История Канады

Послевоенное процветание

В Канаду мирная жизнь приходила постепенно. Война с Гитлером закончилась 8 мая 1945 г., и гражданские власти получили распоряжение вывесить повсюду разноцветные флажки и государственные флаги Великобритании, а также организовать празднества. В Галифаксе, где это распоряжение не выполнили, военнослужащие и местные женщины устроили себе развлечение, разграбив пивоваренный завод и магазины в центре города и отомстив владельцам за спекуляцию в годы войны. День победы над Японией менее чем через четыре месяца был более спонтанным и не столь шумным: Тихоокеанский театр военных действий никогда не являлся для Канады таким значимым, как европейский, если не считать голода среди канадских военнопленных и беспокойства их родственников[414]. Большинство канадцев были по-прежнему обращены на Восток, в сторону их исторической родины.

В послевоенное время канадцы вступили в период такого процветания, о котором ни их предки, ни, конечно, разлетевшиеся по миру современники-соотечественники даже не мечтали. Большинство жителей страны скоро забыли про дефицит, трудные времена и лишения, считавшиеся раньше обыденными. В Канаде родилось и достигло зрелости поколение людей, которые воспринимали привилегии благополучной жизни как должное, роптали на побочные эффекты реформ, а стиль жизни немногочисленного сословия богачей превратили в стандарт массового потребления, характерный для общества всеобщего благоденствия.

Военные годы — со всеобщей занятостью, устойчивыми доходами и щедрыми обещаниями либералов установить «Новый социальный порядок» — стали предтечей грядущих десятилетий. Для большинства канадцев Вторая мировая война ознаменовала конец Великой депрессии, для остального же мира она была по меньшей мере вдвое ужаснее Первой мировой войны. Из этой войны Канада вышла, потеряв 42 тыс. человек, что составляло три четверти потерь страны в предыдущую войну, но ее военно-морской флот стал третьим в мире по величине, а военновоздушный — четвертым. Большая часть военной экономики страны была направлена на расширение промышленной базы. Военный долг контролировался, а национальные хранилища наполнялись иностранной валютой. Не имевшая затратных колоний или заморских территорий Канада не попала в те финансовые затруднения, которые оказались ловушкой для ее более могучих союзников. Она была мало связана с Африкой, Индией и странами Карибского бассейна. К концу 1946 г. последний канадский солдат из дислоцированного за пределами страны контингента благополучно вернулся домой и демобилизовался.

Для послевоенной реконструкции правительство выдвинуло лозунг «упорядоченного снятия контроля». Возглавлял реформы резкий в речах, ершистый, но очень талантливый инженер Кларенс Декейтер Хау — тот самый, который руководил промышленностью во время войны. Подчинявшиеся ему тогда и получавшие чисто символическую зарплату (dollar-a-year) управленцы[415] вернулись к своим «империям мирного времени», но сохранили прочные политические связи с этим членом правительства, которого уважали. Целый корпус профессиональных госслужащих, взращенных и обученных в основном во время войны, продолжал работать, чтобы придать Оттаве мирного времени статус административной столицы, которым она прежде почти не обладала. Одна из причин этого заключалась в том, что эти новые «мандарины»[416] хорошо понимали свою задачу — не допустить повторения гибельной Великой депрессии.

Вероятность возврата депрессии заставила канадцев ожидать конца войны со смешанным чувством страха и радости. Судя по публичным заявлениям влиятельных бизнесменов, они не извлекли никаких уроков из катастрофической политики laissez-faire 1920-х гг. Как и в 1919 г., наступающий мир означал свободу для прежних порядков в коммерции. Внутри правительства бушевала ожесточенная борьба между сторонниками возврата к бесконтрольному предпринимательству и теми, кто заботился о дорогостоящем, непредсказуемом будущем государства всеобщего благоденствия. В конце концов восторжествовали обе точки зрения. Социальные реформы предстояло оплатить свободному предпринимательству. Такая комбинация социальных реформ и свободного предпринимательства позволила Уильяму Лайону Маккензи Кингу одержать победу на выборах 11 июня 1945 г. с небольшим перевесом. К концу того же месяца пособия многодетным семьям получили большинство канадских матерей за пределами провинции Квебек, где деньги сначала выплачивались отцам. Национальный закон о жилье (National Housing Act) гарантировал дешевые ипотечные кредиты семьям, сумевшим скопить за время войны сумму, достаточную для первого взноса. Никто из сражавшихся стран, даже Соединенные Штаты, не предоставил своим ветеранам таких щедрых возможностей для образования, обучения и реабилитации. Страхование по безработице, которое официально вступило в силу в 1941 г., когда ее уровень был буквально нулевым, сделало переход промышленности с военных рельсов на мирные практически безболезненным. Пенсии по старости и финансируемые из провинциальных фондов пособия слепым, а также покинутым матерям помогли создать совершенно беспрецедентную для канадцев систему социального обеспечения.

Как и его друзья, К.Д. Хау с презрением относился к «Охранной бригаде» («Security Brigade»), как они называли тех, кто развернул широкую программу соцобеспечения, но он все же смог внести свою лепту в послевоенную реконструкцию, воспользовавшись стародавней канадской традицией «дотаций корпорациям». Те мощные стимулы, которые когда-то убедили промышленников преобразовать мирное производство в военное, были вновь использованы для реконверсии. К.Д. Хау распродал налогоплательщикам акции военных заводов за крохотную долю их стоимости на условиях, что эти предприятия снова откроются для бизнеса. Форсированное списание — «ускоренная амортизация» — и другие налоговые приемы в мирное время срабатывали так же, как в военное. Страхование экспорта, при том что гарантом рисков выступало правительство, стимулировало бизнесменов продавать свою продукцию за границу. Несмотря на свое неприятие социализма, Хау не видел никакого парадокса в том, чтобы защищать лучшие и технически самые прогрессивные из таких поднятых им коронных корпораций[417], как «Эльдорадо Ньюклеар» в Порт-Хоуп (провинция Онтарио), «Полимер Корпорейшн» в Сарнии (провинция Онтарио) и свое еще довоенное детище — авиакомпания «Транс-Кэнэда Эрлайнз». Оборонные контракты гарантировали авиационной промышленности, которую он создал в военное время, интересное и технически прогрессивное будущее. Расположенная под Торонто британская фирма «Авро» выпустила первый в мире авиалайнер с реактивным двигателем в 1947 г., еще до того, как был отдан приказ построить первый канадский реактивный истребитель CF-100 «Кэнак». По признанию самого К.Д. Хау, только правительство могло обеспечить канадцам будущее в науке и технике. В противном же случае, полагал он, деньги Америки, если она пожелает вложить их в Канаду, будут приняты с распростертыми объятиями.

Реконверсия промышленности, усиленная взрывом покупательной способности, исключала малейшую вероятность послевоенной депрессии. После небольшой заминки в 1945–1946 гг. объем производства вскоре превысил пиковые показатели военного времени. Для ветеранов и рабочих военных заводов нашлись постоянные места в промышленности мирного времени. Благодаря гарантированной заработной плате канадцы смогли после войны позволить себе дома, автомобили, мебель и бытовую технику, которые последние 15 лет были им не по средствам или просто отсутствовали в продаже. Профсоюзы, которым во время войны Указом-в-Совете гарантировали юридическое признание и заключение коллективных договоров, выбрали 1946 г., чтобы доказать своим новым членам свою способность добиться для них нового процветания. В результате серьезной забастовки, вспыхнувшей в 1945 г. на автозаводе компании «Форд Мотор Компани» в городе Виндзор в провинции Онтарио, было введено обязательное удержание профсоюзных взносов, что давало канадским рабочим такую финансовую безопасность, какой они прежде никогда не знали. Активность профсоюзов в сочетании с процветанием, в свою очередь, помогли рабочим добиться высокой заработной платы, оплачиваемых отпусков и дополнительных льгот, почти неизвестных в довоенные годы. К 1949 г. профсоюзы были распространены в обрабатывающей и сырьевой промышленности и почти 30 % канадских промышленных рабочих обладали профсоюзными билетами.

Каким бы невероятным это ни казалось, послевоенная Канада превратилась в развитое социал-демократическое государство. Охватывающие все население социальные программы, сильное профсоюзное движение и государственное обязательство создать рабочие места и устранить региональное неравенство завершили начатую в 1930-х гг. эволюцию. Это стало возможным благодаря опыту военного времени и послевоенному процветанию. Действиями ФКС и молодого напористого премьер-министра провинции Томми Дугласа Саскачеван был спасен от банкротства и превратился в лабораторию социальных инноваций. Другие провинции оставались более традиционными. Растущие доходы они направляли на строительство автомагистралей, школ или больниц для нужд быстро увеличивающегося населения. Инициативы шли от Оттавы.

Процветание Канады, как всегда, зависело от торговли. Индустриализация увеличила зависимость Канады от иностранного капитала, высококвалифицированных профессионалов, специализированного производства и не имевшегося в стране сырья. Послевоенный же мир, в свою очередь, нуждался во многом из того, что могла произвести Канада. Оплата, разумеется, была особой статьей. Программа ленд-лиза, которую Вашингтон проводил во время войны, с наступлением мира сразу прекратилась. В 1945 г. Великобритания и все прочие обанкротившиеся, разоренные союзники по антигитлеровской коалиции столкнулись с жестким американским требованием заплатить[418]. В Вашингтоне бизнес был просто бизнесом. В Оттаве же, отчаянно нуждавшейся в рынках сбыта, бизнес был сложнее. Иностранным покупателям немедленно предоставлялся кредит в 2 млрд долл., который в расчете на душу населения оказывался куда более щедрым, чем профинансированный Соединенными Штатами План Маршалла 1948 г.

Кредитная схема Оттавы была политикой четко обозначенных норм. Чем больше товаров Канада производила на экспорт и для внутреннего потребления, тем больше должна была импортировать из США. Промышленные товары канадских фабрик зачастую были отягощены компонентами американского происхождения. Благоприятный торговый баланс от 250 до 500 млн долл. в послевоенные годы служил слабым утешением, когда Канаде приходилось продавать в кредит, а расплачиваться твердой валютой — долларами США. В 1947 г. послевоенный валютный запас страны сократился с 1,5 млрд до 500 млн долл. и продолжал таять со скоростью 100 млн долл. в месяц. Премьер-министр У.Л. Маккензи Кинг в это время находился в Лондоне на свадьбе принцессы Елизаветы, а созвать парламент в его отсутствие было невозможно. Вместо этого министр финансов просто ввел валютный контроль и запретил любой импорт из США, который сам К.Д. Хау и его чиновники сочтут ненужным. Канадцы, которым хотелось свежих овощей, той зимой могли лакомиться лишь капустой или турнепсом. Народ роптал и подчинялся. Парламент проявлял нерешительность.

Кризис миновал. Нарастающая «холодная война» между Соединенными Штатами и Советским Союзом и их союзниками вскоре направила инвестиционные американские доллары в Канаду. В момент растущих валютных проблем незамеченной осталась 134-я попытка компании «Империал Ойл» пробурить скважину в окрестностях Эдмонтона, давшую 13 февраля 1947 г. фонтан нефти. Скоро новая отрасль обеспечила жителей Альберты высокодоходной статьей экспорта и помогла на миллионы долларов снизить стоимость канадского импорта. В 1948 г. в своем новом Плане Маршалла помощи зарубежным странам конгресс США возобновил для Канады большинство преимуществ, которыми оба соседа пользовались согласно соглашению в Гайд-Парке 1941 г. Коль скоро Европу следовало спасать от коммунизма, то бизнес не мог оставаться просто бизнесом. Канада стала также ближайшим и самым безопасным источником полезных ископаемых, от никеля до урана, которыми американские органы стратегического планирования хотели запастись на случай, если «холодная война» станет «горячей».

Экономический кризис 1947 г. и его последствия являлись сигналами, если таковые требовались, того, что теперь процветание Канады полностью зависит от Соединенных Штатов. Талантливый экономист Джон Дойч, сын фермера из Саскачевана, убеждал своих коллег — государственных служащих — в том, что пришло время проверить теорию практикой. Если таможенные тарифы — зло, их следует отменить. На некоторых министров-либералов аргументы Дойча в пользу свободной торговли между Канадой и США производили впечатление, но премьер-министр был более осторожен. Защита взаимности — вариант свободной торговли, сторонником которого был Уилфрид Лорье, — стоила Уильяму Лайону Маккензи Кингу на выборах 1911 г. места в парламенте. Хорошая память и нарастающее беспокойство по поводу американского доминирования вынудили его в конечном итоге наложить на проект вето. Он даже пошел дальше. Накануне отказа от власти в 1948 г. он предупредил коллег, что если вопрос о подобной схеме будет еще хоть раз поставлен на рассмотрение, он вернется из отставки, только чтобы провести кампанию против собственной партии. Свободная торговля была снова «заморожена»[419].

Как бы там ни было, но континентальная интеграция стала реальностью. Одним из ее признаков послужило решение ньюфаундлендцев войти в состав Конфедерации в 1949 г. Доводы популярного радиоведущего Джоуи Смолвуда, подкрепленные процветанием материковой части Канады, взяли верх над концепцией «независимой бедности»[420]. Аналогичное влечение вся Канада испытывала к Соединенным Штатам. Торговые барьеры, гордо воздвигавшиеся политическими деятелями, от Джона А. Макдональда до Ричарда Б. Беннетта, быстро рухнули, когда после войны Канада подписала Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), ставшее попыткой западных держав ликвидировать торговые барьеры — основной фактор Великой депрессии. Но и без таможенной стены американским корпорациям было легко обосновать строительство в Канаде своих дочерних заводов и инвестиции в устойчивый и постоянно растущий рынок. Британский капитал финансировал развитие канадского транспорта по линии Восток — Запад; американскими деньгами с 1920-х гг. оплачивались связи с Севером. Пилоты маленьких самолетов открыли геологоразведчикам доступ на Канадский щит. В послевоенные годы вертолеты и технология дистанционных исследований расширили области изысканий. Две мировые войны истощили богатые залежи красного железняка (гематита) в Месаби-Рейндж, в Миннесоте[421]. С 1894 г. канадские геологи знали о сопоставимых по величине запасах руды в труднопроходимых внутренних районах Квебека и Лабрадора, но чтобы добраться до них, нужно было потратить полмиллиарда долларов. Для жителей Канады это было слишком дорого, однако к концу 1940-х гг. у американских производителей стали уже появились и деньги, и мотивация. В 1951–1954 гг. усилиями 7 тыс. человек от Сет-Иля (известного также как Севен-Айлендс)[422], стоящего на реке Св. Лаврентия, через 2 туннеля и 17 мостов была проложена железная дорога на север — к Шеф-фервиллю — городу, возникшему в результате экономического подъема. Протяженность дороги, заходящей далеко в центр квебекской части полуострова Лабрадор, составила 576 км (358 миль).

Годами канадцы и американцы обсуждали достоинства углубленного водного пути по реке Св. Лаврентия (будущего Морского пути Св. Лаврентия. — Ред.), но лоббисты развития железных дорог и судоходства в районе побережья Атлантики опасались конкуренции, а конгрессом США управляли именно они. Канада еще не могла позволить себе действовать в одиночку. Послевоенное процветание и лабрадорская железная руда вселили в канадцев новую веру. В 1951 г. Оттава объявила, что страна больше не намерена ждать. Год спустя, убедившись, что намерения Канады серьезны, конгресс США, вновь подталкиваемый сталелитейным лобби Огайо, рвущимся к лабрадорской железной руде, в конце концов, согласился на совместное освоение Морского пути Св. Лаврентия и его гидротехнического потенциала. В 1954 г. было подписано соглашение. Однако очень многие канадцы были этим откровенно разочарованы, ведь они только отважились сделать это самостоятельно.

Американский капитал финансировал резкий подъем добывающей и обрабатывающей промышленности по всей Канаде. В 1945–1955 гг. доля капитала США в стране удвоилась с 4,9 до 10,3 млрд долл., а прямые инвестиции даже утроились. В отличие от британских инвесторов, обычно ссужавших капитал под проценты, американцы предпочитали покупать предприятия сразу в прямую собственность и приобретать контрольный пакет акций. Критики из числа как консерваторов, так и социалистов давно предостерегали от американской «долларовой дипломатии». В 1950-е гг. их тревогу разделяло еще меньшинство канадцев, но число недовольных постоянно росло. В качестве примера того, во что обходится корпоративный империализм, ФКС могла указывать на обедневшую, плохо управляемую Центральную Америку. Консерваторы утверждали, что инвестиции США ослабляли связи Канады с Великобританией. В 1956 г. обе партии наконец объединили свои усилия, чтобы противостоять предложенному К.Д. Хау грандиозному проекту трансканадского газопровода, потому что за капиталом и экспертизой он обратился к техасским компаниям.

Все же дебаты 1956 г. по поводу строительства трубопровода носили политический и идеологический, а не экономический характер. В необходимости трубопровода, равно как и любого другого рода разработок, ускоренных иностранным капиталом, не сомневалась ни одна из партий. Большинство канадцев в довоенные годы жили слишком бедно, чтобы задавать бестактные вопросы об источниках послевоенного процветания. Красноречивые политики, возглавлявшие правительство либералов, слишком нетерпимо относились к экономическому национализму. Политики знали, что экономический рост — благодатная почва для привлечения голосов. Рабочие заявили, что работодатели США часто платят лучше, чем их канадские конкуренты. В октябре 1958 г. трубопровод от Берсталла в провинции Саскачеван до Монреаля протяженностью 3,7 тыс. км (2,3 тыс. миль) был спокойно и к общей пользе достроен.

Общее процветание отвлекало внимание от тех регионов и отраслей промышленности, которые не затронул послевоенный бум. Парализованная повсеместным переходом на нефть и природный газ добыча угля на обоих побережьях и в Альберте находилась в глубоком упадке. Европа больше не могла позволить себе импортировать канадский сыр, говядину, бекон или яблоки. Больше не было империи, служившей защищенным рынком для изготовленных канадцами легковых автомобилей, хотя внутренний рынок, расширяющийся в результате роста благосостояния жителей, компенсировал потери на уровне самого высокого экспорта канадских промышленных товаров в предвоенные годы. Расстояния и нехватка долларов в зарубежных странах вынуждали Канаду все больше увеличивать экспорт в Соединенные Штаты. Большинству промышленных товаров не было ходу через американские таможенные барьеры, однако имелись лазейки для поставок на рынки США канадской газетной бумаги, древесины и никеля. Хотя после 1952 г. положительное сальдо внешнеторгового оборота исчезло, приток американских инвестиционных долларов все еще помогал Канаде поддерживать платежеспособность, а ее жителям, безусловно, такую комфортную жизнь, какой еще не бывало в их истории. Согласно переписи 1911 г., тогда большинству канадцев заработка не хватало даже на предметы первой необходимости. То же самое наблюдалось в 1921, 1931 и 1941 гг. По данным переписи 1951 г., бедные в Канаде уже стали меньшинством; к 1961 г. бедняки составляли лишь 15 % населения.

Довольные люди знали, кого благодарить. Пятнадцатого ноября 1948 г., превзойдя сэра Роберта Уолпола[423] по продолжительности пребывания на посту премьер-министра за все годы деятельности Британского парламента, У.Л. Маккензи Кинг наконец ушел в отставку. Избранный 7 августа на съезде Либеральной партии ее новым лидером Луи-Стефан Сен-Лоран три месяца пребывал в состоянии нелепой неопределенности. Ведущий квебекский юрист, родившийся во франкоирландской семье лавочников из восточных тауншипов провинции Квебек, оказавшийся в 1941 г. в Оттаве, куда его вызвали в качестве временной замены недавно умершего Эрнеста Лапуанта, близкого друга и единомышленника Маккензи Кинга, он проявил интеллект, дальновидность и совершенно неординарное видение мира. В 1942 г., будучи министром юстиции, он не побоялся решить расколовший англо- и франкоканадцев спорный вопрос о всеобщей воинской повинности и сохранил при этом свое кресло. Вовлеченный в послевоенную политику волею случая в надежде заниматься международными делами, Сен-Лоран в результате оказался единственным очевидным преемником Маккензи Кинга. Не менее красноречивый, толерантный, осмотрительный и проницательный, он управлял делами Канады с достойной сдержанностью хорошего адвоката. Его качества лишь укрепили решение, с которым многие канадцы, вероятнее всего, шли на выборы в 1949 г. В отличие от сухого, неохотного одобрения, полученного Маккензи Кингом в 1945 г., эти выборы Сен-Лоран выиграл с таким огромным перевесом, какого еще не было в парламенте с момента создания Конфедерации: либералы получили 193 места, консерваторы — 41, ФКС — 13 и Партия «Социального кредита» — 10.

Четыре года спустя выдвигать кого-то другого не было никаких веских причин. Послевоенное процветание легко справилось с проблемами бедной провинции Ньюфаундленд, грандиозным перевооружением, вызванным «холодной войной», и беспрецедентным демографическим взрывом (беби-бумом). Никогда еще процветание не длилось так долго, и если бы ему вдруг пришел конец, в ход пошло бы страхование от безработицы, распространявшееся даже на рыбаков с их сезонной занятостью. При таких достижениях правительства либералов какие еще были нужны новые обещания? Поэтому потеря в 1953 г. двадцати мест, аккуратно распределившихся среди оппозиционных партий, для либералов была не более чем реакцией на их переизбыток в парламенте. Благодаря процветанию либеральное правительство стало казаться бессмертным.

Жизнь в достатке

Послевоенное процветание произвело в жизни большинства канадцев почти никем из них не замеченную революцию. До 1940-х гг. люди по большей части были действительно бедны и не могли обеспечить себе даже сносного существования в рамках так называемых минимальных стандартов пристойной жизни. Трудящимся приходилось выживать в условиях сезонной занятости, слишком многочисленных семейств, неурожая, циклической безработицы и угрозы нищей старости. После 1945 г. многие из этих проблем нивелировались пособиями многодетным семьям, страхованием от безработицы, пенсиями по возрасту и прежде всего быстро развивающейся экономикой. При минимуме в 5 долл. на одного младенца бонус за ребенка[424] для большой семьи равнялся недельной зарплате, дополнительно получаемой каждый месяц. Полная занятость усилила позиции профсоюзов куда больше, чем того хотели классические экономисты и большинство правительств, но зато их влияние помогло удвоить среднегодовой доход промышленных рабочих с 1516 долл. в 1946 г. до 3136 долл. в 1956 г. К 1948 г. средняя почасовая оплата труда мужчин составляла 1 долл.; работающие женщины достигли этого уровня к 1956 г.

Разумеется, некоторые жили по-прежнему бедно, в частности аборигенное население, старики и особенно жители глубинки, где традиционные отрасли промышленности и профессии вели борьбу за существование на периферии экономики. В первое послевоенное десятилетие на подобные исключения из новоприобретенного благоденствия почти не обращали внимания. Социальные проблемы, которые казались самыми важными, были побочным явлением зажиточности: вопросами нехватки достойного жилья, больниц, школ и коммунальных услуг пренебрегали в течение пятнадцати лет войны и депрессии.

По большей части потребности новоиспеченных богачей сформировались поколениями предусмотрительно бережливых людей. Большинству канадцев хотелось иметь семью, дом, небольшой участок земли и сбережения на тот черный день, который в прошлом наступал так часто. Общий ответ на большинство этих стремлений мог найтись в предместьях. За пределами каждого большого города Канады на обширных, утопавших в грязи участках тянулись ряды однообразных зданий. Множество сельских муниципалитетов неохотно мирилось с вторжением людей, которые теперь считали себя вправе рассчитывать на водопровод и канализацию, так же как на школы и дороги. Покупатели новеньких домов учились жить с неисправной сантехникой, непросушенными пиломатериалами и уловками ненадежных подрядчиков.

Жизнь обитателей сельской Канады тоже изменилась благодаря электрификации, канализации и асфальтированным дорогам, по которым легче стало ездить в большой город за покупками и на лечение. По всей стране покатились длинные желтые школьные автобусы, возившие детей с ферм в объединенные школы, где они получали навыки и образование, которые затем многих из них увлекали в крупные города. Те, кто оставались, все активнее вели сельское хозяйство с помощью научных методов, увеличивая урожаи и создавая экологическую бомбу замедленного действия новыми химикатами и генетически модифицированными семенами. Самому сильному воздействию подверглось полузабытое коренное население Канады. Улучшение медицинского обслуживания привело к резкому росту рождаемости в резервациях; образование позволило молодым индейцам осознать собственную нищету, безысходность и тот расизм, которым, казалось, были пропитаны Закон об индейцах[425] и белые чиновники, которые его исполняли. Школы-интернаты с их жесткой дисциплиной и пренебрежением к культурным традициям аборигенов породили новые поколения жертв.

После окончания обеих мировых войн канадских женщин в массовом порядке увольняли, вынуждая освобождать рабочие места мужчинам. После 1918 г. оказывать ожесточенное сопротивление подобному выдавливанию их побудила элементарная нехватка денег; постоянный рост уровня дохода с 1945 г. лучше всего объясняет тот единственный за весь XX в. период, когда женский труд действительно сокращался. Впервые за много поколений промышленный рабочий мог содержать семью на одну свою зарплату. Более того, вопреки всем стандартным демографическим прогнозам, утверждавшим, что достаток и урбанизация снижают рождаемость, канадские семьи выросли до беспрецедентных размеров. К 1951 г. годы снижавшейся рождаемости и жестких ограничений на иммиграцию сделали среднестатистического канадца человеком средних лет. Было предсказуемо, что окончание войны и возвращение ветеранов приведут к демографическому взрыву. В 1941 г. дети до пяти лет составляли 9,1 % населения, в 1951 г. их было уже 12 %. Но никто не ожидал, что послевоенный всплеск рождаемости продлится до 1960-х гг.

Канадцы считали образование необходимым, поскольку оно позволяло рассчитывать на материальные дивиденды в виде лучшей работы, большего дохода и прочих возможностей. Для большинства населения затраты на обучение в университете и даже в средней школе всегда служили препятствием, преодолеть которое могли либо богатые, либо самые талантливые и самые честолюбивые из бедных. После 1945 г. появилась льгота для ветеранов, суть которой состояла в том, что мужчины и женщины, отслужившие в армии, могли получать дальнейшее образование столько же времени, сколько они провели в военной форме. К 1949 г. приток ветеранов привел к тому, что набор в университеты увеличился в три раза по сравнению с довоенными годами. Каким бы низким ни было качество обучения, которое велось плохо оплачиваемыми преподавателями в запущенных, давно не ремонтированных учебных заведениях, высшее образование стало одним из преимуществ, необходимых канадцам в их быстро богатеющем обществе.

Миграция в пригороды и беби-бум привели к тому, что пришлось решать проблему удовлетворения вновь возникшей потребности в образовании. В 1917–1947 гг. около четверти миллиона детей ежегодно достигали школьного возраста; после 1947 г. это число быстро удвоилось. Из стали и шлакоблоков можно было ускоренными темпами построить уродливые утилитарные здания, а перегруженные работой трудяги, учившие канадских детей, получили новый статус и возможность диктовать свои условия. В 1945–1961 гг. и нагрузка, и число учителей в начальных и средних школах увеличились более чем вдвое. Их заработная плата утроилась; текущие расходы увеличились в семь раз, а капиталовложения — в 10 раз. Сущность, правда, изменилась мало. На большей части территории Канады 1950-е гг. были годами несгибаемого образовательного консерватизма: прямолинейность, дисциплина и устаревшие учебные программы.

Убежать в пригороды было невозможно без автомобилей и дорог. Покупка хотя бы подержанного автомобиля для многих семей стала началом ухода от дороговизны и тесноты городских трущоб. В 1945–1952 гг. количество зарегистрированных в Канаде легковых автомобилей удвоилось, а к 1962 г. их стало еще вдвое больше. К 1960 г. 39,6 тыс. км (24,6 тыс. миль) дорог с твердым покрытием превратились в 112,7 тыс. км (70 тыс. миль). Поездка через всю Канаду по автомагистрали перестала быть главным приключением. Достаток привел, в частности, к тому, что большинство канадцев могли наслаждаться оплаченным отпуском. Каникулы, до войны бывшие роскошью, стали обычным ежегодным явлением. Окраина Канадского щита превратилась в «страну коттеджей». То же произошло и с Приморскими провинциями и со Скалистыми горами. Из-за притягательной близости Соединенных Штатов канадцам все более нравился туризм.

Почти ни один из аспектов послевоенного достатка не был исключительным для Канады. Американцы тоже переезжали в пригороды, нуждались в школах и колледжах, старались свести к минимуму выплаты по ипотеке и игнорировали интеллектуальных пуритан, которые сокрушались по поводу пошлости массовой меркантильности. Канадцы, конечно, отличались более многочисленными семьями и, по крайней мере статистически, были более законопослушными и даже более религиозными, чем их соседи. Главное различие между пригородом Торонто и пригородом Филадельфии, во всяком случае до 1950 г., заключалось в отсутствии в первом частокола телеантенн. Большинство канадцев это различие отнюдь не радовало.

Свой новообретенный достаток жители Канады сосредоточили на себе и своих семьях. Непрерывный поток новых товаров, от магнитофонов до «Тапперуэров»[426], стал для каждой семьи тестом на способность «жить, не отставая от соседей». Образ послевоенной Вены, где первым делом был отстроен сгоревший государственный оперный театр, казался донельзя чуждым. Большинство канадцев вне дома развлекались в местных кинотеатрах либо в лишенных всякого своеобразия пивных, где все еще сохранялась сегрегация по половому признаку. Только в Квебеке имелись рестораны, в которых к еде, как и положено, подавали вино. Что касается оркестров, «живого театра» и других исполнительских видов искусства, то в этой области культурная жизнь Канады достигла в конце 1940-х гг. своего дна. Без франко- и англоязычных сетей вещания национальной компании Си-би-си актеры и музыканты жили бы впроголодь или были бы вынуждены заниматься тем, что многие их сограждане очевидно считали «честным трудом». Существуя на низкую, но все равно непопулярную абонентскую плату, Си-би-си обслуживала свою аудиторию разнообразнее и с большей фантазией, чем когда бы то ни было раньше. Радиослушатели, со своей стороны, были безгранично преданны «Хоккейному вечеру в Канаде»[427] — правда, его аудитория пока в значительной степени ограничивалась англоязычными поклонниками «Торонто Мейпл Лифс» — и различными мыльным операм, развлекательным программам и получасовым драмам, приобретенным у коммерческих сетей США. А вот программами «В среду вечером» и «Сцена»[428] Си-би-си совершенно намеренно угождала меньшинству. В силу языкового барьера квебекцы чаще слушали франкоязычное «Радио Канада», но за пределами Квебека французский язык из радиоприемников раздавался редко.

О культуре практически всегда заботится меньшинство. Правительство Сен-Лорана осознанно готовило себе сторонников среди элиты, пригласив Чарльза Винсента Мэсси[429], бывшего верховного комиссара Канады в Великобритании, а также отца Жоржа-Анри Левека[430], молодого способного профессора социологии из Университета Лаваля, возглавить королевскую комиссию по национальному развитию искусств, литературы и наук в Канаде. Проблема стояла остро. Как Канада войдет в век телевидения? Выживут ли ее университеты, когда миллионы, потраченные на обучение ветеранов, словно в воду канули? В докладе комиссии, представленном в 1951 г., отразилась вполне предсказуемая обеспокоенность вульгарностью массовой культуры и ее американских спонсоров. Комиссия высказалась в пользу прямого субсидирования государством университетов, Си-би-си (которой нужны были средства на дорогостоящее оборудование для новых телевизионных студий), а также национальной библиотеки и национального фонда целевого назначения для поддержки художников, писателей, театров и оркестров.

Доклад Мэсси-Левека в Оттаве приняли без восторга. Университеты, так же как и школы, относились к юрисдикции провинций. Сен-Лорана периодически преследовали кошмары относительно того, какой будет реакция избирателей, если из уплачиваемых ими налогов будут субсидировать артистов балета. Все же в 1950-е гг. было точно известно, что именно жаждали видеть некоторые канадцы. В 1949 г. одна честолюбивая танцевальная группа из Виннипега стала профессиональной. То же произошло и с более молодыми балетными труппами из Торонто и Монреаля. В 1951 г. три отважных монреальца[431] основали Театр Нового Света (Théatre du Nouveau monde), в репертуаре которого были пьесы Мольера. Двумя годами позже еще более энергичный бизнесмен Том Паттерсон из Стратфорда в провинции Онтарио реализовал свою невероятную мечту, организовав первоклассного уровня ежегодный Шекспировский фестиваль[432].

Он открылся в цирке шапито спектаклем «Ричард III» с Алеком Гиннессом[433] в главной роли, ставил пьесу известный театральный режиссер Тайрон Гатри. В том же году Джек Буш, Гарольд Таун и другие, образовавшие группу «Одиннадцати художников» («P 11»), убедили компанию «Симпсонс», владевшую универмагами в Торонто, организовать большую выставку абстрактного искусства. Хотя Поль-Эмиль Бордюа и Жан-Поль Риопель увезли свой огромный талант за границу, некоторые первопроходцы смогли, пусть и небогато, жить на родине.

Возможно, самое значительное культурное событие десятилетия произошло в сентябре 1952 г., когда Си-би-си, перевернув свой логотип, вступила в эпоху телевидения. Скоро Торонто и Монреаль стали главными центрами по производству телевизионных программ, хотя стоимость этого значительно превышала любую абонентскую плату. Реклама и купленные по дешевке программы — «Хауди Дуди шоу» («The Howdy Doody Show»), сериалы «Я люблю Люси» («I Love Lucy») и «Новобрачные» («The Honeymooners») — значительно ухудшили качество передач Си-би-си, а возросшие парламентские субсидии подорвали ее автономию и обманули утонченные ожидания комиссии Мэсси-Левека. Впрочем, цель этой комиссии реализовалась в 1957 г., после того как своевременная смерть трех миллионеров дала Оттаве непредвиденные налоги на наследство. Канадский совет[434], в значительной степени свободный от пристрастного контроля государственных служб, тратил доходы своего благотворительного фонда, составлявшего 100 млн долл., на поддержку искусства и гуманитарных наук.

Никто из проводивших в 1950-е гг. опросы общественного мнения и определявших рейтинг популярности не мог утверждать, что канадцы внезапно сделались высококультурными. Однако достаток все же привел к терпимости. Поскольку национальный доход превысил все ожидания, расходы на поддержку драматургов, композиторов и даже артистов балета не вызвали протеста, хотя некоторые политические деятели не считали настоящими поэтами тех, кто писал непристойности или белые стихи. Терпимость способствовала и тому, что Канада стала более разнообразной и удобной для представителей других культур: приток 2,5 млн иммигрантов в 1946–1966 гг. совпал с исчезновением узаконенного расизма.

В 1930-х гг. массовая безработица казалась достаточной причиной, чтобы запретить въезд в Канаду иммигрантам — даже доведенным до отчаяния еврейским беженцам из гитлеровской Германии. Полная занятость оказалась более чем достаточной причиной, чтобы открыть ворота даже тем, кто был соучастником преступлений Третьего рейха. Обитатели лагерей для беженцев легко поддавались уговорам обменять свой переезд через океан и разрешение на въезд в страну на труд, которым сами канадцы заниматься никогда не хотели, — в качестве сельскохозяйственных рабочих и домашней прислуги. Так называемые перемещенные лица[435] стали предшественниками той лавины квалифицированных и неквалифицированных работников, которые помогли Канаде открыть неразведанные природные ресурсы и изменить ту серую, эгоистичную страну, с которой они столкнулись. В 1947 г. провинция Онтарио решила вопрос острой нехватки квалифицированных рабочих, развернув массовые воздушные перевозки из Великобритании.

Война и ужасные свидетельства нацистского холокоста наконец убедили многих канадцев, что расизм отвратителен. Изменения происходили медленно. Объявляя в 1948 г. о новой иммиграционной политике, Макензи Кинг считал себя обязанным пообещать, что «основы национального характера» канадцев сохранятся. Бессмысленно было делать вид, будто у правительственных чиновников нет расовых предрассудков. Было отброшено всего лишь несколько старых и порочных представлений, согласно которым выходцы из стран Северной Европы считались желательными, а из Южной — нет. Правительство, которое в 1942 г. интернировало канадцев японского происхождения и пыталось изгнать их в 1946 г., поддавшись расизму Западного побережья, в 1949 г. запоздало предоставило полноправное гражданство всем канадцам азиатского происхождения. Недовольных этим не нашлось. Саскачеван и Онтарио приняли наконец кодексы прав человека, давшие надежду на компенсацию за те оскорбления и дискриминацию, которым евреи, чернокожие и индейцы обычно подвергались на протяжении вот уже нескольких поколений. Предубеждения не запрещались, или их даже не призывали скрывать, но они больше не одобрялись публично. Торонто, в 1939 г. бывший по своему этническому составу таким же сугубо британским городом, как Белфаст или Бирмингем, заполнился итальянцами, греками, украинцами и поляками. К 1961 г. протестанты в этом городе уже составляли меньшинство, но никаких бунтов или протестов не возникло. Наоборот, жители Торонто были убеждены, что космополитизм и хорошие рестораны есть неотъемлемое свойство процветания.

Конечно, старые предрассудки не умирали. Опросы общественного мнения показали, что большинство канадцев относятся к притоку иммигрантов с подозрением, а большинство франкоканадцев были единодушно настроены против этого. Погасить открытый протест помогли процветание и полная занятость. Как всегда, имелись рабочие места, которые большинство канадцев не хотели занимать. Если вновь прибывшие шли на шахты и пыльные строительные площадки, то они получали право на заработную плату. И пока жители страны предпочитали давать своим детям образование для работы в офисах и в качестве специалистов-профессионалов, промышленность поднимали те, кто привез необходимые для этого ремесленные навыки из Шотландии или Германии. Яростная борьба за рабочие места дефицитных специальностей, которая всегда лежала в основе расовых и религиозных конфликтов в Канаде, в 1950-е гг. почти исчезла. В отсутствие нужных экономических условий этот пережиток прошлого мог только затаиться и выжидать.

Процветание вселило в канадцев еще больше веры в их собственную идентичность. Настала пора как новым жителям Канады, так и старожилам вносить свою лепту в развитие мирового научного и литературного сообщества. В этот период начали завоевывать свою репутацию два первых канадских лауреата Нобелевской премии — Герхард Херцберг[436] и Джон Полани (Поланьи)[437]. Нортроп Фрай[438] в Торонто и Джордж Вудкок[439] в Ванкувере внесли свой вклад в мировую литературу. Дональд Грант Крейтон[440] со свойственным ему сарказмом вдохновлял и поощрял поколение молодых историков, которые, в свое время, дадут канадцам новое самоощущение.

Деньги и уверенность в себе изменили Канаду, которую опишут эти историки. На референдуме 1949 г. ньюфаундлендцы незначительным большинством голосов одобрили присоединение к Конфедерации, запланированное еще в 1865 г. Финансовая несостоятельность, расстроившая более ранние переговоры, в 1940-х гг. стала абсурдной; многие жители Ньюфаундленда не могли устоять перед соблазном канадских социальных программ. В 1946 г. канадцы приняли первый закон о гражданстве[441]; в 1949 г. объявили свой Верховный суд высшей апелляционной инстанцией, отменив обращения в британский Тайный совет; в 1952 г. на пост генерал-губернатора впервые назначили уроженца Канады[442] Чарльза Винсента Мэсси. А если канадцы все еще отказывались принимать на себя полную ответственность за свою собственную конституцию, то процветающему народу можно было простить небольшие причуды.

Средняя держава

Теплым сентябрьским вечером 1945 г. Игорь Гузенко[443] выскользнул из советского посольства в Оттаве и втянул Канаду в «холодную войну». Первым стремлением Маккензи Кинга было отправить русского шифровальщика назад к его хозяевам. Канадцы не смогли так легко избежать послевоенного шока. Впрочем, пребывая в непривычном для них состоянии процветания, они этого и не хотели. Война, похоже, убедила большинство из них в том, что стране необходимо играть свою роль в мире. Коллективная безопасность, которой Маккензи Кинг так пренебрегал в межвоенный период, возможно, остановила бы Гитлера; возникло новое ощущение, что и Сталина она, безусловно, тоже должна остановить. Процветание укрепило уверенность канадцев в себе и сделало их неизмеримо более терпимыми к затратам на оборону, дипломатию и внешнюю помощь.

Возврат к изоляционизму был в любом случае невозможен. Когда благодаря «делу Гузенко» в Канаде обнаружилась целая сеть советских шпионов, проникших даже в святая святых внешнеполитического ведомства, это привело лишь к обновлению понимания той борьбы, которая началась со времени большевистской революции 1917 г. Географическая защищенность канула в прошлое; Канада теперь оказывалась непосредственно между двумя враждующими соседями. Хорошо осведомленные канадцы могли возразить, что разоренный войной Советский Союз сможет разве что поглотить свои новые европейские сатрапии, но после 1940 г. канадцы перестали быть единственными судьями в вопросах собственной обороны. Отлично понимая, что Вашингтон никогда не допустит суверенитета Канады в Арктике — жизненно важном географическом буфере между Соединенными Штатами и Россией, — чиновники из Оттавы признавали, что для защиты континента им придется сделать больше, чем гарантировала бы самая скромная оценка рисков. Иначе США вполне могли бы начать «защищать» Канаду от ее бескрайних просторов.

С этим были согласны не все канадцы. Изоляционизм пережил войну, особенно во Французской Канаде и университетах. Только мечтатели могли верить в то, что в советско-американском конфликте Канаде удастся сохранить нейтралитет, однако перспектива ядерного Армагеддона плодила таких мечтателей тысячами. Маккензи Кинга, как и любого другого, тревожило направление послевоенной державной политики, но к 1949 г. он уже ушел, а вместе с ним и его осторожность. В лице Луи-Стефана Сен-Лорана способные, честолюбивые чиновники Департамента внешних дел[444] имели того, кто сражался на их стороне в кабинете министров страны и откровенно высказывал свои смелые взгляды на место Канады в мире. Чего бы ни хотели интеллектуалы, изоляционисты и кучка апологетов коммунизма, большинство канадцев были заинтересованы в повышении международного авторитета своей страны и обратились к некогда подозрительной доктрине коллективной безопасности.

В альянсе времен войны канадские чиновники настаивали на «функциональном принципе»: Канада посылает своих представителей в структуры Организации Объединенных Наций (ООН) только в тех случаях, когда страна может быть решающим актором. В вопросах распределения помощи или содержания беженцев у канадцев должен быть голос, в вопросах же генеральной стратегии им следовало хранить молчание. В мае 1945 г. в Сан-Франциско канадские делегаты применяли к роли Канады в новой ООН тот же «функциональный принцип». Между великими державами, стремившимися монополизировать принятие решений, и группой второстепенных стран, обладающих голосом, но лишенных каких-либо рычагов воздействия, Канада являлась «средней державой», чье влияние было слишком слабо, чтобы обеспечивать ей полноценный голос в мировом сообществе, но ее материальная мощь была слишком велика, чтобы ее игнорировать.

В целом «средняя» Канада находилась не в той категории государств, до которых могли бы снизойти великие державы. Ее исключили из обсуждения мирного договора с Германией: достаточно благовидный предлог, чтобы в 1946 г. отозвать свои оккупационные войска, а участие в Берлинском воздушном мосте 1948 г. ограничить пожеланиями удачи. На полях ООН, работа которой почти сразу зашла в тупик из-за бурных дебатов начавшейся «холодной войны», Канаду с ее претензиями на независимость жестко одернул Андрей Громыко[445]: по выражению советского представителя, она была всего лишь «малоинтересной второй скрипкой в американском оркестре».

Замечание достаточно справедливое, чтобы глубоко ранить. Канадские дипломаты боролись за то, чтобы дать своей стране право выбора за пределами сферы влияния США. Когда в 1948 г., после того как Советский Союз взял под контроль Чехословакию, Великобритания, Франция и страны Бенилюкса (Нидерланды, Бельгия и Люксембург) быстро сколотили Брюссельский пакт[446]; Оттава воспользовалась приглашением присоединиться к этому союзу, чтобы вовлечь туда и Соединенные Штаты. Как писал выдающийся сотрудник Департамента внешних дел Эскотт Рейд[447], для несчетных канадских проблем Североатлантический альянс был «решением, которое ниспослало само Провидение». Он мог бы предотвратить появление нового изоляционизма в США и мог бы также поставить американское правящие круги в зависимость от более сильных союзников, нежели Канада. Для страны, отчаянно ищущей альтернативы коммерческим объятиям Соединенных Штатов, такой союз мог бы означать участие в более широком экономическом сообществе. Среди двенадцати стран, подписавших в апреле 1949 г. Вашингтонский договор, многие могли претендовать на то, чтобы считаться своего рода авторами Организации Североатлантического договора (НАТО); горстка канадцев тоже могла сдержанно, но вполне заслуженно гордиться своим участием в создании этой организации. Процветающая средняя держава продемонстрировала свою значимость.

НАТО и План Маршалла 1948 г. укрепили линии фронта «холодной войны» в Европе. Они не повлияли на грандиозную гражданскую войну в Китае, закончившуюся в 1949 г. триумфом коммунистических сил. Оттава, опасаясь чего угодно, могла бы признать новый режим. Но на сей раз она последовала за решением Соединенных Штатов и ничего не предприняла. В июне 1950 г. силы Северной Кореи — государства-сателлита Советского Союза — неожиданно вторглись в поддерживаемую США Южную Корею. Бойкотирование ООН Советским Союзом позволило Совету Безопасности санкционировать оказание Южной Корее помощи ООН, хотя разгневанные Соединенные Штаты в любом случае послали бы туда свои войска. При поддержке ООН Оттаве было проще послать три эсминца и влить свою военно-транспортную эскадрилью в американский воздушный мост, перекинутый на Дальний Восток. Через шесть недель, когда войска ООН были прижаты к узкому плацдарму, правительство Сен-Лорана усилило свою военную помощь, добавив к ним пятитысячную бригаду. Восемь месяцев спустя, когда канадские солдаты наконец вступили в бой, война уже расползлась на север и на юг по узкому Корейскому полуострову, а на помощь Северной Корее прибыли сотни тысяч китайских солдат. Канадцы провели на 38-й параллели еще два года, до самого перемирия в 1953 г. За свое участие в этой войне Канада заплатила, в том числе и жизнями 312 солдат.

Стоило войне на Дальнем Востоке поглотить все имеющиеся в наличии силы США, как стратегов НАТО, словно гром, поразила ужасающая подоплека всех событий. Неужели русские намеренно оттянули военную мощь Америки в этот отдаленный уголок Азии, чтобы Европа осталась беззащитной? Вместо неторопливого перевооружения НАТО понадобилось сразу укрепить свою мощь. Из отставки вызвали генерала Дуайта Эйзенхауэра, главнокомандующего экспедиционными силами союзников в годы Второй мировой войны, и назначили его Верховным главнокомандующим вооруженными силами НАТО в Европе. Оттаве пришлось откликнуться. Из армейских резервистов набрали новую бригаду, а еще 15 тыс. человек были зачислены в резерв первой очереди. Двенадцать эскадрилий реактивных истребителей должны были усиливать устаревшие военно-воздушные силы НАТО. Ответом на угрожающее появление в Атлантике советских подлодок должна была стать ускоренная программа строительства эскортных эскадренных миноносцев. Расходы на оборону в Канаде взлетели со скромных 196 млн долл. в 1947 г. до 2 млрд долл. к 1952 г. и составили две пятых всех годовых государственных расходов. Кризис быстро развеял первоначальную канадскую мечту о том, что НАТО могла быть стать также экономическим и даже культурным союзом. Вместо этого стало возможным, казалось бы, совсем невероятное: Западная Германия перевооружилась, а, чтобы «защитить» южный фланг НАТО, в альянс приняли двух вечно враждующих соседей — Грецию и Турцию.

НАТО расширялась перед лицом угрозы куда более опасной, нежели та, что проявилась в Корее. В 1949 г. — намного раньше, чем предсказывали эксперты, — Советский Союз испытал свою первую атомную бомбу. За ней быстро последовало термоядерное оружие. Не замедлили появиться и стратегические бомбардировщики, способные доставить средства ядерного уничтожения в сердце Северной Америки. Избранный в 1952 г. президентом США Дуайт Эйзенхауэр перевел американскую стратегию на политику ядерного сдерживания — «бахнуть громче за те же деньги». Новая мировая война могла теперь начаться или в Западной Европе, или со взаимного уничтожения ядерных сверхдержав. В любом случае Канада тоже оказалась бы втянутой в нее. Впервые оборона собственной обширной территории обрела реальный смысл. Чтобы защитить разработанные в США средства ядерного сдерживания, были сооружены простиравшиеся через пространства Канады три линии радиолокационных станций (РЛС) — Пайнтри, Среднеканадская и линия раннего радиолокационного обнаружения «Дью» (DEW). Эскадрильи истребителей практиковали перехваты. Сотни миллионов долларов были затрачены на разработку сверхзвукового военного самолета «Эрроу» (CF-105 Arrow) компании «Авро»[448], достаточно мощного, чтобы покрывать огромные расстояния Канады.

На удивление немногие канадцы, будь то англо- или франкоговорящие, осуждали НАТО, участие своей страны в Корейской войне или перевооружение 1950-х гг. Брайтон Брук Клакстон — министр обороны, при котором численность вооруженных сил Канады увеличилась втрое, даже полагал, что введение всеобщей воинской повинности больше не представляет политической опасности. Его предположение осталось непроверенным: ряды растущей армии все больше стабильно пополнялись добровольцами из областей, обойденных процветанием. Опасность начала ядерной войны медленно отступала. Перевооружение сгладило возникший в 1949 г. небольшой экономический спад и помогло создать новые рабочие места и заключить контракты. В 1954 г. в рамках договора о развертывании новой линии «Дью» Вашингтон даже признал территориальный суверенитет Канады в Арктике.

«Холодная война» также укрепила двусторонние канадско-американские связи. После 1947 г. вооруженные силы Канады планомерно переходили с британской на американскую боевую технику, тактику и методики военной подготовки. На Рейне канадские войска в НАТО присоединились к британским[449], но авиадивизию ВВС Канады объединили с ВВС США. Противовоздушную оборону Канада развивала в тесном сотрудничестве с Соединенными Штатами задолго до того, как в 1958 г. формально вступило в силу канадско-американское межправительственное соглашение о НОРАД — совместной системе аэрокосмической обороны США и Канады[450].

Какими бы рациональными, выгодными и даже неизбежными ни оказались для Канады договоренности «холодной войны», они обманули надежды тех, кто воображал молодую и преуспевающую среднюю державу в более творческих и идеалистических ролях. Сумей НАТО каким-то чудом доказать свою непричастность к этому взаимному бремени, возможно, больше надежды было бы на Британское Содружество, к которому американцы по определению вряд ли смогли бы присоединиться. Маккензи Кинг и Сен-Лоран в значительной степени заслужили свой авторитет тем, что многое сделали для превращения маленького клуба «белых доминионов» в организацию, в которой доминировали страны Третьего мира и их проблемы. Именно У.Л. Маккензи Кинг — внук одного из руководителей восстания в Верхней Канаде в 1837 г. — убедил индийского руководителя Джавахарлала Неру, что членство в Британском Содружестве совместимо с продолжительной и порой жестокой борьбой Индии за независимость. Обеспокоенность Луи-Стефана Сен-Лорана тем, что можно было назвать нарочито «пробританскими» настроениями, роднила его с индийским лидером и новыми членами Содружества. В свою очередь, после первого индо-пакистанского конфликта 1948 г. связи в рамках этой организации сделали Канаду логичным поставщиком военных наблюдателей в Кашмир. В 1952 г. в Коломбо, столице острова Цейлон (теперь Шри-Ланка), на конференции стран Содружества Канада представила свою первую существенную программу оказания внешней помощи.

Однако, как и НАТО, Содружество оставило Канаде весьма скудный выбор. Вмешиваться в карьеру и частную жизнь своих членов оно могло не больше, чем любая другая «ассоциация выпускников». Лишь несколько новых членов поддерживали парламентские институты, которые символизировали общее британское наследие. Бросающийся в глаза нейтралитет Неру и разнородная, зачастую противоречивая политика других участников, особенно апартеид в Южной Африке, служили напоминанием о том, что Содружество уцелело в качестве международного форума, а не союза. Не все канадцы поняли эти перемены, а из тех, кто понял, не все приняли.

После НАТО и Содружества третьим многосторонним форумом для Канады была ООН. Создание в 1945 г. новой всемирной организации канадцы приветствовали с эмоциональным идеализмом, который так или иначе сумели сохранить в течение худших тупиковых лет «холодной войны». В силу относительной близости штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке или же из-за недоброй памяти бессилия Лиги Наций и простые жители Канады, и ее дипломаты выказывали постоянную преданность новой всемирной организации, которая чаще разбивала надежды ее создателей в прах, нежели помогала им сбыться.

Свою терпеливую преданность ООН Канада в итоге доказала в Суэце. В 1948 г. Луи-Стефана Сен-Лорана на посту главы внешнеполитического ведомства сменил Лестер Пирсон, один из талантливых выдвиженцев О.Д. Скелтона в Департаменте внешних дел, для чего ему пришлось переключиться с государственной службы на политическую деятельность. В 1956 г. Пирсона высоко ценили и в Канаде, и в Совете Безопасности ООН. Это был трудный год. Взбешенный отказом Соединенных Штатов кредитовать его проект строительства Асуанской плотины на реке Нил, президент Египта Гамаль Абдель Насер 26 июля захватил Суэцкий канал, соединявший Красное море со Средиземным и принадлежавший Великобритании и Франции. Американские кредиты на финансирование строительства плотины в Асуане должны были заменить провозные пошлины, взимаемые за проход по этому жизненно важному морскому пути. В свою очередь, Великобритания, Франция и крошечный Израиль, который также оказался под угрозой, втайне готовили месть. Как и планировалось, в конце октября Израиль нанес первый удар, танковым клином пройдя через Синайскую пустыню.

По согласованию с Израилем Великобритания и Франция приказали и Египту, и Израилю держаться подальше от самого Суэцкого канала и с той скоростью, какую позволяли их ржавые военные машины, перешли к прямой интервенции, начав бомбардировки зоны канала.

Большая часть мирового сообщества была возмущена. Страны Третьего мира не замедлили высказать симпатии Египту. Русские, которые видели в Насере своего сателлита, угрожали бомбардировками Лондона и Парижа. Американцев злило, что с ними не посоветовались. Даже у Сен-Лорана кровь вскипела от такого откровенного проявления новейшего британского империализма. Неправильным до нелепости оказалось, в частности, и предположение Уайтхолла, будто режим Насера вскоре рухнет. В довершение ко всему Суэцкий кризис совпал с жестоким подавлением советскими войсками восстания в Венгрии.

На этот раз ООН не стала тратить время на призывы к поддержанию мира, и причина была вполне очевидна — влияние Лестера Пирсона и авторитет, который Канада завоевала за эти десять лет своей дипломатией средней державы. Введя в зону военных действий свои многонациональные миротворческие силы, ООН помогла британским и французским войскам выйти из затруднительного положения, а израильтяне вернулись к собственным границам. Канадца, который командовал наблюдателями, следившими за выполнением условий перемирия на израильской границе, генерал-лейтенанта И.Л.М. Бёрнса, назначили командующим новыми Чрезвычайными силами ООН (United Nations Emergency Force). Одной из его первоочередных задач было смягчить резкий отказ полковника Насера согласиться на размещение Собственного Ее Величества канадского пехотного полка (Queen’s Own Rifles of Canada) — не в последнюю очередь из-за сохранявшейся у канадцев британской униформы и традиций. После утомительных переговоров Канаде позволили отправить в Египет тыловые части и подразделения для оказания силам ООН необходимой хозяйственно-технической поддержки.

В Канаде достижения Пирсона получили смешанные отзывы. Опрос общественного мнения показал, что большинство канадцев сочувствовали Великобритании и Франции. Опрашиваемые негодовали по поводу оскорбительного поведения египетского руководителя, который изворотливо распоряжался и советской, и американской поддержкой. Мало кто понял тонкость дипломатии Пирсона и величие его успехов. И если мировая общественность смогла понять, за что Пирсон в 1957 г. получил Нобелевскую премию мира, то многим жителям канадской средней державы это оказалось не под силу, и их недовольство впоследствии еще сыграло свою роль.

Брожение в регионах

Послевоенное процветание, словно наркоз, сделало канадцев невосприимчивыми к политике. Морис Дюплесси, вернувшийся к власти в провинции Квебек в 1944 г., и тори Джордж Дрю, премьер-министр провинции Онтарио от Прогрессивно-консервативной партии, оказали всесильному центральному правительству положенное сопротивление, но на федеральных выборах их избиратели поддержали либералов. В борьбе за контроль над новыми отраслевыми профсоюзами сторонники ФКС победили коммунистов, но много голосов ФКС набрала только в Британской Колумбии, Саскачеване и Манитобе. Альберту ее нефтяное богатство хранило для Партии «Социального кредита».

Соглашения военного времени о налогах[451] продемонстрировали, насколько была способна Оттава выполнять предложения комиссии Роуэлла-Сируа[452] 1 940 г. о перераспределении доходов между богатыми и бедными провинциями. Премьеры более богатых провинций убедились, что подобные схемы годятся лишь для чрезвычайных ситуаций военного времени. В конечном счете на отдельном подоходном налоге продолжал настаивать только Квебек, но свою долю от самого богатого источника доходов Канады потребовали все. Провинции нуждались в средствах на строительство автострад, больниц и школ, которых требовали их избиратели. Перевооружение, социальные программы и скромные усилия по выравниванию положения провинций в 1946–1961 гг. увеличили расходы Оттавы более чем втрое. В тот же период муниципальные расходы выросли на 580 %, а провинциальные — на 638 %. В то время как федеральные министры финансов постоянно хвастались профицитом, составляющим половину бюджета того же Квебека или Онтарио, их провинциальные коллеги захлебывались в потоках враждебности избирателей, изливавшихся на них после введения очередных налогов на продажи. Оттава свои регулярно получаемые излишки пускала на совместно финансировавшиеся программы развития университетов, завершение строительства Трансканадской автострады (Trans-Canada Highway) и открытие новых технических школ. Богатые провинции получали прибыль, бедные отчаянно боролись за свою долю. Выплачивая Оттаве только четверть положенных налогов, провинция Онтарио смогла в 1962 г. построить 196 средних профессионально-технических школ; менее смелым провинциям оставалось только наблюдать. Квебекский премьер Морис Дюплесси отклонил федеральные схемы развития, которые счел вмешательством в компетенцию Квебека, и потребовал вместо них финансовую компенсацию. Оттава его требования проигнорировала.

Провинциальные политики тоже чувствовали, как накаляется атмосфера в регионах и группах населения, обойденных послевоенным процветанием. Невзирая на урбанизацию страны, в законодательных органах Канады по-прежнему доминировали депутаты из сельской местности и маленьких городков, которые не видели пользы от меняющейся экономики. Утрата рынков сбыта бекона, яблок и сыра оказалась весьма ощутимой для сельского хозяйства восточных районов. Эпизоотия ящура в 1952 г. в прериях нанесла невосполнимый урон крупному рогатому скоту. В том же году фермеры на Западе собрали небывалый урожай пшеницы в 700 млн бушелей, но восстановление Европы и жестокая конкуренция с другими поставщиками зерна превратили этот урожай в экономическое бедствие. Мир в основном голодал, но пшеницу из прерий засыпали в помещения общественных центров и катков для керлинга в ожидании покупателей. Фермеры потребовали за нее наличные в связи с переносом продаж запасов на будущее, Оттава отказалась. Цены, искусственно удерживаемые в военные годы, теперь, в рыночных условиях упали.

К 1950-м гг. в Оттаве вновь вошла в моду налогово-бюджетная осторожность. Корейская война подняла инфляцию до 10 % в год. ФКС потребовала установить контроль над ценами. Джеймс Койн, новый управляющий Банка Канады, читал канадцам нотации о том, что жить следует по средствам, и повышал процентные ставки. Официальная Оттава приняла экономическую мудрость Джона Мейнарда Кейнса: тратьте деньги в трудные времена, даже если для этого придется брать займы, и экономьте в хорошие времена, чтобы выплатить долги. Введение «дорогих» денег[453] Койном плюс профицит в федеральном казначействе вполне отвечали контрциклическому рецепту Кейнса на хорошие времена, но такая политика приводила в ярость фермеров, торговцев и всех, кто зависел от дешевых кредитов. Фатальный недостаток новой экономической мудрости был политическим: процветали не все регионы, но во всех регионах имелись голоса.

Первыми пришлось расплачиваться либералам из провинций. В 1935 г. они управляли всей страной, кроме двух провинций. К 1956 г. либеральный режим сохранился только в четырех. В том же году консерватор Роберт Стэнфилд разрушил самый старый из них, в Новой Шотландии. В Онтарио и Квебеке процветание помогло удержаться у власти консерваторам и Национальному союзу — партии правого толка. В 1958 г. теряющая силы Либеральная партия лишилась расположенной в прериях провинции Манитоба. В Саскачеване ФКС и Томми Дуглас остались у власти благодаря памяти народа о Депрессии и ориентированному на широкие массы стилю реформирования. В 1952 г. консерваторы и либералы в Британской Колумбии хитро договорились передать друг другу голоса своих избирателей, только чтобы не допустить прихода к власти ФКС. Сделка оказалась неожиданно выгодной для тори У.Э.С. Беннетта[454], перешедшего из Прогрессивно-консервативной партии в Партию «Социального кредита». Только на Ньюфаундленде, под все более и более нелиберальным, единоличным стилем правления Джоуи Смолвуда, Либеральная партия чувствовала себя по-прежнему в безопасности.

Политические каникулы канадцев закончились в 1956 г. дебатами о трубопроводе. Двухнедельных споров должно было хватить, чтобы решить вопрос о проекте, нужном всем партиям и большинству канадцев. В момент прекращения дебатов К.Д. Хау был похож на высокомерного торопливого старика. Сен-Лоран в свои 74 года просто выглядел слишком старым. Не очень ли долго либералы были у власти? Джорджу Дрю, лидеру прогрессивных консерваторов с 1948 г., с его чопорной высокомерием, возможно, удалось бы воспользоваться такими настроениями, но ему пришлось спешно отойти от дел из-за ухудшения здоровья. К ужасу тори на съезде Прогрессивно-консервативной партии ее лидером выбрали Дж. Дж. Дифенбейкера, единственного в федеральном парламенте депутата от прогрессивных консерваторов из Саскачевана, известного своим демагогическим стилем и репутацией адвоката, берущегося за самые проигрышные дела. В течение нескольких месяцев избирателей сотрясали старомодные политические страсти, с которыми они не сталкивались уже много лет. Впервые многим канадцам довелось увидеть своих потенциальных лидеров в черно-белом мерцании телевизионных экранов. Дифенбейкер выглядел энергичным, Сен-Лоран явно устал и чувствовал себя не в своей тарелке. Имидж сыграл свою роль. Десятого июня многие канадцы проголосовали за консерваторов, опасаясь, что Дифенбейкер не сумеет победить, но надеясь, что сможет. И он победил.

В парламенте, состоявшем из 112 консерваторов, 107 либералов, 25 представителей ФКС и 19 представителей Партии «Социального кредита», Сен-Лорану, возможно, и удалось бы сформировать коалицию, но он был слишком подавлен, чтобы попробовать сделать это. Он ушел в отставку сразу. Через несколько недель правительство Дифенбейкера повысило пенсии по старости с 40 до 56 долл. в месяц, оплатило фермерам их пшеницу и продемонстрировало Содружеству, что канадские прогрессивные консерваторы поддержат его первого африканского члена — Гану — против белых стран — членов клуба. Либералы своим новым лидером выбрали Лестера Пирсона с его престижем лауреата Нобелевской премии мира. По данным опроса общественного мнения, новоиспеченному лидеру следовало бы опасаться роспуска парламента, но он, решив воспользоваться наметившимися экономическими трудностями, призвал прогрессивных консерваторов вернуть власть более опытным предшественникам. Дифенбейкеру только этого и нужно было. Вооружившись секретным документом, предупреждавшим либералов о трудных временах, премьер-министр испепелял врагов огнем своей риторики. Затем он распустил парламент и стал повторять свою предвыборную речь на многочисленных собраниях восторженной публики. Тридцать первого марта 1958 г. прения просто не состоялись. Более мелкие партии были сведены к нулю. Выжили только 49 либералов и 8 членов ФКС, чтобы лицом к лицу встать перед фалангой из 208 консерваторов. Провинция Квебек под руководством Мориса Дюплесси из причитающихся ей 75 мест 50 отдала Джону Джорджу Дифенбейкеру, говорившему только на одном языке баптисту-адвокату из Саскачевана.

Победа была слишком внушительна. Такой огромный кредит доверия Дифенбейкер не мог разрушить жесткими решениями. Вместо этого все растворилось в нерешительности. Чтобы помешать планам правительства, крошечная оппозиция позволила себе применить обструкцию — тактику, прежде характерную для прогрессивных консерваторов. Те в ответ прекратили прения, что раньше, будучи в оппозиции, они считали неприемлемым. Управление адвокатской фирмой и годы, проведенные в оппозиции, не подготовили Дифенбейкера к власти. С государственными служащими, жаждущими доказать свой профессионализм путем лояльности новому правительству, обращались как с врагами. Пытаясь проводить сиюминутную политику, Дифенбейкер объявил, что 15 % импорта Канады перейдут от Соединенных Штатов к Великобритании. Когда же последняя ответила предложением либерализовать торговлю, канадский премьер-министр был потрясен и промолчал. Когда затем британцы подняли вопрос о присоединении к Европейскому экономическому сообществу (Общему рынку), Дифенбейкер настоял на том, чтобы Содружество выступило против британской инициативы. Ветеранов внешней политики такое поведение коробило. Чиновники и журналисты все больше утрачивали веру в состоятельность и компетентность премьер-министра.

За время своего правления канадские тори много сделали для людей, которые их выбрали. Новые программы были нацелены на то, чтобы помочь разоряющимся фермерам покинуть свою землю, а остальным — процветать. Новое правительство пренебрегло давлением со стороны США и собственной идеологией, открыв Китай в качестве огромного нового рынка для канадской пшеницы. Королевские комиссии, возглавляемые лояльными тори, приступили к исследованиям, которые впоследствии привели к налоговой реформе, программе медицинского страхования («Медикэр») и реорганизации вооруженных сил. Новый Национальный энергетический совет превратил всю Канаду к западу от реки Оттава в надежный рынок для нефти из Альберты. Новый Совет управляющих вещанием сменил Си-би-си в качестве контролирующего органа вещания и предоставил видным консерваторам лицензию на создание первой коммерческой телевизионной сети — англоязычной Си-ти-ви (Canadian Television Network). Теперь между Си-би-си и Си-ти-ви шла постоянная конкуренция за показ рекламы и американских программ.

Благодаря Дифенбейкеру и самым способным его министрам Западная Канада получила в Оттаве голос, которого у нее прежде никогда не было. Квебек же, напротив, бурлил из-за своего слабого представительства в правительстве. По мере того как в конце 1950-х гг. углублялась рецессия по всей Канаде, в каждом временном увольнении из-за отсутствия работы в Квебеке обвиняли Оттаву. Бизнес и финансы пришли в расстройство, поскольку правительство консерваторов якобы превзошло по расходам своего предшественника. Дональд Флеминг, министр финансов и голос Торонто в правительстве, оказался неспособным обуздать растущий дефицит. Джеймс Койн перед лицом нарастающей рецессии решительно настаивал на «дорогих» деньгах, что было экономическим безумием, приведшим к его увольнению с поста управляющего Банка Канады в 1961 г. Однако, нападая на Койна за введенную им щедрую пенсию по старости, а не на его принципы, Дифенбейкер совершил почти невозможный подвиг: превратил банкира в прославленного мученика.

Даже правильные решения имели неприятные последствия. В случае переизбрания либералы, вероятно, сразу же закрыли бы проект «Авро Эрроу», считая его безнадежно экстравагантным. Дифенбейкер же несколько месяцев пребывал в нерешительности. К тому времени как в феврале 1959 г. гром все-таки грянул, компания «Авро» убедила большинство канадцев, что «Эрроу» был сверхзвуковым чудом, но она не сделала ничего для 14 тыс. мужчин и женщин, которых уволили в «Черную пятницу»[455]. За несколько дней все опытные образцы пустили на металлолом. Вместо того чтобы честно высказаться о несоответствии самолета и некомпетентности руководителей, Дифенбейкер объявил, что появление ракет сделало пилотируемые истребители и бомбардировщики устаревшими. Несколько месяцев Канада не решалась приобрести американские истребители F-101 «Вуду», которые имели те же технические характеристики, что и «Эрроу», но стоили в четыре раза дешевле (2 млн долл. вместо 8 млн). Шли переговоры и о приобретении зенитной управляемой ракеты «Бомарк-Би» (Bomarc-B).

Дифенбейкер пришел к власти в 1957 г. как поборник «холодной войны», похваляясь перед восхищенной публикой, что он поднимет «железный занавес». Через несколько недель он подписал соглашение о НОРАД, отдав канадскую противовоздушную оборону под американский контроль. На новое оружие с ядерными боеголовками потребовалось около 1 млрд долл. Миллионы были потрачены на программу гражданской обороны, официально окрещенную «Выживанием нации». По мере того как канадцы начали в ужасе отшатываться от перспективы термоядерного жертвоприношения, либералы Лестера Пирсона принялись клятвенно заверять, что сделают Канаду неядерной страной. Также поступила и Новая демократическая партия (НДП), созданная в 1961 г. из старого ФКС при поддержке основанного в 1956 г. Канадского рабочего конгресса (КРК). Письма и петиции от сторонников мира — организаций и отдельных граждан — потоком шли в офис Дифенбейкера. Ховард Грин[456], ветеран Первой мировой войны и яростный противник США, в 1959 г. принес в Департамент внешних дел свои личные доводы против НОРАД. Дифенбейкер читал послание Грина, беседовал с ним и чувствовал, как и его самого охватывает негодование по отношению к американцам, усугублявшееся дерзким молодым президентом-демократом Джоном Ф. Кеннеди. Канадцам теперь говорили, что у них нет никакой ядерной заинтересованности в НАТО или НОРАД и что их страна и дальше будет подавать миру пример военного самоограничения.

Угроза ядерного холокоста, пожалуй, значила для большинства жителей Канады меньше, чем предвещающие бурю экономические показатели. Предупреждения, приведенные в секретном документе кабинета либералов, были хорошо обоснованы. Послевоенная эпоха закончилась. Европа восстановилась. К 1957 г. Западная Германия обогнала Канаду, которая до того занимала в мире третье место по внешнеторговому обороту. К 1959 г. безработица в стране выросла до 11,2 %, словно специально вернув рабочих, исчерпавших свои льготы социального страхования по безработице, в 1930-е гг. Правительство не оставалось равнодушным. Случайно или нет, но в дефицитах бюджета отразилась экономическая мудрость кейнсианства. Программы зимних работ наконец научили подрядчиков, что их сфера деятельности должна быть не только сезонной. Значительные затраты и крупный дефицит ужасали банкиров и представителей деловых кругов, но благодаря этому удалось выдержать пять лет тяжелейшего внешнеторгового дефицита и вымостить путь к процветанию середины 1960-х гг.

Все это почти не имело значения для избирателей, особенно в тех крупных городах и регионах, которым послевоенное процветание принесло максимальную пользу. Теперь бизнесмены тосковали по упорядоченному руководству К.Д. Хау. Рабочие обвиняли Дифенбейкера в том, что именно при нем начались первые после войны продолжительные временные увольнения. Утонченный средний класс высмеивал «Шефа», называя его неотесанным представителем ушедшей эпохи. Новоиспеченные канадцы, первоначально считавшие Дифенбейкера «своим братом-чужаком»[457], теперь связывали период его правления с безработицей, возрождением предрассудков и ограничений на иммиграцию. Создатели НДП рассчитывали на разочарование в обеих старых партиях, но им пришлось бороться против лозунга «Либеральные времена — хорошие времена». Оказавшись в оппозиции, либералы омолодили свою организацию. К 1960-м гг. у бизнеса снова появились для них деньги. Что касается Лестера Пирсона, то компенсацией за неповоротливость его предвыборной платформы послужил заработанный старыми достижениями престиж.

Однако о чем забыли и либералы, и большинство канадцев, так это о том, какими стали канадские регионы за годы послевоенного достатка. Вдень выборов 18 июня 1962 г. Запад почти единогласно остался консервативным. Половина Приморских провинций и большая часть маленьких городков и сельской местности провинции Онтарио придерживались тех же взглядов. В провинции Квебек рабочие и избиратели в глубинке полностью разочаровались в консерваторах, но выгоду из этого извлекли не либералы, а экспансивный торговец автомобилями из городка Руэн, которого звали Реаль Кауэтт[458]. Из 30 депутатов от Партии «Социального кредита» 26 человек, как и Реаль Кауэтт, приехали из Квебека. С их помощью 116 консерваторов смогли сохранить Дифенбейкера у власти и противостоять 99 либералам и 19 новым демократам.

Досрочные выборы казались неизбежными. Причину — нерешительность Дифенбейкера по вопросу о размещении ядерного оружия — предвидеть не мог никто. В конце октября 1962 г. Джон Ф. Кеннеди привел мир на грань войны, чтобы заставить Советский Союз убрать ракеты с Кубы. Из всех союзников Вашингтона Канада единственная не торопилась ему помогать. (Правда, неофициально и, скорее всего, втайне от премьер-министра Министерство национальной обороны сделало для США все, о чем они могли попросить.) Американцы злились. Канадцы были обескуражены — и не столько действиями Кеннеди, сколько неспособностью своего собственного правительства, находившегося в разгаре кризиса, взять под козырек перед новой имперской властью. Опросы общественного мнения показали, что все больше канадцев были склонны поддержать полноценное участие своей страны в альянсе, размещение у себя ядерных боеголовок и все остальное. Двенадцатого января 1963 г. Лестер Пирсон переметнулся на сторону противника: либералы примут ядерное вооружение, а затем начнут переговоры с союзниками о роли Канады в других сферах. В парламенте Дифенбейкер настаивал на том, что союзники страны были полностью довольны его работой. Резкое послание из Государственного департамента США исправляло явные «неточности» премьер-министра и заканчивалось кратко, но выразительно: «…канадское правительство пока еще не предложило никаких реально достижимых договоренностей, которые способствовали бы развитию эффективной программы обороны Североамериканского континента».

Это заявление США сдвинуло дело с мертвой точки. Министр обороны в правительстве Джона Дж. Дифенбейкера в раздражении ушел в отставку[459]. Впервые с 1926 г. правительство потерпело фиаско в палате общин. Во всей Канаде не нашлось ни одной газеты, чтобы хоть словечко замолвить в защиту Джона Дж. Дифенбейкера. Оказавшись перед лицом перспективы явного разгрома, несколько министров-тори попросту сбежали из политики. Их глава поехал по Канаде в своей обожаемой роли — одинокого благочестивого пророка. Либералы с «командой борцов за истину», по мере того как постепенно уменьшалось количество их сторонников, преследовали Дифенбейкера, печатая раскраски с его портретами и пуская в ход другие бьющие на внешний эффект уловки СМИ. Восьмого апреля Пирсон одержал победу, но отнюдь не триумфальную: 129 либералов, 95 консерваторов, 24 представителей Партии «Социального кредита» (в том числе и от ее квебекского крыла) и 17 новых демократов. На Западе лишь 10 либералов получили места в регионе, принесшем некогда большинство Маккензи Кингу. В провинции Квебек «уцелели» только 8 консерваторов. Мало того, что у Канады теперь, как и в 1921 г., было правительство меньшинства, так еще и ведущие регионы оказались противопоставлены друг другу.

Регионы вернулись в канадскую политику, и это запросто могло сделать Канаду неуправляемой.

Нетихая революция[460]

Канадцы, голосовавшие за либералов в 1963 г., надеялись на возвращение эры спокойствия и процветания, которая закончилась с приходом к власти Джона Джорджа Дифенбейкера. Процветание уже вернулось, но спокойствия не будет.

В качестве смелой альтернативы угрюмой нерешительности Дифенбейкера либералы обещали «Решение за шестьдесят дней». Лестер Пирсон быстро «подлатал» отношения с Белым домом, в котором находился президент Джон Ф. Кеннеди. Министр финансов Уолтер Гордон[461] так же быстро разработал бюджет, преследуя цель наказать зарубежных инвесторов, раскритикованных им в докладе 1957 г. об экономических перспективах Канады. К замешательству правительства, предложения Гордона были настолько неподходящими и непопулярными, что пришлось их отозвать. Это стало началом двухлетнего периода отступлений и затруднений. На значительную часть 1964 г. деятельность парламента была приостановлена; тогда же решимость Лестера Пирсона наделить страну национальным флагом столкнулась с яростным сопротивлением Джона Джорджа Дифенбейкера, защищавшего старый флаг — «Красный штандарт»[462]. Воспоминания о рискованном закрытии трубопровода 1956 г. задержали окончание дебатов до декабря. В промежутках консерваторы учиняли скандалы, выдвигая против либералов обвинения по разным поводам, от меблировки кабинетов за казенный счет до заступничества на уровне правительства за печально известного торговца наркотиками Люсьена Ривара. Мстительный Дифенбейкер чувствовал себя как рыба в воде, Пирсон — нет.

За всей этой какофонией немногие заметили достижения. К 1965 г. Канада получила новый флаг, национальную систему пенсионного обеспечения, формирующуюся за счет взносов работников в период работы[463], Канадский план помощи бедным (Canada Assistance Plan) и безработицу на уровне не более 3,3 %. Интеграция управляющих структур армии была завершена и оказалась благотворной. С упорядочением границ избирательных округов закончились политические злоупотребления. Растущие доходы и сила примера США позволили правительству подражать многому из политики «Новых рубежей» Джона Ф. Кеннеди[464] и «Войны с бедностью» Линдона Б. Джонсона[465]. Недолго просуществовавшая «Компания молодых канадцев»[466] напоминала американскую программу «Добровольцы на службе Америки»[467]. Консультанты роями слетались в Оттаву, чтобы дать хорошо оплачиваемый совет по преодолению бедности, региональной экономической отсталости и тяжелого положения индейцев.

По твердому убеждению либеральных стратегов, такое изобилие хорошей работы должно было принести правительству явное большинство и свободу от мучителей-тори и представителей НДП. Пирсон неохотно назначил выборы на 8 ноября 1965 г., и тут же подставил Дифенбейкера под новый поток критики мелких популистов. Англоговорящие сторонники прогрессивных консерваторов упивались сообщениями о скандалах, в которые так или иначе все время оказывались вовлечены франкоговорящие коллеги Пирсона. «Это случилось точно такой же ночью», — рассказывал Дифенбейкер теплыми вечерами публике о том, как Люсьен Ривар сбежал из тюрьмы: якобы когда ему позволили залить каток, имевшийся во внутреннем дворе, он использовал шланг и по нему перебрался через стену[468]. Из-за вялого Лестера Пирсона и его беспомощной кампании накануне выборов либералы остались без денег. Избиратели выбрали 8 ноября парламент, который фактически был точной копией своего предшественника. Позиции укрепила только НДП, увеличив число своих сторонников на 50 %. Незамеченным осталось то, что раздраженные канадцы голосовали за социальные реформы, а не за старую политику.

В 1965 г. почти нигде не обсуждалась проблема, которая теперь поглотила все внимание премьер-министра. Действительно, судя по большей части страны, трудно было предположить, что Конфедерация находилась в кризисе. Однако с 1945 г. на глазах у Пирсона возникло множество новых национальных государств, и теперь, видя те же признаки и в Квебеке, он задавался вопросом, можно ли что-то изменить.

Джон Джорджа Дифенбейкер воспринимал все по-иному. Как у большинства канадцев за пределами Квебека (и многих англоговорящих квебекцев), его знания о Французской Канаде сформировались под воздействием устаревших мифов об управляемом священниками сельском обществе, сосредоточенном на сохранении благородной, но архаичной культуры. В 1958 г. желание Мориса Дюплесси быть на стороне победителей дало консерваторам возможность устроить для себя базу в Квебеке. Дифенбейкеру эта возможность впрок не пошла. Как и другие выходцы с Запада страны, Дифенбейкер полагал, что присущий ему «жесткий канадизм» был единственной приемлемой альтернативой вавилонскому столпотворению конфликтующих друг с другом языков и культур. В 1960-х гг. отказ в признании их народом-основателем был для квебекцев так же оскорбителен, как и для Анри Бурасса в 1900-х гг. Совершенно другой вариант истории говорил квебекцам, что они представляли один из двух народов-основателей, что Конфедерация была сделкой на равных между двумя равноправными народами, которую нельзя было изменить в одностороннем порядке, не расторгая при этом союза. Это был пленительный миф и политическое оружие огромной силы.

В 1960-х гг. именно Квебек, а не Саскачеван сформулировал политическую программу Канады. Во Французской Канаде достаток вызвал те же перемены, что и везде. Монреаль и районы, поставлявшие сырье на американские рынки, совместно использовали небывалое богатство, сельский Квебек отставал. Процветание и политика нового секуляризма высмеивали прежнюю националистическую веру в католицизм и бедность. В 1950-х гг. вдохновленный Дюплесси союз Церкви, Государства и благонамеренных квебекцев всеми силами старался «держать оборону». За манифест «Глобальный отказ», этот пламенный призыв к свободе самовыражения, живописца Поля-Эмиля Бордюа уволили с преподавательской должности в Монреале. Однако его манифест вдохновил молодое поколение художников и писателей. Год спустя, в 1949 г., забастовка членов католических профсоюзов, работавших на асбестовых карьерах в городе Асбестос на юге Квебека, привела к противостоянию рабочих, молодых националистов и религиозных лидеров, с одной стороны, и режима Дюплесси, большей части церковных иерархов и американских работодателей — с другой[469]. После жесткого применения силы забастовка была прекращена. Процветание и новые сражения с Оттавой восстановили популярность Дюплесси, но об Асбестосе не забыли ни профсоюзный лидер Жан Маршан, ни Пьер Эллиот Трюдо — богатый молодой профессор права, который поддержал профсоюзное движение. К 1960 г. Маршан помог провести деконфессионализацию возглавляемых им католических профсоюзов и поставить их на рельсы светского национализма.

Процветание и секуляризм приблизили Квебек к североамериканским жизненным стандартам. Дополнительное воздействие оказывало телевидение с его универсальными ценностями и усредненной культурой. Среди тех, кто помог квебекцам стать более открытыми миру, был лысеющий телекомментатор и заядлый курильщик по имени Рене Левек. К концу 1950-х гг. главным барьером на пути Квебека к полной модернизации оставался Морис Дюплесси с его Национальным союзом. Остальная Канада приободрилась, когда два католических священника смело осудили коррупцию правящего режима в связи с выборами[470]. В газете «Ле Девуар» Пьер Лапорт[471] сообщил о скандале в самом ядре Национального союза. Издаваемый Пьером Эллиотом Трюдо маленький журнал «Ситэ либр» («Cité libre») даже приводил доводы в пользу передачи в руки государства контроля над образованием. В 1959 г. Дюплесси неожиданно умер. Его подающий надежды молодой преемник Поль Совэ объявил о своей преданности реформе, выдвинув лозунг «Отныне!», однако через несколько месяцев он тоже скончался. Его преемником стал Антонио Барретт, заурядный представитель уже немногочисленной старой гвардии.

Поражение либералов в Оттаве в 1958 г. дало возможность Жану Лесажу, бывшему министру в кабинете Сен-Лорана, стать их лидером в Квебеке. Решение Дюплесси поддержать Дифенбейкера принесло Лесажу сладкое чувство отмщения. Квебекские либералы больше не служили «коммивояжерами» для своих собратьев из Оттавы, в злоупотреблениях Дифенбейкера теперь можно было обвинить Национальный союз. К делу либералов присоединились сильные союзники, и среди них Рене Левек, разъяренный тем, что правительство Дифенбейкера допустило, чтобы Си-би-си закрыла свою франкоязычную сеть, а не улаживала споры по контракту с ним и поддерживающими его телепродюсерами. В июне 1960 г. Лесаж одержал победу с небольшим перевесом. Через 16 лет к власти в Квебеке снова пришли либералы.

«Нужны перемены!» — заявил Лесаж приветствовавшим его сторонникам, но было совершенно неясно, хотел ли перемен он сам. Тонкий, приверженный старым идеалам политик, он предпочитал говорить о «часе восстановления». Но Левеку и другим либеральным министрам нечего было восстанавливать. Они сразу принялись создавать современную профессиональную — и высокооплачиваемую — бюрократию. Ранее Лесаж клялся, что в провинции никогда не будет собственного министерства образования. Однако к 1964 г. провинциальное министерство возглавляло жестко централизованную и контролируемую школьную систему; в течение нескольких лет в Квебеке появились средние школы и сеть двухгодичных колледжей, а число учащихся резко возросло. По настоянию Левека была национализирована частная гидроэнергетика Квебека[472]. На внеочередных выборах в 1962 г. избиратели провинции продемонстрировали свое полное одобрение всего этого.

То же произошло почти по всей Канаде. Волнующие перемены в Квебеке, быстро получившие название «Тихой революции», казалось, превратили провинцию в подобие остальной страны. В большинстве провинций государство уже управляло средними школами и контролировало гидроэнергетику, а за пределами Атлантических провинций сумело обуздать самые вопиющие злоупотребления с политическим патронатом[473]. Правда, остальным провинциям пришлось дольше осознавать, что в Квебеке главной движущей силой реформ было не стремление к модернизации, а национализм. Националисты, которые задавали тон в правительстве Лесажа, настаивали на том, что католицизм и сельская бедность оказались жалкой защитой для Французской Канады. В эпоху укрепления светской власти выживание культуры и языка зависело от сильного правительства. Принимая во внимание природные ресурсы провинции, не было ничего такого, что Квебек как отдельное государство не мог бы делать самостоятельно, от создания произведений искусства до строительства атомной станции в Жантийи. Не мог он только защищать франкоканадское меньшинство за своими пределами. Остальной Конфедерации оставалось либо предоставить Квебеку требуемые им ресурсы и полномочия, или согласиться с тем, что в мире вскоре появится еще одно суверенное государство — более состоятельное, крупное и богатое природными ресурсами, чем многие другие. Логика выглядела неопровержимой.

За пределами Квебека все это казалось незаметным. В период своего создания в 1961 г. НДП поддерживала теорию «двух наций» и двуязычия, уверенная в том, что и Квебек будет разделять ее представление о социал-демократии в национальном масштабе. Это казалось очевидным. Однако, переварив «Тихую революцию», канадцы в 1962 г. были удивлены популярностью Реаля Кауэтта и его кредитистов: оказывается, в глубинке, вдали от городского лоска вершившего «Тихую революцию» среднего класса, сохранился явный, старомодный, антилиберальный католический национализм. Для Пирсона и либералов, полностью зависящих от голосов квебекских избирателей, эволюция Французской Канады, бесспорно, стала центральной национальной проблемой. Именно это оправдывало утомительную борьбу за флаг в 1964 г. Это уже послужило причиной создания в 1963 г. королевской комиссии по двуязычию и двум культурам. Комиссии, возглавляемой редактором «Ле Девуар» Андре Лорандо и бывшим руководителем Си-би-си Арнольдом Дэвидсоном Дантоном, предстояло в равной степени и советовать, и прислушиваться. Канадцам следовало внушить, что французский язык должен стать вторым равноправным государственным языком. Правительство Канады больше не могло говорить только на английском языке. Если квебекцев не удастся убедить, что они повсюду в Канаде могут чувствовать себя как дома, страну ожидал раскол.

Квебек не желал ждать ни минуты. К 1963 г. каждый шестой житель провинции полагал целесообразным ее отделение от Канады. В том же году горстка юных террористов принялась взрывать почтовые ящики и склады оружия во имя «Свободного Квебека». Когда премьеры провинций встретились в городе Квебек, чтобы обсудить Канадский пенсионный план, снаружи гудели толпы студентов. Взвинченный, злой Лесаж возмущался неспособностью Оттавы вернуть деньги, право на которые Дюплесси утратил после отказа от программ с совместными затратами в 1950-х гг. Квебек хотел самостоятельно распоряжаться своим пенсионным планом, собрав огромный резервный фонд для собственных инвестиций, а не следовать предложенной Оттавой более дешевой схеме «выплаты пенсий из текущих доходов». Премьер-министры других провинций, испытывавших постоянный денежный голод, потребовали для себя такой же план, как у Квебека, и Пирсон дрогнул. Послевоенное фискальное преобладание Оттавы снова было серьезно поколеблено. Чего бы ни добивался Квебек, другие провинции теперь требовали себе того же самого.

При всей своей внешней ярости Лесаж был напуганным человеком, которого подталкивали неподвластные ему силы. В 1963 г. он настаивал, чтобы королева Елизавета II своим присутствием почтила празднества по случаю столетия Квебекской конференции 1864 г. Когда она прибыла в Канаду в октябре 1964 г., полицейским отрядам пришлось сдерживать тысячи улюлюкающих студентов. Ответственность за этот эпизод Лесаж возложил на Оттаву. Национализация гидроэнергетических компаний поглотила все активное сальдо, которое сформировал Дюплесси. Создание современной системы образования заставило Квебек влезть в еще большие долги. Отмена традиционной системы патроната привела в ярость тысячи местных нотаблей и сельскохозяйственных рабочих, в которых нуждалась любая политическая партия в Квебеке, особенно для контроля над провинциальной легислатурой, в которой маленькие городки и сельские округа были щедро представлены чрезмерно большим количеством депутатов. В июне 1966 г. самонадеянные либералы потерпели поражение от человека и партии, которых они презирали: Даниэля Джонсона-старшего и Национального союза.

Джонсон-старший проиграл выборы 1962 г., модернизировал свою партию и привлек националистов, не менее пламенных, чем те, которые были в кабинете Лесажа. Сделанного либералами не разрушали, но денег, чтобы продолжать их начинания, не нашлось. Правительство Джонсона-старшего могло позволить себе лишь постоянно оспаривать каждую федеральную попытку ограничивать автономию Квебека. Во Франции его ярым союзником стал президент Шарль де Голль, который расценивал Канаду лишь как одну из англосаксонских стран, которые унижали его во время войны. Квебек служил бы удобной заменой для новой славной эпохи, которую его Пятая республика создавала Франции[474]. Статус представителей Даниэля Джонсона-старшего в Париже вырос[475]; с послом же Канады обходились пренебрежительно, а генерал-губернатору генерал-майору Жоржу Ванье[476] было резко отказано в визите[477]. Лестер Пирсон пребывал в гневе и растерянности.

Из всех проектов, которые символизировали новый Квебек, самый грандиозный вовсе не имел никакого отношения к провинции. Мэру Монреаля Жану Драпо пришла в голову идея отпраздновать столетие Конфедерации проведением всемирной выставки. Он разрекламировал эту свою идею, а затем запугиванием и шантажом заставил Оттаву и город Квебек сотрудничать друг с другом. Несмотря на то что в Канаде имеется множество открытых пространств, для выставки решено было создать на реке Св. Лаврентия искусственные острова из грунта, вынутого при сооружении в Монреале новой системы метро. Среди всех нелепостей, нагроможденных к этому столетнему юбилею, Экспо-67 заняла первое место. Город, который не мог позволить себе избавиться от трущоб или обеспечить очистку сточных вод, тратил миллионы на показуху. Более того, по мере приближения сроков забастовки и разногласия почти гарантировали, что проект не будет закончен вовремя.

И все же, к всеобщему удивлению, а затем и восхищению, Экспо-67 открылась в назначенный срок. Позднее нахлынула перехлестывающая через край радость и даже некоторое самодовольство, когда канадцы осознали, что именно они спонсировали этот чистый высокохудожественный и новаторский источник наслаждения. Той теплой весной 1967 г. быть канадцем вдруг стало очень здорово. «Этот невероятный Драпо» стал национальным героем, естественным претендентом на место Джона Дж. Дифенбейкера, если бы консерваторы могли от него освободиться. Можно было легко забыть, что перед этим квебекские сепаратисты целый год подвешивали к номерным знакам машин самодельные таблички с лозунгом «100 лет несправедливости». На сей раз, когда приехала королева, никаких негодующих толп не было. И пусть визит президента США Линдона Б. Джонсона, недовольного критическим отношением Канады к его политике во Вьетнаме, был сугубо формальным, лишь немногих канадцев это расстроило. Зато немолодому уже президенту Франции, герою войны, которым восхищались большинство канадцев, был оказан самый теплый прием. О досаде Оттавы знали немногие. Квебекский премьер-министр Даниэль Джонсон-старший монополизировал все приготовления, почти полностью вытеснив федеральных чиновников. Кульминационным моментом многокилометровой триумфальной процессии, двигавшейся от города Квебека вдоль реки Св. Лаврентия, стал огромный митинг перед зданием монреальской ратуши. Там 24 июля руки вздымались в большом V (победа. — Ред.), а де Голль приветственно выкрикнул: «Да здравствует Монреаль! Да здравствует Квебек! Да здравствует свободный Квебек!» Толпа ревела в экстазе.

Громкое одобрение де Голлем сепаратистского лозунга, эхом прокатившееся по площади, вызвало резкую, недипломатичную отповедь со стороны Пирсона и негодование остальной Канады, но в то же время беззастенчивое ликование большей части Квебека. На конференции «Завтрашний день Конфедерации», организованной премьером-министром провинции Онтарио Джоном Робартсом (стремившимся выступить в роли примирителя), Даниэль Джонсон-старший объявил, что отныне государство Квебек будет иметь дело с остальной Канадой как равный с равным. К концу 1967 г. Рене Левек порвал с либералами и учредил Движение Суверенитет-Ассоциация (МСА), вознамерившись объединить задиристых сепаратистов в организацию, которая борется за независимость.

Эпоха освобождения

Политическая суматоха в Оттаве, движение за независимость в Квебеке, даже Экспо-67 — все это были признаки освобождения от старых страхов, ограничений и опыта. Канадцы медленно привыкали к изменениям в послевоенной стране. В моде был наконец манифест «Глобальный отказ» 1948 г. Бордюа. Двадцать лет почти непрерывного процветания убедили целое поколение, что можно иметь почти все, ничем при этом не жертвуя. Это было поколение, доходы родителей которого удвоились, а само оно могло незаметно занять удобные рабочие места среднего класса, не испытывая страха за будущее. Полагая, что они могут избавиться от демона Конфедерации, молодые квебекцы неосознанно вторили своим собратьям в Торонто или Ванкувере, призывавшим к экономической независимости от Соединенных Штатов, или молодым индейцам, мечта которых о «Красной силе»[478] сулила им собственное освобождение.

В любую эпоху богатство — основа свободы, в любую эпоху молодежь стремится обособиться. Никогда еще столько канадцев не достигало совершеннолетия одновременно и никогда еще они не были настолько обеспеченными. Канада конца 1960-х гг. — как никогда прежде — была страной молодых. Долгое процветание, старшему поколению все еще казавшееся счастливой случайностью, они считали нормальным положением вещей. В университетах и колледжах, где их училось все больше, молодым канадцам объясняли, что экономисты решили давнишнюю проблему циклических спадов; это подтверждалось и быстрым окончанием рецессии, возникшей при Дифенбейкере. Экономический совет Канады, созданный в 1963 г., должен был в будущем обеспечить еще лучшее руководство. Безграничные природные ресурсы в дальнейшем гарантировали столь же легкодостижимый рост валового национального продукта (ВНП) на 5 % в год. Освященные веками понятия самоотречения, бережливости и тяжелой работы казались столь же устаревшими и утомительными, как и нескончаемые перепалки между Пирсоном и Дифенбейкером.

Многие канадцы в 1960-е гг. уверовали в то, что могут стремиться ко всему, чего только душа пожелает. Власти сделали все, чтобы они думали именно так. По первому требованию на новые университеты и муниципальные общественные колледжи изливались благодеяния от Фонда Канадского пенсионного плана (Canada Pension Plan). Это перекликалось и с убеждениями педагогов в том, что образование приносит больше дивидендов, чем любые другие капиталовложения. Хорошие времена способствовали росту прибылей. В 1957–1967 гг. доход федерального правительства удвоился, но фактически доля Оттавы в ВНП снизилась. Только провинции, ответственные за удовлетворение требований большинства избирателей, казались ненасытными, поскольку их налоговые изъятия росли. Благодаря финансовому изобилию поддержку получило множество программ, от студенческих займов до поощрения физической культуры и любительского спорта. После восьми лет скудного существования на пожертвования Канадскому совету искусств (The Canada Council for the Arts) предоставили миллионы, чтобы подготовиться к празднованию столетия в 1967 г. К 1970-м гг. благодаря общественным фондам была создана обширная и умеющая четко выразить свои мысли «культурная индустрия». Тысячи художников, актеров, поэтов и драматургов, хотя бы скудно, но жили от щедрот государства. Еще одним событием, приуроченным к столетию Конфедерации, стала «Медикэр» — система всеобщего медицинского страхования, финансируемая из федерального бюджета, но управляемая провинциями. Впервые она была введена в 1962 г. в Саскачеване правительством ФКС под угрозой всеобщей забастовки врачей и после ожесточенных попыток отпугнуть избирателей от государственного здравоохранения. К 1967 г. создание общенациональной системы предоплаченной медицинской помощи стало насущной необходимостью. Хоть либералы обещали такую систему ив 1919 г., и в 1945 г., чтобы выполнить давнишнее обещание, понадобился нажим со стороны НДП, чья популярность в обществе быстро росла. Сопротивлялись не столько финансисты, сколько профессионалы: врачи продолжали борьбу за то, чтобы самим полностью контролировать медицинское обслуживание, в том числе и плату за него. В атмосфере эпохи освобождения права пациентов приобрели большее значение, чем права членов гильдии зажиточных профессионалов.

Если власти могли позволить себе почти все, то же самое могли и подвластные. Отпуска зимой и поездки за границу стали для среднего класса обычным делом. В 1961 г. первые добровольцы Канадской университетской службы за рубежом[479] отправились за границу. Они стали авангардом тысяч молодых канадцев, разъезжавших по свету и заботливо подчеркивавших свое отличие от американцев пришитыми на рюкзаки флажками с кленовым листом. Канадцы требовали новых домов и затем меблировали их в дорогостоящем аскетическом стиле, введенном в моду скандинавскими дизайнерами. В послевоенные годы большие города превратились в безликие скопления взметнувшихся вверх небоскребов из стекла и бетона, характерным примером которых могут служить Би-Си-Электрик-Билдинг[480] в Ванкувере и Торонто-Доминион-Сентер[481]. В середине 1960-х гг. в этом унылом международно-утилитарном стиле появились признаки бунтарства, и архитекторы стали проявлять большую обеспокоенность вопросами культурного наследия и человечности. Первые крытые торговые центры учитывали крайности канадского климата; борцы за охрану окружающей среды настаивали, что местные общины вполне могут позволить себе сохранять свои старинные здания. Политические деятели и публицисты принялись обсуждать «общественные места». Двадцать лет строившее супермагистрали правительство Онтарио в 1971 г. завоевало голоса, свернув проект уже частично выстроенной скоростной автострады «Спадина», которая угрожала окрестностям Торонто и на которую уже были затрачены огромные суммы. Кого волновали деньги? Попытки жителей Галифакса защитить исторический архитектурный облик города от заурядного однообразия офисных высоток продолжались недолго. Федеральные и провинциальные правительства строили исторические парки и нанимали студентов колледжей для участия в маскарадах, где те изображали первых поселенцев или солдат. Делалось это не только ради туристов, свою роль играла здесь и гордость.

В стране, где до недавнего времени главенствовали люди средних лет и пожилые, тон стала задавать молодежь. Свой стиль она, как водится, заимствовала в чужих краях: ансамбль «Битлз» из Ливерпуля, Движение за свободу слова из Беркли, городская культура чернокожих Мемфиса или Детройта. Канадец Герберт Маршалл Маклюэн[482] объявил о наступлении эры «глобальной деревни»[483]. Молодые канадцы хотели участвовать в американском крестовом походе за гражданские права, протесте против войны во Вьетнаме и движении за охрану окружающей среды. Они и делали это, хоть и опосредованно, рукоплеща в прокуренных кофейнях группе «Тревеллерс»[484], Гордону Лайтфуту[485], дуэту «Йен и Сильвия»[486] и другим менее известным фолк- и рок-музыкантам. Впрочем, порой их участие бывало и непосредственным: отправиться в США — в Сельму (Алабама), Вудсток или в Чикаго не составляло никакого труда. Родителей, которые в 1940-е гг. благоговели перед Фрэнком Синатрой, беспокоили отпрыски, визжащие от «Битлз», Мика Джаггера и других заезжих рок-звезд.

Социальные страсти утихли, породив доктрину индивидуализма «занимайся своим делом». Контркультура, в значительной степени заимствованная в Калифорнии, благословляла освобождение почти от всех традиционных ограничений: в одежде, языке, человеческих взаимоотношениях. Надежная и на вид безопасная противозачаточная пилюля, разработанная в 1960 г., обеспечила материальную основу сексуальной революции. Теперь женщины могли сами определять, сколько детей и когда им рожать. За десять лет с 1957 до 1967 г. уровень рождаемости в Канаде снизился с 29,2 до 18,2 на тысячу женщин, снижение было особенно стремительным в некогда большесемейном католическом Квебеке. Изменение размеров семьи отнюдь не было связано исключительно с сексуальными запретами: за те же десять лет количество незаконнорожденных детей удвоилось. Исчезли прежние табу на появление в общественных местах в обнаженном виде, на гомосексуализм и добрачное сожительство.

Достаток способствовал широкому распространению зрелищных видов спорта. Дух элегантной состязательности, свойственный Национальной хоккейной лиге (НХЛ) с ее привычными шестью командами, постепенно испарялся, после того как было решено расширить ее за счет не только канадских, но и американских команд, которые принялись всеми средствами бороться за право быть ее членами. И количество талантливых игроков, и число игр в сезоне было увеличено сверх всякой благоразумной меры из-за жажды «увеселительных» долларов. Канадский футбол не устоял перед навязываемой телевидением американской альтернативой. К 1970-м гг. две бейсбольные команды, входившие в американскую высшую лигу, уже прочно обосновались в Торонто и Монреале.

И все же достаток также способствовал желанию совершенствоваться как индивидуально, так и коллективно. Бегающий трусцой генерал-губернатор Роланд Миченер своим примером заставил малоподвижный и зачастую страдающий избыточным весом народ стремиться к хорошей физической форме, и это стремление скоро проникло во все возрасты и классы. Канадские мужчины и женщины достигли стандартов мирового класса в бесконечном разнообразии спортивных состязаний, от стендовой стрельбы до большого тенниса. Стив Подборски, один из тех гонщиков, которые вошли в историю горнолыжного спорта как группа «Сумасшедшие канадцы» («Crazy Canucks[487]»), выиграл чемпионат мира по скоростному спуску; Сильви Бернье стала олимпийской чемпионкой по прыжкам в воду[488], и таких было великое множество. Но немногим спортсменам удалось захватить воображение соотечественников больше Терри Фокса, который потеряв ногу, ампутированную после обнаруженного рака кости, три года спустя, в 1980 г. пробежал через пол-Канады свой «Марафон надежды». Болезнь все же взяла верх, и его смерть настолько потрясла общество, что оно уделило куда меньшее внимание другому одноногому бегуну, Стиву Фоньо, пробежавшему спустя два года после Фокса через всю страну, от океана до океана.

В эпоху освобождения многие из тех институтов, которые некогда поддерживали социально консервативную Канаду, оказались расшатаны.

В 1950-х гг. большинство людей ходили в церкви; в 1960-х гг. их посещаемость снизилась вдвое. Количество разводов достигло в среднем 6 тыс. в год. Когда Пьер Эллиот Трюдо в 1967 г. либерализовал законодательство о разводах[489], это число быстро удвоилось. К 1974 г. разводом заканчивался каждый четвертый брак, а к 1990 г. количество разводов снова удвоилось. Улицы в крупных городах пока еще были относительно безопасны, но наркотики — одна из самых печальных составляющих контркультуры — изменили уголовную статистику. В 1957 г. виновными в преступлениях, связанных с наркотиками, были признаны 354 канадца; в 1974 г. общее количество таких обвиняемых достигло 30 845 человек.

Меры, принимаемые полицией против наркотрафика, были непопулярными, в значительной степени бесполезными и попросту странными. Большинство требований освободительной поры выполнялось неохотно. Бунтари часто ломились в открытые двери с заведомо невыполнимыми требованиями. Университеты, до неузнаваемости разбухшие от студентов и денег, соглашались с требованиями студентов принимать участие в управлении и даже в определении приоритетов развития науки, хотя часто трудно было понять, лежит ли в основе этих требований стремление повысить самооценку, уровень образования, стипендию или же просто свой авторитет в чьих-то глазах. Власти традиционно отказывали государственным служащим в праве на забастовку или хотя бы на коллективные переговоры. Исключением благодаря ФКС был только Саскачеван. В 1964–1968 гг. фактически все провинциальные и федеральные служащие добились прав ведения переговоров, а большинство — еще и права бастовать. Духовенство, видящее перед собой пустые скамьи, стало проповедовать «ситуативную этику» и открывать кофейни в цокольных этажах церквей. Деноминации, подобно испытывающим трудности корпорациям, стремящимся к слиянию, поощряли экуменизм. Столкнувшись к 1967 г. с изменениями в законодательстве об абортах, разводах и гомосексуализме, католические епископы объясняли, что не станут никому навязывать свои взгляды, хоть и высказывали сдержанные опасения о том, как можно определить «здоровье» женщины, вознамерившейся прервать беременность. Правительства попытались обойти «наркокультуру» с фланга, понизив возрастные ограничения на употребление спиртных напитков. Королевская комиссия даже рассматривала вопрос о легализации марихуаны, но отступила, когда стало понятно, что любители «травки» обычно заканчивают более «тяжелыми» наркотиками. Мэр Ванкувера и полиция Торонто навлекли на себя всеобщие насмешки, когда стало известно об их попытках поддержать традиционную нравственность, закрывая художественные галереи и хипповые газеты. В большинстве провинций цензура ограничивалась обычным навешиванием ярлыков.

Порнография и наркомания были уродливыми побочными эффектами процесса, который в целом сделал Канаду более цивилизованным, творческим и интересным местом для жизни. Доллары лились рекой и миллионами поступали на счета объединений в сфере искусств, оркестров, издателей, Си-би-си и университетов, порождая такое количество талантов, которому удивлялись даже сами канадцы. Большинство провинций учредили у себя подобия Канадского совета, чтобы поощрять научную деятельность и развитие искусств, гуманитарных и общественных наук, а активно разворачивающаяся поддержка общественности вывела культурную деятельность за пределы крупных городских центров. Здоровый регионализм в духе времени противопоставлял местные таланты претенциозным любимцам столичной публики; национализм требовал гарантий против американского культурного вторжения, и власти вместе со своими субсидирующими организациями неохотно подчинялись. Политика в области культуры и науки иногда оказывалась таким же грязным и своекорыстным делом, как и в любой другой сфере.

В процветающем искусстве, музыке, литературе и иных формах культуры было немало посредственности, потворства своим желаниям и подражания, но чего еще можно ожидать от юной поросли? Старшее поколение писателей, художников и исполнителей наконец обрело канадскую аудиторию, которой они всегда заслуживали: Гленн Гульд, Оскар Питерсон, Морин Форрестер, Кристофер Пламмер, Мейвис Галлант и Антонин Майе[490] — вот лишь некоторые из них. Наиболее талантливые новички учились соответствовать наивысшим требованиям мастерства. Точный, исполненный человечности язык произведений Маргарет Этвуд сделал ее самым уважаемым молодым писателем этого поколения. Из сонма современных драматургов динамизмом своих пьес и блестящим использованием жуаля 0оиа1), диалекта простых квебекцев, выделяется Мишель Трамбле[491]. Примером того, насколько важным оказался регионализм в Приморских провинциях, может служить влияние Алекса Колвилла[492] с его «ассоциативным реализмом» на таких блестящих ньюфаундлендских последователей, как Мэри и Кристофер Пратт[493].

Несмотря на все гибельные предсказания, в горниле либерализации уцелели жизненно важные институты — пострадало лишь их самомнение. Не ослабели и различные конфессии: после того как примыкавшие к ним социальные конформисты откололись, в их лоне остались только истинно верующие. В руках образованных и склонных к компромиссу членов профсоюзы стали активнее и демократичнее. Даже большинство школ и университетов пережили безрассудство и нерешительность, хоть и с трудом, но избежали последствий опрометчивых кадровых решений и чрезмерного расширения. Новые учебные программы помогли изменить отношение к женщинам, коренным народам, меньшинствам и окружающей среде. Социология добавила бизнесменам и правительству точности в делах и склонности к электронной обработке баз данных, а также привнесла в язык свой жаргон; модернизация преподавания естественнонаучных дисциплин и математики компенсировала предполагаемое снижение уровня грамотности среди образованного населения.

Богатые часто с презрением относятся к происхождению собственного богатства. Поколение, боровшееся за свободу, не было исключением. Впервые с 1930-х гг., когда существовала совершенно другая ситуация, на корпоративный капитализм так беспощадно и непрерывно нападали. Незнание того, как именно наполнялся массовый потребительский рынок, создало основание для возникшего в 1970-х гг. движения в защиту окружающей среды. После того как некоторые из прекраснейших сельхозугодий Канады исчезли под упорным наступлением пригородов, молодые и старые, консерваторы и радикалы принялись осуждать то, что приветствовали предыдущие поколения: эксплуатацию невосполнимых ресурсов, включая нефть, почву и пресную воду. Частью концепции освобождения было романтическое движение «назад к земле», поддержанное эмоциональным осуждением применения химических удобрений и пестицидов и выступлением против таких традиционно канадских отраслей промышленности, как пушной и тюлений промыслы. Коренные народы, недавно поднявшие голос в защиту своих исконных прав, с одной стороны, обрели союзников, которые поддерживали их требования, а с другой — новых врагов, осуждавших их традиционные средства к существованию в качестве охотников и трапперов.

Освобождение становилось еще более наглядным, когда речь заходила о положении женщин. Феминизм предыдущего поколения ратовал за охрану и укрепление традиционной роли женщины, связанной с заботой о домашнем очаге. Освобождение означало отмену всех предустановленных ролей. Как начали утверждать социологи, если прежде доминирующие в обществе мужчины воспитывали женщин так, чтобы те занимали низшее положение в обществе, то теперь было очевидно, что именно женщинам предстоит без промедления занять немало руководящих позиций в бизнесе, правительстве, образовании или других сферах профессиональной деятельности с целью слома старых стереотипов. Теперь для женщин важными стали стереотипы другого рода, а именно расовая принадлежность. Нация, начавшая десятилетие с самодовольного осуждения расовой политики Южной Африки и Соединенных Штатов, к концу 1960-х гг. подошла со смущенным пониманием того, что во многих частях ее собственной страны в бедственном положении находятся чернокожие и индейцы.

Движение в защиту окружающей среды, феминизм и обеспокоенность расовой дискриминацией были привнесены, как и большинство других тенденций эпохи освобождения, из-за границы. И хотя канадцы все упорнее стремились определиться со своим вкладом в мировую культуру, нелегко было найти что-нибудь сугубо канадское, например, в такой рок-группе, как «Guess Who»[494], или такой певице, как Моник Лерак[495]. Даже риторика антиамериканизма, которая в конце десятилетия помогла «подогревать» национализм канадцев, была по большей части заимствована из протестов против Вьетнамской войны в самих Соединенных Штатах. Эта война и ее влияние на американскую экономику и политику помогли канадцам ощутить самодовольную отстраненность от своего соседа. Не многих волновало то, что знаменитые зеленые береты для одноименных подразделений спецназа США производились в Квебеке. Процветание, частично зависящее от американских военных закупок, принесло Канаде дополнительное ощущение благополучия. Несмотря на его оскорбительные, неверные оценки бюджета 1963 г. и выборов 1965 г., Уолтер Гордон получил разрешение премьер-министра начать новое исследование американского преобладания в экономике Канады. Итоговый доклад Мелвилла Г. Уоткинса[496] с его статистическими данными, подтверждающими поголовную американизацию в 1970-х гг., вдохновлял руководителей и Либеральной партии, и НДП.

Как всегда в Канаде, движению за либерализацию приходилось подпитывать не один национализм, а два. Стоило канадцам заявить о своем праве на запоздалую независимость, как им тут же вторили квебекцы. В эру либерализации оказались упразднены прежние стражи национализма — Церковь, уровень рождаемости, ярый консерватизм. Но возникли новые. Почему молодые квебекцы, тысячами хлынувшие во вновь открытые и расширявшиеся колледжи и университеты, обязаны владеть английским языком просто ради того, чтобы получить работу в Оттаве или даже в офисе какой-нибудь корпорации в собственной провинции? Десять лет «Тихой революции» наводили на мысль, что квебекцы способны достичь всего, если не подходить к ним со стандартами Конфедерации. Если канадцев воодушевляло бесконечное процветание и возбуждала их культурная креативность, это же относилось и к квебекцам, и даже в большей степени, поскольку в более компактной франкоязычной культуре процветающее в Квебеке сообщество писателей, певцов и художников имело куда большее значение.

Национализм, как канадский, так и квебекский, являлся вызовом для политических деятелей Оттавы и города Квебека. В Оттаве политические деятели хотя бы менялись. В 1965 г. в ходе выборов либералам удалось укрепить свои позиции на квебекском направлении тремя сильными фигурами. Если была потребность в таких людях, как профсоюзный лидер Жан Маршан и редактор газеты «Ля Пресс» («La Presse») Жерар Пеллетье, то третий — Пьер Эллиот Трюдо, еще недавно поддерживавший НДП, — был принят только по настоянию Маршана. Через несколько месяцев жесткий ум и пропагандистский талант Трюдо сделали его звездой этого трио. К концу 1967 г. в качестве министра юстиции он вынудил парламент провести реформы, касающиеся разводов, абортов, прав гомосексуалистов, т. е. решить все те вопросы, которые министры-католики из Квебека раньше даже не рассматривали. «Государству, — заявил Трюдо, — не место в спальне своих граждан». Трудно найти высказывание, более точно отражавшее ценности поколения освобождения.

В сентябре 1967 г. консерваторы смогли сместить Джона Джорджа Дифенбейкера с поста лидера. Вместо него был избран деятельный премьер-министр Новой Шотландии Роберт Стэнфилд, что сразу привело к резкому всплеску положительных отзывов о партии в опросах общественного мнения. Усилия полудюжины либералов, интриговавших в пользу Пирсона, не были поддержаны народом. В феврале 1968 г., ободренный своими успехами в год проведения Экспо-67, квебекский премьер Даниэль Джонсон-старший с прекрасным настроением и новыми требованиями присоединился к федерально-провинциальной телеконференции, хорошо показанной по телевидению. Трюдо, как министр юстиции, был на стороне Пирсона. И вот тут впервые на памяти канадцев федеральный министр экспрессивно и грубовато возразил Квебеку на французском языке. Возможно, по утверждению наблюдателей, результатом стала ничья. Но большинство-то канадцев увидели совсем не это.

Началась кампания за избрание Пьера Эллиота Трюдо новым лидером. Уставшие от правления двух одноязычных премьеров подряд, квебекцы одобрили единственного франкоговорящего кандидата. Пирсон и сам согласился с принципом чередования франко- и англоязычных руководителей своей партии. Канадцы, независимо от членства в Либеральной партии, восприняли Трюдо как человека, который разрушил стереотипы политического лидерства. Его победа на съезде Либеральной партии отнюдь не была предрешенной, а вот триумф на следующих выборах был таковым. За несколько теплых весенних месяцев 1968 г. Трюдо обобщил мечты, достижения и иллюзии эры освобождения. Запомнились лишь несколько обещаний Трюдо — «больше никакой бесплатной дряни» да лозунг о «Справедливом обществе». К его словам мало кто прислушивался. Впрочем, канадцы тепло относились к его дерзкому, вызывающему поведению на партийных съездах, к элегантности его манер и невозмутимости под градом насмешек и камней во время акции сепаратистов на уставленной телекамерами площади в Монреале. Двадцать пятого июня на волне всеобщей «трюдомании» его партия получила в палате общин абсолютное большинство (в котором канадцы отказывали Пирсону): 155 мест достались либералам, 77 — консерваторам Стэнфилда. Возмущенные консерваторы Дифенбейкера на Западе помогли Томми Дугласу из НДП завоевать 22 места. Эра освобождения пришла в Оттаву? Или она закончилась?

Политические реалии

Легко было забыть, что большинство канадцев в 1960-1970-х гг. по-прежнему пребывали в браке, хотели иметь детей, порицали «наркокультуру» и, по правде говоря, никогда не голосовали за Пьера Эллиота Трюдо. Число уклонистов от военной службы из США было намного меньше количества молодых канадцев, присоединившихся к американским войскам, воюющим во Вьетнаме. Свободный образ жизни был куда заметнее в центре Ванкувера или Монреаля, нежели в Кемлупсе, Киркленд-Лейк или Медсин-Хэт и даже в Барнаби, Миссиссоге или Лавале. Моду, характеризующую эпоху, как обычно, задавал городской средний класс. Люди, которые носили джинсы, потому что они были дешевы, а не ради шика, воспринимали требования моды заметно медленнее, а иногда и вовсе не воспринимали.

Телевидение и новая техника звукозаписи помогали людям идти в ногу со временем, но не всегда перевешивали практический опыт. За пределами больших городов с их обособленной культурой многие канадцы не верили, что процветание будет постоянным и даже в то, что оно коснется и их. В Атлантических провинциях и заштатных городках квебекской глубинки не было никакого экономического взлета. Экономический бум 1960-х гг. закончился для фермеров прерий падением цен, очередным перепроизводством пшеницы и неизгладимыми воспоминаниями о Великой депрессии. В шахтерских поселках от Пайн-Пойнта (Северо-Западные территории) до Бакенса (провинция Ньюфаундленд) знали, что мировые цены или новые технологии могут попросту стереть их с карты.

Трюдо пришел к власти в 1968 г., чтобы энергично взяться за налаживание великого франко-английского диалога; со временем он обнаружил, что в Канаде много других разделительных линий. В возрасте сорока девяти лет Пьер Эллиот Трюдо уже не был самым молодым премьер-министром Канады, но как политик оставался одним из наименее опытных. Он обращался со своими министрами как со студентами во время семинара, использовал свой аппарат как буфер против политического давления и начал править Канадой, основываясь на базовых принципах философии. Экономика и процесс управления его мало интересовали. Жан Маршан в новом Министерстве регионального экономического развития мог тратить денежные средства, как ему хотелось, ради сглаживания давнишних межпровинциальных диспропорций. Эрик Киренс, прежний радикальный президент Монреальской фондовой биржи, мог свободно заниматься автоматизацией почты. Юджин Уилан[497] со своими советами по маркетингу и программами дотаций был способен как очаровать фермеров, так и привести их в бешенство. Налоговые реформы, которые могли бы помочь построить обещанное Трюдо «Справедливое общество», были до такой степени раскритикованы и искажены министром финансов Эдгаром Бенсоном, что в конце концов обогатили только миллионеров и дипломированных бухгалтеров. Однако премьер-министра все это не занимало.

Не занимало его, в общем-то, и место Канады в мире. Вьетнам и новые стратегические доктрины гарантированного взаимного уничтожения[498] успокоили страхи ядерной войны начала 1960-х гг. Как и НДП, чьи идеи он какое-то время поддерживал, Трюдо верил в концепцию разоружения и неучастия. Вооруженные силы Канады, с огромным трудом объединенные в 1968 г. Полом Хеллиером, министром обороны в правительстве Лестера Пирсона, обнаружили, что ненавистная новая зеленая форма — это лишь начало унижения. В 1969 г. канадский контингент в НАТО был сокращен вдвое, а общий численный состав вооруженных сил урезали на треть. Союзники по НАТО не обрадовались. Не обрадовались и дипломаты из внешнеполитического ведомства, когда Трюдо, утверждая, что все необходимые ему сведения он может получать из газеты «Нью-Йорк Таймс», закрыл некоторые дипломатические представительства за границей.

Но одна проблема Трюдо все-таки беспокоила и занимала его внимание — это роль Квебека в Канаде. В совершенстве владеющий обоими языками и абсолютно уверенный в себе, он убеждал молодых квебекцев оставить «вигвам предков» и вместе с ним распоряжаться страной, которую помогли создать их предки-вояжёры. В отличие от Уилфрида Лорье и Луи-Стефана Сен-Лорана, которые предусмотрительно окружали себя достаточно большим количеством англоговорящих министров и советников, дабы подтвердить их преобладание, Трюдо продвигал любых квебекцев, лишь бы те соответствовали его интеллекту и вкусу. Закон об официальных языках (Official Languages Act)[499], провозглашавший равенство французского и английского и делавший центральное правительство и все его учреждения практически двуязычными, стал основой основ первого срока пребывания П.Э. Трюдо у власти. Парламент, за исключением Джона Джорджа Дифенбейкера и нескольких лоялистов-тори, с готовностью согласился.

Трюдо не делал ничего того, на чем бы он не настаивал (красноречиво и на обоих языках) во время своей предвыборной кампании 1968 г. Двуязычие должно было бы стать залогом принципиального равенства граждан. Особый статус для любой провинции, группы населения или отдельного человека для Трюдо был неприемлем как антидемократический. Узнав о том, что коренные народы осуждают Закон об индейцах (Indian Act) как инструмент притеснения, он был удивлен, что те же самые люди восприняли как геноцид его отмену и вытекающую из этого ликвидацию их особого статуса. Жан Кретьен, молодой и полный энтузиазма министр по делам индейцев, сразу развернулся на 180 градусов. Коренные народы победили: упомянутый закон уцелел.

Канадцы, возможно, оказались бы более восприимчивы к рецепту национального единства, предложенному Трюдо, если бы полнее осознавали кризис, возникший между Канадой и Квебеком, и если бы их премьер-министр выказал такую же чуткость к другим региональным проблемам. «Почему я должен продавать вашу пшеницу?» — спрашивал Трюдо у возмущенных западных фермеров. Разумеется, главным федеральным ведомством по таким вопросам был Канадский совет по пшенице (Canadian Wheat Board), однако производители зерна хорошо запомнили высокомерную забывчивость своего премьер-министра. Впрочем, не больше внимания Трюдо проявил и к экономическому охлаждению, которым завершался взлет 1960-х гг. Уже в 1966 г. процветание стало омрачаться инфляцией. В 1961–1965 гг. индекс потребительских цен повысился приблизительно на 5 %, а к концу десятилетия он поднялся на 17 пунктов. Так как зарплата в промышленности поднималась вдвое быстрее, экономисты нашли удобного козла отпущения — алчные профсоюзы, особенно в государственном секторе. Одна из последних реформ эры Пирсона заключалась в том, чтобы предоставить право на забастовку многим федеральным госслужащим. Госслужащие и рабочие государственных предприятий, конечно, прилагали все усилия, чтобы поднять свою отстающую заработную плату. Но у инфляции были и другие причины, от больших расходов на Экспо-67 до решимости Вашингтона финансировать Вьетнамскую войну заемными деньгами. Впрочем, независимо от причин, инфляция просто мешала жить, так же как и политика «дорогих» денег, с помощью которой Банк Канады решил «подлечить» заболевающую экономику. Элегантный, изысканный премьер-министр сделался таким же общепризнанным козлом отпущения, каким когда-то героем.

Запад разозлился первым. В 1968 г. большую часть мест Трюдо получил в округах, расположенных западнее озера Верхнее. Такое больше не повторялось. Вместо того чтобы продавать пшеницу, Оттава советовала фермерам сокращать посевные площади в прериях. И больше всех пострадали те, кто послушался: после неурожая в СССР и Китае мировой спрос и соответственно цены взлетели. Расплачиваться пришлось либералам провинций. Через год после победы Трюдо осторожный, владеющий несколькими языками Эд Шрайер[500] в борьбе с объединившимися против Квебека и Оттавы прогрессивными консерваторами привел НДП к победе в Манитобе. По соседству в Саскачеване либералы Росса Тэтчера[501] в 1964 г. взяли верх над обессилевшей ФКС, после того как сформированное ей единственное социал-демократическое правительство страны выиграло тяжелую битву за первую канадскую программу «Медикэр». Однако к 1971 г. либералы всех мастей в провинциях прерий начали тревожиться. В том году Аллан Блейкни[502] из НДП взял реванш у Росса Тэтчера. Год спустя в Британской Колумбии Дейв Барретт[503] с ликованием привел к власти свои «социалистические орды». Каждый раз, когда отходящие от либералов избиратели переходили на сторону НДП, приводя ее к победе, виновато в этом, хотя бы отчасти, было правительство Пьера Эллиота Трюдо. В Альберте в 1971 г. не произошло особых идеологических перемен, когда консерваторы Питера Лоухида прервали 36-летнее правление Партии «Социального кредита», но либералы в этой провинции почти исчезли. Вскоре эти перемены почувствовала и Оттава.

Атлантическая Канада, более осторожная и гораздо более зависимая от распределяемых Оттавой щедрот, выражала свое негодование не столь явно. В Новой Шотландии после ухода Роберта Стэнфилда образовался политический вакуум, поэтому в 1970 г. там с незначительным перевесом победили либералы, но Нью-Брансуик отдал предпочтение Ричарду Хэтфилду, ставшему первым консервативным премьером, поддержанным влиятельным акадийским меньшинством провинции. Через год на Ньюфаундленде высокомерие Джоуи Смолвуда, а также его связи с Трюдо позволили местным консерваторам впервые с 1920-х гг. победить сначала с небольшим перевесом, а затем и подавляющим большинством.

Политические сдвиги на Западе и на Востоке страны не трогали Трюдо и его советников. В Приморских провинциях чередование правительств, сходных по убеждениям и отличающихся только вывесками, было в порядке вещей; три правительства НДП были достаточно сильно вовлечены в борьбу с корпорациями и своими консервативными оппонентами и не доставляли Оттаве никаких проблем. Послевоенный прирост населения в центральных провинциях только подкрепил тот факт, что Канадой будет управлять та партия, которую поддержит Квебек и большая часть Онтарио. Процветание и способность проводить своевременные реформы, пожалуй, сделали консерваторов Онтарио непобедимыми, но федеральные либералы комфортно уживались с ними, похваляясь Автопактом[504] 1965 г. и требуя лояльности от непрекращающегося потока иммигрантов. Богатство Онтарио питало экономический национализм в кругах академической элиты, однако не многие были склонны осуждать курс, благодаря которому и в крупных, и в небольших городах на юго-западе провинции открылись десятки заводов по производству автозапчастей и появились тысячи новых рабочих мест.

В Квебеке сложилась иная ситуация. Квебек неизменно занимал промежуточное положение между «имущими» и «неимущими» провинциями, представляя собой смесь городского промышленного роста в стиле Онтарио, с одной стороны, и характерной для Приморских провинций устаревшей, существующей на субсидии промышленности вкупе с безработицей в маленьких городках — с другой. Политический опыт и националистическая поза помогли Даниэлю Джонсону-старшему, пусть и с трудом, одержать победу в 1966 г. Однако внезапная смерть Джонсона-старшего, которого сменил внешне достойный, но бесцветный Жан-Жак Бертран, поставила Национальный союз в очень сложное положение. К 1969 г. Рене Левек частью вдохновенными речами, а частью и угрозами объединил сепаратистов в Квебекскую партию (КП)[505]. Невразумительная позиция Бертрана и выводы королевской комиссии Лорандо — Дантона дали новой партии объект для приложения своих усилий. Как и Торонто, Монреаль наводнили сотни тысяч трудолюбивых иммигрантов из Южной Европы; как и в Торонто, большинство из них послали своих детей в англоязычные школы, что стало наглядным свидетельством того, какой язык фактически доминирует в местной экономике. Статистика, обнародованная комиссией Лорандо — Дантона, только подтвердила подозрения квебекцев. Самую высокую зарплату получали англоканадцы, а у двуязычных франкоканадцев доход в среднем был даже ниже, чем у новоприбывших иммигрантов. Спад, наступивший после выставки Экспо-67, подогревал негодование и подталкивал толпу к языковым бунтам в Сен-Леонаре — монреальском районе, заселенном преимущественно итальянцами. Потрясенный угрозой традиционному языковому и образовательному плюрализму Квебека, Бертран медлил. Лишь Левек и КП могли извлечь выгоду из ситуации, угрожавшей не только культурным традициям Квебека, но и стремлению Трюдо к общенациональному двуязычию.

Языковой вопрос стал для квебекских либералов настоящей проблемой. Они пользовались почти полной поддержкой англоговорящего меньшинства провинции, но для победы им, естественно, нужно было гораздо больше голосов. Робер Бурасса, молодой технократ, теперь руководивший либералами Квебека, решил подойти к проблеме с фланга. При содействии Трюдо, уверенный в собственных качествах экономиста, Бурасса в 1970 г. начал свою предвыборную кампанию, обещая создать 100 тыс. новых рабочих мест. Он заявлял, что членство провинции в Конфедерации должно стать рентабельным. Большинство квебекцев, обеспокоенных своей собственной занятостью и сытых по горло бесконечными бунтами, демонстрациями и яростными забастовками, приветствовали обещание Бурасса. Голоса сторонников Национального союза разделились между конкурирующими кандидатами от Партии «Социального кредита» и Квебекской партии. Двадцать девятого апреля 1970 г. либералы получили 72 из 108 мест в Национальной ассамблее. КП победила только в семи округах.

Однако у победителя не было повода для радости. Квебек погряз в долгах. Многие местные отрасли промышленности держались на плаву только благодаря субсидиям и таможенным тарифам. Тысячи дипломированных специалистов не могли получить соответствующую их уровню работу, некогда обещанную выпускникам университетов. Квебекские преподаватели теперь поддерживали марксизм с тем же пылом, с каким раньше отстаивали католицизм. Череда уличных беспорядков в Монреале казалась провозвестницей революции. Когда мэр Жан Драпо попытался предостеречь от возможного терроризма, влиятельные общественные деятели лишь высмеяли его, заявив, что он специально сеет панику, заботясь о собственном переизбрании.

Пятого октября 1970 г. был похищен Джеймс Ричард Кросс, британский торговый уполномоченный в Монреале. Среди прочего его похитители требовали передать по радио и телевидению манифест Фронта освобождения Квебека (ФЛК)[506], романтического революционного движения с террористическим ядром. Правительство Робера Бурасса нервно согласилось. На многолюдных митингах националистически настроенные студенты громко выражали свое презрение к новому молодому правительству и свои симпатии к ФЛК. Десятого октября Пьер Лапорт, министр труда в кабинете Бурасса, был захвачен на лужайке перед собственным домом на глазах у своей семьи. Массовых митингов стало еще больше. Робер Лемьё, провозгласивший себя адвокатом похитителей, собрал представителей СМИ в одной из гостиниц в центре Монреаля. Рене Левек, Клод Райян[507] из газеты «Ле Девуар» и другие видные националисты собрались, чтобы дать Бурасса совет: не впутывать Оттаву. Однако было слишком поздно. Премьер уже попросил Оттаву о помощи.

Трюдо начал действовать. Перед рассветом 16 октября он ввел в действие Закон о мерах военного времени[508]. К наиболее заметным публичным деятелям приставили для охраны вооруженных солдат; тем временем местная полиция арестовала 468 человек. День спустя похитители задушили Лапорта и оставили тело в багажнике автомобиля. Восторги прекратились. Затянувшиеся и не совсем умелые поиски британского дипломата и убийц Лапорта наконец увенчались успехом. Задержанных в ходе полицейских рейдов выпустили. Некоторых прихватили по ошибке, большинству пришлось недолго посидеть под стражей за безрассудную жажду проповедования революционных идей. Теперь они жаждали мести. Того же хотели прочие канадцы, которые теперь относились к Пьеру Эллиоту Трюдо хуже, чем к террористам.

Человек, которого выбрали потому, что видели в нем воплощение либерализации, в октябре 1970 г. разрушил этот образ. Его позиция была совершенно очевидна. Правительство по настоянию Трюдо действовало так, «чтобы ясно дать понять похитителям, революционерам и убийцам, что в этой стране законы принимаются и изменяются избранными представителями всех канадцев, а никак не горсткой самозваных диктаторов». Большинство квебекцев и большинство канадцев с этим согласились, но нашлось и четко выраженное несогласное меньшинство. Борцы за гражданские права никогда не простили Трюдо прямолинейной решимости, неуместной в эпоху освобождения. Использование Закона о мерах военного времени для разрешения внутреннего кризиса создало опасный прецедент и породило мучеников. Оно также довершило падение демократически избранного правительства Робера Бурасса. Расходы по вводу войск легли на Оттаву[509].

В то время как НДП и Роберт Стэнфилд более осторожно критиковали наступление Трюдо на гражданские свободы, «Октябрьский кризис» способствовал взлету популярности либералов. Затем, когда неизбежно нахлынули другие проблемы, она стала падать. Инфляция продолжала расти, безработица тоже. Хитроумные схемы, суть которых состояла в том, чтобы нацелить социальные программы на бедных и отменить семейные пособия, вызвала возмущение; теперь уже было слишком опасно трогать программы, которые касались всех. Когда правительство предложило преобразовать страхование по безработице в некий вариант гарантируемого годового дохода, налогоплательщики возмутились, что армия бездельников, сидящих на пособии, злоупотребляет системой. Дэвид Льюис — ветеран ФКС, перешедший в НДП в 1971 г., бранил вместо этого бездельников из корпораций, задерживающих уплату миллиардных налогов, которые могли бы ослабить бремя низкооплачиваемым налогоплательщикам. Большинство канадцев предпочитали осуждать своих более бедных соседей и правительство, которое платило им пособие, вместо того чтобы заставлять работать.

Трюдо безмятежно парил над этим бушующим морем неприятностей. Осенью 1972 г. он мало что предложил избирателям, кроме предвыборного лозунга «Сильная страна». Избирателей это не впечатлило. К дню выборов 30 октября 1972 г. либеральная коалиция образца 1968 г. распалась. Остались только квебекцы, сельские жители и рабочие Онтарио, а также акадийцы Нью-Брансуика. В палате общин, состоявшей из 109 либералов и 107 консерваторов, судьба правительства была в руках 31 депутата от НДП, возглавляемой Льюисом. «Все идет так, как должно идти», — заверял Трюдо своих взволнованных последователей.

Вызов с Запада

В 1970-е гг. большая часть базовых основ послевоенного времени обвалилась. Через 27 лет после того, как на Бреттон-Вудской конференции все валюты мира были привязаны к доллару США[510], Вашингтон неожиданно девальвировал его. Золото уже не стоило 35 долл. за тройскую унцию. Двумя годами позже Соединенные Штаты потерпели поражение во Вьетнаме, хотя до позорного падения Сайгона оставалось еще два года. Американское процветание постепенно покидало индустриальный Северо-Восток, оставляя вместо себя бедняков, пенсионеров и загрязненную природу. Те отрасли, откуда ушел американский капитал, унаследовали азиатские страны Тихоокеанского бассейна. Римский клуб — поддерживаемая деловыми кругами исследовательская группа — прогнозировал неизбежное истощение большинства мировых ресурсов. В Европе и Северной Америке сочетание безработицы и инфляции-стагфляции, казалось, шло вразрез с давнишним кейнсианским утверждением, что макроэкономику можно «привести» в равновесие. Экономика снова стала «унылой наукой»; некоторые из экономистов-практиков относились с пиететом к старым теориям.

Как торговая нация, Канада на себе ощутила неустойчивость доллара США, протекционизм правительств Соединенных Штатов и европейских государств и собственную зависимость от экспорта ресурсов. Неурожай вынудил Советский Союз и Китай закупать канадскую пшеницу, но такие рынки были ненадежны. Так же ненадежен был и подъем в угольной и лесной промышленности Британской Колумбии. В целом рост Канады в 1970-х гг. был столь же стремительным, как и прежде, но уже не сопровождался ощущением уверенного благополучия. К этому времени достигли совершеннолетия 3 млн беби-бумеров, в результате чего трудоспособное население Канады увеличилось на треть. Численность женщин на рынке труда росла в два раза быстрее численности мужчин. Это было связано не только с возможностью планировать или откладывать рождение ребенка, но и с инфляцией, которая привела к тому, что для поддержания требуемого уровня жизни большинству семей были необходимы доходы двух работающих. Необеспеченность большинства родителей-одиночек и пожилых людей, в основном женщин, сделала пенсионную реформу и реформу семейного права первоочередной необходимостью. В то самое время, когда канадцы стремились иметь более комфортабельные дома и заполнять их новыми бытовыми приборами, у властей, похоже, не хватало средств, чтобы справляться с дорогостоящими проблемами или хотя бы поддерживать медицинские и образовательные учреждения, созданные в 1960-х гг.

Новая стратегия Пьера Эллиота Трюдо с поправкой на события 1972 г., когда он был на грани поражения, состояла в том, чтобы удерживать власть при поддержке НДП, приберегая свои философские принципы про запас и демонстрируя готовность защищать людей от давления инфляции. Когда в 1972–1973 гг. в результате огромных закупок зерна Советским Союзом цены на продукты питания выросли, правительство предложило выплачивать дотации на хлеб и молоко, а кроме того, организовать Наблюдательный совет по ценам на продовольствие, который строже относился бы к потенциальным перекупщикам. Поскольку в число членов совета входили представители недавно созданных правительством советов по маркетингу, фермеры хотя бы могли знать, кого благодарить за рост цен. Экономисты осуждали вмешательство в свободную торговлю, но Дэвид Льюис и его новые демократы были довольны.

Старания либералов оградить канадцев от шокирующего роста цен на нефть в 1973 г. были продиктованы уже не просто экономической, а политической ситуацией. Возмущенная снижением курса доллара США, которым с ней расплачивались за нефть, а позднее тем, что западный мир поддержал Израиль в «Войне Судного дня»[511], Организация стран — экспортеров нефти (ОПЕК), где доминировали арабские страны, подняла стоимость барреля сырой нефти вчетверо. Поскольку приближалась зима, правительство Трюдо принялось поспешно выделять субсидии на импорт нефти в Восточную Канаду за счет налогов на западно-канадские нефть и газ, экспортируемые в Соединенные Штаты. Долгосрочная правительственная стратегия позволила расширить поставки западной нефти на рынок провинции Квебек, создать государственную нефтяную компанию, организовать создание нефтяных резервов и стимулировать добычу нефти в Арктике и на морском дне. 320-километровая (200-мильная) зона, объявленная, но слабо контролируемая небольшим военноморским флотом и береговой охраной Канады, дала морскому рыболовному промыслу запоздалую возможность защитить истощающиеся рыбные ресурсы.

Успех ОПЕК стал еще одним утешительным уроком того, что контроль над инфляцией находится за пределами возможностей Канады. В этой ситуации безболезненным способом защитить людей от растущих цен, казалось, была увязка заработной платы, пенсий и правительственных выплат с возрастающим индексом потребительских цен. В 1974 г. министр финансов Джон Тернер даже позаимствовал идею у консерваторов и индексировал налоговые выплаты. Расходы правительства росли, чего нельзя было сказать о его доходах. Этот рецепт определенно вел к огромному бюджетному дефициту, но избиратели не жаловались. После двух месяцев попыток Пьера Эллиота Трюдо очаровать избирателей, холодных предупреждений со стороны консерваторов и протестов со стороны НДП на выборах 8 июля 1974 г. 141 место получили либералы, 95 — тори, 11 — квебекские социал-кредитисты и скромные 16 — НДП (в два раза меньше, чем она получила в 1972 г.). Дэвид Льюис остался без места.

Трюдо не удалось повторить свой триумф 1968 г. Сплоченный Квебек и большая часть Онтарио и Нью-Брансуика могли бы иметь большинство мест в парламенте, но на всем Западе либералы взяли всего 13 мест, 8 из них — в Британской Колумбии. По сравнению с 1968 г. в провинциях прерий Трюдо поддерживала уже не треть, а только четверть электората. И хотя опросы общественного мнения предсказывали победу либералам, подавляющее большинство жителей Запада отказались примкнуть к победителям. Как и последователи Рене Левека, западные канадцы были по горло сыты своей ролью в Конфедерации, хотя проблемы и соответственно решения у тех и у других были очень разными.

В случае недопонимания между Оттавой и Западом прийти к согласию всегда было нелегко. О драматических изменениях в регионе доходили самые противоречивые сведения. Перемены к худшему переносятся легче, если в них можно обвинить кого-то другого: для прерий традиционным козлом отпущения всегда было далекое федеральное правительство. Зачастую именно западные радикалы защищали ностальгические представления о жизни сельской общины, в то время как проживавшие в прериях политики правого крыла требовали радикальных перемен. Нигде перемены не были так очевидны, как в главной отрасли Запада — сельском хозяйстве. Основой производства оставалась семейная ферма, но техника и производительность превращали ее в доходное миллионное предприятие, которое занимало тысячи акров. Успех зависел от научной и финансовой компетентности, а также от традиционного взаимодействия с природой и тяжелой работы. Главной культурой оставалась, конечно, пшеница, но мудрые фермеры всегда выращивали еще что-то: канолу[512], лен и, когда позволяли климат и ирригация, овощи. Появление гигантских ферм привело к сокращению численности сельского населения: после войны 750 тыс. жителей прерий оставили землю. Привычная инфраструктура гужевой эпохи — деревни, железнодорожные магистрали, элеваторы — ушла в прошлое. Больше не было пейзажей, где на территории в пределах 15 миль тянулись бесконечные упряжки лошадей, влекущих доверху груженные телеги. В 1933 г. над ровным горизонтом прерий возвышалось 5758 огромных элеваторов, к 1978 г. почти половина из них исчезла. В 1940–1980 гг. доля сельских жителей в населении прерий упала с 60 до 30 %.

К 1970-м гг. доминировавшее ранее в прериях сельское хозяйство потеснили другие отрасли. Население Виннипега, Реджайны и Саскатуна увеличилось более чем вдвое; на волне доходов от добычи нефти и газа число жителей Калгари и Эдмонтона выросло в семь раз — до 800 тыс. человек в каждом. К 1981 г. они обогнали Виннипег, превратившись в конкурирующие региональные центры. По другую сторону Скалистых гор экономический рост Запада и тихоокеанские рынки превратили Ванкувер в крупный город с населением более 1 млн человек. Все это стало возможным благодаря расширению ассортимента продукции, не имеющей никакого отношения к сельскому хозяйству и связанным с ним отраслям промышленности. До 1947 г. Альберта поставляла приблизительно 10 % канадского газа и нефти. Открытие крупного нефтяного месторождения в Ледюке принесло миллиарды долларов инвестиций, не в последнюю очередь благодаря транснациональным корпорациям, которые контролировали всю нефтедобывающую промышленность западного мира. К 1970 г. нефтедобыча в Альберте вполне могла бы насытить весь канадский рынок, хотя экономически целесообразнее было экспортировать нефть в Соединенные Штаты. Соседние с Альбертой провинции старались от нее не отставать. Саскатун объявил себя мировой столицей поташа; Реджайна гордилась сталелитейным комплексом, удовлетворяющим потребности трубопроводов региона; в Манитобе говорить о диверсификации позволяли никелевые шахты в Томпсоне и Линн-Лейке.

Политическая жизнь расположенных в прериях провинций была привязана к стратегиям развития. Заявление о том, что консерваторов Манитобы обманули при разработке в Те-Пас лесопромышленного комплекса с иностранным участием, в 1969 г. помогло НДП прийти к власти. Свою роль в ее победе сыграло и сопротивление амбициозному проекту гидростанции на реке Нельсон, оказанное индейцами и группами защитников окружающей среды. Непрерывные дебаты о ресурсах способствовали поражению НДП в 1977 г. и позднее проигрышу «воскресших» тори в 1982 г. В Саскачеване сокращение численности сельского населения помогло в 1964 г. «свалить» ФКС; твердое намерение контролировать производство поташа в провинции вернуло к власти НДП в 1971 г. В том же году Питер Лоухид покончил с правлением Партии «Социального кредита» в Альберте, ясно сформулировав озабоченность провинции ее отдаленным будущим, когда нефть и природный газ закончатся. Богатство не заставило жителей прерий забыть Великую депрессию или их собственную уязвимость как производителей сырья.

Со стороны Лоухид с его «футбольным» прошлым и адвокатской практикой в Калгари[513], казалось, был совсем не похож на своего саскачеванского коллегу Аллана Блейкни с его вкрадчивыми социалистическими речами. Конечно, нефтяные магнаты предпочитали свободный стиль Эдмонтона регулированию и осторожности Реджайны. Общим же у обеих этих провинций и большей части канадского Запада было твердое намерение самостоятельно управлять своими природными ресурсами и по возможности своей экономической судьбой. Ничто в истории жителей западных регионов не могло убедить их в том, что в Оттаве и Торонто их интересы защищают эффективнее, чем в Нью-Йорке или Хьюстоне.

Вмешательство Трюдо в нефтяной ценовой шок 1973 г., несомненно, имело смысл в Восточной Канаде. Почему канадцы должны страдать от иностранных картелей, когда у страны достаточно собственной нефти, чтобы не зависеть от махинаций ОПЕК? В том, чтобы обложить налогом экспорт электроэнергии в Соединенные Штаты с целью субсидировать потребителей, временно зависящих от поставок ОПЕК, не было никакой несправедливости по отношению к американцам или жителям Альберты, хотя это и выглядело, особенно в глазах квебекцев, демонстративной отменой некоторых реальных льгот, которые им давало пребывание в Конфедерации. И почему именно Альберте должны доставаться прибыли от новых мировых цен, когда они явились результатом чудовищного международного вымогательства? Выгоду из нефтяной политики, которая сделала Канаду самостоятельной, может извлечь вся страна. Сама же Альберта пусть примет участие в миллиардном проекте по извлечению годного к употреблению топлива из обширных залежей нефтеносных песков около Форта Макмюррей, а также получит доступ к новым квебекским рынкам. Активизация нефтеразведки на фронтире и создание государственной нефтяной корпорации «Петро-Кэнэда» должны были стать разумным выходом как для Востока, так и для Запада.

Должны были, но не стали. Разъяренные жители Запада утверждали, что Оттава никогда не вмешивалась, чтобы защитить их от высоких мировых цен на автомобили, одежду или что-то иное, изготовляемое в Онтарио или Квебеке. Сдерживание цен на истощающиеся ресурсы отнимало у грядущих поколений деньги, которые могли бы в противном случае потоком течь в Фонд «Наследие Альберты» и Фонд «Наследие Саскачевана». Без иностранных инвестиций на Западе не было бы никакой энергетики. Пик добычи из разведанных месторождений уже был пройден. Искать нефть в слабоизученных районах было грандиозной авантюрой, а транспортировка ее оттуда представлялась делом почти фантастическим. Нелепость надежд Оттавы особенно бросилась в глаза, когда планы протянуть через долину реки Маккензи трубопровод, чтобы транспортировать природный газ и затем нефть с побережья Северного Ледовитого океана в Альберту, были сорваны, после того как королевская комиссия под руководством судьи Томаса Бергера поддержала возражения групп проживавшего на севере коренного населения и их сторонников на юге. Инуиты и денé (самоназвания народностей, вытеснившие прежние, пришедшие от белых термины «эскимосы» и «индейцы») внезапно обнаружили у себя в руках рычаги давления, с помощью которых они могли приостановить развитие Севера, пока не будут удовлетворены их собственные политические и территориальные требования, идущие вразрез с планами Оттавы. Пока коренное население требовало контроля над ресурсной политикой на Севере, правительства прерийных провинций боролись за сохранение полномочий, которые им с таким трудом достались в 1930 г. Правительство Саскачевана солидаризировалось с консерваторами Альберты, когда правительство Пьера Эллиота Трюдо попыталось воспротивиться планам НДП по национализации производства поташа в провинции.

Открытие богатых шельфовых месторождений нефти в Атлантике способствовало переходу в лагерь противников Оттавы даже таких бедных дотационных провинций, как Ньюфаундленд и Новая Шотландия. Премьер-министр провинции Ньюфаундленд Брайан Пекфорд демонстративно одолжил деньги из Фонда «Наследие Альберты», чтобы выдержать борьбу против претензий Оттавы на нефтяной шельф. Дополняла эту когорту враждебно настроенных провинций Британская Колумбия, располагавшая собственными запасами природного газа и также мечтавшая о своем шельфе.

Оттава обнаружила, что ее загнали в ловушку дилеммы, решения которой сами жители Запада всячески избегали. Конец 1970-х гг. ознаменовался для фермеров прерий несколькими самыми урожайными годами в их истории, но они, пожалуй, были бы еще богаче, если бы их продукция не скапливалась в перегруженной устаревшей транспортной системе. У экономистов нашлось простое объяснение: управляющие железными дорогами противятся модернизации, руководствуясь единственно обязательством перевозить пшеницу по тарифам 1897 г., установленным в соответствии с Соглашением о прогоне через перевал Кроуснест[514]. Однако фермеры и их политические представители защищали этот старый тариф так, как будто он был священным тотемом региона[515]. Никакие контрдоводы, например то, что повышение грузовых тарифов вынудило бы фермеров продавать свое зерно на корм скоту из западных районов, не способствовали привлечению фермерских голосов. От того, что правительство стало закупать саморазгружающиеся вагоны-хопперы, Скалистые горы не стали ниже, а доверху забитые зерновые терминалы Ванкувера — просторнее, хотя в Новой Шотландии производство этих вагонов создало некоторое количество рабочих мест.

Цены на нефть, грузовые тарифы и соображения бизнеса обострили позицию Запада в отношении Конфедерации. Правда заключалась в том, что регион, осознающий собственную экономическую мощь, добивался уважения и влияния. Когда штаб-квартиры корпораций, убегая от квебекского национализма, проскочили Торонто и стали возводить для себя огромные стеклянные башни в Калгари, жители Запада, естественно, ликовали. Политики и финансисты охотились за региональными банками и фондовыми биржами. Они превозносили местных мультимиллионеров — Фреда Мэнникса, Джима Пэттисона, Питера Поклингтона, Мюррея Пезима, а их критиков с Востока обвиняли в зависти.

Вовсе не собираясь выходить из Конфедерации, большинство жителей Запада полагали, что их голоса весят меньше, чем могли бы. Предложенная Оттавой в 1971 г. конституционная реформа, которая предусматривала предоставление в будущем права вето на принятие поправок к конституции только Квебеку и Онтарио, символизировала устаревший политический порядок в Канаде. Питер Лоухид настаивал, что у Альберты ровно столько же прав на вето, сколько у любой из центральных провинций. И так считал не он один. Что касается одержимости идеей двуязычия и бикультурности, муссировавшейся в Оттаве командой Трюдо, то подобные идеи определенно могли навредить региону, где соперничество разных лингвистических, этнических и культурных групп ощущалось особенно остро.

К 1979 г., когда Лоухид, Блейкни и Запад, казалось, достигли каких-то договоренностей с Оттавой по ценам на энергоносители, новая инициатива ОПЕК фактически утроила эти цены. В год выборов правительство Трюдо среагировало так же, как и в 1973 г., — субсидируя провинции-импортеры за счет Альберты. Либералов это не спасло, зато недолговечному консервативному правительству Джо Кларка досталось сложное наследство, с которым оно не смогло справиться. Впрочем, любой премьер-министр, даже не уроженец Альберты, не удержал бы власти, зажатый между непримиримостью Лоухида и закоснелостью прогрессивных консерваторов Онтарио. Когда 18 февраля 1980 г. избиратели Квебека и Онтарио снова сделали Пьера Эллиота Трюдо премьер-министром, озлобление между Востоком и Западом достигло критической отметки.

Квебек и конституция

Поскольку хорошие годы никогда не были хорошими для всех провинций сразу, напряженность в Конфедерации продолжала расти. Двадцать пять послевоенных лет большая часть Канады могла только завидовать «легкому» обогащению южной части Онтарио и Квебека. В 1970-е гг. ситуация изменилась. Энергетический бум передвинул богатство в западном направлении, и самый высокий среднедушевой доход в стране был в Альберте. Новой Шотландии и Ньюфаундленду открытие значительных запасов ресурсов у их берегов обещало через несколько лет соизмеримое богатство. Теперь будущее стало тревожить уже центральные провинции. Взлет цен на энергоносители, устаревание промышленных технологий и иностранная конкуренция привели к закрытию фабрик и ликвидации десятков тысяч хорошо оплачиваемых рабочих мест, поддержавших когда-то потребительскую революцию. Заводы США, некогда поглощавшие никель Онтарио и железную руду Квебека, превратились в суровые, безмолвные достопримечательности «Ржавого пояса»[516]. Зачем теперь был нужен Автопакт, если большинство канадцев предпочитало немецкие или японские автомобили?

Вынужденные удовлетворять неослабевающую жажду образования и волшебных эффектов высокотехнологичной медицины, врачи и учителя некоторых провинций не испугались открытого неповиновения. Весной 1972 г. в провинции Квебек 200 тыс. работников бюджетной сферы оказались в авангарде самой крупной в истории Канады всеобщей забастовки. Кампания Единого фронта[517] закончилась применением силы, столкновениями и заключением в тюрьму профсоюзных лидеров. Работники больниц в Онтарио сопротивлялись попыткам правительства их арестовать. В 1975 г. возмущенные избиратели Онтарио едва не сбросили режим, существовавший в провинции более тридцати лет[518].

В 1974 г., по сути, купив себе большинство в парламенте щедрыми расходами и субсидиями, федеральное либеральное правительство стало объяснять незамедлительно последовавшую инфляцию болезненностью экономики Канады и решило обуздать ее с помощью внутриполитических решений. Объявив экономическим безумием обещанный консерваторами контроль над заработной платой и ценами, в канун Дня благодарения[519] 1975 г. премьер-министр страны сообщил о своих собственных «ограничениях». Антиинфляционный совет на три года заморозил право профсоюзов на переговоры. Гнев трудящихся, выразившийся в судебных схватках, демонстрациях и миллионной стачке в октябре 1975 г., не возымел ни малейшего действия на правительство, поддержанное судами и в большинстве своем общественным мнением.

Однако инфляция и забастовки были признаками более глубоких проблем. Экономисты-националисты вновь заговорили о том, что экономика, основанная на дочерних предприятиях, принадлежащих иностранным владельцам, в основе своей неэффективна и несамостоятельна. Критики и слева, и справа требовали выработать для Канады промышленную стратегию, хотя из этих злобных воплей было сложно понять, какая именно стратегия способна одновременно удовлетворить трудящихся, капиталистов, защитников окружающей среды и региональных патриотов. Предложенный Робером Бурасса «рентабельный федерализм» боролся против инфляции, непостоянства инвесторов, становящегося все более радикальным рабочего движения и неформальных лидеров СМИ, которые давно уже поддерживали пленительную мечту о независимости. В 1973 г. либералы, все более и более ориентирующиеся на бизнес, и КП, решительно агитирующая за независимость, раскололи Квебек пополам. В борьбе двух партий получение почти трети голосов избирателей дало КП лишь несколько мест[520]. Меньшинство продолжало бурлить, большинство испытывало неуверенность в своем положении.

В Оттаве и за ее пределами репутацию Робера Бурасса как защитника федерализма испортил Октябрьский кризис. Годом позже, когда Пьер Эллиот Трюдо собрал в Виктории провинциальных премьеров, чтобы обсудить патриацию[521] и реформу почтенного Акта о Британской Северной Америке, Бурасса мог торжествовать. Сорока годами ранее Квебек и Онтарио загубили принятые Оттавой меры по передаче Канаде полномочий на внесение поправок в конституцию, поскольку на эти поправки они не имели права накладывать вето. В Виктории Трюдо не только предложил Бурасса и премьеру Онтарио Биллу Дэвису это право, но и был готов удовлетворить большинство традиционных требований Квебека. Однако в самолете по дороге домой Бурасса узнал о готовящейся буре. В Монреале Клод Райян из «Ле Девуар» устроил националистическую истерию из-за того, что Бурасса удовлетворил не все требования этого могущественного газетчика. Самоуверенность Бурасса серьезно пострадала, а Хартия Виктории (Victoria Charter) и вовсе умерла, как и уважение Трюдо к его протеже.

Возможно, все это имело бы куда меньшее значение, если бы Квебек процветал. Главным достижением Бурасса было успешное развитие гидроэнергетики в районе залива Джеймс. Критики осуждали финансовые риски, говорили об ущербе окружающей среде, а договор с коренным населением региона считали излишне щедрым, однако политически провальным этот проект сделали сильные беспорядки среди рабочих зимой 1975 г. Опрос показал, что для сохранения мира с трудящимися правительство рассчитывало на штрейкбрехеров. Олимпийские игры в Монреале в 1976 г. оставили неприятный осадок. Медалей канадские спортсмены завоевали немного, зато бойкот со стороны африканских стран и строгие меры безопасности омрачали любую потенциальную эйфорию, а монреальцы остались с недостроенным стадионом, переизбытком гостиниц и массовой безработицей. Мэр Жан Драпо хвалился, что скорее он сможет родить, чем в Монреале возникнет дефицит бюджета. Карикатурист Терри Мошер изобразил Драпо звонящим по телефону доктору Генри Моргенталеру, известному специалисту по абортам.

Экономические трудности наложились на нерешенную языковую проблему Квебека. Националисты утверждали, что временные увольнения случались в основном в фирмах, принадлежавших англофонам, которые к тому же отказывались предоставлять рабочие места все разрастающемуся потоку франкоговорящих квебекцев с университетскими дипломами. Компромиссное решение Бурасса — закон № 22[522] — никого не удовлетворило. Англоговорящих родителей возмущало, что их шестилетних детей будут экзаменовать, перед тем как предоставить им право обучаться на английском языке; националисты настаивали на том, что Квебек должен говорить только на одном языке — французском. Весной 1976 г. незначительный спор внезапно обернулся ураганом эмоций. Оттава объявила, что отныне французский язык наряду с английским признаётся официальным в процессе контроля воздушного трафика над Квебеком. Столкнувшись со шквалом протестов англоканадских пилотов, диспетчеров и политических деятелей, правительство отступило: необходимо было выждать год. Именно эта передышка и привела националистов к долгожданному результату. Когда 15 ноября 1976 г. Робер Бурасса и его потрепанное правительство добрались до выборов, былая поддержка у либералов исчезла. Квебекская партия набрала всего 41 % голосов, но этого было достаточно, чтобы количество ее мест в Национальной ассамблее Квебека выросло с 7 до 72; либералам досталось 28. Через девять лет после разрыва с либералами Рене Левек и сепаратисты одержали победу.

На мгновение канадцев это ошеломило. Такого исхода они и представить себе не могли. Как ни странно, спасителем единой Канады теперь стал премьер-министр, сделавший все для ее региональной децентрализации. «Со всей уверенностью заявляю вам, — сказал Трюдо канадцам, — что единство Канады не будет нарушено». К февралю 1977 г. за него готова была проголосовать половина канадского электората. Страна медленно перевела дух. Оказавшись у власти, Рене Левек отложил референдум о независимости в пользу проведения популярных реформ, более типичных для правительства НДП. Квебекская партия отменила глупейший экзамен для дошкольников, но приняла собственный закон о языке — закон № 101 «Хартию французского языка», согласно которой французский язык в Квебеке стал во всех отношениях единственным: на французский перевели всё, от правительственных бланков до вывесок и меню. Если англо-квебекцев выдавливали из родной провинции, то они уступали место честолюбивым франкоквебекцам. Если они оставались, то должны были использовать в работе французский язык и на фондовой бирже, и на заводских конвейерах. Детей новоприбывших, пусть даже из Альберты, следовало обучать только во франкоязычных школах.

За пределами Квебека мало кого из канадцев беспокоила жесткость закона № 101. Англоговорящее меньшинство провинции и так никогда не пользовалось особой симпатией. Выяснять реакцию соотечественников на нововведения в Квебеке отправили специально назначенную рабочую группу. Как и комиссия Лорандо — Дантона, она вернулась ошеломленной от воплей бесчисленных жалобщиков и кучей конституционных схем, которые никого не удовлетворяли. В общем, скоро большинство канадцев вновь принялись ругать федеральное правительство, от которого было больше проблем, чем радостей. Летом 1978 г. Пьер Эллиот Трюдо вернулся из столицы ФРГ Бонна, где проходил экономический саммит Семи[523], с намерением предпринять новое наступление на инфляцию и растущий дефицит. Программу ограничений полностью забраковали, предложив взамен новый вариант устаревшего монетаризма: повышение процентных ставок, сокращение расходов на общественные нужды, рост безработицы. Этому обрадовались немногие.

Канадцев их философ-принц уже несколько утомил. Они восхищались Трюдо во время кризисов, симпатизировали достоинству, с которым он переносил горечь разрушенного брака, но негодовали по поводу его пренебрежительного отношения к их повседневным проблемам. Правительство властолюбивых чиновников и посредственных министров слишком долго находилось у власти. Либералам оставалось лишь убеждать, что другие альтернативы были еще хуже. Канадцев восхищала чрезвычайная любезность Эда Бродбента из НДП, но в целом его партию поддерживала лишь непоколебимая пятая часть электората. В 1976 г. консерваторы заменили Роберта Стэнфилда Джо Кларком — приятным молодым человеком из Альберты, к которому никто не питал неприязни. Понаблюдав, как Кларк борется со своей своенравной партией, питать к нему уважение стали немногие. Однако если недостатки Кларка еще можно было скрыть усилиями имиджмейкеров, то протоколы заседаний либералов говорили сами за себя. На федеральных выборах 22 мая 1979 г. единодушно преданными Трюдо остались лишь квебекские избиратели; в остальной Канаде ему не простили снижения доходов, потери рабочих мест и пренебрежительного отношения. Тори вышли в финал с 136 местами — до большинства не хватило всего восьми мест. Однако для перемен этого было недостаточно.

Вскоре избиратели пересмотрели свое решение. Кларк формировал свое правительство спокойным летом. Среди растущей паники перед надвигающимся референдумом в Квебеке, иранским нефтяным кризисом и взлетом процентных ставок до 15 и даже 20 % осторожность Кларка все больше казалась неуверенностью неудачника. Тори теряли сторонников. В ноябре уход Пьера Эллиота Трюдо из политической жизни, казалось бы, дал новому правительству некоторую свободу действий. В бюджете, жестком больше на словах, чем на деле, нефтяных магнатов Альберты попытались удовлетворить за счет энергопотребителей Онтарио. Питера Лоухида это не умиротворило; Билла Дэвиса, консервативного премьера Онтарио, это привело в ярость. Результаты опросов придали либералам смелость выступить в поддержку предложения НДП отклонить бюджет. Удивительно, но консерваторы ничего не сделали, чтобы предотвратить поражение. Поскольку канадцев поставили перед фактом неожиданных выборов посреди зимы, Кларк был уверен, что повторит блестящую победу Дифенбейкера, одержанную зимой 1958 г. Оставшиеся без руководителя либералы пребывали в растерянности. И тут неожиданно вернулся Трюдо, в полной боевой готовности к победе. Восемнадцатого февраля 1980 г. голоса Онтарио, Квебека и Приморских провинций обеспечили ему большинство: 147 мест в парламенте получили либералы, 103 — консерваторы, 32 — НДП.

Сделать предстояло много. В 1965 г. Трюдо пришел в Оттаву на волне вызванного Квебеком кризиса Конфедерации, и это дело ему предстояло закончить. Международные встречи на высшем уровне, гонка вооружений и жестокий диспаритет между Севером и Югом, конечно, отвлекали Трюдо от его главной задачи — сохранения целостности Канадского государства, — но в не меньшей степени его утомляли и повседневные заботы канадских бизнесменов, профсоюзных деятелей и фермеров. Теперь, в свой последний срок на посту премьера, Трюдо наконец мог делать все, на что он был способен, и представить это на суд истории.

Обещанный референдум по суверенитету Квебека Левек запланировал на 20 мая 1980 г. и постоянно прощупывал настроения квебекцев, чтобы быть уверенным в победе. Несомненно, большинство квебекцев поддержали бы мандат на ведение переговоров в рамках проекта «Суверенитет-Ассоциация»[524], с тем чтобы в дальнейшем иметь шанс проголосовать по вопросу о выходе из состава Конфедерации. Оппозиция под руководством Клода Райяна — того сурового националиста, который тиранил Робера Бурасса, а теперь по иронии судьбы стал его последователем — оказалась слабой коалицией, озабоченной теоретическими планами по децентрализации федерализма. Трюдо проигнорировал Райяна. Вместо этого он отправил популярного члена федерального правительства Жана Кретьена, называвшего себя «пареньком из Шавинигана», взбодрить противников Левека. Не успев осознать, что ее собственный закон № 101 умерил пыл квебекцев бороться за выживание, КП начала совершать ошибку за ошибкой. Это досаждало ее сторонникам, задевало противников и тревожило нерешительных. При высокой явке избирателей триумфально победили противники проекта «Суверенитет-Ассоциация», получившие 60 % голосов квебекцев, а сторонники проекта — 40 %.

В своих речах накануне референдума Трюдо обещал Квебеку и Канаде новый пакет поправок к конституции. Если когда-то он предупреждал, что конституционная реформа откроет ящик Пандоры, то теперь полагал, что патриация и отредактированная Хартия прав и свобод станут апофеозом его политической карьеры. Вся Канада в связи с итогами референдума облегченно выдохнула. Это, а также сложности с поправками к конституции, которые по-прежнему нужно было утверждать в Британском парламенте, способствовали достижению Пьером Эллиотом Трюдо его цели. За лето 1980 г. Жан Кретьен и генеральный прокурор Саскачевана Рой Романов[525] изъездили всю Канаду, согласуя пакет поправок с провинциальными премьер-министрами.

В сентябре, когда Трюдо и руководители правительств провинций встретились в Оттаве на конференции, которую транслировали по телевидению, очень скоро стало понятно, что убедить их не удалось. Приоритеты Трюдо разделяли только Билл Дэвис от Онтарио и Ричард Хэтфилд от Нью-Брансуика; остальные коллеги были убеждены, что вето со стороны провинций приостановит слушания, до тех пор пока не будут удовлетворены региональные требования и их личные пристрастия. Интриган Левек с удовольствием наблюдал, как битва за конституцию в очередной раз зашла в тупик.

Однако с Трюдо он просчитался. В начале октября премьер-министр все-таки прорвался через полувековую нерешительность. Нравится это провинциям или нет, но Оттава сама осуществит патриацию конституции, внесет в нее разработанные в Канаде поправки и примет Хартию прав и свобод. Дэвис и Хэтфилд поспешно одобрили это. Эд Бродбент из НДП присоединился после того, как убедил Трюдо добавить к Хартии более прочные гарантии по защите ресурсов на Западе. Левек, Лоухид и большинство премьеров других провинций были вне себя от дерзости Трюдо. В парламенте Джо Кларк воспользовался разногласиями, чтобы сплотить своих деморализованных консерваторов. К склоке присоединились адвокаты и толпа реальных или считавшихся таковыми экспертов, как независимых, так и настроенных предвзято. В то время как канадская экономика переживала худшие с 1930-х гг. времена, правительство, оппозиция и заезжие британские парламентарии, плохо понимающие, куда они попали, яростно спорили друг с другом по вопросам, которые большинству канадцев казались малопонятными или не относившимися к делу. Провинции апеллировали к судам. Духовенство, феминистки, аборигенные лидеры, инвалиды и представители других групп боролись за свой особый статус в нарождающейся конституции. Несогласные премьеры встретились в Ванкувере, чтобы разработать собственную комплексную формулу поправок, согласно которой ни одна из провинций не имела бы права вето. Ее одобрил даже Рене Левек, уверенный, что Ванкуверская хартия все равно останется только на бумаге. В Оттаве дебаты о конституции парализовали работу парламента.

В сентябре 1981 г. Верховный суд Канады вынес решение о законности инициативы Трюдо: большинство судей согласились с тем, что демарш правительства был законным, однако противоречил традициям. Поскольку патриацию раньше не проводили, а значит, и традиции на этот счет никакой не было, то, как корректно заявил своим коллегам верховный судья Бора Ласкин, данный вердикт — полная ерунда. Однако это решение вынудило Трюдо еще раз попытаться достичь консенсуса. Премьеры опять съехались в Оттаву на новую, но, казалось, такую же бесплодную встречу. И тогда в ночь с 4 на 5 ноября 1981 г. Кретьен, Романов и генеральный прокурор Онтарио Рой Макмёртри совместными усилиями все-таки договорились о компромиссе. В предложенную Трюдо Хартию прав и свобод вносился ванкуверский вариант формулы поправок. Премьер-министров разбудили и срочно вызвали в здание старого железнодорожного вокзала, служившее в Оттаве конференц-центром, — всех, кроме Левека, крепко спавшего на другом берегу реки в Халле (теперь Гатино). Когда он проснулся, дело было уже сделано. Ночной компромисс, приукрашенный пунктами о провинциальном контроле над ресурсами, разделении налоговых доходов и другими мелкими изменениями в предметах федерально-провинциальных споров, стал конституционным документом. Историческое право вето Квебека, которым беспечно пожертвовали в Ванкувере, ушло в прошлое. То же самое случилось и со многими положениями, за которые боролись женщины и аборигенное население. Правда, после дальнейшего бешеного лоббирования гендерное равноправие и весьма туманные обязательства перед индейцами были восстановлены, а право вето Квебека — нет. Холодным дождливым днем 17 апреля 1982 г. королева Елизавета II санкционировала Конституционный акт[526], который читали лишь немногие канадцы, а понимали и того меньше. Пьер Эллиот Трюдо оставил свой след в истории. Новое широкое влияние приобрели адвокаты и судьи, способные толковать напыщенные фразы Акта и Хартии прав и свобод. Теперь только время могло показать, сколько власти осталось у избираемых членов парламента и провинциальных законодательных органов.

Конец достатка?

Оглядываясь назад, начинаешь думать, что после патриации конституции Пьеру Эллиоту Трюдо следовало бы уйти в отставку. Результат Квебекского референдума сделал его присутствие уже необязательным. Принятие Конституционного акта обеспечило ему такое место в истории, которое он не смог бы заслужить ничем другим за всю свою долгую политическую карьеру. Эра освобождения, олицетворением которой он когда-то служил, переродилась в эгоистичный консерватизм. Кроме того, к 1982 г. Канада завязла в экономическом кризисе, в котором Трюдо проявил себя не самым лучшим образом.

Стагфляция 1970-х гг. подорвала послевоенную веру в правительство как умелого «хозяйственника». Начиная с 1978 г. средний реальный доход в Канаде начал уменьшаться. Это явление не было столь заметно, поскольку одновременно выросло число семей с обоими работающими супругами и соответственно с двойным доходом. Однако по мере того как увеличивался процент разводов, таких семей становилось все меньше, а понятие «мать-одиночка» стало практически синонимом бедности. В США реформизм в стиле Нового курса потерял популярность даже среди демократов задолго до того, как в 1980 г. президентом был избран Рональд Рейган. В 1979 г. британские избиратели выбрали самое бескомпромиссное с 1920-х гг. консервативное правительство. Американцы последовали их примеру[527].

В Канаде сочетание тревог и личных интересов также остудило либеральный оптимизм послевоенных лет. Дети, родившиеся во время беби-бума, выросли и превратились в «большое поколение» эгоистичных потребителей. Поддержание хорошей физической формы и здоровья превратилось в индустрию. От того, что общественное мнение выступило против курения, пострадали производители сигарет и выращивавшие табак фермеры. Потребители среднего возраста переключились на вино и экзотические сорта пива. Садиться за руль под хмельком стало позорным. Сторонники и противники абортов отстаивали свои позиции без жалости или снисхождения к противнику. Консерваторы требовали ужесточить школьные программы и экзамены, обуздать радикальные убеждения и (безуспешно) вернуть смертную казнь, которую Канада отменила в 1964 г. Феминистки спорили, что важнее — порнография или полная свобода слова. Студенты в 1980-х гг. поддерживали консервативные идеи, боролись за хорошие оценки и выбирали программы обучения, ориентированные на карьеру. Опросы общественного мнения показывали, что своим злейшим врагом канадцы считали «Большое правительство»[528], не намного лучше относясь и к «Большим профсоюзам». Одна из немногих успешных правительственных инициатив 1970-х гг. распространилась по Канаде в 1980-е гг. Лотереи, запущенные как «добровольный налог» Жаном Драпо, которому нужно было откуда-то брать деньги для своих олимпийских амбиций, создали «мгновенных» миллионеров и «карманный» политический капитал для провинциальных правительств. Послевоенная вера в то, что усердный труд вкупе с экономическим ростом способны исполнить любую разумную мечту, переросла в молитвы об удаче в общенациональном «Лото 6 из 49» и выигрыше в 10 млн долл. и больше.

В Квебеке результаты референдума 1980 г., казалось, похоронили национализм. Когда после поражения на переговорах о конституции Левек во всеуслышание сокрушался по поводу предательства, насмешек ему перепадало ничуть не меньше, чем сочувствия. В действительности сепаратистскую идею подорвал его же собственный языковой закон № 101. Кого могло тревожить преобладание английского языка, когда сам язык практически исчез из поля зрения, а рабочее место отъезжающего англоговорящего жителя мог занять любой честолюбивый франкоговорящий квебекец? Языком делового общения в Монреале стал французский, а вот идеология администрации осталась такой же консервативной. Приняв секуляризм и демократический социализм, лидеры общественного мнения Квебека теперь утверждали, что обрели вкус к бизнесу. Сама КП все больше напоминала старый Национальный союз. Снова придя к власти в 1981 г., после того как квебекцы опять забаллотировали либералов, на сей раз во главе с нехаризматичным Клодом Райяном; эта партия отреагировала на экономический спад, лишив государственных служащих щедрого повышения заработной платы, которым привлекла их перед референдумом. Учителям и чиновникам, некогда составлявшим активное ядро сепаратистского движения, не приходилось ждать поблажек от либералов.

В Оттаве, наоборот, переизбрали либералов, которые поначалу не обращали внимания на правый уклон. Сами они возлагали ответственность за поражение партии в 1979 г. на монетаризм правительства и сокращение социальных программ. Пока Трюдо со своими конституционными планами настойчиво шел к цели, его коллеги пытались выполнить предвыборные обещания о налоговой реформе и «внутриканадской» энергетической политике. Министр финансов Аллан Мак-Икен использовал свой первый бюджет для того, чтобы заблокировать длинный список прежде неприкосновенных лазеек в налоговом законодательстве. К грубым ошибкам Джо Кларка можно отнести угрозу закрыть «Петро-Кэнэда» — нефтяную компанию, принадлежащую правительству. У избирателей на Востоке страны популярностью пользовалось любое контролируемое канадцами предприятие, которое могло бы защитить их от арабов, Альберты и компании «Эссо». Когда в конце 1981 г. Трюдо объявил о начале реализации Национальной энергетической программы (НЭП), «Петро-Кэнэда» стала лидером в гонке за удержание предприятий отрасли в канадской собственности, самостоятельность и отмену налоговых льгот, которые ранее пополняли казну нефтяных компаний. Правительство намеревалось само финансировать разработку шельфовых месторождений на всем протяжении от моря Бофорта до нефтяного поля Иберния, расположенного к юго-востоку от Ньюфаундленда, одновременно участвуя в разведке новых залежей.

Десятью годами ранее и налоговая реформа, и НЭП, возможно, могли бы иметь успех, но в 1981 г. они вызвали взрыв возмущения на Западе страны, а также среди влиятельных бизнесменов. После целой серии яростных нападок правительство поспешно вернуло большинство отмененных налоговых лазеек и забыло о реформе. Однако с НЭП Оттава сохраняла твердость. Ожидая обвала цен на нефть, после того как в 1979 г. они выросли втрое, премьер Альберты Питер Лоухид закрыл два гигантских проекта по разработке нефтеносных песков и вдвое сократил поставки нефти и нефтепродуктов в Восточную Канаду. К осени 1982 г. Оттава все же договорилась с Эдмонтоном, хотя интересы нефтяных компаний не были приняты в расчет. Тогда их руководители закрыли инвестиционные программы, перевели свои капиталы в США, где при Рейгане им обеспечивались более благоприятные условия, и напомнили Вашингтону о том, как дурно обошлись с ними в Канаде. Из сотен канадских компаний, возникших или разросшихся на волне нефтяного бума, одни вообще закрылись, а другие перенесли свои буровые установки на юг в надежде на американский бизнес. Соблазнившись рассказами о богатствах Альберты, туда широким потоком хлынули рабочие с Востока Канады, но вскоре они развернулись и отправились назад. Другие остались, чтобы присоединиться к армии местных безработных. В 1979 г. Альберта гордилась практически полной занятостью населения — 96,3 %. К 1983 г. работу искал уже каждый десятый трудоспособный житель провинции. Западный бум закончился. Обозленные жители Альберты знали, кого в этом винить.

А винить нужно было не столько НЭП, сколько спад, покончивший с нефтяным бумом. Мировые цены на нефть поползли вниз, несмотря на все усилия ОПЕК. Внес свою лепту и протекционизм новых торговых блоков, усугублявший бедность стран Третьего мира, и паника, которую сеяли банкиры, неблагоразумно раздавшие слишком много кредитов. Из-за высоких процентных ставок инфляция в Канаде росла, пока в 1981 г. не достигла послевоенного уровня в 22,5 %. После этого — на фоне банкротств, массовой безработицы и разваливающейся экономики страны — ставки упали. Заметили это немногие. В 1979 г. работу искали 836 тыс. канадцев, большинство из них проживали в Квебеке и Атлантических провинциях. К 1982 г. среднемесячная численность безработных уже составляла 1314 тыс. человек, и неуклонно увеличивалась. У одной пятой потенциальных работников моложе двадцати пяти лет не было никакой работы. Сильнее всего пострадали Ньюфаундленд, Нью-Брансуик и Квебек, однако и в Британской Колумбии коллапс мировых рынков угля, древесины и бумаги оставил безработным одного рабочего из шести. В «постоянных долларах» в 1982 г. ВНП Канады впервые с 1930-х гг. упал на 4 %. Дефицит федерального бюджета, из-за которого на протяжении 1970-х гг. государственный долг ежегодно увеличивался на тревожные 12–13 млрд долл., взмыл на заоблачную высоту, поскольку доходы застыли на месте, а сумма социальных пособий взлетела. В 1982 г. этот дефицит равнялся 23,99 млрд долл., к 1984 г. — уже 35,79 млрд долл., что в пересчете на душу населения было даже больше тех цифр, которые администрация Рейгана навязала и американцам, и всему миру. В ответ канадский доллар бесстыдно сполз с 93 американских центов в 1981 г. до исторического минимума в 70 центов к концу 1985 г.

Конечно, во всех экономических бедах легче всего было бы обвинить Оттаву. И все же из-за принципов свободного предпринимательства британские и американские рабочие столкнулись с такими же трудностями. В Канаде НЭП страдала из-за неудач и плохого руководства. У берегов Ньюфаундленда в шторм огромная нефтяная платформа «Оушен Рейнджер» затонула со всей командой, продемонстрировав, насколько опасно и дорого добывать нефть на шельфе.

Компания «Доум Петролеум», оптимистичный получатель субсидий на проведение исследований в море Бофорта в рамках НЭП, разорилась, когда издержки на выполнение таких работ выросли, а цены на нефть обвалились. В 1983 г., когда правительство наконец отменило тариф Кроуснест — эту архаичную субсидию для экспортеров зерна из прерий, недовольство западных фермеров только усилилось. Даже своим «планом 6&5» — ограничить повышение всех заработков и цен, которые оно могло контролировать, правительство Пьера Эллиота Трюдо лишь нажило новых врагов, а цели не достигло. Во время рецессии экономики после 1981 г. повышение заработной платы на госпредприятиях на 6,5 % казалось излишне щедрым, тогда как зарплаты работников, занятых в частном секторе, сокращались и миллионы людей лишались работы.

В хорошие времена Канаду сильнее вовлекли в сферу американских интересов, в плохие — ускорялся ее сход с этой орбиты. Как второй по значимости торговый партнер Япония уже давно заменила Канаде Великобританию и даже всю Европу. Японские легковые автомобили, камеры, телевизоры, магнитофоны; южнокорейские кроссовки и спортивные костюмы и множество других предметов ширпотреба к 1980-м гг. прочно вытеснили товары, когда-то производимые канадцами и даже их соседями. Пострадавшие от массовых увольнений корпорации, зачастую стоявшие на грани банкротства, уповали на японскую робототехнику, микрочипы и философию управления — но только после того, как все это будет одобрено их американскими руководителями и бизнес-наставниками.

Соединенные Штаты пока еще были в 12 раз больше Японии как поставщик продукции в Канаду и в 20 раз крупнее — как рынок сбыта канадских товаров.

В 1982 г., в самый разгар рецессии, Трюдо при поддержке правительства создал королевскую комиссию по экономическому союзу, которую возглавил его прежний министр финансов и потенциальный преемник Дональд С. Макдональд. К исследованию привлекли, похоже, всех известных экономистов страны. Их влияние и веяния времени убедили комиссию, возможно, к ее собственному удивлению, недвусмысленно высказаться в пользу более тесных экономических связей, даже свободной торговли, с Соединенными Штатами. А почему бы и нет? Так называемую третью альтернативу[529], предусматривавшую расширение торговли с Европой и странами Тихоокеанского региона, канадские бизнесмены поддерживали очень слабо, а руководители дочерних предприятий или их начальство практически совсем не поддерживали. Американские рынки манили — как и культура США. Спутниковое телевидение и видеомагнитофоны позволили обойти с фланга культурный национализм Канадской радиотелевизионной и телекоммуникационной комиссии и привить канадцам вкус к массовым развлечениям по-американски.

После войны канадцы надеялись на что-то большее, чем континентальный альянс. Когда в мире главенствовали Соединенные Штаты, горстка способных чиновников и собственные природные богатства обеспечивали Канаде ощутимую степень независимости. Как ни парадоксально, но чем слабее становились экономический престиж и мощь Америки, тем сильнее зависела от нее Канада. Чиновничий аппарат внешнеполитического ведомства все разрастался, а новаторство свелось к банальным высказываниям о мире, коллективной безопасности и умеренности. В 1978 г. тот факт, что Канада стала молодым членом «Большой семерки», только добавился к заезженным идеям свободного предпринимательства. Внешняя помощь, объем которой чрезвычайно сильно увеличился после конференции Содружества в Коломбо в 1952 г., была мужественной, но единичной и неудачной попыткой сохранить остатки послевоенного идеализма Канады. Нигде застой в политике и раздувание бюрократического аппарата не проявлялись так очевидно, как в сфере обороны. Генералов и адмиралов, командовавших 82 тыс. мужчин и женщин и сильно устаревшим комплексом судов, оружия, танков и самолетов, набралось куда больше, чем было нужно Канаде даже в 1945 г. К середине 1980-х гг. самыми современными на тот момент военными кораблями страны были четыре эсминца, построенные еще по заказу Пирсона. Пока вооруженные силы слабели и их эффективность падала, неуклонно рос список мест их возможного использования, от Кашмира до северного фланга НАТО.

Несмотря на признанную незаурядность и тот факт, что он являлся долгожителем среди мировых лидеров, Трюдо мало интересовался международной ролью Канады, уделяя основное внимание заботам о ее внутренних языковых конфликтах, культуре и конституции. Он не проявлял уважения к посредственностям, от Никсона до Рейгана, которых за время его карьеры американские избиратели приводили в Белый дом. Впрочем, это было взаимно. В 1969 г. Трюдо продемонстрировал свое пренебрежение к НАТО, в 1970-е гг. он обнаружил, что эта организация все же может быть полезной и, наконец, в неожиданной попытке стать авторитетным миротворцем, осудил нацеленность НАТО на «холодную войну». О Третьем мире и «диалоге Север-Юг» вспоминали и забывали с одинаковой легкостью. Прихоти премьер-министра никак не способствовали усилению влияния Канады в мире.

Статус в мировой политике волновал канадцев меньше, чем состояние экономики и условия их собственной жизни. Через год после триумфального переизбрания Трюдо стал терять популярность и почти лишился поддержки. Поклонники Джо Кларка признавали упорное сопротивление тори конституционным предложениям Трюдо, однако критики Кларка внутри партии сомневались, что избиратели поддержат человека, кого с таким пренебрежением отвергли в 1980 г. К 1983 г. противники Кларка добились того, что его лидерство в партии было публично поставлено под вопрос. Одиннадцатого июня в Оттаве последователи Дифенбейкера, представители правого крыла партии, а также недовольные колеблющиеся объединились вокруг приятного и общительного монреальского адвоката, который еще в 1976 г. был удивительно близок к победе. Брайан Малруни никогда не рвался на выборные должности, но он был обаятельным человеком, католиком, говорил на обоих официальных языках и умел поладить с влиятельными бизнесменами из любой политической партии. И если даже главным «достижением» Малруни в качестве президента горнодобывающей компании «Айрон Ор Компани оф Кэнэда» («Iron Ore Company of Canada») было превращение Шеффервилла в город-призрак[530], то это произошло лишь потому, что он просто повиновался своим американским работодателям. Кроме того, местный профсоюз получил щедрые отступные. К 1980-м гг. правительство, а не бизнес было в глазах общественности главным злодеем.

Тори не испытывали иллюзий относительно того, что канадцы жаждут заполучить в правители кого-то вроде Маргарет Тэтчер или Рональда Рейгана. Когда Билл Беннетт из Британской Колумбии в 1983 г. отметил свое переизбрание неожиданными нападками на систему социального обеспечения и профсоюзы государственного сектора, Малруни торжественно заявил, что единые социальные программы для него «неприкосновенны». Когда тори Манитобы подняли в обществе шум из-за попыток правительства НДП предоставлять услуги на обоих языках, Малруни торжественно их дезавуировал. Поддержка тори росла, в том числе и за счет голосов тех, кто ранее симпатизировал НДП. Либералов это не обескуражило — у них имелся собственный спаситель.

После того как поспешно сымпровизированная миссия по поддержанию мира во всем мире оказалась не в состоянии поднять его акции[531], 29 февраля 1984 г. Трюдо, после прогулки в метель, решил уйти в отставку. Большинство окружавших его либералов незамедлительно объединились вокруг Джона Тернера. В течение десяти лет после ухода с поста министра финансов Тернер работал адвокатом по корпоративному праву и наладил в Торонто прочные деловые связи. Кроме того, он никогда не делал тайны из своего отвращения к политике Трюдо, презрения к Жану Кретьену, НЭП и еще многому, что произошло, после того как он покинул правительство. С появлением Тернера шансы либералов возрастали. В то же время сторонники Кретьена провозгласили его неофициальным наследником Трюдо и популистским кумиром. Шестнадцатого июня на съезде либералов лицом к лицу столкнулись две соперничающие версии либерализма. Победу одержал Тернер, который тут же решил провести парламентские выборы, стремясь использовать свой «медовый месяц», пока опросы общественного мнения благоволили ему.

Никогда еще в истории Канады не было партии или политического деятеля, которые пали бы быстрее. Пообещав раздать высокие должности приближенным Трюдо, Тернер сам оказался в западне и в теледебатах с Малруни признался: «У меня не было выбора». Плохо владеющий ситуацией и странно косноязычный после стольких лет пребывания среди деловой элиты, Тернер также не имел ни нормального предвыборного штаба, ни стратегии, а через несколько недель почти лишился финансирования или поддержки. Зато Брайан Малруни, располагающий большими средствами, блестяще подготовленный и умеющий красиво говорить, легко поймал эту волну перемен в распределении голосов между партиями, которая сначала набегала тихо, а потом захлестнула Квебек. Триумф прогрессивных консерваторов даже накануне выборов был столь полным и очевидным, что переметнувшиеся было к нему сторонники НДП ринулись обратно, чтобы спасти симпатичного Эда Бродбента и его партию от полного провала. Победа Малруни 4 сентября повторила успех Дифенбейкера в 1958 г.: в парламент было избрано 211 тори против всего 40 либералов и 30 новых демократов. Сам Тернер смог победить в одном из богатых округов Ванкувера скорее благодаря состраданию, нежели доверию.

Четырежды в XX в. консерваторы приходили к власти в Канаде только для того, чтобы пасть жертвой войны или экономической катастрофы. На пятый раз стать премьер-министром Малруни помогло вполне определенное предвыборное обещание: восстановить у канадцев чувство единства. Если вспомнить, что в восьми из десяти провинций правили прогрессивные консерваторы или симпатизирующие им партии, это обещание он вполне мог сдержать. Разумеется, это было не все, чего хотел он сам, его соратники и стоящие за ним представители бизнеса. Нужно было преодолеть дефицит федерального бюджета, осуществить приватизацию ряда государственных программ и предприятий, изменить налоговую систему так, чтобы богатые смогли стать еще богаче. Несмотря на широкие полномочия и наличие подавляющего большинства в парламенте, новое правительство обнаружило, что кое в чем прежние политические правила не изменились. В регионах и провинциях единодушно поддерживали Малруни, но старые противоречия вскоре всплыли на поверхность. Процветание, медленно вернувшееся в Канаду еще перед выборами 1984 г., благоприятствовало городам и промышленным районам Центральной Канады, обходя стороной обширные внутренние регионы и оставляя их жителей недовольными. Внезапно разрешенную свободную торговлю некоторые канадцы восприняли как спасение, но для ранее защищенных тарифными стенами предприятий — от пивоварен до издательств — это был кошмар. Сокращение бюджетного дефицита далось ненамного легче; возмущение пожилых канадцев не позволило правительству сразу отменить индексацию государственных пенсий по старости. Премьер-министр, очень любивший своих близких друзей, и партия, жаждавшая 31 год покровительства, способствовали появлению в газетах заголовков, которые вызывали смущение. Как ранее либералы, консерваторы вновь открыли для себя, что региональная политика может складываться из болезненных уступок. В 1986 г. контракт на реконструкцию самолета-истребителя на сумму в 1,8 млрд долл. ушел в Монреаль, а не к подрядчику из Виннипега, предлагавшему более низкие цены. В отличие от Манитобы провинция Квебек имела больше рычагов политического влияния. Западные избиратели, сохранявшие верность тори на протяжении долгих лет правления либералов, почувствовали себя обманутыми.

Уже к середине срока правительство Малруни заметно утратило свою популярность и по опросам общественного мнения отставало даже от НДП. Через два года после блистательной победы тори маятник провинциальной политики качнулся назад. Решение Квебекской партии отложить вопрос о независимости помогло Роберу Бурасса 2 декабря 1985 г. вернуть Квебек либералам, получив в Национальной ассамблее 99 мест против 23 — у КП. В мае 1985 г. завершилось 42-летнее правление консерваторов в Онтарио. Это было обусловлено многими факторами, от общего сдвига вправо до решения предоставить финансирование католическим государственным школам. Письменное соглашение с Бобом Рэем о выполнении ряда требований НДП позволило Дэвиду Питерсону сформировать в провинции первое с 1943 г. либеральное правительство. В мае 1986 г. адвокат ливанского происхождения Джо Гиз завоевал для либералов Остров Принца Эдуарда. Консерваторы или симпатизировавшие им премьер-министры удерживали власть только в западных провинциях.

Все же Малруни был хитрее, чем могли себе представить его критики. Чтобы заменить либералов в качестве партии «естественного большинства», он задабривал их традиционный оплот, Квебек, такими связями, покровительством и такой заинтересованностью в его языке и культуре, какие только могли позволить реднеки[532] на предвыборных партийных собраниях. Во время кампании 1984 г. Брайан Малруни обещал преуспеть там, где потерпел неудачу Пьер Эллиот Трюдо: «с честью и энтузиазмом» присоединить Квебек к конституции. Удобным случаем для него стало возвращение Робера Бурасса. После того как его правительство существенно снизило свои требования, два раунда длительных переговоров со всеми провинциальными премьерами — в местечке Мич-Лейк 30 апреля и в Оттаве 3 июня 1987 г. — позволили достичь общего соглашения. В будущем списки претендентов на должности сенаторов и судей Верховного суда будут формировать провинции, а премьер-министр будет принимать по ним окончательное решение. Оттава должна будет разделить с провинциями ответственность за иммиграционную политику и обеспечить им полную компенсацию в случае, если они не захотят участвовать в каких-либо федеральных программах. Кроме того, Квебек признавался «особым сообществом» в составе Канады. Осознавая достигнутое, Тернер и Бродбент сразу же пообещали поддержку своих партий. Критики проконсультировались с Трюдо и, подстрекаемые кипящей яростью бывшего премьер-министра, начали копить силы. Вскоре после Мич-Лейкского соглашения скандал, разгоревшийся из-за частной жизни премьер-министра Ричарда Хэтфилда, привел к тому, что консерваторы Нью-Брансуика лишились своих мест: на выборах 13 октября 1987 г. безоговорочную победу в провинции одержали либералы Фрэнка Маккенны. Ховард Поли, глава единственного в Манитобе правительства НДП, потерпел поражение полгода спустя, став жертвой недовольства избирателей двуязычием и высокими взносами по государственному автомобильному страхованию. Маккенна и новый лидер либеральной оппозиции Манитобы, Шэрон Карстейрс, денонсировали Мич-Лейкское соглашение, а премьер-министр Манитобы Гэри Филмон, возглавлявший правительство меньшинства, решил проявить сдержанность. Два политика, подписавших Мич-Лейкское соглашение, сошли со сцены, и хотя причиной их падения была не конституция, она все же сыграла свою роль.

Конец Конфедерации?

Пока внимание премьер-министра и большей части его кокуса было поглощено Квебеком, очень многие тори хотели добиться большей близости с рейгановской Америкой свободного предпринимательства. Первая официальная встреча Малруни с президентом США произошла в городе Квебеке и закончилась совместным исполнением известной песни «Когда улыбаются ирландские глаза». «Краеугольным камнем нашей внешней политики будут хорошие отношения, суперотношения с Соединенными Штатами», — заверял Малруни в интервью газете «Уолл-стрит Джорнел» («Wall Street Journal»). Тех канадцев, которые надеялись на решение проблемы кислотных дождей, порицали США за вооружение «контрас» в Никарагуа и волновались о последствиях установки очень дорогой американской системы противоракетной обороны, постигло разочарование. Соединенные Штаты настойчиво требовали открыть международный доступ в Северо-Западный проход[533] и разрешить войти туда американскому ледоколу. Это подвигло канадское правительство на обещание построить аналогичное судно — нужно было лишь «поскрести по сусекам» при ближайшем сокращении бюджета. Находясь в оппозиции, консерваторы обещали, что оборона страны, слабая в глазах союзников по НАТО, будет усилена. Впрочем, не Трюдо ли оставил канадские военные корабли ржаветь? В «Белой книге по обороне» 1987 г. предлагалось перевооружить и усовершенствовать армию, флот и военно-воздушные силы, чтобы противостоять мощной советской военной угрозе. Впрочем, явно утопический проект создания эскадры атомных подлодок, способных действовать в трех океанах, был быстро потоплен объединенными усилиями движения пацифистов и Пентагона. Тем не менее 12 новых фрегатов и 3 дивизии «тотальных сил»[534] могли бы вернуть Канаду в натовский строй, если бы только Варшавский договор не начал разваливаться.

Представленный вскоре после прихода консерваторов к власти доклад королевской комиссии под руководством Дональда С. Макдональда дал им поддержанный либералами довод в пользу безотлагательных переговоров о всеобъемлющем соглашении о свободной торговле с Соединенными Штатами. По собственному признанию Макдональда, такое соглашение было бы «верой в непредсказуемое», но как иначе могла Канада удержаться на рынке, куда шло четыре пятых ее экспорта? Будучи в оппозиции, Малруни выступал против свободной торговли, напоминая ее сторонникам уроки 1911 г. Однако заняв кресло премьер-министра, он стал проявлять больше гибкости. Свободная торговля обеспечивала Малруни готовой экономической политикой, которой ему так не хватало. Главное корпоративное лобби Канады, Деловой совет по национальным проблемам, было решительно «за». Поддержал это и президент Рейган, во время своей предвыборной кампании 1980 г. он агитировал за создание североамериканской зоны свободной торговли. На канадском Западе в свободную торговлю верили с давних пор. Даже в традиционно протекционистски настроенном Квебеке новая франкоязычная деловая элита, казалось, полностью пересмотрела свои взгляды, а Робер Бурасса считал, что свободная торговля очень важна для того, чтобы обеспечить продажу квебекской воды и электроэнергии американцам.

Оппозиция продолжала настаивать на своем, но проницательному политику ее слабости были видны. У националистов из научных и культурных кругов было мало голосов, а сопротивление профсоюзов и НДП приводило только к усилению поддержки со стороны бизнеса. Что лучше свободной торговли и конкуренции с Америкой поможет отучить канадцев от их склонности к социалистическим идеям? Когда объединяются бизнес, промышленность и финансы, этот союз перевешивает любые аргументы в пользу особых социальных программ, системы трудовых отношений и даже учреждений культуры. Против соглашения выступали три из десяти провинций, но серьезные политические основания для этого были только у Дэвида Питерсона из Онтарио, и, как задолго до этого выяснил Маккензи Кинг, сплотить канадцев легче всего политикой, от которой пострадает богатая благополучная центральная провинция. Какую альтернативу могли предложить критики перед лицом протекционизма конгресса США? И если не будет подписано соглашение о свободной торговле, то сколько рабочих мест в Канаде исчезнет из-за того, что американские политики захлопнут двери перед сталью из Онтарио и пиломатериалами из Британской Колумбии?

Назначая своим главным переговорщиком Саймона Рейсмана, возглавлявшего канадскую делегацию еще на переговорах Канады и США по Автопакту в 1965 г., правительство убедило и себя, и очень многих канадцев, что сделка будет удачной. Однако отчаянная агитация Малруни в пользу соглашения серьезно ослабила позицию Канады. После многомесячных обсуждений Рейсман столкнулся с отказом американцев рассматривать обязательный механизм разрешения споров (условие Канады) и предупреждением, что длинный перечень программ, от «Медикэр» до пособий при переезде, может расцениваться как незаконные субсидии. Двадцать третьего сентября 1987 г. Рейсман покинул переговоры. К 4 октября, после разговора с президентом Рейганом, два члена кабинета министров отправились в Вашингтон, чтобы подписать договор. Спорные вопросы или получили компромиссную трактовку, или были отложены, чтобы обсуждаться в течение последующих семи лет.

Соглашение 1989 г.[535] о свободной торговле пошло гораздо дальше идеи «неограниченной взаимности», отвергнутой канадскими избирателями почти столетием раньше. В обмен на скорейший отказ от пошлин, которые и так были минимальными, и на помощь в ведении переговоров о снятии нетарифных ограничений Канада соглашалась поделиться своими природными ресурсами, открыть беспрепятственный доступ к своему банковскому, финансовому сектору и другим сферам услуг, а также обязывалась компенсировать в полном объеме ущерб в том случае, если какое-либо будущее правительство будет препятствовать выполнению соглашения. Пивоварни и «индустрия культуры» были защищены, винные заводы и почти все остальные отрасли «открывались для бизнеса». Канадцев, сопротивлявшихся этому кабальному договору, предложенному непопулярным правительством, можно простить, поскольку они думали, что Малруни обманул сам себя. Почти весь 1987 г. тори «промеряли» новые глубины опросами, а противница свободной торговли НДП тем временем начала набирать популярность. Казалось, что если тори потерпят поражение, то соглашение можно будет просто аннулировать, только предупредив об этом за шесть месяцев.

Однако все было не так просто. Когда-то выступавший в поддержку протекционизма, канадский бизнес развернулся на 180 градусов. Небольшая группа предпринимателей во главе с девелопером Робером Кампо устремилась в большую игру, где ставкой было приобретение американских компаний. В Квебеке страсти, кипевшие прежде по поводу национализма, обернулись предпринимательскими авантюрами. И сепаратисты, и федералисты выступали за свободную торговлю, обвиняя ее критиков в антиквебекских настроениях. Под натиском противоречивых аргументов канадцы раскололись на два почти равных лагеря, что свидетельствовало скорее о замешательстве, нежели об уверенности. Летом 1988 г. Малруни роздал 14 млрд долл. в виде субсидий и дотаций всем, начиная от Ибернии, любимейшего проекта Ньюфаундленда, и заканчивая газетами этнокультурных сообществ. Неофициальные опросы общественного мнения свидетельствовали о том, что оно резко изменилось. Это же подтвердили и прошедшие в середине лета дополнительные выборы, победу на которых с легкостью одержал его друг Люсьен Бушар. В Вашингтоне соглашение было одобрено подавляющим большинством в обеих палатах конгресса США. В Оттаве, однако, чтобы прекратить дебаты, Малруни пришлось воспользоваться своим парламентским большинством. Раззадоренный борьбой Джон Тернер угрожал использовать либеральное большинство в сенате, чтобы добиться новых выборов. В угоду ему 1 октября Малруни распустил парламент.

Первые же сведения с избирательных участков показали: то, что годом раньше казалось невероятным, стало почти неизбежным — большинство снова высказалось за Брайана Малруни. Глубоко увязшие в долгах и еще сильнее разобщенные, либералы весь предыдущий год пытались сместить Тернера. НДП, имевшая в начале 1987 г. поддержку 40 % избирателей, потеряла половину голосов, в основном в Квебеке. Выступив единым фронтом, две оппозиционные партии могли бы собрать достаточное количество голосов против свободной торговли, но такой вариант был немыслим. И все же в какой-то момент в середине кампании планы Малруни едва не сорвались. В 1984 г. минутный обмен репликами в традиционных теледебатах лидеров партий помог ему получить подавляющее большинство. В 1988 г. такой же шанс появился у Тернера, и он им воспользовался, превратив дебаты о свободной торговле из холодных экономических рассуждений в эмоциональный взрыв. Рейтинг либералов взлетел. Однако консерваторы предвидели опасность и назначили дебаты почти на самое начало кампании, чтобы успеть принять «антикризисные меры». Бизнес наводнил СМИ нужными сведениями в пользу свободной торговли. Рейсман обозвал Тернера предателем, а националистические карикатуры обвиняли в том же Малруни. Двадцать первого ноября мучительная избирательная кампания, посеявшая больше всего распрей за всю историю Канады наконец закончилась. Либералы и НДП получили больше мест — 83 и 43 соответственно, но впервые с 1891 г. консерваторы смогли вторично добиться большинства. Квебек поддержал Малруни так же единодушно, как обычно поддерживал либералов, и даже расколовшееся Онтарио проголосовало в пользу соглашения. Только в Атлантической Канаде большинство было за либералов. Второго января 1989 г.[536] премьер-министр и правительство официально объявили о ратификации Канадой Соглашения о свободной торговле. В Калифорнии Рональд Рейган даже прервал отдых на ранчо, чтобы также поставить свою подпись под этим документом.

Тори рассматривали свою победу как мандат не только на заключение упомянутого Соглашения, но и на осуществление консервативной программы, которая была приостановлена в 1984 г. и почти не обсуждалась во время избирательной кампании. В первом же бюджете после выборов министр финансов Майкл Уилсон решительно сократил финансирование таких национальных символов, как Си-би-си, Почта Канады (Canada Post) и коронная железнодорожная корпорация «ВИА Рейл» («VIA Rail Canada, Inc.»)[537]. Местные почтовые отделения закрыли, а их функции передали тем магазинам, владельцы которых посчитали это выгодным. Старики проиграли борьбу за индексацию пенсий еще в 1986 г. Теперь же ее вообще переставали им выплачивать, если их облагаемый налогом доход составлял более 50 тыс. долл. Именно налог на потребителя, а не подоходный помог бы сохранить побудительные мотивы и аннулировать устаревший налог, который платили канадцы, покупавшие промышленные товары. У налога на товары и услуги (GST) было больше изъятий, чем у похожего на европейский налога на добавленную стоимость (VAT), но его перечисление, прозрачность и ставка (ее позже снизили с 9 до 7 %) потрясли канадцев, когда после выборов правительство обнародовало подробности.

Правительство весьма туманно пообещало защитить жителей страны во время перехода к свободной торговле. В отношении же неизбежных циклических спадов деловой активности или обычной реструктуризации промышленности, обязательных в любой экономике свободного предпринимательства, оно подобных обещаний не давало. За два последующих года в промышленности одного только Онтарио исчезло около 100 тыс. хорошо оплачиваемых рабочих мест. А кто докажет, что причиной тому была свободная торговля? И не было ли свободное предпринимательство, которое нахваливали уже 10 лет, проблемой само по себе? На пике своей деятельности корпорации превращались попросту в людоедов. Гигантская пивоваренная империя «Молсон» поглотила своего конкурента, фирму «Карлинг О’Киф». Авиакомпания «Уордэйр» вместе с «Си-Пи Эйр» перешла под крыло «Пасифик Вестерн Эрлайнз». Никто не протянул руку помощи «Принсипал Груп» Дональда Корми или 67 тыс. его вкладчикам. Робер Кампо, который в 1988 г. скупил большие американские торговые сети и стал героем свободной торговли, к 1990 г. превратился в неудачника, поскольку его империя рухнула. Семья Райхманн, являвшаяся основным покровителем Кампо, вскоре и сама оказалась в тупике из-за своего неудачного британского проекта — квартала Кэнэри-Уорф, депрессивного портового района Лондона. Тем временем сотворенные человеком беды усугубила природа. Годами канадские и иностранные траулеры ловили рыбу в неограниченных количествах, что привело к истощению рыбных запасов Атлантики и разорению многих прибрежных поселков, которые веками кормились морем и его дарами. В 1989 г. жаркое лето вкупе с алчным управлением послужили причиной сильнейших за десятилетия лесных пожаров. Продать те жалкие остатки урожая пшеницы, который фермеры прерий смогли собрать с выжженных полей, даже не пытались, тогда как получившие субсидии аграрии Европы и Соединенных Штатов начали свою торговую войну. Экономический бум, который помогал консерваторам весь их первый срок пребывания у власти, закончился. Через несколько месяцев после своей исторической победы Брайан Малруни снова резко утратил популярность.

В других партиях сменились лидеры. Преемница Эда Бродбента Одри Маклафлин, дважды избиравшаяся в парламент от Юкона, убедительно продемонстрировала эффективность консенсусного женского подхода к партийному руководству. Когда Джона Тернера из Либеральной партии постигла судьба Бродбента, партийные функционеры не объявляли перевыборы главы партии больше года, но никакой альтернативы так и не появилось. Двадцать третьего июня в Калгари Жан Кретьен отомстил за свое поражение 1984 г. полной победой в первом туре. В течение десяти лет периодически появлялись крохотные «протестные» правые партии, служившие рупором недовольства западных провинций. Они собирали некоторое количество голосов и порой получали места в провинциальных легислатурах, а затем растворялись в собственной озлобленности. Партия реформ была организована по тем же причинам, но ее глава Престон Мэннинг — сын лидера Партии «Социального кредита» Эрнеста Мэннинга[538] — дольше всех пробывшего на посту премьер-министра Альберты (1943–1968), хорошо разбирался и в политике, и в проблемах своего региона. Он собрал под свое крыло тех, кто считал, что у Квебека слишком много влияния, у Онтарио слишком много денег, а у Оттавы слишком много власти. К концу 1989 г. Партия реформ получила свое первое место в палате общин, а в лице Стэна Уотерса — первого сенатора, когда-либо побеждавшего на выборах (после того как Альберта стала включать голосование за сенаторов в муниципальные бюллетени[539]).

Критики мало что могли поделать с GST, свободной торговлей или самим Малруни. Однако они могли бичевать созданное им детище, Мич-Лейкское соглашение, которое к 23 июня 1990 г. должно было быть ратифицировано федеральным правительством и всеми десятью провинциями или умереть. Теперь канадцы понимали значение этого документа, но понимали и то, что презирают его автора, а для многих этого аргумента было достаточно. Нью-Брансуик и Манитоба колебались вместе со своими новыми премьерами; на выборах на Ньюфаундленде консерватора Брайана Пекфорда сменил адвокат-либерал Клайд Уэллс, когда-то работавший в конституционной команде Трюдо. Он не колебался, он был против. Так разрастался альянс. Феминистки жаловались, что пункт об «особом сообществе» может лишить квебекских женщин защиты Хартии прав и свобод. Лидеры коренных народов были озлоблены тем, что все заняты умиротворением Квебека, а их требования остаются без внимания. Станут ли когда-нибудь территории, где преобладает аборигенное население, провинциями, если единодушно этого потребовать? Англоговорящих националистов, обычно сочувствующих Квебеку, злила его поддержка договора о свободной торговле. Их гнев разгорелся еще сильнее, когда под сильным нажимом квебекских националистов Робер Бурасса резко ограничил в провинции право на размещение надписей на английском языке. Так, значит, вот как должно выглядеть это «особое сообщество»? В Онтарио 50 населенных пунктов, воспользовавшись законом № 178 Бурасса, заявили о себе как об «исключительно англоязычных». На выборах 1989 г.[540] поддержка КП выросла до 40 %. В марте 1990 г. Клайд Уэллс отозвал подпись своего предшественника под Мич-Лейкским соглашением. Когда комитет палаты общин предложил компромиссы, Люсьен Бушар, в прошлом университетский товарищ Малруни и его доверенное лицо в Квебеке, вышел из правительства и стал собирать несогласных членов парламента в федеральную партию Квебекский блок. Судьба соглашения оказалось под угрозой. Судьба Канады тоже.

Однако главным политическим талантом Малруни было умение вести торг на переговорах. Родившееся в ходе двух ночных заседаний соглашение можно было спасти еще одним витком переговоров. Они начались в Оттаве за ужином 3 июня 1990 г. и длились практически без перерыва больше недели. Один раз Робер Бурасса покинул зал; в другой раз дорогу собиравшемуся сделать то же самое Уэллсу загородил премьер Альберты Дон Гетти, бывший профессиональный футболист. Настроение постоянно менялось. Репортеры, эксперты и подавленная толпа зрителей полагали, что там, в недрах здания бывшего железнодорожного вокзала Оттавы, делается история. Поздно вечером 9 июня премьер-министр и его провинциальные и территориальные коллеги вновь устало расселись по местам и приступили к очередному раунду обсуждения компромиссов «сопутствующего договора», который тем или иным образом спасет соглашение и положит начало новым раундам конституционной реформы. Канада была спасена.

Потом все развалилось. Случилось ли это в результате вульгарного хвастовства Малруни в газете, что он «испытал судьбу»? Или же из-за возмущения противников Мич-Лейкского соглашения тем, что «одиннадцать белых представителей среднего класса» посмели решать судьбу Канады? А может, потому, что гордость Клайда Уэллса была уязвлена тем, что ему пришлось в последнюю минуту пойти на уступки, или его убеждения вновь заявили о себе? Конечно, противники соглашения хотели бы видеть в нем героя, но у него вскоре появился соперник. Когда руководители всех трех партий Манитобы вернулись из Оттавы, обязавшись поддержать последний компромисс, то обнаружили, что провинция своих воззрений не изменила. Проблему решил индеец кри — единственный провинциальный депутат от оппозиционной НДП Элайджа Харпер. Воспользовавшись существовавшими в провинциальной легислатуре правилами, он воспрепятствовал дебатам, а затем и голосованию до летних парламентских каникул, начавшихся 22 июня. Отчаянные усилия Оттавы заставить Уэллса побудить к голосованию ньюфаундлендскую ассамблею тоже потерпели неудачу. Как и вторая попытка обеспечить Квебеку место в новой конституции Канады.

Бунты в Квебеке, однако, не вспыхнули. Вместо этого комментаторы описывали «безмятежную уверенность» в том, что теперь достижение независимости неминуемо. Убежденный в том, что его коллеги — провинциальные премьер-министры отказались от своих обещаний 1987 г., Робер Бурасса заявил, что больше никогда не примет участия в переговорах с ними. Была создана комиссия, возглавляемая двумя наиболее уважаемыми финансистами Квебека — Мишелем Беланже и Жаном Кампо, которая должна была дать рекомендации относительно будущего провинции. Среди квебекцев число сторонников независимости взлетело до 70 %, но снизилось среди тех, кто полагал, что остальная Канада теперь пойдет на куда большие уступки, чем те, что были предусмотрены Мич-Лейкским соглашением. По утверждению самих квебекцев, им дважды нанесли оскорбление в переговорах по поводу конституции; третьего раза быть не должно. В своем докладе в марте 1991 г. комиссия Беланже-Кампо рекомендовала выставить Канаде ультиматум: в срок до октября 1992 г. предложить Квебеку приемлемые условия для обновления Конфедерации. Выбор же останется за квебекцами.

Элайджу Харпера как представителя индейцев его роль в провоцировании такого кризиса в Канаде нимало не тревожила. В конце концов, канадцы тоже устроили коренным народам несколько кризисов. Среди 466 тыс. «статусных индейцев»[541], проживающих в 2,2 тыс. резервациях[542], младенческая смертность была вдвое больше, чем в среднем по стране, а средняя продолжительность жизни на восемь лет меньше. Коэффициент рождаемости в резервациях резко пошел вверх, после того как Хартия прав и свобод законодательно восстановила статус тысяч тех индейских женщин, которые вышли замуж за белых. Будучи слишком маленькими, чтобы поддерживать традиционный уклад жизни за счет охоты, рыболовства и трапперства, резервации столкнулись еще и с демографическим взрывом. Молодые индейцы часто оказывались в тюрьмах или кончали жизнь самоубийством. Бедность была практически поголовной и еще более усугубилась, после того как из-за строительства огромных плотин для ГЭС часть индейских земель оказалась затопленной, или в связи с тем, что сбыту мехов, добытых трапперами-туземцами, активно препятствовали защитники прав животных. У миллиона метисов, инуитов и «нестатусных индейцев», проживавших за пределами резерваций, жизнь была намного лучше. Оптимисты утверждали, что видят признаки прогресса: казалось, что требования о выделении земли, выдвинутые 7 тыс. индейцев Юкона, 13 тыс. денé и метисов долины реки Маккензи и 17 тыс. инуитов из Восточной Арктики, будут вот-вот удовлетворены. Новая Шотландия наконец выплатила почти 1 млн долл. Дональду Маршаллу, индейцу микмаку, проведшему 11 лет в тюрьме за убийство, которого он не совершал. Расследование же того, как в Манитобе обращаются с индейцами, находящимися под судом, подтвердило, что им необходимо расширенное самоуправление и собственная система судопроизводства.

Однако для лидеров коренных жителей Канады, которых представляла все более активная Ассамблея первых наций, такой прогресс был слишком незначителен. Ее глава Джордж Эразм заявлял, что Мич-Лейкское соглашение стало бы основополагающим, если бы Квебек позаботился об обеспечении прав аборигенов, обещанном еще при подготовке конституционной реформы 1982 г. Если бы требования коренного населения выдвигались отдельно, — утверждал Джордж Эразм, — их бы всегда игнорировали. Понимал он и то, что в игре принимали участие более мощные силы, чем его ассамблея. Мохоуки, расселенные по резервациям в Южном Квебеке и Онтарио, а также проживавшие по другую сторону границы, настойчиво утверждали, что по-прежнему являются суверенным народом, в крайнем случае союзниками потомков Георга III, и потому имеют право не подчиняться «иностранным» законам. Отношения были непростыми. Жители Аквесасне, резервации, расположенной по обеим сторонам границы, жаловались, что полиция отказывалась вмешиваться в их внутренние конфликты, пока двое мохоуков не были убиты в драке из-за азартной игры. В Канесатаке, к западу от Монреаля, вооруженные мохоуки из Общества воинов в начале 1990 г. начали перегораживать дороги, чтобы защитить свои права на земли, расположенные около квебекской деревни Ока[543]. После месяцев переговоров и судебных слушаний, 9 июля полиция решила штурмовать баррикаду. В ходе перестрелки был убит офицер полиции. Через несколько часов мохоуки из другой резервации, Канаваке, перекрыли главный мост через реку Св. Лаврентия между Монреалем и Шатоге. По всей Канаде сочувствующие им принялись блокировать автострады и железнодорожные пути. В Квебеке полиция несколько недель блокировала поселения мохоуков, а недовольство жителей пригородов, которым надо было ездить на работу в город, неуклонно росло. Когда между индейцами и их белыми соседями начались стычки, правительство Робера Бурасса обратилось за помощью к военным. Солдаты в полной боевой выкладке, изнемогающие от летней жары, терпели издевательства и угрозы до тех пор, пока 29 августа они без кровопролития не оттеснили индейцев от баррикад. Самые стойкие из сопротивляющихся сдались 26 сентября.

Впервые за всю историю франкоговорящие квебекцы испытывали благодарность к военным за профессионализм. За пределами Квебека СМИ поддерживали большинство канадцев в их сочувствии мохоукам, еще сильнее разобщая «два одиночества», и без того разгневанных из-за провала Мич-Лейкского соглашения. Эразм предупреждал: если требования коренного населения и дальше оставлять без внимания, конфликт в Оке может стать только началом, хотя было ясно, что Квебек действовал конституционно, включая даже применение войск. Однако критики Малруни пополнили список его грехов еще данным событием. Не смягчило их и то, что после захвата Ираком 2 августа 1990 г. территории соседнего Кувейта, правительство поспешно поддержало ООН. Через несколько дней в Персидский залив отправили два старых эсминца и вспомогательное судно, а следом в октябре еще и эскадрилью истребителей CF-18. Новые демократы и даже некоторые либералы выступали против, утверждая, что участие Канады в этой преимущественно американской военной операции означало принесение в жертву ее репутации миротворца, а отнюдь не вызванный необходимостью ответ на агрессию. В то время как «маленькая победоносная» война в начале 1991 г. заставила многих критиков пересмотреть свое мнение, а некоторых даже убедила требовать для иракского лидера Саддама Хусейна заслуженной кары, мало кто из союзников по Войне в Заливе оказался столь же далек от суровой действительности realpolitik[544], как канадцы.

Политические и экономические неурядицы

Даже в меняющемся мире всегда есть что-то незыблемое. Канадская политика всегда могла опереться на непоколебимую приверженность провинции Онтарио осторожной центристской политике. Однако 6 сентября 1990 г. 38 % ее избирателей поддержали НДП, которая сформировала правительство большинства. Удивление жителей Онтарио можно было сравнить только с удивлением в самой НДП. За что избиратели наказали своего премьера-либерала Дэвида Питерсона — за его преданность Мич-Лейкскому соглашению или за то, что он проигнорировал углублявшуюся рецессию? И почему большинство избирателей предпочли левых правым? И не наобещала ли НДП больше, чем могла сделать? Став премьером, Боб Рэй не нашел волшебной палочки, чтобы одним взмахом ослабить воздействие экономической рецессии или власть бизнеса даже в рамках руководимой им государственной службы, но он мог бы попытаться, например, предоставить больше возможностей женщинам и представителям «видимых меньшинств», наводнившим крупные города Онтарио.

Циники видели в выборе Онтарио кратковременное помутнение; другие настаивали, что маятник качнулся в другую сторону, и это впечатление подтвердилось, когда в октябре 1991 г. представитель НДП Рой Романов победил коррумпированное и обанкротившееся правительство консерваторов в Саскачеване, а бывший мэр Ванкувера Майк Харкорт привел к власти ту же партию и в Британской Колумбии. Однако по мере рецессии, продолжения падения доходов, роста дефицита левые правительства оказывались в долговой ловушке. Их собственные сторонники выступали против сокращения расходов, а бизнес протестовал против повышения налогов, угрожая в противном случае уйти с их территорий. Бобу Рэю никак не удавалось уговорить государственных служащих согласиться на снижение заработной платы в обмен на участие в управлении. Самой ядовитой критике подвергали его профсоюзы госсектора. Преодолев низшую точку рецессии, правительство Харкорта оказалось между двух огней: с одной стороны на него нападали защитники окружающей среды, встревоженные судьбой девственных лесов в районе Клакуат-Саунд[545], а с другой — лесорубы, опасающиеся утраты средств к существованию. Запоздалые усилия уладить претензии коренных народов также не удались, поскольку «застряли» между непомерно высокими требованиями аборигенов и повсеместным нежеланием избирателей признавать за ними сколько-нибудь значимые права.

НДП преуспевала только в Саскачеване, возможно, потому что предыдущее правительство было слишком неэффективным, и отчасти из-за того, что сокращения, произведенные Романовым, казались столь же гуманными, сколь и необходимыми. Протестующие могли вскоре посмотреть на Альберту. К 1992 г. двадцатилетний режим консерваторов казался обреченным. Однако Дона Гетти неожиданно сменил вечно взъерошенный Ральф Клейн — бывший радио- и телеведущий, а затем мэр Калгари. Его популистские обещания — урезать зарплату крупным чиновникам, быть жестким с преступниками и разогнать сидящих на пособии тунеядцев — привели в восхищение многих из тех, кому хотелось простых ответов на трудные вопросы. В июне 1993 г. Клейн изничтожил оппозицию НДП, усмирил либералов и развернул в Альберте программу решительного сокращения расходов и широкой приватизации. Пока руководители университетов, школ и больниц оплакивали съежившиеся бюджеты, общественность превозносила Клейна. Почему бы пьющим не покупать выпивку в частных магазинах? А если частные медицинские клиники получают прибыль, рассуждал Клейн, пусть возьмут на себя часть затрат на «Медикэр». Вскоре «Ральф», как называли его поклонники, стал героем далеко за пределами своей провинции. Лидер консерваторов Онтарио Майк Харрис, занявший на выборах третье место после либералов и НДП, взял это себе на заметку.

В 1990-х гг. Канада уже была частью глобальной экономики, где у национальных правительств оставалось все меньше государственной власти, чтобы способствовать процветанию своих стран или защищать своих граждан от трудных времен. За Канадско-американским соглашением о свободной торговле 1989 г. последовало практически неизбежное Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА) 1994 г. с участием Мексики. Большим преимуществом для Канады стало автоматическое участие в том, что без подписания НАФТА стало бы чередой отдельных двусторонних соглашений между Соединенными Штатами и другими соседями по полушарию. Как один из ведущих экспортеров в мире, Канада могла лишь надеяться на выгоду от либерализации торговли с Европой, а к 1995 г. и с азиатскими странами. Среди канадских фирм были и те, которые овладели новыми технологиями и смогли занять на международном рынке ниши, доступные англоязычным странам с достаточным уровнем образования, но голос проигравших был слышнее. То было напряженное время и для тех, кто преуспел в бизнесе, и для тех, кто потерпел неудачу: за десять лет минимальный уровень социальной поддержки значительно снизился.

«Раунд Канада»

После провала Мич-Лейкского соглашения озабоченное рецессией и резким падением своей популярности правительство Брайана Малруни должно было как-то сохранить целостность страны. Кроме того, до октября 1992 г. Оттава должна была представить Квебеку новые предложения относительно его статуса в Конфедерации в ответ на его ультиматум. В противном случае провинция грозилась снова поставить на голосование вопрос о выходе из федерации. Комиссия Беланже-Кампо тем временем предложила квебекцам свои варианты, среди которых суверенитет тоже фигурировал. Поскольку критики осуждали закрытость Мич-Лейкских переговоров, Оттава и несколько провинций организовали по всей стране открытые собрания, опросы общественного мнения и слушания. Группы, объединенные особыми интересами, спешно заявляли о себе и своих взглядах. В рамках «раунда Канада» на стол ложились самые разные предложения, от реформы сената таким образом, чтобы сделать его равным, избираемым и эффективным[546], до закрепления в конституции прав граждан на медицинскую помощь, образование, чистую окружающую среду и свободное обсуждение коллективных договоров. Аборигены требовали конституционно признать их «наследственное право на самоуправление» и право на одобрение тех конституционных поправок, которые непосредственно их касались. Большинство канадцев были готовы удовлетворить эти претензии аборигенов, хотя аналогичные притязания Квебека казались им неприемлемыми.

Предстоявшие переговоры обещали быть гораздо более сложными, а кроме того, к ним должно было быть привлечено гораздо больше людей. Пока квебекский премьер-министр Робер Бурасса бойкотировал конституционные переговоры, настаивая на том, что выдвигать предложения — это не дело остальной Канады, Малруни и его министр по конституционным вопросам Джо Кларк решили подключить премьеров Юкона и Северо-Западных территорий, лидеров организаций «статусных» и «нестатусных» индейцев, метисов и инуитов, а также остальных провинциальных премьеров. Формула внесения поправок образца 1982 г. помогла провалить Мич-Лейкское соглашение, вскоре процесс стал еще сложнее. Альберта и Британская Колумбия приняли законы, по которым ратифицировать любые поправки к конституции они могли только после их одобрения на провинциальном референдуме. В то же время сам факт приглашения лидеров индейцев, метисов, территориальных организаций был необходим, чтобы они успокоились. Поставленный Квебеком срок заставлял поторапливаться.

Год консультаций продемонстрировал, что измученные рецессией канадцы злились на ими же избранных руководителей, но ничего конкретного по конституции не предлагали. Критики незамедлительно отвергали любые новые идеи правительства или парламента. Тем не менее форма вероятного соглашения постепенно вырисовывалась. Пакет поправок включал усеченную версию Мич-Лейкского варианта, самоуправление аборигенов, ограниченную социальную хартию и сенат, который должен был избираться, но только на основе «равного» представительства. Консультации перешли в официальные переговоры, которые затянулись на недели. Однако через месяц переговоры застопорились из-за споров о структуре будущего сената и несогласия с правом Квебека на конституционное вето. Правительство в отчаянии пыталось найти способ пробиться к канадскому народу в обход провинциальных премьеров. В июне правительство Малруни наделило себя полномочиями для проведения общенационального референдума. Малруни намеревался сделать Квебеку предложение, от которого тот не смог бы отказаться и перестал подстрекать остальных канадцев к развалу страны. Вместо этого премьер-министр с тревогой узнал, что вариант, приемлемый для девяти англоговорящих премьеров, нашел его бывший соперник Джо Кларк. Чтобы добиться единодушия по правам коренных народностей, премьеры Британской Колумбии и Онтарио (оба от НДП) уступили в вопросах реформы сената и права конституционного вето для всех провинций.

Малруни увидел опасность: одни и те же права для всех оскорбляли Квебек, настаивавший на своей уникальности. Монреальская газета «Ле Девуар» предложила ответить одним словом: «Нет!». Глава Квебекской партии Жак Паризо потребовал провести референдум о суверенитете. Однако Робер Бурасса вернулся за стол переговоров. Пока его советники спорили и осуждали его за его спиной, Бурасса пошел на компромисс. Уладить дело помог Романов из Саскачевана: Квебек соглашался на сенат с шестью представителями от каждой провинции, если в палате общин ему выделят не менее четверти мест и это сохранится впредь (иначе при столь стремительно падающей рождаемости число представителей от Квебека сокращалось бы с каждыми новыми выборами). Боб Рэй из Онтарио согласился пожертвовать часть мест своей провинции в пользу Квебека. В ответ Квебек снимал возражения против «наследственных прав индейцев на самоуправление на принадлежащих им землях», где «мир, порядок и надлежащее управление»[547] будет обеспечивать Канада. Оттава отказывалась в пользу провинций от контроля над жилищной политикой, иммиграцией, региональным развитием, подготовкой кадров, лесным хозяйством и городскими делами; таким образом, Квебек и другие провинции получали то, чего они давно добивались.

Двадцать восьмого августа произошло практически невозможное. Собравшиеся в Шарлоттауне Брайан Малруни, десять провинциальных премьеров, главы двух территорий, лидеры «первых наций», метисов и инуитов проявили единодушие. Через несколько дней Малруни объявил, что 26 октября всем канадцам предстоит решить судьбу Шарлоттаунского соглашения на провинциальных или федеральном референдумах. У критиков снова появился объект для нападок. Пока политики пытались создать непартийные комитеты сторонников предстоящей сделки, Престон Мэннинг из Партии реформ заявил, что намерен организовать кампанию против этой «Сделки Малруни». Не остался в стороне и бывший премьер-министр: к 1 октября в борьбу вступил Пьер Эллиот Трюдо. Он заявил, что считает квебекских руководителей откровенными шантажистами. Принятие Шарлоттаунского соглашения создаст иерархию, в которой наверху окажутся франкоканадцы, затем коренные народы, а далее этнические меньшинства. Самые громкие предсказуемые протесты прозвучали от квебекских националистических партий — Квебекского блока и Квебекской партии. Журналист Жан-Франсуа Лизэ писал, что Робер Бурраса проявил себя как обыкновенный мошенник. Соперничавшие между собой лидеры коренных народов стали нападать на Овида Меркреди, преемника Эразма на посту «Великого вождя» ассамблеи первых наций. Жители западных провинций жаловались, что хоть их предложение о «тройственном» сенате и прошло, центральные провинции по-прежнему имели больше власти.

Сторонники Шарлоттаунского соглашения были убеждены, что избиратели проголосуют за него как за верный способ сохранить единство страны. Их надежды постепенно таяли. В день референдума Ньюфаундленд, Нью-Брансуик, Остров Принца Эдуарда и Онтарио (с перевесом всего в 28 тыс. из 8 млн голосовавших) высказались «за». «Против» высказались 55 % голосовавших в Квебеке, чуть больше половины — в Новой Шотландии и абсолютное большинство на пространстве от Манитобы до Юкона. Аналитики назвали такой результат провалом усилий политических и деловых лидеров Канады, отказом от компромисса и сохранением столь популярных притязаний на суверенитет. Сторонники суверенитета заявили, что квебекцы считают Соглашение неудовлетворительным для себя; остальная Канада утверждала, что в Квебеке слишком далеко зашли. Квебек должен был выбирать только между полным суверенитетом или неприемлемым для него федерализмом. Лидеры коренных народов, хотя и не договорившись относительно своих собственных мест в иерархии аборигенных сообществ и организаций, грозили устроить новые акты неповиновения. После 26 октября сомневаться не приходилось только в усталости большинства канадцев от конституционных споров и в нерешенности старых, давно наболевших проблем.

Кретьен и кризисы

После поражения в Шарлоттауне Брайан Малруни был уже никому не нужен. Двадцать четвертого февраля 1993 г. после прощального тура по мировым столицам, наводившего на воспоминания об аналогичном путешествии Пьера Эллиота Трюдо в 1984 г., он ушел в отставку. На освободившуюся должность претендовали лишь два младших министра: Ким Кемпбелл из Ванкувера и Жан Шаре из Шербрука. Хотя у некоторых делегатов имелись особые соображения, 11 июня на встрече в Оттаве лидером прогрессивных консерваторов стала Кемпбелл. Занимавшая ранее посты министра юстиции и министра национальной обороны, 25 июня 1993 г. она стала первой женщиной премьер-министром Канады. Умная, высокообразованная, с хорошим чувством юмора, она сначала привлекла немало симпатий, но затем быстро свела их на нет своей раздражительностью и очевидной неопытностью. Как и Джон Тернер в 1984 г., она унаследовала деморализованную партию и штат функционеров, которые только усугубляли ее промахи. Чуда под названием «Кемпбелл» не случилось. Когда после федеральных выборов 25 октября посчитали голоса, выяснилось, что она и все кандидаты от тори, кроме двух (одним из этих исключений был Шаре), лишились мест. Никогда еще национальная партия не подвергалась такому унижению. Почти та же участь постигла НДП. Получив всего лишь девять мест и потеряв свой статус официальной оппозиции, партия оказалась в таком скверном положении, в каком не бывала даже в те времена, когда еще называлась ФКС. В палате общин 70 % мест перешло в другие руки.

Новым премьер-министром стал протеже Трюдо Жан Кретьен. Весь срок правления Малруни он держался в тени, в 1990 г. в Калгари сумел стать лидером либералов и теперь победил, полностью разгромив прогрессивных консерваторов. Либералы получили 177 мест, 99 из них — от Онтарио и всего 19 — от Квебека. Такого состава парламента в Канаде не было даже в 1921 г. Настоящий крах произошел на Западе и на Востоке. На просторах от Британской Колумбии до Манитобы большая часть былого могущества консерваторов перешла к Престону Мэннингу и его еще необкатанной Партии реформ: они провели в парламент 52 своих кандидата, причем только одного от Онтарио и ни одного от Квебека. Квебекцы отдали 56 мест (из 75 принадлежащих провинции) Квебекскому блоку Люсьена Бушара. Это означало, что Канада получила лидера официальной оппозиции Ее Величества, который настаивал на том, чтобы отныне парламент будет просто новым форумом для борьбы за суверенитет Квебека.

Преодоление дефицита

Никогда еще премьер-министр — франкоканадец не пользовался такой низкой популярностью в своей собственной провинции. Жан Кретьен всегда раздражал интеллектуальную элиту Квебека, а националисты так и не простили ему роли «бульдога» Трюдо в 1980 и 1982 г. и выступления против Мич-Лейкского соглашения в 1990 г. Однако остальная Канада увидела в этом доказательство его честности и бойцовских качеств. Только у либералов были места в парламентах всех провинций и территорий. Кретьен лучше других чувствовал настроение Канады в 1990-х гг.

Он видел, как расцвет протекций, взяток, закулисных сделок и фондов для проведения предвыборных кампаний стал тем «ничтожным фактором», который разрушил уважение общества к Малруни и его правительству. Кретьен и его жена Алин немедленно объявили, что подержанная мебель вполне подойдет для их официальной резиденции на Сассекс-драйв. Одновременно премьер-министр сократил свой кабинет до двадцати трех министров, оставив каждому не более шести помощников. Малруни требовалось 38–40 министров, у каждого из которых было по целому взводу сотрудников. Кроме того, Кретьен отменил принятое консерваторами (по слухам, небескорыстно) решение купить новые вертолеты для ВМФ и продать аэропорт Торонто богатым воротилам. Оба решения в конечном счете дорого обошлись бы налогоплательщикам.

Приоритетом Кретьена стало сокращение бюджетного дефицита, который с 1974 г. дорос уже до 42 млрд долл. Эксперты предупреждали, что если не решить эту проблему, Канада рискует потерять место в «Большой семерке», а в ее дела вмешается Международный валютный фонд (МВФ), что явилось бы оскорблением, немыслимым для страны Первого мира. Предвыборные обещания упразднить налоги на товары и услуги и пересмотреть канадско-американское Соглашение о свободной торговле 1989 г. или выйти из него были забыты. Главным лицом, отвечавшим за экономику, был у Кретьена министр финансов Пол Мартин, его соперник в борьбе за пост главы Либеральной партии в 1990 г. Сын главного архитектора канадского государства всеобщего благоденствия[548], Мартин-младший олицетворял собой менее открытую бизнес-идеологию Кретьена. После рецессии 1990-х гг. канадцы уже не верили в «общий интерес». Под влиянием новозеландца Роджера Дугласа[549] премьер Альберты Ральф Клейн убедил своих избирателей, которые тратили на социальные программы больше, чем были готовы платить, одобрить сокращение расходов на здравоохранение, образование и социальное обеспечение. Его популярность резко выросла. Кретьен и Мартин поняли, как надо действовать.

В федеральном бюджете 1994 г. Мартин закупорил некоторые мелкие лазейки налогового законодательства, заморозил федеральные налоги, усложнил процедуру страхования по безработице и значительно сократил расходы, особенно на оборону и Си-би-си. Критики примолкли: большинство требовало даже более значительных сокращений. Они не заставили себя ждать. В 1995 г. Мартин сократил субсидии бизнесу на 2,3 млрд долл. и попросил 45 тыс. государственных служащих поискать себе другую работу. Федеральные трансферты в провинции на здравоохранение, соцобеспечение и высшее образование были ловко объединены в единый Канадский социальный трансферт и заметно урезаны. Государственные объекты инвестиций, от «Петро — Кэнэда» до ациональных железных дорог и авиадиспетчерской службы, было приказано продать. Существовавший на протяжении девяноста восьми лет тариф по Соглашению о прогоне через перевал Кроуснест был наконец отменен, за что фермеры прерий получили разовую компенсацию в 1,6 млрд долл. В 1996 г. Мартин обещал, что к 1998 г. дефицит федерального бюджета исчезнет. В том году его главными жертвами стали будущие пенсионеры: повышение пенсионных отчислений и снижение пенсии затронули тех, кому еще не исполнилось шестидесяти лет. Политика либералов складывалась из реформ и консерватизма. Представителям левого крыла оставалось довольствоваться мерами, принятыми в области контроля над огнестрельным оружием, некоторыми уступками, расширявшими права гомосексуалистов, а также пылкими речами о «Медикэр», произносившимися в то время, когда необходимые фонды были усечены до минимума. Кого это волновало? К концу 1996 г. по результатам опросов общественного мнения либералов поддерживали 63 % канадцев.

Министры исполняли приказы Кретьена. Уроженец Нью-Брансуика Даг Янг передал большинство канадских аэропортов, построенных на государственные средства, местным компаниям. Теперь работу авиадиспетчеров оплачивали клиенты, а не налогоплательщики. Закрытие нерентабельных железных дорог позволило сэкономить 2,3 млрд долл. субсидий. Рон Ирвин обещал, что его Министерство по делам индейцев будет ликвидировано, поскольку его функции передаются племенным советам. К 1995 г. 84 тыс. индейцев Манитобы получили самоуправление и стартовый фонд в 4,8 млн долл. Даже руководитель федеральной избирательной комиссии экономил на составлении новых списков постоянных избирателей. Над предупреждениями, что в этом случае традиционно высокий уровень явки на выборы непременно упадет, чиновники только посмеивались. А когда так и вышло, во всем обвинили избирателей.

Министр занятости Ллойд Эксуорси переименовал «социальное страхование по безработице» в «страхование занятости». Годами сидеть на пособии теперь не получалось; льготы и права по ним сокращались, а переквалификация стала обязательной. Бизнес нашел лазейку.

«Дотации на создание рабочих мест» поглотили миллиарды долларов. Кто оценивал результаты? Эксуорси способствовал сокращению дефицита на 7,8 млрд долл. и превратил взносы по «страхованию занятости» в главный источник годового дохода.

С 1960-х гг. Оттава помогала провинциям финансировать университеты и колледжи. Отныне акцент стал делаться на том, чтобы убедить банки увеличить студенческие кредиты. При этом в университеты всех провинций, кроме Квебека и Британской Колумбии, разослали уведомления о повышении платы за обучение. Теперь, получив высшее образование, студенты выпускались со знаниями, дипломами и долгами, о которых их родители никогда не слышали. Политики, принимавшие решения, сумным видом рассуждали о погашении кредита «пропорционально доходам». Те, у кого доход был невелик или его не имелось вовсе, оставались в долгах. Как далеко это было от идеализма 1960-х гг.

Квебекский референдум 1995 года

Большинство канадцев настаивали, что дефицит, рабочие места, жилье и окружающая среда значат для них много больше, чем конституция и суверенитет Квебека. Однако их голоса вернули запретные доселе слова в заголовки газет. Частично утратившие свои позиции из-за провала Мич-Лейк ского и Шарлоттаунского соглашений, в 1994 г. квебекские федералисты лишились и прозорливого лидера, когда рак кожи вынудил Робера Бурраса уйти в отставку. Его преемник, Даниэль Джонсон-младший, был сыном одного квебекского премьера и братом другого[550], но в качестве министра финансов в правительстве Бурраса приобрел больше критиков, нежели друзей. На провинциальных выборах 15 сентября 1994 г. Джонсон-младший получил только 26 мест, в то время как Жак Паризо и его КП — 88. Впрочем, голоса разделились почти поровну: 44,3 % у либералов и 44,7 % у КП. Умеренные сторонники суверенитета из партии Демократическое действие Квебека получили остальные голоса, хотя в Национальную ассамблею в итоге был избран только ее лидер Марио Дюмон.

Паризо обещал избирателям «управлять по-другому», но не скрывал и своей реальной цели — сделать Квебек независимым, быстро проведя референдум. Но как этого достичь? Все опросы предсказывали поражение. Стратеги Квебекской партии смягчили терминологию, заменив слово «независимость» на слово «суверенитет». Поддержка по-прежнему запаздывала. В июне 1995 г. Паризо был вынужден пойти на компромисс. Под давлением Бушара и Дюмона он согласился позволить квебекцам голосовать и за суверенитет, и за «партнерство» с Канадой. Паризо пообещал, что, получив суверенитет, квебекцы смогут, как прежде, пользоваться канадскими деньгами и паспортами. За несколько недель поддержка выросла, затем резко упала снова. В сентябре нетерпеливый Паризо начал наконец свою кампанию. Вопрос был непрост: «Согласны ли вы, чтобы Квебек стал суверенным, после того как формально предложит Канаде “Новое экономическое и политическое партнерство” в рамках закона, касающегося будущего Квебека, и соглашения, подписанного 12 июня 1995 г.?»

Что могли сделать федералисты? Квебекцы хотели конституционного признания своей самобытности, но в других провинциях только намек на компромисс уже вызывал ярость. В Оттаве Пол Мартин приостановил сокращение бюджета, а президент США Билл Клинтон специально приехал в Канаду, чтобы высказаться в пользу ее единства. Но по сравнению с 1980 г. этого было слишком мало, и речи федералистов об ужасных последствиях отделения Квебека не возымели действия.

Годом ранее Бушар перенес опаснейшее вирусное заболевание, закончившееся ампутацией ноги. В середине октября он наконец вернулся и возглавил кампанию сепаратистов со свойственными ему страстью, убедительностью и харизмой. Он взывал к гордости и идентичности, которые объединяют квебекцев как нацию. Проголосовать «за», — говорил он, — это как взмахнуть волшебной палочкой: все станет возможным. Даже англичане будут вынуждены прийти на поклон с просьбой о новом партнерстве с Квебеком.

Внезапно федералисты стали проигрывать гонку. На отчаянные призывы Джонсона-младшего 25 октября в Монреаль приехал Кретьен, чтобы вместе с новым лидером консерваторов Жаном Шаре пообещать изменения, на которые он не соглашался прежде: признать Квебек «особым сообществом» и признать его право на конституционное вето. За пределами Квебека остальные канадцы вдруг поняли, что могут потерять страну. Двадцать седьмого октября на митинг в Монреаль автомобилями, автобусами, поездами и самолетами съехались десятки тысяч человек.

Повлияло ли на результат внезапное проявление любви к Канаде? Обещания Кретьена? Результаты голосования оказались противоречивыми. Ясно только одно: в ночь с 30 на 31 октября проголосовали 93 % квебекцев, имевших право голоса, причем их голоса разделились почти поровну — 2 308 028 — за, 2 361 526 — против. Разрыв составил всего 62 498 голосов — это было даже меньше, чем количество испорченных бюллетеней (86 676). «Да» сказали, наверное, 60 % франкоговорящих квебекцев; те, кто говорил на английском или других языках, практически единодушно заявили «нет». Еще утром Жак Паризо решительно обещал провозгласить независимость в одностороннем порядке, если Оттава посмеет встать на пути Квебека к свободе, однако, поздно вечером обвинил в поражении «этнические голоса и деньги», а на следующий день объявил о своей отставке.

В феврале 1996 г. новым премьер-министром Квебека стал Люсьен Бушар. Он пообещал, что его первостепенной задачей будет решение острых экономических проблем провинции, но поставил под вопрос и будущее Канады. Предполагалось проведение нового референдума, и Бушар обещал сделать все от него зависящее, употребить весь свой престиж и возможности, чтобы создать победные условия. Тем временем Кретьена обвиняли в ничтожно опасном разрыве между победившими и проигравшими, хотя немногие критики пытались хоть как-то понять душу Квебека или предложить какие-либо перспективные подходы.

Была ли теперь Канада обречена? Найти свидетельство в пользу столь мрачного вывода было нетрудно. Этот неожиданно маленький разрыв убедил многих, что Квебек неизбежно добьется независимости — возможно, к концу столетия. По всей Канаде звучали голоса, настойчиво утверждавшие, что пришло время забыть о Квебеке и идти дальше. Другие — правда, таких было немного — считали, что единство страны следует поддерживать с помощью закона и силы. Оттава выбрала двоякую стратегию. План А подразумевал поиск компромиссов, которые вернули бы лояльность Квебека; по плану Б предстояло разработать более жесткую тактику и применить ее, если бы Канада вновь оказалась под угрозой раскола. Ни один из вариантов не был простым. Даже после шока 30 октября канадцы, с охотой читающие другим лекции о компромиссе, были жестко настроены против любого признания особенностей Квебека. Сепаратисты же, как никогда уверенные в себе, жаждали новых категорических отказов, чтобы разжечь в себе новую обиду (проверенный источник воодушевления). Предложение Кретьена о том, что применение права конституционного вето Оттавы от имени Квебека следовало бы распространить и на Онтарио, Восток, Запад — и далее на Британскую Колумбию, оставило всех неудовлетворенными.

Определенно более продуктивным вариантом была разработка в 1997 г. Договора о социальном союзе. При явном единодушии провинций Оттава согласилась не вводить новые или вносить значительные поправки в социальную программу, такую как дневной уход за детьми (детские сады), без согласия по крайней мере семи провинций. Если провинция отказывалась от программы или выбирала иной путь достижения тех же результатов, ей полагалась финансовая компенсация. После того как все договорились, Бушар все-таки нашел предлог отказаться. Оттаве пришлось поспешно заверить квебекцев, что средства они все равно получат.

Что касается плана Б, то англоговорящие противники сепаратизма утверждали, что если Квебек способен расколоть Канаду, то и они смогут разделить Квебек. Некоторые поддержали предложение адвоката Ги Бертрана убедить Верховный суд заняться вопросом о праве Квебека на отделение. Двадцать пятого августа 1997 г. суд неохотно вынес постановление по вопросу, который считал политическим: ни по канадскому, ни по международному праву Квебек не имеет права на односторонний выход из федерации. Федералисты торжествовали. Однако суд продолжил: если на четко сформулированный вопрос о независимости утвердительно ответит квалифицированное большинство, то остальная Канада будет обязана вести переговоры. Это была гарантия, которой так недоставало Паризо в 1995 г. и отсутствие которой так нервировало избирателей. Бушар высоко оценил значение этого решения. Федералисты торжествовали, но ликовали и главари сепаратистов. Обе стороны победили — или проиграли.

Роли Канады в мире

В 1993 г. Департамент внешних дел стал Министерством иностранных дел, и его новый глава Андре Уэлле утверждал, что главная его задача заключается в создании рабочих мест для канадцев. Квебекские интересы помогли изменить курс. В Квебеке Соглашение о свободной торговле пользовалось успехом, и все разговоры о его отмене прекратились. Вместо этого следовало продемонстрировать квебекцам, какую пользу может принести им сильная Канада, обладающая международным авторитетом. Стремясь стимулировать продвижение канадских товаров на внешние рынки, премьер-министр в 1994 г. впервые собрал так называемую Сборную команду Канады, куда вошли провинциальные премьеры и крупные предприниматели, и отправился с ними в тур по странам Азии и Латинской Америки, где чиновники МИДа содействовали выявлению потенциальных возможностей местного бизнеса. В то же время канадские дипломаты старались научить политических лидеров меньше обращать внимания на Белый дом и больше — на конгресс США, который находился на другом конце Пенсильвания-авеню и в котором лоббисты и прикормленные ими политики принимали наиболее важные для Канады решения.

В то же время американскими симпатиями к Оттаве в ее споре с Квебеком ни в коем случае не следовало рисковать в угоду бессмысленной национальной самоуверенности. Когда выяснилось, что американцы готовят двусторонние торговые соглашения с другими странами Западного полушария, либералы быстро согласились на трехстороннее НАФТА с участием Мексики. Пятнадцатого апреля 1994 г. в Марракеше Канада помогла заменить послевоенное ГАТТ на Всемирную торговую организацию (ВТО), насчитывавшую 131 страну-участницу и наделенную широкими полномочиями по борьбе с демпингом и субсидиями, поощряя «честную торговлю». Канада тут же присоединилась к протесту Соединенных Штатов против запрета Евросоюзом импорта мяса крупного рогатого скота, получавшего гормоны роста. Правда, больше известны были санкции ВТО против защиты Канадой своих журналов и решение 1999 г., осуждающее канадско-американский Автопакт 1965 г.

Не все споры доходили до официального судебного разбирательства. Получив свидетельства о том, что в районе Большой Ньюфаундлендской банки испанцы нарушают квоты вылова рыбы, министр рыболовства и океанских ресурсов Брайан Тобин отдал приказ арестовать испанский траулер «Эстаи» и препроводить его в Сент-Джонс. Испания пригрозила пушками, Евросоюз — санкциями. Тобин отправил сети «Эстаи» в Нью-Йорк и продемонстрировал собравшимся журналистам, что они представляют собой запрещенное орудие лова. Канадская подводная лодка вышла в поход в ожидании вооруженного вмешательства со стороны Испании. И хотя дипломатов озадачила эта война Тобина, «спасавшего последнюю камбалу, вцепившуюся в Большую банку», «Мирному царству»[551] Канады она принесла нечестивую радость.

Впрочем, многим канадцам роль их страны в мире представлялась более идеалистической. Канада, настаивали они, должна быть нравственным лидером, поощряя права человека, гендерное равенство и социальную справедливость. Вот только как совместить эту повестку дня с потогонной системой на предприятиях в Китае или Индонезии? В 1997 г., когда Кретьен приветствовал группу диктаторов и демократов на саммите Азиатско-Тихоокеанского экономического сообщества (АТЭС) в Ванкувере, собралась целая толпа протестующих. Когда Королевская канадская конная полиция принялась разгонять толпу перцовым газом, Жан Кретьен возмутился. Он что, приказывал полиции применять насилие для защиты жестокого индонезийского диктатора — президента Сухарто?

Самую заметную роль на мировой арене играли канадские миротворческие контингенты под эгидой ООН. В «мире», наступившем после окончания «холодной войны», было больше насилия и столкновений, чем во время предшествовавшего ему долгого вооруженного перемирия. За 1990-е гг. в мире погибло столько гражданского населения, сколько не погибало с 1940-х гг., и никогда столько людей не покидало свои дома, причем многие из них нашли убежище в Канаде. Война в Заливе стала предвестником целого ряда неприятных событий. В 1992 г. распавшаяся Югославская федерация погрузилась в пучину убийственного национализма и «этнических чисток». Канадские войска прибыли туда с баз НАТО в Германии как миротворческий контингент ООН и оставались еще долго после закрытия этих баз в 1993 г. Гражданские войны продолжались в Юго-Восточной Азии и охватили всю Африку от Сомали до Либерии. Вашингтон просил у Канады помощи в Сомали. Это стало катастрофой и для американцев и для канадских миротворцев. Никто не осмеливался признаться, что у Канады больше нет должным образом обученных войск. Жаркой январской ночью 1994 г. несколько озлобленных и недовольных канадских солдат насмерть забили пойманного ими юного сомалийского вора. В последующие три года этот эпизод бросал тень на канадское командование, привел к расформированию целого воздушно-десантного полка и способствовал резкому падению боевого духа армии. Когда канадский генерал Ромео Даллер[552] предупредил ООН о неизбежной резне тутси[553] в Руанде, помощь туда так и не была послана. Шеф Даллера в Нью-Йоркской штаб-квартире ООН генерал Морис Бариль в 1997 г. стал начальником штаба обороны[554]. У него имелась своя задача из серии «Миссия невыполнима»: обеспечить, чтобы к 2000 г. четверть воинских должностей в канадской армии заняли женщины. Между тем даже самые отъявленные феминистки не испытывали склонности к «ремеслу убийц».

После 1993 г. расходы на оборону сократились с 13 до 9,6 млрд долл., а численность регулярных войск — с 83 до 59 тыс. человек. Возрастало только число задач. Утрачивались навыки, устаревала техника. Новые вертолеты не закупались, из-за чего пилотам приходилось летать на акции спасения на изношенных машинах, которые были старше их самих, — часто через океаны или всю Арктику. Когда устаревшие еще в 1960-х гг. бронетранспортеры окончательно пришли в негодность, солдат в Хорватию и Боснию повезли на учебных машинах. Броня на них и в самом деле была «учебной», зато мины на дорогах — вполне реальными. По мере того как качество службы падало, призывалось все больше резервистов. Военнослужащие проводили месяцы в трудных, а иногда и опасных миротворческих операциях. После чего их на несколько месяцев отправляли домой отдохнуть, а затем отсылали назад. Боевой и учебный опыт, который должен был формировать закаленных профессионалов, становился роскошью.

Если старшие офицеры начинали протестовать, их жалобы отправлялись по вертикали управления, которая уже насквозь политизировалась. С 1970-х гг. в Министерстве национальной обороны служили как военные, так и гражданские. Подобно адмиралам и генералам продвижение по службе гражданских лиц зависело от того, докладывают ли они вышестоящему руководству то, что от них хотят услышать. В конце концов, парламент потрясло сообщение одного «заднескамеечника» от Партии реформ о том, как крошечное жалованье иногда вынуждало солдат и младших командиров заниматься доставкой пиццы или обращаться в продуктовые банки[555], чтобы накормить свои семьи. Правительство приказало поднять им жалованье, но Пол Мартин нашел для них только доли процента. Сотрудникам Министерства национальной обороны было велено ждать новых сокращений бюджета и приостановки закупок.

Ллойд Эксуорси, перейдя в 1996 г. из Министерство занятости и иммиграции в Министерство иностранных дел, оказался не так непреклонен, как Андре Уэлле. Признавая стремление канадцев творить добро в мире, Эксуорси стал инициатором подписания международного протокола о запрещении изготовления и использования противопехотных мин[556]. Китай, Россия, Соединенные Штаты и другие широко применяющие их страны, договор не подписали, но кто мог упрекнуть Канаду за ее попытку? Эксуорси скоро нашел другие благородные цели — борьба против использования детей-солдат и освобождение политических заключенных на Кубе. Это имело более практическое значение. Когда Куба проигнорировала требования, отношения со стареющим Фиделем Кастро стали заметно прохладнее, чему Вашингтон только обрадовался.

Проводимая Эксуорси политика обеспечения «безопасности человека» втягивала Канаду в новые международные конфликты. После того как миротворческие силы ООН не смогли защитить безоружных боснийцев от сербов во время резни в Сребренице в 1993 г., их заменили войсками НАТО, куда более способными защищать от Сербии ее соседей. Когда в конце 1998 г. в сербской провинции Косово вспыхнула гражданская война, злодеяния сербов, о которых миру поведали косовары-националисты, опять привели к вмешательству НАТО. Канадские истребители СБ-18 по своему техническому состоянию достаточно соответствовали американским и британским самолетам, чтобы совместно с ними участвовать в разрушении сербской инфраструктуры. Месяцем позже, когда Сербия вывела свои войска из Косово, 800 канадцев присоединились к оккупационной армии НАТО. В сентябре 1999 г., после того как Индонезия завершила оккупацию Восточного Тимора резней и разорением, Оттава отправила туда самолет, вспомогательное судно и батальон пехоты, чтобы «разбавить» преимущественно австралийские оккупационные войска.

Требовало ли обеспечение «безопасности человека» больше усилий в поддержку справедливости, чем большинство канадцев соглашались оплачивать? Вероятно, так, поскольку 88 % канадцев восхищались тем, что делали их солдаты, но только семь из десяти человек были готовы платить за необходимое для этого оружие и боевую технику.

Новая экономическая парадигма

После Второй мировой войны большинство десятилетий начинались или завершались рецессией. Спад 1990-х гг. был самым глубоким и продолжительным после спада 1930-х гг., и для многих его жертв последствия оказались почти такими же тяжелыми. Массовые увольнения, закрытие заводов и шахт и корпоративная «оптимизация штатов» почти удвоили уровень безработицы по сравнению с 1991 г. Молодежь не брали на работу, работникам постарше отказывали из-за возраста. Снижение доходов усилило дефицит госбюджета, а его сокращение чаще всего ударяло именно по жертвам рецессии. Онтарио, уже серьезно пострадавшее из-за того, что его предприятия оказались беззащитными из-за отмены протекционистских мер в соответствии с Канадско-американским соглашением о свободной торговле, понесло новые потери, когда Оттава сократила выплаты более богатым провинциям. Британская Колумбия какое-то время еще процветала благодаря связям с Азией. Но позднее, когда остальная Канада уже оправилась, азиатский финансовый кризис середины 1990-х гг. прокатился и по Западному побережью. Рынки сбыта для его леса, угля и рыбы резко уменьшились.

1990-е годы изобиловали мрачными событиями и в экологии. Старинный тресковый промысел в районе Ньюфаундленда был в состоянии коллапса из-за десятилетий чрезмерного лова; тихоокеанский лосось еще водился, но и его становилось все меньше. Для поддержки семей, разорившихся в результате других предсказанных когда-то экологических бедствий, были выделены миллиарды долларов. Лесная промышленность страдала из-за конкурентов, поставлявших на рынок древесину из быстро растущих тропических лесов, и сокращала восстановление собственных лесных массивов. Экологи тщетно боролись за сохранение девственных лесов. Фермеры, выращивающие зерновые культуры в прериях, протестовали против своей незащищенности в войне за субсидии, которые могли себе позволить только Соединенные Штаты и Евросоюз, поскольку мировые цены на пшеницу резко упали. Повсеместно в прериях и в провинции Онтарио фермеры, занявшиеся в качестве альтернативы свиноводством, отрицали, что скапливающиеся отходы их производства могут испортить источники питьевой воды. В результате весной 2000 г. в маленьком городе Уокертон, провинция Онтарио, разразился скандал, когда тысячи человек заболели, а семь умерло от инфекции, вызванной кишечной палочкой.

Восстановление экономики началось в 1993 г. и ускорялось по мере того, как уволенные работники, поставленные в безвыходное положение жесткими правилами либералов по страхованию занятости, вынуждены были соглашаться на работу с минимальной заработной платой, без льгот, мер безопасности или премий за сверхурочные. Переговорная сила профсоюзов была в основном утрачена, и даже когда в середине десятилетия началось восстановление, забастовки оставались редкими. И сторонники, и противники равно приписывали улучшение деловой обстановки Канадско-американскому соглашению о свободной торговле 1989 г., подкрепленному НАФТА и недавно созданной сильной ВТО. Если бы Северная Америка стала «единым игровым полем», то, как предсказывали экономисты, возобладали бы интересы США, но Канада смогла бы процветать в рыночных нишах при условии отказа от высоких налогов и профсоюзов. Стоимость канадского доллара составляла всего две трети от стоимости его американского «партнера», но это увеличило экспорт канадских товаров и услуг, и Соединенные Штаты наконец начали конкурировать за рынки соседних с ними провинций. Растущие продажи повлекли за собой и рост зависимости от единственного иностранного рынка. Корпорации, названия которых звучали так привычно — «Макмиллан — Блодел»(«МакБло»), «Итонс», «Сигрэмс», — обанкротились, а чаще вливались в транснациональные корпорации, такие как «Уэйерхаузер», «Сирс», «Уолмарт» либо «Гэп». План слияния четырех крупнейших канадских банков из числа тех, деятельность которых регулируется Законом о банках, не был реализован только потому, что сначала насчет него не посоветовались с министром финансов Полом Мартином, а затем против этого поднялась возмущенная общественность.

За десять лет экономика Канады из сырьевой и индустриальной превратилась в информационную. Хорошо развитая система телефонной связи легла в основу новых коммуникационных технологий и компьютерных сетей. На развитие коммуникационной инфраструктуры были потрачены огромные суммы. В одно десятилетие успел возникнуть и практически исчезнуть компакт-диск, уступив место пока еще относительно новому Интернету. Никогда еще канадцы не имели возможности так легко связываться друг с другом и с миром, хотя критики отмечали, что, получив такой безграничный доступ к информации и общению, те же самые граждане изредка стали чувствовать себя более оторванными от общества. Ощущение надежной и хорошо выполненной работы — основа основ жизни канадского среднего класса на протяжении почти всего XX в. — тоже угасло даже в государственных институтах. Десятилетие экономического либерализма и снижение уровня общего достатка провели четкую границу между ожиданиями и реальными возможностями. 1980-е годы способствовали увеличению разрыва между богатыми и бедными и явной утрате веры в институты и ценности, которые некогда отличали канадцев от их могущественных американских соседей. Эти тенденции перетекли и в 1990-е гг. Как отвечали в опросах некоторые респонденты, Канаду стоит сохранять, только если она сможет обеспечить им безбедную жизнь. Если смотреть с этой точки зрения, то не обманула ли Канада ожидания «первых наций» (аборигенов), матерей-одиночек, безработных и растущей армии бездомных, часть из которых работает полный рабочий день за минимальную зарплату и не может позволить себе даже самое скромное жилье в Калгари или Ванкувере?

Громче всех протестовали богатые, заявлявшие, что заработали бы гораздо больше денег, если бы были американцами

Самые значительные перемены 1990-х годов

Без кризиса в Ока 1990 г. отношения между «первыми нациями» и остальным населением страны, возможно, все равно изменились бы, но по другой причине. За эти десять лет стало ясно, что Ока не единственный случай. Многомесячное вооруженное противостояние, случившееся в 1995 г. в Густафсон-Лейк (Британская Колумбия) и трагический исход конфликта в Иппервоше (Онтарио) между провинциальной полицией и индейцами, занявшими территорию бывшего военного лагеря, послужили напоминанием о том насилии, к которому могут привести накопившиеся за многие века противоречия между бедными, жаждущими справедливости общинами и большинством канадцев, симпатии которых часто оказывались неглубокими и недолгими.

Главным последствием событий в Ока было создание королевской комиссии по аборигенным народам, работа которой обошлась в 60 млн долл. Ее доклад был представлен в конце 1996 г. Канадцы получили пять томов информации и советов по решению проблем, которые страна на протяжении нескольких поколений держала в лесной глуши и городских трущобах. Комиссия, возглавляемая судьей Рене Дюссо и бывшим Великим Вождем Джорджем Эразмом, представила канадцам бескомпромиссную картину индейской жизни, настаивая на предоставлении «первым нациям» полномочий и ресурсов для того, чтобы они могли сами распоряжаться своей судьбой. Комиссия предупреждала, что сохранение их земель является базовым условием выживания аборигенных сообществ.

Понимая, что реализация рекомендаций комиссии преобразит Канаду и обойдется в миллиарды долларов, не гарантируя успеха, Оттава медлила. Первым шагом стали официальные извинения за предыдущую политику обучения детей индейцев в интернатах с нищенским финансированием и суровой дисциплиной. Извинения были подкреплены суммой в 350 млн долл. — «фондом возмещения ущерба». До 1994 г. у Британской Колумбии не было договорных соглашений с индейцами, обычных для других провинций Канады. Когда сформированное НДП правительство провинции объявило, что намерено обсудить с индейцами соглашение об обеспечении их прав на земли, «первые нации» тут же потребовали 70 % территории провинции. Верховный суд Канады ускорил процесс, постановив, что Делгамуукв (он же Эрл Мадлоу), представлявший гитксан и вет’сувет’ен[557], имеет право претендовать на земли предков[558]. В июле 1998 г. Оттава и Виктория подписали пятисотстраничное соглашение, в котором подтверждалась собственность индейцев нишга на территорию площадью более 2 тыс. кв. км (1,25 тыс. кв. миль) в долине реки Насс и ее окрестностях, а за их общиной признавалось право на самоуправление третьего уровня (с полномочиями муниципалитета). Взбешенные тем, что правительство со столь слабой общественной поддержкой в провинции смогло принимать такие радикальные решения, Партия реформ и Либеральная партия Британской Колумбии обещали отменить договор в случае победы на следующих выборах. В свою очередь, одни индейские общины Британской Колумбии заявили, что нишга посягают на их территории, другие обещали добиваться для своих членов еще более выгодных соглашений. На другом конце Канады решением Верховного суда были восстановлены старые договоры с микмаками, в которых признавалось право этих индейцев зарабатывать на «умеренную жизнь» с помощью традиционных для них природных ресурсов, поставив под сомнение правомочность рыбного промысла и лесозаготовок, ведущихся там уже не одно десятилетие. В результате возникли серьезные столкновения между активистами микмаков и местными рыбаками, боявшимися лишиться средств к существованию. Министр-либерал, угрожавший разоблачить коррупцию среди индейских лидеров, потерял работу и место в парламенте.

Первого апреля 1999 г. вступило в силу Соглашение об образовании Территории Нунавут, по которому к 25 тыс. жителей (21 тыс. из них — инуиты) отходило больше половины Северо-Западных территорий, или треть Канады. Девелоперской корпорации «Туннагавит», принадлежавшей инуитам, было поручено освоить 1,6 млрд долл., которые Оттава выплатила этим аборигенам, чтобы уладить их земельные требования. Оставшаяся часть Северо-Западных территорий с сорокатысячным населением, половину которого составляли аборигены, а половину — белые, по-прежнему управлялась из города Йеллоунайфа[559]. Пышность празднования в честь самого молодого в Канаде правительства ненадолго отвлекла внимание от того, что средний доход на душу населения в Нунавуте составлял всего лишь 11 тыс. долл. в год, безработица достигла 25 %, стоимость жизни была высокой, широкое распространение имели наркомания и алкоголизм, а в довершение всего резко возросло количество разводов. Одни твердили, что проблемы, с которыми не справились высококвалифицированные эксперты с юга, можно решить, вернувшись к традиционной системе общинного самоуправления — совету старейшин. Другие были настроены скептически и совершенно не верили, что возврат к этническим обычаям способен пересилить влияние телевидения и неполной занятости в маленьких изолированных сообществах, где главенствует несколько семей. Кто прав, покажет только будущее.

Тем временем около 1 млн индейцев, инуитов, метисов, «статусных» и «нестатусных» индейцев, проживающих на территории Канады, стремятся к будущему, которое помогают им обеспечить все канадцы. Тысячи молодых аборигенов уже добились беспримерных успехов на ниве высшего образования и теперь помогают своим общинам в качестве юристов, учителей, медперсонала, социальных работников и бухгалтеров. Как когда-то их собратья в послевоенной Канаде, они воплощают надежду на лучшее будущее для своих народов и своей страны.

Разобщенная страна: мандаты Кретьена

К 1997 г. Жан Кретьен был уверен в том, что его переизберут на новый срок. Возглавляемое им правительство было близко к своей цели — сбалансированному бюджету. Разозленные лоббисты осуждали его политику контроля над оружием, защиты прав гомосексуалистов и легализации абортов, но большинство канадцев одобряли осторожные реформы правительства. Некоторые Атлантические провинции объединили свой налог на продажи с налогом на товары и услуги. По результатам опросов общественного мнения премьер-министр и его партия стабильно лидировали. Только у Партии реформ был тот же лидер, что и в 1993 г., но косметические меры не могли сделать Престона Мэннинга популярным среди умеренных избирателей. Даже его сторонников беспокоил авторитаризм и популистский стиль руководства. Лидером Квебекского блока стал Мишель Готье, а затем — сын выдающегося квебекского актера[560]Жиль Дюсепп, в молодости бывший членом Компартии и профсоюзным организатором; однако после референдума 1995 г. вопрос суверенитета утратил остроту. Что касается тори, то мог ли Жан Шаре их оживить? В НДП на смену Одри Маклафлин пришла Алекса Макдоно, некогда тоже соцработник, а в недавнем прошлом лидер НДП в Новой Шотландии. Она обнаружила, что ее партия очень непопулярна в Онтарио и Британской Колумбии, но на сей раз пользуется поддержкой в Приморских провинциях.

В Онтарио идеализм и неопытность НДП быстро лишили Боба Рэя большинства. Поначалу в предвыборных опросах со значительным опережением шли либералы, но когда в июне 1995 г. Рэй назначил выборы, Майк Харрис, в прошлом профессиональный игрок в гольф, своей «Революцией здравого смысла» привел к победе консерваторов Онтарио, получивших 86 мест. Как и у Ральфа Клейна в Альберте, программа Харриса, казалось, больше подошла бы Техасу или Аризоне, поскольку предусматривала решительную отмену государственного вмешательства в бизнес, сокращение штата правительственных чиновников, резкое сокращение программ социальной поддержки, значительное снижение подоходного налога и незамедлительный демонтаж фоторадаров, потому что их ненавидели почтенные водители-лихачи. Это был как раз тот вид здравого смысла, который был близок многим жителям Онтарио из сельских районов и пригородов, а команда молодых идеологов Харриса была готова предоставить им желаемое. Неразбериха, убытки и протесты их не волновали. Мог бы консерватизм в стиле Майка Харриса помочь Шаре или Мэннингу? Об этом Харрис умалчивал. Весной 1997 г. Жан Кретьен решил назначить федеральные выборы, прежде чем федеральные консерваторы сумеют организоваться.

Несколько недель это решение казалось большой ошибкой. У Кретьена не было достойных аргументов в пользу проведения выборов стоимостью 200 млн долл. за год с лишним до истечения срока его полномочий. Особенно трудно было убедить жителей Манитобы, на которых свалилась проблема, связанная с колоссальным наводнением на реке Ред-Ривер. Поменявший стиль Мэннинг притягивал к себе толпы, то же самое было у Шаре. НДП сосредоточилась на недовольстве Приморских провинций введенным либералами сокращением страхования занятости для сезонных рабочих. Реклама Партии реформ, осуждавшая доминирование на политическом Олимпе уроженцев Квебека, понравилась западным избирателям и привела в Квебекский блок немало обиженных квебекцев.

Второго июня явка на участки была низкой: как показал подсчет по новым постоянным спискам избирателей, проголосовали лишь 55 % канадцев, имеющих право голоса. Кретьен получил 38 % голосов и 155 из 301 места, причем в Онтарио — 100 мест из 101. Солидарность Запада сделала Партию реформ официальной оппозицией: она получила 19 % голосов и 63 места из 91, принадлежащего Западу. Квебекский блок и НДП получили по 11 % голосов, но концентрация кандидатов Дюсеппа в Квебеке принесла ему 44 места, а Макдоно получила только 21, причем — небывалый случай — 8 из них от Новой Шотландии и Нью-Брансуика. Консерваторы Шаре получили 18 % голосов, т. е. почти столько же, сколько Мэннинг (19 %), но завоевали всего 20 мест, большинство из них от Квебека и Атлантического региона. А если бы реформисты и тори объединились? Мысль была очевидная, но запоздалая.

Третий мандат Кретьена

После выборов 1997 г. Престон Мэннинг возобновил свою кампанию за объединение правых, прежде всего чтобы «пробиться» в Онтарио. Ему помог газетный магнат Конрад Блэк, скупивший половину крупнейших ежедневных газет страны для своего медиахолдинга «Холлингер» и начавший издание «Нэшнл Пост» («National Post») как главного рупора консервативных взглядов. Лидер консерваторов Жан Шаре оставил федеральную политику в пользу провинциальной, решив объединить квебекских федералистов и победить КП Люсьена Бушара. Прежняя его партия в качестве главы не нашла никого лучше Джо Кларка. Многие консерваторы все еще с подозрением относились к регионализму и моральному фундаментализму Мэннинга.

Тем временем правительство Кретьена со своим незначительным большинством пыталось жить спокойно. К 1998 г. дефицит сменился постоянным профицитом. Кретьен обещал поделить излишки между реинвестициями в социальные программы и выплатой долгов. Попытки изменить конституцию были отложены, но в качестве обновленной модели кооперативного федерализма провинциям было предложено Канадское соглашение о социальном союзе. Новый министр Стефан Дион разработал Закон о ясности (Clarity Act), чтобы закрепить решение Верховного суда, согласно которому Квебек мог заставить остальную Канаду пойти на переговоры об отделении, но только после того как квалифицированное большинство квебекцев проголосуют за четко сформулированный вопрос референдума. Сепаратисты были в ярости, но, как и предвидели Кретьен с Дионом, квебекцы предпочли ясность, а проблемы суверенитета уже, казалось, многим теперь наскучили.

К 2000 г. самый продолжительный на памяти нынешних североамериканцев бум стал проявлять признаки слабости. Премьер-министр напоминал, что Канада (по самым строгим оценкам) стояла первой в Индексе человеческого развития (ИЧР) ООН[561]. У Оттавы появились средства, чтобы реанимировать обнищавшую систему здравоохранения и восстановить пособия по безработице канадцам из Атлантических провинций. К 2000 г. либеральное правительство сохранилось только на Ньюфаундленде. В 1998 г. в Квебеке Шаре не смог победить Бушара. В июне 2000 г. на съезде по поводу избрания партийного руководства Партия реформ, переименованная в Канадский альянс, лишила Мэннинга возможности повести свою партию в ее землю обетованную. Новым лидером был избран порывистый и обаятельный 43-летний Стокуэлл Дэй, в прошлом проповедник пятидесятников, а затем казначей провинции Альберта. На одном из заседаний парламента Дэй потребовал провести всеобщие выборы. Кретьен выполнил его желание, назначив выборы на 27 ноября 2000 г. Каждый считал, что именно ему на руку сыграет волна общенационального восхищения Пьером Эллиотом Трюдо, поднявшаяся после его смерти 28 сентября. Каждый полагал себя наследником его стиля руководства.

Как и в 1997 г., критики и СМИ осудили Кретьена за то, что он назначил дорогостоящие выборы так быстро после своей предыдущей победы, — на сей раз прошло немногим более трех лет. Даже либералов волновал возраст Кретьена, его дорогостоящая благосклонность к единомышленникам и намеки на скандал с правительственными субсидиями на создание рабочих мест. Вот тогда-то, как и ожидал Кретьен, они обратили взоры на оппозицию. Руководители Канадского альянса подорвали и без того слабую предвыборную кампанию Дэя, согласившись с планами приватизации большей части канадской системы здравоохранения и с тем, что такой деликатный вопрос, как доступность абортов, будет решаться на референдуме. Либералы оставили Запад альянсу, а сами сосредоточились на том, чтобы удержать Онтарио и вернуть поддержку Квебека и Приморских провинций. Хотя поначалу количество сторонников у либералов резко снизилось, к концу кампании они сумели вернуться на прежние позиции. Избиратели НДП и тори стали поддерживать Кретьена из опасения, что к власти может придти Дэй. Явка на выборах была еще ниже, чем в 1997 г. Либералы получили 172 места, Канадский альянс — 66, причем только два из них в Онтарио. Три остальные партии потерпели неудачу: у Квебекского блока осталось всего 38 мест, у НДП — 13, а у прогрессивных консерваторов — 12, минимум для сохранения официального партийного статуса. Жана Кретьена теперь можно было приравнять к Макдональду, Лорье и Маккензи Кингу, которые единственные сумели получить большинство в парламенте на трех выборах подряд. «Паренек из Шавинигана» снова перехитрил лидеров общественного мнения Канады и привел в ярость тех, кто видел в разобщении оппозиции лучший способ сделать власть либералов несменяемой. Рядовые депутаты Канадского альянса выпроводили своего неискушенного лидера и нашли ему замену в лице уроженца Онтарио Стивена Харпера, переехавшего на Запад и ставшего идеологом консерваторов в Калгари.

Одиннадцатого сентября 2001 г. террористы Аль-Каиды захватили американские пассажирские самолеты и взорвали Всемирный торговый центр в Нью-Йорке и часть здания Пентагона в Вашингтоне. Президент Джордж У. Буш-младший объявил войну терроризму и призвал НАТО напасть на Афганистан, откуда, по его мнению, тянулись нити Аль-Каиды. Кретьен пригласил Джона Мэнли, которому было поручено руководство канадскими действиями в данной ситуации. Членство в НАТО вовлекло Канаду в развязанную президентом США войну. Перепуганные американцы быстро показали Канаде, «кто в доме хозяин». Двенадцатого сентября граница с США захлопнулась, остановив 80 % внешней торговли Канады и поставив под угрозу экономическое благосостояние миллионов ее жителей. Несмотря на недовольство, усилия Мэнли позволили экономике Канады восстановиться. К тому времени как американцы начали расследовать промахи своей разведки, с Канады были сняты прежние обвинения в том, что она наводнена террористическими ячейками и опасными беженцами — хотя до этого ЦРУ с помощью Королевской канадской конной полиции переправило некоторых канадцев-мусульман в ближневосточные тюрьмы и камеры пыток. Правительство Кретьена потратило миллиарды долларов на программы, целью которых было заверить американцев, что их северная граница находится в безопасности в такой степени, в какой это позволяют технологии и агенты спецслужб. Используя «оперативную совместимость» с американскими силами, Канада послала свои военные корабли в Аравийское море. Новая Объединенная оперативная группа (Joint Task Force) совместно с американским спецназом и главами мятежников пыталась создать в Кабуле более подходящее правительство. Канадский батальон полгода охранял американскую базу в Кандагаре. После того как запланированный срок его пребывания там истек (и после смерти четырех человек, погибших от «дружественного огня»), в сокращенной армии Канады! больше не нашлось подразделений для его замены.

Всегдашняя готовность Канады брать под козырек по первому зову не защитила ее от протекционизма Соединенных Штатов. За восемь месяцев участия в войне с терроризмом лоббисты убедили конгресс США закрыть канадское производство пиломатериалов из хвойных пород деревьев. Конгресс также обещал огромные новые субсидии американским производителям сельхозпродукции, которую Соединенные Штаты прежде импортировали из Канады!. Президент Дж. Буш-младший отказывался воспользоваться своим влиянием на конгресс, чтобы успокоить сговорчивого соседа. Несмотря на призывы политиков и журналистов быть готовыми всегда поддержать воинственные призывы США, канадцы стали тяготиться своей колониальной зависимостью от американских политических приоритетов.

Сбросив исламистский режим в Афганистане, президент Дж. Буш-младший переключился на иракского лидера Саддама Хусейна. Его отец в 1991 г. предпочел оставить иракского диктатора у власти, а не взваливать на себя бремя управления его до крайности разобщенной страной. Буш-младший же утверждал, что Хусейн поддерживает Аль-Каиду и разрабатывает для ее террористов оружие массового поражения (ОМП). ООН эти заявления не убедили: Саддам был одним из тех светски настроенных мусульман, которых постоянно отвергала Аль-Каида; инспекторы ООН по вооружению вежливо, но настойчиво утверждали, что доказательства американцев о существовании производства ОМП были подделкой. Не получив поддержки в ООН, президент Дж. Буш-младший создал собственную «Коалицию доброй воли» и в марте 2003 г. начал вторжение в Ирак. Канада и большинство ее жителей были среди тех, кто доброй воли на это не выражал. И хотя отношения Белого дома с Оттавой стали весьма прохладными, канадские военные корабли в Персидском заливе сотрудничали с силами вторжения под командованием США. Кроме того, Канада пошла навстречу ООН и выполнила свои обязательства в рамках НАТО, послав в Кабул батальон на защиту правительства Хамида Карзая.

Интерлюдия Пола Мартина

Как и Уильям Лайон Маккензи Кинг, Жан Кретьен признавал, что канадцы опасаются перемен, одобряют компромиссы и поддерживают тех руководителей, которые стараются их не разобщать. Как и избирателей в других странах, их легко утомить. Соперничество между премьер-министром и его министром финансов могло бы их позабавить, но до конца мая 2002 г., когда Кретьен вывел его из состава правительства, Пол Мартин вел свою кампанию скрытно, если не считать его публичных утверждений о том, что он единолично преодолел дефицит федерального бюджета. Это ускорило борьбу за власть в рядах самих либералов, что было столь же необычно, сколь и недостойно. После долгих поисков Кретьен в качестве предпочтительного преемника выбрал Джона Мэнли. Спокойный, интеллигентный любитель бега на длинные дистанции Мэнли так же выступал за интересы деловых кругов, как Мартин и представители более молодого поколения. Его радикализм ограничивался осторожной критикой монархии.

Выборы 2000 г. продемонстрировали сторонникам правых бесполезность разобщенного консерватизма. Чтобы победить на выборах главы Прогрессивно-консервативной партии, Питер Маккей пообещал сопернику никогда не объединяться с Канадским альянсом. Обещание оказалось политической игрой. Стивен Харпер посчитал Маккея нетерпеливым новобранцем. В 2004 г. эти двое объявили о слиянии Альянса и Прогрессивно-консервативной партии и рождении новой, целостной и неустрашимой Консервативной партии Канады.

Хотя канадцы и отклонили компромиссы, которые должны были помочь квебекцам чувствовать себя в рамках Конфедерации комфортнее, они обвиняли Кретьена в том, что это из-за его нерешительности референдум 1995 г. вообще состоялся, да еще и с таким неясным исходом. Кретьен же хоть и одобрил подготовленный Дионом Закон о ясности, выдвинул не слишком продуманную стратегию, целью которой было сделать Оттаву, Канаду и, конечно же, либералов более заметными в Квебеке. Додумывать эту пиар-кампанию он предоставил своему квебекскому заместителю Альфонсо Гальяно. Тот, используя собственный штат, политических агентов и несколько рекламных фирм, не желавших иметь дела с правительством КП, к началу 2000-х гг. уже мог с уверенностью утверждать, что теперь идея суверенитета привлекает меньше одной трети квебекцев, причем быстрее всего она теряет популярность среди молодежи. При Люсьене Бушаре КП в 1998 г. переизбрали незначительным большинством, но в 2003 г. его преемник Бернар Ландри проиграл Жану Шаре.

Квебекцам, а возможно и большинству остальных канадцев, ближе всего был консерватизм. Одной из причин этого явилось разочарование в стареющем федеральном правительстве. Взрыв негодования после расстрела в Монреальской политехнической школе в 1989 г. (молодой человек расстрелял 14 студенток) вынудил либералов предложить узаконить обязательную регистрацию длинноствольного огнестрельного оружия. Сопротивление сельских районов, особенно в западных областях, так усложнило дело, что в конечном счете реализация этого проекта обошлась в миллиард долларов, не оказав при этом заметного влияния на статистику тяжких преступлений. Когда для сокращения дефицита либералы урезали финансирование колледжей и университетов, они подняли плату за обучение, в результате чего новые выпускники получали долговое бремя, которого никогда не было у их родителей. Сторонники всеобщего здравоохранения уповали на фитнес-программы. Однако миллионы граждан, часто потакающие свои желаниям и страдающие избыточным весом, негодовали из-за долгих очередей к врачам и их нехватки. Консерваторы выступали за расширение сети частных коммерческих клиник, где пациентов побогаче могли бы обслуживать быстрее. Рассмотреть вопрос о соблюдении конституционного права предоставили Верховному суду, который постановил, что проблему очередей должны решать провинции.

Многие канадцы встретили новое тысячелетие не в лучшем настроении. Всемирного компьютерного сбоя, прозванного «проблемой 2000 г.», которым всех пугали, удалось избежать; впрочем, у канадцев скоро появилось немало других поводов для переживаний. Благодаря новым технологиям они теперь могли связаться с сослуживцами, родными и друзьями откуда угодно. Одним из результатов этого стало глобальное видение ситуации, которое скорее пугало, нежели вдохновляло. Столетиями жаловавшиеся на долгие холодные зимы канадцы вдруг узнали, что в результате неизбежного глобального потепления прибрежные города может затопить, арктическая экология непременно испортится, а их жизни будут угрожать пандемии наподобие знаменитой «испанки» 1918–1919 гг. Обеспокоенное правительство Кретьена подписало Киотский протокол — международное соглашение о сокращении выбросов парниковых газов. Альберта, которая быстро стала главным поставщиком нефти и газа в США (которые не подписали протокол) отказалась пожертвовать своим недолгим процветанием в угоду либералам Оттавы. Разве провинции не сами контролируют собственные природные ресурсы?

Внутрипартийные разногласия либералов и борьба за лидерство достигли кульминации, когда федеральный Генеральный аудитор заявил, что миллионы долларов, выделенных на программу «субсидирования» Кретьена-Гальяно, просто исчезли. Кретьен отправил Гальяно послом в Данию, но только усилил этим возмущение общественности. Благодаря неустанной борьбе Мартина за власть Кретьен оказался в изоляции внутри собственной партии и в конце концов объявил о своей отставке. Он ушел со своего поста 12 декабря 1993 г. Мартин и его сторонники превратили уход Кретьена в настоящую смену правительства. Большинство портфелей досталось честолюбивым заднескамеечникам, которых при Кретьене не допускали к власти. Гальяно вызвали из Копенгагена, а возглавить королевскую комиссию по расследованию «рекламноспонсорского скандала» согласился член Верховного суда Квебека Джон Гомери. Уверенный, что большинство канадцев так же довольны его премьерством, как и он сам, Мартин назначил всеобщие выборы на 28 июня 2004 г.

Однако избиратели думали иначе. Большинство уже очень устали от либералов и разочаровались в политике. Сторонники Кретьена в основном просто отошли в сторону. Квебекцев, взбешенных тем, что их преданность стала предметом торговли, «рекламно-спонсорский скандал» привел к Жилю Дюсеппу и его Квебекскому блоку; НДП получила нового серьезного лидера, монреальца Джека Лейтона, много лет проработавшего старшим муниципальным советником в Торонто. Консервативная программа Стивена Харпера была явно умеренной, но его кампания, строго распланированная политиками-профессионалами, проваливалась всякий раз, когда журналистам казалось, что этот ветеран Партии реформ жаждет высказаться откровенно. В день выборов из-за беспорядков, апатии и неправильно составленных списков постоянных избирателей почти половина из них осталась дома. Остальные выбрали 99 консерваторов, 54 представителя Квебекского блока и 19 новых демократов, оставив Пола Мартина со 135 местами без большинства. Он проглотил это унижение, напомнил своей партии, что она все еще у власти, и занялся поисками тактики, которая помогла бы ему вернуть потерянное большинство.

Поскольку «Медикэр», казалось, была в числе главных приоритетов избирателей, Мартин встретился с провинциальными премьерами и предложил им часть федерального профицита в обмен на исполнение канадского Закона о здравоохранении (Canada Health Act). Если матерям нужны были детские сады и ясли, добавочные суммы могли бы убедить премьеров создать больше этих учреждений. Если все знали, что вооруженные силы имеют устаревшие самолеты и вооружение, вливание в оборонный бюджет нескольких миллиардов позволило бы его несколько обновить. Тем временем избиратели наблюдали, как язвительный судья Гомери продолжал выводить на чистую воду изворотливых участников «рекламно-спонсорского скандала». Мартин, как бывший министр финансов Кретьена, всеми силами старался убедить общественность, что он вообще не знал об этом деле, и, как и все остальные, горел желанием переложить всю ответственность на государственных чиновников.

Тема ответственности была популярна и у Харпера, и у лидеров конкурирующих партий. После стольких лет правления либералов обещания оппозиции казались более надежными. Если бы хорошие времена продлились подольше, а федеральный профицит вырос чуть побольше, все партии могли бы пообещать увеличить ассигнования и снизить налоги. В обмен на поддержку НДП Мартин согласился убрать из бюджета снижение налогов на богатство. Однако в мае 2005 г. бюджет правительства либералов получил необходимые голоса только потому, что Белинда Стронак, главная соперница Харпера в борьбе за лидерство в партии, в последний момент перед голосованием переметнулась на другую сторону. То же самое сделал и ветеран от Британской Колумбии, которого Харпер протолкнул на выборах в качестве независимого кандидата[562]. Все лето имиджмейкеры Харпера натаскивали его, пока он не научился правильно улыбаться, пожимать руки и вести светскую беседу. СМИ тем временем наблюдали за борьбой Мартина с доставшимися ему по наследству проблемами, от окружающей среды до «рекламно-спонсорского скандала». Хотя СМИ безжалостно обзывали его «мистером Землекопом», Мартин предложил ограничить возможности делового мира использовать лазейки для уклонения от налогов, встретился в Келоуне с лидерами «первых наций», которым щедро пообещал урегулировать нерешенные проблемы, и согласился перевести канадских солдат из Кабула в наводненную талибами провинцию Кандагар. Первый доклад комиссии Гомери реабилитировал Мартина, а всю вину возложил на чиновников эпохи Жана Кретьена. К декабрю опросы показали, что поддержка либералов растет. Второй доклад Гомери, в котором судья предлагал ряд рекомендаций, касающихся изменения работы правительства, мог послужить превосходным поводом для досрочных выборов. Чтобы подготовить почву, Мартин предупредил НДП, что больше не будет заключать сделки ни с ней, ни с кем-либо еще. Кто, в конце концов, осмелится проводить избирательную кампанию в рождественские каникулы?

Оказалось, что на это был способен Джек Лейтон. Либералы должным образом осудили всех, кто посмел высказаться против их графика выборов. Их рождественские каникулы были нарушены, журналисты тоже ворчали. Однако большинство избирателей не видели проблемы в том, чтобы пойти на выборы 23 января 2008 г. — почти через месяц после того, как их покинет Санта-Клаус. На сей раз Стивен Харпер подготовился. Ежедневно выступая с новыми обещаниями, он захватил инициативу и заставил замолчать партийных смутьянов. Либералы боролись с консерваторами и с нетерпением ждали платформы Мартина. Руководитель профсоюза работников автомобильной промышленности Базз Харгроув отплатил за некоторые старые обиды, осудив НДП за то, что она поставила на правительство Харпера, и призвал членов своего профсоюза голосовать за либералов. В Квебеке Дюсепп хвалился, что благодаря Гомери все места достанутся Квебекскому блоку. На деле начавшаяся кампания быстро сделала «рекламно-спонсорский скандал» вчерашним днем. Когда Мартин объявил, что отказался от планов прикрыть лазейку для корпораций, Королевская канадская конная полиция заявила, что расследовала утечку информации из кабинета министров, которая позволила некоторым бизнесменам с Бэйстрит[563] получить баснословные прибыли. Кому стал интересен Гомери, когда Королевская канадская конная полиция раздула скандал в самом сердце правительства Мартина? Он уклонился от комментариев, избирателям этого было достаточно. Благоприятная погода во всей Канаде лишила избирателей повода остаться дома и привела к результату, который предсказывали многие, — консервативное правительство меньшинства. Действительно, консерваторы получили 124 места, причем 10 из них — в округах города Квебека и его окрестностей; 51 место досталось Дюсеппу; 29 — Лейтону, явно выигравшему из-за разочарования канадцев в левых либералах. Либералы набрали 30,1 % голосов и получили 103 места — почти все к востоку от Манитобы.

В результате Пол Мартин лишился сразу обоих постов — и премьер-министра, и лидера либералов. Шестого февраля 2006 г. двадцать вторым премьер-министром Канады стал Стивен Харпер. Он объявил, что его правительство намерено соблюдать приоритеты, заявленные в предвыборной кампании. Правила подотчетности, конечно, могут наносить ущерб некоторым действиям правительства, но кто кроме сената посмеет жаловаться? Провинции получили деньги на то, чтобы сократить очереди в больницах. Федеральный налог на товары и услуги с 7 % снизился до 6 %. Среди предвыборных обещаний фигурировало выделение 17 млрд долл. на новые суда, вооружение и самолеты для канадской армии, если консерваторы смогут взять власть. Позирование перед фотокамерами вместе с президентом США Дж. Бушем-младшим и поспешное урегулирование спора о пиломатериалах хвойных пород деревьев напомнили Вашингтону, что у него в Оттаве имеется добрый друг, хотя Стивен Харпер вслед за Полом Мартином выступил против американской НПРО и отказался посылать войска в Ирак. Вместо этого в 2006 г. Канада потеряла около сорока человек убитыми в Афганистане, а ведь именно Харпер в свое время усердно ратовал за участие в этой миссии канадцев. Теперь это позволило многим обвинять в их гибели его, а не либералов. Поскольку факт глобального потепления и его губительного воздействия на Арктику получал все больше подтверждений, отказ Харпера по примеру Буша-младшего от Киотского протокола стал играть против него. К концу первого года своего пребывания у власти консерваторы растеряли поддержку по всей Канаде и почти совсем лишились ее в Квебеке. Причины лежали на поверхности: окружающая среда и Афганистан. Мог ли холодный прагматик превратиться в «зеленого», не разозлив при этом тех, кто обеспечивал ему политическую поддержку благодаря нефтедолларам?

Либералам понадобился год, чтобы найти нового лидера. Ведущие фигуры времен Кретьена и Мартина в конечном счете не прошли испытаний и выбыли. На партийном съезде в Монреале выступили девять одинаково малоопытных кандидатов. Двух из них, имевших наибольшие шансы, — Майкла Игнатьеффа и Боба Рэя — тайно поддерживали группировки соответственно Мартина и Кретьена. Рэй перешел из НДП, но либералы Онтарио никому не позволили забыть о тяжелых годах его премьерства в их провинции. Дед Игнатьеффа был министром народного просвещения при последнем русском царе[564], сам он являлся ученым и журналистом, который знал мир лучше, чем Канаду. По-видимому, не до конца осознав, какие бурные споры вызывали вопросы об использовании того или иного термина в ходе продолжительных Мич-Лейкских переговоров, Игнатьефф проигнорировал доктрину Пьера Эллиота Трюдо и объявил, что считает Квебек нацией. Ликующие сепаратисты издевались над расколом среди либералов, пока Стивен Харпер не вмешался и не заявил, что квебекцы действительно превратились в «нацию в составе Канады»[565]. В конце концов, КП приказала Квебекскому блоку замолчать и голосовать за версию Харпера. Неудачные высказывания, как и поддержка «старой гвардии», оказали Игнатьеффу плохую услугу, помешав ему победить в первом туре выборов. И он, и Рэй застряли на месте. Зато Стефан Дион, рабочая лошадка правительства и единственный франкофон в этой гонке, в третьем туре вырвался вперед, правда, только потому, что очень многие делегаты посчитали его приемлемым запасным вариантом. Может ли бывший профессор, искренний, но нехаризматичный победить на выборах и стать премьер-министром?

Он мог бы сделать это в надвигающемся мраке рецессии, который вскоре стал сопоставим с Великой депрессией. Американцы в этот период расхлебывали последствия масштабной отмены государственного регулирования и обещаний правительства, что все разбогатеют без тяжкого труда. При президенте США Билле Клинтоне многие из правил, установленных его предшественниками по политике Нового курса для того, чтобы обуздать бессмысленную алчность финансового мира, были забыты или перекроены. Самая сильная в мире экономика больше не нуждалась в правилах, которые регулировали бы стоимость кредита под недвижимость, сдерживали эмиссию денег, необеспеченных реальными товарами, или каким-нибудь иным образом ограничивали ненасытность банков. Отдельные скептики предупреждали, что Соединенные Штаты находятся на грани финансового бедствия, которое они сами на себя навлекли, но в 2008 г. крах рынка недвижимости, похоже, захватил Уоллстрит врасплох. Как и в 1929 г., одна из причин кризиса состояла в том, что хотя реальный доход американских рабочих стал существенно меньше, чем он был десять или двадцать лет назад, кредиторы не считали необходимым выяснять, могут ли потенциальные покупатели позволить себе ипотеку для покупки дома своей мечты или хотя бы жилье в ветхом четырехквартирном доме. Отмена государственного регулирования дала кредиторам возможность сэкономить на дорогостоящей и непопулярной работе по проверке заемщиков, а характерный для американского общества оптимизм вверг миллионы обычных людей в замкнутый круг безработицы, разорения и невозможности выкупить заложенное имущество.

На сей раз Канада была в ином положении, чем ее сосед. Банк Канады и крупнейшие частные учрежденные по закону банки хоть и ворчали часто по поводу чрезмерного государственного контроля, могли теперь похваляться, что Канада стала образцом для южного соседа и для растущего числа европейских стран, оказавшихся в тисках кредитного сжатия. Возможно, мало кто из канадцев мог показать на карте Рейкьявик, но когда банки Исландии лопнули, все схватились за атласы. Конечно, что бы ни случалось с ее могущественным соседом по какой-либо причине, Канаду это тоже не обходило стороной. Когда рецессия в США заставила тамошних потребителей затянуть пояса, среди явных жертв пустых бумажников оказались и канадские экспортеры. Финансовая стабильность Канады помогла ее доллару сравняться с американским и даже превысить его на несколько центов. В результате канадские товары для американцев стали несколько дороже, и некоторые канадцы этим даже гордились, однако экономике это принесло только вред. И пусть либералы заслуживали одобрения за их регулирование финансовых рынков Канады и превращение растущего дефицита в профицит, главный политический выигрыш достался консерватору Стивену Харперу.

Справедливости ради отметим, что он не забыл свои осторожные предвыборные обещания. Снижение налога на товары и услуги еще на процент было востребовано, но Квебек плохо отреагировал, когда новое правительство сократило субсидии на культурную деятельность. Квебекский блок обещал отомстить на следующих выборах, которые предстояли 14 октября 2008 г. — меньше чем через три года после того, как консерваторы сформировали правительство меньшинства. Харпер жестко управлял и своим партийным кокусом, и федеральными госслужащими, благодаря чему большинство трудностей удалось предупредить, а тот факт, что в 2008 г. Канада успешно избежала рецессии, служил весомым аргументом для переизбрания. И если бы даже стране пришлось вновь принять дефицитный бюджет, он, безусловно, оказался бы всего лишь кейнсианской формулой быстрого и относительно безболезненного восстановления.

Сороковые всеобщие выборы были в Канаде четвертыми за восемь лет и отличались самой низкой явкой — 59,1 % электората. В результате консерваторы вновь сформировали правительство меньшинства, хотя три другие основные партии вскоре после голосования собрались, чтобы обсудить, как им объединиться и переместить Харпера в оппозицию. При существующей парламентской системе это был вполне законный вариант, но большинство СМИ принялись послушным эхом вторить возмущению Харпера, утверждая, что 37,6 % проголосовавших за него одного легко перевешивают суммарные 54,4 % сторонников трех его главных конкурентов. И если НДП не побоялась встать плечом к плечу с Квебекским блоком, то либералы быстро отступили, зализывая раны после потери еще 29 мест по сравнению с теми 103, которые получил Мартин двумя годами ранее. Предложенная коалиция потерпела идеологическую неудачу, потому что в ней должен был участвовать Квебекский блок. Мало кто из канадцев, живущих за пределами Квебека, верил, что какое-либо объединение с сепаратистами может принести пользу стране. Тем временем Стефан Дион, порицаемый за плохой английский, а также за отсутствие убедительной новой платформы, вовсе ушел из политики. Функционеры Либеральной партии, боясь, что для выборов нового главы пришлось собирать съезд, быстро посадили на место Диона Майкла Игнатьеффа — достаточно консервативного для партийных боссов.

В 2008 г. Стивен Харпер боролся за большинство и, согласно предвыборным опросам, мог бы его получить, однако большинство канадцев еще не были готовы вручить неограниченную власть руководителю, который так жестко управлял своей партией и так беззаветно верил в собственные суждения. Еще ни разу с XIX в. к власти в Оттаве не приходил настолько уверенный в себе идеолог.

Консервативная Канада?

Последнее десятилетие ХХ столетия прошло под знаком отвращения общества к политике и снижения интереса к правительству. В 1990 г. НДП под руководством Боба Рэя оказалась у власти в Онтарио главным образом потому, что полувековое процветание, связанное с прогрессивным консерватизмом, закончилось в результате подписания Канадско-американского соглашения о свободной торговле. За свой единственный срок НДП не смогла заделать возникшую брешь, а ее борьба за сбалансированный бюджет только вызывала раздражение ее сторонников в профсоюзах. На следующих выборах Майк Харрис снова привел консерваторов к власти, обещая свою «Революцию здравого смысла», которая продолжит ковать профицит решительными сокращениями расходов. Вытерпев консерваторов два срока, недовольные избиратели Онтарио впервые с 1902 г. повернулись лицом к либералам. В Европе реформаторские режимы тоже теряли власть, потому что исполнение оптимистических обещаний шло медленно и потребовало больше затрат, чем смогли выдержать даже богатые налогоплательщики. Крах Советского Союза и как мировой державы, и как социалистического эксперимента отразился как на его прежних сателлитах, так и на прежних врагах. Кажется, история все-таки доказала, что капитализм оказался эффективнее коммунизма.

Поскольку идеологи консерватизма всегда настаивали на том, что государственное управление, отсутствие стимула к получению прибыли и конкуренции неэффективны по самой своей сути, вряд ли стоит возлагать на консервативное правительство вину за неудачи в госсекторе. В то же время, восторгаясь перспективами развития бизнеса и всеобщей свободной торговли, консерваторы пренебрегли требованиями общих социальных ценностей. В консервативном раю человек мог либо процветать, либо голодать, потому что он сам выбирал, каким быть его заработкам, образованию и расходам. Когда корпорации целеустремленно гонятся за прибылью, почему бы им не начать увольнять организованных в профсоюзы рабочих и использовать вместо них низкооплачиваемую и жестоко эксплуатируемую рабочую силу из какой-нибудь страны Третьего мира с диктаторским режимом? Если бы обычные канадцы зарабатывали меньше, в ближайшем магазине «Уолмарт» или «Таргет» цены были бы ниже.

Многие члены профсоюзов в Европе и Северной Америке потеряли работу, зарплату и льготы, необходимые для поддержания привычной благополучной жизни, и вышли из своих профсоюзов, лишив их массовости и значительной доли воинственности. Как Великая депрессия 1930-х гг. являлась последствием снижения трудовых доходов, которое можно было предвидеть, так и ипотечный кризис 2008 г. был предсказуем как результат дерегулирования и отмены законов, разработанных для защиты граждан от колебаний рынка. Контроль бизнеса над СМИ и зависимость политических партий от спонсоров вынуждали правительство пересматривать любой закон, который хоть чем-то мешал богатым инвесторам.

Будучи правящей партией с 1993 до 2006 г., либералы смогли продуманно избежать столь массовой отмены госконтроля над финансовыми организациями и корпорациями, какая произошла в Соединенных Штатах. Но у обуздания аппетитов индустрии финансовых услуг, забирающей все больше влияния, была своя цена. Бизнес не остался без союзников среди малообеспеченных избирателей, которых возмущали зарплата госслужащих и непоколебимость их положения. Кроме того, многие серьезно опасались деятельности активных защитников окружающей среды, продвигающих дорогостоящие решения придуманных ими же проблем: резкого изменения климата, отравления воздуха и исчезновения источников питьевой воды. Влиятельные группы движения «зеленых» имелись по всей Канаде, но нигде их не было так много, как в консервативно настроенных западных провинциях. Однако тех, кто считал, что политика защиты окружающей среды угрожает их привычному существованию, было не меньше.

Иммигранты традиционно одобряли ту партию, которая находилась у власти в тот момент, когда они прибывали в страну, что являлось огромным преимуществом для либералов, которые в XX в. находились у власти 62 года, в том числе и во время массовой иммиграции. Список стран, откуда в Канаду прибывали иммигранты, менялся; менялось и место новых канадцев в обществе и их идеология. При Пьере Эллиоте Трюдо была введена балльная система, которая учитывала уровень образования, навыков, профессиональную квалификацию потенциальных канадцев, а не их расовую принадлежность, как это было раньше, когда предпочтение традиционно отдавалось белым европейцам и американцам. Приезжие, например, из Индии и Китая принесли с собой совершенно иные языковые навыки и экономические амбиции, чем иммигранты прежних лет. Вновь прибывшие не жаждали селиться на дешевой земле и поднимать сельское хозяйство, а чаще надеялись преуспеть в сфере свободного предпринимательства. Некоторые убежали от социалистических экспериментов у себя на родине. Многие были убежденными социальными консерваторами, шокированными либеральной политикой с ее равными правами для геев, лесбиянок и транссексуалов. Либералы, привыкшие побеждать в этнических кварталах больших городов, не видели необходимости придумывать новые стратегии, даже когда изменились и идеология, и экономическая роль нового канадского населения. Между тем Консервативная партия Стивена Харпера была твердо настроена пополнить свои ряды успешными в бизнесе иммигрантами.

Антилиберальные устремления канадцев в первом десятилетии нового века, четко проявившиеся на провинциальных и муниципальных выборах, выросли из возмущения теми политиками, которые либо правили страной с 1993 г., либо так или иначе были причастны к власти большую часть минувшего века. Расследование судьей Джоном Гомери «рекламно-спонсорского скандала» эпохи Кретьена, возможно, было всего лишь местью Пола Мартина своему предшественнику, но обвинения Гомери в том, что либералы злоупотребляли своими полномочиями, больно ударили и по самому Мартину, и по его преемникам. То же можно сказать и о вступлении в начатую президентом США Дж. Бушем-младшим войну в Афганистане. Возможно, в качестве извинения за нелепую гибель в 1992 г. канадских солдат во время американского «дружественного огня» при обстреле Кандагара Вашингтон предложил, чтобы все силы НАТО в Афганистане возглавил представитель Канады. В результате командующим был назначен канадский генерал Рик Хиллиер[566]. Через полгода по его указанию Оттава отправила 1 тыс. канадских солдат для занятия города и провинции Кандагар — логова тысяч активистов Талибана и их союзников. Число жертв сразу выросло, и канадцы заподозрили, что правительство хочет вовлечь их в бесконечную кровавую войну, в которой невозможно победить. Перевооружение миротворческих частей, которые теперь должны были вести настоящую войну, привело к резкому скачку бюджетного дефицита. Придя к власти, Стивен Харпер тут же бросился признавать заслуги ветеранов всех войн, в которых участвовала Канада. Идеологически близкий к республиканцам Дж. Буша-младшего, он сделал воинствующий патриотизм элементом политического бренда консерваторов. Харпер также улучшил отношения с Вашингтоном, подтвердив многомиллиардный заказ на истребитель F-35 — машину весьма сомнительного качества. Чтобы выполнить обещания, данные ветеранам, получившим ранения, он предложил заменить их пожизненную пенсию инвестиционным фондом, но представитель ветеранов в правительстве раскритиковал идею и заставил его пересмотреть это решение.

Возглавив правительство меньшинства, Харпер приложил все усилия, чтобы изменить образ твердолобого неуступчивого консерватора, похожего на прежнего премьер-министра Онтарио Майка Харриса. Пока СМИ упрекали оппозиционные партии за то, что они усомнились в способности консерваторов руководить правительством меньшинства, Харпер весьма успешно заставил замолчать тех членов правительства, которые высказывали собственные мысли относительно консервативной Канады. В интересах своих сельских сторонников он заявил, что дорогостоящая и непопулярная процедура регистрации длинноствольного оружия будет пересмотрена. От снижения ряда налогов выиграли мелкие подрядчики, добровольные пожарные дружины и родители, не имевшие средств записать ребенка в какую-нибудь местную спортивную команду. Когда в 2008 г. американская экономика погрузилась в ипотечный кризис, канадская отреагировала мгновенно. Сокращение налогов не лучшим образом подействовало на дефицит (он стал уменьшаться медленнее), но Харпер, действуя в кейнсианском стиле, быстро организовал щедрое финансирование общественных работ в поддерживающих его провинциях и лояльных избирательных округах. Кто в этих обстоятельствах стал бы жаловаться на рост дефицита федерального бюджета? Уровень преступности снизился, и это едва ли оправдывало планы правительства увеличить тюремные сроки и финансировать строительство новых федеральных тюрем; впрочем, правительство объясняло все тем, что прежде данные о количестве преступлений сильно занижались. Как бы ни разочаровывали консерваторы сторонников жесткой линии, их нельзя было обвинить в мягкости по отношении к преступникам. Харпер, которого надежно поддерживали владельцы канадских СМИ, держал в железном кулаке потенциально неудобные для него мнения и сообщения министров и рядовых депутатов. Вопросы оппозиции о том, как в контролируемых канадцами афганских тюрьмах обращаются с заключенными-талибами, просто остались без ответа.

С 1911 г. в ходе проводившихся в Канаде переписей населения собиралась информация о доходах, религиозной принадлежности, имущественном положении и т. п., что было запрещено делать при проведении переписей в США. Во время переписи 2011 г. канадцам уже не пришлось отвечать на такие вопросы. Протесты нуждавшихся в таких данных социологов остались неуслышанными. Поскольку результаты переписей обычно приводили к критике правительства и требованиям социальных реформ, безмолвие было предпочтительнее. В Оттаве вопросы и жалобы депутатов от оппозиции дважды вынуждали Харпера объявлять перерыв в работе парламента во избежание затруднений или поражения. Нескольких недель политической тишины обычно хватало для того, чтобы заставить избирателей забыть политическую проблему и поверить правительству, что все это лишь «дружеские споры». Пока Соединенные Штаты и Европа годами сражалась с рецессией, канадцев не переставали заверять, что их страна остается предметом экономической зависти всего мира, а также меньше всех загрязняет окружающую среду. Хотя отношения Канады с Соединенными Штатами оставались для Харпера приоритетом номер один, он завершил военную операцию в Афганистане в июле 2011 г. Хотя канадские солдаты все еще могли погибнуть, теперь их обязанности должны были ограничиться обучением афганской Национальной армии и полиции.

К началу 2011 г. по опросам общественного мнения либералы могли предположить, что они вернули себе поддержку избирателей. Несмотря на то что отрицательная реклама обычно бывает необычайно эффективной, кампания консерваторов против персоны Майкла Игнатьеффа, похоже, пролетела мимо цели. Тем временем лидер НДП Джек Лейтон восстанавливался после операции на сломанном бедре и боролся с раком. Как мог он проводить кампанию? Но у него практически не оставалось выбора, когда спикер Питер Милликен обвинил правительство в неуважении к парламенту за отказ отвечать на вопросы оппозиции. Двадцать шестого марта 2011 г. Харпер попросил санкции назначить сорок первые всеобщие выборы, уже пятые за последние 11 лет.

Осуждая выборы как трату общественных средств и энергии избирателей, в душе консерваторы были довольны. Их результаты на выборах показали, что суровая критика Игнатьеффа как своекорыстного заезжего визитера возымела действие. Удалась и попытка Харпера сменить имидж: из холодноватого политика он превратился в преданного семьянина, любящего в свободное от трудов время поиграть на фортепьяно. Канадцы в основном согласились с тем, что именно он спас страну от международного экономического бедствия, пока его противники просто играли в политические игры. Либералы ждали, что их руководитель совершит чудо или хотя бы будет отстаивать креативную программу. В целом они ждали этого напрасно. Сюрпризом всей кампании стал Джек Лейтон. Размахивая своей тростью, призывая под свои знамена всех, от «трудящихся и увечных» и до «канадских семей», он вдруг добился необыкновенного успеха в Квебеке — провинции, которую консерваторы по большей части предпочитали игнорировать.

Второго мая 2011 г. казавшиеся бесполезными выборы преподнесли целый букет сюрпризов. Как и обещали опросы, стратегия Харпера принесла ему большинство, ускользавшее от него на предыдущих трех выборах: 166 мест и 39,62 % голосов. Первым большим сюрпризом было то, что либералы, влияние которых с 2000 г. неизменно снижалось, остались только с 18,9 % голосов и всего лишь 34 местами. Главным победителем стала НДП во главе с Джеком Лейтоном; 103 места, причем почти половина из них от Квебека, сделали его лидером оппозиции. Основным источником успеха НДП явился массовый отход избирателей от Квебекского блока, который остался лишь с четырьмя местами, получив 6,04 % голосов в общенациональном масштабе. Более половины голосов, поданных за Партию «зеленых», пропали, однако ее лидер Элизабет Мэй все же добилась места в парламенте от Британской Колумбии, а вместе с ним места в истории канадской политики.

Эти выборы, конечно, не означали конца политики. К концу июня смертельная болезнь Лейтона все-таки взяла над ним верх, и вскоре после триумфального прорыва ему пришлось уйти в отставку, передав лидерство Николь Тюрмель, руководительнице профсоюза госслужащих и — как многие другие члены так называемой «Оранжевой команды»[567] — бывшей участнице Квебекского блока. И если более вдумчивые канадцы могли радоваться тому, что квебекцы вернулись в лоно федералистской партии, то сепаратисты и прочие предпочитали осуждать любого квебекца, осмелившегося по-настоящему задуматься о преимуществах общего со всей Канадой будущего.

Уильям Лайон Маккензи Кинг, дольше всех остававшийся на посту премьер-министра Канады, понимал, что канадцев беспокоят перемены, но они принимают компромиссы, а наиболее счастливыми чувствуют себя при руководителях, которые не вызывают неприязни и стараются как можно меньше их разобщать. География обитания канадцев такова, что силы природы постоянно демонстрируют свое громадное превосходство над людьми. За более чем полвека жизни в достатке большинство канадцев смогли осознать преимущество терпимости. Частичная утрата обретенного процветания служит напоминанием о том, что гражданская ценность, именуемая терпимостью, имеет как свои истоки, так и свои пределы. Объединенные в суверенное государство или же разделенные на провинции, канадцы не могут убежать друг от друга, несмотря на огромные пространства принадлежащей им половины Североамериканского континента. Только оставаясь терпимыми друг к другу, канадцы могут надеяться на благополучную жизнь.

Из собственной истории канадцам следует прежде всего помнить о том, что народ силен своим единством, а жизнь на большой и щедрой земле переходит от поколения к поколению. Предусмотрительный народ понимает уроки прошлого, здравомыслящий народ с надеждой смотрит в будущее. Оба эти качества всегда были присущи канадцам.