Исландские пряди

1

Жил человек по имени Сокки сын Торира. Он жил на Крутом Склоне[1749] в Гренландии. Человек он был уважаемый, и у него было много друзей. Его сына звали Эйнар, это был человек многообещающий. Отец и сын имели большую власть в Гренландии и считались тамошними предводителями.

Как-то раз Сокки велел созвать тинг и объявил на нем, что не желает, чтобы страна дольше оставалась без епископа, и что он хочет, чтобы все ее жители приложили усилия к тому, чтобы учредить епископство. Все бонды с этим согласились.

Сокки попросил Эйнара, своего сына, отправиться ради этого в Норвегию, сказав, что никто лучше него не подходит для того, чтобы стать посланцем в этом деле. Тот отвечал, что пусть будет, как он хочет. Эйнар взял с собой в эту поездку много моржовой кости и шкур, с тем чтобы заручиться поддержкой хёвдингов.

Они прибыли в Норвегию.

В то время в Норвегии правил конунг Сигурд Крестоносец. Эйнар пришел повидаться с конунгом, получив к нему доступ с помощью подарков, и изложил свое дело и поручение. Он попросил конунга помочь ему получить то, чего он добивался для своей страны. Конунг сказал, что наверняка это пошло бы им во благо.

Затем конунг призвал к себе человека по имени Арнальд. Он был добрым клириком и годился в наставники. Конунг попросил его принять на себя это служение ради Господа и повинуясь его мольбам, — «и я пошлю тебя с моими письмами и печатями в Данию, в Лунд, на встречу с Эцуром архиепископом»[1750].

Арнальд отвечал, что не хотел бы возлагать это на себя. Во-первых, потому, что он и сам-то мало для этого подходит, во-вторых же, оттого, что не хочет расставаться со своими друзьями и родичами, а в-третьих, из-за того что ему пришлось бы тогда иметь дело с непокорным народом. Конунг сказал, что чем больше страданий он примет от людей, тем больше пользы будет ему самому.

Тот отвечал, что не станет настаивать на своем и отказывать конунгу в его просьбе:

— Однако раз уж мне суждено будет принять епископский сан, я хочу, чтобы Эйнар поклялся мне в том, что будет должным образом содержать и поддерживать епископство, а также те владения, которые были отданы Богу, и карать тех, кто посмеет на них посягнуть, и станет защитником всего, что принадлежит епископству.

Конунг сказал, чтобы тот так и сделал. Эйнар ответил, что согласен.

Потом будущий епископ отправился на встречу с архиепископом Эцуром, изложил ему свое поручение и передал послания от конунга. Архиепископ принял его радушно, и они, как видно, хорошо узнали друг друга. И когда архиепископ убедился, что этот человек годится для того, чтобы принять высокий сан, он произвел Арнальда в епископы и отпустил его в добрый путь. Арнальд епископ явился к конунгу, и тот принял его как нельзя лучше.

Эйнар захватил с собой из Гренландии медведя и преподнес его Сигурду конунгу. В ответ он удостоился почета и уважения конунга.

После этого епископ с Эйнаром отправились в плавание на одном корабле. Другой корабль снарядили норвежец по имени Арнбьёрн, а с ним и другие люди с севера, которые также намеревались поехать в Гренландию.

Затем они вышли в открытое море, и ветер им не слишком благоприятствовал. И вот епископ с Эйнаром прибыли в устье Лесного Озера под Островными Горами в Исландии. В то время в Одди[1751] жил Сэмунд Мудрый[1752]. Он поехал на встречу с епископом и пригласил его к себе на зиму. Епископ поблагодарил его и ответил, что принимает приглашение. Эйнар остался зимовать под Островными Горами.

Рассказывают, что, когда епископ, покинув корабль, ехал со своими людьми, они остановились отдохнуть на одном хуторе на Островах[1753] и сидели во дворе. Тут вышла старуха, в руках у нее был гребень для чесания шерсти.

Она подошла к одному человеку и сказала:

— А ну-ка, малый, сумеешь вставить мне зубец в гребень?

Тот взял у нее гребень, сказав, что сделает, достал из котомки молоток и починил гребень, так что старуха была очень довольна. Это был не кто иной, как епископ. Он был человек умелый. А рассказывается об этом случае потому, что он тогда проявил смирение.

Он провел зиму в Одди, и они с Сэмундом хорошо поладили. Об Арнбьёрне же и его спутниках не было никаких известий. Епископ и его люди решили, что тот, верно, уже успел добраться до Гренландии.

На следующее лето епископ с Эйнаром уехали из Исландии и прибыли в Гренландию, в Эйриков Фьорд. Люди встречали их радушно. Они и здесь не смогли ничего разузнать об Арнбьёрне, и им это показалось странным. Так прошло несколько лет. Тогда стали поговаривать, что те скорее всего погибли.

Епископ устроил свою резиденцию во Дворах[1754] и поселился там. Эйнар и его отец были ему главной опорой. Епископ и сам отличал их больше всех прочих жителей страны.

2

Жил человек по имени Сигурд сын Ньяля, он был гренландец. Осенью он часто охотился и ловил рыбу в пустынных местах. Сигурд был опытным мореходом. Всего их отправилось в путь пятнадцать человек.

Летом они подошли к леднику Белая Рубашка и обнаружили там оставленные кем-то очаги. Им удалось добыть всего лишь небольшой улов.

Сигурд сказал:

— Что вы предпочитаете: возвращаться назад или двигаться дальше? Лето на исходе, и улов совсем невелик.

Его спутники отвечали, что предпочитают повернуть назад. Они говорили, что опасно плавать в больших фьордах под ледником.

Сигурд сказал, что это правда, — «однако у меня такое предчувствие, что если мы доберемся туда, нас ждет куда больший улов».

Тогда они стали просить, чтобы он сам принял решение, и сказали, что давно уже привыкли полагаться на его прозорливость: им это всегда шло только на пользу. В ответ он сказал, что предпочел бы двигаться дальше, и так и было сделано.

На их корабле был один человек по имени Стейнтор. Он взял слово и сказал:

— Мне кое-что приснилось прошлой ночью, Сигурд, — говорит он, — и я хочу рассказать тебе свой сон. Когда мы зашли в тот большой фьорд, мне привиделось, будто я оказался зажат между скалами, и я закричал, моля о помощи.

Сигурд сказал, что его сон не больно хорош, — «так что ты бы лучше поостерегся лазать там по скалам. А то, не ровен час, застрянешь в какой-нибудь щели и не сможешь удержаться от того, чтобы подать голос».

Стейнтор был человек беспечный и необузданного нрава.

А когда они заходили во фьорд, Сигурд сказал:

— Мне это только показалось или это и вправду так? Как будто бы во фьорде стоит корабль.

Они подтвердили, что так и есть. Сигурд сказал, что вот уж новость так новость.

Затем они углубились во фьорд и увидали, что корабль стоит в устье реки и что он прикрыт сверху. Это было большое морское судно. Затем они сошли на берег и заметили неподалеку хижину и палатку.

Сигурд сказал, что первым делом им следует разбить палатку:

— Уже поздно, и я хочу, чтобы никто не шумел и все были осмотрительны.

Они так и поступили.

Утром они вышли и огляделись по сторонам. Прямо перед собой они увидали колоду, из которой торчал топор, а рядом лежал мертвец. Сигурд сказал, что человек этот колол дрова и ослабел от истощения. Затем они подошли к хижине и обнаружили там другой труп. Сигурд сказал, что этот человек оставался на ногах, пока у него хватало сил, — «и, верно, эти двое были в услужении у тех, кто в хижине».

Рядом с этим человеком также лежал топор.

Тогда Сигурд сказал:

— Я считаю, что нужно взломать хижину и дать выйти наружу дурному духу и зловонию, что исходит от трупов, которые находятся внутри, и, судя по всему, лежат там уже давно. Вам всем следует остерегаться его, потому что он может причинять вред и быть небезопасным для жизни, хотя скорее всего эти люди не сделают нам ничего плохого.

Стейнтор сказал, что ни к чему принимать большие предосторожности, чем требуется, и вошел в дверь хижины, как только они взломали ее. А когда он вышел, Сигурд взглянул на него и сказал:

— Человек этот сильно потрясен.

Тут Стейнтор закричал и бросился бежать, а его товарищи — за ним. Он упал в какую-то расселину в скале, откуда никто не смог его вызволить, и нашел там свою смерть. Сигурд сказал, что сон его оказался вещим.

После этого они взломали хижину и сделали все так, как говорил Сигурд, и это не причинило им никакого вреда. Они обнаружили в хижине трупы людей и множество добра.

Тогда Сигурд сказал:

— Сдается мне, что самым правильным будет, если вы разварите их тела в котлах, которые им принадлежали, так, чтобы плоть сошла с костей. Тогда их сподручнее будет перенести в церковь. Похоже, что тут побывал Арнбьёрн: я слыхал, что у него был такой же красивый корабль, как тот, который стоит тут на берегу.

Это был корабль с крашеным штевнем — большое сокровище.

Днище торгового корабля было сильно повреждено, и Сигурд сказал, что, по его мнению, от него не может быть никакого проку. Тогда они вынули из корабля гвозди и сожгли его. Они увезли оттуда лодку, нагруженную всяким добром, буксир и корабль с крашеным штевнем.

Они возвратились в обитаемые места и встретились с епископом во Дворах. Сигурд рассказал ему об этих новостях, а также о том, что они нашли много добра.

— По моему разумению, — сказал он, — всего лучше будет пустить принадлежавшее им добро на захоронение их костей. И если мое мнение чего-то стоит, то я желал бы, чтобы так и поступили.

Епископ сказал, что предложение это хорошее и мудрое, и все с ним согласились.

Вместе с их телами там было найдено множество ценных вещей. Епископ сказал, что корабль с крашеным штевнем — это большое сокровище. А Сигурд сказал, что всего правильнее будет, если он отойдет епископству ради их спасения. Прочее добро, в соответствии с законами Гренландии, поделили между собой те, кто его нашел.

Когда эти вести достигли Норвегии, об этом прослышал человек, по имени Эцур, он был сыном сестры Арнбьёрна (...)[1755] и на том корабле были и другие люди, которые потеряли своих родичей и ожидали получить денежную плату.

Они приплыли в Эйриков Фьорд. Там к ним пришли местные жители, и они принялись с ними торговать. После этого они устроились на постой. Эцур кормчий отправился во Дворы к епископу и остался там на зиму.

В то время в Западном Поселении[1756] стоял другой торговый корабль. Его привел Кольбейн сын Торльота, он был норвежец. Третьим кораблем управлял человек по имени Хермунд сын Кодрана[1757], а также его брат Торгильс. У них на корабле было много народу.

3

Зимой Эцур завел с епископом разговор о том, что рассчитывает получить кое-какое наследство после смерти Арнбьёрна, своего родича. Он попросил епископа отдать ему и тем, кто с ним прибыл, что им причитается. Епископ отвечал, что этим имуществом распорядились так, как и было положено поступать в подобных случаях по законам Гренландии, и что это не было его единоличным решением. Он сказал, что считает подобающим, чтобы эти деньги пошли на спасение душ тех, кто их скопил, и были отданы церкви, где похоронены их кости. А еще он сказал, что недостойное это дело — претендовать теперь на это добро.

После этого Эцур не пожелал дольше оставаться с епископом во Дворах и уехал к своим товарищам, и они провели зиму все вместе.

Весной Эцур приготовился предъявить иск на гренландском тинге. Этот тинг собирался во Дворах. На него явились епископ с Эйнаром сыном Сокки, а с ними много народу. Пришел туда и Эцур со своей командой.

Когда собрался суд, вперед выступил Эйнар, с ним было множество людей. Он сказал, что, сдается ему, норвежцам было бы нелегко иметь дело с иноземцами, когда б такое случилось у них в Норвегии.

— Мы желаем, чтобы действовали те законы, которые были установлены в этой стране, — сказал Эйнар.

А когда суд закончился, норвежцам не удалось выиграть тяжбу и они так и ушли оттуда ни с чем. Эцур был очень недоволен и счел, что вместо денег добился в этом деле одного лишь бесчестья. Он не придумал ничего лучшего, как отправиться туда, где стоял крашеный корабль, и вырубить из его кормы две доски по обе стороны киля. После этого он уехал в Западное Поселение и встретился там с Кольбейном и Кеталем сыном Кальва и рассказал им, как обстоят дела. Кольбейн сказал, что решение было принято несправедливое, но все же не одобрил того, что он совершил.

Кетиль сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты послушался меня и перебрался сюда к нам. Мне стало известно о сговоре между епископом и Эйнаром. Тебе нелегко будет противостоять замыслам епископа и удали Эйнара, а потому лучше нам держаться вместе.

Тот сказал, что скорее всего так и сделает.

Был там среди купцов и Ледяной Стейнгрим.

Затем Эцур поехал назад к Козлиной Горе[1758], где он стоял прежде.

4

Епископ сильно разгневался, когда узнал о том, какой ущерб был причинен кораблю. Он призвал к себе Эйнара сына Сокки и сказал:

— Настало время сдержать ту клятву, которую ты принес, когда мы уезжали из Норвегии, — карать любого, кто посмеет посягнуть на епископство и его владения. Я требую, чтобы Эцур поплатился жизнью за то, что испортил нашу собственность и выказал нам свое полное презрение. Не стану скрывать: мне это вовсе не по нраву, и если ничего не будет предпринято, я объявлю тебя клятвопреступником.

Эйнар отвечает:

— Это был дурной поступок, господин. И все же, хотя он и причинил ущерб, кое-кто, возможно, скажет, что Эцур заслуживает снисхождения, принимая во внимание, что он весьма многого лишился. Ведь он и его люди видели ценные вещи, которые принадлежали их родичам, но не смогли их получить. И я, право же, не знаю, могу ли я обещать вам что-нибудь в этом деле.

Они расстались холодно, и у епископа был оскорбленный вид.

А когда люди съехались в Длинный Мыс[1759] на церковный праздник и пир, на этом празднике присутствовали епископ с Эйнаром. На службу явилось множество народу. Мессу служил сам епископ. Эцур также пришел туда. Он стоял с южной стороны, у церковной стены, и с ним завел разговор человек, которого звали Бранд сын Торда, он был домочадцем епископа.

Этот человек просил Эцура уступить епископу, — «и я ожидаю, — сказал он, — что тогда дела пойдут на лад, не то, что теперь».

Эцур отвечал, что не может оставить все как есть, когда с ним так дурно обошлись. И они продолжают об этом толковать.

Затем из церкви вышел епископ со своими людьми и направился к дому. Эйнар тоже пошел с ними. А когда они подошли к дверям, Эйнар отделился от свиты и повернул назад на церковный двор. Он взял секиру у одного человека, пришедшего на богослужение, и зашел за церковь с южной стороны. Там стоял Эцур, опираясь на свою секиру. Эйнар тотчас же нанес ему смертельный удар, а после пошел назад в дом. Там уже были накрыты столы. Эйнар уселся за стол напротив епископа, не произнося ни слова.

После этого в дом вошел Бранд сын Торда, подошел к епископу и сказал:

— Знаете ли вы новости, господин?

Епископ ответил, что ни о чем не слыхал, — «разве что ты хочешь нам что-то сказать».

Он отвечает:

— Один человек только что упал мертвым здесь, на дворе.

Епископ сказал:

— Что за человек, и чьих это рук дело?

Бранд сказал, что тут рядом тот, кто может об этом рассказать.

Епископ сказал:

— Так это ты, Эйнар, лишил жизни Эцура?

Тот отвечает:

— Ясное дело, это сделал я.

Епископ сказал:

— Такой поступок не может считаться хорошим, однако ему есть оправдание.

Бранд попросил, чтобы тело омыли и над ним отслужили службу. Епископ отвечал, что всему свое время. Все, кто там были, продолжали сидеть за столом, и трапеза тянулась довольно долго. Епископ не посылал людей прочитать молитвы над телом до тех пор, пока Эйнар сам не попросил его об этом и не сказал, что это подобает совершить со всем уважением.

Епископ ответил, что, на его взгляд, было бы правильнее не погребать Эцура у церкви, — «однако, раз уж ты просишь об этом, он будет похоронен здесь у этой церкви, где нет своего капеллана».

И он не стал посылать священников читать молитвы над телом до того, как его покрыли саваном.

Тогда Эйнар сказал:

— Отныне дело обстоит сквернее некуда, и в немалой степени из-за вашего в нем участия. В него оказались вовлечены очень заносчивые люди, и сдается мне, теперь между нами вспыхнет великая вражда.

Епископ отвечал, что он рассчитывает, что люди умерят свой пыл и достигнут достойного примирения в этом деле, если не станут прибегать к насилию.

5

Весть эта разнеслась повсюду, и о ней узнали торговые люди.

Тогда Кетиль сын Кальва сказал:

— Я был недалек от истины, когда предположил, что это может стоить ему головы.

Одного человека звали Симун, он был родичем Эцура, это был человек рослый и сильный. Кетиль сказал, что, если Симун намерен вести себя так, как ему велит его естество, он, может статься, не забудет об убийстве своего родича Эцура.

Симун отвечал, что не нуждается в громких словах.

Кетиль велел снарядить корабль и послал людей к Кольбейну кормчему, чтобы те рассказали ему о том, что произошло, — «и передайте ему, что я намерен возбудить дело против Эйнара, поскольку мне известны законы Гренландии и я знаю, как следует поступать. Кроме того, у нас тут хватает народу, чтобы выдержать нападение».

Симун сказал, что хотел бы способствовать осуществлению планов Кетиля. Затем он отправился на встречу с Кольбейном, рассказал ему об убийстве и передал поручение от Кетиля. Он сказал, что люди из Западного Поселения должны прийти к ним на помощь и явиться на гренландский тинг. Кольбейн отвечал, что непременно придет, если ему ничто не помешает, а еще сказал, что не желает, чтобы гренландцам сошло с рук убийство их людей.

Кетиль сразу же принял дело Симуна[1760] и отправился в путь с небольшим отрядом, а купцам велел как можно скорее следовать за ними, — «и захватите с собой товары».

Кольбейн уехал, как только получил это известие, и наказал своим товарищам также отправляться на тинг. Он сказал, что у них предостаточно народу, так что еще неизвестно, удастся ли гренландцам обойти их в этом деле. И вот Кольбейн с Кетилем встречаются и договариваются, как им быть. Оба они были достойнейшие люди. Затем они отправляются в путь, и хотя им не было попутного ветра, добираются до места. С ними было много народу, но все же меньше, чем они рассчитывали.

И вот люди съехались на тинг. Явился туда и Сокки сын Торира. Он был человек мудрый и к тому времени уже состарился. К нему часто обращались за помощью, когда требовалось разрешать тяжбы. Он пошел повидаться с Кольбейном и Кетилем и объявил им, что хотел бы уладить это дело полюбовно.

— Я хочу предложить рассудить вас, — говорит он. — И хотя меня и связывают большие обязательства с Эйнаром, моим сыном, я вынесу такое решение, которое я сам и другие мудрые люди сочтут наиболее справедливым.

Кетиль отвечал, что они намерены довести эту тяжбу до конца, но не исключил того, что они согласятся покончить дело миром, — «мы сильно раздражены, и у нас нет привычки идти на попятный».

Сокки сказал на это, что, на его взгляд, у них неравные силы и они навряд ли смогут выстоять в бою и что еще неизвестно, добьются ли они для себя более достойного решения, если его вынесет не он.

Торговые люди явились на суд, и Кетиль выдвинул обвинение против Эйнара.

Эйнар сказал:

— Если они добьются того, что решение будет вынесено не в нашу пользу, известие об этом разнесется повсюду, — и он пошел на суд и помешал судьям продолжить разбирательство дела.

Тогда Сокки сказал:

— Мое предложение остается в силе: я готов вынести решение и покончить дело миром.

Кетиль отвечал, что, по его мнению, это теперь невозможно, — «даже если ты предложишь возмещение, оно не сможет искупить беззаконного поведения Эйнара в этом деле», — и на этом они расстаются.

Что же до торговых людей из Западного Поселения, то они оттого не прибыли на тинг, что, когда они снарядили два корабля, задул противный ветер.

В середине лета на Перешейке должно было состояться примирение. Туда явились торговые люди с запада и бросили якорь у одного мыса. Они собрались там все вместе и держали совет.

Кольбейн сказал, что если бы они и прежде были вместе, дело не дошло бы до примирения, — «и сдается мне, теперь нам всем следует отправиться на эту встречу с теми силами, какие у нас есть».

Они так и поступили и укрылись в одной укромной бухте неподалеку от епископства.

Случилось так, что в епископстве принялись звонить к мессе как раз в то время, когда туда прибыл Эйнар сын Сокки. Когда торговые люди услыхали это, они принялись возмущаться: не слишком ли много чести Эйнару, чтобы встречать его колокольным звоном, и что это, мол, стыд и срам. Они были очень этим раздосадованы.

Кольбейн сказал:

— Не стоит выходить из себя из-за этого, ведь может случиться так, что еще до наступления вечера этот колокольный звон станет погребальным.

Тут подходит Эйнар со своими людьми, и они усаживаются на склоне, а Сокки начинает предъявлять для оценки дорогие вещи, которые были предназначены для уплаты возмещения.

Кети ль сказал:

— Я желаю, чтобы оценщиками выступили мы с Хермундом сыном Кодрана.

Сокки согласился с этим.

Пока оценивали вещи, Симун, родич Эцура, то подходил, то отходил в сторону с оскорбленным видом. Затем выложили старинный панцирь, изготовленный из металлических пластин.

Тут Симун сказал:

— Позор предлагать подобное за такого человека, как Эцур! — и с этими словами отшвырнул панцирь прочь, на поле, а сам направился к тем, кто сидел на склоне.

Как только гренландцы увидали это, они вскочили на ноги и устремились вниз со склона навстречу Симуну. Сразу же вслед за тем Кольбейн отделился от своих спутников и пошел наверх. Он поравнялся с гренландцами, когда те спускались вниз, а потом обошел их сзади. И как раз когда он оказался позади Эйнара и нанес ему удар секирой между плеч, секира Эйнара опустилась на голову Симуна, так что каждый из них получил смертельную рану.

Падая, Эйнар сказал:

— Этого можно было ожидать.

Тут к Кольбейну подбежал Торд, названый брат Эйнара, собираясь нанести ему удар, но Кольбейн тотчас же развернулся и всадил острие секиры Торду в горло, так что тот умер на месте. Затем между противниками завязался бой. Епископ сидел рядом с Эйнаром, и тот скончался у него на коленях. Одного человека звали Стейнгрим. Он призвал их прекратить сражаться и бросился между ними, а с ним еще несколько человек. Однако и те и другие пришли в такое неистовство, что Стейнгрим в этой стычке был пронзен мечом. Эйнар умер наверху на пригорке у землянки гренландцев.

Люди были сильно изранены. Кольбейн и его спутники возвратились к себе на корабль с тремя убитыми из числа своих людей и направились через Эйнаров Фьорд к Стоянке Скьяльга[1761]. Там стояли торговые корабли, и люди были заняты их погрузкой.

Кольбейн сказал, что они устроили кое-какую заваруху, — «и я надеюсь, у гренландцев теперь меньше оснований радоваться».

Кетиль сказал:

— Ты был прав, Кольбейн, — сказал он, — когда говорил, что, быть может, мы еще услышим погребальный звон до того, как уедем отсюда. Сдается мне, что Эйнара уже перенесли в церковь.

Кольбейн отвечал, что приложил к этому руку.

Кетиль сказал:

— Надо ожидать, что гренландцы попытаются напасть на нас. Я считаю, что людям следует перенести на корабли столько грузов, сколько они успеют, и все должны провести ночь на кораблях.

Они так и сделали.

Сокки очень горевал из-за того, что произошло. Он обратился к людям за помощью и просил поддержать его в этой распре.

6

Одного человека звали Халль. Он жил у Солнечных Гор. Халль был человек умный и рачительный хозяин. Он был сторонником Сокки и прибыл со своими людьми позже всех.

Он сказал Сокки:

— Не думаю, что твой замысел — напасть на них, подойдя к их торговым кораблям на небольших ладьях, — принесет нам удачу, учитывая предосторожности, которые они наверняка уже успели принять. Кроме того, я не знаю, можно ли положиться на твое войско. Все, кто похрабрее, покажут себя с наилучшей стороны, но остальные, скорее всего, будут стараться держаться подальше, и из-за этого те, кто сражаются в первых рядах, скоро выбьются из сил, и тогда мы окажемся в еще более трудном положении, чем теперь. А потому, сдается мне, коли люди и впрямь собираются идти в бой, будет лучше, если перед тем, как напасть на них, каждый принесет клятву, что готов либо пасть, либо одержать победу.

От этих слов Халля у них сильно поубавилось решимости.

Сокки сказал:

— И все же мы не можем расстаться с ними, так и не разрешив этого дела.

Халль отвечал, что готов попытаться примирить их и крикнул торговым людям:

— Вы дадите мне возможность беспрепятственно пройти к вам? — сказал он.

Кольбейн и Кетиль отвечают, что он может прийти. Затем он встречается с ними и говорит, что после того, как произошли такие значительные события, необходимо наконец уладить эту тяжбу. Те сказали в ответ, что готовы поступить так, как пожелают остальные, и прибавили, что вина за эту несправедливость лежит на жителях страны, — «однако теперь, поскольку мы видим с твоей стороны такое миролюбие, мы, пожалуй, согласимся на то, чтобы ты рассудил нас».

Он отвечал, что будет судить так и вынесет такое решение, какое он сам сочтет наиболее справедливым, понравится оно обеим сторонам или нет. Затем об этом было объявлено Сокки. Тот также сказал, что согласится с решением, которое вынесет Халль. Было условлено, что торговые люди должны будут все ночи напролет снаряжать свои корабли. Говорили, что Сокки только того и нужно, чтобы они поскорее убрались.

— Однако если они затянут со своими приготовлениями и станут испытывать мое терпение, то им нечего рассчитывать на возмещение, если их поймают, — сказал он.

На этом они расстались, и была назначена встреча, на которой должно было состояться примирение.

Кетиль сказал:

— Наши приготовления продвигаются медленно, а припасы почти совсем истощились, так что мой совет — попытаться раздобыть пропитание. Я знаю, где живет человек, у которого вдоволь еды, и я предлагаю отправиться к нему.

Они согласились с этим.

И вот как-то раз ночью они покидают корабли и сходят на берег. Их было три десятка человек, все при оружии. Они подходят ко двору, но он, как оказывается, опустел. Человека, который там жил, звали Торарин.

Кетиль сказал:

— Что ж, мой план не удался, — после чего они уходят со двора и направляются вниз к кораблям. Их путь лежал через заросли кустарника.

Тут Кетиль сказал:

— Меня клонит в сон, — говорит он. — Я должен поспать.

Они сказали, что это не самая разумная мысль, но он тем не менее улегся и заснул, а они уселись рядом.

Немного погодя он просыпается и говорит:

— Мне много всего приснилось. Что если нам выдернуть куст, который был у меня под головой?

Они выдернули куст и нашли под ним ход в большое подземелье.

Кетиль сказал:

— Первым делом надо выяснить, что за припасы там припрятаны.

Они обнаружили там шестьдесят туш, дюжину мер[1762] масла и много вяленой рыбы.

— Хорошо, — сказал Кетиль, — что я не обманул ваших ожиданий.

Они возвращаются к кораблям с этой добычей.

Подходит день, на который была назначена мирная встреча, и на нее являются обе стороны — торговые люди и жители страны.

Халль сказал:

— Вот как я вас рассудил: я желаю, чтобы убийства Эцура и Эйнара были приравнены одно к другому, но из-за разницы между ними[1763] норвежцы должны быть объявлены вне закона, так что им нельзя будет предоставлять ни провизии, ни крова в этой стране. Также должны быть приравнены одно к другому убийства Стейнгрима бонда и Симуна, норвежца Крака и гренландца Торфинна, норвежца Вигхвата и гренландца Бьёрна, Торира и Торда. Теперь остался невозмещенным один человек из наших, которого зовут Торарин, и это человек неимущий. За него должно быть уплачено возмещение.

Сокки сказал, что ему и другим гренландцам трудно согласиться с таким решением. Халль отвечал, что считает, что вынесенное им решение тем не менее должно оставаться в силе. На том они и разошлись.

Затем пришел лед и покрыл все фьорды, и гренландцы подумали, что теперь им представится возможность схватить их, если только те не успели еще уехать, как им было назначено. Однако к исходу месяца весь лед унесло прочь, и торговые люди смогли покинуть Гренландию. Больше они не встречались.

Они прибыли в Норвегию. Кольбейн привез из Гренландии белого медведя[1764]. Он отправился с этим зверем к конунгу Харальду Гилли[1765] и преподнес ему его, а еще он рассказал конунгу, как плохо с ними обошлись гренландцы, и поносил их на чем свет стоит. Однако позднее конунг узнал об этом другое. Тогда он решил, что Кольбейн сказал неправду, и не дал ему награду за зверя.

Затем Кольбейн убежал и примкнул к Сигурду Слембидьякону. Он напал на конунга Харальда Гилли в его покоях и нанес ему удар[1766]. Как-то раз позднее, когда они были у берегов Дании, их корабль несся на всех парусах, а Кольбейн сидел в лодке, шедшей на буксире. Тут поднялся такой сильный ветер, что буксир сорвало и Кольбейн утонул[1767].

Хермунд же и его спутники воротились в Исландию в свои родовые владения.

И здесь заканчивается этот рассказ.