Иван-Царевич — Иван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках

6. ЛУКОМОРЬЕ

— Ваня?

— Что?

— У тебя ремень кожаный, да?

— Нет.

— Я чую, ты ведь знаешь, какой у меня нюх?

— Кожаный.

— Дай пожевать?

Немного тишины и последующее чавканье, перекрывающее плеск волн.

— Вкусно?

— Очень.

— Ну-ка, дай мне другой конец, попробуем…

— Ваня, ты думаешь, мы уже в море-окияне?

— Да.

— Водопадов больше не будет?

— Нет.

— А рыба-кит, она большая?

— Как отдельное царство. Бывалые люди говорили, что на спинах таких рыб города стоят и поселки, и кто живет в них, даже не подозревает, что живет на спине рыбы.

— Такая большая?

— Большая. Когда просыпается, шлепает хвостом и уходит под воду.

— А города, а люди?

— Вместе с рыбой. Люди для неё как маленькие паразиты.

— Ужас. А наши царства на спине такой рыбы?

— Нет.

— Ужас…

Бочка уплывала все дальше и дальше; миновала речные стремнины, пороги и водопады, выплыла в синее море; уносимая ветрами, волнами и течением, подальше от берегов, в глубь морской пустыни, обрекая пленников на медленную смерть от жажды и голода…

— …Он говорит ей: «Вари кашу!» А бабка солдату: «Не из чего, родимый». — «Давай топор, я из топора сварю!» — «Во диво-дивное, — думает старуха. — Посмотрю, как из топора солдат кашу сварит!» Принесла ему топор; солдат взял, положил его в горшок, налил воды и давай варить. Варил-варил, попробовал и говорит: «Всем бы кашка взяла, только малую толику круп подсыпать». Баба принесла ему крупы. Опять варил-варил, попробовал и говорит: «Готова. Вот если б маслом сдобрить». Бабка масла принесла. Солдат сварил кашу и говорит: «Ну, старуха, теперь хлеба давай да соли, да ложку бери: кашу есть будем»…

— Ты чего? — насторожился Иван, прислушиваясь к частому дыханию товарища. — Плачешь?

— Не-а, жалею, что топора у нас нет, а воды полно. Не надо больше сказок про жратву.

— Не буду. Сам просил, чтоб с ума не сойти.

— Любые сказки, но только без жратвы. Пить хочется — ужас.

— Ужас.

— Сдохнем мы… — Серый всхлипнул. — Который день в бочке?

— Третий.

— А я думал — год…

— Царевич?

— Что?

— Расскажи сказку про Лихо одноглазое.

— «Жил кузнец, припеваючи, никакого лиха не знал…»

Рано утром, поднимаясь со дна морского и холодного погреться на солнышке, русалия чуть не столкнулась с бочкой. Вынырнув рядом, она приложила ухо к дереву. Внутри кто-то тихо выл и еще кто-то хрипел:

Русалия тяжело вздохнув, вытерла с ресницы то ли слезоньку, то ли капельку морскую соленую. Посмотрела в сторону, где должен быть берег. Далеко. Русалия коротко свистнула и обозрела зеленую толщу воды. Вскоре она заметила, как в облаке пузырьков из пучины поднимается нечто темное, бесформенное. Русалия улыбнулась и нырнула навстречу юду-чуду…

…Серый встревоженно засопел носом, медленно открыл глаза, подняв голову, недоуменно огляделся. Покосился на лежащего рядом царевича, толкнул его в бок. Иван со стоном открыл глаза.

— Отстань, никаких сказок.

— И не надо. Мы на том свете.

— Что? — встрепенулся Иван.

— Кажется, в ирий попали, — ответил верволк.

Болезненно щурясь, Иван присмотрелся к окружающему их пейзажу. Они лежали на морском песке, перед ними море лениво накатывало на берег бирюзовые волны. «Набежавшая волна моет уходящую», — вспомнилась классика из Царства восходящего солнца. В стороне, на круглом валуне сидела русалия. Она распустила изумрудные волосы, полностью скрывшие тело, расчесывала их большим черепаховым гребнем. Не глаза, а два насмешливых аквамариновых огня обратились на Ивана. Русалия рассмеялась, словно ручеек прожурчал.

— Что, царевич, не ожидал так скоро свидеться? Не хочешь мне волосы помочь расчесать?

— Я говорил, что мы в ирии? — прошептал Серый. — Только там такие девки. Эй, красавица, я могу помочь расчесать твой кудри!

— Справишься? — озорно хихикнула русалия.

— Справлюсь, — Серый поднялся, шатаясь, направился к валуну.

Иван заметил лежащие на берегу обломки бочки и меж ними воткнутый в песок меч.

— Ты откуда взялся? — обрадовано прохрипел он.

— Его в крышку воткнули, как крест, — ответила русалия. Она пододвинулась на камне, уступая место Серому: — Какой ты волосатенький.

— Зато зимой тепло.

— Щекотки боишься?

— Боюсь.

— Ох, защекочу, — рассмеялась русалия.

— Я не против, — ответил Серый.

— Не боишься меня?

— Ты красивая, красивые напугать не могут.

Послышались осторожные шаги, кто-то присел рядом с Иваном. Царевич скосил глаза, удивляться не было сил — рядом сидели леший и кикимора, напоминающая цаплю, завернутую в травяной плащ.

— Привет, Иван, — поздоровался леший.

— Здравствуйте.

— Вот видишь, и мы пригодились.

— Вижу. Где мы?

— В Лукоморье, — каркнула кикимора.

— Серый сказал, что мы в Ирии.

— Еще день, и точно там бы были, — согласился леший.

— Мы Ваня, ушицу сварили, магическую, враз на ноги поставит.

— И я хочу! — радостно закричал Серый, одной рукой прижимая к себе русалию, другой пробуя расчесать её перепутанные волосы.

— Шустрый, — одобрительно заметил леший.

— В тебя пошел, — усмехнулась кикимора.

— Порода, — леший подмигнул Ивану.

Костерок тихо потрескивал внутри каменного круга. Подле него стоял пустой чугунный чан, лежали рыбьи кости. Царевич и Серый с полными животами блаженно раскинулись на еловых лапах. Напротив, на камнях, сидели леший, нахохлившаяся кикимора. Русалия — в сторонке, подальше от костра. За каменными валунами, похожими на окаменевших чудовищ, шумело море. В небе, следуя строгой очередности, стали проступать звездные светлячки. Верхушку сосны озаряла платиновая аура спрятавшейся молодой луны.

— Хорошо у вас в Лукоморье, — Серый зевнул.

— У нас всегда хорошо, — заметила русалия.

— Останки графа схоронили и надежно упрятали. В гробу железном, цепями схваченном, с колом осиновым, ему никогда не выбраться, — сообщил леший. — Спасибо, Ваня, за избавление от басурмана.

— Могли бы предупредить, — сказал царевич.

— А мы намекали, — прокаркала кикимора, — я тебе даже чеснок оставила. Внимательнее надо быть.

— Я ему сразу сказал, — вмешался Серый, — жить будем, куда-нибудь нас да вынесет, главное — в удачу верить.

— Лучше помолчи, вор уздечек. Спасибо, друзья, что из беды вытащили.

— Не благодари — тебе спасибо за то, что нас выручил, — смущенно ответил леший.

Серый отправился к русалии.

— Хочешь, тебе прическу сделаю «я у мамы паинька»?

— Конечно, хочу.

— Давай гребень.

Царевич сел между лешим и кикиморой.

— Думал, что сгинем.

— Никогда так не думай, — улыбнулась кикимора, стыдливо прикрывая рот маленькой, похожей на птичью лапку, ладошкой.

— Долг платежом красен, — повторил леший. — Мы на свадьбе твоей еще погуляем.

— Какая свадьба, — поморщился Иван, — столько дел надо сделать.

— Как знать, — пробормотала кикимора.

— Твой сынуля женится скорее. Смотри, как за русалией ухаживает, — кивнул Иван лешему. — Это не опасно?

— В чем-то, может, и опасно, — хмыкнул леший.

— Как нам выйти из Лукоморья, да поближе к царству Кусмана? — поинтересовался Иван.

— Все время прямо, только заблудиться у нас легко, — леший пошевелил угли прутиком.

— У вас и звезды на небе по-другому расположены. Сдвинуты Медведица и Стожары.

— Лукоморье, на то и есть Лукоморье, что у нас не только земли заповедные, но и небеса, — ответила кикимора. До них донесся тихий смех русалии и верволка.

Иван потер глаза.

— Что-то в сон клонит. — Он зевнул. — Вы уж извините, столько времени в бочке просидели.

— Три дня и две ночи, — сообщил леший.

— Вам повезло, что так быстро с русалией встретились, — добавила кикимора.

Иван-царевич кивнул. Без слов упал на песок с счастливой улыбкой, застывшей на губах. Следом за ним, продолжая смеяться, повалился Серый, сжимая в руке черепаший гребень.

— Устал, — вздохнула русалия.

— Тебя бы продержать в консервной банке три дня, — проворчал леший.

— Славный у тебя сынок, — русалия хитро улыбнулась, — понравился он мне.

— Кто тебе только не нравится? — пробормотал леший.

— Он особенный.

Леший горделиво распрямил плечи:

— Мы все особенные, порода такая.

До рассвета они просидели подле костра. Тихо разговаривали, охраняли сон спасенных. Когда угли превратились в пепел, ушли, растворились в предрассветных сумерках…

— Куда пойдем? — спросил Серый, принюхиваясь к ветру. — Давно ушли. Место открытое, никаких запахов. — Он посмотрел на песок, но ничьих следов не обнаружил. Серый повернулся к морю. Сложил ладони рупором, громко закричал:

— Русалия!!! Ушла, — в голосе прозвучала горечь. — Ушла. Как все женщины — молча, не попрощавшись.

— Хватит ныть, еще встретитесь. Это только начало.

— Ты так считаешь? — обрадовался верволк.

— Уверен. Ты ей понравился.

— Это она тебе сказала?

— Ага. — Иван поднял с камня, на котором вчера сидела русалия, дорожную сумку. — Грибы, ягоды и сушеная рыбка, — перечислил он дары природы.

— Думаешь, я и вправду ей понравился? — приставал Серый.

— Вправду, — подтвердил царевич, не скрывая улыбки — лишь бы отстали. — Видишь, — царевич показал на стрелку, нацарапанную на камне. Она указывала на дальний лес. — Туда и пойдем, — авторитетно объявил Иван. — Позавтракаем на ходу…

— Можно на ходу, — Серый шмыгнул носом, — ты отдохнул?

— Отдохнул, — царевич закинул на плечо сумку. — Держи тараньку, считай это приветом от своей ненаглядной.

Серый принюхался.

— Её руками пахнет. — Он оглянулся на море. Далеко в море блеснул бок рыбы, а может…

— Мы обязательно встретимся, — Серый бросился догонять царевича…

Они все глубже и дальше уходили в лес, и с каждым шагом он превращался в нехоженую пущу. Со всех сторон окружали дубы-колдуны: приземистые и кряжистые, их черные корни, словно щупальца спрута, угрожающе дыбились перед стволами, покрытыми серым мхом.

— Люди здесь не бывали, — говорил, вертя носом Серый. Иногда такой лес переходил в светлый, но непролазный подлесок; тот — в папоротниковые, без хвощей, заросли; те — в открытые, редкие поляны.

На одной из таких полян они увидели пасущихся оленей: самца и двух его подружек, мирно щипавших травку и листочки кустарника.

— Поохотимся? — прошептал Серый.

— Как?

— Я в волка обернусь. Кого-нибудь завалю.

Иван посмотрел на широкие ветвистые рога самца.

— А если он тебя завалит?

— Еще чего, — ухмыльнулся Серый. — Так, где бы перекувыркнуться? Посмотри, сучьев нигде нет? — Серый стал выбирать место для кувырка. Иван схватил его за рукав:

— Тебе это так надо?

— Мясо хочу, — проскулил Серый.

— Обойдешься, — решил Иван.

Олень поднял голову, зашевелил ушами, настороженно посмотрел в их сторону.

— Почуял — орешь на весь лес, — сердито прошипел Серый.

Громко фыркнув, подавая знак самочкам, олень помчался на противоположный край поляны и скрылся в лесу. Самочки не отставали.

— Эх, ты, — Серый обиженно опустился на траву. — Доставай свои тараньки, я есть хочу.

Иван лег на траву, улыбаясь, развязал сумку.

— Ничего, Серый, здесь во много раз лучше, чем в бочке.

— Тише! — Серый поднял руку, нахмурился. — Чую, — воскликнул он, вскакивая и кидаясь в кусты. — Поймал! — донесся радостный крик. Кусты раздвинулись, пропуская верволка, в руках он держал странный круглый предмет, от которого исходил аромат свежевыпеченного хлеба.

— Кого или что?

— Это колобок, — объяснил Серый, подкидывая в руке большой пончик.

— Колобок?

— Он самый. — Серый голодно клацнул зубами. В боку колобка появилась неровная дырка, из которой донесся писклявый голосок:

— От меня не убежишь, — рассмеялся Серый, с удивлением вертя в руке колобок.

— Разговаривающий мячик, — Иван поднялся, поближе разглядывая чудо. — От какой бабушки ушел?

— От бабы-яги, костяной ноги, — пропищал колобок.

— А где она живет? — продолжал расспрашивать словоохотливый хлеб царевич.

— В Лукоморье живут маги и колдуньи, — прошептал верволк.

— Здесь, за полянкой, на другой полянке, — ответил колобок.

— Покажешь дорогу?

— Покажу.

— Отпусти его, — велел царевич.

Серый с сомнением посмотрел на колобка.

— Мясо отпустил, пирожок отпускаю, скоро от голода загнусь.

— Не загнёшься, у бабули перекусим.

Серый пожал плечами, бросил колобка на землю, тот пробуксовал на траве и стремительно покатился к другому краю поляны. Царевичу и Серому ничего не оставалось, как бежать за ним.

— Не так прытко! — крикнул Серый, тем не менее, стараясь не раздавить печеный мячик.

Бежали лесом, бежали оврагом, сквозь широкие поляны, вдоль широкого ручья, через болотце и еще раз лесом. Когда захотели послать колобка подальше: Серый ныл, что он их дурачит, — колобок вывел на небольшую полянку. Трава скошена и сложена в стожок, а в центре — не сон и не явь — стояла настоящая избушка на курьих ножках. Сложенная из бревен изба возвышалась на гигантском остове пня, рядом кучерявились, чуть ли не в рост человека, выбеленные солнцем корневища, похожие на изготовившихся к нападению змей.

— Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом, — прошептал потрясенно царевич.

— Колобок не обманул. Где он? — Серый огляделся, но колобка и след простыл, только из кустов донеслось насмешливое писклявое пение:

— писклявый голосок удалялся.

— Погоди, вот докатишься до первой рыжей плутовки, — прокричал Серый. — Что будем делать, царевич?

— К избе пойдем, — Иван разглядел среди корней небольшое крылечко. Единственное окошко, смотрящее в их сторону, было подслеповато задернуто голубой занавеской. Над крышей из красной кирпичной трубы поднималась белая струйка дыма.

— Думаешь, это не опасно? — Серый семенил за царевичем, настороженно крутя носом.

— Почему?

— Говорят, что в таких избушках злые ведьмы живут, которые не брезгуют мясом добрых молодцев. Смотри, — Серый показал на шест, стоящий перед избушкой. Шест украшал скалящийся собачий череп. — Что я говорю?

Под ногами послышалось сердитое шипение. Царевич, вздрогнув, с испугом посмотрел на извивающиеся корни. Из-под них выскочил огромный, похожий на собаку, черный кот. Он зашипел на незваных гостей, черной молнией пересек им путь, взмывая по крыльцу наверх.

— Черные коты дорогу не к добру пересекают, — прошептал Серый, хватаясь за черную пуговицу.

— Иди за мной, — царевич стал подниматься по скрипящим ступенькам.

— Ой, — вскрикнул царевич. Серый соскочил со ступенек и отбежал в сторону. Сова, сидящая над дверью, громко хлопая крыльями, гукнула на Ивана, пронеслась у него над головой, сделала обманный пируэт над завизжавшим верволком и полетела, удовлетворенно гукая, в сторону леса.

— Никогда не любил колдуний, — громко объявил Серый, виновато приближаясь к крыльцу.

Дверь скрипнула и распахнулось перед носом Ивана. На пороге стояла невысокая, худощавая, если не сказать костлявая, старушка. На ней был чистенький зеленый сарафан, перевязанный белым фартуком. На голове голубой платок. Худое лицо представляли: длинный, любопытный, остренький носик и зеленые, внимательные, можно сказать, красивые глаза.

— Гой еси, бабушка, — смущенно пробормотал Иван, ожидая увидеть старую страшную каргу, согласно заявлениям Серого и росписям неизвестного Рембрандта в трактире на Распутье. Старушка ласково улыбнулась, обнажив ряд ровных белых зубов.

— Здравствуй, Ванюша, — она заглянула за спину царевичу, — и ты, колдунишка.

— Я не колдунишка, — обиженно отозвался Серый.

— Все верволки злые колдуны и каннибалы, — заявила бабка.

Серый промолчал, волосы на лице покраснели. Над головами захлопала сова, возвращаясь из леса на свой насест над дверьми. Покрутила башкой, сфотографировав прибывших большими желтыми очами.

— Цыпа моя, цыпонька, — бабуля пощекотала сову под крылом, та удовлетворенно захлопала глазами, гукнула.

— Мяу, — под ногами хозяйки объявился черный кот.

— Проходите, гости дорогие, — бабуля милостиво распахнула дверь.

В избе была одна просторная горница, в которой стояли большая печка, широкая скамья, вдоль стены несколько сундуков, накрытых голубой каймой. На стенах — множество полок, заставленных всякими баночками-скляночками, как в лаборатории алхимика. По углам висели душистые пучки трав, отчего запах в избе стоял особенный, как от крепкого чая, настоянного на полевых травах. Центр комнаты занимал круглый стол, накрытый белой скатертью с кистями. На полу — аккуратные камышовые коврики. Во всем — чистота и порядок.

— Садитесь за стол, — суетилась баба-яга, — у меня в печи щи, вас дожидаются, кашка-малашка в горшке.

— Колобков нет? — поинтересовался Серый.

— Нет.

— Очень они у тебя разговорчивые.

— Для того и сделаны, чтоб разговоры говорить. Бегают по лесу, разговоры заводят, а к вечеру возвращаются, сплетни приносят и байки разные. Колобка испечь — большая наука.

Иван и Серый уселись за стол. Царевич покосился на золотое блюдо, покрытое по краям красно-голубой глазурью. В её узорах можно было увидеть жар-птицу, Змея-Горыныча, трех богатырей и дядю Черномора, Василису Прекрасную, ковер-самолет, чертоги водяного и сказочные дворцы, русалию, лешего и кикимору — выгравированных с большой достоверностью и реальностью. Не тарелка, а произведение искусства. В центре блюда лежало обыкновенное красное яблоко, наливное, аппетитное. Серый понюхал яблочко, внимательнее посмотрел на тарелку.

— Колдовством пахнет.

— Угощайся, Серый, — донеслось от печи, бабушка гремела горшками, — я им уже все высмотрела.

Серый надкусил яблоко, чуть не поперхнулся.

— Оно что, было волшебное?

— Обыкновенная малиновка, а вот блюдо необыкновенное.

— Что в нем ты можешь высмотреть? — спросил Иван.

— Что угодно, хоть НТВ.

— Что это?

— Есть в одном иномирье такой телеканал. Только я предпочитаю разным сериалам наши новости, — бабушка улыбнулась, — в них больше правды. — Она ласково коснулась головы царевича: — Вот ты каким вырос. Красавец. Это и не удивительно.

— Почему?

— Потому что Марьюшка доченькой моей была, — ответила Яга. — Ты и ликом в нее удался, на своего папашу совсем не похож, — бабушка осуждающе покачала головой, — сдурел на старости, детей за яблоками посылает. Что ушло — назад не воротишь.

— Постой, ты моя бабушка?! — изумленно воскликнул царевич.

— Твоя.

— А я думал…

— Сказка ложь, да в ней намек, — напомнила Яга.

— Слышь, Иван, а в тебе что-то есть от бабушки, — сказал Серый. — Например, глаза и нос.

— Про нос ты загнул, — пробормотал царевич. Яга рассмеялась. Иван поднялся и отвесил бабушке низкий поклон. — Еще раз, здравствуй, бабушка. — Яга на миг прижала к себе царевича:

— Здравствуй, внучок. Вижу, и сила в тебе есть Марьюшкина, — она похлопала Ивана по спине. — Твой отец во дворец запретил являться, вот почему ты не знал меня до поры да до времени. — Яга поцеловала внучка.

— У меня есть бабушка, — пробормотал царевич, смущенно улыбаясь.

— Садись к столу, кормить вас буду. — Яга всплеснула руками. — Совсем старая забыла, я вам баньку приготовила, она не далеко — в овражке, у ручья.

— Может, сначала поедим? — спросил Серый. — Столько дней в воде болтались.

— Ты посмотри на свои руки.

— Ну и что? — Серый поднял волосатые ладони.

— И рожа твоя, бандитская, такая же — грязная. Идите в баньку, — приказала Яга.

— Пойдем, Серый, — царевич поднялся, — такой порядок — сперва банька, потом ужин.

— Может, она сварить нас хочет, себе на ужин? — прошептал Серый.

— Тебя долго общипывать придется, — рассмеялась Яга. — Я вегетарианка, да будет тебе известно.

— Как долго? — с сомнением поинтересовался Серый.

— Лет триста.

«Врет, так долго не живут», — думал Серый, спускаясь по крыльцу.

— Мать твою! — крикнул коту, прошмыгнувшему между ног…

Через час вернулись в избу, покрасневшие, распаренные, отдохнувшие, с урчащими желудками и в новых одеждах, выданных бабулей. Серый, прежде чем одеть новые шаровары и сорочку, долго их рассматривал и вынюхивал, стараясь найти метки прежних владельцев.

— Нашел?

— Новые, — вздохнул Серый.

— У меня мировая бабушка.

— Я вижу.

На столе их поджидали, исходя паром и варом, горшки со щами и кашей, блюда с грибами, свежеиспеченными пирожками. Серый подозрительно повел носом, опустился на скамейку.

— Мясом не пахнет, — обиженно заметил он.

— Какой ты глупый, сила не в мясе, а в травах и соке, фруктах и овощах, — заметила Яга, любовно пододвигая Ивану тарелку со щами.

— Я мясо люблю, — проскулил Серый.

Бабушка вздохнула, вернулась к печке и достала из нее большую сковородку.

— Вот, глухарь, запеченный в тесте с груздями и фаршированный орехами.

— Урр-ра! — закричал Серый, делая попытку обнять Ягу. Она недовольно отпихнула его руки. Серый подмигнул Ивану:

— У тебя мировая бабушка.

Яга поставила на стол длинный, с узким горлышком, серебряный графинчик.

— Наливочка, брусничная.

— Нет, бабушка, разве ты ведьма, ты фея добрая, — сказал верволк, пододвигая себе и царевичу два серебряных стаканчика.

— Бабушка Яга, и вам сто капелек?

— Я не пью сто лет.

— Какой правильный образ жизни, — усмехнулся Серый, разливая наливочку.

— Разве что когда-нибудь на свадьбе, в виде исключения, — Яга покосилась на царевича, тот наворачивал горячие щи.

Скрипнула дверь, в горницу вежливо мяукнув — как поздоровался — проник кот. Ловко запрыгнул на печку, свернулся на цветном одеяле черным калачом. Не мигая, уставился малахитовыми пуговицами глаз на гостей.

— В сказках говорят, что у тебя изба поворачивается, — Серый быстро опустошил тарелку со щами.

— В сказках ты царевича на себе катаешь, — парировала Яга.

— В сказках царевич маленький, как мальчик-с-пальчик, — рассмеялся Серый.

— А у нас в Лукоморье еще свой Кулибин не родился, — ответила бабушка. — Понравились щи?

— Очень, — хором отозвались царевич и верволк.

— Тогда переходите к каше и глухарю. Соляночку грибную отведайте.

— Отведаем, не волнуйся, бабушка, — Серый шмыгнул носом, — небось, на поганках да мухоморах?

— На них, родимых, — Яга засмеялась.

Серый приступил разделывать глухаря.

— Люблю поесть, особенно пожрать, — пробормотал он.

— Мухоморы, ни красные, ни коричневые, я не собираю; от галлюциногенных у меня голова болит и изжога, — пояснила бабушка.

— И людей я сроду не ела, — сказала она, избегая глупых вопросов. — Собачий череп всего лишь оберег, я его в лесу подобрала. Бедную волки задрали, — ехидно добавила Яга.

Серый покраснел и пробормотал:

— Может, медведь?

— Может, — легко согласилась бабушка. — Спать, Ваня, ты будешь на лавке. Другу твоему я постелю на полу, а сама лягу на печку. Старость не радость, — Яга притворно вздохнула. — Утро придет, позавтракаете, я вам туесок соберу, колобок испеку — дорогу покажет короткую.

— Рано выпроваживаешь, — проскулил Серый, — на дорогах ноги себе стерли и отбили.

— У вас не так много времени.

— Точно, — Иван облизал ложку. — О Лукоморье слышать слышали, а дорог на картах никогда к нему не видели?

— Не все дороги на картах обозначены. Есть дороги, которые на судьбе и сердце записаны, — пояснила Яга. — Наше Лукоморье, не каждому гостю откроется.

— Издалека нас занесло? — спросил Серый.

— Издалека — в мир.

— Мы и так в миру были.

— Какой у вас мир, если в нем никогда мира не было. У нас в Лукоморье о вас говорят, что вы живете в немирье.

— Запутала, — Серый налил брусничной, покачал опустевшим кувшинчиком. — Маловат, — вопросительно посмотрел на бабушку. Яга сделала вид, что намека не поняла.

— Значит, Лукоморье отдельный мир? — спросил Иван.

— Такой же, как и остров Буян. Вы не переживайте, для вас Лукоморье всегда будет открыто.

— Что мы здесь не видели? — усмехнулся Серый.

— А что ты здесь видел, глупый верволк? — рассердилась бабушка Яга.

— Ты, бабушка, не сердись, наливочки чуть-чуть не найдется? Изюмительный напиток.

— Совсем окосел. Не найдется, в дорогу дам. Всё, спать пора, — распорядилась бабушка Яга. — Завтра вас к Сироте отправлю.

— Зачем, к сироте? — спросил царевич.

— С ним быстрее из Лукоморья выберетесь.

— Кто такой Сирота? — Серый зевнул.

— Много будешь знать, скоро состаришься…

…Потянулись леса дремучие, поляны широкие, холмы высокие. Шли через ручьи и широкие лесные протоки; через овраги и лесные урочища; продирались сквозь бурелом; обходили стороной странные пустоши. Иногда слышали дивные, зазывающие голоса сирина; среди крон деревьев видели странных, невиданных орнитологами, птиц в пестрых оперениях. Слышали непонятное щелканье, хруст, рычание; обходили стороной гигантские цветы, испускающие гнилостные трупные запахи.

Показывая дорогу, перед странниками безмятежно катился волшебный клубок ниток, превратившийся со временем в маленький шарик. Бабушка Яга в последнюю минуту заменила им колобка.

— Убег паршивец, наполовину испеченный, забыла сказать заклинание, пока возилась с вашей сумкой переметной, как взял, соскочил с противня — и в лес. Ниток клубок дам, волшебный.

— Как Ариадна Тезею? — улыбаясь, спросил Иван.

— Она ему не нитки давала, а план лабиринта с потайными ходами и секретными отметками проходов, — поправила Яга.

— Ты откуда знаешь? — спросил Серый.

— Мои яблочки по моему блюдечку не такие сериалы показывают, особенно про последних героев, — Яга скорбно взмахнула рукой, — Немирье, оно всегда немирье.

— Слишком, бабушка, ты сурова, к нашему немирью, — Серый рассмеялся.

— Вот уж нет, мы давно не вмешиваемся в ваши дела. Сами захотели, в памятные для меня времена, отделиться, пожить отдельно, независимо.

— Кощеев всяких и Горынычей на нас посылали, — возразил Серый.

— Которых? Всех уродов сами вырастили, себе на голову. Будет Коша-Бессмертный с вами связываться? На что вы ему? Если он и проявлял к вам интерес, то с чисто научной точки зрения. Всякие Тугарины, Соловьи и Калины от вас пошли.

— Значит, в Лукоморье разбойничков и душегубов не бывает? — поинтересовался верволк.

— Зло везде присутствует, чтоб на нем добро выросло. В Лукоморье свои законы, у нас добро побеждает. Вот туесок дорожный, — бабушка вручила Серому сумку. — Смотри, один не слопай, бармалей.

— Не слопаю, плохо меня знаешь.

Бабушка Яга обняла Серого, затем Ивана.

— До свидания, внучек, скоро свидимся.

— Приезжай к нам в гости, я заступлюсь за тебя перед батюшкой, — сказал царевич.

— Прилетай, — попросил, улыбаясь Серый. Яга погрозила ему пальцем.

— Ступайте и берегите друг дружку в дороге. — Она достала из кармана фартука клубок со спицами. Спицы вынула, клубок уронила под ноги, оставив конец тонкой нити у себя в руках. — Позже заново смотаю.

Клубок соскочил с крыльца, покатился в сторону леса.

— Спасибо, бабушка, — царевич и верволк поклонились в пояс и кинулись за клубком, успевшем затеряться в кустах…

В погоне за клубком прошло несколько дней…

Идущий впереди легким спортивным шагом Серый принюхался к воздуху и остановился.

— Что-то вынюхал? — спросил, подходя, Иван.

— Спросить хочу, о чем ты думал?

— Да так, — царевич растерянно пожал плечами, — красивый и загадочный…

— Во! — воскликнул Серый. — И я о смысле жизни подумал.

— И что?

— Думать думается, а словами — фиг выразишь, настолько большие и глубокие чувства.

— То, что переполняет сердце.

— Делает безразмерным и горячим!

— И подвиг хочется совершить и жизнь за прекрасное отдать!

— А может, это душа? — спросил Серый.

— Может, и душа, — вздохнул Иван, — чего в нас только не понапихано. Давай догонять наш шерстяной колобок. — Оба перешли на легкий бег, продолжая разговаривать.

— Это на нас так Лукоморье влияет, вот когда закончатся наши приключения, я сюда на постоянное место жительства переберусь.

— Можешь оставаться хоть сейчас.

— Нет, хочу посмотреть, чем история с молодильными яблоками закончится.

— А снова в бочку попасть не желаешь?

— Нет, если что, русалия вытащит, — Серый радостно тявкнул. — Она плавать обещала научить.

— Ты не умеешь?

— Нет, только по-собачьи. Блин, клубок закончился! — воскликнул Серый. Они выбежали из леса на открытое место, пересеченное оврагом, края которого заросли высокой травой и кустарником. Конец нити обрывался на краю балки. Серый принюхался:

— Ну и вонища, — скривился он.

— И без твоего расчудесного нюха чувствую, — ответил Иван. Со дна каменистого оврага поднимался запах серы и канализационных отходов, словно там проходила магистраль городской клоаки.

Над логом выросла плоская голова Змея.

— Привет, это мое отхожее место, — зубастая пасть выдохнула огненное облако. Ощутимо запахло серой. Змей икнул, пламя чуть не опалило испуганно попятившегося царевича.

— Извините, у меня всегда икота, плохо перевариваю вепрей, — сконфуженно пробормотал Змей. Вытянутая пасть щелкнула челюстями, потушив пламя. Из ноздрей вырвался густой черно-желтый дым. Спина Ивана наткнулась на верволка.

— У нас меч-кладенец есть, — как бы между прочим сообщил Серый, прикрываясь царевичем.

— Подделка, — Змей Горыныч зевнул, — я видел, как настоящий Кладенец в кованый сундук уложили и на дне моря прятали. Нет, кажется, на дуб повесили, цепями обмотали, это ключ от сундука в море кинули, — над змеиной головой захлопали черные, перепончатые, как у летучей мыши, крылья. Змей воспарил из своего отхожего места, когтистые лапы вцепились в край оврага. Вглядевшись в траву, он увидел конец нити.

— Бабушка Яга прислала, — без гастрономического интереса он посмотрел на бледных путешественников.

— Мы к Сироте идем, — объявил царевич. Его рука покоилась на рукояти меча, а здравый смысл подсказывал, что весовые категории неравны и если дойдет до боя, лучше надеяться на быстрые ноги и густой лес. «Богатыри не мы!» — тоскливо подумал царевич, с любопытством рассматривая серого Горыныча. Змей сложил за спиной черные крылья, серый гофрированный ствол шеи торчал из бронированного бочкообразного тела, надежно защищенного блюдечками-пластинками. Плоская голова горделиво смотрела с трехметровой высоты, вооруженная двумя кривыми бивнями, и венчалась красным гребнем, который в зависимости от настроения дракона, то поднимался, как украшение центурионова шлема, то опускался, как плавник ерша.

— Я и есть Сирота, — объявил Змей.

— Ты — Сирота?! — в один голос воскликнули царевич и верволк.

— Сирота, потому что один остался, без родителей и братьев, благодаря вам, людям из немирья, — Сирота кашлянул, обдав собеседников едким дымом. — Ваши богатыри всех уничтожили.

Царевич и Серый попятились к лесу.

— Сами виноваты. Не мы первые войну объявляли. Знаешь, сколько городов и весей твои родственнички пожгли? — спросил Иван.

— Много, — согласился Сирота. — Кровной мести не будет. Я когда один остался, маленьким еще был, у диких гусей воспитывался, — Сирота раскрыл крылья и, вытянув шею, демонстративно загоготал по-гусиному. Из раскрытой пасти к небу повалил черные кольцевидные облачка, похожие на перегоревшие бублики. — У меня прозвище было Гадкий утенок. На зиму я со своими братьями в Африку улетаю. Привычка. Итак, вас надо к людям, в немирье доставить?

— Да, если можно? — Иван вытер вспотевшее лицо.

— Можно, — ответил Сирота.

— И что, кроме тебя, больше Горынычей не будет? — спросил Серый.

— Никогда, — вздохнул Сирота.

— А как вы размножаетесь?

— Яйцами, как все земноводные. — Сирота вытянул шею, внимательно посмотрел на людей. — У меня грузоподъемность — 200 кеге. В вас по восемьдесят будет. Значит, потяну, тем более отсюда недалеко.

— Тогда мы лучше сами дойдем, — предложил Серый.

— Из Лукоморья не просто выбраться, к нему вход и выход знать надо. Дороги заповедные, — усмехнулся Змей. — Полезайте на шею. Только осторожно. Крылья не потопчите.

Из серого хребта вырастали ромбовидные пластины, среди которых уселись будущие воздухоплаватели.

— Эх, прокачу! — закричал Сирота и упал в овраг. За парапетом, на котором любил посиживать дракон, начинался крутой и глубокий обрыв. Змей сложил крылья, накрыв ими путешественников, камнем полетел вниз. Ветер по-разбойничьи засвистел в ушах, за спиной царевича испуганно завыл Серый. Крылья с треском распахнулись, дракон плюнул «греческим огнем» в темное дно расщелины и быстро полетел, ловко лавируя между каменных стен.

— Предупреждать надо, драный ковер-самолет, — прокричал, задыхаясь от напора ветра, верволк.

— Держитесь крепче! — весело гаркнул Сирота, переворачиваясь на 90 градусов и пролетая сквозь узкую скалистую расщелину. Стены широко разошлись, дракон сильно захлопал крыльями, стремительно набирая высоту. Темно-зеленый заповедный лес и темный зев расщелины стали быстро таять, клубясь в молочном тумане, свертываясь в уменьшающийся с каждым мигом клубок. Со всех сторон их окружили облака.

Осмелев, царевич постучал костяшками пальцев по пластинке. Из тумана выплыла плоская голова.

— Что-то беспокоит?

— Нет, я…

— Долго лететь? — вмешался Серый.

— Не долго.

— Я хотел спросить, почему спрятали меч-кладенец?

— От людей спрятали, — голова скрылась в тумане.

— Почему от нас?

— Ты представь, что будет, если вам, в немирье, меч вернуть? Вы друг дружке мигом головы поснимаете.

— Когда он у Кощея был, вам тоже доставалось, — вспомнил Серый.

— Мы давно осудили его культ личности и никогда к нему не вернемся. Почему многоголовые погибли?

— Ты о соплеменниках?

— О них. У нас, драконов, говорят: лучше иметь шесть умов в одной голове, чем шесть голов на один ум. Многоголовые были побеждены богатырями только потому, что среди голов никогда не было согласия, каждая считала себя старше и умнее.

— А ты дорожишь? — насмешливо выкрикнул Серый.

— Приходится, она не только одна, она единственная на белом свете. — Сирота нервно замахал крыльями, поднимаясь выше. Теперь в загустевшем молочном тумане невозможно было разглядеть серые пластины, за которые крепко держались воздухоплаватели. Огромное тело змея растворилось в белом облаке. Ивану показалось, что он один, затерялся в туманном молочном море. Исчез мир, исчезло время… если бы не приглушенное хлопанье крыльев, появлявшихся и пропадавших в тумане, с равным интервалом. Я один, кругом никого и ничего… так был создан наш мир — от тоски и одиночества. Из тумана донесся приятный и солидный баритон Сироты. Дракон пел песню:

Царевич закрыл глаза. Песня ему нравилась, в её словах была сокровенная правда.

За спиной послышались всхлипывания и подвывания Серого.

— Вот живем, живем, а зачем и для чего? — всхлипывал верволк.

— Для счастья, — отозвался Сирота.

— Для какого? Где его отыскать, счастье твоё?

— Не надо его искать. Оно всегда с нами, рядом. Научись его видеть и узнавать, как небо, звезды, огонь…

Туман стал редеть и рассеиваться. Иван почувствовал, что они начали снижаться. Змей, расправив черные крылья, легко скользил в воздушных потоках. Сквозь прорехи облаков замелькали прямоугольники зеленых полей, садов, холмики с крошечными домиками поселков, пасущимися рядом стадами коров и коз, черные, извилистые дороги-змеи.

— Немирье, — объявил Сирота. — Приготовиться к посадке. — Он перестал бить крыльями. Впереди обозначились белокаменные стены города.

— Давлатовск, — Сирота спикировал на дорогу, поднимающуюся к городским воротам.

— Приготовьтесь, — дракон, тормозя, распахнул крылья. — Держитесь крепче!

Дорога подпрыгнула, кинулась им навстречу. Змей быстро забил крыльями, гася скорость, ударился лапами о землю, тормозя хвостом, пробежал метров сто. Устало замер.

Городские ворота распахнулись, воздух всполошился медным, набатным гулом. Из ворот торопливо выезжала кавалькада вооруженных витязей. На солнце заблестели червленые щиты, кольчуги, шелома, копья и мечи.

— Слезайте, — рявкнул Сирота. — У вас сначала бьют, потом разбираются.

— Мы тебя в обиду не дадим, — Иван-царевич спрыгнул на землю. Вышел вперед. Тыл, как всегда, защищал Серый.

— До скорого, богатыри, бывайте, — Горыныч плюнул огнем в сторону всадников. Развернулся и тяжело затопал по дороге, набирая скорость.

— Сирота, спасибо! — прокричал царевич.

— Не за что. — Сирота захлопал крыльями, тяжело отрываясь от земли.

Пролетая над холмиком с пасущимися коровами, Сирота не выдержал, спикировал вниз. Стадо в ужасе заревело, кинулось с холма на засеянные поля. Сирота устрашающе зарычал. Когда он набрал высоту, в его лапах безвольно висела тушка бычка.

— Ты видел, какой разбойник и лгун? — прокомментировал Серый. — В этом бычке больше трехсот кило.

Конская дробь нарастала. Лавина всадников, посвистывая и махая клинками, приближалась.

— Как мы с ними объясняться будем? Видно, что они шуток не понимают, — Серый посмотрел на царевича, устало опустившегося на плоский камень, вросший в край дороги.

— Скажем, что к Давлату-царю на свадьбы прилетели, — улыбнулся Иван.

— А бычок?

— Любому транспорту дозаправка нужна…