Инобытие: жизнь по ту сторону смерти

Почти-смерть

Цитата, вынесенная в эпиграф этой главы, принадлежит выдающемуся ученому, классику мировой космонавтики, Герою Социалистического Труда, лауреату Ленинских премий, академику Российской академии наук и Международной академии космонавтики и т. п. Борису Викторовичу Раушенбаху, возвращенному к жизни реаниматологами через несколько минут после того, как его сердце перестало биться. Ситуация хорошо известна, она носит название клинической смерти, то есть смерти, которую удалось побороть до того момента, когда обрывается серебряная нить и путь обратно в земную жизнь уже невозможен.

В этой и последующей главах о клинической и биологической (окончательной) смерти будет рассказано довольно подробно, но перед этим хотелось бы обратить внимание на одну принципиально важную проблему.

Уже много веков человечество старается достоверно опровергнуть концепцию, господствующую в современной науке и обществе. Суть ее состоит в том, что разум человека и весь его неповторимый внутренний мир: мысли, чувства, образы, сны, идеи, концепции и т. д., являются результатом электрохимической активности мозга. При подобной позиции естественно, что со смертью тела и, соответственно, мозга существование личности прекращается, и говорить о какой-либо вероятности ее посмертного выживания совершенно абсурдно. До сих пор эта концепция решительно отбрасывала всякую мысль о существовании жизни после смерти.

В то же время альтернативная позиция, собравшая к настоящему времени огромное число безупречных доказательств, утверждает, что сознание и разум не порождаются мозгом. Это утверждение, вероятно, многим покажется диким, но впервые ее высказал еще в пятом веке до н. э. Гераклит Эфеский, полагавший, что “сила мышления находится вне тела”. В начале прошлого века подобную уверенность в независимости разума и сознания от мозга обосновал Шри Ауробиндо Гхош (1992)[30].

“Внутри нас находится целый ряд вибрационных узлов, или центров сознания, каждому из которых соответствует один специфический вид вибраций, — писал он. — Ум — лишь один из этих центров, один вид вибрации, только одна форма сознания, хотя он и стремится занять первое место… Эти центры, называемые в Индии чакрами, находятся не в нашем физическом теле, а в другом измерении, хотя концентрация в них бывает столь интенсивна, что у нас возникает острое локализованное физическое ощущение”.

И далее:

“Не только наши ментальные вибрации приходят извне прежде, чем они войдут в наши центры, но все приходит извне: вибрации желания, вибрации радости, вибрации воли и т. д. Все наше существо сверху донизу — это воспринимающая станция. Поистине, это не мы думаем, изъявляем волю или действуем, но мысль, воля, побуждение и действие являются в нас. Поэтому говорить: “Я мыслю, — следовательно, я существую”, значит уподобиться ребенку, который думает, что диктор или оркестр спрятаны в телевизоре, что телевизор — это мыслящий орган”.

Лауреат нобелевской премии Анри Бергсон считает мозг ни чем иным как подобием телефонной станции, его роль сводится к выдаче сообщения или выяснению его. Он ничего не прибавляет к тому, что получает. Даже своим строением мозг доказывает, что его функция — превращение чужого раздражителя в хорошо выбранную реакцию. Данная точка зрения подтверждена многими исследователями, в частности нобелевским лауреатом, нейрофизиологом сэром Джоном Экклзом (Eccles, 1984)[31].

Здесь можно было бы привести мнения многих выдающихся ученых современности, подтверждающих объективность этой теории. Ну, например… Недавно Карл Прибрам, возглавляющий Центр исследования мозга и информационных наук Редфордского университета и физик Дэвид Бом, являющийся почетным профессором теоретической физики Лондонского университета, представили доказательства того, что сознание есть нечто большее, чем просто результат деятельности головного мозга. Сознание, говорят они, есть продолжение другой более обширной реальности, включающей мозг.

Я полностью уверен, что материалы, представленные в этой книге, без сомнения, подтвердят выводы о возможности существования сознания человека независимо от его умершего мозга.

Список крупных исследователей, считающих, что сознание может существовать независимо от тела, можно было бы легко продолжить. Но прежде чем перейти к другим вопросам, хотелось бы упомянуть об исследованиях, проводимых в одном из ведущих университетов мира — Принстоне. Я имею в виду программу, называемую “Технические исследования аномалий (ТИАП)”, начавшуюся в 1979 году под руководством Роберта Дж. Джана, профессора в области аэрокосмических исследований. В книге “Границы реальности. Роль сознания в материальном мире”, подводящей итог работ за первые 15 лет, ученые, среди прочих нетрадиционных результатов, пришли к выводу, что, вопреки общепринятому мнению, человеческое сознание/разум не являются такими же осязаемыми физическими объектами, как мозг. Они не ограничены физическим телом и не зависят от него полностью. Сознание/разум представляют скорее некий процесс, черпающий информацию из пространства, а ум ее обрабатывает, превращая в реакции, позволяющие человеку взаимодействовать с его окружением.

Свидетельств существования сознания во время клинической смерти, когда мозг уже полностью прекратил свою биохимическую активность и его смерть была зафиксирована приборами, существует множество. Они будут приведены далее, но один, показательный, на мой взгляд, случай хотелось бы привести сейчас. Он произошел с Пэм Рейнольдс (Sabom, 1998), у которой возникло вздутие мозговой артерии вследствие внутрисосудистого гемолиза. Для лечения артерии пришлось полностью откачать всю кровь из ее головного мозга. Поскольку при отсутствии снабжения кислородом мозг быстро умирает, на время проведения операции его пришлось заморозить. Понятно, что все жизненные показатели в этом случае полностью отсутствовали, мозг был полностью “выключен”. Но все же, придя в себя, пациентка утверждала, что ее сознание продолжало работать, она дала убедительные доказательства этого утверждения и даже подробно описала медицинские инструменты, использовавшиеся во время операции.

Очевидно, что свидетельства, представленные в предшествующей части этой книги, в том числе: опыт вне тела, ясновидение, инструментальные транскоммуникации с умершими, общение с ними через медиумов, факты материализации и др., также подтверждают тот становящийся все более очевидным факт, что наше сознание переживает физическую смерть. Оно бессмертно!

Обычно в случае смерти пациента чаще всего современная медицина ограничивает разумную продолжительность реабилитационных мероприятий 5–8 минутами, в течение которых прекращаются “три биения жизни”: работа сердца, дыхание и кровообращение. За пределами этого промежутка, или, в исключительных случаях, чуть дольше (до 15–20 минут), у умирающего наступают необратимые изменения мозга, утеря части интеллекта, и дальнейшие реанимационные мероприятия считаются бессмысленными. Но все же, несмотря на столь короткий отпущенный им миг, умирающие успевают заглянуть в недоступный большинству живущих потусторонний мир и в дальнейшем некоторые из них могут рассказать об увиденном.

“Рассказать”, однако, сказано слишком решительно. Прежде всего, только небольшая часть “вернувшихся” (у разных авторов цифры колеблются от 18 до 60 %) действительно рассказывает исследователям о своих потусторонних впечатлениях. Объясняя это явление, исследователи считают, что околосмертные переживания испытывают лишь те, кто действительно умер и находился в состоянии клинической смерти сравнительно долго. Те, кто только приблизился к смерти, этого опыта не получают.

Кроме этой гипотезы есть и другие предположения, ее не исключающие. Одним из них является то, что происшедшее находится за пределами жизненного опыта пациента, и это тоже затрудняет адекватное описание увиденного. Оно воспринимается как сон и так же быстро исчезает из памяти. К этому нужно добавить то, что пациентам приходится описывать увиденное при помощи совершенно не годящегося для этого земного трехмерного языка. Среди пытающихся рассказать о своих переживаниях довольно часты признания, подобные признанию одного из возвращенных к жизни после физической смерти: “…правда мои слова — это все не то; на самом деле это невозможно объяснить словами… Я не в состоянии описать этого, это нельзя сравнить ни с чем существующим на земле. Понятия, которые я использую для описания пережитого, весьма далеки от того, что я чувствовал в действительности, но это все, что я могу”.

Эти трудности, естественно, усложняют процесс интервьюирования, но они не принципиальны, поскольку уже сегодня количество рассказов об околосмертных переживаниях превысило несколько десятков тысяч, что позволяет составить достаточно адекватное представление об ощущениях человека в начальные фазы смерти.

Несколько десятилетий назад обнародование первых результатов этого опыта вызвало в обществе мировоззренческий шок, бурные эмоции и сопротивление многих ученых, прежде всего медиков. Борьба мнений продолжалась довольно долго, но сегодня это сопротивление почти угасло. Зигмунд Фрейд по подобным поводам писал, что наше “эго” нуждается в определенном времени, чтобы проделать интеллектуальную работу по преодолению сомнений, и считал подобные ситуации проявлением массовой психологии.

Публичное внимание к этой теме вызвала книга Раймонда Моуди (1983), обобщившая интервью, взятые автором у 150 пациентов, переживших клиническую смерть.

“Я думаю, что мы достигли некоторой переходной эры, — сказала об этой книге танатолог, профессор Элизабет Кублер Росс. — Мы должны иметь смелость открывать новые двери и не исключать возможности того, что современные научные методы перестали соответствовать новым направлениям исследований. Я думаю, что эта книга откроет двери для людей с открытым сознанием и даст им уверенность и смелость в разработке новых проблем. Они увидят, что данная публикация доктора Моуди вполне достоверна, так как она написана искренним и честным исследователем. Полученные данные подтверждают ся моими собственными исследованиями и высказываниями других вполне авторитетных ученых и представителей духовенства, которые имеют смелость исследовать эту новую область в надежде помочь тем, кто хочет знать, а не просто верить”.

После издания первой книги Раймонда Моуди кардиолог, доктор Михаэль Сабом, не верящий в жизнь после смерти и, соответственно, с недоверием относящийся к выводам Моуди, провел собственное систематическое анкетирование среди персонала реанимационной службы во Флориде и 116 больных, переживших клиническую смерть. Результаты проверки, затеянной Сабомом для доказательного опровержения данных Моуди, напротив, полностью подтвердили их, и впоследствии Сабом стал одним из самых увлеченных исследователей феномена околосмертного опыта (Near Deaty Experience, или NDE). Более того, его инициативе обязано образование в 1981 году Международной ассоциации по изучению NDE.

Коллега Сабома профессор Кеннет Ринг снарядил целую экспедицию, собравшую и тщательно проанализировавшую 102 случая клинической смерти в клиниках штата Коннектикут. Полученные результаты, так же, как и в нервом случае, подтвердили полученные ранее описания NDE и, кроме того, позволили установить важный факт, что околосмертный опыт не связан с какой-либо патологией, галлюцинация и интоксикация, вызванные лекарствами, здесь непричем.

Исследованиями доктора Ринга было установлено, что 60 % пациентов, испытавших клиническую смерть, говорили о непередаваемом чувстве покоя, 37 % помнили, что они выходили из своего материального тела и парили над ним, 23 % входили в некий тоннель и перемещались в нем в направлении к яркому свету, 8 % утверждали, что они встречались с ранее умершими родственниками. При этом эти переживания пациентов не зависят от их религиозных предпочтений и полностью совпадают, будь они, как пишет сам Ринг, из США, Европы или Бурунди. В последующем Ринг опубликовал монографию В направлении точки омега: в поисках значений переживаний на пороге смерти” (Ring К., 1982; 1984). Доктора Карлис Осис и Эрдендур Харальдсон (Osis К., Haraldson М., 1977) в 1959–1969 гг. сумели проанализировать 640 случаев NDE и в дальнейшем еще 1004 случая. Полученные ими результаты также оказались довольно близкими к описанным Моуди.

Другой исследователь, доктор Фред Шумахер, руководивший исследованиями сердечно-сосудистых заболеваний в госпитале Денвера, к 1981 году собрал истории болезней и медицинские карты 2300 пациентов, спасенных от смерти. Оказалось, что у них более чем в 60 % случаев клиническая смерть сопровождалась переживаниями, сходными с описанными Моуди, Рингом, Осисом, Сабомом и другими исследователями.

Педиатр доктор Мелвин Морс (1990, 1995) в течение десяти лет собирал и анализировал данные о околосмертных переживаниях детей, испытавших остановку сердца. Он изучил около десяти тысяч историй болезней, опрашивая лично каждого спасенного ребенка. Его выводы подтвердили, что у детей, которые, в отличие от взрослых, не связаны религиозными и культурными традициями, видения во время клинической смерти совершенно аналогичны видениям взрослых.

Одним из очередных сообщений, подтвердивших выводы Моуди, стала статья в авторитетном медицинском журнале “Ланцет” (The Lanzet) о работах бригады медиков в Рийенстэйтском госпитале (Нидерланды) под руководством доктора Иима ван Ломмеля, опросивших по особой методике 344 человека в возрасте от 26 до 92 лет непосредственно после их возвращения к жизни. Результаты показали, что 18 % из них имели NDE. Было доказано, что хаотическая активность умирающего мозга, а также вызванные лекарствами галлюцинации или нарушения биохимического равновесия не могут объяснить эти переживания, имеющие яркий и осмысленный характер.

Нельзя не сказать о том, что в 1987 году Моуди издал новую книгу — “Размышления о жизни после жизни”, а в 1988 году он подытожил свой уже 22-летний опыт в книге “Свет издалека”. Первая из названных книг в русском переводе была издана только в 1996 году, вторая не переведена до сих пор.

Чрезвычайно интересно и показательно следующее примечание редактора, подготовившего к изданию книги “Жизнь до жизни” и “Жизнь после жизни”:

“Позвольте поделиться с вами личным опытом переживания клинической смерти. Редактору этой книги в 1981 году довелось во время операции побывать у описанной доктором Моуди черты. Тогда об этой книге я ничего не знала. и никаких “навеянных” ею впечатлений быть просто не могло. Добавим еще и атеистическое, типичное для нашего времени воспитание.

После 22 февраля 1981 года мое мировоззрение измени лось навсегда. И дело не в том. что мои переживания в некоторых деталях очень точно совпали с описанными в прочитанной вами книге. Самое важное — изменившийся подход к жизни и смерти. Смерть, по моему глубокому убеждению, — это самое радостное событие, которое ждет каждого из нас, не конец, но начало нового уровня развития сущности, что вовсе не значит, что к ней нужно стремиться”.

Несмотря на разнообразие интеллектов, возрастов, вероисповеданий, жизненных опытов, различие полов, рас и прочая и прочая, свидетельства об околосмертных переживаниях имеют поразительное сходство. Их типизация позволила Моуди выделить около пятнадцати общих элементов NDE, Сабом насчитывает их порядка десяти.

Поскольку трудно вообразить что-либо более субъективное, персональное и интимное, чем смерть, типизацию, предложенную Моуди, равно как и типизацию Сабома, не следует считать константными. Их нужно рассматривать как основополагающие схемы, оставляющие простор для возможных дополнений.

Эти модели в целом включают в себя следующие элементы:

В момент смерти все страдания исчезают, и пациент слышит констатацию врача или кого-то из присутствующих о своей смерти. Он слышит непривычный вибрирующий шум, жужжание или громкий звон. Некоторые говорят о громком щелканье, реве, стуках, шуме ветра, колокольном звоне, иногда о музыке, величественной и прекрасной.

Человек, умерший после полостной операции и почти двадцать минут находящийся в состоянии клинической смерти, вспоминает: “Внутри головы… очень жужжало. Это было очень неприятно… Этот шум я никогда не забуду”.

Большинство чувствует, что движется, чаще всего с большой скоростью, через что-то, напоминающее тоннель. При его описании люди пользуются различной терминологией: колодец, долина, пещера, темное пространство и др., но ближе всего этому воспоминанию соответствует понятие тоннеля. Известный медиум и целитель Бетти Шайн считает эти тоннели энергетическими воронками, которые выносят умершего из одной реальности в другую (Бетти Шайн. 2003). В конце тоннеля обычно виден яркий, но неослепляющий свет, воспоминания о котором присутствуют практически во всех свидетельствах. Свет этот является главным ориентиром и кажущейся целью движения.

Моуди в своем исследовании приводит много примеров подобных воспоминаний:

“Мне казалось, что я прохожу по глубокой и очень темной долине. Темнота была настолько густой, что я ничего не видел — но это было самое прекрасное и беззаботное состояние, какое только можно представить”.

“Я слышал звенящий шум, напоминающий звуки: бррррнннн — бррррнннн бррррнннг. Звук был очень ритмичным. Затем я двигался через длинное темное пространство. Оно было похоже на канализационную трубу или что то подобное. Я не могу точно описать”.

“Первое, что случилось — и очень быстро, — я попал в черный мрачный вакуум. Несся с большой скоростью. Мне кажется, что я мог сравнить это пространство с тоннелем”.

В конце тоннеля умерший видит яркий свет, от которого исходит ощущение любви, покоя и защищенности. Затем человек ощущает себя вне своего тела, наблюдающим за событиями, связанными с его смертью. Обычно он плавает под потолком или рядом с кроватью, где происходит в это время обычная для срочной реанимации суета.

“Год назад, — рассказывает одна женщина, — я попала в больницу. У меня была болезнь сердца. Я проснулась от сильной боли в груди. Мне было неудобно лежать, но когда я повернулась, мое сердце перестало биться. Какой-то миг я слышала, как кричали сестры. Пока они шумели, я почувствовала, как я отделилась от тела, проскользнула между матрасом и перилами кровати — и, похоже, что я на самом деле прошла сквозь перила кровати на пол. Потом я стала медленно подниматься. Я видела, как еще одна сестра прибежала в комнату. Их было человек двенадцать. Пригласили моего врача… Я парила под самым потолком и смотрела вниз. Я чувствовала себя кусочком бумаги, брошенной кем то под потолок. Сверху я наблюдала, как меня пытаются оживить. Мое тело лежало вытянувшись на кровати, я хорошо это видела, все стояли вокруг него. Одна из сестер сказала: “Боже мой! Она умерла. Другая сестра склонилась надо мной и делала мне искусственное дыхание рот в рот. Я смотрела на ее затылок. Я никогда не забуду ее волосы, они были коротко подстрижены. Я видела, как вкатили аппарат и закрепили на груди тела его электроды. После электрошока я видела, как мое тело подпрыгнуло, слышала, как трещали в нем кости. Это было просто ужасно. Видя, как они трут мне руки и ноги, я думала: “Зачем они это делают, ведь мне хорошо”.

В дальнейшем, с ощущениями потери своего привычного тела и невозможностью контактировать с окружающими, связан ряд неприятных переживаний, прежде всего это чувства изолированности, острого одиночества, часто страха. Личность как бы отрезана от себе подобных.

“Я был просто поражен, — вспоминает один из пациентов. — Я не мог поверить, что это случилось. Я совершенно не был озабочен или обеспокоен мыслями вроде “О! Я умер, мои родители потеряли меня, какое это горе для них. Я никогда больше их не увижу”. Ни о чем таком я не думал. Все это время я сознавал свое полное, абсолютное одиночество, как будто я был гостем из другого мира. Все связи оборвались”.

“Я не мог что-либо трогать или передвигать, не мог контактировать с кем либо из окружавших меня людей. Это было ощущение страха и одиночества, ощущение полной изоляции”.

В этой ситуации у умершего, уже покинувшего свое тело, зачастую возникает отчуждение от него.

“Я даже не знал, что я так выгляжу. Я привык видеть себя только на фотографиях или в зеркале… Но вдруг оказалось, что я… был совсем другим… Мне понадобилось несколько минут, чтобы узнать себя”.

Одна женщина, которая умерла от сердечного приступа и чувствовала, что покидает свое тело, говорит:

“Я совсем не смотрела назад, на свое тело. Я знала, что оно там, и я могла бы его видеть, если бы захотела. Но я не хотела смотреть, нисколько потому, что мое внимание теперь было обращено к иному миру”.

Однако такая реакция встречается не у всех. У некоторых людей, уже вышедших из своего тела, возникает странная привязанность к нему, вплоть до того, что они сопротивляются стремлению души начать движение к своей духовной обители. Они стремятся все время находиться рядом со своим прежним телом и не успокаиваются до самых похорон.

Все же, несмотря на ощущения безусловной любви, понимания и покоя, довольно заметная часть умерших чувствует, что они должны снова вернуться к физической жизни, где остались их маленькие дети, важные и незаконченные дела, преданно любимые ими люди.

“Я бы осталась здесь, — вспоминает одна женщина, — но потом вспомнила о моих детях и муже. Теперь мне трудно изложить эту часть моего опыта. Когда я переживала эти удивительные ощущения в присутствии света, я действительно не хотела возвращаться. Но я всерьез подумала о своей ответственности, о моих обязанностях по отношению к семье. Так что я решила постараться вернуться обратно”.

Но все же, как пишет Моуди, очень немногие считают, что подобные решения явились причиной их возвращения к физической жизни. Чаще всего они уверены, будто “это позволение” исходило от некой божественной силы, которая, возможно, учитывала их желание.

Как следствие некоторых воспоминаний вернувшихся, может возникнуть предположение, что любовь и молитвы оставляемых на Земле близких, возможно, могут повлиять на это решение.

“Я была рядом с моей старой теткой во время ее последней болезни, которая была очень тяжелой. В течение болезни кто-нибудь из членов семьи молился о ее выздоровлении. Несколько раз она переставала дышать, но мы как бы возвращали ее обратно. Как-то раз она посмотрела на меня и сказала: “Джоан, я должна уйти, уйти туда, там так прекрасно. Я хочу там остаться, но не могу, пока вы молитесь о том, чтобы я была с вами. Пожалуйста, не молитесь больше”. Мы перестали молиться, и вскоре она умерла”.

“Врач сказал, что я скончалась, но я была, несмотря на это, жива. То, что я пережила, было так радостно, я совсем не испытывала неприятных ощущений. Когда я вернулась и открыла глаза, мои сестры и муж были рядом. Я видела их радость — на глазах у них были слезы. Я видела, что они плачут от радости, что я не умерла. Я чувствовала, что вернулась потому, что меня как будто что-то притягивало: это “что-то” была любовь ко мне сестер и мужа. С этих пор я верю, что другие люди могут вернуть нас обратно”.

Что же все-таки представляет собой новое тело? Некоторые умершие, но возвращенные к жизни, утверждали, что после отделения от своего прежнего тела они воспринимали себя как “чистое сознание”. Некоторые говорили, что они просто не могут вспомнить, было ли у них какое-то тело. Большинство опрошенных теряется в поисках ответа и уходит от него, “прячась” за весьма расплывчатым определением — “духовное тело”, описать которое довольно трудно.

Но некоторые его признаки все же можно назвать. Прежде всего, это тело невесомо, многие говорят, что они парили под потолком, ощущали невесомость, но при желании могли мгновенно перенестись в требуемое место. Скорость этого перемещения, которую часто определяют как превышающую скорость света, вернее было бы назвать — со скоростью мысли. Это тело требует привыкания, так как, находясь в нем, умершие осознают, что они лишены чувства веса, движения и расположения в пространстве. В нашем физическом теле мы обладаем так называемой кинестезией (этот термин большинству неизвестен), то есть внутренним ощущением тела: чувством движения, напряжения наших сухожилий, суставов и мускулов, положения в пространстве. Это чувство настолько привычно, что мы его не осознаем, но если оно вдруг теряется, то это воспринимается как катастрофа. Естественно, обладающему новым “духовным телом”, каким бы оно ни было, к утрате этих ощущений нужно привыкнуть. В новом теле сохраняется и даже увеличивается способность видеть и слышать физический мир. Но обратной связи нет. Контакты с физическим миром на фазе перехода обрываются, так же как и тактильные ощущения. Физические предметы не представляют для духовного тела препятствий, оно свободно проходит сквозь них, так же свободно, как физические тела и предметы свободно проходят сквозь духовное тело.

“Люди со всех сторон подходили к месту аварии, — вспоминает один из вернувшихся. — Я не мог видеть их, я был в середине очень узкого прохода. Однако, когда они шли, то, казалось, не замечали меня. Они продолжали идти глядя прямо перед собой. Когда они подошли совсем близко, я по пытался повернуться, чтобы освободить им дорогу, но они просто прошли сквозь меня”.

Описания этого тела весьма многочисленны и разнообразны, но все соглашаются, что оно все же имеет некую форму или очертания. Чаще всего оно имеет круглую форму, очертания бесформенного облака, или энергетического вихря. В описаниях часто присутствуют такие определения: “нечто прозрачное”, “сгусток энергии”, “облако”, “туман” и т. и. Иногда оно напоминает очертания физического тела.

Все отмечают, что когда находишься в духовном теле, времени не существует.

Мышление в духовном состоянии отличается ясностью, отчетливостью и быстротой.

Эта внезапно обрушивающаяся на человека непохожесть поначалу порождает чувство одиночества, страха, подавленности и дискомфорта, хотя, как говорят многие возвратившиеся, все вокруг было полным любви, мира и покоя. Однако чувство одиночества довольно быстро начинает рассеиваться. Перед умершим появляются другие души, желающие помочь ему осознать происшедшее, облегчить переход в новое состояние и последующую адаптацию в новом, духовном мире. Среди них могут быть души родственников, близких и друзей, в некоторых источниках встречается даже информация о встрече с любимыми животными.

Последнее утверждение озвучивается не так часто и, по-видимому, требует некоторых пояснений. Дэвид Фонтана[32], в частности, пишет, что в собраниях Британского общества психических исследований имеются свидетельства того, что Духовный мир, куда попадают души умерших, напоминает наш физический мир, в нем присутствуют растения и животные. Он считает, что вера в го, что продолжение жизни после смерти является только привилегией человека, по существу ущербна. Эта вера влечет за собой пренебрежение духовной природой растительного и животного мира.

Свидетельства, подтверждающие выживание животных после смерти, отнюдь не базируются только на этих рассуждениях. О них говорят описанные в литературе случаи наблюдения медиумами и ясновидящими их посмертных фантомов, а также утверждений медиумов, которые часто сообщают, что видят не только фантомы умерших людей, но и домашних животных, которых они описывают с большой точностью.

В следующей части книги, всецело посвященной описанию Духовного мира, эти сведения найдут свое объективное подтверждение.

Иногда среди встречающих могут быть души других, незнакомых умершему, существ, невидимых или имеющих неопределенную форму, однако общение с ними возможно.

“Когда я был мертв и находился в этой пустоте, я говорил с людьми. Но я не могу сказать, что говорил с людьми, обладающими определенным телом. Тем не менее у меня было чувство, что вокруг меня были люди, я мог ощущать их движения, хотя никого не видел. Время от времени я говорил с кем-нибудь из них, но не мог видеть. Когда я стремился узнать, что происходит, я всегда получал мысленный ответ от кого-нибудь из них о том, что все в порядке, что я умираю, но все будет хорошо. Я неизменно получал мысленный ответ на каждый вопрос, интересующий меня. Они не оставляли мое сознание одиноким в этой пустоте”.

В первое время умерший находится в состоянии эмоционального шока, до него постепенно доходит происшедшее, но он все равно чувствует себя живым, кричит, что не умер, пытается как-то привлечь к себе внимание, но никто его не слышит и не чувствует его прикосновений.

Со временем умерший начинает привыкать к своему необычному положению. Он замечает, что обладает телом, но совершенно другой природы. Он видит души умерших ранее родственников и близких и друзей, которые пришли встретить его и помочь.

Моуди приводит рассказ одного из пациентов, у которого за несколько недель до его клинической смерти убили друга по имени Боб.

“И вот, в тот момент, когда я вышел из своего тела, у меня было ощущение, что Боб рядом со мной, справа от меня. Я мог видеть его в своем сознании и чувствовал, что он здесь, но все это было странно. Я видел его не как физическое тело. Я мог видеть предметы, но не в виде физических форм, но я все видел так же отчетливо, как и его…

Он был здесь, но у него не было физического тела. Это было что-то вроде просветленного тела, и я мог воспринимать каждую из его частей — руки, ноги и т. д., но я не видел их в физическом смысле. Я спросил его: “Боб, куда я сейчас иду? Что случилось? Умер я или нет?” Но он ни чего не ответил мне… Все время пока я был в больнице, он часто был возле меня, и я снова спрашивал его: “Что происходит?”, но он так ничего и не ответил. И только в тот день, когда доктор сказал обо мне: “Он возвращается к жизни”. Боб исчез. Это выглядело так, будто он был рядом и ждал, когда я пройду через финал и тогда он мне расскажет подробно о том, что произошло”.

Одна из пациенток, испытавшая почти-смерть во время родов от потери крови, вспоминает, что слышала, как доктор сказал ее родителям, что она скончалась, тогда как сама она чувствовала себя в полном сознании. Она видела довольно много присутствующих рядом людей, которые парили под потолком комнаты. Это были люди, которых она знала в своей жизни и которые уже умерли. Она узнала свою бабушку и девочку, с которой училась в одной школе, а также многих других родных и знакомых.

“Это выглядело так, — рассказывает она, — что я видела главным образом их лица и чувствовала их присутствие. Все они выглядели очень приветливыми. Было очень хорошо, что они рядом. Я чувствовала, что они пришли, чтобы защитить или сопровождать меня… Все это время меня не покидало чувство света и радости. Это был пре красный и славный момент”.

Вообще, вы, наверно, заметили или, возможно, это придет позже, что воспоминания людей об их переживаниях во время клинической смерти могут разниться в деталях, оставаясь при этом в пределах некоторого постоянного контекста. В этом нет ничего удивительного, поскольку умирают люди, обладающие различными представлениями, ожиданиями, стремлениями, страхами и т. д., и весь этот спектр индивидуальных черт неизбежно отражается в видениях каждого из них, сопровождающих их на пути в другой, Духовный Мир.

Значительная часть возвратившихся, покидая свое тело, видели находившихся около них духовных существ, чаще всего двух, называющих себя “духовными помощниками”.

В православной литературе этих двух духовных существ часто называли Ангелами. Так, например, в рассказе Икскуля “Невероятное для многих, но истинное происшествие” (Икскуль. 1910) его автор, совершенно не верящий в загробную жизнь, писал:

“И едва старушка сиделка произнесла эти слова: “Царство ему небесное, вечный покой…”, как подле меня появились два Ангела, в одном из которых я почему то узнал моего Ангела Хранителя, а другой был мне неизвестен… Взяв меня под руки, Ангелы вынесли меня прямо через стену из палаты”.

Св. Федора, чей путь после смерти был описан в житии Св. Василия Нового (X век), рассказывает:

“Когда я совершенно изнемогала, то увидела подходивших ко мне в образе красивых юношей двух Ангелов Божиих, лица их были светлые, глаза смотрели с любовью…(цит. по Серафиму Роузу).

Подобных примеров существует довольно много.

Среди “предвестников” современных исследований околосмертного опыта полезно привести воспоминания уже упомянутого Икскуля. Они интересны не только тем, что датированы началом прошлого века, но и своим содержанием.

“Я открыл глаза, и в моей памяти с совершенной ясностью до малейших подробностей запечатлелось то. что я в эту минуту увидел.

Я увидел, что стою один посреди комнаты, вправо от меня, обступив что то полукругом, столпился весь медицинский персонал… Меня удивила эта группа; на том месте, где стояла она, была койка. Что же теперь там привлекло внимание этих людей, на что смотрели они, когда меня уже там не было, когда я стоял посреди комнаты? Я подвинулся и глянул, куда глядели все они: там, на койке, лежал я.

Не помню, чтобы я испытал что-то похожее на страх при виде своего двойника, меня охватило только недоумение: как же это? Я чувствовал себя здесь, между тем и там тоже я…

Я захотел осязать себя, взять правой рукой мою левую руку: моя рука прошла насквозь: попробовал обхватить себя за талию — рука вновь прошла через корпус, как по пустому пространству… Я позвал доктора, но атмосфера, в которой я находился, оказалась совсем непригодной для меня; она не воспринимала и не передавала звуков моего голоса, и я понял свою полную разобщенность со всем окружающим, свое странное одиночество, панический страх охватил меня. Было действительно что-то невыразимо ужасное в том необычайном одиночестве.

Я глянул, и тут только впервые передо мной явилась мысль: да не случилось ли со мной того, что на нашем языке, языке живых людей, определено словом “смерть”? Это пришло мне в голову потому, что мое лежащее на койке тело имело совершенно вид мертвеца…

В наших понятиях со словом “смерть” неразлучно связи но представление о каком то уничтожении, прекращении жизни, как же я мог думать, что умер, когда ни на минуту не терял самосознания, когда я чувствовал себя таким же живым, все слышащим, видящим, сознающим, способным двигаться, думать, говорить?

Разобщение со всем окружающим, раздвоение моей личности скорее могло дать мне понять случившееся, если бы я верил в существование души, был человеком религиозным; но этого не было, и я водился лишь тем, что чувствовал, а ощущение жизни было настолько ясным, что я только недоумевал над странным явлением, будучи совершенно не в состоянии связывать мои ощущения с традиционными понятиями о смерти, то есть чувствуя и сознавая себя, думать, что я не существую.

Вспоминая и продумывая впоследствии свое тогдашнее состояние, я заметил только, что мои умственные способности действовали и тогда с удивительной энергией и быстротой…”

Самым эмоциональным и необычным моментом, о котором рассказывают очень многие возвратившиеся, очевидно, было появление перед ними так называемого Светящегося существа. Моуди оценивает его появление как, возможно, самый яркий и невероятный из всех элементов изученных им сообщений. Об этой встрече писали многие астральные путешественники. Доктора Карлис Осис и Эрлендур Харальдсон считают, что видение света является “типичным качеством потусторонних посетителей”. Светящееся существо, по описаниям, представляло собой неземной, необычно яркий, неослепляющий свет, буквально окутывающий умирающего. Почти все пережившие клиническую смерть осознают его как некую личность, от которой исходит неподдающаяся описанию безусловная любовь, абсолютное понимание, необычный покой, сострадание и неограниченное знание. Вступая в контакт с умирающим, Светящееся существо телепатически задает ему различные вопросы типа: “Готов ли ты умереть?”; “Что сделал ты в своей жизни и что ты можешь показать мне?”; “Что значительного было сделано в твоей жизни?”; “Как ты можешь оценить свою жизнь” и т. п.

Затем Светящееся существо проводит умирающего через мгновенные картины прожитой им жизни. Некоторые пациенты говорили Моуди, что хотя они сами не могут понять, как это могло произойти, но обзор включал все, что было в их жизни — от самых незначительных деталей до наиболее важных событий. Даже эмоции и чувства, связанные с этими картинами, переживались заново. Люди, перед которыми проходила вся их жизнь, естественно, были далеки от святости, однако никогда не звучало осуждение тех или иных их поступков и мыслей. Единственным стремлением Светящегося существа было, чтобы человек извлек из виденного свой, личный урок.

Известный тибетский лама Согъял Ринпоче, испытавший почти-смерть, так описывал в “Книге жизни и практике умирания” это переживание:

“Все в моей жизни было мне показано. Я стыдился очень многого из того, что испытывал, потому что, похоже, получал иное знание… Не только о том, что я делал, но и о том, как это влияло на других людей… Я обнаружил, что даже мысли имеют последствия.

Моя жизнь прошла передо мной…. это происходило так, что я чувствовал каждую эмоцию, которая возникала у меня в жизни. А мои глаза видели основы того, как эти эмоции влияли на мою жизнь. И как моя жизнь влияла на жизнь других.

Я был и теми людьми, которым я причинил вред, и теми, которым я помогал и делал добро. Это было полное повторное переживание каждой мысли, которую я обдумывал, каждого слова, которое я когда либо произносил, и каждого поступка, который я делал, плюс влияние каждой мысли, каждого слова и дела на всех, кто когда то попадал в мое окружение или сферу моего влияния, независимо от того, знал я их или нет…”

Лама уверен, что “меня не судило Существо из света. Я судил себя сам”.

Трансцедентальное состояние, которое испытывают умершие в присутствии Светящегося существа, невозможно описать словами. Их окутывают чувства необыкновенной любви, экстаза, покоя, умиротворения, духовного преображения. После этой встречи умершие активно не желали возвращаться к земной жизни. Когда однажды уже упоминавшаяся выше Бетти Шайн спросила у своей пациентки: “Разве вы никогда не чувствовали такой всепрощающей любви от своей матери?”, та ответила: “Нет, моя мама и понятия не имеет, что бывает такая любовь. Видите ли, на Земле никто не знает о такой любви”.

В книге доктора Ринга “Направление — Омега” приведены воспоминания антрополога профессора Патрика Галлахера, который в возрасте 46 лет попал в серьезную аварию в Долине Смерти в Калифорнии, был доставлен с тяжелейшими повреждениями самолетом в Лос-Анджелес, где в больнице несколько недель находился в коме и в какой-то момент испытал клиническую смерть.

“Затем я заметил, — писал он впоследствии, — над со бой темный участок и, когда приблизился, понял, что это своего рода тоннель. Немедленно, не задумываясь, я вошел в него и полетел, радуясь свету…

После этого, как я сейчас могу себе представить, очень краткого периода я заметил на большом расстоянии от себя круг света и заключил, что это конец тоннеля, через который я несся… Этот свет я могу сравнить только с садящимся в идеальных погодных условиях солнцем, когда на него можно смотреть без всяких обычных проблем, возникающих, когда смотришь на него широко раскрыв глаза… Это был не только удивительный блеск, потрясающе прекрасный, золотисто-оранжевого цвета, но, кроме того, это место казалось невероятно чудесным.

Пройдя через тоннель, я почувствовал, что перешел в какое то иное состояние: все вокруг было озарено этим светом. И я заметил в этом свете что-то еще… людей… я увидел своего отца, умершего уже двадцать пять лет назад…

Я испытал феноменальный наплыв эмоций, меня наполнило чувство, что здесь неважно все, кроме любви… Я просто ощущал ее как что-то реальное, просто чувствовал это ощущение абсолютной любви со всех сторон”.

Другой человек после смерти почувствовал, что он “вплывает в этот чистый, кристально ясный свет… На Земле нет такого света. Я на самом деле никого не видел в этом свете, но, все же он имеет тождественность, определенно имеет. Это свет совершенного понимания и совершенной любви”.

Одна из пациенток Моуди, тонувшая в детстве, вспоминая свое спасение, говорила:

“Я видела, как меня пытались вернуть к жизни, но я прикладывала все усилия, чтобы не возвращаться. Тогда я была только беззаботным семилетним ребенком, однако я больше никогда не испытала того ощущения полнейшего счастья, которое пережила в тот момент”.

Подобные признания далеко не редкость, они присутствуют в большинстве воспоминаний.

Писатель Александр Лаврин, автор 15 художественных и документальных книг, изданных в России, Великобритании, Германии, Италии, Франции, Болгарии и Китае, лауреат ряда российских и международных премий, член российского ПЕН-клуба, в одной из своих работ рассказывает о французском психиатре Патрике Дьюаврине, который, прочитав книгу Моуди, провел детальный опрос 33 пациентов своей больницы, переживших клиническую смерть. Его вывод: феномен действительно существует. Важен также его второй вывод: эти люди более нормальны, чем другие. У них значительно меньше проявляются психопатические явления, они употребляют значительно меньше лекарств, алкоголя. Их принцип: никаких наркотиков. “Очевидно, что психологическая уравновешенность этих лиц выше среднего уровня”, — признает психиатр.

Среди рассказов возвратившихся довольно часто встречается упоминание о встрече со Светящимся существом. Наиболее подробное из них принадлежит Роберту Монро (2003).

Существо, с которым Монро вступил в контакт, состояло из необычно яркого белого или желтовато-белого излучения, оно было необыкновенно доброжелательным, от него исходила эманация любви, покоя и абсолютного понимания. Оно вызывало мысль о Боге. Нужно сказать, что при описании подобных встреч христианами многие из них были уверены, что они встретились либо с самим Христом, либо Ангелом. Буддисты видят в нем Будду или других великих учителей, индуисты — Кришну, мусульмане могут узреть в нем Аллаха или Магомета и т. д. Некоторые же души осознают только свет, но почти все считают, что этот свет предстал перед ними в виде некоего образа.

Как будет показано далее, опросы, проведенные под регрессивным гипнозом, позволяют предположить, что Существо из света, конечно же, не является этими личностями или Ангелом, а выполняет роль “Гида-Наставника”, встречающего души умерших на границе астрального и Духовного миров. Многие умершие, описывая под гипнозом свое пребывание на Той Стороне, вспоминают встречу с большим светящимся шаром, который впоследствии оказывается Наставником умершего, сопровождающим его в течение всех жизней и сейчас пришедшим сопроводить его в назначенное место.

Монро (2003) так описывает встречу со Светящимся существом:

— Интересно, знает ли это существо, насколько силен его свет? Быть может, это и есть инопланетянин?

— Ты скоро привыкнешь к свету. Мы воспринимаем твое излучение так же… и мы не инопланетяне в привычном для тебя смысле этого слова.

— Вы читаете мои мысли?

— Да. И ты тоже можешь читать мои мысли. Ты уже делаешь это, просто слишком поверхностно.

— Кто же Вы? Вернее, мне следует спросить: что Вы такое? Теперь я даже не боюсь спрашивать об этом.

— Пока ты еще просто не сможешь понять ответ, но со временем, очень скоро, сам догадаешься.

— Мы еще встретимся?

— Для этого достаточно обратиться к нам за помощью.

— Вы имеете в виду медитацию? Молитву?

— Слова и ритуалы бессмысленны. Важны мысли… чувства… они и становятся сигналом. Мы можем помочь только тогда, когда получаем правильный сигнал.

— И готов в это верить. Вы не Бог… Не божество… возможно, Вы с другой планеты?

— Нет, нет.

— Вы тот… один из тех, кто создал нас и Землю?

— Нет. Нам жаль тебя разочаровывать… Однако мы можем рассказать тебе то, что знаем о сотворении. Хочешь?

— Ну конечно, конечно!

— Вот что нам известно…

Меня переполнил, захлестнул поток мощнейшей энергии — невероятно сильные, высокочастотные вибрации. Так я узнал, что такое “посыл” — пакет упорядоченной, организованной энергии мысли, нечто вроде шара упакованных мыслей и образов.

— Сколько фактов! Я просто не смогу разобраться во всем сразу!..

— Позже ты сможешь просмотреть все это не торопясь…

— Спасибо!

Наступила пауза, но вскоре Разумник (так его называет Монро) возобновил разговор.

— Ты сомневаешься в своем движении вперед, в своем росте…

— Да, это так. Думаю, что мне известна цель… мое предназначение, однако я не знаю, что ждет меня на пути.

— И в чем же, по-твоему, цель?

— Я полагаю… в служении человечеству.

— Да, это действительно благородная цель, в ней ощущается неистребимое стремление твоей человеческой личности к совершенству. Но когда ты уже не человек, появляется совсем другое желание. Есть и иные цели.

— Значит, существуют цели, не связанные с человеческой жизнью и существованием?

— Совершенно верно. И ты найдешь ответ… А сейчас мне кажется, что тебе пора вернуться в материальное тело.

— Вы действительно читаете мои мысли! Как мне попасть сюда в следующий раз?

— Достаточно сосредоточиться на воспоминаниях об этой встрече — и я буду здесь.

— Спасибо!”

Эта встреча была не последней. Они виделись еще несколько раз во время астральных путешествий Монро. Светящееся существо показало Монро будущее и прошлое Земли и ее обитателей и передало ему несколько посылов с уникальной информацией, пока еще не известной на Земле.

Несомненно, что встреча со Светящимся существом является одним из центральных моментов околосмертного опыта. Известный медиум и экстрасенс Крейг Гамильтон-Паркер в своей книге “Жизнь после жизни. Ключи к разгадке” (2005) пишет об этом явлении следующее:

“Ощущение света — это слияние с безграничным и не имеющим формы выражением божественной природы. Я считаю, что когда вы входите в свет, вы осознаете единство всех вещей и ощущаете экстатическое понимание того, что все есть любовь, все есть блаженство. Это нагие естественное состояние в качестве энергии, в качестве сущности духа, в объединении с божественной природой… Духовный уровень, достигнутый вами на Земле, определяет ваши ощущения в загробном мире”.

Для контраста с этими строками хотелось бы привести христианское понимание этого явления. Мнение христианских мыслителей крайне интересно, в основном по причине того, что околосмертные переживания стали предметом научного изучения и дискуссий совсем недавно, главным образом только после выхода книг Моуди, тогда как в христианстве эти проблемы обсуждаются уже несколько веков.

Для сравнения мною была отобрана книга довольно известного в протестантской иерархии иеромонаха Серафима (Роуза)[33] “Душа после смерти”. Выбор в значительной мере был обусловлен тем, что Роуз интересовался исследованиями Раймонда Моуди и его коллег — Роберта Монро и др., дискутировал с ними в своих произведениях, в том числе и в этой своей книге, и после богословского анализа частично принимал их. Так что в обсуждаемой нами теме он совсем не новичок и не сторонний человек. Но вот в разделе, посвященном Светящемуся существу, Серафим пишет:

“Нельзя утверждать, что “Светящееся существо”, ко торос не имеет видимой формы, никуда не провожает душу, втягивает душу в разговор и показывает ей “обратные кадры” ее прошлой жизни, есть Ангел, сопровождающий в загробную жизнь. Не всякое существо, появляющееся как Ангел, действительно есть Ангел, потому что сам сатана может принимать вид Ангела света (2 Кор. XI, 14).

Тогда не может ли быть так, чтобы на самом деле “Светящееся существо” было бесом, маскирующимся под “Ангела света”, чтобы искушать умирающего, когда душа его покидает тело? Д-р Моуди и другие исследователи действительно ставят этот вопрос, но лишь для того, чтобы отвергнуть эту возможность в связи с “хорошим” действием, которое производит это явление на умирающего. Разумеется, взгляды этих исследователей на зло наивны до предела. Д-р Моуди полагает, что “сатана, по-видимому, велит слугам следовать путем ненависти и разрушения” (“Жизнь после жизни”) и, похоже, совершенно не знаком с христианской литературой, описывающей настоящую при роду бесовских искушений, которые неизменно представляются их жертвам как нечто “хорошее”.

Комментарии, как говорится, излишни, хотя справедливости ради нужно сказать, что отец Серафим во многом разделяет выводы Моуди, Осиса, Сабома, Ринга, Баретта и других современных исследователей, но, что более важно, он также приходит к выводу, что “никогда еще человечеству не давались такие потрясающе яркие доказательства или, по крайней мере, намеки, что земная жизнь — еще не конец и души в Духовном Мире обладают более ясным сознанием и более счастливой и разнообразной жизнью”.

Это признание, как говорится, многого стоит, но тем более странным выглядит позиция, озвученная в конце приведенной цитаты. Ведь если верен известный лозунг христианства: “Бог — есть любовь, то почему, как только заходит речь очевидцев о царящем в загробье ощущении безусловной любви и прощения, об отсутствии там Суда и наказаний, об отсутствии ада, в том числе и в его хрестоматийном виде и т. д., сразу, причем всегда, бездоказательно выносится вердикт, что все это проделки бесов. Ну а Светящееся существо, излучающее любовь, мир, понимание и покой, — это просто замаскировавшийся Люцифер.

Светящееся существо не всегда предстает перед умершим в виде некоего антропоморфного образа. Часто это может быть просто свет, но свет, наделенный разумом. Один из пациентов Моуди вспоминает:

“Я знал, что умираю, и уже ничего не могу сделать потому, что никто не может услышать меня. Я был вне моего тела, и в этом не было никаких сомнений, я мог видеть его здесь, на операционном столе. Моя душа вышла! Вначале все это было очень тяжело, но позже я увидел очень яркий свет. Казалось, что сначала он был немного тусклым, но затем стал мощным сиянием. И тепло от него передана лось мне; я чувствовал душевную теплоту. Свет был ярким, желтовато-белым, но больше белым. И необычно ярким; он покрывал все, но, однако, не мешал мне видеть все вокруг: операционную, врачей и сестер — все. Он не слепил. Сначала, когда возник свет, я не совсем понимал, что происходит. Но потом он спросил меня, готов ли я умереть. Было так, будто говоришь с кем то, но не видишь, с кем. Свет говорил со мной, этот голос принадлежал именно ему. Теперь я думаю, что голос, говоривший со мной, действительно понимал, что я не готов умереть. Видите ли, для меня это была своего рода проверка, самая замечательная за всю мою жизнь. Я чувствовал себя по-настоящему хорошо — в безопасности и окруженным любовью. Любовь, исходящая от него, — это что-то невообразимое, неописуемое”.

К замечательным околосмертным переживаниям, часто описываемым вернувшимися, относится миг просветления, во время которого душа обретала совершенное знание. Практически все испытавшие это фантастическое переживание говорили, что описать его земным языком совершенно невозможно. Одна женщина так вспоминает ощущения, порожденные этим феноменом:

“Кажется, это произошло после того, как передо мной пронеслась вся моя жизнь. У меня возникло ощущение, будто вдруг все знания… — за какую-то секунду пришли ко мне, и теперь я знала все извечные тайны, всё значение Вселенной, звезд, Луны — всего на свете.

Но как только я решила вернуться, это знание исчезло, и теперь я не могу ничего вспомнить из того, что было во мне тогда. По-моему, когда я приняла решение вернуться, я услышала, что мне не удастся сохранить это знание в себе. Но мои дети звали меня обратно… И все же я помню мгновение, когда я знала все — это действительно было, но знание не было тем даром, который можно унести с собой… Все воспоминания о прочувствованном вселенском знании стерлись из памяти — осталось лишь ощущение того, что это было. Не знаю, как это можно объяснить, — я просто знала… Как говорится в Библии, “и откроется тебе природа всякой вещи”. В то время для меня не существовало вопроса, на который я бы не знала ответа. Не знаю, сколько времени это длилось, но в любом случае это время не было земным”.

На заданный ей вопрос: “В какой форме к Вам пришло это знание? Это были слова, изображения или что-то другое?”, женщина ответила:

“Это были во всех возможных формах сообщений зри тельные образы, звуки, мысли. Это одновременно не напоминало ничего и включало в себя все возможные способы коммуникации. Просто казалось, что не существует ни чего неизвестного мне. Во мне было все знание — не отдельная область, а буквально все”.

Другой пациент Моуди, душа которого пережила подобное событие, рассказал, что как-то неожиданно ты вдруг начинаешь знать ответы на все вопросы… Знание автоматически струится в тебя потоком. Само это место является знанием, и ты впитываешь его. Но так же, как и другие, этот пациент считает, что эти ощущения невозможно объяснить словами и совершенно нельзя сравнить их с чем-либо существующим на Земле.

После всех этих переживаний большинство умерших решительно не хочет вновь возвращаться к жизни. Исключение составляют люди, страстно привязанные к Земле любовью к своим близким и заботой об их дальнейшей судьбе, важной, но не законченной работе, и другими подобными обстоятельствами. В качестве одного из таких примеров является очень ярко описанный в эпиграфе к этой главе выбор академика Бориса Раушенбаха.

Если обычно доходящие до нас воспоминания возвратившихся относительно кратки, то воспоминания швейцарского архитектора Штефана фон Янковича отличаются своей развернутостью, аналитической осмысленностью и тонкостью передачи околосмертных переживаний.

Штефан фон Янкович попал в автомобильную катастрофу 16 сентября 1964 года возле Каро (Швейцария) и довольно долгое время (5–6 минут) был клинически мертв. Впоследствии он написал книгу “Я пережил клиническую смерть” (2007), получившую признание читателей и, что необычно, благословение Ватикана.

“Работа по передаче впечатлений от пребывания вне материального мира, — пишет Янкович, — является архитрудной, почти невозможной. Наши органы чувств, эти примитивные… изделия, не в состоянии воспринять ощущения другого мира, созданные из других вибраций. Сформулировать и выразить их так же невозможно, как и постичь. Собственно говоря, человек не предназначен для того, что бы характеризовать впечатления от пребывания в сверхчеловеческих измерениях. Ощущались совсем иные вибрации. Вес, абсолютно все было вибрацией! Здесь, в материальном мире, мы воспринимаем нашими глазами и ушами только узкую полоску Всеобщих вибраций. Наш земной язык слишком беден, бесцветен и для этого не приспособлен. Можно, наверное, только почувствовать или угадать, что скрывается за моими словами… Я испытываю желание передать свои ощущения, но мой рот лепечет непонятное, и я не могу передать свои впечатления так, как мне бы хотелось”.

Стремясь дать целостное знание о смерти, Янкович, осмысливая этот феномен, определяет смерть как “отделение нематериальных составных частей человека от частей материальных, которые мы называем физическим телом”. Материальные части при этом возвращаются в систему природного круговорота веществ (“Помни, человек, ты создан из праха и в прах превратишься”, — говорит Библия). Нематериальная часть человека, составляющая его личность и свободная от ограничений физического тела, продолжает свое существование в виде чистого сознания.

Янкович вспоминает, что после аварии, вылетев из автомобиля и лежа в беспамятстве на дороге, он не испытал никаких ощущений. Во всяком случае, воспоминания о них не сохранились. Общее сознание и подсознание были полностью выключены. Ощущения начались, когда его астральное тело и все высшие тела начали отделяться от его искалеченной материальной оболочки. Находясь в состоянии “вне тела”, Янкович прежде всего пережил осознание своей смерти. Он испытал удивление по поводу того, что он не воспринимает свою смерть как нечто неприятное. Он воспринимал ее без страха, как естественное событие.

“В жизни я никогда не подумал бы, что так просто и прекрасно расстанусь со своей жизнью и не буду судорожно за нее цепляться. Причиной того, что мы так сильно держимся за жизнь, является полное отсутствие знаний о смерти…

Благодаря несчастному случаю мне не пришлось переживать изматывающую борьбу за жизнь. Вследствие шока мое сознание, мое астральное тело, моя душа и мой дух внезапно покинули мою материальную оболочку. Я почувствовал себя сильно облегченным и нашел это состояние пре красным, естественным, космическим: я чувствовал себя освобожденным, моим главным чувством было: “Наконец я освободился!” Я думал, не испытывая никакого страха: “Я счастлив, что наконец умер”. С некоторым любопытством я ждал, что же случится дальше. Я был счастлив, напряжен и любопытен, как ребенок перед Рождеством”.

В дальнейшем Янкович ощутил, что он парит над местом катастрофы, и услышал прекрасные звуки музыки.

“Божественный мир и еще невероятная гармония наполнили мое сознание! Я был бесконечно счастлив и свободен от каких либо проблем. Я был один, никакие земные понятия (родители, жена, дети, друзья или враги) не нарушали мой божественный покой. Я был, как говорится, совершенно одинок и находился в состоянии никогда ранее не переживаемой гармонии… Я воспарял вверх, все ближе к свету”.

Потрясали краски — бриллиантовые, кристально-прозрачные и светящиеся. Янкович впоследствии неоднократно пытался по памяти восстановить их при помощи живописи на стекле. Это позволило ему хоть как-то зафиксировать сияние необычных, пронизанных светом красок, увиденных им в астральном мире.

Второе запомнившееся Янковичу впечатление — это наблюдение событий собственной смерти. Он помнит, как парил над местом катастрофы, наблюдая свое искалеченное тело и всю мизансцену. Он видел небольшого, крепкого мужчину, пытающегося возвратить его тело к жизни. Он слышал и понимал, что говорили люди между собой. Собственно, он не мог слышать их в привычном для нас понятии этого слова, так как он находился вверху, а его тело находилось внизу, на земле. Но тем не менее он воспринимал разговоры людей и даже их мысли, вероятно, посредством какой-то неизвестной нам возможности передачи мысли на расстоянии.

Янкович видел, как врач деревянной палочкой широко раздвинул его рот и извлек из него осколок стекла. Он видел работу реаниматора, он каким-то образом узнал о своих многочисленных переломах. Он видел, как врач-реаниматор, поняв, что у пациента сломаны ребра, отказался от мысли приступить к массажу сердца и, встав с колен, сказал: “Все, ничего больше сделать нельзя, он умер”.

“Мне хотелось крикнуть им: Алло! Я здесь, оставьте мое тело в покое, я живу. Я чувствую себя превосходно… Но они не понимали моих мыслей, а я не мог выдавить из себя ни звука, так как там, наверху, у меня не было ни рта, ни горла”.

Потом Янкович стал переживать собственную жизнь с самого момента своего рождения. Оценку давали его душа и совесть. Этот суд, а точнее самосуд, проходил, к его удивлению, совсем не по тем критериям, которыми мы, живущие, обычно оцениваем свои поступки и мысли.

“Плохое или хорошее, — пишет Янкович, — оценивалось на Той Стороне совершенно в другом масштабе — масштабе Абсолюта, не ограниченном ни моделями мышления, ни формулировками и интерпретациями земного произвола… Мне стало понятным, что там, наверху, не существует никакой модели соответствия, а только общий космический закон любви. Трудность состоит в том, что мы не можем это понять и сформулировать…

Вторым странным феноменом было то, что все поступки и мысли, осужденные как негативные, в этом абсолютном масштабе… сразу исчезали. Оставались только те сцены, во время демонстрации которых я и все невидимые и неопределенные мною зрители чувствовали себя счастливыми; где гармония царствовала не только во мне, но и во всем окружающем меня пространстве, и где все участники позитивно относились к моим действиям. Мне кажется, что это было проявление божественного принципа всеобъемлющей любви, предполагающего прощение и посвящение во асе только хорошее, в безграничный позитивизм. Мы стремимся подняться вверх — в мир, где действует этот принцип, чтобы освободить человеческое сознание от всех дисгармоничных мыслей и поступков и помочь умершему наконец соединиться с этим миром.

После этого фантастического… просмотра моей жизни был подведен окончательный итог, который формулировался мной самим”.

Как описывает Янкович, после завершения этого переживания свет счастья переполнил и пронзил его душу, зазвучала музыка как в четырех-пяти, или более многомерной стереофонической установке, все было светом, музыкой, все было вибрацией.

При этом вибрации его души и сознания начинали соответствовать амплитуде этих гармонических колебаний. Он чувствовал себя все более счастливым, его сознание вибрировало все быстрее и чрезвычайно разрасталось в этом новом измерении.

“Сегодня я думаю, — пишет Янкович, — что тогда приближалось время разрыва серебряной нити и смерти мозга, что означало бы переход от клинической смерти к порогу, за которым нет возврата к земной жизни. Я не знал, сколько времени могло бы еще пройти до разрыва серебряного шнура. Согласно земному измерению времени, может, еще несколько минут, секунд или долей секунды, но в том мире прекращают действовать законы четырехмерного пространства. Поэтому я воспринял это короткое, в не сколько минут, время как многие дни или недели — так много я пережил в этот период… Я был уже в переходной стадии, я уже рождался в мире высших измерений, где дух, освободившись от тела, продолжает существование по новым законам”.

Это эйфорическое путешествие внезапно обрывается. Появляется врач, который позже в прессе был назван “рыцарем дороги”, и делает Янковичу укол адреналина непосредственно в сердце. После него, испытав жуткий шок, душа Янковича “проскользнула” в его изуродованное тело. Все прекрасное вдруг исчезло, возникла неописуемая боль, от которой он снова лишился сознания, но уже как возвратившийся к земной жизни. Реанимация удалась, и Янкович был доставлен в госпиталь Сан-Джованни в Беллизоне.

“С этого времени я имею привычку говорить: ‘‘Самым прекрасным событием моей жизни была моя смерть”.

Я действительно не испытывал никогда в жизни такого счастья, как в смерти, хотя это была только клиническая смерть. Но тогда я все воспринимал и зафиксировал в памяти как переживания, происшедшие в ходе настоящей смерти”.

Много позже, осмысливая случившееся, Янкович пришел к следующему ряду нетривиальных выводов, подводящих некоторый итог его околосмертных переживаний.

Вывод первый. Мы обязаны готовиться к смерти, рассматривая ее как цель нашей жизни и нашу личную задачу в конце земного пути. Мы должны постоянно думать о смерти, несмотря на занятость решением повседневных проблем. Как я буду оценен? — этот вопрос не должен покидать нас во всех случаях и ситуациях жизни.

Вывод второй. Смерть — это не только настоящее посвящение в недоступную область бытия, но и облагораживание.

“Я — пишет Янкович, — счастлив, что пережил этот страшный несчастный случай, ведь в итоге я получил возможность своего внутреннего развития, несмотря на сильные боли, увечья, материальный ущерб и потерю земной карьеры. В результате него и связанных с ним переживаний я пришел к выводу, что у смерти можно учиться, как нужно жить”.

И, наконец, последний вывод: мы не должны погружаться в траур но “умершим”, а наоборот — радоваться, что Бог призвал их к себе, что их жизненная программа выполнена. Пожалеть в этом случае можно только оставшихся, потерявших еще одну поддерживающую их душу.

У многих из имевших опыт клинической смерти и сопутствующих ей переживаний надолго изменяется их личность. Конкретные проявления этой трансформации, естественно, индивидуальны. Чтобы представить себе силу и необычность этих новых психологических мотиваций, можно в качестве примера привести воспоминания Элизабет Кублер-Росс после полученного ею опыта внетелесных переживаний.

“На следующее утро я вышла на улицу, все казалось невероятным. Я была влюблена в каждый лист, в каждую птицу, даже в гравий. Я старалась ступать, не касаясь гравия. И я сказала гравию: “Я не могу ходить по вам, чтобы не причинить вам вреда”. Они были такие же живые, как я, а я составляла часть этой живой Вселенной. Понадобились месяцы, чтобы я смогла описать все это хотя бы в какой-то мере подходящими словами”.

Это состояние духовного раскрытия мистики называют “космическим сознанием”. Оно возникает в результате какой-то необычно сильной психологической встряски, какой, несомненно, является клиническая смерть. После связанных с нею переживаний очень трудно вернуться к реальной жизни. Наша действительность смещается, она расширилась, стала больше и даже со временем она не может сжаться. Но происходит не только это. Возникают новые качества сознания, в том числе экстрасенсорные восприятия, отсутствует страх смерти, развиваются телепатические способности, появляется интерес к знаниям, фундаментальным проблемам философии, меркантильные интересы отходят на дальние планы, их заменяет стремление к более содержательной жизни и т. д. Многие вернувшиеся даже по прошествии множества лет говорят, что после клинической смерти их жизнь стала глубже и содержательнее.

Один из пациентов Моуди в беседе с ним сказал:

“С того момента, как это случилось, я всегда думаю о том, что я сделал с моей жизнью и что должен буду с ней делать. Моя прошлая жизнь, я был удовлетворен ею. Я не думал, что миру что-либо нужно от меня, так как я на самом деле делал то, что мне хотелось, и так, как мне хотелось. Но после того как я умирал, все вдруг изменилось. Я стал задумываться, не совершал ли я те или иные поступки лишь потому, что они были хорошими только для меня? Я стараюсь делать вещи существенные и те, после которых мое сознание и душа чувствуют себя лучше. Я стараюсь избегать предубежденности и не осуждать людей. Я стараюсь совершать поступки, которые хороши сами по себе, а не только полезны лично для меня. И мне кажется, что я стал теперь гораздо лучше разбираться в жизни. Я чувствую, что обязан этим тому, что со мной произошло, то есть своему опыту смерти, тому, что я тогда увидел и пережил”.

Некоторые упоминают, что после опыта клинической смерти изменился их взгляд на соотношение ценности физического тела и сознания. Одна из пациенток Моуди призналась, что после происшедшего забота о теле переместилась на второе место, а именно состояние ее сознания стало основным предметом ее забот, так как она поняла, что забота о теле хоть и важна, но тело нужно только для поддержания разумной (сознательной) жизни.

Почти все пациенты подчеркивают важность любви к другим людям, любви исключительной и глубокой. Столь же часто пациенты говорят о появлении у них стремления использовать любой случай для улучшения своего образования. Их околосмертный опыт поставил перед ними новые цели, новые моральные принципы и желание жить в соответствии с ними. И все возвратившиеся говорят, что отныне они утратили страх перед смертью. Эти люди поняли, что за их земным существованием есть еще некая невидимая, счастливая реальность, составляющая изначальную духовную первооснову нашей жизни.

Одним из ставших уже хрестоматийным примером психологической трансформации после клинической смерти является пример Денниона Бринкли, пораженного молнией и впоследствии оживленного. После долгого и мучительного выздоровления он рассказал о своей эпопее в книге “Спасенный светом. Что вас ждет после смерти” (1998).

Бринкли после выздоровления приобрел очевидные и сильные экстрасенсорные, в том числе и ясновидческие способности. Так, в частности, он за много лет предсказал Чернобыльскую катастрофу, распад СССР, большую войну на Ближнем Востоке, которая возникнет из-за того, что “большая страна” вторгнется в “малую” (война в Кувейте). Однажды, придя на лекцию Моуди, он назвал подробности личной жизни каждого из присутствующих студентов, которых он видел в первый раз. Правильность его видения полностью подтвердилась.

Деннион Бринкли считает, что большинство людей, перенесших околосмертный опыт, обладает парасенсорными возможностями. “Я еще не встречал, — говорил он, — среди этой категории людей никого, кто не мог бы, хоть иногда, предвидеть будущее или не имел отлично развитой интуиции”.

“Что бы вы ни думали о подлинном значении или о причине околосмертного опыта, — пишут Брюс Грейсон[34] и Барбара Харрис[35], — вы должны относиться к нему как чрезвычайно мощной движущей силе трансформации… Вы не можете ожидать, что люди, пережившие его, будут относиться к жизни обычным образом… Если новые взгляды, убеждения и ценности такого человека не согласуются со старыми ролями и образом жизни, ему нужно найти другие роли и жизненный стиль, соответствующие новым целям и приоритетам.

Брюс Грейсон и Барбара Харрис считают также, что те, кто испытал околосмертные переживания, после возвращения, в том случае если полученный ими опыт вступает в противоречие с их прежними религиозными верованиями, привычками и убеждениями, могут испытывать депрессию и озлобление. Такие же последствия могут возникнуть у тех, кто был послан снова в земную жизнь против своей воли.

Нередко появляются психологические проблемы при согласовании околосмертных переживаний со своими традиционными религиозными верованиями, привычными ценностями или образом жизни. Получив впечатления, не существующие в физическом мире, эти люди могут усомниться в своем психическом здоровье. Помимо этого, они боятся быть осмеянными, если решатся обсудить с кем-то свои околосмертные видения и переживания.

Таким образом, распространенное мнение о сугубо положительных последствиях околосмертного опыта, не учитывающее возможности негативных реакций, не всегда может быть адекватным в отношении конкретного человека.

Приводимый далее текст в полной мере подтверждает этот тезис. Несколько лет назад в интернете появилось пространное описание психологической трансформации, происшедшей с неким человеком, застреленным, испытавшим клиническую смерть и возвращенным к жизни. Он предпочел не называть себя, но по стилистике описаний можно с уверенностью говорить о его принадлежности к научному миру. Мне показалось, что это сообщение не похоже на плод литературной фантазии.

Выдержки из его рассказа, которые помещены ниже, приводятся лишь с небольшими сокращениями. Заранее прошу читателей извинить меня за предстоящую длинную цитату.

“Действительно, состояния умирания, — пишет автор, — расположенные за пределами последней вербально оформленной мысли, нельзя назвать страданием. Более того, в некотором смысле в них заключался элемент блаженства, так как наступала своеобразная легкость и возвращаться назад уже не хотелось. Мучения вовсе не длились до самого конца… и смерть не была их высшей точкой. Имеется целая область умирания, где нет страданий, а есть только легкость. Невозможно соотнести эту лег кость с облегчением, которое человек может ощущать в обыденной жизни, скажем, освободившись от тревоги о чем-то. В нормальной жизни человек и его сознание сохраняют свои размеры, тогда как легкость умирающего пропорциональна коллапсу его персональной вселенной. То же и со ело вами “не хотелось”. Я употребил их не совсем корректно, так как понятие желания не экстраполируется на эту область. Во всяком случае, ничего мучительного, никакой темноты бытия нас не ожидает. Категории блага и зла становятся неприменимы. Панический страх смерти, который испытывают люди, связан, таким образом, толь ко с неизвестностью. Более того, можно утверждать, что с нашей персональной кончиной ничего особенного не кончается. Тут самое тонкое место, и самое важное одновременно. Я отнюдь не имею в виду существование загробной жизни. Но в то же время, исчезновение всего для меня ни в один из моментов умирания не означало исчезновения мира в целом, а только мой уход из него, впрочем, совершенно окончательный. Я уступал место чему-то другому, не являющемуся мной ни в каком смысле.

Конечно, мой опыт далеко не уникален. Есть много людей, переживших нечто похожее. Но толковых свидетельств на удивление мало. Одни просто ни черта не поняли и не могут сколько нибудь вразумительно описать свои чувства, что и правда нелегко. Другие не желают говорить об этом. Полагаю, они чувствуют неловкость — от них ждут чего-то захватывающего и утешительного одновременно. По сравнению с ожиданиями слушателей, им нечего сказать. Третьи свихнулись. Доктор-психиатр, освидетельствовавший мое состояние, уверял, что я обладаю весьма стойкой психикой, тогда как большинство прошедших через подобное становятся неспособными к нормальным коммуникативным актам.

В целом, однако, опыт внезапной смерти поначалу мало что во мне изменил. Я довольно быстро адаптировался и за жил “нормальной жизнью” — стал много работать, пьянствовать, заниматься спортом, ухаживать за какими-то левыми женщинами, писать разные глупости на Usenet и так далее. О происшествии 1993 года я старался вспоминать как можно меньше. Порой я извлекал из него даже некоторую выгоду: случившееся придавало мне налет таинственности. Меня иногда спрашивали, мол, ну как там, по ту сторону, а я многозначительно надувал щеки и молчал.

Но в 1996 году с моим организмом стали происходить странные вещи. Я вначале не придавал этому значения, отделываясь словом “нервы”, то есть “ерунда”. Однако состояния прогрессировали, и мне волей-неволей пришлось обратиться к врачам, которые не сказали ничего определенного, но сильно качали головами. Оказалось, организм дсмонстрирует все симптомы довольно редкой фатальной болезни, убивающей наверняка за 2 3 года. Никаких точных способов диагностики этой болезни нет. Главным методом является наблюдение за состоянием клиента, которое должно медленно хужать, что и происходило. Чтобы видеть развитие процесса, достаточно было подойти к зеркалу.

Дверь, куда мне чуть не пришлось войти 3 года назад, снова открылась, и оттуда довольно сильно сквозило.

Чувство неопределенности было невыносимым. Вокруг находились близкие люди, моя недавно родившаяся дочь. Я не знал, как себя с ними вести, неопределенность полностью дезориентировала меня. С одной стороны, мне не хотелось покидать их, но с другой — я был почти уверен, что с ко ро придется это сделать. Источник мучений заключался именно в этом “почти”. Я поворачивался к ним то спиной, то лицом, иногда меняя положение по нескольку раз в день, вертелся как волчок. Одному мне было бы гораздо легче. Как минимум на полгода я утратил способность чем либо интересоваться во внешнем мире, проявлять инициативу и смекалку. Существование сводилось к механическому повторению рудиментарных бытовых актов. Однако это не было депрессией, поскольку депрессивному состоянию свойственны отсутствие энергии, истощение и апатия. Со мной происходило нечто совершенно противоположное. Словно внутри работали два мощных мотора, пытаясь вращать шестеренки в разные стороны, отчего вся система порой начинала дымиться и вонять горелым.

Наконец напряжение превысило предел, и что-то внутри словно лопнуло, или, скорее, сдвинулся некий рубильник. Я ощутил необыкновенное облегчение, как после удаления больного зуба. В этот момент я совершенно расслабился, сдался и на самом глубоком уровне окончательно признал и постановил, что умру очень скоро.

Еще несколько месяцев мое физическое состояние продолжало ухудшаться, но меня это больше не заботило.

Мало-помалу процесс затормозился и затем остановился вовсе. Приговор не был подписан. Когда стало ясно, что официальная кончина несколько откладывается, выясни лось, что мне не удается, да и не хочется возвращаться в старое так называемое нормальное душевное состояние, которое с новых позиций выглядело как рабская зависимость и крайняя уязвимость. Возвращение к “нормальной жизни” стало таким же немыслимым безумием, как возвращение младенца обратно в утробу.

Отныне смерть постоянно присутствовала рядом (она и сейчас здесь). Я физически ощущаю, что в мире отсутствует какая-либо сила, которая бы меня держала на плаву, кроме моей собственной, или, по другому, нет никакого внешнего соглашения, дающего мне гарантии, что я проживу еще хотя бы один день. Более того, сама действительность уже не представляется мне такой плотной и достоверной, как раньше. Вместо былой непрерывности теперь я чувствую вокруг огромные пустоты, находясь среди которых окружающий мир подобен тонкой непрочной сетке.

Полагаю, для достижения такого состояния было очень важно, что вначале я получил хорошую прививку внезапной смерти (хотя и не усвоил урока), а затем уже подвергся основному испытанию. Отсутствие животного страха позволило сконцентрироваться на другом.

Постоянная близость смерти в корне меняет структуру личности. Многие общечеловеческие ценности навсегда сделались для меня чуждыми, непонятными — например, такие, как честолюбие, тщеславие. Мне очень трудно общаться с коллегами-учеными. По профессиональным надобностям часто приходится встречаться с “маститыми”, проникнутыми сознанием своего величия, и еще чаще — со страстно желающими стать таковыми. Все они кажутся мне круглыми идиотами; жалкими и странными дураками. Я не вывожу этого мнения из каких-то умозаключений, но просто когда я вижу такого человека, меня начинает разбирать смех и возникает желание сделать что-нибудь неприличное, совершить дурацкую выходку… как бы в надежде, что сейчас он тоже засмеется, скажет, что всего лишь разыгрывал меня, шутил, и прекратит свой тяжелый, глупый маскарад.

Здесь я чувствую фальшь. Из сказанного выше словно вытекает, что, испытав опыт смерти, я набрался какой то мудрости, ставящей меня выше прочих, и одновременно стал лучше как человек — добрее, честнее, искреннее и так далее. Это чушь. Никакой особой мудрости я не чувствую, не могу, да и не хочу ею делиться. Что касается “человеческих качеств”, то они явно изменились к худшему. По край ней мере, у меня не осталось ни одного из прежних друзей и приятелей, которых раньше было довольно много, на сети и в реальной жизни. Все они как то потихоньку перестали со мной общаться. Но меня это не тяготит нисколько. Мнение и слова других перестали иметь какое-либо значение, и, наоборот, похоже, именно поэтому люди дружно исключили меня из всех клубов, где я состоял действительным или почетным членом: компанейской приятельщины, деловой серьезновщины, богемной тусовщины, изящной словесности, из мужского клуба, из клуба ностальгии по прошлому, из любовников — надомников, из алкашей собеседников… — отовсюду, поганой метлой.

Я не подавал заявлений об уходе, не орал ни на кого, не брил и не красил волос на черепе, старался быть опрятным, приветливым и чаще называть собеседника по имени, как рекомендует Карнеги. Но люди все равно чувствуют, что я их ни капельки не уважаю. Отсох самый орган уважения. В новом состоянии мне стало одинаково нас…ть на величие учености, на мущинство, на поэтическую тонкость души…на что угодно еще. Не декларативно, а глубоко глубоко, на уровне рефлексов…

Разумеется, после личного опыта смерти я не мог не обратиться к соответствующей “глубокой” литературе. Несколько философских, умных и сложных книг, трактующих вопрос смерти, произвели на меня впечатление болтовни семилетних детей о половой жизни взрослых — ты чё, у них все не так, я сам видел…

В соответствующем возрасте мы подолгу обсуждали эти вопросы, и нам наши собственные разговоры казались ужасно интересными. Друг друга мы считали чрезвычайно сведущими людьми…

Поэтому я старался свести к минимуму любые философствования, предпочитая как можно более простое описание своих наблюдений.

Автор счел ненужным упоминание своего имени”.

В случаях возникновения подобных ситуаций пережившие околосмертный опыт люди нуждаются в помощи компетентного психиатра. Во многих городах США эта проблема в той или иной мере решается. Здесь созданы специальные группы поддержки, где люди, пережившие околосмертный опыт, их семьи, друзья и коллеги имеют возможность обсудить со специалистами свои проблемы. Кроме того, в США, в Филадельфии, уже несколько лет работает Международная ассоциация околосмертных исследований (IANDS). В России эта проблема пока даже не обсуждается.

Биологическая смерть

Вот и подошел наш срок. Земная жизнь с ее прекрасными моментами и неизбежными страданиями, возможно, вскоре останется позади. Нас ждет новая, неземная жизнь. Инобытие.

Как считает Рамчарака (2006), смерти нет вообще. Это название ложное, а сама мысль — заблуждение, рожденное невежеством. Смерти нет, есть только жизнь, которая состоит из множества фаз и образов. Невежественные люди некоторые из этих фаз называют “смертью”. В сущности, пишет он, ничто не умирает, но все подвержено изменению образов и действий. А сама смерть есть лишь разрушение одного материального образа и “предисловие к образованию нового образа”.

Но все же сам момент смерти и эта жизнь, которая нас ожидает, страшат нас своей неизвестностью. Они пугают наш земной ум, хотя предстоящий путь знаком и благотворен для нашей бессмертной души. Ведь ее прежние носители (тела) умирали множество раз, и она радуется приближающейся возможности вернуться в мир, который является для нее домом. Немецкий философ Хайдеггер когда-то написал непонятые многими строки: “Путь на кладбище — путь домой”. А в Талмуде про это же сказано довольно поэтично: “Душа, окружи ее человек всеми земными удовольствиями, не удовлетворится, ибо она дочь неба”. Возможно, именно это имея в виду, Зигмунд Фрейд полагал, что в человеческой психике рядом с инстинктами жизни и продолжения рода всегда стоит влечение к смерти.

Еще на заре человеческой цивилизации многие письменные источники говорили о благости смерти. Так, в одном египетском папирусе, написанном около четырех тысяч лет назад, смерть предстает в виде великой утешительницы:

“Смерть стоит передо мною сегодня подобно выздоровлению, подобно выходу после болезни.

Смерть стоит передо мной сегодня подобно аромату мирры, подобно сидению под навесом в ветреный день. Смерть стоит передо мною подобно аромату лотоса, подобно сидению на берегу опьянения.

Смерть стоит передо мною сегодня подобно удалению бури, подобно возвращению человека из похода к своему дому.

Смерть стоит передо мною сегодня подобно тому, как желает человек увидеть свой дом после того, как он провел многие годы в заключении…”

Сегодня эти экстатические оценки подтверждаются множеством наблюдений, согласно которым непосредственно перед смертью пациентам нередко открываются некие картины загробного мира, который предстает как мир безусловной любви, тишины и блаженства, безграничного осознания и избавления от мук. Эти состояния получили название предсмертных видений, иногда их называют озарением перед смертью.

Изучение этого феномена в основном началось в начале XX века и связано с именами таких выдающихся ученых, как уже упоминавшийся профессор Кембриджа Фредерик Майерс и его коллеги: профессор философии Эдмунд Герни, Фрэнк Подмор, а также профессор Колумбийского университета и президент Американского общества психических исследований Джеймс X. Хайслоп. Первое систематическое исследование этого феномена датируется 1924 годом и было проведено известным американским физиком, профессором сэром Уильямом Барреттом.

Интерес Барретта к предсмертным видениям возник, когда его жена — специалист в области акушерской хирургии — рассказала ему о своей пациентке, которая незадолго до своей смерти успела поведать миссис Барретт, что ей внезапно открылись места непередаваемой красоты и счастья, при этом она видела умерших отца и сестру, пришедших ее встречать. Эти видения показались пациентке абсолютно реальными и привели ее в состояние полного умиротворения. Когда женщине принесли только что рожденного ею ребенка, она подумала вслух о том, что, наверное, хорошо бы ради него остаться в живых, но потом прошептала: “Я не могу остаться. Если бы вы видели то, что видела я, вы бы меня поняли”. Больше всего Барретта поразил тот факт, что женщина, оказывается, не могла знать о смерти сестры, умершей за три недели до описываемых событий. И тем не менее она уверенно говорила, что к ней явились видения умерших

Несколько десятилетий спустя наблюдениями Барретта заинтересовались руководитель Общества психических исследований в Нью-Йорке Карлис Озис и Эйлин Гарретт, в то время руководитель исследований Фонда парапсихологии. Под эгидой этого Фонда в 1959–1960 гг., а позже под эгидой Американского общества психических исследований в 1961–1964 гг. и 1972–1973 гг. Озис в многочисленных интервью с врачами и медсестрами, работающими с умирающими, собрал в США и Индии сведения почти о 35 000 (!) случаев видений и предсмертных ощущений. Экспедицию в Индию (1972–1973 гг.) он совершил вместе с Эрлендуром Харальдсоном. Более 1000 случаев из собранной коллекции удалось изучить более детально (Osis К., Haraldson Е., 1976).

Затевая эту работу, оба психолога ставили перед собой цель выяснить, что видит и слышит человек в последние минуты перед своей кончиной. И, конечно же, выяснить их типологию. Несмотря на, казалось бы, невозможность адекватно провести подобное исследование, они все же получили поразительные и, что главное, методологически безупречные результаты и подтвердили выводы Барретта, а также данные, полученные Элизабет Кублер-Росс, Кеннетом Рингодо и всеми названными чуть выше наиболее известными исследователями околосмертных состояний.

Исследования Озиса и Харальдсона прежде всего показали, что видения на смертном одре чаще всего приходят к пациентам, находящимся в полном сознании. Примерно треть видений заключается в том, что перед мысленным взором умирающего возникают яркие красочные картины другого мира, исполненного любви, тишины и покоя. Почти всегда он кажется умирающему совершенно реальным. В большей части случаев обычным эмоциональным откликом пациента является ощущение счастья и страстное желание уйти в открывшийся новый, чудесный мир. Иногда умирающие слышали неземную музыку. Если пациент пребывал в депрессии или испытывал мучительные боли, то после видений часто наблюдалась полная трансформация его настроения. Иногда боль затихала, а то и вовсе исчезала. По мнению Озиса, это происходит вследствие того, что перед смертью астральное тело и сознание освобождаются от физического тела и поэтому его невзгоды становятся для него менее значимыми.

Некоторые из видений более или менее соответствовали традиционным религиозным концепциям рая или ада, Вечного Града, Небесного Иерусалима, Великих Посвященных — Иисуса Христа, Будды, Магомеда, Моисея и т. и.

Видения на смертном одре обычно возникают у тех людей, которые умирают постепенно, например от неизлечимой болезни или от смертельных ран. И наоборот, они практически не возникают при внезапной смерти. В большинстве видений (почти в 75 % случаев) перед умирающими появляются фантомы ранее умерших близких родственников: родителей, детей, родных братьев или сестер, супругов. Их называют “увлекающими” или, иногда “манящими”, поскольку они эмоционально помогают умирающему в процессе его расставания с жизнью. Важно, что к умирающим приходят только уже скончавшиеся люди, причем в отдельных случаях они видят призрак того человека, о смерти которого не знали, как, например, в случае с пациенткой, кончину которой описывала жена

Барретта. Возникновение предсмертных видений обычно не мешает пациенту вполне адекватно ощущать реальную окружающую обстановку и присутствующих людей.

Утверждения скептиков о том, что эти образы есть только не что иное, как образы “исполнившихся желаний”, Озис отвергает. “Если бы эти образы были лишь исполнившимися желаниями, — говорит он, — мы сталкивались бы с ними чаще у пациентов, которые ожидают смерти, и реже у тех, кто надеется выздороветь. На самом деле такого соотношения нет”. По его мнению, эти фантомы похожи на образы, связанные с жизнью после смерти.

В большинстве видения длятся недолго: продолжительность примерно половины из них не превышает пяти минут, в 17 % случаев они продолжаются от 6 до 15 минут, а еще 17 % длятся более часа. Как правило, эти видения возникают буквально непосредственно перед смертью: примерно 76 % всех пациентов, охваченных исследованием, умерли не более чем через 10 минут после видений, а другая часть прожила после них от одного до нескольких часов. Иногда видения посещали одного и того же пациента в течение нескольких дней подряд. У специалистов сложилось впечатление, что возникновение, или отсутствие видений очень слабо связано с физическим состоянием пациента. Есть свидетельства о том, что если у казалось бы выздоравливающих людей возникали видения, они практически тут же впадали в коматозное состояние и умирали.

Медицинскими факторами (лекарствами, жаром, галлюцинациями, обусловленными болезнью, гипоксией мозга и т. д.) достоверно объяснить возникновение этих фантастических картин не удалось. Была отвергнута также гипотеза об осуществлении тайных или подсознательных желаний, поскольку эти видения в основном никак не согласуются с ожиданиями пациентов, а кроме того, возникают и у тех, кто по-настоящему хочет выздороветь и вернуться к жизни. Так что происхождение этих видений до сих пор остается тайной.

Существует определенная связь между видениями умирающего и видениями человека, за ним ухаживающего. Как утверждают некоторые представители медперсонала, иногда в момент смерти пациента над телом образуется облачко серебристой “энергии”. В некоторых случаях эта энергия отчетливо принимает форму эфирного тела умирающего, причем эта форма связана с реальным телом пациента.

Алан Лансберг и Чарльз Файе в своей работе “Четыре рода встреч со смертью” (2002) приводят некоторые примеры предсмертных озарений. Вот несколько из них.

Десятилетний мальчик, болевший раком, внезапно сел на постели, широко открыл глаза, улыбнулся впервые за несколько месяцев и вместе с последним вздохом воскликнул: “Как прекрасно, мама!”

Женщина лет семидесяти, болевшая пневмонией, была полуинвалидом и влачила жалкое, мучительное существование. Перед смертью ее лицо стало таким спокойным, будто она увидела что-то прекрасное. Оно озарилось улыбкой, которую нельзя описать словами. Черты ее лица стали почти красивым. Медсестра, наблюдавшая за больной, чувствовала, что женщина увидала нечто, “изменившее все ее существо”. Умиротворенность не оставляла ее до самой смерти, наступившей часом позже.

Женщина, умиравшая от рака кишечника, вдруг села в постели и, обращаясь к умершему мужу, сказала: “Гай, я иду”, улыбнулась и умерла.

В своей прошлой книге “За гранью земного бытия” я рассказал о том, что когда в больнице умирал мой отец, а я сидел около него, держа его за руку, за пару минут до смерти его лицо осветилось столь дивной, долгой улыбкой, которую я никогда у него не видел. Это было похоже на улыбку экстаза от увиденного. Прошло уже почти тридцать лет, но эту улыбку я не могу забыть.

Двадцатилетний юноша, слепой от рождения, вдруг перед самой смертью прозрел, оглядел комнату, улыбаясь, явно видя врачей, медсестер и в первый раз жизни — членов своей семьи.

Эта необычная тема нашла свое отражение в чудесном стихотворении американской поэтессы Эрики Джонг “Что, жизнь — неизлечимая болезнь?”:

Блейк на смертном одре пел хвалу Господу.

Нужно сказать, что подобные трансцендентные переживания в моменты, предшествующие смерти, сохраняются на лицах умерших. В большинстве случаев они говорят внимательному и непредвзятому наблюдателю о безмерном успокоении и о чем-то еще, что невыразимо трудно передать словами. С. Булгаков в работе “Жребий Пушкина” пишет, ссылаясь на Жуковского, присутствовавшего в этот трагический момент около смертного ложа великого поэта, следующее:

“В умирающем Пушкине отсутствует все то, что было присуще ему накануне дуэли. Происходит явное преображение его духовного лика, — духовное чудо… Я долго смотрел один ему в лицо после смерти. Никогда на этом лице я не видел ничего подобного тому, что было на нем в эту первую минуту смерти… Это был не сон и не покой. Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу. Это не было также выражение поэтическое. Нет, какая-то глубокая удивительная мысль на нем разливалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание… В эту минуту, можно сказать, я видел самое смерть, божественно тайную смерть без покрывала”.

Изучение видений на смертном одре, так же как и ощущений во время клинической смерти, имеет большое значение для танатологии, поскольку этот феномен свидетельствует о том, что сам момент смерти не только безболезнен, но и в значительной части случаев сопровождается важными для умирающего приятными ощущениями.

У многих народов мира, к сожалению в прошлом, ритуал умирания был доведен до уровня искусства. Пифагорейские школы, египетские посвященные, последователи герметизма, йоги и других эзотерических доктрин буквально учили своих последователей умирать. Одним из признанных образцов этих исчезнувших традиций служит “Тибетская книга мертвых” (Бардо Тхёдол) — древнебуддийский трактат, являющийся сводом наставлений для умирающих, умерших и, конечно же, как это ни странно, для нас — живых. Ее название в переводе означает “освобождение путем слушания в посмертном состоянии”. В западной культуре нет ничего похожего на этот трактат.

По преданию, “Тибетская книга мертвых” была записана на основании устных источников в VIII веке н. э. великим гуру Падмасамбахаватом. Затем, вместе с другими священными книгами, была сокрыта в пещерах и обнаружена значительно позже, в эпоху расцвета тибетского буддизма. В Европе она появилась только в XX веке. Впервые книгу перевел на английский язык ученый-переводчик лама Казн Дава-Самдуп в 1927 г. Затем она была подготовлена к печати и издана в Оксфорде американским исследователем доктором Уолтером Эвансом-Вентцем, включая его комментарии и предисловие, а также комментарии доктора Карла Г. Юнга, известного индуиста сэра Джона Вудроффа и одного из самых выдающихся буддийских мастеров XX столетия ламы Анагарики Говинды.

Как считает сэр Джон Вудрофф, эта книга выполняет три задачи. В первую очередь она учит, как правильно умирать, ибо Смерть, как и Жизнь, есть Искусство. Во-вторых, она является руководством по религиозной терапии, позволяющей утешить умирающего и укрепить его дух перед переходом в другой мир. И, в-третьих, она содержит тексты наставлений умершему во время его пребывания в так называемых Бардо — промежуточных состояниях между смертью и последующим рождением. В этом смысле она не является заупокойным требниом, ее следует рассматривать как путеводитель для путешествия в посмертный мир. Лама Анагарики Говинда считает, что одна из ее функций заключается в том, чтобы помочь живым “занять правильную позицию по отношению к умершим и к самой смерти”.

В “Тибетской книге смерти” большое внимание уделяется состоянию сознания больного перед смертью. Мудрецы Востока считают, что принятое в материалистической медицине Запада стремление искусственно задержать естественную смерть приводит к отрицательным последствиям. Они уверены, что, подобно тому как неправильные действия врача могут привести к ненормальным родам, непоправимый вред наносится и при вмешательстве в естественный процесс смерти.

Действительно, большинство современных представителей западного мира стараются любой ценой и хотя бы на краткий срок сохранить угасающую искорку жизни с помощью всевозможных лекарств, стимуляторов, наркотиков и медицинской аппаратуры, совершенно не учитывая, каковы при этом последние дни и часы умирающего, а также отдаленные последствия подобного вмешательства в естественный ход событий.

Профессор Элизабет Кублер-Росс в предисловии к книге Станислава Грофа и Джоан Хэлифакс “Человек перед лицом смерти” (1996), пишет, что из 35 540 случаев предсмертного опыта, рассмотренных К. Озисом и Э. Харальдсоном, лишь десять процентов умирающих были в сознании в последний час перед наступлением смерти.

“Сейчас наша социальная структура, равно как философия, религия и медицина, — считают Гроф и Хэлифакс, — почти ничего не могут предложить для облегчения душевных мук умирающего. Поэтому многие из них, находясь в подобном положении, переживают глубокий и всеохватывающий кризис, затрагивающий одновременно биологические, эмоциональные, философские и духовные стороны жизни. Однако психиатры, психологи и лица смежных профессий, разработавшие системы вмешательства в случае возникновения кризиса в различных трудных жизненных положениях, как ни удивительно, до недавнего времени не назвали эту область в числе остро нуждающихся в квалифицированной помощи. Врач, работающий в условиях западной культуры, практически ничего не может предложить в качестве позитивной альтернативы ни умирающему, ни остающимся. Эта область, по традиции, принадлежит религии. Однако она зачастую мало что может дать, кроме слов утешения, указаний на веру и обычных церемоний”.

Буддисты и индуисты свято верят, что от состояния сознания умирающего в момент кончины зависит его будущая жизнь, а последняя мысль определяет ее характер в следующем воплощении. Этому положению придается огромное значение. Мысль умирающего должна быть верно направляема им самим, если он получил посвящение или обучался тому, как встречать смерть. Если он сделать этого не может, его мысль должен направить его учитель (гуру), или друг, или родственник, изучивший науку о смерти. В одном из священных писаний индуизма “Бхагавадгите” сказано:

“О каком состоянии существования человек думает, когда оставляет при кончине свое тело, поглощенный этой мыслью, того же состояния он достигает”.

Но какие же мысли могут быть у умирающего без сознания?

Умирающие таким образом не могут испытать благословенного состояния предсмертного озарения. Их никто не научил хотя бы азам того, как следует вести себя в первые фазы смерти. Возможно, из-за этого их могут ожидать те или иные негативные последствия на предстоящем пути в новый мир.

Вообще, согласно учению Гиппократа, медицина не должна “протягивать свои руки” к тем, кто уже побежден болезнью. Помощь безнадежно больным считалась оскорблением Богов, которые вынесли данному человеку этот приговор.

Сегодня положение начинает меняться. Важной вехой в этом процессе является создание в 1968 году в Нью-Йорке “Фонда Танатологии”, цель которого объединение специалистов, работающих в областях, ориентированных на оказание помощи неизлечимо больным (врачей, священников, танатологов, философов, писателей и др.)

Большое значение имела принятая Всемирной медицинской ассоциацией “Лиссабонская декларация о правах пациента” (1981), в которой впервые было провозглашено “право пациента на смерть с достоинством”.

Другим важным нововведением в деле ухода за смертельно больными стала инициатива доктора Сесилии Сандерс, организовавшей в 1967 году при приюте Св. Христофора в Лондоне необычную больницу, главным в деятельности которой стало стремление дать умирающим возможность полноценно жить до самой кончины.

Тема этих больниц, сейчас они носят название хосписов, чрезвычайно важна и интересна, но хотя она не совсем вписывается в структуру этой книги, все же несколько слов сказать о ней нужно. Хоспис — слово английского происхождения, означающее “странноприимный дом”. Обычно они возникали в Восточном Средиземноморье и в Европе на путях движения христианских паломников. Первый современный приют (Св. Христофора), предназначенный для помощи неизлечимо больным и умирающим, был открыт в 1905 году в Лондоне. В конце XX века в Англии их уже было около 150. Первый хоспис в США был организован в 1974 году, в России — в 1990 году в Санкт — Петербурге по инициативе английского журналиста Виктора Зорзы и врача-психотерапевта А. Гнездилова. В Москве первый хоспис начал действовать в 1994 году, сейчас их здесь шесть, что для такого мегаполиса, как Москва, конечно, мало. К сожалению, все российские хосписы пребывают в большой нужде.

Постепенно в хосписах возродилась концепция “легкой смерти”, однако она не была связана с эвтаназией, а обеспечивалась комплексом мер паллиативной помощи, в том числе и, особенно, касающейся контроля хронической боли. Философия, эстетика и концепции хосписов решительно отличаются от существующих в обычных больницах. Чтобы, не вникая в детали, понять, насколько велико это различие, приведу только один, поразивший меня пример.

Многие хосписы в мире были открыты по инициативе Виктора Зорзы. В 1975 году от рака умирает в хосписе его единственная дочь Джейн и просит отца распространить идеи хосписа по всему миру. Эту просьбу он выполнил. Но самое главное, о чем я хотел сказать, — последними словами Джейн, сказанными отцу, были: “Я умираю счастливой”. Вряд ли эти слова могли быть произнесены в больнице, даже самой лучшей.

Среди множества наставлений умершему, содержащихся в “Тибетской книге мертвых”, для читателей этой книги, как мне кажется, особенно важны наставления, относящиеся к Бардо первых фаз смерти. Это так называемое Чикхаи Бардо, или “первое промежуточное состояние в момент смерти, когда виден изначальный Ясный Свет”, и следующее за ним Чёньид Бардо — “состояние неопределенности, во время которого воспринимаются проблески реальности”.

Почему я выделяю здесь эти начальные стадии, хотя последующие столь же важны? Дело в том, что, наряду с вызывающими экстатический восторг картинами запредельного мира, о чем уже говорилось чуть выше, умерший вполне может столкнуться с картинами и фантомами, внушающими запредельный ужас. Если он не подготовлен к этому, что, к сожалению, бывает часто, он совершенно растерян, сознание его мечется, он испытывает парализующий ужас, поскольку не знает, как нужно вести себя и реагировать на возникающие угрожающие, ужасные и мерзкие образы. От них невозможно скрыться, куда бы умерший ни устремился, они следуют за ним. Он совершенно один, и это еще больше повергает его в ужас.

Умерший считает, что он попал в ад, и это тоже многократно увеличивает его страх. В качестве иллюстрации приведу выдержку из рассказа немецкого актера Курта Юргенсона, пережившего клиническую смерть во время операции.

“Чувство благополучия, охватившее меня после введения пентотала, длилось недолго. Вскоре из подсознания стало подниматься ощущение, что жизнь угасает… Ощущение, что жизнь вытекает из меня, пробудило грозное чувство трепета. Более всего я жаждал удержать ее, но был, однако, не в состоянии это сделать. До того я все время смотрел на огромный стеклянный купол, расположенный над операционным столом. Теперь купол начал меняться. Внезапно он заблистал красным цветом. Я видел искривленные лица, глядящие на меня и гримасничающие. Охваченный страхом, я пытался держаться прямо и защититься от этих бледных призраков, придвигающихся все ближе… Затем все выглядело так, словно стеклянный купол превратился в прозрачный свод, медленно опускавшийся и накрывающий меня. Теперь лил огненный дождь, но хотя капли были ненормально большими, ни одна не задела меня. Они падали и разбрызгивались около, а из них вырастали угрожающие языки пламени, лижущие все вокруг. Я больше не мог избежать жуткой правды: без сомнения, лица, наполнявшие этот огненный мир, были лицами проклятых. Меня охватили отчаяние, чувство невыразимого одиночества и оставленности. Ужас был столь велик, что он душил меня, и я, казалось, почти задохнулся. Безусловно, я был в самом аду, и яркие языки пламени могли настичь меня в любую минуту”.

“Мысли вещны”, — считает Карл Юнг. Они как семена, которые можно посеять в уме любого ребенка или взрослого, после чего они становятся содержанием их сознания и личности. Какие бы мысли не были посеяны, добрые или зложелательные, радостные или ужасные, суеверные или отражающие истину, они так или иначе при определенных условиях проявляются. В астральном и духовных мирах, где действует закон мыслеформ, эти мысли, которые ранее существовали в латентном состоянии в хранилищах сознания, подсознания и сверхсознания, превращаются в визуальные образы. Они могут быть разными в диапазоне от светлых и созидательных до разрушительных и жутких. В последних двух случаях неподготовленный к встрече с ними человек может быть эмоционально серьезно травмирован. Правда, подобные случаи не столь часты, но все-таки они есть. Согласно последним оценкам, их около 18 % от общего числа посмертных переживаний.

Наставления “Тибетской книги мертвых” внушают умершему, что эти визионерские переживания “адских видений” суть иллюзии, которые порождаются его собственным умом. Карл Юнг разделяет это мнение и считает, что эти мыслеформы являются визуализацией сознания умершего. Они призрачны и поэтому абсолютно безопасны.

При появлении признаков смерти, то есть на первой ступени Чикхай Бардо, лама читает наставление умирающему, или недавно умершему, сосредоточиться на изначальном Ясном Свете и, невзирая ни на что, стремиться к нему. К сожалению, не все умершие, мысли которых еще привязаны к Земле, следуют этому наставлению. На второй ступени Бардо, то есть во время Чёньид Бардо, также могут появиться иллюзорные видения, в том числе необъяснимые, меняющие свои цвета лучи, действующие на умершего угнетающе.

В это время лама громко читает ему следующее наставление:

“О высокородный, слушай внимательно, не отвлекайся. Существует шесть состояний Бардо: состояние Бардо, обычно испытываемое во время пребывания в утробе матери, Бардо сна, Бардо равновесия в состоянии экстаза во время глубокой медитации, Бардо, наступающее в момент смерти, Бардо, в котором находятся во время познания реальности, и, наконец, Бардо обратного движения к сансаре (рождению)…

О высокородный, то, что называется смертью, сейчас наступило. Ты покидаешь этот мир, но не ты один его по кидаешь. Смерть приходит ко всем. Не цепляйся за жизнь, будь то из-за привязанности к миру или же по слабости духа…. Оставь привязанность к этому миру, не будь слабо вольным.

О высокородный, каким бы устрашающим ни казался тебе Чёньид Бардо, не забывай то, что я тебе сейчас скажу, и храни эти слова в своем сердце:

Когда меня осеняет Бардо абсолютной сути,

Я отрину все мысли, полные страха и ужаса,

Я пойму: все, что передо мной возникает, есть проявление моего же сознания.

Сейчас, в этот решающий миг.

Не устрашусь мирных и гневных ликов — моих же проявлений.

Тело, которое есть у тебя сейчас, называется телом мысли, соответствующим твоим наклонностям. Так как у тебя нет физического тела из плоти и крови, ничто не может нанести тебе вред — ни звуки, ни свете, ни лучи, и ты не можешь умереть. Ты только должен помнить, что эти явления есть твои мыслеформы. Знай, что это есть Бардо”.

Станислав Цвелев (Орис) предлагает похожие на приведенные в “Тибетской книге мертвых” наставления, несколько их осовременив. Находящийся рядом с умирающим человек должен во время умирания спокойно и доверительно беседовать не с Сознанием угасающей физической личности, а с бодрствующей Душой умирающего, как бы комментируя весь её Переход (при этом следует отождествлять её с полом, к которому принадлежал при жизни умерший, — мужчина или женщина):

“Прежде всего, дорогой (дорогая)…имярек… успокойся и не впадай в панику. Ты умер. Твоё тело больше не может быть обиталищем, твоей Души. Осмотрись по сторонам с любовью, и ты увидишь, что бояться тебе нечего. Всё, что сейчас с тобой происходит, совершенно безопасно для тебя, к тому же я всё время нахожусь рядом с тобой и постараюсь предупредить от поспешных шагов. Слушай меня и всё будет хорошо.

Итак, всё у тебя идёт нормально. Ты уже умер, но всё ещё продолжаешь жить, только в мире, который мы не можем воспринимать нашими органами чувств. Ты же — уже можешь! Нет совершенно ничего плохого в том, что ты умер. Умирать всегда было естественно для людей. Это даже приятно. Доверяй себе и доверяй Смерти, она для тебя не враг, а друг, помогающий тебе вырваться из страшного мира.

Вот видишь, ты думал, что исчезнешь, когда умрёшь, а ты живой и слышишь меня, и действуешь точно так же, как и здесь. Сейчас с тобой вот что происходит: возможно, ты увидишь некий тусклый свет, сильно манящий и влекущий тебя к себе с помощью образов, соблазняющих тебя твоей привязанностью к ним. Ни в коем случае не привязывай ни к чему своё внимание, не отвлекайся и иди дальше, на самый яркий Свет.

Тебе не нужно защищать себя, ты только отпусти то, что тебя удерживает на месте и мешает идти на яркий Свет. Отпусти всё это сейчас же, не откладывая, и ничего не бойся. Держись, ведь я и все мы, твои родные и друзья, всё это первое время будем мыслями и чувствами находиться с тобой и будем тебе помогать своей энергией и любовью. Помни, что главная твоя цель — распознать и не упустить этот ясный Свет, тогда, вне зависимости от того, что будет происходить с тобой, ты избежишь погружения в низшие сферы астрала и благополучно очень быстро до стигнешь Дома.

Двигайся навстречу этому Свету. Откажись от всех мыслей и чувств, которые отделяют тебя от него. Лети! Ты ведь только просто умер. Не смущайся. Пусть любовь будет твоим проводником. Войди в Свет, стань им!..”

Чуть позже мы перейдем к частностям жизни в духовном мире, сейчас же мне кажется важным еще немного поговорить о некоторых общих сторонах существования души после оставления ею физического тела.

Мэтр астральных путешествий Роберт Монро, о котором я уже писал (часть 2, гл. 1), на своем опыте убедился, что среди уровней астрального мира, которые умершему предстоит пересечь, самым, мягко говоря, неблагополучным является нижний астрал, наиболее близкий (по частоте вибраций) к физическому миру. Здесь грубые и сильные чувства, тщательно подавляемые в нашей физической реальности, высвобождаются и становятся необузданными. Монро писал, что эта ситуация его ошеломила, поскольку по меркам физического мира такое состояние расценивалось бы как сильный психоз. Эти подпланы астрального мира по большей части населены безумными или полусумасшедшими существами, которые подчиняются исключительно эмоциональным порывам. До тех пор, пока они не достигнут приемлемого уровня владения собой, они остаются здесь. Некоторые, возможно, навсегда.

Понятно, что эти области не являются приятным местом. Они представляют собой бесплодный темно-серый океан, который лишь изредка озаряют слабые огоньки — это духи людей из более высоких слоев астрального мира, которые приходят сюда, чтобы встретить своих близких, когда те умирают. В этом темно-сером океане малейшее движение немедленно привлекает к тебе внимание агрессивных существ. Во время своих астральных путешествий Монро встречался с откровенными мучителями и испытал несколько случаев нападений. Рамчарака говорил о душах, обитающих в нижнем астрале, как о “накипи бестелесной человеческой жизни”. Мигьене Гонзалес-Виплер (1997) называет эту область “ужасными подвалами астрального мира”.

“Даже самые первые посещения этой зоны, — пишет Монро (2003), — высвободили во мне все подавлявшиеся эмоциональные наклонности, о которых я втайне подозревал, и, помимо того, множество других, чье существование стало для меня полной неожиданностью. Эти чувства до такой степени властвовали над моими поступками, что я возвращался из путешествий совершенно растерянным, пристыженным их мощью и своей неспособностью с ними справиться. Господствующее положение занимали страхи, которые оказывались сильнее даже полового влечения, становившегося там мощной преградой”.

Эти области желательно пройти по возможности быстрее. Однако некоторые души, не зная этого, стремясь остаться поближе к Земле или же по другим кармическим причинам, могут надолго застрять здесь. Если им повезет, они смогут получить помощь со стороны так называемых невидимых помощников, или же, осознав свою ошибку, начать запоздалое движение к свету.

“В момент смерти, сказано в Бхагават Гите, — живое существо может либо остаться в сфере действия низшей энергии материального мира, либо перенестись в духовный мир”.

В этом “подвальном” мире застрявшим душам не предстоит ничего хорошего. Профессор Вемз (В. М. Запорожец), ссылаясь на сведения, полученные на медиумических сеансах, приводит некоторые их впечатления от этого мира.

“Серое, удручающее окружение”. “Как бы дурной сон”. “Мне плохо. Тоскую по Земле”. “Паршивая моя жизнь. Нельзя есть, пить, спать. Баб много, а что толку”. “Жизнь дрянь. Я в аду живу”. “Жизнь убога, трудна людская. Они врут, что здесь лучше” “У нас пасмурно, туманно, вроде день, а солнца нет — небо без конца. Земные на сеансе, как тени в тумане. Тоска”…

По мере очищения и продвижения к высшим планам сообщения становятся бодрее:

“Надо бы в рай, но еще надо долго и тяжело работать”. “Люблю тебя. Жизнь в разлуке невыносимая”. “Без тебя мне плохо, но много работаю, и время летит быстрее”. “Не очень весело. Скучно одной, но стараюсь не унывать”…

В дальнейшем тон сообщений “просветляется”, становится восхищенно-радостным:

“Я живу очень хорошо, весело, только жаль, что не вместе. Скучаю по тебе и жду тебя очень”. “Здесь кладезь знаний. На Земле лишь отзвуки”. “Прекрасные дома, дивные цветы, милые люди, веселье. Очень хорошо — болезни прошли, интересные занятия”. “У меня мало времени, много танцую, большое удовлетворение, я вся насыщена этим”. “Все земное здесь дублируется, но без уродств, без теневых сторон”. “Я полна радости. Здесь лучше, чем у вас”. “Красивая природа: прекрасные леса, необыкновенные цветы, красивые дома”. “Жилища строятся силой мысли”. “Природа — великолепие, есть и деревья и вода”. “У нас круглое лето, тепло”. “Земная жизнь — темная прихожая, серый дождливый день для нас”. “Мир — анфилада сфер все возрастающего совершенства”.

Танатологи уже давно знают, что сам момент смерти совершенно безболезнен. Об этом свидетельствует подавляющее большинство прошедших ее клиническую фазу. Как писал Николай Амосов (1983), “природа мудро позаботилась о нас: чувства отключаются раньше смерти. Умирать не страшно”. Лев Мечников (1987) считал, что “естественная смерть, по всей вероятности, сопровождается в высшей степени приятным ощущением”. Он же писал даже “о радости смерти”.

Потрясающее проникновение в моменты, предшествующие смерти и ее самой, можно найти у Л. Н. Толстого в рассказе “Смерть Ивана Ильича”. Вот краткая цитата из него.

Внешняя картина смерти, вернее, картина мучительной агонии умирающего, казалось бы, противоречит утверждениям о безболезненности смерти. Однако это не так. Когда человек умирает, он умирает постепенно. Раньше я уже писал, что во время клинической смерти человек еще долго ощущает и слышит происходящее. Когда душа уже начинает покидать тело и готовится отправиться в свое посмертное путешествие, физическое тело еще может некоторое время демонстративно продолжать “страдать” при агонии. Для очевидца этот процесс полон страдания, хотя все это уже чисто внешний эффект выхода Жизни из оставляемого душой физического тела. Кроме того, как считает Орис (1999), из-за избытка углекислого газа, обильно выделяемого при отделении души, боль в физическом теле “в самые последние моменты жизни практически всегда и у всех отсутствует совершенно”.

Сегодня уже возможно говорить о том, что безболезнен не только сам момент смерти, но и, возможно, некоторое время, близкое к нему. Существует сравнительно небольшое число исследований, посвященных этой области танатологии. Первым ее исследователем был цюрихский профессор геологии Альберт Хейм, прославившийся исследованиями Альп. Как профессиональный скалолаз Хейм пережил несколько случаев, когда сам он был на краю гибели. С точки зрения субъективных переживаний неизбежной кончины подобные происшествия заинтересовали его, и он собирал сведения в течение нескольких десятилетий. Это были случаи, происшедшие с солдатами, раненными в бою; каменщиками и кровельщиками, падавшими с высоты; людьми, пережившими различные катастрофы, а также случай одного почти утонувшего рыбака. Но основная часть коллекции была основана на многочисленных отчетах спасенных альпийских скалолазов, среди которых были трое коллег Хейма.

В 1982 году он впервые выступил на заседании Швейцарского альпийского клуба с докладом, посвященным эмоциональным переживаниям людей во время катастроф, грозящих им неминуемой гибелью. Впоследствии его доклад был опубликован.

В результате своих исследований профессор Хейм пришел к выводу о поразительном сходстве ментальных состояний почти в 95 % исследуемых случаев. Незначительные различия отмечены лишь в деталях. Люди не испытывали боли, отчаянья, горя или других подобных ощущений, “обычно поражающих людей в минуты менее острой опасности”. В то же время чрезвычайно усиливалась активность сознания, способствующая усилению в сотни раз скорости и интенсивности восприятий и мышления. Затем приходило чувство спокойного восприятия ситуации и предвидение ее исхода на глубинном уровне. Не наблюдалось замешательства, страха и дезориентации. Течение времени резко замедлялось, человек мысленно проигрывал свою прошлую жизнь. Часто он слышал музыку божественной красоты.

Приведу в качестве примера выдержку из отчета Хейма о происшедшем с ним в Швейцарских Альпах несчастном случае.

В конце статьи Хейм пишет, что смерть от паденья с субъективной точки зрения приятна.

“Погибшие в горах, — пишет он, — в последние мгновенья жизни обозревали свое прошлое, пребывая в преображенном состоянии. Возвысившись над телесной болью, они находились во власти благородных глубоких мыслей, величественной музыки и с ощущением покоя и примирения”.

Хейм считает, что смертельные падения гораздо более ужасны и жестоки для оставшихся в живых. Они несравненно болезненней для них как с точки зрения испытываемых в тот момент чувств, так и во время последующих воспоминаний.

Профессор психиатрии Университета штата Айова (США) Русел Нойсес, обобщивший отчеты людей, соприкоснувшихся со смертью, обнаружил типологическое единство и характерную последовательность переживаний. Последние включают три последовательные стадии: сопротивление, обзор жизни и трансцендентность.

Начальная фаза — сопротивление, когда осознается опасность смерти. В это время возникают короткая фаза тревоги и попытки борьбы с ситуацией. Сознание и умственная деятельность необыкновенно усиливаются, благодаря чему в определенных случаях сопротивление может завершиться спасением. Если этого не происходит, наступает фаза капитуляции перед неизбежностью фатального исхода. Страх исчезает, и человек начинает ощущать безмятежность и покой. Затем следует стадия быстрого, если не сказать мгновенного, просмотра событий предыдущей жизни. Вектор этого просмотра может быть направлен от детства к текущей ситуации, или наоборот. Иногда просмотр принимает голографическую, а не векторную форму. В этом случае воспоминания, относящиеся к разным периодам жизни, возникают одновременно — как части единого континуума.

Прекрасной иллюстрацией сказанному является ситуация, рассказанная в письме адмирала Бьюфорта (Гроф, Хэлифакс. 1996). Это случилось, когда адмирал был еще курсантом военно-морского училища. Упав с корабля и не умея плавать, он быстро утомился и погрузился в воду. Спасение наступило несколько позже.

Профессор Русел Нойес на основании собранных им данных считает, что часто визионерские переживания отдельных людей были настолько приятными, что ощутившие их испытывали сильное желание навеки остаться в запредельных мирах. Зачастую они высказывали обиду и даже враждебность за то, что их вернули обратно в земную жизнь.