это была история человека, который всеми силами боролся за свой дом. Ей казалось странным, что в этой стране, где миллионы мужчин всю жизнь работают лишь для того, чтобы заработать на собственное жилье, не было ни одного толкового романа о том, как кто-то покупает дом и защищает его.

— У Сэма Пекинпа есть фильм о чем-то похожем. Как же он называется… — вспоминал Киен, когда Сочжи поделилась с ним идеей своего романа. — Хм, «Соломенные псы»? Да, кажется, что-то в этом роде. Дастин Хоффман играет математика, который устал от городского шума и решил переехать с женой в деревню, где та родилась и выросла. Местные мужчины, которых его жена знала еще раньше, строят у них гараж, но потом постепенно начинают вторгаться в их дом.

— Не знала, что есть такой фильм.

— Дастин Хоффман соглашается пойти с ними на охоту, но потом вдруг понимает, что они бросили его на болоте одного. А пока он там стоял, те мужчины насиловали его жену. В конце концов робкий и трусливый Дастин Хоффман берет в руки ружье и начинает защищать от них свой дом.

— Надо как-нибудь посмотреть.

— Не знаю, может, это совсем не то, о чем ты собираешься писать. Мне кажется, этот фильм не столько про борьбу за свой дом, сколько про инстинкт жестокости у мужчин.

— Так это же одно и то же. Инстинкт жестокости, говоришь? А ты подумай, когда он у них просыпается? Когда речь идет о защите своего дома, сюда же входит и защита своей женщины и детей.

Киен согласился с ней в этом, и Сочжи продолжила свое рассуждение:

— Не понимаю, почему у нас никто об этом не пишет. Почему нет историй о том, как мужчина отчаянно защищает свой дом. Вокруг столько людей, у которых отняли дом и семью. Особенно сегодня, в эпоху повсеместных кредитов, эти бедолаги вынуждены беспомощно наблюдать за тем, как их дом, ради которого они всю жизнь из кожи вон лезли, достается чужим — и все из-за какого-то несчастного долга. Почему никто не берет в руки оружие? Где голодовки и самосожжения? Когда мы были студентами, люди устраивали протесты и демонстрации из-за какого-нибудь незнакомца, которого где-то там замучили пытками. А сейчас все они обзавелись семьями и стали ядром нынешнего общества. Так почему они позволяют всяким ростовщикам и банкам отбирать их дома и ничего с этим не делают?

— Ты у меня спрашиваешь?

— А с кем я еще могу в этом баре разговаривать?

— Я не знаю.

Сочжи сделала глоток пива и, помолчав, добавила:

— Как посмотришь американские вестерны, так там все только про это. Если кто-то покушается на их дом и землю, они сражаются насмерть, а если и это не помогает, то идут и мстят врагу. А почему у нас нет культуры мести? В нашей литературе люди столько терпят и страдают, но почему никто никогда не мстит? Вот ты видел хоть один корейский роман, где главной темой была бы месть?

— Нет, по-моему. Кажется, у нас больше пишут о прощении.

— Вот видишь. Просто мы не задумываемся о добре и зле так глубоко, как на Западе. А если не рассуждать о том, что правильно и неправильно, то и мстить незачем. У нас просто скажут что-нибудь типа: «Ну что ж, их тоже по-своему жалко», — и все, на этом конец.

— Ну да.

— Но как бы плохо мы ни разбирались в добре и зле, любой человек придет в ярость, если кто-то отнимет его дом.

— Ты хочешь заставить своих читателей почувствовать злость?

— Нет, — ответила Сочжи. — Но мне хочется затронуть ту ярость, которая кроется в душе каждого человека, показать им, что она есть. Разве не так? Ведь говорят же, что по-настоящему выдающийся роман, как только появляется, заставляет людей понять, что до этого действительно ничего подобного не было.

Между ними наступило неловкое молчание. Подумав, Киен сказал:

— Ты станешь выдающимся писателем.

— Лучше не говори того, во что сам не веришь. — отмахнулась Сочжи.

Увидев ее смущение, Киен тоже неловко рассмеялся и ответил:

— Вообще-то в это действительно сложно поверить.

Сочжи снова потрогала борсетку и спросила:

— А о чем твой роман?

— Да так, ничего особенного.

— Ну расскажи. — настаивала она.

Поколебавшись, Киен рассеянно выдавил из себя невпопад:

— Ну, там кое-то про восьмидесятые, про студенческие годы…

— Нет, не пиши об этом сейчас, — перебила его Сочжи. — Лучше потом. Сейчас это слишком банально.

— Ты думаешь?

— Конечно. Об этом уже все кому не лень написали.

— И то правда.

Если бы Сочжи знала, о чем он на самом деле писал, она не стала бы так уверенно бросаться советами. Долгие годы Киен неустанно вел дневник о границе между жизнью и смертью. Он лишь никогда не переносил его на бумагу. С тех пор как он прибыл в Сеул в 1984 году, через его руки прошли сотни агентов, рассеявшихся по всем уголкам Южной Кореи. Он был для них проходным пунктом в этот мир, встречал их и подбирал каждому подходящие имя и профессию — такое было под силу только человеку, который долгие годы провел на Юге и сумел не потеряться в этом бескрайнем море незнакомых слов. В распоряжении «35-й комнаты» имелись лишь книги, журналы и сведения из вторых рук, которых было далеко не достаточно. В историях, придуманных на Севере, всегда было что-то неестественное, не соотвептвухмцве действительности. С годами языж этих историй стремительно устаревал. Здесь постоянно появлялись новые слова, а старые исчезали или приобретали другой смысл. Для разведчика было мало языка, который можно было изучить по книгам и телесериалам. Задачей Киена было помочь им освоить современный лексикон и придумать для них правдоподобные биографии, которые ни у кого не будут вызывать подозрений. Ли Санхек посчитал, что он хорошо подходит на эту роль, и Киену такая работа тоже пришлась по душе. Ему не надо было приставлять к чьей-то груди пистолет или сидеть в мокром водолазном костюме внутри тесной мини-подлодки, куда едва поступает кислород, питаясь сухой лапшой быстрого приготовления и мучаясь от морской болезни. Вместо этого он читал корейскую литературу и записывал на видеомагнитофон каждый выпуск документальной передачи «Эра человечества», где рассказывалось о повседневной жизни обычных людей. Он читал с экрана субтитры и заучивал целиком предложения. Ему надо было знать, как живут представители разных слоев южнокорейского общества. По выходным он отправлялся на рынок и разговаривал с незнакомыми людьми или садился на туристический автобус на площади Кванхвамун и ехал куда-нибудь в Канвон. Ничего не подозревающие попутчики, решившие отдохнуть в горах, охотно делились с ним историей своей жизни. Он беседовал с ними в автобусе, у родника во дворе буддийского храма, на смотровой площадке на вершине горы или посреди заиндевелых полей мискантуса. Иногда он чувствовал себя штатным драматургом в каком-нибудь театре. Когда главные роли были распределены, он должен был придумать истории жизни своих персонажей. Придя к Киену, агент заучивал придуманную им историю и отправлялся на задание рабочим из Ульсана, филиппинским студентом или учителем в отставке. От него не требовалось никакой режиссуры. За постановку сцен и игру актеров отвечали уже другие. Он же должен был бесконечно создавать все новые и новые истории. Большинство агентов, освоив роли, которые он им давал, отправлялись в свободное плавание, выполняли возложенную на них миссию и благополучно возвращались на Север, но иногда случались и провалы. Каждый раз, когда он слышал о неудавшейся операции, ему становилось грустно, однако трудно было сказать, что именно это была за грусть: то ли сопереживание несчастью другого человека, то ли расстройство из-за несовершенства собственного творения.

— Покажешь мне потом рукопись, когда будет готово? — спросила Сочжи.

— Ты пока сохрани как следует эту сумку, ладно?

— Ладно. Скажи, когда снова начнешь писать.

— Я подумывал снять себе место в читальном зале, но не знаю, будет ли у меня действительно время писать.

— Надо найти время. Нельзя просто сидеть и ждать, пока оно само у тебя появится.

В памяти Сочжи их разговор тогда закончился вроде бы на этом. Она вышла из метро и пошла по направлению к дому. Она жила в районе Ахен и снимала небольшой одноэтажный дом в квартале, который уже давно стоял в списке на реконструкцию. Благодаря тому, что реконструкцию постоянно безо всякой причины откладывали, она вот уже несколько лет платила низкую арендную плату и могла каждый день смотреть на яблони и магнолии в небольшом дворике перед домом. Как и в любом старом квартале, небо здесь не заслоняли высотные здания и повсюду было множество маленьких закоулков. Только между телефонными столбами сиротливо висел грязный и обтрепанный баннер со словами «Поздравляем с формированием Комитета по реконструкции!». Здесь соседи при встрече здоровались друг с другом, а хозяин маленького магазинчика на углу запросто давал товары в долг. О том, чтобы привести в дом мужчину, нельзя было даже и мечтать, но для начинающей писательницы Сочжи невозможно было придумать района интереснее. Открыв окно, она могла запросто стать свидетелем оживленной перебранки между соседом в одной майке и его женой или нечаянно встретиться глазами с женщиной, ворующей соевую пасту с чужого двора. Все обращались к ней «учительница Со», а дом, в котором она жила, так и называли: дом учительницы Со. Некоторые из соседей даже думали, что она и есть хозяйка этого дома, а вовсе не квартирантка.

Сочжи открыла входные ворота и вошла во двор. Она приложила карточку к электронной панели, замок тут же щелкнул, и металлическая дверь открылась. Сочжи вошла в дом и закрыла за собой дверь. За ее спиной раздался звуковой сигнал, и замок снова закрылся. Она разулась, направилась прямо в свой кабинет, по дороге швырнув сумочку на диван. Окна комнаты выходили на север, и в ней всегда было темно и сыро. Подъемные жалюзи преграждали путь и без того слабым лучам солнца, поэтому без лампы здесь невозможно было ничего разглядеть даже днем. Сочжи включила свет и, сев за рабочий стол, стала думать, куда же она положила борсетку Киена. У нее никак не получалось вспомнить. Наверняка она тогда подумала, что это что-то важное, и решила спрятать куда-нибудь поглубже, но насколько «поглубже», она не помнила.

Она открыла шкаф и перевернула все одеяла, но ничего не нашла. Тогда она подвинула к шкафу табурет и взобралась на него, чтобы проверить верхние полки, но и там борсетки не было. С полок, сплошь покрытых толстым слоем пыли, на нее смотрели лишь привезенные из Штатов книги да чья-то докторская диссертация. Сочжи спустилась снова на пол и подошла к этажерке с книгами. Борсетку она не могла поставить на полку вместе с книгами, и в ящик стола она бы тоже не поместилась. Она стала искать по всему дому: открыла дверцу под раковиной и даже заглянула в обувной шкаф, проверила под диваном, затем вышла на веранду и внимательно осмотрелась по сторонам. Вскрывать пол или подвесной потолок в ванной, чтобы спрятать эту борсетку, она бы точно не стала. Там ведь не оружие какое и не наркотики… Хотя кто знает? Она вдруг подумала, что та борсетка могла таить в себе какую-то другую, неизвестную ей сторону человека по имени Ким Киен.

Сочжи посмотрела на часы. Было уже без малого пять. Она начала нервничать, и вместе с тем ей все больше хотелось узнать, что же было внутри той борсетки. В конце концов она не выдержала и начала вытаскивать все подряд из шкафов и полок и переворачивать вверх дном выдвижные ящики, но внутри было лишь всякое барахло. Наконец, как в «Похищенном письме» Эдгара По, ее взгляд упал на огромный чемодан на колесах, который стоял без дела на самом видном месте возле письменного стола. Он был сделай из твердого полипропилена и казался прочным и неподатливым. Возможно, потому, что она уже перевернула полдома, этот красный чемодан казался ей каким-то незнакомым. Он как будто только что тихо подошел и заглянул ей прямо в лицо с немым упреком: «Дура, ты не меня ищешь-то?» Сочжи, отдавая себе полный отчет в том, насколько это глупо, тем не менее вслух спросила: «Когда ты там оказался?» Чемодан ничего не ответил. Она вытащила его на середину комнаты и уложила вверх крышкой. Гулко плюхнувшись на пол, чемодан, однако, не хотел открываться. Сочжи увидела, что он был закрыт на замок с кодом. Она набрала «783», но замок не открылся. Это были первые цифры ее домашнего номера телефона. Тогда она попробовала «417», но и эта комбинация не подошла. Ни дата ее рождения «531», ни введенный наудачу «000» тоже не сработали. Сочжи билась над кодовым замком, сидя на полу посреди комнаты, которая теперь выглядела так, словно в ней побывали грабители. На лбу выступили капли пота, и растрепавшаяся челка прилипла к лицу. Она собиралась перед встречей с Киеном подправить прическу и макияж, но теперь на это не оставалось времени. От напряжения у нее вспотели подмышки. Она скинула блузку и снова взялась за чемодан в одном бюстгальтере. Ничего не выходило. Оставалось разве что начать проверять все числа подряд: 000, 001, 002, 003… Деваться было некуда. Она принялась набирать одну за другой комбинации из цифр, однако это было не так просто: иногда колесики с цифрами не хотели поворачиваться по одному, и после «010» выходило «021», а когда она прокручивала их обратно, то вместо «011» получала опять «010». Она снова посмотрела на часы. С пяти часов прошло уже двадцатъ минут, а она была еще только на «183». Встав с пола, она подошла к обувнице и достала с верхней полки набор инструментов. Молния на нем не была застегнута, и оттуда вывалился гаечный ключ, стукнув ее по макушке. Сочжи замерла перед шкафом, как в тумане. Ключ звонко приземлился на пол в миллиметрах от ее ноги. Она вытащила из набора молоток, глубоко вздохнула и, подойдя к проклятому чемодану, резко дернула его и поставила вертикально. «Вставай, дрянь!» Она вспомнила, как мужчина, с которым она встречалась в Штатах, таскал ее за волосы по квартире. Воспоминания о нем были не из приятных: иной раз он мог стянуть ее прямо с кровати, еще сонную и в одном нижнем белье, и возить по полу лицом вниз, так что она не могла даже крикнуть, и из ее груди вырывались лишь всхлипы и слабое блеяние. Он эмигрировал с родителями в США, когда ему было десять, получил MBA в Нью-Йоркском университете и работал в японском инвестиционном банке в южной башне Всемирного торгового центра. Родители развелись, как только они переехали в Америку, и он остался с отцом. Отец был рентгенологом и довольно быстро устроился на новом месте, но страдал от алкоголизма. Сочжи была студенткой, и ей нужен был мужчина с квартирой, работой и медицинской страховкой. Нью-Йорк был дорогим городом, а жить на грязные деньги отца она не хотела.

11 сентября 2001 года. Она была уже в Сеуле и, валяясь перед телевизором в этом самом доме, смотрела по кабельному каналу какой-то старый фильм с Ингрид Бергман. В это время внизу экрана появилась бегущая строка с экстренными новостями: «В здание Всемирного торгового центра врезался легкий самолет». Она продолжала смотреть фильм, но когда в новом сообщении «легкий самолет» сменился «пассажирским авиалайнером», она переключилась на CNN. Люди, размахивая руками, падали с огромной высоты вниз, как сорванные ветром лепестки. Через несколько минут еще один самолет врезался в южную башню. В кадр попали разбегающиеся в ужасе прохожие. Объектив камеры трясся: оператор тоже бежал вместе с ними. Послышались вопли на арабском, китайском, английском, испанском, корейском, японском и множестве других языков мира. Неужели он тоже умер? Наверняка он точно так же встал рано утром и пошел на работу. Как всегда, в безупречно выглаженной рубашке с шелковым галстуком и сером костюме, идеально подогнанном по фигуре, приветливо улыбнувшись толстой регистраторше за стойкой в вестибюле… Но Сочжи не думала, что он мог умереть. Он работал в офисе на девяносто втором этаже южной башни Всемирного торгового центра, в которую врезался самолет «Юнайтед Эйрлайнс», летевший рейсом UAL175. Столкновение произошло в районе восьмидесятого этажа. Из тех, кто находился выше, погибших было куда больше, чем выживших.

Знакомая из Нью-Йорка, с которой она некоторое время вместе снимала квартиру, позвонила 12 сентября. Она уехала туда на учебу, но потом бросила колледж и открыла парикмахерскую в Бруклине. По телефону она сообщила Сочжи, что ее бывший чудом остался жив. Хотя она несколько раз повторила слово «чудом», Сочжи считала, что никакого чуда в этом не было. Он был не тем человеком, кто мог вот так просто умереть. Как оказалось, он сразу покинул офис, как только услышал, что в соседнее здание врезался пассажирский самолет, и, не дожидаясь каких-либо указаний или помощи, сел в лифт и спустился вниз. Многие американцы оставались на местах и ждали приезда спасателей, как их учили в шкале или по телевизору, однако он был не из того теста, чтобы полагаться на милость системы. Охранник на этаже просил его вернуться обратно в офис, убеждая, что необходимости в эвакуации нет, но он не обращал на него внимания и вообще оттолкнул его с дороги. Почти в девять он достиг первого этажа, и как только спустился дальше в подземную галерею, сверху раздался мощный взрыв: второй самолет врезался в южную башню, где находился его офис. Он был уже в безопасности, когда вниз градом полетели горящие обломки самолета, куски бетона, тонеры от копировальных машин, сумка «Эрме», канцелярские скрепки, портфель «Бенеттон», осколки закаленного стекла, музыкальный центр, мини-сейф, стальная арматура и перила от лестниц. А после этого он, наверное, вышел с севера на Уэст-стрит и спокойно смотрел оттуда на два полыхающих небоскреба. У Сочжи к тому времени уже давно не было к нему никаких чувств. Она лишь поражалась тому, что на свете есть такие мужчины, которых в жизни волнуют только две вещи: собственное выживание и чувство власти.

Одной рукой держа молоток, она осторожно вытянула ручку чемодана и, прицелившись, замахнулась на кодовый замок с цифрами «183», но затем в нерешительности остановилась. Отложив молоток в сторону, она присела на пол и попробовала еще раз: «184», «185», «186». Чемодан по-прежнему не открывался. Тогда она опять взяла молоток и с размаха ударила по замку. Молоток отскочил от упругого полиуретана с такой силой, что чуть было не угодил обратной стороной ей по лбу. Она размахнулась еще раз. Второй. Третий. Замок раскрошился, так что на нем уже невозможно было разобрать цифр. Однако чемодан все не открывался. Если бы у нее под рукой была пила, она бы распилила его ко всем чертям. Сочжи принесла из кухни столовый нож и вставила его между крышкой и стенкой. Затем она задвигала им из стороны в сторону, раздался неприятный скрежет ножа о стальную обивку. Звук был невыносимый, но она не останавливалась и решила попробовать распилить замок. Ничего, кроме пронзительного скрипа. Была бы сейчас стальная пила. Она начинала выходить из себя. Снова сходив на кухню, она принесла деревянный клин, которым подпирала дверь, вставила его в проделанную столовым ножом щель и начала колотить по нему молотком. Щель постепенно становилась шире. Наконец упрямый замок отвалился. Чемодан безвольно упал набок, разинув рот.