Исторические записки. Т. VIII. Жизнеописания

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ Лю Цзин, Шусунь Тун ле чжуань — Жизнеописание Лю Цзина и Шусунь Туна[670]

Лю Цзин был уроженцем [княжества] Ци. На пятом году правления [дома] Хань (202 г.) посланный в гарнизон, защищавший [область] Лунси, он проезжал через Лоян[671], где в это время как раз находился император Гао-ди. Лоу[672] Цзин, одетый в накидку на бараньем меху, увидев циского военачальника Юя[673], слез с повозки[674] и сказал: «Я хотел бы встретиться с государем и потолковать о полезных [для него] делах». Военачальник Юй предложил Цзину хорошую одежду, [но] тот сказал: «Сановники одеты в шелка и в шелковых нарядах являются на прием к государю. [Я] ношу грубую шерстяную одежду и в этом одеянии явлюсь на прием. Я ни в коем случае не хочу менять свою одежду». Тогда военачальник Юй доложил о нем государю. Государь призвал его к себе и [сначала] накормил.

А затем государь стал расспрашивать Лоу Цзина. Лоу Цзин сказал: «Вы, Ваше величество, учредили столицу в Лояне, очевидно, чтобы соперничать в великолепии с домом Чжоу?» Государь ответил: «Это действительно так». Лоу Цзин продолжал: «Однако пути завоевания Поднебесной у вас, Ваше величество, отличаются от тех, которыми шел дом Чжоу. История предков чжоусцев начиналась с Хоу-цзи, которому правитель Яо пожаловал владение в Тай; добрые дела и добродетели накапливались [у Чжоу] на протяжении более чем десяти поколений[675]. Позже Гун-лю[676], уйдя от тирана Цзе[677] поселился в Бинь[678], [но] Тай-ван[679] из-за набегов дисцев покинул Бинь и, погоняя коней, отправился в Ци[680], а чжоусцы помчались за ним. Когда же Вэнь-ван, став Си-бо[681], разрешил тяжбу между жителями Юй и Жуй[682], он впервые получил повеление [Неба на власть]. Тогда Люй Ван и Бо И, пришедшие с морских берегов, последовали за ним[683]. [Когда чжоуский] У-ван выступил в поход против [иньского] Чжоу [Синя], восемьсот чжухоу, не сговариваясь заранее, собрались в Мэнцзине[684] и заявили, что надо идти [194] походом на Чжоу [Синя], и тогда власть иньского дома[685] была свергнута. [Когда] на престол вступил чжоуский Чэн-ван[686], советниками у него были Чжоу-гун и другие, [они] основали столицу Чжоу в Лои. Ее считали центром Поднебесной[687]; чжухоу со всех четырех сторон доставляли сюда дань, приезжали служить при дворе, и путь их был примерно равным. Те, у кого есть добродетели, легко становятся ванами, а те, у кого их нет, легко гибнут. Все, кто располагался здесь, стремились служить Чжоу, распространять добродетель и привлекать людей; они не хотели, чтобы будущие правители, опираясь на неприступность расположения [столицы], делались надменными и обижали людей.

Ко времени расцвета Чжоу в Поднебесной наступил мир и покой. Среди варваров четырех сторон света, в отдаленных областях стали чтить справедливость и понимать добродетели; [княжества] примкнули друг к другу и совместно стали служить Сыну Неба. Ни одному воину не надо было стоять на вахте, ни одному солдату не приходилось участвовать в боях, а среди людей восьми варварских племен и больших княжеств не было таких, кто бы не представлял положенные выплаты и не отправлял военную службу дому Чжоу[688]. Когда же наступил упадок Чжоу, оно разделилось на два государства[689], никто не являлся на прием к [вану] и [дом] Чжоу был уже не в состоянии управлять страной. И не то чтобы он утратил добродетели, но его положение изменилось к худшему. Ныне вы, Ваше величество, поднялись в Фэн и Пэй, собрали вокруг себя три тысячи человек и, начав свой поход, завоевали Шу и Хань[чжун], покорили три [части] Цинь, сразились с Сян Юем у Инъяна, отвоевали проход через Чэнгао, провели семьдесят больших сражений и сорок малых боев. Вы сделали так, что кровью мужей пропитана вся земля, не счесть костей отцов и сыновей вашего государства, разбросанных в полях, не прекращается плач и стон [по стране], покалеченные и раненые не в состоянии подняться. И то, что вы намерены сравняться по блеску с Чэн[-ваном] и Кан[-ваном], по моему скромному мнению, неуместно. Помимо того, циньские земли защищены горами и рекой Хуанхэ, циньские крепости в четырех сторонах крепки, и, если возникнет опасность, Цинь сможет выставить сто раз по десять тысяч воинов. Тот, кто опирается на Цинь, владеет чрезвычайно плодородными почвами, это поистине Небесная кладовая. Если вы, Ваше величество, вступив внутрь застав, учредите там столицу, то пусть к востоку от гор и поднимется смута, вы сможете с коренных циньских земель править [всеми]. [195] Ведь когда борешься с отдельным человеком, то, не схватив его сзади за горло, все равно не сумеешь целиком его одолеть. Если вы, Ваше величество, войдете в пределы застав и обустроите там столицу, осядете на коренных циньских землях, вы как бы возьмете Поднебесную сзади за горло».

Гао-ди спросил мнения своих сановников. Те, будучи выходцами с земель к востоку от гор, стали спорить, говоря, что чжоуские ваны царствовали несколько сотен лет, в то время как циньский Эр-ши в короткий срок все потерял, и, следовательно, лучше оставить столицу в Чжоу (т.е. в Лояне). Государь сомневался и не мог окончательно решиться, но когда Лю-хоу [Чжан Лян] ясно изложил выгоды вступления в пределы застав[690], он в тот же день приказал снарядить повозки и отправился на запад, чтобы учредить столицу в Гуаньчжуне. Император тогда сказал: «Главным, кто убедил нас обосновать столицу на циньских землях, был Лоу Цзин. Пусть Лоу станет Лю». Так ему была дарована фамилия Лю, он стал ланчжуном, и ему присвоили титул Фэнчунь-цзюнь.

На седьмом году правления хань[ского дома] (200 г.) восстал Хань-ван Синь. Гао-ди лично отправился нанести ему удар. Добравшись до Цзиньяна, [он] узнал, что Синь, сговорившись с сюнну, собирается напасть на Хань. Государь сильно разгневался и послал своих людей к сюнну. Спрятав своих боеспособных мужей, упитанных быков и лошадей, сюнну выставили напоказ старых и слабых [мужчин] и истощенный скот. Посланцы, которых было около десяти человек, вернулись и доложили, что на сюнну можно нападать. [Тогда] император поручил Лю Цзину вновь отправиться с миссией к сюнну. Вернувшись, [Лю Цзин] заявил: «Когда два государства нападают друг на друга, уместно хвастаться и выставлять напоказ свои преимущества. Ныне я съездил [к сюнну] и видел [лишь] истощенных людей, старых и немощных [мужчин]. Таким образом [сюнну], очевидно, хотят продемонстрировать свою слабость, спрятав отборные войска, способные добиться успеха. Я полагаю, что на сюнну нападать не следует». В этот момент ханьская армия уже преодолела Гоучжу[691], уже выступили в поход более двухсот тысяч солдат. Государь разгневался и, ругая Лю Цзина, воскликнул: «Этот циский раб благодаря своему языку стал чиновником, а сейчас безрассудными словами вставляет палки в колеса нашей армии». Лю Цзина заковали в кандалы и отправили в Гуанъу[692].

Затем император продолжил движение вперед, дошел до Пинчэна, но сюнну, как и ожидал [Лю Цзин], конными соединениями [196] окружили Гао-ди у [возвышенности] Байдэн. Снять осаду удалось только через семь дней. Гао-ди прибыл в Гуанъу [и тут же] помиловал Цзина, сказав [ему]: «Я не прислушался к твоим советам и оказался в трудном положении в Пинчэне. Я уже повелел казнить десять первых посланцев, которые заявили, что на сюнну можно наступать». После этого [Гао-ди] даровал Цзину две тысячи дворов, сделал гуанънэйхоу[693] и пожаловал титул Цзяньсинь-хоу. Когда Гао-ди оставил Пинчэн, Хань-ван Синь бежал к хусцам.

В это время Маодунь стал шаньюем. [Его] военная мощь была велика, [он] имел триста тысяч лучников и не раз причинял урон северным пограничным землям. Это беспокоило императора, и он обратился за советом к Лю Цзину. Лю Цзин сказал: «Поднебесная недавно умиротворена, солдаты и командиры устали от военных действий, не следует приводить сюнну к покорности военной силой. Маодунь занял место правителя, убив отца, взял в жены своих матерей, силой поддерживает свой престиж. Не имеет смысла воздействовать на него человеколюбием (жэнь) и справедливостью (и). Можно только применить долговременный план, рассчитанный на далекое будущее, чтобы его сыновья и внуки стали [вашими] подданными. Но опасаюсь, что вы, Ваше величество, не сможете его осуществить». Император сказал: «Если он действительно выполним, почему же не смогу? Что же нужно сделать?» Лю Цзин отвечал: «Если вы, Ваше величество, сможете отдать Маодуню в жены свою старшую дочь от вашей первой жены, отправив ее с богатыми дарами, он поймет, что его уважают, и варвары непременно будут относиться к ней с почтением, провозгласят ее яньчжи. Когда у нее родится сын, он непременно будет назначен наследником и [в свое время] сменит шаньюя. Почему так произойдет? А из-за жадности к ценным вещам. Вы же, Ваше величество, ежегодно посезонно посылайте в дар то, что в Хань имеется в избытке, а у сюнну недостает, и каждый раз справляйтесь о здоровье шаньюя. Кроме того, направляйте к ним бяньши, чтобы они деликатно наставляли их в правилах поведения и в ритуале. Пока Маодунь жив, он будет вашим зятем, а когда умрет, шаньюем станет ваш внук. А разве видано, чтобы внук осмеливался относиться к деду как к равному? Так можно без войны постепенно превратить [сюнну] в подданных. Если вы, Ваше величество, не сможете послать принцессу, а отправите одну из своих родственниц или наложницу, обманно выдав ее за свою дочь, шаньюй об этом может узнать, не станет ее ценить и не приблизит к себе, и пользы [от этого] не будет». [197]

Гао-ди сказал: «Хорошо», — и хотел отправить к Маодуню свою старшую дочь. [Однако] императрица Люй-хоу день и ночь плакала: «У меня только один сын-наследник и одна-единственная дочь. Как вы можете отправить ее к сюнну!» Император так и не решился послать туда свою старшую дочь — принцессу, а взял девушку из [обычной] семьи, объявил ее принцессой и отдал в жены шаньюю. [Он] отправил Лю Цзина заключить с сюнну договор о мире, основанный на родстве.

Возвратившись из поездки к сюнну, Лю Цзин сказал государю: «Князья сюннуских племен байян и лоуфань кочуют к югу от Хуанхэ, ближайшие из них находятся в семистах ли от Чанъани, а легковооруженный конник за одни сутки может достичь Циньчжуна[694]. Циньчжун, недавно испытавший удары войны, малонаселен, но земли в нем плодородны, их можно было бы заселить более густо. Когда чжухоу только поднялись на борьбу [с Цинь], они не смогли бы добиться победы, если бы не представители [рода] Тянь в [княжестве] Ци, [родов] Чжао, Цюй и Цзин в царстве Чу. Сейчас вы, Ваше величество, хотя и поместили столицу в Гуаньчжуне, но население в этих местах малочисленное. К северу от вас близко хуские разбойники, а к востоку — роды, правившие шестью княжествами, это сильные кланы, и, если вдруг начнутся беспорядки, вы, Ваше величество, не сможете почивать на своих высоких подушках. Я хотел бы предложить вам переселить в Гуаньчжун потомков [рода] Тянь из Ци, потомков [родов] Чжао, Цюй, Цзин из Чу, потомков [княжеских родов из княжеств] Янь, Чжао, Хань и Вэй, а также видных людей и известные семьи. В спокойное время их можно использовать для защиты от хусцев, а если чжухоу изменят, их можно будет повести в карательный поход на восток. Это и есть путь укрепления ствола и ослабления ветвей[695]. Государь сказал: «Превосходно!» — и повелел Лю Цзину переселить в Гуаньчжун более ста тысяч представителей названных категорий.

Шусунь Тун был уроженцем Се. Во времена [династии] Цинь за свои познания в литературе [он] был призван ко двору и получил звание боши. Прошло несколько лет. Когда к востоку от гор восстал Чэнь Шэн и оттуда прибыли гонцы с сообщением о случившемся, император Эр-ши призвал к себе боши и конфуцианских наставников и спросил: «Солдаты из гарнизонов в Чу наступают на Ци и ворвались в Чэнь[696]. Что, по-вашему мнению, надо делать?» Боши и конфуцианские наставники, числом более тридцати [198] человек, [один за другим] выступая вперед, ответствовали: «Подданные не должны браться за оружие. [Раз они] взялись за оружие и восстали, их нужно казнить без всякой пощады. Полагаем, что Ваше величество немедленно поднимет войска и ударит по восставшим». Император Эр-ши рассердился, изменился в лице. [Тогда] Шусунь Тун вышел вперед и сказал: «Наставники говорят неправильно. Ведь ныне Поднебесная объединена в единый дом, разрушены стены между областями и уездами, мы переплавили наше оружие, [чтобы] показать Поднебесной, что не намерены его вновь использовать. Кроме того, нами правит мудрый правитель, на местах действуют законы и повеления, так что каждый человек исполняет свои обязанности, а с четырех сторон все стекается в центр, как к втулке колеса. Кто в этих условиях осмелится бунтовать? Это может быть лишь кучка мелких разбойников, подобных мышам и собакам, — что же о них толковать? Пусть управляющий областью и его военный советник схватят их и предадут суду. Чего тут печалиться?» Эр-ши с удовольствием сказал: «Да, это так». И стал опрашивать всех остальных наставников. Одни называли [их] восставшими, другие — разбойниками. Тогда император Эр-ши повелел юйши[дафу] предать суду тех конфуцианских наставников, которые утверждали, что это восстание, за то, что они говорили неположенное, освободив от преследования тех, кто называл восставших разбойниками. После чего даровали Шусунь Туну двадцать кусков шелка, новую одежду и официально произвели в боши.

Когда Шусунь Тун уже покинул дворец и вернулся домой, многие наставники и учителя говорили ему: «Почему же вы, учитель, выступили так льстиво?» Тун отвечал: «Разве вы не понимаете, что я чуть не попал в пасть тигра?» Затем он бежал в Се, которое в то время уже сдалось чусцам. Когда же в Се прибыл Сян Лян, Шусунь Тун последовал за ним. [Когда Сян Лян] потерпел поражение под Динтао, то он (Тун) последовал за Хуай-ваном, а когда Хуай-ван стал И-ди («Справедливым императором») и перебрался в Чанша, Шусунь Тун задержался [и стал] служить Сян-вану (Сян Юю).

На втором году правления дома Хань (205 г.) Хань-ван вместе с пятью чжухоу вступил в Пэнчэн. Шусунь Тун сдался Хань-вану, а когда тот потерпел поражение и двинулся на запад, Тун окончательно примкнул к нему.

Шусунь Тун носил конфуцианский костюм, [но] Хань-ван чувствовал отвращение к такой одежде, поэтому [Тун] сменил свое [199] одеяние, надев короткую куртку чуского образца, что обрадовало Хань-вана.

Когда Шусунь Тун подчинился власти ханьцев, за ним уже следовало более сотни конфуцианских проповедников и учеников. Однако Тун никого из них не выдвигал и ни за кого не ходатайствовал, но рекомендовал только сильных мужей из прежних разбойничьих шаек. [Его] ученики роптали: «Мы уже несколько лет следуем за учителем, нам посчастливилось сдаться вместе с ним ханьцам, но сейчас [мы] даже не в состоянии продвинуться на чиновничьи должности из-за того, что он ходатайствует [не за нас, а] за хитрых мошенников. Как это так?» Шусунь Тун узнал об этом и сказал: «Хань-ван борется сейчас за Поднебесную под градом стрел и метательных камней, а вы, ученые мужи, разве способны на такую борьбу? Вот почему я прежде говорю о мужах, которые способны убивать военачальников [противника] и захватывать боевые знамена. А вы, мои последователи, подождите, я вас не забуду». Хань-ван пожаловал Шусунь Туну звание боши и дал ему титул Цзисы-цзюня.

На пятом году правления дома Хань (202 г.) Поднебесная уже была объединена. Чжухоу совместно провозгласили Хань-вана императором[697] в Динтао. Шусунь Тун занялся установлением порядка необходимых церемоний и званий. Гао-ди полностью отменил жестокие законы и церемонии циньцев, видоизменив и упростив их. Многие чиновники бражничали, а напившись, они теряли чувство меры и, оспаривая заслуги друг друга, хватались за мечи. Гао-ди был этим озабочен. Шусунь Тун понимал, что это все более угнетает государя, и сказал ему: «Конфуцианцев трудно использовать при наступлениях и завоеваниях, но они полезны при закреплении завоеванного. Я хотел бы поехать и набрать ученых мужей в княжестве Лу, чтобы они вместе с моими учениками занялись дворцовыми церемониями». Гао-ди спросил: «А это не будет трудно?» Шусунь Тун ответил: «Пять императоров древности использовали разную музыку, три мудрых вана имели неодинаковые ритуалы, церемониал зависит от обстановки и чувств людей. Поэтому в ритуалах династий Ся, Шан и Чжоу можно обнаружить, что [какие-то элементы] исчезали, а что-то вводилось [новое], они не повторяли друг друга. Я намереваюсь использовать древние церемонии и циньские ритуалы, чтобы составить смешанную систему». Государь сказал: «Попытайся сделать это, и приказываю, чтобы это был легко понимаемый ритуал и чтобы я мог его исполнять». [200]

После этого Шусунь Тун был послан [в Лу], [где] он отобрал более тридцати луских наставников-конфуцианцев. Двое из них не желали ехать, говоря: «Вы служили чуть ли не десяти правителям, ко всем подлаживались, чтобы быть к ним ближе и знатней. Сейчас Поднебесная только-только утвердилась, погибшие в боях еще не захоронены, раненые еще не поднялись [со своих лежанок], а вы намереваетесь возродить ритуалы и музыку. В создании системы ритуалов и музыки можно преуспеть лишь после столетий накопления добродетелей [новой династии]. Мы не желаем участвовать в ваших действиях. То, что вы задумали, не соответствует пути древних. Мы не пойдем этим путем. Уезжайте и не пачкайте нас». Шусунь Тун со смехом сказал: «Вы действительно захолустные конфуцианцы, не разумеете перемен во времени!»

Затем он вместе с отобранными тридцатью наставниками отправился на запад. Там он составил группу из более чем ста человек, в которую вошли и ученые советники государя, и ученики Шусунь Туна. Он собрал их за городом для тренировок и там занимался с ними более месяца. [Затем] Шусунь Тун сказал им: «Можно попробовать показать вас государю». Император посмотрел, как они проводят церемонии, и сказал: «Это я могу осуществить». И повелел всем чиновникам учиться [новым церемониям, а затем] собраться в десятой луне[698].

На седьмом году правления дома Хань (200 г.) было завершено строительство [дворца] Чанлэгун («Дворец вечной радости»), и там в десятой луне на прием собрали всех чжухоу и всех чиновников. Церемониал [был таков]. Перед самым рассветом ечжэ начали обряд. [Придворных] вводили в дворцовые ворота в соответствии с их рангами, во дворах были расставлены повозки, конные и пешие солдаты, дворцовая стража, установлены знамена и военные доспехи. Отдали команду: «Проходите быстрее!» В нижней части тронного зала и у ступеней лестниц теснилось несколько сотен ланчжунов. На западной стороне [дворцового зала] в соответствии с рангами расположились лицом к востоку заслуженные сановники, лехоу, военачальники и военные чиновники. Гражданские чиновники начиная от чэнсяна и ниже расселись на восточной стороне [дворцового зала] лицом к западу. Церемониймейстер двора установил деление гостей на девять категорий, сообщив им все положенные для них порядки. Затем император, сидя в своем царском экипаже, показался из внутренних покоев, сопровождаемый приветствиями и поздравлениями чжухоу, ванов и всех [201] чиновников, вплоть до получающих шестьсот даней зерна в год чинов. И все, начиная от чжухоу и ванов, трепетали от страха и выражали глубокое почтение. Когда церемония встречи завершилась, начался пир. Все сидящие в зале в соответствии со своим высоким или низким рангом вставали, низко склонялись [и] произносили здравицы императору. Когда винные чаши и кубки наполнились в девятый раз, церемониймейстер объявил: «Пир окончен!» Цензоры следили за соблюдением правил и тех, кто отступал от ритуала, немедленно выводили из зала. Во время этого царского приема и устроенного пиршества никто не смел шуметь и как-то нарушать ритуал. В конце император сказал: «Я только сегодня понял, насколько уважаема особа императора». Затем он пожаловал Шусунь Туну должность тайчана и наградил его пятьюстами цзинями золота.

Тогда Шусунь Тун вышел вперед и доложил: «Меня уже давно сопровождают мои ученики и конфуцианские наставники, которые вместе со мной разрабатывали церемониал. Прошу вас, Ваше величество, дать им чиновничьи должности». Гао-ди их всех сделал ланами. Покинув торжества, Шусунь Тун роздал все полученные им пятьсот цзиней золота своим ученикам и наставникам, они все радостно воскликнули: «Учитель Шусунь действительно мудрый человек, он знает, что наиболее важно в настоящий момент».

На девятом году правления Хань (198 г.) Гао-ди назначил Шусунь Туна старшим наставником наследника трона. На двенадцатом году правления Хань Гао-цзу задумал сменить наследника и поставить Чжао-вана Жу И[699]. Осуждая это, Шусунь Тун сказал: «Прежде цзиньский Сянь-гун из-за наложницы Ли-цзи сместил наследника и сделал наследником Си-ци. В результате смута в Цзинь продолжалась несколько десятков лет, что вызвало насмешки во всей Поднебесной[700]. В царстве Цинь своевременно не поставили наследником Фу Су. Это дало возможность Чжао Гао обманно возвести на престол Ху Хая, что привело к прекращению жертвоприношений предкам. Это вы, Ваше величество, наблюдали лично. Ныне ваш наследник — человеколюбивый и почтительный сын, вся Поднебесная наслышана о нем. И сколько тягот перенесла Люй-хоу, [его] мать, вместе с вами, Ваше величество. Разве допустимо все это отринуть! Если вы решите сменить законного наследника и поставить младшего сына, то пусть прежде меня казнят, чтобы моя кровь оросила эту землю». Гао-ди сказал: «Прекратите, я лишь пошутил». Шусунь Тун в ответ произнес: «Наследник — это основа Поднебесной, а если покачнется основа, то и вся [202] Поднебесная будет сотрясена. Как же можно шутить с Поднебесной!» Гао-ди сказал: «Я прислушаюсь к вашим суждениям». Позднее император устроил прием и, увидев, что гости, приглашенные Лю-хоу [Чжан Ляном][701], подошли представиться ему вместе с наследником, окончательно отказался от своего намерения.

Когда Гао-ди скончался, на престол взошел Сяо Хуй, он сказал Шусунь Туну: «У чиновников двора совсем нет навыков в уходе за парком и храмом покойного императора». И вновь назначил Шусунь Туна тайчаном, [чтобы тот] разработал порядок церемоний, связанных с храмами предков. Постепенно складывающиеся ханьские ритуалы и законы обсуждались и описывались Шусунь Туном во время его службы тайчаном[702].

Когда император Сяо Хуй направлялся на восток, во дворец Чанлэгун[703], или просто прогуливался, приходилось много раз приостанавливать передвижение по дороге, что досаждало людям. Тогда император повелел соорудить дополнительные проходы, чтобы они вели на юг от военных арсеналов. Господин Шусунь как-то, докладывая императору о делах, воспользовался моментом и сказал: «Почему вы, Ваше величество, повелели соорудить дополнительные проходы [выше тех, по которым] одежда и головной убор покойного владыки ежемесячно выносится из храма Гао-цзу?» Сильно смущенный Сяо Хуй сказал: «Я срочно прикажу ликвидировать эти проходы». На что Шусунь Тун сказал: «Правитель не должен совершать ошибочные действия. [Но] дело уже сделано, байсины знают об этом. Ликвидировать проходы сейчас — значит показать, что вы действовали ошибочно. Я бы посоветовал вам, император, расширить храмовые сооружения, доведя их до северного берега реки Вэйшуй, и во время месячных церемоний перенести туда одеяния и головной убор покойного императора. Расширение храмов предков станет проявлением вашего сыновнего почитания родителя». Тогда император повелел своим юсы соорудить на реке Вэй еще один большой храм. Этот большой храм был воздвигнут из-за дополнительных проходов.

Как-то весной Сяо Хуй отправился во дворец Лигун. Шусунь Тун сказал ему: «В древности существовал ритуал пробования [первых] плодов весной[704]. Сейчас как раз созрели вишни, их можно поднести [предкам]. Хотелось бы, чтобы вы, Ваше величество, выйдя [на прогулку], поднесли вишневые плоды храму предков». Император решил так и поступить. С этого времени и стали подносить [предкам] плоды. [203]

Я, тайшигун, скажу так.

Поговорка гласит: «Меховой халат стоимостью в тысячу золотых не делается из одной подмышки шкуры лисы; стропила высокого павильона не делаются из ствола одного дерева; смена каждой из трех династий — не [результат деятельности] ума одного мужа». Это истинная правда! Ведь Гао-цзу поднялся из простолюдинов, но покорил все земли среди морей, [он] замышлял великие планы, использовал войска и, можно сказать, исчерпал все возможности. А Лю Цзин, бросив свою повозку с дышлом и сказав одно слово, сумел обеспечить спокойствие на десять тысяч поколений. Но разве в нем одном сосредоточилась вся мудрость? Шусунь Тун был редким человеком, умевшим намечать цели. Он разработал церемониал, умел двигаться вперед и отступать назад, изменяясь в соответствии со временем, и в конце концов стал патриархом ханьских конфуцианцев. «Великая прямота подобна кривизне, [истинный] Путь несомненно извилист»[705]. Вполне подходящее к этому случаю выражение.