Словно наступило Рождество, потому что в ночь перед отъездом от волнения я не смогла уснуть. Френсис лучился радостью: наконец-то он сделал что-то правильно. Почему мы не сгораем со стыда, когда творим такое? Почему?
Мы уехали в пятницу днем, и никогда раньше я не чувствовала себя такой счастливой. Мне оставалось лишь продержаться пятничный вечер, субботу и воскресенье, до компромиссных восьми вечера, после чего на пять дней моя жизнь принадлежала бы только мне. С такой благостной перспективой я могла позволить себе быть доброй.
Пока мы ехали, я пела. Френсис улыбался. И тут во мне вновь заговорил демон…
– Френсис, – мурлыкала я, – как здорово ты все придумал. Ты действительно лучший из мужей. – Я наблюдала, как его лицо расплывалось в довольной улыбке, и не испытывала ни малейших угрызений совести. Я действительно благодарила мужа за то, что ему достало ума арендовать коттедж, в котором я собиралась устроить любовное гнездышко и наслаждаться сексом со своим любовником. И благодарила от чистого сердца. Я ждала. Земля не разверзлась, из нее не вырвались языки красного пламени, чтобы поглотить меня. Вместо этого солнышко заливало ярким светом зеленые холмы, а вдали я уже видела поблескивающее море. «Вот так заканчивается семейная жизнь, – думала я, – не скандалом, а мурлыканьем».
Запад Дорсета мы знали достаточно хорошо, потому что Вирджиния и Брюс после свадьбы поселились на окраине Дорчестера. В настоящей Англии Харди. Френсис и я бывали у них довольно часто. Сначала чтобы насладиться красотой природы, потом чтобы вырваться из Лондона и побыть с людьми, которые могли помочь с детьми. Вот тут я вынуждена отдать должное сестре: если тебе нужна помощь, она с радостью ее предложит. Когда я родила Джеймса, потом Джона, когда случился выкидыш, она становилась настоящей сестрой. И наши отношения ничем не напоминали мое детство, когда она стремилась при любой возможности дать мне пинка. Только когда я выкарабкивалась из пропасти, она становилась прежней Вирджинией. А вот если бултыхалась на дне, всегда протягивала руку помощи. Поэтому, когда у меня все было хорошо, я обращалась к Кэрол. Она держала на руках моих растущих сыновей, кормила их, и при этом ей удавалось говорить со мной об искусстве и смешить меня рассказами р парижских любовниках и ночных полетах в Нью-Йорк.
Позже, когда Вирджиния и Брюс перебрались в Кингстон (или Суррей, как настаивала Вирджиния), а наши мальчики подросли, мы продолжали приезжать в Дорсет на уик-энды, останавливаясь в Бридпорте или Эйпе. Эти уик-энды служили достаточной компенсацией за все поездки, в которые я никогда не ездила, и на пляже я вместе с детьми часами возилась в песке. Сама становилась ребенком, потому что в моем детстве не было ни счастливой семьи, ни берега моря. Пока дети были маленькими, за границу меня и не тянуло: аэропорты, полеты, багаж – сплошной стресс, а слишком яркое солнце могло сжечь нежную кожу мальчиков. Поэтому мы проводили отпуска в Англии и больше всего любили Дорсет.
В те дни мы даже мечтали о том, чтобы когда-нибудь купить один из сложенных из песчаника, окруженных розами коттеджей, который станет нашим прибежищем на выходные. А пока мы отправлялись в так называемые круговые прогулки, с маленькими детьми в другие и не пойдешь, и я всегда испытывала огромное облегчение, когда, отшагав три мили, за поворотом видела наш старый «сааб». Сейчас кажется невероятным, что такие вот пустяки приносили радость… Теперь-то мне довелось испытать куда более острые ощущения, в сравнении с которыми блекло все остальное.
Я сказала Вирджинии, когда она позвонила, что мы с Френсисом сняли коттедж за городом, но не стала уточнять ни где, ни на какое время. Вирджиния, конечно, начала вынюхивать, что да как. С тем чтобы напроситься в гости. Но я, конечно, пресекла эти поползновения.
– Френсис очень устает, – сказала я ей. – Много работы. Ему необходим полноценный отдых. В конце концов, он уже не мальчик… все-таки пятьдесят восемь…
Поскольку Вирджинии уже исполнилось пятьдесят шесть и при нормальных отношениях моим словам недоставало тактичности, то, учитывая наши, я явно нарывалась на скандал.
Голос Вирджинии прибавил целую октаву.
– Мы не становимся дряхлыми стариками только потому, что нам переваливает за пятьдесят пять, знаешь ли. Когда дело касается чувств других людей, у меня складывается впечатление, Дилли, что ты витаешь в облаках, далеко оторвавшись от земли, и…
Френсис, который как раз вошел в комнату и которому я только что шепнула, прикрыв микрофон, что говорю с сестрой (о чем он и так догадался, видя, как вибрирует трубка от разрывающих ее децибелов), рассмеялся, когда я, прервав долгое молчание, вдруг сказала:
– Ладно, Вирджиния. Пока… – и положила трубку на рычаг. – Пусть позлится, – фыркнула я. – Иначе от нее не отвертишься, она обязательно приедет на несколько дней и испортит идиллию.
Глаза Френсиса засияли счастьем, и тут до меня дошло: он же считает себя действующим лицом упомянутой идиллии.
Вудлинч – идеальное место для летнего коттеджа. С одной стороны, до Бридпорта можно дойти пешком, с другой – ты уже не в городе, а в сельской местности. И теперь, когда мы ехали по знакомой петляющей дороге, думала ли я о своих детях, которые ездили вместе с нами посмотреть на хряка-чемпиона фермера Хоупа? Вспоминала, как жена фермера Хоупа угощала нас медом с собственной пасеки, как дочь фермера Хоупа, чуть старше Джона, строила ему глазки и всюду ходила за ним? Вспоминала, как мы собирали чернику, терн, как поднимались на холм и иногда завтракали на покатой вершине? Нет. Я думала лишь о сладострастии, которому буду предаваться в этом райском уголке. О том, какая прекрасная здесь природа и что она будет еще прекраснее оттого, чтобы мы будем любоваться ею вдвоем. А все семейные дела, все воспоминания прошлого уже ровным счетом ничего не значили.
Радость читалась на лице Френсиса, когда он остановил автомобиль около Кейри-Хаус.
– Улыбка не сходит с твоего лица, как только мы миновали Дорчестер. Я надеюсь, дом тебе понравится.
Иначе, естественно, и быть не могло. Я взбежала по ступеням на второй этаж. Увидела большую спальню и широкую, старую, из сосны, кровать. Собственно, ничего больше я не видела, потому что ничего другого мне и не требовалось. Я уселась на кровать, пару раз подпрыгнула. Френсис, поднявшись с чемоданами, сказал, что я слишком уж нетерпеливая и не могу дождаться, пока мы хотя бы выпьем по чашке чая.
– Ты как Мария, – он рассмеялся, – вернувшаяся в Англию с Биллом Оранским. Вся страна и английский трон так ее возбудили, что она только и делала, что ходила из комнаты в комнату и прыгала на кроватях дворца… – Он поставил чемоданы на пол и направился ко мне.
– Чай, – остановила его я. – Пока я распакую вещи.
Я осталась наверху раскладывать вещи по шкафам и комодам, пытаясь успокоиться, тогда как Френсис, тоже возбудившись, ходил по комнатам, открывал окна и звал меня, чтобы показать то, что ему особенно нравилось. Сад с западной стороны дома, яблони, качели на двоих с навесом, прелесть да и только. В гостиной камин и французские окна, выходящие в выложенный кирпичом внутренний дворик. Фантастика. Старая, добротная, со вкусом подобранная мебель. Великолепно. Мне-то было в высшей степени наплевать. Но вот большая ванная и ванна, достаточно просторная – я допустила ошибку, скрав об этом мужу, – для двоих, радовала. Он же так похотливо посмотрел на меня, что я бросилась вниз за еще одной чашкой чая. Неудивительно, что англичане так любят чай: с его помощью можно найти выход из многих ситуаций.
Мы согласились в том, что лучше дома просто не найти. Мы обнялись. Мы выпили чай, стоя бок о бок у двери во внутренний дворик, бедром к бедру, являя идеальный союз. Но, когда он спросил, не хочу ли я принять с ним ванну, я пролепетала что-то вроде: «Что? Прямо сейчас?» Вместо ванны мы пошли на прогулку, наблюдали, как солнце скрывается за горизонтом. А вернувшись домой, я достала из шкафа скраббл.
Если у Френсиса и были другие планы, он не подал виду, играл хорошо, так что мы отлично провели вечер. Мне пришла в голову мысль, что со временем мы с ним даже можем стать хорошими друзьями… Наверное, это самое жестокое, что можно сказать мужчине, с которым ты столько лет делила постель: «Я больше не хочу заниматься с тобой сексом, дорогой, но в бридже мы с тобой – потрясающая пара…» Моя сестра, должно быть, говорила правду: в отношении чувств других людей я давно уже оторвалась от реальности.
Когда пришло время ложиться в постель, я гениальным образом заснула, пока Френсис принимал душ. Я не обещала Мэттью, потому что не могла, что не буду заниматься сексом с мужем, но старалась приложить все силы, чтобы этого избежать. А задача эта не из легких, как бы комики ни прохаживались насчет женщин и их головных болей. Как женщинам удавалось многие месяцы избегать супружеских обязанностей, я просто представить себе не могу. Я чуть ли не вывернулась наизнанку, чтобы не уступить мужу в последние полмесяца, и прекрасно понимала: здесь мне от этого никуда не деться. Хотелось лишь оттянуть неизбежное. И я надеялась, что, приложив определенные усилия, смогу уклониться от, секса с Френсисом в первый уик-энд…
На следующее утро, в субботу, нас разбудил телефонный звонок Джулии. Она что-то намудрила с охранной сигнализацией и не могла ее отключить. Пока Френсис объяснял ей, что нужно сделать, я встала, оделась, сварила кофе и подогрела круассаны. Если он и чувствовал разочарование, то не сказал мне ни слова. В воздухе лишь повисло легкое напряжение, настолько легкое, что не заметить его не составило труда. Мы еще в пятницу решили, что утро посвятим прогулке по рынку Бридпорта. А это занятие можно было растянуть на достаточно продолжительное время. Как только мы вышли из дома, я предложила пойти на ленч в таверну «Бык». Так что при удаче после возвращения домой Френсис мог улечься спать.
Рынок действительно занял немало времени. Мы поздоровались со старым фермером Хоупом и его женой, которые узнали нас, а потом с дочерью Хоупа и ее мужем. Дочь уже выросла и, чувствовалось, отдавала должное бекону. Все-таки жили они на ферме, где когда-то вырастили хряка-чемпиона.
– Ах, – вздохнули мы на пару, попрощавшись с дочерью, – как же летит время.
Я купила Френсису старую кожаную коробочку, чтобы он мог хранить в ней запонки, потому что из двух букв, выдавленных на крышке, одна была «Ф». Вторая тоже была «Ф», а не «X», но я сказала, что это не важно. Подумав при этом: «Ничто не важно. Абсолютно ничто не важно!»
Он хотел купить мне маленький викторианский флакон для духов, но я внезапно рассердилась и заявила, что никакой мусор мне в доме не нужен. Мужчина за прилавком удивленно вскинул брови, и мы прошли мимо. Раздражение не имело к флакону, очень даже симпатичному, никакого отношения. Просто мне отчаянно хотелось купить что-нибудь Мэттью, а мой муж неотступно следовал за мной, словно тюремщик, зорко следя за каждым шагом и движением. В конце концов, я увидела две подставки для яиц, сделанные в форме курочки и петушка, и купила их. Во-первых, смешные, во-вторых, говорили за то, что яйца за завтраком из них должна есть пара.
– Ты и я, – смеясь, сказал Френсис.
Я едва не вырвала их у него из рук.
– Я их понесу, – сказала я.
Он как-то странно посмотрел на меня.
– Лучше купим яйца. – И направился к соответствующей палатке.
– Я уже купила, – солгала я.
На ленч мы зашли в таверну «Бык», и я настояла, чтобы Френсис выпил лишнюю пинту пива. Когда вернулись в Кейри-Хаус, я первым делом спрятала подставки для яиц, поскольку мне очень хотелось, чтобы первыми опробовали их Мэттью и я. «Господи, – вдруг подумала я, запихивая подставки в ящик с моим нижним бельем, – а если меня переедет автобус, и мои наследники найдут этих фарфоровых курочку и петушка среди моих трусиков?» Но думать об этом не хотелось. Тем более что голову занимали совсем другие мысли.
Во второй половине дня я лежала на диване, читала книжку. За распахнутыми французскими дверями, растянувшись на подстилке, брошенной на траву, крепко спал Френсис: сказалась лишняя пинта пива. Я читала старый детектив Агаты Кристи, который нашла на полке: ничего более сложного мой мозг просто бы не осилил. Даже до Мэттью я никогда не могла догадаться, кто есть кто. Впервые прочитала многие ее детективы в четырнадцать лет, потом частенько перечитывала, всякий раз словно впервые. И после третьего прочтения не могла запомнить ни сюжет, ни злодеев. И меня это полностью устраивало. Потому что я получала наслаждение от неторопливого, где-то даже сонного повествования, герои которого были совсем не теми людьми, какими казались на первых страницах. Умненькая старушка Агата. Перенесла демонов, живущих в нас, на страницы дешевой книжки, и всем стало хорошо. За чтением время летело быстро, и я могла ни о чем не думать…
И я действительно с головой ушла в книгу и не заметила, что Френсис уже проснулся и какое-то время стоит в дверях, наблюдая за мной. Вот теперь выхода у меня точно не было. День выдался жаркий. Так что разделась я практически догола. Мне вспомнились шутливые слова Мэттью: «Тебе бы лучше носить скафандр…» Теперь я пожалела, что его на мне нет. Продолжала читать, делая вид, что не замечаю Френсиса, а потом он позвал меня.
– О, привет. – Я вскинула голову. Но разговоры его более его не устраивали. Это я поняла со всей очевидностью. И развернула Мэттью лицом к стене. «Он – твой муж, он – твой муж, он – твой муж», – напоминала я себе, когда Френсис подошел, опустился на колени и задрал халатик. А потом, очень осторожно, очень медленно, очень нежно, раздвинул мои ноги и зарылся между ними лицом.
И что мне оставалось делать? С криком убежать?
Потом, в ванне, я мылила ему спину и думала о том, что в этом раздвоении нет ничего страшного. По крайней мере, я могу с ним справиться. Я же знала, что Мэттью не ворвется в ванную, переодетый крестьянином и с мешком кукурузных початков. В подробности я его посвящать не собиралась. В общем, мне удавалось изображать всем довольную жену, пока Френсис восторгался размерами ванны. Однако я не могла не задаться вопросом: а как вышло, что моя спокойная и размеренная семейная жизнь вдруг превратилась в сюжет французского любовного романа?
– Давно у нас не получалось так хорошо. – Он протянул руку назад, чтобы погладить мое бедро. – Думаю, я просто помолодел. – Он рассмеялся, довольный собой. Затем осторожно добавил: – И ты не похожа… на беременную.
– Угу, – пробурчала я, продолжая мылить ему спину.
– Знаешь, – продолжил он, – я думаю, ты была права. Насчет того, чтобы уехать на какое-то время от всех и от всего. Возможно, мне это нужно не меньше, чем тебе. Нам обоим это нужно. Теперь я только рад, что ты проявила твердость и не разрешила приглашать сюда Джона, Петру и девочек. – Он откинулся назад, привалился спиной к моим коленям, удовлетворенный, расслабленный. – Думаю, мы имеем право провести какое-то время вдвоем.
Меня радовало, что хром на кранах потускнел и он не мог видеть выражения моего лица.
В воскресное утро я всеми силами старалась не выказывать нетерпения. Заполни время, заполни время… Вот я и предложила пойти перед ленчем в местный паб. «Уэттон-Армс» располагался неподалеку от того места, где проживал хряк-чемпион, только теперь его свинарник снесли, чтобы построить новенький дом. Возможно, для дочери фермера Хоупа. На этот раз я не могла напоить Френсиса пивом, иначе у него появился бы веский довод остаться до утра, поэтому мы выпили только по пинте и двинулись в обратный путь. Я чуть не сходила с ума от нетерпения, но мне удавалось делать вид, словно времени у меня выше крыши.
– Это рай, – удовлетворенно вздохнул Френсис.
– Да, – согласилась я, а когда мы проходили мимо его автомобиля, убедилась, что все колеса должным образом накачаны.
Поели мы в Кейри-Хаус, а когда помыли посуду, убрались и собрали вещи Френсиса, мне едва удалось избежать еще одного совместного купания в ванне – первое запало в душу Френсиса. Как-то незаметно подошло время отъезда. И я знала; что мой любовник уже в дороге, мчится ко мне. Двум автомобилям предстояло встретиться и разминуться в какой-то точке между Вудлинчем и Лондоном. Во всяком случае, я надеялась, что они разминутся. От перспективы увидеть газетные заголовки: «ЖЕНА ТЕРЯЕТ В АВТОАВАРИИ МУЖА И ЛЮБОВНИКА» – ноги становились ватными. И стали совсем ватными, когда. Френсис, спустившись вниз с чемоданом в четверть восьмого, вдруг заявил:
– Знаешь, а ведь мне нет никакой необходимости уезжать до понедельника. Если я выеду рано утром…
Я обмерла. Теперь я не только видела, как грызут пальцы, я почувствовала, каково это, когда внутренности превращаются в воду, Да, дорогие мои, они превратились.
А потом я с облегчением выдохнула:
– Ты не можешь. Завтра утром ты должен отвезти Джулию на станцию.
Он вновь взялся за чемодан.
– Черт…
– И потом ты можешь застрять в пробке…
– Нет, если я уеду в пять…
– …или проколоть колесо…
– Почему бы не поговорить о светлой стороне переноса отъезда на понедельник, а?
– Мне просто будет не по себе, если ты будешь куда-то спешить… – Теперь уже нетерпение рвалось наружу. Все мои мысли занимал только Мэттью. Меня уже била дрожь от предвкушения встречи с ним. Неужели Френсис не чувствовал идущие от меня флюиды? Должно быть, нет. Потому что улыбнулся своей горячо любимой жене.
– Ты, пожалуй, права.
Продвинулся к автомобилю еще на пару шагов. Иди, иди, иди… И тут он снова поставил чемодан. На этот раз обнял меня, чтобы, как я надеялась, быстренько поцеловать на прощание. Насчет быстренько я ошиблась. Обычно ты знаешь, что поцелуй не будет быстрым, если рука с шеи спускается вниз, на грудь, еще ниже, ныряет туда, где ты уже готова, в ожидании прибытия любовника. На Френсиса обнаруженное между моих ног произвело столь сильное впечатление, что он напрочь забыл об отъезде. Я же думала лишь о том, что времени до приезда Мэттью остается все меньше. С развратом, как и с обманом, у меня получалось легко. Я радовалась, представляя себе, как Мэттью приезжает и сменяет Френсиса, так что Френсис внакладе не остался. Если бы все это не было так жестоко, я бы рассмеялась.
– А теперь одевайся, – сказала я ему, – и чтоб больше никаких задержек. – В голосе прорезались учительские нотки.
Я, конечно, старалась улыбаться. Но изнутри поднималась волна страха. Если бы он остался, я бы, и сомнений тут не было, умерла.
Когда мы шли (я-то едва передвигала ноги) к автомобилю, он насвистывал, обнимая меня за талию.
– Мне начинает нравиться такая жизнь. – Он открыл дверцу.
– Счастливого пути! – выпалила я и попятилась к дому, боясь, что сейчас взорвусь.
Уже тронув автомобиль с места, он нажал на тормоз, опустил стекло.
– Слушай, а что мне делать, если позвонит твоя тетя?
– Моя тетя?
– Тетушка Лайза.
– А… ну… Скажи, что я ей напишу. И потом у нее есть номер моего мобильника.
Он кивнул и послал мне воздушный поцелуй:
– До пятницы.
И вновь в его голосе прозвучали похотливые нотки. Господи Иисусе. Мы вступили в фазу идеальной супружеской жизни. Я в состоянии постоянной готовности, в сельском коттедже с розовыми кустами у двери и ванной на двоих, ничто меня не отвлекает, за исключением написания книги, и я жду не дождусь возвращения моего господина на уик-энд. Честное слово, не хватало только пояса верности.
Все еще дрожа от упоминания тетушки Лайзы, недавнего исполнения супружеских обязанностей и ужаса от мысли, а вдруг он неожиданно решит вернуться, я наблюдала, как вспыхивают на поворотах тормозные огни, пока наконец его автомобиль не исчез из виду. И тут же зазвонил мобильник.
– Я по другую сторону Дорчестера, – доложил Мэттью.
– Тебе следовало подождать, пока я позвоню тебе, – излишне резко ответила я. – Мы же договорились.
– Я знаю, – ответил он, – но не мог больше ждать.
Это еще один аспект разврата. Ты, еле отдышавшись, переходишь от одного мужчины к другому. Вроде бы это одно из высших достижений в сексе, но, доложу я вам, в этом нет ничего сексуального, если твое кровяное давление достигло уровня давления шестидесятилетнего бизнесмена, давно уже забывшего про спорт, пробежавшего по необходимости милю за четыре минуты после плотного ленча в «Ритце». И, с чем я уже столкнулась раньше, существует опасность перепутать имена.
Когда Мэттью прибыл с охапкой бутылок и цветов, я порозовела от четырнадцати ванн, которые вроде бы приняла за день, и от напряжения едва могла шевельнуться. Должно быть, он спросил себя, а стоило ли ему так торопиться, когда я схватила одну из бутылок и тут же начала ее открывать, едва чмокнув его в щеку. Конечно же, он не мог не удивляться, видя женщину, поглощенную открыванием бутылки, тогда как мужчина, которого ей полагалось ждать с нетерпением, напрасно пытался привлечь к себе внимание, целуя ее в шею.
Когда же я чуть успокоилась и мы сидели на полу в гостиной, наблюдая, как в саду сгущаются сумерки, он поглаживал меня, а я поглаживала его, и мое бедное тело наконец-то начало оттаивать и хотеть, он внезапно спросил:
– Вы этим занимались?
– Разумеется, нет, – ответила я, не отводя глаз от луны, которая поднималась на небе вслед зашедшему солнцу. Луна тупо смотрела на меня. Под ее древними лучами так часто лгали, что она не считала нужным порицать очередную лгунью.
Мэттью выдохнул с облегчением:
– Спасибо тебе. Понимаю, с каким трудом тебе это удалось.
А в следующее мгновение он избавился от футболки и рубашки, оставшись в костюме Адама и готовый к действу, и мне потребовались какие-то мгновения, чтобы сообразить, что я лежу уже не с мужем. А также лгу мужчине, с которым лежу, о том, что делала с мужем, который ничего не знал о существовании этого мужчины.
Нет уж, для таких головоломок у меня просто не оставалось сил. Тем более что я почувствовала невероятный прилив счастья. И состояние это не прошло и через несколько часов, когда Френсис позвонил, чтобы сообщить о благополучном прибытии.
– Дорога заняла два часа пятьдесят минут, – доложил он.
– Я рада, что ты уже дома.
– А где ты? – игриво спросил он.
– В постели, – ответила я. Наконец-то сказала правду.