История Канады

Предисловие

«Иллюстрированная история Канады»[1] — это книга о канадцах. Это рассказ о том, как они жили и работали, какими себя видели, что думали друг о друге. Это история того, каким образом канадцы из поколения в поколение реализовывали свои устремления сначала в рамках огромных колониальных империй, а затем как граждане суверенного государства, входящего в мировое сообщество. В этой книге шесть канадских исследователей — историков и специалистов в области исторической географии — раскрыли перед читателями свидетельства и образы нашего прошлого.

Книга начинается с красочного описания Артуром Рэем «первых канадцев» — американских индейцев и инуитов[2] — в тот момент, когда их мир был потревожен европейцами — рыбаками, торговцами и исследователями, которые пересекали Атлантику и продвигались по Северной Америке в поисках богатств. Это столкновение растянулось приблизительно на три столетия, с середины XVI до первых десятилетий XIX в., в течение которых европейские искатели приключений прошли от Ньюфаундленда до Тихого океана и арктических районов. Как только контакт с аборигенами был установлен, колонизаторы и поселенцы начали предпринимать попытки основать первые опорные пункты в Северной Америке. Кристофер Мур показывает, как возникли крошечные поселения в Пор-Руайяле и Квебеке, как они выросли в обширную континентальную империю, как поселенцы Новой Франции пришли к тому образу жизни, который повлиял на наше общество и на формирование нашей канадской идентичности.

В конечном итоге Великобритания взяла верх над Францией в длительном имперском соперничестве в Северной Америке. Повествование продолжает Грэм Уинн: чтобы создать устойчивые сообщества и утвердить британские институты и право на территории колоний Британской Северной Америки, британцы в 1760–1840 гг. не побоялись бросить вызов 4,8 тыс. километрам (3 тыс. милям) бурного океана. Это было время консолидации, политического союза и экспансии на Запад для установления контроля над территорией, прилегающей к Гудзонову заливу, чтобы ею не завладели американцы. В главе, написанной Питером Уэйтом и посвященной завершающим годам XIX в., рассказывается о драматических моментах создания Конфедерации, об амбициях ее создателей, а иногда об отчаянных авантюрах, в которые они пускались ради создания трансконтинентальной нации-государства.

Канадцы вступили в XX в. с большим оптимизмом. Растущая экономика трансформировала наше общество. В своем портрете Канады между 1900 и 1945 гг. Рэмси Кук обрисовывает эту трансформацию, рост городов, развитие различных отраслей промышленности, выход на передний план энергичной Западной Канады, заинтересованность в канадских людских ресурсах и богатстве во время двух мировых войн и отчаяние периода Великой депрессии. Беспрецедентное процветание, наследие экономики военного времени, о котором повествует Десмонд Мортон, во второй половине ХХ в. стимулировало еще большие перемены в канадском обществе. Наше общество стало более сострадательным, нежели в прошлом, более подготовленным к использованию правительственных инструментов для сохранения и увеличения благосостояния собственных граждан. Оно стало более толерантным, более расположенным к приему новых иммигрантов, более понимающим и внимательным в отношении различных культур и традиций всех жителей Канады. И мы стали более уверенной в себе нацией, призванной вносить значительный вклад в международное согласие и благополучие.

Каждый из этих авторов предлагает собственный взгляд на свою тему, и читатели увидят новые подходы к нашему прошлому. В книге обсуждаются и традиционные темы, однако они будут по-новому рассмотрены и переосмыслены.

Отличительной чертой своей национальной идентичности канадцы считают мультикультурализм. Политики и авторы газетных передовиц прославляют его как гордость Канады; правительственные программы разного уровня продвигают признание различных культурных традиций, существующих в стране. Авторы этой книги напоминают нам о том, что канадская нация всегда представляла собой конгломерат множества народов. Так было задолго до того, как в середине 1500-х гг. исконные обитатели Канады столкнулись с европейцами. Сначала европейцы считали всех без разбора американских индейцев «дикарями». Однако де Шамплен, Ла Верандри, Франклин, Хёрн, Томпсон, Понд и множество других исследователей, пришедших вслед за Картье[3], вскоре обнаружили, что в действительности в Канаде проживало множество различных племен. Беотуки, микмаки, алгонкины, ирокезы, чиппева, кри, ассинибойны, бабины, квакиутль[4] и инуиты говорили на различных языках и диалектах, по-разному организовывали собственное общество и управление, создали непохожие друг на друга культуры и хозяйственные системы и выработали свои оригинальные способы приспособления к климату и ландшафту. В то же время и европейцы не были единым народом. Рыбаки, которые высаживались на берегах Ньюфаундленда для заготовки трески, китобои, проникавшие в Арктику, исследователи, составлявшие карты водных путей континента, были уроженцами разных стран — Португалии, Испании, Франции и Великобритании.

Меньше всего были разобщены основатели Новой Франции. В основном они исповедовали католическую веру. Пожалуй, примерно половина мужчин и почти все «дочери короля» (filles du roi)[5] эпохи Людовика XIV были скорее городскими жителями, нежели земледельцами. Они создали обширную империю, которая простиралась от острова Иль-Руайяль (Кейп-Бретон) до Великих озер и далее вниз по реке Миссисипи вплоть до Луизианы. Но еще важнее то, что они создали уникальное общество, отличающееся богатыми традициями, обычаями и исторической памятью; их язык стал неотъемлемой частью образа настоящего «канадца».

Британские триумфаторы 1760 г. утвердились в Новой Шотландии еще за десятилетия до того, как Джеймс Уолф победил маркиза Луи-Жозефа де Монкальма на Равнине Авраама. После заключения договора 1763 г. и Американской революции[6] численность англичан в Канаде продолжала расти. Как и французы до них, многие из первых английских поселенцев были солдатами, получившими землю после окончания срока службы британской Короне в Новом Свете. Другие же, пришедшие с юга, получили в канадской мифологии прозвище «лоялисты»[7], хотя компетентный очевидец, губернатор Новой Шотландии Джон Парр, со скепсисом отмечал, что большинство из них были «не слишком обременены лоялизмом». Кроме того, еще одна небольшая часть поселенцев состояла из жителей Великобритании, уехавших оттуда за государственный счет после окончания Наполеоновских войн.

Земля привлекала всех этих людей, а также тысячи других шотландцев, ирландцев, англичан и валлийцев, которые впоследствии прибывали из Великобритании. Британская Северная Америка была землей возможностей, землей надежды. «Здесь ваши шансы на удачу в десять раз выше, чем в стране, где вы раньше жили», — писал один энтузиаст из числа поселенцев. Земля, хотя и не бесплатная, была дешевой, и ее было очень много, что давало надежду завести фермерское хозяйство, создать семью и достичь успеха. Большинству удавалось реализовать свои скромные ожидания в колониях Британской Северной Америки. В середине XIX в. земледельческий фронтир достиг Канадского щита[8]. Пора было двигаться дальше. Неспокойные, нуждавшиеся фермеры увидели иной мир, который можно было покорить, — Северо-Запад, практически незаселенные земли Компании Гудзонова залива (КГЗ). Как сказал Джордж Браун[9], это была империя, которую надлежало завоевать, освоить и взять под контроль.

Заселение колоний в десятилетия, предшествовавшие образованию Конфедерации, происходило в известной степени хаотично; иногда оно поощрялось, иногда тормозилось политикой правительства Британской империи. Освоение Северо-Запада осуществлялось по-иному. Это был колоссальный проект построения нации, осуществлявшийся правительством нового доминиона. Для его реализации нужно было пообещать раздачу свободных земель на Северо-Западе, который провозглашался «Землей возможностей», «Последним лучшим Западом»[10]. Самым же главным было то, что для этого требовалось гораздо больше новых поселенцев, чем когда-либо раньше. Британские поселенцы были востребованы, американские тоже: их опыт ведения фермерского хозяйства в засушливых районах очень ценился. Это стало поворотным моментом, привнесшим в миграционную политику новую и важную инициативу. Давние сомнения по поводу того, «подходят» ли для Северо-Запада иммигранты из континентальной Европы, были отброшены. Если эти европейцы были фермерами, их переезд — в одиночку и группами — поощрялся. Мужчины, женщины и дети, которые могли перенести зиму в прериях и были готовы распахивать там целинные земли, становились исполнителями экспансионистских проектов «строителей нации». Новые иммигранты стали прибывать в невиданном ранее количестве (почти 2 млн человек между 1891 г. и Первой мировой войной (1914–1918), и более половины из них проследовали на Северо-Запад).

Первая мировая война, послевоенные иммиграционные ограничения, Великая депрессия, а затем и Вторая мировая война (1939–1945) на время замедлили наплыв иммигрантов в Канаду. Однако после 1945 г. Канада вновь превратилась в землю надежды и возможностей для людей, стремившихся обрести новую жизнь в новой стране. В 1945–1961 гг. туда прибыло 2 млн человек, а в течение следующих десяти лет — еще 1,5 млн. Раньше отношение правительства к новым иммигрантам всегда было избирательным и ограничительным. Въезду чернокожих совершенно открыто препятствовали, на иммигрантов из Азии налагались серьезные ограничения. После Второй мировой войны дискриминация по расе, цвету кожи и страны происхождения постепенно сходила на нет, и вновь прибывшие, считавшиеся ранее нежелательными, добавили новые краски в существующую палитру многонационального Канадского государства.

Канадцам также нужно было понять, каким образом сосуществовать друг с другом. Это никогда не было просто; на протяжении нашей истории приспособление сопровождалось непониманием, подозрениями, страхами и предубеждениями. Коренные жители Канады полагали, что пришедшие к ним европейцы были захватчиками. В ходе первых контактов между двумя мирами обоюдная заинтересованность в промысле пушных животных создала между ними нестабильное, но работоспособное партнерство. Тем не менее в итоге все быстро свелось к попаданию канадских индейцев в зависимость, которая ослабила их общества и окончательно разрушила традиционный уклад жизни туземцев, существовавший на протяжении столетий.

Власть французской Короны в Северной Америке пала в 1760 г. Однако франкоканадское общество продолжало существовать. Больше в силу необходимости, чем из либеральных соображений, имперское правительство в Лондоне пообещало религиозную свободу и вписало гарантии, касающиеся права использования французского языка и французского гражданского права, в Квебекский акт 1774 г. Следующие поколения британских чиновников и колонистов испытывали беспокойство по поводу отношений с франкоканадцами. Некоторые даже рассматривали дело покорения Канады британцами как незавершенное. Лорд Дарэм[11] обнаружил «две непримиримые нации в лоне одного государства»; он советовал утвердить в канадских колониях единообразное законодательство, что, по его мнению, могло бы подавить и ассимилировать франкоканадцев и обеспечить прогресс колонии. Через поколение Джордж Браун, рассматривая Квебекские резолюции[12], которые вскоре вошли в Акт о Британской Северной Америке, с гордостью заявлял своей жене, что это: «…окончательное преодоление всех злоупотреблений и несправедливостей, которыми мы недовольны! Разве это неудивительно? Французский “канадизм“ полностью исчез!» Ведомые дальновидными и решительными политическими лидерами франкоканадцы в собственных расчетах учитывали устремления лорда Дарэма и Дж. Брауна. Но этим дело не ограничивалось. Позиция Джона А. Макдональда[13], который заявлял, что если бы попытка завершить дело завоевания Канады британцами «была предпринята, она оказалась бы невозможной, а окажись она возможной, стала бы глупой и гибельной», не отражала взгляды всех его сторонников из числа рядовых англоканадских членов парламента («заднескамеечников»). Подобно Макдональду, каждому премьер-министру, начиная с сэра Уилфрида Лорье и вплоть до Жана Кретьена, пришлось понять, что любые изменения в политике, экономике, социальной сфере и культуре, призванные примирить канадцев французского и английского происхождения друг с другом, делаются весьма неохотно.

Это относилось и к приему новых иммигрантов чужим для них обществом. Франкоязычные и англоязычные канадцы в равной степени продолжительное время тревожились по поводу присутствия в своей стране слишком большого числа американцев. В 1895 г. прямодушная жена тогдашнего генерал-губернатора леди Абердин подытожила эти опасения. «С идеями из США, — заявила она, — которые американские фермеры принесли в своем культурном багаже на Северо-Запад, должно быть безжалостно покончено». Дерзкие, популистские заявления янки вызывали тревогу. Еще больше канадское общество беспокоили «иностранцы-чернорабочие», бригады которых работали на строительстве железных дорог, рабочие-иммигранты на фабриках и шахтах и поселенцы из континентальной Европы в прериях. Большинство канадцев боялись, что многообразие их языков, обычаев и традиций может привести к разрушению канадского общества. Эти люди были «чужаками на Канадской земле». Канадцы английского происхождения хотели «постепенно вбить в их головы принципы и идеалы англосаксонской цивилизации». Как полагал протестантский священник из Монреаля, «один из лучших способов “канадизации”, натурализации и превращения всех в сознательных граждан — это хорошее английское образование». Для прерий инструментом реализации этих идей стало создание единой подконтрольной властям светской системы «национальных», государственных средних школ. Однако это нарушило устоявшееся равновесие и вновь возбудило в головах франкоканадцев страхи и предубеждения. В послевоенные годы и в особенности в последние десятилетия XX в. новые страхи и предрассудки подогревались появлением новых иммигрантов из Азии и Африки, равно как и из Европы, а также ростом самосознания и стремления к самоопределению среди канадских аборигенов. Теперь же, в наши дни, мы начали осознавать, что сосуществование канадцев друг с другом представляет собой необходимый, незаметный и долгий процесс примирения.

Канадцы также должны были научиться сосуществовать с окружающей средой. Путешественники рассчитывали найти легкодоступные сокровища, а также быстрый путь к богатствам Востока. Вместо этого они обнаружили необъятный континент, дикую, порой не прощающую ошибок местность и суровый климат. В путевых журналах первопроходцев жалобы на это повторяются как отголоски эха. Подчас проблемой становилось само выживание, и вскоре европейцы осознали, что коренные жители Канады были в этом деле настоящими мастерами. Удивляясь простому внешнему виду и практичности иглу, которое построил его проводник-инуит, капитан Джон Франклин[14] писал, что «…это восхищение можно было бы сравнить с эмоциями, рождающимися при созерцании греческого храма, <…> и то и другое представляет собой торжество искусства и в своем роде неповторимо».

Канада не отдает своих богатств даром. Чтобы их обнаружить и извлечь, требуется смекалка и технологическая оснащенность. Наша история знает множество примеров этого: поворотный гарпун у охотников-инуитов, каноэ индейцев и вояжёров (voyaguers)[15], «Йоркская» лодка торговцев Гудзонова залива, бревенчатые жилища фермеров-пионеров на Западе, плуг из закаленной стали, прорезающий почву прерий, новые сорта пшеницы, полученные нашими специалистами-агрономами, самолет «Нурдуин Норсмен»[16], способный совершать посадку на неподготовленную поверхность, спутниковые приборы современных геологов и рейнджеров[17]. Множество из этих механизмов, инструментов и технических приспособлений имеют канадское происхождение; остальные адаптированы к местной окружающей среде.

Ни одно технологическое новшество не оказало более значимого и долговременного воздействия на канадское общество и его экономику, чем железнодорожное строительство. На протяжении поколений огромные расстояния и зимы держали жителей Канады в отдельных изолированных друг от друга поселениях, затрудняя связь. Зимой прекращалась торговля, останавливалась работа мельниц, закрывались двери фабрик. Канадцам навязывался сезонный характер труда и быта. Начиная с 1850-х гг. железнодорожное сообщение изменило отношение жителей Канады к перспективам своей работы, а также их представления друг о друге. Когда «железный конь» пришел в город, индивидуальное восприятие пространства, времени и возможностей медленно, но неуклонно начало расширяться. Преодолевая расстояния и суровые зимы, поезда привозили товары и их потребителей на рынки, доставляли читателям газеты, книги и журналы; везли поселенцев к их фермам; проникали в глубь Канадского щита, где шла разведка новых ресурсов. Железные дороги подогревали смелые политические устремления; они строили нацию. Межколониальная железная дорога (Intercolonial Railway), идущая от Монреаля до Галифакса, стала условием возникновения Конфедерации; но только Канадская тихоокеанская дорога (КТЖД — Canadian Pacific Railway) смогла реально расширить границы доминиона «a mari usque ad mare»[18].

Идея о том, что доминион может простираться от моря до моря, вырабатывалась медленно. У канадцев всегда было и есть прочное чувство самодостаточности. В 1750-х г. королевский чиновник заметил его у абитанов (habitants) Новой Франции. Он сетовал на то, что они стремятся «следовать только своей собственной воле и пристрастиям». В начале 1800-х гг. сходную картину наблюдал в ходе своего путешествия по Нью-Брансуику британский офицер, подполковник Джозеф Габбинс. Самодостаточность, безусловно, была необходимым условием выживания сообществ первопроходцев, и она порождала сильное чувство принадлежности к местному сообществу и локальной идентичности. Лорд Дарэм был чрезвычайно этим поражен, он отмечал: «Здесь множество мельчайших местных центров, чаяния и интересы <…> которых различны, а возможно, даже противоположны».

Объединение Верхней и Нижней Канады, последовавшее за докладом Дарэма, колониальное самоуправление (само по себе являющееся отражением идеи самодостаточности), введенное в Канаде и в прочих колониях в 1840—1850-х гг., и перспективы, которые открывались за счет строительства железных дорог, подготовили почву для создания Конфедерации. Союз, одобренный и политическими деятелями, и губернаторами, должен был поднять жителей Британской Северной Америки над мелкими склоками местных политиков. Конфедерация должна была стимулировать канадцев к расширению границ, реализации экспансионистских амбиций, приобретению новых земель и установлению контроля над ними. Так могла родиться «трансконтинентальная» нация.

Канадцы не особенно стремились к независимости и подражанию опыту американских колоний 1776 г.[19] Скорее наоборот, целью создателей Конфедерации было достижение самодостаточности в рамках Британской империи. Это означало самоуправление с тенденцией к расширению полномочий, трансформацию имперских отношений до того состояния, которое Макдональд называл «здоровым и сердечным союзом». Однако, как выяснили Макдональд и его преемники Лорье и Борден, здесь таились и опасности. Каждый шаг сопровождался острыми спорами, а часто и глубокими разногласиями между франко- и англоканадцами. Кроме того, приходилось приносить огромные жертвы, которых никто не ожидал. Зато автономия в рамках Британской империи — Британского Содружества Наций и признание статуса нации-государства стали той наградой, которую Роберт Борден потребовал за участие Канады в Первой мировой войне.

В межвоенное время лишь немногие канадцы, такие как Джон Дафо (редактор газеты «Виннипег Фри Пресс»), доказывали, что новый статус Канады останется лишь названием, до тех пор пока канадцы не будут готовы выполнять свои обязательства в рамках Лиги Наций. Аргумент такого рода заставлял политиков нервничать. А как же тогда быть с упорядочением конституционных «красот» нашего нового статуса, отправкой канадского посланника в Вашингтон и поиском наших собственных интересов в отношениях с иностранными государствами? Не было ли этого достаточно для нашей внешней политики? Не всегда ли вопрос об обязательствах Канады за пределами ее собственных границ порождал среди канадцев больше споров, чем любая другая проблема? Если бы в Европе началась новая война, а к 1938 г. все признаки указывали, что ситуация развивается именно в этом направлении, по мнению У.Л. Маккензи Кинга[20], от канадцев потребовали бы без возражений сражаться на стороне Великобритании. Он был решительно настроен привести единую нацию к войне, избегая при этом разрушительных политических шагов, таких как всеобщая мобилизация, которая фактически расколола Канаду во время Первой мировой войны. В общем и целом ему это удалось.

Послевоенные дипломаты и политики еще долго мучились над вопросом, не был ли канадский изоляционизм, т. е. уклонение от ответственности в рамках международного сообщества, на руку ужасной тирании Гитлера? Многие, и среди них Лестер Пирсон[21], считали именно так. И если с Гитлером было покончено, то другая проблема сохранялась — Советский Союз, который вел агрессивную имперскую конкуренцию с Соединенными Штатами за Европу и остальной мир. Канада оказалась зажатой между ними. «Ветчина в советско-американском сэндвиче» — так обрисовал новые геополитические реалии советский посол в Канаде в своем выступлении в Калгари в начале 1960-х гг. Самодостаточность в международных делах стала роскошью, которую канадцы больше не могли себе позволить.

Вовлеченность в международные организации — Организацию Объединенных Наций, в Содружество (Commonwealth)[22] и в так называемый Третий мир; коллективная безопасность в рамках НАТО и НОРАД[23] — таковы были символы канадской дипломатии в послевоенные годы. Самоуверенные дипломаты Министерства иностранных дел хвалились многочисленными успехами своей «тихой дипломатии»: признание особой роли «средних держав», в особенности Канады; впечатляющее посредничество и миротворчество в периоды международных кризисов; конструктивный вклад в программы оказания международной помощи. Канадскую дипломатию 1950—1960-х гг. отличал пьянящий оптимизм, ощущение уверенности в том, что энергичное участие в международной политике может в равной степени и утвердить, и укрепить «канадскую» идентичность граждан страны.

Эта уверенность стала рассеиваться по мере того, как XX в. клонился к закату. Все больше канадцев высказывало беспокойство по поводу зависимости от Соединенных Штатов, оставшихся после крушения своего соперника — Советского Союза — единственной мировой сверхдержавой. Эта озабоченность сильно отличалась от отношения к внешней политике в межвоенный период, когда идею минимальной ответственности Канады перед мировым сообществом разделяли и дипломаты, и политики. Теперь дело заключалось в том, чтобы наилучшим образом отстоять значимое, своеобычное присутствие Канады в международных делах. Основной вклад Канады заключался в ее участии в миротворческих операциях по всему земному шару. В начале 1990-х гг. канадские мужчины и женщины входили в состав пятнадцати различных миротворческих миссий. К концу этого десятилетия данный список пополнился другими странами, включая Косово и Индонезию. Канадцы по-прежнему считали, что они могут внести ценный вклад в уменьшение военных угроз, сглаживание огромных экономических диспропорций между странами и адаптацию к меняющейся глобальной экономике.

Спустя столетия после того, как европейцы впервые столкнулись с индейцами Канады на Атлантическом побережье, канадцы создали трансконтинентальную нацию, состоящую из представителей многих народов. Учиться сосуществовать вместе нам все еще очень трудно. Удача и упорство, находчивость и сноровка сделали нас способными превратить наши ресурсы в богатство. Медленно, но верно мы начинаем осознавать свои национальные обязательства перед собой и перед международным сообществом. Это главные вехи нашей истории и темы этой книги.

Идею написания «Иллюстрированной истории Канады» предложили Луиза Деннис и Малколм Лестер из издательства «Lester & Orpen Dennys». Они хотели создать такую книгу, текст и иллюстрации которой передали бы всю полноту нашего прошлого, разнообразие, богатство и специфичность нашей истории, а также понимание того, что значит быть канадцем. Все это мы попытались воплотить в этой книге.

С момента ее первого издания, увидевшего свет в 1987 г., издательством «Edition du Boréal» дважды публиковались французские переводы (1988, 1990); мексиканским Фондом экономической культуры (Fondo de Cultura Econômica) было подготовлено издание на испанском языке (1994), а издательствами «Lester Publishing Company» (1991, 1996) и «Key Porter Books» (1997, 2000) — обновленные английские издания. По инициативе Анны Портер из «Key Porter Books» и в особенности нашего редактора Линды Прюссен мы вновь переработали «Иллюстрированную историю Канады» для этого нового издания.