XIX

Это была любимая моя часовня. Несешь единицу или двойку, станешь перед иконой и горячо помолишься. Я знал наизусть молитву, написанную под образом. «Заступнице усердная, Мати Господа Вышняго…» И в этот раз я остановился помолиться. На душе было тяжело, тревожно: грехи, экзамены… Я горячо молился – и вдруг услышал:

– Не оборачивайтесь и не обращайте внимания…

Это был чудный голос, ее голос! И рука замерла на лбу.

– Это вы… бросили мне письмо?…

У меня онемел язык. Кажется, и она молилась.

– Я вам отвечу… Куда писать?…

– Я… напишу вам… – прошептал я растерянно.

– Не оборачивайтесь… нас знают.

Когда я обернулся, она уже переходила улицу. Я видел волны ее волос, пышный, изящный стан, стянутый синей кофточкой, и что-то розовое на шее. Уже синяя шапочка-беретик придавала ей бойкий вид. Можно было подумать, что это гимназистка.

Я шел, как пьяный, очутился в каком-то переулке.

Хочет ответить мне… подошла сама! Письмо увлекло ее…

Не хотела скомпрометировать, шепнула. Может быть, ее тронуло, как я молился? Может быть, это… перст судьбы… Владычица… Видела один раз, через щель забора, и так запомнила!…

Я понесся, как сумасшедший, к Женьке. Мчались и пели мысли, складывались экспромтом…

Ворвавшись к Женьке, – он хлебал что-то торопливо, – я дико крикнул:

– Слушай!…

Она… явилась мне в пути,

Шепнула: «я люблю ужасно!»

Велела… вечерком прийти!

– И врешь, – сказал Женька, дохлебывая. – А тебя, кажется, не допустят. «Штучкин» сказал… не успеет поправиться – на солонину!

– Чепуха, – сказал я лихо. – А знаешь… только, ради Бога, никому… Я начинаю чувствовать, что такое полюбить женщину!…

– Ого!… – усмехнулся он, перекосив рот. – Купи ей под-солнушков.

– У тебя только гадости! Пусть она не совсем образованная…

– Знаю, не хвастай. Образованную увлеки… вот! А с горничными не считается. Так я и ожидал, что скажет, и подосадовал на себя.

– Может быть, и увлек уже! – вызывающе сказал я. – Ну, а она ответила? свиданье было?…

Он втянул подбородок в грудь, так что образовались складочки, и внушительно пробасил:

– Она была занята… на практике!

– Вовсе и не была на практике, а у них были гости!

– И нельзя было отлучиться!

– И за ней ухаживает чернобородый студент!

– Ничего не значит! Я не требую иде-альности! «Мне все р-равно, мне все-о… рравно!» – деланно пропел он.

Но это больно его задело: он стал потягивать себя за нос.

– Женька, – не удержался я, – я должен тебе открыться. Я… тоже написал ей!

– Ты?… – вымолвил он презрительно.

– Я, кажется, тоже имею право высказывать свои чувства!

Он пробасил «полковником»:

– Мо-ло-ко-сос-маль-чи-шка!

Меня захлестнуло вихрем. Чудесная встреча у часовни!…

– Во-первых, они соседи и… она заинтересовалась мной!…

– Ффф… – презрительно сделал он губами, но по натянувшемуся лицу его я понял, что он ревнует.

– И… я вовсе не виноват, что две женщины мною интересуются!…

– Дульцинея с тряпкой, и… – кто?…

– Это уж мое дело! И я написал свое, а не сдирал у Пушкина! Пусть она сама решит, кто\…

Он презрительно выпятил кадык и фыркнул:

– Ду-рак!

Я чуть не крикнул ему: «А над твоим письмом издевались все вместе с нею!»

Загрузка...