Утром к нам пришел познакомиться наш непосредственный начальник и куратор, сержант Бовес. Алекс и Гвидо его уже знали, так что к спешно мобилизованным крикунам он не относился. Отлично.
Сержант критически оглядел нашу компанию:
— Тони нельзя будет участвовать в «Ночной игре», — заметил он, — обычно в это время младших ребят учат правильно ходить и ориентироваться по звездам. И на полигоне тебе будет тяжело. Не хочешь выбрать себе другую команду?
Тони помотал головой.
— Ясно. И еще. Учтите, что в соревновании вы участвуете как старшая команда. У вас возникнут определенные сложности на стрельбе, на полосе препятствий и на скалах.
— Понятно, — ответил я. — Как-нибудь прорвемся.
Роберто бровью не повел — хорошо, первое испытание он выдержал. Во всех остальных я был уверен и так.
Сержант ушел. Тони смотрел на меня смущенно, с жалкой улыбкой. Я плохо сказал: «как-нибудь прорвемся». Он же не виноват, что ему десять. Бедняжка. Когда я сбежал из приюта… Что бы я делал, если бы поначалу Бутс не напоминал ежедневно всем и каждому, что я обеспечил банде месяц сытой жизни и моя светлая голова бывает чертовски полезна, хотя я и не умею толком воровать кошельки. Двоим моим ровесникам там приходилось гораздо хуже, хотя их тоже не били, пока Бутс не ушел. Им просто каждый день по несколько раз объясняли, что они тут дармоеды. Ужасно.
— Подними нос, солдат, — велел я Тони. — Кто сказал, что ты что-то делаешь плохо?
— Я не умею стрелять. Совсем, — признался он.
— Вот и хорошо, тебя будет учить лучший стрелок на всей Этне. Лео, тебе бы не понравилось, если бы Тони уже сбили прицел?
— Хм, конечно, — подыграл Лео. Я и сам не знал, что имел в виду, просто ляпнул первое, что пришло в голову, лишь бы ребенок не переживал.
Тони улыбнулся по-настоящему.
После зарядки, завтрака и купания — как же без него — мы надели кимоно и отправились на тренировку.
— Сражаешься неважно, — сказал мне лейтенант Дронеро, тренер по кемпо.
Учитывая, что это произошло сразу после пятой по счету победы, я даже не обиделся, только удивился:
— Это почему?
Он взял боккэн.
— Сейчас покажу. Двигайся помедленнее. Раза в два.
Я хмыкнул: тебе это все равно не поможет.
Помогло. Наставил он мне синяков сразу за всех моих предыдущих противников. Их я, между прочим, всерьез не бил, а то бы они костей не собрали.
— Неестественно двигаешься, много думаешь, знаешь слишком много стандартных связок. И во время боя твоя душа находится где угодно, только не на острие твоего меча.
— Это же не настоящий бой, — возразил я.
— Конечно, в настоящем ты бы уже был мертв.
— В настоящем мертв был бы кто угодно, только не я, — заявил я резко.
Дронеро не стал отвечать, а просто повернулся и ушел.
Обиженный, я отправился на край татами и улегся отдохнуть рядом с медитирующим Лео, с ним Дронеро сражался непосредственно перед тем, как взяться за меня, и очень его хвалил.
— Что из сказанного им правда? — спросил я.
— Всё, — кратко ответил Лео.
Я отвернулся и сжал зубы: мало мне только что досталось, так еще лучший друг такое говорит. «А ты не спрашивай, если не хочешь услышать правду», — заявил противный внутренний голос.
— Не обижайся, — продолжил Лео. — Ты очень быстро думаешь, поэтому успеваешь это делать. А всё, что ты делаешь, ты делаешь так, как тебе показали. А показывал человек другого роста, веса и с другой манерой двигаться.
— А почему сенсей никогда мне этого не говорил?
— Спроси у него. А может, он этого не видит, это же он научил тебя всему. Ему кажется, что ты двигаешься естественно.
— М-м-м, хорошо, покажи мне, кто здесь еще двигается так, как я.
— Проще показать тех, кто двигается правильно. Это Роберто, я и еще вон там, — он показал на спаррингующую пару, — двое.
Я посмотрел на них внимательно и постарался сравнить со всеми остальными. Да, разница есть.
Меня только что выругали за то, что я кому-то подражаю. Ну что ж, сам себя я за это тоже ругаю. Нормально. А все-таки, почему сенсей никогда мне этого не говорил? Учитывал, что я поздно начал заниматься? Может быть. Обидно, какого ястреба этот Дронеро на меня набросился? Другие за восемь лет не достигли того, чего я не достиг за пять. И их никто не ругает! Ну, хватит себя жалеть! Я — это я, я — не помойная крыса, я и должен быть лучше всех.
— Ясно, — сказал я. — Ну, давай поработаем. Надо приобретать естественность.
Лео улыбнулся и поднялся с татами.
На обед мы с ним ползли пошатываясь.
— Вы оба психи! — заявил Алекс.
— Ага, — согласился я и поймал его сзади за шею, — поэтому дальше ты меня понесешь.
Алекс охнул и согнулся под тяжкой ношей.
— Тебя тоже отнести? — спросил Роберто у Лео.
Лео кивнул как человек, у которого голова не слишком хорошо держится на плечах.
Мы расхохотались. Я отпустил Алекса:
— Ладно, живи пока. Потом мы на стрельбище?
— Эге. Так еще дня три-четыре. А потом будут скалолазание, соревнования, ночная игра, марш-бросок по пересеченной местности, поход по каким-нибудь очень красивым местам, а потом что-то на полигоне. Никто заранее не знает, что именно.
Следующие три дня мы спарринговали в основном между собой, Дронеро к нам почти не подходил, Лео и Роберто пытались достичь моей скорости, а я старался научиться двигаться так, как должен двигаться я и только я. И не думать. Дурацкое занятие. Алекс учился вовремя останавливаться — он сражался в основном с Гвидо и не посадил ему на спину ни одного синяка. Такой контроль вызывал восхищение.
Полосы препятствий мы проходили не в первых рядах, потому что нам постоянно приходилось подсаживать Тони: самостоятельно зацепиться за верхний край высокой вертикальной стены он не мог. Огорчало это его безмерно. Я подумал над этим — и предложил простой способ: один снизу подбрасывает, еще кто-то наверху ловит, а по другую сторону стенки уже стоит еще кто-нибудь, готовый подстраховать прыгающего. Так же мы перебрасывали еще недостаточно удлинившегося Гвидо. Результаты сразу поползли вверх. Но шансов на победу в этом виде спорта у нас все равно не появилось. Дай бог занять пятое место, если очень повезет.
Лео учил Тони стрелять и еще иногда соревновался со мной. Я вырос как стрелок, но ведь и он тоже не стоял на месте, поэтому счет по-прежнему оставался ничейным: он стреляет лучше, а я быстрее. Поскольку это не моя заслуга, гордиться нечем.
На третий день я сумел провести целый бой против Роберто с совершенно пустой головой. Лео показал мне большой палец:
— Вот это было красиво. Можешь больше не рвать себе связки, всё равно получится хорошо.
Я пожал плечами:
— Не понимаю, зачем это надо. Ну ладно, попробуем.
Снова начать думать я всегда успею.
На пятый день мы и еще две группы, под руководством сержанта Бовеса, отправились лазать по скалам.
— А почему мы взяли крючья, а не пневмоприсоски? — поинтересовался Роберто у сержанта.
— С присосками кто угодно залезет, — проворчал сержант. — Этак можно вообще не тренироваться.
Роберто кивнул: понятно.
Настал час триумфа маленького Тони: он лазал, как маленькая обезьянка. Быстро осознав это обстоятельство, мы начали забираться на любые скалы с рекордной скоростью: для этого достаточно было забросить пацана повыше. Он цеплялся за скалу, вбивал крюк и лез дальше, я добирался до крюка и вбивал его поглубже, чтобы он мог выдержать Роберто. И так далее.
— Ну вот, видишь, как много от тебя толку? — похвалил я Тони после тренировки. — А ты переживал.
Тони сиял. И сиял еще несколько дней, в которые нас интересовало в основном скалолазание. Соревнования по нему пройдут первыми — и у нас есть все шансы победить.
— Так нечестно, — заявил как-то парень из группы, которую мы постоянно обходили и наверняка обойдем на соревнованиях.
— Это почему? — удивился я.
— У вас меньше суммарный вес! — ухмыльнулся он.
Я посмотрел на Роберто, потом на Лео, тоже хмыкнул — и покачал головой.
— Вряд ли. Разве что ты имеешь в жизни у нас ноль граммов.
— Ах ты…
Маленькую драку прекратил сержант Бовес.
— Вечером отжаться сто раз, — велел он нам обоим, — пылу поубавится.
— Сомнительно, — заметил я.
— Ты — сто пятьдесят.
Всё ясно. Я, вообще-то, могу и двести, но это слишком больно, поэтому огрызаться еще раз я не стал.
— Чего ты нарываешься? — поинтересовался Алекс, когда мы шли обедать. — Нарочно?
— Да нет, просто раньше меня как-то не пытались заткнуть. Один раз мне влетело от генерала за слова, так то была матерщина, да еще и в присутствии женщины.