Истина всегда одна

Глава 12

Глава 12

«…в особо исключительных случаях, когда обстановка требует принятия решительных мер для немедленного восстановления порядка на фронте, начальнику особого отдела представляется право расстрела дезертиров на месте. О каждом таком случае начальник особого отдела доносит в особый отдел армии и фронта…»

Инструкция для особых отделов НКВД СЗФ по борьбе с дезертирами, трусами и паникёрами. Параграф § 4. Пункт «д»

Остатки роты построили, не особо озаботившись ранжиром и прочими уставными заморочками, потом двое красноармейцев притащили Хливкого. Притащили, потому что он сам идти не мог или не хотел, безвольно висел в руках и тихонечко, монотонно, на одной тональности выл. А когда отпустили, упал на колени, опустил голову и обхватил ее руками.

Рядом с ним стал особист и быстро, безразличным голосом, зачитал с мятой бумажки приговор.

Ваня его не слушал, в память врезались только отдельные слова: «малодушие», «трусость», «дезертирство», «военное время», «без суда и следствия», «высшая мера социальной защиты», «расстрел» и «привести в исполнение немедленно».

После чего Огурцов неспешно достал из кобуры свой «Токарев» и выстрелил Хливкому в затылок.

Тот ткнулся лицом в землю, два раза резко дернул ногами и затих.

Сразу после этого штрафникам отдали команду готовиться к маршу.

Ваня прекрасно понимал, для чего Хливкого расстреляли без суда и следствия перед строем; для назидания, для того, чтобы показать личному составу, что никто с ними церемонится не будет. Дабы даже в мысли не закрадывалось, что, если смалодушничаешь, то останешься в живых.

Правда, при этом, в самом Иване мнения разделились. Нынешний Ваня, с пониманием отнесся к казни, даже с одобрением: какие проблемы, первый раз ведь простили, дали возможность искупить: не искупил, снова смалодушничал — получай. А почему без суда и следствия? Так где искать трибунал в наступлении, а с преступником что-то надо делать, тюремных камер в поле не сыщишь. Тем более в том, что виноват сомнений нет.

А вот прежний, уже почти забытый, насквозь либеральный и толерантный, отчаянно возмущался произволом кровавой гебни и приспешников тоталитарного режима.

Впрочем, бунт внутри очень быстро был подавлен.

«Тут не до внутреннего дуализма, когда тебе опять очень скоро придется бежать на пулеметы... — с мрачной усмешкой думал Ваня. — А если не побежишь, пристрелят свои. Так что выбор очевиден — лучше сдохнуть в бою. Опять же, там шансов остаться в живых побольше, потому что пуля в затылок, вообще никаких шансов не оставляет...»

Как бы странно это не звучало, остальной личный состав штрафной роты, почти поголовно и совершенно искренне одобрил казнь Хливкого. Но несколько с ханжеской, собственнической стороны. Звучало это так: мы там на пули лезли, никто кроме него не хуевничал, а эта тварь отсиживалась — так что поделом.

Собирался Иван на передовую основательно: полностью набил сидор трофейной провизией, запасными магазинами к МП и патронами россыпью. Помимо своих гранат, прихватил три немецких «колотушки». Одну сунул за пояс, а две в вещмешок — они так и торчали деревянными ручками наружу, через стянутую завязками горловину, потому что не помещались.

Перед выступлением роту пополнили, автоматчики из комендантского взвода привели примерно полсотни новых штрафников, видимо чем-то провинившихся при наступлении. Ваня слегка удивился скоростью работы трибуналов, но потом вспомнил, что в штрафники можно попасть просто приказом командира дивизии и очень быстро выбросил все из головы.

Штрафников без лишних вопросов вооружили, распределили по взводам и поставили в строй. В отделении Ивана осталось в живых всего пять человек; собственно, командир отделения Демьяненко, Петруха, Мамед, Сидоров и сам Иван. Теперь к ним добавился молчаливый и угрюмый парень из Пскова — Федор Коновалов.

Полностью укомплектовать роту людей не хватило.

На вопрос: за что и сколько дали? Федор коротко и исчерпывающе ответил:

— Месяц. Испугался, побежал назад. Не повторится.

Больше вопросов ему по этому поводу никто не задавал. С кем не случается. Опять же, Коновалов выглядел справным, толковым солдатом.

Идти к передовой пришлось недолго: за сутки наступления немцев оттеснили всего километров на пять максимум. Почему так недалеко, тоже не осталось секретом. По пути Ваня насчитал шесть линий немецкой обороны, испещрённых глубокими ходами сообщения, сплошными рядами колючей проволоки и утыканных как грибы дотами, дзотами и прочей фортификационной хренью.

Везде чернели изуродованные останки советской техники. А учитывая, что подбитые танки еще пригодные для восстановления уже утащили на ремонт, от понимания, какой ценой дался этот отвоеванный кусочек выжженный и изуродованный кусочек земли, скулы сводило судорогой.

Небо плотно заволокли свинцовые тучи, моросил противный мелкий дождь, мало того, немцы садили из артиллерии по захваченному советскими войсками участку со всей своей нацистской ненавистью. Роте только по пути пришлось три раза рассредоточиваться и пережидать артобстрелы. К счастью, авианалетов не было, но и наших самолетов в небе почему-то не просматривалось.

Все это не добавляло оптимизма, а когда добрались до места, стало понятно, что предстоящая задача даже близко не стоит с предыдущей по сложности.

Впереди темнела река, так и названная Черной, не особо широкая и не глубокая, но с топким берегом с советской стороны, в котором на участке штрафной роты уже завязли несколько танков и валялось много трупов. И с крутым берегом с противоположной стороны. Мало того, к самой реке еще предстояло добраться по почти открытой, насквозь простреливаемой местности.

Рота рассредоточилась в жидкой, изломанной взрывами рощице, в двух сотнях метров от реки.

Как ставили задачу штрафникам, Ваня слышал, потому что случайно оказался неподалеку, правда обрывками.

— ... ранним утром захватить плацдарм на том берегу...

— ... берег эскарпирован, танки не пройдут...

— ... держать, пока саперы не устроят проходы...

— ... нейтрализовать немецкие дзоты и доты...

— ... артподготовка не решает задач...

Ротный нарочито активно возражал, мол: рота неполного состава, без тяжелого вооружения, но было видно, что это только для проформы и для очистки совести.

— Бля... — реакция на услышанное у Ивана выразилась уже вполне привычным образом.

В своей прошлой жизни, он не был особым матершинником, но сейчас по вполне понятным причинам стал даже думать матом, не то, чтобы на нем разговаривать. Каким-то странным образом, матюги помогали пережить творившийся вокруг ужас.

Начался очередной артобстрел и пришлось ретироваться в ближайшую воронку. Впрочем, туда же почти сразу свалился почти весь командный состав, вместе с незнакомыми подполковником и танкистом-майором в замасленном и прожженном местами комбинезоне.

Присутствию Ивана никто не удивился, гнать его тоже не стали. Вот только Рощин, с явным интересом на него пристально глянул.

У Вани сразу заныло сердце от тревожного предчувствия. И это предчувствие очень скоро оправдалось.

«Антиснайперскую группу» почти сразу после налета в полном составе дернули на ковер к начальству. Помимо командования роты присутствовал грязный как черт старший-лейтенант сапер: длинный, нескладный, со злым, усталым лицом.

— Слушай боевую задачу, — командир роты заиграл желваками, но сразу сбился с уставного тона. — Так, парни. На том берегу, стоят два дота, артиллерия и авиация нихрена с ними сделать не может. Вам придется скрытно переправится ночью через реку и нейтрализовать хотя бы один из них. Посылаю только вас, потому что малой группой легче просочиться. Дальше подадите сигнал для саперов, которые подорвут берег, чтобы прошли танки. Перед дотами минные поля, но с вами пойдут еще саперы.

Старлей-сапер кивнул и зачем-то молча показал два пальца.

— Сделаете, обещаю... — майор заглянул Ивану в глаза, запнулся и тихо сказал: — Ничего обещать не буду, просто сделаю все что в моих силах. Но хочу, чтобы вы понимали: если у вас не получится — мы здесь все ляжем. Все до одного, понимаете? Все что надо для дела организуем. А теперь обговорим детали. Слева и справа ночью устроят шум, чтобы немцы подумали, что началась атака и отвлеклись. Наша артиллерия, мать ее так, тоже начнет работать...

После инструктажа, Рощин пообещал пол-литра спирта и еще раз предупредил, чтобы не облажались.

Ваня в ответ кивнул и привычно про себя послал его нахрен.

Но сразу свалить не получилось, пришлось еще выслушивать Уланова, удумавшего дополнительно мотивировать штрафников. Но его Иван посылать не стал, потому что с момента атаки сильно зауважал политрука. А еще потому, что сарафанное радио уже донесло, единственный кто возражал приговору без суда и следствия Хливкому — был Уланов. Об этом проболтался ординарец ротного.

Несмотря на явно самоубийственное задание личный состав «антиснайперского отделения», по крайней мере внешне, унынием страдать не стал. Мамед увлеченно возился с выданным ему огнеметом, Мыкола сноровисто организовывал легкий перекус из трофейной провизии, а Петруха вообще куда-то свалил с санкции начальства. Видимо разведывать мало-мальски безопасный маршрут.

Иван разобрал трофейный МП и тщательно его чистил.

Чуть позже прибыли обещанные саперы — два крепких как боровики и кривоногих красноармейца с плоскими круглыми лицами, похожих друг на друга, как две капли воды.

— Семен, можно Семка, — спокойно представился первый, скидывая с плеча туго набитый сидор.

— Никифор, можно Тишка, — сообщил второй, точно тем же движением скинув вещмешок и стеснительно улыбнувшись добавил: — Никифоровы мы, братья единоутробные, значитца. Рязанские.

Микола без лишних слов сразу же наделил их пайкой и заботливо предупредил:

— Тут на один зуб, но больше и не надо. Как говорят пшеки, мать их через дышло: что занадто то не здраво. Но потом! Потом нажремся от пуза.

Братья дружно кивнули и принялись молча работать челюстями. Ивану показалось, что тоже синхронно.

А потом они распаковали багаж, вручили штрафникам вдобавок ко всему, четыре тяжелые как гири РПГ-40* и принялись учить их правильно вязать связки из гранат, попутно наставляя заделавшегося огнеметчиком Мамеда.

РПГ-40 (ручная противотанковая граната образца 1940 года) — советская фугасная противотанковая граната. РПГ-40 предназначалась для борьбы с бронированной техникой противника, бронемашинами и лёгкими танками, имеющими броню до 20—25 мм.

Словом, пополнение влилось в группу без проблем.

К вечеру вернулся Петруха, и скупо сообщил, что все обязательно умрут, но он знает, как дойти, затем забрал товарищей, чтобы показать место.

Демонстрация затянулась, все с ног до головы перемазались в грязи и сильно устали.

А потом Ваня потащился наносить обстановку на карту, которую изъял у мертвого немецкого обера, по совету начальника дивизионной разведки. И добился в какой-то степени своего, при этом получив массу «приятных» впечатлений. Самое невинное, что ему пообещали — это набить морду, чтобы не доставал. А карту отбирали и возвращали три раза.

И все это на фоне не прекращающихся артиллерийских обстрелов. И даже одного авианалёта. Правда не особо удачного, первого пикировщика почти сразу сбили, а остальных отогнали советские истребители, наконец, появившиеся в небе. Впрочем, почти сразу и исчезнувшие.

Поспать перед выходом все-таки удалось, правда очень ненадолго, Ваня, конечно, не выспался, но в основном, только благодаря снившемуся сну. Одного, а точнее, одну участницу которого, прекрасно запомнил: голую военврача второго ранга Елистратову Варвару Сергеевну, в расписном кокошнике, увлеченно скачущую на нем сверху.

Как позже выяснилось, Петруха не спал, он все это время молился духам. Ваня слегка прибодрился, так как успел убедится, что помощь духов и прочей оккультной нечисти никогда лишней не бывает.

А дальше... дальше они пошли переправляться через реку.

Якут нашел место в двухстах метрах выше по течению, где река делала легкий изгиб и где из воды торчало несколько островков, вокруг которых течение нанесло разного мусора и хлама.

Инструктаж от Петрухи был очень кратким и доходчивым.

— Я иду... — он ткнул себя в грудь, а потом показал грязным пальцем на товарищей, — ваша идет. Я стою — ваша стоит. Я сел — ваша сесть. Если нет — все умрем.

«Я утонул — ваша утонул... — про себя дополнил Иван. — Я обосрался от лютой ненависти — срите и вы...»

Но, естественно, ничего не озвучил. Петруху он любил как брата.

Затем якут лично проследил, чтобы личный состав экипировался в импровизированные накидки из разного мусора, которые Петруха непонятно, когда успел соорудить.

И ровно в полночь группа вышла на задание. Немцы изредка постреливали, вывешивали осветительные ракеты, но расстояние до берега проскочили быстро и без приключений.

Все самое интересное началось после густой, но почти сожженной полосы прибрежного камыша.

«Удобное место», оказалось одновременно довольно глубоким. Причем глубина начиналась почти сразу.

Первым шел, а точнее, почти плыл, Петруха, следом за ним комод, потом братья Никифоровы и Мамед, — а замыкал походный строй Иван. Расположились так, чтобы самые высокие страховали низкорослых товарищей.

Высоко в небе вспыхнул ослепительный шар. Все вокруг мгновенно приобрело бледные оттенки и сюрреалистические очертания.

Ваня тут же замер, вода доходила ему до подбородка и захлестывала в уши, но он боялся даже пошевелиться.

Тишину вдруг разорвал визг реактивных снарядов, впереди вспыхнуло зарево. Иван интуитивно понял, что Петруха начал движение и, преодолевая течение всем телом, сделал первый шаг.

— Ахр-р, бляд... — Мамед впереди, вдруг приглушенно захрипев и всплеснув руками, погрузился с головой.

Ваня поймал его за лямку вещмешка и притянул к себе.

— Спасыб, спасыб... — одними губами зашептал Аллахвердиев и намертво вцепился в Ивана.

Идти сразу стало гораздо труднее.

Братья Никифоровы держались, поддерживая друг друга.

Неожиданно темнота впереди расцвела пульсирующими вспышками. К реке метнулись зеленые росчерки, заканчиваясь красивыми фонтанчиками на воде.

Ваня замер, закрыл глаза и приготовился умереть, но секунды шли, а он все еще оставался живым.

Немецкий пулемет так же неожиданно заткнулся.

Иван пошел дальше, пытаясь поймать взглядом близнецов впереди, не поймал и почти сразу ощутил, что в него помимо Мамеда еще кто-то вцепился.

Глянул и чуть не прикусил себе язык от ужаса.

Синее опухшее лицо, выпученные белесые глаза, распяливший челюсти громадный сизый язык...

Ударивший прямо в лицо смрад мертвечины...

Только диким усилием воли, сквозь наступающее сумасшествие, удалось сообразить, что на него течением снесло труп, зацепившийся за Ивана скрюченной, застывшей от трупного оцепенения рукой.

— Ух-ррр... — Мамеда, тоже разглядевшего морду мертвеца, сразу вывернуло.

Ваня отпихнул труп рукой и стиснув зубы пошел дальше.

Немцы поливали реку пулеметным огнем еще два раза, но, к счастью, очереди проходили немного в стороне.

Иван полностью выбился из сил и уже отчаялся, как река начала мелеть и очень скоро пришлось ползти в воде.

Но тут, продолжающийся артобстрел с нашей стороны, принес серию взрывов прямо по воде и почти выбравшуюся на берег группу накрыло сплошным валом воды, ила и мусора.

Иван оглох и совершенно потерял способность адекватно воспринимать действительность.

«Надо сходить в «Белый кролик», — вяло думал он. — Хочу стейк из мраморной говядины и клубничный смузи. А еще, пожалуй, мороженное из трюфелей...»

— Выставай братуха... — в уши забился горячий шепот, а чьи-то руки торопливо зашарили по лицу Ивана.

Ваня нехотя вынырнул из грез и понял, что его приводит в себя Мамед.

К счастью, группа не пострадала и уже через несколько минут заскользила под берегом.

Этот участок преодолели почти не скрываясь, быстрым шагом, потому что от немцев скрывал склон.

Единственного чего приходилось опасаться, так это мин и дружественного артогня.

Но якутские духи или кто-то там еще выручили.

Когда добрались до места, место в авангарде группы заняли братья Никифоровы.

Весь участок местности до дотов, в буквальном смысле, был перепахан снарядами и бомбами, но ползти от этого легче не стало. Мины все-таки остались и оттого близнецы впереди выбирали замысловатый маршрут движения.

Силы закончились, грязь на теле и мокрые сапоги повисли мертвым грузом, каждое движение приходилось делать, стиснув зубы. К тому же, видимо почуявшие неладное немцы, начали пускать осветительные ракеты чаще и почти без остановки поливали все впереди себя пулеметным огнем.

Заметив, что небо начинает светлеть, Ваня отчаялся, но потом впереди услышал немецкую речь.

— Рядовой Штраус, сраный ты говнюк! — рычал недовольный начальствующий бас. — Не спать! Русские рядом!

— Никак нет, господин фельдфебель... — уныло отвечал ему ломающийся тенорок. — Я не сплю!..

— Да не спим мы! — недовольно вступил в разговор еще один голос. — Ты слепой, Вилли? Ага, заснешь здесь. От этих ублюдочных русских чего хочешь можно ожидать...

— Мы не в пивнушке! — рыкнул бас. — Так что изволь обращаться по форме, сраный ты говнюк!

Ваня понял, что они, наконец, добрались...