История Византии. Том 3. 602-717 годы

НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ. ВОЙНА С АРАБАМИ

Скудное летописное предание от времени правления Константа не сохранило никаких записей о жизни двора и семейных событиях в императорском доме, которые по старой традиции должны были сопровождаться придворными торжествами и всенародными празднествами. Остается неизвестным, когда и на ком женился Констант. Иоанн Никиуский в кратком упоминании о бунте Валентина сообщает, что дочь Валентина была помолвлена с императором. Вряд ли, однако, этот брак мог состояться после мятежного движения 644 года, окончившегося гибелью Валентина. Константин Багрянородный сохранил имя супруги Константа: она называлась Фауста.[637] От брака с нею он имел трех сыновей: Константина, Ираклия и Тиверия. Текст одного указа от 1 марта 666 года позволяет утверждать, что Констант, следуя примеру деда, венчал своих детей царским венцом в младенческом возрасте, и они считались его соправителями. Датировка указа такова: Datum Kal. Mart. Syracusa, imperantibus dominis nostris piissmiis perpetuis augustis Constantino maiore imperatore anno XXV et post consulatum eius anno XXIV, atque novo Constantino, Heraclio et Tiberio, a Deo coronatis filiis, Constantini quidem anno XIV, Eraclio autem et Tiberio anno VII.[638] Указанные здесь годы соправительства сыновей Константа позволяют заключить, что старший, Константин, родился в 652 году, а младшие его братья, вероятно близнецы, — в 659 и что в ту пору, когда Констант покинул столицу, старшему его соправителю шел 11-й год. Но цифра 14 для обозначения года соправительства Константина в 666 году находится в противоречии со свидетельством таких официальных документов, какими являются протоколы заседания Шестого Вселенского собора. Заседания, происходившие до 5 апреля 681 года, отнесены к 27 году правления Константина, а заседание 26 апреля и дальнейшие — к 28.[639]

На основании этих данных приходится заключить, что Константин был венчан на царство и удостоен титула августа весной 654 года; а так как венчание царским венцом произошло, по всей вероятности, вскоре после рождения, то в ту пору, когда Констант покинул столицу, его старшему сыну было не более 9 лет. Констант, удалившись на запад, не принимал никакого участия в управлении государством из его центра и сосредоточил свои заботы на делах Италии и Африки. При таких условиях в столице должно было возникнуть регентство, отправлявшее функции верховной власти от имени оставшихся в столице малолетних августов. Супруга Константа была жива, но принимала ли она какое-либо участие в государственных делах, на это нет указаний в нашем предании. Случайное сообщение Феофана позволяет заключить, что руководящую роль при дворе играли два лица: евнух Андрей и патриций Феодор, армянин из города Колонеи в Каппадокии.[640] Когда в Константинополь пришла весть о смерти Константа, Константин ознаменовал начало своего самостоятельного правления принятием консульства. Событие это не записано в летописи, но приблизительную дату его позволяют определить те же соборные акты. Все заседания собора, с 7 ноября 680 года и до 16 сентября 681, датированы 14 годом после консулата. Таким образом, консульский выезд приходится приурочить ко времени между 16 сентября и 7 ноября 668 года.

Хотя младшие братья Константина, Тиверий и Ираклий, были венчаны своим отцом на царство и имена их ставились в официальных актах, как соправителей отца, но Константин принял верховную власть единолично, устранив братьев от принадлежавшего им по праву соправительства. Этот его поступок не мог не вызвать толков и пересудов в армии, так как в империи сохранялся старый римский обычай ежегодного повторения присяги. Он возник в республике вследствие ежегодной смены консулов, сохранился после реформ Мария, когда граждане поступали в солдаты на 16 лет, удержался и при императорском режиме.[641] О том, что этот порядок держался в конце VIII века, сохранил свидетельство Феофан в изложении о правлении Константина VI и его матери Ирины.[642] При таком порядке военное сословие империи имело основание ожидать, что по смерти Константа формула присяги будет содержать имена трех его сыновей, пользовавшихся при его жизни титулом августов. Но Константин привел к присяге войска лишь на свое имя. У «анатоликов», как теперь впервые в нашем предании названы полки южных областей Малой Азии, началось по этому поводу брожение, и к императору явились из Хрисополя (Скутари) депутаты от армии с требованием приобщить к участию в верховной власти отстраненных от нее братьев. Божественный элемент в понятии императорской власти, действовавший в течение веков до того времени, когда империя стала христианской державой, сохранял и позднее свое значение в обрядах, обычаях и самой форме обиходных выражений. Латинское слово sacer, применявшееся к особе императора и всему непосредственно от него исходившему и его касающемуся (sacra constitutio, sacra vestís и тому подобное), передавалось греческим словом ϑείος, божественный, божеский: ϑεῖα χείρ, ϑεῖον κράτος. Это смешение божественного с человеческим нашло свое выражение в форме требования, как оно было предъявлено анатоликами молодому императору. Депутаты заявляли: «Мы веруем в Троицу, троих и увенчаем». Успокоив солдат при посредстве Феодора из Колонеи, Константин принужден был уступить и признал за братьями титул августов. Но затем, пригласив к себе представителей от анатоликов, повесил их в предместье Сиках, а братьям урезал носы.[643] Звание августов они носили и в последующие годы, и имена их, как соправителей, выставлялись на официальных актах, как то засвидетельствовано протоколами заседаний Вселенского собора 680-681 года. Но в самом конце 681 года Константин лишил своих искалеченных братьев их сана.[644] Михаил Сириец сохранил свидетельство, что это дело обсуждалось в заседании синклита, и лишь один из числа высших сановников, по имени Лев, протестовал, за что и подвергся жестокой каре: ему был урезан нос и он был отправлен в ссылку.[645]

Положение восточных областей империи в ту пору, когда Константин находился на западе, было весьма тяжко. Муавия, упрочив свое положение в халифате, направил опять грабительские инстинкты арабов на империю. В хронике Феофана под 663 годом записано о вторжении арабов в Малую Азию и уводе в плен множества людей; под 665 — о вторжении под начальством вождя Абдаррахмана, сына Халида, «меча Божия», причем арабы остались на зимовку в пределах империи. Феофан не сообщает, где именно зимовали арабы, но дает интересное сведение о том, что состоявшие в войсках императора славяне перешли к арабам, ушли с ними в Сирию и были поселены на территории города Селевкобола в бывшей провинции Вторая Сирия.[646] Под 666 и 667 годами Феофан занес краткие заметки о вторжении арабов под начальством вождя Бусура, причем отметил и территорию, которая подверглась разграблению во втором походе, а именно: Эксаполь. Это имя обозначало восточную половину Вифинии, выделенную при Феодосии II в особую провинцию Гонориаду. Другой арабский вождь, по имени Фадалб, остался на зимовку в этой области.[647] Скудные сведения, сохраненные Феофаном, существенно восполняет относительно вторжения Абдаррахмана один, безымянный для нас, сирийский летописец, который был современником Муавии. Он относит это событие к 22 году правления Константа, а не к 23, как у Феофана. По его рассказу Абдаррахман потерпел вначале неудачу. Желая овладеть одним городом, расположенным на острове озера (которому он дает имя Asqdrin), Абдаррахман послал отряд своего войска на лодках. Когда арабы вышли на берег и привязали на берегу лодки, население города угнало лодки, а высадивший на берег отряд был загнан в болото и перебит, и стоявшие на берегу главные силы арабов не могли оказать помощи избиваемым соплеменникам. На дальнейшем пути Абдаррахман вступил в переговоры с жителями города Амория во Фригии и занял его без сопротивления. Оставив гарнизон в Амории, Абдаррахман подступил к сильной крепости Силус и, пользуясь услугами одного механика из Пафлагонии, принялся строить осадную башню. Удачным выстрелом из метательного орудия башня была разбита и арабы отступили с большими потерями. Дальнейшие предприятия Абдаррахмана также были весьма удачны. Он захватил города Пессинунт, Пергам и Смирну. К взятым арабами городам летописец присоединяет крепость Хиос, т. е., очевидно, разумеет остров этого имени. Но так как Абдаррахман действовал на суше, то захват острова, если он осуществился, был делом другого вождя, командовавшего флотом.[648]

В сводной сирийской летописи, составленной в начале XI века, Илии, епископа Нисибинского, начиная с 663 года и до 678 включительно, отмечены вторжения арабов в Малую Азию под каждым годом, причем названы имена многих вождей и о каждом вторжении прибавлена заметка, что арабы оставались на зимовку в пределах империи.[649]

Как выдерживали малоазиатские области ежегодные нашествия арабов, сопровождавшиеся грабежом, разорением и уводом людей в плен, об этом нет никаких сведений в наших скудных источниках. Положение стало еще тревожнее, когда главнокомандующий фемы армениаков, перс по происхождению, Шапур (Саборий, как его называет Феофан), задумал при помощи арабов свергнуть императора и занять его место. Когда весть об этом дошла до Византии, то к Муавии в Дамаск было снаряжено посольство, имевшее своей целью предупредить союз халифа с изменником. Посольство исправлял евнух Андрей. Прибыв в Дамаск, он застал при дворе халифа посла от Шапура, стратилата Сергия. Муавия принял Андрея в присутствии Сергия. За первой аудиенцией последовала вторая, в которой оба посла были приняты вместе. Обе эти аудиенции подробно описаны каким-то современником с дословной передачей речей той беседы, какой удостоил обоих послов Муавия. Эта запись сохранилась у Феофана и в летописном своде Михаила Сирийца. Признавая обоих послов своими врагами, Муавия соглашался принять сторону того, кто предложит более щедрые условия, и заявил претензию на получение всех доходов от всех провинций империи. Андрей признал это требование неприемлемым и покинул Дамаск, а Сергий остался для дальнейших переговоров. Муавия согласился оказать помощь Шапуру и начальником вспомогательного отряда назначил вождя Фадалу, который и должен был немедленно выступить на соединение с Шапуром. Удачно покончив свое дело, Сергий отправился вперед, чтобы известить о своих успехах Шапура, который тогда находился в местностях поблизости от города Мелитены. Андрей направил свой путь через Мелитену и, прибыв в город Арависс, вступил в сношения с местным клейсурархом (т. е. начальником охраны горного прохода), который сохранил верность императору и не вступил в сношения с мятежным стратигом армениаков. Андрей поручил ему захватить Сергия, довел обо всем до сведения императора и, сделав остановку в городе Амасии, ожидал результатов своего соглашения с клейсурархом.[650] Сергий был захвачен на пути и доставлен Андрею, который предал его жестокой казни за измену и нанесенное ему оскорбление во время аудиенции у Муавии.

Против Шапура, который успел продвинуться со своим войском до пределов Вифинии, были отправлены из Константинополя войска под начальством патриция Никифора. Несчастный случай с Шапуром предупредил междоусобную войну. — В ожидании наступления Никифора, Шапур, имевший свою штаб-квартиру в городе Адрианополе,[651] занимался обучением своих войск. Возвращаясь однажды с учения в город, он был убит своим конем, который от неожиданного удара плетью прижал седока к городским воротам и разбил ему голову. «Так Господь Бог даровал победу императору», — заключает свой рассказ Феофан.

Фадала с войском арабов прибыл в Эксаполь, когда Шапура уже не было в живых. Он известил о своем положении Муавию и просил прислать ему подкрепление, ввиду того, что он оказался без поддержки союзника. Муавия отправил в поход своего сына Йазида, которого желал видеть своим преемником и старался сделать популярным в войске. Во главе больших сил Йазид прибыл в Эксаполь и вместе с Фадалой совершил поход до самого Халкидона. Ограбив окрестности города и захватив много народа в плен, арабы направились назад в Сирию и по пути захватили город Аморий, где и оставили гарнизон в пять тысяч человек. Зима в тот год была очень снежная и холодная. Под начальством евнуха Андрея имперские войска ночью взобрались по лестницам на стены Амория, захватили врасплох арабский гарнизон и истребили его до единого человека.[652]

Феофан поместил рассказ об измене Шапура, посольстве Андрея к Муавии и последующих событиях под 26 годом правления Константа, т. е. в 668 г. Так как посольство Андрея в Дамаск, поход Фадалы в Эксаполь, выступление ему на помощь Йазида, грабеж окрестностей Халкидона, занятие Амория и гибель арабского гарнизона среди зимы охватывают время не менее одного года, то придется отнести посольство Андрея к ранней весне 668 года, поход Йазида к осени, а гибель арабского гарнизона в Амории к зиме 668-669 гг. Эти соображения и послужили главным основанием для Брукса усомниться в возможности дать веру свидетельству Феофана о морском походе Константина в Сицилию, тем более, что в «Хронике пап» нет упоминания о личном участии Константина в подавлении мятежа в Сиракузах. Соглашаясь с Бруксом в этом вопросе, мы позволили себе высказать следующее соображение. — Возможно, что пребывание Фадалы в Эксаполе, отмеченное Феофаном два раза, под 667 и 668 годом, является раздвоением одного и того же события. В таком случае поездку Андрея к Муавии следует отнести к 667 году, поход Йазида в Халкидон к 668 году и отвоевание Амория к зиме 668-669 гг. Констант был убит, вероятно, в сентябре 668 года, и Константин справил свой консулат поздней осенью. Зимой в те времена не вели морских предприятий. К тому же вслед за воцарением Константина разыгрался бунт анатоликов, который отнесен Феофаном ко времени после возвращения Константина в столицу. Так как подавление претендентства Мизизия произошло через семь месяцев после убийства Константа, т. е. в апреле месяце 669 года, то дело обошлось, очевидно, без личного участия в нем Константина.[653]

Убийство Константа в Сиракузах и подавление мятежа на Сицилии дали повод арабам сделать морской набег на этот остров и вторжение в Африку. О последнем сохранил свидетельство Феофан под первым годом правления Константина. По его словам, в этом набеге было уведено в плен 80 тысяч человек.[654] Обильные свидетельства арабских историков о военных успехах в Африке в это время сплетают целый клубок легенд вокруг имени вождя Укбы ибн Нафи, которому приписывается создание нового плацдарма в Кайруване в 670 году. Укба действовал в Африке до 675 года, когда он был отозван Муавией и вернулся назад только при его преемнике Йазиде в 682 году.[655]

Что касается набега на Сицилию, то свидетельство об этом событии сохранено в Хронике пап. Арабы напали на Сиракузы. Население бежало в горы, оставив на произвол судьбы свой город. Арабам досталась огромная добыча и в том числе много бронзовых позолоченных статуй, увезенных Константом из Рима во время посещения в 663 году.[656] Свидетельства арабских историков подтверждают это сообщение. Статуи были доставлены Муавии из Александрии в Дамаск. Он препроводил их в Куфу и приказал отослать для продажи в далекую Индию.[657]

Бедствия Сицилии и Африки не вызывали возмездия из центра империи, так как именно в это время Муавия расширял, свои военные предприятия против империи. Не ограничиваясь ежегодными нашествиями на территорию Малой Азии, Муавия развивал свои морские силы. В 670 году Фадалá занял полуостров Кизик на Пропонтиде, который мог служить базой для морских предприятий против Константинополя.[658] В 672 году с сирийского побережья вышли три флота. Один под начальством Мухаммада, сына Абдаллы, обойдя Малую Азию, занял город Смирну и остался на зиму в ее гавани. Другой, под начальством Каиса, овладел побережьем Киликии и Ликии, а третий под начальством Али имел назначение помогать двум первым.[659] В Константинополе готовились к предстоящей опасности и сооружали военные суда. Один сирийский грек по имени Каллиник, бежавший в Константинополь, сделал великое изобретение, которое в течение долгих лет оставалось секретом для неприятеля.[660] То был взрывчатый состав, который метали из особых трубок на большое расстояние. Орудия для этого огненного состава назывались сифонами. Ими снабжались построенные во множестве новые суда, которые имели свою стоянку в гавани Кесария, составлявшей часть порта Софиан.[661]

Владея полуостровом Кизиком в Пропонтиде, арабы приступили с весны 673 года к осуществлению смелого плана Муавии сокрушить империю в ее центре. Огромный флот подступил к Константинополю и выстроился по всему протяжению стен города со стороны Пропонтиды. Битвы на море шли все лето, а к осени арабский флот отошел: на зимовку в Кизик. Весной следующего года арабский флот опять подступил к столице, и в непрерывных битвах прошло все лето. Одновременно с тем арабы продолжали свои завоевания в Эгейском море, и зиму 674-675 года Фадалá и Абдалла, сын умершего Каиса, провели на острове Крит. Осада Константинополя продолжалась до 677 года, когда арабы, «посрамленные помощью Бога и Богоматери, потеряв огромное число людей и испытав множество потерь, обратили тыл с большой печалью» (Феофан).[662] Вблизи мыса Силлея в Памфилии арабский флот страшно пострадал от бури, а сухопутное войско было разбито в Ликии имперскими войсками под начальством вождей Флора, Петроны и Киприана, причем, по счету Феофана, потери арабов дошли до 30 тысяч человек.[663] Скудные сведения арабских источников об этой морской войне против столицы ничем существенным не пополняют краткого сообщения Феофана.

Ожесточенная война с империей, которую с такой настойчивостью вел Муавия в течение многих лет, была парализована мятежным движением против господства арабов в Сирии, которое нашло свой центр в горах Ливана. Местные горцы, пользуясь удобствами своего положения, стали предпринимать грабительские походы с одной стороны в Палестину, с другой — до Евфрата. К мятежным горцам стали стекаться недовольные арабским игом туземцы и беглые рабы. Арабы называли их мардаитами, что значит разбойники, и это слово получило как бы этнический характер.[664] Состарившийся Муавия был в ту пору озабочен обеспечением преемства своему сыну Йазиду и, после неудачи продолжительной войны под стенами Константинополя, склонился к мысли заключить мир с императором. В ответ на его предложение из Константинополя был отправлен в Дамаск патриций Иоанн Пицигавд. Муавия принял его с большим почетом в собрании своих эмиров и корейшитов. Переговоры привели к заключению мира на тридцать лет на условии уплаты арабами ежегодно 3 тысяч золотых монет, 50 пленников и 50 благородных коней. Договор был облечен в письменную форму по старым обычаям, соблюдавшимся в сношениях с персами, в двух экземплярах на каждом языке, с обменом подлинниками и клятвенным обещанием с обеих сторон. Муавия отправил через посла щедрые подарки императору. Весть о счастливом окончании осады Константинополя и заключении мира с арабами огласилась далеко на запад и «цари, экзархи и кастальды» посылали императору свои приветствия с дарами и просьбой держать их в любви. «И настала великая беспечальность на востоке и на западе».[665]

Мир с арабами после долголетних усилий с их стороны овладеть столицей империи был событием великой важности в истории Европы. Восточный мусульманский мир, отторгнув от империи целый ряд областей, направил все свои силы на интеллектуальный центр государства и оплот христианства на востоке. Гордый замысел Муавии потерпел крушение под твердыней Константинополя и энергия арабов была разбита. Позднейшие попытки арабов в том же направлении не были так продолжительны и столь настойчивы, как эта первая осада. Запад Европы был с тех пор закрыт от опасности поглощения мусульманским миром с востока, а проявленный арабами позднее напор со стороны Африки и Испании был отражен под стенами Пуатье Карлом Мартеллом. На охране Европы с востока стояла Византия в течение ряда веков. В тех приветствиях, которые получал с запада император Константин, сказалось сознание общности интересов христианского мира против мусульманского востока.

ШЕСТОЙ ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР

Хотя раскол с Римом и западом был устранен уступчивой политикой папы Виталиана, но запрет споров о единой и двух волях во Христе не являлся гарантией церковного мира на Востоке. Страстная борьба Максима против монофелитства не прошла бесследно для Востока, и он имел своих приверженцев в рядах многочисленного монашества. Пока арабский флот угрожал самому существованию империи, борьба противоположных течений должна была замолкнуть. При кратковременных преемниках патриарха Петра, умершего в 666 году, Фоме (с 17 апр. 667-669), Иоанне V (ум. в 671) и Константине (ум. в 675) не было поводов к обострению отношений с Римом, тем не менее преемники Виталиана, Адеодат (672-676) и Дон не были включены в диптихи Константинопольской церкви. Относительно первого это могло иметь своей причиной перерыв сношений с Римом вследствие господства арабов на море. Враждебное Риму настроение обострилось при патриархе Феодоре, занявшем Константинопольский престол 23 августа 677 года. Его сношения с проживавшим в Константинополе патриархом Антиохии Макарием привели к тому, что оба патриарха предъявили императору просьбу исключить имя папы Виталиана из церковных диптихов. Старания Ираклия насадить монофелитство в Сирии не были в свое время вполне бесплодны, и Макарий ревностно отстаивал монофелитскую доктрину, которая в глазах сирийских монофизитов являлась отрицанием Халкидонского собора.[666] Император отверг просьбу патриархов из благодарности за те услуги, которые Виталиан оказал в подавлении бунта в Сицилии, угрожавшего трону дома Ираклия. Но ходатайство патриархов послужило поводом для императора вникнуть в существо вопроса, и он пожелал положить конец спорам боровшихся партий, которые обострились в столице, благодаря воздействию Макария. На Востоке и в самой столице находились в обращении списки актов Пятого Вселенского собора с вставкой подложного послания патриарха Мины к папе Вигилию, на которое в свое время ссылался патриарх Сергий, и двух писем папы Вигилия к Юстиниану и Феодоре. Император не считал данное время удобным для созыва Вселенского собора и пришел к мысли устроить в Константинополе совещание компетентных богословов с участием представителей западной церкви.

10 сентября 678 года он направил к папе Дону послание, в котором сообщил о своем желании покончить старые споры, упомянул о своем заступничестве за папу Виталиана и, заявляя о несвоевременности Вселенского собора, просил папу прислать на предполагаемое совещание представителей от своего престола, а также от собора епископов Италии до 12 человек и по четыре представителя от четырех греческих монастырей, существовавших на западе. Высказываясь за несвоевременность созыва Вселенского собора, император допускал, однако, его возможность. Экзарху Италии Феодору был отдан приказ обеспечить депутатов денежными средствами на путешествие в Константинополь и предоставить корабли императорского флота, находившиеся в его распоряжении. В заключение своего послания император уведомил папу об этом приказе экзарху.[667]

Когда составлялось это послание, обращенное к папе Дону, его не было уже в живых. Он скончался 11 апреля, и с 27 июня его преемником был Агафон. Папа замедлил с ответом императору, так как он пожелал предварительно вновь решить в своей церкви вопрос, который был уже решен Мартином на соборе в Латеране в 649 году. Он обратился ко всем митрополитам в пределах юрисдикции римского престола, предлагая им собрать поместные соборы и высказаться о спорном пункте христианской догмы. Такой собор состоялся в Медиолане под председательством епископа Мансвета, и соборное решение было препровождено императору.[668] Точно также в далекой Британнии собрались епископы на собор в городе Гетфильде под председательством Феодора Кентерберийского, грека по происхождению, родом из Тарса, который получил образование в Афинах и принял посвящение в духовный сан в Риме. Получив ответы от митрополитов своей церкви, папа Агафон собрал на Пасху 680 года собор итальянских епископов в Латеране и выработал общее определение с решительным осуждением монофелитства. На этом соборе присутствовало 125 епископов.

Промедление папы Агафона с ответом на предложение императора усилило в Константинополе агитацию приверженцев монофелитства, и патриархи Феодор и Макарий настояли на исключении имени папы Виталиана из церковных диптихов, чему сначала противился император.[669] Вскоре после того патриарх навлек на себя неудовольствие императора и был низложен. Кафедру занял Георгий (1 ноября 679 года), не разделявший монофелитских убеждений своего предшественника. Лишь в начале сентября 680 года прибыло в Константинополь посольство из Рима в таком составе: представители папы пресвитеры Феодор и Георгий, диакон Иоанн и иподиакон Константин; представители собора итальянских епископов: Иоанн — города Порта, другой Иоанн — города Регия, Абунданций и Патерна (Палермо); депутаты от трех греческих монастырей. На приеме в оратории св. Петра во дворце послы папы вручили императору два послания: одно от папы Агафона с обстоятельным богословским рассмотрением вопроса о волях во Христе, заканчивавшееся длинным списком выдержек из святоотческих писаний,[670] и другое от собора епископов Италии с подписями всех участвовавших.[671] Помещение депутатам было отведено во дворце Плацидии. В ближайший воскресный день был совершен крестный ход в храм Влахернской Божией Матери, к участию в котором были приглашены послы папы. Император выразил свое внимание к ним присылкой от дворца оседланных лошадей и свиты.[672] 10 сентября был издан манифест императора на имя патриарха Георгия с оповещением о прибытии представителей папы и предложением собрать собор с участием восточных патриархов.[673]

Собор открыл свои действия 7 ноября 680 года в зале дворца, носившем название Трулль. Председательство принял сам император, явившийся в собрание с 13 сановниками высших рангов, которые также были назначены членами собора по образцу того, как то было на Халкидонском соборе при Маркиане. По левую сторону от императора сидели представители папы и патриарха иерусалимского, по правую патриархи Георгий, Макарий и представители александрийского патриарха. Посредине было выставлено Евангелие. В глубине зала разместились епископы в числе около 150 человек. Собор имел 18 заседаний и последнее было 16 сентября 681 года. На одиннадцати первых и заключительном присутствовал император. В последовательных заседаниях были прочитаны определения первых Вселенских соборов, послание папы Агафона и его собора (четвертое заседание), все документы, касающиеся монофелитства, с включением синодики патриарха Иерусалима Софрония. Уже в первом заседании патриарх Макарий выступил защитником учения о монофелитстве, а в восьмом и девятом приводил свои доказательства; но они были опровергнуты, и он сам был осужден вместе со своим учеником Стефаном. На одиннадцатом заседании над Макарием было произнесено отлучение от церкви. Он был низложен, и на вакантную кафедру был назначен Феофан, архимандрит греческого монастыря Вайи в Сицилии.[674] На четырнадцатом заседании был облечен подлог в текстах седьмого заседания пятого Вселенского собора, хранившихся в патриаршей библиотеке, а именно: вставка поддельных документов: послания патриарха Мины к папе Вигилию и двух писем последнего к Юстиниану и Феодоре.[675] Пятнадцатое заседание имело публичный характер. Один пресвитер из Гераклеи, по имени Полихроний, убежденный сторонник монофелитства, подал императору свое исповедание веры и предложил испытать его истину наглядным способом: возложить его на мертвеца, который должен от того ожить. Опыт был сделан публично на площади в присутствии множества народа и членов собора. Так как мертвый не ожил, то Полихроний был лишен сана, признан еретиком и отлучен от церкви.[676]

На семнадцатом заседании, 11 сентября, было заслушано вероопределение с изложением учения о двух волях во Христе, осуждением патриархов Сергия, Кира, Пирра и Павла, папы Гонория, епископа Павла Фарранского, как чиноначальника ереси монофелитства, а также Макария с его учеником Стефаном. На восемнадцатом заседании, 16 сентября, на которое явился император, это вероопределение было поднесено ему за подписью всех членов собора с просьбой скрепить его своей подписью.[677] На вопрос императора, все ли так веруют, раздались единодушные крики в подтверждение общего согласия. Приняв хартию, император дал свою подпись,[678] и из собрания понеслись возгласы: «Многие лета императору! Ты разъяснил сущности (τελειότητες) двух природ Христа Бога. Храни, владыка, светоч мира! Новому Маркиану, Константину вечная память! Новому Юстиниану, Константину вечная память! Ты разогнал всех еретиков...»

По окончании собора император издал манифест об истинной вере с подробным изложением всего производства соборных решений. Эта вера была объявлена обязательной для все христиан. Текст заканчивался объявлением наказаний за непринятие ее: члены клира подлежат опале, состоящие на службе лишаются ее и подвергаются конфискации имущества, люди простого звания подлежат ссылке. Манифест этот был выставлен в третьем нароике храма св. Софии.[679] От имени собора было составлено послание к папе Агафону с подписью всех участвовавших в соборе епископов.[680] Но папа Агафон скончался 10 января 681 года и на ставший вакантным престол был избран Лев II. 7 мая 682 года папа Лев отправил свой ответ императору.[681] Его утверждение в сане последовало 17 августа 682 года. Император обратился с особым посланием к новому папе,[682] а также к собору епископов.[683] Распорядившись перевести соборные акты на латинский язык, папа Лев разослал их всем митрополитам своего патриархата с предложением принять их и потребовать подписи от всех епископов.

Император увековечил память о соборе, приказав изобразить его в картине, которая была написана (или, быть может, сделана мозаикой) в передней части дворца, на стене между четвертой и пятой схолой. Текст протоколов собора и изданное им вероопределение были переписаны под наблюдением асикрита Павла (впоследствии патриарха) нотарием Агафоном и под печатью положены на хранение в императорских покоях.[684] Низложенный антиохийский патриарх Макарий был отослан в Рим к папе и, как нераскаявшийся еретик, был заточен в одном монастыре.

Так закончились смуты во вселенской церкви, вызванные учением о едином действии и единой воле во Христе, и Константин остался в истории в ореоле восстановителя истинной православной веры. Иное отношение к этому событию было на монофизитском Востоке. Освобожденные арабским завоеванием от старой политической связи с империей, сирийцы видели в провозглашении догмата о двух волях лишь вящее торжество и дальнейшее утверждение ереси, в которую впади «греки» со времени принятия «томоса» папы Льва и Халкидонского собора. Михаил Сириец занес в свою летопись рассказ о том, как благодаря стараниям папы Агафона, «гибельная ересь Максима», которую предавали анафеме при Константе, была утверждена при его сыне. В своих стараниях утвердить эту ересь, папа Агафон поднес императору 170 кентенариев золота, задарил его приближенных и так как, по слову Экклезиаста, «подарок ослепляет глаза мудрецов», а глаза греков были уже ослеплены ересью двух природ, которая воздвиглась в Халкидоне, и так как они катились теперь от одного зла к другому и из одной ямы в другую, то они приняли, усвоили и утвердили нечестивое учение Максима, который провозглашал две воли во Христе и два действия при двух природах.[685] Так сирийский Восток, примирившийся с арабским господством, все более обособлялся от Византии.

ВОДВОРЕНИЕ БОЛГАР ЗА ДУНАЕМ И НАЧАЛО БОЛГАРСКОГО ЦАРСТВА. ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ КОНСТАНТИНА И ЕГО СМЕРТЬ

Созыву Шестого Вселенского собора в Константинополе предшествовало одно весьма важное по своим последствиям для судеб империи событие внешней ее истории, а именно: водворение болгар на правом берегу Дуная в его нижнем течении и возникновение в старых пределах империи нового самостоятельного государственного организма, обнаружившего в скором времени завоевательные стремления в областях, заселенных славянами задолго до появление болгар. Ослабление державы аварского хана, начавшееся после знаменитой осады Константинополя в 626 году, сказалось на высвобождении славянских племен от зависимости аваров. В 658 году Констант сделал попытку привести в непосредственную зависимость от империи славян, заселивших Македонию. Его поход имел своим последствием покорение нескольких племен, которые признали над собой его власть и стали давать свои контингенты в его армию для действий против арабов. Но славяне оказались ненадежными солдатами и переходили на сторону врага, как записал это под 665 годом Феофан.[686] Тяжкая борьба с арабами, завершившаяся их попыткой овладеть Константинополем, когда империи приходилось бороться за самое свое существование, сосредоточивала на себе в течение многих лет все заботы императора, и византийский двор не имел возможности предпринимать что-либо в защиту уцелевшего и крайне скудного достояния в областях, лежавших к западу от столицы. Старые города и культурные центры, как Сардика, Филиппополь, Адрианополь, тяжко пострадавшие от нашествий аварского хана в первые десятилетия VII века, лежали в развалинах или, быть может, влачили жалкое существование, будучи отрезаны от столицы новым славянским населением, не стоявшим ни в каких отношениях зависимости от имперской администрации. Эти старые епископские кафедры не имели своих представителей на соборе 680-681 года, и митрополией провинции Эмимонта являлся приморский город, Мисембрия вместо Адрианополя, который в ту пору, вероятно, вовсе не имел епископа.

Заключение мира с Муавией облегчило общее состояние государства и дало возможность имп. Константину организовать большой поход в область низовий Дуная. Поводом к этому послужило появление с недавнего времени большой болгарской орды в низовьях Дуная, которая угрожала опасностью уцелевшим среди нового славянского населения старым культурным центрам в Нижней Мезии и Скифии. Повелителем этой орды был Аспарух, которого наше предание единогласно называет сыном некогда союзного империи хана Кубрата, отвоевавшего своим соплеменникам свободу от аваров.[687] Эта новая опасность с севера была вызвана завоевательным движением на запад, которое около того времени начали союзники Ираклия хазары. Владея степями западного побережья Каспийского моря и Дербентским проходом, который некогда охранялся персами, хазары стали распространять свое владычество на своих западных соседей. Старший сын Кубрата Байан, или Батбайан, как называют его византийцы, признал над собой власть хазар и стал их данником. Хазары подчинили себе морское побережье и проникали дальше на берега Черного моря. Нашествие хазар вызвало бегство на запад тех болгарских улусов, которые не желали подчиниться чужой власти, и ставший в их главе Аспарух водворился с целой ордой в местностях к северу от низовьев Дуная, которые тогда носили славянское имя Угол (῞Ογλος).

Появление этой орды, угрожавшей северным границам империи, вызвало тревогу в столице, и император снарядил большой поход в 679 году. Из малоазиатских областей, которые были теперь безопасны от арабского нашествия, вызваны были конные полки, а в Константинополе был снаряжен большой флот. Конные войска были направлены через Фракию на север, а император сделал поход морем. Высадка произошла, по-видимому, в местности к северу от устья Дуная, а направлявшиеся через Фракию войска были переправлены через Дунай и соединились с десантом. Появление больших военных сил на территории кочевок болгар заставило их укрыться в болотистые местности, столь обильные на левом берегу нижнего Дуная и в его дельте.[688] Топкие болота, окружавшие укрепленный лагерь болгар, явились неодолимой преградой для действия против них со стороны армии, совершенно незнакомой с условиями территории. Среди наступившего бездействия император захворал подагрой и, поручив ведение войны подначальным вождям, уехал со своей свитой на пяти кораблях в Месемврию, чтобы принять курс лечения на здешних минеральных водах. В конных полках, прибывших в Азию, прошел слух, что император бежал, и они отступили к берегам Дуная. Следившие за действиями противника болгары вышли из своего укрепленного лагеря и стали преследовать отступавших. Переправа через Дунай императорских войск под напорам болгар совершилась с большими потерями в их составе. Так как войска направлялись назад в столицу, то болгары сами переправились через Дунай и стали занимать уцелевшие в Скифии имперские города. Не встречая, по-видимому, никакого сопротивления, они дошли до приморского города Одисса (Варна), который издавна имел значение центра военного управления провинции Скифии, и утвердили в нем свою власть.

В Скифию и Нижнюю Мезию давно проникали славяне и уже при Юстиниане они утверждались здесь на постоянное жительство. С тех пор прошло много времени, и вся эта страна была по характеру населения славянской землей. Феофан дает имя «семи племен» славянскому населению области, занятой болгарами, и называет по имени одно племя — северяне, Σεβερεις, которое как бы противополагалось тем семи. Утвердившись в Одиссе и заняв восточные проходы на Балканах, болгары распространили свою власть на запад по течению Дуная до тех местностей, которые признавали над собой власть аварского хана.

Кочевой народ, каким были тогда болгары, нуждался в охране своих границ привязанным к земле оседлым народом и, по свидетельству Феофана, болгары поселились к востоку от проходов северян, а к западу и по границе с аварами поселились другие, не названные по имени у Феофана, племена. Так из набега кочевого народа возникло новое государство. Феофан в своей записи об этом событии сводит все дело в один год, 679: но одно случайное свидетельство позволяет утверждать, что военные действия и утраты империи продолжались и в 681 году. Один сирийский пресвитер, по имени Сергий, выступавший защитником монофелитства на заседании 9 августа 681 года, признавал в неудачах «текущего года» на войне с болгарами кару Господа Бога за отступничество от истины христианского вероучения.[689] Военные неудачи побудили императора примириться с совершившейся утратой областей, находившихся в слабой зависимости от центра государства. Он признал за болгарами право на захваченные ими территории, заключил с Аспарухом мирный договор и обязался платить ежегодные поминки, издавно обычные в империи в сношениях с пограничными варварами.[690] Так было признано болгарское царство.

Тюрки по расе и языку, болгары сумели, как раньше их авары, явиться тем ферментом, который объединил в государственный союз раздробленные славянские племена, жившие в условиях родового быта, — «кийждо с родом своим», по выражению нашего летописца.

Открытые в недавнее время надписи в раскопках Абобы-Плиски, как назывался древнейший, основанный болгарами, город на реке Камчии, носившей тогда имя Тича, с наглядностью подтверждают тюркский характер народа. Повелитель орды носил титул хана — κάνας, с эпитетом ύβηγη, который лишь по догадке объясняется в смысле «великий», «могучий». Ближайшие его люди носили титулы — тархан, богатор, боила и жупан.[691] Этот последний титул указывает на смешение болгар со славянами и по времени, вероятно, позднее двух первых. Литературный памятник, открытый А. Поповым: «Именник болгарских царей», дает непреложное свидетельство о том, что цари болгар вели свой род от Аттилы и в частности от его сына Ирнаха, которого видел некогда в ставке Аттилы Приск (448 г.) и тогда же узнал предсказание о нем кудесников, что его потомство восстановит славу Аттилы, которая померкнет после его смерти.[692] Тот же памятник дает свидетельство о смешении болгар со славянами еще раньше их переселения за Дунай, а также и о том, что у них был свой счет годов по циклам, воспринятый тюрками от китайцев.[693]

Водворение болгар за Дунаем было последним крупным событием внешней истории Византии в правление Константина. На восточной границе было тихо со времени заключения мира с Муавией. Старания Муавии обеспечить преемство власти своему сыну Йазиду увенчались успехом, и Йазид после смерти отца (апрель 680 года) занял его место.[694] Правление его продолжалось три года; он скончался, не достигнув сорокалетнего возраста (10 ноября 683 г.). Византийское предание не сохранило никаких свидетельств о расширении халифата за счет империи во время правления Йазида; но арабские историки относят к этому времени возвращение в Африку Укбы, отозванного Муавией. В рассказах арабов о новых подвигах Укбы его врагами являются, однако, не имперские войска, а племена мавров с могущественным царем, по имени Коцейла. Успехи Укбы были непрочны. Коцейла сумел объединить под своей властью большие силы соплеменников, настиг Укбу на обратном его пути от океана к Кайрувану, нанес ему поражение и разрушил опорный пункт арабского владычества на юге Бизацены. Сам Укба погиб в битве.[695] Событие это относится к 683 г., в конце которого скончался Йазид. Приверженцам рода Омейядов удалось обеспечить переход верховной власти к сыну Йазида, но через два месяца тот умер, и с ним закончилась династия Омейядов. В течение целого года шли междоусобия, и наследие пророка утвердил за собой Мерван ибн Хакам. Его правление продолжалось недолго, и в апреле 685 года он погиб насильственной смертью. Хотя Мерван обеспечил положение тем, что добился присяги себе и своим сыновьям, но его старшему сыну Аль-Малику пришлось отстаивать за собой право наследования в кровавой борьбе с претендентами.

Междоусобия в конфликте после смерти Йазида в связи с установлением новой династии пошли на пользу Африке. Арабы не помышляли о восстановлении утраченного опорного пункта для завоевания латинских областей, и в течение двух десятилетий туземное население было свободно от ужасов грабежа и насилий, которые вносили арабские нашествия. Вселенский собор 680-681 гг., окончательно устранивший разномыслие в вопросах христианской догмы, содействовал более тесному сближению латинских областей Италии и Африки с империей. Свое благоволение к римскому престолу император выразил и тем, что уменьшил размеры податей, взимавшихся с церковных земельных имуществ в Калабрии и Сицилии.[696] Добрые отношения с Римом продолжались при преемниках папы Агафона, Льве II (682-683) и Бенедикте II (684-685). Император выразил свое благоволение римскому клиру тем, что разрешил на будущее время его избраннику немедленно вступать в отправление функций патриаршего престола,[697] а лично папе тем, что прислал ему волосы своих сыновей (mallones) с милостивым рескриптом. Пострижение волос было символическим актом усыновления.[698] Из этого сообщения видно, что у Константина был, кроме старшего сына, Юстиниана, другой — Ираклий, который, по всему вероятию, вскоре умер, так как о нем нет никаких сведений от последующего времени. В начале сентября 685 года император Константин скончался в юном возрасте: ему было 32 года,[699] и сын его Юстиниан начал единоличное правление на 16-м году жизни.

Счастливая судьба сохранила нам портрет императора Константина, приложенный выше, изображающий его нежным юношей вместе с его братьями.[700] Это мозаика на стене одного из храмов Равенны, S. Apollinario in Classe. Поводом к возникновению этого изображения была благодарность епископа Репарата, занимавшего равеннский престол с 671 по 677 год, за те привилегии, которые, по его личной просьбе, были дарованы членам равеннского клира. Автор «Истории епископов равеннской церкви», Агнелл, писавший в IX веке, в житии еп. Репарата изложил об этой его заслуге, упомяну о портрете и записал то надписание, которое сохранилось над изображением трех соправителей. Увековечивший добрую мысль Репарата художник выдвинул на первое место не императора, а самого епископа, отметив и сам мотив в виде свитка привилегий.[701]