Англия. Иностранец ее Величества

Секс по-английски

Принято считать: если что и объединяет людей, вне зависимости от национальности, вероисповедания и сословия — так это секс. Уж здесь-то у всех все устроено примерно одинаково, будь ты герцог, разнорабочий или гаишник, бельгиец, эскимос или житель Галапагосских островов.

Но находятся те, кто утверждает: и в этом англичане отличаются от других. Почему, спрашивают они, так часты в Англии неравные браки и партнерства? Не в смысле финансовом, а в смысле чисто внешнем? Причем гораздо чаще бывает так, что именно он весьма хорош собой, а она — plain, то есть невзрачная, а то и просто дурнушка. В чем тут дело, в чем секрет? Как это так? Я слышал два объяснения, причем ни одно из них не показалось мне убедительным. Первое: в Англии вообще меньше симпатичных женщин, чем мужчин. Любопытно при этом, что и Карамзин в XVIII веке, и Прокофьев в веке XX находили англичанок чрезвычайно привлекательными. Что же переменилось? Англичанки или вкусы мужчин?

Второе объяснение, ничуть не более правдоподобное: среди красивых англичан особенно много типов с пониженным либидо, которым от партнерши «совсем другое надо» (то есть ищут они чисто человеческие качества, а внешность значения не имеет). Либо же речь идет вообще об извращениях, а с некрасивой спутницей жизни легче договориться о соответствующих способах сексуального удовлетворения.

Прежде всего англичан подозревают в особой форме мазохизма. Французский писатель и философ XIX века Ипполит Тэн выковал термин «Le vice Anglais» («The English Vice»), то есть «английский порок». Имеется в виду сексуальное влечение к порке — причем чаще в качестве так называемого «нижнего», то есть объекта телесного наказания, хотя встречаются и любители по-верховодить в этом возбуждающем занятии. Я не специалист, но читал, что среди английских мужчин встречаются разные типы «флагеллянтов»: и гомосексуалисты, кому важно, чтобы их порол мужчина, и гетеросексуалы, кому нужна именно женщина, и, наконец, в Англии распространен тип извращенцев, которым все равно — им важен сам процесс. И среди них немало фетишистов, которых возбуждает сам вид орудия: трости, розги, плетки, ремня и так далее.

Интересно, что среди женщин извращение такого рода встречается, но во много раз реже, чем среди мужчин. Вот из этого и делают иногда совершенно ненаучный вывод, что некоторых мужчин совсем не интересует внешность женщины, если только она хорошо обращается с плеткой, кнутом и так далее. Уверен, что он несправедлив или справедлив далеко не всегда и напрасно обижает массу людей, никакими извращениями не страдающих.

Тем не менее дело дошло до того, что феномен «английского порока» стали изучать специалисты-сексологи, пытаясь найти ответ на вопрос: в чем тут дело? Почему именно в Англии так привилась эта странная сексуальная прихоть? Большинство исследователей считают, что дело тут не в биологии и не генетике, не в английском климате, а в некоторых специфических чертах английского образа жизни. Прежде всего указывают на исторически сложившуюся систему воспитания в знаменитых английских школах-интернатах, тех самых, что десятилетиями вызывали такой восторг у англофилов по всему миру и которые подтолкнули француза Кубертена к созданию мирового олимпийского движения.

До относительно недавнего времени в этих школах, обучение в которых так недешево обходилось и обходится родителям, широко практиковалась порка. Теперь она категорически запрещена. Но на протяжении веков телесные наказания занимали чрезвычайно важное место в жизни и учащихся, и педагогов. Порка постоянно присутствовала в разговорах и мыслях, чуть ли не все сопрягалось с ней. Из некоторых воспоминаний видно, что отличники и «ботаники», маменькины сынки, которым никогда так и не пришлось отведать учительской трости, часто страдали больше остальных. Они жили в постоянном страхе и ожидании неведомого им ужаса, причем причиняемая поркой боль в их воображении сильно преувеличивалась, разрасталась до каких-то чудовищных размеров.

Большинство выпускников вырастало тем не менее нормальными людьми. Суровое воспитание приучало держать жесткой верхнюю губу, не ныть, стойко переносить любые испытания. Но именно в этих школах приобщились к прелестям флагелляции многие «страдальцы». Пышным цветом расцветало в этих же привилегированных, но, судя по всему, страшноватых заведениях и мужеложство. Понятное дело, даже те, кто не особенно склонен к однополой любви, в подростковый горячечно-гормональный период могут оказаться ей подвержены — возможно, из-за отсутствия поблизости девочек. Впрочем, не имеющие ярко выраженной склонности, как правило, возвращаются позднее к стандартной ориентации.

Речь идет не о каких-то достопамятных временах: нет, нынешнее самое активное поколение английской элиты еще успело пройти через такую систему воспитания. Но обратите внимание, это не относится к девочкам: их, за редкими исключениями, прекратили пороть в школах гораздо раньше. Поэтому нынешние жены англичан — это уже непоротое поколение! В отличие от мужей…

Уже цитировавшийся в этой книге замечательный журналист, мой бывший коллега по Би-би-си, Род Лиддл рассказывал, что в детстве ему приходилось регулярно испытывать порки, причем в двойном размере: если родители замечали на ягодицах сына синяки, оставленные учительской тростью, то считали необходимым с ним разобраться и добавить еще и ремнем…

Авторы, искавшие причины распространения мужеложства и «английского порока», часто указывали, помимо частных интернатов, на еще один знаменитый английский институт — морской флот. Ведь Англия — прежде всего морская держава, и в море проводило свою юность и молодость множество людей.

Месяцами отрезанные от земли, лишенные женского общества, молодые, полные тестостерона юноши искали выход сексуальной энергии. Уинстону Черчиллю, одному из создателей и большому поклоннику военного флота, приписывают утверждение, что суть службы для рядового матроса — «ром, содомия и кнут». Преувеличение? Черный юмор, шутка? Ну, разумеется. Но в каждой шутке…

Интересно, что два таких замечательных, потрясающих института, во многом сделавших Англию тем, что она есть — оплотом индивидуальных свобод и достоинства личности, парадоксально породили и столь странное явление… Впрочем, чему удивляться: у всего в жизни есть оборотная сторона.

Но и помимо телесных наказаний, учеба в «boarding schools», интернатах — для подростка серьезнейшее испытание, которое может вылепить из него супермена, готового занять место в правящей элите, а может и сломать. Стивен, лорд Пристли, рассказывал мне, что годы, проведенные в такой школе, остались травмирующим воспоминанием на всю жизнь. Причем особенно неприятно ему вспоминать не редкие и не такие уж страшные телесные наказания, а общую давящую атмосферу, жестокость и дедовщину. Для творческой, одаренной, сложной личности это, видимо, не очень подходящий способ получения образования. В Британии даже действует специальная организация «Boarding Concern», оказывающая психологическую помощь выпускникам интернатов, не сумевшим избавиться от печальных последствий пережитого многолетнего стресса.

Но как все же обстоит дело с более традиционными формами отношений между полами?

Получивший в России хождение анекдот отражает какую-то часть английской реальности. «Дорогой, — говорит лорду за завтраком супруга, — должна тебя огорчить — анализ показал, что я не беременна». «О боже, — отвечает расстроенный муж, — значит, опять эти нелепые движения под одеялом…»

Джордж (Дьёрдь) Микеш, автор старой, но до сих пор очень популярной книги про англичан «Как быть иноземцем», посвятил сексу целую главу. Правда, состоит она всего из одной строчки: «На континенте есть секс.

Англичане обходятся грелками». Самих англичан эта формула безумно веселит.

Но в целом, мне кажется, слухи о какой-то особой асексуальности британцев сильно преувеличены. По крайней мере вокруг полно страстно обнимающихся парочек. В народе получило распространение особое выражение, которое в таких случаях адресуется неприлично себя ведущим: «Go get a room!» То есть пойдите, раздобудьте себе комнату…

Еще одно доказательство сексуальной активности молодежи — несусветное количество совсем юных мамаш с колясками на улицах Фолкстона. В Лондоне они, конечно, тоже есть, но у нас какая-то особенно высокая концентрация. В целом по стране ранние беременности стали серьезной проблемой, которой озаботилось уже и правительство. Обещает принять меры, в частности, законодательно бороться с излишней откровенностью в телепрограммах и рекламе. Но, думаю, это что мертвому припарки…

Наша русская подруга Алла говорит, что жить с англичанином ей бы нравилось, при всех странностях национального характера: некоторой закрытости, лицемерии, приступах холодности… Но есть одна серьезная проблема — та же, что знакома миллионам женщин по всему миру. Муж не пропускает ни одной юбки. И это при том, что если в этой семье и есть «неравенство внешности», то обратное обычному. Алла и моложе и привлекательнее мужа. Красивая женщина…

А вот до чего додумался один британец — издал книгу под названием «What every man thinks about apart from sex», то есть «О чем, кроме секса, думает каждый мужчина». Стоит книжка в рознице 4 фунта 70 пенсов и раскупается как горячие пироги. Книга довольно толстая — двести страниц. Причем без единой буквы: в ней нет никакого текста. Автор утверждает, что в результате продолжавшихся тридцать девять лет практических и теоретических исследований он убедился, что мужчина ни о чем другом, кроме секса, не думает. И вот опубликовал свой сенсационный вывод.

Расчет оказался точен — среди британской молодежи появилась мода покупать книгу и постоянно таскать ее с собой, используя в качестве блокнота, так что пустые страницы не пропадают. А заодно, как бы между прочим, демонстрируя обложку друзьям и подружкам. Слова «Мужчина» и «Секс» — «Man» and «Sex» — напечатаны на ней огромными буквами. Таким образом, это и нации комплимент, и опровержение злопыхателей, издевающихся над английским либидо, и инструмент флирта, и способ пооригинальничать. Столько удовольствий и меньше чем за пять фунтов. Словом, не знаю, как насчет сексуальности, а коммерческий английский гений вновь продемонстрирован. Правда, фамилия у тридцатидевятилетнего гения какая-то не очень английская — его зовут Шеридан Симов.

Недавно из США и Канады в Британию пришла мода на «марши шлюх». Женщины из среднего класса одеваются в кричаще откровенные, вульгарные одежды, максимально обнажая плоть, и, как можно вульгарнее размалевав свои лица, маршируют по улицам городов. Смысл протеста: мы, женщины, можем одеваться как угодно, но это не значит, что мы доступны каждому и нас можно безнаказанно насиловать. Поводом к выступлению послужило неудачное заявление какого-то полицейского чина, посоветовавшего женщинам одеваться скромнее, чтобы не провоцировать сексуального насилия.

Меня нередко спрашивают в России: как в Англии отмечают Восьмое марта? А никак. День любимых — 14 февраля. Кроме того, есть День матери. А про Восьмое марта помнят и знают разве что феминистки. Как-то они устроили в Йорке в Международный женский день свой карнавал, главным событием которого стала демонстрация флага, сшитого из ста пятидесяти пар женских трусов самых разных фасонов и цветов и размеров. (В том числе огромных!) Трусы присылали со всего англоязычного мира, включая Австралию и США. Очень живописно, но с точки зрения смысла… Кто-то из организаторов заявил, что тем самым отображено все женское многообразие и брошен вызов условностям. Ну-ну, может быть, не знаю.

Страна победившего гомосексуализма

Такое прозвание Англии услышал я по приезде от русских эмигрантов. Звучит смешно, по аналогии с титулом, присвоенным себе СССР, в котором громогласно провозглашалась «победа социализма», причем «окончательная». Огляделся я вокруг и подумал: пожалуй, доля истины в этой остроте есть. Но потом задумался: может, эмигрантам, просто так кажется — по сравнению с обществами тех стран, откуда мы прибыли.

В СССР за «это дело» сажали в тюрьму, и надолго. Но и после падения советской власти и декриминализации отношение общества к сексуальным меньшинствам остается прежним и некоторая предвзятость живет в каждом из нас, да и сами геи тоже куда сильнее, чем в других странах, скованы комплексами. То есть и в отношении к этому «вопросу» своеобразно проявляется все то же главное отличие Англии — особенно высокая степень свободы и терпимости. В конце концов, разве гомосексуальность не есть форма эксцентричности, в целом уважаемой обществом? Эксцентричность же — это сдвиг от центра, отклонение от общепринятой нормы… Вполне возможно, что «голубых» и «розовых» здесь примерно такой же процент, как в остальном мире, но просто свободные граждане свободной страны реже считают необходимым свою природу как-либо скрывать. До сих пор не знаю точного ответа на этот вопрос, но склоняюсь именно к такому объяснению.

Разумеется, далеко не всегда отношение к гомосексуализму в Англии было столь либеральным. В не такие уж древние времена здесь за него карали так же, как полагается по шариату — смертной казнью. И только в 1861 году наказание было смягчено: заменено с повешения на пожизненное заключение.

Уголовным преступлением однополая любовь оставалась в Англии вплоть до 1967 года, а в Шотландии — аж до 1980-го. Хотя последний раз за таковую реально осудили людей в 1954-м. Вернее, речь шла именно о мужской гомосексуальности, о мужеложстве. Так же как, впрочем, и в большинстве других стран, лесбийские отношения обществом не одобрялись, но преступлением не считались. Интересно, кстати, почему?

В Англии до сих пор распространена легенда, что королева Виктория отказывалась поверить в возможность существования женской однополой любви и, чтобы не расстраивать королеву, всякое упоминание о ней было изъято из закона 1861 года. Я, честно говоря, сомневаюсь в правдивости этой легенды. Не потому, что ставлю под сомнение «неиспорченность» или наивность великой королевы, а потому, что ее влияние на законодательный процесс было весьма ограниченно. И потом, во многих других странах, в которых Виктория не имела счастья царствовать, тоже почему-то наказывали все сплошь за мужеложство…

Как бы то ни было, первой «открытой лесбиянкой» Англии считается Энн (Анна) Листер — состоятельная землевладелица и предпринимательница, обитавшая в Северном Йоркшире в первой половине XIX века. Она вдобавок много путешествовала и в конце жизни исхитрилась подхватить какую-то инфекцию в Российской империи; место кончины у нее весьма экзотическое для английской дамы тех времен — грузинский город Кутаиси. Энн оставила удивительные дневники — более четырех миллионов слов! — часть которых была зашифрована. Шифр она придумала сама и, чтобы сквозь него пробиться, надо было для начала владеть древнегреческим и недурно разбираться в алгебре. Но и этого самого по себе было недостаточно. Уже в наше время одной упорной исследовательнице понадобилась почти четверть века, чтобы наконец полностью расшифровать дневниковые записи Листер.

Как и следовало ожидать, зашифрованная часть относилась к личной жизни. Там подробно — и натуралистично — описывались открытие ею своей собственной сексуальности (помощи в то время ей было ждать неоткуда), попытки осмыслить, чем она отличается от других женщин и что это означает. Подробно изучая анатомию, Анна пытается на собственном примере ответить на вопрос, верно ли распространенное убеждение, что женщины, склонные к однополой любви, непременно должны быть гермафродитами. Листер исследует свое тело и его функции, но никаких мужских признаков не находит. Слова «лесбос», «лесбийский» в ее дневниках ни разу не употребляются, хотя человек, свободно читавший древнегреческих классиков, не мог их не знать. Зато придуманы свои термины, в том числе «queer»: в классическом английском это слово, произошедшее от древненемецкого корня, означает «странный, особенный», а на современном сленге — как раз именно гомосексуалист. Сколько литературы, песен, анекдотов, целый культурный пласт наворочен вокруг этого нового значения. Но такое употребление этого слова получает распространение только в конце XIX — начале XX века. Не может ли быть так, что Анна Листер как раз и дала новую жизнь древнему выражению? Правда, в дневнике ее этим словом обозначается женский половой орган.

За всю жизнь у нее было немало романов, которые расписываются в таких деталях, что в те времена дневники мисс Листер непременно были бы объявлены криминальной порнографией, да и сегодня могут публиковаться только со строгим ограничением по возрасту. Однако эротическим утехам предшествовал период намеков, комплиментов, флирт. Но как объясниться, как признаться в своих чувствах, как, наконец, прощупать потенциальную возлюбленную, убедиться, что ухаживания не будут с гневом отвергнуты и не вызовут скандала?

Анна Листер подробно описывает свою систему соблазнения и «разведки» — последняя велась вовсе не «боем», а напротив, тонко и изощренно. Получив первое предварительное ощущение после соответствующей психологической подготовки, английская донна Хуана прибегала к испытанному методу — литературным аллюзиям. Таким образом одновременно проверялись и уровень эрудиции предмета нежных чувств, и способность воспринять любовь женщины. Потому как мало Листер было того, чтобы любовница была хороша собой и привлекательна: «потом» же надо еще и «поговорить»…

Например, Анна заводила речь о Ювенале и его сатирах. И потом невзначай интересовалась: а читали ли вы шестую сатиру? А в шестой как раз и фигурирует лесбийская любовь. (Помимо того, что, по распространенному мнению, сатира эта вообще преисполнена презрения к женской природе.)

Ну а дальше — в зависимости от реакции. Если дама скажет, что Ювенала не читала, значит, вряд ли стоит тратить на такую невежду свое время. Если же читала и негодующе начнет говорить, что возмущена столь непристойной темой, опять же все понятно. Но если собеседница отведет глаза, зардеется, поменяет тему, то тогда есть, пожалуй, смысл переходить к следующему этапу соблазнения.

И потом важно было не упустить момент, когда следовало спросить почти напрямую, лучше по-французски: «Etes-Vous Achilles?» — «Вы не Ахиллес ли?» Если что, можно в крайнем случае отговориться, отшутиться: ну мало ли какие приключения пережил Ахиллес и какая у него была Ахиллесова пята; может, на это намек, на слабость какую-нибудь женскую. Но по-настоящему начитанная и грамотная барышня или барыня поймет, что имеется в виду, вспомнит, как Ахиллес вынужден был женщиной переодеваться, чтобы скрыть свою настоящую натуру, дабы избежать напророченной ему гибели при осаде Трои… Прямая аналогия.

И вот такими замысловатыми способами Анна находила свои любови. Была она любовницей страстной и самозабвенной, что не мешало ей также активно заниматься предпринимательством, восстанавливать доставшийся ей в наследство знаменитый архитектурный памятник, а также выкопать на своей земле угольную шахту. Серьезные неприятности начались, когда она попыталась не просто встречаться с возлюбленной тайком, но и открыто создать первую в мире лесбийскую семью. Вот этого уже английское провинциальное общество не потерпело. Разразился скандал, с жалобами, обращениями в суд, в парламент, апеллированием к церкви… Анну объявили аморальной личностью и развратницей, бойкотировали, подвергали всяческому остракизму… Она пыталась делать вид, что ей нет дела до мещанского ханжества, но в действительности это было не так: осуждение со стороны общества ее задевало, отсюда, видно, и усилившаяся страсть к путешествиям, в которые Анна и отправлялась со своей «женой»…

Интересно, что в то же самое время нечто вроде такой семьи в Англии уже существовало. Но вокруг нее, с помощью великого спасительного инструмента английского лицемерия, был создан своего рода защитный кокон.

Назывался этот феномен «Две леди из Лланглена» (впрочем, по-валлийски надо произносить это название примерно так: «Лэ-кох-лен», по другой версии — «Хлангохлен»: но валлийское произношение мне не дается: русскими буквами его в любом случае передать невозможно). Так вот, эти две милейшие благообразные дамы вполне очевидно жили семьей, но притворялись подругами-компаньонками. А общество благоразумно делало вид, что им верит. А потому никаких неприятностей у них не было. Но шепотом в свете о них рассказывали всю правду, она же сплетня. В результате в их скромный провинциальный дом в Уэльсе потянулись любопытствующие, в том числе всякая знать и даже члены королевской семьи. Интересно же взглянуть, как такое возможно…

Но при этом все должны были вести себя прилично и притворяться, что вот просто навещают двух ничем не примечательных дам, ради этого из Лондона и со всей страны едут… Великое все же дело — английское лицемерие!

Анна Листер тоже не удержалась, съездила в Лланглен. Две леди и перед ней, естественно, не раскололись. Разочарованная Анна вернулась в свой Йоркшир и сказала: «Нет, мы пойдем другим путем». И этот путь привел ее в Кутаиси.

Для чего я так подробно пишу об этом? Ну, во-первых, Анна Листер все же была пионером (или пионеркой?), первопроходцем и нельзя не отдать ей должного. Человеком отважным, решительным и самостоятельным, настоящей интеллектуалкой. Ну, а во-вторых, меня лично поразил общий уровень образованности и начитанности провинциальных английских дам начала XIX века. Причем обратите внимание: не о высшем свете речь и не о лондонской интеллигенции. И не о представительницах знати. Отец Анны, профессиональный военный, едва дослужился до капитана. Ну, тетка, правда, была замужем за богатым помещиком, но тоже голубой кровью похвастать не могла. И круг приятельниц Энн опять же состоял примерно из таких же, как она, состоятельных, но не родовитых особ, получивших приличествующее их социальному статусу образование. И при этом они читали Ювенала в оригинале, знали древнегреческий, болтали по-французски. О чем-то, по-моему, это все-таки говорит.

Интересно, как определяют некоторые современные справочники и энциклопедии титул Энн Листер: gentlewoman. В английском языке такое, конечно же, существует, но не слишком часто встречается. И означает следующее: дама со всеми чертами джентльмена, но в женском варианте. Не до конца, правда, в женском, если приложить к ней миф об Ахиллесе…

Homo Britannicus

«Люди ли англичане?» Так назвал свою книгу, впервые опубликованную в 1931 году, голландский ученый и журналист Густаф Ренир (Dr. G. J. Renier «The English: Are They Human?»). Книга, и особенно ее название вызвали такой восторг у самих англичан, что она с тех пор несколько раз перепечатывалась. Даже в тяжелейшие годы Второй мировой войны нашлись деньги на очередное издание. Надо же было как-то отвлекаться от тяжких реалий, а для англичанина (или, по крайней мере, джентльмена) нет лучше развлечения, чем возможность посмеяться над собой… Да и идея странности, «отдельности» от остального человечества, в те годы часто воспринималась как комплимент. Льстит она некоторым и до сих пор.

Содержание этого сочинения, правда, не совсем соответствует своему лихому названию: книга написана несколько академично, выдавая серьезный научный бэкграунд автора.

Центральный мотив — речь идет не об отдельных эксцентриках, а о целой стране, о странной, эксцентричной нации. Англичане, пишет автор, придумали себе ритуалы, управляющие их жизнью, и этим прежде всего они отличны от других землян. Доктор Ренир приводит примеры. Однажды иностранный ученый, не будучи представлен английскому коллеге, просит его о помощи — показать дорогу в лекционный зал. Но тот отворачивается и быстро уходит, будто и не слышал ничего. Позднее, в тот же день их официально представляют друг другу, и тут же оказывается, что англичанин приветливый, милейший человек. Но пока представление не состоялось, незнакомца для него словно бы не существует.

А как обстоит дело в наше время? Я и сам бывал в схожих ситуациях, вынужден был заговаривать с британцами, коим представлен не был. Спешу доложить: ситуация изменилась за семьдесят минувших лет. Но не полностью. Дорогу мне показывали. Однако при этом у джентльменов часто бывал сконфуженный вид, они точно себя пересиливали, иногда даже растерянно оглядывались по сторонам.

И к дамам случалось мне обращаться в поисках выхода из затруднительных ситуаций, и должен сказать, что они даже легче мужчин шли на контакт. Огромный прогресс по сравнению с ситуацией тридцатых годов прошлого века. В те времена большой полицейский чин предлагал считать простое обращение к незнакомой даме на улице со словами «Добрый вечер» достаточным основанием для того, чтобы арестовать мужчину по обвинению в непристойном поведении.

Доктор Ренир выводит целую антропологическую теорию, доказывающую, что реакция англичан на любые жизненные ситуации в корне отличается от остальных Homo sapiens, поскольку диктуется прежде всего ритуальными правилами. «Англичане проходят сквозь жизнь так, будто каждый ее момент является частью некоего торжественного ритуала, который прописан в каждой своей детали», — пишет голландец.

Отдельную главу доктор Ренир назвал «Интеллект как социальный грех». Как и многие до него и после, он поражается удивительному английскому свойству «презирать ум и умных людей». Однако, на мой взгляд, это — распространенное заблуждение, результат непонимания, несовпадения культурных традиций и менталитетов. Нет, англичане, разумеется, уважают ум, а также умников и умниц. А вот чего они терпеть не могут, так это хвастовства, «умничанья». По правилу «недосказанности» воспитанный человек, джентльмен, должен в обыденных, посторонних разговорах преуменьшать свою ученость и интеллект, хотя они очень даже пригодятся ему на рабочем месте и будут там оценены по заслугам. Если же иностранец по незнанию это правило нарушает, от него действительно могут презрительно отвернуться, даже если он говорит неглупые вещи.

А вот цитата на схожую тему — об уме и погоде — из еще одной полюбившейся англичанам книги о них.

«Обсуждая погоду, никогда не противоречьте собеседнику. Пусть идет град или снег, пусть ураганный ветер вырывает деревья с корнем, все равно — если кто-то скажет вам: „Какой приятный день, не правда ли?“ — отвечайте без запинки: „Хорош денечек, что и говорить!“ Выучите этот диалог наизусть. Если вы ничего другого так и не скажете за всю свою жизнь, у вас все равно будет шанс прослыть удивительно остроумным человеком, наделенным выдающимся интеллектом, очень наблюдательным и к тому же обладающим чрезвычайно хорошими манерами».

Это написал венгр Джордж (Дьёрдь) Микеш, которого я уже цитировал в главе про английский секс. Свою книгу он опубликовал в 1946 году, но с тех пор ее тоже переиздают бесконечно, она стала просто классикой английской литературы. Называется эта книга: «How to be an alien» — «Как быть чужеземцем». Правда, слово «alien» как раз из тех, что с большим трудом поддаются переводу. Оно значит еще и «отщепенец», «изгой» и даже «инопланетянин» и «выродок». То есть масса резких, отрицательных коннотаций. Но именно этим словом и по сю пору официально именуют в Британии приехавших жить на Альбион иностранцев. На что последние (особенно те, кто неплохо знает английский) справедливо обижаются. Ведь для обозначения чужеземца есть гораздо более нейтральное слово — «foreigner».

Так что название книги Микеша звучит достаточно ернически — с элементом легкого вызова и насмешки. То есть как раз то, что требуется, чтобы понравиться местным жителям.

«Как быть иностранцем? Иностранцем вообще не следует быть. Но тем не менее существуют определенные правила, которые надо соблюдать, если вы хотите стать приемлемым для англичан — в той степени, в какой это вообще возможно. Изучайте эти правила и подражайте англичанам. Результат окажется однозначным: если у вас не получится, вы будете смешны: если получится, то вы будете еще смешнее», — пишет Микеш.

И не удержусь, процитирую еще один ставший легендарным абзац из книги талантливого насмешника.

Якобы с автором произошел такой случай — он отказался жениться на англичанке, сославшись на то, что его мать никогда не позволит сыну соединить свою жизнь с иностранкой. В ответ англичанка возмутилась: «Ну и глупость вы сморозили! Какая же я иностранка? Это не я, это вы со своей мамашей иностранцы!» Автор поражен. Спрашивает ее: «Даже в Будапеште?» А та отвечает: «Везде! Истина не может зависеть от географии. То, что соответствует действительности в Англии, не может меняться в других местах — в Венгрии, Северном Борнео или Венесуэле».

Бесконечные переиздания обеих этих книг свидетельствуют о еще одном чисто английском феномене — очень мало найдется на земле других народов, которым нравится, когда иностранцы над ними посмеиваются. Особый успех, как всегда, имеет искусство художественного преувеличения, доведения до абсурда. В этот же ряд можно поставить уже упоминавшуюся книгу американца Билла Брайсона «Заметки с маленького острова», которая стала в Британии бестселлером.

Особенно много и ядовито писали и пишут об англичанах французы. Но их сочинения популярностью здесь не пользуются: не потому, что зло, а потому, что не смешно.

Зато размышления на тему о различиях между французами и англичанами — эта тема не надоедает никогда.

Об этом писал еще Александр Герцен. По нему, типичный англичанин — «индивидуалист, уважающий чужую частную жизнь и ожидающий того же уважения от других, в то время как типичный француз во все вмешивается и всех поучает».

Должен признаться, что наблюдение за моими французскими родственниками показывает, что Герцен не слишком устарел. Конечно, есть масса исключений — среди французов не так редко встречаются настоящие джентльмены. С одним из них мы дружим много лет. Вот еще какие списки французских «пороков» можно найти в популярной прессе. С точки зрения англичанина, типичный француз: в разговоре непременно жестикулирует; за едой болтает; целуется на людях; заговаривает с незнакомыми; по выходным бездельничает, причем делает это с видимым удовольствием (а надо не подавать виду); не извиняется, наступив вам на ногу; прощаясь, долго разговаривает в дверях; не соблюдает очереди; судачит о знакомых в обществе; склонен преувеличивать свои страдания и неудачи.

Если все это перевернуть с ног на голову (или с головы — на ноги?), то получится автопортрет англичанина, потому что он как раз ничего из перечисленного делать не станет. Он не жестикулирует во время беседы, не болтает за едой, не разговаривает в дверях (даже напротив, может уйти не прощаясь), очень строго следит за соблюдением очереди, скрывает от людей, даже близких, не то что страдания, но и самые похвальные чувства и нормальные человеческие переживания. Но вот в одном англичане на свой счет заблуждаются: они, даже самые интеллигентные из них, тоже иногда склонны бывают перемывать косточки общим знакомым. Еще как это дело любят! Но тут есть одно принципиальное отличие от французов: англичане станут заниматься этим только с людьми, которых очень хорошо знают и которым доверяют. Француз же, по моим наблюдениям, может соблазниться хорошей сплетней иногда и в компании первого встречного-поперечного.

Итак, что же получается в итоге? Какой же портрет вырисовывается в этой книге? Англичанин сдержан и холоден, всегда держит дистанцию. Но при этом учтив, приветлив, деликатен и к тому же свободен от зависти, готов прийти на помощь. Он честен. Но одновременно и лицемерен. Англичанин умен, талантлив и работоспособен. Но при этом все делает только по жестким правилам, лекалам и ориентируясь на прецеденты, неспособен на лихую импровизацию. Он конформист и диссидент одновременно. Сексуален и замучен комплексами. Просто шизофрения какая-то… Раздвоение личности…

Но к какому же выводу пришел доктор Ренир, задававшийся вопросом: относятся ли англичане к тому же биологическому виду, что и остальные жители Земли? Люди ли все-таки англичане? Его ответ: скорее нет, чем да. Но, возможно, происходит их постепенное возвращение к общей норме. Впрочем, если подобное произойдет, это будет очень скучно: и Англия, и весь мир вместе с ней очень много в таком случае потеряют.