Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех!

ГЛАВА 5

Инквизитор Поплавков ходко шагал по еще спящему Петрограду. Чем больше будет расстояние между ним и особняком промышленника Измайлова, где он прихлопнул русалочий выводок, тем лучше.

Подкованные сапоги цокали по брусчатке сонных, еще пустынных улочек Петрограда, которые через пару часов заполнят толпы людей, спешащих на работу и просто по своим ежедневным делам. Кому в магазин занять очередь в надежде купить лишний фунт крупы, кто, наоборот, домой отсыпаться после ночной смены.

Многие в толпе идут, низко наклонив голову и ссутулившись, словно ждут, что небеса вот-вот разверзнутся. А у некоторых лица, будто конец света для них уже наступил.

Эти люди могли бы смело написать на своих визитных карточках: «Каждый сам за себя». Наступил двадцатый век — век одиночек. В отличие от них он мог смело написать на своей визитке: «Аким Поплавков, инквизитор третьего ранга. Убиваю нелюдей. Травлю вампиров. Изучаю для последующего уничтожения монстров». Эта мысль его немного развеселила. Дальше он шел в приподнятом настроении. К чему эта меланхолия? Долой хандру, ведь уныние — смертный грех.

Поплавкову неожиданно вспомнился давний разговор с уличным фотографом. Аппарат, установленный на деревянную треногу. Объектив направлен на большой фанерный лист. На нем нарисован аэроплан, летящий среди облаков навстречу солнцу. Неправильный аэроплан. Картина яркая, сочная, но не то. Художник нарисовал на фанере гибрид «Ньюпора» и «Фармана» и еще много чего добавил от себя. Вместо головы летчика вырезано отверстие. Любой желающий может запечатлеть себя на фотокарточке. Мужественный пилот в самолете на боевом вылете. Аким остановился, рассматривая картину.

К нему сразу подскочил фотограф, учуяв в нем потенциального клиента. Вон как уставился. Глаз отвести от аэроплана не может:

— Сфотографируетесь? Одна карточка — двадцать копеек. Три — пятьдесят. Готовы будут завтра после обеда.

— Зачем? — пожал плечами. — У меня нет дома, чтобы повесить фотографию на стену.

— Вы так одиноки?! — поджал губы уличный фотограф. Потенциальный клиент сорвался, ушел, как вода сквозь пальцы. — Прискорбно.

— Нет, я не одинок, — Аким позволил себе улыбнуться. — Я одиночка.

Поплавков перешел на обычный шаг. Шел не торопясь и неожиданно поймал себя на мысли, что он по-настоящему счастливый человек. Интересно, много людей могут точно сказать, что они счастливы? Вряд ли.

У него есть смысл жизни. А может, стремление к смыслу. Неважно. Смысл в поступках. Он не такой, как это тупое стадо, живущее в городе и придавленное грузом повседневных забот. Он внутренне покривился. Нельзя так думать о людях. Он сам выбрал путь защитника, никто не неволил. Но Поплавков ничего не мог с собой поделать. Это сравнение со стадом у него всегда приходило на ум, когда он шел по улице среди людей, продирался сквозь человеческое месиво на демонстрациях. Одни обгоняют его, другие, наоборот, идут навстречу. Вечно спешат. Суетятся, словно завтра конец света. Боятся опоздать к шапочному разбору. Наверное, считают, что их дела самые важные на земле?

С другой стороны, Аким это точно знал: нехорошие мысли — самые искренние. Не стоит лукавить перед собой. Когда идешь один по пустынной улице, самое время подумать. Хуже может быть, когда бессонница и ворочаешься с боку на бок.

Ему удалось нащупать ту струну, которая давала ощущение счастья, наполняла жизнь смыслом, заставляла дышать полной грудью — он не просто инквизитор, а защитник. Человеческий защитник. На основе своего жизненного опыта у него была своя теория, получившая проверку и подтверждение на примере судеб других инквизиторов. Поплавков не раз убеждался, что в схватке с нечистью больше шансов победить имели не те, кто был лучше физически подготовлен, а те, кто отличался сильным духом. Именно духом, а не фанатичной верой. Чаще побеждали те, кто имел смысл, ради которого стоило жить. Его смысл был не уничтожать, а защищать. Этот выбор он сделал, повинуясь душевному порыву, не когда стал инквизитором, а когда добровольцем пошел на фронт…

Аким подходил к перекрестку. У бровки тротуара стояли пустые пролетки и два извозчика. Они были заняты тем, что увлеченно переговаривались матом. Не ругались, а именно разговаривали, упорно игнорируя постулат, что русский язык надобно учить хотя бы потому, что на нем разговаривает Вова Ульянов, с некоторых пор знакомый всем под фамилией Ленин. Иногда они начинали говорить и более внятно.

— Ну чё, может, в трактир заглянем, чаи погоняем? Все равно никого нет?

Второй извозчик подтянул подпругу у своей лошади и пробурчал:

— Тебе б, Митяй, только б чаи гонять. Думай лучше, как копеечку заработать. А лучше двухгривенный. Сейчас гуляки по домам расползаться начнут. А тут мы как раз: «Чего изволите?», «Быстро и с ветерком». Нет у тебя понимания, ничего у тебя…

Не закончив мысль, извозчик замолк на полуслове. Митька так и не узнал, чего у него еще нет. Чем его жизнь обделила. При появлении инквизитора оба замолчали, как будто воды в рот набрали.

Его заметили еще на подходе. Слишком приметная красная куртка ярким пятном выделялась на фоне серых домов. Углядели — и как по команде замолчали. Аким не стал брать пролетку, еще не слишком далеко отошел от места спецоперации. Не сбавляя шага, прошел мимо, но успел цепким взглядом пробежаться по фигурам лихачей. Автоматически запомнил лица, «срисовал» особые приметы. От профессиональных привычек никуда не деться.

Извозчик постарше задумчиво сказал вслед удаляющемуся инквизитору:

— Господин-товарищ-барин, поди, и бреется с закрытыми глазами.

— Прохор Тимофеевич, эт-та с чего ты взял? — удивился извозчик помоложе.

— А вот с чего. Ты чегось, Митяй, рыло вниз опустил, когда он на тебя посмотрел, а?

— Боязно с таким глазами встречаться. Ась чего-нибудь заметит. Запишет во враги рода людского. Не успеешь «мама» сказать. Хвать под белы рученьки — и уволокут. Страшные глаза. Неживые… и какие-то чудные… белесые, будто у снулой рыбы.

— Молод ты еще. Ты инквизиторов с Чекой не путай. Они просто так никого не гребут. Они птицы другого полета. Не это черное воронье. А насчет взгляда в точку. Поэтому и бреется, поди, с закрытыми глазами. Самому страшно в них глядеть.

— Какое у него лицо суровое. Неподвижное, как маска, — не унимался молодой.

— Тю-тю! Ты шо, не знаешь, что инквизиторы улыбаются лишь тогда, когда кого-то убивают, — с видом знатока, много повидавшего на своем веку, авторитетно заявил извозчик годами постарше.

— Да-а, вон как зыркает по сторонам. Насквозь все видит. А в нашем деле, сами знаете… всякое бывает.

— Опять пьяных пассажиров обирал. Смотри, Митька, не того обчистишь, под монастырь подведут!

Извозчики думали, что отошедший на приличное расстояние инквизитор их не слышит. Вот бы они удивились, что он сейчас думает. Аким не стал возвращаться и объяснять особенности своего организма. Зачем? Пусть и дальше спокойно себе живут, оставаясь в неведении. Поплавков давно научился контролировать себя. Эмоции — плохой помощник в службе. Но глаза иногда выдавали инквизитора, побочный эффект тренировки ночного зрения. Когда он злился, его радужная оболочка светлела. А когда он был в бешенстве или после схватки накрывал откат, обычно серые глаза становились белесыми, хотя на лицо могла быть надета подкупающая широкая улыбка от уха до уха.

Удаляясь дальше по улице, инквизитор мимоходом подумал: «Почему бы и нам в Корпусе не ввести черную форму. Красные кожанки — слишком ярко и вызывающе. На местности демаскирует. Приходится переодеваться, чтобы не стать превосходной мишенью. Черный цвет такой же угрожающий, пугающий, но не слишком яркий. В нем есть что-то от легкого обаяния смерти. В Средневековье это хорошо знали и о своем антураже заботились. Черные рясы, черные доспехи, черные камзолы. Чекисты со своими кожанками не в счет. Они были сшиты не для них, а еще до революции, в годы Первой мировой войны, для новых авиационных отрядов, создававшихся в авральном порядке. Германские асы быстро и методично выбивали необлетанных русских пилотов». Поплавков как бывший военлет прекрасно был осведомлен об обстановке на фронте. Новую форму не успели доставить пилотам. Так свою экипировку получили чекисты, случайно обнаружив ее на неразграбленном складе в первые дни революции. Позже черную скрипучую форму стали специально шить на фабриках исключительно для сотрудников наркомата. Круговорот пугающей черной формы в обществе продолжается и, похоже, никогда не закончится.

Инквизитор свернул на Николаевскую улицу, выходящую к набережной Невы. Здесь по ночам бился пульс ночной жизни Петрограда. Миновал ресторацию «Привал комедиантов». Из полуоткрытого окна доносились пьяные крики припозднившихся гуляк. Шум и гам перекрыли отрывок сбивчивого монолога: «Подхожу я к столику. Они там себе всклянь наливают. А они мне: „Кто таков?“, „Тебя звали?“, „Да пошел ты… в баню!“». Алкаши нестройно грянули, по их мнению, залихватскую песню. Получалось мычание с жалобным подвывом.

Рывком распахнулась входная дверь. На крыльцо с шумом вывалился припозднившийся гуляка. Выглядел он колоритно. Новый с иголочки серый костюм из английского сукна весь в свежих пятнах. Вместо строгой сорочки в тон бирюзовая шелковая косоворотка а-ля рус с вышитыми красными петухами по воротнику. Светло-пшеничные волосы, челка прилипла к потному лбу. Васильковые глаза, подернутые пьяной мутью. Мужчина вдохнул свежего воздуха и сделал шаг. Нога зацепилась за ногу, и он, широко расставив в стороны руки, как крылья, шагнул. Еще мгновение — и его курносый нос встретился бы с мостовой. Гравитация при любом удобном случае доказывала людям, что она существует. Аким принял его в свои объятия, подхватив на излете. Он не страдал излишним человеколюбием, особенно к пьяницам, и поэтов тоже особо не жаловал. Некоторые стихи Гумилева из африканского цикла еще бередили душу грустью. К другим поэтам Серебряного века он относился настороженно. Наверное, просто не понимал или они мыслили на разных частотах.

Любитель свежего воздуха доверительно сообщил Поплавкову, дыхнув в лицо густым перегаром, словно старому другу, с которым расстался за разграбленным столом минуту назад:

— Сашка Черный граммофон купил. Обмываем второй… нет, уже третий день.

— Пластинка какая-то заезженная, — инквизитор попытался придать загульному любителю песен вертикальное положение. С трудом, но получалось.

Того качало из стороны в сторону, словно под ногами была не брусчатка мостовой, а палуба парусника в шестибалльный шторм. С трудом удерживая равновесие, он пояснил:

— Не-э. Это Володька с Саней поют, а патефон мы в первый день пропили. Э-э, потом Вова с Лилькой Брик поспорил, что налысо под ноль подстрижется.

— И что?

— И-ик. Как «что»? Железный человек, сказал — сделал. Под бритву остригся. Поначалу все ржали, как кони. Не голова, а бильярдный шар. У Володьки на голове шрам. Умора, как копилка с виду. Рука так и тянется пятачок медный бросить, дзинь-дзинь. Ха-ха-а! А ему это даже идет. Уважаю. А ты меня уважаешь?

Инквизитор в последний момент успел ухватить заваливающегося навзничь друга обрившегося на спор Владимира.

— Уважаю, уважаю, — успокаивающе повторил Аким, удерживая одной рукой гулену, изображающего ось земли, вокруг которой в пьяном хороводе крутятся здания. Тот замер и без всякого перехода выпалил:

— Иногда я вижу перед собой черную пустоту. Бездонную пропасть.

— Закусывать не пробовали?

— Э-э, не то. Все не то-о! Купи пальто-о-о! — теперь он вцепился в отворот красной кожанки. То ли он слабо представлял себе, с кем разговаривает, то ли ему было все равно. — Хорошее пальто, шерстяное, практически не ношенное… Яшка Блюмкин обещался приехать, но на него надежды мало. Всегда на халяву пьет зараза!

Аким задержал дыхание, чтобы не дышать тяжелым водочным перегаром. Ему в лицо вместе со словами выдыхали чудовищное трехдневное амбре, в котором явственно ощущались горькие нотки лука и селедки. Он поспешно вытащил из кармана хрустящую ассигнацию.

— Это много! Щас пальтишко принесу и сдачу. Я мигом.

— Не надо сдачу. И пальто не надо, — попытался откреститься инквизитор. Денег ему было не жалко. Хотелось побыстрее и помягче развязаться с новым знакомцем. Хотя сам виноват. Любой росток милосердия быстро дает побеги, за которые приходится расплачиваться.

— Милостыню не принимаю. Я не побирушка. Как вы могли… А еще инквизитор называется! — презрительно выкрикнул он в лицо Поплавкову.

— А я сегодня не подаю, — Аким всунул хрустящую банкноту в нагрудный карман, в котором вместо отглаженного платочка торчала скомканная салфетка. — В долг и от всего сердца. Веришь?!

— Верю! — сипло выдохнул голубоглазый. — Когда от всего сердца, то верю. Я фальшь за версту чую. Научился в людях разбираться, а в друзьях нет! Дай-ка я тебя отблагодарю. Я тут стихотворение написал. Будешь первым, кто его услышит, — он достал из нагрудного кармана салфетку. Развернул льняной комок, на котором синим химическим карандашом крупным неряшливым почерком было что-то написано. Дрожащими руками встряхнул салфетку в воздухе и, как по шпаргалке, с надрывом прочитал: — Изба-старуха челюстью порога жует пахучий мякиш тишины… Ну как?!

— Душевно! — не покривив ничуть против правды, оценил инквизитор. — На мой взгляд, слишком мягко.

— Знаю, — тряхнул сальным чубом пшеничноголовый. — Сейчас время стальных маршей. Под них легко жить и строить… — он прищелкнул пальцами. — Железный сон. Чем дольше спишь, тем труднее проснуться. Мое время проходит, а может, уже прошло. Дай-ка я тебя обниму.

Он попытался обнять Поплавкова и поцеловать в щеку. Аким ловко уклонился, ужом выскальзывая из пьяных объятий. Ему не улыбалось лобызаться с выпивохой, даже если он гений. Инквизитор шутливо откозырял и, коротко бросив: «Честь имею!», развернувшись на каблуках, зашагал по улице.

— Спасибо, мил человек, страдающая душа… И прощай, витязь над бездной. Если надумаешь забрать сдачу, заходи в гостиницу «Англитер», любого спроси, где найти Серегу. Меня там все знают! — выкрикнул уже в спину уходящему инквизитору.

Поплавков улыбнулся уголками губ. Как только его не называли: душегуб, кат, людоед. Это самое мягкое, что он мог вспомнить. А вот витязь над бездной… Нет, не зря говорят, что поэтам открывается иногда дверца в другие сферы. В эту щелочку им удается подсмотреть неведомое. Удается заглянуть на недоступные другим уровни.

Они облекают это в строчки рифм, пытаясь подобрать точные образы, играя словами. Он не видел, как назвавшийся Серегой отвесил ему вслед поясной поклон и нетвердой походкой поднялся по ступенькам ресторана, перебирая руками по перилам, чтобы не упасть. Из неприкрытой двери сочный бас читал стихотворение, словно сыпал стальными шариками на мраморный пол:

— Довольно шагать, футуристы. В будущее прыжок! Паровоз построить мало — накрутил колес и утек…

Аким заметил еще во время разговора у ног нового знакомого черную воронку. Маленький вихрь робко жался к пьяному. Инквизитор ничего не стал ему говорить. Хотел сказать, но передумал в последний момент. Не поймет, слишком пьян или все переиначит на свой поэтический лад. Решит, что это фигура речи или метафора. Может, все и обойдется. Может, руку сломает или морду начистят в пьяной кабацкой драке и заодно зубы пересчитают.

Если бы инквизитор обернулся, то увидел, что по мостовой вокруг поэта кружат уже два черных ветерка. Воронки сходились и расходились, путаясь в ногах потерявшимися щенками, нашедшими хозяина…

Улица уткнулась в Неву, закованную в гранит набережной. Инквизитор вышел к реке. Аким остановился, засмотревшись на солнышко, робко блестевшее в разрывах туч. Сейчас сомкнется просвет, и снова серая хмарь. Мелькнула мысль: «Каким бы хорошим ни было утро, оно всегда заканчивается».

Отдаленный взрыв ощутимо тряхнул под ногами гранитные плиты набережной. С минутным опозданием в бортик с шумом плеснула высокая волна. Каскад брызг с хлопьями пены немножко не дотянулся до пожилого мужчины, неспешно прогуливающегося вдоль реки. Берега Невы давно одели гранитными плитами, пустив поверху ажурные чугунные ограждения.

Следом громыхнуло еще два взрыва. Один за другим. Волны не заставили себя долго ждать. Стукнувшись пенными шапками в гранитные плиты, они откатились обратно, растеряв свой напор. После себя волны оставили куски перекрученных в комок водорослей, речной мусор и дохлую корюшку с вздувшимся брюхом и мутно-белыми глазами.

Опираясь на трость, рядом с Акимом остановился одинокий старичок в котелке, до этого шедший ему навстречу. Кому-то не лень бродить в такую рань. Комендантский час закончился минут двадцать назад. Бессонница, поди, спать не дает. Лучше прогуляться по набережной, чем ворочаться с боку на бок на измятых простынях. Время неспокойное, а он тут как тут. Старичок походил на профессора, оставшегося не у дел: студенты разбежались. Кто усидит в учебной аудитории, когда ревут ветра перемен. Кто-то митингует с красным бантом на груди, кто-то пробирается на Дон к Деникину. Старичок приложил ладонь козырьком к глазам, вглядываясь в даль. Вдалеке на фоне серых домов светлым пятном выделялся угловато-острый абрис крейсера «Авроры». Донесся с той стороны очередной грохот взрыва. За кормой вздыбился исполинский фонтан воды. Казалось, он стремится дотянуться до верхушек мачт. Не получилось, тонны воды обрушились обратно в Неву.

— Совсем моряки от безделья распоясались, — посетовал он на падение дисциплины во флотском экипаже, обращаясь к инквизитору, словно к старому знакомому. Ни «доброго утра», ни короткого кивка головы, словно продолжил минуту назад прерванный разговор со старым знакомым. — Рыбу на завтрак глушат? Так рано еще до побудки. Склянки еще шесть не пробили. Про покой добропорядочных горожан я вообще молчу.

Из воды под днищем показались толстые канаты, тонкие на концах и постепенно утолщающиеся к урезу воды. Неестественно длинные, они тянулись вверх к палубе. Канаты дергались и извивались, как змеи, находясь в непрерывном движении. Казалось, что крейсер, носящий имя богини утренней зари, попал в клубок змей. Все новые канаты появлялись из воды. На палубе метались черные фигурки людей. На таком расстоянии казалось, что это носятся потревоженные муравьи, которые пытаются защитить свой муравейник от старинного врага. Фигурки в черных бушлатах ловко и привычно уворачивались от кончиков канатов. Один моряк подскочил к мачте и, как обезьяна, начал ловко карабкаться наверх. Игра в догонялки закончилась тем, что канат настиг его и обвился вокруг туловища. Щупальце схватило черного мураша и тут же мгновенно утянуло под воду. На палубе «Авроры» царил форменный переполох. Еще несколько фонтанов поднялось уже рядом с правым бортом. Взрывы прогремели в самой гуще переплетенных исполинских канатов. Ветер, подувший со стороны крейсера, донес кислый запах сгоревшей взрывчатки. Канаты еще пошарили по палубе в поиске бесстрашных человечков, защищавших свое судно, и утянулись под воду, скрывшись в чернильных водах Невы.

Инквизитор поморщился, наблюдая за схваткой на реке. Ведь обещали, что изведут речную тварь. Комиссар крейсера лично клялся партбилетом инквизиторам по телефону, что они сами справятся. Все руки не доходят. Людей в Корпусе банально не хватало. На первых порах опрометчиво посчитали, что нечисть, облюбовавшая Неву, не представляет особой опасности. Проглядели. Просчитались. Чудовища всегда приходят всерьез и надолго, упорно отвоевывая у людей территорию.

В семнадцатом году твари полезли из всех щелей, будто сговорились. А может, просто ждали сигнала. По злой иронии судьбы этим сигналом для активных действий стал легендарный холостой выстрел носового орудия «Авроры». Над Россией поднялась заря новой эры… Как спрут попал в Неву, непонятно. Может, заплыл во время очередного наводнения, а может, давно дремал на дне, обрастая илом и толстым слоем мусора, попадавшим в реку со стоками городской канализации? Факт в другом: от многолетнего сна его пробудил выстрел «Авроры». Крейсер в аккурат встал на якорную стоянку над местом подводного лежбища гигантского головоногого. Кому понравится, когда тебя будят, вырывая из сладкого сна, выстрелом из носового орудия главного калибра? Еще и щупальце отдавили многопудовым якорем…

Стоит сказать, что каждое утро на «Авроре» начиналось с одного и того же… с политинформации, которую проводил присланный с берега комиссар Носков. Он называл трап лестницей, но идейно подкован был так, что заслушаешься. К его чести сказать, болтуном он был знатным и всегда рассказывал что-нибудь интересное, чтобы захватить внимание матросов и не ослабить интереса к занимательному и кровавому процессу классовой борьбы. Когда было надо, Носков умел и любил играть словами и заумными трескучими фразами.

Явка и внимание слушателей, безотказно внимавших краснобаю, были подкреплены грозным приказом по кораблю: моряки, не явившиеся на ежедневную политинформацию, к завтраку не допускались. Два раза не послушал комиссара — и автоматически снимаешься с продуктового довольствия. Раз такой умный, ходи голодный. От промывки мозгов были освобождены только те, кто нес дежурную вахту на корабле.

Носков где-то то ли услышал, то ли вычитал, что в настоящий момент человек — венец природы. И его право делать с миром все, что он захочет. Комиссар был на корабле фигурой знаковой и понимал, что слова надо подкреплять делом, а то могут вечером втихаря надеть мешок и за борт, только круги по воде разойдутся. Его предшественника по политчасти, к слову сказать, так и не нашли. На борт поднялся, на берег не сходил, а человека нет. Загадка.

Периодически Носков впадал в задумчивость и начинал задавать всем попадавшимся на его пути матросам один и тот же вопрос: «Кто хочет комиссарского тела? Подходи по одному!» При этом он искательно заглядывал в глаза, нежно гладил кобуру на поясе. С пистолетом он благоразумно не расставался ни на минуту. Даже на ночь клал под подушку. Он хорошо помнил о загадочном исчезновении предшественника. Моряки шарахались в сторону и, сославшись на неотложные дела, разбегались по кубрикам и боевым постам. От комиссара всегда пахло дешевым табаком, потом и жизненными неудачами. Иногда он вслух разговаривал сам с собой, но это было не единственное его развлечение…

Подкрепить авторитет он решил тем, что стоит извести спрута, пробудившегося в Неве. Матросам идея понравилась. Все равно делать нечего. Экипажу сход на берег был строго запрещен. Анархистские агитаторы не дремали. Из увольнительных мало кто возвращался в экипаж по доброй воле. Зачем тянуть опостылевшую лямку службы, когда на берегу правит бал мать порядка и братишки с других кораблей.

Венцы природы, а не песчинки бытия, в черных бушлатах начали воплощать идеи Носкова в жизнь…

Комиссар не озаботился лучше узнать правила игры до ее начала, и зря. Игра началась, и спрут с готовностью в нее включился. Скучно ползать по дну реки, захламленной городским мусором.

Моряки с крейсера спускали шлюпку. Впередсмотрящий выискивал пузыри, поднимающиеся с глубины. Спрут поднимал их и муть, копошась в иле. Обнаружив цель, матросы возвращались на борт «Авроры». Машины подрабатывали винтами, выводя крейсер на цель. Самый малый вперед! Корабль ложился на боевой курс. Далее следовала команда: «Малую серию глубинных бомб готовить, глубина взрыва — четырнадцать метров! Бомбы, товсь! Первая пошла!» За борт летели глубинные бомбы. Сбрасывали большие и малые бомбы. Мощные взрывы поднимали столбы воды. На поверхность всплывала глушеная рыба и утопленники. Бесполезно. К большому удивлению моряков, спрут раз за разом ускользал. Время шло, а результата ноль. Но обе стороны уже втянулись в смертельную игру. Жизнь без опасности — пресная штука.

Комиссар предпочитал наблюдать за охотой из бронированной командирской рубки. Оттуда обзор лучше и безопасно. Ценные указания он отдавал в жестяной рупор. Мешал рулевому и командиру из всех своих недюжинных сил.

Если ты венец природы, то зачем самоутверждаться за счет других? И правда, зачем? Головоногий оказался тварью здоровой и зловредной. Если у тебя нет стальной брони, как у моряков, значит, нужно быть хитрым и изворотливым. Благодаря своему звериному чутью он играючи уходил от атак, ловко и быстро маневрируя под водой, едва заслышав гул корабельных винтов. Про то, что моряки во главе с комиссаром — венец природы, он был не в курсе. Но долги всегда добросовестно возвращал. То зазевавшегося вахтенного ночью на дно утащит, то леерное ограждение и канаты такелажа такими узлами завяжет, что боцман, непревзойденный мастер вязать морские узлы, от зависти позеленеет. А однажды с камбуза пропал бак с кипящим борщом. Кок все списал на обнаглевшего спрута, добавив от себя недельный запас масла и ящик водки.

Моряки оказались настойчивы в своей задумке извести тварь, а спрут — живучим и злопамятным. Мало того, он еще оказался и сообразительным. Однажды спрут намотал на валы винтов якорную цепь. «Аврора» не могла сдвинуться с места несколько дней, пока водолазы вручную не распилили полуметровые звенья. Такие моменты придавали особую пикантность охоте.

Охота за спрутом стала для комиссара крейсера личной борьбой с демонами, раздирающими его изнутри. Головоногий стал для Носкова объектом этой борьбы, все более приобретающей навязчивые очертания. В этой схватке человека и исполинского головоногого моллюска было мало логики и еще меньше здравого смысла. Складывалось впечатление, что комиссару и спруту было тесно вдвоем в Неве. С моряков было взять нечего, люди подневольные. Что прикажут, то и делают. Хоть какое-то развлечение, когда служишь на стальной коробке, напоминающей многоместный гроб с иллюминаторами.

Неизвестно, был у спрута разум, но свой недюжинный интеллект — умение получать и использовать информацию — он продемонстрировал во всей красе. Интеллектуал с восемью щупальцами оказался еще и не лишенным чувства черного юмора…

Противостояние венца природы и спрута продолжалось. Сегодня ночью оно вышло на новый виток во время заступления новой смены после «собачьей вахты». «Собачьей вахтой», длящейся с полуночи до четырех утра, называют самую тяжелую, предрассветную смену из-за того, что вахтенному изо всех сил приходится бороться со сном в это время суток.

В четыре часа утра новая смена во главе с помощником штурмана вошла в рубку, чтобы сменить рулевого. «Аврора» стояла на якоре, но рулевой все равно обязан безотлучно находиться у штурвала. Вдруг поступит команда на отплытие, а его нет?

Вместо того чтобы поменять товарища, матросы опрометью бросились врассыпную кто куда. Лишь помощник нашел в себе силы дрожащей рукой рвануть на себя рычаг ревуна. По крейсеру разнесся щемящий душу вой. Моряки выскакивали из кубриков, занимая свои места по боевому расписанию. Причиной тревоги было то, что спруту надоело убегать, таясь в глубине, и он перешел к тактике партизанских действий. Рулевой бесследно исчез, хотя некоторые клялись, что видели его потом на барахолке, торгующим патефонными иголками. На его месте стояла босая барышня, навалившись грудью на штурвальное колесо. Мокрое платье облепило фигуру, подчеркивая, где надо выпуклости. На щеках вместо румянца темнели фиолетово-синеватые пятна. Девушка пялилась перед собой пустыми провалами глазниц. То ли чайки выклевали, то ли рыбы выели. Она не сжимала штурвал, как сначала показалось морякам. Руки намертво были прикручены к «рогам» штурвала стеблями морских водорослей. Спрут утащил рулевого, заменив его утопленницей двухдневной давности. Не можешь тягаться с крейсером на равных, атакуй его экипаж психически.

Вокруг клубился утренний туман. Не видно ни зги. Крейсер затянуло серой марью. Из рубки не видно даже нового орудия, расплывчатый силуэт, и все. Немудрено, что дежурный не заметил щупалец, тянущихся к нему. Проморгал.

Сегодня моряки с крейсера глубинных бомб не жалели. Бросали с огоньком. Часто и бодро…

Аким пояснил незнакомцу, зло цедя слова:

— Матросы с крейсера глушат… гигантского спрута. Уж не знаю, чем ему не нравится крейсер. Какая-то нездоровая тяга у него к этой посудине. Он больше никого не трогает. Пока. — Инквизитор поднял воротник кожанки. — Забрасывают глубинными бомбами. Если кок подсуетится, то на завтрак приготовит экипажу что-нибудь вкусненькое из глушенного взрывами свежачка.

На «Авроре» тем временем спускали шлюпку. Морячки с баграми в руках не собирались бросать в беде товарища. Если не живым, то хоть тело братишки надо отвоевать у речного чудовища.

— Помилуйте, милостивый государь, — старичок ткнул тростью в сторону «Авроры». — У нас так скоро анаконды заведутся. Хотя откуда им тут взяться. Мы же не в Бразилии живем, а Нева не Амазонка.

Вместо ответа Аким пропел, словно был не инквизитором, а гимназистом, любителем погонять голубей:

Старичок воззрился на Поплавкова с таким видом, словно с ним заговорила мраморная статуя.

— Ну-с, и откуда, позвольте полюбопытствовать, он свалился… приплыл на нашу голову?

— А откуда Ульянов к нам явился? — вопросом на вопрос ответил Аким. Дальше он не стал развивать крамольную мысль. Посмотрим, что ответит любитель ранних прогулок. Ему неожиданно для самого себя захотелось поболтать с незнакомцем. Он не вызывал у него отторжения. Почему бы не перекинуться парой слов?

— Неужели тоже из Германии прислали? — натурально удивился старичок.

Поплавков лишь хмыкнул в ответ.

«Сказать, откуда прислали Володьку, подумает, что провокатор. Корпус инквизиторов давно взят на карандаш чекистами. Черные кожанки методично и упорно копали под них, по крохам собирая любую, даже косвенную информацию. Не брезгуя базарными сплетнями и слухами. Авось пригодится, когда дадут команду „фас“ и весь компромат пойдет в дело. Не отмоешься».

— Разное говорят, — продолжил старик, не дождавшись ответа. — Будто и не человек вовсе товарищ Ульянов. Так, оболочка одна, а внутри…

— Не боитесь вслух такое говорить? — бесцеремонно оборвал его инквизитор. — Многие и помыслить о таком не могут. А вы режете правду-матку. Чекистская пуля или красноармейский штык очень помогают от дурных мыслей. В наше время с этим делом просто. Без всяких очередей и волокиты. Взрослый человек, а инстинкт самосохранения полностью отсутствует. Нельзя же так, о близких подумайте.

— Я свое отбоялся, — старик пристукнул тростью. Металлическая накладка на конце звонко клацнула о гранит. — Старший сын ушел в пятнадцатом году добровольцем в действующую армию. Погиб в Рождество на Юго-Западном фронте во время Нарочской операции. Младшенький Николя год назад ушел на митинг и сгинул. Через месяц должны были свадьбу играть. Жена не пережила. Слегла в горячке, да так и не поднялась. Чего мне теперь бояться? Если только того, что не встречусь с ними на том свете. На этом мне опасаться некого. Сегодня гигантский спрут в Неве? А завтра кто в реке заведется? — старик вопрошающе задрал голову к небесам.

— Кашалот! — высказал предположение инквизитор. Он не спешил идти дальше. Короткий разговор с незнакомцем его занимал и ни к чему не обязывал. Поболтали и разошлись по своим делам.

— Это был риторический вопрос, — старичок переложил трость из руки в руку. — Необязательно на него отвечать. Еще скажете, что крокодилы, сударь.

Мысль о крокодилах ему, наверное, навеяло корявое трехметровое бревно, дрейфовавшее в центре реки. На нем сидела нахохлившаяся чайка и чистила клювом перышки…

Бревну надоело дрейфовать по воле волн, и оно поплыло против течения, наращивая скорость. Похоже, взрывы глубинных бомб пришлись ему не по нраву. Подальше от взрывов.

Чайка сипло издала что-то вроде ка-кар-р-р с французским прононсом и полетела «красить» пометом какой-нибудь памятник.

— Тьфу ты! — незнакомец в сердцах сплюнул сквозь зубы под ноги, хмуро провожая удаляющееся бревно с гребнистым хвостом, которым оно ловко рулило, задавая лишь ему одному ведомое направление. — Сглазил старый дурак.

— Не надо так переживать, — хрипло произнес инквизитор. Его тоже проняло. Он лихорадочно соображал, чьи это могли быть козни, запустить исполинскую ящерицу, крупнейшее пресмыкающееся на планете, в Неву.

Вспомнил статью, прочитанную третьего дня в газете «Петроградский листок». Если память не изменяет, авторство принадлежало Корнею Чуковскому. В материале рассказывалось, что вождь племени из далекой Африки признал советское правительство и первое государство свободных рабочих, крестьян… и почему-то охотников. У вождя пока не было своего государства. Сам он активно вел партизанскую войну с французскими колонизаторами, затихающую лишь на время сезона дождей. Вождь обещал, что как только дорежет последнего белого оккупанта на Черном континенте, то сразу же посетит советскую Россию и пришлет послов-родственников с соответствующими верительными грамотами. В знак дружбы он прислал морем на пароходе живого крокодила и тигра. Видимо, вождь думал, что нашел родственные души в далекой, загадочной, но от этого не менее притягательной для него России. Может, когда он посылал живые подарки, то думал, что дети здесь рождаются в берлогах? А вскармливают их снеговики и матрешки икрой под балалайку?

Предводитель далекого кровожадного племени сам приехать не смог — дела. Закончился очередной сезон дождей, и война с белыми была в самом разгаре. Складывалось впечатление, что с «белыми» воюют по всей планете и все кому не лень. В статье, со ссылкой на авторитетные источники, пожелавшие остаться неизвестными, говорилось, что вождь в сопроводительном письме настоятельно рекомендовал кормить зверюшек врагами революции. Для Африки — дело обычное, но молодые советские дипломаты справедливо посчитали, что для этого у них есть чекисты. Тигр по дороге сдох, а крокодила решили передать в детский дом «Юный коммунар», пусть у детишек будет свой живой уголок. Чем они будут его кормить, никто не удосужился подумать. Сироты и так жили впроголодь. Петроград давно уже было нельзя удивить многочасовыми угрюмыми очередями за хлебом. Аллигатор оказался тварью не только живучей, но и свободолюбивой. Сбежал от коммунаров, а может, детишки его выпустили на волю? Попробуйте прокормить вечно голодное зубастое чудище.

Когда Аким прочитал заметку, то подумал, что это обычная газетная утка падких на сенсацию журналистов. Выходит, зря он плохо подумал о писаке. Акробат пера в этот раз написал чистую правду. Гиены ротационных машин, чтоб им пусто было! Интересно, гигантский крокодил переживет зиму? Вряд ли.

— Не подходите близко к воде, — на прощание посоветовал инквизитор и двинулся дальше по своим делам. Он на ходу поправил воротник. Ветер с Невы стылыми лапками норовил забраться под куртку, вытягивая тепло…

Поплавков свернул с набережной и теперь шел по улицам просыпающегося города. На тротуарах появились первые прохожие. Ранние пташки, спешащие по своим делам.

Что они подумают, увидев в столь ранний час широко шагающего инквизитора? Плевать, что они подумают.

Акима давно не волновало чужое мнение, состоящее из череды случайных фраз посторонних людей.

Есть категория людей, которые едят, спят, едят. Ходят по маршруту: работа — дом — работа. Живут на автомате. Нет в них жизненной искры. Живут так, словно у них еще одна жизнь в запасе. Им выгодно быть незаметными — это освобождает от ответственности.

Тошно смотреть на этих людишек. Куклы со стеклянными глазами, проживающие свои жизни, никогда не останавливающиеся, чтобы оглянуться вокруг и задуматься. Стадо. Вот только правят бал волки, не овцы.

Когда инквизитор находился в толпе, он не ощущал себя одной из рыбок, плывущих в общем косяке. Он точно знал, что должен помогать им, какими бы безликими они ни были в толпе. И помощь должна быть не на уровне бессмысленной, эмоционально-возвышенной жалости в душе. Такие чувства затмевают разум настоящего инквизитора, провоцируют его на нерациональные поступки и мысли, заставляют совершать ошибки. Его помощь чиста и бескорыстна.

Он не мог обнять и защитить весь мир, но готов был отдать жизнь за самого последнего и никчемного человека. Это был его долг, который он взвалил на свои плечи добровольно и осознанно. Но Поплавков точно знал, что он не бездумный механизм для уничтожения нечисти. У каждого есть выбор. Если душа говорит «нет», а разум говорит «да» — смело отказывайся от задуманного, если, конечно, это возможно. Душа не может желать плохого своему хозяину. Если же разум говорит «надо и придется», значит, так тому и быть. Действуй по обстоятельствам. Аким дипломатично называл душу «внутренним голосом». В тот раз на перроне вокзала внутренний голос посоветовал инквизитору пощадить беспризорника… до поры до времени. Всегда успеется.

Поплавков точно знал: когда льется кровь, в любую минуту охотник сам может стать жертвой. Это никогда не пугало инквизитора. Страшило другое: граница между добром и злом в России, умытой кровью, потихоньку стирается.

Как-то раз Старший брат Лазарь вскользь обронил: «То, что люди разучились думать, — это полбеды. Беда в том, что они разучились сострадать».

В голову неожиданно пришел давнишний разговор с наставником о знаках, которые тебе незаметно подает судьба. Надо лишь правильно сформулировать вопрос, и судьба обязательно ответит. Может, это ученые называют подсознанием? Вряд ли у судьбы особенное чувство юмора. Замечать знаки — это половина дела. Попробуй их правильно истолковать, приманить на свою линию жизни. Он инквизитор третьего ранга. Не факт, что получит еще один ранг в ближайшее время. Карьерная лестница в Корпусе инквизиторов намного заковыристее, чем у армейцев или гражданских чиновников. У тех все проще: «упал» на должность — коли дырочку на погоне или по выслуге лет. Используй талант, прояви служебное рвение, щелкая каблуками на лакированном паркете штаба. Не стесняйся, используй родственные связи, напомни однокашнику по юнкерскому училищу. Нет ничего зазорного в том, чтобы помочь приятелю юности сделать рывок по службе. Круговая порука и протекция не считаются чем-то зазорным в замкнутых социальных группах. Себе подобные предпочитают сбиваться в стаи. Чувство локтя не для чужих. В Корпусе инквизиторов можно было изменить свой статус в иерархии лишь конкретными делами. Инквизиторы поступают так, потому что не могут иначе.

От раздумий его отвлекли громкие крики-вопли. На проезжей части стоял слепой кликуша в рванье и орал на весь белый свет. Акиму показалось, что он обращается персонально к нему. Тот смотрел бельмами слепых глаз прямо на инквизитора и продолжал истерить: «Ленин победит жизнь в отдельно взятой стране. Он победит смерть, увильнув от мук, которые оставит соратникам. Он умеет ждать. Так давно выкопанная могила рано или поздно дождется хозяина».

Поплавков остановился. Знак этот персонально ему или в сумасшедшем доме сегодня день открытых дверей?

«Взойдет на небе звезда из костей. Закатится солнышко, чтобы ярче стал свет луны, светило темных и неприкаянных. Они встанут из земли, а живые согнутся и лягут ничком. Чужие мысли заведутся, как черви, в твоей голове, покажутся своими и родными. Убьют твой разум. Разорвут и растопчут твою память о близких и друзьях. Тогда живые встанут и пойдут плечом к плечу с тварями. Туда, откуда нет возврата и нет прощения. Останутся те, кто сильнее духом и смерти не боится». Кликуша потрясал воздетыми вверх руками, стоя под портретом Ульянова, закрепленным на фасаде дома. Ветер шевелил холст, блестящий свежей краской и висящий на растяжках с небольшим люфтом. Исполинский портрет колыхался. Создавалось впечатление, что Ильич лукаво улыбается себе в бороду.

Нищеброд без остановки, на одном дыхании, продолжал голосить: «Володенька любит нас… Так живое тело любит мертвый камень. Он велик. Он убил всех своих врагов и их близких до седьмого колена…» Договорить кликуше не дали. Двое крепких мужчин в одинаковых кургузых пиджаках ловко завернули ему назад руки и споро усадили в подкатившую пролетку. Из пролетки уже на ходу донесся приглушенный хрип-выкрик: «Он жив, пока ты хочешь видеть кого-то мертвым».

Помощник дежурного по штаб-квартире Корпуса влетел в столовую, не переведя духа, выпалил неофиту, убиравшему грязную посуду со столов:

— Сказали, Поплавков здесь? Его к начальнику школы немедленно! Старший брат Лазарь вызывает по тревоге!

— Как вызывает? — ошарашенно спросил первокурсник На его памяти это был первый случай, когда Старший брат вызывал к себе кого-то из инквизиторов по тревоге. Случилось что-то из ряда вон выходящее. Дневальный додумывал свои мысли буквально на бегу: приказы не обсуждаются, какими бы странными они ни казались. Аким сидел в дальнем конце столовой, уныло тыкая вилкой в однородное малоаппетитное месиво в тарелке. По внешнему виду — резина. По вкусу — недосоленная, холодная резина. Значит, сегодня за кашевара брат Коновалов…

Поплавков поправил складки кожаной куртки, топорщившейся под ремнем, и, постучавшись, открыл тяжелую дверь в кабинет начальника спецшколы:

— Вызывал, брат Лазарь!

— Проходи, Аким, — Старший брат сделал приглашающий жест. — Спасибо, что так быстро пришел. Отдельное спасибо за… трофей, — теперь он указывал на письменный стол, стоящий у стены. В центре столешницы лежал открытый футляр, формой и размерами напоминающий портсигар, обтянутый кожей. В центре было углубление, в нем лежал вытянутый костяной треугольник, который Поплавков вырвал из щуки вместе с плавником.

Начальник спецшколы Старший брат Лазарь — лысый, как бильярдный шар, с квадратным лицом, словно его вырубил пьяный плотник из дубовой колоды, — склонил голову набок и внимательно смотрел на инквизитора, стоящего перед ним. Было в этом взгляде что-то от профессионального коннозаводчика, с гордостью рассматривающего призового рысака, выращенного собственными руками, который всегда приходит первым и в будущем возьмет еще не один приз.

Инквизитор третьего ранга Аким Поплавков. Поджарый, выше среднего роста, одетый в неизменную темно-красную куртку. Поджарый, но не худой. Никаких торчащих ребер или лопаток. Спортивного телосложения. Сильный. Подвижный. Таким и должен быть истребитель нечисти. Сменит форменную куртку на гражданское платье, сразу же сольется с толпой. Затеряется среди человеческой массы. Обычный, ничем не примечательный человек, с незапоминающимся узким простоватым лицом, если не считать старого ожога на левой скуле. Подкупающая улыбка делала его лицо привлекательным. Вот только знающие Акима люди не обольщались на этот счет. Он любил улыбаться, но только своим мыслям. Зачастую его улыбка не сулила ничего хорошего. Инквизитор знал об этом свойстве своей улыбки и беззастенчиво пользовался ей, когда было нужно ему или для пользы дела.

Серые глаза. Когда у Акима было хорошее настроение, в них прыгали веселые искорки. Когда инквизитор злился, радужка его глаз становилась почти прозрачной и получался эффект неестественного «стеклянного взгляда». Это происходило из-за того, что еще на первом курсе он переборщил с настойкой «ночного зрения». Закапал на две капли больше, чем положено. Не смертельно. Просто начинаешь видеть в подземных катакомбах все как при ярком солнечном свете, даже если закрыть глаза. Удобно смотреть на мир сквозь веки, особенно если враг считает тебя мертвым. Приятно взять врага за горло, не открывая глаз. Эффект неожиданности всегда срабатывает безотказно. Через несколько часов капли «ночного зрения» перестают действовать. И у Поплавкова прошло, но не бесследно. Побочный эффект проявлялся, когда он злился или сильно нервничал. Лицо оставалось бесстрастным, или он начинал улыбаться шире обычного, но вот остекленевшие глаза выдавали хозяина с головой. Правда, тех, кто знал об этой особенности организма инквизитора, можно пересчитать по пальцам одной руки.

— Присаживайся, в ногах правды нет, — Лазарь сел за стол, на котором лежал футляр с костяным треугольником. — Твои результаты выше всяких похвал. Молодец! Знаешь, что ты добыл в бою и принес в Корпус?

— Еще один… гм-м… артефакт в общую копилку Корпуса?

— Можно и так сказать, — согласился Старший брат. — А если точнее, ты добыл луч Костяной звезды. Точнее, один из лучей.

— ?..

— О Костяной звезде есть косвенное упоминание в диалогах Платона. Он писал, что атланты хотели использовать похожий на нее или именно этот артефакт для уничтожения искусственно созданных слуг, читай рукотворных созданий. Отродья восстали, возомнив себя лучше создателей.

— Атланты творцы звезды?

— Вряд ли. Если эти чванливые глупцы с острова знали о ее разрушительных свойствах, то никогда не стали бы использовать на своей территории. Как оружие — да, но в стране врага. Скорее всего, атлантам она досталась случайно… На тот момент островное государство было самым могучим на Средиземноморье. Убрать сильного игрока с арены — и второй номер автоматически становится первым. А может, они со своей морской экспансией и строительством десантных кораблей для дальних переходов навели умных людей на грустные мысли. Так сказать, один, упреждающий удар. Баланс сил изменится в другую сторону. Догадки, предположения. — Старший брат осторожно дотронулся кончиками пальцев до футляра, но в руки брать не спешил. — Наши аналитики придерживаются другой версии, что Костяная звезда — в своем роде оружие возмездия. Еще его можно назвать Мертвой рукой, или Поцелуем мертвеца из-под крышки гроба, как кому больше нравится, открывающим проход между нашим миром и инфернальной стороной.

— А смысл? — поинтересовался Аким. — Твари не будут разбираться, кто их пустил. Покромсают и правых, и виноватых.

— Дело в том, что Атлантида при всем своем потенциале и военной мощи не могла бы тягаться с материком. Перед лицом врага разобщенные государства должны были объединиться в альянс. Сводная военная мощь, ударный флот с десантом на борту, морская блокада, и атлантов передушили бы, как курят. Логика действия Мертвой руки предполагала, что кто-то должен был на материке соединить лучи в Костяную звезду, если с Атлантидой что-то случится. Когда островные лазутчики, давно пустившие корни вдали от Атлантиды, посчитали, что пришло их время, они активировали Мертвую руку, запуская процесс возмездия за родину. Своеобразное решение об ответном ударе. Название «Мертвая рука» говорит само за себя. Атланты и из могилы возьмут врага за горло.

— Создание подобного оружия аморально, — спокойно заметил Аким. — Но с другой стороны, это прекрасный фактор сдерживания врага. Реальная гарантия отказа от вторжения в Атлантиду.

— Вот именно гарантия. А о морали обычно вспоминают те, кто проиграл войну. Стоит признать, что Костяная звезда — оружие чудовищной силы. Она может служить одновременно и мечом, и щитом. Заставит семь раз подумать агрессора о начале боевых действий. Создатели Мертвой руки, похоже, не испытывали никаких угрызений совести, хотя создали вещь, способную уничтожить миллионы. Заметь, тогда численность населения была не в пример нынешней.

Представь на минуту, удар по Атлантиде был неожиданным и сокрушительным. Города и порты по всему острову превратились в руины. Десантники устраивают локальный геноцид. Те, кто выжил из местных жителей, оказались деморализованы и не могли оказать достойного сопротивления врагам. Корабли сожжены или потоплены. Некому отдать приказ об ответном ударе. Блицкриг материка по островитянам удался.

— Вот так взяли и объединились?

— Кто бы ни участвовал в войнах, за спинами воюющих государств маячат сверхдержавы. Первую мировую не забыл? Главным соперником атлантов была Гиперборея, кстати, предположительно, она находилась на территории нашего Дальнего Востока. Упоминания в хрониках о ней прекратились практически сразу же с упоминаниями об Атлантиде. Все сходится. Так что выкладки аналитиков на тему Мертвой руки не противоречат друг другу. Вполне возможно, что Костяных звезд было несколько, но достоверно мы знаем лишь об одной. По нашим данным, некие… гм-м, силы озаботились поиском лучей. Наша задача — перепрятать лучи, изолировать их подальше друг от друга. — Старший брат встал из-за стола и начал расхаживать взад-вперед по кабинету. — Происходят странные вещи в районах, где хранятся лучи. Зафиксирована аномальная активность нечисти в тех местах, — задумчиво произнес Лазарь.

— Мне кажется, что начать нужно с разведки. Нет, просто уверен в этом. Постепенно, шаг за шагом. Оценить обстановку. Все взвесить, а потом действовать.

— Не стоит учить меня тактике. Боюсь, что у нас слишком мало времени в запасе на изъятие лучей. Может, уже и совсем не осталось.

— Думаешь, кто-то хочет открыть проход на нашей территории?

— Боюсь чего-то подобного. В любом случае надо всегда рассчитывать на самый худший вариант развития событий. Последнее время, как ты уже, наверное, заметил, все меняется не в лучшую сторону: правители, люди, духовные ценности… — Лазарь продолжал мерить шагами кабинет. — Мы знаем, где хранятся два луча. Не мы их туда положили, но знаем. Боюсь, что об их местоположении могут знать и другие. Один скоро привезут на территорию России. У кого находится последний, точно не знаем. Но всегда надо рассчитывать на самый худший вариант развития событий.

— Один из двух — это тот, который я случайно обнаружил, когда занимался русалочьим выводком?

— Нет, это третий. Чистой воды случайность, уж извини за каламбур. Везение. А может, судьба, — старший инквизитор пошевелил губами, словно подбирая слова и не решаясь развить дальше свою мысль и глядя перед собой в пространство. — Как ни нелепо это звучит. В старину у инквизиторов была примета… тот, кто находил часть артефакта, тот и дальше должен был искать и собирать недостающие части древней реликвии, конечно, если в этом была необходимость. Звучит как ересь, но я предпочитаю называть это традицией.

— Если это так важно и трудно, — осторожно заметил Аким, — проще собрать ударный отряд инквизиторов и добраться до остальных лучей, а потом закрыть в хранилище.

— Во-первых, не уверен, что в хранилище Костяная звезда будет в надежном месте. Во-вторых, отправить за лучами большой отряд — это как, гм-м, сидя в засаде, разжечь костер.

— Интересное сравнение, — неприятно удивился Поплавков, — я бы даже сказал, необычное.

— Зато доходчиво и образно. Я один из Старших братьев, и мой долг — сохранять жизни инквизиторов. Понятно, что до старости доживут не все. Но делать из наших братьев пушечное мясо, гнать на убой, никогда не стану и никому другому не позволю.

Аким смолчал. В Корпусе было не принято высказывать свое «фэ» братьям, а тем более Старшим. Если что-то конструктивное и дельное, это всегда пожалуйста. А свои эмоции держи при себе, глодай сам себя, раз так нравится. Если уж здесь, в штаб-квартире, небезопасно, то стоит лучше выслушать все до конца.

— Достать и перепрятать. Все это разбить на этапы, чтобы один человек не мог знать перемещение лучей из пункта А в пункт «неизвестность». Собирать тебе, первый луч принес ты. Судьба, одним словом. Почему так происходит, мы не знаем. Периодически мы посылаем наблюдателей. Всегда вокруг тех мест крутятся твари. За последние годы их численность увеличивается. Хотя есть ли в России место, где нет нечисти? Ты знаешь?

Аким пожал плечами. Вопрос риторический. Отвечать необязательно.

— Мне это не нравится, — продолжил Старший брат. — Боюсь, что кто-то хочет прибрать лучи к рукам и собрать Костяную звезду на территории нашей России. Тогда наша страна станет филиалом ада на земле. Действовать будешь один. Никаких сводных инквизиторских отрядов, никаких ударных групп. Это может ускорить процесс. Спровоцировать врага на активные действия. Поэтому надо действовать тихо, незаметно и быстро. На опережение. Надо спешить. Один луч уже попал не в те ла… руки.

— Тогда надо отправить еще несколько инквизиторов одновременно на поиск и изъятие, — Акиму никогда не нравились недомолвки.

— О том, что Костяная звезда разобрана и разбросана, знали только в Корпусе и лишь Старшие братья. Во всяком случае мы так думали и надеялись. Налицо… — Лазарь не договорил.

— Налицо утечка информации, — закончил за него Аким.

— Все может быть. Придет время, и миряне станут как свиньи, а священники станут как миряне, — процитировал по памяти отрывок из Священного писания Старший брат. — Видимо, это время наступило или наступает.

— А кем станут инквизиторы?

— Об этом ничего не написано, — сказал как отрезал Старший брат. — У каждого есть выбор, и он сам решает для себя. Анафеме пока нас никто не предавал. Так что в аду нам не гореть.

Аким решил сменить скользкую тему. Так можно договориться и до того, что их Корпус — это просто сборище бездушных механизмов. Механизмов, заточенных под убийство. Попросту говоря, палачей. Вместо этого он уточнил:

— Тогда будет проще, если я найду луч и тут же на месте его уничтожу.

— Если бы все было так просто, то эту проблему решили еще несколько тысячелетий. Дело в том, что звезда собирается и разбирается, а вот отдельные части уничтожить нельзя… пробовали. Разные люди и нелюди пробовали, нам не чета. Не вышло. Уничтожить нельзя, ее надо держать разобранной. И чем дальше ее лучи находятся друг от друга, тем лучше и спокойнее.

Информация о некоторых тайниках безвозвратно и навсегда потеряна. Может, оно и к лучшему. Но достаточно, чтобы пять, всего лишь пять, были собраны вместе, и она оживет. Один тайник вскрыт. Где луч, неизвестно. Осталось четыре. Один ты нашел. Твоя задача — найти оставшиеся два. Будут назначены хранители и другие захоронки, подальше от России. Остальное тебя не касается.

— Выходит, я доброволец поневоле? — Аким произнес вопрос уточняющим тоном. Он не собирался отказываться или настаивать на помощниках. Надо так надо. У Старшего брата опыта побольше его. Он видит полную картину или большую ее часть.

— Выходит, что так, — легко согласился начальник школы. Может, даже несколько поспешнее, чем следовало. «Да и кто он такой, чтобы осуждать, — подумал Поплавков. — Брату по Корпусу самому нелегко отдавать тяжелые приказы. Неизвестно, вернется он еще с задания». Невозвращение его с лучом могло означать лишь одно — он погиб. Убит. Растерзан. Неважно, как инквизитор примет смерть. Если верить старой традиции: у тех, кто пойдет за ним следом, шансов еще меньше. Будем действовать на упреждение. У первого всегда есть фактор внезапности. У других его не будет. Кто сказал, что он не справится? Аналитики вон какие горы наворотили. Возможно. Неизвестно. Может быть. Скорее всего… На месте разберешься.

— Меня беспокоит еще одно. Ты, наверное, захочешь узнать, нет ли за этим какой-либо более серьезной игры? Молодости свойственно лезть куда не надо. В Корпусе не вели и не ведут двойную игру с братьями. Очень надеюсь, что так будет и сейчас.

— Можно сказать и так, — Аким неопределенно пожал плечами. Он давно не оборачивался на улице, когда слышал, как к кому-то обращаются: «Молодой человек!»

— Ты ошибаешься, думая так. Все наши земные дела ведут к защите рода человеческого. Твоя задача — найти и доставить лучи. Тот, кто ищет лучи и хочет собрать звезду, не твоя цель. Мы всего лишь обычные люди из плоти и крови, призванные служить великой цели — защищать народ России.

— Найду. Доставлю.

— Брат мой, будь вдвойне внимательным, осторожным вдвойне, если это возможно. Я боюсь, ты недооцениваешь всю важность грядущих событий. Ты пойдешь по дороге, которая может перевернуть привычную суть человеческих событий. И вот еще что: под твоей маской настоящего инквизитора я чувствую жертвенную хрупкость. Меня это беспокоит. Ты не должен героически погибнуть, ты должен выполнить задачу. Укрепи свой разум и душу. Впереди опасный путь. Ты нужен Корпусу живым.

— Все наши потери были необходимы. Разве я не прав?

— Хватит спорить. Это даже не обсуждается, — в голосе Старшего брата не было и намека на сердитые нотки. Сказал «хватит», значит, хватит. — У нас не так много времени. Если собранная Костяная звезда засияет, тьма хлынет в наш мир. Образно говоря, это ключ, открывающий сердца людей для плохого, и сигнал демонам: «Пора! Путь открыт!» Вся накипь и мусор, лежащий в потаенных уголках разума, поднимутся на поверхность в людских душах. Брат пойдет на брата. Сын на отца.

Задание не сулило надежду и обещание. Привычные тяготы, лишения и опасности, возведенные в квадрат. И он его выполнит, деваться все равно некуда, особенно если это определяет дальнейшую судьбу страны. Без разницы, царская это империя или советская Россия.

— Я действую официально от имени Корпуса? — осторожно спросил Аким.

— Скорее нет, чем да, — неопределенно ответил Старший. — Ты получишь всю информацию о лучах, которой мы располагаем. Если узнаем новые факты, тебя сразу же известят. Официально Корпус откомандирует тебя на передовую, в действующую Красную Армию, но главная твоя задача — найти лучи. Информацию будешь получать на каждый луч отдельно. Они твой главный приоритет, а в штыковые и без тебя есть кому ходить. Если не возникнет особой нужды, когда без тебя не справятся, не лезь. Отметишься в бою — и на поиски лучей…

— Я готов, — заверил Аким. Больше никакие слова на ум не приходили.

— Конечно, готов. Ты должен найти лучи. Других вариантов нет.

Старший брат впился в его лицо цепким взглядом. Он ожидал новых вопросов, хоть какого-то проявления эмоций: сомнений, неуверенности. Но лицо инквизитора третьего ранга оставалось бесстрастным, будто у мраморной статуи античного героя.

«Возможно, он уже эмоционально выгорел изнутри, запас чувств исчерпан, — равнодушно подумал Лазарь. — Он храбрый, отлично подготовленный исполнитель. Удивительно бесстрастный человек, на чьи плечи взвалили неподъемный груз ответственности».

Он отлично помнил, как Поплавков делал первые шаги на пути инквизитора. Переполненный энтузиазмом за порученное дело, старался изо всех сил, рвал сухожилия, не жалея сил, чтобы доказать всем и в первую очередь себе, что он настоящий инквизитор и что не просто так носит красную кожанку. Сейчас чувствовалось, что перед ним сидит человек, проникшийся фатализмом и чувством безраздельной обреченности. «Если не он, то кто?»

Тема внутренних терзаний Акима не занимала. С годами он стал толстокожим. Фактически нарастил настоящую броню на душу. Сострадать еще мог, но пожалеть нет. Непонимание со стороны людей к своей профессии, колючие взгляды, перешептывания за спиной рикошетили от него, как горох о стену. Никаких внутренних терзаний. Тем более все сходило с рук без последствий. Ему еще нет тридцати, а уже инквизитор третьего ранга. Каждое новое задание было схоже с тем, что ступаешь на неизведанную территорию, искренне веря в то, что делаешь, и в то, что должно получиться. Иногда он себя сравнивал с героями Фенимора Купера, осваивающими Дикий Запад. Те тоже постоянно сражались и боролись, очищая новые земли для тех, кто идет вслед за ними. Терра инкогнита не прощала переселенцам ошибок и готовила пакости на каждом шагу. Что касается всякой богомерзкой нечисти, то он уже давно ничему и никому не удивлялся. Все-таки в России родился и здесь живет. Вот уж где всякой дряни хватает, так это в родной стране.

Иногда Поплавков ощущал себя блуждающим в темном лабиринте, сжимающим в руке тоненькую ниточку. Нехорошее сравнение, инквизитор это знал. Нехорошее и опасное, потому что, если порвется эта ниточка-пуповина, он потеряет связь с реальной жизнью. Так и останется блуждать на ощупь по черным закоулкам.

Как обычный нормальный человек, он радовался и огорчался. Вот только нормальным человеком он уже не был. Радовался, когда удавалось быстро выполнить задание. Огорчался, когда изничтожение тварей шло не так быстро, как хотелось бы. Все остальные эмоции робко прятались в закоулках сознания.

Если бы Акима спросили, почему он до сих пор жив, то он ответил бы, что сошлись вместе закономерность и случайность. Закономерность — что он прошел через все жизненные передряги, сохранив свой внутренний стержень, не пасовал под ударами, калечившими душу. Выстоял, став сильнее. Случайность — что смерть, кружившая вокруг него много лет, не положила ему на плечо руку. Мимолетные прикосновения и ледяное дыхание не в счет. Чего больше лежит на часах жизненных весов? Аким, не задумываясь, ответил бы, что случайности. Слепой рок, называйте, как хотите, бесспорно, перевешивал. Вертлявая судьба, кривляясь и гримасничая, с завидным постоянством показывала свое специфическое чувство юмора.

Он всегда умудрялся выскакивать между жерновов схваток. Потрепанный, переломанный, раненый, но живой. Иначе как везением или ухмылкой провидения это не назвать. Аким не взялся бы определить, провести линию, где заканчивается закономерность и начинается случайность, слишком запутанный клубок они собой представляли. Да и зачем такие сложности? Он жив, и это прекрасно.

— Я все сделаю как надо, — спокойно, почти равнодушно обронил Аким. — Я инквизитор, — он словно пробовал слово на вкус. — Лучи никому не достанутся.

Раньше его радовали новые задания. Чем труднее, тем лучше. А сейчас? В путь так в путь.

— Официально ты по-прежнему инквизитор третьего ранга, но это для всех. Для всех посвященных в операцию ты становишься инквизитором свободного поиска с правом выбора цели по собственному усмотрению. Подчиняешься лично мне и никому больше. Ни-ко-му, — последнее слово Лазарь произнес по слогам.

— Инквизитор свободного поиска…

— …приравнивается по званию к инквизитору первого ранга. Соответствующие знаки отличия после выполнения задания. Сейчас не будем это выпячивать. Потом все будет в соответствии. Все чин чином.

Аким равнодушно кивнул. Похоже, новый статус в табели иерархии Корпуса его ничуть не обрадовал. «Настоящий инквизитор служит не за звания. Выше чин — тяжелее ответственность».

— Для тебя теперь нет правил. Запомни, до окончания выполнения задания человеческая жизнь ничего не стоит, да и твоя тоже. Больше некогда думать о том, что будет завтра. Единственная цель — выжить и собрать лучи. Не бойся ни смерти, ни боли. Страшись лишь того, что не сможешь выполнить задание. Приложи все силы и добейся результата. Помни: невозможное возможно. У нас есть небольшая фора по времени. Ждать от власти в отношении Корпуса чего-то особенного не стоит. По крайней мере не сейчас. Все демарши и неприятности еще впереди. Надо спешить, пока события не станут развиваться со скоростью пули. Также стремительно и смертоносно. Я ясно объясняю?

Поплавков коротко кивнул. Куда уж яснее.

— Насколько я понял, Костяная звезда пятиконечная, так? — спросил Аким.

— Нет, лучей у нее больше, но открыть проход можно, соединив вместе пять лучей, — уточнил Лазарь.

— Один я уже нашел случайно. Здесь информация еще о двух лучах. Где еще два? По арифметике у меня была твердая пятерка, а здесь пятерка не выходит.

На подковырку Акима Старший брат внимания не обратил. Он ответил:

— Арифметика — предмет точный. Не обманет. Все как на ладони, три плюс два — пять.

— ?..

— Гм-м, где пятый луч, мы… э-э, точно не знаем, я уже об этом говорил. — Старший брат театрально развел руки в стороны. — И так бывает. А четвертый привезут… доставят в Россию из-за границы. Кто и когда, сообщу отдельно.

— Зачем привозить? — взвился Поплавков. Хваленая инквизиторская выдержка дала трещину. — Чем дальше от нас, тем лучше.

— Нас забыли спросить. Не все однозначно, тут своя игра. Попробуй найди эти два. Будущее, каким мы боимся его представить, исподтишка становится настоящим. Нам только кажется, что мы знаем, каким будет мир в будущем. Но возникают новые опасности, появляются новые твари, какие еще совсем недавно и представить себе было трудно.

Так и не дождавшись более внятного ответа, казалось бы, на простой вопрос, Аким натолкнулся на сердитый взгляд Старшего. «В чем-то не уверен старик, — размышлял инквизитор. — Недоговаривает Старший. И ладно, пока интуиция его не подводила».

— Сложившийся расклад сил неясен. Ничего более внятного я тебе, Аким, сказать не могу. Остальное лишь догадки и косвенные предположения. Будем дуть на воду, чтобы без губ не остаться.

«Старик что-то недоговаривает. Дует на воду, значит, в свое время крепко обожглись на молоке».

Сумеет ли он справиться с поставленной задачей — собрать лучи? Поплавков не боялся погибнуть. Его страшило другое — не выполнить задание.

В свою очередь Аким смотрел на Старшего брата и видел перед собой безумно уставшего человека. Не разочаровавшегося в своем деле инквизитора, а именно уставшего. Еще один признак доверия. Лишь в присутствии равного Старший брат мог позволить снять маску человека-кремня. Захотелось сказать: «Надень быстрей обратно, пока никто не подсмотрел». Конечно, он ничего не сказал, превратившись в само внимание.

Лазарь продолжил, устало массируя виски:

— В этой кожаной папке все данные, необходимые для поисков. Читай. Запоминай. Сжигай. — Короткий кивок в сторону камина. Судя по черному невесомому пеплу без признаков золы, здесь недавно жгли бумаги. Много бумаг. Максимум сутки назад. Странно, но характерного запаха гари в кабинете не было. — Спички на столе…

Еще Старший брат сказал перед тем, как закончить аудиенцию, что лукавые ждут не дождутся, когда все лучи соберут воедино. Костяная звезда будет означать, что наступила эпоха демонов. Тогда они зальют кровью Россию.

Выйдя из кабинета начальника спецшколы, поставившего ему задачу от имени всех Старших братьев, Аким прошел по коридору, необычно пустынному в это время дня. Все куда-то неожиданно подевались. Он сел на подоконник. После разговора захотелось присесть, уткнувшись лбом в прохладное стекло. Бессонная ночь, схватка с русалками давали о себе знать. Уставшее тело требовало передышки. На память пришли завывания слепого кликуши. Вот и не верь после этого в знаки судьбы. А может, подсказки?

Сел, уставившись на памятник погибшему инквизитору, одиноко возвышавшийся во внутреннем дворе. Необычная беседа. Он анализировал и сопоставлял факты. Нередко бывает, что среди груды разрозненных и забытых фактов и наблюдений, собранных когда-то, можно найти крупицы важной информации, которые с позиции инквизитора позволят понять что-то важное, чего не понимали те, кто собирал знания в общую копилку. Все данные в небольшой кожаной папке, завязанной просмоленными лентами-тесемочками. Запомнить и сжечь. Все решено за него. Показалось, что вокруг памятника водят хоровод черные вихри… Не сводя глаз с каменной скульптуры, инквизитор впал в какое-то странное полузабытье…

Перед глазами пробежала вереница причудливых образов-воспоминаний, превращаясь в затейливый калейдоскоп. Сначала привиделись не то казарма учебного центра, не то землянки гвардейского Первого авиаотряда. Мелькали знакомые лица. Фигуры, затянутые в военные мундиры и летные кожанки. Все вразнобой спрашивали, когда же они, наконец, встретятся с ним. Эта нестройная разноголосица вносила в душу неясное смятение. Несколько лет прошло, а кажется, это было лишь вчера, так хорошо отпечатались в памяти образы военлетов. Все, что пришлось пережить им вместе. Аким одно знал точно — многие уже давно не числятся в списках живых: убиты или пропали без вести, не вернувшись с боевого вылета. Не всегда можно найти сбитый аэроплан, особенно если он рухнул объятый пламенем на вражеской территории. После отвесного штопора, заканчивавшегося ударом о землю, косточек не соберешь. Персональная могила с крестом — непозволительная роскошь на фронте…

Потом Аким оказался в дремучем берендеевском лесу, как его описывают в русских сказках. Ноги утопали во влажном мху, дорогу преграждал бурелом, будто по чаще пронесся ураган, повалив необхватные стволы деревьев. Рядом появились инквизиторы в старых изодранных красных кожанках. Прорехи зияли рваными ранами в потеках засохшей крови. Они сноровисто преодолевали поваленные стволы, ощетинившиеся острыми обломками сучьев. Кто это, Поплавков не знал, он не узнавал братьев по Корпусу, но сам оказался рядом с ними. Они изо всех сил лезли вверх по грудам поваленных деревьев. Слева и справа замелькали размытые тени, прятавшиеся в лесном сумраке. Отчетливо были видны красные угольки глаз. Инквизитор понял, что не должен отстать от ловких изодранных фигурок товарищей. Вместе с ними он должен преодолеть преграду и занять позицию. Плечом к плечу. Когда ты вместе с братьями, то и умирать легче. Продать подороже свою жизнь. Разменять по курсу, невыгодному для тварей со светящимися красными глазами.

Прямо перед глазами инквизитор увидел бешено вращающийся круг. Понемногу он начал сбавлять обороты, пока совсем не остановился, превратившись в пятиконечную звезду бледно-желтого цвета. Костяные лучи точь-в-точь были как тот, который выдрал вместе с плавником у щуки. Сейчас, когда лучи образовывали Костяную звезду, от них исходил космический холод, вытягивающий из окружающего пространства все тепло. Сердце неприятно заныло. Все тело, казалось, проморозило насквозь. Поплавков рефлекторно дернулся и пришел в себя. Тряхнул головой, прогоняя прочь наваждение. Слез с подоконника. Нечего рассиживаться. Его ждет важное задание. Пора приступать. Слово «долг» не было для него абстрактным понятием, и оно звало его вперед, определяя дальнейшую судьбу. Свой выбор он сделал, когда прапорщиком согласился стать инквизитором…

Мимо него по коридору шли два инквизитора и о чем-то оживленно беседовали. Один высокий, второй коренастый крепыш с крестообразным шрамом на лице. Разговор шел на повышенных тонах, так что Аким прекрасно слышал каждое слово.

— На прошлой неделе брали упыря, — горячился непонятно почему тот, что повыше. — Знаешь, где окопался? В Наркомате водного транспорта. Не последний человек, между прочим, заместитель начальника управления перевозок грузов речным путем. Величина по нынешним меркам.

— Перевертыш с низов дослужился до таких высот или покусал его кто-то уже на должности? — профессионально уточнил крепыш. Любая крупица чужого опыта может стать бесценной.

— Нет, он новообращенный.

— Все целы? Никого не зацепил? — инквизитор с уродливым шрамом не мог понять, почему так горячится его товарищ. Дело рядовое, но привычно «качал» информацию по максимуму. — Ты чего так перевозбудился, когда я тебя об упырях спросил.

— Самое интересное в другом. Упырь не стал ни отбиваться, ни убегать. Огромный кабинет, есть где развернуться. Как сидел за столом, так и сидел. Начал орать на секретаршу, почему пустила без доклада.

— ?!

— Да-да, матерый такой бюрок… вурдалачина. Потом, когда до него дошло, что перед ним инквизиторы, начал сулить то да се. Торговался, как торговка на базаре. Предлагал…

— …золото и брюлики, — понимающе продолжил за товарища инквизитор. — Это мы проходили. Всегда одно и то же.

— А вот и нет, — обрадовался первый. Было видно, что он рад удивить коллегу. — Упырь предлагал должность в Наркомате, обещал взять под крыло и головокружительный карьерный рост. Но это еще не все, — высокий выдержал паузу по Станиславскому. — Обещал дать рекомендацию в партию. Даже поклялся партбилетом.

— Совсем страх потерял? — удивился крепыш.

— Или шкала ценностей поменялась в обществе. А может, у кровососов с чувством собственной безопасности случился перекос. Надо узнать, откуда такая уверенность в своей безнаказанности. Сдается мне, кто-то выписывает им индульгенции.

— Представляешь, учить меня начал: мол, еще неизвестно, кто больше пользы людям приносит — он на своем посту или инквизитор на своей должности. Представляешь! Это он, упырина, на государственном посту, а я должность занимаю.

— Раньше как было? Оба понимали: или я его грохну, или он меня до последней капли осушит. А сейчас… это уже ни в какие ворота не лезет. Куда катится мир?

— Стремительно несется в светлое будущее. Сейчас в моде жесткие, расчетливые и сильные. Ты, брат, газет не читаешь?

— А чего их читать?! Только руки пачкаешь. Вот ты скажи, почему типографская краска не высыхает на бумаге.

— Попробуй почитать горячие новости через два, а лучше через три дня. Руки чистые, нервы в порядке… А лучше газеты не читать. Сплошь агитка.

Разговаривая и перебрасываясь шуточками, инквизиторы шли по коридору.

— Тошнит уже от этих… чинуш.

— Лучшее средство — два пальца в рот. И тошнота пройдет. О! Я уже стихами заговорил. Достали твари… — инквизитор со шрамом собирался что-то еще назидательно поведать брату, но они завернули за угол, и Аким перестал их слышать. Голоса в коридоре стихли.

Сознание окутывала непроницаемая мгла. Усилием воли он пытался нащупать хоть какую-то лазейку, чтобы вырваться к свету. Понять, что происходит. Где он?

«Товарищ инквизитор третьего ранга… Так ко мне обращаются? Или господин прапорщик? Кто обращается? Так товарищ или… господин? Не помню. Имя… тоже не помню». Последнее, что осталось в памяти, — яркая вспышка. За ней пришли грохот и темнота. В ушах звенело. Под черепом раздавался колокольный набат.

«Что дальше? Где я?»

Перед глазами появилась смазанная красная рожа с круглыми глазами без ресниц и запекшейся кровавой коростой вместо волос. Круглое, как блин, лицо раздвоилось.

Двухголовый урод шевелил губами. Слова долетали с опозданием, словно их разделяла пропасть:

— Оклемался, а я уж думал, отмучился, сердешный! Не молчи, Аким! Скажи что-нибудь.

— Прочь, демон! Прочь! — инквизитор попытался отмахнуться от лиц, склонившихся над ним. Они синхронно шевелили губами, произнося одни и те же слова.

Двухголовый говорил о себе во множественном лице. Все правильно, головы же две:

— Наконец-то ты пришел в себя. Думали все, здесь костьми ляжем. От батареи ничего не осталось. Одна дымящаяся воронка. Славно ты золотопогонников под орех разделал. Мы тебя так долго ждали, Аким.

— Долго ждали?

— А то! Так герои ждут медалей, как мы тебя. Думали, пришел полный… каюк. По горсти патронов на брата осталось. Левый фланг шрапнелью выкосило. Если бы их благородия контратаковали, одна надежда на штыки и приклады. Ну да сам знаешь, чего объяснять.

— Зачем на пулеметы в лоб поперли. Под огнем колючку в полный рост не преодолеть. Совсем ополоумели.

— Комиссар приказал. Сказал, беляки дрогнут и побегут.

Красномордые тряхнули флягой прямо у лица еще не оклемавшегося после контузии инквизитора:

— Хлебнем. Отметим победу. Помянем погибших.

«Январь, март, июнь… какой сейчас месяц?» Инквизитор пытался понять, куда его занесла нелегкая. Провел рукой по земле. Сухая земля, утоптанная до твердости камня. Не зима. Запах гари и жареного мяса щекотал ноздри. Он глубоко вздохнул и сделал вялую попытку пошевелиться. Не получилось. Тело не хотело повиноваться. Оно хотело лежать.

— Твою дивизию, товарищ Поплавков! — громыхнуло сверху. — Хорош лежать! Подъем. — Сильные руки ухватили его под мышки и одним рывком подняли с земли.

— Хватит, сука! Ты кто? Не ори ты так, в голове гудит, сил нету.

— Ай-яй-яй! Как нехорошо. Видать, крепко тебя зацепило. Это контузия. Пройдет.

Красномордый перестал двоиться и оказался крепким мужиком с обожженным лицом. Он был одет в полевую форму, туго перепоясан крест-накрест ремнями мундира. Командир 6-го революционного полка товарищ Миронов. Только вчера Аким прибыл к нему в часть для оказания помощи в прорыве деникинских позиций. Полк безнадежно увяз в позиционной войне. Приказ был один — только вперед, не считаясь с потерями. Батарея на господствующей высоте ставила точку на любой атаке красноармейцев, засыпая атакующих шрапнелью. Высота — ключ к вражеской обороне.

Ночью Поплавков проник в расположение вражеских артиллеристов, тишком перерезав часовых. Без шума и пыли. Опасно действовать в одиночку, но жизнь скучна без риска, тем более в себе инквизитор был уверен. Брать кого-то с собой в прикрытие — лишний риск. Не было у него уверенности в красноармейцах, тупо прущих напролом в самоубийственные атаки под пение «Интернационала». Хоть убей, не было.

Накладные подрывные заряды Аким заложил между снарядными ящиками в блиндаже, оборудованном под артиллерийский склад. Химический детонатор должен был дать инквизитору время на отступление. Подрыв деникинской батареи должен был стать сигналом к общему наступлению полка. Дальше что-то пошло не так Детонатор сработал раньше, чем рассчитывал Поплавков. Он почти успел отползти на безопасное расстояние от эпицентра взрыва. Чуть-чуть не хватило. Вспышка, сопровождаемая грохотом, словно разверзлись небеса, и темнота…

Победу отметили дрянным спиртом, а не чаем. Хорошо! Спиртягу разбавили чуть-чуть водой в помятом солдатском котелке, снятом с ближайшего убитого.

Мимо них провели еле-еле переставляющего босые ноги пленного оборотня. Рослого поручика, обмотанного колючей проволокой, конвоировали четверо чекистов из заградительного отряда. Сразу видно, схватили перевертыша. Проволоку обмотали вокруг тела, пропустив один виток петлей вокруг шеи. Задумает офицер сделать резкое движение — сам себя удавит. Шипы глубоко врезались в тело, продрав мундир. В тех местах, где они впились, набухали темные пятна крови. Никого такая картина уже давно не могла удивить. Жалость на Гражданской войне давно была отброшена и растоптана за ненадобностью. Допросят — и в расход.

Из глубокой рваной раны на лбу, рассеченном рукояткой нагана, сочилась кровь, заливая глаза. Кровь, попавшую на губы, офицер хищно слизывал. Сросшиеся на переносице брови, показное отношение к боли, презрительные взгляды, которые он бросал на конвой, не оставляли сомнения: оборотень уверен в своих силах. На что-то или кого-то надеется?

— Помочь? — предложил свою помощь инквизитор.

— Сами справимся, — коротко ответил высокий блондин, похоже, старший чекистского конвоя. — Никуда не денется.

— Это тебе не чужую кровь дуть, — крикнул им вслед краском, оторвавшись от котелка со спиртом. — Все, вышло твое время, золотопогонник.

Ординарец командира полка, красноармеец в драной шинели, погрозил кулаком вслед конвоирам и офицеру и в сердцах выругался:

— Ужо попили нашей крови. Отбегался, офицеришка. Теперича тебе кровяку наши молодцы пустят. Захлебнешься, ирод.

Инквизитор с командиром полка допили спирт, помянув погибших. Помолчали и разошлись. Красный командир Миронов со своим полком — дальше очищать Крым, а Поплавков отправился в направлении, прямо противоположном линии фронта. Было у него одно незаконченное дело. Короче, разошлись пути-дорожки.

В последние дни своего нахождения в действующей армии Аким не видел особой разницы между своей службой и примитивным смертоубийством. Его готовили для других акций, но приказы не обсуждаются. Использовать инквизитора для участия в боях — сродни заколачиванию телескопом гвоздей. Конечно, забить по самую шляпку можно, но оптический прибор предназначен для другого. Инквизитор — штучная работа, предназначенная для выполнения других, более специфических задач. Ну да ладно, Старшим братьям по Корпусу виднее. Приказы не обсуждаются…

В следующий раз судьба свела инквизитора с оборотнем в погонах уже при иных, весьма неожиданных обстоятельствах. Далеко от передовой и уже в Петрограде… Официального представителя Корпуса пригласили, чтобы он проконсультировал: маньяк здесь орудовал или же здесь творились делишки по инквизиторской части.

Раньше с вампирами в Петрограде было чересчур много проблем. Слишком легко затеряться в большом городе. С немалым трудом, но их решили. Во время Первой мировой войны их гнездовья подчистили. Военное время обязывает к наведению порядка. Тем более столица, как ни крути. А после революции твари снова потянулись в крупные города на запах гемоглобина. Во время потрясений кровь людская текла полноводной рекой.

Дежурному по Корпусу позвонили из ЧК и попросили кого-нибудь отрядить на осмотр места преступления для консультации. Попросили, а не приказали. Аким, узнав об этом, сам вызвался. Дежурный не возражал. Дел и так у всех хватало. Хочет на вызов, значит, так надо. Езжай. Адрес запишешь? Ну как знаешь.

Бесцеремонно протолкнувшись сквозь гудящую толпу зевак, Поплавков подошел к группе милиционеров, допрашивавших единственного свидетеля — корреспондента газеты «Вече». Тот размахивал руками, как ветряная мельница, и без умолку тараторил, словно взбесившийся патефон.

— Вы куда прете, гражданин? — вскинулся один из милиционеров. — Сюда нельзя.

— Мне можно, — Аким вытащил из кармана номерной инквизиторский жетон на цепочке и сунул его под нос ретивому стражу правопорядка. Сегодня на нем не было привычной красной кожанки. — Мне везде можно.

Милиционеры одновременно козырнули, вытягиваясь в струнку. Своим внешним видом они признавали его старшинство и готовность к сотрудничеству.

Единственный живой свидетель оказался мужчиной в дорогом, но изрядно помятом костюме-тройке, с блуждающим взглядом расфокусированных глаз. Он продолжал безостановочно тараторить:

— Это, значит, раз! Со стены — прыг! Голова — хрясь. Эт-та, значит, в подвал — скок. Дверь в щепы. Я закричал: «Караул!» Вы приехали быстро.

Верхняя губа и ноздри измазаны чем-то белым.

— Кокаином давно балуетесь? — бесцеремонно перебил его Аким. Надо было прервать словесный поток и начать задавать вопросы. — На марафет давно подсели?

— Это к делу не относится, — вскинулся свидетель.

— Отвечать коротко и ясно, — змеиным шепотом посоветовал Поплавков. — Ничего лишнего.

— Мне доктор прописал от мигрени, — заюлил мужчина. Его взгляд остановился на жетоне, который инквизитор крутил за цепочку, наматывая на палец. Серебристый пропеллер с угрожающим звуком резал воздух.

— Как здесь оказались?

— На минутку заскочил в подворотню, э-э, принять лекарство.

— И?! — подбодрил инквизитор.

— Принял. Точно ангелы по душе голыми пяточками пробежали, как эта страхолюдина голову мужику оторвала и в подвал… а может, улетела? Точно не помню. Нет, в подвал утекла…

Изуродованное тело лежало под дерюгой, принесенной дворником-татарином. Грубая ткань пропиталась кровью. Рядом с трупом образовалась темная лужа.

Чекисты, приехавшие раньше инквизитора на вызов, составляли протокол осмотра места происшествия в ателье по пошиву одежды, заняв его под временный штаб опергруппы. На беду хозяина пошивочной конторы, она имела черный выход в подворотню, где произошло преступление.

Протокол осмотра происшествия составлял тот самый поручик, которого Поплавков последний раз видел под конвоем и туго замотанным в петли колючей проволоки. Сейчас он возглавлял оперативную группу чекистов. По тому, как бывший поручик покрикивал на милиционеров и раздавал указания подручным, было видно, что он был здесь за старшего. И трех месяцев не прошло, как в плен попал.

Похоже, в ЧК не собирались разбрасываться ценными специалистами узкого профиля. В каждом ведомстве своя кадровая политика.

— Здравия желаю, — наигранно весело поздоровался чекист, но руку подавать не стал, попридержал. Знал, что ответного рукопожатия не будет. Зачем конфузиться. — Я тут все осмотрел, эта кутерьма по вашей части будет. Зря нас вызвали.

— Откуда такая уверенность, — Аким едва сдерживался, чтобы не вцепиться оборотню в горло.

— Нюхом чую, — оборотень глубоко втянул воздух, раздув крылья аристократического носа. — Кровосос здесь отметился. Голодный был, вот и не сдержался.

— Может, подскажешь, где искать?

— Э-э, нет. Сам землю носом рой. Кто из нас инквизитор, ты или я? — экс-поручик издевательски хохотнул. — А знаешь, как я стал оборотнем? — не дожидаясь ответа, чекист с жаром продолжил: — Меня в ночной рукопашной комиссар укусил перед тем, как я краснопузому штык в грудину вогнал. Молчишь, то-то же. Сам-то кому служишь?! Разве не новой власти? Мы оба любим убивать, так какая между нами разница? Возомнил себя рыцарем без страха и упрека? Чем ты лучше нас?

— Я убью тебя, вот и вся разница!

Действительно, чем он лучше тех же самых чекистов? Если так и дальше пойдет, то все различия будут заключаться лишь в цвете курток. У них — черные, у инквизиторов — красные. Чем он от них отличается, если так же кромсает людей? Ах да, тем и отличается, что те люди призвали под свои знамена нечисть. Заключили договор с тварями, поставив тем самым себя вне закона Божьего и людского.

Аким поймал себя на мысли, что думает не о том. Хватит философствовать. Абстрактные размышления — зарядка для ума. Это вольность, позволительная для гражданского. Расхолаживает. Делает тебя слабее. Истончается потихоньку уверенность в себе, в правоте дела, которому служишь. Он слеплен из другого теста.

— Смотрю, ты к людям в услужение подался. Запугали волчка, — презрительно произнес Поплавков. — Стыдно так опускаться!

— Служу не за страх, а за кровь. Большевистскую кровь, — с вызовом ответил оборотень. Он впился взглядом в лицо инквизитора, ожидая ответной реакции и, похоже, надеясь спровоцировать на ответный шаг. Бывший офицер весь напрягся, напоминая змею, изготовившуюся к броску. Так сжатая до предела пружина готова со всей силой распрямиться в любой момент.

— В самом деле или прямом смысле слова? — как ни в чем не бывало поинтересовался инквизитор. Не время и не место затевать свару с оборотнем. Численный перевес на стороне чекистов. Парни тертые и бывалые. Видно по ухваткам и цепким взглядам. Не будут разбираться, что перед ними инквизитор. Оперативники, одним словом. В схватке нет времени на обдумывания. Потеряешь драгоценные секунды, цена которым — жизнь. Бей, топчи, вяжи. Разбираться будут позже. Тем более круговую поруку никто не отменял. Она особенно развита в обособленных от других, закрытых организациях, больше напоминающих кланы или секты. Чекисты как раз принадлежали к такой — ордену меченосцев, охранному отряду партии коммунистов.

— А сам-то как думаешь? — вопросом на вопрос ответил чекист. Он уже понял, что Аким не будет ничего делать. Могучее тело, затянутое в черную форму, расслабилось. Он повелительным жестом указал чекистам на дверь. Подчиненные беспрекословно повиновались. Последний выходящий аккуратно придержал дверь на тугой пружине, чтобы не хлопнула.

— Не боишься, что твои же новые товарищи отправят тебя в штаб к Духонину (выражение «отправить в штаб к Духонину» появилось во время Гражданской войны в России, означало «убить», «расстрелять»), — подковырнул инквизитор. Он знал, куда надо давить, чтобы сделать больно. — Сам понимать должен, это просто вопрос времени. Сегодня ты нужен. Завтра к стенке прислонят.

— Шалишь! Никакие они мне не товарищи, — вскинулся оборотень. Слова инквизитора задели за живое. — Скорее соратники. Временные попутчики. Точнее сказать, коллеги по ремеслу, но никак не товарищи. Еще скажи единомышленники.

— Скажу… совсем страх потерял! Не боишься вот так мне все говорить.

— А кому ты расскажешь, — злорадно улыбнулся чекист. — Кто поверит сейчас бредням инквизитора. Дуете на воду, чтобы губы на молоке не обжечь. Тень на плетень наводите. Сейчас другие времена настали. Вот так! — чекист кого-то копировал или передразнивал? Не понять. Неожиданно он заговорщицки подмигнул Акиму, словно старому приятелю. — А я помню тебя по Гатчине. Ты ж летчик из авиаотряда. Показательные полеты в шестнадцатом году. Ты в небе воздушный бой демонстрировал, а потом еще вас орденами наградили. Я юнкером в карауле стоял у трибун с почетными гостями. Честно признаюсь, тогда мечтал быть похожим на таких, как ты. Вижу, не помнишь. Забыл. Хотя все только на вас и смотрели. А то, что присяга дается один раз, тоже забыл? Говоришь, я людям служу, а ты сам-то кому служишь? Забыл, как государю на верность присягал, господин прапорщик?

Он довольно смотрел, как лицо Акима сначала побледнело, а потом стало наливаться дурной кровью. Крыть было нечем. Уделал его оборотень. И ведь, что ни скажи, все равно выходит, что тот будет прав.

Поплавков словно со стороны увидел себя: руки сжаты в кулаки, лицо и глаза побелели…

— Зря ты к ним подался, — неожиданно доверительно произнес инквизитор. — Ушел бы за кордон. Для тебя плевое дело, — он понизил голос. — У них же руки по локоть в крови. Ты же офицер… гвардеец.

— Я крови не боюсь, — зло ощерился оборотень. — И смерти не боюсь, хотя у меня теперь нет души, как ты знаешь.

— А захлебнуться не боишься?

— Выплыву. Не впервой, — сказал как припечатал. Он тоже перешел на шепот. — Знаешь, сколько краснопузых я лично пустил в расход, служа в ЧК. Мне о таком и мечтать не приходилось, когда я служил у Деникина. Раньше надо было самому добровольно переметнуться. Помочь им жрать друг друга. Глядишь, может, все по-другому бы и сложилось.

Что «сложилось бы по-другому», понятно было без объяснений. С мотивами службы у чекистов тоже.

— Мы созданы быть разными. Никто! Слышишь, никто не вправе нас судить. Ты думаешь, у нас нет права жить? Нет, ты в этом уверен, — продолжил бывший поручик, а ныне чекист. Черная кожанка обтягивала мощный торс, как литая, подогнанная по фигуре. Ни единой складочки. Прямая осанка, как у человека, гордившегося тем, что он военный. Гвардейского офицера, даже бывшего, за версту видно. Порода.

— Разве это жизнь? — пожал плечами Поплавков. — Пошел людям служить. У чекистов на подхвате. На побегушках.

— Тебе этого не понять, — оборотень, вместо того чтобы озлиться, весело скалился в улыбке, показывая идеально белые зубы. — Поболтал бы еще с тобой, но… пора. Служба. Честь имею. — Коротко кивнув, бывший белогвардеец, а ныне чекист, довольный собой, встал из-за стола, за которым писал протокол осмотра, и направился к выходу из ателье. Последнее слово осталось за ним. На прощание бросил: — Прощайте, товарищ инквизитор третьего ранга, еще увидимся.

— Я в этом даже не сомневаюсь, — ответил Аким. — До скорой встречи.

Уже стоя в дверях, перевертыш громко произнес:

— Смотри, краснокожий, неприятности всегда ближе, чем ты думаешь. — Сказал и вышел на улицу, громко хлопнув дверью.

Предупреждение или угроза? Разберемся.

Повторный осмотр инквизитором места кровавого убийства ничего не дал. Вампир быстро «осушил» жертву и исчез, не оставив следов. Ни одной зацепки. Новые показания свидетеля под кайфом никакой ясности не внесли. Теперь он утверждал, что убийца скрылся в водосточной трубе. Белое пятно под носом стало больше. Кокаинист даром времени не терял, снимая стресс доступными средствами. Очередной висяк. Поплавков так и написал в отчете. Закончив с официальной писаниной, Аким получил документы, удостоверяющие его личность как топографа, и отправился в дальнюю губернию заниматься топосъемкой, а заодно продолжать выполнять задание Старшего брата Лазаря.