Инженер 3

Глава 21 Визит

Я кивнул. Всю дорогу до фабрики обдумывал варианты.

— Есть несколько вариантов, — начал я. — Можно попробовать крючкотворство. Всякие законные лазейки. Зубков требует пять процентов от чистого дохода. Но что считать таким доходом? Можно учесть все расходы: жалованье, материалы, закуп оборудования, найм помещений, всякие разные расходы. При грамотной расчете чистый доход первые два-три года будет минимальным или нулевым. Помните, мы же и сами так рассчитывали, что сначала никакой прибыли. Пять процентов от нуля это ноль.

Баташев улыбнулся:

— Это вы ловко придумали. Мне нравится. Формально все законно, фактически обводим его вокруг пальца.

— Но это рискованно, — предупредил я. — Зубков не дурак. Если поймет, что мы его обманываем, устроит проверки, начнет придираться на ровном месте. Может вообще разрешение отозвать под каким-нибудь предлогом.

— Верно, — согласился Баташев. — Значит, нужен другой вариант. Какой?

— Второй вариант это политическое давление через Беляева, — продолжил я. — Вы уважаемый купец, даете казне много денег. Можете попросить личную встречу с городским головой. Объяснить, что пять процентов слишком много, задушат производство в зародыше. Город не получит ни налогов, ни рабочих мест, если наш проект провалится.

Баташев задумчиво кивал:

— Беляева я знаю. Он человек разумный, заинтересован в развитии промышленности. После истории с пожаром он вам благодарен. Может, и правда надавит на Зубкова.

— Именно, — подтвердил я. — Беляев может приказать Зубкову смягчить условия, тот вынужден будет подчиниться.

— А что конкретно просить у Беляева? — спросил Баташев. — Какой процент предложить?

Я достал из портфеля листок с расчетами и положил на стол:

— Я прикинул цифры. Производство первые два года будет балансировать на грани убытков. Вложения большие, прибыль маленькая. Если город возьмет пять процентов, мы уйдем в минус. Проект задохнется.

Я показал пальцем на строчки расчетов:

— Разумный вариант: первые два года освобождение от отчислений. Это период становления. Потом, когда производство встанет на ноги, мы дадим полпроцента от прибыли.

— Полпроцента, — повторил Баташев. — Символическая сумма.

— Да, но символически важная, — пояснил я. — Город получает свою долю, формально его интересы учтены. А нам это не в убыток.

Баташев изучил расчеты, что-то прикидывая в уме. Потом кивнул:

— Логично. Полпроцента терпимо. Но разве Зубков согласится на такое снижение? С пяти до полупроцента?

— Сам не согласится, — ответил я. — Но если Беляев прикажет, придется.

Баташев откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди:

— Хорошо. Схема понятна. Я сегодня же попрошу встречу с Беляевым. Скажу, что вопрос срочный. Завтра встретимся, объясню ситуацию. Покажу ваши расчеты. Попрошу надавить на Зубкова.

— А если Беляев откажет?

— Не откажет, — уверенно сказал Баташев. — Он заинтересован. Город растет, ему нужна промышленность и новые рабочие места. Он умный, понимает перспективу. Плюс я приду не один. Позову Шорохова и Колчина, они тоже подписали письмо. Втроем мы будем убедительнее.

Я кивнул. План хороший, шансы есть.

— Есть еще один вариант, — добавил я. — Можно предложить не процент от прибыли, а плату за наем помещения. Например, пятьдесят рублей в год. Это понятнее для чиновников, проще для их умов. Город получает стабильный доход, не зависящий от наших прибылей и убытков.

Баташев задумался:

— Пятьдесят рублей… Это немного. Но разве Зубков согласится на такую замену?

— Если Беляев предложит, то согласится, — ответил я. — Плюс мы продолжим платить все остальные налоги: гильдейский сбор, промысловый налог и пошлины. Город все равно получит свое.

— Верно, — согласился Баташев. — Ладно, я тоже предложу этот вариант Беляеву. Пусть он сам выбирает, полпроцента или обусловленная плата за помещение.

Он встал и постоял молча, обдумывая сказанное. Потом обернулся:

— Александр Дмитриевич, а если все-таки ничего не сработает? Если Беляев не надавит, а Зубков не уступит? Что будем делать тогда?

Я помолчал, а потом ответил:

— Тогда у нас три варианта. Первый: согласиться на пять процентов и подписать документы, но использовать счетоводные хитрости про которые я говорил. Чистая прибыль будет минимальной. Рискованно, но возможно.

— Второй вариант?

— Отказаться от расширения казенной мастерской. Бог с ней, не последнее здание на свете. Можно снять частное помещение в торговых рядах. Дороже, но независимо от управы.

Баташев поморщился:

— Дорого. Снять здание очень дорого сейчас по всему городу. А еще переоборудование. Но в крайнем случае можно.

— Третий вариант, — продолжил я, — перенести производство в другой город. Алексин, Крапивна. Там местное начальство может быть сговорчивее.

Баташев резко обернулся:

— В другой город? Но тогда вам придется переехать туда. Бросить казенную мастерскую в Туле.

— Не обязательно переезжать, — возразил я. — Можно организовать производство там, а я буду приезжать раз в неделю контролировать. Вы тоже можете приставить управляющего.

Баташев задумался. Ходил по кабинету, по привычке сложив руки за спиной, борода топорщилась.

— Нет, — сказал он наконец. — Третий вариант плохой. Слишком сложно, слишком далеко. Лучше попробовать первые два.

Он вернулся к столу, сел:

— Значит, план такой. Я сегодня прошу встречу с Беляевым. Завтра мы встречаемся с ним, показываю ваши расчеты, объясняю ситуацию. Прошу снизить уплату до полупроцента или заменить на плату за помещение. Если Беляев согласится, он прикажет Зубкову.

— А если Беляев не согласится помочь?

— Тогда придется соглашаться на пять процентов, — вздохнул Баташев. — Но использовать разные хитрости. Грамотный счетовод нам в помощь. Чистая прибыль первые годы будет нулевой.

Он взял со стола графин с водой, налил два стакана. Протянул один мне, второй взял себе. Выпил залпом.

— Эх, Александр Дмитриевич, — сказал он, вытирая бороду. — Почему так всегда все сложно? Казалось бы, мы затеяли простое и нужное для города дело. Мы хотим продавать важные вещи, делать их сами, а не везти из-за тридевять земель. Да нас за такое начинание на руках должны носить. А тут интриги, торги, какие-то условия, опять не слава богу.

— Такова жизнь, Степан Федорович, — ответил я. — Ничего не дается просто. Но мы справимся.

— Конечно, справимся, не впервой, — твердо согласился Баташев. — Я уже говорил, у меня всегда так. Но потом заработает производство, никуда не денутся.

Он протянул мне руку:

— Тогда договорились. Оставляйте ваши материалы, я займусь Беляевым. Вы готовьтесь к встрече с Зубковым. Будем надеяться, что к тому времени условия изменятся в лучшую сторону.

Я пожал его руку:

— Буду ждать новостей.

— Как только встречусь с Беляевым, сразу пришлю нарочного. Узнаете результат.

Мы попрощались. Я вышел из кабинета, спустился по лестнице и очутился во дворе фабрики. Я прошел через ворота, нанял извозчика и поехал обратно к мастерской.

По дороге обдумывал разговор. План хороший, шансы есть. Баташев человек влиятельный, Беляев его уважает. Если они вместе надавят на Зубкова, тот уступит.

Главное получить разрешение. Остальное приложится.

Телега остановилась у мастерской. Я расплатился с извозчиком и зашел внутрь.

Разговор с Баташевым вымотал, но дел оставалось еще много. Нужно доделать насос для Петрова, проверить чертежи расширения, подготовить документы для встречи с Зубковым.

В мастерской кипела работа. Кузнецы или по раскаленным прутьям. Семен работал у токарного станка, вытачивал цилиндр для насоса.

Остальные возились с медными листами у верстака, что-то примеряли и спорили вполголоса. Егор с Иваном чистили готовые детали песком, до блеска. Гришка помогал Филиппу.

Морозов стоял у моего стола, изучал чертежи.

Услышав, как открылась дверь, все обернулись.

— Александр Дмитриевич! — поздоровался Морозов, не отрываясь от чертежей. — Вернулись! Как дела у Баташева?

— Обсуждали расширение, — коротко ответил я, снимая фуражку. — Все идет по плану.

Прошел к своему столу и положил на него портфель. Достал тетрадь с записями, начал просматривать список дел.

Семен отошел от станка, вытирая руки тряпкой:

— Александр Дмитриевич, насос для Крылова почти готов. Еще день-два, и можно везти.

— Хорошо. Постарайтесь закончить завтра. Крылов торопит.

Я углубился в записи, когда вдруг в дверь постучали. Три коротких стука, негромких, но отчетливых.

Все переглянулись. Обычно клиенты не стучат так вежливо, врываются сразу или кричат с порога.

— Войдите! — окликнул я.

Дверь открылась. На пороге стоял лакей в темной ливрее с серебряными пуговицами, в белых перчатках. Молодой, лет двадцати пяти, с гладко выбритым лицом и прямой спиной.

— К господину инженеру Воронцову барышня приехала, — произнес он четко, кланяясь. — Елизавета Петровна Долгорукова.

Я замер, держа перо над тетрадью. Сердце екнуло.

Ну вот дождался. Не ездил к девушке, она приехала сама.

Я думал, она развлекается с Долгоруким и другими местными щеголями аристократами. После того ужина у Баранова, после напряженного вечера, когда она сидела рядом со мной и Анной… Втайне я надеялся что она уедет в Петербург, так и не встретившись со мной.

Но нет. Она все еще здесь.

Рабочие уставились на меня с любопытством. Морозов отложил инструмент и выпрямился. Семен замер с тряпкой в руках. Остальные перестали спорить и болтать.

Я медленно поднялся из-за стола и отложил перо:

— Где барышня?

— У коляски, господин инженер. Ждет вас.

Я кивнул, взял фуражку со стола, надел. Вышел за лакеем на улицу.

У крыльца мастерской стояла изящная коляска, запряженная парой гнедых лошадей. На дверце блестел золотой герб, щит с короной и двумя грифонами. Герб Оболенских, если не ошибаюсь.

Кучер на козлах сидел неподвижно, глядя прямо перед собой. Второй лакей стоял у дверцы, держа руку на ручке.

Дверца отворилась. Из коляски вышла Елизавета.

Она сменила темное дорожное платье на светлое, голубого цвета, с кружевным воротником и узкими рукавами. На голове маленькая шляпка с вуалью, приподнятой над лицом. Волосы уложены в сложную прическу, локоны обрамляют лицо. В ушах серьги с жемчугом. Перчатки белые, до локтя.

Выглядела потрясающе. Настоящая аристократка, княжна из высшего света.

Она увидела меня и улыбнулась. Улыбка теплая, но в глазах читалась тревога.

— Александр Дмитриевич, — произнесла она, делая шаг навстречу. — Добрый день. Прошу прощения, что без предупреждения. Надеюсь, не помешала?

Я быстро спустился с крыльца, поклонился:

— Елизавета Петровна. Какая неожиданность. Я всегда рад видеть вас, какие предупреждения⁈

Она покачала головой:

— Я решила задержаться еще на две недели. Гощу у дядюшки, Бориса Николаевича Оболенского. Он живет в соседнем уезде, имение в пятнадцати верстах отсюда.

Оболенский. Дальний родственник Елизаветы по материнской линии, кажется. Богатый помещик, владеет несколькими деревнями и винокуренным заводом.

— Понятно, — кивнул я. — Рад, что вы не уехали так быстро. Как дорога? Устали с пути?

— Дорога недолгая. Пятнадцать верст проехать легко. — Она оглядела здание мастерской, потом снова посмотрела на меня. — Я хотела увидеть, где вы работаете. Можно осмотреть?

Я колебался мгновение. Пригласить ее в мастерскую значит дать рабочим повод для разговоров. Но отказать было бы невежливо.

— Конечно. Прошу. Милости просим.

Я предложил ей руку. Она положила свою ладонь на мой локоть, и мы поднялись на крыльцо.

Внутри мастерской рабочие стояли не шевелясь и глядя на нас. Морозов стоял у станка, держа в руке деталь. Трофим у горна вытирал руки. Все уставились на вошедшую барышню.

Елизавета огляделась, с любопытством осматривая помещение. Станки, верстаки, горн, готовые насосы в углу, чертежи на стенах. Пахло металлом, маслом и угольной гарью.

— Вот здесь я работаю, — сказал я, обводя рукой. — Насосно-гидравлическая мастерская. Производим насосы для пожарной части, для частных заказчиков. Негусто конечно, но чем богаты…

Елизавета кивнула, потом взгляд ее упал на Семена Морозова. Она вгляделась, глаза расширились:

— Семен? Семен Морозов? Из госпиталя?

Семен ахнул чуть не уронил деталь на верстак:

— Елизавета Петровна! Матушки-светы! Как же вы тут?

Он быстро вытер руки о фартук, подошел и низко поклонился.

Елизавета искренне улыбнулась:

— Семен! Какая встреча! Вы тоже переехали в Тулу?

— Так точно, Елизавета Петровна, — кивнул Семен, краснея от смущения. — Александр Дмитриевич позвал, сказал здесь работа хорошая, и будет платить исправно.

Остальные севастопольцы, Егор, Иван, Петр, Василий, тоже узнали Елизавету. Подошли, кланялись, почтительно поздоровались. Они все помнили ее еще по госпиталю, как она ухаживала за ранеными, перевязывала раны своими руками, не брезговала грязной работой.

— Егор, Иван! — Елизавета узнавала их одного за другим. — Как же я рада вас видеть! Все здоровы? Раны зажили?

— Здоровы, барышня, — ответил Егор, широкоплечий детина с русой бородой. — Как рукой сняло. Я помню как вы ухаживали.

Елизавета смущенно улыбнулась:

— Я делала свое дело. Рада, что все выздоровели.

Местные работники стояли в стороне и с интересом наблюдали за нами. Я провел Елизавету по мастерской, показал станки, объяснял, что и как работает. Она слушала внимательно, иногда задавала вопросы. Видно что для нее это не светские забавы, а настоящий интерес.

— А этот насос для кого? — спросила она, подойдя к почти готовому изделию в углу.

— Для купца Петрова. Он владеет суконной фабрикой. Нужен насос средней мощности для подачи воды.

— Сложная конструкция?

— Средней сложности. Два цилиндра, система клапанов, рукоять с рычагом. Производительность триста-пятьсот ведер в час.

Елизавета наклонилась, разглядывая детали:

— А как это работает? Можете объяснить?

Я показал ей механизм, как поршень ходит внутри цилиндра, как открываются и закрываются клапаны, как вода поднимается снизу вверх. Она слушала и кивала.

Умная женщина. Образованная. Не каждая барышня из высшего света интересуется техникой.

Между нами иногда мелькала недосказанность. Рабочие чувствовали ее, переглядывались между собой. Морозов особенно внимательно наблюдал за нами.

Наконец Елизавета выпрямилась и обернулась ко мне:

— Александр Дмитриевич, мне очень интересно. Вы делаете важное дело. Но… — она понизила голос, — мне хотелось бы поговорить с вами. Наедине. Если возможно.

Я оглянулся. Все притворялись, что работают, но я видел, что они прислушиваются к каждому слову.

— Конечно, — кивнул я. — Пройдемте в заднюю комнату. Там хранятся чертежи, будет спокойнее.

Я повел ее через мастерскую к маленькой двери в дальнем углу. Открыл, пропустил вперед. Сам вошел следом, прикрыл дверь за собой.

Комната небольшая, сажени три на две. Стол посередине, заваленный чертежами и бумагами. Полки на стенах с свернутыми планами. Окно выходило во двор. Пахло пылью, чернилами и старой бумагой. Мы устроили его недавно. Рядом с помещением, где жили севастопольцы.

Елизавета прошла к окну, постояла, глядя на улицу. Потом обернулась. Лицо серьезное, в глазах решимость.

— Александр, — начала она, опуская формальности. — Я приехала не случайно. Я написала отцу.

Я уточнил:

— Князю Долгорукову?

— Да. — Она сделала шаг ближе. — Я опять рассказала о тебе. О твоих проектах: мельница для Баранова, насосы для города, планы по расширению производства. Отец заинтересовался. Очень заинтересовался.

Я молчал, ожидая продолжения.

Елизавета продолжала, говоря быстрее:

— Он хочет заказать три паровые мельницы для своих имений. Плюс паровые машины для двух заводов, ликероводочного и сахарного. Это большой заказ, Александр. Очень большой. Тысячи рублей.

Я почувствовал, как кровь ударила в голову.