Империя света

20:00 Мотель «Богемия»

Мари остановилась и принялась открывать сумку. Она немного повозилась с молнией, потому что из-за гипса ей приходилось делать все одной рукой. Бегунок молнии за что-то зацепился и никак не хотел двигаться с места. Сонук подержал для нее сумку, и она наконец смогла запустить в нее руку, чтобы достать телефон. Звонок был с незнакомого номера. Сонук с Пандой стояли позади нее спиной друг к другу, как будто они были ее телохранителями, и бдительно осматривались по сторонам. Мари не стала отвечать на звонок и положила вибрирующий телефон обратно в сумку.

— Кто это?

— Не знаю. Какой-то незнакомый номер.

Мари не без помощи Сонука застегнула молнию на сумочке и подняла голову. Перед ними стоял небольшой, но дорогой на вид мотель, фасад которого был богато украшен черным мрамором.

— Вот это место, о котором я говорил. Я его в Интернете нашел.

Сонук первым поднялся по ступенькам крыльца. Мари оглянулась назад, словно ища помощи, но никто из прохожих не обращал на них никакого внимания. Она снова почувствовала себя первокурсницей, которая, подвернув лодыжку, в одиночку хромала через весь Апкучжон.

Они прошли через автоматические раздвижные двери и оказались в вестибюле мотеля. Вокруг не было ни души. Вместо администратора их встретил огромный сенсорный экран, вверху которого горело приветствие: «Добро пожаловать! Пожалуйста, выберите комнату». Мари нажала на кнопку «Средиземноморье», и справа от меню появились фотографии номера, обставленного в средиземноморском стиле. На снимках были видны белоснежные обои, имитирующие штукатурку, залитые светом окна и ванна с джакузи. То ли из-за того, что фотографии были сняты широкоугольным объективом, комната выглядела просторной и уютной. Мари молча подняла глаза на стоявших по обе руки от нее молодых людей, как бы спрашивая их мнение. Полные нетерпения, они живо кивнули в знак одобрения. Мари чувствовала свою власть над ними, словно актриса на сцене кабаре. Когда она приходила в мотель с одним Сонуком, ей всегда поневоле казалось, будто он ее силком туда затащил, но теперь, когда их было двое, все выглядело по-другому. Она нажала кнопку «Подтвердить выбор», на что сенсорный экран тут же скомандовал: «Произведите оплату». Сонук торопливо полез за бумажником.

— Я заплачу!

Мари спокойным жестом отстранила его руку, в которой тот держал кредитную карту — подарок отца-архитектора.

— Не надо, я сама.

— Нет, лучше я.

— Сонук, ты заплати! — вмешался стоявший сзади Панда.

— Плачу я. Если не согласны, то я ухожу, — твердо заявила Мари.

Мальчишки разом смолкли и послушно опошли в сторону. Мари вставила карту в длинную черную прорезь сбоку от экрана и мягко провела ею сверху вниз. Компьютер почасового мотеля с полным самообслуживанием связался через Интернет с компанией, выпустившей карту. «Виза» проверила ее данные и выдала в ответ сигнал подтверждения. Наконец она получила разрешение подняться в номер и заниматься сексом с этими молодыми людьми сколько ее душе угодно. Как только платеж прошел, компьютер сообщил им номер комнаты и этаж, на который им надо было подняться. Они молча пошли к лифту. Мысли Мари в этот момент были поглощены не тем, что ее ожидало через несколько минут, а скорее тем, что только что произошло: зачем было так упираться? Что она хотела показать своим упрямством? Она ведь вполне могла сделать вид, что не в силах сопротивляться, и позволить им заплатить за номер. К тому же это было бы куда справедливей. Почему она не сделала этого?

Пока они ждали лифт, в сумке Мари снова завибрировал телефон. На этот раз ей удалось достать его без посторонней помощи, но это оказался тот же самый незнакомый номер. Она недовольно покачала головой и отключила телефон. Время нажатия и удержания кнопки питания казалось ей нескончаемо длинным. Двери лифта растворились, и все трое вошли внутрь. Спертый воздух был пропитан сыростью вперемешку с запахом пересушенных роз. Тесная кабина лифта моментально взлетела до пятого этажа, так что на мгновение Мари показалось, будто они никуда не сдвинулись, а двери просто снова открылись на том же месте из-за какого-то сбоя.

Им досталась комната под номером 503. Дверь без труда отворилась одним поворотом ручки, и они вошли внутрь. Мари положила сумку на туалетный столик, а Сонук с Пандой побросали свои сумки как попало на пол — так каждый скромно отметил свою территорию.

— Идите в душ первыми, — скомандовала Мари молодым людям, которые рассеянно переминались с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.

— Мы? Хорошо.

Словно братья, которые выросли вместе, они вдвоем зашли в ванную. Через некоторое время оттуда послышался звук включенной воды, тихое хихиканье, глухой стук упавшего на пол предмета. Мари присела на край кровати и окинула взглядом комнату. Ей вдруг вспомнились рассказы про Бухенвальд и Освенцим. Когда-то очень давно она читала о том, как евреев в этих концлагерях выстраивали в колонны перед газовыми камерами. Старшие из них с неодобрением указывали пальцем на тех, кто выбивался из ряда и не соблюдал строй: «Вот поэтому нас называют грязными евреями!» Они по порядку раздевались и аккуратно складывали одежду в корзины, на которых были написаны их имена. После купания, дезинфекции и стрижки они должны были преобразиться в «чистых евреев». Они покорно шли в газовые камеры стройными рядами, и никто не пытался оказывать сопротивление. Слухи о массовых убийствах евреев уже вовсю носились в воздухе, но они изо всех сил старались им не верить и молча повиновались приказам. Так и у Мари за все время на пути сюда была не одна возможность избежать этой постели. Она могла убежать, могла притвориться, что ей нужно в туалет, и исчезнуть. Даже сейчас ничто не мешало ей просто уйти и разом покончить со всем этим. Но все события неразрывно следовали друг за другом, как по цепочке. Одно маленькое решение вело к следующему, пока в конечном счете все не вылилось в последнее, бесповоротное решение. Сейчас она даже не помнила, что побудило ее тогда, еще в «Неаполе», согласиться на уговоры Сонука, но что сделано, то сделано, и в результате она пошла с ними есть свиную грудинку в винном маринаде, угостила их ужином и выпивкой, после чего они все вместе пришли в этот почасовой мотель без обслуживающего персонала, где она снова расплатилась своей кредитной картой. Сейчас именно эта несчастная карта не давала ей взять и уйти. Если бы она только не платила за чертов номер! Дело сделано, и эти шестьдесят тысяч вон в следующем месяце будут списаны с ее счета.

Однако она была бы еще крепче прикована к месту, если бы расплатились они. Ее бегство в таком случае было бы вероломным поступком, нарушением их уговора. Но об этом Мари сейчас не думала, а лишь винила себя за минутную глупость, когда она зачем-то гордо отстранила Сонука и оплатила номер своей кредитной картой. Вместе с тем она не могла отрицать, что в тот момент это жест доставил ей удовольствие. Через несколько минут ей предстояло раздвинуть ноги перед двоими мужчинами, но она убеждала себя в том, что раз заплатила она, то все, что произойдет дальше, будет считаться ее добровольным выбором; что эти двое всего лишь жиголо, которых она сама наняла; мужчины вечно считают себя соблазнителями, но они сильно ошибаются, и на самом-то деле все совсем наоборот.

Шум воды прекратился. Мари невольно сделала глубокий вдох. Отрицать было бесполезно: что бы она ни думала, что бы ни пыталась вообразить, в чем бы ни старалась убедить саму себя — ничто не меняло того факта, что в этот самый момент она была готова провалиться сквозь землю. Да и было бы странно, если бы она чувствовала себя иначе. Ей вот-вот предстояло обнажиться перед двадцатилетними студентами юрфака с безупречно гладкой упругой кожей. На ее заплывшем жиром животе все еще были видны растяжки после родов. Кожа в промежности потемнела из-за экземы, а ляжки превратились в два шмотка сала. Она чувствовала себя словно в очереди на прием к гинекологу. Никакого сексуального возбуждения она определенно не испытывала. Мари вытерла вспотевшие ладони о простыню и быстро встала. Ей не хотелось, чтобы молодые люди, выйдя из ванной, застали ее сидящей на кровати. Показывать им, что она нервничает, Мари тоже не желала. Она взглянула на небольшой искусственный садик, сооруженный на веранде из кактусов и сансевиерий в цветочных горшках. Непрозрачные стекла полностью закрывали вид на улицу, и из-за яркой подсветки веранды было трудно определить, какое сейчас время суток. Мари посмотрела на часы. Стрелка показывала начало девятого, но ей казалось, будто не было еще и двух часов дня.

Из ванной вышли Сонук и Панда с обернутыми вокруг бедер полотенцами.

— Ва-ва-ва-а-аша очередь. — заикаясь, выговорил Панда.

Мари достала из сумки косметичку и направилась в ванную. Когда она уже собиралась закрыть дверь, в проеме показалась голова Сонука:

— А как ты будешь мыться с гипсом? Мари посмотрела на свою левую руку.

— Хм, точно.

— Может, мы поможем? — спросил Сонук, оглядываясь на Панду.

Немного подумав, она ответила:

— Зайди один.

Сонук юркнул внутрь и с торжествующим видом закрыл за собой дверь. Он расстегнул пуговицы, приподнял руки Мари и стянул с нее блузку. Затем он снял с нее бюстгальтер и юбку, приоткрыл дверь и бросил ее одежду наружу. Трусы Мари сняла сама и, скомкав в руках, положила на батарею. Она встала ногами на дно ванны и подняла левую руку вверх, чтобы не намочить повязку. Сонук взял в руку душевую сетку и включил воду. Струя брызнула ей на ноги, затем стала медленно подниматься выше. Сначала вода была немного холодной, но потом потеплела до нужной температуры. Сонук, уже сбросивший с себя полотенце, выключил воду и обхватил губами ее сосок, но Мари покачала головой. Он выдавил на ладонь немного геля для душа, опустил руку ей на лобок и стал мягкими движениями взбивать пену. Мари прикрыла глаза. Сонук принялся растирать гель во всему ее телу. От теплой и мягкой пены ей стало немного щекотно.

— Хватит, — тихо сказала она.

Сонук потер желобок между ее ягодиц. Мыльные пальцы скользили по анусу дальше в промежность. Она слегка наклонилась вперед. Сонук положил руки ей на грудь и стал массировать круговыми движениями.

— А знаешь, почему мужчинам так нравится женская грудь?

— Почему?

— Говорят, это потому, что она похожа на попу. То есть грудь — эта как бы попа спереди. Иначе ей незачем было бы так выпирать. Достаточно было бы одних сосков. Мужчины, когда смотрят на сиськи, на самом деле представляют себе женский зад.

— Полный бред.

— Я читал где-то.

Мари посмотрела ему между ног. Налитый кровью пенис был устремлен вверх, словно целясь в ее попу с сосками, и покачивался при каждом движении. Сонук снова включил воду, и мощная струя окатила ее ноги. Мари смотрела вниз на свое тело. Сбегавшая вниз пена была похожа на человеческую слюну. Она вспомнила парня, с которым впервые в жизни переспала. Он плюнул ей между ног, потому что она была совершенно сухой, затем смазал своей слюной головку члена и с силой протолкнул в нее. Она прикрыла глаза. И где этот ублюдок такому научился? Сонук медленно водил сеткой душа, смывая мыльную пену.

— Повернись, пожалуйста.

Мари повернулась, подставив ему спину. Струя воды омыла части тела, недоступные ее взгляду. Сонук взял сухое полотенце и стал тщательно промокать им каждый сантиметр ее тела. В эту минуту он казался ей заботливым мужем. Она обняла его, прижавшись к его груди все еще влажным телом. Твердый член уперся ей в живот. Она опустилась на колени и взяла его в рот. Поласкав его примерно с минуту, она подняла голову вверх и посмотрела Сонуку в лицо.

— Ты ведь знаешь, что я люблю только тебя?

— Конечно.

— Я никогда этого не хотела. Хочу, чтобы ты четко понимал это.

— Я знаю. Это я попросил тебя.

— Подумай хорошенько, пока еще не поздно. Ты серьезно хочешь, чтобы я была с другим? И ты сможешь на это смотреть?

— Ты не будешь с другим. Любовью будем заниматься мы с тобой, а он не более чем игрушка, как какой-нибудь вибратор, чтоб добавить нам ощущений.

— Ты ведь правда меня любишь?

— Конечно! А теперь даже еще больше. Ты ведь решилась на такое ради меня. Я никогда этого не забуду.

— А с ним… как… ладно, не важно.

— Что? Что ты хотела сказать?

— С ним… как далеко ты хочешь, чтобы я с ним зашла?

Он ухмыльнулся, как будто недоумевая, зачем она вообще о таком спрашивает, и обхватил обеими руками ее голову. Она снова взяла в рот его член.

— До самого конца. Я хочу посмотреть, как другой берет тебя. Просто представь, что это я. Это же всего лишь игра. Давай не будем думать об этом слишком серьезно.

Твердая головка члена с силой уперлась в ее нёбо и ринулась глубже внутрь.

Чхольсу сидел в своей машине, уставившись на вывеску «Мотель „Богемия“». «Богемия, твою мать», — пробормотал он себе под нос и вытянулся в тесном кресле. На секунду ему вспомнилась утренняя поездка в «Пассате» вместе с Мари. Удобное кожаное кресло, идеально поддерживающее спину… Он вытянул руку и взял с пассажирского сиденья телефон, но тут же бросил его обратно и обеими руками приподнял спадавшую на лоб челку. Волосы были влажными от пота и душного воздуха. Ему хотелось помыть руки. Он вышел из машины и неторопливо зашагал к мотелю. У входа с потолка на него смотрели две камеры видеонаблюдения, напоминавшие фасеточные глаза мухи. За автоматическими раздвижными дверями его встретил лишь огромный жидкокристаллический экран. Он окинул взглядом вестибюль: с виду было не похоже, что на этом этаже где-то мог быть туалет. Где бы помыть руки… Над его головой раздался низкий мужской голос.

— Вам помочь?

Чхольсу машинально поднял глаза на потолок и увидел небольшой динамик.

— Мотель без персонала, говорите? Видимо, не совсем уж без персонала.

Голос из динамика равнодушно повторил свой вопрос:

— Вам помочь? Вы кого-то ищете?

— Нет, я просто хотел воспользоваться туалетом…

— Если пройдете метров триста налево, там будет станция метро с общественным туалетом.

— Хорошо, спасибо, — снова выкрикнул в воздух Чхольсу и вышел из мотеля.

Он осмотрелся по сторонам. Неподалеку была какая-то стройка — вероятно, еще один мотель. Он заметил водопроводный кран, который, вероятно, подвели к строительной площадке, чтобы мыть колеса самосвалов. Свет нигде не горел, и рабочих тоже не было видно. Чхольсу подошел ко входу на стройку и открыл кран. Струя оказалась неожиданно мощной, и вода брызнула ему костюм. Он отрегулировал напор и вымыл руки. Вот бы еще мыло… Но мыла там не было и быть не могло. Он вернулся в машину, промокнул воду на руках бумажной салфеткой и снова вперил взгляд в вывеску мотеля. За то время, что он проработал в этой «компании», ему многое пришлось повидать, но с таким он сегодня столкнулся впервые. Мари торжественно перешагнула порог мотеля и прошествовала внутрь впереди двоих молодых людей словно королева со своей свитой. Сейчас они, наверное, предавались утехам где-то там в одном из номеров. «Интересно, и часто она этим занимается?» — подумал Чхольсу. Как бы там ни было, ясно одно: она ничего не знала о том, что в этот момент происходило с ее мужем. Если бы знала, то вряд ли вела бы себя подобным образом. Чхольсу взял телефон и набрал номер.

— Это Пак Чхольсу.

— Ты все еще там?

— Да.

— Сворачивайся. Думаю, там он не появится.

— Может, это все уловки Ким Киена?

— А может, ты просто смерть как хочешь к ним присоединиться?

Чхольсу оторвал трубку от уха и выругался в сторону так тихо, что только профессиональный чтец по губам мог бы уловить: «Скотина хренова, думаешь, это смешно?»

— Тогда что мне…

Он не договорил, увидев перед мотелем какого-то молодого человека. Тот немного постоял в нерешительности, озираясь по сторонам, и затем быстрой походкой направился ко входу. С виду это был типичный студент, в кедах и с тряпичным рюкзаком за спиной.

— Секунду… Тут какой-то подозрительный тип… один… появился.

— Подозрительный тип? Это Ким Киен?

— Нет, похож на студента.

— Чем тебе не угодил студент?

— Сильно смахивает на тех двоих, что вошли внутрь с Чан Мари. По-моему, он с ними.

— Может, у него там тоже свидание с какой-нибудь шлюхой.

— Ну да, наверное.

Чхольсу осекся, почувствовав себя несколько неловко из-за того, что последние слова, как ему показалось, прозвучали чересчур жалобно. Серый жилет тоже не упустил из виду эту перемену в интонации.

— Хорош уже фантазировать, сворачивайся.

Чхольсу повесил трубку и снова выругался. Он поднял глаза на мотель, но молодого человека уже не было.

Внутри палатки стояла духота. Киен все еще не мог решиться. Ехать? Или остаться? Он сам удивлялся, что за прошедшие двадцать лет ни разу не задумался над этой дилеммой. Что это, небрежность по отношению к судьбе или бегство от нее? Если подумать, он ведь ни разу не проходил медицинский осмотр. Он не знал ни своего давления, ни уровня сахара в крови. А все потому, что он никогда и не пытался представить себя спокойно умирающим в постели в окружении семьи. Когда Маркесу объявили, что у него лимфома, он весьма убедительно объяснил, почему всю жизнь прожил заядлым курильщиком. Он рассказал, что, будучи критически настроенным интеллектуалом и журналистом, выступающим против системы, в стране, которая находится на грани анархии, он никогда не надеялся, что сможет так долго прожить. Его родина — Колумбия, страна, где защитника национальной сборной, который во время чемпионата мира нечаянно забил гол в свои ворота, могут среди бела дня застрелить из пистолета. Там, в Боготе, городе наркотиков и уличных перестрелок, дым кубинской сигары казался ароматом прекрасного. Ему удалось избежать высылки из страны и лишения свободы, он не стал жертвой бандитских пуль и линчевания — и дожил до того дня, когда его настиг рак.

Пули. Киен невольно представил, как маленькая, сверкающая золотистым отблеском пуля с пронзительным свистом рассекает воздух и врезается ему в череп, оставляя прожженную порохом рану. Неожиданно всплывший в воображении образ теперь навязчиво стоял перед глазами, и он никак не мог от него отделаться, подобно тому, как молодая девушка боится, но вместе с тем страстно жаждет первой близости; подобно тому, как Мисима неотступно думал об остром лезвии кинжала. Мысли Киена постепенно перешли в воспоминания о том, как он сам держал в руках кольт 45-го калибра, целясь в висок Чжихуна. Воображаемое переплелось с действительным, и ощущение реальности стремительно улетучилось. По телу пробежали холодные мурашки, словно его кожу протерли медицинским спиртом.

Давным-давно он читал историю об одном человеке, которому точно так же был отведен всего один день. Эварист Галуа. Почти как в романах Стендаля или Бальзака, история эта начиналась с Наполеона. Начало XIX века. Наш герой Галуа — сын видного политика, ярого республиканца. Император Наполеон сослан на Эльбу, на престоле Людовик XVIIL Бежавший с Эльбы Бонапарт триумфально движется на Париж. Снова плен — и окончательное изгнание на далекий остров Святой Елены в Атлантическом океане. В этом вихре событий отец Галуа, по возвращении императора избранный мэром в своем городке, переживает взлет и падение на политическом поприще, вторя судьбе великого авантюриста. Разумеется, юный Эварист вырастает пылким революционером-республиканцем. Вместе с тем, однако, он проявляет небывалый талант к математике.

Умы математиков того времени занимал поиск общего решения уравнений пятой степени. Эта тема захватывает Галуа, и он с головой погружается в собственные изыскания. В результате он пишет статью в двух частях и подает ее в Академию наук. Он в шаге до совершения грандиозного переворота в истории математики. Однако рецензент требует, чтобы он сократил свою хотя и гениальную, но чересчур запутанную работу, и Галуа это требование выполняет. И все же из-за неожиданной кончины ответственного секретаря его статья, которой прочат высшую награду Академии по математике, так и не попадает на рассмотрение конкурсной комиссии. Галуа, конечно же, видит в этом политический сговор и приходит в негодование. Что ж, вполне возможно. К тому же в это самое время Галуа-старший, его отец и политический наставник, становится жертвой интриги и кончает жизнь самоубийством. Эварист поступает в Эколь Нормаль и отчаянно сражается с роялистами. Вступив в ряды Национальной гвардии, которая была на стороне республиканцев, он избирает для себя путь радикального революционера. Его сажают в тюрьму, затем освобождают, и он продолжает участвовать в выступлениях. Снова попав в тюрьму, он спивается. А еще влюбляется в одну женщину. У этой женщины по имени Стефания Фелисия Потерэн дю Мотель уже есть жених. И надо было так случиться, что ее жеммх д’Эрбенвиль — отменный стрелок, известный на всю Францию своей меткостью. Уязвленный предательством возлюбленной, он немедленно вызывает Галуа на поединок. Юный гений всеми силами пытается избежать этой дуэли, однако ничего не выходит. В ночь накануне рокового выстрела он садится за письменный стол и в отчаянии начинает лихорадочно записывать свои идеи о теории уравнений. На полях страниц, испещренных формулами и доказательствами, он снова и снова царапает слова, подобные крику души: «у меня нет времени, у меня нет времени!», «о, эта женщина, Стефания!» В ту же ночь, закончив свои расчеты и объяснения, он пишет письмо своему другу Опосту Шевалье, в котором просит его показать эти записи величайшим математикам того времени.

Наступает утро следующего дня, среды 30 мая 1832 года. Галуа и д’Эрбенвиль встречаются в пустынном поле и наставляют друг на друга пистолеты. Прославленный стрелок твердой рукой нажимает на спуск и ранит юного математика в живот, после чего спокойно уходит с места дуэли, оставив истекающего кровью Галуа лежать на земле. Несколько часов спустя раненого отвозят в больницу, где он умирает от чрезмерной потери крови и воспаления брюшины. Этому юноше, который описал условия для решения уравнений пятой степени и впоследствии внес неизмеримый вклад в развитие математики, было всего двадцать лет.

Киен думал о последнем дне жизни Галуа, об этом молодом человеке, который твердил: «У меня нет времени, у меня нет времени!» — и настойчиво вдумывался в самые что ни на есть абстрактные понятия. У него, по крайней мере, было чему посвятить эти последние часы — было, что оставить после себя.

Еще Киен думал о том, что сделал он за свои сорок два года. Его профессия была лишь немногим опаснее других, и в целом он жил все это время спокойной жизнью без особых перемен, промахов и крупных провалов. До двадцати одного года он жил на Севере, оставшийся двадцать один год — на Юге. Таким образом, жизнь его четко делилась пополам. Эти две половины — полная надежд на блестящее будущее жизнь студента английской кафедры Пхеньянского университета иностранных языков и тихая жизнь нелегального иммигранта под видом неприметного сироты — были оторваны друг от друга и никак не складывались в одно целое, словно неправильно вырезанные кусочки мозаики. Киен никогда не думал, что его жизнь примет такой оборот, а когда это случилось, он должен был выбросить из памяти всю первую половину своей жизни. Нечто подобное, наверное, чувствует человек, неожиданно узнавший о том, кем он был в прошлой жизни. Прошлое, которое казалось ему настолько далеким, что о нем можно было уже позабыть, всего лишь затаилось на время, словно вирус, и теперь, дождавшись решающего момента, дало о себе знать.

В фильме одного немецкого режиссера, который он купил на Каннском кинофестивале, но так и не смог запустить в прокат, рассказывалось о мужчине, сумевшем при помощи самоотверженных врачей выйти из амнезии. Он лежит в больничной палате, прислушиваясь к собственному сознанию. В его голове мелькают неуловимые отголоски памяти, и он ворочается в нетерпении, отчаянно пытаясь ухватиться за них и вспомнить, кто он и откуда. Наконец туман расступается, и перед ним предстает первое воспоминание: иесколпг ко недель назад ему сообщили, что он неизлечимо болен. Пораженный этим известием, он рассеянно бродит по улицам и попадает под колеса машины, после чего приходит в себя в больнице с амнезией, а ничего не подозревавшие врачи пря помощи лекарств и электрошока возвращают ему память о смертном приговоре. Тогда он, встав с постели, произносит: «Спасибо, доктор! Я только что вспомнил, что вот-вот должен умереть».

Киен мельком огляделся по сторонам. В палатке было тесно, воздух стоял густой и мутный. Старик напротив него сидел за своим столом в массивных очках на носу, словно так положено всем старикам, и с серьезным видом листал замызганную книгу с пожелтевшими страницами, выписывая на прижатый пресс-папье листок бумаги какие-то иероглифы, понятные лишь ему одному.

— Твои родители, видимо, рано умерли. Вижу, у тебя было трудное детство.

— Мама рано…

— Так оно и было, — резко перебил его гадатель. — Тебе не особенно везет в деньгах. И с женщинами тоже, поэтому тебе суждено быть женатым дважды.

— Правда?

Старик пристально посмотрел на Киена поверх очков.

— Я все вижу.

— Что видите?

— Все. Хоть ты и ходишь как ни в чем не бывало, прилично одетый, мне все видно.

— Что вы имеете в виду?

— Тревога у тебя на душе. Тревога, — заключил старик и затянулся сигаретой.

— Разве я бы пришел к вам, если бы меня ничего не тревожило?

— Выгнали?

— Что?

— С работы, говорю, выгнали? Иначе с чего это ты ходишь тут в это время, вместо того чтобы идти домой? И ведь трезвый вроде.

— Было тяжело на душе.

Гадатель снова опустил глаза в листок с иероглифами и принялся истолковывать Киену его судьбу монотонным голосом, как будто зачитывал ее по книге:

— Так, судьба в зрелом возрасте… Ты не очень уверен в себе и постоянно оглядываешься на окружающих. Все время думаешь о других и стараешься смягчать углы и делать так, чтобы все оставались довольны. Ты всегда весело улыбаешься людям, но это выглядит так, будто ты стараешься им понравиться. Чтобы не нажить себе врагов, ты со всеми пытаешься быть приветливым и щедрым, но при этом сам себя за это не любишь. Ты рассудителен и добродушен, но крайне нерешителен…

— А что меня ждет в этом году?

— Так, посмотрим, посмотрим… — старик стал вглядываться в свои записи. — Очень хороший год у тебя. В прошлом году тебе пришлось нелегко, были расставания и крупные материальные потери. Но в этом году все очень даже неплохо. У тебя получается все, за что бы ты ни брался. Все, что ты до этого сделал доброго для других, теперь возвращается к тебе. Окружающие ценят тебя и относятся к тебе должным образом. Но осторожнее с переездами. Лучше оставаться на своем месте и пожинать плоды того, что ты посадил за все это время.

— Хм, это вряд ли. Посмотрите еще раз, пожалуйста.

— Нет, это все, что здесь есть.

— Просто мне, скорее всего, надо будет кое-куда уехать, очень далеко.

— Переезд? Говорю же, этот год не очень подходит для переезда. Но если прямо-таки приспичило, то лучше на восток.

— На восток?

— Да, на восток.

— А на север?

— Север? — старик приподнял брови и озадаченно посмотрел на него. — А что у тебя на севере?

— Да нет, ничего, — спешно отмахнулся Киен. — Я просто думал про все четыре стороны света, и это первое, что вырвалось.

— Лучше восток. Или в крайнем случае юго-восток.

— Понятно. Спасибо.

Киен поднялся с шаткого складного стула и развернулся к выходу. Старик бросил ему вдогонку:

— Послушай. Всем в этом возрасте приходится нелегко. Молодость всегда самое тяжелое время. Просто наберись терпения, и тебе обязательно воздастся.

Киен ничего не ответил и вышел вон. Палатка была настолько низкой, что он смог выпрямиться в полный рост, только когда оказался снова на улице, однако снаружи она выглядела довольно уютной. На одной из сторон красовалась надпись: «Судьба — это камень, который летит тебе в лицо. Если знать о нем заранее, то можно увернуться, но знание это утомляет тело и дух». Киен горько улыбнулся. Что? Не уверен в себе и постоянно оглядываюсь на других, говоришь? На секунду его охватило желание с размаху опрокинуть палатку, но, как это не раз бывало с ним, волю своему желанию он дать не смог. «Чтобы не нажить себе врагов, ты со всеми пытаешься быть приветливым…»

Он снова достал телефон и набрал номер. Голос автоответчика сообщил, что телефон Мари выключен. Его опять начала одолевать головная боль. Хотя, может, она и не прекращалась вовсе, просто он в какой-то момент перестал ее замечать. В любом случае это не имело значения. Киен потрогал затылок. Может, Хенми была права, и мне надо послушать Юки Курамото? Он шел по вечерней улице, продолжая растирать затылок; то тут, то там, словно отравленные тараканы, из баров и ресторанов стали появляться подвыпившие обитатели Сеула.