Иван-Царевич — Иван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках

2. ПЕРЕКРЕСТОК

Кони шли неторопливым шагом, взбивая подкованными копытами венчики пыли. Солнце дрожало и расплывалось, достигнув своей наивысшей точки. На безоблачное раскаленное небо невозможно было смотреть, казалось, что маленький пятачок солнца в нем расплавился.

По одну сторону дороги тянулись бесконечные поля, колосящиеся овсом, пшеницей, рожью, ячменем, торчащими зелеными венчиками репы, свеклы, моркови — развитый агротехнический край. Иногда можно было увидеть работающих в поле крестьян, услышать плач ребенка, оставленного в берестяном коробе, в тени травы, или кустов.

Завидев всадников, крестьяне приостанавливали работы, прикладывали ладони к глазам, обеспокоено всматривались, реже, что-то свистели и кричали.

По другую сторону старого тракта, сторожевой, заградительной стеной, тянулся лес, грозя мохнатыми лапами елей в сторону полей — мол, эту землицу — не отдадим.

Кони всхрапывали, прядали ушами, остервенело хлестали себя хвостами, отгоняя надоедливых слепней и мух. Их всадники сыпали ругательства и махали руками.

Борис и Оскар, как старшие братья, следовали впереди, Иван-царевич закрывал тылы.

Борис мужественно страдал в полном боевом облачении, тяжело пыхтел, по лицу крупным горохом тек пот. Перед собой он держал перевернутый шлем, полный семечек, шелуху от которых лениво сплевывал в густую гриву своего черного, звероподобного жеребца, которого так и звали — Буян.

Оскар, не чета Борису, был одет свободно и франтовато, в красную рубаху с черной ручной вышивкой на переднем кармашке «ЛЕВИС». Рубаха заправлена в черные штаны, перехваченные в поясе алым кушаком с кистями.

На Иване — старый отцовский, а может, и дедовский кафтан, в молодости имевший ярко-голубой цвет, но после многочисленных стирок приобретший серый.

Братья лениво переговаривались.

— Сегодня будем на Перекрестке.

— Угу.

— Отметим недельный путь в трактире и завтра пересечем границу.

— Угу.

Буян встряхнул гривой, с него словно перхоть посыпалась шелуха семечек.

— Умница мой, — Борис похлопал коня по шее. — Почему завтра пересечем границу? Отдохнуть надо. Говорят на Перекрестке харчевня хорошая, — мечтательно сказал Борис. Он достал из седельной сумки мех с вином и надолго присосался, громко булькая.

— Хватит, наотдыхались. Батюшка гневается. Вчера, от казначея весточка дошла — обижаются, что едем медленно и неохотно, задерживаемся в каждом селе.

— Ну и что? Когда мы так вместе собирались? — Борис оглянулся назад, — Правда, Ваня?

— Правда. Здорово, что мы вместе.

Оскар поморщился:

— Не забывайте, куда и зачем нас царь-батюшка послал.

— За молодильными яблоками. — Борис с сожалением встряхнул шлем, освобождая его от ненужной шелухи, покрыл им голову.

— И не жарко тебе? Расслабься, — Оскар насмешливо фыркнул.

— Солдат на службе не расслабляется. Солдат должен стойко переносить жару и холод, — по-уставному отчеканил Борис. — Правда, салага?

— Твоя, правда, — вздохнув, ответил Иван.

— Слабаки. — Борис нагнулся к седельной сумке, нашарил на дне последний пирожок. Удовлетворенно надкусил. — Вот блин — опять с капустой. У них что, в деревне кабанчиков не держат?

— Ты сам похож на кабанчика, всю дорогу только и жрешь, — сказал Оскар.

— Свежий воздух аппетит нагоняет.

Дорога повернула в лес. Задышалось легче, среди деревьев не так палило солнце, густые кроны защищали тракт от гневного желтого глаза. Всадников окружила птичья разноголосица, сквозь которую пробивалась одиночная дробь дятла.

Борис вытер потное лицо, смахнул повисший на подбородке капустный лист, шумно вздохнул, хлопая себя по широкой груди.

— Эх, благодать, какая. Лепота. Хорошую службу назначил батюшка и награда достойная. Целое царство — это не половина и не треть.

— Вот и я не понимаю, — оживился Оскар, — если он на пенсию собрался, зачем ему молодильные яблоки?

— Пенсию нормально встретить, кому она нужна в старости? — сказал Борис.

— Зачем тогда царство оставлять, если молодость вернулась?

— Блажь такая — царская, — Борис пожал плечами.

Оскар недоверчиво посмотрел на старшего и погрузился в свои мысли.

— Яблоки, не сомневайтесь, привезу я, — Борис победоносно посмотрел на братьев. — Никто из вас не знает толком военное дело: разведку, камуфляж, способы ведения партизанской войны. Вы слабаки, но мои братья, когда царем стану, о вас не забуду — к делу полезному пристрою. — Борис добродушно рассмеялся.

— Что ты сделаешь, когда царем станешь? — спросил Иван.

— Я? Что я сделаю? — Борис расправил плечи, посмотрел в небо и радостно ответил: — Первое — пир на весь мир закачу, на месяц, а то и на три, такое дело обмыть хорошо надо. Лукьяныч из кухни не будет вылазить.

— А потом?

— Потом? Суп с котом, — Борис пожевал губы. — Дружину соберу, верну ветеранов. Хорошая дружина — верный оплот царству. Проведем общую мобилизацию, подготовимся и пойдем на царя Руфия. С кого-то надо начинать?

— Зачем?

— Дерево с яблоками молодильными заберу, — Борис подмигнул Ивану и снисходительно заметил: — О будущем думать надо, дурачок. Я на пенсию скоро идти не собираюсь, не дождетесь, — он рассмеялся.

— А, потом?

— Потом что-нибудь придумаем. В походы пойдем, у любого соседа есть потаённые хорошие вещи. Не яблоки, так скатерть-самобранка, ковер-самолет, меч-кладенец, Василиса Прекрасная.

— Я так и знал, что дальше грабежей твоя фантазия не поднимется, — вмешался в разговор Оскар.

— Почему грабежей? — Борис обиженно засопел. — Я порядки устанавливать буду.

— Это какие? — насмешливо спросил Оскар.

— Известно какие — справедливые.

— Понятно.

— Братья не останутся в обиде.

— И кем ты меня сделаешь?

— Ты, Оскар, место Копейкина займешь, а Иванушка — как Митрофанушка.

Братья заржали.

— Вот если я царем буду, — мечтательно протянул Оскар, — никаких боевых походов. Нашей лапотной Родине может помочь только новая экономическая платформа. Нужна реформа. Проведем денежную, потом земельную, за пятьсот дней управлюсь.

— Кто на что учился, — подал голос Иван.

— Тебя, Ваня, не спрашиваем, — отрезал Оскар. — Нам заграница поможет, необходимы инвестиции, слияние нашего капитала с за тридевятым. Введем бартерную систему. Мы им — недра и леса; они нам — жратву качественную, без отечественного холестерола; механизмы, машины в быту полезные.

Борис зевнул.

— Тебя, Оскар, не поймешь, так речь мудреными словами пересыплешь — смысла не видно. Зачем нам заграница? Мы и сами со своими усами.

— И лаптями.

— И лаптями, — согласился Борис, знал, что среднего брата не переспоришь.

— А ты слыхал про Кащея? — спросил Оскар.

— Он же бессмертный, — Борис улыбнулся.

— Правильно, такие не умирают, он в Америку подался, паспорт получил, на имя дядюшки Сэма. Он поможет.

— Он-то? Он поможет, — Борис презрительно сплюнул под копыта коня, тот недовольно повел ушами. — У себя патриотов надо искать.

— Среди кого? Среди таких, как наш Ванька? — Оскар сухо рассмеялся.

— Вань, что бы ты сделал, если бы царем стал?

— Не знаю. Я не думал об этом.

Старшие братья дружно загоготали.

— Тогда зачем едешь?

— За яблоками.

Новый взрыв смеха.

— Веришь, что есть яблоки молодильные и золотые?

— Верю, я в книге читал.

Оскар выразительно подмигнул Борису, дескать, что с дурака возьмешь и покрутил пальцем у виска.

— Наш семейный позор, хорошо, что не единоутробные мы, — сказал Борис.

— Все равно — брат.

— Брат. — Братья громко вздохнули.

— Вот, например, царь Поднебесной Цинь Шихуанди, — продолжал говорить Иван, не обращая внимания на уколы братьев, — верил, что существует источник живой воды, позволяющий сохранить вечную молодость.

— И нашел его? — живо поинтересовался Борис.

— Он приказал построить два десятка больших кораблей, чтоб выйти в море.

— Значит, знал, где искать? — спросил Оскар.

— Прочитал в древней рукописи о том, что посреди Восточного моря есть три небольших острова. Едва кто-нибудь пытался к ним приблизиться, как тут же поднимался ветер, который относил корабли далеко прочь.

— Заговоренные острова, — обронил Оскар.

— Да, раньше колдовать умели, — сказал Борис.

— Те, кому удавалось достичь островов, оставались там навечно, потому что на одном из них бьет источник вина цвета нефрита. Кто его пробовал, становились бессмертными: люди, птицы, животные.

— Еще бы, кто добровольно покинет такой остров, — воскликнул Борис. Добавил: — И с таким вином, цвета нефрита.

— Тогда странно, что слухи о нем все-таки достигли ушей императора Поднебесной, — заметил практичный Оскар. — И что с императором, с этим Шин?…

— Цинь Шихуанди, — поправил Иван. — Он не смог отплыть вместе со своей флотилией, побоялся, что в империи за время его отсутствия вспыхнет восстание и найдутся охотники на трон.

— Правильно думал, свято место пусто не бывает, — рассмеялся Оскар.

— Бездетный был, бедняга, — обронил Борис.

— Император поступил по другому — велел отправить на поиски островов своего доверенного человека по имени Су Ше.

— Какие идиотские имена, — хихикнул Борис.

— Вместе с ним отплыли три тысячи юношей и девушек, большое количество работников, мастеров и слуг.

— Ну и что? — спросил Оскар.

— Ничего, никто назад не вернулся.

— Значит, нашли, — нахмурился Борис.

— Ванюша, ты еще что-нибудь, кроме сказок читаешь? — ехидно спросил Оскар. — Императоры Поднебесной, острова Блаженных, Су Ши…Поумнеть пора, не то всю жизнь дурачком проскачешь…

— Точно нашли, раз не вернулись, — Борис покосился на Оскара.

— Что нашли?

— Острова.

— Тьфу, на тебя. Еще один. Ты бы Ваня еще про Гильгамеша вспомнил, он тоже живой цветок искал.

— Старые люди бают, что на острове Буяне есть живой родник, — вспомнил Борис.

— Только никто не знает где этот остров, — хмыкнул Оскар.

— А я видел одного калику, он заходил к нам во двор прошлой осенью и говорил, что бывал на этом острове, — сказал Иван.

— Калика тебе и не такое расскажет, чтоб кусок хлеба с колбасой сожрать.

— Если бы он пил из этого источника, то больше бы не побирался, — добавил Борис.

— Калики не побираются.

— Стиль жизни, — Оскар рассмеялся, смех подхватил Борис.

— Никто и никогда не скажет, если найдет, про источник с живой водой. Такой тайной нашедший предпочтет владеть сам, без лишних свидетелей, — отсмеявшись, назидательно объяснил Оскар. — Думать надо, Ваня, логически рассуждать, а не сказочки почитывать. Почитай что-нибудь серьезное, Кастанеду или Фрейда, возьми Пелевина или Строкина, — он раздраженно махнул в сторону младшего брата… — Удивляюсь, что тебя с нами отправили, как равноправного претендента на трон.

— Дуракам везет, — философски заметил Борис.

Братья загоготали на весь лес, перекрывая птичий гомон. Оглянулись на отставшего Ивана. Младший брат слез с коня, пригнувшись, что-то рассматривал под деревом.

— Ты что там потерял? — крикнул Борис.

— Да вот, птенец из гнезда выпал, — отозвался Иван.

— И что будешь с ним делать?

Иван задрал голову, рассматривая крону высокого, кряжистого дуба.

— Ага, вижу.

— Что видишь?

— Гнездо вижу. — Иван поднял что-то с земли, спрятал за пазуху и осторожно полез по стволу. Две птички, отчаянно пища, кружили над его головой.

— Ну дурак, ну дурак, — Оскар выразительно посмотрел на Бориса. — Я ведь говорил тебе?

— Юннат, — фыркнул старший брат.

Вечерело, когда лесная дорога вывела всадников на вершину косогора. С него открывался вид на зеленую бескрайнюю равнину. Новый мир. Дорога круто сбегала в низ, пресекала небольшой участок, колосящегося рожью поля и упиралась в широкие и высокие, двустворчатые, ворота гостиного двора. С вершины был хорошо виден обнесенный высоким, заостренным частоколом двор, внутри которого располагалось большое жилое двухэтажное помещение и многочисленные хозяйственные постройки.

Маленькая девочка, размахивая хворостиной, с визгом загоняла в сарай многочисленных кур и индюков. Двое широкоплечих работников, разгружали с телеги свежее сено. На крыльце, высунув розовые языки, лежали две крупные, напоминающие волков собаки. Длинноволосый человек, похожий на калику, стоял у колодца, запрокинув над лицом берестяной короб.

— Перекресток, — весело объявил Борис. — Говорят, кухня очень хорошая…

— Как для смертников, в ночь перед казнью, — сказал Оскар. — Отсюда Дикое поле начинается.

— Это место нейтральное, здесь можно расслабиться.

— За какие деньги? У меня ничего не осталось.

— У нас нет, у него — да, — Борис скосил глаза на младшего брата.

— Согласен, расслабимся, — кивнул, улыбаясь, Оскар.

Царевичи занукали на своих коней. Кони весело заржали, видя близкое жильё и долгожданный отдых, с шага перешли в резвый галоп.

— Урр-рааа! — заорал Борис, выдергивая из ножен палаш, пригибаясь к шее коня. — Хозяин, встречай гостей!

За воротами, предупреждая о гостях, бешено залаяли псы.

Борис соскочил с коня, ногами, заколотил по воротам. Заревел:

— Хозяин, картошечки со шкварками с пузатеньким графинчиком и баньку желаем!

Створки ворот распахнулись. На пороге стоял огромный, с бородой до пояса, мужик, в белой сорочке и красных шароварах. Из-за его спины выглядывали двое работников с вилами в руках. За ними — маленькая девочка, легко сдерживающая лающих, рвущихся к гостям, псов.

Хозяин внимательно посмотрел на спешившихся братьев. Он улыбнулся:

— Царевичи? Милости просим, гости дорогие. Покушать найдется, баньку враз приготовим, долго ждать не придется. — Он посторонился, пропуская царевичей. — Цыть! — прикрикнул собакам. — Это гости!

Псы замолкли. Девочка их выпустила. Доброжелательно виляя хвостами, они кинулись к братьям, каждого обнюхали и вернулись к своему излюбленному месту — на крыльцо.

— Прошка, конями займись. Лешка, баньку приготовь царевичам, с березовыми веничками. В кваске прутья замочи.

— Переночевать место есть? — спросил Борис. Подмигнул выглянувшей в двери розовощекой девушке. Она подмигнула ответ, смеясь, скрылась в темноте коридора. Хозяин сделал вид, что ничего не заметил.

— Место есть, вчера мушкетеры с гардемаринами съехали.

— А пиво есть? — с надеждой спросил Борис, снимая потный шлем и облизывая пересохшие губы.

— Из погребка хотите?

— Ага, из погребка, из него, родимого, — Борис радостно рассмеялся. — Вот она — живая вода, — сказал Ивану.

— Как тебя звать, хозяин? — спросил Оскар.

— Прохоровичи мы, — трактирщик степенно разгладил бороду.

— Перепутье далеко отсюда, Прохор?

— Должны были увидеть. Дорога дальше от ворот в камень упирается, там и есть Перепутье.

К трактирщику подбежал работник Лешка.

— Батя, баньку я раньше ставил, горячая она.

— Здорово! Тело просит веника и пара, — воскликнул Борис.

— Отведи их, я за пивом схожу.

— Пройдемте, гости дорогие, — Лешка быстро зашагал к низкой черной избушке, над которой витал белый пар. — Венички у нас свежие, березовые, с дубовой веточкой, для крепости духа и тела бодрости.

— Жару, жару, поддай! — кричал Борис.

— Ванька, кинь еще шаечку квасу, не жалей! — вторил Оскар.

— И веничком, по плечам, по окаянным. Я говорю тебе, дурень, вдоль спины жарь, по хребту и ягодицы веничком припарь. Да не так сильно, убийца! Оскар, замени его, он смерти желает старшему брату! Ой, как хорошо!

— Сильнее!

Борис, похожий на вареного рака, поднялся с лавки, кивнул Ивану:

— Так, меньшой, твоя очередь, покажу тебе, как париться надо. Оскар, хватай его! — Братья повалили Ивана на лавку, взялись за веники.

— Не сахарный, не растаешь, — рассмеялся Оскар, прикладывая веник к ягодицам.

— Богатырем выйдешь, — проревел Борис. — Вот так его, вот так!

— Хорошо-ооо! — не выдержав, закричал Иван.

В маленькой баньке висел плотный клуб белого пара, в котором мелькали голые ноги и ягодицы, стоял густой запах хлебного кваса и березового духа. Иногда царевичи по одному выскакивали во двор, где в земле была вкопана огромная дубовая бочка, наполненная холодной колодезной водой, с криком окунались в неё.

— Мать её, так и рас так! — орал Борис.

— Ядреный корень, — всхлипывал радостно Оскар.

— Жить хорошо и жизнь хороша, — молился Иван.

Прошка принес и поставил на лавку три кружки и жбан с пивом.

— Пора переходить ко второй части марлезонского балета, — объявил он.

— Заканчиваем.

Братья облились свежей водой из шаек, завернулись в длинные белые рубахи, доходящие до колен. Прохор протянул им кружки с пивом.

— Хороша ты, русская баня, — Борис опрокинул в себя кружку с пивом, вожделенно посмотрел на жбан.

— Больше нет, — улыбаясь, ответил Прошка.

— В термах тоже неплохо, — мечтательно произнес Оскар.

— Принцы! Царевичи! — донесся от дома звучный женский голос. — Идите в дом, ужин готов.

— Это хорошо, — Борис причмокнул в предвкушении. Царевичи, гуськом, возглавляемые Прошкой, пошли к дому.

Огромный зал делился на две половины длинной, грубо сколоченной из дерева, стойкой покрашенной в красный цвет. За стойкой находились владения Прохора — широкие полки, заставленные зелеными, пузатыми бутылями, бочонками, кувшинчиками, непонятными коробочками и рундучками; длинный стол, с холодными закусками; по углам висели аппетитно дразнящие нос связки колбас, окорока; над ними пучки чеснока, лука, душистых трав. В углу колыхалась бардовая портьера, отделяющая бар от кухни, которая источала не менее аппетитные запахи готовящейся еды. Из-за портьеры доносились веселые голоса поварих.

Вторую половину зала занимали широкие дубовые столы и лавки, чисто выскобленные, вымытые. Стены зала каким-то бродячим художником были раскрашены на мотивы народных сказок. На одной была нарисована избушка на курьих ножках, стоящая на опушке мрачного бора. От нее со всех ног улепетывали Аленушка и её братец Иванушка. Над детьми на бреющем полете неслась в ступе, размахивая метлой, Бабушка-Яга, прорисованная с особенной любовью. Нижняя челюсть вытянулась параллельно длинному, покрытому бородавками носу, открытый рот демонстрировал останки двух передних гнилых пеньков, в глазах горели красные, злые огоньки.

Другую, самую длинную стену, занимали сборные мотивы, можно было увидеть: терем-теремок, Лису Патрикеевну с Колобком на носу, Потапыча, задумчиво присевшего на пенек, зайца с красными пьяными глазами, стучащего в барабан, глупого Серого Волчищу, опустившего в прорубь хвост, Петуха с косой на крылатых плечах, стоящего перед аленьким цветочком, над которым летела жар-птица.

— Весело тут, у вас, — пробормотал Иван, устремляясь за братьями, оккупировавшими дальний столик в углу зала, как раз под волком с прорубью и щукой, стремившейся клюнуть на хвост. В противоположном углу, под избушкой на курьих ножках, сидел калика-гусляр. Только сейчас царевич заметил, что калика — молодой парень, его возраста. Длинные пшеничные волосы на лбу были перехвачены черным кожаным ремешком. Глаза скрывали пушистые девичьи ресницы, реденькая светлая борода и усы торчали в разные стороны, еще не определившись, как и куда расти. Он что-то тихо тренькал, настраивая инструмент, не обращая никакого внимания на братьев. Перед ним стояла деревянная миска, наполненная останками курочки рябы и большой глиняный бокал.

Едва все уселись за стол, из-за стойки почтительно вышел хозяин. С поклоном остановился перед столом царевичей, почтительно, но, не раболепствуя, осведомился:

— Что будут кушать уважаемые гости?

— Все, что есть, — мгновенно отреагировал Борис.

Оскар подкрутил тонкие усики и скромно добавил:

— Если честно — мы очень голодны.

— Значит, в наличии имеются щи свежие с олениной, суп грибной…

— Щи, — Борис сглотнул слюну, — с олениной. Мясца, если можно побольше.

— Исполним, — Прохор улыбнулся. — Каши: перловая, пшенная, гречневая, с гарнирами…

— Это главное, что на гарнир? — заволновался Борис.

— Утка тушеная, цыпленок табака, заяц в капустном соусе с грибами, отбивные из оленины, дикого вепря…

— Хватит! — оборвал Борис, — нет сил слушать, неси все и много.

— А, главное? — спросил Оскар.

— Что, главное? — не понял Прохор, щупая бороду в области пупа.

— Попить, что предлагаешь?

— Выпить или попить? — хозяин улыбнулся. — Пиво свежее, сам варил.

— Уже пробовали, неплохое, не хуже баварского, — польстил Оскар.

— У меня лучше, — со знанием ответил Прохор. — Есть вина заморские, наливки, медовуха первого сорта, пшеничная.

— Нам графинчик пшеничной и наливочки клюквенной, — Борис вожделенно задвигал кадыком.

— Заморские вина, какие ты имел в виду?

— Португальское — «Осенний букет».

— Неси, — разрешил Оскар.

— Уже несем, — Прохор вернулся за стойку и звучным голосом стал отдавать приказания на кухню.

— Сервис, — вздохнул Оскар, — вот когда я был за границей, там было все совсем по-другому.

— Это как по-другому? — поинтересовался Борис.

— Ну, — Оскар развел руками, — все: обслуживание, девушки молодые, улыбчивые такие, податливые, в фирменных шапочках; пепси-колу разносят, бюргеры, макдональдсы. Здесь же все по старинке — стены серые, люди лапотные, законы гороховые…

— Жратва вкусная, — перебил Борис.

— …менталитет у нас другой, это нас губит и отличает от Запада, — закончил Оскар.

— Менталитет, что это? — спросил Борис.

— Ну, это ментальность такая, признак духовности.

— А я думал, как ментол в западных сигаретках.

— Да, гадость еще та…

— Вот поэтому, Оскар, душа у нашего народа живая, а что живое, то и ранимое; сказочная. А на западе, мешочек у сердца подвешен, с заветными талерами, — вмешался в разговор младший брат.

— Талеры, дурак, это вещь осязаемая, не то, что душа.

— Миром правят не деньги, а любовь, честность и достоинство.

Оскар громко расхохотался:

— Так в твоих сказках написано. Все можно перевести в денежный эквивалент, в разменную, звонкую монету. Все, Ванюша, можно купить и продать.

— И меня?

— И тебя, дурак, задешево.

— Нет, — Иван покачал головой, — ни дорого, ни дешево меня не купишь, а тебя мне жаль, что ты продаться готов.

— Ты лапоть, варежку свою закрой, молод еще старших братьев учить, — повысил голос, задетый, Оскар. Он посмотрел на старшего брата. — Что скажешь?

— Вот и снедь несут, — нетерпеливо ответил Борис. — Вы, братья, не ссорьтесь, это все от пустого желудка, поесть надо. — Он шумно потянул носом, определяя, что принесли в глиняных горшочках.

Прохор снял с подноса горшочки, положил на стол ножи, три хохломские деревянные ложки.

— Кушайте на здоровье, гости дорогие.

— Спасибо, Прохор, а что, в этом кувшинчике? — Борис показал на темный запечатанный кувшин.

— Портвейн.

— Вот сейчас мы и проверим, что это за «Осенний букет», — Оскар профессионально откупорил кувшинчик, налил в кубки темную густую жидкость.

— За хозяина!

— Здрав будь, Прохор!

Кубки звякнули, вино журча, полилось в широко раскрытые рты.

— Спасибо. Пейте и ешьте на здоровье, — Прохор оставил царевичей, жадно накинувшихся на горячие щи.

Прохор подошел к калике.

— Не желаешь чего-нибудь еще отведать? Десерт?

— Нет, спасибо, — смущенно ответил молодец, задумчиво перебирая струны.

— Может, вина желаешь, браги или медовухи?

— Нет, спасибо, я пью воду.

— У вас, странствующих, обет такой?

Молодой парень улыбнулся:

— Не у всех.

— Тогда не откажи в просьбе, попотчуй нас и гостей моих своим пением?

— Отчего же нет, сейчас, только гусли самогудные настрою.

— Спасибо, гость добрый. — Прохор оставил в покое калику, вернулся к себе за стойку, как капитан корабля на свой мостик. Стал деловито протирать бокалы, зорко посматривая из под насупленных бровей, за царевичами.

Двое старших только и успевали, что в рот кидать да наливать. «Меньшой поскромнее будет», — отметил Прохор.

Гусли ожили, зазвенели, приглашая к вниманию. Струны повели мелодичный разговор, звон по залу поплыл неторопливый и торжественный, словно человек пошел, да не по полу деревянному, по занесенному порошей снежной озеру, покрытому тонким, звенящим льдом.

Гусляр тихо засвистел, будто ветерок поднялся, зашептал, точно камыши закачались, зашуршали. Гусли заиграли бойче и веселее, обволакивая сердце приятной истомой, внушая надежду на скорое торжество и праздник, мол, пора и в пляс пускаться. Неожиданно смолкли и заиграли по-иному: медленно, с задумчивой тихой грустью.

Голос у молодого гусляра оказался хорошо поставленным, приятным и завораживающим своим пением. Из кухни, оттянув штору, выглянули две пухленькие русоволосые девушки, со смешливыми ямочками на щеках. Прохор, сделав строгие глаза, приложил к губам палец, тяжело облокотился на стойку.

— Вот, послушайте, — Оскар ткнул ложкой в сторону певца, — все песни, как по Ивану, о чести, да о долге, а во имя чего?

— Во имя славы земли Русской — Родины-матушки, — отозвался Иван.

— Неужто? Пьяный князь решил потешиться и твоего тезку — Ивана, гостиного сына, подбивает рекорд поставить — проскакать от Киева до Чернигова девяносто мерных верст промеж обедней и заутреней. Не успеешь — голова с плеч.

— Князь его не заставлял, мой тезка сам вызвался, чтоб честь отстоять у Тугарина Змеевича, — ответил Иван.

— Все дураки за грош жизнь ставят, — Оскар посмотрел на Ивана и добавил, — Бесценная она у Иванов и копейки не стоит.

Борис невнятно проворчал, обгладывая утиную ногу. Портвейн кончился, Оскар разлил пшеничной медовухи. Завидев девушек, весело подмигнул им и помахал рукой, приглашая к столику. Девушки сделали вид, что не заметили, во все глаза смотря на калику, слушая его пение.

— Конь гурман, — захихикал Оскар, выпивая очередной кубок. — Мудренее хозяина, Ивашки, будет.

— Ты все задеть меня хочешь? — спросил Иван.

— Нет, учу уму-разуму.

Борис положил руку на плечо младшего брата, в его глазах блестели хмельные огоньки.

— Ты, меньшой, не серчай, Оскар как за границей побывал, характер склочный заимел. Все ему не нравится, ничто его не устраивает.

— Там цивилизация, а здесь, по сей день, щи лаптями хлебают.

— Заграница на нас держится, не мы на ней, — Борис добродушно усмехнулся, подлил братьям медовухи.

— Вот византийцы, постоянно богатырей наших на службу приглашают, наши в Риме служат, у греков, в Гишпании, по всему свету.

— Потому что не только силен, но глуп и покорен русский мужик, — ответил Оскар, поднимая кубок. — Здрав будь, Борис. А ты, Иван, чего волынишь или зазорно со старшими братьями пить?

— Нет, я много не пью.

— Правильно, Ванюша, — Борис звякнул кубками со средним братом, — мы мало не пьём. За здоровье Руси — нашего могучего царства-государства!

Оскар поморщился:

— Миф это, нет такого царства-государства, — но кубок осушил до дна.

— Точно, — Борис вытер усы и бороду, — кони наши богатырские, под стать хозяевам, не сравнить с басурманскими. За коней богатырских! — он быстро наполнил кубки.

— За жеребцов кологривых, за сивок быстрокрылых, — пьяно повторил Оскар, обмакивая медовухой усики.

Певец запел громче и звонче, переходя к торжественной финальной части.

Прохор и девушки громко захлопали в ладоши, к ним присоединились выглянувшие из кухни двое парней и женщина. От души захлопал Иван. Оскар, пьяно улыбаясь, закричал:

— Браво! Теперь соло!

— Песни наши широкие и раздольные, как земля, — басил Борис, хлопая Оскара по спине. — Молодец, гусляр, иди за наш стол, нечего такому парню в одиночестве сидеть. — Борис замахал руками.

— Медовухой угостим, — Оскар покрутил усики, недовольно поморщился, они были в меду.

— Благодарствуйте, мне и здесь хорошо, — ответил гусляр.

— Ты не стесняйся, — Борис подмигнул.

— Я не стесняюсь, место менять не хочу.

— Воля твоя, — вздохнул, отступая, Борис.

— А можешь что-нибудь современное сыграть, без этих трали-вали, тили-тили? — спросил Оскар.

— Гоп-стоп, что ли? — усмехнулся гусляр.

— Зачем, наше родное, русское.

— Так былина самая что ни на есть наша и родная.

— Ты меня не понимаешь! — рассерженно закричал Оскар.

— Трезвый пьяного не разумеет, — калика улыбнулся, зазвенел струнным перебором, подготавливаясь к новой песне.

Прохор подошел к братьям, поинтересовался:

— Что-нибудь желаете?

Борис задумчиво посмотрел на стол. Икнул.

— Закуски хватает, ты запить принеси — медовухи пшеничной.

— Брат, может, хватит? — спросил Иван.

Борис осмотрел стол и отрицательно покачал головой:

— Нет, Ваня, не хватит.

— И португальского, — добавил Оскар.

— Да будет по-вашему, — Прохор отошел от стола.

Гусляр заиграл новую песню, по залу поплыла тихая и медленная мелодия, голос певца звучал задумчиво и приглушено.

Братьям подали зелена-вина. Оскар распечатал портвейн, разлил по бокалам.

— Действительно, что-то новое, но мне не нравится — распутье какое-то.

— Перекресток, — прошептал Иван.

Оскар стукнул пустым кубком по столу.

— Вот козел, раскаркался.

— Тише, — шикнул Борис.

— А мне не нравится.

— Не любо, не слушай.

Пьяно улыбаясь, Оскар заткнул уши и показал гусляру язык.

— Видишь, Ванюша, как бывает в жизни, — Борис всхлипнул, обнял за плечи младшего брата. — Батяня послал, по приказу и хотению, не подумал, что чадо любимое может не вернуться, останутся косточки белые на тропе звериной. Вот стану царем, я его, помолодевшего, в Тмутаракань отправлю, за ковром-самолетом. — Борис вытер кулаком слезы.

Иван не выдержал, снял с плеча руку старшего брата, поднялся с лавки и перешел к столу гусляра. Молодой калика пел, закрыв глаза.

Певец открыл глаза, грустно улыбаясь, посмотрел на Ивана.

— Здорово у тебя получается. Песня хорошая, мне понравилась, никогда не слышал.

— Спасибо. Не стой, присаживайся.

Иван кивнул, сел рядом с каликой.

— Небось, сам Баян сочинил?

— Баян, да не тот, про которого думаешь.

— Разве их несколько?

— Вроде того, — калика улыбнулся, — и я когда-нибудь стану Баяном, а пока учусь, свое ищу.

— Что свое?

— Миропонимание, песни.

— Много постранствовал?

— Постранствовал. Тебя Иваном-царевичем зовут?

— По-разному, — смутился Иван.

— И меня Иваном кличут, — представился молодой калика, протянул царевичу руку.

— Полна Русь Иванами. — Рукопожатие было крепким.

— Ими и крепка, — гусляр подмигнул Ивану. — То, что хотел, пока не увидел, с острова Буяна иду.

— С острова Буяна? Что ты там делал?

— В школе Баянов учился.

— У самого Баяна? Значит, он на острове живет?

— И у него и у Орфея, там же с другим Иваном познакомился, Буниным кличут, он меня этой песне и научил.

— Хорошая песня.

— Вот и я хочу, хорошие песни сочинять, поэтому странствую, а в перерывах, учусь.

— …Нашему младшенькому со старшими в падлу сидеть? — Оскар пьяно раскачивался на лавке.

— Выходит, так, — Борис устало зевнул.

— Я говорю тебе, не наш он, не берендеевский.

— Чей?

— Ведьмы, Марьи-лягушки. Это она батюшку околдовала.

— Умела ворожить. Пиры устраивала, и жратва была — с этой не сравнить, одни лебеди с яблоками чего стоили. Послы заграничные подле нее все время крутились, нравилось быть приглашенными на званые обеды, поэтому ты и учился во всех приличных заведениях. На Сарагосу, Стоунхендж, Мачу-Пикчу у отца казны бы не хватило. Красивая была баба. Давай, за красоту. — Борис наполнил ошалевшему Оскару кубок.

— Я о ворожбе говорил, околдовала всех, мозги запудрила, лапшу развесила, — братья звякнули кубками. Выпили.

— Я, когда за границей, на улицу с красными фонарями ходил, — Оскар упал на плечо брата. — Каких только баб не видел.

— И?

— И белые, и желтые, и черные?

— Не верю — черные?

— Землю есть буду, назывались эфие… нет — эфиобки. Точно — эфиопки. Черные такие, я одну с косичками выбрал. Ты бы видел эти попки.

— Да ну?

— Я тебе говорю. У неё рука черная, а ладошка розовая, как у мартышки.

— Да ну? — Братья рассмеялись…

— …Скажи Иван, а на острове Буяне есть источник, из которого если напьёшься, вечную молодость получишь?

— Есть Ваня, есть вечный источник, мы его Поэзией зовем.

— Серьезно?

— Вполне. Кто из него напьется и посвящает себя творчеству — вечную жизнь обретает.

— Ты пил из него?

— Нет.

— Почему?

— Надо проверить себя, многому научиться, узнать и понять, иначе ничем полезным не обернется для тебя вода из источника. Сила нужна, не только телесная, но и еще большая — духовная.

— Я тебя понимаю, — прошептал царевич.

— Вот послушай, — гусляр тихонько заиграл:

— Это и есть поэзия?

— Это и есть источник, — тихо отозвался гусляр.

— Тезка наш написал?

— Он, Иван Бунин.

— Он пил из этого источника?

— И сейчас пьет.

Шум за столом братьев прервал разговор.

— Хозяин, покажи-ка нам девиц красных, что на кухне прячутся! — кричал с раскрасневшейся рожей Борис.

— Черненьких желательно, — хихикал, покручивая усики Оскар.

— Нет у нас таких, — Прохор выложил на стойку пудовые кулаки.

— А на кухне две? Мы видели. — Борис тяжело поднялся. — Нехорошо обманывать гостей.

— Я не обманываю, — спокойно отвечал Хозяин.

— Я их найду.

— Спать пора, царевичи, утро вечера мудренее.

Красная портьера отдернулась, рядом с Прохором выросли два дворовых добра-молодца.

— Так, — Оскар поднялся и встал рядом с братом. — Просьбы гостей святы: Коран, 14 сутра.

— А по санкам не хочешь? — улыбаясь, спросил Прошка.

— Сейчас узнаем, кто хочет по санкам, я тебе такой апперкот покажу, — братья, покачиваясь, вышли из-за стола. Прохор с хлопцами оставили стойку.

— Я их плясать заставлю, — шепнул калика царевичу. Он резко ударил по струнам, привлекая к себе внимание. Заиграл быстрый перебор, так, что Иван бегающих пальцев не мог увидеть. Быстрая мелодия обволакивала тело, ритм нарастал, музыка зазвучала громче. Пьяные братья и трактирщик с работниками, неожиданно, в такт мелодии, начали дергаться, смешно приседать, взмахивать руками.

— В пляс пошли! — властно объявил гусляр. Ритм стал резче и быстрее.

— Иии-иийй! — Борис стал притоптывать ногами, хлопать в ладоши, выписывать кренделя.

— Эх-ма! Матушку Вашу! — вскрикнул Оскар, пускаясь вокруг старшего брата в присядку.

Прохор и его работники отбивали коленца, хлопали себя по пяткам, животу, коленям, отбивали дробь на груди.

— А у Ивана Кузина большая кукурузина, выходите девки замуж, за Ивана Кузина! — тонким голосом заблеял Оскар.

Частушку подхватил Прохор:

Хлопцы хором:

Откинулась портьера, из кухни вышли три женщины: пожилая и две молодых, пухленьких. Завидев пляшущих, нелепо размахивающих руками мужиков, рассмеялись.

— Правильно Иван, пусть от музыки твоей, пыл петушиный растеряют, — сказала пожилая женщина.

— Оскар сунул пальцы в рот, засвистел.

— пробасил Борис.

Прохор, оставался верен любимой теме:

Через некоторое время Борис упал на пол, лежа на спине, сучил в воздухе ногами. Оскар опустился на карачки и ползал вокруг него. Прохор, обнявшись с работниками, описывали вокруг них круги и дружно ревели:

Допев, они снопами повалились на пол.

— Ванюша, может, будет с них? — попросила женщина.

Мелодия стала замедляться, в такт ей, вяло дергались тела, лежащие в изнеможении на полу. Гусляр прекратил играть, снимая ворожбу, завернул в белый рушник гусли, поднялся с лавки.

— Этому тоже на острове учат? — с восхищением спросил Иван.

— Всему учат, Ваня, — улыбнулся молодой калика.

— Долго?

— Долго, я прошел первый курс.

— Это сколько?

— Десять лет.

— И сколько всего курсов?

— Три. Похожу — поброжу, мир посмотрю и пойду доучиваться. Сейчас у меня что-то вроде практики. — Иван гусляр вышел из-за стола, подошел к женщинам. — Как и договаривались хозяйка, спать буду на сеновале. Спасибо за ужин.

— Тебе спасибо, Ванюша, за игру твою и науку драчливым мужикам. К утру я тебе молочка парного приготовлю и хлебца свежего испеку.

— Спасибо, хозяюшка. — Калика открыл дверь, две собаки встретили его на пороге, ласково потерлись о ноги. Он потрепал их за уши.

— Любят тебя животные, — заметила одна из девушек.

— Со всеми можно язык найти. — Гусляр посмотрел на царевича, — Вижу Ваня, дорога у тебя, как и у меня, длинною будет. Людей, конечно, любить надо, только не на всех положиться можно — истина простая.

— Мы больше не увидимся?

— Увидимся, Ваня. Еще увидимся, — калика закрыл дверь.

Прохор и его работники стоная, встали.

— Ох, ну и сыграл он плясовую, — Прохор похлопал себя по ляжкам. — Давно не прыгал, как молодой козел.

Его ребята рассмеялись.

— И мы чуть дух не выпустили.

— Вы на этих посмотрите.

Раскинув руки, на полу лежали царевичи. Борис громко храпел, его полный живот, на котором лежала голова Оскара, вздымался в такт храпу. Оскар тихонько посвистывал и стонал.

— Богатыри-алкоголики, я-то думала, что мы с ними пообщаемся, — сказала одна из девушек.

— Я тебе, Дуняша, пообщаюсь, — Прохор погрозил девице кулаком. — Марш на кухню.

— Мы все убрали, — вмешалась старшая женщина, видимо у нее были такие же права, как и у Прохора.

— Молодцы. Значит, всем спать.

— Послушай, хозяин, ты не поможешь мне братьев в горницу оттащить, на кровати?

— За ворота их надо, там в это время вервольфы бегают, — проворчал Прохор. — Прошка, Лешка, отнесите спящих царевичей в кровати. А ты почему от братьев отстал?

Иван виновато развел руками:

— Не любо.

— Не любо? Молодец, — хозяин хлопнул царевича по плечу. — Дуняша, принеси нам квасу холодного, после танцев запрел весь. Вот ведь леший какой — на нас ворожбу навел, тебя и баб не тронул.

Прохор тяжело опустился на лавку. Его ребята, пыхтя, взвалили на себя отрубившихся царевичей и потащили их прочь из зала, в спальные комнаты. Ребятам не повезло: комнаты для гостей располагались на втором этаже.

Дуняша принесла две кружки кваса, остро пахнущие свежим хлебным мякишем. Кокетливо покосилась на Ивана и присела рядом.

— Тебе чего, стрекоза? — миролюбиво спросил Прохор, отхлебывая из кружки.

— Посидеть захотелось, батюшка, весь день отдыха не знала, — Дуняша ласково улыбнулась Ивану.

Царевич покраснел и смущенно спрятался за кружкой кваса.

— Ты молодца не смущай, не видишь, не тебе завещан, — усмехнулся Прохор.

— Я его не смущаю, разве моя вина, что он такой красненький, как морковка.

Ваня покраснел еще больше.

— Куда путь, добры молодцы, держите, если не секрет? — поинтересовался Прохор.

Иван выглянул из-за кружки.

— И не стесняюсь я вовсе, — ответил он Дуняше.

Прохор и девушка прыснули смехом.

— Я вижу, — сказала Дуняша. — Ладно, батюшка, я пойду, раз богатыря смутить не сумела, — Она взъерошила Ивану волосы. — Ох, вот я тебя бы причесала, — девушка рассмеялась. — Спокойной ночи, прынц.

— Царевичи мы. Спокойной ночи. — Иван облегченно вздохнул, когда девушка вышла.

— У меня девки такие, — Прохор улыбнулся, — им только попади на язык.

Иван кивнул головой.

— Едем мы к царю Руфию, за молодильными яблоками.

— Втроем?

— На Перепутье каждый свою дорогу выберет.

— Слышали о Перекрестке?

— Гусляр пел.

— Пел. — Голос хозяина стал строгим и серьезным. — У распутья легких дорог не бывает. Я догадываюсь, какая тебе достанется.

— Какая?

— Самая легкая, — с иронией ответил Прохор. — По ней не только с мечом, но и с умом проехать надо.

— Проедем.

— Хорошо, что смелый такой. — Прохор поднялся. Вернулся за свой бар, что-то поискал на полках. Найдя, вернулся к столу. Протянул Ивану небольшой фиолетовый флакончик. — Бери.

— Что это? — Иван отвинтил крышку, принюхался. — Обыкновенная вода.

— Вода, да не обыкновенная. Это эликсир против сна. Если примешь его, три дня спать не будешь, как раз хватит, чтоб Гиблые Земли пересечь.

— Какие земли?

Прохор зевнул:

— Все, Царевич, много будешь знать, быстро состаришься. Спать пора. Про флакон не забывай — забывчивость жизни может стоить. Завтра сам поймешь. — Прохор поднялся. — Твоих братьев на заре подниму, долго спать не дам, без опохмелья обойдутся. Сумки переметные хозяйка приготовит, Прошка — коней. Чем рассчитываться будете?

— У меня берендеевки есть.

— А у братьев?

— У братьев нет ничего.

— Понятно. Берендеевками так берендеевками, потом у гномов обменяю. Пора вам на единую валюту переходить, эдак вы никогда доллар не опрокинете.

— Рассчитаться сейчас?

— Утром. Спокойной ночи, царевич.

— Спокойной ночи. — Ваня прошел к лестнице. Поднимаясь, с удивлением подумал, что минуту назад совсем не хотел спать, а сейчас готов упасть и уснуть на лестнице. Поднявшись в свою горницу, он обессиленно разделся и повалился на кровать…

Трое всадников стояли над распутьем. Двое стонали, поддерживая себя за луки седла, третий сидел прямо. Старая дорога оставила за их спиной гостеприимный трактир «Перекресток». Если оглянуться, вдали у дороги можно было увидеть темное, похожее на холм пятно. Еще дальше — серый косогор с черной щетинистой полосой леса, из-за которого только что выкатился заспанный красный глаз Ярилы.

Теперь дорога растерянно упиралась в старый, замшелый круглый валун, делящий дорогу на три отдельных пути, разбегающихся в разные стороны дикого поля и исчезающие, перечеркнутые пустынной линией горизонта.

— Ой, как болит голова, — простонал Оскар, — Борис, прочитай, что написано на камне.

— С которого прочитать? — Борис наклонился к валуну.

— Сколько ты видишь?

— Два.

— Ясно. Ваня, огласи, пожалуйста, весть список, мы в состоянии нестояния, — попросил Оскар.

Иван соскочил с коня.

— Тут написано, — он опустился на колени, рукавом почистил старую, выбитую резами надпись. — «Направо поедешь — себя спасать, коня потерять. Налево поедешь — коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь — женату быть». — Иван взобрался на коня. Над головой, в небе, закаркал ворон. Описав несколько кругов над царевичами, черная птица опустилась на валун. Не обращая внимания на людей, стала приводить в порядок перья.

— Во, прилетел, словно падаль почувствовал, — заворчал Борис. — Падаль, — он погрозил птице кулаком.

Ворон поднял голову.

— Сам дур-рак! Кар! Толстый!

— Что? — Борис открыл рот, недоверчиво уставился на птицу. — Да я тебе мозги вышибу! — заорал он, хватаясь за меч.

Ворон, лениво взмахнув крыльями, слетел с валуна. Описав круг над головой Бориса, каркнул на прощание:

— Дур-рак! Кар! — Он полетел в том направлении, где обещали падеж скота.

— Глупая птица! — Борис рассек мечом воздух и неохотно спрятал его в ножны. — Он и вправду что-то сказал, или мне с бодуна почудилось?

— Дураком тебя обозвал, — ответил Оскар.

— Птицы иногда разговаривают, особенно те, которые живут долго, — подтвердил Иван.

— Попугай черный, — Борис мрачно посмотрел на валун. — Что теперь, жребий тянуть будем?

— Зачем тянуть? — возмутился Оскар. Он посмотрел на Ивана. — У нас дуракам дорога налево, — ободряюще улыбнувшись, положил руку на плечо младшему брату. — Не робей, Ваня, дуракам везет — народная мудрость.

— Я знаю, — глухо отозвался Иван.

— Не хочешь же ты показать старшим братьям, что боишься?

— Не хочу, но боюсь.

Старшие братья болезненно рассмеялись, громче смеяться не позволяли удары похмельного колокола, гудящего в голове.

— У тебя деньги остались? — практично осведомился Оскар.

— Немного, я ведь за вас в трактире заплатил.

— Молодец, давай сюда, — Оскар протянул руку. — Мне коня понадобится купить, я направо поеду.

Иван отдал тощий кошелек.

— Тебе все равно деньги не нужны, — Оскар улыбнулся.

— А мне куда ехать? — спросил Борис.

— Тебе, как старшему, почетная прямая дорога.

— Это где женатому быть? — Борис с подозрением посмотрел на среднего брата.

— Борис, ты солдат до мозга костей, неужели, если попадется баба, не справишься?

— Кто не справится? Я не справлюсь с бабой?

— Вот видишь, сам прямой путь выбрал. — Оскар с улыбкой посмотрел на братьев. — Ну что, братья-царевичи, разъезжаться будем? — Он повернул коня на правую дорогу. — До свиданья, Борис. Прощай, Иван.

— В следующий раз, когда увидимся, я на троне сидеть буду, — Борис воодушевлено развернул коня на свою дорогу. — До встречи, братаны. — Пошел! — он двинул Буяна пятками, конь поднял хвост трубой и резво помчался по дороге.

— Или под каблуком, — пробормотал Оскар. Оглянулся на младшего. — Видел, как старший резво начал? Прощай, Ваня.

— До свидания.

Оскар неторопливо поехал по дороге.

— Тише едешь — здоровее будешь, — бормотал себе под нос. Он в последний раз оглянулся на валун. Младший брат продолжал стоять над камнем, о чем-то размышляя. — Думай, не думай, а других дорог нет, — усмехнулся Оскар, вонзая шпоры в бока коня.