Интимная жизнь моей тетушки

Глава 12 ОДНА ИЗ НАШИХ ПРЕСТАРЕЛЫХ ТЕТУШЕК ПРОПАЛА

Я наблюдала, как медленно, но верно с меня сходит загар. «Когда сойдет полностью, – сказала я себе, – я вновь стану счастливой». Или если не счастливой, то всем довольной. Или если не счастливой и всем довольной, то умиротворенной. Перемены произойдут, ответы найдутся.

Но шел август, и пока ничего не происходило. Линии перехода от загоревшей кожи к белой на бедрах и груди оставались такими же четкими. Белые участки кожи в точности повторяли мой бикини. Я как могла прикрывала тело от Френсиса. Если в Дорсете, который все более напоминал сон, секс с ним казался нереальным, поскольку ровным счетом ничего не значил, то в Лондоне он стал суровой действительностью, и его прикосновения начали вызывать у меня отвращение. Они словно говорили: «Ты – моя собственность, я должен снова тебя пометить, и быстро». И я не имела права подать голос, сказать, хочу я этого или нет. «Неужели, – думала я, – он не замечает моей реакции? Неужели не может прочесть мои мысли и не знает, что я почти ненавижу его?»

По мнению Френсиса, наш месяц в деревне стал большим шагом вперед в нашей семейной жизни. Возможно, он имел в виду наши редкие совместные купания в ванне и мою готовность отдаться ему по первому требованию. Однажды это случилось на пшеничном поле. По мнению Френсиса, мы словно вернулись в нашу молодость, в те годы, когда только-только поженились. Но я этого не помнила. Прошлое более не занимало меня. Это же легко. Так говорят респектабельные проститутки, поставившие дело на поток. Это легко. Ты приспосабливаешься. Даже улыбаешься, и он не может догадаться, что мыслями ты где-то далеко-далеко. Секс с Френсисом стал для меня такой же ерундой, как наши партии в скраббл или кружки пива в пабе.

Но Френсиса все устраивало. Он говорил о нашей так называемой идиллии незнакомцам на вечеринках и, уж конечно, секретарям и коллегам на работе. Он преднамеренно не желал считаться с моими чувствами, не обращал ровно никакого внимания на мое состояние, превратился в токующего тетерева, который слышит только себя:

– Если вы хотите перезарядить батареи, арендуйте на месяц коттедж в деревне и поселите туда жену. Для нас это дало прекрасный результат…

И при этом пожимал мою руку или поглаживал колено, чтобы собеседник окончательно понял, о чем он ведет речь. Мне от всего этого становилось дурно.

Дом и семья тяготили меня. Не желала я больше быть матерью, бабушкой, свекровью, хотелось оставаться молоденькой девушкой, в которую превратила меня любовь. Заявив, что мне нужно сменить обстановку (Френсис этому подивился, поскольку я только вернулась в Лондон), я на несколько дней поехала к Джулии. Она по крайней мере не собиралась разводить со мной разговоры, держа в руке одну или другую мою грудь. А то и обе сразу. Мне хотелось покинуть свое тело. Потому что не ощущала его своим, оно как будто уже не принадлежало только мне. Я-то хотела укрыть его от всех, а Френсис мне не позволял. Не то чтобы настаивал на своих правах. Как бы молчаливо выражал свои желания, а я молчаливо отказывала ему. Нет сомнений, что многие семьи живут с этим, и даже очень неплохо, но я только открывала для себя эту фазу семейных отношений и вкупе с сознанием вины чувствовала себя ужасно. Слова «счастливая жизнь на пенсии» постоянно жужжали в голове. Френсис мечтал, о «счастливой жизни на пенсии», тогда как мне казалось, что я только что родилась. Так что отъезд представлялся мне лучшим вариантом. Джулия и этот чертов Хоув могли напомнить мне, что у некоторых нет любящего мужа, который хочет любить тебя и которому ты ничего не можешь дать взамен, и любовника, который тоже хочет любить тебя и которого ты не можешь не любить.

Джулия, как и все остальные, отметила, как молодо я выгляжу. И как похорошела. Она, возможно, из сестринской верности, полагала, что причина тому – мудрость Френсиса. «Предположение, далекое от истины», – думала я, лежа под своим любовником за песчаной дюной неподалеку от Хоува. Уйти от Джулии труда не составляло.

– Пойду прогуляюсь и полюбуюсь закатом, – говорила я.

А Мэттью уже ждал меня, стоя у старого волнолома. Хоув ведь очень близко от Лондона. Несколько дней растянулись в неделю. Френсис с нетерпением ждал моего возвращения домой. Джулия радовалась моему присутствию. А Мэттью однажды вечером, когда мы пили посткоитусное пиво в одном не слишком уютном пабе, как-то по-семейному заметил:

– На следующей неделе надо платить автомобильный налог.

– И что?

– Перед этим необходимо пройти техосмотр.

Обычно он не говорил об автомобилях, но, если ему того хотелось, почему нет?

– Сколько лет твоему автомобилю?

– Тринадцать.

– Пора менять?

Он посмотрел на меня, как бы говоря: «Ну что мне с тобой делать?»

– Мне придется от него избавляться.

– Что? – не поняла я.

– Видишь ли, техосмотр выявит много неисправностей… Их устранение обойдется в кругленькую сумму.

– Обратись в наш гараж… возможно, так будет дешевле… – Я никак не хотела спуститься с облаков на землю. – Ты не можешь избавиться от него. Как мы сможем встречаться?

Вновь он посмотрел на меня, на этот раз покачал головой, мысленно повторив: «Что мне с тобой делать?»

– Пособие по безработице не включает ремонт автомобиля. Думаю, мне пора начинать работать. А так я превращаюсь в героя дневного телесериала.

Не требовалось магического кристалла, чтобы сообразить, что с решением долго тянуть не удастся.

Френсис угрожал, пусть и полушутя, что приедет и заберет меня.

Мои внучки посылали мне маленькие открытки, раскрашенные в яркие цвета, с вопросом: «Где ты, бабушка?»

И я согласилась вернуться в Лондон.

Мэттью продал автомобиль и на нашу последнюю встречу на берегу приехал на поезде. Поскольку все мое семейство прибывало на следующий день, я не могла отвезти его в Лондон. Поэтому отвезла на станцию, чуть ли не к последней электричке. Ночь выдалась теплая и звездная. На платформе компанию нам составил лишь один юноша, сидящий на скамье в дальнем конце. Буфета не было, но мне все равно вновь вспомнился фильм «Короткая встреча». И когда поезд остановился, двери открылись, Мэттью прошел в вагон и двери захлопнулись, у меня создалось ощущение, что это конец, он уезжает очень далеко, на край империи, и я больше никогда его не увижу. Когда поезд тронулся с места, он, увидев слезы на моих глазах, замахал руками, наверное, предлагая успокоиться. Я ему позвонила и оставила сообщение на автоответчике, предлагая не волноваться. Просто я очень его любила.

Через пару дней после возвращения в Лондон я купила ему мобильный телефон. Он не хотел брать, но я твердо вложила телефон ему в руку.

– Сделай это для меня. Чтобы я всегда могла тебя найти.

Ему предложили новую работу.

– Когда?

– С ноября.

– Где?

– В Шеффилде.

– В Шеффилде? Ты поедешь?

– А ты?

– Вроде бы ты хотел немного передохнуть. – Я едва не плакала.

– Прошло уже девять месяцев после моего ухода из Шелдона. Пора вновь впрягаться.

Я его поняла. Мэттью больше не собирался ставить мне ультиматумы вообще. Теперь он выходил с конкретным предложением.

По реке мы спустились в Кью. Опасное место, в летний день, столь Недалеко от дома. Но мне уже надоело говорить ему: «Не стоит…» – словно непослушному ребенку. Шел август, с реки дул приятный ветерок, если, конечно, не доносил до нас удушливый дым Паддингтон-Грин. Люди прогуливались, ели мороженое. По воде скользили лодки и яхты. Вокруг без устали щелкали фотоаппараты японцев. Обычная жизнь. Нормальная. К которой я так стремилась.

Буквально накануне я прочитала о девушке-еврейке, которую отправили жить на отдаленную ферму в Германии во время Второй мировой войны с вымышленными биографией, именем, фамилией. Ей сказали: хочешь жить и дышать, становись арийкой и забудь о прошлом. Сны и те должны стать арийскими. Ей это удавалось долгое время, но однажды она села на велосипед, поехала в чистое поле, где не было ни души, и закричала во всю мощь легких: «Меня зовут Эльза, меня зовут Эльза!..» Кричала, пока не осипла, а потом вернулась ко лжи… Эта история особенно впечатляла на фоне окружающей обыденности. Жить в обмане, пусть раскрытие этого обмана не представляло угрозу жизни, испытание не из легких. В моем случае всю ношу несла на своих плечах я, хотя Мэттью и думал, что делит ее со мной. Судя по продолжению нашего разговора, он не имел ни малейшего понятия о том, как мне тяжело. Как вскоре выяснилось, предложением поменять Лондон на Шеффилд дело не ограничилось.

Несмотря на близость реки и легкий ветерок, теплый, влажный, тяжелый воздух в этот августовский день отказывался проникать в легкие. Это же надо: «А ты?» Ответа он ждать не стал. Остановился, повернулся ко мне и продолжил:

– Но перед тем, как вновь приступить к работе, я хочу кое-что сделать… Я хочу, чтобы мы сделали это вместе. Теперь я могу позволить себе потратить свои сбережения.

Сбережения? Какие сбережения? Он напоминал мальчишку, решившего расстаться с содержимым копилки.

Он на мгновение смутился.

– Можешь ты потратить свои и поехать со мной?

– Куда?

– Ты знаешь куда. В Индию.

О Боже. Я изо всех пыталась превратить лицо в бесстрастную маску.

– Ты никогда не видела настоящей Индии… Знаешь, как мне хочется еще раз поехать туда. Сентябрь – удачное время для поездки, и мы можем купить дешевые билеты, с посадкой в Амстердаме. – Он рассмеялся. – Ну что ты стоишь столбом? – Он схватил меня за руку. – Жизнь продолжается!

Живущий во мне романтик пришел в восторг. Разумеется, я хотела поехать в Индию. Разумеется, поехала бы. Индия, он и я, никого больше. Мечта, да и только. А живущий во мне реалист подумал: «Что ж, поблагодари его и снова поблагодари за то, что он предложил легкий способ навсегда порвать с мужем и семьей». Я представила себе, как объявляю об этом, скажем, во время прогулки всей семьей по Каннизаро-парк: «Слушайте все, я, конечно, жена и мать, но я отправляюсь в Индию, одна, на пару недель… Ну, не одна, но с человеком, которого вы не знаете. Договорились? И, Френсис, деньги я возьму с нашего общего счета, я не хочу, чтобы ты летел со мной, пицца в морозильнике…»

Вместо того чтобы сказать все это, а такая тирада потянула бы на золотую олимпийскую медаль, если б ее давали за любовь, я ответила, что должна немного об этом подумать… набросать план действий. «Какой же ты умный», – думала я, глядя в его улыбающееся лицо. Он мог бы сказать: «Уходи от него, или мы расстаемся». Он мог бы сказать: «Если ты меня действительно любишь…» Но он предложил мне настоящие приключения, драгоценные камни – не бижутерию, радужные перспективы. От такого будущего я, понятное дело, не могла отказаться. Мэттью вновь улыбнулся, его лицо светилось счастьем.

– Вот за это я тебя и люблю, – объявил он небу, деревьям, миру. – Ты такая открытая. Я говорю: «Давай?» И она отвечает: «Да». А уж потом волнуется о возможных сложностях.

Мне удалось выдавить улыбку, но на самом деле я не могла пошевельнуть ни рукой, ни ногой, едва не обратилась в статую. Если он думал, что я могла вот так легко отбросить последние тридцать с лишним лет, прожитых с Френсисом, значит, он не понимал, какая ноша лежит у меня на плечах. Тем не менее я сказала, пусть с оговоркой: «Да». И пожалуй, решила броситься в этот омут.

А Мэттью уже говорил о клиниках, где можно сделать необходимые прививки, о том, что фунты на рупии лучше менять в Лондоне, о преимуществах Бомбея перед Дели, словно нам осталось обговорить только дату отлета. В том, что мы улетим вместе, сомнений у него не было. «Боже, – думала я, – что скажут мои сыновья? Они, конечно, уже не дети, но не нанесет ли им эмоциональную травму отъезд матери с любовником?»

Однако судьба обычно вносит коррективы в намеченные планы. Вот и теперь, когда он расхваливал меня на все лады, она подбросила неприятный сюрприз: умерла тетя Кора. Первым в нашей семье узнал об этом Френсис. Вернувшись домой, оглушенная индийской бомбой, я обнаружила, что он приехал раньше меня.

– Ты не просматриваешь сообщения на мобильнике, – упрекнул он меня. А потом сказал, что звонила моя кузина по печальному поводу.

Мне было покойно в его объятиях. Столь многое в моей жизни стало эфемерным, он же оставался крепкой и прочной опорой. Наконец-то меня радовало, что он рядом: в последнее время я главным образом мечтала лишь о том, как бы отделаться от него.

– Я бы выпила джина, – сказала я. Он решил, что причина – смерть тетушки. Мне же требовалось спиртное, чтобы упорядочить в голове такие понятия, как похороны, визы, черные костюмы, которые следовало отдать в химчистку, таблетки от малярии, прививки от гепатита, и так далее и так далее. Он показал себя добрым и заботливым. Чем, разумеется, только усугубил мое чувство вины.

Меня опечалила смерть Коры, но, когда ты влюблен, все остальное не трогает твою душу, поэтому я чувствовала себя не в своей тарелке, разговаривая с моей кузиной Люси. То есть говорила я что положено и соглашалась, что сердце может остановиться в любой момент и винить тут некого, и где-то даже и хорошо, что она прекрасно себя чувствовала, когда это случилось. Плавала по морю на лодке в Ханстэнтоне, а потом навалилась на борт и умерла.

– Наверное, она сама выбрала бы этот путь, если б у нее была такая возможность, – сказала я, вероятно, с толикой лицемерия, потому что во мне самой жизнь била ключом.

– Пожалуй, – согласилась Люси.

Разговаривая с Люси, я продолжала думать об Индии и Мэттью. Необходимость вскрытия, в истории болезни тети Коры ничего не говорилось о проблемах сердца, означала перенос похорон на более поздний срок. А потом взорвалась мегабомба, заставившая меня напрочь забыть про Дели, Агру, Бомбей и химчистку.

– Слушай, и мы хотим, чтобы на похороны приехала тетя Элайза. По крайней мере она знала маму, пусть они и не всегда ладили. Все-таки жена брата. Если тебе не трудно…

– Разумеется, нет. – Я подумала, что она хочет, чтобы я взяла на себя контакты с тетушкой. – Ты знаешь, где ее найти?

Последовала короткая пауза, словно тень пробежала по солнцу.

– Нет, – ответила Люси, – но Френсис сказал, что ты знаешь. Так что диктуй адрес, ручку я приготовила…

Вот что сохранила моя память от того знаменательного момента. Первое – воздух из гостиной словно высосало громадным пылесосом, отчего в ней повисла тишина вакуума. Второе – лицо Френсиса, который смотрел на меня с дивана, со стаканом виски в одной руке и бумагами в другой. И что я могла сказать Люси? Что все это не более чем шутка? Что тетушки Лайзы не существовало? То есть, может, она и существовала, да только я не знала где. Может, она тоже уже отправилась в мир иной? Но не зря же я так наловчилась лгать.

– Слушай, она очень старенькая и не любит общаться с людьми, так что, может, будет лучше, если ты скажешь мне, что ей нужно передать, а потом она сможет…

Люси оборвала меня с той самой резкостью, которая так не нравилась Вирджинии:

– Ты хочешь сказать, что она не будет со мной говорить?

– Она даже не захотела увидеться с Френсисом. Ты же знаешь, у стариков свои причуды.

– Френсис говорит, что она живет где-то в Паддингтоне. Это странно.

Люси жила в Бексли-Хит, и, полагаю, Паддингтон казался ей экзотикой.

– Ну, она переезжает.

– Когда?

Я видела, что Френсис отложил бумаги и потягивает виски, прислушиваясь к нашему разговору.

– Сейчас. И она не оставила мне нового адреса. Она очень странная, Люси.

– Мне можешь этого не говорить… Правда, в последний год мама тоже чудила… – У нее перехватило дыхание. – Извини, – добавила она сквозь слезы.

– Слушай, о тетушке Лайзе не волнуйся. Я найду тебе ее новый адрес. Сосредоточься на других заботах. Благо их у тебя хватает.

Она всхлипнула, но взяла себя в руки.

– Ну, похороны пока откладываются. Френк собирается в город, поэтому, если ты раньше не позвонишь, он съездит по старому адресу Элайзы и попытается узнать, не сможем ли мы найти ее таким способом.

Я заверила Люси, что приложу все силы к розыску тетушки. Для меня это, мол, не составит труда. Буду даже рада хоть чем-то помочь в час беды. И положила трубку. Френсис по-прежнему с любопытством поглядывал на меня. Я протянула ему пустой стакан.

– Хочу еще.

Кабинет мистера Меррика соответствовал моим представлениям о кабинете частного детектива. Располагался он на верхнем этаже здания в самой непрезентабельной части Челси, окна покрывала пленка пыли и грязи, на двух столах лежали бумаги. Табличка на двери сообщала, что кабинет занимают два частных детектива, мистер и миссис А.К. Меррик, но миссис за дверью мы не обнаружили, зато кабинет заполняли клубы табачного дыма. Так что принимал нас лишь мистер А.К. Меррик, мужчина с заметно поредевшими, тронутыми сединой волосами, в очках в коричневой пластмассовой оправе, мешковатом цветастом свитере, какие продаются в дешевых магазинах, и с желтыми от постоянного курения зубами. Он предположил, что я хочу найти мою престарелую тетушку, с тем, чтобы узнать, а не завещала ли мне она чего. Конечно же, во мне сразу начала подниматься волна негодования, но я успокоилась, едва только Мэттью коснулся моей руки. Всю дорогу к кабинету Меррика он напоминал мне, что этот человек в основном занимался темной стороной человечества, а потому не питает особых симпатий к его представителям.

Мы сидели напротив мистера Меррика, пока он что-то записывал в блокнот. За его спиной сквозь пыльное стекло я видела очертания Челси. На поиски тетушки Лайзы у меня была максимум неделя, и человек, сидящий за столом, меня не впечатлил, пусть Мэттью и говорил, что в своем деле он дока: не раз находил и потерянных детей, и сбежавших родителей. Не улучшило мое настроение и предложение Мэттью, он находил погоню за тетушкой очень забавной, в крайнем случае нарядиться тетушкой Лайзой. «Я видел «Тетку Чарлея», – сказал он. – Пенсне, шляпа с пером, и все будет тип-топ».

А какая-то малая моя часть, возможно, та самая, что зовется фатализмом, подумала, что, возможно, дело дойдет и до этого.

Он-то мог позволить себе столь легкомысленное отношение к происходящему, поскольку твердо верил, что рано или поздно мне придется все рассказать Френсису. Так что нежданную смерть тети Коры он воспринимал как мелкий эпизод, и куда больше, его занимала грядущая поездка в Индию.

Словно мне и без того не хватало проблем, Френсис неожиданно заявил:

– Слушай, а почему бы после похорон нам вдвоем не уехать в отпуск? Думаю, две недели в Дордони нам не повредят.

До того, как я смотаюсь в Раджастхан, или после того, дорогой?

Я пребывала в полной уверенности, что частный детектив не найдет мою тетушку, наглядный пример того, насколько обманчивым может быть первое впечатление. Потому что мистер Меррик нашел ее в три дня. И слава Богу, жила она не на луне, а в частном доме в Личфилде. Я понятия не имела, что я собиралась сказать ей при встрече. Подумала, пусть все будет, как будет. И потом она уже могла тронуться умом. Я лишь не хотела признавать, что даже надеялась на это.

Френсис проявил живой интерес к моим находкам, но я постаралась до предела «засушить» свой доклад.

– Возможно, я останусь там на ночь. – Я никогда не упускала возможности провести ночь с Мэттью. – Я тебе позвоню.

– Жаль, что я не смогу поехать, – вздохнул Френсис. – Я ни разу не бывал в Личфилдском кафедральном соборе. Там каменные барельефы восемнадцатого столетия.

– Ну, может, в следующий раз, – ответила я. Почувствовала, как по щекам катятся слезы, раздражения, естественно, но Френсис истолковал их иначе. Пристально посмотрел на меня, подошел, обнял, словно говорил, что извиняется за свою забывчивость: ведь это будет не просто визит вежливости. Сжал мне плечо, чтобы выразить свое сочувствие. К сожалению, днем раньше я посетила клинику, где мне сделали прививку от одной из экзотических болезней. От боли вскрикнула и подпрыгнула на метр…

– Дилис… что с тобой? – изумился Френсис.

– Пчелиный укус, – без запинки ответила я. Врала мастерски.

А Френсис, похоже, стал более доверчивым.

– Пчелиный укус, – пробормотал он и пошел в ванную. Один.