Исторический материализм

3.1. Две системы хозяйства. Докапиталистические формации и роль их остатков в современной экономике

Учение марксизма-ленинизма об общественно-экономических формациях и о диалектике процесса общественного производства лежит в основе нашего изучения двух противостоящих одна другой хозяйственных систем, характеризующих современную мировую экономику — умирающего капитализма в капиталистических странах и строящегося социализма в СССР.

В своём докладе на XVI съезде ВКП(б) т. Сталин ярко вскрыл это «различие экономических систем хозяйства у нас и у капиталистов», это «противоречие между капиталистическим миром и СССР». «У нас в СССР, — говорил т. Сталин, — растущий подъём социалистического строительства и в промышленности, и в сельском хозяйстве. У них, у капиталистов — растущий кризис экономики и в промышленности и в сельском хозяйстве…» «B чём причина того, что СССР, несмотря на его культурную отсталость, несмотря на недостаток капиталов, несмотря на недостаток технически выкованных хозяйственных кадров, находится в состоянии растущего экономического подъёма и имеет на фронте экономического строительства решающие успехи, а передовые капиталистические страны, несмотря на обилие капиталов, обилие технических кадров и более высокий уровень культурности‚ находятся в состоянии растущего экономического кризиса и терпят в области хозяйственного развития поражение за поражением?»

«Причины‚ — отвечает т. Сталин, — в различии экономических систем хозяйства у нас и у капиталистов. Причина — в несостоятельности капиталистической системы хозяйства. Причина — в преимуществах советской системы хозяйства перед капиталистической»[101].

Задача исторической и экономической теории марксизма-ленинизма заключается в том, чтобы возможно полнее и всесторонне осветить это различие и противоположность экономических систем капитализма и социализма, выявить их историческую подготовку в процессе развития общественных формаций, специфические особенности и движущие силы каждой из этих экономических систем, показать историческую неизбежность смены капитализма социализмом.

Но в пределах современного капиталистического общества мы находим остатки и других докапиталистических способов производства; остатки элементов различных экономических укладов характеризуют на известной ступени развития и нашу переходную экономику. Роль этих докапиталистических способов производства в исторической подготовке современной экономики и взаимоотношения их с капиталистической и социалистической системами заслуживают самого серьёзного внимания. Поэтому мы должны предварительно вкратце остановиться на докапиталистических формациях.

«В общих чертах, — говорит Маркс в предисловии „К критике политической экономии“, — можно наметить как прогрессивные эпохи экономического формирования общества: азиатский, античный, феодальный и современный буржуазный способы производства. Буржуазные производственные отношения составляют последнюю антагонистическую форму общественного процесса производства…» Этот взгляд Маркса и Энгельса на антагонистический характер доныне существовавших общественных формаций вполне согласуется с их определением истории всего предшествовавшего общества как истории борьбы классов, которое было дано ими ещё в «Коммунистическом манифесте». Однако уже в ранних своих работах Маркс и Энгельс говорили о родовой собственности, об общественной собственности на землю, предшествовавшей частной собственности. Появление ряда новых исторических исследований, и в частности книги американца Моргана о первобытном обществе, подтвердило их предположения. Оно заставило Энгельса подчеркнуть в дальнейшем, что существование антагонистических общественных формаций ограничивается только периодом писаной истории. Классовым формациям предшествовала более ранняя форма общественного строя, к тому же по исторической длительности своего существования намного превышавшая все позднейшие формации, — это — первобытное бесклассовое общество.

Характеризуя докапиталистические формации, Маркс писал: «Эти старые общественно-производственные организмы несравненно более просты и ясны по своему устройству, чем буржуазный, но они покоятся или на незрелости индивидуального человека, ещё не оторвавшегося от пуповины естественно-родовых связей с другими людьми, или на непосредственных отношениях господства и подчинения. Условие их существования — низкая ступень развития производительных сил труда и соответственная связанность людей в рамках процесса, создающего их материальную жизнь, а вместе с тем связанность всех их отношений друг к другу и к природе»[102].

Характерными чертами первобытного общества являлись: общее владение орудиями производства, неразрывно связанное с первобытным семейно-бытовым и племенным бытом, и вытекающие из него известные формы коллективной, совместной деятельности первобытных людей в первобытном производственном процессе, т. е. при собирании пищи, на охоте и т. д. Они, по словам Маркса, «покоятся, с одной стороны, на том, что отдельный индивидуум не порвал ещё пуповины, связывающей его с племенем и с общиной, и спаян с ними столь же тесно, как отдельная пчела с пчелиным ульем»[103].

Энгельс даёт в своём «Происхождении семьи» ясное материалистическое обоснование влиянию, которое имели половые в родовые связи на первых ступенях человеческой культуры. Производство и воспроизводство непосредственной материальной жизни, указывает он, «бывает двоякого рода. С одной стороны, — производство средств существования, предметов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий; с другой — производство самого человека, продолжение вида. Общественные учреждения, в которых живут люди определённой исторической эпохи и определённой страны, обусловливаются обоими родами производства: степенью развития, с одной стороны, труда, c другой — семьи. Чем меньше развит ещё труд, чем ограниченнее сумма его продуктов, а, следовательно, и богатство общества, тем более господствующее влияние на общественный строй оказывают отношения между полами»[104]. Таким образом сама роль половых и родовых связей получает у Маркса и Энгельса своё экономическое объяснение. Низкая ступень развития производительных сил и проистекающая отсюда связанность первобытного человека в материальном процессе производства, вот что находило своё отражение в «связанности», характерной для всех общественных отношений первобытного общества… Отсюда вытекали сложные формы первобытного группового брака, которые регулировались весьма суровыми обычаями, господство старших в роду и племени и т. д. Все эти причины приводили к тому, что первобытный человек был органически спаян с своей группой, родом‚ племенем.

Таким образом господствующее влияние половых и родовых связей на разных ступенях человеческой культуры объясняется тем, что ещё очень мало развита производительность труда и крайне несовершенен её технический базис. Первобытное производство покоится по общему правилу на значительной роли, которую играет личный фактор, на человеческой рабочей силе. Отсюда — особо важное значение тех общественных отношений, в которых происходит «производство самого человека» — семьи и рода.

Явно неправильна механистическая точка зрения A. Богданова и некоторых других авторов, которые стремятся объяснить все особенности первобытного общественного строя лишь одной «социальной техникой», «техническими правилами поведения», вытекающими из первобытного производства и т. п. В этом смысле крайне ценны указания Маркса и Энгельса на значение половых и племенных связей. Однако последнее объяснялось у них недостаточной производительностью труда первобытного человека. Совершенной нелепостью звучит, когда буржуазные учёные начинают доказывать, что Энгельс под конец жизни признал наряду с экономическим фактором особую роль в историческом развитии и полового «фактора». Материалистическое выяснение данного вопроса Энгельсом ничего общего не имеет с теми идеалистическими представлениями о значении «половых переживаний» у первобытных людей, которые например проповедует современный фрейдизм — венский психолог 3. Фрейд и его последователи. Фрейдизм делает попытку объяснить весь первобытный родовой строй, исходя из того, что первобытному человеку якобы «прирождены» половые влечения близких родственников друг к другу, что на этих сложных отношениях между отцом, матерью и детьми строится и вся структура первобытного рода[105]. Психология первобытного человека рассматривается здесь под углом зрения современного буржуазного эротомана. Основой первобытного племенного быта уже потому не могла быть «половая психология» первобытных людей, что вслед за возникновением частной собственности начинает разрушаться родовой быт и ни о каком таком влиянии психологии не может быть и речи.

По такому же неправильному пути идут и те буржуазные социологи, которые объясняют особенности первобытного общества из первобытной религии, из «дологического» мышления первобытных людей и т. п. (Леви-Брюль и др.). Подлинной историко-экономической основой общественного строя было общее владение средствами производства. Эта общая собственность на средства была обусловлена неразвитой производительностью труда первобытного человека, а потому и «технической» невозможностью для первобытных людей собирать пищу, охотиться и производить в одиночку. Всякое более или менее обширное охотничье предприятие требовало участия всей группы людей; равным образом, на таких коммунистических началах должно было вестись и домашнее хозяйство, поддерживаться домашний очаг и т. д. В этом смысле первобытный способ производства мы должны рассматривать как примитивную форму коллективного коммунистического труда. Здесь нет ещё общественного разделения труда. Разделение труда здесь чисто естественного происхождения, оно обусловлено различием пола и возраста: мужчины как более сильные, а также более молодые члены семьи естественно выполняют и наиболее важные функции — охотятся, изготовляют орудия, ведут войну, и т. п. Первобытному коммунистическому хозяйству соответствовала и вся общественная организация первобытного человека, не знавшая ещё классов, богатства и бедности, господства и порабощения, политической организации и построенная на широких началах первобытной демократии. В качестве примера первобытной коммунистической организации Энгельс приводил племена североамериканских индейцев. Сейчас эта народность почти совершенно вымерла благодаря проникновению капиталистической «культуры». В этом вопросе мы имеем яркий контраст между отношением к первобытным народам со стороны капитализма и отношением к ним в Стране советов, где прежнее вымирание северных первобытных народов сменилось их растущим культурным подъёмом!

Учение о первобытном коммунизме имеет весьма важное методологическое значение для марксизма. Оно подтверждает исторический, преходящий характер современного классового неравенства и классовой эксплоатации, оно говорит, что уже существовал общественный строй, не знавший классов. Неудивительно, что буржуазная наука всячески оспаривает это положение марксизма. Буржуазные учёные стремятся доказать, что первобытный человек был чуть ли не «прирождённым» индивидуалистом, что он жил почти что в одиночку и т. д., что во многих чертах он напоминал современного эгоистического буржуа. Этот буржуазный взгляд сказался ещё в воззрениях таких старых философов-материалистов, как например Гоббс, которые доказывали, что в первобытном, «естественном» состоянии «человек человеку волк». Он повторился в «робинзонадах» буржуазных экономистов: некоторые из них доходили в своих аналогиях с современностью до совершенно смехотворных утверждений, называя например палку первобытного человека его «капиталом» и т. п. Буржуазный экономист Карл Бюхер развил по этому вопросу особенно стройную теорию. Согласно его теории первобытные люди живут и производят совершенно обособленно друг от друга: это период так называемого «индивидуального искания пищи». Затем, по теории Бюхера, общественные связи более укрепляются в поместном хозяйстве античного и феодального строя, но полностью все общественные свойства человека развёртываются лишь в современном буржуазном обществе! Однако многочисленные исторические и этнографические материалы свидетельствуют не в пользу теории Бюхера. Сохранившаяся до недавнего времени в России общинная собственность на землю, из-за которой шли споры марксистов с народниками, представляла собой несомненный пережиток первобытного земельного коммунизма, равно как и германская «марка» и т. д. Правда, это были остатки первобытного коммунизма, подвергнувшиеся уже воздействию крепостных отношений и разлагавшиеся под влиянием капитализма. Следы первобытного коммунизма в охотничьем быту, в формах брака и т. д. ещё и сейчас сохранились у стоящих на низших ступенях развития отсталых охотничьих племён — в Америке, Австралии, у нас в Сибири и т. д. Такие же остатки племенного и родового быта проявляются сейчас у некоторых кавказских народов, у скотоводов-кочевников в Средней Азии. Переплетаясь с остатками феодального уклада, они образуют основу власти родовых старейшин и т. п. Отмечая наличие патриархального хозяйства в переходной экономике, Ленин связывал его в частности и с остатками кочевого и полукочевого быта. Учёт этих экономических особенностей необходим для перевода этих первобытных народов на рельсы советской организации и социалистического хозяйства. Первобытный коммунизм — вопрос не только истории, но и практической политики.

Развитие первобытного общества привело к его разложению. Высшая форма первобытного коммунизма — родовой и племенной строй, при котором объединялись уже общинные массы первобытных людей; этот строй повлёк за собой усиление власти родоначальников и старейшин, военных вождей, жрецов; он привёл к постепенному выделению и обособлению господствующей общественной верхушки.

Основная причина, вызывавшая развитие и разложение первобытного общества, заключалась в росте производительности труда. «Пока производительность труда не достигла определённого уровня, — говорит Маркс, — в распоряжении рабочего нет того избыточного времени, без которого невозможен прибавочный труд, невозможны следовательно капиталисты, но невозможны в то же время и рабовладельцы, феодальные бароны, одним словом какой бы то ни было класс крупных собственников»[106]. Переход от первобытного общества и обществу классовому стал возможным лишь вместе с развитием производительности труда. Производительность труда «не дар природы, а дар истории», замечает Маркс. Несомненно определённую роль в развитии производительности труда сыграли и естественные условия, условия окружающей среды. Так например разнообразие природных условий в умеренном климате составило естественную основу начавшегося развития общественного разделения труда. «Не абсолютное плодородие почвы, — говорит Маркс, — но её диференциация, разнообразие её естественных продуктов составляет естественное основание общественного разделения труда: она разнообразием окружающих человека естественных условий побуждает его разнообразить свои собственные потребности, средства и способы труда».

Но благоприятные условия природной среды сами по себе образуют лишь естественные предпосылки, они доставляют лишь возможность прибавочного труда работника. Точно так же неправильно объяснять рост производительности труда и появление прибавочного продукта «природой» самого человека — например ростом народонаселения. Рост населения сам нуждается в историческом объяснении и зависит от законов той или иной экономической структуры. Рост производительности труда предполагает в качестве своей основной предпосылки, что труд совершается в определённых общественных условиях. Для того, чтобы работник затрачивал прибавочный труд на других, по словам Маркса, «требуется внешнее принуждение».

На почве разнообразия естественных условий как естественной предпосылки развилось наиболее раннее общественное разделение труда между земледельческими и скотоводческими племенами. Это первое разделение труда в свою очередь способствовало дальнейшему развитию производительности труда. На той же основе возникает и постепенно развивается обмен между племенами и общинами, добывающими и производящими различные продукты. Благодаря всем этим условиям, наряду с продуктом, необходимым для поддержания существования, начал образовываться и прибавочный продукт. Накопляясь в руках старейшин и вождей, он служил источником развития частной собственности, которая существовала наряду с прежней общественной собственностью на средства производства. Развитие имущественного неравенства вызывало в свою очередь возможность использовать рабочую силу и вызывало потребность в ней для своих личных целей: так в форме домашнего рабства, которому подвергались военнопленные, неоплатные должники и т. д., возникло общественное неравенство. Так создавались общественные условия, при которых появились избыточное время у работника и возможность принуждать его к прибавочному труду. Тем самым закладывались основы классового антагонизма.

«Столкновение новообразовавшихся общественных классов, — говорит Энгельс, — взрывает старое общество, покоящееся на родовых объединениях». Первая социальная революция подготовляется в течение длительного периода в рамках родового строя — новые частнособственнические отношения вторгаются в прежде господствовавшую общественную собственность. Развитие классов и классовой борьбы приводит наконец к взрыву старых родовых объединений: «Новое общество, выраженное в государстве» (Энгельс), основано на частной собственности, которая является основным отношением к средствам производства. Оно покоится на классовом неравенстве и господстве собственников средств производства над производительными классами. Оно основывается на местных, территориальных объединениях членов общества, заменивших старые родовые связи.

Несмотря на глубокое различие, которое существует между отдельными классовыми формациями — античным, феодальным, капиталистическим обществами, — мы должны подчеркнуть эти общие черты, характерные для развития всего классового общества. Прежде всего — это антагонистические общественные формации, экономическая структура которых покоится на антагонизме классов, на классовой эксплоатации господствующими классами прибавочного труда, доставляемого порабощёнными производительными классами. Экономическая основа этого классового господства — различные формы частной собственности на средства производства, античная, феодальная, буржуазная собственность. Классовое господство охраняется всюду особой политической организацией в виде государства и закреплено соответствующими законами. Для всего классового общества характерной остаётся также противоположность между городом и деревней. Отделение города от деревни возникает в процессе общественного разделения труда, прежде всего как обособление от сельскохозяйственной деятельности развивавшегося в городах ремесла. Оно укрепляется вместе с развитием обмена и созданием в городах торговых центров. Город всюду ведёт за собой отсталую деревню; он сосредоточивает власть, высшие достижения науки и искусства; он стягивает в себя массы городского населения, оторванного от здоровых природных условий существования, в то время как сельское население обречено на отсталые формы труда и «идиотизм деревенской жизни» (Маркс). «Противоположность между городом и деревней, — писали Маркс и Энгельс ещё в своей ранней работе‚ — может существовать только в рамках частной собственности. Она есть грубейшее выражение факта подчинения индивида разделению труда и определённой, принудительно навязываемой ему деятельности»[107].

Наконец через всю историю классового общества проникают разделение и противоположность физического и умственного труда. Благодаря наличию прибавочного продукта, духовный труд постепенно обособляется от материального производства и становится привилегией господствующих классов и обслуживающих их «идеологов».

Задача марксизма при изучении названных классовых формаций состоит в том, чтобы не ограничиваться чисто «историческим» их рассмотрением. Необходимо выявить все важнейшие черты, связывающие и эти докапиталистические формации с современным обществом, имеющие значение для современной борьбы пролетариата. Остатки всех этих типов производственных отношений в капиталистическом обществе, роль их в переходной экономике, значение докапиталистических форм в развитии буржуазной и пролетарской революции, задачи борьбы с империализмом в колониальных странах, где сохранились докапиталистические отношения, — вот что должно стоять в центре нашего внимания.

Подходя с этой точки зрения к классовым формациям, мы прежде всего сталкиваемся с вопросом о так называемом азиатском способе производства. Маркс в своём «Предисловии» начинает именно с него перечисление «эпох экономического формирования общества». Однако в целом ряде других мест и Маркс, и Энгельс, и Ленин называют всего три формации — античное, рабовладельческое общество, феодальное общество (или крепостное) и капиталистическое[108]. B среде марксистских историков возник вопрос — что же подразумевал Маркс, говоря об азиатском способе производства? Согласно одному взгляду, Маркс имеет здесь в виду ранние азиатские общины с общественной собственностью на землю, и таким образом азиатский способ производства должен совпадать с первобытным коммунизмом. Взгляд этот едва ли может быть признан правильным. Азиатский способ производства перечисляется Марксом без всяких оговорок в ряде антагонистических формаций. Говоря о первоначальной родовой или общинной собственности на землю, уже в этой общинной собственности Маркс и Энгельс находили зародыши классового неравенства в виде скрытого рабства и т. д.; начиная с ранних работ, они связывали наличие общинной собственности не только с ранними азиатскими общинами, но и с античной формой собственности, с феодальным обществом и т. д. Наконец в ряде мест «Капитала» Маркс, говоря o восточноазиатском или восточном общественном строе, связывает его с наличием феодальных классов и государства.

Столь же неправилен взгляд, нашедший своё отражение в контрреволюционном троцкизме, затем в работах т. Мадьяра и у некоторых советских историков. Согласно этому взгляду азиатский способ производства нужно рассматривать как совершенно особую, самостоятельную общественно-экономическую формацию. Сторонники этого взгляда стремятся подчеркнуть некоторые отличительные особенности восточноазиатских государств: сосредоточение в них верховной власти на землю в руках государя, организацию государством общественных работ — по орошению и т. п. — и его вмешательство в экономическую жизнь, деспотический характер правления и т. д. Все эти черты действительно имели место, но они ещё не говорят в пользу существования особой азиатской формации. Основная ошибка «азиатофилов» заключается в том, что они исходят в определении способа производства не от основных производственных отношений, не от отношений между классами. А эти отношения в восточноазиатских деспотиях (Ассиро-Вавилония, Персия, Египет и т. д.) были в основном феодальными отношениями. Между тем признание особого азиатского способа производства влечёт за собой целый ряд оппортунистических извращений, характерных в частности для контрреволюционного троцкизма. Это значит признать особый путь развития для азиатских стран, отказаться видеть в современном Китае и т. д. наличие феодальных отношений, которые тесно переплетаются и связаны с империалистической эксплоатацией. С этим взглядом связано отрицание троцкистами значения, которое имеет буржуазное освободительное движение и буржуазные революции на Востоке; взгляд этот противоречит основным установкам программы Коминтерна. Азиатский способ производства наиболее правильно будет рассматривать как особую специфическую форму феодализма, который получил некоторые отличительные черты в условиях экономики восточных стран, принимая во внимание значение для них проблемы орошения и контроля над водяными ресурсами и т. д.

Античный или рабовладельческий строй — наиболее ранняя форма производства, развившаяся непосредственно из недр первобытного общества и имевшая свои зародыши в системе домашнего рабства первобытных народов. Наиболее ранним классовым производственным отношением было отношение рабовладельца и раба. Древняя Греция и древний Рим оставили нам классические образцы рабовладельческих отношений. Крайне примитивная ремесленная техника рабовладельческого строя требовала затраты большей рабочей силы. В то же время, благодаря войнам, благодаря обращению в рабство несостоятельных должников, a также торговле рабами с окружающими племенами, создался обширный рынок дешёвой рабочей силы в лице рабов. Особенность рабовладельческой системы производства состоит в том, что раб рассматривается своим господином лишь как одарённое речью орудие, совершенно бесправное и всецело зависимое от рабовладельца. Представление о физическом труде до того связывается с классом рабов, что труд становится чем-то бесчестящим свободного человека. Класс свободных рабовладельцев ограничивается «духовной» деятельностью в области политики, управления, искусства и т. п. Материальные основы античного мира создавали таким путём возможность широкого развития духовной культуры (греческое искусство, римское право). В развитии обширной материальной и духовной культуры и состояла прогрессивная для своего времени историческая роль древнего рабовладения.

Благодаря этим условиям получения дешёвого прибавочного труда в древнем мире получает большое развитие обмен, нарождается торговый, купеческий капитал, создаются выгодные условия сбыта в другие страны земледельческих продуктов. Всё это ведёт к тому, что происходит обезземеление мелких крестьян в деревне в пользу крупного землевладения. В городе также постепенно исчезают свободные ремесленники; сельское хозяйство и городская промышленность сосредоточились в руках крупных рабовладельцев, которые при помощи принудительного труда массы рабов производили работы в своих поместьях (латифундиях) и на мануфактурах. Следует отметить, что черты, близкие к этому хозяйству древнего мира, носило рабовладение и в новое время — например хозяйство американских плантаторов и т. п.

Рабовладельческий строй исключал возможность естественного развития и перехода к другому, более высокому способу производства вследствие того, что рабские формы труда и низкая производственная квалификация рабов делали почти невозможным повышение технического уровня производства, а свободные граждане античного мира не втягивались в непосредственный производственный процесс. Таково основное внутреннее противоречие рабовладельческой формации, которое приводило к застою в развитии материального производства. Этот застой оказался на известной исторической ступени экономически невыгодным. Однако, не являясь носителями нового, высшего способа производства, рабы не могли возглавить возмущение производительных сил против сковывающих их развитие производственных отношений. Поэтому необходимый переворот в способе производства происходил «в большинстве случаев путём насильственного покорения гибнущего общества более сильными»[109]. Такова была участь древней Греции, а затем и древнего Рима.

Но рабство — не только предмет исторического изучения. Остатки рабовладения сохранились частично и в современном капиталистическом обществе. Они существуют в скрытых и открытых формах, несмотря на официальное «запрещение» рабства и «моральное» отрицание его европейской «культурой». В Африке и других странах имеются ещё миллионы рабов. На положении, близком к рабскому, находятся и «свободные» туземцы многих колониальных стран, обречённые на многочисленные трудовые повинности в пользу империалистических насильников. И это фактическое сохранение рабства оказывается выгодным там, где империализму предоставляется возможность использовать бесплатную рабочую силу — в условиях хищнической эксплоатации колоний и крайне примитивной производственной техники. Борьба с открытыми и скрытыми формами рабовладения и рабского и принудительного труда является поэтому актуальной задачей в борьбе колониальных народов за своё освобождение от ига империализма.

Более высокий способ производства по сравнению с рабством представляло собой феодальное общество. Развитие и разложение европейского феодализма охватывают период так называемых средних веков и часть новой истории. В России феодально-крепостные отношения частично сохранились вплоть до Февральской революции, и на этих отношениях покоилось царское самодержавие. Типичные формы феодального уклада или остатки феодализма существуют и поныне в Азии, например в Китае, в Индии, в Индо-Китае, в африканских государствах негров. В отличие от капиталистического способа производства, в феодальной эксплоатации значительную роль играют отношении личной зависимости, непосредственные господство и подчинение, применение так называемого внеэкономического принуждения. Однако неправильно было бы думать, что феодальная эксплоатация не имела и своей экономической основы. Экономическую основу феодализма составляет мелкое единоличное производство крестьян и ремесленников при господстве класса феодалов, крупных землевладельцев — собственников земли. Для феодализма характерно натуральное хозяйство, т. е. условия хозяйствования в подавляющей части производятся в самом хозяйстве феодалов, а не получаются извне путём обмена. В соответствии с этим феодальная форма труда, как указывает Маркс, есть не что иное, как его естественная, натуральная форма, в которой труд непосредственно направлен на производство потребительных стоимостей, а отношения личной зависимости выражаются в натуральных повинностях и службах, которые несёт производительный класс — крестьянство по отношению к классу собственников — землевладельцев.

Разумеется этот натуральный характер феодального производства не следует понимать в том смысле, что в феодальном обществе совершенно отсутствовал обмен. В этом вопросе необходима решительная борьба на два фронта. Нужно бороться против механистической схемы Бюхера, согласно которой феодальное хозяйство изображается как некоторое замкнутое поместье («ойкос»), не знающее торговли и денежных отношений. Эта схема была воспринята у нас А. Богдановым и с его лёгкой руки получила распространение и среди марксистов. Но необходима также борьба с откровенно идеалистической теорией современных буржуазных историков — Допша, Макса Вебера, Петрушевского и др., которые стремятся увековечить существование товарно-капиталистических отношений и преувеличивают роль и значение торговли в феодальном хозяйстве.

Характер производственных отношений феодализма нельзя правильно понять вне отношений классов, специфических для феодального общества — класса крупных помещиков и зависимых от них, мелких земледельцев, крестьян. Эксплоатация крестьян помещиками находит своё выражение в различных формах земельной ренты: отработочная рента, рента продуктами, денежная рента. В то же время средневековой феодальной собственности на землю, по словам Маркса и Энгельса, «соответствовали в городах корпоративная собственность и феодальная организация ремесла». Формой этой феодальной организации был собственный труд ремесленников, объединённых в цехи, «при наличии мелкого капитала и труда используемых ими подмастерьев». Недостаточное общественное разделение труда приводило к более патриархальным отношениям между мастерами и подмастерьями. Неправильно было бы рассматривать средневекового подмастерья как современного пролетария: в лучшем случае мы имеем здесь предпролетариат. C другой стороны, неправильно идеализировать эти отношения, которые служили особой формой феодальной эксплоатации.

Буржуазные историки зачастую склонны рассматривать феодализм сквозь современные юридические очки и видеть в нём исключительно политическую или юридическую организацию. Они представляют дело таким образом, что феодальный крестьянин — в особенности в период раннего феодализма — является свободным и независимым собственником своего клочка земли. В их изображении собственность феодала лишь номинальная, и эти свободные крестьяне сами входят в добровольное юридическое соглашение с феодалом, отдавая ему часть своего труда в возмещение за «охрану» крестьянских земель, которую якобы несёт феодал, борясь с внешними врагами. Крепостное право с этой точки зрения изображается как случайный эпизод, имевший место не во всех странах, а лишь в России и Пруссии XVIII в. B то же время с экономической стороны феодальное хозяйство трактуется буржуазным историками в понятиях, заимствованных ими из буржуазной экономики как «натурально-хозяйственный» или «вотчинный» капитализм (см. работы Допша, Петрушевского и др.). Здесь мы имеем и увековечение капитализма и явную идеализацию средневековых феодальных порядков. K сожалению, к той же позиции склоняются иногда и историки-марксисты. Например .т Дубровский, о котором уже говорилось выше, полагает, что крестьянин имеет возможности накопления в ранний феодальный период и совершенно утрачивает эти возможности при крепостничестве.

Между тем правильная марксистская оценка феодализма важна для того, чтобы можно было правильно понять характер буржуазной революции, в частности — два возможных пути крестьянской буржуазной революции в России. Крепостничество нельзя рассматривать как особый способ производства, принципиально отличный от феодализма. Период крепостного права, — это период тех же феодальных отношений с господством в основном того же натурального хозяйства, характеризующийся даже некоторым упадком производительных сил, но лишь на иной ступени развития этих отношений. В наиболее яркой форме закрепощение крестьян и крепостнические отношения получают своё выражение в позднейший период развития феодализма, особенно в отдельных странах, как Россия или Германия. Но те же крепостнические отношения в несколько смягчённой форме были внутренне присущи всему феодальному способу производства. В этом смысле и Маркс и Ленин отождествляли феодальный и крепостной строй.

Ленин решительно возражал против взглядов наших буржуазных социологов на феодального крестьянина, как на самостоятельного земельного собственника. «Действительность‚ — писал Ленин, — не знает этой принадлежности земли земледельцу, отдельно и самостоятельно существующей… Это только одно из звеньев тогдашних производственных отношений, которые состояли в том, что земля разделена была между крупными землевладельцами, помещиками, что помещики наделяли крестьян этой землёй для того, чтобы эксплоатировать их, так что земля была как бы натуральной заработной платой: она давала крестьянину необходимые продукты, чтобы он мог производить прибавочный продукт на помещика; она являлась центром для несения крестьянами повинностей в пользу помещика»[110]. Точно так же отзывается о феодальных отношениях и Маркс. Одновременно он показывает, что возможность известного крестьянского накопления — как необходимая предпосылка будущей крестьянской буржуазной революции — не была исключена и при крепостничестве. Он объясняет эту возможность накопления отнюдь не «свободной собственностью» крестьянина в феодальный период, но неразвитостью производительных сил труда. «Хотя, — говорит Маркс, — непосредственный производитель не собственник, а лишь владелец, и весь его прибавочный труд действительно принадлежит земельному собственнику, всё же при этих условиях вообще может совершаться самостоятельное развитие имуществ и, даже относительно говоря, богатств у обязанных барщиной или крепостных… Так как данная форма прибавочного труда, барщинный труд, покоится на неразвитости всех общественных производительных сил труда, на примитивности самого способа труда, то барщинный труд необходимо отнимает у непосредственного производителя конечно несравненно меньшую долю всего труда, чем при развитых способах производства… Таким образом здесь имеется возможность известного экономического развития»[111].

Здесь Маркс выясняет предпосылки развития буржуазной революции, заложенные в феодальных аграрных отношениях. Он обосновывает экономически ту теорию двух возможных путей крестьянской буржуазной революции, которая в дальнейшем получила своё наиболее полное выражение у Ленина. Возможность известного крестьянского накопления в феодальном обществе позволяет аграрной революции не пойти обязательно по прусскому, «юнкерскому» пути развития, когда сохраняется вся масса помещичьего землевладения, которое постепенно превращается в капиталистическое землевладение. Оказывается возможным и другой, «американский», путь развития аграрной революции — образование из крестьян свободного фермерства путём радикального уничтожения помещичьего землевладения. Именно эту задачу выдвигал Ленин перед буржуазно-демократической революцией в России.

Изучение феодальных порядков имеет весьма важное значение не только для понимания процесса развития капитализма, но и для современной борьбы рабочего класса, для правильного понимания положения, создающегося в отсталых и колониальных странах, в Китае, Индии др. Здесь сохранившиеся формы феодального землевладения и феодальных отношений зачастую прекрасно уживаются с новейшими формами империалистической эксплоатации колоний и приспосабливаются к обслуживанию этих последних. Экономический и политический союз между местными феодалами и чужеземными империалистами становится основой, на которой продолжается или даже усиливается закабаление широких крестьянских масс. Борьба со всякого рода феодальными пережитками в колониях и поддержка на известной исторической ступени развития местного национального буржуазно-освободительного движения, при сохранении самостоятельной политики рабочего класса, требование проведения крестьянством аграрной революции является одной из важнейших тактических задач местных компартий.

В то же время они должны учитывать, что, придя к власти, местная буржуазия изменяет революцию и приходит к соглашению с местными феодалами и чужеземным империализмом (например гоминдан в Китае) и что поэтому полная ликвидация феодальных отношений возможна лишь в советских условиях. Пережитки феодальных отношений, часто в переплетении с остатками племенного быта, являются тем наследием царской России, с которым приходится вести упорную борьбу и советской власти, — например в среднеазиатских советских республиках.

3.2. Капиталистическая система хозяйства. Империализм

Капиталистическая формация представляет собой наиболее сложную по сравнению c предшествующими систему общественного хозяйства. Все противоречия классового общества получают при капитализме своё наиболее полное развитие и выражение; противоречие между производительными силами и производственными отношениями, антагонизм и борьба классов, развитие государства и правовой надстройки, противоположность города и деревни, отрыв умственного труда от физического.

Ранее, в главе о диалектике, мы уже выяснили, какими путями идёт Маркс в «Капитале», раскрывая перед нами внутреннюю диалектику капиталистического способа производства. Здесь мы остановимся на некоторых основных свойствах и основных противоречиях капитализма и на тех спорных вопросах, которые возникают при изучении особенностей его экономической структуры. Этого специфического качества, которое характерно для законов и общественных отношений капиталистической формации, совершенно не видят буржуазные историки типа вышеназванных Допша и Петрушевского. Точно так же, как феодализм для них вечная неизменная юридическая категория, форма политического соглашения, так и «капитализм» представляется им некоторой, неизменной для всей истории экономической категорией. Они находят «капитализм» и в рабовладельческом строе и в средние века, в феодальный период!

Капитализм — не вечная, неизменная форма общества. Капиталистическое общество развивается из феодального общества. В недрах феодальной формации уже до буржуазной революции закладываются материально-технические основы капитализма, и создаются готовые формы капиталистического уклада. Технический переворот, подготовляющий победу капиталистических отношений, состоит в переходе от низкой ремесленной техники, характерной для феодального общества, к более высокому уровню техники фабрично-заводских предприятий, к машинному производству. Производство из индивидуального производства самостоятельных, обособленных друг от друга ремесленников, становится производством, объединяющим в едином производственном процессе труд многих рабочих, становится общественным производством. В повышении производительных сил общественного труда и в обобществлении его и заключается историческая роль капитализма.

Однако собственность на эти обобществлённые средства производства остаётся частной собственностью: присвоение произведённого продукта остаётся индивидуальным, частным присвоением капиталистов, собственников средств производства, эксплоатирующих наёмный труд пролетариев в целях получения капиталистической прибыли. Эта монополия капиталистов на средства производства и эксплоатация ими пролетариата охраняется государственной властью, принадлежащей классу капиталистов.

«Капиталистическая система хозяйства, — характеризует т. Сталин, — означает, что:

1) власть в стране принадлежит капиталистам;

2) орудия и средства производства сосредоточены в руках эксплоататоров;

3) производство подчинено не принципу улучшения материального положения трудящихся масс, а принципу обеспечения высокой капиталистической прибыли;

4) распределение народною дохода происходит не в интересах улучшения материального положения трудящихся, а в интересах обеспечения максимума прибылей эксплоататоров;

5) капиталистическая рационализация и быстрый рост производства, имеющие своей целью обеспечение высоких прибылей капиталистов, наталкиваются как на преграду на нищенское положение и снижение материальной обеспеченности миллионов масс трудящихся, не всегда имеющих возможность удовлетворять свои потребности даже в пределах крайнего минимума, что неизбежно создаёт почву для неминуемых кризисов перепроизводства, роста безработицы и т. д;

6) рабочий класс является классом эксплоатируемым, работающим не на себя, а на чужой класс, класс эксплоататоров»[112].

Противоречие между общественным производством и частным присвоением составляет движущую силу, основной закон капиталистического производства. Общественный характер производства находит своё выражение в планомерной организации труда на каждом отдельном капиталистическом предприятии; частный характер присвоения проявляется в том, что капиталисты, собственники этих предприятий, не связаны между собой единой плановой организацией, и в капиталистическом производстве, взятом в целом, господствует анархия производства. Противоречие между общественным производством и капиталистическим присвоением «выступает как противоречие между организацией производства в отдельной фабрике и анархией производства во всём обществе»[113].

Анархия производства — характерная особенность капиталистического способа производства; она проистекает из свободной конкуренции независимых один от другого товаропроизводителей, капиталистов. Капиталистическое хозяйство отнюдь не является организованным хозяйством, действующим согласно заранее обдуманному плану. Оно ведётся множеством «автономных», обособленных друг от друга капиталистов, связывающихся между собой лишь через рынок. 3акoны капиталистического производства проявляются как естественные, как стихийные закономерности. Они обнаруживаются лишь как реакция на нарушение этих законов. Основное противоречие капитализма проявляется в периодических кризисах, потрясающих капиталистический способ производства. Действие закономерностей капиталистической системы вступает, по образному выражению Маркса, «в виде насильственного действия закона природы, как обнаруживается например закон тяготения, когда дом рушится на чью-нибудь голову». Стихийный характер носит и распределение труда между различными отраслями капиталистического производства: «постоянное стремление различных сфер производства к устойчивому равновесию проявляется только как реакция против постоянных нарушений этого равновесия»[114].

Противоречие между обобществлённым производством и капиталистическим присвоением получает своё непосредственно классовое выражение в форме антагонизма между буржуазией и эксплоатируемым ею пролетариатом. Этот классовый антагонизм пронизывает всю структуру капиталистического общества. В сфере производительных сил он находит своё выражение в противоположности между прошлым и настоящим трудом — мёртвым и живым трудом. Монополия капиталистов на средства производства обособляет от живой рабочей силы её собственные продукты и материально-технические условия реализации этой рабочей силы. Так как труд рабочего находится в постоянной зависимости от того, будет ли он приложен к средствам производства, принадлежащим капиталисту, то это приводит к тому, что не живой труд господствует над своими продуктами, но, наоборот, продукт господствует над производителем: прошлый труд человека, воплощённый в средствах производства, господствует над его живым трудом. Отделение средств производства от непосредственных производителей приводит к представлению о том, что капиталистические средства труда наделены собственной «производительностью»‚ помимо применяемого к ним труда. Капитал, а не труд представляется источником стоимости, источником дальнейшего воспроизводства капиталистических средств производства и капиталистических отношений. В этом и заключается характерное для капитализма «сращение материально-технических условий труда с их общественной формой». Это «овеществление» общественных отношений отличает капиталистический способ производства от прежних, более прозрачных по своей экономической структуре докапиталистических формаций.

Последнее обстоятельство обусловливает противоречивый характер самого наёмного труда при капитализме. Его производительность выступает как производительность его собственного продукта, производимых им средств производства. Действенный смысл получает самое понятие производительного труда. Производительным трудом оказывается не всякий труд рабочего, вытекающий из самой природы материального производства и способствующий росту производительных сил общества. Понятие производительного труда рабочего при капитализме включает в себя также специфически общественное, исторически возникшее производственное отношение капитализма: производителен лишь труд рабочего, создающий прибавочную стоимость для капиталиста. Класс рабочих превращается в такую же «принадлежность капитала, как и мёртвый рабочий инструмент», в «одарённые сознанием орудия производства», в «живые машины». Та же метаморфоза происходит и с наукой и с силами внешней, окружающей природы: и наука и естественные производительные силы также монополизируются капиталистом и направляются им в своих интересах. По словам Маркса, всё «как общественные, так и естественные производительные силы труда, т. е. те, которые он находит в неорганической природе, существуют как производительные силы капитала».

Все противоречия капиталистического способа производства в своём зародыше содержатся уже в основной клеточке экономической ткани капитализма — в товаре. Капиталистическое производство – товарное производство. Обмен товаров накладывает на все продукты производства свой отпечаток. Наряду с непосредственной полезностью товара — его потребительской стоимостью — заключающийся в нём общественно-необходимый труд придаёт товару стоимость. Это значит, что в понятие товара включается понятие общественного отношения, которое, проявляясь в вещной оболочке товара, выражает возможность обменивать данные товары на рынке. Товар, по выражению Маркса, есть «вещь чувственно-сверхчувственная». Лишь в обмене товаров обнаруживаются общественные связи, существующие между товаропроизводителями: общественные связи людей проявляются как движение и связь вещей. «Чисто атомистические отношения между людьми в их общественно-производственном процессе, — говорит по этому поводу Маркс, — приводят прежде всего к тому, что их собственные производственные отношения, стоящие вне их контроля и их сознательной, индивидуальной деятельности, принимают вещный характер»[115]. Сам процесс труда «принимает форму движения вещей», купли-продажи рабочей силы. Кажущаяся, формальная независимость лиц друг от друга дополняется системой «всесторонне вещной зависимости». На этой экономической основе возникает товарный фетишизм: как в первобытных религиях изготовленный жрецом фетиш, так и здесь произведённые людьми товары, подобно фетишам, господствуют над людьми.

Закон стоимости оказывается единственным регулятором стихийного производства товаров при капитализме. На основе закона стоимости образуется средняя норма капиталистической прибыли. Стремление капиталистов обеспечить среднюю норму прибыли устанавливает известную пропорциональность в распределении общественного труда между различными отраслями производства. В полном соответствии с этой атомистической экономикой капитализма находится и его надстройка: в области государственной организации товарно-капиталистическому производству «независимых» и «равных» собственников соответствует буржуазная демократия, в общественном сознании — «юридическое мировоззрение», иллюзии свободы и равенства членов общества, принцип грубой утилитарной выгоды в действиях капиталиста.

Как единство процесса труда, создающего потребительную стоимость, и труда, создающего стоимость, всякое товарное производство внутренне противоречиво. Но не всякое товарное производство проникнуто классовым антагонизмом. Марксизм проводит в этом отношении чёткое различие между простым товарным производством самостоятельных производителей — крестьян и ремесленников, — которое зарождается ещё при рабовладельческом строе и в феодальном обществе и в котором производится лишь стоимость, и товарно-капиталистическим производством, в котором создаётся прибавочная стоимость для капиталиста. Капиталистическое производство исторически возникло лишь с того момента, когда предметом купли-продажи, товаром стала и рабочая сила. Последнее же стало возможно лишь в результате экспроприации непосредственных производителей в эпоху так называемого «первоначального накопления», когда совершилось отделение рабочей силы от средств производства.

Проводя это различие между простым товарным производством и капиталистическим производством, не следует впадать в противоположную ошибку: не видеть того, что уже в товаре заложены зародыши всех будущих капиталистических противоречий, что простое товарное производство на известной исторической ступени своего развития необходимо ведёт к классовой диференциации, экспроприации непосредственных производителей и к превращению рабочей силы в товар. Поэтому ошибочно видеть в простом товарном производстве особую, самостоятельную общественную формацию, как это делал например Богданов или в наши дни делает т. Дубровский. Важно помнить, что стихийно развивающееся простое товарное производство необходимо приводит к появлению капиталистических отношений. Так в условиях переходного периода мелкое товарное производство, как выразился Ленин, ежедневно и ежечасно «химически» выделяет из себя капиталистические элементы, рождая капитализм. Нужны были: планомерное воздействие выросшей социалистической промышленности, успехи развития совхозов и колхозов, затем сплошная коллективизация и на её основе — ликвидация кулачества как класса, чтоб и в деревне создалась социалистическая форма хозяйства.

Основные противоречия капиталистического способа производства находят своё проявление и в распределении народного дохода, т. е. капиталистического прибавочного продукта. Основная доля его идёт не на переменный капитал, расходуемый на рабочую силу, а на постоянный капитал, на дальнейший рост средств производства.

Процесс капиталистического развития есть процесс расширенного воспроизводства капиталистических производительных сил и капиталистических производственных отношений. Более быстрый рост капиталистических средств производства, по сравнению с долей рабочего класса, порождает относительный избыток рабочих и позволяет быстро расширять капиталистическое производство. Движущие силы капиталистического воспроизводства необходимо искать таким образом во внутренних закономерностях самого капиталистического способа производства, в самой сущности его как способа производства, основанного на классовой эксплоатации наёмного труда рабочих.

Развитие производительных сил капитализма и рост производства, как указывает в приведённой выше характеристике капиталистической системы т. Сталин, не обозначают развития потребления рабочего класса и отнюдь ведут лишь к его обнищанию, к ухудшению его материального положения. Однако ошибочно думать, что поэтому продукт капиталистического производства не может быть реализован в капиталистическом обществе и что последнее нуждается для выхода из своих затруднений во внешнем рынке, в «третьих лицах», т. е. в мелкой буржуазии, в крестьянстве отсталых стран, без потребления которых якобы немыслимо капиталистическое производство. На такую точку зрения становились наши народники, которые видели основную причину капиталистических кризисов не в противоречии между общественным производством и частным присвоением, в постоянном отсутствии при капитализме «равновесия» между производством и потреблением. Подобную же точку зрения развивала и Роза Люксембург в своей теории накопления капитала. Между тем Ленин решительно возражал против такого понимания. Ленин, критикуя теории народников, показал, что пока имеет место капиталистическое воспроизводство производимый продукт полностью реализуется в самом капиталистическом обществе, потому что расширение производства обгоняет потребление: потребность же во внешнем рынке объясняется лишь безграничным расширением капиталистического производства. Разумеется это обстоятельство вовсе не обозначает, что мы можем совершенно отделить вопрос о «чистом» капитализме от вопроса о крестьянском товарном производстве, как это делает например т. Бухарин, рассматривая экономику переходного периода.

Остановимся несколько на вопросе о меновых отношениях, роли торгового капитала в развитии капитализма и на учении Маркса о товарном фетишизме. Здесь мы также сталкиваемся с целым рядом ошибок и извращений.

Как мы уже могли убедиться, неокантианцы типа Рубина видят именно в обмене основное общественное отношение капиталистического общества; к отношениям купли-продажи сводят они капиталистические производственные отношения. Рубин полемизирует против «блестящего (?) экскурса» Струве, в котором последний совершенно оторвал «междухозяйственные» категории, т. е. меновые отношения, от «социальных» категорий — отношений между классами. Апологету буржуазии Струве это нужно было доказать для того, чтобы «доказать», что задача экономистов — изучение лишь междухозяйственных, т. е. меновых, но не социальных, т. е. не классовых, отношений. По мнению Струве, социальные категории могут лишь «облекаться в костюм» меновых отношений, почему создаётся «видимость тождества» этих якобы совершенно различных категорий[116].

Но возражая Струве, Рубин, в противоположность ему, отождествляет основные производственные отношения капитализма с меновыми отношениями. Во взаимодействии «автономных хозяйств» Рубин видит определённые производственные отношения — «отношения, которые предполагают определённую социальную структуру общества» (?). Рубин пытается здесь опереться на положение Маркса, что при капитализме экономические отношения не носят характера непосредственного властвования одних классов над другими, а отношение классов проявляется через посредство «экономического принуждения». Это значит, — толкует Рубин, — что они осуществляются «через взаимодействие отдельных автономных хозяйствующих субъектов на началах договора между ними. Классовые отношения имеют своей исходной точкой отношения между капиталистом и рабочим как между автономными хозяйствующими субъектами»[117]. Будучи совершенно чуждым марксистской диалектике, меньшевик Рубин затушёвывает здесь классовую сущность капиталистических производственных отношений как отношений классовой эксплоатации, отождествляя её с той их формой проявления, которую они получают на рынке в процессе купли-продажи рабочей силы. Рубин совершенно «забывает», что писал Маркс об этой «автономии» рабочего, который вынужден продавать свою рабочую силу; он забывает, что сущность экономического принуждения капиталистами рабочих ни в какой мере не исчерпывается этой рыночной «сделкой». Для Рубина вся сложная совокупность отношений между классами относится в лучшем случае к «материально-техническому» процессу, а не к социальным отношениям.

Маркс и Энгельс придавали важное значение обмену при специфической характеристике той или иной общественной структуры; но они всегда говорили о «производстве и обмене», они не отрывали способа обмена от способа производства. Как распределение, так и обмен составляют один из моментов процесса производства в широком смысле слова. Через посредство движения и обмена вещей происходит обмен различными родами деятельности в этом производственном процессе. «Обмен, — говорит Маркс, — во всех своих моментах или непосредственно заключён в производстве или определяется этим последним»…[118] «Вообще способ обмена продуктов соответствует форме производства»[119]. И действительно обмен товаров в обществе простых товаропроизводителей, торговля в буржуазном обществе и советская торговля — совершенно различные формы меновых отношений, которые определяются каждый раз отношениями производства, взаимоотношениями классов. Отношения купли-продажи в капиталистическом обществе поэтому никак не могут быть основными производственными отношениями: они лишь выявляют в особой, исторически необходимой форме купли-продажи рабочей силы основные классовые производственные отношения капитализма, отношения классовой эксплоатации. Когда Струве производит отрыв «хозяйственных», меновых отношений от отношений «социальных», он затушёвывает то обстоятельство, что меновые отношения являются хотя и особой, но лишь исторически необходимой формой, в какой проявляются взаимоотношения между классами в условиях товарного производства. Однако не лучше представляет себе взаимозависимость производства и обмена его «критик» Рубин. Как и все буржуазные экономисты, Рубин подменяет производство обменом. Он сводит социальное содержание капиталистических производственных отношений к той специфической форме их проявления, какую они приобретают в процессе купли-продажи рабочей силы.

На явно ошибочный путь становятся некоторые советские историки, которые придают торговле и торговому капиталу решающее значение при объяснении происхождения и исторического развития капиталистического способа производства. Следуя буржуазным теориям Допша и Петрушевского, они видят в развитии обмена основную причину перехода от феодализма к крепостничеству, причём рассматривают эту особую форму феодальных отношений как раннюю форму капитализма. Некоторые из этих историков говорят об «эпохе торгового капитала» и даже «торговом капитализме», понимая под этим термином особую систему производственных отношений. Например торговому капиталу придаётся иногда чрезвычайно преувеличенное значение при объяснении процесса развития самодержавия в России[120].

Нет сомнения, что развитие торговли играло немалую роль в историческом развитии капитализма. Но развитие торговли, взятое само по себе, не могло бы обеспечить переход от простого товарного производства к капиталистическому производству: для такого перехода необходимо было развитие внутренних противоречий старой феодальной формации, нужна была ломка старых производственных отношений, свойственных феодальному обществу. Для перехода к капитализму нужны были: процесс экспроприации крестьян и свободных ремесленников, развитие новых буржуазных производственных отношений, переход от ремесла через мануфактуру к фабрике. Торговый, или купеческий, капитал, согласно указанию Маркса, сам по себе не создаёт стоимости и прибавочной стоимости, он лишь способствует обмену товаров. Процесс же обмена совершается, как уже указано, в самых различных формах, начиная от наиболее ранней формы простого разбоя‚ — всегда в зависимости от господствующего способа производства. Поэтому ошибочно утверждение некоторых историков, что российское самодержавие представляло интересы торгового капитала. Ленин не раз указывал, что в царском самодержавии нужно видеть выразителя интересов феодального класса, класса крупных землевладельцев, господствовавшего в России вплоть до революции 1917 г. Ещё более неправильно говорить о торговом «капитализме» и видеть в нём особую самостоятельную формацию так, как это делали например Богданов, Степанов и некоторые другие. Преувеличивать роль торгового капитала при выяснении исторического развития капитализма — это значит исходить из дополнительных, «внешних» факторов, а не из внутренних противоречий, заложенных в классовых производственных отношениях феодального общества, в недрах которого вызревают предпосылки капитализма.

К замазыванию классовой сущности капиталистических производственных отношений приводит и то понимание учения Маркса о товарном фетишизме, которое проповедует Рубин. Чтобы понять характер производственных отношений капиталистического общества, Рубин, как мы видели, отправляется не от производства, а от обмена. Производственные отношения, т. е. попросту меновые отношения, по мнению Рубина, каждый раз «создаются» на рынке: люди связываются между собой только через посредство вещей — товаров. Поэтому Рубин видит в теории товарного фетишизма «основу всей экономической системы Маркса»[121]. В действительности же основу всей экономической теории Маркса составляет, по его собственным словам, «раскрытие закона развития современного буржуазного общества». Отправной пункт для Маркса здесь не товарный фетишизм, но классовая эксплоатация, присвоение прибавочной стоимости капиталистом. Маркс, Энгельс, Ленин отправляются от общественных, производственных отношений капитализма, а не от их вещной оболочки. Самый фетишизм товаров получает, по указанию Маркса, наиболее полное развитие лишь тогда, когда развивается купля продажа рабочей силы, т. е. при капиталистических отношениях: «овеществление» общественных отношений получает своё полное завершение в капитале. Несомненно, что уже в товаре заложены все противоречия капитализма. Однако, чтобы правильно понять эти противоречия и пути развития товарно-капиталистического производства, недостаточно исходить из условий простого товарного производства. Понять полностью природу товарного фетишизма и причины его развития можно, только исходя из основного противоречия капиталистического производства — между общественным производством и частным присвоением.

Это основное противоречие капиталистического способа производства — противоречие между общественным характером производства и капиталистическим присвоением — находит своё выражение в периодических экономических кризисах, в кризисах перепроизводства. Все противоречия получают во время кризисов необычайное обострение‚ которое должно привести к разрушению самой капиталистической системы.

«Основа экономических кризисов перепроизводства, — указывает т. Сталин, — их причина лежит в самой системе капиталистического хозяйства. Основа кризиса лежит в противоречии между общественным характером производства и капиталистической формой присвоения результатов производства. Выражением этого основного противоречия капитализма является противоречие между колоссальным ростом производственных возможностей капитализма, рассчитанных на повышение капиталистической прибыли, и относительным сокращением платёжеспособности со стороны миллионных масс трудящихся, жизненный уровень которых капиталисты всё время стараются держать в пределах крайнего минимума. Чтобы выиграть в конкуренции и выжать побольше прибыли, капиталисты вынуждены развивать технику, проводить рационализацию, усилить эксплоатацию рабочих и поднять производственные возможности своих предприятий до крайних пределов. Чтобы не отстать друг от друга, все капиталисты вынуждены так или иначе стать на этот путь бешеного развития производственных возможностей, но рынок внутренний и рынок внешний, покупательная способность миллионных масс рабочих и крестьян, являющихся в последнем счёте основными покупателями, остаются на низком уровне. Отсюда кризисы перепроизводства»[122].

«Буржуазные производственные отношения, — говорит Маркс в предисловии „К критике политической экономии“, — составляют последнюю антагонистическую форму общественного производства. Но производительные силы, развивающиеся в лоне буржуазного общества, создают в то же время материальные условия, необходимые для разрешения этого антагонизма». Развитие производительных сил общественного труда доводит до столь высокого уровня технический базис капитализма, его производственные возможности и столь усиливает процесс всё возрастающего обобществления производства, что капиталистическая форма присвоения превращается в подлинные оковы, препятствующие дальнейшему развитию производительных сил. Кризисы — симптом этого растущего возмущения производительных сил против капиталистических производственных отношений. Дальнейшая централизация капиталов, концентрация производства, рост монополий, растущее возмущение рабочего класса должны привести к неизбежному взрыву частнособственнической оболочки.

«Историческую тенденцию капиталистического накопления» Маркс характеризует как диалектический процесс, в котором происходит диалектическое «отрицание отрицания» той экспроприации мелкой частной собственности крестьян и ремесленников, которая была произведена некогда капиталистическим способом производства. «Теперь экспроприации подлежит уже не рабочий, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплоатирующий многих рабочих». Эта экспроприация совершается путём имманентных законов самого капиталистического способа производства, путём централизации капиталов. «Рука об руку с этой централизацией или экспроприацией многих капиталистов немногими развивается кооперативная форма процесса труда во всё более широких, крупных размерах…» «Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса производства, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплоатации, но вместе с тем и возмущение рабочего класса, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и над ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьёт час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют…»[123]

Эта историческая тенденция капиталистического развития, гениально предсказанная Марксом ещё в эпоху господства промышленного капитала, получает свою реализацию в современных нам условиях, на новейшем, высшем и последнем этапе капитализма — при империализме. Продолжая дело Маркса, Ленин дал свою глубочайшую характеристику основных свойств и основных противоречий империалистической стадии развития капитализма.

Экономическая сущность империализма сводится к тому, что империализм есть монополистический капитализм. Империализм представляет собой, будучи рассматриваем исторически, «развитие и прямое продолжение основных свойств капитализма вообще». Поэтому не следует говорить об империализме как особой общественной формации: мы имеем здесь лишь этап в развитии капитализма, сохраняющий все его основные свойства. Вместе с тем империализм обозначает переход капитализма на новую ступень и тем самым приобретение им некоторых новых качественных особенностей, — хотя мы остаёмся в рамках того же капиталистического способа производства. Капитализм, согласно указаниям Ленина, становится империализмом «лишь на определённой, очень высокой ступени своего развития, когда некоторые основные свойства капитализма стали превращаться в свою противоположность, когда по всей линии показались и обнаружились черты переходной эпохи от капитализма к более высокому общественно-экономическому укладу. Экономическая основа в этом процессе есть смена капиталистической свободной конкуренции капиталистическими монополиями. И в то же время монополии, вырастая из свободной конкуренции, не устраняют её, а существуют над ней и рядом с ней, порождая этим ряд особенно острых и крупных противоречий, трений, конфликтов». В этом смысле «монополия есть переход к более высокому строю». В этом смысле империализм — «канун пролетарской революции».

Империализм есть таким образом не только политика, как пытаются представить дело буржуазные экономисты и социал-фашисты, но и экономика новейшей стадии капитализма. Ленинское определение империализма замечательно тем, что оно схватывает самую экономическую сущность империализма, рассматривая его как новый этап в развитии капиталистического способа производства, когда некоторые основные свойства капитализма переходят в свою противоположность‚ когда свободная конкуренция сменяется монополией и т. д. В то же время мы должны рассматривать империализм как продолжение и развитие основных свойств капитализма, как сохранение всех основных капиталистических противоречий, которые ещё более возрастают и обостряются в монополистический период. Таким образом основное противоречие капитализма — противоречие между обобществлённым производством и капиталистическим характером присвоения — ещё более обостряется в эпоху империализма. Конкуренция сохраняется наряду с монополией: единство конкуренции и монополии, их переплетение является при империализме выражением всё того же основного противоречия.

Буржуазные экономисты исходят из своих апологетических представлений о вечности и неизменности капиталистического строя. Поэтому огромное большинство из них старается не замечать изменений, происходящих в экономической структуре капитализма. Империализм сводится ими к системе внешней политики, которая направлена на завоевание и присоединение промышленно отсталых стран; эта политика за редкими исключениями получает их одобрение и поддержку.

Социал-фашисты в своём стремлении затушевать противоречия империализма оказываются менее дальновидными, чем некоторые наиболее зоркие из буржуазных экономистов. Так например Каутский также предпочитает отрывать политику империализма от его экономики. Он видит в империализме не ступень развития хозяйства, не новую стадию в развитии капитализма, а лишь только колониальную политику, к которой, по его мнению, стремится «высокоразвитый промышленный капитализм» и которая находит своё выражение в захвате империалистическими государствами отсталых аграрных областей. Каутский представляет дело таким образом, будто для империализма возможна политика «менее» империалистическая и будто рабочему классу нужно вести борьбу лишь с наиболее отрицательными проявлениями этой политики. Ленин решительно осудил эту попытку Каутского оторвать колониальную политику империализма от его экономики. «Колониальная политика и империализм, — говорит Ленин, — существовали и до новейшей ступени капитализма, и даже до капитализма… Но „общие“ рассуждения об империализме, забывающие или отодвигающие на задний план коренную разницу общественно-экономических формаций, превращаются неизбежно в пустейшие банальности…»

По совершенно справедливому указанию Ленина, Каутский, перенося центр тяжести в политику, затушёвывает самые коренные противоречия экономики этой новейшей ступени капитализма. Каутский проводит «мысль, будто господство финансового капитала ослабляет неравномерности и противоречия внутри всемирного хозяйства, тогда как на деле оно усиливает их»[124]. В этом «притуплении» капиталистических противоречий и заключается сокровенный смысл каутскианской теории ультраимпериализма. Каутский полагает, будто новая «внешняя политика» промышленного капитализма, оставшегося, по его мнению, неизменным и продолжающего здравствовать, безболезненно, без всякой революции приведёт нас к образованию единого всемирного капиталистического треста. Это, по мнению Каутского, будет обозначать прекращение войн, ослабление конкуренции между империалистами и «общую эксплоатацию мира интернациональным объединённым финансовым капиталом».

Следует отметить, что к ошибкам, близким к каутскианству, приходила в своём понимании империализма и Р. Люксембург. Исходя из своей теории накопления капитала, Р. Люксембург видела в империализме «политическое выражение процесса накопления капитала в его конкурентной борьбе за остатки некапиталистической мировой среды, на которые никто ещё не наложил своей руки». Подобно Каутскому, Р. Люксембург отождествляла империализм с колониальной политикой промышленного капитализма, не видя новых экономических особенностей империализма, не понимая, что борьба идёт за передел уже поделённого мира.

Каутскианские идеи получили своё дальнейшее оппортунистическое развитие в так называемой теории организованного капитализма. Последняя находит себе горячую защиту среди теоретиков социал-фашизма. В основе теории организованного капитализма лежит воззрение, будто бы современный капитализм уже перешёл в более высокую форму своего развития, когда капиталистическая анархия сменилась капиталистической плановостью. Капитализм тем самым превращается социал-фашистами в «организованный», ведущийся по плану тип хозяйства. Самим капитализмом, по их мнению, подготовляются все условия для совершенно безболезненного, «эволюционного» перехода к более высокой, социалистической форме производства.

Социал-фашисты указывают на условия так называемого государственного капитализма в период империалистической войны, т. е. тогда, когда буржуазное государство, представляя интересы всего класса капиталистов, более интенсивно вмешивалось в экономическую жизнь и делало попытки некоторого её регулирования в военных нуждах. Основываясь на этих несовершенных и временных попытках «регулирования» в период войны, современные социал-фашисты говорят о возможности планового хозяйства при капитализме! «Организованный капитализм, — заявляет например Гильфердинг, — означает в действительности принципиальную замену капиталистического принципа свободной конкуренции социалистическим принципом планомерного производства»[125]. Теория организованного капитализма есть теория «мирного врастания» капитализма в социалистическое общество, действительный переход к которому отодвигается социал-фашистами в отдалённое будущее.

Некоторые основные моменты этой типично реформистской теории нашли своё теоретическое обоснование в механистической методологии т. Бухарина. Тов. Бухарин весьма односторонне понимает процесс централизации капиталов и концентрации производства, характерный для империалистической эпохи. Он имеет в виду смену свободной конкуренции монополией. Но он не понимает той внутренней диалектики империализма, когда свободная конкуренция, порождая монополию, не только не устраняется, но продолжает существовать одновременно и наряду с монополией и когда это сочетание конкуренции и монополии ещё более обостряет основные капиталистические противоречия. По мнению т. Бухарина, при империализме капиталистическая конкуренция продолжает существовать лишь в международном масштабе — между трестированными государствами, но она исчезает внутри государств, сменяясь здесь монополией. Более того: «абстрактно-теоретически» т. Бухарин считал возможным образование и единого всемирного треста. Естественно, что причины обострения противоречий империализма т. Бухарин должен был искать не во внутренних противоречиях империалистической экономики, а во внешних для каждого отдельного государства условиях. Основной признак империализма для т. Бухарина не переплетение монополии и конкуренции, а концентрация насилия и принуждения со стороны империалистических трестов, объединённых в государственном масштабе и конкурирующих между собой.

Все эти особенности понимания империализма заставили т. Бухарина крайне преувеличить черты, характеризующие «плановость» и «организованность» современного капитализма, и скатиться на явно оппортунистические рельсы в понимании путей его развития. В своей «Экономике переходного периода» т. Бухарин рассматривал процесс обобществления при государственном капитализме по-богдановски — как мирный «организационный» процесс. Он видел в государственном капитализме периода войны «рационализацию» производственного процесса, когда, по его мнению, прибавочная стоимость капиталиста начинает превращаться в простой прибавочный продукт. Бухарин забывал при этом‚ что госкапитализм в условиях буржуазного общества неразрывно связан с капитализмом, а стало быть, с трестами, акциями, монополиями[126]. B позднейших статьях Бухарин ещё раз развил свою мысль об этой растущей «плановости» капитализма, хотя названные статьи были написаны им уже накануне современного мирового кризиса…

Между тем Ленин считал всякие разговоры о возможности устранения кризисов при сохранении капиталистических отношений «сказкой буржуазных экономистов». «Напротив, — писал он, — монополия, создающаяся в некоторых отраслях промышленности, усиливает и обостряет хаотичность, свойственную всему капиталистическому производству в целом; несоответствие в развитии земледелия и промышленности, характерное вообще для капитализма, становится ещё больше… Усиленно быстрый рост техники несёт с собой всё больше элементов несоответствия между различными сторонами народного хозяйства, хаотичности кризисов…» «И это обострение противоречий, — по словам Ленина, — является самой могучей двигательной силой переходного исторического периода»[127].

Для полного представления об империализме как о последнем этапе капитализма необходимо остановиться на вопросе о неравномерности развития капитализма на его империалистической стадии. Закон неравномерного развития капитализма получил в работах Ленина и Сталина исчерпывающую характеристику. Ленин установил как общее значение этого закона для всего развития капитализма, так и особое значение, которое он приобретает в империалистическую эпоху. Сама анархия капиталистического производства совершенно неизбежно вызывает неравномерность и скачкообразность в развитии отдельных предприятий и целых стран, которые обгоняют друг друга. «Неравномерность и скачкообразность в развитии отдельных предприятий, отдельных отраслей промышленности, отдельных стран неизбежны при капитализме»[128]‚ — указывал Ленин. «Равномерного развития отдельных предприятий, трестов, отраслей промышленности, стран при капитализме быть не может»[129]. «Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма»[130], — писал Ленин в другом месте. Вместе с тем на ряде примеров Ленин показал, как обостряется эта неравномерность капиталистического развития в период империализма, где её усиливает переплетение конкуренции и монополии.

Эта основная мысль Ленина была совершенно извращена Троцким и Зиновьевым. И Троцкий и Зиновьев доказывали, что неравномерность развития — общий закон для всего капиталистического развития, что поэтому, наоборот, именно до эпохи монополистического капитализма было больше «экономического неравенства» отдельных стран и что сейчас этой неравномерности в развитии становится гораздо меньше, что эта неравномерность развития ослабляется в период империализма.

Тов. Сталин указал, что эта установка Троцкого и Зиновьева ведёт их в болото каутскианской теории ультраимпериализма. «Неравномерность экономического и политического развития, — указывал т. Сталин, — несравненно больше, чем было прежде, проявляется она острее, чем раньше, причём неравномерность эта ведёт обязательно и неминуемо к скачкообразности развития, ведёт к тому, что отставшие в промышленном отношении страны в более или менее короткий срок перегоняют ушедшие вперёд страны, что не может не создать таким образом предпосылок для грандиозных империалистических войн и возможности победы социализма в одной стране». Тов. Сталин обосновывает этот закон неравномерности развития при империализме особенностями эпохи финансового капитала: тем, что раздел мира империалистами уже закончен, что борьба за рынки приводит к вытеснению с рынка «забежавших вперёд держав», к выдвижению новых держав, которые быстрее успевают развивать свою технику. Необходимость насильственного передела уже ранее поделённого мира ведёт к открытым конфликтам между империалистическими государствами, к империалистическим войнам. С другой стороны, она создаёт возможность прорыва империалистической цепи и победы социализма в одной стране[131].

Империализм развивает далее и приводит к обострению все основные противоречия капитализма: противоречие между ростом производительных сил и капиталистическими производственными отношениями, противоречие между общественным характером производства и частным характером присвоения равно как и выражающее его противоречие между организацией производства на отдельном предприятии и анархией его во всём обществе: империализм ещё более обостряет классовый антагонизм между буржуазией и пролетариатом.

В эпоху империализма противоречие между могучими производительными силами, созданными капитализмом, и капиталистическими производственными отношениями выражается в загнивании капитализма. Империализм обостряет конкуренцию между монополистическими объединениями капиталистов, что ведёт к известному росту техники. Но наряду с этим и в противоречии с этим капиталистические монополии ставят пределы росту технических производственных возможностей. Монопольные цены на товары, которые могут устанавливать капиталисты, лишают их побудительных стимулов к дальнейшему техническому движению вперёд. Более того: они создают экономическую возможность для капиталистов искусственно задерживать технический прогресс. Создаётся тенденция, направленная к техническому застою и загниванию приобретённых производительных сил: для капиталиста теряет смысл поощрять новые научные открытия, приобретать новые машины и т. д., если исчезает конкуренция со стороны других капиталистов, если имеется возможность оставаться при старых средствах производства и положить под сукно новые изобретения.

То же загнивание проявляется в особой форме «экономического паразитизма». Образуется целый слой лиц, живущих на доходы от денежных бумаг и совершенно оторванных от производства, — слой рантье. Этот экономический паразитизм иногда осуществляется целыми странами. Так после последней империалистической войны ряд стран-победительниц в течение ряда лет живёт за счёт репараций, выкачиваемых из побеждённых стран — Германии и Австрии.

Поэтому неправильно говорить, как это делает например вслед за теоретиками «организованного» капитализма т. Деборин, что в экономическом отношении империализм представляет собой «прогресс». Диалектическое противоречие империализма состоит именно в том, что, несмотря на гигантское обобществление производительных сил, которые уже не соответствуют частнособственническим отношениям, наряду с известным ростом техники и т. д. империализм одновременно приводит к величайшей экономической реакции, к экономическому застою и загниванию. Этим реакционным тенденциям экономики империализма вполне соответствует и его политическая и идеологическая надстройка — переход буржуазии в области политики и идеологии от буржуазной демократии к открытому фашизму.

Разумеется в одинаковой степени было бы ошибочно и обратное: полагать, что современный капитализм неспособен уже ни к какому дальнейшему, хотя бы относительному, развитию своих производительных сил. На такую точку зрения становится троцкизм. Будучи совершенно чуждым диалектическому взгляду на скачкообразный и противоречивый характер империалистического развития, Троцкий, а за ним и т. Преображенский полагают, что при империализме на «продолжительный срок (в 20–25 лет)» происходит «абсолютная приостановка развития производительных сил», после чего может начаться «новая эпоха капиталистического подъёма» (?!)[132]. Эта троцкистская теория периодов «стагнации» капитализма в корне чужда ленинизму. Внутреннее противоречие империализма заключается именно в том, что, несмотря на ярко выраженную тенденцию к застою и загниванию, империализм в известных пределах оказывается способным воспроизводить и даже расширять капиталистические отношения, что и создаёт периоды относительной «стабилизации» капитализма.

Однако эта стабилизация носит весьма относительный и эфемерный характер, поскольку она устанавливается на фоне общего кризиса капитализма. Капитализм уже не в состоянии «давать простор» развитию созданных им могучих производительных сил. Гибель его становится неизбежной. В грандиозных мировых экономических кризисах, свидетелями величайшего из которых мы являемся сейчас, происходит бессмысленное уничтожение производительных сил, выясняется невозможность их широкого применения в условиях капитализма. Растёт перепроизводство не находящих себе сбыта предметов потребления, которые вынуждены уничтожать капиталисты, и в то же время растут нужда и нищета эксплоатируемых классов.

Современный мировой экономический кризис имеет, как это указал т. Сталин, ряд особенностей, отличающих его от прежних кризисов капитализма. Кризис сильнее всего поразил главную страну капитализма — Соединённые штаты. Кризис промышленный переплёлся с кризисом сельскохозяйственным в аграрных странах; в силу стремления капиталистов сохранить свои монопольные цены кризис является особенно мучительным и длительным; наконец нынешний экономический кризис развёртывается на базе общего кризиса капитализма, начавшегося вместе с империалистической войной, с эпохой войн и революций, когда подрываются самые устои капитализма.

Мировой кризис ведёт к обнажению и дальнейшему обострению всех противоречий мирового капитализма: противоречий между важнейшими капиталистическими странами, между странами-победительницами и побеждёнными, между империалистическими государствами и колониями, между буржуазией и пролетариатом. «Но кроме этих противоречий, — указывает т. Сталин, — существует ещё одно противоречие… Это есть противоречие между капитализмом в целом и между страной строящегося социализма»… «Наряду с капиталистической системой хозяйства существует социалистическая система, которая растёт, которая преуспевает, которая противостоит капиталистической системе и которая самим фактом своего существования демонстрирует гнилость капитализма, расшатывает его основы».

Противоречие между капиталистической и социалистической системами, по словам т. Сталина, «вскрывает до корней все противоречия капитализма и собирает их в один узел, превращая их в вопрос жизни и смерти самих капиталистических порядков»[133].

Империализм — не только загнивающий, но и умирающий капитализм. Начавшаяся русским Октябрём мировая пролетарская революция должна обеспечить переход во всём мире к новому, более высокому, социалистическому способу производства.

3.3. Переходная экономика. Развитие социалистической организации хозяйства

Капиталистической общественной формацией, по образному выражению Маркса, завершается «предистория человеческого общества». Когда, — говорит «Коммунистический манифест»‚ — пролетариат в борьбе против буржуазии, по необходимости объединяясь в класс, посредством революции делается господствующим классом и в качестве господствующего класса насильственно уничтожает старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще и тем самым своё собственное господство как класса. Вместо старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями возникает ассоциация, в которой «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех»[134].

Исследуя условия возникновения нового, коммунистического общества, Маркс и Энгельс пришли к заключению, что коммунистическое общество не может возникнуть сразу, непосредственно после пролетарской революции, что «между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного преобразования одного в другое», когда ещё сохраняются классы и классовое общество, — период диктатуры пролетариата. B ряде своих работ они выявили те формы, в которых происходит создание предпосылок нового, более высокого способа производства. Одновременно Маркс и Энгельс выяснили, что само коммунистическое общество должно пройти в своём развитии сначала низшую фазу — социализма[135]. Они обосновали пути развития социалистической организации хозяйства после пролетарской революции — в переходный период.

Сейчас социалистическая организация хозяйства, созданная в Советском союзе победившим пролетариатом, уже противостоит капиталистической системе, и её рост и укрепление подрывают самые основы мирового капитализма. «Советская система хозяйства, — указывает т. Сталин, — означает, что:

1) власть капиталистов свергнута и заменена властью рабочего класса;

2) орудия и средства производства, земля, фабрики, заводы и т. д. отобраны у капиталистов и переданы в собственность рабочего класса и трудящихся масс крестьянства;

3) развитие производства подчинено не принципу конкуренции и обеспечения капиталистической прибыли, а принципу планового руководства и систематического подъёма материального и культурного уровня трудящихся;

4) распределение народного дохода происходит не в интересах обогащения эксплоататорских классов и их многочисленной паразитической челяди, а в интересах систематического повышения материального положения рабочих и крестьян и расширения социалистического производства в городе и деревне;

5) систематическое улучшение материального положения трудящихся и непрерывный рост их потребностей (покупательной способности), будучи постоянно растущим источником расширения производства, гарантирует рабочий класс от кризисов перепроизводства, роста безработицы и т. д.;

6) рабочий класс является хозяином страны, работающим не на капиталистов, а на свой собственный класс»[136].

Но советская, социалистическая система хозяйства в том виде, в каком она существует сейчас, сложилась не сразу после первой пролетарской революции, но в результате упорной борьбы пролетариата и его партии за построение социализма. Характер этой борьбы социалистического уклада, побеждающего в течение переходного периода все прочие экономические уклады, совершенно необходимо изучить для правильного понимания путей и средств развития социалистической системы.

Октябрьская революция в России была первым прорывом цепи империализма. Она привела к власти пролетариат и передала в собственность пролетарского государства командные высоты народного хозяйства. Она положила начало переходному от капитализма к социализму периоду. Разрабатывая далее указания Маркса и Энгельса, Ленин дал теоретический анализ экономики и политики в эпоху диктатуры пролетариата. Ленин показал, что переход к социализму — это целая историческая полоса, которую характеризует борьба между старым и новым экономическими укладами. «Теоретически не подлежит сомнению, — говорил Ленин, — что между капитализмом и коммунизмом лежит известный переходный период. Он не может не соединить в себе черты или свойства обоих этих укладов общественного хозяйства. Этот переходный период не может не быть периодом борьбы между умирающим капитализмом и рождающимся коммунизмом, или, иными словами, между побеждённым, но не уничтоженным капитализмом, и родившимся, но совсем ещё слабым, коммунизмом»[137].

Переходный период сочетает в себе свойства обоих борющихся укладов, капиталистического и коммунистического. Это значит, что переходный период неправильно рассматривать как особую самостоятельную общественно-экономическую формацию, что склонны были делать и механисты (т. Дубровский) и меньшевиствующие идеалисты (т. Луппол). Но это обозначает также, что мы не вправе отнести переходный период только к одной какой-либо из названных обеих формаций — либо к капитализму, как это делали, скажем, вслед за Троцким тт. Зиновьев и Каменев, объявляя всю переходную экономику «госкапитализмом»; либо отождествляя переходный период на всех его этапах с законченной социалистической организацией хозяйства, как поступали правые оппортунисты, которые уже на заре реконструктивного периода нэпа видели «кругом социализм».

Ни у правых оппортунистов, ни у троцкистов не было правильного понимания своеобразного, переходного характера нашей советской экономики. Так например, по мнению Троцкого, хозяйство переходного периода «можно назвать „государственным капитализмом“ (в кавычках) или, как некоторые предлагали, — товарно-социалистическим хозяйством»[138]. Тов. Преображенский превратил переходный период в «период первоначального социалистического накопления»[139], которое, по его мнению, должно происходить путём эксплоатации крестьянства пролетариатом. Троцкий и т. Преображенский говорили таким образом о якобы «социалистическом» характере переходной эпохи, но они прилагали к этому «социализму» все понятия, заимствованные ими из условий буржуазной экономики и капиталистической классовой эксплоатации. Свою «социалистическую» фразеологию они соединяли с неверием в возможность построения социализма в одной стране, с теорией госкапитализма, теорией «термидора» и т. д. Тов. Бухарин проводил открытую правооппортунистическую тенденцию на смазывание классовой борьбы в переходный период. С его «техническим» пониманием производственных отношений, он склонен был рассматривать общественные отношения переходной экономики лишь как «перегруппировку» отношений, созданных ещё в эпоху финансового капитала. Всячески возражая против употребления Лениным термина «государственный капитализм» при определении отдельных элементов нашей экономики, т. Бухарин в то же время видел основной путь развития социализма в процессе товарного обращения[140]. Внешне противоположные точки зрения правых оппортунистов и троцкистов таким образом смыкались: и те и другие либо механически переносили на переходную экономику понятия, принадлежащие капиталистическому обществу (эксплоатация одним классом другого класса), либо видели в переходной экономике форму развития простого товарного производства (обращение товаров), забывая о том, что стихийно развивающееся товарное производство порождает капитализм.

Своеобразие переходной экономики состояло прежде всего в том, что в ней в течение определённого периода существовали и переплетались между собой несколько различных типов или различных порядков производственных отношений — как оставшихся от прежних общественно-экономических формаций, так и возникших вновь в условиях диктатуры пролетариата. В 1921 г. Ленин насчитывал «пять различных систем, или укладов, или экономических порядков» в качестве «основных элементов нашей современной, переходной от капитализма к социализму, экономики». Эти «элементы, частички, кусочки» различных общественно-экономических укладов представляли собой:

1) патриархальное, натуральное крестьянское хозяйство,

2) мелкое товарное производство‚

3) частнохозяйственный капитализм,

4) государственный капитализм,

5) социализм.

«Россия так велика и пестра, — указывал Ленин, — что все эти различные типы общественно-экономического уклада переплетаются в ней. Своеобразие положения именно в этом»[141].

Последний из перечисленных Лениным экономических укладов, социализм, был создан пролетарской революцией вместе с диктатурой пролетариата. Это было «социалистическое отношение рабочих на принадлежащих государству фабриках». Но рядом с социализмом существовало мелкое крестьянское хозяйство, которое частично носило ещё натуральный характер, а в основной массе представляло собой мелкое товарное производство — производство сельскохозяйственных продуктов, продаваемых на рынке. Мелкое товарное производство, как мы уже знаем, хотя и не тождественно капитализму, но оно неизбежно на известной ступени своего развития порождает капитализм. Как стихийный продукт мелкого производства капитализм и капиталистические отношения были, по словам Ленина, «неизбежны в известной мере»: мелкая буржуазия, накопившая денежные запасы, являлась основой спекуляции и частнохозяйственного капитализма, который в небольшой доле сохранился после революции и вновь порождался мелким товарным производством. Отсюда вытекала единственно правильная политика пролетариата, проводящего свою диктатуру, — «не пытаться запретить или запереть развитие капитализма, а стараться направить его в русло государственного капитализма»[142]. Различные разновидности госкапитализма — в форме иностранных концессий, сдачи предприятий в аренду и т. д. — должны были, по мысли Ленина, на этом первом этапе, этапе восстановления производительных сил, направить развитие капитализма в русло госкапитализма, создать возможность государственного регулирования экономических отношений и тем самым обеспечить на известной ступени переход от госкапитализма к социализму. Таковы условия возникновения в нашей экономике ещё одного типа производственных отношений — госкапитализма, однако не получившего у нас широкого развития.

Переходный период есть период борьбы между капитализмом и коммунизмом. Но было бы неправильно, указывал Ленин, «забывать всю совокупность наличных общественно-экономических укладов, выхватывая только два из них». Это значило бы стать на недиалектический путь явно безжизненных абстракций, не видеть конкретных ступеней перехода от капитализма к социализму, не видеть путей развития к более высокой форме, к социализму. Но это значило бы также не понять того, что весь переходный период представляет собой «продолжение классовой борьбы в новых формах» — борьбы за построение социализма. Учитывая все хозяйственные особенности бывшей России и ряд переходных мероприятий в пяти экономических укладах, Ленин в самом начале переходного периода указал три основных экономических формы и три основных классовых силы, характерные для развития переходной экономики.

«Эти новые формы общественного хозяйства, — говорил Ленин, — капитализм, мелкое товарное производство, коммунизм. Эти основные силы: буржуазия, мелкая буржуазия (особенно крестьянство), пролетариат. Экономика России в эпоху диктатуры пролетариата представляет собою борьбу первых шагов коммунистически-объединённого — в едином масштабе громадного государства — труда с мелким товарным производством и сохранившимся, а равно и возрождающимся на его базе капитализмом»[143]. Наличие мелкого товарного производства на целом ряде этапов переходного периода было тем важнейшим моментом, который определял формы и условия борьбы между капитализмом и коммунизмом, формы разрешения поставленной Лениным проблемы, «кто кого?». Борьба за социалистическое руководство мелким производителем, за социалистический путь объединения товарного производства, против подчинения этого мелкого производства силам и тенденциям капиталистического развития, — эта борьба находила своё выражение в различных лозунгах, выдвигаемых пролетариатом по отношению к крестьянству на различных этапах переходного периода.

Своеобразие экономики переходного периода не только в том, что в ней существовали, переплетались и боролись между собой различные формы экономических укладов. Своеобразие её также и в том, что соотношение этих экономических укладов изменялось на различных этапах переходного периода. Своеобразие переходной экономики в том, что в процессе классовой борьбы, в процессе вытеснения и преодоления всех других экономических укладов в ней происходило построение наиболее высокого способа производства, — развитие социализма. Особенность пролетарской революции и основное отличие её от буржуазной революции состоит в том, что пролетарская революция начинается при отсутствии или почти при отсутствии готовых форм социалистического уклада. Задачей победившего пролетариата было «организовать у себя социалистическое производство» (Ленин), «построить новую, социалистическую экономику» (Сталин).

Переходный период — это уже не капитализм, и в то же время мы не имеем здесь ещё полного развёрнутого социалистического общества. Переходный период — это период пролетарской, коммунистической революции, революционного переустройства общества. Революция началась в Октябре переходом политической власти к пролетариату, завоеванием командных высот в промышленности, национализацией земли, но революционное переустройство продолжается в течение всего переходного периода, протекая в самых различных формах, — укрепление социалистического сектора в восстановительный период, социалистическая реконструкция хозяйства, коллективизация сельского хозяйства, культурная революция и т. д. Период революционного переустройства общества заканчивается лишь построением полного социалистического общества.

Поэтому переходный период обозначал вовсе не прекращение классовой борьбы, не «мирную эволюцию», не «упрочение» существующего строя, не «гражданский мир», как думали правые оппортунисты, но продолжение классовой борьбы пролетариата в иных формах. Вместе с тем переходный период есть период развития, построения, становления социализма. Социалистический уклад постепенно победил все прочие экономические уклады благодаря тому, что пролетариат устанавливал различное соотношение с представляющими эти уклады основными классовыми силами на разных этапах социалистического строительства. Отсюда иные, отличные, совершенно новые формы классовой борьбы, каких не знает капиталистическое общество. В переходный период совершенно различное отношение пролетариата к побеждённому, но ещё продолжающему сопротивляться эксплоататорскому классу и к массе трудящихся, — различие, которого не понимали «левые» оппортунисты и троцкисты. Формами классовой борьбы особого рода оказываются союз пролетариата с массой среднего крестьянства, систематическое руководящее воздействие со стороны рабочего класса на широкие массы трудящихся. Формой классовой борьбы становится приобретающее сейчас особенно важное значение создание и воспитание новой социалистической дисциплины.

Экономику переходного периода и её развитие нельзя изображать абстрактно, «вообще», — без учёта отдельных этапов в развитии социалистической системы хозяйства, вне изменяющегося соотношения различных экономических укладов, без учёта состояния производительных сил на каждом этапе социалистического строительства.

От дореволюционного строя мы унаследовали крайне низкий сравнительно с передовыми капиталистическими странами уровень производительных сил, который ещё больше снизило разорение, причинённое империалистической и гражданской войнами. Пролетариат, завоевав власть, оказался впереди любого капиталистического государства по своему политическому строю и вместе с тем «позади самого отсталого из западноевропейских государств… по степени подготовки к материально-производственому „введению“ социализма»[144]. Техническая отсталость сильно давала себя знать даже на командных высотах социалистической промышленности, не говоря уже о примитивной технике распылённого, раздроблённого крестьянского хозяйства. Но основу производительных сил социалистического строительства составлял революционный рабочий класс, с его высоко развитым классовым сознанием, возглавляемый большевистской партией. От первоначальной задачи сохранения этой величайшей производительной силы и политических завоеваний рабочего класса мы в дальнейшем перешли к задаче восстановления и подъёма всей совокупности производительных сил промышленности и сельского хозяйства и наконец к полной реконструкции нашей экономической и технической базы, к построению экономического и технического базиса социализма.

Развитие производственных отношений в переходный период далее совершенно нельзя понять, если его рассматривать как некое «стихийное» развитие, напоминающее автоматизм капиталистического производства и воспроизводства. Экономика эпохи диктатуры пролетариата теснейшим образом связана с его политикой, с политической борьбой рабочего класса за разрешение поставленных им задач строительства социализма, с проведением им социалистической плановости, которая постепенно охватывает все области нашего народного хозяйства. Подчёркивая эту неразрывную связь между экономикой и политикой переходного периода, необходимо вести борьбу как против правооппортунистического «объективизма», который игнорирует роль политики, проводимой пролетарским государством, при определении характера нашей экономики, так и против «левого» субъективизма, который склонен к «администрированию» и совершенно не учитывает качественного своеобразия каждого отдельного этапа нашего экономического и политического развития.

Только при этих условиях можно составить правильное представление о законах, действующих в переходной экономике, о классовом характере отношений и категорий этой экономики. Ни контрреволюционный троцкизм, ни правый оппортунизм не сумели уловить её своеобразие, и потому вместо конкретного изучения движущих сил её развития они создали явно искусственные схемы «законов», механически проводя аналогии между советской экономикой и закономерностями капиталистического общества.

Так теоретиками контрреволюционного троцкизма в качестве основного закона переходной экономики был выдвинут «закон первоначального социалистического накопления». «Этому закону подчинены все основные процессы экономической жизни в круге государственного хозяйства». Наряду с ним существует и ведёт с ним борьбу закон ценности (стоимости), действующей в частнотоварном производстве. Автор этого воззрения, т. Преображенский, считал необходимым подчеркнуть сходство между развитием социалистического и капиталистического способов производства.

Сходство это, по мнению т. Преображенского, состоит в том, что и капитализм и социализм начинают своё развитие с «первоначального накопления», причём это «накопление» исторически неизбежно совершается и при капитализме и при социализме за счёт материальных ресурсов мелкого крестьянского производства путём эксплоатации этого последнего. Тов. Преображенский считал это положение имеющим особенно важное значение для отсталых крестьянских стран. «Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства, — говорит т. Преображенский, — тем более социалистическое накопление будет вынуждено опираться на эксплоатацию досоциалистических форм хозяйства». За счёт эксплоатации мелких производителей при помощи высокого налогового обложения или в иной его форме, проводя политику высоких цен на промышленные товары или путём прямого поглощения мелкого производства государственным хозяйством, — в разных формах такой эксплоатации, по тогдашнему мнению теоретиков троцкизма, должно было совершаться первоначальное социалистическое накопление. Только таким путём можно было, по их мнению, обеспечить проведение в ускоренных темпах индустриализации страны и рационализации сельского хозяйства. Задачу социалистического государства т. Преображенский видел «не в том, чтобы брать с мелкобуржуазных производителей меньше, чем брал капитализм, а в том, чтобы брать больше из ещё большего дохода». Больший доход должна была обеспечить эксплоатируемому крестьянскому хозяйству проводимая за его же счёт сверхиндустриализация! Эта мысль т. Преображенского находилась в полном соответствии с основным положением контрреволюционного троцкизма гласящим, что, завоевав власть, пролетариат неизбежно должен будет притти «во враждебные столкновения с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришёл к власти».

Исходный методологический порок всей изложенной здесь теории т. Преображенского — её механистичность и метафизичность. В основе этой теории лежало явно механическое представление т. Преображенского о двух законах или двух «регуляторах», на которых якобы построена наша экономика: законе ценности и законе социалистического накопления. Оба эти закона представляли, по троцкистской теории, две экономические системы — «социалистическую систему» и «систему частнотоварного», т. е. главным образом крестьянского, производства. Закон социалистического накопления, абстрактно противопоставлявшийся т. Преображенским «закону ценности», по его мнению, в борьбе с законом стоимости «изменяет и частично ликвидирует закон стоимости». Между социалистической и частнотоварной системами «равновесие длительно существовать не может, потому что одна система должна пожирать другую»[145].

Тов. Преображенский включал при этом в одну рубрику «частнотоварного» производства и простое товарное производство, характерное для среднего крестьянства, и товарно-капиталистическое производство, смазывая всё существенное различие между ними. Игнорируя союз пролетариата со средним крестьянством и возможность для социалистической промышленности воздействовать путём кооперации на развитие крестьянского хозяйства, т. Преображенский, в поисках «равновесия», абстрактно противополагал «пожираемое крестьянское товарное производство» пожиравшей его «социалистической системе». Он совершенно изолировал «социалистическую» и «частнотоварную» системы и оба «регулятора», разрывая таким путём реальное единство нашей экономики, в действительности осуществлявшееся в процессе социалистического строительства, в процессе руководства со стороны пролетариата крестьянством, в процессе торговой и производственной смычки между городом и деревней. Наряду с механистическими представлениями о социалистической промышленности и крестьянском производстве как о двух, оторванных одна от другой, системах, между коими не может быть «равновесия», взгляды троцкистов на характер переходной экономики были проникнуты большой дозой субъективизма и идеализма. На ранней ступени восстановления и развития переходного хозяйства троцкисты стремились перескочить через ближайшие объективные этапы в нашем развитии и выдвигали неосуществимые планы «сверхиндустриализации». Последнюю они полагали возможным проводить при помощи голого «администрирования», совершенно не считаясь с состоянием производительных сил промышленности и крестьянского хозяйства. Это обстоятельство не помешало Троцкому в последующий период, когда были созданы объективные условия для социалистической реконструкции, говорить о необходимости снизить темпы нашего развития.

Противоположную позицию в вопросе об основных законах переходного периода, но всецело проникнутую механицизмом заняли представители правого оппортунизма. Тов. Бухарин свой основной закон переходной экономики открыл «в законе трудовых затрат». Этот «закон», по мнению т. Бухарина, выступает здесь обнажённым от того греховного, фетишистского «ценностного» белья, в которое он облачён при капиталистических отношениях. Тов. Бухарин пытался опереться на мысль Маркса в его письме к Кугельману, где Маркс устанавливает, что «необходимость разделения труда в определённых пропорциях» представляет собою «закон природы» и что она «не может быть уничтожена определённой формой общественного производства». Тут же Маркс указывает, что в условиях товарного производства формой проявления известной пропорциональности в распределении труда в обществе является меновая стоимость[146].

Тов. Бухарин сделал из этих указаний Маркса вывод, что Марксом здесь якобы выдвигается некоторый общий для всех времён «закон пропорциональных трудовых затрат», материальное содержание которого остаётся неизменным, но исторические формы проявления этого закона различны в разных общественных формациях. В товарно-капиталистическом обществе закон «трудовых затрат» выступает в фетишистском наряде закона ценности, стоимости.

В условиях же переходной экономики вместе с победой социалистического начала, по мнению т. Бухарина, начинается процесс сбрасывания «законом трудовых затрат» своего ценностного «белья», происходит его «дефетишизация». Он превращается в «просто» закон трудовых затрат, характеризующий развитие нашей экономики. Действие этого «закона» в переходной экономике т. Бухарин при этом понимал как сознательное предвосхищение нами тех же пропорций в распределении затрат труда, которые вследствие регулирования их стоимостью должны были бы установиться сами собой, стихийным путём, как, стало быть, сознательное равнение на сохранение определённых пропорций, существующих между различными секторами переходной экономики.

Всё отличие «голого» закона трудовых затрат от того же закона, переодетого в наряд «закона стоимости», состоит таким образом лишь в сознательном установлении тех же трудовых пропорций, которые установились бы самотёком, стихийным путём. В этом смысле, по мнению т. Бухарина, недопустимо противопоставлять социалистическое накопление закону ценности так, как это делает т. Преображенский. «Фигурально говоря, — заявлял т. Бухарин, — мы и закон ценности заставляем служить нашим целям»[147]. Тов. Бухарин исходил здесь из своей пресловутой теории равновесия, о которой уже неоднократно упоминалось. Но в противоположность точке зрения т. Преображенского, видевшего две системы, враждебно противостоящие одна другой и не могущие сохранить между собой равновесия, т. Бухарин рассматривал советскую экономику как равновесие двух секторов — капиталистического и социалистического.

Равновесие обоих секторов т. Бухарин понимал таким образом, что плановое воздействие социалистического сектора вынуждено следовать законам стихийного товарного производства, что политика диктатуры пролетариата должна «объективистски» приспосабливаться к этим законам. Секторы т. Бухарина т. Сталин поэтому остроумно сравнил с двумя ящиками, которые катятся по параллельным линиям; этому движению нет выхода за пределы законов стихийного товарного производства, оно не может поэтому привести к расширенному воспроизводству социалистических отношений, к победе социалистического сектора. Интересно также, что свой закон трудовых затрат т. Бухарин понимал как закон «издержек производства». Последний, как известно, характерен для капиталистического способа производства, где регулирование затрат зависит от цены производства, т. е. в конечном счёте от той же стоимости. Короче говоря, в своём определении закономерностей советского хозяйства т. Бухарин не выходил из круга понятий буржуазной экономики. Неудивительно, что единственно возможный, «столбовой» путь перехода от мелкого производства к социализму, по мнению т. Бухарина, лежал через обращение, через товарообмен, а не через развитие в деревне высших форм социалистического производства[148].

«Закон» т. Бухарина столь же мало мог объяснить природу переходной экономики, как «закон» т. Преображенского. Закон трудовых затрат — пустая надисторическая абстракция, совершенно неспособная объяснить действительные, изменяющиеся закономерности переходного периода. Тов. Бухарин чисто по-кантиански оторвал неизменное «материальное» содержание своего закона от особых исторических форм его проявления, оторвал экономику от политики пролетариата, забывая o том, что различные пропорции в распределении общественного труда сами зависят каждый раз от различного характера общественных отношений и господства определённого класса. Пропорциональное распределение труда при капитализме определяется капиталистическими отношениями производства и распределения; точно так же совершенно иной характер получают пропорции в распределении общественного труда при социалистическом укладе, при плановом социалистическом строительстве. «Левый» т. Преображенский в своём понимании законов переходной экономики исходил из особых законов первоначального накопления и из классовой эксплоатации крестьянства, свойственных развитию капиталистической формации, но распространил эти законы на новые переходные общественные формы. Правый т. Бухарин, напротив того, исходил из некоторой общей, надисторической предпосылки. Обе теории в корне бы чужды материалистической диалектике, обе они чужды были правильному пониманию единства нашей экономики, которое создавалось в процессе воспроизводства, расширения и развития социалистических производственных отношений.

Социалистический уклад не находился в «равновесии» с мелким товарным производством. Но пролетариат в переходный период вовсе не находился также и в непримиримой вражде с мелким производителем. Социалистический уклад был с самого начала ведущим укладом в экономическом союзе пролетариата и среднего крестьянства. На известном этапе развития он начал преобразовывать всю совокупность производственных отношений, оставшихся от прежних общественных формаций. Не пассивное приспособление к условиям «равновесия» товарного хозяйства, но активное воздействие социалистических отношений составляло основу переходной экономики, неразрывно связанной с экономической политикой пролетарской диктатуры. Закон построения социализма‚ — а стало быть и качественное укрепление и количественное расширение социалистических производственных отношений, расширенное их воспроизводство на основе роста планового начала, на основе борьбы против всех остатков капитализма и победы над ними, — таков основной закон, характеризующий развитие переходной экономики к социализму.

Роль социалистического планового начала выявлялась всё в большей степени вместе с перевесом социалистических элементов нашего хозяйства над капиталистическими; это плановое начало проявлялось в весьма различных формах на разных этапах переходного периода, отражая каждый раз состояние производительных сил и изменившееся соотношение экономических укладов. С Октябрьской революцией Советская страна вступила на путь развития социализма. Задача экономической политики пролетарского государства в период так называемого «военного коммунизма» по необходимости ограничивалась закреплением основных командных высот в социалистической промышленности и сохранением важнейшей производительной силы — рабочего класса. Это был период гражданской войны, продразвёрстки и т. д. Новая экономическая политика знаменовала собой начало нового более длительного этапа развития. Нэп рассчитан на победу социалистических элементов. Отсюда проводимая партией политика смычки и союза с середняком. На восстановительном этапе нэпа товарообмен и торговая смычка выступали как основная форма связи между городом и деревней. Реконструктивный период выдвинул новые задачи социалистической индустриализации, превращения нашей аграрной страны в страну индустриальную, производящую средства производства, реконструкции всего народного хозяйства и построения таким путём фундамента социалистической экономики. Эти задачи получили своё выражение в первом пятилетнем плане социалистической реконструкции.

Но социалистическая индустриализация страны оказалась в тесной зависимости от роста наших сырьевых ресурсов, от развития сельского хозяйства. «Нельзя без конца, — говорил ещё в 1928 г. т. Сталин, — т. е. в продолжение слишком долгого периода времени, базировать советскую власть и социалистическое строительство на двух разных основах — на основе самой крупной и объединённой социалистической промышленности и на основе самого раздроблённого и отсталого мелкотоварного крестьянского хозяйства. Нужно постепенно, но систематически и упорно переводить сельское хозяйство на новую техническую базу, на базу крупного производства‚ подтягивая его к социалистической промышленности»[149]. Но технический переворот в сельском хозяйстве был неминуемо связан с полным экономическим переворотом в общественных отношениях крестьянского хозяйства: он был возможен лишь при условии переделки мелкого крестьянского хозяйства.

Социалистическая индустриализация страны необходимо требовала революции в аграрных отношениях — перехода от мелкого, раздроблённого крестьянского производства к коллективным формам земледелия, к крупному сельскому хозяйству. Так возникла новая производственная форма смычки пролетариата с крестьянством — через коллективизацию сельского хозяйства. В проводимой партией коллективизации получил своё высшее выражение и дальнейшую конкретизацию кооперативный план Ленина.

Капиталистические элементы и в частности кулачество, ликвидируемое как класс на базе сплошной коллективизации сельского хозяйства, оказывали бешеное сопротивление всей этой революции, проводимой в городе и деревне социалистическим строительством. Обострение классовой борьбы привело к возникновению ошибочных оппортунистических взглядов на природу нэпа, к неверию в самую возможность построения социализма в одной стране. Эти антипартийные, антиленинские концепции последовательно развивала сначала троцкистская оппозиция, затем новая оппозиция Зиновьева и Каменева, наконец представители правого оппортунизма. Они явились рупором гибнущих капиталистических и кулацких элементов в отдельных, наиболее слабых прослойках партии. Борьба со всеми этими извращениями генеральной линии партии являлась и остаётся сейчас важнейшей предпосылкой успешного экономического строительства во всём нашем развитии.

Признание закона построения социализма основной закономерностью, движущей развитие переходной экономики, предполагает уверенность в возможности построить социализм в одной стране — той стране, которая ранее других сумела прорвать цепь мирового империализма. Эта возможность вопреки всем социал-демократическим теориям была блестяще обоснована Лениным, который выводил её прямо и непосредственно из закона неравномерности развития капиталистических стран в период империализма. Социал-демократические теории изображали мировую революцию как некоторый одновременный, а потому и весьма отдалённый акт. Они не учитывали особых условий неравномерности империалистического развития и начисто отрицали возможность построить социализм в одной стране, в то время как в других странах сохраняется ещё капиталистическое господство. Ленин ещё в 1905 г. выдвинул положение о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую. Это положение Ленина находилось в полной противоположности с меньшевистским пониманием буржуазно-демократической революции периода империализма как только буржуазной, и с «левой» троцкистской фразой о «рабочем правительстве», игнорировавшей конкретные этапы в развитии социалистической революции. Затем Ленин формулирует положение о возможности победы социализма «в немногих и даже одной отдельной капиталистической стране».

«Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма, — говорил по этому поводу Ленин. — Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны‚ экспроприировав капиталистов и организовав y себя социалистическое производство, стал бы против остального, капиталистического мира, привлекая к себе угнетённые классы других стран»[150]. Власть государства на важнейшие средства производства, наличие политической власти в руках пролетариата, союз его с средним крестьянством — «разве это не всё необходимое, — спрашивал Ленин, — для построения полного социалистического общества?»[151].

Это основное положение Ленина, развитое в дальнейшем т. Сталиным, встретило самое жестокое сопротивление со стороны представителей троцкизма‚ а затем и зиновьевско-троцкистской новой оппозиции (Зиновьев, Каменев).

Основываясь на своей пресловутой теории перманентной революции, Троцкий доказывал, что без поддержки мировой революции, без «прямой государственной поддержки» других совершивших y себя революцию передовых капиталистических стран построение социализма в одной стране невозможно. C точки зрения Троцкого, необходимо 50 или 100 лет‚ для того чтобы социализм мог доказать своё превосходство над капиталистической системой хозяйства: для этого производительные силы социализма должны быть гораздо более мощными, чем производительные силы старой хозяйственной системы, что также невозможно в короткий срок без поддержки «мирового хозяйства». В силу своей экономической отсталости мы, по мнению Троцкого, «всё время будем находиться под контролем мирового хозяйства» — иными словами, неминуемо должны превратиться в придаток мирового капитализма.

Меньшевистский фатализм типа Суханова, механицизм в понимании развития производительных сил пролетарской революции и путей строительства социализма, неверие во внутренние силы революции и стремление подменить её внутренние условия зависимостью от условий внешней, «мировой» среды — все эти характерные черты меньшевизма маскировались здесь у Троцкого «левой», абстрактно-идеалистической, игнорирующей объективный ход вещей субъективистской фразой о «мировой революции». «Разве тот факт, что во главе производства будут стоять не тунеядцы, а сами производители, — отвечал ему т Сталин, — разве этот факт не является величайшим фактором того, что социалистическая система хозяйства будет иметь все шансы, для того чтобы двинуть вперёд хозяйство семимильными шагами и доказать своё превосходство над капиталистической системой хозяйства в более короткий срок?» И тогда же указав, что в развитии мировой революции мы можем иметь известные межреволюционные периоды, что троцкистская оппозиция не верит во внутренние силы нашей революции, в силы рабочего класса и его союзника — крестьянства, что она испугалась относительной стабилизации капитализма, что в то же время она стремится авантюристически перепрыгнуть через факты при помощи крикливых лозунгов, т. Сталин спрашивал: «Что значит не считаться с фактами, с объективным ходом вещей? Это значит сойти с почвы науки и стать на почву знахарства»[152].

Троцкистскую по существу позицию неверия в возможность построения социализма в одной стране заняли в дальнейшем тт. Зиновьев, Каменев, Сокольников и др. Они полагали, что даже наша государственная промышленность не может служить свидетельством нашей социалистической зрелости. Они считали, что систему хозяйства в период нэпа мы должны рассматривать как государственный капитализм. Они видели в нэпе лишь отступление перед капитализмом, а не политику наступления на капиталистические элементы. Не понимая двойственной природы нэпа и происходящей в нём борьбы между капиталистическими и развивающимися социалистическими элементами, они не видели и того, что выработанные капитализмом и применённые нами методы торговли и денежной системы мы с успехом используем против капитализма, для построения фундамента социалистической экономики. Наша партия видела в государственном капитализме один из укладов переходной экономики, характеризующийся известным допущением капитализма под контролем государства — в виде концессий, аренды и т. д., уклад, не получивший к тому же у нас достаточного развития. Между тем Зиновьев, Каменев и другие распространяли понятие госкапитализма на всю переходную экономику, на всю природу нэпа и в частности называли «госкапиталистической» нашу социалистическую промышленность.

Определяя истинную природу нэпа, т. Сталин говорил: «Нэп есть особая политика пролетарского государства, рассчитанная на допущение капитализма при наличии командных высот в руках пролетарского государства, рассчитанная на борьбу элементов капиталистических и социалистических, рассчитанная на возрастание роли социалистических элементов в ущерб элементам капиталистическим, рассчитанная на победу социалистических элементов над капиталистическими, рассчитанная на уничтожение классов, на постройку фундамента социалистической экономики. Кто не понимает этой переходной, двойственной природы нэпа, тот отходит от ленинизма»[153].

Этой двойственной природы нэпа не поняла и правая оппозиция (Бухарин, Рыков и др.), выступившая в начале периода социалистической реконструкции, когда на основе достигнутых успехов стало возможным ускорение темпов нашего строительства, когда перед партией во весь рост встала задача создания социалистической тяжёлой индустрии, коллективизации сельского хозяйства. Проповедуя «гражданский мир», «упрочение существующего строя», мирное «врастание» кулака в социализм, т. Бухарин «забыл» о классовой борьбе, о борьбе капиталистических элементов с социалистическими элементами, «забыл» о существовании капиталистических элементов наряду с социалистическими.

Формально правые признавали возможность построения социализма в нашей стране; но, предлагая партии равняться на узкие места нашей социалистической системы, требуя замедления темпов социалистической индустриализации, видя не в коллективизации сельского хозяйства, а в процессе обращения «столбовую дорогу» к развитию социализма в деревне, правые тем самым отвергали все действительные пути и средства, необходимые для успешного построения фундамента социалистической экономики. А тем самым, по справедливому указанию т. Сталина, правые становились на тот же троцкистский путь отрицания возможности строить социализм в нашей стране. Здесь сказалось непонимание т. Бухариным классовой сути социалистического строительства. Недаром он подменял борьбу между социалистической тенденцией пролетариата и товарно-капиталистической тенденцией крестьянства борьбой «между организующей тенденцией пролетариата и товарно-анархической тенденцией крестьянства». Строительство социализма для т. Бухарина — мирный «организационный процесс» вообще, обобществление «вообще», которое, по его мнению, являлось лишь непосредственным продолжением обобществления, начатого уже в эпоху финансового капитала[154].

Неудивительно, что и троцкистская оппозиция и правые оппортунисты подвергли сомнению возможность осуществления первой социалистической пятилетки. Троцкисты утверждали в своей «платформе», что тезисы партии о пятилетке ведут к «торжеству антипролетарских тенденций», что на практике мы будем иметь рост лишь капиталистических элементов промышленности. Правые оппортунисты (Рыков) противопоставляли пятилетнему плану «двухлетку». Они предполагали, что по мере осуществления пятилетки будет иметь место «понижение кривой вложений» в промышленность. Ни троцкисты, ни правые не поддерживали политику партии в деревне. Троцкисты утверждали, что благодаря этой политике растёт «зависимость государственного хозяйства от кулацко-капиталистических элементов» деревни. Правые полагали, что основным источником хлеба «будут ещё долгое время индивидуальные хозяйства крестьян». И троцкисты, и правые кричали о гибели революции, когда шло победное наступление социализма.

3.4. Основные черты социалистической экономики. Социализм и коммунизм

Буржуазная наука, a вслед за ней и социал-фашизм — и как их отголоски и наши оппортунисты — превращают социализм в пустую, в бесконечно отдалённую от действительности абстракцию. Для социал-фашизма непонятно, как мы можем говорить сейчас о вступлении Советской страны в период социализма, когда одновременно y нас ещё сохранились классы, идёт классовая борьба, когда одним из методов нашей классовой борьбы является развитие советской торговли, когда мы сейчас ликвидируем «уравниловку» в «зарплате» и «обезличку» в производственном процессе и вводим твёрдые начала хозрасчёта. Буржуазия и социал-демократия в связи с этим склонны кричать о «ликвидации коммунизма», о «капитуляции большевиков» перед капитализмом и т. д. Между тем в эти всех явлениях находит своё выражение двойственная, противоречивая природа нэпа: вступление в период социализма означает вместе с тем последний этап нэпа. Но и в период развёрнутого социализма начало хозрасчёта, ответственности и т. д.‚ как мы сейчас увидим, сохранят всё своё огромное значение.

Переходный период нельзя представлять себе как период, отгороженный китайской стеной от периода социализма. С началом переходного периода началось в развитие, становление новой социалистической формации — сначала в форме одного из пяти, но ведущего социалистического уклада. Эта ведущая роль социалистического уклада наложила свой отпечаток и на всю совокупность производственных отношений нэпа, она придала новое социалистическое качество его производительным силам. Однако новая социалистическая формация прошла в своём развитии целый ряд ступеней, отражавших процесс постепенного вытеснения социалистическим укладом всех остальных укладов в условиях ожесточённой классовой борьбы. Победа социализма могла быть обеспечена лишь после построения его экономической базы.

В чём состоит экономическая суть и экономическая база социализма? — спрашивал т. Сталин и отвечал на этот вопрос: «Создать экономическую базу социализма — это значит сомкнуть сельское хозяйство с социалистической индустрией в одно целое хозяйство, подчинить сельское хозяйство руководству социалистической индустрии, наладить отношения между городом и деревней на основе прямого обмена продуктов сельского хозяйства и индустрии, закрыть и ликвидировать все те каналы, при помощи которых рождаются классы и рождается прежде всего капитал, создать в конце концов такие условия производства и распределения, которые ведут прямо и непосредственно к уничтожению классов»[155]. К этому поворотному пункту в строительстве социализма мы подошли сейчас. Мы «отменяем начальную стадию нэпа, развёртывая последующую его стадию, которая есть последняя стадия нэпа». Преодолевая трудности социалистической реконструкции и сопротивление враждебных классов, «мы уже вышли из переходного периода в старом его смысле» (Сталин):

Мы вступили в период социализма, а также завершили построение фундамента социалистической экономики.

Вступление в период социализма означает новый этап революционного переустройства общества, новый этап в развитии социалистической формации. Оно означает, что нами уже разрешена проблема «кто кого?», проблема борьбы растущего коммунизма с умирающим капитализмом, стоявшая в течение всего переходного периода; что «социалистический сектор держит в руках все хозяйственные рычаги всего народного хозяйства» (Сталин); что уже создана социалистическая система хозяйства, охватывающая всё народное хозяйство Советского союза.

Прежде всего вопрос «кто кого?» полностью разрешён в промышленности. Не только командные высоты промышленности — это непосредственное завоевание пролетарской революции — целиком находятся в руках пролетариата, — но мы имеем исключительный рост социалистической индустрии, окончательно вытеснившей остатки капитализма и по своим невиданным в истории темпам опередившей капиталистические страны. Из страны аграрной мы уже превратились в страну индустриальную. Мы начинаем постепенно догонять капитализм и по уровню развития нашей индустрии, выходя на одно из первых мест в её наиболее решающих участках (нефть, уголь, металл), строя сверхгиганты промышленности, соперничающие с крупнейшими предприятиями, созданными капитализмом, создавая мощные промышленные комбинаты, закладывая новые шахты, рудники и величайшие в мире электростанции, овладевая производством сложнейших машин и создавая новые их образцы. «Но, — говорит т. Сталин, — нам нужна не всякая индустриализация. Нам нужна такая индустриализация, которая обеспечивает растущий перевес социалистических форм промышленности над формами мелкотоварными и тем более капиталистическими. Характерная черта нашей индустриализации состоит в том, что она есть индустриализация социалистическая, индустриализация, обеспечивающая победу обобществлённого сектора промышленности»[156].

Удельный вес социалистического сектора хозяйства в народном доходе на 1932 г. определён в 91%. А это обозначает, что вместе с успехами сплошной коллективизации и ликвидации на её основе кулачества как класса проблема «кто кого?» получила целиком своё разрешение и в сельском хозяйстве. Социалистическая переделка мелкого крестьянского хозяйства должна привести к небывалому подъёму производительных сил сельского хозяйства. Исключительные успехи в строительстве совхозов и колхозов, проводимая механизация сельского хозяйства путём охвата колхозов МТС, планирование и оперативное руководство важнейшими сельскохозяйственными мероприятиями, последовательное разрешение зерновой, животноводческой, и других проблем — всё это свидетельствует, что сельское хозяйство всё более смыкается с социалистической индустрией в одно целостное хозяйство и всё более подчиняется плановому руководству социалистической индустрии. Организация советской торговли и всё расширяющийся охват кооперацией планового снабжения широких масс трудящихся, значительное улучшение материальных и культурных условий их быта — всё это точно так же признаки, говорящие о том, что мы завершили построение фундамента социалистической экономики, что мы создали экономические предпосылки намеченного во второй пятилетке уничтожении классов. Вместе с тем вступление в период социализма обозначает дальнейшее усиление темпов социалистического строительства, переход социализма в наступление по всему фронту.

В процессе построения фундамента социалистической экономики и в процессе дальнейшего развития социалистической системы хозяйства мы встречали и встречаем немало препятствий и трудностей. Но, указывает т. Сталин, в отличие от затруднений капиталистической системы наши трудности «есть трудности роста, трудности продвижения вперёд… Это значит, что наши трудности являются такими трудностями, которые сами содержат в себе возможность их преодоления… Самый характер наших трудностей, являющихся трудностями роста, даёт нам возможности, необходимые для подавления классовых врагов. Но чтобы использовать эти возможности и превратить их в действительность, чтобы подавить сопротивление классовых врагов и добиться преодоления трудностей, для этого существует лишь одно средство: организовать наступление на капиталистические элементы по всему фронту, изолировать оппортунистические элементы в наших собственных рядах…»[157]

Среди трудностей, которые необходимо преодолеть социалистическому наступлению, особенно важное значение имеют: обеспечение предприятий рабочей силой и её организованный набор; механизация производственного процесса; правильная организации зарплаты и улучшение бытовых условий рабочих, правильная организация труда и борьба с безответственностью и обезличкой в работе; подготовка нового командного инженерно-технического состава хозяйства из среды трудящихся, умелое использование поворота в сторону социализма среди старых специалистов; осуществление начал хозяйственного расчёта и создание таким путём условий для внутрипромышленного накопления. Все эти важнейшие задачи, стоящие перед нашим социалистическим хозяйством и являющиеся необходимыми предпосылками его дальнейшего развития, получили своё выражение в шести исторических условиях формулированных т. Сталиным[158].

Остановимся прежде всего на задаче механизации производства и её роли в технической реконструкции нашего народного хозяйства. «Механизация процессов труда, — говорит т. Сталин, — является той новой для нас и решающей силой, без которой невозможно выдержать ни наших темпов, ни новых масштабов производства».

Социалистическая система хозяйства предполагает полную реконструкцию не только её экономической, но и её технической базы. Именно этот смысл имел лозунг, в своё время выдвинутый Лениным: «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны». Ту же задачу ставил Ленин, говоря о необходимости для нас с крестьянской лошадки пересесть на «лошадь тяжёлой машинной индустрии». Мысль эту подчеркнул в 1921 г. в своём письме Ленину т. Сталин, отметив исключительную важность плана электрификации. Уже тогда т. Сталин видел в электрификации «действительно реальную и единственно возможную техническую производственную базу» — в противоположность «левым» «героическим» планам Троцкого о применении труда неквалифицированной крестьянско-рабочей массы и правооппортунистической обывательской «маниловщине» т. Рыкова, критиковавшего план ГОЭЛРО. Позже т. Сталин подчеркнул, что под электрификацией Ленин понимал перевод всего народного хозяйства на новую техническую базу, «на техническую базу современного крупного производства, связанного так или иначе, прямо или косвенно, с делом электрификации». В речи о «шести условиях» т. Сталин подчеркнул задачу механизации производственного процесса.

Партия воплотила эти идеи Ленина и Сталина в поставленной ею очередной задаче овладения наукой и техникой. Но техническая реконструкция не обозначает простого заимствования передовой капиталистической техники существующими социалистическими госпредприятиями. Техническая реконструкция предполагает создание новых социалистических форм технико-экономического объединения промышленности и сельского хозяйства (комбинаты, МТС и т. д.). Она предполагает создание новых отраслей промышленности и полную техническую независимость страны социализма; она требует планомерного размещения производительных сил по районам. Построение экономической и технической базы социализма предполагает дальнейшее развитие и создание новых образцов техники в новых социалистических условиях. Оно предполагает кроме того сочетание наиболее передовой, созданной капитализмом техники с социалистической организацией труда. Наша техническая реконструкция предполагает в качестве своей необходимой предпосылки социалистическую организацию труда.

Исключительная важность указаний т. Сталина в выдвинутых им шести условиях состоит не только в том, что они широко освещают вопрос о значении механизации производства для социалистической реконструкции и вопрос с рабочей силе как важнейшем элементе производительных сил социалистической системы (см. гл. 2). Огромное теоретическое значение условий т. Сталина также и в том, что одновременно т. Сталин даёт здесь наиболее глубокую характеристику социалистических производственных отношений, социалистической организации труда.

Характерной особенностью нашей социалистической системы хозяйства является полное уничтожение безработицы. Социалистическая переделка крестьянского хозяйства подорвала процесс расслоения в деревне и постепенно привела к прекращению прежнего бегства крестьянина в город. Оба эти обстоятельства ведут к тому, что исчезает возможность обеспечить промышленность рабочей силой в порядке «самотёка», используя прежний «рынок труда». Поэтому прежняя купля-продажа рабочей силы на рынке должна смениться новой социалистической организацией набора рабочей силы — путём договоров с колхозами, путём профсоюзной мобилизации и переброски квалифицированных рабочих в другие районы и т. д.

Социалистическая система предполагает и полное изменение в организации оплаты труда. Прежде всего рабочий в социалистической системе хозяйства перестал создавать прежнюю «прибавочную стоимость», которую присваивали капиталисты. Уже в условиях переходного периода теряют свой смысл прежние «стоимостные», «ценностные» категории буржуазной экономики. Ленин считал правильным то положение, что «ценность, как категория товарно-капиталистической системы… менее всего пригодна в переходный период»[159]. B социалистических условиях место прибавочной стоимости занимает прибавочный труд рабочего, производящий социалистический общественный продукт, лишённый прежней антагонистической формы. Рабочая сила перестала быть товаром. Зарплата рабочих зависит уже не от капиталистической стоимости и цены труда, а от общих успехов социалистического строительства, ведущих к неуклонному её росту. Но социалистическая система хозяйства отнюдь не основана на «равенстве» всех работающих в смысле полного удовлетворения их потребностей, независимо от характера и квалификации выполняемого ими труда. Одним из важнейших условий для закрепления рабочей силы за промышленностью является ликвидация «уравниловки» в зарплате, — оплата рабочих по труду, по квалификации. Сдельная оплата, являвшаяся при капитализме средством дополнительной эксплоатации рабочих, в условиях социализма становится важным стимулом заинтересованности рабочего в повышении производительности своего труда. Наряду с этим огромное значение приобретает и общее улучшение материально-бытовых условий пролетариата (жилищное строительство, коммунальное дело, общественное питание).

Социалистическая система хозяйства предполагает также в качестве необходимых условий правильную организацию самого производственного процесса, правильную расстановку сил на предприятии и установление строгой ответственности каждого за порученную ему работу. Одним из первоочередных условий развития социалистического хозяйства является борьба с безответственностью и «обезличкой» в процессе производства. Социализм обозначает ещё большее повышение ответственности работников за количество и качество выполняемого труда по сравнению с требованиями, предъявляемыми рабочему капиталистом; социализм предполагает сознательную борьбу рабочих против развращающей их классово чуждой психологии безответственности. Социалистическая организация труда предполагает и количественный рост и качественные изменения командного инженерно-технического состава промышленности. «Мы не можем уже обходиться тем минимумом инженерно-технических и командных сил промышленности, которым мы обходились раньше, — говорит т. Сталин, — но нам нужны не всякие командные и инженерно-технические силы. Нам нужны такие командные и инженерно-технические силы, которые способны понять политику рабочего класса нашей страны, способны усвоить эту политику и готовы осуществить её на совесть». Наряду с этой важной задачей — создания рабочим классом своей собственной производственно-технической интеллигенции для развития социализма необходимо всестороннее «использование опыта» и знаний старой технической интеллигенции, смелое вовлечение её в работу по социалистическому строительству, постановка с её помощью всей социалистической организации труда на научные основы.

Социалистическая система хозяйства имеет, наконец, своей предпосылкой дальнейшее развитие производственной базы социализма и полную победу его над остатками других экономических укладов. Она предполагает своё расширенное воспроизводство, расширенное воспроизводство социалистических производительных сил и социалистических производственных отношений. Марксизм не имеет ничего общего с мещанским «потребительским социализмом», который проповедует сейчас Троцкий, понимая социализм лишь как удовлетворение непосредственных потребностей. Социализм не есть «производство для потребления…» «Рабочий, — подчёркивал т. Молотов на XVII партконференции, — никогда не отрицал и не будет отрицать необходимости выделения части продукции своего труда для общегосударственных нужд, для создания резервов и т. д. …Необходимо дать решительный отпор попыткам оторвать вопросы потребления от поднятия производства, от проведения политики индустриализации»[160].

Капиталистическое воспроизводство зиждется на накоплении капитала путём эксплоатации рабочих, на росте средств производства за счёт доли переменного капитала, расходуемой на зарплату. Социалистическое воспроизводство возможно лишь при наличии социалистического внутрипромышленного накопления. Поэтому социалистическая система немыслима без укрепления начал хозрасчёта, без уничтожения бесхозяйственности, без борьбы за снижение себестоимости, без мобилизации внутренних ресурсов, без режима строгой экономии, без ряда мероприятий, обеспечивающих социалистическое накопление и воспроизводство.

Но развитие социализма, расширенное воспроизводство социалистических отношений требует и других условий. Оно предполагает единство хозяйственной основы и полный охват ею всего народного хозяйства, в том числе и прежнего мелкого крестьянского хозяйства. Последнее обстоятельство на известном этапе должно было предопределить нашу политику коллективизации в деревне. «Наша крупная централизованная социалистическая промышленность, — указывал т. Сталин в своей речи на конференции аграрников, — развивается по марксистской теории расширенного воспроизводства, ибо она растёт ежегодно в своём объёме, имеет свои накопления и двигается вперёд семимильными шагами. Но наша крупная промышленность не исчерпывает народного хозяйства. Наше мелкое крестьянское хозяйство не только не осуществляет в своей массе ежегодно расширенного воспроизводства, но, наоборот, оно не всегда имеет возможность осуществлять даже простое воспроизводство». Отсюда — в полной противоположности с теорией равновесия секторов т. Бухарина — т. Сталин делал вывод о невозможности длительно базировать социалистическое строительство «на двух разных основах», о необходимости «укрупнить сельское хозяйство, — сделать его способным к накоплению, к расширенному воспроизводству и преобразовать таким образом сельскохозяйственную базу народного хозяйства». Отсюда — в противоположность капиталистическому пути развития крупного сельского хозяйства — т. Сталин выдвигал «путь социалистический, состоящий в насаждении колхозов и совхозов в сельском хозяйстве». Колхозы, как тип хозяйства, — указывал т. Сталин, — представляет собой «одну из форм социалистического хозяйства»[161]. Разумеется, всячески подчёркивая, в противоположность оппортунистам, объявляющим колхозную форму «мелкобуржуазной», социалистическую природу колхозов, мы не должны забывать и того обстоятельства, что крестьянство идёт к социализму особыми, своеобразными путями, отличными от путей рабочего класса. Колхозы как производственно-социалистический тип кооперации, где хозяевами средств производства являются сами колхозники, отличны от государственно-социалистических предприятий, от совхозов, принадлежащих государству, от более высоких форм социалистического хозяйства. Но «своеобразие путей их социалистического развития не только не затрудняет, но только оно и может обеспечить окончательную победу социализма»[162].

Наконец социалистическая система хозяйства и расширенное воспроизводство социалистических отношений предполагают исключительно высокие, всё возрастающие темпы развития нашего народного хозяйства. Тов. Сталин указывал в своём докладе на XVI партсъезде, что рост обобществлённого сектора «означает поступательный рост ёмкости внутреннего рынка, увеличение спроса на продукты промышленности со стороны рабочих и крестьян. А это значит, что рост внутреннего рынка будет обгонять рост промышленности и толкать её вперёд, к непрерывному расширению». В этом отношении социалистическое хозяйство представляет собой полную противоположность капиталистическому хозяйству, в котором темпы развития неминуемо наталкиваются на противоречие между общественным производством и капиталистическим присвоением.

И правые оппортунисты и троцкисты кричали о «преувеличенности и непосильности» наших темпов. Троцкий, чтобы оправдать свои прежние планы «сверхиндустриализации»‚ ныне доказывает, что высокие темпы развития были мыслимы лишь в восстановительный период, а «с завершением восстановительного процесса коэфициент роста должен будет значительно снизиться». Тов. Сталин противопоставил этой троцкистской теории «потухающей кривой» большевистскую линию подымающейся кривой наших темпов. Тов. Сталин показал, что эта троцкистская теория является буржуазной теорией, переносящей на социалистическое хозяйство закономерности капитализма, что эта троцкистская теория не учитывает особого качества социалистической системы хозяйства, для которой непрерывный рост темпов есть и необходимая предпосылка и необходимый результат расширенного социалистического воспроизводства[163].

Говоря об особенностях социалистической системы хозяйства и её производственных отношений, необходимо более подробно остановиться на изменившемся отношении к труду и на задаче воспитания новой трудовой дисциплины, а также на роли планового начала в определении законов социалистической экономики.

C первых же шагов своего существования социалистический уклад создал новое отношение к труду, какого не знало старое капиталистическое общество. Таковы были коммунистические субботники, в которых ещё в период военного коммунизма Ленин увидел зародыши будущего коммунистического труда. Совершенно новыми являются и те формы организации труда, которые выдвинула сейчас эпоха социалистической реконструкции: социалистическое соревнование, ударничество, хозрасчётные сквозные бригады, общественный буксир, встречный промфинплан и др. В них заложено начало подлинно свободного коммунистического труда, который глубоко отличен от буржуазной «свободы» рабочего продавать свою рабочую силу на рынке.

Одним из характерных признаков социализма является то, что люди начинают постепенно привыкать, без всякого внешнего принуждения, к соблюдению элементарных правил общежития, элементарных правил общественности. Уже в течение переходного периода отмирает прежнее, воспитанное условиями крепостничества и капитализма отношение к труду как к тяжёлой, извне навязанной обязанности. В этом Ленин видел одну из основных и первоочередных предпосылок возможности отмирания государства при коммунизме. Вот почему уже сейчас воспитание новой трудовой дисциплины становится важнейшей задачей, той формой классовой борьбы с прежним рабским отношением к труду, которая должна привести к полному уничтожению принудительного характера труда, характерного для капиталистического общества. Воспитание в массах трудящихся привычки к труду как к естественной потребности, как к свободному, естественному проявлению человеческих сил и способностей — в этом одна из важнейших задач коммунистических субботников, социалистического соревнования и ударничества. Буржуазия кричит о «принудительном труде» в Советском союзе. Между тем только в условиях строящегося социализма труд из средства порабощения превращается в «дело чести, дело славы, дело доблести и геройства» (Сталин).

Основной задачей всех форм социалистической организации труда является огромное повышение производительности труда по сравнению с производительностью труда, созданной капитализмом. «Капитализм, — говорит Ленин, — может быть окончательно побеждён и будет окончательно побеждён тем, что социализм создаст новую, гораздо более высокую производительность труда».

Переход к социализму означает, по выражению Энгельса, «скачок из царства необходимости в царство свободы». Этот скачок характеризует то новое содержание, которое приобретают общественно-исторические закономерности при социализме. Последнее не значит конечно, что социалистическое общество не подчинено экономической необходимости, не подчинено определённым экономическим законам. Но законы социалистической экономики уже не носят прежнего стихийного характера. Они становятся законами, которые во всё большей степени будут устанавливаться и применяться людьми с полным сознанием их необходимости. «Законы их собственной общественной деятельности, — говорит по этому поводу Энгельс, — которые до сих пор противостояли им как им чуждые и потому господствовали над ними, будут применяться людьми с полным пониманием дела и согласно с их собственными интересами. Подчинение общественной организации, которая им до сих пор как бы навязывалась природой и историей, станет теперь их собственным свободным делом. Только тогда люди будут сами вполне сознательно творить свою историю, а приводимые ими в движение исторические факторы станут всё в большей и большей мере давать желанные для них результаты»[164]. Контуры этой свободы намечаются уже в условиях переходной экономики, по мере того как в ней растёт плановое начало. План построения социализма является законом движения и развития переходной экономики, изменяющим соотношение между её укладами, обусловливающим единство производственных отношений в переходный период. План становится единственным определяющим моментом законов нашей экономики, формой дальнейшего развития экономической необходимости после вступления нашей страны в период социализма.

Развёртывание социализма должно привести к устранению товарного производства, а вместе с ним ликвидировать господство продукта над производителем и овеществление общественных отношений, составляющие основу товарного фетишизма. «Общественные отношения людей к их работам и продуктам их труда, — говорит Маркс о социализме, — остаются здесь прозрачно ясными как в производстве, так и в распределении»[165]. Однако на настоящей ступени нашего развития преждевременно ещё говорить об устранении товарного производства и торговли. Советская торговля, коренным образом изменяясь по своему социальному содержанию, представляет для нас метод, сохраняющий всё своё важное значение на ближайший период. Мы должны вести решительную борьбу с правооппортунистическим пониманием нашей советской торговли как торговли в буржуазно-нэпманском смысле и с «левацким» отрицанием советской торговли и противопоставлением ей социалистического плана и непосредственного продуктообмена. Советская торговля не находится в противоречии с планом, но, напротив того, предполагает и включает социалистическое планирование распределения и снабжения. Советская торговля должна подготовить все необходимые предпосылки для возможности организации в процессе дальнейшего развития социалистического общества прямого социалистического продуктообмена. Рыночная форма связи между органами социалистического хозяйства должна будет при этом сыграть немалую роль в создании форм социалистического распределения.

Маркс, Энгельс, Ленин никогда не рассматривали коммунизм как пустую абстракцию, как нечто «готовое», что рождается «сразу». Коммунистическое общество для них — не раз навсегда установленная, неизменная вещь, а нечто такое, «что постоянно меняется и прогрессирует». Они различают поэтому низшую и высшую фазы коммунизма. Развитие низшей фазы коммунистического общества есть, иными словами, построение полного социалистического общества. Вопрос о структуре этой низшей социалистической фазы коммунизма приобретает для нас сейчас большую актуальную важность. Сопоставляя особенности, обозначающиеся в нашей экономической структуре в связи с вступлением нашей страны в период социализма, с теми указаниями, которые делали по этому вопросу Маркс, Энгельс, Ленин, мы констатируем все основные черты, характеризующие дальнейшие этапы развёртывания социалистического общества.

Успехи первой пятилетки, указывает резолюция XVII партконференции, создали в Стране советов «собственную базу для завершения реконструкции всего народного хозяйства, базу социалистической крупной машинной индустрии», произвели коренной перелом в сельском хозяйстве и превратили Советский союз «в страну самого крупного в мире земледелия на основе коллективизации, развёртывания совхозов и широкого применения машинной техники». Победоносное строительство социализма в первую пятилетку обозначает «окончательный подрыв корней капитализма в деревне, предрешающий полную ликвидацию капиталистических элементов и полное уничтожение классов».

Подведя итоги первого пятилетия в «директивах к составлению второго пятилетнего плана», XVII партконференция отметила, что эти успехи социалистического строительства подготовляют базу для дальнейшего, ещё более мощного роста социализма в СССР. Директивы, данные партийной конференцией, подчёркивают, что «основной политической задачей второй пятилетки является окончательная ликвидация капиталистических элементов и классов вообще, полное уничтожение причин, порождающих классовые различия и эксплоатацию, и преодоление пережитков капитализма в экономике и сознании людей, превращение всего трудящегося населения страны в сознательных и активных строителей бесклассового социалистического общества»[166].

Директивы XVII партконференции вскрывают всю диалектику дальнейшего этапа развития нового социалистического общества. Социализм есть уничтожение классов. Завершение фундамента социалистической экономики окончательно подрывает экономические основы классовой эксплоатации. Но оно обозначает лишь начало полной социалистической реконструкции, лишь создание базы для полного завершения реконструкции народного хозяйства, которая одна только может обеспечить полное уничтожение причин, порождающих классовые различия и эксплоатацию. Первое пятилетие создаёт единую социалистическую экономику, обеспечивает окончательную и бесповоротную победу социалистического хозяйства и в городе и в деревне. Однако окончательная ликвидации всех пережитков капитализма и в экономике и в сознании трудящихся предполагает полное уничтожение частной собственности на средства производства. Но окончательное уничтожение частной собственности как основы и источника классовых различий и классовой эксплоатации возможно лишь на основе подведения под социалистическую экономику нового технического базиса социализма, на основе развёрнутой технической реконструкции во всех областях народного хозяйства. В создании новейшей технической базы для всех отраслей народного хозяйства и заключается основная и решающая хозяйственная задача второй пятилетки. Осуществление её должно привести к полному обеспечению экономической независимости Советского союза от капиталистического мира в техническом отношении, к тому, что уже во второй пятилетке Советский союз выдвинется на первое место в капиталистической Европе в технико-экономическом отношении.

Ведущая роль в завершении технической реконструкции, как подчёркивают директивы XVII партконференции, должна принадлежать советскому машиностроению. Развёртывание машиностроения особенно важно не только потому, что основу нашего хозяйственного строительства должно, как и на первом этапе, составлять производство средств производства — тяжёлая индустрия. Ведущая роль машиностроения во второй пятилетке объясняется тем, что только на основе его достижима полная механизация производственного процесса — одно из условий т. Сталина — и тем самым обеспечены подлинные большевистские темпы дальнейшего строительства социализма. Развёртывание машиностроения и механизации всех отраслей народного хозяйства будет обозначать полное обеспечение рабочей силой наших растущих гигантов промышленности. Завершение механизации сельскохозяйственного производства даст не только нужные нам излишки рабочей силы, но вместе с тем создаст технические предпосылки для уничтожения противоположности между городом и деревней. Развёртывание машиностроения и механизации производства будет обозначать более высокую техническую квалификацию рабочей силы и связанную с этим возможность дальнейшего сокращения рабочего дня и огромного культурного подъёма трудящихся города и деревни. Разумеется важнейшим элементом технической реконструкции остаётся «электрификация всей страны», — создание новейшей энергетической базы с использованием новых сырьевых ресурсов, источников топлива, водной энергии и т. д. Только на этой основе и возможна полная механизация и автоматизация производства, полная техническая реконструкция народного хозяйства. Однако это важнейшее значение электрификации не должно заслонять перед нами той ведущей роли, которую должно сыграть на ближайшем этапе советское машиностроение, без которого немыслимо было бы и дальнейшее развитие нашей энергетики.

Техническая реконструкция является условием, без которого невозможна полная ликвидация пережитков капитализма в сознании и решительный подъём культурного уровня трудящихся. И в то же время самое разрешение задач технической реконструкции немыслимо без одновременного культурного подъёма масс, без осуществления всеобщей грамотности населения, без овладения техникой нашими хозяйственными кадрами, без работы по технической квалификации и по созданию кадров новой технической пролетарской интеллигенции, без изживания экономической и культурной отсталости отдельных национальностей. Это диалектическое взаимодействие технической реконструкции и культурной революции должно обеспечить превращение всех трудящихся Советского союза в сознательных и активных строителей социализма. Но и техническая реконструкция и культурная революция, как отмечают директивы к составлению второй пятилетки, были бы невозможны без дальнейшего роста социалистического накопления, без решительного подъёма материального благосостояния трудящихся. Развёртывание товарооборота и начал хозрасчёта должны стимулировать создание экономических резервов в нашем народном хозяйстве и одновременно улучшить материальное положение трудящихся.

Уже в течение первой пятилетки начинается ликвидация некоторых основных противоречий, характерных для развития всего предшествующего классового общества и связанных с порабощением членов этого классового общества условиями разделения труда. Так социалистическая реконструкция сельского хозяйства кладёт начало уничтожению противоположности между городом и деревней, вводя в сельское хозяйство передовую промышленную технику, сближая совхозы и колхозы путём охвата их машино-тракторными станциями с предприятиями городской промышленности, создавая предпосылки для уничтожения частной собственности не только в городе, но и в деревне. Этому уничтожению противоположности между городом и деревней способствует также более правильное и равномерное распределение производительных сил по всей стране, планомерное размещение промышленности, строительство новых социалистических городов, уничтожение «идиотизма» деревенской жизни путём внесения новой социалистической культуры в деревню и т. д. Вторая пятилетка должна создать условия «для полного устранения противоположности между городом и деревней».

Вторая пятилетка должна решительно уничтожить старые взаимоотношения между городом и деревней. Однако при этом не следует забывать о сохранении руководящей роли пролетариата в социалистической переделке деревни и о своеобразии путей развития крестьянского хозяйства к социализму. Рабочий класс и трудящаяся масса крестьянства идут различными путями к социализму, своеобразными для пролетариата‚ работающего в государственных социалистических предприятиях, и для крестьянства, приходящего в основном к социализму через производственную кооперацию, через ряд ступеней в развитии колхозов (артель, коммуна). «Рабочий класс идёт впереди крестьянства, через высшие на данной стадии формы социалистического хозяйства»[167].

Уничтожение классов возможно лишь в процессе социалистического наступления, в процессе ожесточённой классовой борьбы. «И в дальнейшем, — как отметили директивы XVII партконференции‚ — ещё неизбежно обострение классовой борьбы в отдельные моменты и особенно в отдельных районах и на отдельных участках социалистической стройки». Классовая борьба, ведущая к полному уничтожению классов, состоит не только в самом решительном отпоре сопротивлению гибнущих капиталистических элементов, в борьбе с правым и «левым» оппортунизмом, выражающим это сопротивление враждебных классов, но и в преодолении буржуазных и мелкобуржуазных предрассудков, имеющихся в среде трудящихся, в их социалистическом перевоспитании. На этих новых формах классовой борьбы и новых задачах пролетарской диктатуры мы подробно остановимся в дальнейшем изложении (гл. 5 ).

Вместе с развитием всеобщего политехнического обучения и с привлечением самых широких масс трудящихся к управлению государством начинает смягчаться и другая противоположность, характерная для классового общества, — смягчается противоположность между умственным и физическим трудом. Однако окончательное уничтожение этой последней противоположности требует такого гигантского развития производительных сил, что сейчас говорить о нём как задаче ближайших лет было бы «левым» заскоком. Уничтожение этой противоположности должно захватить весь период развития низшей фазы коммунистического общества.

Социализм потому и является низшей фазой коммунистического общества, что он носит на себе явственный отпечаток того классового общества, из недр которого он выходит. По словам Маркса, коммунистическое общество на этой стадии «ещё покрыто во всех отношениях — экономическом, нравственном, умственном — родимыми пятнами старого общества». С этой точки зрения огромный интерес представляет характеристика Марксом и Лениным развёрнутого социалистического общества. При развёрнутом социализме средства производства принадлежат всему социалистическому обществу, уничтожены классы, а вместе с ними и классовая эксплоатация. Но развитие производительных сил общественного труда ещё недостаточно для того, чтобы социалистическое общество могло полностью удовлетворить все и всяческие потребности своих членов. При социализме сохраняется ещё необходимость в распределении общественного продукта «по работе» в зависимости от общественного труда, совершаемого каждым работником. Каждый член общества, выполняющий известную долю общественно-необходимой работы, получает удостоверение об этом от общества и по этой квитанции получает в общественных складах соответственное количество продуктов: «Сколько труда он отдал обществу в одной форме, столько же получает обратно — в другой».

В этом обществе царствует как будто «равенство», но в действительности при таком распределении «по работе» остаётся ещё известное фактическое неравенство. Здесь применяется одинаковый масштаб при определении труда и распределении общественного продукта к различным людям — к людям, которые далеко не одинаковы, не равны друг другу по своим силам, умственным и физическим способностям, по своим потребностям и интересам. «Справедливости и равенства, — замечает Ленин, — следовательно низшая фаза коммунизма дать ещё не может». Здесь, говоря словами Маркса, равное право каждого работника на долю общественного продукта «всё ещё по своему принципу буржуазное право», т. е. оно не устраняет ещё окончательно известных ограничений в распределении и потреблении и известного неравенства в этом случае между различными по своим потребностям людьми. Производимое согласно эквиваленту распределение — по труду — предполагает сохранение хозяйственного расчёта, сохранение известных правовых норм, а стало быть и сохранение в известном отношении государства, которое бы охраняло эти нормы[168].

Все эти мысли Маркса и Ленина имеют крупнейшее значение для понимания переживаемого нами сейчас периода и дальнейших этапов социализма. Они дают нам возможность понять, насколько буржуазный и мелкобуржуазный характер носит лозунг «равенства», который был выдвинут некогда Лассалем в его потребительском понимании социализма и который сейчас по отношению к переходному периоду был повторён Троцким и Зиновьевым. Столь же необоснованно и «левацкое» стремление к «уравниловке» в области денежного обеспечения и снабжения рабочих на переживаемой нами ступени развития, равно как и «левацкие» разговоры об «отмирании» государства на современном этапе. По словам Маркса и Ленина, даже на ступени развёрнутого социализма необходимо должно сохраниться известное неравенство, сохраняется распределение по труду, ведётся строгий учёт и хозяйственный расчёт, сохраняется право и государство. Последние мероприятия партии по ликвидации уравниловки и обезлички в производстве, по введению строгого хозрасчёта и укреплению советского госаппарата представляют собой вовсе не шаг назад, к капитализму, как думают буржуазные и социал-фашистские теоретики, а шаг вперёд по пути необходимого развёртывания социалистической формации.

Период развёрнутого социализма уничтожает порабощение человека общественными условиями разделения труда, окончательно уничтожает классовые различия, воспитывает новую трудовую дисциплину, создаёт высшую по сравнению с капитализмом производительность труда. Период социализма будет означать вместе с тем гигантское развитие производительных сил, которое подготовит переход к высшей фазе коммунистического общества. Технический базис коммунистического общества предполагает не только полную электрификацию и на её основе полную механизацию и автоматизацию производственного процесса, но и использование новых огромных источников энергии. Коммунизм предполагает не только полное уничтожение остатков общественного неравенства и классовых различий в экономике и в сознании трудящихся, но и остатков неравенства в распределении, вызывавших необходимость сохранения государства и правовых норм в период социализма. Только на этой высшей стадии коммунизма полностью исчезнет порабощение человека разделением труда, окончательно уничтожится различие между умственным и физическим трудом, и самый труд станет «первой жизненной потребностью». Лишь здесь исчезнет узкая, односторонняя специализация, препятствующая всестороннему развитию человеческих сил и способностей, и «свобода развития каждого будет условием свободы развития всех». И только здесь гигантское развитие производительных сил даст возможность удовлетворить полностью все потребности общественного человека независимо от меры производимого им труда.

«Лишь на высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, a станет сам первой потребностью жизни; когда вместе со всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы, и все источники общественного богатства польются полным потоком, — лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своём знамени: „Каждый по способностям‚ каждому по потребностям“»[169].