Глава 10. Ирландская литература

Когда мы думаем об ирландской или валлийской литературе, наше внимание прежде всего привлекают поэзия и легенды. Из греческой и римской традиции нам известно множество имен знаменитых драматургов, риторов, философов и историков, выдающиеся драматурги и философы были и в древней Индии; но из Ирландии и Уэльса, как и из англосаксонской Англии, до нас дошла только развлекательная литература и древние предания. Неверно было бы говорить, что история оставалась в тени. Это далеко не так. Ирландцы с удовольствием предавались воспоминаниям о прошлом. Впрочем, передача знания вменялась в обязанность филидам и по большей части заключалась в заучивании мифов, дополненных собственными вымыслами, а также в каталогизации имен королей и их битв в исторический период, выполненной обычно в стихотворной форме, причем этот материал становится все более достоверным по мере сокращения временного разрыва с описываемыми событиями. Большое место в обязанностях историка занимало сохранение генеалогий правящих родов, при этом он вдохновлялся стремлением скорее к преумножению чести рода покровителя, чем к исторической правде. Эти историки не учились в школе Геродота; их главной целью было восхваление князей и прославление своего племени, а не раскрытие хода событий, разыскание исторической правды и объяснение исторических фактов[619].

Более того, предания Ирландии и Уэльса происходят из устной традиции и по своей природе анонимны. Мы не знаем автора «Похищения Быка из Куальнге» или «Килоха и Олвен». Поэзия, как мы уже видели, также по большей части носит анонимный характер, хотя в данном случае мы располагаем сочинениями отдельных неизвестных авторов, иногда приписываемыми выдающимся личностям прошлого, св. Колумбе или Финну мак Кумалу в Ирландии, Анейрину или Талиесину в Уэльсе. Своеобразная черта ранней ирландской традиции — полное отсутствие повествовательной поэзии, то же можно сказать и об Уэльсе. Древнейшая ирландская поэзия представляет собой произведения придворных поэтов: хвалу, сатиру или плач, а повествование ведется в прозе.

Ирландские повести по своей форме и содержанию очаровывают и восхищают, но в то же время разочаровывают и зачастую даже нагоняют скуку. В больших рукописных сводах, сохранившихся в Книге Бурой Коровы, рукописи Rawlinson В 502 или Желтой Книге из Лекапа (назовем три самых известных источника) мы обнаруживаем чрезвычайно искаженную фиксацию устной традиции. Мы можем быть благодарны писцам (ранние писцы были монахами) за то, что они вообще записали эти тексты, но, как хорошо сказал Джерард Мерфи, когда нам кажется, что устная повесть была неизмеримо лучше дошедшего до нас монастырского текста, мы не столько тешим себя фантазиями, сколько вдыхаем душу в тело, погребенное в рукописи[620].

Ирландская литература в интересующий нас период, с VIII по XII век, отражает героическую и мифологическую традицию, свободную от греческого или римского влияния. Героические повести описывают варварский мир, в котором мы все еще находим некоторые обычаи, о которых сообщают античные авторы в своих заметках о галлах. Самыми высокими добродетелями считаются верность, смелость, честь и гостеприимство. Это аристократическое общество. Боги иногда вмешиваются в людские дела, а в мифологических рассказах общим местом являются представления о магии, о незримом потустороннем мире.

Великий сюжет, ставший огромным вкладом ирландцев в европейскую литературу, — это сюжет о любви, внезапной, ошеломляющей, длящейся до смерти и приносящей горе влюбленным. Лучше всего известна история о Тристане и Изольде, берущая начало из ирландских источников[621].

Повести разделяются на циклы: мифологический, ульстерский, королевский и цикл Финна. К мифологическому циклу можно отнести и повести о Потустороннем Мире (echtrai, «приключения», и immrama, «плавания»), в которых герой отправляется в путешествие и оказывается в чудесной стране. Эти последние представляют особый интерес как возможный источник сюжетов о короле Артуре. В Лейнстерской Книге сохранился древний список саг, в котором они объединены не по циклам, а по сюжетным типам: разрушения, похищения скота, сватовства, битвы, укрытия, плавания, насильственные смерти, приключения, пиры, осады, набеги, бегства, резни, видения, любовные истории, военные походы и вторжения. Многие названия относятся к уже утраченным повестям. И наоборот, в этот список включены названия не всех дошедших до нас саг. Но по крайней мере, мы можем оценить, как велик был объем этой литературы.

От мифологического цикла сохранилось лишь несколько саг, но в литературе имеются упоминания о многих утраченных. Лучшая из них — «Сватовство к Этайн», дошедшая до нас в виде текста IX века. Это три истории, образующие связную последовательность. В первой Этайн становится женой короля сида, Мидира из Бри Лейт. Затем, через тысячу лет, она возрождается в человеческом облике и становится женой Эохайда Айрема, короля Тары; в третьей истории она возвращается к Мидиру в Иной Мир. Мы видим здесь странную красоту, с которой, возможно, не сравнится никакая другая ирландская сага, страсть любви, магические силы и счастливый конец. Уникальна и ее форма, так как это единый рассказ в трех эпизодах, сходный с трехактовыми комедиями.

Сага «Битва при Маг Туиред» — наш главный источник по ирландской, а в действительности и по всей кельтской мифологии, поскольку в ней фигурируют почти все ирландские боги. Боги называются «Племена Богини Дану» (Tuatha De Danann) и сражаются против племени великанов-фоморов. Это рассказ о битве. Королем является Нуаду, а в бою участвуют Дагда («Хороший Бог»), также называемый Оллатар («Отец Всех»), Луг Длинная Рука, кузнец Гоибниу, врачеватель Диан Кехт, бронзовых дел мастер Кредне, плотник Лухта, герой Огма и Морриган. Но повествование ведется бессвязно и бесформенно и представляет собой ценность скорее мифологическую, чем литературную.

Чудеса Потустороннего Мира являются темой повествования в Приключениях и Плаваниях. Считается, что Потусторонний Мир находится в западных морях. Он называется «Страной Живых», «Прекрасной Долиной», «Страной Юных» или «Землей Обетованной», последнее название представляет собой буквальный перевод латинского Terra Repromissionis. В этой земле нет болезней, старости и смерти, это земля вечного счастья, здесь пожелать чего-либо — значит получить это, здесь сотни лет пролетают как один день. Подобные описания находят близкие параллели в рассказах о греческом элизиуме, норвежской «Земле Живых Людей» (Jord Lifanda Manna) и восходят, возможно, к общей индоевропейской традиции.

Прекрасная дева приходит к герою и поет ему об этой счастливой стране. Он следует за ней, они уплывают в стеклянной лодке, и больше их никто не видит. Или же он возвращается и узнает, что все его товарищи мертвы, так как он отсутствовал сотни лет. В некоторых сагах героя во время поездки окутывает волшебный туман. Он оказывается перед чудесным дворцом, в котором с ним происходят странные приключения; и он возвращается, успешно справившись со своей задачей. Одна из древнейших саг о приключениях — сага о Бране, сыне Фебала, которого завлек в Страну Женщин чудесный посланец. Она описывает красоту и удовольствия Иного Мира в замечательной поэме из 28 строф, которая задает тон многим другим подобным описаниям. Этот остров стоит на четырех золотых столбах. На серебряной равнине ведутся игры, скачки на колесницах и состязания на лодках. Повсюду играют яркие краски. Радость непреходяща. Нет ни грусти, ни злобы, ни печали, ни болезни, ни смерти. Всегда звучит музыка. Море омывает землю, так что хрустальные волны падают на берег. Колесницы там из золота, серебра и бронзы, лошади гнедые, чалые, даже голубые, как небо. Вот описание бога Солнца:

«Светловолосый человек приходит с восходом, чтобы осветить равнинные земли. Он едет над белой равниной, вокруг которой шумит океан. Он пробуждает море».

Бран отправляется в море с 27 спутниками. Через два дня и две ночн он видит приближающегося человека, правящего своей колесницей. скользящей по волнам. Это бог Мананнан, он поет песню, проникнутую особой магией. Мананнан рассказывает об Ином Мире. Бран думает, что он плывет по морю, но для Мананнана это цветущая равнина. Волны, которые видит Бран, — цветущие кусты. Выпрыгивающие лососи — телята и резвые ягнята. Его лодка плывет по саду плодовых деревьев.

После некоторых приключений Бран достигает Острова Женщин. но боится высаживаться. Предводительница женщин бросает ему клубок ниток, который пристает к его руке, и вытаскивает лодку на берег. Они идут в большой зал, где каждому предоставили постель и жену. Еда, которую они ели, не убывала. Они думали, что пробыли там год. но на самом деле прошло много лет.

Когда Бран вернулся в Ирландию, люди, собравшиеся на берегу. спросили его, кто он такой, и он ответил: «Я Бран, сын Фебала». — «Мы не знаем его, — сказали они, — но Плавание Брана — одна из наших древнейших повестей». Одного человека вынесло на берег, и он тут же превратился в прах, как если бы пробыл в могиле сотни лет. Бран поведал о своих приключениях людям и попрощался с ними: и с этого времени о его приключениях ничего не известно.

Эта повесть следует языческой традиции, и счастье представляется состоящим из удовольствия в еде и любви, которые они нашли в Потустороннем Мире. То же справедливо и для нескольких других Приключений, и следует только восхититься верности, с которой христианские монахи сохранили их для нас. Можно назвать «Приключение Конлы», «Приключение Лоэгайре», «Приключение Кормака», «Приключение Арта мак Конна» и «Болезнь Кухулина», и все они пронизаны одними и теми же волшебными мотивами, перешедшими четыреста лет спустя в Артуровский цикл.

В «Приключении Лоэгайре», когда герой возвращается из сида, выполнив задание, коннахтцы выходят приветствовать его. «Не подходите к нам близко, — говорит Лоэгайре, — ибо мы пришли проститься». Его отец Кримтанн Касс, король Коннахта, умоляет его остаться: «Не покидай меня! Я отдам тебе королевство Трех Коннахтов, со всем их золотом и серебром, их конями и сбруей и их прекрасными женщинами; но не покидай меня!» Лоэгайре отвечает стихами, восхваляющими блаженства Потустороннего Мира. Они путешествуют в тумане, ведя могучую армию. Вокруг звучит великолепная музыка и повсюду счастье любви:

«Прекрасная чудесная музыка, путешествия из одного королевства в другое, мед льется из ярких сосудов, разговор с тем, кого любишь.

Мы играем фигурами желтого золота на золотой доске; мы пьем чистый мед в компании вместе с благородным воином.

Дер Грейне, дочь Фиахны, моя жена; и, говоря по правде, есть жена у каждого из моих пятидесяти людей.

После этого он вновь уходит от них, возвращаясь в чудесный холм, и разделяет управление королевством сидов с Фиахной мак Ретахом в крепости Маг Мелл, и дочь Фиахны при нем, и он так и не вышел оттуда».

Здесь Потусторонний Мир отождествляется с чудесным холмом (сидом). Действительно, существуют два представления о Потустороннем Мире. В него можно попасть либо плывя по западному морю, либо войдя в один из холмов, куда, как считалось, бежали Племена Богини Дану после поражения от Сыновей Миля. В Бруг-на-Бойн (ныне отождествляется с большим могильником бронзового века Ныо-Грейндж в графстве Лаут) жил Энгус, хитростью заполучивший его от Дагды. Это было чудесное место, где деревья всегда приносили плоды. Здесь были жареная свинья и чан с вином, от которых не убывало. Бри Лейт, холм недалеко от Арды, графство Лонгфорд, был жилищем Мидира; Бодб Дерг, сын Дагды, был господином Сид-ар-Фемен, ныне Сливнамон, графство Типперери; Сид Клеттиг на Бойн был жилищем Элкмара, а в Сиде Финнахайд обитал Айллен мак Мидгна или Лир. Нуаду жил в Сиде Алман, Холме Аллена, графство Килдэр. Сиугмалл, брат Элкмара, был владыкой Сид Нента на Лох-Ри. Потусторонними жилищами были и пять (иногда шесть) bruidne («постоялых дворов») Ирландии, у которых не было постоянного места. В каждом из них, как говорится, был неисчерпаемый котел, как котел Дагды, от которого никто не уходил недовольным.

Но были также и потусторонние острова, и боги, связанные с ними, по всей видимости, не принадлежали к Племенам Богини Дану. Среди этих богов главной фигурой является Мананнан мак Лир. Он правит своей колесницей по морю и, по словам Кормака мак Куленана, составителя глоссария IX века, живет на острове Мэн; но его настоящая родина — Эмайн Аблах, Авалон артуровской традиции. С ним связаны другие божества, не встречающиеся среди Племен Богини Дану: Лабрайд Быстрая-Рука-на-Мече и его жена Ли Бан; Эоган Инбир и его жена Бе Кума; Эохайд Иуйл и его жена Фанд, уговорившая Кухулина стать ее любовником, и некоторые другие. Эти «благородные Земли Обетованной», возможно, изначально относились к другому культу, так как среди кельтских доисторических завоевателей находились разные этнические группы: круитни, эрины, гойделы (фении) и, может быть, некоторые другие.

Повести, объединяемые в рамках Ульстерского цикла, получили такое название потому, что в большинстве из них рассказывается о воинах уладов, главного населения провинции Ульстер (Coiced Ulad) в доисторическую эпоху. Но в этих сагах часто появляются Айлиль и Медб, король и королева Коннахта, и некоторые знаменитые коннахтские воины. Здесь уже исчезает «кельтская магия» Потустороннего Мира и, по определению Чедвик, мы вступаем в «Героический Век». Это не загадочные и таинственные повести о приключениях и плаваниях, но рассказы, считавшиеся историческими и имевшие под собой какую-то историческую основу. Оружие и боевые колесницы, пиры и собрания, общественный строй, изображенный в Ульстерском цикле, находит близкие соответствия в сообщениях античных авторов о кельтах Галлии и Британии[623].

Центральная повесть этого цикла — «Похищение Быка из Куальнге»; а герой этого эпоса и всего цикла — Кухулин («Пес Куланна»). храбрый, благородный, красивый, любимый женщинами, избравший славу и раннюю смерть вместо долгой жизни без чести. В «Похищении Быка из Куальнге» Кухулин в одиночку всю зиму защищает уладов от целой армии, между тем как улады лежат, пораженные таинственной болезнью. Кульминацией ряда поединков стал бой Кухулина с Фер Диадом, его другом и молочным братом, которого он убивает на третий день битвы. Повесть заканчивается подходом уладов и отступлением коннахтской армии.

С «Похищением» связано множество небольших саг, выступающих в качестве предваряющих повестей (rеm-sсelа) и объясняющих отдельные эпизоды этой великой битвы, и самой знаменитой из них по справедливости является «Изгнание сыновей Успеха» (Longes Mac nUislenn)[624]. Оно объясняет, почему Фер Диад и другие воины уладов были в лагере коннахтцев, сражаясь против Ульстера; но это не главный мотив повести. Эта сага — древнейший пример в европейской литературе мотива трагической любви.

Изгнание сыновей Уснеха

Однажды улады пировали в доме Федельмида, рассказчика при дворе короля Конхобара. И в это же время у жены Федельмида родилась девочка, и друид Катбад предсказал в стихах ее будущее. Девочку следовало назвать Дейрдре, и она станет женщиной чудесной красоты и принесет вражду и горе и уйдет из королевства. Многие погибнут из-за нее.

Улады хотели сразу же убить ребенка и избежать проклятия. Но Конхобар приказал пощадить ее и воспитывать в уединении, вдали от людских глаз; он сказал, что сам возьмет ее в жены. Таким образом, Дейрдре была отдана приемным родителям и воспитывалась у них. Единственным человеком, которому было дозволено видеть ее, была мудрая женщина Леборхам.

«Как-то зимним днем названый отец девушки обдирал на дворе теленка, чтобы приготовить для нее еду. Прилетел тут ворон и стал пить пролитую на снег кровь. И тогда сказала Дейрдре Леборхам:

— Смогу я полюбить только такого человека, у которого будут эти цвета: щеки, как кровь, волосы, как ворон, тело, как снег.

— Счастье и удача тебе! — сказала Леборхам, — ибо близко от тебя этот человек, это Найси, сын Успеха.

— Не буду я здорова, — сказала девушка, — пока не увижу его.

Как-то однажды гулял Найси один возле королевского замка в Эмайн и пел. Чудесным было пение сыновей Успеха. Каждая корова и каждая пчела, слыша его, давала в три раза больше молока и меда. Сладко было слышать его и людям, впадали они от него в сон, как от чудесной музыки. Умели они и владеть оружием: если становились они спинами друг к другу, не могли одолеть их и все ирландские воины. Таким было их воинское искусство и выручка в бою. Быстры, как псы, были они на охоте и поражали зверя на бегу.

И вот, когда гулял Найси так один и пел, выскользнула она наружу и стала прохаживаться мимо него и не признала его.

— Красива, — сказал он, — телочка, что прохаживается возле нас.

— Телочки хороши, коли есть на них быки, — сказала она.

— Рядом с тобой есть могучий бык, — сказал он, — король уладов.

— Из вас двоих больше мне по душе, — сказала она, — молодой бычок вроде тебя.

— Не бывать этому! — сказал он ей. — Известно мне предсказание Катбада.

— Ты отказываешься от меня?

— Да, — сказал он.

Тогда бросилась она к нему и схватила его за оба уха.

— Да будут на них срам и стыд, — сказала она, — коли не уведешь ты меня с собой»[625].

«Найси издал клич, и улады сбежались, услышав его, и сыновья Успеха, два его брата, тоже пришли предостеречь его. Но под угрозой была его честь. "Мы уйдем в другую страну, — сказал он. — Нет короля в Ирландии, который не впустил бы нас в свою крепость". Той ночью они отправились в путь, и трижды пятьдесят воинов было с ними, и трижды пятьдесят женщин, и трижды пятьдесят псов, и трижды пятьдесят слуг, и Дейрдре.

Они бежали в Шотландию и поступили на службу к шотландскому королю. Но красота Дейрдре возбудила в нем зависть, и сыновья Успеха были вынуждены бежать и скрыться на морских островах.

Затем Конхобар пригласил их вернуться и послал Фергуса, Дубтаха и своего сына Кормака в качестве поручителей; но Найси и его спутники были убиты, когда они пришли в Эмайн, а Дейрдре привели к Конхобару со связанными руками.

Когда поручители узнали об этом вероломстве, они пришли мстить за преступление: убили триста уладов, уладских девушек, а Фергус поджег Эмайн. Затем Фергус, Дубтах и Кормак ушли ко двору Айлиля и Медб, и 16 лет в Ульстере не было мира.

Дейрдре год была с Конхобаром и ни разу за это время не улыбнулась и не подняла головы от колен.

И когда приводили к ней музыкантов, она так говорила:

"Смелых воинов светел облик, рати ряды радуют взоры, но мне милее легкая поступь храброго Найси братьев гордых…

Нежным Конхобару кажется пение всех этих труб и свирелей, мне же знакома нежнее музыка: пение трех сыновей Успеха…

Мил мне был его взгляд зеленый, для женщин — нежный, для недругов — грозный, и после долгой лесной охоты мил мне был голос его далекий.

Не сплю я ночью и в пурпур не крашу ногти. Кому скажу приветное слово, коль сына Успеха нет со мною?

Не несут мне утехи в моем уделе средь крепких стен прекрасной Эмайн тихий покой и смех веселый, убранство дома и облик светлый воинов смелых".

Когда подступал к ней Конхобар, так она говорила:

"О, Конхобар, чего ты хочешь? Ведь ты — причина моего горя! И клянусь, что пока жива я, ты любви моей не узнаешь.

То, что всего прекраснее было, то, что я когда-то любила, все ты отнял, о горе злое, я не увижу милого больше!..

Были красны и нежны его щеки, алыми — губы, черными — брови, были зубы его как жемчуг, светлым сверканьем снега белее…

Не разбивай мне сердце, уж близок час моей смерти. Горе сильнее моря, помни об этом, Конхобар!"

— Кого в моем доме ненавидишь ты больше всех? — сказал Конхобар.

— Тебя самого, — сказала она, — и Эогана, сына Дуртахта.

— Тогда проживешь ты год с Эоганом, — сказал Конхобар.

И он отдал ее в руки Эогана. На другой день Эоган поехал с нею в Маху. Она сидела позади него на колеснице. Поклялась она, что не будет у нее двоих мужей на земле в одно время.

— Добро тебе, Дейрдре, — сказал Конхобар, — как овца поводит глазами между двух баранов, так и ты между мною и Эоганом.

В то время проезжали они мимо большой скалы. Бросилась на нее Дейрдре головой. Ударилась ее голова о камни и разбилась. И она умерла.

Вот повесть об изгнании сыновей Уснеха, и об изгнании Фергуса, и о смерти сына Уснеха и Дейрдре»[626].

Эта повесть дошла до нас в нескольких рукописях и современном фольклоре. Здесь приводится древнейшая версия Лейпстерской Книги. датируемая, возможно, VIII веком.

Следующей за «Похищением Быка из Куальнге» по объему и по значимости является сага «Пир у Брикрена» (Fled Bricrenn). Основным мотивом саги является так называемая доля героя (curad-mir), из-за которой соревнуются Кухулин и два других воина, точно так же, как галльские воины в описании Посидония. Второй мотив — испытание героя, когда Кухулин и два его соперника должны отрубить голову великану, при условии, что на следующий день великан вернется, чтобы отрубить головы им самим. Этот мотив затем был использован автором «Сэра Гавейна и Зеленого Рыцаря».

Первая из этих тем лучше всего представлена в одной из самых живых и увлекательных ирландских саг «Повести о кабане Мак-Дато». Здесь воины один за другим предъявляют свои права на разделку туши кабана на пиру, и каждый по очереди вынужден уступить сопернику, предъявившему более обоснованные притязания. Похвальба каждого притязающего и презрительное унижение, которому он затем подвергается, составляют прекрасный диалог. В конце концов, когда коннахтский герой, Кет, сын Матаха, опозорил нескольких уладов и уже был готов разделывать кабана, в пиршественный зал вошел Копал Кернах.

«Великим приветом встретили его улады. Сам Конхобар снял венец со своей головы и взмахнул им.

— Хотел бы и я получить свою долю! — воскликнул Конал. — Кто производит дележ?

— Пришлось уступить тому, кто делит сейчас, — сказал Конхобар, — Кету, сыну Матаха.

— Правда ли, — воскликнул Конал, — что ты, Кет, делишь кабана? Запел Кет:

Привет тебе, Конал! Сердце из камня,

Дикое пламя! Сверканье кристалла!

Ярая кровь кипит в груди героя,

Покрытого ранами, победоносного!

Ты можешь, сын Финдхойм, состязаться со мной!

В ответ запел Конал:

Привет тебе, Кет, первенец Матаха!

Облик героя! Сердце из кристалла!

Лебединые перья! Воитель в битве!

Бурное море! Ярый бык прекрасный!

Все увидят, как мы сойдемся,

Все увидят, как разойдемся…

— Эй, отойди от кабана! — воскликнул Конал.

— А у тебя какое право на него? — спросил Кет.

— У тебя есть право вызвать меня на поединок, — сказал Конал. — Я готов сразиться с тобой, Кет! Клянусь клятвой моего народа, с тех пор как я взял копье в свою руку, не проходило дня, чтобы я не убил хоть одного из коннахтов, не проходило ночи, чтобы я не сделал набега на землю их, и ни разу не спал я, не подложив под колено головы коннахта.

— Это правда, — сказал Кет. — Ты лучший боец, чем я. Будь Анлуан здесь, он вызвал бы тебя на единоборство. Жаль, что его нет в доме.

— Он здесь, вот он! — воскликнул Конал, вынимая голову Анлуана из-за своего пояса.

И он метнул ее в грудь Кета с такой силой, что у того кровь хлынула горлом. Отступил Кет от кабана, и Конал занял его место»[627].

Конал берет себе лучшую часть, а коннахтцам оставляет только передние ноги. Разгневанные этим, они вскакивают со своих мест, а улады со своих, так что вскоре весь пол оказывается усеян трупами, а кровь течет через порог.

Эта великолепная сага IX века описывает ту самую сцену, очевидцем которой был Посидоний в Галлии за тысячу лет до этого. Вряд ли можно представить себе лучшее свидетельство архаизма ирландской традиции.

Когда Кухулин был на востоке, обучаясь боевым приемам у Скатах, чтобы получить в жены Эмер, он сражался против другой женщины-воительницы, Айфэ, соперницы Скатах; он победил ее, и она родила от него сына. Обо всем этом рассказывается в большой саге «Сватовство к Эмер». Сын Кухулина, когда станет мужчиной, должен прибыть в Ирландию и не должен называть своего имени по требованию одного воина. «Смерть единственного сына Айфэ» рассказывает о прибытии мальчика в Ирландию и его гибели от руки собственного отца. Этот сюжет используется в «Повести о Сохрабе и Рустаме». Это также тема «Песни о Хильдебранте» — очевидно, древний индоевропейский мотив. По своей форме сага относится к IX веку. Она запоминается прежде всего благодаря простоте и сдержанной эмоциональности повествования.

Смерть единственного сына Айфэ

«Улады собрались в Трахт Эйси, когда они увидели мальчика, плывущего по морю в бронзовой лодке с золочеными веслами. Он проделывал необычные боевые приемы, сбивая птиц на лету из своей пращи, а затем отпуская их. Он бросал их в воздух, а затем пел им, так что они возвращались. Улады встревожились и послали воина встретить его и не дать ему высадиться или узнать его имя. Первым пошел Кондере, но мальчик победил его. Затем к нему спустился могучий Конал Кернах. Мальчик метнул камень из пращи, и Конал упал наземь. Мальчик связал ему руки ремнем от его же щита. "Пусть кто-нибудь еще выйдет против него!" — говорит Конал Кернах.

Кухулин выполнял свои боевые приемы, когда он шел к юноше, и рука Эмер, дочери Форгала, обвивалась вокруг его шеи. "Не спускайся к нему! — сказала она. — Это твой сын там внизу. Не убивай своего единственного сына! Сдержись, о горячий сын Суалтайма. Не будет смело или мудро выступить против твоего храброго сына…Повернись ко мне. Послушай моего доброго совета. Да услышит меня Кухулин! Я знаю, какое имя он назовет, если мальчик там внизу — это Конлуи, сын Айфэ".

И ответил тогда Кухулин: "Отойди, женщина! Я не слушаю женских советов… Не смущай меня своими женскими речами… Доброе копье пьет добрый напиток. Хотя бы это был на самом деле он, женщина, я убил бы его во имя Ульстера".

Затем он спустился к мальчику сам. "Ты хорошо играешь, мальчик", — сказал Кухулин. "Но жестока твоя игра, — ответил мальчик, — почему не выходите вы вдвоем, чтобы я мог назвать мое имя". — "Должен ли я был захватить с собой ребенка? — сказал Кухулин. — Ты умрешь, если не назовешь своего имени". — "Пусть будет так", — сказал мальчик.

Юноша выступил против него. Они начали наносить друг другу удары. Юноше удалось нанести удар в голову Кухулина. "Довольно снисхождения, — сказал Кухулин. — Давай поборемся!" — "Я не дотянусь до твоего пояса", — сказал мальчик. Мальчик взобрался на два камня, и он трижды столкнул Кухулина с места. И мальчик не сдвинул ни одной ноги с камней, и его ноги вошли в камни по лодыжку. Следы его ног до сих пор видны там. Отюда название Берег Следа в Ульстере.

Затем они вошли в море, пытаясь утопить друг друга, и мальчик дважды поверг Кухулина. Он вышел против мальчика на мелководье и нанес ему обманный удар га болга (gае bоlgа). Ибо Скатах научила использовать га болга[628] одного лишь Кухулина. Он так ударил мальчика, что его кишки вылезли наружу. "Вот чему не научила меня Скатах! — сказал мальчик. — Будь проклят ты, ранивший меня!"

"Это правда, — сказал Кухулин. Он поднял мальчика на руки и унес его, и бросил его перед уладами. — Вот вам мой сын, улады!" — сказал он».

В другой саге рассказывается, почему в событиях, описываемых в «Похищении», принял участие Фроэх, сын Фидаха. Это повесть о любви, о сватовстве героя к Финдабайр, дочери Айлиля и Медб. В одном отрывке с особенной яркостью проявляется чувство формы и цвета, столь часто восхищающее нас в ирландской поэзии и прозе. Фроэха послали через реку за ветвью рябины:

«Снова вошел в реку Фроэх, сорвал на другом берегу ветку рябины и, держа ее над собой, воротился обратно. С той поры и говорила всегда Финдабайр, что ни одно из чудес света не сравнится с обликом Фроэха, переплывающего реку Дублинд, — с белизной его тела, красотою волос, прелестью лица, цветом серо-голубых глаз, безупречностью юного стана, широким сверху и узким внизу лицом, когда он, стройный и прекрасный, переплывал реку Дублинд с алой ветвью рябины между горлом и белым лицом. И всякий раз говорила Финдабайр, что хоть наполовину или на треть не сравниться ничему с обликом Фроэха»[629].

Те же черты мы видим и в описании Этайн, моющейся у ручья. Этайн была внучкой Этайн, жены Мидира, и была смертной женщиной. В начале саги «Разрушение дома Да Дерга» ее видит король:

«Как-то однажды отправился он на луг у Бри Лейт и увидел там у источника женщину с серебряным гребнем, украшенным золотом, что умывалась водой из серебряного сосуда, на котором были четыре птицы из чистого золота и по краю маленькие красные самоцветы.

Красный волнистый плащ с серебряной бахромой был на той женщине и чудесное платье, а в плаще золотая заколка. Белая рубаха с длинным капюшоном была на ней, гладкая и прочная, с узорами красного золота. На груди и плечах с каждой стороны скрепляли рубаху золотые и серебряные пряжки с диковинными ликами зверей. Солнце освещало женщину, и всякий мог видеть блеск золота на зеленом шелке. Две косы цвета золота лежали на ее голове, и в каждой было по четыре пряди с бусинами на концах. Цвета ириса в летнюю пору или красного золота были ее волосы.

Так стояла она, распустив волосы для мытья и продев руки в вырезы платья. Белее снега, выпавшего в одну ночь, мягкими и гладкими были ее руки, а щеки женщины краснели ярче наперстянки. Чернее спинки жука были ее брови, белыми, словно жемчужный поток, были ее гладкие зубы, голубыми, словно колокольчики, были ее глаза. Краснее красного были ее губы. Высоки были ровные, нежные, белые плечи той женщины. Были бока ее как пена волны, длинные, стройные, нежные и мягкие, будто шерсть. Теплыми и нежными были ее белые бедра. Маленькими и белоснежными были ее прямые голени. Гладкими были прекрасные пятки. Случись смерить ее ступни, ни одна не была бы длиннее другой, если б не раздалась на них кожа. Блеском ясной луны светилось лицо женщины. Гордый изгиб был у тонких ее бровей, свет невесты излучали ее королевские очи. Ямочки были на ее щеках с пятнышками цвета оленьей крови и снежной белизны. Мягким и женственным был ее голос, величавой и твердой ее королевская поступь. Воистину была она желанней, милей и прекрасней всех прочих женщин, сколько ни искать по всему свету. Сразу подумалось им, что вышла она из сидов. Отсюда повелось говорить: "Каждая хороша, пока не сравнишь с Этайн, каждая мила, пока не сравнишь с Этайн"»[630].

Королевский цикл начинается с повестей, которые представляют весьма древнюю традицию. Они принадлежат к тому же жанру, что и римские истории о Ромуле и Реме или греческие предания об Афине и Посейдоне при основании Афин. Одна из них заслуживает особого упоминания, так как в ней присутствует мотив Железного Дома, который, как мы увидим, был позднее заимствован в валлийской повести о Бранвен. Она называется «Разрушение Динн Риг» и повествует о Лабрайде Лоингсехе, боге — предке лейнстерцев. Это повесть о мести; датируется IX веком.

Кобтах Коэл, король Бреги, убил своего брата, Лоэгайре Лорка, короля Ирландии, и его сына Айлиля Айне, короля Лейнстера. Сын Айлиля, Лабрайд, был отправлен в изгнание. Позднее он вернулся с войском мунстерцев, захватил Динн Риг и стал королем Лейнстера.

Лабрайд был в мире с Кобтахом. Он пригласил Кобтаха навестить его и построил для него дом. Этот дом был очень крепок, ибо его стены, и пол, и двери были сделаны из железа. Лейнстерцы строили его целый год, и отец не говорил со своим сыном, а мать с дочерью; отсюда и пошла поговорка: «У каждого лейнстерца есть своя тайна». Кобтах прибыл с тридцатью королями, и всех их сожгли в железном доме.

Многие саги рассказывают о королях исторического периода, и одна из них называется «Убийство Ронаном родича». В дошедшем до нас виде этот текст датируется X веком. Это история о Федре и Ипполите в ирландском варианте. Трагическая тема звучит в первом же диалоге и повторяется, когда юноша встречает королеву. Напряжение не ослабевает на всем протяжении повествования.

Ронан был королем Лейнстера в VII веке и умер около 624 г. В саге его сын Маэл Фотартайг — самый знаменитый юноша Лейнстера. Вокруг него всегда толпились люди во время любых сборищ и игр. Не чаяли в нем души все девушки, и все женщины пылали страстью к Маэлу Фотартайгу. Его мать умерла, и Ронан долгое время оставался без жены.

«Почему не возьмешь ты себе жену? — спросил его сын. — Лучше стало бы тебе подле женщины». — «Говорили мне, — отвечал король, — что есть у Эохайда, правителя Дун Собайрхе, что на севере, прекрасная собой дочь». — «Не пара тебе юная девушка, — сказал юноша, — почему не возьмешь ты женщину? Неужто пристало тебе жить со смешливой девицей?»

Но старик женился на этой девушке, и она сразу же влюбилась в его сына и послала служанку, чтобы та рассказала ему о ее любви. Когда юноша отказался от нее, она ложно обвинила его. «Проклятие губам твоим, низкая женщина! — сказал Ронан, — ибо ты говоришь ложь!»

Вернулся домой Маэл Фотартайг и стал греть ноги у очага. Он произнес две строки в стихах, и королева сумела подобрать вторую половину четверостишия. «На сей раз все правда», — сказал Ронан. И он приказал одному из своих людей убить юношу копьем. Когда Маэл Фотартайг умирал, он сказал отцу всю правду. Сагу завершает возвышенный плач старого короля над телом своего сына. Он восхваляет Маэла Фотартайга и его спутников и приказывает слугам накормить двух псов, тоскующих по своему господину:

Дойлин,

голову всем он кладет на колени,

ищет того, кого уж не найти.

Сын мой, Маэл Фотартайг,

лучшим был псом ты из своры,

лосось белый, высокий, блестящий,

теперь ты в холодном жилище. Холодно[631].

Другая важная сага из этого цикла — «Повесть о Кано, сыне Гартнана». Она замечательна скорее своим сюжетом, чем формой, так как в единственной содержащей эту сагу рукописи, Желтой Книге из Лекапа, она выглядит несколько бессвязной и содержит туманные отрывки. Эта повесть — чистый вымысел, так как хотя персонажи и являются историческими фигурами, они жили в разное время, а кроме того, отчетливо видно, что она соткана из нескольких древних мотивов. Одним из них является мотив о Тристане, так что эта сага может наряду с историей Дейрдре считаться одним из ранних кельтских источников легенды о Тристане. В данном случае параллель заключается в любовной теме, в том, что Кред является молодой женой старого короля Маркана (уменьшительное от Марк), и в финальной сцене, когда Кано приближается к берегу на корабле, Кред умирает до того, как он достигает земли, а вскоре умирает и он сам[632]. Другой мотив повести — любовь к незнакомцу, adrstakama в санскритской традиции, в Ирландии известная как grad ecmaise, «любовь к человеку, известному только понаслышке»; также здесь присутствует мотив души, заключенной в иной предмет.

Кано был сыном шотландского короля. Его смерть зафиксирована в хрониках в 688 г. В повести он прибывает в Ирландию в качестве изгнанника и с честью принимается при дворе короля Диармайта, дочь которого уже любила его до встречи с ним. Она спасает его от опасности, и Кано удаляется, чтобы посетить Гуайре, короля Коннахта. Сначала он приходит в дом Маркана, жена которого, Кред, была дочерью Гуайре. Она также уже была влюблена в Кано. У Маркана был сын, Колку, очевидно, пасынок Кред. Позднее, когда Кано был у Гуайре, Кред, Маркаи и Колку приехали на пир. Кред попросила дозволения разливать вечером вино и налила сонного напитка всем, кроме себя и Кано. Затем она открылась ему, но он отказался быть ее любовником, так как был лишь искателем приключений, и пообещал сделать ее королевой, когда станет королем Шотландии. В залог он дал ей камень, в котором находилась его жизнь.

Кано был вызван в Шотландию и стал королем, и каждый год он пытается встретится с Кред в Инбер Колпта (устье Войн), но там всегда стоял Колку с сотней человек, чтобы помешать их встрече. В конце концов они встретились у Лох-Креде на севере. Кред пришла с волшебным камнем. Кано шел с востока, так что они уже видели друг друга, когда вновь появился Колку и отогнал его. Кред бросилась головой на скалу, и, когда она упала, камень с душой Кано разбился. Кано умер три дня спустя после возвращения в Шотландию.

Даже этот краткий обзор показывает особую ценность этой повести, в которой исторический персонаж становится героем тристановского романа, а своеобразие ей придает мотив души, заключенный в другой предмет. Рукописный текст не отличается изяществом стиля, но мы видели, что в данном случае, как и во многих других, следует предполагать существование более разработанной устной формы.

В последнюю очередь в литературную традицию был включен цикл Финна. Недавние исследования Джерарда Мерфи и О'Рахилли показали, что Финн, главный герой этого цикла, по происхождению тождествен великому кельтскому богу Лугу Длинной Руке. Финн — бог-воитель и охотник, убивший одноглазого бога огня. Имеются ранние упоминания о Финне, но они носят крайне фрагментарный характер; и древний список саг содержит лишь незначительное число финнианских названий. Ясно, что даже к XII веку Финн и фении только начинали приобретать литературную известность. Одно из названий в этом списке саг — «Бегство Диармайда и Грайне» (Aithed Grainne re Diarmait), а из других источников мы знаем, что знаменитая история любви Диармайда и Грайне была известна уже в X веке, хотя единственный дошедший до нас текст сохранился в рукописи новоирландского периода (XV век?). Это — вариант истории Дейрдре. Гертруда Шепперле уже давно показала, что две эти повести представляют собой кельтский источник романа о Тристане и Изольде.

XII век был периодом восстановления и реформ в Ирландии, как и в некоторых других районах Европы, когда активно возрождалась литература и ученость. Книга Бурой Коровы, так называемая Лейнстерcкая Книга, и знаменитая рукопись Rawlinson — все были написаны в то время; именно тогда в Ирландию проникли великие классические темы Осады Трои, Энеиды и Разрушения Фив. Именно в этот переходный период неожиданно огромную популярность приобрел цикл Финна. Расцвет этого цикла совпал с первым появлением в Ирландии балладной поэзии, и баллады о Финне приобрели характер новой литературной формы.

Одна из древнейших подобных баллад — колыбельная для Диармайда, которую пела Грайне над спящим возлюбленным:

Поспи немного, совсем немного,

ибо нет опасности в кратком сне,

юноша, которому я отдала мою любовь,

Диармайд, сын О'Дуйвне.

Спи крепко здесь,

благородный Диармайд О'Дуйвне;

я буду сторожить тебя,

прекрасный сын О'Дуйвне.

Codail beagdn, beagdn beag,

dir ni heagail duit a bheag,

a ghiolla dia dtardus seirc,

a mheic I Dhuibhne, a Dhiarmaid.

Codail-se sunn go sdimh,

а I Dhuibhne, a Dhiarmaid din;

do-dhean-sa t’fhoraire dhe,

a mheic I dhealbhdha Dhuibhne.

Она думает о других влюбленных, которые смогли спастись и которым ничего не угрожало, а затем вспоминает о нависшей угрозе и о лесных зверях, которые кажутся ей испуганными:

Олень на востоке не спит; он не перестает кричать:

даже хотя он в лесу, он не думает о сне.

Веселая музыка не смолкает в изогнутых ветвях деревьев;

там шумят, даже дрозд не спит.

Сегодня не спит куропатка в высоком вереске;

пронзителен ее чистый голос; среди потоков она не спит.

Эти баллады приобрели огромную популярность; большой сборник, известный под названием «Поэмы о Финне» (Duanaire Finn), стал предметом специального исследования Джерарда Мерфи[633]. Многие из них написаны в форме диалогов между Ойсином, сыном Финна (Оссиан поэта МакФерсона) и св. Патриком, в которых Ойсин рассказывает святому повести о приключениях фениев. Большинство этих баллад относится к новоирландскому периоду, но традиция диалога восходит к знаменитому прозаическому тексту, положившему начало циклу Финна в XII веке, «Беседе Старцев» (Acallam na Senorach). Это история, в которой рассказывается, как св. Патрик встречает воинов-фениев Ойсина и Кайльте и путешествует по Ирландии с одним или другим из них. Воины рассказывают святому более двухсот историй, многие из которых касаются тех мест, которые они посещают по пути.

Один разговор между св. Патриком и Кайльте начинается так:

«"Разве не был он хорошим господином, тот, с кем вы были, Финн мак Кумал?" На что Кайльте ответил, воздав ему хвалу:

"Был бы лишь коричневый лист, который лес роняет, золотом, была бы лишь белая волна серебром, Финн подарил бы это все".

"Кто или что поддерживало вас в вашей жизни?" — спросил Патрик. И Кайльте отвечал: "Правда, что была в наших сердцах, и сила в наших руках, и исполнение в наших устах"».

Когда они идут через Мунстер, они приходят на место, откуда однажды фении отправились на битву при Вентри. Кайльте рассказывает историю о Каэле, который увидел во сне прекрасную девушку по имени Кред, посватался к ней и завоевал ее в ходе битвы. Каэл утонул при Вентри, и его тело было вынесено на берег. Кред лежала у его тела и оплакивала его смерть:

«Гавань грохочет над яростным прибоем Ринн Да Барк: волна, накатываясь на берег, оплакивает гибель воина Лох Да Хонн.

Горестна цапля с болота Друим Да Трен: она не может защитить своих любимых, лиса Да Ли гонит ее птенцов.

Печален голос дрозда в Дромкине, и печально пение дрозда в Леттерли.

Печален крик оленя в Друим Да Лейс: олениха Друим Силеанн мертва, и олень Дилеанн оплакивает ее…»

«Беседа старцев» — одно из самых удачных произведений средне-ирландской литературы, послужившее превосходным мостиком к новоирландскому периоду. Джерард Мерфи предположил, что оно могло быть оригинальным литературным сочинением, автором которого был человек, впервые записавший его, в отличие от героических саг, очевидно происходящих из устной традиции[634]. В этом случае было бы интересно сопоставить его с валлийскими Мабиногион.

Прослеживая истоки ирландской литературы, мы видели «новые формы» поэзии, разработанные монахами. Их особым вкладом стала поэзия о природе и отшельническая поэзия. Эти новые формы вскоре распространились и на светскую поэзию, дав начало с IX по XII век богатой традиции. Голос отшельника еще звучит, но уже проглядывают и юмор, и страсть.

Одна знаменитая рукопись, написанная, вероятно, в ирландском аббатстве Райхенау на озере Констанц, оказалась в австрийском аббатстве Санкт-Пауль в Каринтии, где она известна как «ирландская школьная тетрадь» (das irische Schulfelt). И в самом деле, она представляет собой ученические записи, заметки о Вергилии и греческих склонениях, цитаты из Горация, св. Иеронима и св. Августина; среди них находятся и четыре ирландских стихотворения. Одно — героическая поэма, восхваляющая Аэда, сына Диармайда, написанная в новой форме, что говорит о принятии профессиональными поэтами рифмованного четверостишия для своих панегириков:

Аэд, великий в разжигании блеска,

Аэд, радушный, неисчерпаемо его гостеприимство,

тверд и непоколебим, прекраснейший из вождей Роериу.

Сын Диармайда, милый мне,

если спросят, нетрудно сказать;

его хвала превыше всех богатств.

Я воспою его в моих песнях.

Aеd oll fri andud n-ane,

Aed fonn fri fuilted fele,

in deil delgnaide as choemem

di dindgnaib Roerenn rede

Mac Diarmata dil damsa,

cid iarfachta ni insa;

a molad maissiu maenib

luaidfidir Iaedib limmsa.

В этом стихотворении восемь четверостиший, в которых свободно используется конечная и внутренняя рифма, так же как и древняя аллитерация.

Другие три стихотворения рассказывают о монашеской жизни, а в одном из них поэт с изысканным юмором сравнивает страсть его кота к ловле мышей со своими учеными занятиями:

Монах и его кот

С белым Пангуром моим

вместе в келье мы сидим;

не докучно нам вдвоем:

всяк при деле при своем.

Я прилежен к чтению,

книжному учению;

Пангур иначе учен,

он мышами увлечен.

Слаще в мире нет утех:

без печали, без помех

упражняться не спеша

в том, к чему лежит душа.

Всяк из нас в одном горазд:

зорок он — и я глазаст;

мудрено и мышь споймать,

мудрено и мысль понять.

Видит он, сощуря глаз,

под стеной мышиный лаз;

взгляд мой видит в глубь строки:

бездны знаний глубоки.

Весел он, когда в прыжке

мышь настигнет в уголке;

весел я, как в сеть свою

суть премудру уловлю.

Можно днями напролет

жить без распрей и забот,

коли есть полезное

ремесло любезное.

Кот привык — и я привык

враждовать с врагами книг;

всяк из нас своим путем:

он — охотой, я — письмом[635].

Это стихотворение было написано в начале IX века. Тем же периодом датируется другое стихотворение, описывающее невзгоды старости и воспоминания о юности, красоте и любви.

Плач старухи из Беррии

Как море в отлив, мелею;

меня изжелтила старость;

что погибающей — горе,

то пожирающей — сладость.

Мне имя — Буи из Берри;

прискорбны мои потери,

убоги мои лохмотья,

стара я душой и плотью.

А было —

до пят я наряд носила,

вкушала от явств обильных,

любила щедрых и сильных.

Вы, нынешние, — сребролюбы,

живете вы для наживы;

зато вы сердцами скупы

и языками болтливы.

А те, кого мы любили,

любовью нас оделяли,

они дарами дарили,

деяньями удивляли.

Скакали по полю кони,

как вихрь, неслись колесницы;

король отличал наградой

того, кто первым примчится!..

Уж тело мое иного

устало взыскует крова;

по знаку Божьего Сына

в дорогу оно готово.

Взгляните на эти руки,

корявые, словно сучья:

нехудо они умели

ласкать героев могучих.

Корявые, словно сучья, —

увы! им теперь негоже

по-прежнему обвиваться

вокруг молодцов пригожих.

Осталась от пива горечь,

от пира — одни объедки,

уныл мой охрипший голос,

и космы седые редки.

Пристало

им нищее покрывало —

взамен цветного убора

в иную, лучшую пору.

Я слышу, море бушует,

холодная буря дует;

ни знатного, ни бродягу

сегодня к себе не жду я.

За волнами всплески весел,

плывут они мимо, мимо…

Шумят камыши Атх-Альма

сурово и нелюдимо.

Увы мне! —

дрожу я в гавани зимней;

не плыть мне по теплым волнам,

в край юности нет пути мне.

О, время люто и злобно! —

в одежде и то ознобно;

такая стужа на сердце —

и в полдень не обогреться.

Такая на сердце холодь!

я словно гниющий желудь;

о, после утехи брачной

очнуться в часовне мрачной!

Ценою правого ока

я вечный надел купила;

ценою левого ока

я свой договор скрепила.

Бывало, я мед пивала

в пиру королей прекрасных;

пью ныне пустую пахту

среди старух безобразных.

Взгляните, на что похожа:

парша, лишаи по коже,

волосья седые — вроде

как мох на сухой колоде.

Прихлынет

прибой — и назад уйдет;

так все, что прилив приносит,

отлив с собой унесет.

Прихлынет

прибой — и отхлынет вспять;

я все повидала в мире,

мне нечего больше ждать.

Прихлынет

прибой — и вновь тишина;

я жажду тьмы и покоя,

насытилась всем сполна.

Когда бы знал сын Марии,

где ложе ему готовлю! —

немало гостей входило

под эту щедрую кровлю.

Сколь жалок

тварь бедная — человек!

он зрит лишь волну прилива,

отлива не зрит вовек.

Блаженна скала морская:

прилив ее приласкает,

отлив, обнажив, покинет —

и снова прилив прихлынет.

Лишь мне не дождаться, сирой,

большой воды — после малой;

что прежде приливом было,

отливом навеки стало[636].

Существует древняя история, рассказывающая о печальной любви и напоминающая трагическую историю Абеляра и Элоизы. Она также датируется IX веком. Лидан и Куритир были любовниками, и Лидан ушла в монастырь. Ее любимый последовал за ней, и их наставником стал св. Куммине Высокий. Сначала он позволил им общаться, но не глядеть друг на друга. Позднее он разрешил им спать вместе, с ребенком между ними, чтобы они не совершили дурного. Это пример mulieris consortium, являвшегося известной формой аскезы в ранней Ирландии и Европе. Они не выдержали этого испытания, и Куритир был отправлен в другой монастырь, а позже отправился в изгнание за море. Вот:

Плач Лидан

Дурное

содеяно это дело:

любимый обижен мною.

Дороже

он был мне всего на свете:

о, если бы не страх божий!

Мытарства

решил он избыть земные,

стяжать небесное царство.

Не знала

о том я, любя нелживо,

как жалит малое жало.

Я — Лидан;

любим был Куритир мною

и мною печали выдан.

Была я

недолгой ему утехой:

промчалась радость былая.

Со мною

он слушал пение леса,

воинственный шум прибоя.

Досады,

казалось, ждать невозможно

от той, что дарит услады.

Доселе,

не скрою, он мне желанней

всех в мире благ и веселий.

Пылает,

как в пламени лютом, сердце;

житья без него не чает[637].

Можно процитировать еще один пример интимной поэзии за его ироническое и трогательное описание человеческих страстей. Монах жалуется на вещи, отвлекающие от молитвы:

О мысля блуждающих

Мысли неподобные,

горе мне от вас;

где вас ветры злобные

носят всякий час?

От молитв бежите вы,

аки от ловца;

скачете, блажите вы

пред очьми Отца.

Сквозь леса пустынные,

стогны городов,

в сборища бесчинные,

в суету торгов;

В зрелища соблазные

(льстя себе утех),

в пропасти ужасные,

им же имя — грех;

Над морями реющи,

там, где нет стези,

ово на земле еще,

ово в небеси,—

Мечетесь, блуждаете

вдоль мирских дорог;

редко забредаете

на родной порог.

Хоть для удержания

сотвори тюрьму,

нет в вас прилежания

долгу своему.

Хоть вяжи вас вервием,

хоть бичом грози,

не сойдете, скверные,

с пагубной стези.

Не унять вас бранями,

не в подмогу пост:

скользки вы под дланями,

аки рыбий хвост[638].

Первоначальным языком, на котором писали монахи, была, конечно, латынь, и наши древнейшие сочинения написаны на латыни, начиная с произведений самого св. Патрика, произведений св. Колумбана и «Жития Колумбы» Адамнана, которые мы уже обсуждали. Постепенно в прозе, как и в стихах, стал использоваться ирландский, поначалу, возможно, лишь для записи глосс на латинских рукописях, как в знаменитых Вюрцбургских, Миланских и Санкт-Галленских кодексах; но с начала VIII века появляются прозаические трактаты на ирландском[639]. Первый из подобных текстов — проповедь для богослужения, сохранившаяся в рукописи из Камбре и написанная в конце VII века. Книга из Армы содержит длинные комментарии на ирландском начала VIII века, и автор извиняется, что использует в этом случае ирландский язык: «Finiunt haec pauca per scotticam inperfecte scripta non quod ego non potuissem romana condere lingua sed quod uix in sua scotica hae fabulae agnosci possunt. Sin autem alias per latinam degestae fuissent non tarn incertus fuisset aliquis in eis quam imperitus quid legisset aut quam linguam sonasset pro habundantia scotaicorum nominum non habentium qualitatem»[640]. В «Тройственном житии св. Патрика» (около 900 г.) мы имеем продолжительное повествование на ирландском языке.

Прекрасный пример монашеской прозы на ирландском языке — «Видение Адамнана» (Fis Аdаmnain). Оно относится к группе текстов, восходящих к иудейским и христианским источникам и описывающих видения Неба и Ада, испытанные святыми. Эти видения предоставляют интересные сведения о том, что читали и изучали в Ирландии в VIII и IX веках, и оказывается, что осужденные повсюду апокрифические произведения продолжали пользоваться у ирландцев большой популярностью.

Св. Адамнан, автор превосходного латинского «Жития св. Колумбы», был аббатом Ионы (679–704 гг.), десятым преемником Колумкилле (Колумбы), основателя этого монастыря. Ему приписывается видение Неба и Ада, повесть о котором в дошедшей до нас форме восходит к X веку. Босуелл даже говорит, что анонимный автор «Видения» превосходит всех остальных предшественников Данте, и Сеймур присоединяется к этому мнению[641]. «Видение Адамнана» красноречиво и просто: по стилю и структуре это, вероятно, лучшее произведение ирландской прозы до XII века.

Душа Адамнана выходит из его тела и уносится ее ангелом-хранителем на Небеса и в Ад. Описывается небесное воинство: вокруг Христа апостолы и Святая Дева. По правую руку Марии находятся святые девы «и небольшое расстояние между ними».

«Хотя велики и чудесны сияние и свет в земле святых, как мы сказали, в тысячу раз чудесней сияние на равнине небесных сил вокруг престола Самого Господа. Этот престол — искусно сделанный трон, поддерживаемый четырьмя столпами из драгоценных камней. Хотя бы не слышать другой музыки, кроме прекрасной гармонии этих четырех столпов, этого было бы достаточно для счастья. Три величавые птицы сидят на престоле перед Ликом Царя, и их дело — постоянно размышлять о Творце. Они поют восемь Часов, восхваляя и прославляя Господа, и хор архангелов сопровождает их. Птицы и ангелы начинают музыку, и все силы небесные отвечают, и святые мужи, и святые девы.

Над Славным, сидящим на Своем престоле, высится могучий свод, как прекрасный шлем или королевская диадема. Если б увидели этот свод человеческие глаза, они бы тут же растаяли. Вокруг него три Пояса, и что это такое, недоступно человеческому разумению. Шесть тысяч тысяч ангелов в облике коней и птиц окружают огненный престол, сияющий вечно.

Описать великого Господа, сидящего на этом престоле, не может никто, кроме Него одного, если Он Сам не скажет этого небесным чинам; ибо никто не выразит Его пламени и энергии, Его блеска и сияния, Его величия и красоты, Его постоянства и твердости, числа ангелов и архангелов, поющих хвалу пред Ним… Куда ни посмотреть, на восток и на запад, на север и на юг, везде сияет благородный лик в семь раз ярче солнца. Не видно никакой человеческой формы, ни головы, ни ног, только море пламени, пылающее по всему миру, и все в страхе и трепете в Его присутствии».

После описания небесной твердыни рассказывается о тех, кто находится за воротами в ожидании последнего суда. Завесь огня и завесь льда висит на воротах, и они ударяются друг о друга со звуком, ужасающим уши грешников. Для небесных сил по ту сторону этот звук звучит как сладкая музыка.

Душа должна пройти через семь небес и шесть врат. Когда Адамнан осмотрел все это, он был отнесен в Ад через мост, ведущий по долине огня в Землю Мучений. Описываются различные муки, испытываемые грешниками, подобные мукам, описанным в Аду «Божественной комедии» Данте. После того как они были показаны Адамнану, его душа относится назад на Небеса в мгновение ока; но когда она собирается остаться там, глас ангела-хранителя приказывает ей вернуться в тело, которое она оставила, и рассказать на собраниях и встречах, мирянам и клирикам о наградах Небес и муках Ада, которые открыл ему ангел.

Мотив Иного Мира и христианские видения пародируются в великолепной сатире под названием «Видение Мак Кон Глинне»[642], написанной в XII веке каким-то разочарованным ученым, чье остроумие и энергия позволяют сравнить его с «Полночным Судом» Брайана Мерримена. Генеалогические предания филидов, поэтические описания Маг Мелл, посещения смертных героев чудесными девами, даже сама Библия высмеиваются этим безымянным сатириком, напоминая чем-то произведения трубадуров.

Катал, король Мунстера, одержим демоном чревоугодия, он поглощает огромное количество пищи. В это время жил ученый по имени Айниер Мак Кон Глинне, известный своим даром сатиры и хвалы. Однажды субботним вечером, когда он был занят чтением в Роскоммоне, к нему пришло желание оставить ученость ради поэзии. Он решил пойти как поэт ко двору Катала в надежде найти там много еды, так как любил хорошо поесть. Утром он отправился в Корк и к наступлению ночи пришел в странноприимный дом в монастыре. Он нашел дверь открытой, несмотря на ветер и дождь, и никого в доме. Одеяло кишело вшами и блохами. Купальня не была опустошена с предыдущего вечера, даже не были вынуты камни для нагрева.

Так как никто не пришел омыть ему ноги, ученый вымыл их сам в грязной ванне и лег спать. Но вшей и блох было столь же много, сколь песка в море, или искр огня, или росы майским утром, или звезд в небе, и он не мог заснуть. Он вытащил свой псалтырь и начал петь псалмы, «и ученые люди и книги Корка говорят, что чудесным образом звук его голоса был слышен за тысячу шагов от города, когда он пел эти псалмы».

Аббат, Манхин, посылает слугу с пищей для гостя, которая состоит из чашки похлебки. Мак Кон Глинне высмеивает это скудное угощение и отсылает слугу. О его поведении сообщают аббату, который приказывает раздеть его, избить, окунуть в реку Ли и оставить спать голым в странноприимном доме. Утром его будут судить аббат и монахи Корка и распнут его за ущерб, нанесенный чести самого аббата, св. Финнбарра и церкви. Первая часть этого плана приводится в исполнение, и на следующее утро монахи собираются в странноприимном доме. Аббат хотел бы тут же распять его, но Мак Кон Глинне просит суда; и хотя монахи выступают против него с большой мудростью и ученостью, они не могут найти в его словах ничего, за что он заслуживал бы распятия. Его выводят на казнь без законного приговора, но он просит дать ему причаститься перед смертью и связывает аббата поруками и обещаниями.

Мак Кон Глинне приносят его сумку, и он вынимает два пшеничных хлеба и кусок свинины. Он берет десятую часть хлеба и мяса и решает заплатить ее клиру или отдать их на милостыню, но приходит к выводу, что никто не находится в большей нужде, чем он сам, а что касается монахов Корка, то они грубияны, воры и навозные собаки, и он не позволит дьяволу обвинить себя, когда он пересечет черту, в том, что заплатил им десятину. Так что первой он съедает эту десятую часть. Он заканчивает есть и его уводят, но он оттягивает свою казнь, прося дать ему напиться воды каплю за каплей с заколки его броши. В конце концов он соглашается идти. Ему дают топор, заставляют срубить себе крест и нести его на спине на луг.

Когда монахи уже готовы распять его, Мак Кон Глинне просит Манхина исполнить его последнюю просьбу, а именно — дать ему последний пир и хорошую одежду перед смертью. Манхин отказывает ему и говорит, что так как уже давно наступил вечер, с него совлекут и ту скудную одежду, что он носит, и привяжут к столбу в качестве первого наказания до великой казни, которая последует завтра утром. Монахи привязывают его к столбу и уходят ужинать, оставив его поститься. В полночь ему является ангел и открывает ему видение.

Утром, когда приходят Манхин и его монахи, Мак Кон Глинне умоляет позволить ему рассказать видение. Манхин отказывает, но монахи хотят услышать, и он рассказывает его. Прелюдией служит рифмованная генеалогия Манхина, составленная в терминах съестных припасов:

«Благослови нас, о клирик, знаменитый столп учености,

Сын меда, сына сока, сына сала,

Сына каши, сына похлебки, сына прекрасного блестящего плода,

Сына приятных, отборных сливок, сына пахты, сына творога,

Сына пива, славы наливок, сына приятной браги,

Сына лука, сына свинины, сына масла,

Сына толстой колбасы… и так далее».

Последующее видение — стихотворная пародия на жанр Плаваний. Он отправляется на лодке из сала по озеру парного молока.

«Прекрасен был замок, к которому мы приплыли, с укреплениями из толстого крема, за озером. Мост его был из масла, стены из пшеницы, палисад из свинины…

Гладкие колонны из сыра, балки из сочной свинины, в должном порядке, прекрасные стропила из сливок с планками из творога поддерживали дом…

Позади был источник вина, реки пива и меда, у каждого озера свой вкус. Поток вкусного солода над бурлящим источником…

Я видел короля в плаще из говядины с его прекрасной благородной женой. Я видел слугу у котла с вилкой на плече…»

В повести говорится, что кроме рассказанного в тексте в видении было еще много всего; и когда Мак Кон Глинне закончил, Манхин объявил, что ему было открыто, что это видение исцелит короля от его болезни и что ученый должен немедленно отправиться к королю Каталу. Мак Кон Глинне требует награду. «Разве твое тело и душа недостаточная награда?» — говорит Манхин. И ученый отвечает, что он не заботится о своей жизни, ибо Небеса со своими девятью чинами, херувимами и серафимами ждут его, и все верующие поют псалмы в ожидании его души. В качестве награды ему причитается плащ аббата. Манхин отказывается, но монахи настаивают, и плащ отдается на хранение епископу Корка, до излечения Катала.

У нас отнял бы слишком много времени подробный пересказ проникнутой тонким юмором истории излечения. Мак Кон Глинне ухитряется заставить несчастного короля поститься две ночи. Затем он назначает праздник и привязывает Катала к стене, в то время как мимо проносят сладкие блюда. Когда он начинает есть их сам, король кричит и вопит, приказывая убить его. Теперь Мак Кон Глинне пересказывает свое видение в двух стихотворениях, очередных пародиях на тему Приключений. К ним он добавляет сказку, вновь пародийную, о посещениях смертных богами Племен Богини Дану; главной темой здесь также является пища. Эта сказка являет прекрасный пример красноречия и остроумия. В прозе и стихах автор смеется над героическими и мифологическими сагами, чудесами Потустороннего Мира и чудесными девами, анатомию которых подробно излагает. Сатирически изображаются даже писцы, записывавшие эти повести, так как автор торжественно пересказывает противоречивые версии различных эпизодов (ученые люди приводят одну, книги Корка — другую), насмехаясь над вариантами, зачастую приводимыми в сагах. Сатира на всем протяжении изобилует весельем и превосходными описаниями рая чревоугодников, в который совершил путешествие ученый. Между тем нам остается только вообразить страдания голодного короля.

«От удовольствия при пересказе и перечислении многих и различных изысканных блюд в присутствии короля необузданный зверь, сидевший в кишках Катала, сына Фингуине, поднялся, так что облизывал свои губы за его ртом. Ученый теперь подносил все соблазнительные куски к губам Катала, и в конце концов демон чревоугодия выскочил изо рта короля, ухватил кусок и скрылся под кухонным горшком. Горшок перевернулся и накрыл его. "Слава Богу и святой Бригите!" — сказал Мак Кон Глинне, положив свою правую руку на свой рот, а левую на рот Катала. Вокруг головы Катала обмотали льняное полотенце и унесли его. Затем дом очистили и сожгли дотла, но демон бежал и уселся на соседнем доме. Мак Кон Глинне призвал его проявить почтение. Демон ответил, что он должен сделать это, хотя и не хотел бы. Если бы он пробыл еще полтора года во рту Катала, он разрушил бы всю Ирландию. Если бы не мудрость монахов Корка и многочисленность их епископов и исповедников (это последний выпад), если бы не справедливость и честь короля и не добродетель, мудрость и ученость самого Мак Кон Глинне, он впрыгнул бы в глотку этого ученого и гнал бы его через всю Ирландию плетью и бичом, пока он не умер бы от голода. Мак Кон Глинне сотворил крестное знамение против демона своим Евангелием, и демон улетел, чтобы присоединиться к адским полчищам. Катал наградил Мак Кон Глинне коровами, плащами, кольцами, конями и овцами и аббатским плашом в придачу».

Мотив Иного Мира, вдохновлявший жанр Приключений, является также основной темой Плаваний, из которых наиболее удачным нам кажется «Плавание Майль-Дуйна», послужившее, как считается, основой знаменитого «Плавания Брендана». В одной рукописи авторство этой саги приписывается Аэду Финну, «главному ученому Ирландии»; но личность автора не поддается идентификации. Сага датируется временем не позднее X века.

Майль-Дуйн был внебрачным ребенком и воспитывался королевой, подругой его матери, как один из ее собственных детей. Как Энгус в «Сватовстве к Этайн», из насмешек своего товарища он узнает, что он не ее сын; а затем он узнал, что его отец, Айлиль Охайр Ага, был убит разбойниками из Лайгиса. Он спрашивает, как добраться дотуда, и мудрый человек говорит ему, что он должен отправиться морем, так что он идет в Коркомруад (в графстве Клэйр), чтобы посоветоваться с друидом, который назначает день, когда он должен приступить к постройке корабля, и число людей, которых он должен взять с собой, то есть 17 человек. Тем не менее, когда он уже поднял парус, три его молочных брата поплыли за кораблем и были взяты на борт в нарушение совета друида.

Они плыли весь день до полуночи и приплыли к двум маленьким островам, с которых доносились звуки попойки и похвальбы; и они услышали, как один воин кричал, что он лучший воин, ибо он убил Айлиля Охайра Агу, и никто из рода Айлиля не отомстил ему. Люди Майль-Дуйна обрадовались, что они так быстро нашли убийцу; но, когда они обсуждали это, поднялся ветер и их корабль унесло в море. Когда наступило утро, они не увидели земли. Майль-Дуйн стал упрекать своих молочных братьев за то, что они принесли им несчастье, вынудив нарушить наставления друида. Они положились на волю Господа, и так началось их удивительное плавание.

Корабль плывет по безбрежному океану и привозит их ко многим (точнее, 31) волшебным островам. На островах и в открытом море они сталкиваются с чудесами, рассказ о которых поражает великолепным воображением и прекрасным чувством юмора.

На первом острове путешественники увидели скопище муравьев, каждый из которых был ростом с жеребенка, которые хотели сожрать их; так что они бежали. На другом острове они нашли больших птиц и взяли нескольких, чтобы съесть их; на третьем они увидели дикого зверя, подобного коню, но с острыми когтями на копытах, и в ужасе бежали. На другом острове обитали демоны, занимавшиеся лошадиными скачками. Иногда на островах они находили еду и питье. На ветке, сорванной Майль-Дуйном, каждый день вырастали три яблока, и они ели эти яблоки сорок дней и были сыты.

Майл-Дуйн и его спутники нашли остров, окруженный каменной стеной. Когда они приблизились к нему, показался громадный зверь, который побежал вокруг острова. Майль-Дуйн подумал, что он бежит быстрее ветра. Зверь побежал на вершину острова и растянулся на земле, подняв ноги. Он вращался внутри своей кожи, так что мясо и кости вертелись, а кожа не двигалась; или наоборот, кожа вращалась как мельница, а кости и мясо оставались на месте.

Они в страхе бежали, а зверь спустился к берегу и стал бросать камни им вслед. Один из камней пробил щит Майль-Дуйна, а затем пробил лодку и засел в киле.

На одном острове росли яблони с золотыми яблоками. Эти яблоки днем поедали красные свиньи, ночью скрывавшиеся под землей. Прилетали морские птицы и тоже ели яблоки. Майль-Дуйн сказал, что с ними ничего не может случиться более страшного, чем случилось с птицами, и они высадились на берег. Земля была так горяча, что они едва могли стоять, такой ужасный жар исходил от свиней. Путешественники наполнили корабль яблоками и уплыли.

На следующем острове они нашли приготовленный для них стол, наелись и напились. Там было много сокровищ, которые охранял кот. Один из молочных братьев Майль-Дуйна взял золотое ожерелье, и кот испепелил его. Позднее они прибыли на остров, на котором жил огромный мельник, рассказавший им, что на его мельнице обмолачивается половина зерна Ирландии, все, что приносит людям горе. На другом острове путешественники видят людей с черными телами и в черных одеяниях. Они непрестанно плакали. Жребий пал на одного из двух оставшихся молочных братьев, он сошел на берег и сразу же почернел и стал плакать, как остальные на острове. Майль-Дуйн послал двух человек, чтобы спасти его, но их постигла та же участь. На остров сошли еще четверо, и им удалось вернуть последних двух человек, но не молочного брата.

После многих приключений Майль-Дуйн и его спутники добрались до острова, на котором они встретили старика, прикрытого лишь своими волосами. Старик рассказал им, что он из Ирландии, паломник, и что он отправился в плавание на куске дерна, который Господь остановил на этом месте. Каждый год этот кусок дерна чудесным образом увеличивался и в конце концов превратился в остров. На деревьях здесь поселились души его детей и его родичей в облике птиц. Всех их питают ангелы. Он предсказал, что Майль-Дуйн и его спутники вернутся домой целыми и невредимыми, кроме одного. Через три дня они уплыли.

Однажды море стало как стекло, прозрачное и прекрасное; в другой раз оно было как облако, так что они даже испугались, что оно не выдержит корабль. Под ними лежала чудесная страна с огромными крепостями. Ужасный зверь на дереве схватил быка и сожрал его. В ужасе они проплыли над этой страной и покинули ее. Поток воды течет по воздуху, как радуга. Они проплывают под ним и пронзают острогой лосося, плывущего над ними. С воскресного вечера до утра понедельника поток этот замирает и не течет. Они наполняют свой корабль лососями и продолжают путешествие. Они видят серебряный столб, поднимающийся над морем, к которому прикреплена большая серебряная сеть. Корабль проплыл сквозь ячейку в этой сети. Диуран захватил с собой ее кусок и поклялся принести его на алтарь в Арме.

В конце концов они прибывают на остров, который представляет собой Остров Женщин, знакомый нам по Приключениям. Семнадцать девушек приготовили им ванну. Одна из девушек приветствует их и объявляет, что королева приглашает их в замок. Устраивается пир, и, когда они напились и наелись, каждому спутнику Майль-Дуйна предоставили жену, а сам он провел ночь с королевой. Утром она попросила их остаться на острове. Время не коснется их, и они будут жить вечно, наслаждаясь радостями, которые они узнали здесь, каждый вечер без всякого труда. Одному спутнику Майль-Дуйна все это прискучило, и он пожелал отправиться домой (как в «Плавании Брана»), но Майль-Дуйн захотел остаться. Однако остальные уговорили его уехать, и однажды, когда королева куда-то отлучилась, они подняли парус. Она приехала на берег и кинула Майль-Дуйну клубок нитей. Он схватил его, и она притянула корабль назад к берегу (как в «Плавании Брана»). Она повторила это трижды, и в конце концов Майль-Дуйн сказал, что кто-то другой должен схватить этот клубок. Они вновь отправляются в море, и когда королева бросает свой клубок, его ловит один из спутников Майль-Дуйна, и он прилипает к его руке, но Диуран отрубает руку мечом[643], и они уплывают.

Затем следует эпизод, который, как справедливо заметил Циммер, представляет собой случай более поздней вставки в текст упоминания о чудесном плавании св. Брендана из Клонферта[644]. Они высаживаются на большом острове, на одной половине которого росли тисы и дубы, а другую половину занимала равнина с огромными стадами овец. Они увидели маленькую церковь и форт, а в церкви они встретили старого монаха. Он весь был покрыт волосами. Он был одним из пятнадцати учеников св. Брендана из Берра, отправившихся в плавание и высадившихся здесь. Все умерли, кроме него. Он просит их поесть, и Майль-Дуйн и его спутники остаются там ненадолго. (Св. Брендан из Берра умер в 565 г., св. Брендан из Клонферта — в 576 г. В саге здесь не говорится, что св. Брендан из Берра сам предпринял путешествие, упоминается лишь, что в плавание отправились пятнадцать его монахов. Брендан из Клонферта, как известно, предпринимал разные путешествия и вполне обоснованно мог быть представлен как герой «плавания».)

На том же острове они увидели огромную птицу, которая поедала плоды с ветви, которую она принесла в своем клюве. К ней прилетели два орла, которые вычесывали вшей у нее с головы и тела и выдергивали старые перья. Затем они взяли несколько плодов и бросили их в озеро, так что на нем поднялась красная пена. Большая птица спустилась и омылась в этом озере. После этого она стала летать быстрее, чем прежде. Они поняли, что у птицы произошло возвращение молодости по слову пророка: renovabitur ut aquilae iuventus tua («Обновится, как у орла, юность твоя») (Пс. СIII 5). Диуран искупался в озере и с тех пор не потерял ни одного зуба, ни одного волоса и никогда не знал ни хвори, ни болезни.

На следующем острове свою судьбу встречает третий молочный брат. Остров населен людьми, беспрерывно играющими и смеющимися. Ему выпал жребий сойти на берег, и он сразу же присоединился к смеющимся. Товарищи долго ждали его, а затем уплыли.

«Вскоре они увидели другой небольшой остров, окруженный огненной стеной, подвижной и вращающейся вокруг острова. В одном месте этой стены была открытая дверь. Каждый раз, как она, при вращении стены, открывалась против путников, они могли видеть через нее весь остров и все, что на нем было, со всеми его обитателями: там было множество людей, прекрасных обликом, в роскошных одеждах, пировавших с золотыми чашами в руках. Были даже слышны их застольные песни.

Долго взирали путники на чудесное зрелище, открывшееся им: оно казалось им пленительным»[645].

Они посещают еще два острова, на одном из которых они встречают отшельника, приказавшего им возвращаться домой и предсказавшего, что они найдут убийцу отца Майль-Дуйна, но должны пощадить его, ибо Господь спас их от многих опасностей. Наконец они увидели ирландского сокола, летящего на юго-восток. Они последовали за ним и к ночи прибыли на первый остров, от которого когда-то ветер отнес их в открытое море. Их приветствуют, и они рассказывают обо всех чудесах, которые показал им Господь Бог, согласно слову пророка: heac olim memenisse iuvabit («Некогда ему будет радостно вспомнить и это»).

Майль-Дуйн возвращается на родину. Диуран приносит серебро на алтарь в Арме. Они рассказывают о своих приключениях от начала до конца и об опасностях и ужасах, которые они пережили на море и на суше.

Приключения и Плавания связаны с Иным Миром, и таким образом мы возвращаемся к тому, с чего начинали. Цикл Финна также уходит своими корнями в миф. Ульстерский цикл и королевский цикл носят героический характер. Если бы кто-либо попытался написать историю ранней ирландской литературы, в ней бы не оказалось ни истории идей, ни рассказов о великих писателях, так как повести анонимны, а из поэтов, чьи имена нам известны, никто не отличался какими-то выдающимися чертами. Лучшие поэтические произведения также анонимны. В действительности в ней бы вообще не оказалось истории как таковой в смысле эволюции или прогресса, а лишь последовательность литературных явлений в более или менее точном хронологическом порядке. Диапазон ирландской литературы не очень широк: яркая фантазия при описании Этайн, моющейся в ручье, или Фроэха, плывущего через реку, или звука и движения моря в некоторых стихотворениях; мотив обреченных влюбленных, героическая фигура Кухулина, трагическая повесть о сыне, гибнущем от руки отца, живое изображение пиров героев в «Пире у Брикрена» и «Повести о кабане Мак-Дато», чудесная поэзия, посвященная природе, и отшельническая поэзия — таковы элементы, составляющие право ирландской литературы на широкое признание.


Загрузка...