История царствования императора Александра I и России в его время. т.6

*) Извлечете из этого проекта помещено в 3-ы томе сочиненія Тургенева: La Russie et les Russes. Pp. 423—508.

**) Portfolio, ou collection de documents politiques, relatifs à l'histoire contemporaine. Trad. de l'anglais. V. 373—419,

стократія, для образованія которой надлежало раздать знатнейшим фамиліям все казенныя именія. Да и самые члены тайнаго общества, или, по крайней мере, некоторые из них, отличавшіеся крайним вольномысліем, предполагали, дав личную свободу своим крестьянам, предоставить им только их усадьбы и выгоны, а сами хотели пользоваться всею остальною землею, обработывая ее вольнонаемными людьми, либо отдавая в наем своим людям. Таким образом, по распоряженію этих филантропов, явилось-бы и у нас, как на Западе, многочисленное сословіе пролетаріев, неимеющих никакой оседлости и зависящих более нежели прежде от того самаго произвола землевладельцев, против котораго возставали мнимые преобразователи Россіи. Еслибы они в действительности были объяты духом любви к меньшей братіи, то могли и тогда, на основаніи указа 1805 года, о вольных хлебопашцах, освободить своих крепостных людей на условіях добровольно с ними заключенных. Но сами крестьяне, понимая свою пользу, отказывались от полученія одной лишь личной свободы и на подобныя предложенія отвечали: „нет! пусть уже лучше все останется по прежнему: мы ваши, а земля наша"(¹⁵).

Все члены Союза Благоденствія были расписаны, по собственному их указанію, на четыре отдела: правосудия, просвещенгя, благотворительности и народнаго хозяйства; каждый из записавшихся по какому-либо из этих отделов был обязан стараться о пріобретеніи относящихся к нему познаній и по возможности содействовать его преуспеянію. Обрядов при вступленіи в общество не было никаких, а принимались новые члены с общаго согласія членов той управы, в которую поступали. Списки чле-

нам, присылаемые в главную управу, немедленно были уничтожаемы.

1819-й и 1820-й годы были врсменем наибольшаго распространенія Союза Благоденствія: в него поступили многіе люди, отличные по своему образованно и общественному положенно, большею частью, сочувствуя филантропическим его видам и не зная настоящей цели. Отъезжая в Тульчин, Вурцов принял князя Оболенскаго, Пущина, Нарышкина, Лорера, и многих других. Успехи общества поселили в некоторых его членах такую самонадеянность, что они вздумали-было подать Императору адрес, в котором, по изложеніи в самом мрачном виде иоложенія Россіи, предлагали созвать Земскую Думу, для принятія мер к общему спасенію. Но когда фон-Визин и Якушкин показали адрес командиру Лубенскаго гусарскаго полка, полковнику Г....., он убедил их, что такой посту-

нок привел - бы зачинщиков его к заключенію в крепость и подверг-бы уничтожение общество (¹⁶).

В петербургской коренной думе возникли несогласія по поводу нравленія, которое Союз Благоденствія хотел ввести в Россіи. Идею учрежденія республики впервые выразил Новиков, (вскоре за тем умершій). Сам Пестель в последствіи показал, что, в начале 1820 года, по его предложенію, в Петербурге, у полковника Глинки, было собраніе Коренной думы Союза Благоденствіл, или Зеленой Книги *), где блюститель верховнаго совета, князь Илья Долгоруков сделал предложеніе, чтобы Пестель изложил все выгоды и невыгоды республиканскаго и монархическаго правленій, с

*) По цвету переплета книги, заключавшей в себе устав общества.

тем, чтобы каждый член потом подал свое мненіе. После продолжительнаго пренія, объявлено, чтобы каждый из членов, при подаче голоса, объяснял побуждавшія его к тому причины. Когда дошла очередь до Тургенева, он, по показанію Пестеля, выразился словами: „un président sans phrases" (президента без дальних толков), и за тем, все приняли единогласно республиканское правленіе, неисключая и полковника Глинки, который, в продолженіи совещанія, один стоял за монархическое правленіе, предлагая возвести на престол Императрицу Елисавету Алексеевну. Решеніе коренной думы, как законодательной власти Союза Благоденствія, положено сообщить всем прочим думам (¹⁷). Когда-же в одном из частных собраній разсуждали о крайних мерах, которыя могли сделаться необходимыми при основаніи республики, и даже о цареубійстве, изъявляя однакоже опасеніе, что такое гнусное злодеяніе повлечет за собою анархію, Пестель возразил, что общество может предупредить ее, назначив из среды своей временное правательство. Эта мысль была поддержана только одним Никитою Муравьевыми Маіор Лунин предложил напасть на Государя во время проезда его по Царско-Оельской, или какой-либо другой дороге, замаскированною шайкою, а Пестель, зная, что покушеніе против Особы Государя возбудило-бы негодованіе народа, намеревался составить из отчаянных людей особый отряд (cohorte perdue) для совершенія дела, которое он называл первым актом революціи (le premier acte delà révolution) (^l8). Предлагая учредить республику, Пестель принимал на себя ролю Вашингтона, но главные деятели общества, зная его непомерное властолюбіе, находили в нем более сходства с Наполеоном;' другіе-же,

склонные к увлечет ю, невольно покорялись его уму, хладнокровно взвесивавшему самыя опасный предпріятія. Не разбирая средств и решаясь на все для достиженія своей цели, он старался окружить себя надежными сообщниками, удаляя слабосердых и представляя им все опасности и трудности задуманнаго им дела. В Тульчине, куда он отправился на службу, для принятія в команду Вятскаго пехотнаго полка, члены тайнаго общества, не опасаясь такого надзора над своими действіями, какой мог быть в столице, ежедневно собирались у Пестеля, либо у Юшневскаго, генерал-интенданта 2-й арміи, и возбуждали одни других к деятельности, на что впрочем было достаточно и одного Пестеля (¹⁹). Зная нерешительность многих членов, и даже одного из коренных членов (основателей общества), Александра Муравьева, который, усомнившись в возможности осуществить свои планы, изъявлял намереніе совершенно оставить общество, Пестель предложил пригласить в Москву депутатов из Петербурга и Тульчина, для общаго совещанія о делах общества и для приданія ему большей деятельности. С этою целью, в конце 18-0 года, отправились, для вызова депутатов, фон-Визин с братом своим в Петербург, а Якугакин в Тульчин и Кишинев (^2и).

В генваре 1821 года, собрались в Москве уполномоченные члены тайнаго общества : из Петербурга Николай Тургенев и Федор Глинка; из Кіева Михаил Федорович Орлов и адъютант его Охотников; кроме того, пріехали тогда-же в Москву: Бурцов, Комаров, братья фон-Визины, Михайло Николаевич Муравьев и Якушкин (^2|). Михаил Орлов в прежнее время пользовался особенною благосклонностью Императора Александра, который

был о нем высокаго мненія и употреблял его по дипломатической части. Ему были поручены в 1814 году переговоры о сдаче Парижа; а по окончаніи войны его послали в Ыорвегію, для устраненія затрудненій, возникших по поводу присоединенія этой страны к Швеціи. Но вместо того, чтобы убедить Норвежцев к совершенному слитію с Шведами и к обрааованію с ними общаго сейма, (как предписано было в данной ему инструкціи), Орлов сблизился с туземными либералами и содействовал тому, что Норвегія, сохранив свое собственное представительное сословіе, осталась во многих отношеніях страною отдельною от Швеціи. В 1817 году, когда сделалось известным намереніе Императора Александра образовать отдельный Литовскій корпус, некоторые из наших генералов, считая эту меру началом отделенія Литвы и других западных областей от Имперіи, решились подать Государю адрес, в котором излагали вред, могущій произойти от учрежденія такого корпуса. В числе генералов, подписавших эту бумагу, был генерал-адъютант Илар. Васил. Васильчиков, который однакоже, немедленно раскаявшись в своем поступке, отправился к Императору, разсказал ему все дело и назвал всех своих сообщников и главнаго побудителя к тому, составившаго адреес, Орлова. Государь потребовал к себе Орлова, напомнил благоволеніе, коим удостоивал его, и приказал ему принести бумагу, подписанную генералами; но Орлов скрыл ее и отперся от всего им сделаннаго, после чего Император Александр навсегда разстался с прежним своим любимцем. Вскоре после того, Орлов получил место начальника штаба в 4-м цехотном корпусе, состоявшем под командою генерала Раевскаго, а потом

16-ю дивизію во 2-й арши, которой штаб стоял в Кишиневе. Там завел он солдатскую школу взаимнаго обученія, поручив надзор за нею капитану Василію Федор. Раевскому, который своими действіяш возбудил подозреніе начальства и попал под еудъ(²²).

На совещаніях уполномоченных в Москве, большею частью происходивших у фон-Визина, с перваго-же раза возникло разномысліе. Орлов, тогда уже помолвленный на дочери генерала Раевскаго, желая во чтобы то ни стало выдти из тайнаго общества, привез писанныя условія, на которых соглашался оставаться в нем: в этой бумаге он предлагал прибегнуть к весьма преступным средетвам — завести типографію или литографію, для печатанія статей против правительства, и фабрику фалыпивых ассигнацій, что, по словам его, доставило-бы обществу огромныя средства и послужило-бы к подрыву правительственнаго кредита. Такія предложенія изумили членов, которые отвечали Орлову, что вероятно он шутит, внося на их обсужденіе столь неистовыя меры. Этого и нужно было Орлову, который тотчас воспользовался предлогом разорвать сношенія с тайным обществом, и объявил, что оставляет его. Примеру его последовали Глинка, князь Илья Долгоруков и другіе. На следующих совещаніях, происходивших под нредседательством Николая Тургенева, прежде всего признано нужным изменить не только устав, но устройство, и самый состав Союза Благоденствія. Чтобы отдалить ненадежных членов, решено объявить, что в настоящих обстоятельствах *) общество не может продолжать свои дей-

•) В то время, по случаю безпорядковт>, пропсшедгаих в Семс-

ствія, не возбудив против себя преследованіе полиціи, и по тому прекращает свое существованіе. Это постановленіе должны были передать Бурцов и Комаров Пестелю, с которым петербургскіе члены не хотели иметь никакого дела. Многіе из них удалились, а с выступленіем гвардіи в Вильну, весною 1821 года, общество совершенно разорялось С³). Впрочем, наиболее ярые члены не оставляли своих замыслов. Никита Муравьев, отправясь по делам службы в Минск, начал тажь писать конститудію, в духе ограниченной монархіи, а потом приступил к составленію так называемаго Катихизиса, наполненнаго лжеумствованіями и софизмами, о котором сам автор в последствіи сказал, что „к счастью, его не кончил». В деле по следствію о заговоре 14 декабря, сохранился отрывок этого произведенія необузданной фантазіи, под заглавіем: „Любопытный разговор». Он был известен Императору Александру, что несомненно явствует из надписи на этой бумаге: «l'original a été remis à S. M. le 23 mars 1822». Император Николай Павлович также читал „Любопытный разговор» и собственноручно надписал внизу: «quelle infamie ! ! !» (какая гнусность ! ! !).

По возвращеніи Бурцова и Комарова из Москвы в Тульчин, они объяішли тамошней думе о прекращеніи „Союза Общественнаго Благоденствія". Но Пестель и Юшневскій отвечали депутатам, что восемь человек не имели никакого права уничтожить все общество. Последній, в собраніи тульчинских членов, произнес речь, имевшую делыо отдалить всех робких, ненадежных товарищей; но она

новсксш полку, полиція усилила надзор за соблюденіем обществен' наго порядка.

оказала совершенно неожиданное действіе : немногіе лишь члены (и в числе их Бурцов) оставили общество, и деятельность его распространилась и возрасла болЬе нежели когда-либо. Под руководством Пестеля и Юшневскаго образовалось новое общество, лод названіем Южнаю, явно стремившееся к учрежденію в Россіи республиканскаго правленія(²⁴).

Мы уже имели случай сказать, что, еще в 1821 г.оду, масонскія и тайныя общества, по представленію Новосильцова, были запрещены въЦарствеПольском, и что 1 августа 1822 года, последовало такое-же распоряженіе во всей Имиеріи, на основаніи Высочайшаго повеленія, в Рескрипте на имя министра внутренних дел, графа Кочубея.

В Петербурге, после московскаго совещанія уполномоченных Союза Благоденствія и выступленія гвардіи, в мае 1821 года, в Литву, общество совершенно разстроилось ; одни из членов его разъехались, a другіе перешли на юг, где продолжали действовать, под руководством Пестеля и Юшневскаго. По возвращеніи гвардіи в Петербірг, в 1822 году, Никита М)равьев деятельно участвовали, в возстановленіи Союза, под названіем Севержго Общества, и в учрежденіи думы, в которую тогдаже были избраны: Никита Муравьев, князь Оболенскій и Николай Иван. Тіргенев; последній однако-же не занимался пріемом новых членов и отличался особенною умеренностыо, неоднократно изъявляя, что главною его целыо было достиженіе свободы помещичьих крестьян, распространенія в Россіи народнаго образованія и свободной печати. При отъезде за границу, в апреле 1824 года, Тургенев разорвал всякія сношенія с обществом

и считал себя уже вышедшим из него. Охлажденію его к обществу много способствовали переданный ему от имени Государя увещанія — „не как приказаніе, а как совет одного христіанина другому" — оставить свои заблужденія. Очевидно, что Имиератор Александр знал об участіи Тургенева в тайном обществе и великодушно простил его Г).

Как в 1822-м, так и в следующем году, чрез Никиту Муравьева, постоянно велись снопіенія Севернаго общества с Южным, состоявшія во взаимных извещеніях о иринятіи значительных членов и в преніях об основаніях представительнаго правленія. Пестель и Муравьев долго не могли согласиться между собою: первый предпочитал республиканскую, а второй — монархическую форму правленія. Никита Муравьев, наконец, послал князя Сергея Волконскаго в Тульчин к Пестелю и сообщил ему готовую часть своей конституціи, извещая, что составляет ее в монархическом смысле, ради вновь принимаемых членов, как завесу, под покровом которой — писал он — мы устроим дела СВОИ (comme un rideau derrière lequel nous formerons nos colonnes), уверяя, что он такой-же приверженец республиканскаго правленія, каким был и прежде. Тоже самое повторил он и при личном свиданіи с Пестелем, в Петербурге, в 1824 году. Но в последствіи Муравьев говорил, что если он и писал это Пестелю, то все-таки никогда не был искренно согласен с ним в намереніи установить республику (²⁶).

В теченіи 1823 и 1824 годов, кроме князя Сергея Волконскаго, пріезжали в Петербургу с порученіями от Пестеля: зять генерала Раевскаго Василій Давыдов, полковник Повало-Швейковскій

и Матвей Муравьев-Апостол, которые сообщили сперва Никите Муравьеву, а потом занявшему, по отъезде Тургенева за границу его зіесто в луме, князю Трубецкому, о предположеніях Южнаго общества — ввести республикански образ правленія, истребив Императорскій Дом: но Северное .общество всячески отклоняло предлагаемое ему соединеніе с Южныѵі. Не более jcnfcxa также имело доставленное чрез князя Барятинскаго Никите Муравьеву письмо Пестеля, в котороы он сообщал преувеличенныя известія об успехах Южнаго общества, о болыпом числе его членов, о силе войска, готоваго поддерживать общество, и спрашивал — когда Северное общество будеть довольно сильно для возстанія по призыву Южнаго? «Les demi-mesures ne valent rien; il faut faire maison nette». (Полумеры никуда не годятся; надобно работать на-чисто) — писал Пестель. На вопрос подполковника Поджіо Муравьеву — „что думает он об ;)тоаі письме", Муравьев отвечал: „ведь они Бог весть что затеяли; они всех хотят истребить", а Барятинскому сказал: „здесь молодые люди несклонны к тому; впрочем — мы стараемся об увеличеніи числа членов» (²⁷).

Вообще сношенія Южнаго Общества чрез уполномоченных его с членами думы, Никитою Муравьевьш и князем Трубецким, были безуспешны, что заставило самаго Пестеля, в 1824 году, пріехать в Петербург, где он снова настаивал на введете республики. Заметив несогласіе на то Северных членов, он изменил обычному своему хладнокровно и сильно ударил кулаком по столу, сказав: „так будет-же республика!" На счет гласности конституціи, он также не сошелся с Никитою Муравьевым, желавшим сообщить составленный им

проект всем членам общества; надротив того, Пестель полагал, что начала конституціи должны были оставаться в тайне для всех, кроме управляющих обществоы. Князь Трубецкой и Никита Муравьев с ужасом узнали от Пестеля, что он хотел умертвить Императора Александра во время предположенная тогда смотра 2-й арміи, учредить директорш, заставить Синод и Сенат признать временное правительство и раздать важнейшія места членам общества. Услышав от него, что он обрекал гибели всю Императорскую фамилію, Трубецкой отверг гнусное предложеніе, а И. Муравьев сказал, что люди, обагренные кровью лиц, священных в понятіях русскаго народа, будут посрамлены в общем мненіи, которое не дозволить им пользоваться похищенною властью. Муравьев упрекал Пестеля также в том, что он, войдя в сношенія с польским тайным обществом, обещал признать совершенную независимость Польши и уступал Полякам пріобретенныя от них Русскими области. В ответ на эти упреки, Пестель сказал: „на то воля южных бояр; обещано — и переменить нельзя" (²⁸).

В числе деятельнейших членов Севернаго общества явился Рылеев, принятый в начале 1823 года коллежским ассесорош Пущиным. На первом из происходивших тогда совещаній, единогласно избран в члены думы Тургенев, но он отказался, сказав, (как в последствіи показал Матвей Муравьев-Апостол), что „в первый раз не был счастлив, и по тому не хочет останавливать действія общества; кътому-же—прибавилъон— разстройство моего здоровья требует, чтобы я ехал за границу". За тем, пал выбор на полковника Л. Гв. Финляндскаго полка Митькова; когда-же от-

казался и он, избрали Никиту Муравьева, и вместе с ним -князя Оболенскаго и князя Трубецкаго. На втором совещавіи, у Митькова, Тургенев читал проект о составе и устройстве общества, разделяя его членов на Соеаиненных (младших) и Убежденных (старших), и положено содействовать цели общества сочиненіями в его духе. Согласно тому, Рылеев взялся окончить начатый Никитою Муравьевым Катихизис свободнаго человека; он-же писал вольнодумныя песни и стихотворенія, которыя ходили в публике, всегда жадной к запрещенным сочиненіям. На этом-же совещаніи, H. Тургенев обещал написать статью об уголовном судопроизводстве, Никита Муравьев — план конституции, а князь Оболенскій—об обязанностях гражданина (²⁹) Рылеев, от самаго детства весьма любознательный, дерзкій с начальниками, в последствіи—республиканец, будучи выпущен из 1-го кадетскаго корпуса в артиллерію, вскоре вышел в отставку, служил, по выборам дворянства, заседателем в петербургской уголовной палате и вместе с тем был правителем дел общества Россійско-Америкаиской Компаніи. В обеих этих должностях он вілказывал себя честным, полезным деятелем; ыежный щ~;к, столь-же нежный отец, Рылеев был рожден для безмятежной домашней жизни. Но его самолюбіе, возбужденное некоторыми литературными успехами, вскружило ему голову. От дерзких посланій и других стихотвореній, которыя, большею частью, ходили в рукописях, он перешел к политическим утопіям, а знакомство с Никитою Муравьевьш, Пущиным и другими деятелями тайнаго общества решило судьбу его. Не увлекаясь никакими разсчетами, кроме какой-то платонической любви к свободе, он действовал пером, готовился принять

личное участіе в насильственном перевороте и побуждал своих товарищей к бунту. Заняв место князя Трубецкаго в думе, Рылеев нашел усерднаго пособника в другом, более себя знаменитом литераторе, Александре Бестужеве (въпоследствіи— Марлинскій). Даровитый, образованный, преисполненный ума, Бестужев увлекся желаніем играть видную ролю и увлек с собою трех своих братьев (³⁰). Такой-же участи подвергся человек, несравненно более опытный—подполковник Батенков. Будучи выпущен, в 1818 году, из 2-го кадетскаго корпуса, прапорщиком в артиллерію, Батенков участвовал в походах 1813 и 1814 годов, и после дела при Монмирале, находясь с двумя орудіями в арріергарде, был окружен непріятелями, получид десять ран и остался за-мертво на поле сраженія. В донесеніи было сказано: „потеряны две пушки со всею прислугою от чрезмерной храбрости командовавшаго ими офицера". По возвращеніи в Россію, Батенков, имевшій особенное влеченіе к математике, выдержал экзамен в институте путей сообщенія и перешел в это ведомство. Там он служилъ'усердно и честно, но будучи ославлен безпокойным человеком, был командирован в Иркутск, где прозябгіл, не находя пищи для своей деятельности, пока прибыл туда Сперанскій, который, разгадав способности молодаго капитана путей сообщенія, взял его в свою канцелярію. Батенков, мастерски владевшій пером, сделался правою рукою своего начальника и по его указанію написал много проектов, в числе коих были Лоложеніе о Еиргизах и Положенге о ссыльных. Б последствіи. Батенков, разсказывая с восторгом о времени своей службы при Сперанском, говорил о нем, что „при всей простотЬ своего обращенія, он всегда являлся

на неприступной высоте". По возвращеніи Сперанскаго в Петербург, он рекомендовал Батенкова графу Аракчееву, и когда Аракчеев изъявил желаніе, чтобы он вступил в службу по военным поселеніям, Сперанскій советовал ему принять это предложеніе. Батенков изъявил согласіе служить в поселеніях, сказав, что не гоняется ни за чинами, ни за знаками отличія, a хотел-бьі получать хорошее содержаніе. Его назначили членом совета военных поселеній с 10-ю тысячами рублей жалованья. Аракчеев любил его, называл его мой математик, но мало по малу охладел к нему, чему

причиною были наговоры генерала К..........Когда-же,

в 1825 году, болезнь и душевное разстройство Аракчеева, после убійства его Настасьи *), подали повод к слухам, будтобы он намеревался просить увольненіе от всех дел, Батенков, опасаясь, чтобы

К.......... не сделался его главным начальником, по-

дал в отставку и получил ее. Оставшись без места, Батенков находился в раздражительном состояніи, которым деятели тайнаго общества незамедлили воспользоваться. Первый повод к соучастію с ними подал ему Александр Бестужев, заведя речь о том, какія моглиб быть последствія еслиб Россія имела представительное правленіе. На замечаніе Батенкова, о недостатке людей, которые иоддерживали-бы такое правленіе, Бестужев возразил, что „есть люди, которые стремятся к тому". Когда-же Батенков отвечал, что „и сам он с полною готовностью желал-бы чем нибудь тому содействовать", Бестужев сказал: „стоит только решиться, a кратчайшій тому путь—заставить сенат,

*) Настасья Мпнкппа. любовница и доъеренная особа графа Аракчеева, жестоко обходившаяяся с его дворовыми людьми, была ими jj,резана в 1825 году.

чтобы он объявил конституцію". В последствіи, Батенков уверял, что, зная дерзкій образ мыслей Александра Бестужева и не разделяя его убежденій, он прекратил с ним этот разговор; в действительности-же он не прерывал сношеній с ним и другими членами тайнаго общества, и даже возбудил в них надежду устроить основаніе их действій в военных поселеніях, где, по словам его, было много недовольных своим настоящим положеніем. По словам Батенкова: „Зрелище военных носеленій и Западной Сибири, угнетаемой самовольным и губительным управленіем, общее неустройство, общія жалобы, бедность, упадок и стесненіе торговли, ученія и самых чувств возвышенных, неосновательность и бездействіе законов, несуществованіе истинной полиціи: все располагало с одной стороны не любить существующій порядок, а с другой—думать, что революція близка и неизбежна". Однажды, когда Николай Бестужев сказал Батенкову, что, по мненію Рылеева—„Кронштадта есть наш остров Леон», (т. е. резиденція либеральнаго правленія), и прибавил от себя : „а там, кроме карт и билліарда, ни о чем не думаютъ'", Батенков отвечал, что: „напротив того, наш остров Леон должен быть на Волхове, либо на Ильменв" (³¹)- Мноііе из членов общества денили Батенкова так высоко, что когда зашла речь о назначеніи членами временнаго правленія Мордвинова и Сперанскаго, и возникло сомненіе, чтобы Сперанскій согласился принять на себя эту должность, тогда верховная дума намеревалась избрать для занягія ея Батенкова.

Хотя Северыое общество отказывалось от соединенія с Южным и отвергало предполагав мыл им крайнія мерьі. однакож<» не ограничивалось вы-

жиданіем, и не редко в среде его возникали весьма буйныя предложенія. Весною 1824 года, молодой, но весьма рьяный член, прапорщик Вадковскій, говоря о разных средствах ввести республиканское правленіе, сказал, что „можно былобы воспользоваться придворным балом в Белой зале Зимняго дворца для истребленія Императорской фамиліи, и там-же провозгласить об учрежденіи республики". За тем, спросив корнета Овистунова и других, согласны-ли они на его предложеніе и получив удовлетворительный ответ, Вадковскій прибавил, что еслибы общество находилось в опасности, то следовало-бы тотчас действовать, и что должно ко всему быть готовыми. Тогда-же Свистунов узнал от Матвея Муравьева-Апостола о намереніи его— покуситься на жизнь Императора Александра, ежели брат его Сергей, с обнаруженіем действій общества, подвергнется опасности (³²).

Особенное зверство оказал поступившій в Северное общество, уже в 1825 году, капитан Нижегородскаго драгунскаго полка Якубович. Начав службу в гвардіи, он был переведен на Кавказ за участіе в поединке графа А. В. Завадовскаго с Шереметевым, убитым на повал. Грибоедов, бывніій секундантом у Завадовскаго, также отправился на Кавказ и поступил в канцелярію Ермолова. Якубович, винившій Грибоедова в несчастном исходе поединка, вызвал его в Тифлисе и ранил его. На Кавказе Якубович сражался храбро, был ранен и с повязкою на голове возвратился, весною 1825 года, в Иетербург—хлопотать о своем переводе обратно в гвардію. Вскоре по пріезде в столицу, он сблизился с Рылеевым, который однакоже не замедлил убедиться в его дерзости и безсовестности. В конце іюня, Рылеев,

в присутствіи Никиты Муравьева, открыд фонъдер-Бригену, что Якубович, раздраженный за высылку его из гвардіи и цитавшій личную ненависть к Государю, имел намереніе посягнуть на его жизнь. „И я это исполню — сказал злодей —явно, на каком-либо параде. при болыпом стеченіи войск и народа, чтобы все видели мой подвиг; одет буду я в черное платье, черкесским наездником, и выеду на вороном коне". Полковник Измайловскаго полка, фон-дер-Бриген, человек добрый, тихій, хорошо образованный, никогда не видал Якубовича, но наслышался о нем вдоволь, как о сумасброде, кричавшем во всю глотку только о том, чтобы кого-либо изрубить, или застрелить, и тогдаже изъявил к его похвальбе справедливое омерзеніе. Рылеев, согласясь с ниві и Муравьевым, взялся уговаривать Якубовича, чтобы он оставил свое гнусное намереніе, и несколько дней спустя, снова увидясь с Бригеном, сказал ему: „благодаря Бога, я усмирил Якубовича; он дал мне слово отложить свой злой умысел — сперва на год, потом до того времени, когда получит в команду гвардейскій кавалерійскій полк: „тогда—прибавил он—со всем полком пойду в атаку и буду рубить всех, и друга, и недруга"; а наконец сказал, что лучше всего ему будет отправиться опять на Кавказ, завести таы Запорожскую сечу и жить там от добычи получаемой грабежем (³³).

К несчастью Бригена, который в то время отправлялся в Москву и Кіев, Рылеев поручил ему сообщить князю Трубецкому о злоумышленіи Якубовича, а равно о том, что Рылеев, желая избежать цареубійства, предполагал вывести морем за границу Императорскую фамилію (³⁴).

Трудно сказать, что в действительности замыш-

лял Рылеев; известно только то, что, во время пребыванія его в думе, общество искало завести связи во флоте и отчасти успело в том. В 1825 году, принять был лейтенант Завалишин, человек восторженный, игравшій роль духовидца. В продолженіи совершенных им путешествій, он посетил Северо-Американскіе Штаты, коих учрежденія возбудили в нем удивленіе и сочувствіе, побывал в Калифорніи, и возвратясь в Европу, думал основать общество, под именем Ордена возстатвленія. В последствіи, он уверял, что идею к учрежденію этого ордена подало ему намереніе произвести в Испаніи контр-революцію для возстановленія Короля Фердинанда VII, не прибегая к пособію французскаго правительства и очистив Францію от безпокойных голов, которые нашли-бы пищу своей деятельности в Испаши: таким образом, орден возстановленія послужил-бы громовым отводом. В письме, представленном Завалишиным на имя Императора Александра, с просьбою о принятіи сего ордена под Монаршее покровительство, показана была цель нсиаго учрежденія—содействовать правительству и ратовать против вольнодумства. Государь, отнесясь с выгодной стороны об усердіи Завалишина, не счел нужным принять предложенное им средство. Не успев в своем намереніи, Завалишин сблизился с членами Севернаго общества, в 1825 году, и стал вербовать в него своих товарищей по флоту. По свидетельству мичманов Дивова, обоих Беляевых и лейтенанта Арбузова, Завалишин старался утвердить их в вольномысліи, осуждал действія правительства, превозносил конституціонное правленіе, говорил, что в Россіи народ и духовенство потеряли свои права и что для возвращенія их необходим переворот. Он пола-

гал, что для успеха в таком деле надлежало у; еличить число недовольных, говоря: „чтобы разрушить зданіе—надобно прежде его потрясти"; убеждал в возможности ввести в Россіи республиканское федеративное правленіе, и в доказательство легкости подобных переворотов приводил Испанію, где — по словам его — нескольких человек было достаточно, чтобы заставить Короля дать конститудію, при чем осуждал Испанцев за то, что они, понадеявшись на слова, выпустили Короля из своих рук. За тем—Завалишин сначала предлагал своим товарищам вывезти всю Императорскую фамилію за границу; когда-же убедился, что они на него не донесут, и что он может открыть им свои действительные замыслы, тогда стал доказывать примером Испаніи, что полумеры никуда не годятся, что необходимым условіем переворота должно быть истребленіе Императорской фамиліи, и что „революцію должно начинать с головы". На счет тайных обществ, он говорил, что такія общества существуют во всей Россіи, что они очень сильны в Москве и в 1-й арміи, где на стороне их целый корпус. Завалишин называл военныя поселееія лучшею народною гвардіей, полагая удобным учредить там временное правительство; он-же сообщил Веляевым и Арбузову, что в кругу его знакомых разсуждпли о возможности произвести революцію во время петергофскаго праздника 1-го іюля, и что нашелся человек, котораго понукать не нужно, а за самим нужно ходить с кинжалом, (намекая на Якубовича); он также уверял, что у заговорщиков все готово, но что они опасаются двадцати-пяти-летія царствованія Александра, думая, что изданіе Всемилостивейшаго манифеста успокоить многих недовольных. Завалишин представлял Беляевым и

Арбузову орден (общество) возстановленш в виде общества, имеющаго основаніями добродетель и любовь к отечеству, уверяя, что этот орден, получившій начало за границею, существуете, во всех государствах. Однажды, дав прочесть своим товарищам постановлены ордена, он сказал, что когда просил уГосударя дозволеніе образовать его в Россіи, под видом содействія законной власти, то под словами: „законная власть" разумел: „союз народов для возстановлснія представительных, или республиканских правленій", по тому — прибавил он—„что законную власть можно понимать различно". В последствіи, когда уже открылись деиствія тайнаго общества, Завалишин уверял, что он писал Государю другой раз, будтобы остерегая его от угрожавшей ему опасности; и действительно он писал Государю вторично, но Император Александр, получив письмо Завалишина, и полагая, что в нем опять шло дело об ордене возстановленія, приказал возвратить его нераспечатанным: таким образом содержаніе этого письма осталось неизвестно. В продолженіи лета, собираясь ехать в Москву, Казань, Кіев и другіе города, Завалишин говорил своим товарищам, чтоедет туда, будтобы жать-, но в действительности сеят; впрочем, надежды его вскоре разсеялись, и пробыв несколько дней в Москве, он писал Арбузову, что там, от высшаго до нижшаго класса, все обманули его ожиданія (³⁵).

Гораздо более вліянія на своих товарищей по флоту оказал старшій брат Александра Бестужева, Николай, человек редких способностей и талантов. Капитан-лейтенант Бестужев, литератор, художник, любимый всеми его знавшими, имел пагубное вліяніе на многих молодых людей, и осо-

бенно во флоте, где, благодаря ему и Завалишину, общество иріобрело четырнадцать сподвижников, увлеченных в бездну изрытую собственными их руками (³⁶).

Мы уже имели случай сказать, что коноводы Севернаго общества расходились в видах с Пестелем, и вообще отвергали и введете республиканскаго правленія, и гнусныя предложения цареубійства; но в последстши, когда были приняты в общество отчаянные безумцы, подавіпіе голос в пользу таких-же самых кровавых мер, намеренія петербургской думы совершенно изменились, и решено было водворить республику, посредством военнаго мятежа — одного из ужаснейших преступленій в сословіи людей, обязанных соблюдать дисциплину и безусловное повиновеніе начальству. Для этого старались завести сношенія в гвардейских полках, и, к сожаленію, отчасти успели в том. Несколько офицеров, большею частью по легкомыслие, допустили отклонить себя от священнаго долга, воздоженнаго на них присягою. Оставалось увлечь солдат, и это отчасти удалось крамольникам по обстоятельствам, которым подобнаго примеранепредставляет нам Исторія.

В последних числах декабря 1824 года, князь Трубецкой был назначен дежурным штаб-офицером в 4-й пехотный корпус, и, пользуясь тем, принял на себя обязанность наблюдать за Пестелем, которому постоянно нет,оверяло Северное общество. По прибытіи в Кіев, он сблизился с Сергеем Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым, и получив там из Петербурга известіе о намереніи Якубовича — покуситься на жизнь Государя из личной мести, сообщил о том Пестелю, чтобы выказать к нему доверіе, но не одобряд

его конституціи. Уезжая из Кіева, князь Трубецкой обещал Сергею Муравьеву и Бестужеву устроить все по их желанію в Петербурге и Москве. По пріезде в Петербурга,, в начале ноября 1825 года, он нашел общество весьма увеличившимся. Кончина Государя и отреченіе от престола Цесаревича Константина Павловича казались заговорщикам весьма благопріятными для введенія в Россіи конституціи. Чтобы избежать разномыслія, постоянно замедлявшаго действія общества, Рылеев, князь Оболенскій, Александр Бестужев и другіе положили, за себя и за прочих членов, назначить князя Трубецкаго диктатором (полновластным начальником). План Трубецкаго, составленный им совместно с Батенковым, состоял в том, чтобы внушить гвардіи сомненіе в отреченіи Цесаревича и вести первый отказавшійся от присяги полк к другому полку, увлекая постепенно за собою войска, а потом, собрав их вместе, объявить солдатам, будтобы есть завещаніе в Бозе почившаго Императора — убавить срок службы нижним чинам, и что надобно требовать, чтобы завещаніе сіе было исполнено, но на одни слова не полагаться, а утвердить крепко, и для того не расходиться. Трубецкой был уверен, что полки на полки не пойдут, что в Россіи не может возгореться междуусобіе, что есть много желающих конституціи, которые к нему пристанут, и что сам Государь не захочет кроіюпролитія и согласится отказаться от самодержавной власти. За тем, предполагалось объявить в манифесте, от имени сената, о созваніи депутатов от всех сословій, упомянув, в том-же манифесте, что это собраніе составить законоположенія для управленія государством, и что все сословія будуг пользоваться равными гражданскими правами, а, между тем, учре-

дить временное правительство, которое, прежде всего, сделает распоряженія для избранія в губерніях депутатов. Все это было изложено князем Трубецким в составленной им записке, найденной при его арестованы (³⁷). При неудаче, (чего впрочеы не ожидали), намеревались отступить к военным поселеніям.

Вообще—Трубецкой является человеком надменным, желавшим играть видную роль и страшившимся исполнить собственныя предначертанія. Его бездействіе, в день 14-го декабря 1825 года, положившій конец крамолам Севернаго общества, ослабило пагубную решимость его сподвижников и уменьшило число жертв безумнаго покушенія (³⁸).

ГЛАВА LXXXI.

Тайныя общества. Южное общество. ІІатріотическое (Польское) общество. Общество Соединенных

Славян.

(1821-1825 г.)

Главным деятелем, душею Южнаго общества, или южнаго отдела Союза Благоденствія, был командир Вятскаго пехотнаго полка, полковник Павел Иван. Пестель. До двенадцати лет он воспитывался в родительском доме, а в 1805 году, его отправили, вместе с братом его Владиміром (в последствіи — флигель-адъютант) на воспитаніе в Дрезден, откуда, через четыре года, они возвратились к родителям, в С.-Петербург. Во время пребыванія за границею, воспитаніем обоих молодых людей руководил иностранец Зейдель, в последствіи вступившій в русскую службу. Готовясь определиться в верхній клаес пажескаго корпуса, Пестель учился у профессора политических наук Германа, и поступив в корпус камер-пажем, в 1810-м году, был выпущен, в 1811-м, прапорщиком в Л. Гв. Литовскій (ныне — Московский) полк, и за тем участвовал во всех гоходах войны 1812—1814 годов. В битве при Бо-

родине, он был ранен пулею в ногу с раздробленіем кости и за отличіе в сем сраженіи получил золотую шпагу с надписью „за храбрость", а в походах 1813 и 1814 годов служил адъютантом при графе Витгенштейне. В ноябре 1821 года, Пестель был произведен в полковники и назначен командиром Вятскаго пехотнаго полка, стоявшаго в подольской губерніи. При начале греческаго возстанія, его послали в Молдавію, разведать о причине вспыхнувшаго там возмущенія; в донесеніи своем, Пестель сравнивал его с освобожденіем Россіи от татарскаго ига ( ')•

По свидетельству самаго Пестеля, он, получив довольно основательныя понятія в по.іитических науках пристрастился к ним, и убедясь, что благосостояніе государств и народов преимущественно зависит от их правительств, возимел еще большую склонность к приобретенію сведеній. относящихся к политике и истоіри. „Сначала — писал он — я занимался ими без всякаго вольнодумства, с одним лишь желаніем быть когда-нибудь полезным слугою Государго и отечеству. Потом — начал разсуждать; соблюдены-ли в устройстве нашего правленія начала политических наук, при чем, не касаясь верховной власти, размышлял о министерствах, местных начальствах, и прочих учрежденіях. Находя в них много несообразнаго с правилами политических наук, я стал обдумывать — какими учрежденіями они моглиб быть заменены, пополнены, или улучшены; обращал я также мысли на положеніе народа, при чем всегда сильно поражало меня рабство помещичьих крестьян, а равно действовали на меня преимущества аристократіи, которую считал я — так сказать — стеною, между Монархом и народом стоящею, и

от Монарха, ради собственных выгод, истинное положеніе народа укрывающею. К атому в последствіи стали присоединяться разныя другія мысли и слышанные мною толки, как-то : о преимуществах присоединенных областей над коренными русскими; о военных поселеніях; об упадке торговли, промышленности и общественнаго богатства в Россіи; о несправедливости и подкупности наших судов и других властей; о тягости военной службы для солдат, и многих подобных предметах, составлявших, по моим понятіям, общую картину народнаго неблагодевстшя. Тогда сталь возникать во мне внутренній ропот против правительства.

„Возетановленіе дома Бурбонов могу назвать эпохою в моих политичесішх убежденіях и образе мыслей. Я видел, что большая часть коренных постановленій, введенных революціей, была сохранена при реставрации Монархіи и признана за благо, между тем как прежде все, да и я сам, возставали против революдіи; из этого я сделал вывод, что видно революція не так дурна, как ее изображали, и даже может быть полезна, в чем утвердила меня еще более мысль, что те государства, где ея не было, продолжали быть лишенными многих преимуществ и учрежденій. Тогда начали во мне раждаться конституціонныя монархическія и революціонныя идеи: последнія были очень слабы и темны, но, мало по малу, сделались оиределительнее и сильнее. Чтеніе политических книг развивало во мне эти понятія. Ужасныя событія французской революціи заставляли меня искать средств к избежанію подобных бедствій, что в последствіи внушило мне мысль о необходимости временнаго правленія и дало повод ко всегдашним моим толкам о предупрежден^ всякаго междуусобія. От

монархическаго конституціоннаго образа мыслей перешел я к республиканскому преимущественно по следующим соображеніям : французское сочиненіе де Траси *) подеиствовало на меня очень сильно: оно убедило меня в том, что всякое правленіе, где главою государства есть одно лице, ежели его сан наследствен, непременно ведет к деспотизму. С другой стороны, все газеты и политическія сочиненія так заманчиво представляли возрастаніе благоденствія в Северо-Американских Штатах, приписывая сіе их государственному устройству, что там думал я видеть явное доказательство превосходства республиканских учреждены. Когда Новиков стал говорить мне о составляемой им конституціи для Россіи, я сперва оспаривал его, а потом, припоминая его сужденія, с ними соглашался. Я вспоминал блаженныя времена Греціи, когда она состояла из республик, и последующее, жалкое ея положеніе ; я сравнивал славу Гима во дни республики с его плачевною долею при императорах. Исторія Великаго Новгорода также утверждала меня в республиканском образе мыслей. Я находил, что во Франціи и Англіи конституціи суть одни лишь покрывала (?), никак не воспрещающія министерству в Англіи и королю во Франціи делать все, что пожелают, и в сем отношеніи я предпочитал самодержавіе таким конституціям, ибо в самодержавном правительстве неограниченность власти открыто всем видна, между тем как в конституціонных монархіях существует таже неогра-

*) Граф Deetutt de Tracy, знаменитый французскій публициста времен революціи и начала нынешняго столетія, известпый своими со-

ЧИНенІЯМИ : Eléments d'Idéologie и Commentaire de l'esprit des lois. В ПО-

следпем, автор, разсмотрев все политическія законодательства, отдает превыущество демократіи.

ниченность, и хотя там медленнее действует, однако, за то, и худое не может скоро исправить. Чтоже касается до обеих палат, то оне служат лишь для покрывала ('?). Мне казалось, что главное стремлевіе нынешняго века состоит в борьбе между массами народными и аристократіями всякаго рода, как на богатстве, так и на происхожденіи основанными. Я судил, что сіи аристократы сделаются наконец сильнее самаго Монарха, как в Англіи, что оне составляют главное препятствіе государственному благоденствію и могут быть устранены одним лишь республиканским строем правленія. Происшествія в Неаполе, Испаніи и Португаліи также оказали на меня большое вліяніе. Я находил в них неоспоримыя доказательства непрочности конституціонных монархій и достаточныя причины недоверчивости народов к истинному согласію Монархов на принимаемыя ими конституціи: эти последнія соображенія весьма сильно укрепили меня в республиканском и революціонном образе мыслей. Все это сделало меня республиканцем»... (²).

Эти показанія Пестеля весьма любопытны в психологическом отношеніи, как политическая исповедь человека умнаго и с сильным характером, увлеченнаго лжемудріем на путь гибели. Я действительно -г не есть-ли верх безразсудства основывать науку правленія, чисто-практическую, на отвлеченных теоріях, без примененія их к обычаям, убежденіям, верованіям, ко всему быту народа?

Другим из главных деятелей Южнаго общества был подполковник Черниговскаго пехотнаго полка, Сергей Муравьев-Апостол, сын бывшаго в Мадрите русским посланником, Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола. Сергей Муравьев, поступив в корпус инженеров путей сообщенія,

в 1810 году, был выпущен оттуда, в 1811-м, шестнадцати лет от рода, прапорщиком, а в 1813 году-, переведен в баталіон Великой Княгини Екатерины Павловны, поручиком; участвовал в походах против Французов 1812 — 1814 годов, по окончаніи-же войны, перешел в Семеновскій полк, и уже в капитанском чине был переведен, в 1820 году, вместе с прочими офицерами этого полка, в армію, и поступил подполковником в Полтавскій, а в 1822 году — в Черниговскій пехотный полк. Служа в гвардіи, он снискал доверіе начальства, уваженіе товарищей и преданность солдат, и отличался образованіем и кротким нравом. Семеновское происшествіе, в котором он был из числа немногих офицеров, непотерявших голову, • поселив в нем неудовольствіе и озлобленіе против правительства, совершенно изменило его характер и сделало его ожесточенным, готовым на самыя ужасныя преступленія. Врат его Матвей, увлеченный им в гибель, человек болезненный, тяжело раненый в 1818 году, искренно раскаялся в своем заблужденіи и не вышел из тайнаго общества единственно из любви к брату. Третій брат Ипполит в последствіи убит при усмиреніи мятежа у Велой-Церкви (³).

Одним также из главных деятелей Южнаго общества был подпоручик Полтавскаго пехотнаго полка Бестужев-Рюшн. Получив тщательное образованіе в родительском доме, Бестужев почерпнул первыя либеральныя идеи, по собственному сознанію, из трагедій Вольтера; потом, готовясь к экзамену, для вступленія в статскую службу, пристрастился к политическим сочиненіям, из коих — говорил Вестужев — наиболее вреда ему сделал пустослов Прадт. За тем, пожелав по-

ступить в военную службу, занимался военными науками, и в бытность гвардейскаго отряда в Москве, в 1818 году, выдержал экзамен и определился в Кавалергардскій полк, из коего нерешел в Семеновскій, за несколько месяцев до происшедшего там возмущенія. Перевод его, вместе.с прочими подпрапорщиками, в армію, пресек его надежды на блестящую карьеру, и поселив в нем неудовольствіе против правительства, побудил его к поступленію в общество, где он выказал себя неистовым, безтолковым фанатиком, готовым на самыя безумныя предпріятія (⁴).

Мы уже сказали, что по возвращеніи уполномоченных тульчинской управы, Комарова и Бурцова, из Москвы, в марте 1821 года, Пестель и Юшневскій не признали общества разрушенным. Последній сказал речь, клонившуюся к устраненію робких членов общества, но она оказала совершенно противное действіе: за исключеніем оставивших его Бурцова и Комарова, все прочіе дали слово усердно стремиться к его цели, введенію республики, и одобрили способы к достиженію того— упраздненіе престола и в случае необходимости истрсбленіе лиц, представляющих преграду обществу, а полковник Аврамов объявил, что „еслибы и все члены оставили Союз, он не перестанет полагать его существующим в себе одном». Вместе с тем, вошли в силу правила, составленныя Пестелем для первоначальнаго тайнаго общества. Председателями, или директорами думы были избраны Пестель и Юшневскій, которые назначили третьим товарищем себе Никиту Муравьева, члена Северной думы, для открытія с нею прямых сношеній (⁵).

Генерал-интендант 2-й арміи, 4-го класса Юшневскій, не успев окончить курса наук в москов-

сёом унйверситете, яачал службу в канцеляріи гражданскаго губернатора. Какой-то Италіянец дал ему в юношестве то пагубное направленіе, которое ввергло его в пропасть. В 1819 году, будучи уже в чине 6-го класса, Юшневскій был принять в тайное общество Комаровым и Бурцовым, а в 1821-м вместе с Пестелем избран одним из директоров тульчинской думы. Участвовавшіе в первом совещаніи и вскоре приставшіе члены Южнаго общества приняли названіе бояр и присоединялись к директорш, для совещаній о важнейших вопросах; прочіе-же члены разделялись на мужей, имевших право принимать новопоступающих, и братъев, не пользовавшихся этим правом. В последствіи, вместе с учрежденіем управ, одна из них, под непосредственным веденіем Пестеля и Юшневскаго, находилась в Тульчине (главной квартире 2-й арміи); другая, в веденіи Сергея Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина, в Василькове, а третья, князя ' Сергея Волконскаго и полковника Василія Давыдова, в Каменке (⁶). Сам Пестель принял на себя составленіе конституціи.

По показанію Пестеля, конституція, предложенная в начале тайнаго общества, Новиковым, была совершенно сходна с тою, которая введена в Северо-Американских Штатах. Конституция Никиты Муравьева, не вполне им оконченная, заключала в себе следующія главныя основанія: 1) федеративный образ правленія, с разделеніем Россіи на державы и области. Местным правительством держав была предоставлена столь обширная власть, что они даже могли сами для себя составлять законы, так что для верховной власти почти ничего неоставалось. 2) Права на занятіе государственных должностей и на участіе в общественных делах были осно-

ваны исключительно на цензе, т. е. на имуществе. 3) "Все сословія уравнивались в своих правах и сливались в одно общее сословіе—граждан. 4) Министерств всего было четыре: иностранных дел, военное, морское и финансов; прочія-же отрасли правленія имели свои высшія инстанціи в державах. Конституция Муравьева не нравилась Пестелю и друтим членам Южнаго общества, которые порицали: во 1-х, федеративное разделеніе Россіи, находя в нем сходство с бедственною системою древних княжеских уделов, и во 2-х, преимущество, отдаваемое богатству, в ущерб личным качествам граждан. Конституція-же Пестеля, названная им Русскою Правдою, (в воспоминаніе письленных законов, данных Руси князем Ярославом 1-м), также не была окончена и состояла, большею частью, из отрывков. Предполагалось разделить ее на десять глав, именно: первая, о границах государства и о разделеніи его на области, округи, уезды и волости; значеніе и состав волостей; вторая, о жителях Россіи; разделеніе их на коренной народ русскій и на племена подвластныя, съуказаніем средствъдля слитія всехърусских жителей в один народ; третгя, о различных сословіях в государстве и мерах для слитія их в одно общее сословіе—граждан; четвертая, о политическом или общественном состояніи народа, о правах граждан, о равенстве их пред законом, о представительном порядке в избирательных собраніях; пятая, о гражданском, или частном состояніи народа, в отношеніи лиц, имуществ и частных сношеній; шестая, о верховной власти, которую предполагалось написать вдвойне: одну в монархическом, а другую в республиканском смысде, чтобы какую-либо из них потом включить

в общее сочиненіе; седьмая, о правилах для образованія правительственных мест в волостях, уездах, округах и областях, а равно об учрежденіи министерств, которых предполагалось десять; восьмая, о частях правленія, устроивающих государственную безопасность, как внутренную, так и внешнюю, т. е. о министерствах: юстиціи, полиціи, внешних еношенш, военных сил, мореких сил; девятая, о частях правленія, заведывающих общественным благосостояніем, т. е. о министерствах: финансов,народнагохозяйстваиливнутреннихъдел, просвещенія и учебной системы, духовных дел и общем делосводе; десятая глава должна была заключать в себе род Наказа для составленія общаго уложенія. 1-я, 2-я и большая часть 3-й главы были окончены, а 4-я и 5-я написаны в черне. Статьи о финансах и народном хозяйстве поручено было составить Сергею Муравьеву-Апостолу (⁷).

Целью Южнаго общества, подобно тому как и Севернаго, было ниспроверженіе существующаго порядка и введеніе конституціи, чего Пестель и другіе главные деятели тульчинской думы надеялись достигнуть посредством возмущенія войск. Командуя Вятским полком, Пестель—то делал всевозможный послабленія по службе, то, когда войска готовились к Высочайшему смотру, подвергал своих солдат жестоким наказаніям. „Пусть думают— говорил он сообщникам своим—что не мы, а высшее начальство и сам Государь причиною нашей строгости". Сергей Муравьев-Апостол всячески старался привязать к себе солдат Черниговскаго и других полков 9-й дивизіи, преимущественно-же выписанных из прежняго Семеновскаго полка; он призывал их к себе по одиначке и по несколько человек вместе, называл своими быв-

шими сослуживцами, распрашивал о их нуждах, давал им деньги и внушал мысли о близости общаго переворота, требуя от них обещанія всюду за ним следовать, когда он того пожелает. Он уверял своих сочленов по обществу, будтобы надеется увлечь за собою Пензенскій и Саратовскій полки, посредством находившихся в них Семеновцев, из коих один поклялся привести к нему весь Саратовскій полк без офицеров. По словам рядоваго того-же полка, Николаева, однажды— когда он с 15-ю своими товарищами был призван к подполковнику Муравьеву—он, Муравьев, по вьтходе из балагана этих нижних чинов, кроме Николаева и другаго солдата Афанасьева, сказал бывшим там офицерам: „вот, господа, какой старик должен служить Государю; не смотря, что он уже давно отслужил свои лета, его принуждают оставаться на службе", и обратясь к Николаеву, прибавил: „тебе теперь не грех из чистаго ружья (?) застрелить Государя". Когда-же ужаснувшійся Николаев отвечал: „нет, ваше высокоблагородіе! Не только это сделать, но и помыслить никогда не осмелился-бы и позволил-бы себя за такое намереніе растерзать", Муравьев, дав ему с Афанасьевым 5 рублей, выслал обоих вон (⁸).

В генваре 1823 года, на контрактах в Кіеве, съехались Пестель, Юшневскій, Сергей МуравьевъАпостол, Бестужев-Рюмин, Василій Давыдов и князь Сергей Волконскій.

Отставной полковник Василій Львов. Давыдов получил воспитаніе сперва в пансіоне аббата Николя, потом — дома, где учился у аббата Фроман (Froment), вообще-же преимущественно занимался французскою словесностью и получил образованіе весьма поверхностное. За тем, поступив на служ-

бу, пятнадцати лет от рода, в Лейб-гусарскій полк, был в следующем году произведен в корнеты; в отечественную войну 1812 года находился адъютантом при генерал-маіоре ІПевиче, и потом при князе Багратіоне, по кончине котораго возвратился во фронт, под Кульмом ранен штыком в бок, а под Лейпцигом—пикою, и будучи переведен подполковником в Александрійскій гусарскій полк, вышел в отставку в 1820-м году. По словам его: сначала желаніе блага отечеству, потом самолюбіе, можно сказать даже—мода, завлекли его в Союз Благоденствія, и этот первый шаг погубил его (⁹).

Генерал-маіор князь Сергей Григорьевич Волконскій представляет поразительный пример человека, осыпаннаго дарами фортуны, сделавшаго блистательную карьеру и увлеченнаго на ложный путь тем-же самолюбіем и человекоугодіем, которым Давыдов ь приписывал свое нравственное паденіе. Сергей Волконскій до четырнадцати-летняго возраста воспитывался у родителей своих, потом — в пансіоне у аббата Николя, в Петербурге, до 16-ти лет. Будучи записан с малолетства на службу в Екатеринославскій кирасирскій полк, Волконскій числился „в отпуску до окончанія наук», а в конце 1805 года, поступил на действительную службу поручиком в Кавалергардскій полк; в 1810 и 1811 годах, слушал лекціи о военном искусстве у бывшаго тогда у нас в большой славе, генерала Фуля; в 1812 году, произведен за отличіе в полковники; в следующем году—в генерал-маіоры, двадцати четырех лет от рода, а в 1821 году, назначен командиром 1-й бригады 19-й пехотной дивизіи. Князь Волконскій, поступив в Южное общество, был преимущественно употребляем

главными его деятелями для сношеній с другими обществами: молодой аристократа, известный своими успехами на поприще службы и в частной жизни, казалось, соединял в себе все условія стольже деятельнаго, сколько и вліятельнаго агента (¹⁰). Совещанія Южнаго общества, в начале 1823 г., происходили в Еіеве и в деревне Каменке, у Давыдова. На первом собраніи, Пестель читал своим сочленам отрывки из Русской Правды и предложил ввести в Россіи республиканскій образ правленія посредством революціи. По его-же иниціативе, возник вопрос: „при введеніи новых учрежденій, как поступить с Императорскою фамиліей?" — » Истребить всех!" сказал Пестель, и с ним согласились Юшневскій, Давыдов и Волконскій; Бестужев полагал достаточным посягнуть на жизнь одного Императора, a Сергей Муравьев на сей раз отвергнул гнусное дело, предлагая начать явное возмущеніе и достигнуть цели открытою силою. На совещаніи-же в Каменке, где разсуждали об учрежденіи временнаго правительства, для введенія новаго порядка вещей, Муравьев согласился»не только на лишеніе жизни Императора, (как сознался он сам—„в угожденіе господствовавшему мненію общества"), но и на истребленіе всей Императорской фамиліи. Сам Пестель, говоря о средствах к исполненію этого ужаснаго дела, предложил составить отряд из отчаянных людей, под начальством Лунина, как человека, известнаго своею решктельностью; а Бестужев тогда-же сказал, что у него есть такіе люди, (имея в виду — как он показал после — общество Соединенных Славян, с которыми готовился войти в ближайшія сноніенія) (")• По его-же свидетельству, как он, так и Сергей Муравьев, долго сопротивлялись намеренію лишить

жизни Государя, полагая достаточным отреченіе его от престола, и когда, наконец, согласились на единодушное мненіе всех членов, о необходимости смерти Императора Александра для задуманнаго обществом преобразованія Россіи, они однакоже настояли на том, чтобы не посягать на жизнь прочих особ Императорской фамиліи и склонить к тому своих товарищей (¹²).

В том-же году (1823), во время стоянки войск 9-й пехотной дивизіи в лагере при Бобруйске, Муравьев и Вестужев-Рюмин хотели, в положенное время, ночью, с помощью нескольких сообщников, переодетых в мундиры солдат Саратовскаго полка, коим командовал член общества, полковник Повало-Швейковскій, задержать ожидаемых там Государя и Великаго Князя Николая Павловича, возмутить дивизію, и оставя в крепости гарнизон, быстро двинуться к Москве. Муравьев, желая открыть сношенія с Пестелем и воспользоваться его содействіем, чрез Василія Давыдова, вызывал его к себе в Бобруйск, но Давыдов не пріехал и не отвечал на письмо Муравьева, и по тому злодейскій замысел был оставлен (¹³).

Южнре общество, не ограничиваясь умноженіем членов и приготовленіями к явному возстанію, вошло в сношенія с польским—так называемым— Патріотическим обществом. Со времени ареста и наказанія, постигших Лукасинскаго и его товарищей, деятельность патріотическаго союза весьма ослабилась. Но, мало по малу, время ослабило страх внушенный открытіем заговора, и общество возобновилось в соединеніи немногих, но весьма деятельных членов: подполковника Крыжановскаго, князя Антона Яблоновскаго, референдарія Гржимайлы и секретаря Плихты; вскоре за тем, они пріобрели

главу в лице весьма уважаемаго своими соотечественниками, графа Станислава Солтыка. Не смотря на преклонность лет *), граф Солтык мог принести пользу обществу, как своим именем и близким родством с бывшим краковским епископом Гаетаном, так и опытностью, пріобретенною в исполнении высших государственных должностей. Вместе с ним КрыжановскіЗ и Яблоновскій образовали верховный совет общества, целыо котораго было: соединить и сделать независимыми все части прежней Польши.

Князь Яблоновскій и другой член патріотическаго общества Оссолинскій, по частным делам своим, иногда бывали в волынской губерніи и на кіевских контрактах. Заметив между русскими офицерами неудовольствіе, выражавшееся вънескромных речах, при множестве свидетелей, и слыша толки о перевороте, долженствующем вскоре изменить весь существующій порядок в Россіи, они сообщали слышанное ими верховному совету патріотическаго общества. Волненія и мятежи, угрожавшіе Россіи, были весьма благопріятны для достиженія цели предположенной членами польскаго общества, которые, будучи весьма обрадованы полученными известіями, положили сперва разведать о видах и средствах русскаго общества, а потом, если найдется удобным, то и войти с ним в сношеніе. С своей стороны, Южное общество, получив от Бестужева-Рюмина сведенія о существованіи такогоже общества в Варшаве, пожелало иметь точнейшія о нем сведенія. В теченіи 1823 года, Сергей Муравьев - Апостол и Бестужев-Рюмин, исполняя порученіе тульчинской думы, открыли сношенія

*) Ему было около 80-ти леі.

с Поляками, чрез графа Ходкевича, который не принадлежал к обществу, но зная некоторых из его членов, обещал свое посредничество и дал русским уполномоченньга письмо к графу Прозору, помещику минской губерніи, однакоже вскоре потребовал письмо назад, уверяя, что в тоже лето один из членов польскаго общества пріедет в Бобруйск, где пазначен был сбор 9-й пехотной дивизіи, в которой служили Муравьев и Бестужев. Это обещаніе не было исполнено, но Ходкевич дал слово, что польскій депутата непременно явится в Кіев, на контракты 1824 года, и действительно Крыжановскій туда прибыл в назначенное время.

Совещаніе Сергея Муравьева и Бестужева с Крыжановским открылось объявленіем последняго, что он не имеет ни полномочія, ни права, заключать какія-либо окончательныя условія, и что единсвенная цель его есть установить между обоими обществами дружественныя связи. Вообще, не смотря на пылкость обоих русских депутатов и на" изъявленную Крыжановским готовность к искренним объясненіям, обоюдное недоверіе не замедлило обнаружиться. На слова Муравьева, что „чувства взаимной ненависти обоих народов, родившіяся во времена варварства, должны исчезнуть в просвещенном веке, когда пользы всех народов одне и теже, и по тому русское общество предлагает Полыпе возвращеніе прежней ея независимости и готово всеми средствами способствовать к уничтоженію вражды между обеими націями" — Крыжановскій отвечал, что „может быть он сам, как и депутаты русскаго общества, выше такого чувства, но что сила обстоятельетв сделала сей предразсудок всеобщим, и не скоро будет можно уговорить Поляков

войти в связь с Русскими, а еще труднее внушить им доверіе; что, впрочем, хорошо былобы, еслибы Русскіе помогали Полякам в делах. для коих они пріезжают в Петербурга и Кіев».

На просьбу депутатов русскаго общества—удержать Литовскій корпус от противодействія их предпріятіяы, Крыжановскій сказал, что „ежели эти войска станут настороне Цесаревича, то польское общество обезоружить их, либо иным образом принудить к бездействію". Таким образом Крыжановскій намекал на участіе в его видах польской арміи, где замыслы общества были почти неизвестны. За тем зашла речь о совокупном действіи обоих обществ; Крыжановскій пожелал знать: „когда Русскіе приступят к репштельным мерам?" Но тульчинскіе депутаты не могли дать ему определительнаго ответа: Бестужев сказал, что лет чрез пять, a Сергей Муравьев, что, напротив, гораздо скорее. На вопрос о будущих границах Польши, депутаты русскаго общества отвечали уклончиво, что они не могуг решить этого дела, что мненія их сочленов на сей предмета еще не установились, и что есть даже такіе в числе их, которые требуют неприкосновенности нынешних пределов Россіи. Касательно-же будущаго правленія обоих государств, депутаты русскаго общества выразились определительно, сказав, что Польша, для собственной пользы своей, должна вместе с Россіей ввести у себя устройство республиканское, подобное существующему в Северо-Американских Штатах. Когда-же Крыжановскій отвечал, что между его сочленами еще никогда не было разсуждаемо о будущей форме правленія, и, не зная, что сказать на домогательства Бестужева, заметил ему, что

он слишком горячится, Бестужев возразил: „без восторга нельзя сделать ничего великаго".

Впрочем, Муравьев и Бестужев считали главныя предметом совещанія, сообразно наставленіям ими полученным от думы—обязать Поляков, чтобы они не дозволили, всеми зависящими от них средствами, Цесаревичу возвратиться в Россію для противодействія готовившейся революціи. В ответ на это предложеніе, Крыжановскій сказал: „если наше общество утвердит условленное между уполномоченными, то, конечно, сделает все возможное, чтобы исполнить ваше желаніе, но с тем, чтобы вы не требовали посягательства на жизнь Великаго Князя". Вообще-же Крыжановскій выказал большую осторожность, просил депутатов русскаго общества прекратить всякія политическія сношенія с графом Ходкевичем, (под предлогом его разномыслія с обществом), и пожелал, чтобы никто из прочих членов общества не знал депутатов другаго, а предложил назначить людей, с коими Русскіе моглибы сноситься по делам обоих обществ. С этою целью, веденіе дальнейших сношеній патріотическаго общества с Муравьевым и Бестужевым было поручено Крыжановским кіевскому помещику Гродецкому. Крыжановскій познакомил его с тульчинскими депутатами, и тогда-же положили, что если понадобится Русским писать в Варшаву, то, вместо подписи, Бестужев будет ставить стих из трагедіи Танкред:

„Moi, toujours éprouvé, moi qui suis mon ouvrage!¹'

a Муравьев: „Vive la joie!" Кроме Гродецкаго, Крыжановскій избрал для сношеній между обществами Антона Чарковскаго, но не сообщил ему об этом порученіи, и по тому единственным доверенным

лицом польскаго общества для сношеній с Русскими остался Гродецкій.

В действителъности-же совещанія на кіевских контрактах, в 1824 году, остались без всяких последствій, но Бестужев, вероятно, желая придать важность своему участію в этом деле, написал проект договора, поместил в нем свои собственныя объясненія, и в таком виде передал его Юшневскому, для представленія тульчинской думе. Крыжановскій не знал о существованіи этого документа, a Юшневскій, видя, что он ни кем не подписан, уничтожил его, в присутствіи многих членов, тогда бывших в Кіеве, как бумагу, заменявшую словесное извещете.

В продолженіи нескольких месяцев, польское патріо гическое общество не помышляло о какихълибо сношеніях с Русскими, которые, наконец, стали жаловаться Гродецкому на холодность и недоверчивость его соотечественников. Бестужев, по этому поводу, произнес высокопарную речь, в которой, между прочим, сказал, что: „Россія, наскучив правленіем самовластным, решилась учредить конститудіонное"; чго „стремящееся к тому Сообщество, уже многочисленное и сильное, с каждым днем увеличивает силы свои, и с его тольно помощью Поляки могут иметь надежду возстановить свое отечество"; что „для этого патріотическое общество должно вступить в сношеніе с обществом русским, чрез членов, уиолномоченных на заключеніе окончательных условій, и если Поляки соединятся с Русскими, то, без сомненія, получат от них достаточную помощь для возвращенія принадлежащих ныне другим державам своих областей и будут народом независимым». Сергей Муравьев, подтвердив в нескольких словах все ска-

занное его товарищем, просил Гродецкаго довести их разговор до сведенія патріотическаго общества. Гродецкій, зная, что граф Мошинскій состоял в числе членов, отправился в Бердичев и передал ему все слышанное от Русских, для сообщенія в Варшаву, но юный Мошивскій, хотя и взялся-было исполнить это опасное порученіе, однакоже, при всей неопытности своей, размыелив о могущих быть того последствіях, не исполнил своего обещанія.

В том-же году (1824), Вестужев был еще два раза в Кіеве, для переговоров с Гродецким. На первом из этих свиданій, он сказал Гродецкому, что русское тайное общество, присоединив к себе многих вліятельных и отличных людей, столь сильно, что надеется вскоре достигнуть своей цели; что, сверх того, им заведены спошенія с Венгріей, Италіей и всеми германскими странами (¹⁴). Спустя два месяца, Бестужев объявил Гродецкому, что „русское общество уже имеет вполне достаточное число членов», что „русскіе депутаты ждут с нетерпеніем пріезда в Кіев члена патріотическаго общества, для заключенія окончательных с ним условій" и что „Русским кажутся странны медленность и нерешимость Поляков». Гродецкій ограничился ответом, что „он сообщил все прежде слышанное графу Мошинскому", и что „варшавское общество, конечно, пришлет члена с надлежащим полномочіём, но, по всей вероятности, не прежде контрактов 1825 года". На объявленіе Бестужева—о желаніи русскаго общества, чтобы Поляки неотлагательно умертвили Цесаревича, Гродецкій отвечал, что он известит о том общество, и прибавил: „вероятно—они согласятся" (¹⁵). Бездействіе Поляков заставило усомниться в них самаго Пестеля, который поручил Бестужеву сне-

стиеь прямо с патріотическим обществом. Письмо Бестужева было вручено князю Волконскому, при проезде через Васильков, с порученіем от думы доставить этот отзыв Гродецкому, но Волконскій возвратил его Бестужеву, сказав, что письменныя сношенія запрещены уставом общества (¹⁶).

Не успев осуществить надежды на деятельное участіе патріотическаго общества, тульчинская дума решилась возобновить свои преступныя покушенія, не только против Особы Государя, но и против всей Императорской фамиліи. Уже и прежде, это ужасное намереніе было принято в нескольких совещаніях, где участвовали, кроме Пестеля, Сергея Муравьева-Апостола и Юшневскаго, полковник Аврамов, князь Барятинскій, оба Крюковы, штаб-лекарь Вольф, и проч. (¹⁷).

Адъютант главнокомандующего 2-й арміи, штабсъротмистр князь Барятинскій воспитывался в петербургском іезуитском пансіоне, вышел оттуда, в конце 1814 года, пятнадцати лет от рода, и по воле родителей своих, против собственнаго желанія, определился в коллегію иностранных дел. Как для поступленія туда нужно было иметь аттестата из педагогическаго института, то Барятинскій, в тсченіи двух или трех месядев, брал уроки русскаго, римскаго и естественнаго права у профессора Кукольника, а также слушал в институт лекціи физики и политической экономіи. „ІІосле того—говорит Барятинскій—я получил полный аттестата, никогда более не обращал вниманія на сіи науки, и оне совсем изгладились из моей памяти". Барятинскій был одним из самых ревностных членов: приняв Вадковскаго, он сказал подполковнику Поджіо: c'est un bon bras, et c'est ce qu'il nous faut; (это рука—хоть куда, а нам та-

кйх надо); а принимая подполковника квартирмейстерской части Фалленберга, сказал ему, что общество имеет намереніе просить у Государя конституцію, и в знак искренности Фалленберга взял с него клятву—жертвовать всем на пользу общества, и даже, в случае необходимости, покуситься на жизнь Государя (¹⁸).

В числе первых членов, поступивших в тайное общество по возобновленіи его, были братья Крюковы. Один из них служил адъютантом при графе Витгенштейне, а другой—по квартирмейстерской части. Последній начертал мрачную картину своего нравственнаго паденія. „До 1813 года —пишет он—я находился в московском университетском благородном пансіоне ; потом в НижнемъНовгороде, в пансіоне у Стадлера; с 1814-го, когда мне было четырнадцать лет, воспитывался у родителей, где наставником моим бьтл жившій у нас в доме француз-эмигрант МоринЬ, а преподавателями наук учители нижегородской гимназіи и англичанин Вольемут. В 1817 году, я поступил в училище колоннс-вожатых Николая Никол. Муравьева, откуда выпущен прапорщиком квартирмейстерской части в 1819 году. До выпуска на службу, я мало занимался чтеніем; когда-же был произведен в офицеры и прислан в главную квартиру 2-ой арміи, тогда начал помышлять о лучшем себя образованіи, но как сначала имел весьма небольшое знакомство, то должен был довольствоваться коекакими книгами, изредка мне попадавшимися. Вскоре после того я поехал в отпуск, где занемог, и во время болезни прочитав несколько книг, и в числе их Руссо и Делиль-Дееаля (Dflisle de Sales), получил страсть к занятіям. Во мне родилось желаніе познать человека и то, что может служить к

его счастію. С этою целью я старался добывать та-¹ ких авторов, которые обогатили-бы мой ум познаніями философическими и политическими. Тогда прочел я: Вейсса, Филанджіери, Монтескье, Лакретеля и других. Пылая любовью к отечеству, но небудучи тверд в христіанской религіи, я смело шел вперед и старался опровергнуть, мало по малу, все, что находил в ней нееоглаеным с тогдашним образом моих мыслей. Во первых, отверг многіе богослужебные обряды, как нелепые обычаи, питающіе суеверіе; потом — стал сомневаться в Ипостасной Троице,как неудобопостижимой для ума человеческаго. Всевышній—думал я во слепоте своей— одарил нас разумом для распознаванія добра и зла: следовательно—разум есть единственный светильник, которым должны мы руководствоваться в сей жизни, и по тому первый долг наш состоит в том, чтобы просветить свой разум, очистив его от вредных предразсудков. Таким образом оправдывая все то, в чем хотел себя уверить, я отверзал двери к свободомыслію. Наконец, вступил в тайное общество и чрезвычайно радовался, что могу сим средством содействовать благополучію моего отечества. С этих пор я совершенно посвятил себя ученію.... Я прочел Беккаріа, Траси, Гельвеція, Бентама, Еондильяка, Сея, Гольбаха, Вателя, Смитта, Маккіавели, и проч. утвердился в прежних моих мненіях, принял за истину ложное правило, будтобы цель оправдывает средства, и получил яснейшее понятіе об устройствепредставительнагонравленія... Находясь на съемке подольской губерніи, видел, до какой степени простирается угнетеніе крестьян помещиками и жидами. Я более и более убеждался в том, что одно лишь общее просвещеніе может сделать людей благо-

получными и негодовал на религіозные предразеудки, препятствовавшіе (по моему мненію) его распространенію. Надежда на будущую жизнь—думал я— отвращает от просвещенія, питает эгоизм, спо.собствует угнетенію и мешает людям видеть, что счастіе может обитать и на земле. Религія казалась мне более вредною, нежели полезною. Долго не решался я отвергнуть Бога; наконец, оживотворив матерію и приписав случаю все существующее в природе, я потушил едва мелькавшій свет чистой религіи, мною самим составленной. Однакоже я никогда не мог совершенно убедить себя в безверіи, ибо встречал такія сильныя доказательства против онаго, что не находил на них никакого ответа; но полагал, что мои сомненія происходят от долговременной привычки мыслить противное.... Таким образом тихій огнь любви къчеловечеству возжег во мне страсть к просвещенію, которая, не быв озарена светом христіанской религіи, наконец обратилась в адскій пламень вольнодумства".....(¹⁹).

В апреле 1824 года, Пестель, Сергей Муравьев, Бестужев-Рюмин, обаПоджіо*), Давыдов и Швейковскій, полагая, что Государь будет в сем году осматривать войска 3-го пехотнаго корпуса при местечке Белая-Церковь, условились между собою, что в первую-же ночь после пріезда Императора в павильон александрійскаго парка, при смене часовых, несколько офицеров, (большею частью разжалованных), переодетых в солдатскіе мундиры,

*) Штабс-капитан Поджіо 2-й вступил в Южиое общество, в яачале 1824 года, по предложенію Василія Давыдова, в то самое время, когда искал руки племянницы его Бороздиной. Опасаясь потерять данную ему надежду, он согласился быть членом общества, не разделяя его убежденій.

ворвутся в покои Государя и умертвят его. Тогдаже Сергей Муравьев, Швейковскій и командир Полтавскаго пехотнаго полка, полковник Тизенгаузен намеревались произвести возмущеніе в лагере, и двинуться на Шев и на Москву, между тем как Бестужев примет начальство над Черниговским полком, a Сергей Муравьев отправится из Кіева в Петербург и возбудить к деятельности Северное общество (²⁰). Но Высочайшаго смотра не было, и по тому не сделано предложенія офицерам и рядовым, назначенным в убійцы, которые бытьможет отвергли-бы с ужасом столь гнусное преступление: по крайней мере, один из них, выписанный из гвардіи, Жуков, в последствіи сказал Бестужеву: „знаю, что для успеха нам нужна смерть Государя; но если жребій велит мне быть исполнителем ужаснаго приговора, то я сам себя лишу жизни" (²¹).

Еще в начале 1824 года, в продолженіи кіевских контрактов, когда князь Волконскій и подшмковник Поджіо, возвратясь из Петербурга в Шев, объявили о нерешимости Севернаго общества, Сергей Муравьев предлагал начать дело (возмущеніе) с теми силами, какія имело Южное общество. Брат его Матвей сперва был также одним из ревностных сподвижников Пестеля и предполагаемой республики, и даже изъявлял согласіе на истребленіе всего Царствующаго Дома, лишь-бы это злодеяніе было совершено людьми, избранными вне тайнаго общества, чтобы на них, а не на общество, пало праведное омерзеніе народа (^и). В 1824 году, Пестель, после неудачных переговоров с Северным обществом, поручил Матвею Муравьеву съездить в Петербург, и сам отправился туда, чтобы удостовериться в цоложеніи дел и тайно принять не-

сколько членов, (в числе их несколько кавалергардских офицеров) в Южное общество. Излагая Муравьеву свой план введенія республики в Россіи, Пестель говорил ему о намеревіи—составить вне общества особенную партію для истребленія Императорской фамиліи. Сам Муравьев, не получая долго писем от своего брата, и узнав от графа Олизара о прибытіи генерала Эртеля в Кіев, возмнил, что Южное общество открыто и брат его находился в опасности, чтб побудило его принять преступный замысел — посягнуть на жизнь Императора и сообщить о том Пестелю, который, одобрив его намереніе, сказал: „Матвей понимает дело". Артамон Муравьев, Вадковскій и Свистунов также изъявили согласіе на его предпріятіе. Но, вскоре за тем, Матвей Муравьев, получив от брата уведомленіе, что он не писал к нему за отлучкою в деревню, оставил свое намереніе и поспешил известить о том помянутых членов общества. А, между тем, Вадковскій открылся ему, что, живя в Новой-деревне и имея при себе духовое ружье, сам помышлял убить Государя. Впоследствіи-же убежденія Матвея Муравьева значительно изменились, и он старался отклонить горячо любимаго им брата от всяких преступных покушеній, доказывая ему, если не беззаконность, то, по крайней мере, безразсудство задуманнаго обществом предпріятія и невозможность его успеха (²³). В письме Матвея Муравьева, от В ноября 1824 года, к его брату Сергею, находим: „Мне пишут из Петербурга, что Государь восхищен пріемом, которым встречали его во всех посещенных им губерніях. Народ, желая его ближе видеть, бросался под колеса царскаго экипажа; Император принужден был останавливаться, чтобы избежать последствій общаго во-

сторга. Будущіе граждане республики везде изъявляли свою любовь к нему, и не вздумайте полагать, чтобы это было по заказу: напротив того, исправники, того не ждавшіе, совсем потеряли голову. Эти известія сообщил мне человек верный, котораго один из знакомых участвовал в Высочайшем путешествіи. Мне случилось быть на манёврах гвардіи; на эти полки нам нельзя разсчитывать. Солдаты не так недовольны, как мы думали. Происшествіе нашего полка (Семеновскаго) совершенно забыто. В Москве, я слышал от двух наших членов, что ничего не сделано, да и нечего делать сообразнаго с здравым смыслом. Вот, любезный мой друг, все, что скажу тебе при свиданіи, которое, надеюсь, незамедлится. Не удивляйся перемене, которую найдеш во мне. — Время лучшій наставник».... (²⁴).

Немногіе лишь из членов общества были так искренны во взаимных сношеніях между собою; прочіе-же все, увлекаясь тщеславіем и пылким воображеніем, заблуждались сами и обманывали одни других. Енязь Сергей Волконскій сообщал Пестелю, что он принял в общество многих из офицеров всех полков 19-й дивизіи, кроме полка его личнаго непріятеля Бурцова. Сам Матвей Муравьев, уже после помянутаго письма к брату, уверял Пестеля в привязанности к нему и в своем усердіи к успеху его планов. И по тому не удивительно, что Пестель был полновластным распорядителем действій Южнаго общества: одни из членов верили ему слепо; на других он действовал так хитро, что внушенныя им идеи усвоивались ими за свои собственныя. Таким нашел его подполковник Поджіо, при первом свиданіи с ним, в сентябре 1824 года. „Наконец говорил

Поджіо—я столкнулся с человеком, славою котораго (в тайном обществе?) уши мои были полны. Я столько знал, столько слышал о нем, что он уже не мог удивить меня—ни умом, ни замыслами, ни чем. Хотя он, с своей стороны, также знал, что я кое-что читал и поеимал, хотя и знал мою решимость, ибо до того еще спрашивал Давыдова: m иужно-ли Поджіо пришпорить, и Давыдов сказал ему, что этого вовсе ненужно, однакоже, по обыкновенію своему—испытывать, оспаривать, даже в том, в чем был уверен сам, дабы чрез то узнать способности и твердость убежденій каждаго, он счел за нужное начать со мною с азбуки—и в политике, и в преступленіи. Начав от Немврода, он подробно проследил все измененія правленій, все понятія о них различных народов, коснулся времен свободы Греціи и Рима, которым— по словам его— она была мало понятна, потому что у них не было народнаго представительства, быстро пронесся в изображены времени Средних Веков, поглотившаго свободу и просвещеніе, пріостановился на французской революціи, не упустив из вида нерешимости ея цели и непрочности ея; наконец, обрушась на Россію, стал говорить о несовместности монархическаго правленія с представительным, доказывал, сколь наследованіе престола по первородству противно цели всякаго благоустроеннаго государства; коснулся избирательной монархіи, не упустив пагубных ея последствій—внутренних раздоров и междуусобій, и в заключеніе пришел к своей республике, основанной на народном представительстве. На все сказанное им, он желал знать мое мненіе, и я отвечал, что во всем согласен с ним. Должно сознаться — прибавил я — цто все живгиге до нас ничего не разумели в ео~

ci/дарственной науке, и что они были ученики, а наука в младенчестве"-

На другой день, когда Поджіо опять пріехал к Пестелю, последній стал, мало по малу, намекать, что для торжества здравых идей, для водворенія республики, необходимы жертвы. В ответ на эти внушенія, воспламененный страстью Поджіо сказал: „принесем на жертву всех!" — „Давайте считать их», отвечал Пестель, и с сими словами сжал свою руку, готовясь вести кровавый счет по пальцам. По мере того, как Поджіо называл священных для русскаго народа особ, Пестель считал их. Дойдя до царственных лиц женскаго пола, Пестель на минуту остановился. „Знаешь-ли, Поджіо, что это—ужасное дело?" сказал он, однакоже продолжал страшный счет, и насчитав тринадцать, прибавил: „ведь этому и конца не будет; придется покуситься на жизнь и тех, которые за границею". На слова-же Поджіо: „да, точно, конца не будет; у всех Великих Княгинь есть дети; довольно объявить их лишенными .права на царство, да и кто пожелает окровавленнаго престола?" Тогда Пестель, замолчав с минуту, сказал: „Я уже поручил Барятинскому приготовить двенадцать решителышх человек ; он уже набрал несколько", и за тем, спросил у Поджіо: „Кто-же будет у нас главою временнаго правительства?" — „Без сомненія тот, кто совершить великое дело революціи". — „Я ношу не русское имя". — „Что нужды! Вы заставите замолчать всех, и даже своих непріятелей, удалясь, как Вашингтон, в среду простых граждан: ведь временное правительство продлится год, много — два". — „Нет ! Нет ! — возразил Пестель. — Не менее десяти лет, чтобы все устроить; между тем, займем умы внешнею

войною, возстановленіем Греціи. А окончив дело, удалюсь в Кіево-Печерскую Лавру, сделаюсь схимником и тогда возьмусь за веру" (%). Вообще Пестель хотя и старался скрывать от своих пособников питаемые им властолюбивые помыслы, однакоже не редко проговаривался. Однажды, когда он хвалил Наполеона в присутствіи Рылеева, который заметил, что теперь уже нельзя быть Наполеоном, и что даже честолюбивому человеку, для собственной выгоды, должно подражать Вашингтону, Пестель отвечал : „правда, но еслибы у нас явился и Наполеон, то мы не остались-бы в проигрыше"( ). Подполковник Поджіо, вышедшій в отставку на покой и занимавшійся хозяйством в своей усадьбе под Кіевом, сделался одним изъревноетнейших членов Южнаго общества. В последствіи, сознавшись в своем заблужденіи, он ставил в числе причин, побудивших его сначала к неудовольствію против правительства, а потом к поступленію в тайное общество, вліяніе на нашу политику венскаго кабинета и те жертвы, которыя в угоду ему была принуждена приносить Россія. По словам его, для предохраненія государств совершенно нам чуждых от внутренних смут, мы содержали многочисленную армію, в коей после паденія Наполеона не видели никакой надобности, а были принуждены заключать новые займы. Вместе с тем, венскій двор старался отклонить Императора Александра от оказанія помощи нашим единоверцам, угнетенным Грекам, которые постоянно пользовались покровительством Россіи со времен Екатерины Второй по 1820-й год. Завоеваніе Турціи, казавшееся возможным в эпоху возстанія Греков, подавало самыя блестящія надежды нашей упадшей торговле. Когда в 1821 году 6-й корпус двинулся

к турецкой границе и выступила в поход гвардія, все ожидали войны с Портою, объясняя такою целью и огромность арміи, и исключительный заботы правительства об усовершенствованы войск; но вскоре все удостоверились в истинной цели содержанія столь многочисленной арміи. До какой степени она была обременительна для Россіи, можно было видеть из того, что последовало повеленіе уволить в отпуск целую треть войск. „Я сам был свидетелем, — говорил Поджіо — как отправляли насильно в отпуск солдат, не имевших на родине никакого пристанища, и как они были принуждены просить милостыни, либо искать себе пропитаніе постыдными средствами. Видя разстройство финансов, злоупотребленія по винным откупам и происходящей от того ущерб казны, мы не только негодовали, но считали необходимым прибегнуть к преступным средствам для измененія существующая порядка дел, и это убежденіе мы возимели в 1822 году, когда, при возобновленіи общества, Пестель поставил его целью введете республики"... (").

Сношенія Южнаго общества с польским, не смотря на частыя свиданія в Кіеве Поляка Гродецкаго с Бестужевым-Рюминым и князем Сергеем Волконским, не привели к определительным условіям. Князь Яблоновскій и Гродецкій опасались ветренности заносчиваго Бестужева, и по тому в беседах с ним избегали решительных объясненій, и сам Бестужев сознавался своим сообщникам, что сношенія его с Поляками имеют характер частнаго знакомства, а не офиціальных занятій делами общества. Но в начале 1825 года, князь

Волконскій познакомил, у себя в доме, Гродецкаго с самим Пестелем, который, открыв Гродецкому цель своего пріезда в Кіев — заключеніе договора с польским обществом, спросил у него: имеет-ли он такое-же полномочіе, какое дано ему, Пестелю, от Южнаго общества? Гродецкій отвечал отрицательно ; вслед за тем прибыль на контракты князь Яблоновекій ; Крыжановекій также был тогда в Кіеве, но отказался от участія в переговорах с депутатами русскаго общества, прося Яблоновскаго принять на себя это дело. В назначенный день, съехались у князя Волконскаго Пестель и Яблоновскій, a Гродецкій прибыль туда позже, уже в конце совещаній-

Переговоры начались объявленіем Пестеля о великих силах русскаго тайнаго общества, за которое будтобы готовы были ратовать народ и войска, желающія свергнуть с себя иго деспотизма; он сказал, что общество, не сомневаясь в содействіи настоящих Русских, желает знать расположеніе и тех областей, которыя достались Россіи в позднейшее время; что остзейскія губерніи желают оставаться соединенными с Россіею, и что теперь нужно лишь сведеніе о видах Поляков. „Нет средины — продолжал Пестель. — Вы должны объявить себя за нас, или против нас. Но мы, и без вашей помощи, можем оружіем пріобрести свободу, а вы, если пропустите настоящій случай, должны будете навсегда потерять надежду быть народом независимым». Он хотел знать, какой образ правленія польское общество предполагает ввести в страну свою¹? Яблоновскій отвечал, что единственная цель их общества есть возстановленіе независимости Полыни в прежних пределах, и что по тому, прежде всего, депутаты рус-

скаго общества должны объявить — согласно-ли оно признать независимость Поляков? „На счет вашей независимости — отвечал Пестель — не может быть ни малейшаго затрудненія". Касательно-же будущих границ между Россіею и Польшею, Пестель в последствіи уверял, что об этом не было им сказано ни слова, но Бестужев, Поджіо, князь Волконскій и маіор Лорер показали, что было заключено условіе об уступке Полякам завоеванных у них областей, а Никита Муравьев — что, когда Северная дума упрекала Пестеля за намереніе отторгнуть от Россіи принадлежащая ей области, он отвечал: „мы уже на то дали слово и не можем изменить его". К тому-же и на карте, приложенной к найденной рукописи Пестеля, Русской Иравде, была отделена часть польских областей, пріобретенных Россіею,. в пользу будущей Польши. Не смотря однакоже на столь явныя улики, Пестель старался отклонить лежавши на нем упрек, говоря, что когда Яблоновскій спросил у него: „кому желаем мы поручить пріем новых членов в Литовском корпусе", он отвечал, что „Поляки, как и Русскіе, могут набирать членов везде". По словам Пестеля, еслиб в сношеніях с Поляками шло дело об уступке им Литвы, то о Литовском корпусе не могло-б быть и речи.—На счет будущаго правленія, уполномоченные были различных мненій. Пестель выхвалял республиканскія учрежденія, подобныя тем, кои существуют в СевероАмериканских Штатах ; напротив того, Яблоновскій объявил, что „патріотическое общество не желает республики", и что, по его собственному убежденію, для Польши правленіе конституціонное монархическое приличнее всякаго инаго ; однакоже согласился учредить временное правительство, пока не

выразится воля всего народа. За тем, положили, чгобы при вачале революціи Поляки задержали Цесаревича, дабы от него не последовало противодействіе обществам, и поступил и-бы с ним, как в Россіи поступят с прочими Великими Князьями. В заключеніе совещаній, условлено собраться снова в Бердичеве, или в Кіеве на контрактах, чтобы окончательно устроить соглашеніе обществ после свиданія Яблоновскаго с его директоріею; а в ожиданіи того, Пестель обещал дать полномочіе для сношенія с польским обществом служившему тогда в Литовском корпусе подполковнику Лунину. Положено также завести связи в этом корпусе графу Мошинскому и полковнику Швейковскому. Но все эти предположенія не имели никаких последствій (²⁸).

Особенною деятельностью отличалась Васильковская управа, составлявшая планы и решавшаяся на предпріятія, несбыточныя даже по мненію самаго Пестеля, без согласія, но с ведома тульчинской думы. Эта управа приняла многих новых членов; онаже первая вступила в сношенія с польским обществон, и ею-же открыто, в 1825 году, другое тайное общество, Соедженных Славян, не имевшее важности — ни по числу, ни по свойствам членов своих, большею частью молодых артиллерійских и пехотных офицеров 3-го корпуса.

Основателем общества Соединенных^ Славян был подпоручик 8-й артиллерійской бригады Борисов 2-й. По словам его, еще в детстве, чтеніе греческой и римской исторіи и жизнеописаній великих мужей поселило в нем любовь к свободе, а потом, когда он уже поступил в военную службу, жестокость начальников к их подчиненньш усиливала и питала это чувство час от часу

более. Еще в 1818 году, он замытлял основать тайное общество. В 1819-м, незадолго до похода в Грузію той роты, в коей тогда елужид он, ротный командир наказал, при всей своей команде, бывшаго фельдфебеля, фейерверкера и рядоваго, за пьянство и растрату артельных денег, палками, приказав снять с виноватых рубашки. „Я был до того поражен этою экзекуціей — говорить Борисов — что тогда-же дал себе слово уничтожить такія наказанія, хотя-бы это стоило мне жизни.... Желаніе быть полезным человечеству занимало меня всегда, и я, положив себе за правило—искать истину, дулал найти ее в мненіях меня погубивших». В 1823 году, Борисов, познакомившись с волынским шляхтичем Люблинским, который показался ему человеком опытным (1), предложил своему брату составить тайное общество, с тою целью, чтобы произвести отдаленный и без болыпих потрясеній государственный переворот, и пригласил к содействію в том Люблинскаго. Согласясь между собою все трое, они положили образовать общество, под названіем Соединетых Славят, приняв главною целью его—соединить все славянскія племена федеративным союзом; в центре союзных стран они хотели построить город, славянскую столицу, где собирались-бы депутаты всех Славян, и где находилось-бы главное управленіе, а на берегах морей основать торговые порты. Желая придать важность обществу, учредители его, с самаго начала, открывали вновь поступавшим членам существованіе мнимых сообщников своих в славянских землях, вне Россіи, а чтобы сильнее действовать на воображеніе новых членов. заставляли их давать клятву на шпаге. Клятвенное обещавіе и Катихизис Соединенных Славяв были напи-

саны Борисовым 2-м, и переведены на польскій язык Люблинским. В Еатихизисе и для переписки между членами общества были приняты следуюшіе

знаки: =ч=— оружіе, Y свобода, н город, дп девиз общества, означавшій восемь славянских поколеній *), союзных между собою и окруженных четырьмя морями**).

В Катихизисе, наполненном школьными изреченіями о природе, о просвещеніи и предразсудках, о простоте выраженій великодушія и напыщенном слоге рабства, между прочим, сказано : „не надейся

ни на кого кроме друзей и своего ⁼°¹-----. Друзья

тебе помогут, a оружіе тебя защитить.... Ты еси Славянин, и на земле твоей, при берегах морей ее окружающих, построишь четыре порта, Черный, Белый, Далматскій, Ледовитый, воздвигнешь город и в нем своим могуществом посадишь на троне Богиню просвещенія, и проч. Желаешь сего, жертвуй 10-ю частью своих доходов, и будешь обитать в сердце друзей". (Люблинскій, с перваго-же слова, отказался от такого пожертвованія) (²⁹).

Брат Борисова 2-го, отставной артиллеріи подпоручик Борисов 1-й, приписывал себе первую мысль общества Соединенных Славян. „Будучи еще юнкером, — говорил он — я принял намереніе учредить такое тайное общество, которое, по усиленіи своем, потребовало - бы ог Государя положительных законов, коим и сам он был-бы подвластен». К этому он старался склонить брата своего и юнкера Волкова. 13 мая 1817 года, было составлено ими общество друзей природы, с объяв-

*) Россія, Польша, Богеыія, Моравія, Далмація, Кроація, Венгрія с Трансильваніей, Сербія с Молдавіей и Валахіей. **) Моря: Балтшское, Белое, Черное и Адріатическое.

ленною поступающим членам целью — улучшенія нравственности и очищенія религіи от предразсудков. В это общество поступило несколько других юнкеров ; когда-же Борисовы были произведены в офицеры, оно разсеялось, и устав его был истреблен. Последующіе поступки старшаго Борисова были достойны начала его карьеры: недоучившись русской грамоте, (что видно из писъмекных ответов его на вопросы следственной коммисіи), он принял на себя роль реформатора Россіи и даже в кругу своих жалких сообщников—Соединенных Славян не отличался ничем, кроме дерзости (⁸⁰). Иностранные публицисты, (и в числе их наиболее правдивый и безпристрастный в отношеніи к Россіи Шпицлер), говорят будтобы наше правительство придавало особенную важность Ооединенным Славянам и поступило с ними строже, нежели съчленаме прочих тайных обществ (³¹); но это ничем не доказано. Правда, что большая часть так-называемых Олавян были молодые люди; но не юноши. Им было от 24-х до 30 -ти лет, и почти все они, получив общественное воспитаніе в кадетских корпусах, направили первые шаги свои на поприще жизни к преступной цели—ниспроверженію государственнаго порядка и цареубійству.

Третій из основателей Славянскаго общества, волынскій дворянин Люблинскій, с детства учился в мижиричской школе, у ксендзов Піаров, но, по слабости здоровья, не окончил курса и возвратился домой в 1809 году, одиннадцати лет от рода. С малолетства, получив охоту к умственным занятіям, и неимея возможности, по болезненному состоянію, проводить время с своими товарищами, Люблинскій изучил, без помощи преподавателей, языки: русскій, латинскій, французскій, и отчасти

италіянскій и немецкій. Посвящая все свое время чтенію книг, он в особенности увлекался политическими сочиненіями, из числа коих, по словам его, труды Вессагіа и Filangieri развили В нем ЧвЛОиеколюбіе. „Но могу совершенно откровенно сознаться — пишет Люблинскій — что я никогда не был приверженцем республиканскаго правленія, котораго бедствій видел свежій пример во Франціи, свергнувшей с престола своих Королей, за тем только, чтобы возвести на оный человека, неоставившаго по себе ничего, кроме пустой славы, да и другія революціи не повели ни к чему дельному. Напротив того, в Даніи, народ, наскуча злоупотребленіями аристократіи, сам пожелал учредить самодержавную монархію. Если-же я и вошел в общество Соединенных Славян, то сделал это единственно по неопытности моей, уступив настояніям Борисовых и считая Катихизис Славян сущим ребячеством» (³²).

Из числа тридцати шести членов Славянскаго общества, большая часть состояла из офицеров 8-й и 9-й артиллерійских бригад и Пензенскаго пехотнаго полка. В августе 1825 года, один из них, капитан Тютчев известил Борисова 2-го о существованіи Южнаго общества и познакомил его с Бестужевым-Рюминым, который с обычною ему хвастливостью говорил ему о великих средствах, состоявших в распоряженіи его сочленов, и выдавая себя за уполномоченнаго ими в 3-м корпусе, советовал Соединенным Славянам соединиться с Южным обществом, для совокупных действій. Борисов не остался в долгу у него, уверяя, с своей стороны, будтобы средоточіе действій Славянскаго общества находится в Петербурге, и оно имеет многочисленных членов во всех славянских на-

родах. Сначала некоторые из Славян, опасаясь сделаться орудіями Южнаго общества, (как в последствіи и было), не хотели присоединиться к нему, но Вестужев склонил их к тому, говоря: „ваша цель очень многосложна, и едвали можно когда-нибудь достигнуть ее, и при том надо более думать о своих Русских нежели о иноземцахъ'^; (³³).

Передавая одному из глаьных членов общества Славян, маіору Спиридову, извлеченный из Русской Правды Пестеля, Государственный Завет, Бестужев-Рюмин уверял его, что законы, составленные тайным обществом, были посылаемы на обсужденіе известнейших иностранных публицистов и ими одобрены. Выдержки и.і Русской Правды, сообщенныя Спиридову, заключали в себе слЬдующія постановленія: „Границы Россіи и подвластных ей народов, могущих пользоватяся самобытностью, определяются взаимными их выгодами. Польша признается независимою и самостоятельною. Все племена, населяющія Россійское Государство, принимают названіе Русских. Все сословія отменяются и сливаются в одно сословіе - граждан. Государство разделяется на три округа, Столичный, Донской и Кавказскій, и на десять губерній, губсрніи— на уезды, уезды —на волости, каждая в тысячу душ. Земля в волостях разделяется на участки, и каждому гражданину дается один из участков; остающаяся-же от раздачи земля составляет имущество всей волости и отдается в наем, но не более как на один год. Народное управленіе сосредоточивается в Москве или Нижнем-Новгороде. Подать платится с земли. Каждая волость имеет два списка: волостной и скарбовый; всякой из граждан вносится в первый из сих списков только в одной волости, что означает его политическое состояніе;

но он может быть записан в скарбовых списках многих волостей, по своему имуществу. Законодательная часть поручается народному вечу, состоящему из депутатов, выбранных на один год (по показанію Шишкова — на пять лет); исполнительная-же принадлежите державной думе, из пяти депутатов, также выбранных из среды народа на один год (по показанію Шишкова—на пять лет). Первым дается право объявлять войну и заключать мир, a последним — вести войну и переговоры о мире. Кроме сих двух властей, есть еще блюстительное сословіе, именуемое верховным собором и состоящее из пятидесяти (по словам Шимкова — из ста двадцати) членов, избираемых народом на всю жизнь и называемых боярами; они должны удерживать законодательную и исполнительную власти в пределах законности. Никакой закон, изданный народным вечем, не может быть приведен в исполненіе державною думою без утвержденія верховным собором. Каждый из граждан должен быть уведомлен о предполагаемом законе и может делать на него замечанія. Губерніи находятся на военном положеніи (?). Войска повинуются верховной думе, и только по выступленіи их за пределы отечества главнокомандующій принимает над ними начальство (!). Губерніи управляются воеводами и посадниками. Все заводится сперва в казенных селеніях; господскіе-же крестьяне выкупают свою свободу деньгами либо летнею работою, и сделавшись вольными, поступают в волости"...(³⁴). В продолженіи лагеря при местечке Лещине (житомирскаго уезда), в августе и сентябре 1825 года, на собраніях у Оергея Муравьева, членов общества Соединенных Славян, Борисова 2-го, Горбачевскаго, Громницкаго, Тютчева и других,

главным предметом бесед было соединеніе Славянскаго Союза с Южным обществом. Оратором этих сходбищ постоянно являлся Бестужев, возглашавшій, что последнее общество существует с 1816 года и что составленная им конституція одобрена знаменитейшими законодавцами Франціи, Англіи и Голландіи; а Муравьев старался склонять Славян к принятію республиканского правленія, осуждая Испанцев, поверивших на слово своему Королю. „Смешно думать — сказал он — чтобы тот, кто привык повелевать с колыбели, захотел вдруг заключить в пределы свою неограниченную власть: для этого надобно быть полубогом!" (³⁵).

За тем совещанія Соединенных Славян происходили, близ лещинскаго лагеря, в селеніи Млынищах, на квартире подпоручика 8-й артиллерійской бригады Андреевича 2-го, которая, по своему удаленному положевію, представляла удобства для тайных сборищ. Туда-же был приглашен и маіор Спиридов, тогда еще не поступившій в тайное общество, но вскоре сделавпгійся одним из ревностнейших его членов. По собственному его показанію, он, воспитываясь в родительском доме, преимущественно учился у Француза Леграна и у какого-то Поляка, а дядьками при нем постоянно были иностранцы. 2 сентября, Спиридов, пріехав к Андреевичу, нашел там многих Соединенных Славян. Вестужев произнес речь, возбуждая присутствовавших к возмущенію, и воспламенил их в высшей степени. Все одобряли цель и намеренія Южнаго общества, кричали: „виват конституція!" а один из артиллерійских офицеров, фанатик Бечаснов возгласил : „кто не* пристанет к нам и дбъявит, тому десять пуль в лоб!"

Здесь, по предложению Бестужева, было решено: а) стремиться к ниспроверженію существующая порядка вещей и введенію конституціи, с истребденіем Государя, и б) начать действія в 1826 году, при соединеніи в лагере 3-го и 4-го корпусов, и вместе со 2-ю арміей идти в Москву, где учредить временное правительство. Тогда-же составлен список членов, в число коих включен и Спиридов, и разделено общество на два округа: артиллерійскій и пехотный (³⁶).

На втором совещаніи Соединенных Славян, 4-го сентября, Бестужев объявил, что цель, предполагаемая Южным обществом, есть введеніе республики, и что все сословія, ныне существующія в Россіи, сольются в одно сословіе — граждан. Когда-же у него спросили: не будет-ли при сем междуусобія или анархіи, и заметили, что Царствующая фамилія на то, конечно, не согласится, он стал уверять, что все предусмотрено, и что препятствіе, представляемое Императорскою династіей, будет устранено ея истребленіеи. На это один из членов, подпоручик Горбачевски сказал: „но ведь это противно Богу и религіи". —_; „Отнюдь нет!" возразил Сергей Муравьев, и в подкрепленіе своего нечестиваго мненія стал приводить выписки из Библіи, ложно толкуя их и стараясь доказать, что монархическое правленіе не законно, и что следует истребить всех членов Царствующаго Дома. „Надобно самый прах их разсеять по земле!" вскричал изступленный Бестужев. „Я прислан к вам от верховной думы — продолжал он.—Мне поручено распоряжать действіями по 3-му корпусу; всякой из вас должен иметь столько великости духа (?) и отважности, что для освобожденія отечества, конечно, не содрогнется нанести удар, хотя-

бы и самому Государю". На эту безумную речь все члени сказали в ответ: „без сомненія!" и в подтвержденіе своего богоиротивнаго обета целовали образ, снятый Бестужевым с шеи. На этом-же заседаніи, по предложенію Опиридова, право пріема новых членов предоставлено только одним начальникам округов, а также постановлено строго хранить тайну, не выходить в отставку и не просить о переводе в другія части войск (³⁷). В том-же собраніи, когда Бестужев, обратясь вообще к членам общества, просил их объявить свои сомненія на счет предлагаемых им средств, Борисов спросил у него: „какія меры приняты вашим обществом для удержанія временнаго правительства в пределах законности (?) и для обузданія его властолюбивых видов, могущих быть весьма пагубными для новорожденной республики". На эти слова Бестужев с жаром возразил : „Как не стыдно вам об этом спрашивать? Неужели те, которые для полученія свободы решились умертвить своего Монарха, потерпят власть похитителей?" (³⁸).

В третьем и последнем собраніи у Андреевича, 12 сентября, Бестужев снова произнес речь, в коей мрачными красками изобразил современное состояніе Россіи, всеобщее неудовольствіе народа и войск, необходимость положить конец такому положенію дел и распространился о необъятных средствах тайнаго общества. Воспламенив еще более нежели прежде умы своих слушателей, он предложил им приготовлять нижних чинов к возмущенію на едедующій год, поселяя в них неудовольствіе против правительства, подавая надежду на уменыпеніе служебных обязанностей, обещая им ослабленіе строгости, прибавку жалованья и со-

кращеніе срока службы; советовал принимать новых членов, преимущественно из недовольных существующим порядком, и назначил в начальники округов: артиллерійскаго — подпоручика Горбачевскаго, a пехотнаго — маіора Спиридова, пригласив их, а также Пестова и Тиханова, непременно побывать у него до выступленія из лагеря, для получепія нужных наставлсній. Исполняя его требованіе, Спиридов, Горбачевски и Пестов, 15-го сентября, явились в балаган Сергея Муравьева, где Бестужев предложил им покуситься на жизнь Государя, и когда они на то изъявили согласіе и безбожно поклялись на образе исполнить это преступленіе, Вестужев взял у них списки членам и стал отмечать крестиками тех, которые, по их мненію, были способны участвовать в цареубійстве. В тот-же день, Горбачевски и Пестов сообщили Борисову 2-му, что он, его брат, Бечаснов, Тютчев, Громницкій и Лисовскій, вместе с ними, назначены исполнить это предпріятіе, но что Бестужев неохотно соглашался видеть в числе их его, Борисова, и потребовал, чтобы он пріехал сам и лично дал клятву в непреложности своего намеренія. На другой день, рано утром, Борисов был в балагане Муравьева, у Бестужева, который встретил его словами : „слышали вы % сказывал ли вам Горбачевски ?" — „Слышал и знаю все". — „Решаетесь-ли¹?" — „Я назначен и не отказываюсь". — „Помните — это тайна для других членов». — „Знаю". — „Клянитесь", и Борисов поклялся, поцеловав образ, поданный ему Бестужевым (³⁹).

Исполняя данное порученіе, члены Союза Славян, по присоединены к Южному обществу, ревностно старались привлечь на свою сторону нижних чинов; в особенности-же отличался преступным

усердіем маіор Спиридов. В начале декабря 1825 года, он пріезжал в город Острог, где тогда содержала караулы 1-я гренадерская рота Саратовскаго полка, которою он прежде командовал; предлогом поездки в Острог ему служили счеты, кои не были совершенно сведены при сдаче им роты; под видом окончанія их, Спиридов призывал к себе унтер-офицеров, капральных ефрейторов, артельщиков и других гренадер и стрелков бывшей своей роты, подчивал их водкою и пил с ними целыми стаканами; а, между тем, внушал им, что ныне служба стала чрезвычайно тяжела, что нет возможности служить не только солдатам, но и офицерам, и что он сам не рад маіорскому чину и охотно согласился-бы командовать своею прежнею ротою; говорил также, что Государь не наблюдает справедливости, увещевал потерпеть немного, обнадеживая, что вскоре все переменится и солдатская служба будет несравненно легче, лишь-бы они держались его, Спиридова, когда что начнется (!). Всего-же говореннаго солдатам бывшим их командиром они не могли припомнить, потому что, по словам их : „бывая у Спиридова, почти всегда напивались до пьяна и многих речей не разбирали" (^4(|). Средствами к возбужденно в солдатах мятежнаго духа вообще служили: разсказы о жестокости и несправедливости высшаго начальства; ласковое обхожденіе членов тайнаго общества с их подчиненными и послабленія по службе ; принятіе участія в положеніи нижних чинов; раздача им денег; льстивыя обещанія разных служебных льгот при предстоящей будтобы вскоре перемене. Ослепленные самолюбіем и злобою, члены общества не стыдились уверять этих простодушвых людей, что солдаты — основаніе всему, что на

них держится государство и правительство, что стоит им только пожелать перемены законов, и все тотчас устроится сообразно их желанію (⁴¹). „Пора — говорили они — избавиться от притесненія начальников, большею частью немцев». Не всегда однакоже удавались эти хитрости. Солдаты, не понимая всего того, что старались внушить им человеколюбивые их покровители, передко отвечали: „хорошо! мы с вами, лишь-бы-не было бунта, или какого инаго худа". Другіе даже спрашивали: „да полно, ваше благородіе, не противно-ли это присяге и знает-ли про то Государь?" И ругаясь над их легковеріем, заговорщики уверяли их, что „все согласно с присягою и известно Государю"(⁴²). Подпоручик Пензенскаго пехотнаго полка Мозган, говоря с рядовым Бородиным, спросил: бывалъли он у подполковника Муравьева, и получив ответ: „не бывал, а хаживал туда рядовой Гульбин», приказал ему потолковать с Гульбиным. Действительно—Вородин спросил у Гульбина, что слышал он от Муравьева? „Что Бог даст, то и будет — отвечал Гульбин — глупых речей нечего слушать" (⁴³).

Соединенные Славяне вовлекали в свое общество новых членоь всеми возможными средствами. По словам Громницкаго, знакомство его с Борисовым 2-м поселило в нем первыя идеи вольнодумства; „впрочем, убежденія Борисова, при вступленіи моем в общество — говорил Громницкій— может быть, не былибы достаточны, еслиб он не подкреплял их доводами из разных авторов. Против стольких врагов устоять я был не в силах». Подпоручик Фролов, объясняя причину, побудившую его вступить в тайное общество, сказал: „Бог свидетель, что я это сделал без вся-

каго умысла, единственно из подражашя своему ротному командиру, капитану Тютчеву; хотел снискать его расположеніе, и это вовлекло меня в пагубное общество, сделавшее меня на веки несчастным». По свидельству подпоручика Мозгалевскаго, онъбыл принять в общество, в лагере при Лещине, прапорщиком ІПимковым, и оставался членом под страхом угроз маіора Сниридона. Уверяя, что не знал о замысле цареубійства, Мозгалевскій писал: „клянусь Всемогущим Богом, что не слыхал этого заговора, по тому самому, как могу припомнить, что в тот вечер уснул на совещаніи и проснулся уже по окончаніи его; могу сослаться в том на Шимкова, который мне говорил, когда мы шли домой, что я почти во все время спал».... (⁴⁴). Поручик Лисовскій, никогда не будучи членом тайнаго общества, был приглашен на 1-е и 3-е собранія, происходившія у Андреевича, где, имев несчастіе слышать речи Бестужева и совещанія членов, сделался преступным (⁴⁵). Такая-же участь постигла командира 2-й легкой роты 9-й артиллерійской бригады, подполковника Берстеля, человека в зрелом возрасте, прослужившаго в офицерских чинах уже двадцать лет, которому Борисов, при сочлене своем Пестове, открьтл существоваваніе тайнаго общества и цель его-—введеніе конституціи. Движимый любопытством Берстель стал распрашивать своих собеседников : „какая конституція? Кто члены общества?" и советовал Борисову и Пестову быть осторожнее. „Вы можете погубить и себя, и других» — сказал он, однакоже обещал молчать о слышанном. Как, в продолжен] и этого разговора, Пестов сказал ему, будтобы командиры артиллерійских рот, подполковник Фролов и капиіан Пыхачев обещали содействовать