Англия. Иностранец ее Величества

Потомки полубога

Эту женщину я видел издалека на каком-то благотворительном мероприятии. Пробиться сквозь толпу ближе было трудно, да я и не пытался. Тут было сложнее, чем с Дианой: общих знакомых у нас с ней вроде бы не было. Потом вычислил-таки одного, но его вовремя поблизости не оказалось, да и не стал бы он нас знакомить без веской причины, просто для того, чтобы удовлетворить мое любопытство. Ведь как-никак речь не просто об аристократке, а о герцогине Вестминстерской, супруге самого богатого англичанина, миллиардера, которому принадлежит чуть ли не половина центрального Лондона. Да еще вдобавок — крестной матери принца Уильяма, герцога Кембриджского, которому, скорее всего, предстоит в свое время стать королем.

Однако герцогиня волновала меня не в силу своего богатства и знатности или влияния при дворе. Вернее, все эти ее поражающие воображение прилагательные (от слова «прилагаться») интересовали меня не сами по себе, а в сочетании с еще одним необыкновенным обстоятельством.

Издалека успел вроде бы разглядеть: симпатичная женщина, моложавая, живая. Но — типичная англичанка, с соответствующим удлиненным лицом и слегка выдающимся вперед подбородком, узкими губами… На первый взгляд, ничего славянского, русского, и ничего эфиопского, африканского тем более.

После перечня таких критериев любому в России будет понятно о чем идет речь: герцогиня Вестминстерская — прямой потомок Александра Сергеевича Пушкина. Но не только. В ее жилах течет также и кровь династии Романовых, равно как и английских королей. Ну и еще нескольким августейшим домам она приходится родственницей. Однако это как раз неудивительно: все они там, в высших аристократических слоях, друг другу родичи. Но вот Пушкин…

Зовут герцогиню Наталья, и выбор этого имени тоже, конечно, не случаен.

Все началось с другой Натальи — дочери Александра Сергеевича, до невероятности на него похожей. Современники поражались: просто одно лицо, только более светлое, белокожее. Этакий женский вариант, чуть ли не копия своего гениального, но совсем не красивого отца, она при этом каким-то удивительным образом производила впечатление ярчайшей красавицы.

«В жизнь мою я не видал женщины более красивой… Высокого роста, чрезвычайно стройная, с великолепными плечами и замечательною белизною лица, она сияла каким-то ослепительным блеском», — писал современник.

От отца Наталья Александровна унаследовала не только черты лица, но и темперамент, страстность, способность легко увлекаться — до потери рассудка. Едва ей исполнилось семнадцать, шокировала всех близких диким замужеством. Выскочила за Дубельта, сына шефа жандармов.

Дубельт-младший оказался совсем не джентльменом, скорее наоборот. Игрок, он любил карты куда больше супруги, проиграл все состояние, включая немалое приданое. Напившись пьян, жестоко бил ее, топтал ногами, на теле Натальи оставались следы от шпор. Ей удалось развестись — большая редкость в те времена.

Зато второй муж был совершенным джентльменом, но вот беда — иностранцем. Увидев их вместе, основоположница женского образования в России Анна Философова-Дягилева писала Федору Михайловичу Достоевскому: «Так странно видеть детище нашего полубога замужем за немцем. Она до сих пор красива… а муж немец — добряк, чрезвычайно добродушный господин…»

Вот так и случилось, что сильные пушкинские гены пригодились не для создания новых талантов в русской земле, а для укрепления и развития европейских аристократических родов, прежде всего — английских.

Немец был мало того, что добродушный и милый, просто душечка, но вдобавок ко всему из знатнейшего рода Нассау — состоявшего в родстве с главными королевскими домами Европы. Брат герцога Люксембургского, ко всему прочему, принц Николай Вильгельм Нассауский был так знатен, что брак сочли неравным и объявили морганатическим, то есть ничтожным с точки зрения династических перспектив. Но принц был настолько джентльмен, что никакие увещевания родни и даже лишение перспективы наследования Люксембургского престола не могли его остановить и заставить отказаться от любви своей жизни.

Дочку назвали Софией — в честь легендарной основательницы правившей в Англии Ганноверской династии, муж Натальи был ее прямым потомком.

София тоже была хороша и опять вышла замуж «не по чину». Спровоцировала страшный скандал и приступ сильнейшего гнева императора Александра III. Ее мужем стал не кто иной, как великий князь Михаил Михайлович, которого друзья и близкие любовно звали Миш-Миш. Внук Николая I, один из самых популярных Романовых, всеобщий любимец был, по всем описаниям, настоящим джентльменом, достойным внучки величайшего из поэтов.

Недаром местом своего жительства изгнанная из России пара избрала именно Англию. И вот от этого брака и пошли все довольно многочисленные пушкинские потомки на Альбионе, включая, разумеется, и герцогиню Вестминстерскую, а также герцогиню Аберкорн.

Однако среди их предков не только Пушкин и император Николай I, но и английский король Георг И, внук Софии Ганноверской. Что, сугубо теоретически, делает обеих герцогинь потенциальными наследницами английского престола — на каком-то там месте в какой-то там сотне из этого чудного списка.

Пушкинская кровь течет и в жилах многих Маунтбаттенов (они же фон Баттенберги), числящих среди своих предков помимо Пушкина и Романовых еще и королеву Викторию.

С ними вот какая история — знатный немецкий принц, близкий родственник германских императоров и английской королевской семьи (а заодно и последней российской императрицы Александры Федоровны), Людвиг фон Баттенберг десятки лет жил и служил в Англии, внес существенный вклад в строительство британского военного флота. И тут вдруг между его двумя родинами произошел смертельный конфликт: началась Первая мировая война, и ему пришлось делать выбор. Выбрал он Англию и даже фамилию свою перевел на английский — Маунтбаттен, что значит «гора Баттен», то есть ровно то же самое, что по-немецки Баттенберг.

Для родственников же с германской стороны — Гогенцоллернов — Людвиг стал, конечно, предателем…

Так или иначе, но новоявленные лорды Маунтбаттенские на протяжении вот уже нескольких поколений занимают видное положение и при дворе, и в государстве, и в британском обществе. Трагически погиб Людвиг Маунтбаттен-младший (может, его теперь по-русски надо называть Льюисом или Людовиком? — трудный вопрос!). Его, бывшего вице-короля Бирмы, взорвали в 1979 году боевики из Ирландской республиканской армии. То был самый большой «успех» североирландских террористов за все время их совершенно бессмысленной и кровавой борьбы. Бессмысленной хотя бы потому, что на исторической родине, в самой Ирландской республике, давно уже раздумали требовать воссоединения с Ольстером, а границы между двумя частями острова, равно как и с Британией, много лет открыты нараспашку. И в Северной Ирландии установлена широкая автономия. Все входят в единое экономическое пространство ЕС. (А в Дублине говорят в основном по-английски.)

Помимо уже давно свергнутых императорских домов России и Германии, Маунтбаттены связаны близким родством и с греческим королевским родом, тоже давно лишившимся престола. Один его яркий представитель, датчанин, немец и чуть-чуть русский, звался Филиппом Маунтбаттеном, а когда женился на девушке по имени Елизавета, то превратился в герцога Эдинбургского. (Об этом подробнее рассказано в главе про принца — патрона экцентриков).

Да уж, хорошенький такой получился список родственников — Виндзоры, Гогенцоллерны, Романовы (а еще, чуть не забыл, и испанский король Карл, даром что Бурбон, а тоже им родня).

Но вот настал момент, и очередной Маунтбаттен, маркиз Милфорд-Хейвен, женился на Надежде де Торби — дочери Софии и Михаила Романова. Так что их дети и внуки — теперь еще и потомки Пушкина.

И чтобы уже совсем расставить точки над «i»: принцесса Диана тоже им всем дальняя, но родственница.

Уф-ф! Вот как мощно потрудились, куда пробились на английской земле пушкинские гены…

Уверен: это они, английские герцоги, лорды и королевичи, должны за честь почитать, что в их жилах течет пушкинская кровь. Впрочем, судя по выбору имен, почитают: Александра, Наталья…

Мне лично пока удалось несколько раз пообщаться (и то только по телефону) лишь с леди Софией Александрой Гамильтон, дочкой герцога и герцогини Аберкорн. В ней уже все сошлись вместе, она всем родня — от принца Уильяма до королевы, до Романовых и Пушкина. Даже перечислять утомительно.

Но живет в Англии удивительная женщина с глубокими русскими корнями, к королевской семье никакого отношения не имеющая. Тем не менее ее часто принимают за королеву Елизавету II и даже обращаются к ней «Ваше Величество», что женщину эту порядком веселит, а иногда даже и раздражает.

Зовут ее Елена Васильевна Миронова.

Русская королева

Миронова обожает штопать мужу носки, не слишком любит готовить и говорит, что когда наследник престола принц Чарльз вручал ей орден Дамы-Командора Британской империи, то ее грудь настолько смутила его, что бедняга растерялся и потерял часть награды. Хорошо, что помощники вовремя вмешались.

Она со смехом вспоминает, как один из них сказал: «Извините, ваше королевское высочество, вы забыли дать этой даме звездочку».

Но не все истории, публикуемые в прессе про Миронову, идут ей на пользу. Публике не понравилось неожиданное признание актрисы, что в молодости она увлекалась кокаином. Не до конца помогли горячие уверения, что она давно уже бросила это занятие и теперь принципиально выступает против употребления наркотиков.

Но все равно многие негодовали: молчала бы уж лучше! Ведь как-никак общебританская знаменитость, респектабельная дама (в буквальном и переносном смысле), практически королева Елизавета, и вдруг такое!

Елена Васильевна действительно на королеву немного похожа, а сыграв царствующего монарха в одноименном фильме и получив за эту роль «Оскара», стала по всему миру чем-то вроде «второго лица» Елизаветы И. Причем не только в Африке и Азии, но, как ни странно, даже в самой Англии.

Как реагировала настоящая королева на свой образ на экране, на фильм, изображающий ее нормальным, в глубине души тонко чувствующим человеком, вынужденным всегда и везде скрывать свои эмоции и переживания? Судя по всему, фильм пришелся Елизавете по нраву.

Судя по чему? Ведь королева не может прямо высказаться, она ни разу не позволила себе ни похвалить, ни покритиковать произведение искусства, считая, что монарх не имеет права давать подобные оценки и тем самым влиять на общественное мнение. (Принц Чарльз иногда себе такое позволяет, но он, в конце концов, еще только наследник).

Актрисе тем не менее послали сигнал: пригласили во дворец один раз — она вежливо отказалась, была занята на съемках. Ей простили такую дерзость и некоторое время спустя позвали снова. На этот раз она приняла приглашение, и, кажется, общение прошло к немалому взаимному удовольствию…

Елена Васильевна — не родственница Андрею Миронову и его талантливой дочери, и хотя она действительно родилась с той же фамилией, но уже через несколько лет отец, Василий Петрович, поменял ее на Миррен. Видно, искал что-нибудь созвучное, но такое, чтобы помогало сходить за местного, вот кто-то и подсказал: вроде есть такая шотландская фамилия — Миррен. А Елена, соответственно, стала Хелен.

Я посмотрел: и по частоте упоминаний в серьезных СМИ, и по общему тону критики, по спискам фильмографии и так далее явно получается, что Хелен Миррен сейчас британская актриса номер один. По крайней мере в старшем поколении. Ну, может быть, Джуди Денч близко к ней подходит, но все-таки «наша» Елена впереди! В новом поколении на пятки наступает Кира Найтли; та хоть русских корней не имеет, но любит играть русских женщин.

Не знаю, может быть, я невольно принимаю желаемое за действительное, но все мне кажется, что есть в Хелен Миррен что-то неистребимо русское, чуть-чуть залихватское. И в том, как она демонстрирует свою потрясающую фигуру, снимаясь в своем далеко не юном возрасте обнаженной. (Ее прозвали «секс-символом для интеллектуалов».) Или как с наслаждением вытягивает свои длинные ноги в рекламе бизнес-класса одной из авиакомпаний (вот, мол, смотрите, какое расстояние между рядами; но все, конечно, думают только о ее замечательных ногах). Или как она рассказывает про принца Чарльза или тот же кокаин. Признается, что наркотик ей нравился, а бросила она его потому, что узнала из газет, что беглый нацистский преступник, «палач Лиона» Клаус Барбье наживался на торговле этим порошком. Вот этого юная актриса пережить не могла.

Такое впечатление, что врать и притворяться для нее — невозможное дело. Может быть, русские дворянские, офицерские гены повернулись необычной стороной в условиях богемного взросления? По линии бабушки Елена Васильевна — прямой потомок фельдмаршала графа Каменского, героя русско-турецкой войны, а затем и военного губернатора Санкт-Петербурга. А дедушка тоже был потомственным дворянином и военным, полковником царской армии, в Лондон его послали во время Первой мировой войны закупать оружие, так он и оказался в Англии. Молодец, что не вернулся после Октябрьской революции в Россию, а то не было бы у нас у всех такой замечательной королевы…

Хелен Миррен-Миронова не постеснялась поведать всему миру, что во времена ее бурной молодости ее дважды изнасиловали знакомые. Вернее, так: английский термин «date rape» в русском языке полного аналога не имеет. Буквально это значит: «изнасиловать во время свидания» — явление, кстати, крайне распространенное не только в Англии.

Актриса не могла не знать, что ее откровенные комментарии по этому поводу вызовут опять-таки очень негативную реакцию левой части общества и особенно феминисток. Она честно призналась, что хотя подобные действия мужчин все равно должны считаться изнасилованием, все же они существенно отличаются от ситуаций, когда против женщины применяется грубая сила.

Разумеется, дама, если даже она добровольно пришла к мужчине в спальню, все равно имеет право в последний момент передумать и сказать «нет». И если женщину после этого все же принудили к сексу, подобное следует считать изнасилованием. «Но я не думаю, что смогла бы в такой ситуации потащить мужчину в суд», — сказала Хелен — и пожала бурю.

Интересно, что один из самых уважаемых лидеров Консервативной партии Кеннет Кларк недавно попал под огонь просто шквальной критики, когда сказал нечто созвучное. Кларку пришлось извиняться, ведь лейбористская оппозиция уже требовала его отставки с поста министра внутренних дел.

А Хелен извиняться не стала. Пожала плечами — и все. И еще добавила: «Удивительно, как трудно быть блондинкой с хорошей фигурой и большой грудью. Все обязательно считают тебя дурой. А если ты при этом подаешь малейшие признаки интеллекта, то люди полагают себя как будто обиженными, даже обманутыми». Хелен вспомнила, как во время очередных съемок ей нужно было по сценарию играть брюнетку и она перекрасилась. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, отношение к ней изменилось, она почувствовала гораздо большее уважение со всех сторон.

Вот такая, неанглийская, казалось бы, открытость, но при этом — врожденный аристократизм в движениях, в манере держать себя, говорить. Недаром самые разные режиссеры постоянно выбирали Хелен Миррен играть королев и императриц. Начиная с Клеопатры в студенческом спектакле.

«Она была еще подростком, а в ней уже чувствовалось что-то королевское», — вспоминает ее первый бойфренд актер Кеннет Грэнэм.

Потом была роль римской императрицы в жутковатом фильме Тинто Брасса «Калигула», затем — королевы Шарлотты в «Безумии короля Георга», Елизаветы I — в одноименном телесериале и, наконец, вершина «монархической карьеры» — Елизавета II в «Королеве».

Но помимо монархов Хелен много еще чего играла и играет до сих пор. В России она более всего известна по фильму Питера Гринуэя «Повар, вор, его жена и ее любовник» и детективному телесериалу «Главный подозреваемый». Ну а теперь и по «Королеве» тоже. Однако в ее послужном списке многие десятки видных театральных и киноролей. Востребованность этой актрисы просто феноменальна.

Никому не известно, сколько еще людей с российскими корнями растворилось в британских массах. Очень многие из них заняли видные позиции в местном обществе. Конечно, все равно не сравнить с Францией, где число таких растворенных эмигрантов первой волны измеряется многими сотнями тысяч. Они исчезли, но не без следа. Ходят слухи, что там среди элиты (и политической, и научной, и культурной) чуть ли не каждый третий — обязательно русский на четверть, а то и наполовину. Но не все хотят это афишировать, и большинство носит совершенно по-французски звучащие имена и фамилии.

Ну еще бы — девяносто процентов отборной российской элиты (плод селекции нескольких сот лет существования Российского государства) влились в генетический пул Франции и других стран (но Франции прежде всего), обеспечив новой родине много чудесных достижений в самых разных областях. Забирайте, что нам не гоже… Действительно, нам-то зачем…

Но эта книга не о Франции, а об Англии, в которой, естественно, российских генов в десятки раз меньше. Однако и тут они тоже дают о себе знать.

Фамилии-псевдонимы

Когда я работал на Би-би-си, председателем совета управляющих корпорации был назначен Майкл Грейд. (Теперь он уже барон Грейд.) Личность с большой буквы, эксцентрик и джентльмен, из знаменитой артистической семьи и сам живая легенда телевидения. Но фамилия показалась мне подозрительной. Какая-то уж слишком правильная — точь-в-точь слово «градус» или «степень». И долго не пришлось копаться, чтобы обнаружить: Грейд, как и Миррен, фамилия переделанная. Я подозревал Виноградовых, родственников знаменитого ученого сэра Павла Виноградова, одного из главных специалистов по английскому Средневековью. Но оказалось, нет, слегка ошибся. Предки барона звались Виноградскими и были родом из-под Одессы.

Сложнее, конечно, с заместителем премьер-министра и лидером Либерально-демократической партии Ником Клеггом. Вот разве что в лице его есть нечто неуловимо русское. И имя Николас наводит на размышления (хотя среди моих друзей имеется англичанин Николас, никакого отношения к России не имеющий; впрочем, у него отец был русистом, и это могло повлиять на выбор имени).

Выяснилось, что среди предков Клегга — смоленские помещики Энгельгардты. Это примечательный дворянский род, давший нескольким странам поколения истинных джентльменов — воителей, но и дарителей, защитников чести и достоинства, отличавшихся благородством и благотворительностью. Основал его рыцарь, который спас жизнь французскому королю Филиппу II, за что и получил свой титул и фамилию, означающую «ангел-хранитель».

В Россию Энгельгардты попали в XVII веке, так что к моменту выгнавшей их в эмиграцию революции обрусели как следует. Но и это не все. Еще среди предков Клегга — Игнатий Закревский, обер-прокурор Правительствующего сената. Ну и, соответственно, знатоки биографий замечательных людей России немедленно вычислят на основе этого, что главный либерал-демократ Соединенного Королевства состоит также родственником и легендарной «железной женщины» — Муры (Марии Игнатьевны) Закревской-Будберг, она же графиня фон Бенкендорф.

Женщины, покорившей великое множество выдающихся мужчин: от английского разведчика Локкарта и чекиста Петерса, до писателей Максима Горького и Герберта Уэллса…

Но вообще имя им, покоренным — легион. Причем вроде бы не отличавшаяся особой красотой Мура каким-то мистическим образом сумела подчинить всех их своей железной воле.

Локкарт писал о ней так: «Русейшая из русских, к мелочам жизни она относится с пренебрежением и стойкостью, которая есть доказательство полного отсутствия всякого страха».

Большой комплимент в устах англичанина: ведь это фактически описание одного из самых завидных качеств настоящего джентльмена, в данном случае — джентльвумен. Как и полагается, баронесса вдобавок обладала обманчиво мягкими, завораживающими манерами — в общем, понятно, почему она пользовалась таким успехом в английском обществе. Что, разумеется, заставляет задуматься: выходит, джентльменство не исключительно английское понятие. Просто не в каждой стране джентльменов любят и уважают, кое-где наоборот…

Уверен, что это только вершина айсберга, в Великобритании живет множество добившихся успеха и известности людей с российскими корнями, но поди иногда угадай…

Например, что русского в фамилии Роуз? Правильно — ничего. Ведь фамилия искусственная, как и Миррен. Преобразована из Брянцева.

Так что мало кому известно, что знаменитый в недавнем прошлом шеф торговой фирмы «Маркс и Спенсер» Стюарт Роуз наполовину русский: его отец поменял фамилию, чтобы не мучить местных жителей невозможным для английских языков фонетическим сочетанием. И вообще, мечтал он поступить на государственную службу (и получил место), а там с такой фамилией — ну никак.

Роуз пришел в эту знаменитую торговую фирму (которую англичане любовно зовут: «Маркс энд Спаркс», а русские, естественно, «Маркс и Энгельс») в критический момент ее истории. Как это часто бывает с большими, неповоротливыми и избалованными прошлыми успехами торговыми домами, «М & S» упустил момент, когда его главная клиентура, преуспевающая верхушка среднего класса, состарилась. Главные покупатели больше не могли или не хотели тратить много денег на одежду, а представителям нового поколения магазины фирмы казались безнадежно старомодными, «сплошной нафталин». И непонятно было, как выходить из кризиса, с чего начать.

Абсолютно все выглядело безнадежным: старообразный дизайн, не то оформление, неправильная реклама, запущенные customer services (отделы по отношениям с клиентами). Все сугубое не то, все — прошлый век.

Задача выглядела почти невозможной: в «М & S» зоб входит более шестисот магазинов в Великобритании и еще триста с лишним в сорока странах мира. В фирме работает почти семьдесят пять тысяч человек, и у нее более двух тысяч поставщиков.

Развернуть такого гиганта — дело архисложное. Большинство специалистов считало компанию обреченной.

Но пришел Роуз-Брянцев и у всех на глазах это невозможное совершил: вывернул «Маркса и Энгельса» наизнанку, реорганизовал, от услуг некоторых поставщиков отказался, с другими перестроил отношения и совместными усилиями нашел новые модели одежды, новых производителей, новых дизайнеров, новые методы рекламы, придумал всякие неожиданные пиар-ходы. И погибший уже было гигант снова задышал. Это казалось почти чудом.

Помимо всего прочего, Роуз был одно время рекордсменом: получал самую высокую заработную плату в Британии — более миллиона фунтов в год. (Знай наших!) Некоторые акционеры ворчали, но большинство проглотило решение совета директоров назначить спасителю просто невиданное по тем временам вознаграждение (с тех пор рекорд уже был побит, и многократно).

Так вот: возрожденный великан уже вовсю дышал полной грудью, годовые прибыли тоже шли на рекорды, превысив миллиард фунтов. И тут вдруг грянул кризис. Он крепко ударил по всей розничной торговле, все показатели покатились вниз.

Акционеры есть акционеры, они не желают различать, где внутренние, глубинные, но уже преодоленные трудности, а где — временные, общего характера осложнения. Роузу стали искать — и нашли — замену. Но перед его сменщиком стоит задача куда менее сложная — перетерпеть, перебиться, пока экономика не выйдет из кризиса. И затем продолжить дело русского англичанина.

А еще российские корни просматриваются у прославленного актера Бена Кингсли, получившего «Оскара» за своего Ганди и кличку «коммунист» за роль Ленина в фильме Дамиано Дамиани, а также у культовых рок-музыкантов Пита Доэрти, Мика Джонса из «Клэша» и много у кого другого. Но про одного знаменитого английского русского, гражданина мира, любимца интеллигенции просто нельзя не рассказать.

Тем более что он-то свою чисто русскую фамилию маскировать и переделывать не стал.

Англо-русский фон-барон

На визитной карточке, которую протянул мне Петр Ионович, помимо приставки «сэр» значился еще только один титул: «Мамбр дель Энститю».

Не сомневаюсь, что у него имелось немало других карточек, необходимых для разных случаев, например визитка посла доброй воли ЮНИСЕФ. К моменту нашей встречи он уже несколько десятилетий отдавал много сил этому делу, помогал детям в развивающихся странах. Но не представляться же так при знакомстве — неприлично бахвалиться добротой и бескорыстием.

Поэтому для таких встреч у него была и заготовлена карточка — для тех, кто понимает по-французски. Или, наоборот — для тех, кто не понимает. Любил он всякие мистификации и розыгрыши. Загадка: член какого-то непонятного «института». (На самом деле — часть Французской академии.)

Но всего на визитной карточке не напишешь, тем более что половина, да что там — и десятая часть его дел и титулов ни на какой карточке не уместилась бы. Он зов и комедиант, он и эксцентрик, он и аристократ. И писатель, и режиссер. А по национальности: англичанин, француз и немец одновременно. Ну и конечно, русский — одна фамилия чего стоит! Возведенный ее величеством в рыцарское достоинство — сэр Питер Устинов.

Каких кровей только в нем не намешано, даже перечислять замучаешься. Помимо русской — французская, немецкая, итальянская, испанская, эфиопская. И без еврея не обошлось, правда крещеного, из Кракова. Покинув родную Польшу, тот нашел себе жену в одной из протестантских миссий Иерусалима — то была одна из прабабушек Петра Ионовича: наполовину немка, наполовину эфиопка. Эфиопские предки, говорят, были тамошней знатью; не исключено, что тоже родственники Пушкина.

На мой вопрос, кем же он все-таки себя считает, сэр Питер отвечает, не колеблясь: «Прежде всего русским». «Правда, находясь в России — в меньшей степени, — на всякий случай добавляет он. И еще, после секундной паузы: — Меня ведь зачали в России». Ах, ну да, тогда не о чем и спорить: это, конечно, решающий аргумент!

Впрочем, к тому моменту я уже знал о сэре Питере достаточно, чтобы не принимать эти размышления на тему национальности слишком всерьез. Да он и сам говорил: «Не обязательно иметь национальные корни, достаточно уметь вести себя цивилизованно».

Сэр Питер был большой выдумщик, фантазер и артист. Он все время творил новый какой-то мир и, как настоящий художник, сам глубоко верил в него — ровно до того момента, пока не изобретал новый. Так и тут: я не сомневался, что здесь и сейчас, в разговоре со мной он, конечно же, и в самом деле прежде всего русский.

Мне тем легче было в это поверить, что внешне, в том числе и манерой говорить, и жестами, и голосом он был невероятно похож на замечательного актера и потрясающего рассказчика, острослова Ростислава Плятта, с которым у меня связаны очень теплые детские воспоминания и которого я не раз наблюдал не только на сцене, но и с близкого расстояния, в домашней обстановке. И еще что-то неуловимое — от Михаила Яншина и еще каких-то великих актеров МХАТа и Малого. Но в то же время и о том, что мой собеседник не раз играл Эркюля Пуаро в экранизациях романов Агаты Кристи, тоже забыть было невозможно. Чувствовалось в нем что-то эдакое вальяжно-бельгийское.

Ко всему прочему, по матери сэр Питер — потомок достославного русско-французского рода Бенуа.

Одна из баек-импровизаций Петра Ионовича звучала так. На встрече с Михаилом Горбачевым он попросил узнать: не родственник ли ему маршал Устинов, бывший министр обороны СССР? На что Горбачев якобы без секунды колебания ответил: и узнавать нечего, нет, не родственник. «Откуда вы знаете?» — удивился сэр Питер. «Он не может быть вашим родственником, потому что у него совершенно нет чувства юмора», — якобы отвечал генсек ЦК КПСС.

Понятное дело, это байка, но надо совсем не иметь чувства юмора, чтобы цепляться к Устинову, ставя его рассказы под сомнение. Ведь его бесчисленные мининовеллы и скетчи были в чем-то сродни не только фольклорным легендам, но и традиции парадоксов Оскара Уайльда. И даже что-то в них было от Льюиса Кэрролла и «Алисы в Стране чудес». В его рассказах сюрреалистические фантазии на темы этой странной жизни красиво и естественно переплетались с очень точными наблюдениями над людьми и над собой, а правда — с вымыслом. И с тонкой английской абсурдной иронией. В конце своего знаменитого романа-мемуара «Dear те» Устинов написал: «Мы через многое прошли вместе, дорогой я, но вдруг я осознал, что мы с тобой совершенно друг друга не знаем». «Dear те», кстати, буквально так и переводится «дорогой я», но в принципе это еще и присказка, восклицание, означающее удивление, типа: «Ничего себе!»

Ну вот и главный принцип Устинова-рассказчика был — удивить, непременно удивить. Рассказчиком же он, наверное, был самым сильным из всех, с кем мне привелось общаться в жизни (а я уж их навидался!). Один на один, да еще на протяжении доброго часа этот человек совершенно завораживал: еще бы — тебе доставалась вся энергетика, юмор, весь магнетизм, рассчитанный на целые залы.

И вот что он рассказал мне о своем странном происхождении.

Отец сэра Питера барон Иона Платонович фон Устинов был почему-то известен в семье под кличкой Клоп. То, что он не возражал против такого наименования, говорит о многом: о чувстве юмора для начала. Причем юмора оригинального, не каждому понятного.

Но к Ионе Платоновичу мы еще вернемся, потому что человек он был, безусловно, выдающийся, хотя его великие дела остались невоспетыми и не вознагражденными: хорошо хоть, сын за него «отыгрался» — получил все мыслимые и немыслимые награды, титулы и премии (включая двух «Оскаров»).

Каким образом Иона Платонович оказался немцем и фон-бароном? Если верить рассказу сэра Питера, все произошедшее с его семьей по мужской линии напоминает какую-то крутую голливудскую мелодраму.

Все началось с того, что его дед, Платон Григорьевич Устинов (никаких пока «фонов»), нормальный русский дворянин и кавалергард, упал на учениях с коня и сломал ногу. Перелом оказался непростой, нога срасталась крайне тяжело, и он почти два года пролежал на доске в тягостной неподвижности. «Ну что было ему делать? Не „Войну и мир“ же читать? Вот он взял и влюбился в немку из Поволжья — дочь пастора», — говорит сэр Питер.

Для того чтобы жениться на любимой, нужно было переходить в протестантство. Любовь — страшная сила, и все христиане — братья… Платон Григорьевич согласился. Но тем самым совершил преступление. За отречение от родной православной веры в то время наказывали. С ним еще мягко обошлись — выслали в Германию. Там бывший кавалергард отправился в Вюртемберг, королевой которого была Ольга, дочь российского императора Николая I, покровительствовавшая высланным из России. Он неплохо там пристроился и даже получил титул германского барона. Но в семье начались осложнения. Не знаю уж, какой повод дал супруге новоявленный фон Устинов, но страсти накалились так, что та попыталась его убить. В наказание Платон с ней развелся и уехал в Палестину, где нашел свою вторую жену — дочь того самого польского еврея и немки пополам с эфиопом.

От этого брака и появился на свет Иона Платонович по кличке Клоп. Кстати, прозвище это, возможно, объясняется вот чем: родился ребенок недоношенным, крошечным, довольно долго были серьезные сомнения, выживет ли. Его, как уверял меня сэр Питер, спасла авторучка «Ватерман», с помощью которой удавалось кормить младенца молоком. Он к ней так присасывался — не оторвать.

Но вот прошло время, разразилась Первая мировая война, и что же делает немецкий барон фон Устинов? С огромными трудностями добирается до России, чтобы вступить в армию и воевать на стороне первой своей родины, столь сурово с ним обошедшейся, против второй, которая его гостеприимно приютила. Но не успел: заболел и умер в Пскове, по дороге на фронт.

«Что может быть нелепее такого поведения? Это типичный пример нашего русского безумия», — с гордостью говорил восемьдесят лет спустя сэр Питер.

Трагическая ирония ситуации заключалась еще и в том, что спасенный «Ватерманом» и окрепший уже Клоп был тем временем мобилизован и должен был воевать на противоположной стороне — в армии кайзера. Слава богу, хоть не на Восточном, а на Западном фронте.

Дальше путаница и неразбериха продолжалась. По окончании войны Иона был неожиданно признан русским и репатриирован в Россию. Пробыл там совсем недолго, но успел влюбиться и жениться — на Наде Бенуа. А потом они сбежали от революции на Запад. Но не в Германию и не во Францию, а вовсе даже в Англию, чьим типичным представителем и любимым артистом предстояло стать их зачатому в Петрограде сыну.

Выбраться из России было, кстати, совсем непросто. Но вдруг сжалился и помог молодой комиссар. Звали парня в кожаной тужурке Иван Майский, и по очередной странной прихоти судьбы ему предстояло несколько десятилетий спустя стать советским послом в Лондоне.

Да, Голливуд вместе с индийским Болливудом отдыхают…

Но невероятно интересно было не только то, что сэр Питер мне рассказал, но и то, о чем он умолчал — ни слова не упомянув о другой, теневой стороне жизни своего отца.

Дело в том, что есть серьезные основания предполагать, что Иона Платонович Устинов был одним из самых значительных английских разведчиков времен Второй мировой войны. Его досье до сих пор засекречено, но известно, что именно он завербовал, а затем и контролировал одного из самых осведомленных и высокопоставленных агентов внутри немецкого посольства в Лондоне и, видимо, не его одного. Благодаря этому британская сторона была отлично осведомлена о планах Берлина. В своих воспоминаниях сэр Питер лишь упомянул вскользь, что его отец устраивал накануне и во время войны какие-то таинственные встречи между немцами и англичанами.

Но один из бывших руководителей британской контрразведки «МИ5» Питер Райт в своей знаменитой и одно время запрещенной в Англии книге «Ловец шпионов» написал, что в поисках советских «кротов», окопавшихся в высших эшелонах спецслужб королевства, он вышел и на отца сэра Питера. Нужной Райту информацией тот не располагал, но по ходу дела контрразведывательный начальник обнаружил, к своему ужасу и стыду, что человек, который внес столь большой вклад в победу над нацистской Германией, живет в чудовищной бедности, получая абсолютно мизерную пенсию, на которую немыслимо было элементарно прокормиться. (А сын его еще только начинал в то время свою блистательную карьеру и мало чем мог помочь отцу.)

Оказывается, большую часть своей жизни разведчик «Клоп» в штате британской разведки не числился, долгое время вообще считался немцем, работал пресс-атташе германского посольства в Лондоне, приятельствовал с Риббентропом… В результате пенсионного стажа у него не образовалось, а пытаться добиться исключения из бюрократических правил в Англии — дело почти безнадежное (оборотная сторона замечательного качества английского общества, где один закон для всех, и его нельзя, почти невозможно, прогнуть под «понятия», под целесообразность…).

Насколько я понял, Питеру Райту удалось в некоторой степени облегчить участь Ионы Платоновича.

Но вот что интересно: разведчик по природе своей прежде всего внимательный слушатель, а не говорун. А сэр Питер пошел, видимо, не в отца. Все наоборот: именно, что «врун, болтун и хохотун» — и какой же обаятельный!

Триумфы Питера Устинова перечислять еще дольше и утомительней, чем его этнические составляющие. Помимо уже упомянутых «Оскаров» были еще и «Эмми» (четырежды!) и «Грэмми», и «BAFTA», и «Золотой глобус»… Ух, пора переводить дыхание. Один из самых, если не самый титулованный деятель театрального и киноискусства Великобритании, а ведь он еще был и успешным писателем, и колумнистом, за которым гонялись главные газеты и журналы мира, и полиглотом, владевшим добрым десятком языков. Питер Устинов снялся в восьмидесяти восьми фильмах, написал и поставил множество пьес. И даже оперы он ставил часто и успешно! Просто бог знает что за человек…

И при этом истинный джентльмен, дерзкий и острый на язык на сцене или в роли рассказчика, но безупречно вежливый, деликатный, внимательный в личном общении. И самую малость чудаковатый, немножко эксцентричный, в меру рассеянный — в общем, все, как полагается.

И все-таки — прежде всего — гениальный рассказчик. Я наблюдал за залом на его выступлениях: солидные дамы и джентльмены рыдали и задыхались от смеха, почти сползали с кресел. Устраивали ему овации. Говоря по-английски, «ели у него из руки» («were eating out of his hand»). Причем это был не грубоватый казарменный юмор Бенни Хилла (хотя и тот был по-своему талантлив). И не юмор ситуаций. Это был и настоящий тонкий бурлеск, и карнавал, импровизация на темы абсурдности природы вещей и нелепостей человеческой жизни.

Пересказывать Устинова — невозможное, бессмысленное занятие. Но помню, как невероятно смешно изображал он Горбачева. (Я сам чуть из кресла не выпал от смеха). Мне не довелось видеть и слышать его Брежнева, но говорили, что это тоже было нечто феерическое. Причем еще до того, как открыть рот, он что-то такое проделывал со своим лицом, надевал невидимую маску и в мгновенье ока превращался в Леонида Ильича.

А одна из новелл горбачевского цикла, которую он мне поведал лично, звучала так.

Якобы сэр Питер сообщил советскому лидеру, что научился различать, когда тот искренне собирается ответить на вопрос собеседника, а когда пытается лукаво уйти от ответа. «Ну-ка, ну-ка, расскажите поподробнее, — сказал Устинов голосом Горбачева (и выражение его лица тоже стало горбачевским). — Когда вы начинаете фразу словами „Вы знаете“, — это значит, вопрос вас устраивает, и мы услышим ответ… А когда вы начинаете с „послушайте“, значит, мы ничего не узнаем».

«И как же отреагировал на сказанное вами Горбачев?» — поинтересовался я.

«А вот так, — сказал Устинов. И вдруг, опять став на секунду Михаилом Сергеевичем, произнес его голосом и с его интонацией: — Нахал».

Провожая меня, уже в коридоре своей лондонской квартиры, Питер Устинов заговорил серьезно: действительно, коридор — не место для новелл и тем более для шуток. Он вернулся к теме Горбачева, хотел, судя по всему, чтобы я все-таки знал его истинное отношение к перестройке и гласности и концу коммунизма.

«У нас существовал образ России как невероятно скучного, тусклого общества. И вдруг Горбачев все это перевернул. — И дальше Устинов добавил: — Впервые в России сегодня возникает ощущение, что перед вами не толпа, а мыслящие люди».

Когда в 2004 году сэр Питер Устинов умер в Швейцарии от сердечной недостаточности, мне стало грустно. Пресса была полна панегириков, воспевавших почившего до небес. Кто-то из правых, правда, анализировал и критиковал «неправильные политические взгляды» сэра Питера.

Так, например, артисту ставилось в вину, что он сказал как-то на концерте в разгар холодной войны: «Русские мне особенно близки, потому что они прирожденные коммунисты». И немало еще у него было таких саркастически-абсурдных приколов. Лишенные чувства юмора иногда понимали их буквально…

А кто-то из друзей написал, что Устинову, по крайней мере внешне, все давалось настолько легко, что кое у кого это вызывало мучительную зависть. И его пытались свергнуть с пьедестала. Но он не обращал на это внимания. Однако и у друзей создавалось впечатление, что ему просто было скучно долго заниматься чем-то одним, поэтому, почти достигнув верха совершенства в одном из видов искусства, он все бросал и увлекался чем-нибудь другим. Делал только то, что его развлекало.

А я вспомнил еще одну коридорную фразу Питера Устинова: о том, что его внуки во Франции обратились назад в православие. Он не то что гордился этим, но это его очень забавляло. «Круги всегда замыкаются, вот ведь какая штука», — говорил он. И при этом почти не шутил.