История русской культуры

2.1. Становление русского государства и русской культуры

Широко известна легенда из «Повести временных лет» о призвании варягов и начале русской государственности в 862 г. Современные историки относят образование русского государства к более раннему времени (VIII в.). Полагают, что оно зародилось в двух центрах: в Киеве, основанном, по летописной легенде «Повести временных лет», Кием, которого теперь склонны считать действительно существовавшим историческим лицом, и в городе Ладога на берегу Ладожского озера. В тот же период появилось и слово Русь для обозначения жителей громадной территории европейской части Великой русской равнины, на которой сформировалось русское государство. Первое упоминание этого слова в отношении к целому народу находим в Византийской хронике за 852 г. Это первая русская дата, с нее можно уверенно говорить о русском народе. Русское государство к этому времени уже существовало, и в его организации большую роль сыграли те, кого называли русскими. Киевская Русь уже к середине X в. занимала громадную территорию Восточной Европы от причерноморских степей до правобережья Западной Двины. Соответственно с этого периода можно говорить и о русской культуре, хотя, конечно, возникла она не на пустом месте, а представляет собой продолжение мифологической (или, как говорили раньше, языческой) древнеславянской культуры. Корни славянской культуры уходят в глубь времен, к первым векам нашей эры, и есть смысл называть ее древнеславянской. Русская же культура, возникшая в IX в. из славянской, будет уже культурой средневековой.

Первый этан развития русской культуры был синкретическим, поскольку в нем слиты воедино обрядовое действо, слово, музыка и танец. К моменту создания русского государства отдельные отрасли культуры стали обособляться друг от друга, и это совпало с заменой прежних языческих представлений на религиозные, христианские. Хотя эта замена, опять-таки согласно легенде, произошла по решению князя Владимира в 988 г., на самом деле здесь речь идет об утверждении христианства в качестве господствующей религии в русском государстве. Однако проникновение христианства на Руси началось гораздо раньше, например, известно, что бабушка князя Владимира княгиня Ольга была христианкой. В русском обществе прежние мифологические и новые религиозные представления сосуществовали в течение нескольких веков, их взаимодействие и борьба определили основной вектор развития русской культуры. Это были две господствующие отрасли русской культуры, а если добавить к ним искусство, то вместе они и составили основное поле русской духовной культуры.

В зависимости от используемых средств можно выделить словесные, живописные и музыкальные виды культуры. Словесная культура стала письменной после того, как христианский подвижник из греческого города Солуни Кирилл изобрел славянскую грамоту, а затем вместе со своим братом Мефодием распространил ее в славянских землях.

2.2. Создание славянской письменности

Значение языка для культуры трудно переоценить. Современные исследования показывают огромную роль языка в жизни общества. Через язык открывается бытие. «Обретение языка не значит обретения некоего второго бытия», — утверждает X.Г. Гадамер. В самом языке и обретается бытие.

Язык сопоставляется с духом народа: «Язык есть как бы внешнее явление духа народов, — их язык есть их дух, и их дух есть их язык» (Г.Г. Шпет) В русском языке присутствует та целостность, которая существует в русской душе. Всем памятна ода И.С. Тургенева «великому, могучему, правдивому и свободному русскому языку». Подтверждая единство языка и народа, Тургенев писал: «нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу».

Исключительно велика роль письменности для языка. Рассуждая о значении «Кирилло-Мефодиевского дела», Г.В. Флоровский пишет: «Это было становление и образование самого „славянского“ языка, его внутренняя христианизация и воцерковление, преобразование самой стихии славянской мысли и слова, славянского „логоса“, самой души народа». Флоровский утверждает, что «решающим было принятие Кирилло-Мефодиевского наследства, а не прямое восприятие византийской культуры»[36]. Доказательством этому утверждению служит тот факт, что широко употребляемые слова имеют исконно религиозный смысл. Так, спасибо происходит от спаси Бог, убогий — от у Бога, богатый — имеющий в себе Бога. Первоначальный смысл выветрился, а слова остались, порой с противоположным значением. В случаях, где этимология не столь ясна, исконный религиозный смысл может иметь место (ср. свет и свят). В других случаях слова происходят от обозначения чувств, имеющих важное значение в религии (пожалуйста от пожалей, прощайте от простите). Ранее, в гл. 1, уже обращалось внимание на религиозное происхождение слов: род, родной, родник, урожай от имени славянского бога Рода; хорошо — от имени бога Хорса.

В «Житии Константина», одном из первых памятников славянской христианской культуры, создание письменности на славянском языке оценивается так: «Дар, что ценнее и больше всего серебра и золота и драгоценных камней, и [всего] преходящего богатства». По преданию, князь моравский Ростислав направил послание византийскому цесарю Михаилу, в котором были такие слова: «Хотя люди наши язычество отвергли и держатся закона христианского, нет у нас такого учителя, чтобы нам на языке нашем изложил правую христианскую веру, чтобы и другие земли, глядя на это, уподобились нам. Так пошли нам, владыка, епископа и учителя такого». Император призвал Константина (в монашестве Кирилла), человека разнообразных и больших талантов, уроженца города Солуни, входившего тогда в состав Византии (ныне греческий город Салоники), расположенного в области с обширным славянским населением, и сказал: «Философ, знаю, что ты утомлен, но подобает тебе туда идти, ибо дела этого никто совершить не может, только ты»… «Пошел же Философ и по старому обычаю стал на молитву и с иными помощниками. И вскоре открыл ему их [буквы] Бог, что внимает молитвам рабов своих, и тогда сложил письмена, и начал писать слова Евангелия: „В начале было Слово“»… «И отверзлись… души глухих, чтобы услышали слова книжные».

Таким вот образом в традиционной для христианской культуры форме жития рассказывается о появлении письменности на славянском языке. Современные исследователи считают этот процесс куда более длительным, трудным и полным неясностей (сколько копий сломано, скажем, в вопросе о том, существовала ли и в каком виде письменность у славян до Кирилла и Мефодия). Тем не менее, никто из специалистов не отрицает выдающейся роли, которую сыграли христианские просветители Кирилл и Мефодий, и тот факт, что славянскому письменному слову более 1100 лет. Что дало оно славянскому миру, русскому человеку? Без письменности мы уже не можем представить себе культуру народа. С другой стороны, можно ли письменность и приобщение к ней отождествлять с культурой? Нет. Поэтому и говорят: славянская культура и письменность. Письменность — основа культуры, но овладение грамотой самой по себе не делает человека культурным. Ясно, что оба эти слова здесь важны и одно не заменяет другое.

Наличие письменности — второй после городов отличительный признак цивилизации. Так что с созданием славянской письменности можно говорить о становлении русской цивилизации.

Изобретение славянской письменности стало прорывом еще в одном отношении. В то время в христианской церкви бытовало мнение, что есть только три языка, на которых можно обращаться к Богу и обсуждать религиозные проблемы: еврейский, греческий и латинский. Кирилл добавил к ним еще и славянский. В Европе перевод Библии на национальные языки осуществился только в эпоху Реформации, т. е. через шесть веков.

В 1951 г. в раскопках в Новгороде под руководством А.В. Арциховского и В.Л. Янина было найдено 40 берестяных грамот (к настоящему времени их количество удвоилось). Это позволило сделать вывод о довольно широком распространении грамотности среди древних горожан уже в IX–XI вв.

2.3. Выбор православия как господствующей религии на Руси

Древняя летопись сообщает о событии тысячелетней давности, определившем путь России на века вперед. Ко двору великого киевского князя Владимира приходили проповедники, и каждый рассказывал о своей религии: иудейской, магометанской, христианской. В исламе Владимиру не понравился запрет на вино; в иудействе — то, что Бог в гневе своем на них расточил Иудею по чуждым им землям. «Как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны? — воскликнул Владимир. — Или и нам того же хотите?» Католичество было им отвергнуто, когда посланцы Папы на вопрос, в чем заповедь ваша, ответили: «Пост по силе; если кто пьет или ест, то все это во славу Божию». А вот вера греческого (православного) исповедания, которая укреплялась в Киеве со времен Аскольда и Дира, была признана Владимиром наилучшей и удовлетворяющей всем главным потребностям души человеческой. К этому прибавилось впечатление послов от красоты византийского богослужения.

После крещения в столице началось истребление кумиров: одни были изрублены, другие сожжены. Главного из них, Перуна, привязали к конскому хвосту, били тростями и свергли с горы в Днепр.

То, что выбор этот сохранился на 1000 лет, свидетельствует о его правильности. Как пишет летописец, Владимир ответил магометанам: «Руси есть веселие пити», а стало быть, он заботился о том, чтобы религия подходила особенностям русской жизни. И великолепие богослужения соответствовало потребностям народа.

Заслуга Владимира, конечно, не только в выборе самой эстетичной религии и потрафлении русскому человеку. Не будучи воинственным и проповедующим национальную исключительность, православие ставило во главу угла любовь, смирение, самопожертвование, богоявленность, осознание собственной греховности и возможности обретения скорой благодати. Все эти свойства жили в русской душе, что дало основания Ф.М. Тютчеву написать такие строки:

С.М. Соловьев, объясняя, почему чувственное представление будущей жизни исламскими проповедниками не понравилось русским, писал: «В душе самого простого человека есть сознание, что тот свет не может быть похож на этот». Князь Владимир выбрал самую строгую из религий и не ошибся: она больше всего подошла русскому национальному характеру.

Выбор религии — самый драматичный момент в культуре Киевской Руси. Но христианство пришло на Русь закономерно. В 869 г. христианство приняла Дунайская Болгария. В X в. христианизация постепенно захватила Чехию, Венгрию, Польшу (здесь в конце концов победило не православие, а католичество). На очереди была Киевская Русь. То, что выбирали из трех религий, тоже закономерно, так как Русь окружали страны, исповедовавшие эти религии. Византия и большинство восточноевропейских стран исповедовали христианство (почти все православие); Хазария исповедовала иудаизм; Персия — ислам, который оттуда проник на Кавказ и в Волжскую Булгарию. Выбор, по существу, был предопределен, хотя, по легенде, главным оказалось содержание религии, а не ареал ее распространения. Это, вообще говоря, понятно, имея в виду цели летописцев и сложные отношения между принятым христианством и коренным язычеством Руси. В летописи нужно было подчеркнуть сущностное преимущество христианства.

Была и политическая причина: монотеистическая религия больше подходила централизованному государству, чем языческий политеизм. В культурном плане важно, что введение христианства влекло за собой приобщение к славянской письменности и византийской культуре, к более высоким нравственным ценностям. Как Западная Европа переняла культуру Древнего Рима, так и Русь много получила в культурном отношении от Византии, которая в X в. была, строго говоря, единственной подлинно цивилизованной страной во всем христианском мире. После крещения Руси она вошла в «сынóвьи» (по выражению А. Тойнби) отношения с эллинским обществом, у которого к этому времени уже был один «сын» — западное общество. Христианство «воплотилось в духовное тело языческой Руси» (И.Р. Шафаревич).

Как отмечает П.Н. Милюков, принятие христианства вызвало в русских людях огромный духовный подъем, подлинное одушевление. Но и после 988 г. процесс синтеза язычества и православия, начавшийся на 100 лет ранее, продолжался в течение нескольких столетий. В X в. в особенности, но частично и в IX в., когда появляются первые христиане на Руси, происходит синтез древнеславянской мифологической культуры, идущей от арийской общности, с христианской православной культурой, пришедшей из Византии и Болгарии. Своеобразие средневековой русской культуры и заключается в этом синтезе.

2.4. Фольклор

Обычно художественная литература Киевской Руси представлена в антологиях под названием древнерусской, но поскольку речь идет о произведениях IX в. и более поздних, это уже, строго говоря, средневековая литература. К настоящей древности можно отнести сказки, которые представляют собой как бы осколки мифов, и песни, но уже былины, созданные, как полагают, в IX–X вв., являются произведениями Средних веков.

Художественную литературу можно подразделить на устную, или фольклор (англ, folklore, букв. — народная мудрость, народное знание), и письменную. Фольклор появился до письменности, но письменность, возникнув, не сразу проникла в толщу народной жизни, а постепенно, и все это время фольклор существовал наряду с письменной литературой. Фольклор подразделяют на три большие группы, имеющие свой жанр и стилистические особенности: 1) сказки; 2) песни; 3) былины, синтезирующие в себе словесное и музыкальное начало. Отдельно можно говорить о малых формах фольклора — пословицах, поговорках, загадках, заговорах и т. д. Поскольку сказки и песни создавались ранее былин, то соответственно можно выделить два крупных этапа в развитии фольклора. Сказки относят к детству народа и читают их самым маленьким, песни — к юности и зрелым годам. Былины же воплощают в себе историческую память народа.

По мнению крупнейшего отечественного ученого А.Н. Веселовского, фольклор, народное творчество в целом представляет собой синкретическое явление, в котором воедино слиты и поэзия, и музыка, и обряд, и в какой-то мере стихия самого народного быта. В то же время в рамках конкретных видов искусства вычленяют и рассматривают отдельно словесные, музыкальные и обрядовые составляющие народного творчества. В данном параграфе речь пойдет преимущественно о словесных составляющих фольклора.

Сказки. Все помнят слова А.С. Пушкина: «Что за прелесть эти сказки! Каждая из них представляет собой поэму». Сказки, которые рассказывала Пушкину в детстве няня Арина Родионовна, считаются одной из предпосылок его творчества, и, таким образом, ниточка от сказок тянется в «золотой век» русской культуры. «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Сказка противопоставляется настоящему действию, да и само содержание сказки существенно отличается от реальности. Связано это с мифологическими основами сказок, которые постепенно, по мере потери мифологией лидирующих позиций в культуре, заменялись реальными событиями, превращая сказку в рассказ.

В сказках присутствует особый ритм, узловыми моментами которого являются повторы. Обычно их бывает три — магическое число, но может быть и больше. Так, в «Репке» модифицированных повторов пять — по числу героев. В сказках выражаются глубинные свойства национального характера. В той же «Репке» общее дело осуществляется совместным действием всех, и не только людей, но и домашних, а также не совсем домашних животных — собаки Жучки и мышки.

Можно ли из сказок-выдумок, которые служат для развлечения детей, делать серьезные выводы? При нынешнем легкомысленном отношении к сказкам такой вопрос вполне резонен. Но если воспринимать сказки как дошедшие до нас остатки мифов, когда-то определявших отношение к жизни наших далеких предков, такой подход будет оправдан. А.С. Пушкин писал: «Сказка — ложь! Да в ней намек! Добрым молодцам урок» (добрым в смысле вдумчивым, внимательным, рассудительным).

К сказкам примыкают другие виды фольклора, с которыми мы знакомимся в юные годы:

— колыбельные песни;

— пестушки (песенки и стишки, которыми сопровождают первые сознательные движения ребенка, например «потягушеньки»);

— потешки (песенки и стишки к первым играм ребенка с пальцами, ручками и ножками, например «ладушки-ладушки!»);

— заклички (детские песенные обращения к солнцу, радуге, дождю, птицам, например «дождик-дождик, пуще»);

— приговорки (словесные обращения к улитке, жучкам и прочим животным, например «божья коровка, черная головка»);

— прибаутки («Дон-дон-дон! Загорелся кошкин дом»);

— небылицы («Стучит, брячит на улице, Фома едет на курице»);

— считалки («Аты-баты — шли солдаты»);

— игры;

— скороговорки;

— загадки;

— гадания.

Детские игры сопровождались стихотворными текстами, например играющие в горелки пели: «Гори-гори ясно, чтобы не погасло». От детских игр пошли крылатые слова. Так, в игре «Курилка» играющие передавали друг другу тлеющую лучину, и тот, у кого она перестает куриться, должен исполнить какое-нибудь приказание. При передаче лучины пели друг другу: «Жив, жив, Курилка». Отсюда произошло выражение «Жив еще курилка». Всем памятна скороговорка: «На дворе трава, на траве дрова». От загадок тоже получались крылатые слова. В частности, из загадки «На сене лежит, сама не ест и другим не дает» получился афоризм «собака на сене». Из загадки «В болоте плачет, а из болота не идет» — пословица «Всякий кулик свое болото хвалит». От загадки «Не море, а волнуется» тянется ниточка к «волнующейся ниве».

На некоторые загадки вроде «Зимой и летом одним цветом» мы знаем ответ с детства. Другие трудны для нас и сейчас, найти на них ответ нам даже труднее, чем нашим предкам. Например, современный человек, далекий от сельскохозяйственного производства, вряд ли догадается, что ответ на загадку: «Режут меня, вяжут меня, бьют нещадно, колесуют меня; пройду огонь и воду, и конец мой — нож и зубы» — столь привычный нам хлеб. Так же трудно сейчас догадаться, что ответ на загадку: «Меня бьют, колотят, ворочают, режут; я все терплю и всем добром плачу» — земля. В этой загадке заключено внутреннее противоречие земледелия как главного способа производства средневекового человека: источником урожая является земля, но, чтобы его получить, на землю надо воздействовать, обрабатывая ее. Некоторые загадки напрямую связаны с мифологией. Например, ответ на загадку «Что без горя живет?» — «бел-горюч камень» («всем камням отец»).

Песни сопровождают человека на всех этапах жизни. В младенчестве — это колыбельные, в юности — хороводные, любовные, свадебные песни, в зрелой жизни — трудовые, шуточные и плясовые, семейные. Известны балладные, исторические, бунтарские, разбойничьи и тюремные песни, причитания о рекрутах и солдатах, похоронные причитания. Разновидностью песен являются частушки, свадебные величания и причитания. Будучи неразрывно связаны с жизнью народа, песни отражали все, что его волновало, все исторические события и перемены, непосредственно затрагивающие его.

Были песни календарно-обрядовые, связанные с земледельческим календарем и языческими праздниками. Песни сопровождали весь календарный год: колядки, масленичные, троицкие, купальницкие и т. д. Они представляли собой песни коллективного действия, которые поются всегда хором и, как правило, сопровождаются соответствующими движениями (хоровод, пляска, шествие). Постепенно обряд терял свое магическое значение, все более становясь элементом игры. Некоторые виды песен были так жестко связаны с соответствующими обрядами (например, свадебные), что не исполнялись вне его. Песенные величания первоначально имели магический смысл, а затем стали выражать идеальный тип нравственного поведения. Причитания изначально должны были противодействовать нежелательной мести покровителей домашнего очага: девушка как бы сожалела о том, что ее увозят из родного дома против ее воли. Позднее причитания отражали смятение чувств человека, отправлявшегося на новое место жительства, в новый дом и уклад жизни.

Семейно-обрядовые песни существовали не только среди крестьянства, как календарно-обрядовые, но в большей степени среди высших слоев (свадебные, плачи и т. п.). Причитание по покойнику — сольный жанр, исполняемый преимущественно (хотя и не исключительно) женщинами. Плачи воинские, которые исполнялись дружиной над телом умершего или убитого в сражении князя, освобождаясь от ритуального значения, переходили в лирическую песню и героический эпос.

Из артельных трудовых песен наиболее известна «Эй, ухнем!», имеющая богатую историю. Лирическая народная песня как особый жанр выделилась гораздо позднее.

Хороводные песни и игры служили объединяющим началом для молодежи. Пример хороводной песни — «Во поле береза стояла». В песнях подчеркивается красота движения: «Красна девушка идет, Словно павушка плывет».

На Руси существовали две категории певцов-музыкантов: скоморохи, развлекавшие народ, и княжеские певцы. Скоморох — это не только музыкант («игрец», «свирец» или «гудошник»), но и актер, плясун, акробат, шутник и балагур — «смехотворен» и «глумотворец».

Упоминающиеся в «Слове о полку Игореве» песни Бояна находятся на стыке устной фольклорной традиции и письменной культуры. Они относятся к «дружинной поэзии», которая включает в себя два типа песен: «славу» и надгробный плач. Б.А. Рыбаков отмечает, что основная тематика песен Бояна, певшего славу князьям, не нашла никакого отражения в былинах. Боян жил во времена Ярослава Мудрого примерно с 1022 по 1093 г. Это был княжеский певец-рапсод, искусство которого сформировалось в эпоху военной демократии. Княжеские певцы исполняли хвалебные песнопения князьям при возведении на престол, возвращении из похода и в других подобающих случаях. Эти песенные славы есть прославление в буквальном смысле слова. К песенной славе близок ряд эпизодов в «Слове о полку Игореве»: похвала отважному «ярому туру» Всеволоду и т. п.

Русская песня донесла до нашего времени свой оригинальный ритм и свою первобытную гамму. Н.В. Гоголь соединил песню с образом Руси — «чудо-тройки», мчащейся по огромному пространству Великой русской равнины. В XIX в. началась буквально охота за русскими песнями. Специально посвятил себя этому П.В. Киреевский (брат философа И.В. Киреевского). Его собрание было издано и стало широко известно.

Возможно, оно имеет одного автора, имя которого со временем забывается, а возможно, песня является продуктом коллективного творчества, как это происходило и в недавнем прошлом, например с созданием «Дубинушки», одной из лучших русских песен. На мотив народного бурлацкого варианта врач и сотрудник «Искры» В.И. Богданов в 1865 г. написал свою разночинную «Дубинушку». Затем этнограф Д.А. Клеменц в 1873 г. на мелодию «Дубинушки» сочинил свой вариант, взяв припев из другой старинной бурлацкой песни, в котором он заменил междометие «Эх» на «Ой», получив ставший знаменитым припев: «Ой, дубинушка, ухнем! Ой, зеленая, сама пойдет!» В конце 1870-х гг. адвокат А.А. Ольхин, выступавший защитником на нескольких политических процессах, переработал текст Богданова, изъяв из него несколько куплетов и добавив свой с призывом поднять дубину на бар и господ. Взяв припев из песни Клеменца, он добавил в него из еще одной бурлацкой песни призыв «Подернем!» и из припева Богданова окончание «Ух!», завершив, таким образом, создание шедевра, который исполняли все выдающиеся русские певцы, включая Федора Шаляпина. Авторы первоначальных слов и музыки неизвестны. Богданов, Клеменц и Ольхин известны, но каждый сам по себе гением не был. В результате коллективного творчества в нужное время появилась знаменитая песня, одна из лучших в русской культуре. Так, на протяжении веков создавал свои произведения народ, проявляя в них свой национальный характер.

Былины. По мнению современных исследователей, в том виде, в котором былины дошли до нас, они создавались начиная с IX в. и выкристаллизовались в Киевской Руси во второй половине X в. Затем, не позднее XI в., они были перенесены в другие уголки Руси вплоть до Поморья и без существенных изменений передавались из поколения в поколение. Начиная с IX в. былины составляли высший и центральный вид искусства слова, но уже в XII сошли с пьедестала, а в XVIII в. впервые обрели письменную жизнь в «Сборнике Кирши Данилова».

Прочитав первый сборник былин Кирши Данилова, А.С. Пушкин восторгался прелестью богатырских сказок и звучностью народного языка. Л.Н. Толстой считал, что изучать русскую литературу надо с былин, и в его творчестве эпические моменты занимают особое место.

По мнению Б.А. Рыбакова, былины возникают по свежим следам тех событий, в которых весь народ или его значительная часть поднимаются на борьбу с вражеским вторжением степняков и побеждают в этой борьбе. Рыбаков дает такую периодизацию былинных сюжетов.

• Первый крупный киевский цикл возник в 980-990-е гг. в пору сильной агрессии печенегов.

• Второй цикл связан с нашествием половцев и киевским восстанием 1068 г.

• Третий большой цикл относится к рубежу XI–XII вв., когда Владимир Мономах успешно отражал натиск кочевнических орд на Русь.

• Некоторые былины возникли в 70-80-е гг. XII — начале XIII в. до татарского нашествия.

Как считает В.В. Кожинов, основное реальное содержание былин — борьба Киевской Руси с Хазарским каганатом, в то время могущественным соперником русских княжеств. Сам исторический период, на который приходятся былины, был героическим. Это период становления русского государства, которое происходило в борьбе с окружающими народами, особенно с кочевниками, мигрирующими в поисках новой территории.

Былины, или старины, как их называли раньше, относятся к героическому эпосу. Былина определяется как эпическая песня. Это произведение синтетического, словесно-музыкального жанра, вобравшее в себя сказку и песню. Напев былины — условная мелодическая формула, на которую могут исполняться десятки различных текстов. Былины пелись под аккомпанемент гуслей. По мнению Ю.В. Келдыша, остатки древней традиции эпического повествования, сопровождавшегося собственным аккомпанементом певца, можно усмотреть в исполнении украинскими кобзарями героических дум, весь образно-стилистический строй которых, однако, совершенно отличен от русских былин.

Обратимся к содержанию былин, которые известны со школьной скамьи, если не ранее. Как в западном эпосе, где фигурируют Роланд и другие герои, в русских былинах встречаем богатыря Илью Муромца и его товарищей Добрыню Никитича, Алешу Поповича и др. Им противостоит мифологический Соловей-разбойник — полуживотное-получеловек. Обобщенный образ Соловья олицетворяет кочевников, разорявших Русь, а в образе Ильи Муромца и его товарищей воплощены черты русского национального характера. Илья Муромец, до того как стать богатырем, 33 года просидевший на печи, в трудный для Отечества момент встает и разбивает всех врагов. Такое не раз встречалось на протяжении более чем тысячелетней истории русского государства, в том числе в XX в. Помогают Илье мудрый, рассудительный Добрыня Никитич и молодой отважный Алеша Попович, как бы дополняющие друг друга.

Былины отразили жизнь русского народа в его младенческий и наиболее трудный период становления. На протяжении всей истории Руси они служили школой мужества и патриотизма.

2.5. Литература

Письменная литература на Руси существует с IX в., т. е. со времени создания славянской письменности. Есть данные, что славянская письменность создана Кириллом не на пустом месте и что существовали «черты и крюки», которыми писали славяне до IX в. Скорее всего так и было, но никаких убедительных подтверждающих это свидетельств не обнаружено и вопрос остается дискуссионным. Найдены берестяные грамоты в Новгороде, датированные IX–XI вв., но первое обнаруженное подлинно художественное произведение — «Слово о полку Игореве» написано не ранее конца XII в., поскольку описывает поход князя Игоря в 1185 г. В самом этом произведении есть ссылки на творения Бояна, но их следов отыскать не удалось. Тем не менее, существуют основания считать, что письменная художественная литература зародилась в IX в., а Боян — историческое лицо, жившее в XI в. Основанием для такого предположения является тот факт, что уже в IX–X вв. в Киевской Руси создавались былины, которые вполне могли быть записаны в то время.

Итак, хотя письменные документы имелись на Руси от начала X в., собственно литература как вид искусства возникла в 80-е гг. X в. одновременно с принятием христианства. Наиболее ранние из дошедших до нас письменных произведений русской литературы относятся к XI в. Древнейшие из известных литературных памятников — «Слово о законе и благодати» киевского митрополита Илариона, жития святых мучеников Бориса и Глеба и преподобного Феодосия, первоначальная летопись и др.

Связь русской литературы с фольклором и ее особенности. На первом этапе русской литературы ее сближает с фольклором слабое развитие чувства авторской собственности. Так как литературное произведение распространялось путем переписывания, писцы считали себя вправе вносить поправки, изменения, сокращения или, наоборот, расширяли текст. В ответ на новые исторические реалии возникали новые редакции. Авторы большинства произведений, в том числе и самого выдающегося памятника «Слова о полку Игореве», остались неизвестными. Как и в фольклоре, в средневековой литературе отсутствует желание поразить художественной новизной. Автор строго следует традициям «литературного этикета», но в его рамках имеет место импровизация. Литературе присущ средневековый историзм: в большинстве случаев художественное обобщение строится на основе единичного конкретного исторического факта. Разрыв между событием и первым литературным произведением о нем редко бывает велик. Историзм средневековой русской литературы тесно связан с ее гражданственностью и патриотизмом. Свой труд писатель рассматривал как служение родной стране.

Каждый из русских писателей в какой-то мере пророк, обличитель, просветитель. Ему присуще чувство ответственности за свою деятельность, понимание своего высокого призвания, перешедшее затем в литературу Нового времени.

Летописание. Первая из русских летописей — «Повесть временных лет», по мнению большинства исследователей, начала создаваться младшими современниками Ярослава Мудрого (прежде всего преподобным Никоном Великим) через два-три десятилетия после его кончины, т. е. во второй половине XI в. Название летописи «Повесть временных [т. е. прошедших] лет» отражает ее построение, поскольку каждая летописная статья посвящена одному году и начинается словами: «В лето…» Древнейший дошедший до нас летописный свод создан предположительно около 1113 г., однако у него были прототипы. Летописание как жанр, в основе которого лежат устные исторические предания, возникло, по-видимому, еще в первой половине XI в. В 60-70-е гг. XI в. монах Киево-Печерского монастыря Никон на основе прежнего создает новый вариант, в котором повествование принимает форму погодных (т. е. построенных по годам) статей, чем русские летописи принципиально отличаются от византийских хроник. В данном варианте появляется легенда о призвании варягов. Около 1095 г. создается новый летописный свод, который затем был переработан Нестором и дошел до нас в окончательном варианте.

Монах Киево-Печерского монастыря, летописец и агиограф[41], пострижен в монахи при игумене Стефане (т. е. приблизительно в 1074–1078). Нестором сначала написано «Чтение о житии и о погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба», затем «Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского», а после переработана ранняя летопись «Повести временных лет». Авторство Нестора указано в одном из списков Ипатьевской летописи. В Киево-Печерском патерике упоминается Нестор-летописец. Высказывалось предположение, что существовали два Нестора — летописец и агиограф, но нет оснований сомневаться в том, что один человек мог написать жития, а затем обратиться к летописям.

В «Повести временных лет» кратко излагаются история славян, образования русского государства и наиболее значительные события, происшедшие в нем в течение нескольких веков. Со школьной скамьи мы помним повествования о призвании Рюрика, походе Олега на Царьград, мести княгини Ольги древлянам, о крещении князем Владимиром Руси. В летописи много небольших по объему рассказов, художественная ценность которых несомненна. Мы встречаем в ней и богословский трактат «Речь философа», и житийный по своему характеру рассказ о Борисе и Глебе и патериковые легенды о киево-печерских монахах, и церковное похвальное слово Феодосию Печерскому, и непринужденную историю о новгородце, отправившемся погадать к кудеснику. Недаром летопись относится к числу синтетических жанров.

Летописным рассказам присущ особый эпический стиль, который назван монументальным историзмом. Авторы XI–XIII вв. стремились изображать только самое крупное и значительное. Предмет изображения рассматривался с больших дистанций, как бы с высоты птичьего полета. Летописцы стремились писать не о вымышленном, а об исторически бывшем и даже о чудесах, как о реальных событиях, в которых нельзя сомневаться.

«Повесть временных лет» довела повествование до начала XII в., т. е. до времени ее создания. В XII в. летописание продолжалось в разных княжествах — Киевском, Новгородском, Владимиро-Суздальской Руси.

Поучительно-житийная литература. Это направление основывалось на сочинениях Отцов Церкви — богословов и проповедников. Первым дошедшим до нас произведением этого жанра является «Слово о законе и благодати». Оно написано киевским священником Иларионом (будущим митрополитом) и впервые произнесено им в 1049 г. в честь завершения строительства киевских оборонительных сооружений.

Митрополит Киевский, оратор и писатель. В русских летописях под 1050 и 1051 гг. о нем сообщается как о «муже книжном», который был пресвитером придворного храма Св. Апостолов в княжеской резиденции в селе Берестове под Киевом и которого князь Ярослав Мудрый вместе с советом епископов поставил митрополитом русской церкви. Высказывалось предположение, что Иларион был поставлен митрополитом не в 1051 г., как сообщает летопись, а в 1044, поскольку в 1043–1046 гг. имел место военный конфликт между Русью и Византией и поэтому митрополит не был прислан, как всегда ранее, из Византии. Законность же избрания Илариона митрополитом Киевским и все Руси подтверждена на Соборе именно в 1051 г.

Помимо написания «Слова о законе и благодати» Иларион был соавтором Ярослава в составлении церковного устава — Судебника. После смерти Ярослава Мудрого в 1054 г. Иларион был смещен со своего поста и, как полагают, удалился в основанный им Киево-Печерский монастырь.

В предыдущей главе говорилось об одной из главных тем «Слова о законе и благодати», связанной с противопоставлением закона и благодати. Она составляет основу первой части «Слова». Вторая часть содержит похвалу Владимиру Святому, крестившему Русь, в которой Владимир сравнивается с Константином Великим, императором Восточной и Западной римской империи, провозгласившим христианство государственной религией. Третья, заключительная часть «Слова» посвящена Ярославу Мудрому, который добивался независимости русской церкви от византийской и строил храмы под стать константинопольским.

В XII в. жанр торжественного и учительного красноречия продолжили Климент Смолятич (т. е. родом из Смоленска), который был митрополитом Киевским при князе Изяславе, и Кирилл Туровский, занимавший епископскую кафедру в городе Турове на северо-западе Киевской земли.

Следующий жанр можно назвать поучением по названию наиболее известного памятника этого жанра — «Поучения Владимира Мономаха». Данный жанр не был известен в византийской и древнеболгарской литературе и является специфически русским.

Великий князь Киевский (1113–1125), сын Всеволода Ярославича и византийской царевны из рода Мономахов (откуда и прозвище). Владимир Мономах был одним из активных участников съезда князей в Любече в 1097 г., на котором сделана попытка положить конец феодальным междоусобицам. «Поучение» написано, по-видимому, в 1117 г. и является политическим и нравственным завещанием Владимира. В соответствии с нормами христианской морали Владимир призывает быть кроткими, слушать старейших, к равным и меньшим относиться с любовью, быть радушными хозяевами, не предаваться лени, не увлекаться властью, во все вникать, защищать родную землю. Вместе с христианством человек приобрел в то время понятие о ценности души, что Владимир Мономах выразил словами: «Душа моя дороже мне всего света сего». Завершается «Поучение» призывом не страшиться смерти, доблестно исполняя мужское дело.

Владимир Мономах включил в состав «Поучения» свою автобиографию, хотя как литературный жанр автобиография появится на Руси только в XVII в. в творениях Аввакума и Епифания.

Еще один традиционный жанр христианской литературы — жития. Во второй половине XI в. создается «Житие Феодосия Печерского» и два варианта жития Бориса и Глеба.

«Житие Феодосия Печерского» написано Нестором. В начале в соответствии с традиционными требованиями жанра говорится, что будущий святой был сыном благочестивых родителей, с детства влеком душой к Богу, чуждался игр со сверстниками и ежедневно посещал церковь. Уже будучи игуменом, Феодосий одевался так просто, что его принимали за нищего. Как положено святому, он творил чудеса, побеждал бесов и, заранее зная день своей кончины, принял смерть с достоинством и спокойствием. Тело Феодосия осталось нетленным, и обращающийся к нему с молитвой получает помощь святого. Автор жития сообщает ряд специфических особенностей из жизни Феодосия. Например, его мать никак не хотела смириться с тем, что сын жаждет посвятить себя Богу, и неоднократно делала попытки вернуть его домой.

Вторым крупнейшим памятником агиографической литературы являются два произведения, посвященные жизни и убийству князей Бориса и Глеба их братом Святополком: «Чтение о житии и погублении Бориса и Глеба» (автор Нестор) и «Сказание и страсть и похвала святым мученикам Борису и Глебу» (автор неизвестен). Оба произведения созданы во второй половине XI в. («Сказание», возможно, в начале XII в.) и описывают события, произошедшие в 1015 г. Мученически погибшие от руки брата, Борис и Глеб стали первыми русскими святыми, канонизированными церковью. В произведениях прославляется покорность Бориса и Глеба и обличается преступление Святополка, прозванного Окаянным и, в конце концов, наказанного за свои злодеяния его братом Ярославом (будущим Ярославом Мудрым), который становится Киевским князем. «Житие» более канонично и больше соответствует жанру агиографической литературы. «Сказание» отличается большей лиричностью, особенно проявившейся в предсмертных монологах Бориса и Глеба.

К жанру жития близки патерики — сборники рассказов о жизни монахов какой-либо местности или монастыря. Древнейшим из русских произведений подобного рода является Киево-Печерский патерик. Это естественно, так как Киево-Печерский монастырь старейший на Руси. Он основан в середине XI в., упоминание о нем и его насельниках имеется в «Повести временных лет». Киево-Печерский патерик относится к более поздним литературным произведениям Киевской Руси. Само его создание в какой-то степени связано с соперничеством между Киевской и Владимиро-Суздальской Русью. В его основе лежит переписка, которую вели в начале XIII в. владимирский епископ Симон и киево-печерский монах Поликарп. Патерик подытоживает развитие русской агиографии XI–XII вв. В нем рассказывается о монастырском быте, чудесах киево-печерских подвижников и их победах над бесовскими искушениями. А.С. Пушкин писал о «прелести простоты и вымысла легенд о киевских чудотворцах».

В Киевской Руси возник и жанр хождений, который потом достиг своего расцвета во Владимиро-Суздальской Руси. Хождениями назывались произведения с описаниями путешествий. Древнейшим из таких памятников является «Хождение» игумена Даниила. Игумен монастыря на Черниговщине Даниил в 1106–1108 гг. совершил путешествие в Византию и Палестину. Отправлявшихся в Святую землю называли паломниками, так как они обычно привозили из Палестины на родину пальмовую ветвь. Даниил описывает места, связанные с деятельностью Иисуса Христа, не оставляя без внимания природу Палестины и быт ее жителей. Точность описаний делает «Хождение» своеобразным путеводителем по Святым местам. «Хождение» игумена Даниила было очень популярным произведением, о чем свидетельствует около сотни его списков, дошедших до нас.

Особняком стоит «Моление Даниила Заточника», представляющее собой письмо, которое попавший в беду зависимый человек пишет своему князю в надежде на его защиту и покровительство. Это оригинальное произведение, аналога которому нет в литературе Киевской Руси. Автор характеризует себя как книжного, образованного человека, подчеркивая, что он собирал отовсюду «сладость словесную» и соединил ее в своем послании князю. «Моление» можно назвать «похвалой мудрости».

О личности Даниила Заточника, от которого до нас дошло единственное произведение, ничего не известно. Его прозвище предположительно свидетельствует о том, что он находился в заточении. Начиная с XI в. на Руси были широко распространены сборники изречений, составленные из различных источников. Используя их, Даниил создал афористичное по форме повествование. Он широко использовал народные пословицы и поговорки, что приближает его произведение к фольклору. Нарочитая грубость Даниила, его балагурство восходят к скоморошеским традициям. Но за всем этим чувствуются приоритет, отданный интеллектуальной силе человека, и высокое представление о человеческом достоинстве.

Даниил Заточник — прототип русского интеллигента, и если во Владимиро-Суздальской Руси закладывались предпосылки Предвозрождения, то Даниила можно назвать предтечей А.Н. Радищева.

Художественная литература. Произведения всех жанров, о которых говорилось выше, обладают высокими художественными достоинствами. Но помимо них можно выделить и собственно художественную литературу. Она представлена выдающимся памятником Киевской Руси — «Слово о полку Игореве», написанном не ранее 1185 г. и обнаруженном в конце XVIII в.

До Нового времени «Слово о полку Игореве» дошло в единственном списке предположительно XVI в., который в составе сборника XVII в. попал в коллекцию известного собирателя древних рукописей А.И. Мусина-Пушкина. «Слово» было издано в 1800 г., а в 1812 г. единственный список сгорел во время московского пожара после захвата Москвы Наполеоном.

«Слово о полку Игореве» в той же степени, как и «Слово о законе и благодати», — произведение личностное, в котором присутствует активная авторская позиция, поэтому уже в течение двух веков пытаются определить его создателя. Несомненно, что автор его — профессиональный поэт, обладающий огромным литературным даром, хорошо знакомый с письменными памятниками своего времени и фольклором. Его знание родовых связей князей и военных дел свидетельствует в пользу того, что это один из княжеских певцов. Но попытки отождествить его с каким-либо историческим лицом к успеху не привели.

«Слово» — самое популярное произведение средневековой русской литературы. Число его переводов на современный русский язык близко к ста. Это, конечно, не первое художественное произведение Киевской Руси. В IX–X вв. написаны былины, а в самом «Слове» неоднократно упоминается Боян как знаменитый певец, который творил в XI в. «Слово о полку Игореве» — вершина художественной литературы Киевской Руси. Читая его, видишь истоки великой русской литературы XIX в.

«Слово о полку Игореве» близко к средневековому эпосу, через который прошла каждая значительная культура. Для Греции — это «Илиада», для Западной Европы — «Песнь о Роланде» и т. п. В то же время «Слово» отличается от большинства произведений данного жанра. Оно описывает не победу, а поражение собственного войска. Это вносит изменения в структуру и стиль повествования: в нем преобладает настроение печали и сострадания, что, кстати, соответствует русскому национальному характеру. Подлинным шедевром «Слова» стал плач Ярославны по своему мужу, полк (войско) которого разбито половцами. Идейным стержнем произведения является призыв к объединению русских земель в борьбе со степняками. И может быть, если бы русские князья восприняли этот совет, они не потерпели бы жестокого поражения от монголов через полвека.

В центре «Слова» не столько рассказ о самом походе, сколько размышление о его целесообразности, раздумья о причинах печали, охватившей всю русскую землю, воспоминания о прежних удачных временах. В отличие от близких к религии житий и поучений, «Слово» обнаруживает черты фольклорных жанров: героического эпоса, славы, плача. Однако, находясь на грани между литературой и фольклором по особенностям своей поэтики, в отличие от фольклора «Слово» — произведение авторское.

Отмечают музыкальность «Слова», его особую чуткость к звуку. Сам автор называет свое произведение то «словом», то «повестью», то «песнью». Несомненна близость «Слова» к русским былинам и украинским думам. Его относят также к ораториям. Уникальное значение «Слова» состоит в том, что его автор сумел достигнуть «бесподобного слияния устной и книжной стихии». В высоком художественном синтезе оно «сочетает и песенные элементы, и черты воинской повести, и приемы древнерусской ораторской прозы» (Ю.В. Келдыш).

Ритмичность «Слова» дает основания рассматривать его как стихотворный памятник. Но ритм произведения постоянно меняется. По словам Д.С. Лихачева, в «Слове» мы находим то тревожный ритм, превосходно передающий волнение Игоря перед бегством, то ритм большого свободного дыхания народного плача в обращениях Ярославны к солнцу, ветру, Днепру, то бодрый и энергичный ритм мчащегося войска в описании кметей Всеволода буй тура[43]. Это синтетическое произведение можно отнести и к эпосу, и к повести, и к слову, и к песне.

Многожанровость этого лиро-эпического памятника и составляет его тайну. В то же время ритмическая проза — основная черта поэтики «Слова» — характерна и для других произведений Киевской Руси: «Слова о законе и благодати», «Слова» Кирилла Туровского и т. д.

Композиция «Слова» тщательно продумана и стройна. В ее основе лежит принцип переплетения триад. Внешнюю триаду составляют зачин, основная часть и концовка. Основная часть тоже трехчленна:

• повествование о походе (недоброе предзнаменование, упорная битва, поражение);

• центральный фрагмент, посвященный киевскому князю Святославу (сон Святослава, его толкование боярами, «злато слово» Святослава о необходимости единства русских князей, сливающееся с авторской позицией);

• заключительный фрагмент, связанный с возвращением Игоря из плена (плач-заклинание Ярославны, вызывающий Игоря с «того света», бегство Игоря, погоня Гзака и Кончака).

Композиционными скрепами служат обычные для фольклора повторы.

Для языка произведения характерны метафоры и символы, что делает речь иносказательной и загадочной. Подобная стилистика была характерна в то время и для Запада, и для Востока (стиль «Слова» сопоставим с «темным» стилем трубадуров и «затруднительным языком» Низами). В качестве поэтических символов автор использует имена языческих божеств Дажьбога, Стрибога, Хорса, Велеса и мифологических персонажей (Дива, Карны и Жли, девы-Обиды и др.). Будучи христианином, автор поэтически в соответствии с анимистическими представлениями язычников одушевляет природу, наделяя способностью к действиям, предсказаниям, чувствам не только животных и птиц, но и реки, травы, деревья, которые то враждебны человеку, то сочувствуют и помогают ему.

«Слово о полку Игореве» написано в ту пору, когда развитие русской литературы в течение четырех веков и еще более длительное существование фольклора обеспечили такое богатство русской речи, на основе которого можно было создать оригинальный индивидуальный синтез, превративший это произведение в вершину не только русской, но и мировой культуры.

Развитие художественной литературы позволило создать средневековый русский литературный язык, отличающийся и от старославянского, который постепенно стал восприниматься как церковнославянский, поскольку на нем велись преимущественно богослужения и создавались религиозные произведения, и от восточнославянского языка дописьменной эпохи. Наличие литературного языка — одна из основных черт нации, поэтому можно сказать, что в Киевской Руси возникла русская нация.

2.6. Живопись и скульптура

Русская живопись в течение многих веков была подчинена религиозным целям и существовала в виде фресок и иконописи.

Смысл иконы, по Трубецкому, это смысл, которым жила русская старина. Вся тайна древних иконописных красок в «святом горении России». Иконописное искусство глубоко символично. Древнерусская иконопись, древнерусский храм в целом дает ответ на вопрос о смысле жизни. Это идея и идеал мирообъемлющего храма, в который «должны войти все человечество, ангелы и вся низшая тварь». В русской иконе соединяются две противоположности — аскетизма и радости, и это оказывается возможным, потому что именно через аскетический подвиг достигается высшая радость.

В иконах есть архитектурный центр, как он есть в храме в целом: Спаситель, Богоматерь, София — Премудрость Божия. Архитектурный центр особенно характерен для специфически русских иконных сюжетов («Покров Святой Богородицы», «О Тебе радуется») и выражает то, что «индивидуальная жизнь подчиняется общему соборному плану».

Помимо взятых из Византии на Руси появились свои иконографические типы (например, Бориса и Глеба), оригинальные многофигурные композиции («Покров Богоматери», «Собор Богоматери», «О Тебе радуется, обрадованная, всякая тварь»). В этих новых композициях ярко выступает соборное начало, отсутствующее в византийской иконе и соответствующее русскому национальному характеру.

Отличительной особенностью русской иконописи является «теплота чувства». Человеческое лицо получает высшее одухотворение и смысл. По словам В.Н. Лазарева, лики становятся менее аскетичными и суровыми, более мягкими и открытыми, усиливается интенсивность чистого цвета за счет уменьшения количества тональных оттенков, силуэт приобретает бóльшую замкнутость и четкость. Нервная красочная лепка с помощью резких бликов уступает место ровным красочным плоскостям с едва приметными движками (бликами из чистых белил). Для русской живописи характерна гармонизация физической и духовной красоты образов, что дало основания назвать их калокагатийными. Греческое калокагатия (kalos kai hagatos — букв, «прекрасный и хороший», «красивый и добрый») означает «прекрасноблагость», т. е. единство эстетического и этического, красоты и добра. Калокагатийный дух позволил Д.С. Лихачеву стиль монументального историзма назвать «своей античностью».

В русской иконе, считает В.Н. Лазарев, есть пафос расстояния, отделяющего небо от земли, есть сознание умозрительности запечатленных событий и вещей. Фигуры кажутся скользящими вдоль плоскости иконы, а не уходящими вглубь.

Древнейшие русские иконы — новгородские. Самая древняя из сохранившихся — икона «Апостолы Петр и Павел» из Софии Новгородской (XI в.). К XII в. относятся два изображения Георгия, второе из них, в настоящее время находящееся в Успенском соборе Московского кремля, — самое древнее из хорошо сохранившихся. Предположительно этот образ, как и первый, находился в Георгиевском соборе Юрьева монастыря под Новгородом и вместе с другими новгородскими святынями был вывезен Иваном Грозным. Святой Георгий стал символом Москвы. Из того же монастыря икона «Устюжское Благовещение». Если сюда прибавить икону «Спаса Нерукотворного» с «Поклонением кресту» на обороте и образ ангела, в котором необыкновенная одухотворенность сочетается с русской печалью, то это и будет все сохранившееся от IX–XII вв.

Помимо иконописи в первой половине XI в. самобытная живопись Киевской Руси присутствует в росписи Софии Киевской, где она явилась составной частью храма, как то нередко бывало в средневековом искусстве. Это мозаика, которой заполнен купол, арки и апсида, и фрески, которыми расписана остальная часть храма. Среди интересных фресковых работ XII в. следует отметить росписи Софии Новгородской (1045–1052), Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря в Пскове (ок. 1156), Дмитровского собора во Владимире, церкви Спаса Преображения на Нередице (1199). Великолепная роспись церкви Спаса на Нередице, к сожалению, погибла в Великую отечественную войну.

О древней иконописи южнорусских городов (Киев, Чернигов) мы почти ничего не знаем. Известен только один киевский иконописец — Алипий Печерский, монах Киево-Печерского монастыря, живший в XII в. Ему приписывают поразительной красоты икону Богоматери «Великая Панагия» (или «Ярославская Оранта»).

С XII в. в Новгороде и Пскове начинается эмансипация русской иконы от византийской. Формируются местные стили, прежде всего новгородский, который особенно ярко выражен в нередицких фресках, а также в росписях соборов Пскова и Ладоги. Отличительными чертами новгородского стиля, который стал первым оригинальным стилем русской живописи, В.Н. Лазарев считает полнокровность, реализм, наивность (разномасштабность фигур, их идолоподобная неподвижность и т. п.). В новгородской иконописи предпочтение отдается яркой и чистой краске по сравнению с темными красками и полутонами византийских изображений.

Образцом для русских иконописцев послужила «Владимирская Богоматерь» — византийская икона XII в., наполненная глубиной и сосредоточенностью скорбного чувства Богоматери. По свидетельству А.И. Анисимова, первые русские иконы лишены неисчерпаемо глубокого психологизма Владимирской иконы, но в них есть искренность непосредственности и вытекающее из нее чувство интимности, которое сообщает русской иконе особый характер душевной теплоты. От сумрачного колорита и относительно объемной трактовки византийской школы русская икона пошла к плоскостным силуэтам и яркому цвету.

Иконы XI–XIII вв. выделяются своей монументальностью и особой торжественностью. С самого начала русская икона была гораздо монументальнее византийской, намного превосходя ее размерами, и отличалась более обобщенным и лаконичным художественным строем (упрощение силуэта и оплощение формы). Плавная линия и яркий цвет — вот что сделало икону русской. Как утверждает В.Н. Лазарев, в византийской живописи не приходится встречаться с этой силуэтностью, и мы склонны думать, что она составляет национальное достояние нашего искусства.

Своеобразие русской иконописи особенно проявилось в образе «Богоматерь Знамение» (до 1169) и написанной на ее оборотной стороне иконе «Апостол Петр и мученица Наталия». Их характеризуют свободная манера письма, интимность образов и русские черты ликов.

Иконопись рассматривалась на Руси как самое совершенное из искусств. Это способствовало тому, что она достигла небывалых высот. К поведению иконописцев предъявлялись исключительные требования, соответственно престиж их был необычайно высок. Русские иконы подкупают неподражаемым оттенком нравственной чистоты. Для русского художника «икона должна была быть возвышенной по своему строю, должна была парить над чувственной действительностью, и ее образы должны были воплощать высокие идеалы чистой и нравственной жизни» (В.Н. Лазарев).

Скульптура на Руси в отличие от живописи не получила широкого распространения. Это связано с отношением к ней православной церкви. На VII Вселенском соборе во исполнение заповеди «не сотвори себе кумира» было запрещено употребление скульптурных изображений. Там же высказано мнение, что «иконы создаются не творчеством художника, а законом и преданием православной церкви; изобретение и установление [типов] принадлежит святым отцам, а художнику остается только техника». Живопись стала в православии ведущим видом изобразительного искусства.

Самые ранние памятники скульптуры Киевской Руси относятся к началу XI в. и представляют собой монументальные рельефы из Киево-Печерского и Михайловского Златоверхого монастырей. Скульптура с самого начала существовала в рамках целого — храма — как его элемент. По мнению Г.К. Вагнера, резная каменная плита из Киево-Печерского монастыря с изображением борьбы Геракла со львом прекрасно передает героический дух эпохи «Повести временных лет» с ее главной идеей о единстве Русской земли. В искусстве это и дало стиль монументального историзма.

Особенно сложным скульптурным декором, сохранившимся до наших дней, обладает Дмитровский храм во Владимире (1194–1197). Во Владимиро-Суздальском княжестве скульптура впервые заполнила все стены храмов и проникла внутрь, а не ограничилась фасадами, как в Киевской, Черниговской и Галичской архитектуре. Эта особенность скульптуры Владимиро-Суздальского княжества, появившись в XII в., пресеклась нашествием монголов и никогда позже не возродилась в таком объеме. Его не знала и Византия, но нечто подобное характерно для романского стиля в Западной Европе.

Г.К. Вагнер полагал, что владимиро-суздальская скульптура отражает народное богословие раннего средневековья, проникнутое языческими мотивами (сочетание растительных, зооморфных и антропоморфных форм в орнаменте, изображение древа жизни и т. п.). Он делает общий вывод о том, что главные эстетические ценности язычества — «чувство единения с природой, поэтика природы, поэтика художественного творчества — сохранились и стали живительной силой нового искусства». Другую трактовку дает Е.Н. Трубецкой, но с ней мы познакомимся далее.

На территории России скульптура получила широкое развитие только на Севере, где поклонялись деревянным скульптурным «богам» как идолам, и на Западе под влиянием католичества, после вхождения украинских и белорусских земель в состав Польши.

2.7. Архитектура

О том, что культура отражает природу, известно давно. Особенно наглядно это видно в архитектуре. По мнению П.Н. Милюкова, крестьянин, приспособляя к местным условиям устройство своей деревенской избы, конечно, вовсе не думает о том, что создает этим особый национальный тип постройки. Между тем «не без основания эта самая деревенская изба считается некоторыми исследователями за прототип русского национального зодчества», так как в стране лесов самобытный архитектурный стиль должен был создаться прежде всего в сфере деревянных построек. Самым главным архитектурным сооружением средневековой Руси был, конечно, храм.

Древнерусский храм был для человека «небом на земле». Атмосфера храма призвана была духовно наполнить человека. Для этого предназначались и живопись, и музыка, и богослужение в целом. Созерцание монументальных храмов Киева, Новгорода, Пскова, Владимира дает столь желанное ощущение покоя и уверенности.

Довольно быстро, почти сразу же появляется русская форма купола — луковица (на рисунках древних русских рукописей XII в). Ее можно найти в местной деревянной архитектуре Руси. Форма луковицы напоминает свечу, зажженную перед образом во время молитвы. Прообразом луковицы являлась бочка — своеобразная форма крыши с заостренным верхом, средняя часть которой дополнялась «пучиной» (выпуклостью). Такая форма способствовала быстрому скатыванию влаги и, таким образом, предохраняла крышу от гниения. Тем самым форма определялась климатическими условиями. Впоследствии выполнение этой задачи предопределило возникновение шатровой главы. Из бочки появились и русские кокошники. Как отмечал П.Н. Милюков, в приземистой, низенькой форме новгородских церквей, в их покрытии двускатной крышей на каждой из четырех сторон куба, заменившей фронтонное покрытие южного храма, нельзя не видеть влияния местного климата и деревянной архитектуры. Таким образом, здесь уже дают себя знать черты, приобретенные церковным зодчеством в России.

Основной формой в русском деревянном зодчестве был сруб, каждый ряд которого составлял венец. Строили быстро. Так называемые обыденные церкви рубились за один день. Применялись хвойные (сосна, лиственница, ель) или лиственные породы деревьев (из дуба построены Софийский собор в Новгороде в 989 г. и Успенский собор в Ростове в 998 г.). До середины X в. строительство на Руси велось исключительно из дерева, но его недолговечность и горючесть привели к тому, что наиболее важные городские сооружения — стены, башни, храмы — стали строить из камня. Первые данные о каменных оградах Киева относятся к 1037 г., а Старой Ладоги — к 1116 г. Древнейшее каменное сооружение — Десятинная церковь Успения Богородицы в Киеве, построенная в X в. Следующим был Спасо-Преображенский собор в Чернигове (начало строительства — 1036), за ним последовали Софийские соборы Киева и Новгорода.

Для понимания архитектуры Киевской Руси важно отметить, что с самого начала строительства храмов имел место плодотворный синтез нескольких компонентов.

Основная архитектурная структура храмов, называемая крестово-купольной, с прямоугольником в основании и одним или несколькими куполами, взята из Византии, но данная форма была и у киевского языческого капища.

Одноименный Константинопольскому, собор построен при князе Ярославе Мудром (1019–1054). Он должен был подчеркнуть равенство Киевской Руси и Византии. София — Премудрость Божия — это «именно тот предвечный замысел Божий о творении, коим вся тварь небесная и земная вызывается к бытию из небытия, из мрака ночного… София, то самое, что предшествует всем дням творения», — писал Е.Н. Трубецкой. София означает творческое начало мира, и самый древний из сохранившихся храмов на Руси посвящен именно ей.

Строительство храма началось в 1037 г. Собор задуман как главный православный храм на Руси. Строили его из особого широкого и тонкого кирпича — плинфы. Здание служило как бы моделью мироздания. Храм с 13 главами представляет собой уступчатую композицию, возрастающую к основному куполу. Его многоярусность отражала иерархию как основу мирозданья.

София Киевская отличалась ярким национальным своеобразием. Это пятинефный крестово-купольный храм, окруженный двумя галереями. Собор не имеет византийских аналогов, как не было в Византии и 13-главия, увенчивающего Киевскую Софию. Эти особенности позволяют говорить о становлении русской школы архитектуры. Как отмечает Г.К. Вагнер, сюда можно отнести (помимо многонефности) галереи, угловые башни, многоглавие и общую пирамидальную композицию, создаваемую ступенчатым повышением объемов от периферии к центральной главе. Внутри собора много мерцающих золотом мозаик, фресок, полированных каменных плит, облицовки. Росписи аллегорически изображают библейскую историю и освещенные церковью этические нормы.

Собор выполнял не только религиозные, но и светские функции: в нем Ярослав принимал послов, обсуждал государственные дела, в особых помещениях переписывались и хранились книги (знаменитая библиотека Ярослава). Здесь же проводилась церемония «посажения на стол» князя.

Затем пятинефные Софийские соборы возводятся в Новгороде (1045–1052) и Полоцке (между 1044 и 1066). В Киеве при Ярославе Мудром строятся еще два пятинефных храма — Георгиевский и Ирининский.

Храм начал строиться через восемь лет после Софии Киевской (в 1045 г.) во втором по значению городе Руси. Соответственно и размеры его немного меньше, он имеет пять глав, но также пятинефный крестово-купольный с широкими хорами и галереей. Высота собора на 2 м выше Софии Киевской (28,5 м). Строился храм из известняка. Внутри имеются фрески, но отсутствует мозаика. Собор закрепил за Новгородом второе место среди русских городов.

Стиль русской архитектуры X–XI вв., который Д.С. Лихачев назвал монументальным историзмом, выразил дух «героической эпохи» и был для Киевской Руси первичным стилем, как романский стиль для Западной Европы.

В 1108 г. строится шестистолпный собор Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве. В 1120–1123 гг. возводится Борисоглебский собор в Чернигове, в оформлении которого присутствует «звериная» тематика: хищная вещая птица, драконоподобное существо симаргл — мифический хранитель древа жизни. Оригинальна Пятницкая церковь (конец XII — начало XIII в.), построенная в Чернигове в честь Параскевы Пятницы — христианской святой, заместившей образ почитавшейся в языческие времена покровительницы земледелия, плодородия, здоровья. Четырехстолпный одноглавый храм центрической композиции, в котором барабан подобно цветку вырастает из венчика полукружий, не имеет аналогов ни в византийском, ни в западноевропейском зодчестве (построен, возможно, прославленным архитектором Петром Милонегом). Церковь Михаила Архангела (Свирская; 1191–1194) венчала княжескую резиденцию на Смядыни. Это центрическая ступенчатая композиция, три ступени которой ведут к центральному куполу («…ей несть подобной во всей полунощной стране», — сообщает летопись).

В Новгороде возводят огромные Николо-Дворищенский (1113) и Георгиевский (1119–1130) соборы в древнейшем новгородском Юрьевом монастыре — усыпальнице новгородских князей. Значительно меньше по размерам шестистолпный трехглавый собор Антониева монастыря (1117–1119). Новгородские храмы обычно меньше киевских и владимирских, поскольку строились в вечевой республике па средства архиепископов и бояр, купцов и ремесленников, и даже жителей одной улицы — уличан. От этих храмов не требовалось производить впечатления подавляющей мощи и потрясающего величия. Они служили общественными и композиционными центрами отдельных участков города.

В Пскове в XII в. возводится в центре детинца Троицкий собор, ставший таким же символом города, как София в Новгороде. В древнейшем Мирожском монастыре между 1136 и 1156 гг. сооружается Спасо-Преображенский собор. Новгородский епископ Нифонт превращает Мирожский монастырь в идейно-художественный центр отделившейся от Киева новгородской церкви.

В XII в., в период феодальной раздробленности Руси (после смерти сына Мономаха киевского князя Мстислава Великого), в дополнение к государственно-митрополичьему жанру архитектуры XI в. развивается придворно-княжеский жанр. Наряду с большими шестистолпными соборами во всех княжествах строятся более компактные («кубические») четырехстолпные храмы, увенчанные одной главой. Как правило, они строятся на княжеских дворах, откуда и название жанра. Особенность одноглавого храма состоит «в изменении конструкций подкупольных арок, которые, по примеру Софии Киевской, но гораздо решительней стали повышать над боковыми сводами так, что под барабаном главы образовывался как бы особый постамент. Благодаря этому композиция здания получала подчеркнутую высотность, и храм приобрел башнеобразный вид» (Г.К. Вагнер). Среди особенностей архитектуры башнеобразного типа выделяют такие ее элементы, как ярусность закомар-кокошников, пирам и дальность венчающей части.

Придворно-княжеский храм рассчитан на ограниченное число граждан: княжескую семью и дворовую челядь. По отношению к стилю монументального историзма он вторичен, как для Западной Европы готика. Эта аналогия дополняется тем, что готика являлась искусством городов, и русская архитектура XII в. также выражала дух городской, а не феодальной культуры. Примеры придворно-княжеского жанра наиболее ярко видны во Владимире: Георгиевская церковь, построенная при Юрии Долгоруком в 1157 г., и особенно церковь Покрова Богородицы на Нерли, построенная при сыне Юрия Долгорукого Андрее Боголюбском в 1165 г.

Владимир, названый в честь его основателя Владимира Мономаха, претендовал на роль столицы Руси, поэтому внук Мономаха Андрей Боголюбский, став Владимиро-Суздальским князем, сразу же приступил к масштабному строительству. Он сооружает Золотые ворота (1158–1164), состоящие из трех ступеней и купола и прорезанные 14-метровой аркой с надвратным храмом, и Успенский собор (1158–1160).

Успенский собор — главное культовое здание Владимира, которому предназначалась роль Софии Киевской. Он превосходил Софийский собор по высоте (32,3 м). Фрагменты фасадов одноглавого Успенского собора сохранились в интерьере ныне существующего пятиглавого собора, который в 1189 г. после пожара заключил более раннюю постройку в своеобразный футляр. В строительстве собора проявились черты владимиро-суздальской школы, превратившей мотив аркатуры в ведущий композиционно-пластический элемент с резными рельефами в количестве, не известном ни до, ни после данного периода. «Отличительная черта владимиро-суздальской церкви, сравнительно с новгородской, — ее стройность, стремление ввысь, — и все увеличивающиеся украшения стен, простых и голых в Новгороде, — отмечает П.Н. Милюков. — Здесь они украшаются пояском из арочек и колонками на высоте второго этажа, романским порталом и лепными украшениями (Покровская церковь, Дмитриевский и Георгиевский соборы)».

Завершил создание архитектурного центра Владимира брат Андрея Боголюбского Всеволод Большое Гнездо, который построил Дмитровский собор (1194–1197), наиболее богато украшенный резным нарядом. Собор не имеет прямых аналогов ни на Руси, ни в Западной Европе. Почти 600 резных камней украшают белокаменную поверхность его стен. Заглубленные участки прясел выше аркатурного пояса сплошь покрыты «ковром», зрительно дематериализующим кладку. Аркатурно-колончатый пояс отделяет нижнюю — «земную» — часть храма от верхней — «небесной», как бы проводя грань между материальным и духовным. Четкий ритм колонок, покрытых орнаментальным плетением, дополнен фигурами святых и небожителей.

Подавляющее большинство (470) рельефов изображает зверей, птиц и растения. Согласно Е.Н. Трубецкому, Дмитровский собор подтверждает идею о том, что храм есть собор «не только святых и ангелов, но собор всей твари». В Дмитровском соборе наружные стены покрыты лепными изображениями зверей и птиц среди роскошной растительности. Это «не реальные изображения твари, как она существует в нашей земной действительности, а прекрасные идеализированные образы… Это — не та тварь, которую мы видим теперь на земле, а тварь, какою ее замыслил Бог в Своей Премудрости, прославленная и собранная в храм, — в живое и вместе с тем архитектурное целое», — пишет Трубецкой.

Перестроенный Успенский собор (1185–1189) стал в два раза больше прежнего. К нему была добавлена широкая галерея, предназначенная стать усыпальницей владимирских князей. В отличие от княжеского Дмитровского собора со светским узорочьем и языческой жизнерадостностью это строгий епископский собор.

Вообще говоря, относить архитектуру центра Владимира к культуре Киевской Руси не совсем точно, поскольку именно при Андрее Боголюбском началась тенденция обособления Владимирского княжества от Киевского с последующим переходом от Киевской к Владимиро-Суздальской Руси. В этот же переходный период был создан шедевр владимиро-суздальской и всей русской архитектуры — церковь Покрова на Нерли (1165).

Церковь посвящена празднику Покрова Богородицы, введенному Андреем Боголюбским без позволения Киевского митрополита и не известному в Византии. Поток вертикальных линий, усиленный вытянутыми колонками и учащенным ритмом колончатого пояса, поддержанный вытянутыми окнами и аркатурой главки, создает иллюзию движения масс вверх, их невесомости. Верхние участки прясел, более заглубленные, чем нижние, дополнительно ослаблены резными деталями. Это усиливает ощущение устойчивости нижней части здания и легкости, воздушности верхней части. Церковь Покрова на Нерли — олицетворение возвышенной красоты, скромной в своем величии. Если архитектура выражает идею в камне, то здесь мы видим идею побеждающей кротости, силы через смирение.

Другим примером придворно-княжеского жанра, под стать предыдущему, является церковь Спаса Преображения на Нередице (1198) в Новгороде.

С церковью Покрова на Нерли эту новгородскую церковь сближает не только внешний вид, но и то, что она тоже расположена неподалеку от княжеской резиденции. Это последний княжеский храм в Новгороде вечевой демократии. Храм Спаса на Нередице так же неразрывно связан с Новгородской землей, как церковь Покрова на Нерли с владимирскими опольями. Архитектурные формы храма Спаса на Нередице с крупными членениями, лаконичным выразительным силуэтом как нельзя лучше отвечают суровости климата, пасмурным дням и «разбеленным» краскам белых ночей. Все поверхности стен в интерьере церкви были расписаны прекрасными фресками, погибшими в годы Великой отечественной войны. После раскопки усадьбы и мастерской новгородского художника Олисея Гречина, в которых среди берестяных грамот обнаружено около 20 заказов на иконы, было высказано предположение о его руководстве росписью храма, но оно так и осталось гипотезой.

2.8. Музыка

На Руси музыка издревле сопровождала языческие обряды и различные виды деятельности человека. С созданием русского государства светская музыка подразделяется на княжескую и народную. Во время княжеских пиров (воспоминания о них сохранили былины) звучали величальные песни в честь князей и дружины. В Киевской Руси широкое распространение получили героические песни-славы. Их пели при встрече князей, возвращавшихся из походов; при восхождении на княжеский престол и т. д. В основе русской музыкальной культуры лежат простые напевы фольклора и культового пения — распевно произнесенное слово. Церковный напев отвергает любой намек на танцевальность ритма, в нем преобладает слитность мелодического движения, создается ощущение непрерывного потока, плавности, парения. Музыка, связанная с богослужениями, которую можно назвать «богослужением в звуках», согласно учению Псевдо-Дионисия Ареопагита (V–VI вв.), является отзвуком небесного пения ангелов, коих пророки услышали духовным слухом и передали людям. Задача музыканта — постижение и воспроизведение «небесных песнопений».

Средневековая церковная музыка составляла часть того единства, которое объединялось религией как лидирующей отраслью культуры и включало в себя также зодчество, живопись, скульптуру и литературу. П.А. Флоренский называл богослужение «музыкальной драмой». Единство музыки и слова, характерное для русской культуры, берет свое начало в религиозном синтезе отраслей и видов культуры. Церковное пение стало развиваться одновременно с принятием христианства. Наряду со священниками из Византии прибывали «доместики» — регенты церковных хоров. Принцип церковного пения: Бога следует воспевать не голосом, а сердцем, чтобы не голос поющего, а слова доставляли удовольствие. Петь поэтому надо просто и сдержанно, без излишней экспрессии, одноголосно, в унисон, не громко, возвышаясь к Богу в чистоте духа. Василий Кесарийский выразил это так: «Пусть язык твой поет, а ум прилежно размышляет над смыслом песнопения».

Основу средневекового русского музыкального канона заложил византийский обряд и так называемая система осьмогласия (от старославянского осьм — восемь). Каждый из восьми гласов имел свои тексты и напевы. Каноничной была и ладовая организация песнопений, представляющая собой стройное чередование тонов и полутонов. Как отмечает Г.К. Вагнер, хронологический порядок возникновения богослужебных жанров — псалмы, тропари, кондаки, стихиры, ирмосы, каноны — шел от поэзии древнееврейских псалмов через средневековую византийскую гимнографию, отразившую эволюцию идей христианской церкви, к южнославянской и древнерусской гимнографии, связанной с претворением национальных традиций.

Жанр псалмов идет от ветхозаветного царя Давида. Псалмами начиналась любая служба. Группы псалмов образовывали циклы — кафизмы (1/20 часть Псалтыри). Большая часть Всенощного бдения заполнена чтением и пением псалмов. Значительна их роль и в литургии.

Важнейшие виды византийских церковных песнопений — тропарь, кондак и канон. Тропарь — краткое молитвенное песнопение, вставлявшееся при чтении псалмов после каждого стиха. Тропари делились по месту в богослужении на богородичные, в которых воспевалась Богоматерь, кафизмы, во время исполнения которых разрешалось сидеть, и т. п. Стихира — вид тропаря, посвященного христианским святым, праздникам, событиям церковной и государственной жизни.

В VI в. возникает кондак — многострофное произведение, все строфы которого строились по одному образцу (ирмосу) и исполнялись на тот же самый напев, варьировавший от строфы к строфе. На рубеже VII–VIII вв. возник канон. Он состоит из девяти песен (од), каждая из которых включает несколько тропарей. Наиболее значительная разница между кондаком и каноном заключается в возрастающей роли и большем разнообразии музыки в новом поэтическом жанре. По характеристике С.С. Аверинцева, канон отличается от кондака торжественной статичностью, медлительной витиеватостью. Каждая из девяти песен канона содержит зачин — ирмос — и ряд тропарей (два-три, реже больше). Повторение ирмоса после окончания канона или отдельной его песни, когда певцы двух клиросов сходились на середине храма, получило название катавасии.

Средневековому певческому искусству, как литературе и изобразительному искусству, присущ циклизм. Годовой календарный богослужебный цикл, песнопения которого повторяются через год, отражен в таких певческих книгах, как Стихирари месячные, Минеи, Праздники, Трезвоны. Существует и недельный цикл, в котором каждый день недели отмечен специальным песнопением, а также суточный цикл. Сутки начинали отсчитывать с вечера. Суточный служебный круг начинался вечерней, затем следует полунощница, заутреня, часы (1, 3, 6, 9-й) и литургия (обедня).

Монументальность и величие средневековой музыки соединяются со скромными выразительными средствами. Средневековая церковная музыка принципиально монодическая (одноголосая), унисонная, что характерно для всего христианского Средневековья как на Востоке, так и на Западе. Пение было либо силлабическим, когда одному слогу соответствовал один звук мелодии, либо более или менее мелизматическим, в котором отдельные слоги текста растягиваются иногда до больших мелодических построений и общая длительность напева достигает весьма значительных размеров.

С XI по XIV в. на Руси существовало два певческих стиля — кондакарный и знаменный.

• Сольное — кондакарное — пение было разновидностью мелизматического стиля. Кондакарной нотацией записывались песнопения преимущественно торжественного, праздничного характера. Они более сложные, и соответственно более сложна их запись. Кондакарная нотация характеризуется значительным числом специальных знаков. Как пишет Ю.В. Келдыш, с чисто внешней стороны эти особые знаки кондакарной нотации характеризуются обилием витиеватых извилистых линий, порой даже вычурностью рисунка, в отличие от четкого прямого письма ранних знаменных рукописей. Древнейшая нотация кондакарного пения до сих пор не расшифрована.

Кондакарная нотация была самой сложной среди немалого числа систем записи и к тому же лишена достаточной ясности и определенности. Кондакарное пение вышло из употребления к XIV в. из-за сложности исполнения и записи, но отдельные его элементы сохранились в ряду позднейших форм мелизматического пения.

• Основной — знаменный — распев средневековой Руси называется так потому, что записывался знаками (от старославянского знамя — знак). Это хоровой и преимущественно речитативный распев. Знаменная нотация является особым местным вариантом палеовизантийской нотации, созданным в X–XII вв. В основе византийского стихосложения лежал так называемый акцентный стих, определявшийся числом и расположением ударений в строке при непостоянном количестве безударных слогов. Русские переводчики старались сохранить расстановку ударений оригинала. Но русский язык отличается от греческого, как и строй народной песни. Особый стиль музыкальной нотации отражает иной стиль музыки. Результатом взаимодействия традиционной народной песни с новыми христианскими распевами и явился знаменный распев — величественное творение древнерусских музыкантов, обладающее поразительной внутренней мощью, эпической силой и строгостью. Как основу славянского алфавита составили греческие буквы, так основу средневековой русской музыкальной письменности составили греческие знаки безлинейного музыкального письма.

Самая ранняя русская певческая рукопись датируется концом XI или началом XII в. В ранних певческих рукописях было 16 знамен (знаков), из них три важнейшие и определяющие: стопица, крюк и статья. Все знамена «единогласностепенные», т. е. каждое из них обозначает только один звук. Любопытны названия знамен: «крюк простой», «крюк мрачный», «статья простая», «статья закрытая», «наук со статьей», «стрела простая», «чашка», «палка», «голубчик борзый», «скамеица», «крыж».

В более позднее время знаменная нотация получила название крюковой по имени одного из главных ее знаков. Расстановка музыкальных знаков всегда соотносилась со словами. Крюки предназначались только для записи духовной музыки, причем лишь одного стиля, поэтому название знаменный в достаточной степени характеризовало данный распев.

Церковь была единственной обладательницей музыкальной письменности и средств обучения музыке. Знамена предназначались только для записи церковных песнопений. Сама система этого письма связана с чисто вокальным одноголосным строем ранней христианской музыки и основывалась на тесной связи напева с текстом. Церковное пение в рамках одноголосной традиции оставалось в России до второй половины XVII в. единственным видом письменного музыкального искусства. С развитием многоголосия потребовалась новая система, которая позволила точно фиксировать высоту и длительность звуков вне зависимости от слова.

Основная масса произведений искусства оставалась анонимной. При переписке текст подвергался изменениям и произведение становилось продуктом коллективного творчества. Индивидуальное авторство зафиксировано лишь в XVI в. Все основные жанры церковного музыкального искусства опирались на образцы. «Средневековый композитор имел дело с установившейся суммой мелодических формул, которые он соединял и комбинировал, следуя определенным правилам и предписаниям. Формулой мог стать и целый, законченный напев». Так называемое пение на подобен, особенно широко распространенное в первые века русского певческого искусства, заключалось в том, что некоторые из принятых в церковном обиходе напевов становились образцами для распевания различных богослужебных текстов. Мелодическая формула, служившая основной структурной единицей знаменного распева, получила название попевки. Подобнов было немного (около 40), и они устойчиво сохранялись с XII по XVII в.

Творчество в области церковной музыки началось на Руси с XI в. Оно отразило все важнейшие события русской истории. Создавались певческие циклы в честь русских святых, новых церковных праздников, побед и поражений на бранном поле. К XVI в. певческие циклы русского происхождения становятся господствующими.

Пение в восточно-христианской церкви не имеет инструментального сопровождения, как не имела его и древняя католическая монодия — григорианский хорал. Музыкальные инструменты отвергались раннехристианскими богословами как воинственные, а сам человек рассматривался как мирный музыкальный инструмент. На музыкальные инструменты церковь смотрела косо, связывая их с язычеством. Выделялись «высокие» и «низкие» инструменты. Так, труба относилась к привилегированным инструментам, поскольку призывала воинов на бой, вселяла мужество и бесстрашие. Как символ духовной доблести труба противопоставлялась сопели и гуслям, хотя известно сравнение гуслей с десятью заповедями Ветхого Завета.

Народные артисты — скоморохи — использовали гусли, флейты, трубы, цимбалы, орган. Из смычковых инструментов использовались гудок и смык, из ударных — бубны, накры (небольшие литавры). Сопели и свирели обозначали один инструмент, он же дудка (ныне свирелью называют двухствольную свистковую флейту). Слово сопель могло быть обобщающим названием деревянных духовых инструментов. Трубами назывались также рога (рожки), сделанные из рогов животных или из бересты. Встречается упоминание цевницы — многоствольной флейты, или флейты Пана. К весьма отдаленному времени можно отнести происхождение погремушек, трещоток, колокольчиков.

2.9. Философия

Господствующей отраслью культуры Киевской Руси была религия, что соответствовало времени (так было в Средние века и на Западе, и на Востоке) и специфике русского национального характера. Сквозь христианские и более древние языческие представления пробивалась русская философская мысль, обслуживавшая религиозные потребности (общеизвестно изречение, что в Средние века философия была служанкой религии), порой становясь в оппозицию к ним.

Специфическими чертами русской философии следует считать:

• онтологизм, в том смысле, что приоритет отдается целостному функционированию человека в мире, а познание является частью общего отношения к действительности;

• панморализм, в том смысле, что русская философия больше всего занята темой о человеке, его судьбе и путях, о смысле и цели истории;

• чрезвычайное внимание к проблемам историософии и эсхатологии. Последнее В.В. Зеньковский обосновывает интересом к утопиям и стремлением обрести социальный идеал. Панморализм русской философии, который в своих философских сочинениях выразил с исключительной силой Лев Толстой, Зеньковский подтверждает ссылкой на «субъективный метод» русского мыслителя народнического толка Н.К. Михайловского и его анализ понятия «правда» в русском языке.

В этой черте русской философии, так же как в онтологизме, заключается тот идеал целостности, в котором B.В. Зеньковский видит одно из главных вдохновений русской философской мысли. За редкими исключениями русские философы ищут именно «целостности, синтетического единства всех сторон реальности и всех движений человеческого духа».

Первое русское письменное произведение «Слово о законе и благодати» можно считать не только религиозным, но и философским, поскольку обобщения, присутствующие в нем, далеко выходят за рамки собственно религиозных проблем. То, что оно принадлежит митрополиту, не препятствует его определению в качестве философского. В Средние века многие философские произведения написаны религиозными деятелями, к которым относятся и два самых выдающихся философа Средневековья — Августин Блаженный и Фома Аквинский. Главная рассмотренная в «Слове» проблема — о соотношении закона и благодати — существенно философская. По мнению В.В. Кожинова, Иларион выразил не собственно христианскую, но русскую идею — именно ту, которая почти через тысячелетие воплотилась в «Пушкинской речи» Достоевского. Имеется в виду идея всечеловечности русского мышления.

О «Слове» — наиболее значительном религиозно-философском произведении Киевской Руси — говорилось ранее. Обратимся к другому примечательному памятнику философской мысли, показывающему, как наши предки решали проблему происхождения и функционирования мироздания, — Палее Толковой, или «Книге бытия небеси и земли», представляющей собой «своеобразную энциклопедию как богословских знаний, так и средневековых представлений об устройстве мироздания»[55]. Она создана в XI–XII вв., и здесь через освященные христианством представления прорывается специфически русский взгляд.

Как и «Слово о законе и благодати», Палея проникнута полемикой с иудаизмом. Это объясняется тем, что главным противником Киевской Руси в то время был Хазарский каганат с иудаизмом в качестве официальной религии. Во почему главное содержание Палеи, как и «Слова», — противопоставление Ветхого и Нового Завета.

В целом это произведение можно считать энциклопедией основных культурных представлений тысячелетней давности. Оно не во всем соответствует библейскому канону, хотя имеет целью обоснование евангельских истин. Начинается книга с утверждения о том, что вначале Бог сотворил ангелов, и объясняется, что Ветхий Завет начинается с творения неба и земли, чтобы отвратить иудеев от почитания природных явлений. Утверждается, что еще до Бога был свет. Отделив свет от тьмы, Бог назвал его «днем», а тьму — «ночью». День дан человеку для дел и трудов, ночь — для упокоения. День отдыха называется «неделей» (в этот день ничего не делали, т. е. отдыхали). Затем неделей стали называть все семь дней, а день отдыха перешел на воскресенье.

Натурфилософские представления имеются у многих народов. Напрашивается сравнение Палеи с китайской «Книгой перемен». Такие произведения знаменуют собой переход от мифических представлений к философским, когда содержание мифов рационализируется и подается в абстрактной, обобщенной форме. Надо иметь в виду, что в описываемое время на Руси господствовали православные представления, поэтому они хотя бы внешне преобладают и все выводы обосновываются с религиозной точки зрения. Получается произведение столь же синкретичное, как, скажем, фольклор.

В объяснении мироздания участвуют обыденные знания, но там, где объяснить логично не представляется возможным, в ход вступает «аргумент от Бога»: «Божьей силой держатся, Божьим словом утверждены». Общая конструкция творения мира укладывается в шесть дней, но рационализация требует упомянуть все сотворенное и поставить на первое место творение того, что важнее по чину, — ангелов. Не само небо движется с востока на запад вместе с Солнцем и звездами и не твердь вращается по кругу — звезды и светила совершают свой бег при помощи словесных, т. е. ангельских, сил. И тварь движется невидимыми силами. Ангелы интерпретируются как упоминаемые в Библии «силы небесные». В конце концов, они освободятся от службы людям, и тогда звезды падут на Землю. Но до тех пор «небесные силы» непрестанно и бессменно день и ночь движут звездами, служа людям по Божьему велению. Есть противоречие между представлением о Солнце как вечно светящемся и представлением о конце света. Но, по-видимому, вечно имеет значение постоянно, в отличие от Луны, которая иногда якобы перестает светить (кстати, и сейчас есть люди, которые полагают, что Луна светит, но менее интенсивно, чем Солнце).

Часто выводы делаются по аналогии с человеческим творчеством. Например, утверждение, что Бог сотворил Солнце вне неба, сопровождается дополнением: «как если кто-то из земных мастеров сотворит какой-либо образ, а потом пригвоздит его к стене, так и Господь Бог сотворил светила вне неба, дабы Солнце освещало Землю днем, а Луна ночью». Если объяснить что-либо трудно, то в качестве аргумента восклицается: «Чья мысль может вместить в себя эту мудрость?! Земной ум не может постичь (природу) этой воды» (имеется в виду туман).

Земля, Солнце и Луна понимались в виде круга. Семь планет также именовались звездами, в их число входили Солнце и Луна. Не было представления о естественном ходе событий, отсюда господство магических и религиозных представлений. Если все управляется искусственно, то на это можно повлиять с помощью обрядов или упросить богов, управляющих природными силами (в данном варианте — Бога и ангелов, которым поручены соответствующие природные явления). Астрологические сведения объявляются заблуждениями, что понятно из-за отрицательного отношения к ним церкви. Многозначительно утверждение, что «низвергнутый Сатана приял власть над Землей и стал князем тьмы». Падший вместе с Сатаной десятый чин ангелов стал демонами и бесами, духами тьмы, у которых Господь отнял славу, честь и светлость.

Такова космогоническая картина мира, представленная в Палее Толковой. Она представляет собой философский синтез мифологических (языческих) и религиозных (христианских) представлений, о которых говорилось в начале данной главы и пойдет речь дальше. Малая известность данного произведения свидетельствует о том, что представления о мироздании не были на Руси особенно важными в сравнении с нравственными и художественными. От Палеи с ее идеей создания ангелов в начале мира тянется ниточка к русскому учению о Софии, которое в XIX в. начал создавать В.С. Соловьев, а закончил С. Н. Булгаков уже в XX в.

2.10. Утверждение православия во взаимодействии с язычеством

Русская культура, по крайней мере официальная и направляемая государством, находилась под влиянием православия с того момента, как оно было провозглашено государственной религией. Положительное культурное воздействие религии заключается не только в творческом развитии богословия, но и в укреплении нравственного климата в обществе, что оказало большое влияние на все сферы культуры. Возникла православная культура как таковая, имеющая глубокие корни, прежде всего в византийской христианской культуре, которая, в свою очередь, связана с культурой античной. Православная литургия представляет собой трансформацию древнегреческой трагедии. Выше прослежена связь с византийской культурой в русской литературе, живописи, архитектуре, музыке. Как пишет Г.В. Флоровский, столкнулись византийская «сухость» и славянская «мягкость». Результатом стала русская православная культура.

Важный момент — разделение христианской церкви на православную и католическую в 1054 г., после чего православие начало самостоятельное развитие, что сказалось и на русском православии. Примерно в то же время оно стало постепенно освобождаться от влияния Византии (первый киевский митрополит из русских — Иларион — с 1052 г.).

Другой источник русской православной культуры — древняя языческая культура, на смену которой и должно было прийти православие. Следует отметить, что русское христианство во многом заимствовало языческое восприятие мира. Конечно, имеется в виду, что в феодальную эпоху отражение этого мира в мире потустороннем представлялось в виде жесткой иерархии во главе с Богом и служащими ему ангелами.

Яркое проявление синтеза мифологии и православия — святые как покровители природных стихий. Языческий бог Волос трансформировался в покровителя скота Власия. Илья-пророк, который ездит по небу на огненной колеснице и проливает дождь на землю, занял место Перуна — бога грозовых туч, грома и молнии. Компромисс между христианством и язычеством хорошо виден на примере совмещения языческого праздника Купалы с христианским празднованием рождества Иоанна Предтечи 23 июня в день летнего равноденствия. Праздник зимнего солнцестояния, поворота солнца на лето, который в языческие времена назывался Колядою (отсюда коляды, колядование), соединился с днем святого Спиридония — покровителя плодородия земли.

Под влиянием христианства меняются характеры богатырей: материальная сила в них уходит на второй план, вперед выходит сила духовная. Однако символическое миропонимание, подчеркивает П.А. Флоренский, не допускает просто внешнего пребывания в явлении без некоторого соответствия этого явления духовной силе, его ведущей, и «если Ангел воды блюдет именно водную стихию, то это значит, что он сам не чужд некоторой водности, в духовном смысле».

Особенно тесно соприкасается христианство с язычеством в очень распространенной на Руси апокрифической литературе. Так, в космогоническом «Стихе о Голубиной книге» читаем[60]:

В другом древнерусском апокрифическом литературном памятнике, составленном в форме вопросов и ответов от имени святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, — «Беседе трех святителей» — читаем: «святитель Григорий рече: „от коликих частей сотворен бысть Адам?“ Василий рече: „от осьми частей: от земли тело, от моря кровь, от солнца очи, от камени кости, от облака мысли, от огня теплота, от ветра дыхание, от света… дух“»[61].

Творят в апокрифической литературе и Бог, и Сатана, но между ними есть как бы разделение труда. Сатана создает мошек, гадов, горы и т. д. Бог творит высшее и прекрасное, приводит мироздание в порядок и гармонию. В апокрифах, т. е. в произведениях, не вошедших в каноническую христианскую литературу, синтез православной и языческой мысли проявился в наибольшей степени.

По мере укрепления христианства становились многочисленными новые слои населения — священники, монахи. Именно в Киевской Руси появился тип православного подвижника. Его усилиями создавались монастыри, и не только в центре Руси (главный — Киево-Печерский в стольном граде Киеве) и в крупных городах — Новгороде, Пскове и др., но и на далеких окраинах. Преподобным Сергием и Германом Валаамскими в XII в. был основан Валаамский Спасо-Преображенский монастырь на острове Валаам в северозападной части Ладожского озера. Спасо-Преображенский монастырь часто подвергался нападениям, так как обитель расположена на границе новгородских и шведских владений. Несмотря на набеги шведов, разорявших и сжигавших монастырь дотла, всякий раз обитель заново восстанавливалась, становясь все величественнее и краше.

Специфически русское явление — юродство. На Руси юродивые появились еще в XI в. Первый из них — Исаакий Печерский (ум. 1090), как повествуется в Киево-Печерском патерике, стал юродствовать и начал глумиться то над игуменом, то над кем-нибудь из братии, то над мирянами, так что иные даже били его. Несколько десятков юродивых причислены православной церковью к лику святых. Среди них Авраамий Смоленский, Василий Блаженный, Иоанн — Большой Колпак, Михаил Клопский, Никола Псковский, Прокопий Устюжский.

Внедрению христианства помогало и то обстоятельство, что в христианской религии был примат морального и социального начала, который присущ русскому национальному характеру и воплотился в русской философии. Как отмечает В.В. Зеньковский, «в основе русского восприятия христианства с самого начала был преувеличенный аскетизм и скрытое в нем гнушение миром». Нежелание ограничивать себя этим миром коренилось в русском национальном характере. Неудивительно, что оно было усвоено из христианского мировоззрения в первую очередь и наиболее сильно. Не замыкаться в этом мире, но и не стремиться покинуть его ради мира другого (как свойственно Востоку), а одновременно пребывать в двух мирах. В основе русского аскетизма, полагает Зеньковский, лежит не негативный, а положительный момент. Это средство и путь к преображению и освящению мира. Не случайно именно праздник Пасхи как торжества света над тьмой получил исключительное место в богослужебной жизни русской Церкви. И нигде, даже на православном Востоке, этот праздник не празднуется так, как в России, подчеркивал Н.В. Гоголь.

Такое мироощущение, когда за эмпирической реальностью видится иная реальность, иерархически более высокая, Зеньковский назвал мистическим реализмом.

Максимализм присущ русской душе, но христианство еще более укрепило это свойство. То же можно сказать и о целостности. Таким образом, фундаментальные основы русского национального характера способствовали тому, что христианство в его православном варианте стало главным элементом русской культуры.

На первом этапе развития России — в Киевской Руси — была создана русская нация с единым литературным языком, единой религией, единым этническим родством, единой историей. Главный религиозный результат этого периода — утверждение православия в борьбе с язычеством, а главный литературный результат — создание художественной литературы, достигшей в «Слове о полку Игореве» всемирных вершин. Искусство Киева, Чернигова, Новгорода, Пскова, Владимира XI–XII вв. по своему калокагатийному духу, по тому единству красоты и добра, которое лежало в его основе, можно назвать своеобразной «античностью Руси».

На следующем этапе развития русской нации пришлось столкнуться с тяжелейшими испытаниями, вызванными нашествием монголов с Востока и польским и немецким давлением с Запада. Но ее образование и расцвет в Киевской Руси позволили русской нации выстоять и победить.

Литература

1. Вагнер Г.К. Искусство Древней Руси / Г.К. Вагнер, Т.Ф. Владышевская. — М., 1993.

2. Зеньковский В.В. История русской философии: в 2 т. / В.В. Зеньковский. — т. 1. — ч. 1. — Л., 1991.

3. Иларион, митрополит. Слово о законе и благодати (любое издание).

4. История русской архитектуры: учебник для вузов / В.И. Пилявский, Т.А. Славина, А.А. Тиц и др. — СПб., 1994.

5. История русской литературы XI–XVII вв. / под ред. Д.С. Лихачева. — М., 1975.

6. Келдыш Ю.В. История русской музыки: в 10 т. / Ю.В. Келдыш. — т. 1. — М., 1983.

7. Кожинов В.В. История Руси и русского слова / В.В. Кожинов. — М., 2001.

8. Лазарев В.Н. Русская иконопись от истоков до начала XVI века / В.Н. Лазарев. — М., 1983.

9. Литература Древней Руси: хрестоматия. — М., 1990.

10. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: в 3 т. / П.Н. Милюков. — М., 1994–1995. — т. 2. — ч. II.

11. Русский фольклор. — М., 1986.

12. Сказание о начале славянской письменности. — М., 1981.

13. Слово о полку Игореве: [вступит, ст. и подготовка текста Д.С. Лихачева]. — М., 1985.

14. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1-15 / С.М. Соловьев. — М., 1959–1966. — Кн. 1.

15. Трубецкой Е.Н. Три очерка о русской иконе / Е.Н. Трубецкой. — Новосибирск, 1991.

16. Флоренский П.А. Из богословского наследия / П.А. Флоренский // Богословские труды. — т. XVII. — М., 1977.

17. Щапов А.П. Исторические очерки народного миросозерцания и суеверия / А.П. Щапов // Щапов А.П. Соч.: в 3 т. — т. 1. — СПб., 1906.