Исторический материализм

2.1. Понятие общественно-экономической формации

Для всей буржуазной общественно-исторической науки, на различных ступенях её развития, характерным остаётся неумение и нежелание её объективно, материалистически подойти к обществу и в то же время понять отличающие его от остальной природы, присущие ему особые законы развития.

Из поля зрения буржуазных и мелкобуржуазных социологов и историков совершенно выпадает объективная, материальная основа общественной жизни, независимая от идеальных мотивов людей, — её экономическая структура. Буржуазная наука не в состоянии выделить в сложной сети общественных явлений важные и неважные явления, выявить основные движущие силы развития — вскрыть экономическую сущность общества за его политическими и идеологическими формами. Исследованием политических и юридических форм общества философы и социологи ограничивают всё своё рассмотрение общественной жизни. При этом они стремятся вывести формы государства и права из тех или иных человеческих идей. Буржуазная наука вообще видит в наличии сознания, идейных побуждений, целей — единственное отличие общества от всей остальной природы. Она не замечает специфического качества общественных отношений людей, особых законов общественного развития. Для буржуазной социологии существуют лишь отдельные люди и идеи, цели, намерения этих личностей: через посредство сознания люди вступают друг с другом в сношения и таким путём образуют общество. Чтобы понять характер общественной жизни, буржуазная наука отправляется от индивидуума, от отдельной личности и её сознания. Люди, составляющие общество, мыслятся буржуазными социологами, как отдельные, независимые друг от друга «равноправные» личности. Буржуазная наука не рассматривает эти личности в качестве членов исторически определённых общественных отношений, которые в действительности формируют характер и свойства каждой отдельной личности, — в качестве членов общественных классов. Подход буржуазной социологии к обществу — индивидуалистический и натуралистический, биологический: человек, с которого начинается изучение общества, понимается ею как существо естественное, физическое, физиологическое, психологическое существо и т. д. Ему приписываются прирождённые черты характера и стремления, которые якобы свойственны человеческой природе «вообще», но в действительности весьма напоминают мышление современного буржуа.

Неудивительно, что при таком подходе к изучению общественной жизни общество обычно отождествляется в буржуазной науке с государством и правом. Ещё Фихте и Гегель называли гражданское общество «государством нужды и рассудка», т. e. считали общество как бы низшей формой, подчинённой государству. По этому же испытанному пути политических и юридических определений общества идёт и современная буржуазная наука. Небезызвестный Р. Штаммлер, немецкий юрист и вдохновитель наших отечественных Струве и Булгаковых, видел основной признак общественной жизни в наличии в ней правового регулирования, юридических норм. В обществе мы, по мнению Штаммлера, должны различать его «материю», хозяйство — под хозяйством Штаммлер разумеет технику производства — и право — «форму» общественной жизни. По Штаммлеру, право это то, что связывает между собой людей и «регулирует» характер и цель исторического развития.

Современные буржуазные фашистские теоретики, желающие дать какое-либо объяснение обществу как чему-то целому, понять общественную связь людей, также ищут причину этой связи в правовых и нравственных силах и идеалах, в неземной духовной силе, в боге! Так например, экономист Штольцман, представитель «социального» направления, считает, что общественное регулирование — это «предметный осадок основных этических сил», «нравственного идеала». Фашистский социолог О. Шпанн также полагает, что «хозяйство является внешним отражением духовной жизни»: общество как целое, по его мнению, возникает благодаря «творческой, побуждающей к жизни силе», от искры божественного существа.

Несомненно, одно из существенных отличий истории общества от развития природы состоит в том, что в истории действуют люди, одарённые сознанием, движимые убеждениями и ставящие себе определённые цели. Всё, что побуждает к деятельности людей, должно проходить через их головы и воздействовать на их волю. Но это обстоятельство вовсе не означает, что ни определяют объективные общественные отношения, законы исторического развития.

У всех исторически предшествовавших нам поколений людей, в антагонистических общественных формациях не было правильного, глубокого понимания материальных условий и объективных законов общественного развития, а стремления отдельных личностей и классов противоречили одни другим, не будучи объединены единым планом. Поэтому и сознание отдельных личностей и нравственные идеалы и даже правовые нормы могли оказывать на ход общественного развития лишь очень незначительное воздействие. Лишь пролетарская революция делает возможным планомерное строительство социализма, основанное на глубоком познании его материальных условий, на единстве плана осуществляющего под руководством партии свою диктатуру рабочего класса с объективными законами развития нового общества. Исторический материализм в противовес всей буржуазной, идеалистической социологии, выявляет независимые от сознания объективные, материальные корни общественных отношений, чтобы объяснить происхождение государственных и правовых норм, человеческих целей и стремлений, независимо от «идеальных начал», из которых эти нормы и цели якобы проистекают, а также роль человеческого сознания в общественном развитии, роль и значение революционной теории в руках революционного класса, а также те изменения, которые происходят в различных общественно-исторических условиях.

Натурализм, субъективизм и индивидуализм буржуазных учений об обществе имеют свои классовые корни в самом строении буржуазного общества. Вместе с развитием товарно-капиталистического производства, и свободной конкуренции личность товаровладельца освобождается от прежних естественных связей, связывавших человека с родом и общиной. Личность как бы обособляется от других, противостоящих ей, также «свободных» и «равных» ей владельцев товаров. Буржуазная наука отправляется поэтому от отдельной личности, от индивида, — от его желаний‚ интересов, преследуемых им целей. На деле эти индивиды являются буржуазными индивидами, с их классовыми интересами и буржуазными идеалами. На этой классовой основе возникли все так называемые «робинзонады» XVIII в., т. е. такие представления буржуазных экономистов об обществе, которые строились путём рассмотрения мотивов и стремлений, побуждающих к деятельности какого-нибудь одинокого охотника и рыболова, оторванного от общества других людей. Стремление отправляться при изучении общества от субъективных взглядов и от эгоистических потребностей отдельного буржуа сохраняется и во всей позднейшей буржуазной науке об обществе, например в психологической «австрийской» школе буржуазной экономии.

«B буржуазном обществе, — говорит Маркс, — различные формы общественной связи выступают по отношению к отдельной личности просто как средство для её частных целей, как внешняя необходимость. Однако эпоха, которая порождает эту точку зрения — отъединившегося индивида, — является как раз эпохой наиболее развитых общественных (т. е. с этой точки зрения всеобщих) связей[26]. Современному фашизму, который уже не может закрывать глаза на наличие этих связей, остаётся, как мы видели, искать их объяснения в божественной воле!

С индивидуализмом, натурализмом и субъективизмом буржуазной науки неразрывно связана ещё одна характерная черта — крайняя абстрактность буржуазных представлений об обществе. «Что такое общество, что такое общественный прогресс?» — вопрошают буржуазные историки и социологи и отвечают на эти вопросы рассуждениями о «сущности» человека, о человеческой «природе». Эти суждения, вытекающие из условий буржуазного общества, должны, по их мнению, иметь общее, вечное, неизменное значение для всех исторических эпох и для всех народов. Общественные отношения и законы общественного устройства отождествляются таким путём с всеобщими законами природы. Вместо того чтобы изучать действительные, исторические, изменяющиеся общественные связи и отношения, буржуазная наука погашает все исторические различия в общечеловеческих законах. Общественное производство, по словам Маркса, изображается буржуазной экономией «как заключённое в рамки вечных законов природы, не зависимых от истории, чтобы при этом удобном случае подсунуть буржуазные отношения в качестве непреложных естественных законов общества in abstracto»[27].

Мелкобуржуазные социологи также говорят об обществе «вообще», соответствующем «природе» человека. Небезызвестный идеолог народничества Н. К. Михайловский видел в этом важнейшую задачу своей «субъективной» социологии. Изучая общество, полагал он, необходимо выяснить общественные условия, при которых могут получить удовлетворение «потребности человеческой природы». Такой идеал общественной жизни народники искали в старой крестьянской общине, не замечая исторической связи этой общины с натуральным хозяйством, с феодальными общественными отношениями, не видя разложения этой общины вместе с развитием капитализма.

Недалеко от этих буржуазных и мелкобуржуазных позиций ушёл в своём извращении марксистского учения об обществе и современный социал-фашизм. Явно эклектическую, в сущности ту же субъективистскую и натуралистическую позицию в вопросе об обществе, лишь несколько прикрашенную «марксистской» фразеологией, занимает Каутский. Каутский начинает с того, что «делит» человека на целых три существа: эгоистическое существо, т. е. существо естественное, существо общественное и наконец существо половое. Каутский рассматривает обособленно законы развития каждой такой стороны человеческой «природы». Он не видит реального единства всех этих моментов в процессе общественной жизни, — и что особый характер их единства на каждой исторической ступени определяют общественные отношения. Каутский, напротив того, видит в общественных связях не более как проявление социальных инстинктов, которые ведут своё происхождение ещё из животного царства, он толкует общественные связи как совпадение воли и мышления членов общества. «Важнейшие связи общества‚ — пишет он в „Материалистическом понимании истории“, — с самого начала образовывали социальные инстинкты и совпадают в интересах, мышлении и воле членов общества». Из этих «совпадений воли», закрепившихся в обычаях, по словам Каутского, развилось право юристов. Каутский полемизирует со Штаммлером лишь в том смысле, что, по мнению Каутского, не законодательные нормы, а обычаи, «обычное право» лежит в основе строения общества. Но по существу он стоит на той же антиматериалистической, буржуазно-юридической точке зрения на общество, что и Штаммлер. Так, Каутский объявляет «демократию», а не «деспотизм» первоначальным состоянием человеческого общества. Каутский стремится и сюда протащить своё чисто буржуазное представление о вечности и неизменности буржуазной демократии и буржуазного права, чтобы «посрамить» таким путём ненавистную ему пролетарскую диктатуру.

Марксизм решительно отвергает буржуазный субъективизм с его априорными и абстрактно-догматическими рассуждениями об обществе «вообще». Не может быть никакого правильного понимания общества, если мы будем отправляться от индивидуума, от отдельных «людей», составляющих общество. Равным образом мы не придём к правильному познанию общественной жизни, если, подобно кантианцам, вовсе откажемся от изучения её объективных, не зависимых от сознания законов. Мы должны учитывать все конкретные особенности каждого исторического явления. Но мы должны вместе с тем, как указывает Ленин, применить к общественным отношениям «тот общенаучный критерий повторяемости, применимость которого к социологии отрицали субъективисты» и который даёт нам возможность обобщить исторические явления, вскрыть социальные основы индивидуальных стремлений. C этой целью марксизм из всей совокупности общественных отношений выделяет производственные отношения как объективную основу общества, как его экономическую структуру. Отправной пункт Маркса — не отдельные индивиды, не «люди», но общественно-обусловленное материальное производство. Однако отношения производства, в которые вступают между собой отдельные люди в производственном процессе, не вечны, не суть производственные отношения «вообще». В общественных явлениях мы обнаруживаем диалектическое единство повторяемости и неповторяемости. Общественные отношения изменяются вместе с развитием производительных сил, а вместе с ними изменяются и законы общественной жизни, изменяется весь характер общества. Общество представляет собой всегда некоторое качественное своеобразие, общество на определённой исторической ступени развития. «Производственные отношения в их целом, — говорит Маркс, — образуют то, что называют общественными отношениями, обществом и к тому же обществом, находящимся на определённой исторической ступени развития, обществом со своеобразным, ему одному присущим характером. Античное общество, буржуазное общество являются такими совокупностями производственных отношений, из которых каждая обозначает вместе с тем и особую ступень в развитии человечества»[28].

Так, отказавшись от буржуазно-догматических определений общества «вообще», Маркс и Энгельс выработали понятие общественно-экономической формации, т. е. «общества, находящегося на определённой исторической ступени развития». В развитии и в смене общественно-экономических формаций они увидели естественно-исторический процесс, т. е. процесс, который протекал закономерно и до сих пор так же независимо от сознания людей, как и явления природы. Сознание обособленного буржуазного индивида не только не может дать правильного представления об отношениях общественного производства, но само ещё нуждается в объяснении из производственных отношений буржуазного общества. Человек, подчёркивает Маркс, не только «общественное животное», каким его считал ещё Аристотель, но и такое животное, которое только в обществе и может обособляться. Но буржуазные отношения производства, с их обособленными «равноправными» товаровладельцами, не вечны, не идеальны, они представляют собою историческое, преходящее образование.

Ленин дал яркую критику априорных и абстрактных рассуждений наших народников на тему о том, «что такое общество». «Откуда, — спрашивал он их, — возьмёте вы понятие об обществе и прогрессе вообще, когда вы не изучили ещё ни одной общественной формации, в частности не сумели даже установить этого понятия»… «Такие приёмы, — указывал Ленин, — дают только подсовывание под понятие общества либо буржуазных идей английского торгаша, либо мещанско-социалистических идеалов российского демократа — ничего больше». Величайшую заслугу Маркса Ленин видел в том, что Маркс начал «с анализа фактов, а не с конечных выводов, с изучения частных, исторически-определённых общественных отношений, а не c общих теорий о том, в чём состоят эти общественные отношения вообще»[29].

Определение общества, данное Марксом, Энгельсом и Лениным, всецело проникнуто историзмом. Оно вместе с тем представляет собою образец приложения материалистического мировоззрения и метода. За исходный пункт в характеристике каждой общественно-экономической формации марксизм берёт определённый способ добывания средств к жизни, или, как выражается Маркс, способ производства материальной жизни. Общественно-обусловленное производство есть материальное производство, производство материальных средств непосредственной жизни, т. е. средств, необходимых для поддержания человеческого существования, — пищи‚ одежды жилища и т. д., без которых немыслимо было бы самое существование человеческого общества. Производство и воспроизводство этих необходимых средств существования и орудий, необходимых для их дальнейшего производства, образует материальную жизнь данного человеческого общества, первейшее условие и материальную основу всей его духовной жизни. Таков наиболее общий закон движения и развития человеческой истории, открытый Марксом и Энгельсом.

Но, как мы уже указали, формы производства материальной жизни не остаются одними и теми же: они изменяются в зависимости от уровня производительных сил, которыми обладает общество на каждой исторической ступени своего развития. Вследствие изменения и роста производительных общества меняется исторически определённый способ производства материальной жизни и соответствующие ему, каждый раз особые, исторически-определённые общественные отношения производства, в которые люди становится друг к другу в производстве материальной жизни. Эти материальные, исторически определённые отношения складываются в самом производственном процессе, притом они складывались до сих пор независимо от общественного сознания людей. В отличие от надстроенных, идеологических отношений, материальные общественные отношения складываются независимо от общественного сознания своих участников. Эти основные отношения складывались каждый раз в соответствии с особыми законами функционирования и развития, которые были внутренне присущи каждой общественной формации.

Исторически изменяющаяся, исторически определённая система производственных отношений, определённый экономический уклад — такова объективная, материальная основа каждой общественно-экономической формации. Производственные отношения — отношения не отдельных личностей, но отношения, охватывающие широкие массы, занятые в производственном процессе. В антагонистических классовых обществах производственные, материальные отношения — это отношения общественных групп, различающихся своим местом в исторически определённой системе производства, своим отношением к средствам производства и ролью в общественной организации труда, т. е. тем их различным положением, которое позволяет одной общественной группе присваивать труд другой. Это — отношения общественных классов.

«Способ производства материальной жизни, — писал Маркс, — обусловливает собой процесс жизни социальной, политической и духовной вообще». Способ добывания средств к жизни и соответствующая ему совокупность производственных отношений являются отправным пунктом при рассмотрении общественной жизни. Но лежащий в основе общества экономический уклад не исчерпывает ещё всего понятия общественно-экономической формации. Маркс, по словам Ленина, только потому и сумел дать «живую картину известной формации», сумел показать капиталистическую формацию «как живую — с её бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов, с буржуазно-политической надстройкой, охраняющей господство класса капиталистов, с буржуазными идеями свободы, равенства и т. п., с буржуазными семейными отношениями»[30], — что он не ограничивался анализом производственных отношений капитализма, но облёк этот скелет плотью и кровью, прослеживал соответствующие производственным отношениям политические и идеологические надстройки. Лишь в конкретном единстве своей экономической основы и соответствующих ей надстроек, политических и идейных форм, каждая общественно-экономическая формация выступает как некоторое целое, как живой «социально-производственный организм» (Маркс).

1) Способ производства и соответствующая ему совокупность производственных отношений как материальная основа общественной структуры;

2) диалектическое определение общества, находящегося всегда на определённой исторической ступени с выяснением каждый раз только данной ступени присущих, особых законов, функционирования и развития, а в условиях классового общества и выявление его классовой структуры;

3) внутреннее, конкретное единство всех сторон общественной жизни, образующих данный живой социально-производственный организм — единство базиса и надстроек.

Таковы характерные признаки марксистско-ленинского понятия общественно-экономической формации. Материалистическая диалектика от начала и до конца проникает марксову теорию общества, являясь её методологической основой. Как это наиболее сжато формулирует Ленин, — «взявши за исходный пункт основной для всякого человеческого общежития факт — способ добывания средств к жизни, — она поставила в связь с ним те отношения между людьми, которые складываются под влиянием данных способов добывания средств к жизни, и в системе этих отношений (производственных отношений — по терминологии Маркса) указана ту основу общества, которая облекается политико-юридическими формами и известными течениями общественной мысли. Каждая такая система производственных отношений является, по теории Маркса, особым социальным организмом, имеющим особые законы своего зарождения, функционирования и перехода в высшую форму превращения, в другой социальный организм»[31].

Таким образом общественно-экономическая формация — это целая историческая эпоха экономического формирования общества (Маркс), определённая историческая ступень его развития, некоторый живой социально-производственный организм (Маркс, Ленин). Такова например капиталистическая общественная формация: капиталистический способ производства, буржуазные производственные классовые отношения, буржуазное государство и право, буржуазная идеология.

Нельзя ставить знак тождества между общественно-экономической формацией и экономическим укладом. Определённая совокупность производственных отношений, экономическая структура общества несомненно являются материальной основой, а потому и важнейшим признаком общественной формации. Ленин употребляет иногда выражение «экономический уклад» в смысле экономической структуры общественной формации. Но понятие общественной формации не ограничивается одной её экономической структурой. Кроме того Ленин в своей известной статье о продналоге указывал в нашей переходной экономике целых пять экономических укладов. Часть из них — капитализм, социализм — свидетельствовали не о наличии у нас законченной капиталистической или социалистической формации, а о борьбе двух формаций. Некоторые уклады сами по себе не могли бы составить материальную основу ни одной из исторических формаций (например указанный Лениным своеобразный тип госкапитализма), или могли быть связаны с развитием различных формаций (мелкое товарное производство, натуральное производство) .

Понятие экономического уклада как некоторого типа производственных отношений по своему содержанию беднее понятия общественной формации. Число общественно-экономических формаций в истории более ограничено. Мы знаем лишь первобытное общество, античное общество, феодальную формацию, капиталистическую формацию, будущее коммунистическое общество. В то же время марксизм знает гораздо больше экономических укладов в смысле различных типов производственных отношений, которые составляют или остатки экономической структуры прежних формаций (в переходной экономике — капитализм), или зародыши новой формации, или отдельные элементы более сложной экономической структуры (товарное производство), или же наконец различные этапы в развитии одной какой-либо формации (например крепостничество как форма феодализма). Порой различные экономические уклады сосуществуют совместно в одной формации, при условии, что они подчинены какому-либо одному господствующему или ведущему укладу. Так например остатки феодальных отношений зачастую сейчас переплетаются с высшими формами капитализма, с формами империалистической эксплоатации (на Востоке).

Для правильного понимания марксистско-ленинского учения об общественных формациях важно отметить ещё то обстоятельство, что исторические формации образуют прогрессивные ступени развития общества — от более низкой к более высокой ступени. Маркс говорит о «прогрессивных эпохах экономического формировании общества», Ленин подчёркивает «особые законы зарождения, функционирования и перехода в высшую форму, превращения в другой социальный организм». Исторический материализм изучает не отдельные, разрозненные, оторванные одна от другой общественные формации, но «естественно-исторический процесс развития общественных формаций»: исторический материализм, по словам Ленина, «показывает, как из одного уклада общественной жизни развивается другой, более высокий уклад, например из крепостничества — капитализм»[32].

Развитие одной формации из другой, превращение низшей формы общества в высшую форму‚ прогрессивный ход развития общественных формаций как исторических ступеней развития общества — вот что создаёт единство исторического процесса, — общий ход развития человеческого общества и его особые, исторически определённые формы. Понятие общественной формации нельзя отделить от движения, развития конкретных общественных формаций: общественные формации нельзя изучать вне их движения и развития.

Поэтому Ленин строго различает в этом движении общественной формации два момента: во-первых, качественный скачок, превращение одной формации в другую, переход к высшей форме и, во-вторых, процесс развития одной и той же общественной формации, но изучаемый нами на различных этапах, стадиях, ступенях развития, когда сохраняются все основные признаки данной формации, данной системы производственных отношений. Империализм как новейший этап капитализма вовсе не является особой отдельной общественной формацией, а лишь высшей, последней стадией развития капиталистической формации. Также и крепостничество, не будучи отличной от феодализма формацией, является лишь особой формой развития феодальных отношений.

C другой стороны, важно не смешивать между собой законы и особенности различных общественно-экономических формаций, не переносить механически законы одной формации на другую формацию, не стирать особые отличительные черты отдельных социальных форм в абстрактных определениях общества «вообще». В этом вопросе мы должны занять позицию борьбы на два фронта. Мы не должны забывать, что каждая общественная формация — античное общество, феодальное, буржуазное — представляла собой качественно своеобразную и в то же время прогрессивную ступень в общем историческом развитии человечества. В особых законах каждой общественно-экономической формации, при всём их глубоком качественном различии, находят своё проявление единство и связь исторического процесса, общий материалистический закон движения истории, изложенный Марксом в предисловии «К критике политической экономии».

Механистам, в сущности, совершенно чуждо понятие общественно-экономической формации. Богданов говорил о трёх «основных типах» хозяйства — до «дробном натуральном хозяйстве», «меновом хозяйстве» и коллективизме, совершенно игнорируя качественное своеобразие формаций по способу производства и взаимоотношениям классов. Тов. Бухарин с высот своей социологической схоластики определяет общество как наиболее широкую систему взаимодействий между людьми, как общество «вообще», стирая грани между особыми законами различных формаций. Хотя он и говорит иногда об общественных формациях, но он не даёт им действительного, конкретного классового анализа, необходимого при исследовании классового общества. Буржуазное общество, переходная экономика, коммунистическое общество — все эти разнообразные экономические уклады и совокупности экономических укладов представляют собой, по Бухарину‚ лишь различные проявления общих законов «равновесия общественной системы и среды», которые, по его мнению, находят своё выражение в различной «расстановке» людей, в пространстве и времени. Чтобы подкрепить эту свою теорию общественного равновесия, т. Бухарин ссылается на тенденцию к равновесию различных сфер капиталистического производства. Тов. Бухарин забывает о том, что данная тенденция, по словам Маркса, представляет «лишь реакцию против постоянного разрушения этого равновесия» и объясняется стихийным характером законов капитализма, лишь стихийным путём, могущего сохранить временную устойчивость. Эту тенденцию Бухарин пытается перенести на развитие нашей переходной экономики в качестве основного закона этой последней. Непонимание марксистско-ленинского учения об общественной формации становится одним из отправных пунктов для всей системы правооппортунистических воззрений, защищавшихся т. Бухариным.

На тот же путь механистического смешения закономерностей капитализма и переходного периода стал и т. Преображенский в своей «Новой экономике», — этой экономической платформе контрреволюционного троцкизма — когда он трактовал свой «закон первоначального социалистического накопления» в полной аналогии с методами эксплоатации крестьянства, которые были характерны для первоначального капиталистического накопления.

Между тем необходимо подчеркнуть, что в классовом обществе учение об общественной формации неразрывно связано с марксистской теорией классовой борьбы и учением о социальной революции. Социально-производственные организмы, о которых говорят Маркс и Ленин, ничего общего не имеют с растительными и животными организмами, «гармоническое» строение которых усердно восхваляет буржуазная органическая школа социологии, стремящаяся найти ту же гармонию общественных функций и «примирение» интересов в классовом обществе. Как замечает Ленин на полях «Экономики переходного периода» т. Бухарина, «социальная система», «общественная формация» — всё это недостаточно конкретно без понятия класса и классового общества[33]. Закономерность развития формаций классового общества — это закономерность классовой борьбы. Поэтому законы развития капиталистической общественной формации являются вместе с тем законами её неизбежной гибели: они ведут к развитию и к обострению внутренних антагонистических противоречий данной формации, к превращению их в непримиримые противоречия. Они ведут следовательно и к социальной революции, к превращению данной формации в другой социальный организм. Ни правые оппортунисты, ни троцкисты не поняли качественного своеобразия переходной экономики, в отличие от капиталистической, своеобразия взаимоотношений классов в переходный период, своеобразия закономерностей, регулируемых уже не стихией, но растущей плановостью.

Весьма яркое выражение механистические ошибки в понимании общественно-экономической формации получили в дискуссии на историческом фронте марксизма, в выступлениях т. Дубровского и некоторых других историков по вопросу о крепостничестве, о характере советской экономики и т. д. Тов. Дубровский различает целых девять общественных формаций по «расстановке» людей в техническом процессе производства, причём в особые формации у него попадают патриархальное хозяйство, крепостничество, «хозяйство мелких производителей», переходная экономика. Неправильное понимание марксистско-ленинского учения об общественных формациях неизбежно привело т. Дубровского к искажению теории классовой борьбы, к ряду политически неправильных, оппортунистических выводов. Тов. Дубровский понимает крепостничество не как форму, свойственную феодальному укладу, но как совершенно особую общественно-экономическую формацию. Согласно его теории, при феодализме крестьянин свободен и, работая на общественной земле, имеет возможность накопления; при крепостничестве же этот крестьянин всецело зависим от владельца земли, на которой работает, и отдаёт ему свой прибавочный продукт.

Ошибка т. Дубровского заключается в том, что он забывает отношения классов, крупных землевладельцев и крестьянства, покоящиеся на владении помещиков землёй и на внеэкономическом принуждении, проявляемом ими по отношению к крестьянству, — отношения совершенно одинаковые при феодализме и при крепостничестве. Тов. Дубровский механически исходит лишь из внешних признаков — различной роли и различной «расстановки» людей в техническом процессе. Как выяснилось в исторической дискуссии, эта ошибка т. Дубровского привела его к представлению о том, что русское крестьянство не имело никаких возможностей накопления при полукрепостных порядках, характерных для нашего дореволюционного прошлого: тем самым ошибка эта привела его к отрицанию двух путей буржуазной революции в России, к чисто меньшевистскому отрицанию возможности американского фермерского пути развития нашего крестьянства, к изображению, наконец, Октябрьской революции как революции, якобы впервые пролагающей путь капитализму в нашей деревне. Столь же несостоятельны представления т. Дубровского о советской переходной экономике как о самостоятельной формации. Такой установкой, как мы покажем дальше, смазывается переходный характер нашей экономики, борьба в ней капиталистических и социалистических элементов, значение борьбы за социалистический путь нашего развития. По словам того же Дубровского, в переходную эпоху «неприменим чисто социалистический путь развития крупного сельского хозяйства». Так неправильный исходный пункт в учении о формации ведёт т. Дубровского к целой системе оппортунистических взглядов.

Извращение марксистско-ленинского учения об общественно-экономической формации и её развитии характерно и для меньшевиствующего идеализма. Прежде всего, понятие общественной формации, — которое меньшевиствующие идеалисты усердно подчёркивали в своей критике механистов, — носило у них абстрактно-логический, идеалистический характер; общественная формация не берётся ими в её реальном историческом развитии и изменении. Так, по мнению т. Луппола, «конкретное понятие общества в сочетании (!) с понятием развития на языке методологии (!) даёт движение, притом прогрессивное, общественных формаций»[34]. Здесь мы имеем яркий образец абстрактного «методологизирования», образец идеалистической подмены материального движения и развития общественных формаций логическим движением понятий, абстрактных «предпосылок», — с которыми пытались подходить к вопросам исторического развития тт. Деборин, Карев, Луппол и др. Естественно, что меньшевиствующие идеалисты, точно так же как и механисты, не понимают диалектического единства общего и особенного в развитии общества. Но в то время как механисты погашают в законах общества «вообще» качественное своеобразие особых законов различных общественных формаций, меньшевиствующие идеалисты в противоположность этому забывают об общем материалистическом законе общественного развития и об единстве и связи всего исторического процесса; они видят лишь отдельные, оторванные одна от другой формации с их особыми законами, они противопоставляют особое общему в изучении общественной жизни, забывая о неразрывной связи особого с общим, о том, что каждая формация является «обществом на определённой исторической ступени его развития». По словам т. Карева, дающего такое идеалистическое определение общества, «марксово определение общества берёт не общество вообще, подчёркивает не то, что является общим для всех эпох и в конце концов имеет только очень ограниченное значение для реального познания, а подчёркивает именно тот момент, который действительно конституирует общество, который является конституирующим тип данного общества»[35]. Такое идеалистическое представление об особых законах общества смазывает материально-производственную основу общества, ведёт к непониманию процесса развития общества и перехода от одной формации к другой. Например т. Луппол рассматривает советскую переходную экономику как особую общественно-экономическую формацию[36]. Меньшевиствующие идеалисты пытаются определить и самое понятие общества узко эмпирически, исходя из особых черт отдельных формаций: они полагают, что все эти особые признаки должны быть сохранены в общем определении общества. Так понятие общества т. Луппол отождествляет с понятием классового общества. «Марксистское определение общества, — по его словам, — должно быть всеобщим, но таким, которое содержит в себе понятие производственных классовых отношений и через них все единичные явления»[37].

Меньшевиствующие идеалисты склонны наконец подчёркивать постепенность и развитии общества: они заимствуют буржуазное понятие общественной трансформации, подменяя им диалектику противоречивого развития общества и разрывая конкретное единство экономического базиса и политической надстройки в этом развитии общественных формаций. Шаг к вульгарному эволюционизму делает т. Деборин. По словам Деборина, исторический материализм «показывает, как один общественный уклад трансформируется в другой, более высокий тип». Империализм по мнению т. Деборина, будучи в политическом отношении реакцией, «означает в экономическом отношении прогресс», потому что в эпоху империализма «производство становится всё более обобществлённым» в на этой основе свободная конкуренция «сменяется монополией». В этом именно смысле империализм трактуется Дебориным как переход от старого капитализма к новой общественно-экономической формации. Между тем, по Ленину, империализм является новейшим этапом капиталистической формации, а монополия есть лишь потому переход от капитализма к более высокому строю, что наряду с монополией сохранятся и конкуренция и что в таких условиях монополия порождает «ряд особенно острых и крупных противоречий». Это революционное содержание ленинской мысли совершенно выхолащивается в трактовке т. Деборина[38].

2.2. Природа и общество. Процесс труда

Не умея дать правильный ответ на вопрос о сущности общественных отношений, буржуазная общественная наука, как уже выяснялось, не в состоянии дать и правильного представления о взаимоотношениях между природой и человеческим обществом.

В одних буржуазных теориях мы находим абстрактное тождество, проводимое ими между обществом и природой. Это — теории, социологический натурализм и механицизм. Общество рассматривается здесь как механический агрегат, как сумма человеческих организмов, как совокупность физических, физиологических, биологических особей; общественная жизнь превращается в частный случай биологии, в особое проявление свойственного и животным социального инстинкта. В других теориях выдвигается откровенно-идеалистическая точка зрения, проводящая абстрактное различие, полный разрыв между природой и обществом. В этом случае общественная жизнь изображается как нечто такое, что не может быть познано при помощи общих понятий, подобных тем, какими оперирует естествознание. Согласно этим теориям мы не должны устанавливать причины общественных явлений; общественные явления якобы не подчинены никаким законам, и мы можем ориентироваться среди них, лишь рассматривая их с точки зрения «цели», ценности «нравственного долга» и т. д. Таковы взгляды неокантианцев и других субъективистов.

Марксизм устанавливает диалектическое единство природы и общества, т. е. такое единство, при котором учитывается всё их различие, вся качественная специфичность общественных явлений. Марксизм видит в общественной жизни людей особое, специфическое качество, которое нельзя познать при помощи понятий физики, физиологии, биологии и т. д. Общественный человек — не просто биологически рассматриваемый организм, а общество — не совокупность этих организмов: это уже нечто иное, новое в сравнении с естественной стороной человеческих существ. Общественную жизнь можно познать лишь через посредство особых общественных связей и закономерностей, которые внутренне присущи лишь обществу, которые характеризуют его своеобразие, по сравнению со всей остальной природой. Но в то же время марксизм признаёт, что особые связи и законы общественно-исторической жизни человека находятся в единстве с общими законами природы, что они не представляют собою абсолютного разрыва с этими общими законами. Не субъективные «цели» и «ценности», но объективное познание причин и законов общественного развития должно быть и здесь методом марксистского исследования.

Единство общественных и естественных явлений осуществляется в процессе общественного труда, который лежит в основе всей исторической жизни человека. «Труд, — определяет Маркс, — есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек собственной своей деятельностью обусловливает, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы. Для того чтобы присвоить вещество природы в известной форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы, руки и ноги, голову и пальцы. Действуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя её, он в то же время изменяет и свою собственную природу. Он развивает дремлющие в последнем способности и подчиняет игру этих сил своей собственной власти»[39].

В этом классическом отрывке Маркс показывает, как на основе общих законов природы, в процессе общественного труда создаётся качественное своеобразие общественной жизни. Маркс изображает здесь процесс труда в наиболее общих и простых его моментах, взятого независимо от какой бы ни было формы общественной жизни, как «вечное естественное условие человеческой жизни». Человек как естественное существо противостоит «веществу природы», так же как некоторая «сила природы». Его труд, рассматриваемый как естественный процесс (физический, химический, физиологический и т. д.), есть процесс, в котором человек приводит в движение свои естественные органы и в котором совершается обмен веществ между человеком и остальной природой. Иными словами, человек присваивает вещество природы в форме, необходимой для его естественного существования. Но уже в этом естественном процессе обмена веществ между человеком и внешней природой, который совершается при помощи движения принадлежащих его телу естественных сил, возникает качественное своеобразие человеческого труда, которое глубоко отличает его от обмена веществ, происходящего во всей остальной природе, в прочих животных и растительных организмах.

Оно заключается в том, что общественный труд представляет собою сознательный процесс, проявление целесообразно направленной воли человека; человек своей деятельностью «обусловливает, регулирует и контролирует» обмен веществ между собой и природой. Труд в этой форме, составляющей исключительно достояние человека, существенно, принципиально отличается от «трудовой» деятельности некоторых видов животных — пчёл, муравьёв, пауков, бобров и т. п. Человек, по словам Маркса, не только изменяет форму вещества, данного ему природой, но «в том, что дано природой, он осуществляет в то же время и свою сознательную цель, которая, как закон, определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю»[40].

Другое качественное отличие человеческого труда вытекает из того диалектического отношения между человеком и природой, в котором человек, действуя «на внешнюю природу и изменяя её, изменяет в то же время свою собственную природу». Это изменение «природы» человека состоит прежде всего в изменении органов его деятельности, в создании им искусственных орудий труда. Человек пользуется в процессе своего труда физическими, химическими, механическими свойствами других тел и сил природы и заставляет их действовать, как такие силы, на другие тела. Он присоединяет к своим естественным органам предметы природы, превращая их в свои искусственные органы. Земля, камень, деревья, кости, металлы — постепенно становятся средствами труда человека. Человек не только употребляет непосредственно данные ему предметы природы в качестве средств производства, — человек изменяет форму предметов природы в соответствии со своей деятельностью и создаёт новые средства труда. «Употребление и создание средств труда, — указывает Маркс, — хотя и свойственное в зародышевой форме некоторым видам животных, составляет специфически характерную черту человеческого труда». Маркс считает верным взгляд американского мыслителя Франклина, определявшего человека как «животное, делающее орудия (toolnaking animal)»[41]. Создавая средства труда, человек противополагает их всей остальной природе как свои органы и направляет их на тот или иной предмет природы, предмет труда.

Целесообразный характер деятельности человека, употребление и создание средств труда, направленных на предмет труда — наиболее общие черты, отличающие труд человека. Создание и употребление орудий труда приводит к тому, что человеческий труд приобретает, наряду с естественной стороной, и другую специфически человеческую, общественную сторону. Наряду с естественным процессом физических, механических и т. д. движений человеческих органов возникают отношения людей к создаваемым и употребляемым ими орудиям труда: создаётся новая искусственная среда, в которой протекает трудовой процесс, создаются общественные связи людей, общественные отношения производства.

Человек не производит в одиночку: труд человека протекает всегда в обществе ему подобных людей. Человек есть общественное животное, его производство — всегда общественно-обусловленное производство. Производство обособленных личностей, живущих вне общества, — за редким исключением, когда человек попадает на какой-либо необитаемый остров, — простая бессмыслица. Человеческий труд развивается исторически: трудовые функции становятся всё сложнее, вместе с усложнением средств труда происходит разделение этих трудовых функций между различными группами людей. Всё это возможно только в обществе, при наличии сотрудничества, совместного труда людей. Человеческий труд — всегда общественный труд: но он протекает в определённых общественных связях и отношениях между людьми. Общие черты всякого человеческого труда — сознательная, целесообразная деятельность человека и наличие определённых средств и предмета труда — находят различное проявление на каждой исторической ступени развития общества, каждый раз в исторически определённой общественной форме. Общественная жизнь человека приобретает специфически общественное качество, её историческую определённость.

Так в самом историческом процессе развития труда возникает и развивается общественная сторона труда, которая находится во взаимопроникновении с его естественной стороной, но играет определяющую роль в их диалектическом единстве. На примере развития первобытного человечества Энгельс ярко показал эту диалектику естественной и общественной стороны человеческого труда. Труд, по словам Энгельса, является первым и основным условием самого человеческого существования, он вызывается естественной потребностью человека в пище, крове, одежде и т. п. Но, развиваясь, труд оказывает своё обратное воздействие на естественную природу человека, он способствует окончательному сформированию человека как биологического вида и развитию его естественных потребностей. Труд, — говорит Энгельс, — «создал самого человека». Современная биология, в лице Дарвина и его последователей, установила животное происхождение человеческого вида — развитие его из человекоподобной обезьяны. Но процесс эволюции от обезьяны к человеку протекал, как показывает Энгельс, отнюдь не как чисто биологический процесс «приспособления» человеческого организма к природе, обычно изображаемый буржуазными дарвинистами. Эта эволюция происходила вместе с развитием человеческого труда и под его непосредственным воздействием. Так прямая походка человека и пользование при ходьбе только ногами могли возникнуть и укрепиться лишь когда рука человека специализировалась на других трудовых функциях. Рука, указывает Энгельс, является «не только органом труда, она также его продукт». Лишь благодаря труду, благодаря приспособлению руки ко всё усложняющимся трудовым операциям и наследственной передаче этих усовершенствований, рука человека приобрела её современную форму. Труд содействовал сплочению людей, труд способствовал возникновению необходимости в человеческой членораздельной речи: он способствовал развитию человеческого мозга. Совместная работа мозга, рук, органов речи, содействовала дальнейшему развитию человеческого организма.

Труд отличает первобытное человеческое общество от прежней стаи человекоподобных обезьян. Первобытные животные формы «труда» носили инстинктивный характер. Животные инстинкты самосохранения и т. д., а не преднамеренная сознательная цель, играли основную роль в трудовой деятельности первобытных людей, которые, подобно животным, только хищнически пользуются природой, но ещё не накладывают на неё печати своей воли. Вместе c развитием самого труда развивается человеческий мозг, возникает сознательная, целесообразная, преднамеренная деятельность человека, изготовляющего орудия своего труда и направляющего их на те или иные предметы труда. Идеалистическая точка зрения пытается объяснить этот процесс развития человеческого труда и изменение форм труда растущими потребностями человека. Остаётся непонятным, почему же возникают и растут потребности? В действительности, не рост потребностей вызывает изменения в производстве, а, наоборот, изменения в формах труда, в производстве ведут к росту потребностей. Изменяя своей сознательной деятельностью внешнюю природу и познавая её в процессе этой трудовой практики, человеческое общество сталкивается со всё новыми источниками изготовления орудий труда, со всё новыми предметами, на которые направляется труд человека. Так изменяются и совершенствуются орудия труда, а вместе с изменением средств труда меняются и характер, способ, форма самой трудовой деятельности человека, изменяется «его собственная природа». Изменение характера производства вызывает в человеке новые потребности, которые толкают его к новым поискам в целях нового усовершенствования средств труда. Изменяя внешнюю природу, человек изменяет и свою «собственную природу», т. е. ту общественную среду, в которой и через посредство которой протекает процесс его труда. Такова диалектика процесса общественного труда, которая составляет основу всего развития человеческой истории.

Однако, что играет определяющую роль в этом диалектическом взаимодействии между человеческим обществом и природой — внешняя‚ естественная, «географическая» среда или же характер самого человеческого общества? Этот вопрос, на который не способна ответить буржуазная социология, вызывает нередко путаницу и в среде марксистов, вносящую ряд извращений в наше понимание исторического процесса. Буржуазные натуралистические и механические взгляды оформились по этому вопросу в особое историко-социологическое течение, которое получило название географического материализма: наиболее выдающиеся его представители — в XVIII в. Монтескье, в XIX в. — Бокль‚ Ратцель, Ратценхофер, Мечников и др. Это социологическое направление явно переоценивает роль и значение географической и вообще природной обстановки для развития общества и его истории. Методологические корни географического материализма неразрывно связаны с основами буржуазного мировоззрения. Их нужно искать в глубоко буржуазной теории, говорящей о равновесии, которое якобы существует между обществом и природой и которое обусловливает поэтому «незыблемость» существующего общественного строя. C этим тесно связано неправильное истолкование буржуазной мыслью учения Дарвина в приложении его к обществу как учения о пассивном приспособлении общества к природе. Ещё французский просветитель Монтескье выдвинул в XVIII в. знаменитое положение о том, что история народов имеет свою географическую основу. «Дух законов» каждого народа, по мнению Монтескье, должен соответствовать физическим свойствам страны, особенностям её климата, качеству её почвы и т. д. Более поздние представители географического материализма подробно развили взгляд о влиянии, которое оказывает почва, климат, расположение морей, рек, гор, характер животного и растительного мира данной страны на быт и исторические особенности населяющего её народа. Из условий географической среды ими выводились природные «склонности» того или иного народа к земледелию, мореплаванию, его «темперамент», его трудолюбие или «природная» леность.

Между природой и обществом географический материализм устанавливает таким образом некоторое равновесие, причём именно окружающая общество внешняя природа играет решающую роль в процессе приспособления общества к природным условиям. Всё историческое развитие рассматривается географическими материалистами как постепенное приспособление общества к условиям внешней природной среды. Человеческое общество, при такой точке зрения обречено в этом процессе «приспособления» на чисто пассивную роль: существующие общественные отношения всецело зависят от условий внешней среды и определяются этими последними. Отсюда заключают, что и законы общественной жизни также всецело обусловлены законами развития внешней природы, эти законы могут изменяться лишь в зависимости от изменения внешней природной среды.

К этому явно буржуазному воззрению, обрекающему общество на полную пассивность и неподвижность и фаталистически истолковывающему закономерность общественного развития, примыкает и современный социал-фашизм. Так, согласно Г. Кунову, техника общественного труда в высшей степени связана условиями природы[42]. Каутский ещё в ранних своих работах выступил со своей теорией равновесия, которое, — как он устанавливал, — якобы существует в природе между различными животными и растительными видами, где существование одних видов находится в тесной зависимости от других, и которое Каутский стремился отыскать и в развитии общества. В этой книжке «Этика и материалистическое понимание истории» Каутский на этом основании проводил тождество между социальными инстинктами, возникающими в человеческом обществе, и биологическими инстинктами животных. В своих последних работах Каутский развивает целое учение о приспособлении общества к природе. Весь процесс исторического развития толкуется им как процесс сознательного приспособления (Anpassung) общества к условиям природной среды[43].

Целый ряд ошибок, идущих по той же линии географического материализма, так сказать, явный «географический уклон», мы находим и у Плеханова. Выше мы уже указывали на преувеличенное значение, которое отводится географической среде в его «Монистическом взгляде». В своих «Основных вопросах марксизма» Плеханов открыто говорит о том, что «свойства географической среды обусловливают собой развитие производительных сил; развитие же производительных сил обусловливает собой развитие экономических, а вслед за ними и всех других общественных отношений… Развитие производительных сил, определяющее собой, в последнем счёте, развитие всех общественных отношений, определяется свойствами географической среды»[44]. Плеханов пытается обосновать это положение указанием на то, что свойства географической среды определяют собой характер тех предметов, которые служат человеку и производятся им для удовлетворения своих потребностей, т. е. свойства техники труда, орудий и предметов труда. Там, указывает он, где в земле не было металлов, первобытные люди не могли выйти из периода каменного века; моря и реки сближают людей на более высокой ступени их развития и разъединяют людей на низших стадиях развития производительных сил и т. д. Но эти примеры не только не доказательны, но они противоречат основному положению Плеханова. Ведь недра земли изобилуют металлами, которые мы открываем сейчас всё в новых местах. Однако дело в технической возможности и в социальных условиях, создающих необходимость их разыскать, добыть и использовать, а это возможно лишь на некоторой ступени развития производительных сил, лишь при определённых производственных отношениях. Довоенная Россия считалась отсталой страной по количеству находимого в ней металла, угля и т. д. Социалистическое строительство приводит к открытию в нашей стране огромных геологических и других природных богатств. Что касается роли морей и рек, то, по словам самого Плеханова, последняя изменяется в зависимости от уровня производительных сил человечества. Днепрострой, Волгострой и т. д. — яркие примеры того, как новые общественные условия изменяют характер и значение водных путей. Стало быть основная причина исторического развития не столько во внешних, географических условиях, которые мало изменяются на протяжении длительных исторических периодов, сколько во внутренней закономерности развития общества, в характере производственных отношений, в уровне производительных сил, в зависимости от которого на разных исторических ступенях человек по-разному способен использовать и свойства географической среды.

В «организационной науке» махиста А. Богданова, а затем в «Теории исторического материализма» т. Бухарина это механистическое понимание взаимоотношений между обществом и внешней природой получило своё законченное выражение. Тов. Бухарин критикует поползновения социал-фашиста Кунова исходить из свойств географической среды для понимания условий общественного развития. В противоположность Кунову, Бухарин полагает, что отправным пунктом должны быть производительные силы общества. Но вся беда в том, что самые производительные силы, согласно теории т. Бухарина, выражают энергетический баланс между природой и обществом. «Обмен веществ» между человеком и природой т. Бухарин понимает грубо механически — как перекачку материальной энергии из недр природы в общество, в результате затраты трудовой энергии человека[45]. Тов. Бухарин настаивает на том, что приспособление общества к природе есть активное приспособление. Однако по его теории выходит, что «равновесие с положительным знаком» между обществом и природой может установиться лишь в результате превышения материальной энергии, выкачиваемой из природы, над трудовыми затратами человека. Иными словами, не внутренние закономерности общественного развития, но внешние условия являются, по Бухарину, движущей силой исторического развития.

Таким образом, по существу, пресловутая теория равновесия т. Бухарина оказывается на позициях того же географического материализма. Внутреннее «равновесие» общества есть, по его мнению, величина, зависимая от внешнего равновесия, т. е. равновесия, существующего между «социальной системой» и природной «средой». Нарушение «устойчивости» общества оказывается возможным лишь в результате изменений во внешней среде. Примеры, которые приводит т. Бухарин, чтобы показать, чем вызывается нарушение «равновесия» общества — изменение плодородия почвы и т. д., — все они также говорят о непонимании т. Бухариным значения внутренних законов, присущих общественной жизни и её развитию[46].

«Конечную причину» развития общественных отношений производства нужно искать в самих общественных отношениях — во внутренней закономерности их развития. Движущую силу этого развития мы находим в диалектике общественного процесса труда, в состоянии производительных сил и в особом на каждой исторической ступени социальном качестве производственных отношений. Этим мы вовсе не хотим сказать, что внешние условия природной среды не играют никакой роли в общественном развитии. В противном случае мы должны были бы стать на точку зрения кантианства, на позиции идеалистического отрыва общества от природы. Ни на минуту мы не должны забывать, что человеческое общество в своём историческом развитии выходит из недр природы, что вся общественная жизнь людей и лежащий в основе её процесс труда представляют собою «обмен веществ» между человеком и природой, что они имеют и свою естественную сторону — физическую, механическую и т. д., что и средства и предмет труда человека суть изменяемые и используемые человеком тела и силы природы. В этом смысле значение природной «среды», в которой протекает общественный производственный процесс, поистине огромно. Но эти естественные условия процесса труда не могут играть определяющей роли в развитии того или иного уклада общественной жизни, в развитии феодального общества, капиталистической экономики, в строительстве социализма.

Марксизм исходит из диалектического единства внутренних и внешних условий в развитии общества, но внутренние условия играют здесь решающую роль, и из внутренних условий должны мы исходить, чтобы правильно оценить значение внешней, природной среды. Лишь на самых ранних ступенях исторического развития природа, по выражению Маркса, водит точно «на помочах» первобытного человека, делает его всецело зависимым от её условий. Но чем выше ступень общественного развития, чем сложнее экономический уклад, тем всё в большей мере самый характер природных условий, используемых человеком в качестве средств и предмета труда, зависит уже не столько от самой природы, сколько от специфических свойств данного экономического уклада. Общество, а не внешняя природа, оказывается решающей величиной в этом диалектическом единстве природы и общества.

Русский капитализм например не мог ставить перед собой такие грандиозные задачи, как использование водяной энергии Днепра, Волги, Ангары, как создание Кузбасса, как борьба за хлопковую независимость и т. д., какие решает побеждающий социализм. Общественная жизнь вовсе не приспосабливается к законам природы, но, наоборот, она «приспосабливает» природные условия к своим потребностям; она способствует тому, что изменяются самые свойства окружающей природной среды и тем самым законы природы всё более превращаются в исторические законы.

Идеалистические попытки оторвать общество от природы также нашли своё выражение в современных социал-фашистских извращениях исторического материализма. Они проявляются у таких социал-демократических теоретиков, как Макс Адлер, Отто Бауэр, «ультралевый» Корш, у того же Каутского, в его взгляде на производительные силы и производственные отношения и др. Например для М. Адлера «социальность» есть некое прирождённое свойство духовной жизни человека, отличающее его от остальной природы.

В советской экономической литературе эти попытки получили своё выражение в идеалистической ревизии марксизма меньшевиком Рубиным. Разрыв между обществом и природой ясно выражен в идеалистическом понимании Рубиным самого общественного процесса труда, из которого Рубин совершенно устраняет естественную, физиологическую сторону труда. Такие же идеалистические взгляды в понимании взаимоотношений общества с природой можно встретить и у представителей меньшевиствующего идеализма. В своём увлечении движением «социальной формы» они недооценивают значение условий природной среды для общественного развития, не понимают определяющего значения, которое имеет для общества человеческий труд как обмен веществ между человеком и природой. Так например т. Луппол, определяя общество как совокупность производственных отношений, полагает вместе с тем, что трудовая связь людей в производственном процессе не является существенным, основным признаком производственных отношений, что труд, следовательно, не является основой человеческого общества: трудовую связь т. Луппол находит и у пчёл и у муравьёв, забывая о специфических чертах человеческого труда[47]! Наиболее ярко эти различные извращения основной линии материалистического понимания общества проявляются в учениях об основных элементах способа производства — о производительных силах и производственных отношениях.

2.3. Производительные силы

Понятие производительных сил общества — важнейшее понятие исторического материализма, без анализа которого нельзя получить точное представление о движущих силах развития общественно-экономической формации. В категории производительных сил мы имеем своего рода пробный камень правильного понимания всей исторической и экономической теории марксизма. А между тем именно по вопросу о производительных силах мы имеем до сих пор даже в марксистской литературе невероятное число извращений, которые лишний раз свидетельствуют о том, что есть марксизм и «марксизм».

Открыто ревизионистскую линию в вопросе о производительных силах занял ещё до войны международный меньшевизм — к совершенно буржуазным взглядам на их природу скатился современный социал-фашистский «марксизм». Пресловутая меньшевистская теория «производительных сил» состоит в том, что производительные силы превращаются ею в некоторый фетиш, в своего рода нового «боженьку». Развитие производительных сил мыслится ею как чисто автоматический процесс, совершающийся независимо от состояния общества, а стало быть независимо и от классовой борьбы и классовых противоречий. Ссылка на «недостаточное» развитие производительных сил всегда приводится социал-фашистами для того, чтобы «доказать» незрелость пролетарской революции. При этом изменение производительных сил отождествляется социал-фашизмом обычно с прогрессом техники. Социальные же предпосылки, необходимые для дальнейшего исторического изменения самой техники, созданной капитализмом, вовсе не выясняются.

Каутский делает в этом вопросе дальнейший шаг к чисто буржуазной теории общества. Прикрываясь марксистской фразеологией, Каутский стремится протащить в своё понимание производительных сил столь приятный буржуазному сердцу исторический идеализм и сделать таким путём вполне приемлемым для буржуазии своё собственное «материалистическое» понимание истории. По словам Каутского, «развитие материальных производительных сил в основе своей есть лишь иное обозначение для развития познания природы. Глубочайшей основой реального базиса, этого материального фундамента человеческой идеологии, оказывается, таким образом, духовный процесс — процесс познания природы»[48].

Мы ещё вернёмся к идеалистической концепции Каутского. Пока же остановимся на внешне противоположном ему понимании производительных сил, которое свойственно современным механистам. Тов. Бухарин видит «центральный вопрос социологии» в том, «почему производительные силы привлекаются в качестве объясняющей всё последней причины». Он явно недоволен таким решением этой проблемы, когда не дают объяснения причин изменения самих производительных сил, и пытается дать ей механистическое разрешение. По мнению т. Бухарина, «производительные силы определяют общественное развитие потому, что они выражают собой соотношение между обществом как определённою реальною совокупностью и его средой. А соотношение между средой и системой есть величина, определяющая, в конечном счёте, движение любой системы». Иными словами, причину развития производительных сил т. Бухарин видит во внешних противоречиях между средой (природой) и обществом, во внешних условиях среды. Под производительными же силами он понимает «соотношение между обществом и природой, количество материальной энергии, за счёт которой общество живёт»[49]. B другом месте, беря за исходный пункт анализа производительные силы, т. Бухарин определяет их как «техническую основу общества», «естественный технический аппарат». И в этом случае он целиком исходит из своей теории равновесия. По мнению т. Бухарина, производительность труда выражает отношение между количеством выкачиваемой из природы материальной энергии и затрачиваемым трудом. C точки зрения своих материальных составных частей, производительность труда зависит от «массы средств производства» и «массы рабочих сил», которые вместе взятые и образуют материальные производительные силы общества. Но так как средства производства «определяют собой и рабочие силы», так как, по словам Бухарина, люди «прилажены» к машинам, то т. Бухарин приходит к выводу: «точным материальным показателем соотношения между обществом и природой является система общественных орудий труда, т. е. техника данного общества. В этой технике находят своё выражение материальные производительные силы и производительность общественного труда»[50].

Абстрактно-механистическая постановка т. Бухариным вопроса о «причинах» развития производительных сил и стремление отыскать эти «причины» вне самих производительных сил совершенно не учитывают конкретного социального содержания производительных сил и той роли, которую играет в их развитии конкретно историческая структура производственных отношений. Рассуждения т. Бухарина о производительных силах как некотором «количестве материальной энергии» не новы и не оригинальны. Тов. Бухарин только в новой форме повторяет ту же самую теорию «энергетического баланса» между природой и обществом, которую развивали в своих работах А. Богданов и другие махисты и которая в своё время встретила самую резкую отповедь со стороны Ленина. Ленин особенно возражал против понимания роста производительных сил как накопления «энергии» и вообще против приложения пустых «энергетических» словечек к марксовой общественной теории. «Маркс, — писал тогда Ленин, — дал совершенно точное определение понятию производительных сил и изучал конкретный процесс этого роста». В ответ на заумное утверждение махистов, что «производительные силы выполняют экономическую функцию по отношению к процессу труда», Ленин насмешливо заметил: «это всё равно, как если бы сказать — жизненные силы выполняют жизненную функцию по отношению к процессу жизни»[51]. Что касается взглядов т. Бухарина, то Ленин считал явно ошибочным сведение Бухариным производительных сил к технике и забвение социального содержания понятия производительных сил. Относить, как это делает Маркс, машины к производительным силам, по словам Ленина, вовсе не означает отождествлять производительные силы с техникой.

И при идеалистическом взгляде на развитие производительных сил как на «процесс познания», и при механистической попытке свести производительные силы к «технике» или известному количеству «материальной энергии» мы имеем явное искажение марксистской диалектики. Здесь нет понимания диалектического единства, которое существует между объективными и субъективными факторами процесса производства. Здесь игнорируется социальное и историческое содержание понятия производительных сил. «Энергетические» словечки нисколько не выражают действительного социального и исторического содержания понятия производительных сил как основного понятия исторического материализма.

Закон развития материальных производительных сил — глубочайшая основа всего процесса общественно-исторического развития. «Согласно материалистическому пониманию истории, — говорит Энгельс, — определяющим моментом истории является в конечном счёте производство и воспроизводство непосредственной жизни»[52]. Развитие производительных сил есть не что иное, как общественное выражение содержания и материальный результат деятельности людей, направленной на производство и воспроизводство их материальной жизни, их непосредственной жизни, т. е. на поддержание их существования, этого процесса «общественного отправления их жизни». Но, «развивая свои производительные силы, т. е. живя», люди развивают и определённые отношения друг к другу[53]. Производительные силы действительно выражают отношение человеческого общества к природе. Но это возможно лишь потому, что развитие производительных сил предполагает и раскрывает исторически определённые отношения в самом обществе. Как писали Маркс и Энгельс в своей ранней работе, — в истории «имеется на каждой ступени некоторый материальный результат, некоторая сумма производительных сил (рукою Маркса: исторически созданное отношение к природе и личностей друг к другу)»[54].

Производительные силы представляют собой вовсе не энергетический «баланс» между обществом и внешней средой. Они выявляют каждый раз исторически определённую ступень внутреннего развития самого общества, а следовательно и вытекающее отсюда исторически изменяющееся активное отношение этого общества к внешней природе. Поэтому в корне неправильно абстрактно ставить вопрос о «причинах» развития производительных сил, отвлекаясь от конкретно исторической формы общества. Совокупность различных составных элементов, входящих в состав производительных сил, — техника, рабочая сила и т. д. — своё единство и свою социальную, историческую связь получает в процессе самого общественного труда. Исторически определённое сочетание этих вещественных и личных факторов производства раскрывает перед нами исторически определённую ступень развития производительности общественного труда[55].

Общественные производительные силы — это совокупность всех моментов производственного процесса, которые направлены на производство и воспроизводство непосредственной, материальной жизни общества и необходимых для этого орудий труда. Состояние производительных сил выражает исторически определённую ступень развития производительности труда и тем самым «исторически созданное отношение общества к природе и людей друг к другу». Чем же определяется повышение производительности — (производительной силы) общественного труда на каждой исторической ступени? По этому вопросу в экономической литературе ещё до Маркса развернулась обширная полемика. Буржуазные экономисты как адвокаты капитала, стремились объяснить всю производительность общественного труда вещественными элементами производства, вывести её из орудий труда, из техники, принадлежащей капиталистам. В противоположность им утопические социалисты справедливо считали единственным источником ценности труд рабочего. Но они делали из этого ошибочный вывод, что вся производительность труда может быть объяснена одним субъективным, личным фактором производства — искусством, способностями, умением рабочих. Критикуя эту ошибочную позицию, Маркс писал: «Данная ступень развития производительности труда есть то, из чего мы исходим, — что имеется не только как дарование, способность рабочего, но также и в вещественных орудиях, которые этот труд создал себе… Это настоящий Prius (первоначально), составляющий исходный пункт, и этот Prius есть результат процесса развития»[56]. В другом месте Маркс даёт более подробную характеристику всей сложной совокупности моментов, определяющих производительную силу общественного труда: «Производительная сила труда определяется многосложными обстоятельствами, между прочим средней степенью искусства рабочего, уровнем развиты науки и её технических применений, общественной организацией производственного процесса, размерами и дееспособностью средств производства и, наконец, естественными условиями»[57]. Таким образом и в средствах производства и в вещественных орудиях Маркс видит очень важный момент, но лишь один из ряда моментов, определяющих производительность труда на данной исторической ступени.

Производительные силы, в которых находит своё материальное выражение историческая ступень развития производительности труда, представляют собой всегда единство вещественных и личных (субъективных) факторов производственного процесса, — единство человеческой рабочей силы со средствами производства. Это необходимые факторы всякого процесса производства, которые нуждаются в их соединении для того, чтобы был возможен производственный процесс. Различный исторический способ их соединения определяет собой данный, исторически определённый способ производства. «Каковы бы ни были общественные формы производства, — говорит Маркс, — рабочие и средства производства всегда остаются его факторами. Но, находясь в состоянии отдаления одни от других, и те и другие являются его факторами лишь в возможности. Для того чтобы вообще производить, они должны соединиться. Тот особый характер и способ, какими осуществляется это соединение, различает отдельные экономические эпохи социальной структуры»[58].

Средства производства — техника‚ машины и т. п., — взятые сами по себе, не тождественны производительным силам общества; это лишь возможные факторы будущего производственного процесса. Лишь живое пламя труда, по выражению Маркса, воскрешает их из мёртвых. Лишь в соединении с рабочей силой в процессе производства эти вещественные орудия труда становятся действительными факторами развития производительности труда — его производительными силами. Но точно так же неправильно сводить производительную силу к развитию самих людей, их рабочей силы, их познания, искусства, способностей, к проявляемой людьми практической энергии. Люди, — писал Маркс, — критикуя воззрения идеалиста Прудона, — «не свободны в выборе своих производительных сил… Всякая производительная сила есть приобретённая сила, продукт предшествующей деятельности. Таким образом производительные силы — это результат практической энергии людей, но сама эта энергия ограничена теми условиями, в которых люди находятся, производительными силами, уже приобретёнными раньше, общественной формой, существовавшей раньше, которую создали не эти люди, которая является созданием прежних поколений»[59]. Имеющийся на каждой исторической ступени материальный результат работы прежних поколений — в виде сложного технического аппарата, определённых условий труда, общественной формы этого труда — определяет ту необходимую обстановку, в которой каждый раз происходит применение знаний, способностей, практической энергии нового человеческого поколения. Не видеть роли живого труда в развитии производительных сил — значит впадать в голый техницизм, в механицизм. Забывать о материальных условиях приложения рабочей силы — значит стать на путь идеалистического объяснения истории, как это сделал Каутский.

Соединение средств производства с живой рабочей силой происходит в процессе общественного производства. Личный, субъективный фактор производства — рабочая сила — имеет всегда определённое в классовом обществе классовое содержание. Это обстоятельство делает производительные силы социальной категорией. Понятие производительных сил — вовсе не техническое понятие, как полагает т. Бухарин. Также не выражает существа вопроса определение Бухариным понятия производительных сил как категории, «пограничной» между техникой и экономикой. Понятие производительных сил — основное понятие исторического материализма, оно имеет определённое социальное значение и смысл.

Но и этого мало для правильного понимания производительных сил. Маркс, по приведённым словам Ленина, не только дал точное определение понятию роста производительных сил, но также «изучал конкретный процесс этого роста». Как и всякая социальная категория, понятие производительных сил от начала до конца проникнуто историзмом. Это понятие выражает исторически созданное отношение к природе и личностей друг к другу. Соединение рабочей силы со средствами производства совершается не в форме производительных сил «вообще», но всегда конкретно-исторически, в различных исторических формах, отличаясь каждый раз «особым характером и способом» этого соединения. Развитие производительных сил — не «вообще» некоторый, независимый от классовых противоречий и классовой борьбы технический процесс, как воображают механисты, и не «вообще» развитие человеческого познания, способностей и т. п., как того хотели бы идеалисты.

Правые оппортунисты с характерной для них механистической установкой брали под защиту кулацкие хозяйства во имя «развития производительных сил». Они забыли о том, что эти производительные силы будут неизбежно производительными силами капитализма, укрепляющими капиталистические отношения. Состояние материальных производительных сил, определённая ступень и формы их развития неразрывно связаны с исторически определённой общественной формацией, с определёнными классами и их противоречиями — и они не могут быть поняты вне этой своей исторической конкретности. Производительные силы капитализма, производительные силы феодальной формации, производительные силы социалистического строительства — всюду здесь соединение рабочей силы со средствами производства протекает каждый раз в особой общественной форме, определяющей социальное качество и пути развития производительных сил. Понятие «уровень производительных сил» в различных экономических условиях приобретает особое содержание, и различный характер носит и рост производительных сил в условиях капитализма, переходной экономики и т. д.

Переходный период и строительство социализма в СССР вносят ряд новых моментов в наше понимание учения марксизма о производительных силах, содействуют его дальнейшей конкретизации и тем самым возводят его на более высокую ступень. С момента перехода власти к пролетариату и проведения им национализации земли и перехода в руки пролетариата командующих высот промышленности производительные силы Советской страны приобретают новое, социалистическое качество: они становятся производительными силами социалистического развития. Ведущая роль социалистического уклада в восстановительный период, победа его в реконструктивный период, вступление в период социализма и завершение построения фундамента социалистической экономики, вторая пятилетка, которая должна завершить его техническую реконструкцию, каждая новая ступень в развитии переходной экономики углубляет и усиливает это новое социальное содержание процесса развития производительных сил.

Развитие производительных сил при капитализме носит стихийный характер: на современной империалистической ступени капиталистические производственные отношения становятся рогатками на пути дальнейшего развития производительности труда и возмущение производительных сил против сковывающих их производственных отношений находит своё яркое выражение в мировом экономическом кризисе. Пролетариат, ставший у власти, ставит своей задачей планомерное развитие производительных сил и рациональное их использование в интересах и в направлении социалистического строительства. Ещё в востановительный период подъём производительных сил мелкого и среднего крестьянского хозяйства оказывается в тесной зависимости от развития производительных сил в социалистической госпромышленности. Социалистическая реконструкция приводит ко всё большему подчинению социалистической плановости процесса развития производительных сил во всех областях народного хозяйства: в сельском хозяйстве, в кустарной промышленности, в кооперации и т. д. Ещё в 1918 г. Ленин выдвинул здесь следующие задачи:

1) рациональное размещение промышленности с точки зрения близости источников сырья и наименьшей потери труда при переходе к последовательным стадиям обработки сырья,

2) наиболее рациональное сосредоточение и слияние производства в крупнейших предприятиях,

3) наибольшее обеспечение для Советской страны возможностей самостоятельно снабдить себя всеми главнейшими видами сырья и промышленности,

4) особое внимание электрификации промышленности и транспорта, применению электричества к земледелию,

5) разрешение проблемы топлива,

6) применение водных сил, использование ветряных, электрических и т. д. двигателей вообще и в частности в сельском хозяйстве[60].

Легко заметить, что обширная программа планомерного и рационального развития производительных сил в направлении к социализму, намеченная здесь Лениным, целиком осуществляется сейчас коммунистической партией. Хозяйственное районирование, создание новых промышленных районов, приближение предприятий непосредственно к источникам сырья и их рациональное размещение, индустриализация национальных окраин — важность всех этих задач была подтверждена XVI съездом и XVII конференцией. Созданы и вновь строятся гиганты и сверхгиганты промышленности, рационально сосредоточивающие в себе важнейшие производства — тракторов, автомобилей и т. д., создаётся новая форма промышленных комбинатов и объединений, в совхозах и колхозах, охватываемых работой МТС, объединяются и сосредоточиваются производительные силы СССР от капиталистического окружения, самостоятельность в деле снабжения «всеми главнейшими видами сырья и промышленности». XVII партконференция во весь рост поставила проблему создания технической базы социалистического общества, подчеркнув значение электрификации как важнейшего элемента технической реконструкции и ведущую роль машиностроения.

Конкретно и более углублённо ставится вопрос о значении всех элементов производительных сил в народном хозяйстве Советского союза. Ещё Ленин выдвинул перед советской наукой задачу изучения естественных производительных сил, задачу отыскания новых источников сырья, изучения силы воды, видов топлива и других видов энергии, содержащихся в разнообразных и богатейших природных условиях нашей страны. Значение природы как «предмета труда» для развития производительных сил строящегося социализма, получает свою полную и правильную оценку. В противоположность право- и «лево»-оппортунистическим нытикам и маловерам, партия, под руководством Ленина и затем т. Сталина, подчеркнула всю важность технической реконструкции всего нашего народного хозяйства для построения социализма. Задача «электрификации всей страны», применения новых видов энергии, применения новых двигателей в промышленности и в сельском хозяйстве, поставленная Лениным, успешно осуществляется в проводимом строительстве гигантских электростанций, в механизации производственного процесса, в развитии советского машиностроения, в технической реконструкции сельского хозяйства. Тов. Сталин подчеркнул исключительное значение, какое имеет техника и овладение техникой в период социалистической реконструкции: «Механизация процессов труда, — говорит т. Сталин, — является новой для нас и решающей силой, без которой невозможно выдержать ни наших темпов, ни новых масштабов производства».

Наиболее глубокое освещение наконец получает в переходный период и вопрос о рабочей силе, как необходимом и важнейшем составном элементе производительных сил социалистического развития. Это — вопрос о рабочих и технических кадрах и о формах социалистической организации труда, о наиболее рациональном, с точки зрения социалистической плановости‚ использовании и подготовки рабочей силы. Исчерпывающее освещение этой проблемы дано в исторических шести условиях т. Сталина. Согласно указаниям т. Сталина, внесение социалистической плановости в проблему рабочей силы предполагает:

1) организованный набор рабочих для промышленности, который должен сменить стихийное движение путём «самотёка» рабочей силы из деревни в город, характерное для капитализма;

2) правильную квалификацию работника, выражение этого в системе зарплаты согласно квалификации, в ликвидации уравниловки, и закрепление таким путём работника за предприятием;

3) правильную организацию труда, с правильной расстановкой сил и строгой ответственностью работника за механизмы, за выполнение плана, за качество продукции;

4) создание производственно-технической интеллигенции рабочего класса, плановую подготовку высококвалифицированных кадров;

5) использование и привлечение старой технической интеллигенции;

6) внедрение хозрасчёта и создание условий внутрипромышленного накопления и дальнейшего развёртывания производительных сил.

Поставив проблему рабочей силы на важнейшее место среди условий дальнейшего социалистического строительства, т. Сталин в то же время рассматривает эту проблему конкретно-исторически, в неразрывном единстве с процессом технической реконструкции, с ростом механизации нашего производства, c организацией труда, с экономикой хозрасчёта, с социалистической формой общественных отношений. Все эти указания т. Сталина имеют крупнейшее значение для исторического материализма, для марксистско-ленинского понимания процесса развития производительных сил.

2.4. Роль техники в развитии производительных сил. Наука и техника

Все возражения, выдвинутые нами против одностороннего, механистического, узко «технического» понимания производительных сил, отнюдь не должны привести нас к ложному выводу, что техника играет в развитии производительных сил незначительную роль.

Значение материальных средств производства и в особенности орудий труда, техники для исторического развития огромно. Недаром Маркс называет средства труда — «производительные органы общественного человека» — «не только мерилом развития человеческой рабочей силы, но и показателем тех общественных отношений, в которых совершается труд». Каждой общественной формации соответствует определённый технический базис, и экономические эпохи «различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда»[61].

Прежде всего Маркс никогда не отождествляет технического процесса с простыми механическими процессами, техники — с механической «расстановкой» людей; науку механику он не смешивает с наукой об общественной технике производства, с технологией, хотя между этими науками и предметом их изучения существует самая тесная связь. Историзм — это первейшее требование материалистической диалектики — Маркс вносит и в своё понимание техники. Он стремится привлечь внимание к «критической истории технологии», к истории производительных органов общественного человека. Докапиталистические формации, которые имели своим производственным базисом ремесло и мануфактуру, характеризуются тем, что производитель в них неразрывно связан с условиями какой-либо одной отрасли производства: в каждой отрасли непрерывно воспроизводятся свойственные ей одни и те же ремесленные средства труда, и немалую роль играет искусство самого рабочего. Каждая отдельная отрасль производства здесь, по словам Маркса, «эмпирически (посредством опытах) находит соответствующий ей технический строй, медленно совершенствует его и быстро кристаллизует его, как только достигнута известная степень зрелости… Раз соответственная форма инструмента эмпирически найдена, застывает и рабочий инструмент, как это показывает переход его в течение иногда тысячелетия из рук одного поколения в руки другого». Особый характер технико-производственного процесса в каждой отрасли ремесла требует здесь длительной выучки, для того чтобы подмастерье мог стать мастером-ремесленником. Поэтому отдельные отрасли ремесла превращается в «тайны» по отношению одно к другому. Этот покров тайны с технического процесса срывает развитие крупной промышленности, пришедшее вместе с буржуазным обществом. По словам Маркса, «принцип крупной промышленности — всякий процесс производства, взятый сам по себе и прежде всего безотносительно к руке человека, разлагать на его составные элементы — создал всю современную науку технологии. Пёстрые, повидимому, лишённые внутренней связности и застывшие формы общественного процесса производства разложились на сознательно планомерные, систематически расчленённые в зависимости от желательного полезного эффекта применения естествознания».

«Точно так же, — продолжает Маркс, — технология открыла те немногие группы основных форм движения, в которых неизменно движется вся производительная деятельность человеческого тела, как бы разнообразны ни были применяемые инструменты, — совершенно так же как механика, несмотря на величайшую сложность машин, не обманывается на тот счёт, что все они представляют постоянное повторение элементарных механических средств. Современная промышленность никогда не рассматривает и не трактует существующую форму известного производственного процесса, как окончательную. Поэтому её технический базис революционен, между тем как у всех прежних способов производства базис был по существу консервативен»[62].

Приведённые слова Маркса раскрывают всю внутреннюю диалектику исторического развития технологических процессов. Задача, стоящая перед наукой технологией, это — максимально рационализировать технологический процесс производства, привести его к сознательному, планомерному применению естествознания. Для этого, по словам Маркса, необходимо расчленение всего технического процесса на наиболее общие, основные, необходимые формы движения, которые берутся независимо от искусства рабочего как имеющие место при пользовании самыми разнообразными орудиями. Однако сознательное научное применение техники не протекает вне определённых отношений классов, вне условий, созданных общественной формой. Оно стало возможным лишь в эпоху развития капитализма, когда создаётся разнообразие форм труда и вместе с ними развивается представление об измерении всякого конкретного труда всеобщим, общественно-необходимым трудом, когда появляются машины и растёт независимость технического процесса от непосредственного воздействия руки работника. Противоречия капиталистической экономики — экономическая борьба между буржуазией и рабочим классом и конкуренция между капиталистами — все эти условия требовали в эпоху развития капитализма всё большего совершенствования орудий труда и наибольшей независимости технического процесса от руки и от искусства рабочего. Отсюда — всё возраставшая сознательность и планомерность технической организации на каждом отдельном капиталистическом предприятии, которые составляли явный контраст со стихийным характером развития буржуазной экономики в её целом.

Отсюда — необходимость для восходящей буржуазии постоянно революционизировать, изменять и совершенствовать свои орудия производства, что составляло характерную особенность развивающегося буржуазного общества, в отличие от всех прежних консервативных способов производства. И совершенно иной характер получает применение техники в условиях загнивания современного капитализма, ведущих к техническому застою. Лишь пролетариат, строящий новое, социалистическое общество, становится здесь выразителем дальнейшего технического прогресса.

Говоря о технике, как о моменте производительных сил общества, нельзя забывать о постоянной связи, существующей между техникой и определёнными историко-экономическими условиями, о том или ином отношении рабочих к орудиям — или, как выражается Маркс, нельзя забывать об «историческом элементе», входящем в определение средств труда. Техника в этом отношении представляет собой также историческую категорию. Маркс отмечал в самых сложных машинах «повторение элементарных механических средств». Однако он возражал против попыток буржуазных авторов определять машину просто как «сложный» инструмент или ремесленный инструмент определять как «простую» машину, т. е. ограничиваться общими терминами механики, без учёта исторического своеобразия машины. Он считал также неправильным проводить различие между машиной и инструментом, основываясь лишь на том, что именно в данном случае является движущей силой — рука человека или сила природы, воды, пара и т. д.

Действительное отличие машины от исторически предшествующего ей ремесленного инструмента лежит, по словам Маркса, в том коренном изменении, которому подвергается исполнительный механизм машины, так называемая «рабочая» машина. В ней совершенно изменился самый процесс технической обработки — с вытеснением человеческого труда, направленного прежде на эту обработку. Подчёркивая этот исторический элемент в определении машины, Маркс в то же время считал неправильным стремление мелкобуржуазных идеалистов типа Прудона отождествлять технику с экономикой, — видеть в машине экономическую категорию, своего рода некоторый «синтез» трудовых функций, вместо прежде имевшего место разделения общественного труда. Маркс доказывал, что «способ пользоваться машинами совсем не то, что сами машины», что технику современного производства необходимо отличать от её капиталистического применения. Разделение труда не только не исчезает с появлением машин, как это думал Прудон, но оно ещё более усиливается. K тому же мы должны строго различать техническое разделение труда, имеющее место в мастерской, на фабрике, на предприятии, и разделение труда во всём обществе. Когда мы говорим о способе пользоваться машинами, например в капиталистическом обществе, мы имеем в виду не только технические приёмы, которые обусловлены характером применяемых орудий труда, но и общественные связи, которые основаны на различном распределении средств производства между общественными классами. Машина, по словам Маркса, «так же мало составляет экономическую категорию, как быки, которые тащат плуг»[63]. Экономические категории буржуазного общества выражают отношения капиталистического присвоения, — отношения, которые складываются стихийно, независимо от сознания членов капиталистических общественных отношений. Техника же капитализма, которая непрерывно революционизировалась на восходящей стадии развития буржуазного способа производства, выражала обобществление процесса на каждом отдельном предприятии и растущую сознательность и планомерность применения здесь орудий труда каждым отдельным капиталистом.

Исторический элемент, вносимый марксизмом в определение средств труда, состоит в том, что средства труда всегда рассматриваются как выражающие собой исторически изменяющееся, активное, сознательное отношение человека к природе. Производительные органы общественного человека неразрывно связаны в своём историческом развитии с ходом исторического развития человеческой рабочей силы: они служат мерилом уровня её развития и её производительности на каждой исторической ступени. Отсюда та важная роль, которую приобретает техника в развитии производительных сил общества.

Перечисляя факторы, которые способствуют росту производительности общественного труда, Маркс в одном месте называет в их числе: во-первых, естественные условия труда, во-вторых, прогрессивное улучшение в области общественных производительных сил, как то: расширение производства, концентрация капиталов, комбинация и разделение труда, введение машин и улучшение химических и т. д. методов производства, научные открытия и изобретения[64]. Мы сейчас увидим, что в развитии всех этих естественных и общественных условий производительности труда техника занимает особо видное место.

Начнём с естественных условий, о значении которых для развития общества мы отчасти уже говорили выше. Таким естественным условием прежде всего является «природа» самого работающего человека, например принадлежность работника к определённой расе, народности и т. д. По мнению буржуазных учёных, это последнее оказывает решающее воздействие на его трудолюбие и интенсивность его труда. Но действительный исторический опыт целиком опровергает эти насквозь буржуазные империалистические теории. Он показывает, что «природа» самого человека — расовые и т. д. особенности сами находятся в зависимости от экономических условий, что они изменяются вместе с изменением экономики. Нет абсолютно «трудолюбивых», как нет и абсолютно «ленивых» народов и рас. Развитие капиталистической промышленности разрушает вялость и неподвижность народов Востока и превращает трудящихся жёлтой, чёрной и т. д. рас в таких же пролетариев, какими являются и их белые братья. Ещё более изумительные превращения внесло сейчас строительство социализма в СССР в жизнь отсталых народов Кавказа, Сибири, Средней Азии, создавая всюду национальные кадры пролетариата, везде проводя линию на коллективизацию сельского хозяйства, всюду вводя формы соцсоревнования и ударничества. Очевидно, что влияние расы, национальности и т. д. на производительность труда может быть лишь очень незначительным.

Что касается внешних естественных условий, условий окружающей человека природной среды, то они, по словам Маркса, распадаются на два больших класса — на естественное богатство средствами существования, например плодородие почвы и т. п., и естественное богатство средствами труда — сила воды, уголь, металлы, лес и т. д. Как мы уже выяснили, плодородие почвы и прочие естественные богатства средствами существования могут играть решающую роль лишь на низших ступенях культуры, при крайне низком уровне техники. С развитием культуры гораздо более важное значение приобретают естественные производительные силы — сила животных, сила воды, ветра, пара. Земля, по словам Маркса, служит «первоначальным арсеналом средств труда», которые изготовляются из камня, дерева, а затем из металла.

Несомненно, что естественные производительные силы, когда они используются человеческим обществом, оказывают своё воздействие на развитие производительности общественного труда: применение силы воды, пара и пр. в значительной степени увеличивает количество продукта труда и способствует ускорению процесса производства. Но естественные производительные силы — это производительные силы лишь в возможности: земля, вода, пар сами по себе не способны оказать на развитие производительности труда никакого влияния. «Функционирование земли как средства труда, — замечает Маркс, — предполагает… другие средства и высокое развитие рабочей силы»[65]. Лишь когда эти естественные производительные силы превращаются в средство или предмет труда, они становятся факторами развития его производительности. Но для того, чтобы предмет труда, данный природой, — дерево, уголь, руда, хлопок — мог вступить в процесс производства, нужна, наряду с определёнными общественными условиями, определённая техническая возможность извлечь этот предмет труда из недр природы и приложить к нему общественный труд, — иначе говоря, нужен определённый уровень техники.

Предмет труда — всё равно данный ли непосредственно природой или уже переработанный человеком в виде сырого материала — является одним из необходимых составных элементов всякого процесса труда. Свойства предметов труда поэтому один из факторов, способствующих развитию производительных сил общества. Но, как мы уже могли убедиться, любые предметы труда могут сыграть такую роль лишь тогда, когда начинается их техническое применение. А эта роль изменяется в зависимости от характера технического применения. Переход от дерева к железу как предмету обработки несомненно сильно повысил производительность труда первобытного человека, но эта производительность труда принимает совершенно иной характер и размеры, когда на добычу железной руды направляется современная машинная техника.

Несколько сложнее обстоит дело с взаимоотношениями техники с общественной «комбинацией и разделением труда», т. е. экономикой, с экономическими отношениями как условием развития производительных сил. Однако, как мы убедимся далее, и здесь значение техники очень велико. Маркс называет средства труда показателем тех общественных отношений, в которых совершается труд. Экономические эпохи, по его словам, различаются в зависимости от характера употребляемых ими средств труда. Маркс придаёт «остаткам средств труда» такую же важность для изучения исчезнувших общественно-экономических формаций, какую имеют останки костей для изучения вымерших животных организмов. Средства труда, по выражению Маркса, представляют собой костную систему общественного производства. Ручная мельница, говорит он, даёт нам общество во главе с феодалом, паровая мельница — современное капиталистическое производство.

Механисты понимают мысль Маркса таким образом, что из характера средств труда непосредственно должен вытекать характер экономической структуры общества. Механисты рассуждают по «схеме»: средства труда определяют техническую организацию, техническая организация общества определяет его экономическую структуру. Такой механистический взгляд в сочетании с его идеализмом явился для Троцкого одним из теоретических положений для обоснования отрицания им возможности построить социализм в нашей стране, принимая во внимание отсталый характер нашей техники. «Из крестьянских сох и крестьянских кляч, — писал Троцкий, — нельзя создать крупного сельского хозяйства». Легко однако заметить, что такое непосредственное выведение экономики из характера средств производства не даёт нам никакого представления о качественном своеобразии экономического развития, о лежащих в его основе взаимоотношениях классов, о характере распределения средств производства, о классовой эксплоатации и т. п. Равным образом простые крестьянские земледельческие орудия, ещё применяемые у нас в СССР, сами по себе ещё не говорят о социалистическом характере производственных отношений в совхозах и колхозах, о применённых здесь формах соцсоревнования и ударничества. Развитие социализма может на первых порах получить здесь своё выражение и в простом сложении крестьянских орудий в работе колхозов.

Действительная мысль Маркса заключается здесь в том, что каждый исторический способ производства, в его развёрнутой форме, опирается и на определённый технический базис; этот технический базис не может быть создан на более ранних исторических ступенях развития общества, в известном отношении он характеризует данное общество. Паровая мельница характерна для века капитализма, а не для ранее существовавшего феодального строя. Равным образом планомерная «электрификация всей страны» возможна лишь при социализме, при общественном владении всеми решающими средствами производства, и не может быть осуществлена полностью в условиях капиталистической частной собственности и конкуренции. В этом смысле технический базис обусловливает характер общественных отношений, является их показателем: средства производства, как говорит Маркс, «обусловливают трудовую организацию общества». Достигнув определённой ступени своей зрелости, общественная техника требует и определённых общественных форм для того, чтобы было возможно дальнейшее техническое развитие. Так на примере мануфактуры Маркс показывает, как технический характер мануфактуры (диференцирование инструментов и т. д.), имея своею предпосылкой известную зрелость общественного разделения труда, в свою очередь способствует дальнейшему общественному разделению труда, как он приводит к росту численности рабочих и к растущему превращению средств производства в капитал.

Но историческое развитие идёт не по пути механистических схем, вовсе не так, что «сначала» обязательно возникает техника, «затем» — обусловленная ею экономика. В период своего возникновения каждый новый способ производства исходит из той техники, которую он находит в недрах старой общественной формации. Развитие нового способа производства заставляет его вступить в противоречие со старой технической организацией; это противоречие разрушается тем, что новый способ производства создаёт адэкватный ему технический базис. Так например, возникнув на старом ремесленном базисе, капиталистический способ производства должен был вступить в противоречие с феодальной техникой и перейти к машинному производству в эпоху промышленного переворота. Точно так же растущий в переходную эпоху социализм на известной ступени своего развития вступает в противоречие со старым, унаследованным от капитализма техническим базисом: возникает необходимость завершить техническую реконструкцию всего народного хозяйства, не только догнать передовые капиталистические страны, но и перегнать наиболее передовую капиталистическую технику. Таким образом не только техника служит «в конечном счёте» известным показателем характера экономической структуры, не только развитие технического базиса — условие для развития экономики, но и обратное. Развитие экономики со своей стороны оказывается движущей силой в развитии самого технического базиса. Причины и следствия здесь диалектически меняются местами. На известной ступени развития построение новой технической базы становится необходимым условием существования, укрепления и дальнейшего развития самой социалистической экономики. Но это завершение технической реконструкции становится возможным только благодаря особенностям той же экономики строящегося социализма, после завершения построения фундамента социалистической экономики.

На истории развития машины Маркс ярко показал это влияние экономики на развитие техники и роль техники в развитии экономики. По мере укрепления капиталистического способа производства, растут потребности рынка и необходимость в массовом производстве товаров. Поэтому промышленная революция начинается с «исполнительного» механизма машины, с такого технического переворота, при котором прежний ремесленный инструмент увеличивается, усложняется и многие орудия объединяются одним двигателем. Дальнейшее развитие классовой борьбы между капиталистом и рабочим даёт дальнейший толчок развитию техники. Она превращает машины «в боевые средства капитала против возмущений рабочих». Каждое новое техническое изобретение — например автоматический прядильный станок (сельфактор), паровой молот т. д. — имеет своей целью заменить рабочую силу силой машины. Этим вызывают конкуренцию в растущей армии безработных и понижают таким путём материальный уровень рабочего. Сюда присоединяется конкуренция капиталистов между собой, которая заставляет их совершенствовать свои орудия производства в целях лучшего сбыта своих товаров. Все эти условия приводят к всё возрастающей механизации технического процесса, к тому, что рабочая сила постепенно вытесняется из двигателей, из передаточных механизмов: уменьшается потребность в контроле и наблюдении со стороны рабочего, сокращается число рабочих рук, обслуживающих машину. Только организовав производство машин при помощи машин, капиталистическая промышленность находит для себя «адэкватный технический базис».

Развитие машины получает своё завершение в современной автоматической системе машин. Здесь предмет труда проходит «последовательный ряд взаимно связанных процессов, которые выполняются цепью разнородных, взаимно дополняющих друг друга рабочих машин»[66]. Процесс труда, выполняемый с помощью машин, становится непрерывнее: непрерывная связь отдельных процессов господствует на фабрике. Растущая на современной нам стадии развития автоматизация производства, конвейерная система, непрерывный поток — всё это продукты капиталистической рационализации производственного процесса. Но технический рост здесь начинает уже выходить за пределы, допускаемые рамками капиталистической собственности. Дальнейший рост механизации и автомеханизации, связывающий промышленность в одно техническое целое, возможен лишь при общественной собственности на средства производства: так в недрах капитализма созревают материально-технические предпосылки нового общественного строя, социалистического.

Поэтому капиталистическая собственность, постоянно революционизировавшая в период развития капитализма средства производства, приводит на высшей империалистической стадии капитализма к своей прямой противоположности — наряду с известными крупнейшими достижениями современной передовой капиталистической техники она одновременно ведёт к техническому застою, к невозможности целиком использовать растущие производительные силы в рамках капитализма и даже к частичному их разрушению. Ленин в своём «Империализме» приводил яркие примеры технического загнивания современного капитализма, когда новые изобретения, например в стекольной промышленности, не применяются, кладутся «под сукно». Сейчас в связи с разразившимся экономическим кризисом особенно обнаружились эти тенденции технического застоя и технической реакции. С целью организовать «общественные работы» для безработных буржуазия заменяет мощные экскаваторы простыми киркой и лопатой; имеющиеся в изобилии тракторы оказываются недоступными для большого числа фермерских хозяйств. Выбрасывается лозунг «долой электричество», и буржуазные философы типа О. Шпенглера начинают слать проклятия технике и славословить возвращение человека к природе. В то же время социалистическое хозяйство в Советском союзе, овладевая передовой техникой и сочетая её с социалистической организацией труда, ведёт к небывалому росту производительности труда, закладывает основы дальнейшего технического прогресса и разрешает сложнейшие технические задачи, не решённые капитализмом.

Мы видим таким образом, что экономические отношения способствуют развитию производительности общественного труда, лишь находясь в тесной взаимозависимости с общественной техникой и через посредство овладения техникой. Ещё в большей степени это относится к той роли, которую играет в развитии производительных сил общества наука. Маркс называет науку «общей производительной силой», отличия её таким путём от непосредственно входящих в производительный процесс общественных производительных сил. Маркс неоднократно подчёркивает особенно важное значение, которое имеют научные открытия и изобретения для развития производительных сил; по его словам, искусство отдельного рабочего «исчезает как ничтожная, не имеющая никакого значения деталь перед наукой». Но для того, чтобы наука могла стать этим могущественным фактором развития производительных сил, необходимо её техническое применение в процессе производства. Это обстоятельство накладывает на научный труд специфически общественный отпечаток, обусловленный каждый раз данной экономической структурой.

Так, для общества товаропроизводителей научный труд является производительным лишь поскольку он входит в производство товаров. В условиях капиталистического общества научные открытия и изобретения неизбежно присваиваются капиталистами и получают своё техническое применение в капиталистических интересах. Только в условиях социалистического строительства развитие науки и её техническое применение могут получить пышный расцвет в интересах самых широких масс трудящихся. Поэтому, пока нет экономической потребности в техническом применении научного изобретения, это научное изобретение само по себе не может оказать никакого воздействия на развитие производительных сил. Порох, книгопечатание были изобретены ещё в глубокой древности, однако они не получили тогда никакого промышленного значения. Изобретение паровой машины относится к концу XVII в., но до конца XVIII столетия её существование само по себе не вызывало никакой промышленной революции. Лишь возросшие потребности торговли вызвали техническое приложение давно открытых наукой свойств пара. Только социализм создаёт условия для «электрификации всей страны», для широкого применения методов теплофикации, для подземной газофикации угля и т. д. Короче говоря, научные открытия только тогда могли оказать значительное воздействие на развитие производительных сил, когда они совпали во времени с общим движением.

«Если техника, — писал в одном из своих писем Энгельс, — в значительной степени по большей части зависит от состояния науки, то обратно — наука гораздо больше зависит от состояния и потребности техники»[67]. Подчёркнутая здесь Энгельсом взаимозависимость, существующая между наукой и техникой в их развитии, крайне существенна. Маркс, Энгельс, Ленин считали нужным отметить исключительную важность и революционное значение некоторых научных изобретений: гений Уатта, сумевшего оценить универсальное значение своей паровой машины, передачу электрического тока по проволоке, открытую Депре, способ непосредственного добывания газа из угольных пластов, открытый Рамзаем, и т. д. Энгельс называл всю историю человечества «историей перехода от практического открытия превращения механического движения в теплоту до практического открытия превращения теплоты в механическое движение» — т. е. от открытия огня первобытным человеком до создания современной паровой машины[68]. Это значение научных открытий не уменьшается от того, что они не сразу и не всегда непосредственно получают своё практическое применение, хотя имеют исключительную важность для научной теории. Открытие Майером, Клаузиусом и др. учёными закона сохранения энергии имело исключительное значение для всего дальнейшего развития техники.

Но история показывает вместе с тем, что научные открытия и научные теории менее всего являются свободным порождением умственного творчества отдельных учёных изобретателей, а вызываются к жизни потребностями и предшествующим состоянием техники. Так например геометрия возникла из потребности измерения площадей, в процессе развития земельной собственности. Вся наука гидростатики — открытия Торичелли и т. д. — была вызвана к жизни потребностью регулировать горные потоки в Италии в XVI и XVII вв. Весьма важное значение для научного развития имело непостоянное (спорадическое) применение машин ещё в мануфактурный период. Исключительную роль, по указанию Маркса, сыграли в развитии науки часы, на которых была построена вся теория равномерного движения: в то же время «часы дали первую мысль применить к производству автоматы». Такое же значение в развитии науки и техники имела мукомольная мельница. Учение о трении, исследование математических форм — всё это получило своё развитие на изучении мельницы.

Мы видим таким образом, что состояние техники является одновременно и условием применения естественных богатств и сил природы и мощным оружием экономической борьбы, и воплощением движений науки, и предпосылкой движения и развития предметов, на которые направляется человеческий труд. Техника служит мерилом для каждой исторической ступени в развитии человеческой рабочей силы, она оказывается предпосылкой дальнейшего экономического развития.

В первоначальный период развития капиталистической промышленности быстрый рост техники и замена прежних ремесленных орудий машинами, вытеснявшими ручной труд, оказали особенно жестокое воздействие на жизненное положение рабочего класса. Они вызывали тогда возмущение рабочих против машин, они породили движение за разрушение машин, которые рабочие рассматривали как своих непосредственных врагов. Сейчас пролетариат уже научился различать современную технику и её капиталистическое применение, капиталистическую экономику. Механизация производственного процесса достигла сейчас в передовых капиталистических странах изумительных рекордов. Создан целый ряд новых машин, заменяющих ручной труд рабочего. Изобретение машин в стекольной промышленности, в строительном деле, полная механизация добычи угля, механизация земледельческих процессов путём введения тракторов и комбайнов, — все эти технические изобретения позволяют развить огромную производительность труда, удешевить производство, ускорить во много раз производственный процесс. Механизация позволяет значительно уменьшить число необходимых рабочих рук. Так например на некоторых капиталистических предприятиях ткацкой промышленности один рабочий обслуживает сейчас свыше 100 ткацких станков! Необходимость в контроле со стороны рабочего и в применении рабочих рук уменьшается также благодаря росту автоматизации производственного процесса, введению непрерывного потока и т. д. Но все эти великие достижения техники приводят к совершенно различным социальным последствиям при различных экономических структурах, — при капитализме и при социализме.

«При капитализме, — писал Ленин по поводу открытия Рамзая в области угледобычи, — „освобождение“ труда миллионов горнорабочих, занятых добыванием угля, породит неизбежно массовую безработицу, громадный рост нищеты и ухудшение положения рабочих…» При социализме применение способа Рамзая, «освобождая труд миллионов горнорабочих, позволит сразу сократить для всех рабочий день», сделать условия труда более гигиеничными и т. д.[69] Те же отрицательные социальные последствия для рабочего класса отмечает Ленин, говоря о системе труда инженера Тейлора — об этом высшем достижении современной капиталистической рационализации производства. «Все эти громадные усовершенствования, — замечал Ленин, — делаются против рабочего, ведя к ещё большему подавлению и угнетению его и при этом ограничивая рациональным, разумным разделение труда внутри фабрики. Естественно, появляется мысль: а распределение труда внутри всего общества?.. А во всём общественном производстве остаётся и растёт хаос, приводящий к кризисам, когда накопленное богатство не находит покупателя, а миллионы рабочих гибнут и голодают, не находя работы…» Совершенно иные последствия возникают после победы пролетариата, в условиях социалистической рационализации труда: «Крупное производство, машины, железные дороги, телефон — всё это даёт тысячи возможностей сократить вчетверо рабочее время организованных рабочих, обеспечивая вчетверо больше их благосостояние, чем теперь»[70].

В то же время Ленин отмечает внутренние противоречия технического прогресса на современной стадии капитализма, который причудливо переплетается с технической реакцией, с застоем и загниванием: «Капиталистические варвары сильнее всякой цивилизации. Куда ни кинь, на каждом шагу встречаешь задачи, которые человечество в состоянии разрешить немедленно. Мешает капитализм… Он разрешил сложнейшие задачи техники и застопорил проведение в жизнь технических улучшений — из-за нищеты и темноты миллионов населения, из-за тупой скаредности горстки миллионеров… Но молодое растёт и возьмёт верх, несмотря ни на что»[71].

Приведённые соображения Ленина представляют собой гениальное предвосхищение двух путей технического развития, по которым идут, с одной стороны, задыхающийся сейчас в тисках кризиса капиталистический мир, с другой стороны, социализм, всё более расширяющий свою индустриальную базу в Советском союзе. В период реконструкции экономика строящегося социализма пришла в противоречие с унаследованной от дореволюционной России отсталой техникой: она требует создания адэкватного ей технического базиса. Поэтому «техника в период реконструкции решает всё» (Сталин). Отсюда лозунг «овладения техникой», выдвинутый сейчас коммунистической партией. Поэтому, как указывает резолюция XVII партконференции, основной хозяйственной задачей второй пятилетки является «завершение реконструкции народного хозяйства, создание новейшей технической базы для всех отраслей народного хозяйства». В кратчайший срок мы должны догнать в техническом отношении передовые капиталистические страны. Передовую технику, созданную капитализмом, мы соединяем с социалистической организацией труда, придавая ей тем самым новое социалистическое качество, вызывая совершенно иные социальные последствия для рабочего класса, облегчая его труд, улучшая его материальное положение. Но самая передовая капиталистическая техника окажется недостаточной для создания вполне адэкватного социализму технического базиса. Мы должны будем перегнать в техническом отношении самые передовые капиталистические страны, создать образцы новой техники. «Электрификация всей страны» закладывает основы нового технического строя, показателя общественных отношений, в которых будет совершаться коммунистический труд.

2.5. Роль рабочей силы. Производственные отношения

Какое бы огромное значение не имел технический базис общественного производства, всё же средства производства остаются «мерилом человеческой рабочей силы», «материальными факторами живого труда». Учение Маркса и Энгельса, преодолевая буржуазную ограниченность классической экономии, считает труд единственным источником всего материального богатства. «Прошлый труд, — говорит Маркс, — как в виде средств труда, так и в виде материалов имеет значение в производстве только в контакте с живым трудом, как его вещественный момент»[72]. Производительность любой машины, по его словам, измеряется той степенью, в какой она замещает человеческую рабочую силу.

Исходя из единства человека и остальной природы, Маркс показывает диалектический переход от естественной к общественной стороне рабочей силы: «Созидание стоимости есть превращение рабочей силы в труд. В свою очередь рабочая сила есть прежде всего вещество природы, преобразованное в человеческий организм»[73]. Рабочая сила есть прежде всего принадлежность человеческого организма, результат усвоения им вещества природы. Превращение рабочей силы в труд, если мы возьмём рабочую силу исключительно с этой её естественной стороны, есть проявление естественной силы человеческого организма, его физических и духовных способностей. Под рабочей силой и работоспособностью Маркс понимает «совокупность физических и духовных способностей, которыми располагает конкретный организм, живая личность человека и которые пускаются им в ход, когда он производит какие-либо потребительные стоимости»[74]. Самые различные виды труда, взятые с их физиологической стороны, являются функциями человеческого организма, «тратой человеческого мозга, нервов, мускулов, органов чувств и т. п.». От этой материальной, физиологической, естественной основы рабочей силы мы не можем никак отрешиться, если только не хотим отступить от материализма‚ — так‚ как это например делает неокантианец Рубин, изгоняющий всякое представление о физиологическом процессе из своего учения об «абстрактном труде» товарно-капиталистического общества. Каковы бы ни были конкретные виды производительного труда, на создание каких различных потребительных стоимостей этот труд ни был бы направлен — между самыми различными конкретными видами труда существует всегда некоторое материальное единство. Это — некоторая «производительная затрата человеческих мышц, нервов, мозга и т. д.».

Кроме физических способностей человеческая рабочая сила представляет собой и определённую совокупность духовных способностей, которые в процессе труда превращаются в интеллектуальные затраты, в расходование умственного труда. Совершенно неправильно было бы представлять себе материальное производство и совокупность материальных производственных сил таким упрощённым образом, чтобы к ним вовсе не имело отношения сознание человека. Процесс труда не ограничивается потреблением мускульной энергии рабочего: он должен постоянно сопровождаться контролем со стороны рабочего, применением известных знаний и умений, в которых проявляется искусство, ловкость рабочего, его производственная квалификация. Чем более квалифицирован труд, чем сложнее машины и другие средства производства, которые используются в производственном процессе, тем всё большее значение получает в нём техническая обученность и искусство рабочего по сравнению с его непосредственно мышечными, физическими усилиями. Достаточно вспомнить труд прядильщика, механика и т. д., чтобы понять весь сложный характер труда как психо-физиологического процесса.

Но чем определяются качество и степень умения и знания каждого индивидуального рабочего? Очевидно теми требованиями, которые предъявляются к рабочему данной общественной средой в данных общественных условиях производства. А эти требования и эти условия труда совершенно различны в первобытном обществе, в средние века, при капитализме. Понятие рабочей силы отнюдь не исчерпывается её естественной, физиологической и т. п. основой. Человеческая рабочая сила существует и превращается в труд всегда в определённой общественной форме. Физические и духовные способности, определяющие рабочую силу и её физические и умственные затраты, проявляются всегда в процессе труда как физические и духовные способности и затраты их у целых общественных групп: составляющие эти группы люди находятся в определённых общественных отношениях. В классовом обществе участвующая в производственном процессе человеческая рабочая сила всегда представлена определённым производительным классом, который стоит в определённых отношениях к противоположному ему по интересам, эксплоатирующему его труд непроизводительному классу. Рабы, крестьяне, наёмные рабочие — такова живая рабочая сила классовых обществ и их важнейшее орудие производства. «Из всех орудий производства наибольшую производительную силу представляет сам революционный класс»[75]. Этому положению Маркса, которое так часто склонны игнорировать наши механисты, Ленин придавал исключительно важное значение.

Приведённое положение Маркса подчёркивает подлинный революционный характер всего марксистского учения о производительных силах. Это крупнейшее значение производительного класса среди всех орудий производства разумеется следует понимать не в узко «количественном» смысле. В капиталистическом обществе, напротив, мы наблюдаем тенденцию постоянного капитала, т. е. средств производства, возрастать быстрее доли переменного капитала, т. е. рабочей силы. В условиях советской экономики важнейшей задачей является механизация ручного труда, т. е. усиление значения техники в противоположность простым физическим затратам рабочей силы. Всё дело в том, что для определения высоты, зрелости производительных сил на каждом историческом этапе необходимо считаться не только с уровнем применяемой техники, по и со степенью овладения производительным классом этой техникой, со степенью его производственной квалификации, с характером общественной организации труда. А для определения этих последних существенное значение имеют взаимоотношения между классами, форма классовой эксплоатации и уровень классового сознания производительного класса. Сами средства производства суть, по выражению Маркса, «мерило развития рабочей силы». В революционном конфликте между производительными силами и производственными отношениями на первый план также выступает революционный производительный класс.

«Организация революционных элементов в класс, — говорится у Маркса немедленно за его знаменитым положением, — уже заранее предполагает существование всех тех производительных сил, которые могли зародиться в недрах старого общества»[76]. Роль революционного эксплоатируемого класса заключается в данном случае в том, что он представляет в своей борьбе все элементы производительных сил, которые восстают против старого способа производства.

При рассмотрении производительных сил мы не должны отрывать человеческую рабочую силу от её технического мерила, которое дано в средствах производства, равно как не должны представлять себе и технику вне процесса овладения этой техникой, вне применения её рабочей силой. В то же время мы должны отличать производительные силы от способа их применения, от тех общественных отношений, которые служат формой развития производительных сил. Вопрос о месте производительного класса в развитии производительных сил неразрывно связан с вопросом о взаимоотношении между производительными силами и теми общественными производственными отношениями, в которых протекает процесс общественного производства. Поэтому, подчёркивая ведущее значение рабочего класса по отношению ко всем элементам производительных сил, неправильно внешне, механистически «сравнивать» элементы производительных сил и ставить вопрос так, как это иногда делается в литературе: что «важнее» для развития производительных сил — средства производства или рабочая сила. Вопрос об исторической роли техники, затрат рабочей силы и т. д. нельзя вместе с тем решать чисто абстрактно, без анализа исторически определённой общественной формы развития производительных сил и конкретной роли каждого из этих элементов производительных сил.

«Во время производства, — говорит Маркс, — люди относятся не только к природе, но и друг к другу. Они не могут производить, не соединяясь известным образом для совместной деятельности. Чтобы производить, люди вступают в определённые связи и отношения, и только через посредство этих общественных связей и отношений имеет место воздействие людей на природу, имеет место производство»[77]. B предисловии «К критике политической экономии» Маркс характеризует общественные отношения, в которые люди вступают «в общественном отправлении своей жизни», в «определённые, от их воли не зависящие отношения, — производственные отношения, которые соответствуют определённой ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений образует экономическую структуру общества».

Здесь Марксом сделаны все важнейшие указания для понимания отличительных черт производственных отношений, через посредство которых совершается «воздействие людей на природу». Это прежде всего отношения для «совместной деятельности и для взаимного обмена продуктами своей деятельности», т. е. общественные отношения, выражающиеся в общественном сотрудничестве и в разделении труда. Это, далее, всегда исторически определённые отношения, — отношения не вечные, изменяющиеся и преходящие, характеризующиеся особым качеством на каждой исторической ступени. Производственные отношения — отношения материальные, складывавшиеся в производстве материальной жизни до сих пор независимо от воли вступающих в них людей, выражающие отношение этих людей к средствам производства, а потому именно эти отношения и выделяются нами как материальная основа общества‚ как его экономическая структура из всей совокупности общественных отношений. Это — отношения, соответствующие определённой ступени развития производительных сил и изменяющиеся вместе с развитием производительных сил.

Материалистическая диалектика является основой изложенных нами взглядов марксизма на производственные отношения. Поэтому важно остановиться на вопросе о материальности производственных отношений и на их исторической определённости: здесь мы имеем особенно много ошибок и извращений. Материальный характер производственных отношений или всячески затушёвывается или совершенно отрицается современным социал-фашизмом. Так например «австро-марксист» Макс Адлер, который стремится «соединить» Маркса с Кантом, понимает общественную связь людей как их психическую связь, как психическое взаимодействие. Каутский тоже всячески подчёркивает психологический «волевой» момент в образовании производственных отношений. Согласно Каутскому, производственные отношения складываются как «следствие сильной воли» людей, участвующих в производственном процессе, «воля» же к созданию производственных отношений порождается потребностями людей, которые в свою очередь обусловлены развитием производительных сил общества[78]. Но мы уже знаем, Каутский сводит самое развитие производительных сил к процессу познания. Получается, что развитие познания вызывает у людей потребности, а потребности порождают «волю» к образованию производственных отношений. Так исторический материализм подменяется Каутским буржуазным идеализмом и волюнтаризмом!

В противовес такому психологическому пониманию производственных отношений т. Бухарин выдвигает своё механистическое воззрение на существо их «материальности». Он считает «дельными» аргументы «психомарксистов» в пользу того, что общественные отношения суть психические взаимодействия людей, и стремится найти против их доводов контраргументы. Для этого т. Бухарин сводит производственные отношения к размещению, к расстановке людей в пространстве и времени. «В чём выражается отношение?» — спрашивает т. Бухарин. «В том, — отвечает он на этот вопрос, — что каждый человек имеет своё место, так же как винтик в часовом механизме. Именно эта определённость положения в пространстве, «на трудовом поле» и делает из этого «размещения», «распределения» общественно-трудовое отношение». «Под производственными отношениями‚ — пишет в другом месте т. Бухарин‚ — я разумею трудовую координацию людей (рассматриваемых как живые машины) в пространстве и времени. Система этих отношений настолько же „психична“, как система планет вместе со своим солнцем»[79].

Вульгарно-механистическая концепция т. Бухарина находит своё отражение и в его понимании взаимоотношений между производительными силами и производственными отношениям. Как мы уже выяснили, производительные силы т. Бухарин в основном сводит к технике как наиболее точному выражению «равновесия» между природой и обществом. По мнению т. Бухарина, производственные отношения, как размещение людей в пространстве, всецело определяются «техникой», системой машин, их сочетанием, организацией вещественного аппарата фабрики. «Сочетания орудий труда, общественная техника, определяют собой сочетания и отношения людей, т. е. общественную экономику». Таким образом «общественная экономика», производственные отношения сводятся т. Бухариным к «техническим» сочетаниям, к размещению людей в техническом процессе. Техника есть вещественный аппарат, к которому «прилажена» экономика, образующая людской аппарат того же технического процесса: между ними также существует, по словам т. Бухарина, «равновесие». «Если общество существует, то должно быть определённое равновесие между его техникой и его экономикой, т. е. между совокупностью его орудий труда и его трудовой организацией, между его производительным вещественным аппаратом и его производительным людским аппаратом»[80].

Механистическая установка т. Бухарина в определении производственных отношений и их связи с производительными силами получила своё дальнейшее развитие в советской литературе: в работах тт. А. Кона, С. Бессонова, Н. Дубровского — в его воззрениях на общественную формацию — и др. Эта механистическая установка привела механистов к смешению технического процесса и его общественной формы. Производительные силы и производственные отношения на «равных правах», как одинаковые «составные части» включались механистами в предмет марксистской политэкономии. В то же время механисты выводили производственные отношения непосредственно из данного уровня техники, понимали их как техническое размещение людей. Они давали поэтому чисто физиологическое и энергетическое истолкование таким историко-экономическим категориям, так например абстрактный труд товарно-капиталистического общества и т. д.

Противоположное, меньшевистски-идеалистическое извращение марксизма в вопросе о производственных отношениях нашло своё выражение в работах Рубина и некоторых его последователей. Всё теоретическое построение Рубина проникнуто кантианским дуализмом. Основу теории исторического материализма, по мнению Рубина, как и других меньшевиков, составляет «приспособление производственных отношений людей к развитию производительных сил». По теории Рубина необходимо различать в капиталистическом хозяйстве «две различных его стороны: техническую и социально-экономическую», т. е. производительные силы, изучаемые особой «наукой об общественной технологии», и производственные отношения, составляющие предмет политической экономии. «Политическая экономия, — заявляет Рубин‚ — изучает не материально-техническую сторону капиталистического процесса производства, а его социальную форму… Техника производства или производительные силы входят в области исследования экономической теории Маркса только как предпосылка». Таким образом производительные силы отождествляются Рубиным с техникой, и в то же время «социальное» отрывается у Рубина от «материального». Получается, что социальная форма не материальна. Попутно отметим, что, проводя идеалистический разрыв между материальным производством и его общественной формой, Рубин только следует Каутскому, который также «различает» производство и производственные отношения, исходя из интересов… капиталистического производства! «Проблема производства, — вещает Каутский‚ — важнее, чем вопрос о производственных отношениях. Поэтому надо содействовать возрождению капиталистического хозяйства…»

Что же понимает под производственными отношениями Рубин, если это не материальные отношения? В товарно-капиталистическом обществе, по Рубину, это — отношения купли-продажи, отношения равноправных субъектов хозяйства. «Совокупность производственных отношений между людьми, — пишет Рубин, — представляет собой не единую, связанную систему… В товарном хозяйстве товаропроизводитель связан лишь с неопределённым рынком, в который он включает себя посредством прерывистого ряда единичных договорных сделок…» К простому обмену товаров Рубин сводит и основное производственное отношение капитализма — отношение классовой эксплоатации между капиталистом и рабочим: «И капиталист, и наёмный рабочий, и землевладелец суть формально независимые друг от друга товаровладельцы. Непосредственное производственное отношение между ними должно быть ещё установлено (?!), и притом в форме, обычной для товаровладельцев, в форме купли-продажи…»[81]. Таким образом социальная форма отрывается Рубиным от своей материальной основы, от материального процесса производства. Классовая сущность производственных отношений игнорируется и замазывается Рубиным. Социальная форма сводится меньшевиком Рубиным исключительно к меновой форме, к договорно-правовым отношениям. Неудивительно, что и абстрактный труд в товарно-капиталистическом обществе совершенно утрачивает у идеалиста Рубина свою естественную, физиологическую сторону и не содержит «ни атома материи»!

Это идеалистическое понимание меньшевиком Рубиным социальной формы и отрыв производственных отношений от производительных сил получили поддержку со стороны меньшевиствующего идеализма. Так, выступая с защитой взглядов Рубина, т. Карев говорил: «Политическая экономия имеет своим предметом изучение тех социальных форм, которые способствуют развитию производительных сил при капитализме и в то же время вступают в противоречия с ними… Можно ли сказать, что если мы даём такое определение предмету политической экономии, если мы выдвигаем момент социальной формы, то мы приходим к идеалистической точке зрения и устраняем совершенно материальный момент, подрываем основания материалистического понимания истории? Мне кажется, что сказать это было бы абсолютно неправильно… Производственные отношения конечно не представляют собой чего-то материального в смысле чего-то вещественного, подобного веществу природы, но производственные отношения и не есть нечто идеальное, они — производственные отношения людей, определённым образом связанных в процессе производства»[82] и т. д.

Вышеприведённые слова т. Карева с убедительностью говорят о том, что, подобно «психомарксистам», механистам и неокантианцам, и меньшевиствующий идеализм не понимает особого социального качества производственных отношений и смазывает вопрос об их материальности. М. Адлер, Каутский, Богданов отождествляют производственные отношения с психическими взаимодействиями людей, c их волевыми отношениями. Тов. Бухарин видит их материальность в механическом размещении людей в пространстве и времени. Для Рубина, как и для всех кантианцев, «социальная форма» остаётся за пределами материального процесса производства. С точки зрения т. Карева «материя общественной жизни», «материальный момент» (?!) производственных отношений состоит в том, что люди определённым образом «связаны» в процессе производства, и в этом смысле производственные отношения «не идеальны»: иными словами, «материальность» производственных отношений только в том, что они реально, «определённым „образом“» существуют, а не ведут «идеального» существования. Но ведь с таким взглядом могут вполне согласиться и Адлеры и Каутские: ведь определённые «психические», «волевые» связи также реально существуют!

Между тем и Маркс и Ленин совершенно иначе понимали материальность производственных отношений и вовсе не сводили дело к их определённому бытию. Маркс никогда не разграничивал «материальное» содержание производства и его «социальную» форму. Для Маркса — общественно-обусловленное производство и есть материальное производство. Отличительную особенность производственных отношений Маркс вполне отчётливо выразил в предисловии «К критике политической экономии», указав, что люди вступают в них в общественном производстве материальной жизни, или, как выражается Маркс, — «в общественном отправлении своей жизни», т. е., иными словами, что эти отношения «совместной деятельности» суть отношения этих людей к материальным средствам производства и что потому эти отношения «не зависят от их воли», и, наоборот, способ производства материальной жизни обусловливает собой процесс духовной жизни. Ту же особенность производственных отношений отмечает и Ленин, когда проводит различие между идеологическими общественными отношениями и материальными отношениями, т. е., по определению Ленина, такими, «которые складываются, не проходя через сознание людей». По словам Ленина, основная идея Маркса и Энгельса «состояла в том, что общественные отношения делятся на материальные и идеологические. Последние представляют собой лишь надстройку над первыми, складывающимися помимо воли и сознания человека, как (результат) форма деятельности человека, направленной на поддержание его существования»[83]. И в другом месте Ленин подчёркивает «объективную закономерность в развитии системы общественных отношений» и ищет «корни этих отношений в степени развития материального производства»[84].

Процесс производства материальной жизни, т. е. процесс труда, направленный на поддержание непосредственного существования человека, и складывающаяся в самом этом процессе объективная закономерность развития производственных отношений, обусловливающих сознание и волю людей, — вот в чём усматривали Маркс, Энгельс, Ленин материальность производственных отношений. Из этого вытекает и та взаимозависимость, которую марксизм устанавливает между производственными отношениями и производительными силами. Подобно тому как производительные силы отнюдь не являются «чисто технической» категорией, но категорией социальной, так и производственные отношения, их «социальная форма» вовсе не оторваны от протекающего в этой форме материально-технического процесса, как то думают идеалисты. С другой стороны, эти материальные, производственные отношения не сводятся к технической организации производства и к расстановке людей, как полагают механисты. Марксизм стоит на точке зрения диалектического единства технического и экономического процесса, производительных сил и производственных отношений наряду с их тождеством указывая и их различие. Марксистская политэкономия изучает не производство «вообще», взятое вне его общественной формы. Она изучает «общественный строй производства», «общественные отношения людей по производству» (Ленин). Но марксизм отказывается видеть в производительных силах лишь одну «техническую предпосылку» социальной формы: он изучает всегда производственные отношения как форму развития производительных сил данной формации.

Ряд других вопросов, возникающих при рассмотрении производственных отношений, в разрешении которых мы встречаемся с такого же рода извращениями, связан с конкретностью этой категории, с исторической определённостью производственных отношений. Остановимся особо на вопросе о классовой природе производственных отношений в антагонистических формациях. Как уже указывалось, для классового общества понятие общественной формации необходимо должно содержать взаимоотношение классов и их классовой борьбы. Отношения между классами лежат в основе антагонистических способов производства. Исторически определённый тип классовой эксплоатации — рабовладельческий, феодальный или капиталистический — определяет собою и исторически определённый тип производственных отношений, придаёт им, как выражается Маркс, их «специфически общественное качество».

Но здесь можно встретиться со следующим возражением. Производственный процесс предполагает всегда определённую организацию общественного труда, т. е. определённый вид сотрудничества или разделения труда — известные отношения между инженером и рабочим и т. п. Производственные отношения, в которые люди вступают между собою в процессе производства, в каждом отдельном случае очевидно должны быть отношениями непосредственных производителей‚ отношениями определённой формы организации общественного труда. Но организация производственного процесса в значительной степени вытекает из техники производства: она обусловлена характером применяемых в производстве средств труда. «Средство труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но показатель тех общественных отношений, в которых совершается труд»[85]. Ту же мысль Маркс развивает и в «Нищете философии»: «Труд организуется и разделяется различно, смотря по орудиям, которыми он располагает: ручная мельница предполагает иное разделение труда, чем паровая»[86]. И, наконец, в письме к Энгельсу Маркс прямо называет свою теорию «теорией об определении организации труда средствами производства»[87].

Опираясь на эти положения Маркса, т. Бухарин пытается обосновать своё техническое понимание производственных отношений как расстановку людей в пространстве и времени. По его мнению, производственные отношения «чрезвычайно разнообразны и многосложны». «Одну часть производственных отношений» образует «система трудовых отношений», разделение труда между работающими людьми, которое определяется характером орудий труда. «Разделение общественного труда, — говорит т. Бухарин, — есть одно из основных производственных отношений. На чём основано современное разделение труда? Не трудно видеть, что оно определяется современными орудиями труда, характером, видом, сочетанием машин и орудий, т. е. технической системой капиталистического общества». В качестве примера т. Бухарин приводит современное предприятие, фабрику, с точным на ней разделением труда, машинным его характером, с точным учётом «размещения» рабочих и т. д. Здесь отношения людей всецело определены «техникой, системой машин, их сочетанием, организацией вещественного аппарата фабрики». По словам т. Бухарина, имеется и другой вид производственных отношений — отношения между большими группами людей, между классами. Классы различаются, по мысли Бухарина, своей «различной ролью в процессе производства». Поэтому классовые производственные отношения, по его мнению, также вытекают из техники производства. «Когда изменяется техника, то изменяется и разделение труда в обществе, исчезают и не становятся важными одни функции труда в производстве, появляются новые и т. д. Вместе с тем изменяется и группировка классов»[88]. Таким образом, все виды производственных отношений по теории Бухарина вытекают из самого технического процесса: они обусловлены различным характером средств труда, расположением и ролью людей по отношению к этим последним.

Классовые производственные отношения т. Бухарин понимает таким образом как отношения, вытекающие непосредственно из технической роли, из технических функций общественного класса в производственном процессе. Но этим он игнорирует важнейший признак классовых производственных отношений — различное распределение средств производства между классами. Рассматривая классовые отношения только как «часть» производственных отношений классового общества, т. Бухарин никак не сможет объяснить, почему именно отношения классов составляют основу способа производства и данной экономической структуры. «Трудовые отношения» между рабочими на фабрике, между рабами в древней латифундии и т. д. выступают у т. Бухарина как отношения, не зависящие от классовой структуры общества и вытекающие только из технического процесса. Совершенно неясно, каким же образом приблизительно одна и та же ремесленная техника могла порождать различные классовые производственные отношения в рабовладельческом и феодальном обществах.

Всё дело в том, что, говоря о разделении труда, т. Бухарин не проводит чёткого различия между разделением труда во всём обществе и техническим разделением труда на отдельном предприятии, о которых говорит Маркс, анализируя процесс капиталистического производства. В то же время т. Бухарин не понимает диалектической взаимозависимости между ними в процессе их развития. Техническое планомерное разделение труда на отдельном капиталистическом предприятии и разделение труда между различными отраслями производства, которые связаны между собой при капитализме лишь стихийно, путём обмена товаров, — оба эти вида разделения труда представляют собою проявления основного противоречия капитализма — между общественным производством и частным присвоением. Корни и того и другого вида разделения труда лежат в классовой структуре общества, в классовых производственных отношениях. Мы различаем отношения между работниками на предприятии или например отношения между товаровладельцами и отношения между классами. Но это отнюдь не различные «виды» или «части» производственных отношений. И в тех и в других отношениях получает своё различное проявление классовая структура общества. Общественная организации труда поэтому не есть нечто, зависящее только от «техники» и независимое от классовых производственных отношений. Разрыв между организацией труда и классовыми отношениями приводит к грубейшим извращениям марксизма-ленинизма. Тов. Бухарина он привёл к теории «организованного капитализма», к неверным представлениям о возможности рациональной, с точки зрения пролетариата, организации труда при капитализме. Исходя из той же механистической установки, Каменев и Зиновьев отрицали социалистический характер наших госпредприятий, полагая, что организация труда в них «госкапиталистическая» и т. д. Фабрика, как указывает Маркс, действительно представляет собой общественное отношение производства, экономическую категорию. Но когда мы говорим в этом смысле o фабрике, дело не в «технических» отношениях, не в вещественном аппарате фабрики‚ а в общественной роли фабрики, обусловленной классовой структурой современного общества. Если же следовать т. Бухарину, то у нас создаётся представление, что организация труда на фабрике представляет собою нечто нейтральное по отношению к классовой структуре общества.

Несколько иную форму получила такая же «внеклассовая» точка зрения на производственные отношения, как мы уже могли в этом убедиться у Рубина. Согласно Рубину, как мы видели, сущность производственных отношений капиталистического общества состоит не в капиталистической эксплоатации наёмного труда, но в договорных, меновых отношениях «товаровладельцев», которые каждый раз «должны быть ещё установлены».

Механистические ошибки т. Бухарина смыкаются в этом вопросе с идеалистическими извращениями Рубина. И тот и другой не исходят из понимания производства Марксом как некоторого целостного единства всех своих моментов — собственно производства, распределения, обмена, потребления, — как «различий внутри единства». Производство всегда охватывает все эти свои моменты, и потому оно составляет исходный пункт развития общества и его изучения. Маркс поэтому не рассматривает процесса производства оторванно от распределения средств производства, равно как и не отождествляет самого производства с его меновыми формами. Согласно Марксу, распределение средств производства между классами непосредственно предопределяет и характер организации общественного труда. Оно, по словам Маркса, есть: «1) распределение орудий производства и 2) — что представляет собой дальнейшее определение того же отношения — распределение членов общества по различным родам производства (подведение индивидов под определённые производственные отношения). Распределение продуктов есть очевидно результат этого распределения, которое включено в самый процесс производства и которое обусловливает организацию этого последнего. Производство, рассматриваемое независимо от этого, в нём заключающегося распределения, есть очевидно пустая абстракция»[89].

Производство в классовом обществе — отнюдь не «чисто технический» процесс, но процесс, предполагающий всегда в качестве своей предпосылки различное распределение средств производства между классами. Взаимоотношения классов обусловливают и самую организацию общественного труда, непосредственные отношения между производителями. Организация общественного труда, вытекающая из исторически-определённого распределения средств производства между классами, со своей стороны, способствует тому, что данное распределение средств производства вновь «воспроизводится». Капиталистические производственные отношения — отношения наёмного труда и эксплоатации рабочего класса капиталистами — основаны на владении непроизводительным классом капиталистов средствами производства и на лишении собственности на эти средства производства рабочего класса. Это распределение средств производства между классами обусловливает общественное разделение труда при капитализме, а стало быть и капиталистическую организацию труда. Разумеется, характер организации труда в каждой общественной формации отражает уровень развития производительных сил на данной исторической ступени. На каждом отдельном предприятии организация труда предопределяется одновременно и уровнем техники капиталистического производства. Однако классовая структура общества как посредствующее звено накладывает свой отпечаток и на этот как будто «чисто технический» процесс. Мы ведь различаем сейчас капиталистическую рационализацию труда и социалистическую рационализацию труда, обнаруживая в этих процессах совершенно различное социальное содержание. Мы знаем уже, что классовая структура капитализма не даёт ему возможности сейчас рационально использовать всю ту мощную технику, которую он сам вызвал к жизни, и т. д.

Мысль Маркса об определении организации труда средствами производства не следует понимать упрощено. Дело не только в технической роли, которую играют средства труда, но ещё в большей степени — в распределении тех же средств производства между классами, в способе производства как основе общественной формации.

Если т. Бухарин подымается на надисторическую и внеклассовую «высоту» в своём понимании производственных отношений как лишь «технических» отношений, то некоторые представители меньшевиствующего идеализма склонны впадать в противоположную крайность. В своих суждениях о производственных отношениях они склонны исходить из исторически определённых отношений, характерных только для развития классового общества. Они превращают классы и классовую борьбу в необходимый признак всякого общества, отождествляя производственные отношения на всех ступенях исторического развития с отношениями классов. Согласно приведённому нами уже определению т. Луппола, общество обязательно «содержит в себе понятие производственных, классовых отношений». Между тем производственные отношения будущего коммунистического общества не будут отношениями между классами и не будут построены на социальном антагонизме, хотя они будут представлять собой также исторически определённые отношения между производителями, исторически определённую общественную организацию труда при наличии общественной собственности на средства производства.

2.6. Диалектика производительных сил и производственных отношений

Состояние производительных сил и форма производственных отношений всюду являются составными моментами единой развивающейся общественной формации, единого социально-производственного организма. В развитии общественно-экономической формации, соответственно её внутренним законам, в процессе производства и воспроизводства исторически определённых отношений производства проявляется диалектическое единство их производительных сил и соответствующих им производственных отношений.

Как это кратко выразил Маркс в своих заметках к введению «К критике политической экономии»: «Диалектика понятий „производительные силы“ (средства производства) и „производственные отношения“ — диалектика‚ границы которой подлежат определению и которая не уничтожает реального различия»[90].

B своём понимании взаимозависимости между производительными силами и производственными отношениями Маркс исходит из единства материального производственного процесса и его общественной формы. Маркс рассматривает каждый способ производства как единство в нём процесса труда, целесообразно направленного на создание потребительных стоимостей, где труд выступает в его наиболее общих для всех исторических форм свойствах, и той особой специфически общественной формы‚ в которой этот процесс труда предстаёт перед нами на данной исторической ступени. Маркс поэтому определяет капиталистический способ производства как «сочетание общественных связей и технических приёмов». Процесс капиталистического производства, по словам Маркса, «есть одновременно и процесс производства материальных условий человеческой жизни и протекающий в специфических историко-экономических отношениях производства процесс производства и воспроизводства самих этих отношений производства…, т. е. определённой общественно-экономической формы последних»[91].

Различие, которое Маркс устанавливает между процессом труда и общественной формой этого процесса, конечно не следует понимать так метафизически, как это делают идеалисты типа Рубина, которые совершенно отрывают социальную форму от материального производства. Мы имеем здесь не два процесса труда, а единый процесс труда, подчинённый некоторой единой закономерности: процесс труда «как таковой» не существует вне его специфически общественных форм. Но мы не должны, подобно механистам, игнорировать это важнейшее методологическое различие, проводимое марксистской диалектикой. Процесс труда марксизм рассматривает в тех его наиболее общих свойствах, которые выражают на каждой исторической ступени активное отношение человека к природе, необходимость присвоения и переработки им вещества природы. Так земледельческий труд — всё равно, совершает ли его первобытный дикарь ковыряющий палкой землю, древний римлянин за плугом, крепостной средних веков, — этот труд имеет некоторые общие черты, которые делают его именно данным конкретным видом труда, земледельческим трудом. Но в то же время марксизм изучает тот же процесс общественного производства, в его особых чертах, которые возникают лишь вместе с исторически определённой ступенью развития и выражают каждый раз исторически определённое отношение людей друг к другу в этом трудовом процессе. Мы должны видеть в данном способе производства процесс производства и воспроизводства исторически определённых общественных отношений производства. Таков например труд рабочего, если мы изучаем не конкретные свойства труда металлиста, текстильщика, горнорабочего и т.д., направленного на создание различных предметов потребления, но труд рабочего в его исторически особых для капитализма чертах — как наёмный труд, в который превращается рабочая сила, покупаемая и эксплоатируемая капиталистом, как труд, создающий стоимость и прибавочную стоимость.

Это единство наиболее общих моментов процесса труда и его особой общественно-исторической формы есть диалектическое, противоречивое единство. Выяснение этих внутренних противоречий процесса труда имело исключительно важное значение для теории Маркса как революционной теории. Оно позволило Марксу установить различие между развитием общественного производства, которое переходит из низшей формы в высшую историческую форму и становится всё более «действительно общественным», и исторически преходящей классовой, антагонистической формой этого процесса производства. Отсюда стало возможно установить различие между производительностью труда, которая вытекает из более высокого развитии общественного производства, и производительностью труда, которая создаётся лишь благодаря классовой эксплоатации этого труда.

Единство обеих названных сторон процесса труда получает своё проявление в диалектике производительных сил и производственных отношений. В производительных силах мы имеем здесь содержание, основу всего общественного процесса производства: этим содержанием, этой основой является уровень производительной способности и её факторы, выражающие активное отношение человека к природе. В производственных отношениях мы имеем специфически общественную форму того же процесса производства — отношения людей друг к другу. Как мы уже знаем, всякое единство в развитии содержания и формы есть их взаимопроникновение и вместе с тем их взаимоисключение, т. е. диалектический переход каждой из этих противоположностей в другую и борьба этих противоположностей.

Производительные силы и производственные отношения — это не две какие-то независимые силы или сущности, развивающиеся каждая по своим собственным законам. Производительные силы не существуют как-то самостоятельно, «сами по себе»‚ вне соответствующих им производственных отношений. Производственные отношения не следует изображать как какую-то надстройку или следующий «этаж» над производительными силами, как это например делает Плеханов в своей пятичленной формуле: «1) состояние производительных сил; 2) обусловленные им экономические отношения»[92] и т. д. Проистекая из условий самого материального производства, исторически-определённые производственные отношения раскрывают перед нами общественную форму данного состояния производительных сил, они выражают закон связи и развития самих производительных сил на данной исторической ступени. Состояние производительных сил феодального общества находит своё общественное выражение в крепостной организации труда, сочетание средств производства и рабочей силы при капитализме проявляется в форме общественного производства на фабриках и заводах, принадлежащих капиталистам. В переходный период социалистические производственные отношения придают новое социалистическое качество унаследованным от прошлого производительным силам, переделывают их, становятся законом их дальнейшего развития. Маркс и Энгельс указывают, начиная с самых ранних своих работ, что способ производства неразрывно связан с определённым способом сотрудничества людей и что «этот способ совместной деятельности есть сам некоторая производительная сила»[93]. По словам Маркса, при кооперативных формах труда речь идёт одновременно о «создании новой производительной силы, которая по самой своей сущности есть массовая сила». Мануфактурное разделение труда «создаёт определённую организацию общественного труда и вместе с тем развивает новую общественную производительную силу труда»[94]. Соцсоревнование и ударничество, будучи формами социалистических производственных отношений, создают вместе с тем новую производительную силу социалистического труда.

Нельзя поэтому рассматривать рост и развитие производительных сил лишь в самых его общих чертах, лишь как «естественную», неизменную, «материально-техническую» предпосылку общественного процесса. Нельзя рассматривать это развитие производительных сил, как нечто развивающееся само собой, независимо от производственных отношений, в форме которых протекает их развитие. Закон развития производительных сил нельзя отрывать от особых закономерностей в развитии исторически определённой системы производственных отношений. Здесь нет двух параллельных законов. Основу исторического процесса составляет общий для всех экономических эпох закон развития производительных сил, однако его нельзя мыслить как некоторую абстрактную предпосылку (вроде «закона трудовых затрат» Бухарина), оторванную от особых форм его проявления. Этому общему закону каждый раз придают историческую определённость особые законы развития, имеющее решающее значение и внутренне присущие тому или иному строю производственных отношений. Закон развития каждого данного способа производства, данной общественной формации, данного социально-производственного организма, охватывает и выражает и развитие производительных сил и развитие производственных отношений.

Не следует понимать противоречие, возникающее между производительными силами и капиталистическими производственными отношениями, таким упрощённым образом, что якобы независимый рост производительных сил «обгоняет» развитие капиталистических производственных отношений. В противном случае мы станем на явно механистическую позицию — позицию Богданова, Бухарина и их последователей. Производительные силы тем самым превратятся в некую внеклассовую категорию «вообще», неизменно и по неизвестным причинам «развивающуюся» в истории. В действительности же развитие производительных сил при капитализме всецело определено внутренними законами капиталистической структуры. Самое основное противоречие капиталистического производства, противоречие между общественным производством и частным присвоением, заставляет буржуазию, как выражается Маркс, непрерывно революционизировать свои производительные силы, которые таким образом перерастают пределы, в которых возможно их использование буржуазией. Но как то обстоятельство, что развитие производительных сил выходит за пределы возможностей использования их в процессе капиталистического производства, так и то обстоятельство, что капиталистические производственные отношения на известной ступени становятся оковами для производительных сил, — оба эти обстоятельства целиком вытекают из имманентных внутренних законов самого капиталистического способа производства. По словам Маркса, капиталистическое производство «вынуждено в силу своих собственных имманентных законов, с одной стороны, так развить свои производительные силы, как будто оно не является производством на ограниченной общественной основе, с другой стороны, оно может их опять-таки развить лишь в пределах этой ограниченности: в этом состоит самая глубокая, внутренняя таинственная причина кризисов, выступающих в нём противоречий, внутри которых оно движется»…[95]

Нельзя механистически отрывать производительные силы от производственных отношений и сводить производственные отношения к пассивному следствию, вытекающему из развития производительных сил. Однако совершенно неправильно было бы и обратное: говоря об единстве производительных сил и производственных отношений, забывать об их различии, о границах их диалектики. Закон развития производительных сил только тогда приобретает всё своё общее значение как основа исторического процесса, если мы не будем забывать о примате содержания под формой, о борьбе содержания с формой, если мы не будем подменять развитие содержания производительных сил развитием социальной формы. Именно на этот путь извращения марксизма становятся идеалисты типа Рубина. В эту же сторону делают крен и представители меньшевиствующего идеализма.

Так например, по мнению т. Карева, который выступил с открытой поддержкой Рубина по вопросу о производительных силах и производственных отношениях, — «содержание имеет некоторый приоритет по отношению к форме в том смысле, что полагает и предполагает определённую форму, а с другой стороны, форма, раз возникнув, не представляет собой чего-то пассивного, внешнего по отношению к содержанию, a имеет некоторую имманентную логику развития, предполагает диалектическое взаимодействие с содержанием и наконец вступает в противоречие с содержанием, развивающимся в пределах данной формы». Легко заметить, что хотя т. Карев говорит о «некотором (?) приоритете» содержания, но этот «приоритет» имеет у него чисто логический, a не материальный характер: содержание, по словам т. Карева, и «полагает» и в то же время «предполагает» всё одну и ту же «определённую» форму, иными словами, движение производительных сил протекает в рамках всё одних и тех же производственных отношений «в пределах данной формы». У Карева таким образом нет материального, подлинно исторического развития содержания, производительных сил, которое порождало бы каждый раз новые формы производственных отношений. Развитие способа производства, как противоречивого единства, социального содержания и социальной формы, единства на основе их борьбы, т. Карев идеалистически подменяет «имманентной логикой развития» социальной формы. Чтобы как нибудь объяснить конфликт производительных сил и производственных отношений т. Карев наделяет производственные силы «собственной логикой» развития, в то же время он подчиняет логику развития производительных сил логике социальной формы. Это развитие производительных сил, по Кареву, «включается в закон её развития»[96].

Таким образом, если механисты отрывают развитие производительных сил от развития производственных отношений и «сводят» развитие производственных отношений к развитию производительных сил, то меньшевики типа Рубина и меньшевиствующие идеалисты остаются точно так же на точке зрения двойной «собственной логики» развития производительных сил и производственных отношений. Но в противоположность механистам, они, наоборот, склонны сводить развитие социального содержания к развитию социальной формы, не понимая того, что единство содержания и формы относительно, a их «борьба абсолютна».

Необходимо заострить внимание на этих механистических и идеалистических ошибках, чтобы получить правильное представление о диалектическом взаимодействии, которое имеет место между производительными силами и производственными отношениями в их развитии. Было бы неправильно видеть активное начало этого процесса развития только в производительных силах, а производственные отношения рассматривать лишь как пассивное следствие, отражающее на себе активность развивающихся производительных сил. К этому в основном сводится пресловутая теория производительных сил, исповедуемая всем международным меньшевизмом. Согласно Каутскому и другим теоретикам социал-фашизма возникновение социалистических отношений возможно лишь как пассивный результат высшего развития производительных сил, а не как следствие активной революционной борьбы пролетариата. Признавая за производственными отношениями лишь пассивную роль в историческом развитии, социал-фашисты естественно не могут понять всего значения социалистических производственных отношений как формы развития производительных сил в переходный период. Между тем и производственные отношения активны в этом развитии. Известный уровень развития производительных сил необходим для того, чтобы могла иметь место социалистическая революция. Но во время пролетарской революции создаются новые социалистические производственные отношения при данном среднем уровне производительных сил: эти социалистические производственные отношения становится тогда предпосылками более высокого развития производительных сил и способствуют более высокому их развитию. Так говорит нам опыт Октябрьской революции, и именно этот момент особенно подчеркнул Ленин, критикуя позиции Сухановых. Этой исторической диалектики совершенно не поняли ни т. Бухарин, с его лозунгом равнения на «узкие места», на «уровень производительных сил», ни Троцкий, прикрывавший ту же меньшевистскую теорию производительных сил «левыми» упованиями на «мировую революцию», с его планами развития производительных сил страны за счёт эксплоатации крестьянства.

Ведя борьбу с механистической правооппортунистской установкой, с недооценкой роли общественной формы в развитии производительных сил мы должны бороться и со стремлением идеалистически переоценивать активную роль социальной формы, превращать форму в нечто самодовлеющее, подчиняющее и «включающее» в себя развитие содержания — как это мы обнаружили у меньшевиствующих идеалистов, как это характерно для современного «левого» оппортунизма. «Левые» оппортунисты, гоняясь за дутыми цифрами коллективизации и т. д., забывают о том, что социалистическое качество наших производственных отношений опирается на дальнейшее повышение уровня и качества продукции, на техническую реконструкцию, на организационно-хозяйственное укрепление колхозов, подготовку кадров и т. д. Тем самым меньшевиствующие идеалисты и «леваки» точно так же отрывают развитие производственных отношений от развития производительных сил. Активность социальных форм объясняется в действительности тем, что социальное содержание и социальная форма являются содержанием и формой единого способа производства и подчинения внутренней закономерности его развития. Чтобы понять активность исторически определённых производственных отношений, необходимо исходить из социального, из классового содержания данного способа производства. Только основываясь на классовом характере внутренних закономерностей капиталистического способа производства, мы можем понять, почему производственные отношения капитализма играют активную роль в развитии капиталистических производительных сил, только поняв новое социальное содержание производительных сил в переходный период, задачи и условия их развития и роль в них революционного рабочего класса, можно объяснить и активную роль наших социалистических производственных отношений.

В пределах классового общества диалектика производительных сил и производственных отношений может быть правильно освещена лишь при том условии, если, отправным пунктом для нас будет классовый антагонизм, который проникает целиком всю структуру и производительных сил и производственных отношений антагонистического общества. Иначе не будет ясна классовая природа того противоречия и того конфликта между производительными силами и производственными отношениями на известной ступени их развития, которые являются движущей силой всего исторического развития. В каждой антагонистической общественной формации на известной исторической ступени производственные отношения из форм развития производительных сил превращаются в их оковы. Противоречие между производительными силами на известной ступени их развития и производственными отношениями, его проявление в противоречиях классов, развитие этого противоречия до остроты конфликта, борьба содержания с формой, сбрасывание старой социальной формы и переделка содержания, возникновение качественно новых производственных отношений и нового качества производительных сил, — таков всеобщий для классового общества закон социальной революции, лежащий в основе исторической теории марксизма.

«На известной ступени своего развития‚ — формулирует этот закон Маркс в предисловии к „К критике политической экономии“, — материальные производительные силы общества впадают в противоречие с существующими производственными отношениями, или, употребляя юридическое выражение, с имущественными отношениями, внутри которых они до сих пор действовали. Из форм развития производительных сил эти отношения становятся их оковами. Тогда наступает эпоха социальной революции…» «Простые элементы процесса труда, — развивает ту же мысль Маркс в другом месте, — общи всем формам общественного развития. Но каждая исторически определённая форма этого процесса развивает далее его материальные основы и его общественные формы. Достигнув известной ступени зрелости, данная историческая форма устраняется и уступает место более высокой. Момент наступления такого кризиса обнаруживается в том, что приобретают особую широту и глубину противоречие и противоположность между формами распределения, а следовательно и исторически определённой формы соответствующих им отношений производства — с одной стороны, и производительными силами, производительной способностью и развитием её факторов — с другой стороны. Тогда разражается конфликт между материальным развитием производства и его общественной формой»[97].

Эти знаменитые положения Маркса не раз подвергались обстрелу со стороны буржуазных и оппортунистических «критиков» марксизма. В своё время П. Струве пытался остричь революционный марксизм под буржуазную гребёнку, представить дело таким образом, что Маркс под производственными отношениями будто бы понимает здесь правовые отношения. По словам Струве, у Маркса речь идёт здесь не о противоречии между производительными силами и производственными отношениями, но о конфликте между хозяйством и правом. Правовые нормы перестают удовлетворять потребностям «хозяйства», и тогда они подвергаются соответствующему изменению. Выходит, что из этого «конфликта» не вытекает никакого учения о социальной революции, так как изменение законодательства, в связи с новыми потребностями хозяйства, вовсе не обязательно должно проходить революционным путём. И, действительно, согласно теории Струве, общественные противоречия вовсе не обостряются в ходе исторического развития, а наоборот, — эти противоречия притупляются и уменьшаются.

Плеханов подверг эту точку зрения Струве жестокой критике. Он указал Струве, что понятие производственных отношений вовсе не тождественно понятию права и что основной конфликт у Маркса разыгрывается не между хозяйством и правом, но между производительными силами и производственными отношениями. На ряде ярких примеров Плеханов доказывал, что вместе с развитием капитализма непрерывно уменьшается доля рабочего класса в общественном продукте и ухудшается его положение, а потому речь может итти только об обострении общественных противоречий, а вовсе не об их «притуплении».

Однако трактовка данного вопроса у самого Плеханова также далеко не удовлетворительна. Плеханов отождествляет здесь понятие производительных сил с «общественными потребностями», которые вступают у него в конфликт с «общественными учреждениями», не удовлетворяющими более этим потребностям. Плеханов точно забывает здесь о том, что сами общественные потребности возникают и развиваются только вместе со средствами их удовлетворения, с производительными силами. B то же время в этой расплывчатой формулировке Плеханова исчезает из поля зрения классовый антагонизм, пронизывающий весь конфликт производительных сил и производственных отношений. Самый конфликт при таком понимании представляется нам как конфликт внешних одно другому явлений, как отсутствие гармонии между ростом «потребностей» и отстающими от этого роста «учреждениями», а не как результат развития общественного противоречия, которое изначально внутренне, имманентно, присуще данному способу производства[98].

Явно механистический характер носит понимание этого основного революционного противоречия и конфликта у т. Бухарина. В полном соответствии с «теорией равновесия» противоречие между производительными силами и производственными отношениями оказывается у т. Бухарина не чем иным, как нарушением их равновесия, прямым результатом нарушения «равновесия» между природой и обществом. Производительные силы и экономика ранее были «приспособлены» одни к другим: во время конфликта производительные силы «уже не могут уместиться» в рамках старых производственных отношений. Согласно взглядам т. Бухарина, конфликт между производительными силами и производственными отношениями — это конфликт между «вещественным аппаратом» и той «расстановкой» людей в производственном процессе, которая закреплена политической и юридической организацией общества. Рост технических орудий, средств производства и т. д., по словам т. Бухарина, «нуждается в том, чтобы и люди были перегруппированы соответствующим образом». Так как классовые производственные отношения представляют, по Бухарину, только один из видов многообразных производственных отношений данного общества, то конфликт производительных сил происходит по его мнению вовсе не со всякими производственными отношениями. Часть этих производственных отношений, а именно отношения труда между работниками, «эволюционным» путём «приспосабливаются» к изменившейся технике. Таким путём внутри старого способа производства, по мнению т. Бухарина, вызревает новый способ производства: например в капиталистическом обществе возникает обобществлённый труд.

Отсюда т. Бухарин делает вывод, что основное противоречие производительных сил и производственных отношений состоит не в том, что «средства производства, вещи, лезут на людей» — такая мысль кажется странной даже т. Бухарину, хотя она целиком вытекает из его механистической концепции. Тов. Бухарин сводит основное противоречие производительных сил и производственных отношений к тому, что оно получает у него «своё выражение в производном противоречии, а именно в противоречии между одной частью производственных отношений капитализма и другой её частью». «Обобществлённый труд, — продолжает развивать свою мысль т. Бухарин, — выражает организованность общества. А эта организованность не может быть проведена до конца (?) в капиталистическом обществе, в особенности она не может быть проведена по социальной линии…»[99] (!). Легко заметить, что т. Бухарин смазывает здесь основное противоречие между производительными силами и производственными отношениями и подменяет его противоречием между различными «частями», группами производственных отношений. Рассуждение это показывает также, какими путями логика механистической концепции приводит т. Бухарина в лоно теории «организованного» капитализма. Тов. Бухарин смешивает здесь социалистическую организованность общественных отношений, возможную лишь при социализме, и капиталистическую организацию, основным законом развития которой является противоречие между общественным производством и частным присвоением. Ленин в своё время отметил на полях «Экономики» т. Бухарина, что капитализм также по-своему «организован»!

«Всякий процесс общественного производства, — говорит Маркс, — рассматриваемый в постоянной связи в непрерывном потоке своего возобновления является в то же время процессом воспроизводства». Непрерывный ход производства предполагает однако не простое возобновление имевшего уже место производственного процесса, но воспроизводство в расширенном масштабе, т. е. развитие производительных сил и производственных отношений.

Тов. Сталин, в своём известном выступлении на конференции аграрников-марксистов, указал, что учение Маркса о воспроизводстве является лучшим оружием в борьбе с правооппортунистической теорией равновесия. Действительно, теория равновесия социалистического и капиталистического секторов хозяйства, выдвинутая т. Бухариным как «путь к социализму» предполагает, что оба эти сектора всё время сохраняют самостоятельное развитие, и что в то же время капиталистическое кулацкое хозяйство, развивая свои производительные силы, мирно врастает в социализм, благодаря простому действию законов товарного обмена между социалистическим и товарно-капиталистическим хозяйством. Такое представление вытекает из механистического взгляда т. Бухарина на процесс производства и воспроизводства как на «чисто технический» процесс, процесс автоматический, обусловленный равновесием общества с внешней средой. Это процесс, в котором лишь развитие производительных сил (точнее, техники) играет активную роль: т. Бухариным рассматривается «вообще», абстрактно, независимо от его общественной формы. Кроме того т. Бухарин всецело остаётся на точке зрения товарного производства, характерной для буржуазной политэкономии. Тов. Бухарин забывает о том, что за обращением товаров стоят классы, что торговые формы смычки не есть нечто нейтральное по отношению к классовой структуре данного общества, что в переходный период торговля представляет собой форму классовой борьбы.

Учение марксизма о воспроизводстве даёт нам подлинную диалектику развития производительных сил и производственных отношений. Оно ударяет и по правооппортунистической теории равновесия секторов, и по троцкистскому «закону» социалистического накопления, за счёт эксплоатации крестьянства, выдвигавшемуся троцкистами в восстановительный период.

Анализируя капиталистическое производство и воспроизводство, Маркс показывает какую активную, определяющую роль играла в своё время капиталистическая общественная форма воспроизводства, капиталистические производственные отношения. За процессом обращения товаров Маркс вскрывает отношения между классами. Маркс показывает, что капиталистическое накопление производится капиталистами за счёт рабочего класса, что для понимания капиталистического накопления и капиталистического расширенного воспроизводства достаточно исходит из сущности, из внутренних законов капиталистического производства‚ что следовательно нет надобности прибегать к внешним условиям реализации продукта, к «третьим лицам», как это делала в своей теории накопления Р. Люксембург. Совершенно очевидно, что социалистическое расширенное воспроизводство при социалистических производственных отношениях, чуждых всякой классовой эксплоатации, предполагает борьбу с воспроизводством капиталистических отношений и может быть основано лишь на внутрисоциалистическом накоплении, на мобилизации пролетариатом внутренних ресурсов.

Всё дело в том, что т. Бухарин отождествляет общественные противоречия с антагонизмом внешних, противоположно направленных сил. Тов. Бухарин не видит того, что в основном противоречии капиталистического общества находит своё выражение внутренняя закономерность развития самого капиталистического производства. По словам Маркса, внутренние противоречия и противоположности капитализма переходят в конфликт, лишь когда они «приобретают особую широту и глубину». Капиталистический способ производства, с самого своего возникновения развивается в двойственной, противоречивой форме. Внутренне присущее ему основное противоречие между материальным развитием его производительных сил и его производственными отношениями получает своё выражение в общественном строе капитализма — как основное противоречие между общественным производством и индивидуальным присвоением. Но это последнее вовсе не есть противоречие между двумя «видами» производственных отношений — одними производственными отношениями, которые уже «приспособились» к изменившейся технике, и другими производственными отношениями, к ней не приспособленными — как это думает т. Бухарин. «Общественное производство» при капитализме несомненно выражает более высокую, по сравнению с прежними формациями, ступень в развитии производства, но оно отнюдь не имеет нового качества социалистических отношений: оно выражает одну из противоположностей противоречивого капиталистического развития и вовсе не говорит нам о социалистической «организованности» капитализма!

Закон общественно-исторического развития состоит в том, что каждая историческая ступень развития общественного труда «развивает далее» его материальные основы и его общественные формы, подготовляя тем самым переход к «более высокой ступени». «Каждое последующее поколение, — говорит Маркс‚ — находит производительные силы, добытые прежними поколениями, и эти производительные силы служат ему сырым материалом для нового производства; благодаря этому факту, возникает связь человеческой истории, образуется история человечества… Для того чтобы не лишиться достигнутого результата… люди вынуждены изменять все унаследованные общественные формы».

Таким образом процесс вызревания предпосылок нового общества в лоне старой общественной формации выражается в том, что созревают производительные силы, в виде сырого материала унаследуемых следующим поколением. Таким путём создаются материальные и социальные предпосылки, подготовляются материальные основы будущего способа производства. Однако не обязательно, чтобы в пределах старого общества возникли и новые производственные отношения. Коренное отличие буржуазной революции от революции социалистической состоит в том, что в недрах феодальной формации подготовляются и производительные силы и производственные отношения капитализма, между тем как социалистические производственные отношения создаются только после победы пролетариата в социалистической революции. Производительные силы, приобретённые человечеством на прежней исторической ступени, унаследуются новой исторической ступенью лишь как «сырой материал», лишь как материальная основа нового способа производства. Общественное, конкретно-историческое качество этим производительным силам придаёт каждый раз форма их развития — исторически определённые производственные отношения. Производительные силы имеют одно капиталистическое качество до социальной революции, и они приобретают новое, социалистическое качество лишь после смены старой социальной формы новой. Противоречие между общим ходом развития материального производства в истории человечества и его особыми историческими формами выступает поэтому каждый раз как противоречие между производительными силами и производственными отношениями внутри данного исторически определённого способа производства. Вот этой диалектики «общего» и «особого» совершенно не понял т. Бухарин!

Противоречие производительных сил и производственных отношений является движущим началом каждого исторического способа производства. Оно имеет место во всех общественных формациях, не только в классовом, но и в бесклассовом обществе. Но в классовом обществе это противоречие носит антагонистический характер, развивается в непримиримый конфликт производительных сил и производственных отношений и ведёт данную классовую формацию к неминуемой гибели. В классовом обществе это основное противоречие является только иным выражением противоречия классов — между господствующим классом, представляющим старое распределение средств производства, и революционным производительным классом, который представляет все производительные силы общества, восстающие против старого имущественного порядка: новые технические достижения, которые не могут быть уже использованы, при прежнем имущественном порядке, уровень интеллектуального развития рабочего класса и в то же время нищенский уровень его потребления и т. д. Из этого противоречия и непримиримости классовых интересов — на известной ступени зрелости данного способа производства и его материальных предпосылок — вырастает непосредственно открытый конфликт классов, социальная революция. Революция свергает экономически и политически господствующий класс, производит ломку старого экономического уклада и, поставив у власти новый общественный класс, создаёт новую форму распределения средств производства между классами — новую форму производственных отношений; она влечёт за собой качественную переделку унаследованных и вновь приобретаемых производительных сил. Таким образом не вещи «лезут» на людей, а классы борются с классами в этом конфликте производительных сил и производственных отношений.

«Ни одна общественная формация не погибает раньше, — говорит Маркс, — чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, и новые, высшие производственные отношения никогда не появляются на свет раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне старого общества. Потому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может решить, так как при ближайшем рассмотрении всегда окажется, что сама задача только тогда выдвигается, когда существуют уже материальные условия, необходимые для её разрешения, или когда они по крайней мере находятся в процессе возникновения»[100].

Это положение Маркса также подвергалось бесчисленным извращениям и ложным толкованиям. Опираясь на него социал-фашизм пытается доказать, что капитализм в наши дни представляет ещё большой простор развитию производительных сил, а потому он не может скоро погибнуть. C другой стороны, социал-фашисты уверяют, что материальные условия существования социалистического общества ещё не созрели в недрах капитализма, что большевистская революция — это утопия и т. п.

Между тем, мысль Маркса, будучи направлена действительно против всякого утопизма, имеет совершенно иной и вовсе не столь благоприятный для капиталистов и их социал-фашистских адвокатов смысл. Революционный конфликт разражается тогда, когда старые имущественные отношения превращаются в «оковы», препятствующие развитию всех элементов производительных сил, т. е. развитию технических возможностей производства и развитию физических и духовных способностей рабочей силы. Прежние имущественные отношения делают уже невозможным полное использование новых достижений техники и их дальнейшее развитие.

В то же время те же условия приводят производительные классы к понижению их жизненного уровня, позволяют им выяснить свои классовые интересы и тем самым формируют его классовое сознание. Для того чтобы перед революционным рабочим классом обозначились его революционные задачи, необходимо, чтобы уже по крайней мере «в процессе возникновения» находились такие новые материальные производительные силы, которые неспособен полностью использовать и далее развивать старый общественный строй. Но оба эти момента — исторические пределы, поставленные дальнейшему развитию техники, и рост классового сознания производительного класса — находятся в тесной, неразрывной связи. Для того чтобы революционный класс мог окончательно сформироваться как класс, необходимо, чтобы в недрах старого общества сложились все материальные предпосылки, развить которые это общество оказывается способным. Поэтому классовая зрелость революционного класса — развитие его классового сознания, создание его политической организации, революционный характер его выступлений и т. д., — всё это служит совершенно ясным симптомом того, что объективные материальные условия, необходимые для разрешения революционных задач, уже возникли или возникают. Эпоха империализма, ставящая рогатки дальнейшему развитию производительных сил, созданных капитализмом, — когда господствующие классы, по выражению Ленина, уже не могут жить по-старому, есть вместе с тем и эпоха пролетарских революций — когда угнетённые классы уже не хотят жить по-старому. Только таким путём и познаётся нами известный уровень материальной культуры, уровень зрелости материальных условий, которые должны быть налицо для постановки и разрешения революционных задач эксплоатируемым классом.

Всякое иное понимание «простора», который даст развитию производительных сил капитализм, и «зрелости» материальных предпосылок нового строя, всякое иное требование «уровня» материальной культуры необходимого для революции ведёт к абстрактной и явно оппортунистической болтовне, представляет собой прямую защиту капитализма и стремление увековечить его существование. «Никто не может сказать, — каков этот уровень культуры», — писал Ленин по данному поводу, в ответ на меньшевистские «доводы» Суханова.