Испытание весной

ГЛАВА 21, в которой Джегейль фор Циррент узнает о том, как празднуют Весенний перелом

— Наверное, я слишком разборчива, — грустно сказала Женя. — В мои-то годы… Хотя, с другой стороны, как раз в мои-то годы стыдно быть дурой и хватать первого попавшегося. Обжигалась уже.

Впервые после ее возвращения из Линда они с тетушкой Гелли остались одни: Лили-Унна повезла Сильвию к портному, граф снова пропадал по делам, визитов и прочих мероприятий не планировалось. Уж конечно, тетушка воспользовалась случаем, чтобы вволю посекретничать! Хотя Женя и сама была не прочь: иногда, чтобы разобраться в себе, нужно рассказать о своих сомнениях кому-то другому.

Нет, насчет Ларка Женя ничуть не сомневалась. Но на вопрос тетушки, что она вообще думает о своем возможном замужестве, отчего-то впала в печаль — хотя, казалось бы, чего проще ответить «не хочу ни за кого» и закрыть тему.

Она уже достаточно здесь обжилась, чтобы понимать: на местном брачном рынке девушка из семьи фор Циррент в любом случае выгодная невеста. Даже такая, как она — не красавица, старше местных барышень на выданье, появившаяся невесть откуда, с сомнительным прошлым… Знатность, репутация и положение семьи значили куда больше.

Ларк — только первая ласточка; хотя нет, первой ласточкой стоит считать Никодеса фор Виттенца с его дурацким пари.

— Тебе, похоже, просто не нравятся господа военные, — тетушка словно мысли ее прочитала. — Кроме нашего дорогого принца был ведь еще молодой фор Виттенц. И его приятель капитан ди Ланцэ, помнится, с интересом на тебя поглядывал.

— Да ладно, это уж вы придумали! — возмутилась Женя. — Не было там никакого особенного интереса.

— Еще как был, — засмеялась тетушка. — Видишь ли, деточка, на фоне своего чрезмерно импульсивного друга ди Ланцэ кажется несколько флегматичным. Ты просто не обратила внимания, но мы-то видели!

— «Вы-то» — это кружок дамы Дарианы? Понимаю, там у всех глаз наметан… и на то, что и в самом деле есть, и на то, что только кажется!

— Мы даже решили между собой, что тебе, с твоим характером, он подошел бы куда больше, чем молодой фор Виттенц, — на «только кажется» тетушка не обратила внимания, словно и вовсе не услышала.

— Потому что подходить мне меньше, чем Никодес, уже просто некуда, — ввернула Женя. — Нет, вы правы, тетушка, к военным у меня предубеждение. Хотя вот ваш адмирал — он хорош! Умный, серьезный. А те все… мальчишки!

— Любишь умных и серьезных?

— Ну, может, не всех, уж не знаю. Но шалопаев с ветром в голове точно не люблю! И вообще… — Женя махнула рукой и замолчала. Стало что-то совсем грустно, почти до слез: даже шалопаи вроде Ларка или Никодеса дали бы, пожалуй, сто очков вперед большинству ее знакомых мужчин в родном мире, и вроде бы не было у нее такого уж яростного желания оставаться в старых девах, нового брака как такового она не боялась. Просто… не складывалось. Хотелось, чтоб не абы кто. Чтобы по любви, как бы банально это ни звучало, а еще — по взаимному уважению, и вот с этим уже, наверное, сложнее.

И снова тетушка как будто мысли прочитала, спросила:

— Но ты ведь не против замужества как такового? Если встретишь достойного мужчину, который придется тебе по сердцу?

— Пока что все такие достойные безнадежно заняты, — грустно призналась Женя. — Да и вообще… Как говорится у нас в одной старой-старой сказке, «осталось уговорить принцессу». Мне б такого, как дядюшка Винс или дядюшка Варрен, но такие на дороге не валяются. Я и то удивляюсь, как это дядюшку никто до сих пор к рукам не прибрал, неужели одни сплошные дуры попадались, проглядели такое счастье?

— Отчего ж проглядели, пытались, — как-то очень довольно проворковала тетушка. — Так ведь и Варрен не дурачок, чтобы попадаться в медовые ловушки да в золотые сети.

— Ну да, у нас о таких говорят: «давно и прочно женат на своей работе». Хотя вон дядюшка Винс такой же, но ему это не мешает любить тетушку Цинни. Да ладно, что мы все о грустном, расскажите лучше, как Сильвию будем Ларку сватать.

— Пока никак, — отрезала тетушка, — рано. Достаточно будет, чтобы они изредка встречались — не на балах, а… Да хоть у нас, у Реннара, на пикнике на каком-нибудь. Он к ней приглядится, она будет расцветать на его глазах…

— То есть предлагаете пустить дело на самотек? А тем временем король его окрутит с какой-нибудь мегерой.

— Уж если с тобой не окрутил, — покачала головой тетушка. — В таких делах, деточка, нельзя суетиться, только хуже сделаешь. Наш же король тому примером — если бы он не стал давить, у тебя могло сладиться с Ларком. Через год, два или три.

— Это вряд ли, — пробормотала Женя.

— И не уводи разговор, — насмешливо припечатала тетушка. — Говорили мы о тебе, а не о Сильвии.

— У вас кто-то есть на примете? — совершенно без энтузиазма спросила Женя. Вот уж точно, в любой женщине спит сваха… а в некоторых очень даже не спит. То ее подруги и сослуживицы пытались знакомить со всякими «подходящими кандидатами», теперь здесь начнется то же самое?

— Все-таки мой дорогой братец — редкостный балбес, — непонятно к чему сказала тетушка. — Пойдем пить чай, дорогая. Поверь мне, все сложится само, и не рано или поздно, а вовремя. Так оно всегда и бывает.

— Тогда к чему вообще все эти разговоры, — пробурчала себе под нос Женя. Но тетушка снова сделала вид, что не услышала.

— К чему вообще все эти разговоры, — проворчал Варрен. — Весна, что ли, так на вас действует, что вы рветесь переженить всех, кого можно и кого нельзя?

— Скоро ночь Перелома, — напомнила Гелли. — Когда еще и решать такие вопросы. И если ты, братец любезный, такой редкостный балбес, что готов проворонить словно для тебя созданную девушку, то учти, у тебя есть я.

— И ты не дашь мне совершить очередную глупость?

— Вот именно.

— Осталось уговорить девушку.

— То есть, тебя уговаривать не придется? Ловлю на слове!

Правду сказать, ее довольно прозрачные намеки выводили из равновесия. Как будто Гелли знала, видела что-то такое, чего сам граф увидеть никак не мог. А Джегейль все так же радостно улыбалась, когда он урывал время для семейных обедов, обсуждала книги, спрашивала, какие новости с юга, только временами переглядывалась с Гелли и краснела невпопад. И каждый раз граф делал вид, что не замечает ее непонятного смущения.

Ох уж эти женщины с их фантазиями!

Правду сказать, сам граф тоже все чаще ловил себя на мыслях, весьма и весьма далеких от проблем Тайной Канцелярии. Как будто весна и ему помутила разум. Или не весна, а все эти женские вздохи, переглядывания и намеки?

Отчего-то вспоминалось, как зимой — сто лет уж, кажется, прошло! — он захотел показать Джегейль Весенний перелом. Тогда словно само перед глазами встало, как поведет ее в круг холо под яркими весенними звездами, как будут взлетать в темное небо искры высокого костра, отражаясь в ее глазах, и как она будет смеяться. Теперь же…

Теперь отчего-то мучили сомнения.

Он даже снова стал задерживаться допоздна в Тайной Канцелярии, хотя дел особых сейчас не было: стремительный рывок Ларка на фронте заставил одарских «коллег» все силы стянуть туда. Да и сколько там осталось тех сил после чистки, устроенной совместно с Вальдихом и Фенно-Дералем! Уже очевидно, что кампания этого лета станет финальной в затянувшемся конфликте с Одаром. Хотя нельзя не признать, что, при всех талантах Ларка, влиянии его величества и работе Тайной Танцелярии, главную роль сыграло банальнейшее и непредсказуемое везение. Череда удачных случайностей. Несколько сорвавшихся покушений, возвращение из опалы адмирала фор Гронтеша, неожиданное благоразумие Клалии. Захват вражеской базы с сильным источником, готовым запасом амулетов и ценнейшей информацией. Увлечение Ларка и Реннара воздухоплаванием…

И в доброй половине этих счастливых случайностей так или иначе «виновата» Джегейль. Как сказал однажды Фенно-Дераль, покойничка Страунгера впору наградить за появление этой девушки.

А с королем он так и не поговорил о ней… Впрочем, его величеству сейчас не до того, на нем — война дипломатическая.

«Может, и впрямь положиться на праздничную ночь? — вновь и вновь спрашивал себя граф фор Циррент. — В конце концов, Гелли права, когда еще и решать такие вопросы». Ночь Весеннего перелома, первая ночь нового года, праздник обновления жизни — в самом деле, когда еще закоренелому холостяку вроде него признаться девушке, что хочет видеть ее своей женой?

Утешало одно — если она не захочет, они, скорее всего, сумеют остаться добрыми друзьями. Впрочем, нет. Нисколько это не утешало.

— Первая ночь нового года, — объясняла тетушка Гелли, — лучшее время для того, чтобы признаться в любви, особенно если влюбленный не уверен в положительном ответе. Ах, деточка, сколько свадеб игралось во все времена именно после этой ночи, сколько пар распадалось и складывалось! Самая романтическая ночь в году.

— Странно в таком случае, что в романах мне этого поворота не попадалось, или я слишком мало их еще прочитала для обобщений?

— Ой, а правда, в романах никогда такого нет! — закивала Сильвия.

— Потому что это еще и самая мистическая ночь, вернее, одна из четырех самых мистических, о которых лучше не рассуждать всуе, — непривычно мечтательная Лили-Унна говорила, не поднимая головы от пяльцев. Женя бросила быстрый взгляд на ее очередное вышивание и подавила улыбку: алые розы, символ страстной любви, и белые лилии, невинность. В точности героиня тех самых романов. Неужто успела влюбиться в какого-нибудь столичного красавца? И в кого бы это? «Расспрошу при случае тетушку Гелли», — решила Женя, а пока спросила о другом:

— А что мистического? Я думала, просто праздник?

— Ночь обновления, зарождения новой жизни. Чем лучше повеселишься этой ночью, тем больше жизненных сил наберешь, тем лучше пройдет год. А еще это лучшая ночь в году для… хм… — она бросила быстрый взгляд на Сильвию.

— Для зачатия? — прямо спросила Женя. — А в романах не пишут, не потому что ночь мистическая, а потому что неприлично упоминать такие вещи? Да не убивайте вы меня взглядом, Сильвия уже большая девочка, а то что же получается, о женихах с ней говорим, а откуда дети берутся, пусть муж потом объясняет? На практике? Без всякой моральной подготовки?

Лили-Унна покраснела, кажется, от шеи до ушей, а тетушка Гелли подавила смешок и сказала:

— Ты права, деточка, но все же не только поэтому. Рождение новой жизни трактуется в самом широком смысле. Если говорить о романах… Новая семья — тоже новая жизнь, верно? В эту ночь влюбленные, родители которых… или же просто обстоятельства, обычаи, что угодно… против их брака, могут объявить себя мужем и женой перед огнем, небом и деревом, и этот брак уже никто не имеет права оспорить. В прежние времена это было частью свадебного обряда, теперь же, — она пожала плечами, — древняя сила уходит, но традиции остаются. Однако посвящать в них юных барышень считается, как бы сказать, несколько рискованным.

— Поня-ятно, — протянула Женя. — Скажите проще: юным романтически настроенным дурочкам только дай повод, потом не разгребешь последствий, так уж лучше подождать, пока вырастут да поумнеют. Сильви! — повернулась она к замершей, как мышка, девочке. — Не разочаруй нас, дорогая. Мы-то, сама видишь, считаем тебя достаточно разумной, чтобы ты узнала о столь сомнительных обычаях уже сейчас.

— К тому же девушке нужно понимать, чего можно опасаться в эту ночь со стороны слишком назойливого поклонника, — добавила тетушка Гелли. — Моя матушка рассказала мне обо всем, когда я была немного помладше Сильви, она считала, что от незнания беды случаются куда как чаще, чем от лишнего знания.

— Знания лишними не бывают, — ввернула Женя. И тут ей пришел в голову гораздо более актуальный, на ее взгляд, вопрос, чем древние свадебные обряды и прочая мистика. — Тетушка Гелли, а растолкуйте-ка мне, праздник уже совсем скоро, а вы до сих пор не затащили меня к портному? С чего бы такое счастье?

— О, дорогая, это тоже традиция. Ты наденешь то платье, в котором пережила самые счастливые моменты ушедшего года. Кстати, выбрать и впрямь пора, вдруг понадобится привести его в порядок.

— Хорошая традиция, вспомнить все счастливое, что было за год, — Женя встала и подошла к окну. — Ладно, в моем случае за полгода, но все равно, пожалуй, не так-то просто выбрать.

За окном сияло солнце, сад кутался в легкую розоватую дымку цветущих яблонь, в траве желтели одуванчики, а один, ранний и шустрый, уже белел «парашютиками». «Дома весна была не так заметна», — Женя покачала головой, вспомнив главную примету городской весны — вылезшие из-под стаявшего снега россыпи окурков, пустых бутылок, пивных банок, смятых пластиковых стаканчиков и прочего мусора. Здесь такого не было — ну, или она не видела, все же фор Цирренты жили в аристократической части города. Женя даже не знала, есть ли здесь трущобы; впрочем, и граф, и Ларк говорили ей, что простой люд в Андаре не бедствует: работы хватает всем, было бы желание трудиться.

Проплыл в вышине птичий клин, и вспомнилось, как такой же видели на пикнике; граф сказал — утки, к северному морю летят. Еще пошутил: «Не романтично, барышни друг дружке хвастают, когда лебедей заметят», — а Женя пожала плечами, мол, было бы, чем хвастать. А славно они все же отдохнули. Костер, шашлык, игра в мяч и воланы… Граф, кстати, оказался умелым и азартным игроком, так что к концу пикника Женя ног под собой не чуяла, но это было куда веселее балов или театра!

Пожалуй, это был действительно счастливый день. И платье, в котором она тогда была, ей нравится. И граф так на нее глядел…

— Ног под собой не чую! — Джегейль рассмеялась, тряхнула головой. В ее глазах, на разрумянившемся лице, на заплетенных по традиции в простую косу волосах плясали огненные блики. — Ох и весело же, даже не думала, что здесь такое бывает!

— Разве Гелли тебе не рассказывала?

— По ее рассказам я почему-то совсем не такое представляла!

«Она кажется сейчас почти незнакомкой, и в то же время…» — додумать не получилось: девушка схватила графа за руку и вновь увлекла в круг холо. По другую сторону от нее кружилась Гелли, запрокинув лицо к звездному небу, рядом мелькнул и пропал королевский гвардеец в обнимку с обворожительной Мирабель ди Тонншэре, кто-то из дам постарше с интендантом порта, еще гвардейцы с барышнями — граф не разглядел лиц в полутьме, да он и не приглядывался. Предпочитал смотреть на Джегейль.

Вилось вокруг костров холо, почти как в старые времена, стирая различия и соединяя души: сегодня все, кто мог стоять на ногах, проводили ночь за городом, не отгораживаясь каменными стенами. Проворачивалось звездное колесо в небе над священными дубами, определяя судьбы. Шумел ветер в ветвях, плескала река, в самый большой костер на вершине холма подкидывали и подкидывали сухих веток, и столб огня отражался в темной воде. И людская круговерть казалась принадлежащей этой ночи, растворенной в ней — так же, как темная река и звезды в бархатно-черном небе, и отражения этих звезд в воде, в зажженных людьми кострах и в глазах девушки, с которой он хотел танцевать в эту ночь.

Никогда прежде Весенний перелом не действовал на Варрена фор Циррента настолько глубоко и полно, не порождал подобных мыслей. Но, стоило ему удивиться собственному излишне романтическому настроению, как тут же, словно нашептанное кем, на ум пришло объяснение: «Время не приходило, а теперь пришло». Что ж, он знал достаточно, чтобы понять: раз так, нужно попросту отпустить себя и принять то, что принесет эта ночь.

Джегейль вцепилась ему в плечи, повисла, руки сами обняли ее за талию, и Варрен испугался, что сейчас девушка вывернется и уйдет, но та лишь рассмеялась:

— Простите, граф, голова закружилась. Что со мной вообще, не пила ведь, а как пьяная? Словно воздух пьянит.

— Такая ночь, — коротко объяснил он.

— И правда. Вот как раз думала: когда я сюда попала, вроде ж тоже праздник был? А разница — небо и земля!

— Нравится?

— Да, очень!

От дальнего костра потянуло ароматом жареного мяса, откупорили бочонки с сидром. Кто-то запел, кто-то засмеялся, и Джегейль вдруг подхватила мотив, вот только слова у нее были свои, непонятные, и граф вдруг остро пожалел, что не закрепил тогда, в самом начале, знание ее языка. Вроде бы незачем было, но…

— Пойдем, угостимся.

Джегейль кивнула, не прекращая петь, и развернулась, исхитрившись остаться в объятиях графа. Ее рука оказалась закинутой на его шею, его ладонь лежала на ее талии — в любую другую ночь совершенно непозволительная вольность как с ее, как и с его стороны, но сейчас казалось, что невозможно никак иначе. «Ох и балбес ты, братец», — прозвучал, словно наяву, голос Гелли, хотя сама Гелли, он видел, все еще оставалась в холо. «Ну балбес и балбес, что ж поделать», — мысленно согласился Варрен.

— О чем вы думаете? — спросила Джегейль. — Вы вдруг так нахмурились.

— Да ни о чем, ерунда.

— Надеюсь, не о делах!

Он рассмеялся:

— Клянусь, нет! Не в эту ночь.

— Вот и хорошо, а то и правда, вы совсем уж… женаты на своей работе. Нужно и просто жить иногда, знаете ли.

— Это уж как получается, сама понимаешь.

— Понимаю…

Отчего-то получилось, что они снова стояли лицом к лицу, очень близко друг к другу, почти обнявшись, а вокруг не было ни души. От танцующих холо они ушли, до костра, где ели мясо, запивая его сидром, так и не дошли. Голоса, песни и смех отдалились, и Джегейль вдруг сказала:

— Вы так смотрите, мне не по себе становится. Со мной что-то не так?

«Это со мной что-то не так», — признался себе Варрен и как будто в пропасть шагнул, запретив себе взвешивать «за» и «против», думать о последствиях, даже вообще думать:

— Ты станешь моей женой?

Отчего-то ждал, что девушка или отшатнется, или откажет тем безлично-вежливым тоном, каким говорила на эту тему с Ларком. Но она округлила глаза, так что брови вздернулись вверх, и спросила чуть слышно:

— Вы ведь не шутите? А как же… ну, мы вроде как близкими родственниками считаемся?

— Не настолько близкими, — шепотом ответил он, — вполне допустимо. Дочь двоюродного брата, да еще от чужестранки.

— И я думала, что не нравлюсь вам… в этом смысле?

— Мне нравишься просто ты. Какая есть. Но если сомневаешься… давай проверим?

Возможно, ему и самому нужно было проверить: до сих пор Варрен фор Циррент предпочитал дам постарше и попышнее, но, с другой стороны, все прежние пассии давно уже вызывали в нем лишь скуку. Что же касается Джегейль… Граф затруднился бы описать свое к ней отношение, но совершенно точно знал: никому другому ее не отдаст. Даже во благо короны.

Но целоваться с нею оказалось так, будто он помолодел лет на двадцать. Варрен коснулся приоткрытых губ нежно и осторожно, скорее ради девушки, чем ради себя: чтобы Джегейль попробовала и поняла, не противен ли он ей в таком качестве. Что ж, поняла она быстро. Нежность почти сразу уступила место страсти, тонкие руки обвились вокруг его шеи, Джегейль приподнялась на цыпочки, прильнув к нему всем телом, и углубила поцелуй, невольно заставив вспомнить, что она уже не невинная девица. Ее не смущал ни сам поцелуй, весьма откровенный, ни то, что она наверняка чувствовала желание Варрена, и когда она все же отпрянула, то сказала лишь:

— Мне кажется, проверка достаточно удалась. Я как-то не готова заходить дальше прямо сейчас, в конце концов, люди кругом.

— Тебя смущает только это?

Кажется, она покраснела, хотя в сумерках трудно было судить.

— На самом деле не только, но я вам доверяю. И вы мне нравитесь, чего уж теперь скрывать.

— Так ты согласна?

— Да, — Джегейль вдруг озорно улыбнулась, — а вы в роли главы семьи и моего работодателя тоже согласны?

— Можешь считать, что я уже попросил сам у себя твоей руки и дал сам себе положительный ответ.

— Ну, хорошо, в таком случае жених может поцеловать невесту, — и теперь уже девушка первой потянулась к его губам.

Так, целующимися, их и застала Гелли. Рассмеялась непривычно звонко:

— Наконец-то ты, братец, перестал ворон считать! Поздравляю, — и надела на голову Джегейль венок — откуда только взяла? Изящные, почти черные в ночи пролески, ярко-желтые пышные болотницы и серебристо-белые анемоны… — Тебе идет, дорогая, — она чмокнула Джегейль в щеку, обняла обоих и исчезла так же внезапно, как появилась.

— Пойдемте все-таки дальше праздновать, — тихонько предложила Джегейль, — а то ладно еще тетушка, а если бы на нас вот так же кого другого вынесло? Неудобно…

Варрен осторожно поправил венок:

— Тебе и в самом деле идет. Мне кажется, ты сегодня особенно, — он запнулся, подбирая слова: та девушка, что стояла сейчас перед ним, глядя сияющими глазами, не заслуживала банальных, привычных комплиментов. — Особенно настоящая. Правильная, такая, какой и должна быть.

— А мне кажется, у меня жизнь стала такой, какой должна быть, вот и все. А скажи, я теперь могу называть тебя по имени, или только «супруг мой» и на вы?

Если бы Варрен сейчас пил, он бы, наверное, поперхнулся.

— Где ты набралась такого… такой ереси?!

— В романах, конечно же, — фыркнула она, — я, конечно, понимаю, что там в основном чушь пишут, но вдруг?!

— Называй, как хочешь, — подхватив взвизгнувшую Джегейль на руки, Варрен зашагал к угасающим кострам: к мясу и сидру, смеху и песням, любопытным взглядам и неминуемым скорым слухам. — Эй, люди, налейте кто-нибудь выпить мне и моей невесте!