Иоанн Кронштадтский

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ (Вместо заключения)

12 января 1909 года на имя первенствующего члена Святейшего синода митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского) император Николай II издал рескрипт. В нем излагалась царская воля: «Дать достойное выражение… совместной скорби Нашей с народом молитвенным поминовением почившего, ежегодно ознаменовывая им день кончины отца Иоанна, а в нынешнем году приурочив оное к сороковому дню оплакиваемого события».

Синод ослушаться того, кто был «первым блюстителем в Отечестве… интересов и нужд Церкви Христовой», не мог, и 28 января, на сороковой день после кончины Иоанна Кронштадтского, митрополиты Санкт-Петербургский, Московский и Киевский совершили заупокойную литургию, затем — панихиду.

Была составлена и утверждена программа подготовки и торжественного поминовения Иоанна Кронштадтского в первую годовщину его кончины. Предполагалось не только совершение заупокойной литургии и литии по Иоанну Кронштадтскому во всех храмах империи, но и повсеместное проведение внебогослужебных собеседований с чтением на темы, посвященные памяти императора Александра III и Иоанна Кронштадтского. Планировалось в программы семинарий (по гомилетике и практическому руководству для пастырей) ввести изучение биографии Иоанна Кронштадтского, учредить именные стипендии и основать училище пастырства в Архангельске его имени. Синод выпустил распоряжение напечатать портреты почившего (в количестве 40 тысяч экземпляров) и разослать их по всем епархиям для размещения в актовых залах духовных учебных заведений, что было в синодальной истории впервые.

Гробница Иоанна Кронштадтского в Иоанновском женском монастыре, возведенном в ранг «первоклассного», стала местом паломничества. В особых книгах фиксировались чудеса, свершавшиеся по молитвам к пастырю. Созданное в марте 1909 года Общество памяти о. Иоанна Кронштадтского поставило перед собой задачу подготовки прославления Иоанна Кронштадтского.

…После кончины Иоанна Кронштадтского будто осиротела его супруга Елизавета Константиновна и сильно тосковала по почившему супругу — как-никак вместе они были 53 года. Без слез она не могла слышать его имени. Обыкновением стало для нее облачаться в подрясник своего «брата Иоанна», видимо, чувствуя в нем облегчение своих страданий и скорби. В нем она часто ложилась спать или же укрывалась им как чудодейственною милотию[277]. Во время болезни рук или ног матушка тут же помазывала их маслицем из лампады над гробницей батюшки, которое у нее всегда было, твердо веруя в его благодатную силу. Когда кто-нибудь ехал в Иоанновский монастырь, она просила передать свой поклон покоившемуся там отцу Иоанну. Сама она практически никуда не ходила, давала знать болезнь ног. Вскорости она перенесла тяжелую операцию, после которой лишилась ног. Елизавета Константиновна скончалась утром 22 мая 1909 года в 9 часов 30 минут во время чтения канона на исход души.

На смерть супруги Иоанна Кронштадтского откликнулась и кронштадтская газета «Котлин». «Кроткая, смиренная, незлобивая, — написано было в некрологе, — она умела любить и прощать, и к ней более, чем к кому-либо, была применима одна из заповедей Спасителя: блаженны нищие духом, яко тии Бога узрят. Будем крепко надеяться, что Господь, по непреложному обещанию своему, вознаградит ее за земное страдание небесными радостями и даст ей вечное блаженство. Мир душе твоей, старица кроткая. Да будет земля тебе легка! Вечная память о тебе да живет в нас!»[278]

Хлопоты родственников положить прах рядом с ее жизненным спутником не увенчались успехом, и ее решено было похоронить в Кронштадте, рядом с Андреевским собором, в северо-восточном углу церковного садика. Погребение состоялось 24 мая, и было все очень торжественно. Заупокойную литургию совершил преосвященный Кирилл, епископ Гдовский, в сослужении многочисленного духовенства.

Перед отпеванием ключарь собора, протоиерей Александр Попов, сказал о почившей как об истинной христианке, смиренной и кроткой. По отпевании гроб матушки на руках главного начальника Кронштадта генерал-лейтенанта Л. К. Артамонова, главного командира Кронштадтского порта вице-адмирала Р. Н. Вирена, генерал-лейтенанта в отставке С. А. Зеленого, городского головы С. Г. Гуляева и соборного старосты Н. К. Маркова был перенесен в ограду собора, где тело почившей было предано земле[279].

Постепенно в Кронштадте создавалась мемориальная зона, связанная с жизнью и церковной деятельностью Иоанна Кронштадтского. Постановлением городской думы Силин переулок был переименован в Иоанновский, соседний назван Сурским. В 1911 году начато издание журнала «Кронштадтский пастырь», редактором которого стал протоиерей Иоанн Орнатский. Одновременно с ним издавался менее известный журнал «Кронштадтский маяк». Его возглавил Николай Большаков — один из ближайших духовных чад отца Иоанна. Первый журнал сосредоточился на собирании и публикации писем пастыря, воспоминаний, свидетельств и стихов о нем. Второй — специализировался исключительно на описании чудес, связанных с именем и почитанием Иоанна Кронштадтского.

В 1912 году Святейший синод поставил точку в деле иоаннитов. Они были официально осуждены определением Синода, и им дано было наименование — «хлысты Киселевского толка» (это название тоже не прижилось). Показательно, что самые большие по объему прижизненные и посмертные биографии Иоанна Кронштадтского принадлежат иоаннитам. Это брошюры и книжки апологетического характера, часто посвященные не столько описанию жизни и деятельности Иоанна, сколько ответу на какого-либо рода осуждение деятельности «секты»[280].

В квартире, где жил отец Иоанн, возник, пока еще на общественных началах, музей его памяти, где хранились обстановка, предметы, личные вещи, семейные артефакты, литература, письма, фотоматериалы. Кабинет пастыря был фактически мемориализован тут же, по горячим следам. Побывавший через год после кончины отца Иоанна в его квартире корреспондент «Петербургского листка» отмечал, что даже одеяло на кровати, на которой преставился отец Иоанн, лежало также, скомканным, как в момент смерти. Никто не решался касаться его и разглаживать. В гостиной, угловой комнате, возникла своего рода часовня, где приходившие почитатели отца Иоанна служили панихиды. Кабинет же открывался, как правило, в памятные дни, и обстановка в нем сохранялась прежней. На стене дома, где жил Иоанн, была установлена мемориальная доска.

Все свидетельствовало о намерении светских и церковных властей «прославить» всероссийского пастыря, в святости которого конечно же никто не сомневался, и, по сути, был лишь один вопрос: когда? Называлась даже конкретная дата — 1918 год, к десятилетию кончины Иоанна. В истории русского православия столь быстрая канонизация известна только в отношении лишь нескольких подвижников: Борис и Глеб в Древней Руси, Сергий Радонежский. Можно предполагать, что именно поэтому и само погребение было сделано неглубоко. На это же указывает и тот факт, что в храме Иоанна Богослова на Леушинском подворье, в его левом приделе, были устроены иконостас и престол, но они не освящались. Видимо, настоятельница подворья Таисия ожидала скорого прославления Иоанна Кронштадтского и хотела посвятить этот придел ему.

Но все надежды и планы поломала жесткая историческая реальность: Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции 1917 года, Гражданская война и военная иностранная интервенция, национализация церковной собственности, вскрытия святых мощей, изъятие церковных ценностей, закрытие храмов и монастырей. Православная церковь, потеряв своего исторического «партнера» — самодержавие, утратила статус государственной, будучи наравне с другими религиозными организациями «отделенной» от государства. Православно-христианское государство ушло в небытие, а на смену ему пришло государство светское — со своими ценностями и приоритетами в мировоззренческой сфере.

Общество, еще недавно казавшееся духовно цельным и сплоченным вокруг православной веры, царя и отечества, оказалось на деле столь многообразным по национально-религиозным мироощущениям, что удержать его в целостности могла только идея свободы совести, с присущим ей признанием за всеми права на религиозный выбор и равенства всех религий, церквей, вероисповеданий, культов перед законом. Считаться приходилось и с тем, что огромные народные массы в силу различных объективных и субъективных причин и обстоятельств «ушли» из Церкви, на какое-то время определив для себя первоочередными проблемы земного обустройства и бытия «по-новому». Маятник общественных настроений качнулся в сторону обмирщения, религиозной индифферентности и даже неверия.

Первым недобрым для почитателей Иоанна Кронштадтского симптомом перемен стала попытка властей в конце 1917-го — начале 1918 года закрыть часовню в квартире Иоанна, а тем самым разорить и саму квартиру. По логике революционного права, церкви (православные общества) могли быть организованы исключительно как приходские, то есть в отдельно стоящем культовом здании, передаваемом группе верующих, вне всякого рода учреждений и жилых помещений. Патриарх Тихон, узнав об этом, высказал мысль об устроении в ней приходской церкви.

Во время своего приезда в Петроград в июне 1918 года патриарх Тихон побывал в квартире Иоанна Кронштадтского. По его благословению вскоре после этого там была устроена общедоступная церковь во имя Святой Живоначальной Троицы, приписанная к Андреевскому собору. Был установлен алтарь и даже устроена звонница из семи колоколов. Здесь служилась литургия и всегда было много народа. Храм действовал еще почти десять лет.

Трагично сложилась судьба культовых зданий в Кронштадте, связанных с именем Иоанна Кронштадтского.

До 1918 года Морской Никольский собор принадлежал Морскому министерству и находился в ведении протопресвитера военного и морского духовенства. После упразднения в феврале 1918 года института военного и морского духовенства все храмы ведомства перешли в ведение епархиального архиерея. В 1918 году здание собора, как и все церковные строения в Советской России, в соответствии с Декретом об отделении церкви от государства и школы от церкви было национализировано и в марте 1919 года передано по договору в пользование прихожанам.

Закрыт Морской собор был первым из приходских храмов Кронштадта. 14 октября 1929 года церковная служба была прекращена, а собор передан в собственность Кронштадтского совета. В 1930 году, с началом эпохи индустриализации, все колокола и металлическая церковная утварь были изъяты для переплавки. В 1932 году в соборе был открыт кинотеатр «Нью-стар», названный затем именем Максима Горького. И если «старое» поколение ходить в «Максимку» не стремилось, то для городской молодежи, а затем и для морских офицеров и матросов кинотеатр стал на многие годы культурно-развлекательным центром. В 1939 году уникальное здание было передано Балтийскому флоту под Дом офицеров. С тех пор благодаря посильным заботам инженерной службы Кронштадтской базы оно в течение полувека сохранялось в относительно благополучном состоянии: в обитаемой части собора производились текущие ремонты, действовало отопление.

В начале Великой Отечественной войны 1941–1945 годов кинотеатр в соборе закрыли. На вершине купола был оборудован и до снятия Ленинградской блокады действовал наблюдательный и корректировочный пост корабельной и береговой артиллерии Кронштадта. В ходе военных действий в собор попало несколько немецких снарядов.

В 1953–1954 годах проводились сложные работы по реконструкции и приспособлению здания под зрительный зал гарнизонного военно-морского клуба, который был открыт 22 февраля 1955 года, накануне 37-й годовщины Советской армии и Военно-морского флота.

В начале 1960-х годов Кронштадтская крепость была упразднена, сокращена численность гарнизона. Матросский клуб разместили в здании бывшего Морского собрания, а киноконцертный зал, размещенный в соборе, стал филиалом Дома офицеров. Только в 1976 году Морской собор был взят под охрану государства как памятник архитектуры, и на средства Военно-морского флота были проведены большие ремонтно-реставрационные работы. С 1980 года здесь работал музей «Кронштадтская крепость» — филиал Центрального военно-морского музея.

История возрождения Никольского собора как культового здания началась при патриархе Алексии II (Ридигере). В ноябре 2005 года в заброшенных стенах была совершена первая с момента закрытия Божественная литургия. 19 апреля 2012 года, в четверг Светлой седмицы, патриарх Московский и всея Руси Кирилл (Гундяев) совершил чин малого освящения собора. В мае 2013 года, к столетию первого освящения собора, патриарх Кирилл и патриарх Иерусалимский Феофил (Яннопулос) совершили первую в полностью возрожденном соборе Божественную литургию. Отныне собор живет новой старой жизнью!

…Трагично сложилась судьба Андреевского собора. С 1923 года его настоятелем был протоиерей Николай Симо, который деятельно выступал против всех попыток обновленцев захватить храм. 13 октября 1930 года, в канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы, отец Николай был арестован[281]. Его обвинили в руководстве «контрреволюционной организацией», состоявшей из бывших офицеров, дворян, которые были враждебно настроены к советской власти и распространяли среди горожан монархические идеи. Согласно официальной версии «гнездо» монархизма и контрреволюции появилось в Кронштадте до революции, сразу же после смерти Иоанна Кронштадтского, последователем которого был Николай Си-мо. Члены общества, как сказано в обвинении, преследовали следующие цели: «Объединять враждебно настроенных лиц к существующему строю, проводить соответствующую работу среди личного состава воинских частей с целью вызвать недовольство по отношению к существующему строю и уверить население в недолговечности «жидовской соввласти» и преимуществе твердой, единой монархической власти перед ней».

Позднее дело Николая Симо было объединено следствием с делом «всесоюзной контрреволюционной организации «истинно-православных», т. н. иосифлян — сторонников митрополита Иосифа (Петровых), отказавшихся подчиняться митрополиту Сергию (Страгородскому)»[282].

Следствию было известно, что Николай Симо не принадлежал к числу последователей митрополита Иосифа и не разделял его позицию в отношении митрополита Сергия (Страгородского). Но ОГПУ сделало «хитрый ход», обвинив «истинно-православных» в активном привлечении к своей «антисоветской деятельности» иоаннитов — последователей Иоанна Кронштадтского. Пытаясь это доказать, следователи в течение десяти допросов добивались от отца Николая сведений о местонахождении Пустошкина — руководителя московской группы иоаннитов, с которым, как они знали, он поддерживал самые тесные отношения. Однако отец Николай категорически отказался это сделать[283].

Ловко перекинутый «мостик» от иосифлян к иоаннитам позволил ОГПУ обвинить отца Николая Симо не только в соучастии в иосифлянском движении, но и в руководстве «разветвленной сетью иоаннитских группировок, разбросанных по всей России». Резолютивная часть обвинительного заключения гласила: «Симо обвиняется в том, что, будучи ближайшим сподвижником о. Иоанна Кронштадтского и руководителем «иоаннитов», привлекал к себе фанатичные, изуверские, черносотенные элементы и через них вел борьбу с Соввластью, противодействуя всем советским начинаниям. Прикрывая свою контрреволюционную деятельность толкованиями из книг Священного Писания о близком пришествии антихриста и скорой гибели мира, вел работу в духе установок контрреволюционной организации «истинно-православные».

Отец Николай в 1931 году был приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 18 апреля 1931 года. Погребен Н. Симо в безвестной могиле.

Андреевский собор был закрыт в декабре 1931 года. Тогда же в металлолом отправлены уцелевшие 25 колоколов и церковная утварь. Год собор стоял пустой и безмолвный, хотя прихожане продолжали приходить к нему. Но даже «недействующий», он красноречиво напоминал о служении в нем Иоанна Кронштадтского и о былом великолепии. Весной 1932 года по неустановленным причинам произошел пожар: город осветился заревом, собор пылал от земли до неба, подобно огромной поминальной свече. Немногие оставшиеся в живых старожилы-кронштадтцы до сих пор не могут без волнения вспоминать это зрелище. Обуглившийся, растрескавшийся, местами обрушившийся, но устоявший, возвышался собор над городом весь черный, будто в трауре. В течение года храм был разобран, а на освободившемся месте разбили сквер и устроили фонтан. На удивление властям, фонтан получил у кронштадтцев совсем другое осмысление — он стал восприниматься как «живоносный источник». Люди верили, что воду с места подвигов и служения Иоанна Кронштадтского освящать не нужно — ее освящает сам батюшка. Сюда приходили с утра пораньше с бидонами и банками, и нередко «святой воды» не хватало на всех. Спохватившись, власть разорила этот «рассадник мракобесия».

В 1955 году на месте собора установили памятник Ленину, а сквер назвали Ленинским. Сорок пять лет спустя, 27 декабря 2000 года, жители Кронштадта стали свидетелями необычайного явления. Высотный кран подцепил «вождя» тросом и приподнял с пьедестала. Статуя зависла в воздухе, раскачиваясь из стороны в сторону, потом грузно, всей многотонной тяжестью опустилась на платформу, и ее повезли по главной улице города в безвестное место «упокоения». Правда, вскоре была найдена новая площадка под памятник, и он был водружен в одном из городских скверов, расположенном не так уж и далеко от места первого своего нахождения. На месте Андреевского собора в 2002 году был установлен памятный знак.

…Непросто складывалась в послереволюционное время и судьба Иоанновского монастыря в Петрограде — Ленинграде. Уже в 1918 году в его верхнем храме был открыт клуб, но богослужения продолжали совершать в нижнем храме и в храме-усыпальнице. 15 августа 1919 года Петроградским райсоветом было выдано временное свидетельство о регистрации приходской общины Иоанновского монастыря. После кончины 13 июня 1921 года протоиерея Димитрия Федорова настоятелем монастырских церквей стал муж племянницы отца Иоанна Кронштадтского, протоиерей Иоанн Николаевич Орнатский, председатель приходского совета с июля 1920 года. В переписке епископа Ямбургского Алексия (Симанского) и митрополита Арсения (Стадницкого), относящейся к 1921–1922 годам, мы можем найти немалое количество упоминаний о церковных службах в монастыре, о многочисленных верующих, собирающихся в храмах монастыря.

В августе 1922 года, в разгар обновленческой смуты, приход примкнул к Петроградской автокефалии[284], пытавшейся, с одной стороны, противодействовать распространению в епархии обновленчества, а с другой — найти компромисс с властью на принципе политической лояльности Церкви. Однако власть признала автокефалистское движение «контрреволюционным» и ни на какие переговоры не пошла.

Более того, в апреле 1923 года отдел управления Петроградского райсовета расторг договор с прежней «двадцаткой» и передал монастырь общине во главе с протоиереем Иаковом Журавским, примыкавшей к обновленческой группировке «Живая Церковь». Можно сказать, что это было «честное выполнение» решения высших партийных инстанций. По сохранившимся протоколам Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) мы знаем, что 20 февраля 1923 года комиссия рассматривала вопрос «О секте иоаннитов» и уточняла решение: «Секту иоаннитов ликвидировать как черносотенную организацию». Судьба монастыря как «гнезда иоаннитов», таким образом, была предрешена. И действительно, в мае 1923 года Петроградский губисполком постановил закрыть монастырь и использовать его строения «под общественные нужды». В связи с закрытием обители возник вопрос о судьбе гробницы Иоанна Кронштадтского.

Родственники Иоанна Кронштадтского просили Петроградский губисполком отдать им «тело Гражданина РСФСР И. И. Сергиева» и разрешить перезахоронить его на одном из городских кладбищ. Иоанн Орнатский в письме от ноября 1923 года так описывал предполагаемый порядок перенесения останков: «Все работы по снятию мраморной плиты и изъятию наверх оцинкованного гроба будут произведены в присутствии представителей власти, родных и друзей покойного накануне в 8 ч<асов> вечера… Официально… не будет сообщаться о дне перенесения тела… Процессия двинется в следующем порядке: впереди крест и фонарь, затем один священник в облачении (каковым буду я…), затем колесница с гробом. Очень желательно, чтобы в 8 ч<асов> утра… был командирован в б<ывший> монастырь небольшой наряд милиции во избежание могущих произойти к<аких>-л<ибо> нежелательных эксцессов. Процессия пройдет по самым малолюдным улицам: Геслеровский пер<еулок>, Малый пр<оспект> П<етроградской> С<тороны>, 8-я линия, Камская ул<ица>. Тело почившего о. Иоанна будет предано земле в ряду общих могил… будет перенесена с бывшей могилы надгробная мраморная плита вместе с мраморным памятником, в который вставлена икона Преподобного Иоанна Рыльского».

Хотя прямого отказа со стороны властей и не было, но они раз за разом меняли даты и время возможного перезахоронения, маршруты процессии, состав участников, место захоронения… Так продолжалось до марта 1924 года, когда теперь уже родственники Иоанна Кронштадтского отказываются от идеи перезахоронения. По всей видимости, причина в том, что среди православных города отношение к перезахоронению было неоднозначным и в различные властные инстанции стали поступать коллективные протесты, да и самого Орнатского начинают упрекать в своеволии и стремлении «нажиться» на вновь создающемся «святом месте».

Но какое-то время всё оставалось по-прежнему — гробница находилась в закрытом Иоанновском монастыре; верующие приходили к обители. Над окном усыпальницы был начертан православный крест; его много раз смывали, пока крест не оказался высеченным на граните цоколя над окном. Возле этого погрузившегося в гранит креста возжигали свечи и клали цветы.

Время от времени в городской печати публиковались антирелигиозные провокационные статьи-призывы «посчитаться» с Иоанном Кронштадтским. К примеру, «Красная газета» в мае 1924 года сообщала: «Рабочие завода «Электрик»… взяли для себя дом общежития Иоанновского монастыря. Дом черной своры тунеядцев превратился в красную казарму тружеников. Все бы хорошо, да не совсем. Черные тени иоаннитов и белые платочки иоанниток все еще витают около бывшего монастыря. Там в подвале лежит их батя — Иоанн Кронштадтский. Там, по-ихнему, его мощи, а потому они и ходят туда плакаться и лизать пыльные стены подвала. Не пора ли разрушить старое гнездо черных ворон?»[285]

Однако в реальности монастырское здание получило нового «хозяина» — им стал государственный научно-мелиоративный институт. Начиналась новая жизнь: капитальный ремонт и перепланировка, снятие крестов и колоколов, обустройство кабинетов и лабораторий, актового зала и складских помещений… И все это время институтские, партийные, губернские и городские власти не могли прийти к согласованному решению о судьбе подвала, где находилась гробница. Лишь в феврале 1926 года малый президиум губисполкома вынес окончательное решение: гробницу замуровать.

Можно предположить, что поставить точку в судьбе гробницы и останков Иоанна Кронштадтского власти решились в связи с тем, что с просьбой о перезахоронении обратились приходской совет и прихожане Андреевского собора в Кронштадте. В заявлении в Ленинградский губисполком они писали: «Ввиду закрытия Ленинградского Иоанновского, что на р<еке> Карповке, женского монастыря, в подвальной церкви которого погребены останки протоиерея Иоанна Ильича Сергиева, приходской совет Кронштадтского Андреевского собора обращается в губернский исполком с ходатайством о разрешении перенести останки почившего Кронштадтского протоиерея в г. Кронштадт для погребения в Андреевском соборе, в подвальном его помещении. Протоиерей Иоанн Ильич Сергиев начал свою службу в Кронштадтском Андреевском соборе и кончил ее в том же соборе, прослужа в нем 53 года. В верующих массах почивший протоиерей был известен под именем Кронштадтского, и сейчас в памяти верующих он сохранил за собой звание Кронштадтского. Если обстоятельства заставляют потревожить гробницу прот<оиерея> Иоанна Сергиева и перенести его останки из усыпальницы упраздненного монастыря, то приходской совет Кронштадтского Андреевского собора, являясь выразителем мнения всего прихода, полагает справедливым, чтобы останки Кронштадтского протоиерея были выданы верующим того собора, где почивший протоиерей прослужил 53 года, и были в нем похоронены».

Дабы дать ответ кронштадтскому приходскому совету и предупредить появление подобных новых обращений, в «Новой вечерней газете» сообщалось: «После передачи бывшего Иоанновского монастыря Научно-мелиоративному институту среди религиозно настроенных обывателей, у которых еще до сих пор имя Иоанна Кронштадтского окружено ореолом святости, распространился слух, что могила «старца» в монастыре будет разрушена, а самое тело… вывезено неизвестно куда. От некоторых из почитателей «святого батюшки» поступили даже предложения предоставить им право вывезти прах по их усмотрению. Между тем могила… осталась в неприкосновенности и подвал, где она находится, в настоящее время замурован и вход в него закрыт»[286].

О том же свидетельствует и официальный документ — «Акт ликвидации прохода к усыпальнице Иоанна Кронштадтского» от 1 марта 1926 года. В нем говорится: «Сего числа была проведена окончательная замуровка арки прохода в усыпальницу с левой стороны при спуске с лестницы… толщиной в два кирпича. Перед окончательной заделкой в помещение усыпальницы были допущены родственники священника Иоанна Сергиева — священник Орнатский, Орнатская, Макеева. При осмотре гробницы таковая оказалась в неприкосновенности».

Есть основания считать, что такое положение сохранялось и все 1930-е годы. Ситуация изменилась с началом Великой Отечественной войны, когда потребовались подвальные и полуподвальные помещения для устройства бомбоубежищ, военных складов, хранилищ особо важных предметов. Храм-усыпальницу размуровали и в подвале устроили бомбоубежище. И вот тут-то выяснилось, что гробница исчезла. Публичных объяснений, естественно, не последовало, да в военное время их никто и не требовал. Даже после «потепления отношений» между государством и Церковью, после известной встречи И. В. Сталина с митрополитами Русской православной церкви никто и приватным образом не дал знать Московской патриархии о судьбе мощей Иоанна Кронштадтского.

Неизвестность породила множество различных версий судьбы мощей святого. Одну такую историю еще в конце пятидесятых годов прошлого века услышал на Пинеге писатель Федор Абрамов: «Матросы-то ненавидели Иоанна Кронштадтского… — рассказывали ему. — Когда совершилась революция, матросы ворвались в склеп на Карповке, но в склепе было пусто… Мощи отца Иоанна отсюда увезли. Видели тогда на Пинеге тройку… Колокольчик слышали, а потом вьюга налетела и пропала тройка в снегу».

Ходили слухи об уничтожении властями могилы Иоанна Кронштадтского. При этом ссылались на «антирелигиозную литературу», в частности на книгу Н. И. Юдина «Правда о петербургских «святынях» (Л., 1962), где утверждалось, что мощи были сожжены. Мнение об отсутствии мощей в усыпальнице было широко распространено и в Русской православной церкви за границей. Однако в обоих случаях никто ни на какие документы не ссылался.

В последние десятилетия, когда стал возможен допуск к ранее секретным партийно-советским документам, выяснилось, что февральское решение малого президиума губисполкома от 1926 года имело и второй пункт, касавшийся судьбы гробницы Иоанна Кронштадтского: «спустя два-три месяца гроб опустить ниже на два-три аршина и пол над могилой забетонировать». Он был исполнен в течение апреля — июня 1926 года. Гроб с телом Иоанна Кронштадтского был сокрыт под полом усыпальницы на глубине 0,8–1,6 метра, и пол забетонирован.

…Совсем непростой оказалась история последнего дневника и рукописей Иоанна Кронштадтского. 21 декабря 1908 года, сразу же по выносе тела почившего в Андреевский собор, в его квартире судебным приставом А. Витовичем состоялась опись имущества. Дневник и записная книжка Иоанна были переданы в Иоанновский монастырь. В конце 1909 года, по ходатайству некоторых наследников, над имуществом отца Иоанна учреждается опека, а опекуном назначается ключарь Андреевского собора протоиерей Александр Попов, которому вместе со всем имуществом передавались «последний дневник покойного, старая памятная книжка и две корзины писем, адресованных Иоанну Сергиеву разными лицами».

В 1911 году по высочайшему указу дневник передается на хранение в секретное отделение Святейшего синода, где тетрадь тщательно зашивается в специально приготовленный для нее льняной пакет и опечатывается тремя сургучными печатями, и доступ к ней был ограничен вплоть до особого распоряжения.

Инициатором такого решения выступил Александр Попов, который в письме Антонию (Вадковскому) высказался о судьбе рукописного наследия Иоанна: «Дневник и многие письма по многим причинам не могут подлежать в настоящее время огласке и быть переданы частным лицам — наследникам, а должны быть переданы в особое распоряжение высшей духовной власти и, по моему мнению, должны быть сданы в архив Святейшего Синода в число секретных бумаг, подлежащих опубликованию, например, через 50 лет».

Насколько можно понять, священника беспокоили появившиеся в печати «кривотолки» вокруг имени и деяний Иоанна Кронштадтского, наносящие ущерб его имени и бросавшие тень в целом на Церковь.

Митрополит Антоний согласился с позицией протоиерея Попова и просил Синод «принять» рукописи Иоанна Кронштадтского. Вскоре в канцелярию Синода был доставлен «запечатанный ящик весом 4,5 пуда» с документами Иоанна. Известно, что с дневником ознакомился тогдашний обер-прокурор Синода С. М. Лукьянов. Так документы Иоанна Кронштадтского оказались на хранении в Секретном отделении архива Святейшего синода. Что заставило церковные власти поступить таким образом, остается только догадываться и выстраивать предположения сегодня, когда предсмертный дневник и другие хранившиеся «секретно» рукописи Иоанна становятся доступны для исследователей и, будучи опубликованными, — для верующих.

…На 1929 год пришлась знаменательная дата — столетие со дня рождения Иоанна Кронштадтского. Понятно, что в тогдашних политико-идеологических условиях, когда после только что принятого постановления ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» был развернут новый натиск на религию и церковь, ни митрополит Сергий Страгородский, фактический глава Русской церкви, ни кто-либо другой из церковного мира публично говорить об этой дате не мог. Конечно, в частной жизни, вдали от посторонних глаз, келейно и память творили святому, и дату не забыли.

Если и была у кого-то возможность привлечь церковную и светскую общественность к юбилею, то это Русская зарубежная православная церковь. Ее Архиерейский собор предписал совершить 19 октября 1929 года литургию и «молитвенное поминовение в Бозе почившего о. Иоанна Кронштадтского».

Литургически первым прославил Иоанна Кронштадтского Афон, где всегда чтили его. В 1932 году в Керуле в келье Вознесения Господня подвизался иеросхимонах Пахомий родом из России, почитатель памяти отца Иоанна Кронштадтского и, судя по всему, знавший его лично. Он имел опыт гимнографии, составлял акафисты разным иконам и святым. В предисловии к составленному акафисту отец Пахомий писал: «Акафист предназначается для любителей и почитателей отца Иоанна и только для келейного чтения. Когда же Господу будет угодно прославить своего угодника пред человеки, тогда нужно будет сделать в нем некоторые поправки и изменения».

Составленный акафист был представлен уже тогда епископу Иоанну (Булину), настоятелю Печерского монастыря в Эстонии, который также был почитателем отца Иоанна и который благословил чтение этого акафиста келейно. Акафист был известен в Нововалаамском монастыре, в рядах которого оставались еще те, кто поступил в обитель по благословению Иоанна Кронштадтского и почитал его.

О канонизации Иоанна Ильича Сергиева впервые публично высказался в ноябре 1950 года А. А. Соллогуб. Он предложил наиболее активным мирянам подать прошение об этом главе Зарубежной православной церкви митрополиту Анастасию (Грибановскому), с тем чтобы вопрос о канонизации рассмотрели на проходившем тогда в Нью-Йорке Архиерейском соборе[287]. Собор благословил создать при Архиерейском синоде комитет по увековечению памяти отца Иоанна под председательством архиепископа Брюссельского и Западноевропейского Иоанна (Максимовича).

Но реальных шагов к прославлению Иоанна Кронштадтского Зарубежная церковь не делала. Можно полагать, что виной тому «политические мотивы»: нежелание «навредить» Московской патриархии и боязнь, что церковный акт канонизации будет воспринят как некий недоброжелательный жест в сторону Москвы. Лишь в июне 1964 года в Нью-Йорке Архиерейский собор Зарубежной церкви постановил: «1. Признать праведного отца Иоанна Кронштадтского Божиим Угодником, причисленным клику Святых, в земле Российской просиявших. 2. Совершить торжественное прославление его 19 октября сего года в день памяти преп. Иоанна Рыльского, имя которого он носил от крещения»[288]. Прославление состоялось 19 октября 1964 года в кафедральном соборе Сан-Франциско.

Московская патриархия на это решение отреагировала отрицательно, полагая, что Зарубежная церковь не вправе совершать акт канонизации от лица всей православной церкви. Тем более что Зарубежная церковь была церковью схизматической, не признаваемой автокефальными православными церквями, и ее церковно-канонические постановления не имели силы для Русской православной и иных православных церквей.

Что до советской историко-атеистической литературы, то акт канонизации рассматривался в ней исключительно как акт политический, антисоветский. Один из известных советских атеистов-пропагандистов А. В. Белов, работая многие годы в партийном издательстве «Политиздат», где он заведовал редакцией научно-атеистической литературы, так очертил свою позицию: «Белогвардейские эмигрантские круги за рубежом несколько лет назад взяли на себя инициативу канонизировать Иоанна Кронштадтского. Не имея на то никаких полномочий от Русской православной церкви, они объявили его святым. Среди наиболее реакционных элементов белой эмиграции имя Иоанна Кронштадтского стало знаменем махровой антисоветской агитации, которая ведется под религиозной оболочкой»[289].

Лишь спустя четверть века, 14 июня 1990 года, на Поместном соборе Русская православная церковь прославила Иоанна Кронштадтского. За прошедшие с той поры годы по всей России построены или строятся, реставрируются или возрождаются храмы и приделы в честь «нового святого». По некоторым, конечно, неполным подсчетам, их сегодня более шестидесяти: от Архангельской епархии на севере до Владикавказа на юге; от Калининградской епархии на западе до БАМа на востоке.

В начале 1990-х годов в российской церковной печати стали публиковаться различного рода видéния и пророчества, приписываемые Иоанну Кронштадтскому. В них отразились реалии революционного времени — бесы в буденовках со звездами, пролитые реки крови… В видéнии также говорилось о преподобном Серафиме Саровском и царе-мученике Николае II. Даже в церковной среде нет полного единства мнений относительно «авторства». В светской исторической науке в большей мере присутствует критическое отношение к «подлинности». Речь не только о том, что ни в Житии кронштадтского пастыря, ни в каких-то других серьезных изданиях текст видéния не публиковался и о нем нет никаких упоминаний. Оно слишком отягощено детальной точностью изображения того, что в реальности случилось с Россией всего через несколько лет после смерти кронштадтского пастыря. Стиль изложения далек от стиля святого Иоанна Кронштадтского. Обычно он весьма кратко писал в дневниках о бывших ему видéниях. Столь же малоубедительна, по отсутствию объективных документальных источников, активно печатающаяся информация о якобы имевшей место встрече в конце XIX — начале XX века будущей Матроны Московской с Иоанном Кронштадтским.

В 1997 году верующим удалось выкупить квартиру отца Иоанна[290]. В 1999 году она, по благословению патриарха Алексия II, была зарегистрирована как церковно-общественный музей. Здесь проводятся Свято-Иоанновские чтения. Возвращены в ведение Церкви и возрождаются монастыри, связанные с именем Иоанна Кронштадтского: Иоанновский и подворье Леушинского монастыря в Санкт-Петербурге, Сурский и Веркольский — в Архангельской области, Ферапонтовский — в Вологодской области.

В последнее время особенно прославлен образ Божией Матери, связанный с именем Иоанна Кронштадтского, икона «Азъ есмь с вами, и никто же на вы». Эта икона написана в Леушинском монастыре. Она является списком с чтимой иконы Похвалы Божией Матери, бывшей главной святыней Леушинской обители. Игуменья Таисия, прося молитв отца Иоанна о своей обители, подарила ему список с этого образа, сделав на нем необычное написание: «Азъ есмь с вами, и никто же на вы». Иоанн молился перед этим образом. 27 мая 1905 года ему было видéние Божией Матери. Сохранился текст самого отца Иоанна, в котором он описывает это видéние. Видимо, в условиях уже разразившейся первой русской революции и возникло необычное название этой иконы, данное уже самим отцом Иоанном — Спасительница России. Незадолго до кончины отец Иоанн передал этот образ Серафиму Вырицкому, тогда еще петербургскому купцу Василию Муравьеву, сказав пророческие слова о том, что он будет молиться перед нею тысячу дней, подобно Серафиму, о спасении России и икона эта станет спасительницей России[291].

В современных условиях возникают и новые формы почитания святого. Например, малой планете № 16395 было присвоено имя «Иоанн Праведный».

Мощи праведного Иоанна Кронштадтского покоятся под спудом в Иоанновском монастыре на Карповке; здесь же находятся богослужебные предметы и облачения, принадлежавшие ему.

Верующим Русской православной церкви, да и вообще всей читающей публике возвращаются труды Иоанна Кронштадтского. Можно сказать, что к настоящему времени переизданы не только дореволюционные труды самого Иоанна, но и все наиболее значительные труды того периода о нем. Открыты ранее «секретные» и «для служебного пользования» архивные источники. Возобновил деятельность сборник «Кронштадтский пастырь», публикующий на своих страницах не только дореволюционные материалы, но и новые архивные находки. Готовится современное издание Полного собрания сочинений Иоанна Кронштадтского.

Поистине пророческими стали слова, сказанные когда-то отцом Иоанном: