История двух беглецов. Повесть

Глава 16. «НЕ ПИЩАТЬ!»

Если не знать, что едут гидрологи, можно было подумать, что внизу собрались артисты. Певцы, танцоры или фокусники какие-нибудь. А это были всего лишь простые гидрологи, только везли они с собой художественную самодеятельность, чтобы показывать её в колхозах. А сейчас шли репетиции будущих выступлений. И так все веселились, что вниз к ним сбежались даже матросы. А концерт был хоть куда - в одно и то же время пели песни под гитару, жонглировали пустыми бутылками и показывали фокусы. Какие фокусы! Спичечный коробок у одного на ладони, как живой, то поднимался, то опускался. А другой продевал нитку в одно ухо, а вытаскивал из другого. Попробуйте-ка сами проделайте! И зрители не знали, на кого смотреть: на певцов или на фокусников. Все вместе - и артисты и зрители - мешали чернобородому очкарику, который листал какой-то справочник и делал выписки.

- Братцы, заткнитесь! - молил он, зажимая уши, но его жалкие просьбы заглушались хохотом. - Ракальи! - рычал он и в конце концов, отложив свои бумаги, присоединился к выступающим.

Шуму сразу стало вдвое больше.

Мимо проплывали теплоходы. Гидрологи высовывались из окошек и под взмах руки бородача дружно кричали:

- Гип-гип…

- Ура!

- Гип-гип…

- Ура!

- Гип-гип-гип-гип…

- Ура! Ура! Ура! Ура!

От каждого «Ура» теплоход подпрыгивал и гулко шлёпался, распугивая чаек. И вообще мог бы двигаться без горючего - на одном только крике. Такой горластый народ оказались эти гидрологи. Было так весело, что даже мама Стасика и та не утерпела и спустилась вниз, оставив мальчиков вдвоём. Сашка в это время травил Стасику про кошелёк, который он как-то нашёл, а в нём было сто тридцать семь рублей двадцать девять копеек, и как он вернул кошелёк хозяину. А тот будто бы захотел дать ему десять рублей, но Сашка будто бы не хотел взять, и так далее. Он травил про свою несгибаемую честность, пока из салона не вышла возбуждённо-весёлая мама Стасика. Глаза её блестели, а ноги выделывали какие-то танцевальные движения. Сразу было видно, что она очень молода и ещё не наплясалась на своём веку. Ей стало неудобно перед мальчиками.

- Ой, там так весело! - смутилась она, как бы оправдываясь за своё легкомысленное настроение. - Жалко, мы папку с собой не взяли.

- У него же скоро защита, - сказал Стасик. - Он всё равно бы не поехал.

- Бедняжка, совсем заработался. Может, спустимся, мальчики? Там такой концерт!

Сашка с кислым выражением лица процедил:

- Подумаешь, концерт! Вот мы с музыкальной школой по телевизору выступали. Не видали? В пятницу давали - целый час…

- По какой программе? - заинтересовался Стасик. - По второй?

- Нет, по первой.

- По первой футбол передавали…

- Это когда футбол? В семь тридцать? А мы в четыре ноль-ноль. Я, правда, и забыть могу - часто выступать приходится. Ну, так слушай…

- Мамочка, я побуду с ним, ладно?

Мама провела руками по глазам, улыбнулась чему-то. И, совсем смутившись, спросила:

- Я пойду ещё потанцую, хорошо, Стасик?

- Конечно, мамочка, иди…

Мама спустилась в салон, а Сашка Диоген всё ещё хмурился, прислушиваясь к шумам внизу. И вдруг он широко развёл руками, словно бы держал баян, и быстро-быстро зашевелил толстыми пальцами.

- Ты чего это? - удивился Стасик.

- Не мешай мне, я играю на баяне, - сказал Сашка и стал подпевать в такт хрипловатым баском:

Лицо его сморщилось, как у резиновой куклы, и всё пришло в движение-нос, губы, морщина на лбу, заколыхались бока, живот и плечи, он завалился на спину и стал выделывать в воздухе кренделя. Из-под плащ-палатки высунулся Мурзай и заморгал глазами. Стасик сжался от восторга. Диоген вдруг замолк и раскинул руки, бессильно опадая, словно проколотый воздушный шар.

- Вы… артист? - заикаясь, спросил Стасик.

- Вообще-то да, - небрежно кивнул Диоген, поднимаясь. - Если хочешь, могу прочесть «Мцыри». Знаешь такую историю? Лермонтов сочинил. Артист - это что! Я вот клоуном хочу стать, только в клоуны не попадёшь - триста человек на одно место. А тебе кто больше нравится - Олег Попов или Юрий Никулин?

- Н-не… знаю.

- И я не знаю, - признался Сашка. - А только я хотел бы стать не простым клоуном, а музыкальным…

- Это как же?

- Жаль, инструмента нет, а то бы я показал тебе. На балалайке умеешь? А на зубах?

Нет, Стасик не умел даже на зубах, к своему стыду и позору. И тогда, поскольку других инструментов не было, Сашка ногтями провёл по зубам звонкую дробь.

- Что за музыку даю? Дран-ды-ра-ра-ри! Д ран-ды-ра-ра-ри…

Стасик неистово смотрел Сашке в рот, пытаясь разгадать музыку. Сашка делил её на медленные такты, группировал в небольшие комбинации, но Стасик оказался на редкость необразованным человеком - никак не мог понять, что Сашка исполнял на зубах марш из Седьмой симфонии Шостаковича.

- Ты мамке своей скажи, пусть она отдаст тебя в музыкальную школу, вместе будем учиться. Я в старшем классе, ты в младшем. Я тебя, деточка, подтяну, если будешь отставать. Это знаешь как здорово - играть на инструменте…

Вдали показался причал. Из салона стали подниматься взлохмаченные гидрологи. Вышла и мама Стасика, немного растрёпанная. Её поддерживал под руку бородатый очкарик.

- Благодарю вас, - сказала она и, бросившись к сыну, подняла его. Подняла и крепко прижала к себе, а потом осторожно усадила в кресло.

Матрос установил трап. Девушка в брюках и кепке, похожая на парня, перегнулась через борт и закричала басом: - Севка! Севочка!

Передавая друг другу бинокль, гидрологи поочерёдно вглядывались в берег.

- Ура! Молодец Севка, машину пригнал!

- Славяне, на выход! - загремел бородатый.

Стасик тревожно следил за Сашкой Диогеном. Сашка метался по теплоходу в поисках Даньки. Он так заболтался со Стасиком, что о Даньке ни разу не вспомнил. Кубарем скатился в буфет - Даньки там не было! Взлетел на верхнюю палубу - не было его и там! Сунулся в рубку и тут же вылетел - пропал Данька!

«Славяне» столпились у трапа и шумно приветствовали встречающих на берегу. Матрос перебросил причальный канат. С берега подтянули теплоход и закрепили трап. По воздуху летали передаваемые из рук в руки вещи. А между тем Сашка всё никак не мог найти Даньки.

И вдруг случилось невероятное - Мурзай куснул Сашку за ногу и потрусил к машинному отделению. Сашка пустился за ним и чуть не сбил Даньку, который поднимался наверх. На радостях Сашка подхватил Мурзая под мышки, поднял его и поцеловал в холодный нос. Какое это счастье, что с ним был Мурзай! Не простой какой-нибудь пёс, а пёс-телепат, замечательный зверь, чуявший на расстоянии.

- Ура, Мурзай!

Мальчики сбежали на берег, и только внизу Сашка вспомнил про Стасика. Стасик сидел на маминых коленях и печально смотрел вниз. Сашка помахал ему рукой. Стасик рванулся к нему. Худенькое лицо его сморщилось, он скривился и вдруг заплакал. И мальчики всё это видели. И Сашка, видя, как плачет его маленький друг, отвернулся, чтобы не заметили его собственных слёз. Он только сейчас понял, что они уже больше никогда, никогда не увидятся. И, может, больше никогда у Сашки не будет такого преданного младшего друга. А ведь они могли бы стать как братья. А теперь уже ясно, что не станут. И когда

Сашка всё это понял, он вдруг побежал к причалу и, хлюпая носом, закричал изо всех сил:

- Четыре шесть восемь…

Но теплоход уже отходил.

- …шесть восемь девять шесть…

Ревел прощальный гудок, заглушая все звуки мира.

- …девять шесть тридцать два…

Но теплоход всё удалялся, становился всё. меньше и меньше, и совсем уже крохотной скрюченной фигуркой виднелся мальчик на коленях у матери.

- Ты с кем это? - удивился Данька, когда Сашка вернулся.

Сашка промолчал. Данька не стал приставать к нему, он знал за Диогеном такую способность - быстро сходиться с людьми, но был озадачен грустным видом приятеля. «Может, с девочкой познакомился и она ему понравилась?» Данька уважал чужие тайны и оставил его в покое.

На пристани уже никого не было. Укатила трёхтонка, набитая гидрологами. Остались только три человека и собака. Данька, Сашка, Мурзай и ещё кто-то… Наверно, начальник пристани. А может, начальник и бакенщик сразу. Это называется «по совместительству». Начальник смотрел на мальчишек и пса, сидевших на рюкзаках, чесал небритый подбородок и думал. Он думал о том, что это за люди. Так ничего не надумав, он зевнул, натянул кепку на глаза и ушёл по тропинке в лес. Странный какой-то человек.

И остались ребята с собакой на пристани одни. Совсем одни. Только лодки на замках. И пивной павильон. И ещё плакаты на столбиках с выцветшими надписями. Зона отдыха такого-то района. Рыбная ловля сетями запрещена. Не сорить. Костров не разводить. Беречь лес - народное богатство. Природа - единственная книга, каждая страница которой полна глубокого содержания. И ни одной живой души.

Сашка присел на корточки и обхватил вислоухую голову пса. И громко вздохнул. И вздох был похож на всхлип, и столько в нём было тоски и отчаяния, что Даньке стало жалко его.

- Не пищать! - весело сказал он и взялся за рюкзак, чтобы перетащить в пивной павильон, где им предстояло провести свою первую ночь на берегу Московского моря.