Иван Украинский

В огне боев

В ярком многоцветьи шла весна по Кубани. Поля и рощи одевались в пышную зелень, зацвели фруктовые деревья в садах. Пряный аромат плыл над Екатеринодаром, городами, станицами, аулами и хуторами благодатного края. Началась посевная, люди засаживали огороды, прихорашивали к Пасхе жилые дома и постройки.

Из областного центра одна за другой уходили части Красной Армии, по преимуществу на Ростовский фронт, где от Азова до станицы Ольгинской сосредоточилось значительное количество немецких войск, а в локтевой связи с ними в районе Мечетинской и Егорлыкской угрожающе быстро возрастало число деникинских полков и дивизий. Их ядром явились уцелевшие корниловские войска, отступившие от Екатеринодара в апреле 1918 года. Над Кубанью нависала новая грозная туча.

Со станции Екатеринодар-1 и Черноморского вокзала в направлении Тихорецкой и Кущевской по двум железнодорожным веткам отбывали эшелонами Выселковский, Петропавловский и Интернациональный полки, туда же следовали походным маршем бойцы 1 — го революционного кавалерийского полка под командованием Г. И. Мироненко и кавалерийские отряды М. Г. Ильина и И. А. Кочубея, много других красноармейских формирований.

Предусмотрев на новом боевом участке от разъезда Койсуг до станции Кагальницкая развернуть из трех названных пехотных полков Внеочередную дивизию, коман

дование заранее свело мелкие артиллерийские подразделения в конно — артиллерийский дивизион, куда были зачислены братья Украинские. Старший Иван назначался командиром взвода разведки дивизиона.

— У тебя богатый опыт артиллериста — разведчика по старому Кавказскому фронту, — сказали ему в штабе. — Вот и доверяем тебе прежнюю службу.

— Там я был рядовым, — пытался возразить Украинский. — А тут нужно командовать людьми.

Штабисты без труда отклонили его довод:

— Не скромничай. Мы же знаем, как ты успешно командовал орудием под Екатеринодаром. Ты и разведчик, и огневик, с командирской стрункой. Формируй и сколачивай взвод.

— Есть! — взял под козырек Иван, решив, что, пожалуй, зря высказал свое опасение. «Не боги горшки обжигают, — вспомнилась ему русская поговорка. — Постараюсь не ударить в грязь лицом».

Не услышав после своего короткого «есть» обычной фразы «можете идти» или «идите», Украинский удивленно взглянул на штабного командира, продолжая стоять на месте.

А тот как‑то загадочно посмотрел на него и, наконец, сказал:

— А мы тут тебе сюрприз приготовили.

Вслед за его словами из соседней комнаты открылась дверь и оттуда вышел улыбающийся, хорошо знакомый Ивану, военный. Это был его прежний командир взвода, бывший подпоручик Вячеслав Иванов, а ныне — военспец по артиллерии при армейском штабе. Бывшие сослуживцы крепко обнялись.

— Рад тебя видеть, Ваня, — сказал Вячеслав.

— Ия вас тоже, — ответил Украинский.

— Говори на ты, — уточнил Иванов. — Мы же ведь с тобой теперь товарищи по убеждениям и борьбе. Я и раньше в чинодралах не ходил, а сейчас и подавно.

В их разговор вступил оперативник:

— Радуйся, Украинский. Товарищ Иванов назначен командиром дивизиона. Он уже давно просился на живую боевую работу. Он‑то и рекомендовал тебя на взвод арт- разведки, узнав, что ты служишь в отряде Чернявского.

— Большое спасибо, — поблагодарил Иван.

— А теперь, друзья, за дело, — коротко молвил штаб

ной командир. — Времени в обрез, обстановка не дает его нам на раскачку. Через два — три дня ваш эшелон отправляется в путь. Вам еще надо пополнить людской и конский состав для батарей и разведвзвода, запастись снарядами из артсклада, приборами и имуществом. Вот вам мандаты и ходатайства в различные военные учреждения.

Из штаба Иванов и Украинский вышли вместе.

— Ну, как, Ваня, сдюжим? — спросил командир дивизиона.

— Должны сдюжить, — уверенно ответил Украинский.

— Учти, — предупредил Иванов, — сколачивание дивизиона будет проходить на ходу, новичков хоть чему‑то придется научить за короткий срок передислокации.

Он что‑то обдумал в уме, потом сказал:

— Особое внимание обрати на оптику. Тебе необходимо обеспечить взвод хорошими артиллерийскими биноклями, стереотрубой и буссолью. Впрочем, буссоль не обязательно. Это — для огневиков. Побольше захвати чистой бумаги для вычерчивания схем расположения целей противника, кроков маршрутов и боевых донесений. Понял?

— Так точно, — отрапортовал Украинский, с нескрываемым восхищением констатируя про себя дотошность и большие познания своего начальника, которыми тот отличался еще в боях против турок. «Светлая голова, — с гордостью отметил Иван, — мне бы его ученость. Но ничего, и мы кое‑что умеем да еще научимся».

К счастью, по большинству позиций проблемы удалось решить без серьезных осложнений. Из оставшихся от корниловцев трофеев для дивизиона и его разведвзвода нашлись оптические приборы, телефонный кабель и многое другое. Боевые же расчеты орудий Поступали из полков в своем прежнем составе. Не хватило всего 15–20 человек, что тут же было восполнено за счет артиллеристов, служивших до сих пор в стрелковых батальонах. Некоторая заминка вышла с упряжными и верховыми лошадьми.

Наряду с Советом в Екатеринодаре существовала еще городская управа, при которой решением исполкома был создан специальный отдел «Скотармия», призванный вести заготовки скота для нужд армии. Туда и направился Украинский с письмом командования.

Холеный служащий этого учреждения, вероятно, из числа прежних чиновников, к которому обратился Иван, развел руками:

— Что вы, молодой человек, у нас нет сейчас лошадей. Какие успели реквизировать и закупить — все уже розданы.

А у самого глаза бегают, как у мышонка, попавшего в мышеловку.

— Очень трудно нам заготавливать скот, — пустился он в пространное объяснение с ядовитым оттенком презрения и превосходства. — Приедут наши уполномоченные в станицу со своим мандатом, а им мужички говорят: знать не знаем вашу скотскую армию. И возвращаются ни с чем.

— Бросьте эту брехню, — оборвал Украинский красноречие чиновника.

И тут же подумал: «Вот и здесь дураки изобрели такое название, что оно само по себе подрывает авторитет Красной Армии».

Поневоле пришлось пробиваться на прием к заведующему и только после того, как тот выяснил, что на одну из конюшен ипподрома, переданных в ведение «Скотармии», часа два назад было пригнано до полсотни лошадей — вопрос положительно решился для дивизиона. Добыл тогда же Иван Украинский себе и Иванову по новому автоматическому браунингу.

Вскоре началась погрузка материальной части, коней, повозок, имущества, бойцов. Набралось всего немало — на полный эшелон. Красноармейцы деловито обживали теплушки — красные домики на колесах. Многие из них, не занятые вкатыванием орудий на платформы и иными делами, поудобнее устраивались на нарах, другие, отойдя за полотно железной дороги, усаживались в кружок и о чем‑то вели разговоры. Время шло к обеду. Но еще до его наступления взводный увидел, как одна из групп бойцов, примерно человек семь, развернула свою солдатскую скатерть — самобранку — плащ — палатку и усердно приступила к трапезе. На плащ — палатке возвышались два солдатских котелка, доверху наполненные черной паюсной икрой. Сотрепезники не спеша опускали алюминиевые ложки в котелки и, захватив по полной, столь же размеренно отправляли содержимое в рот. Когда взводный поравнялся с красноармейцами, один из них позвал:

— Сидайте к нам, товарищ Украинский, угостим икрой.

— Богатенько живете, — искренне удивился Иван. — Где раздобыли?

— На рынке за гроши, — бойко ответил веснушчатый парнишка в мешковато сидевшем на нем красноармейском обмундировании.

Икры‑то Иван отведал. Но его больше всего занимал вопрос, откуда и как появилась в изобилии икра на рынке, если по существу весь март и половину апреля Екатеринодар осаждался беляками, вокруг гремел бой, кому тут было до рыбы и икры!

— Барыги не терялись, — рассмеялся шустрый боец. — Под боевую канонаду они глушили рыбу в реке взрывами аммонала и динамита, вытаскивали, потрошили севрюг, белуг и тут же пускали икру в засол.

Боец не врал. Действительно, в Екатеринодаре, Темрюке, Славянской, Усть — Лабинской и других населенных пунктах, расположенных по берегам рек Кубани и Протоки, паразитические элементы, браконьеры и прочая свора в момент нереста устроили буквально побоище для ценных пород рыбы в целях наживы. Красной рыбы и икры на рынках появилось столько, что они вдвое упали в цене.

Даже в сугубо степном Тихорецком железнодорожном поселке, куда направлялся воинский эшелон, этот продукт появился с избытком. Если до марта — апреля фунт ценной красной рыбы стоил здесь на рынке 1 рубль — 1 руб. 30 копеек, то теперь — 40–50 копеек.

Благо утвердившиеся повсеместно органы народной власти быстро среагировали на разбой спекулянтов и приняли к ним решительные меры, предотвратившие дальнейшее истребление рыбных богатств в нерестовый сезон 1918 года. Иначе нелегко пришлось бы восстанавливать рыбное хозяйство края во весь последующий период.

По указанию Иванова перед отправкой дивизион был выстроен напротив эшелона.

— Товарищи бойцы и командиры! — обратился он к личному составу. — Мы с вами отправляемся на фронт. От наших с вами действий во многом будут зависеть успехи пехоты и красной конницы. Нам нужна твердая сознательная дисциплина. А кроме того — мастерство в своем огневом деле. Поэтому приказываю — в пути во всех взводах повторить основные правила стрельбы, тактики артиллерии.

Когда бойцы стали расходиться по вагонам, Иванов на минутку задержал Украинского и сказал:

— А в твой взвод я буду наведываться чаще. Вместе позанимаемся с разведчиками.

И вот эшелон в пути. Мерно постукивают колеса вагонов на рельсовых стыках, из открытых дверей теплушек доносятся звуки гармошек и песен. Но уже сразу за разъездом Дорис в эшелоне воцарилась тишина. Как и предусмотрел командир дивизиона распорядком дня, в вагонах началось штудирование инструкций и наставлений. Во взводе Украинского, согласно обещанию, присутствовал Иванов. Он взял в руки бинокль и показал его бойцам.

— Для чего этот прибор? — спросил он.

— Для наблюдения за противником, — хором послышались голоса.

— А еще для чего?

На этот раз ответ был менее дружным и уверенным:

— Для корректировки стрельбы.

— Правильно, — подтвердил командир. — Только, судя по ответу, кое‑кто из вас подзабыл второе его назначение. Давайте напомним.

И он стал рассказывать разведчикам, как следует точно держать бинокль при корректировке огня, для чего нанесены на его линзах окуляров деления, чему они соответствуют, как при отклонении взрывов снарядов от цели надо давать поправки для доворотов стволов орудий вправо или влево, а при перелетах и недолетах менять прицел и брать цель в «вилку».

— Да це все дуже гарно, товарищ командир, — сказал плотный, лет двадцати семи разведчик с густыми пшеничными усами и добродушным, смешливым лицом. — Лучше б я у той бинокль побачив в сию хвилину, шо робе моя Параска, чи вправо, чи влево вона поворачивается и з якого боку к ней сподобнее пригорнуться.

В вагоне грохнул смех.

— Дывись якой вин прыткий, чого ему захотелось, — басил другой, примерно таких же лет артиллерист.

Обернувшись к Иванову и Украинскому, еще один разведчик, уроженец Екатеринодара, Виктор Курамов сказал:

— Чему тут удивляться. Сама печать на греховные мысли нас наводит. Я вот прихватил в городе кучу газет, не успел еще хлопцам прочитать. Так в них есть такие штучки — дрючки — за животик схватишься.

Видя, что занятие уклонилось в сторону, а последние слова Курамова вызвали повышенный интерес, Иванов разрешил:

— Прочтите на выбор один опус.

Разведчик развернул «День рабочего» и, прокашлявшись, громко начал:

На этих словах голос чтеца потонул в гомерическом хохоте. До слез смеялись Иванов и Украинский. Когда чуть утихло, добровольный культармеец произнес:

— Это еще не все. Читаю дальше:

Согнав с лица недавнюю улыбку, Украинский с досадой промолвил:

— Какая‑то мура, ни уму, ни сердцу.

Что поделаешь, в новой, только начинавшей свой путь областной советской прессе случались подобные казусы. Для работы в редакциях и типографиях областного центра не хватало грамотных, вполне надежных кадров из

пролетарской среды. Сюда определилось немало прежних сотрудников с мелкобуржуазными взглядами на революцию, впитанными со времен керенщины. Иногда бессознательно, а порой со злым умыслом некоторые штатные работники редакций пропускали в печать сумбурные писания, включая и незрелые, беспомощные вирши, как было на этот раз.

Эшелон следовал по маршруту, который бойцы прошагали пешком от Тихорецкой с наступлениями, отступлениями, удачами и неудачами. В тех первых боях под Бурсаком, Выселками, Кореновской они вкусили лишь первые цветочки гражданской войны, впереди были ягодки, им предстоял куда более сложный и тернистый путь борьбы. Поезд шел медленно и, минуя знакомые места, бойцы вспоминали подробности недавних событий, тут же показывая памятные ориентиры, где и как располагался тот или иной отряд, каков был ход боевых действий. В соседней теплушке по этому поводу шел оживленный разговор.

— Жаль, что наше командование, — в раздумье сказал один из красноармейцев, — после разгрома корниловцев под Екатеринодаром позволило их остаткам выбраться с Кубани. Их надо было окружить и полностью добить. Сил у нас было достаточно.

— Организованности у нас маловато, — вставил свое пояснение его товарищ. — Шумим пока много, да зачастую без толку.

Наверное, так же представлялась обстановка и всем артиллеристам дивизиона, ехавшим сражаться не только с немцами и новыми отрядами белых, но и с теми, кто противостоял им недели две — три назад в районе Екатеринодара. Деникин, ненадолго задержавшись в Успенской, обосновался на Дону — в Ольгинской, Мечетинской и Кагальницкой, развернув там усиленную подготовку для нового похода на Кубань. Немецкое командование щедро снабжало оружием противника, всяческое содействие деникинцы получали от Донской белогвардейской армии атамана Краснова.

В Тихорецкую эшелон прибыл во второй половине дня, ближе к вечеру. Железнодорожный поселок с 20–тысячным населением почти сплошь состоял из одноэтажных домиков, с палисадничками и огородами во дворах. Немало хат было турлучных, крытых камышом и соломой. Даже

центральная улица от вокзала до своего выхода из поселка не имела твердого покрытия. Булыжным настилом кое- как была замощена рыночная площадь. В весеннюю и осеннюю распутицу пешеходы утопали в непролазной грязи, даже конные мажары застревали посреди улиц и переулков.

Но сейчас вступивший в свои права май подсушил землю, деревья покрылись листвой, всюду зеленела трава. Сама матушка — природа позаботилась о том, чтобы своим убранством скрасить неприглядный вид большого селения, полного суматошной, напряженной жизни. Иван Украинский и его младший брат, состоявший теперь тоже во взводе артразведки, получили разрешение отлучиться на час к Агаше, ее отцу и матери, на побывку у родителей в соседней станице у них не имелось времени.

Встреча и расставание проходили наспех, впопыхах. Вручив скромные подарки, купленные в Екатеринодаре, братья тут же возвратились на вокзал. К эшелону прицепили новый паровоз, и он уже стоял под парами. Рядом с командиром дивизиона Украинский увидел представителя полевого штаба с большим планшетом на боку, в хромовых начищенных сапогах.

— Мне поручено сопровождать эшелон к месту назначения, — сообщил он, придавая голосу начальственную строгость.

Дивизион подоспел на фронт в ответственный момент. Он вливался на усиление войск Ростовского боевого участка, остановивших наступление немцев в районе Батайс- ка. До этого захватчики высаживались десантом на Тамани, но оттуда их вышибли. Однако разгоревшийся аппетит на кубанское сало и хлеб не давал покоя, и они все время стремились проломить нашу оборону, побольше занять площади на севере края.

От Азова до разъезда Койсуг фронт удерживала вторая колонна красных войск, затем шел Ростовский боевой участок с его первой колонной, за ним третья колонна И. Ф. Федько прикрывала полосу от Кисляковской до Павловской, оборонительный заслон был создан у Тихорецкой, а по царицынской железнодорожной ветке от Песча- нокопского до Великокняжеской против войск Деникина развернули свои штыки воины Медвеженского боевого участка и другие ставропольские отряды самообороны. Среди их командиров добрая молва шла о Макаре Павло — зоз

виче Шпаке и его племяннике Фоме Шпаке — выходцах из села Новопавловки, что раскинулось у границ Ставрополья, Дона и Кубани. Бедняцкие вожаки имели за плечами большой окопный опыт мировой войны.

Когда командир дивизиона Иванов познакомился с дислокацией частей первой колонны, он сказал Украинскому:

— Войск много рядом с нами. Нашу огневую поддержку будут просить нарасхват.

Так оно и вышло. Сосредоточившись вместе с Высел- ковским революционным полком северо — восточнее разъезда Койсуг и имея справа и слева от себя соседей — Петропавловский и Интернациональный полки, артиллеристы сразу же включились в боевые действия. Сложность состояла в том, что от них, как и от всех частей и подразделений, командование требовало не переходить в наступление, только отражать атаки немцев и не давать им ходу дальше, иначе слишком большие успехи наших войск немецкие генералы и их правительство используют для глобальной ревизии Брестского договора.

Начитанный, грамотный разведчик Виктор Курамов, в прошлом молодой рабочий, с негодованием говорил:

— Сволочи! Требуют к себе галантерейного обхождения, а сами так и рвутся на Кубань и в порт Новороссийск.

Через несколько часов после вступления в соприкосновение с противником Украинский скрытно передвигался с двумя разведчиками взвода по переднему краю пехоты, расспрашивал в окопах красноармейцев:

— Как ведет себя немец, что замышляет?

— Да кто ж его знает, — отвечал ему в одном месте отделенный командир. — Сунется, вот тогда и сыпанем по нему как положено.

А в другом окопе услышал:

— Треба сгортувать разведку, а ей нэма.

Между тем после тщательного обзора в бинокль позиций немцев на своем участке Украинский чутьем опытного разведчика уловил настораживающие признаки, свидетельствовавшие о возможной повторной попытке врага прорвать красную линию в стыке второй и первой колонн. Между хуторами Мокрый Батай и Хомутовка, вне досягаемости артиллерийского огня, в пыльном облаке передвигалось большое количество подвод, издалека до

носилось приглушенное урчание моторов. Что подвозят, для чего сосредоточивают — эти вопросы не выходили из головы командира артиллерийской разведки.

О своих наблюдениях он доложил Иванову, разместившемуся в заброшенном полевом таборе табунщиков. Тот встал из‑за грубо сколоченного стола с разложенной на нем оперативной документацией, походил взад — вперед, негромко сказал:

— Пленного надо взять, и как можно скорее. Получив от него сведения, мы сможем упредить удар, сконцентрируем огонь орудий в нужном месте и с наибольшей эффективностью.

Дивизионный приблизился к Украинскому и с сожалением произнес:

— Но вот как взять пленного? Если просто, в обычном порядке, немцы обвинят советское командование в том, что мы утаскиваем у них солдат, нарушаем условия договора. Из одного этого акта с нашей стороны могут раздуть целое кадило.

Иванов еще раз прошелся по времянке, добавил:

— Тут уж, если умыкнуть «языка», то надо сделать так, чтобы в случае чего всю вину за это пленение можно было возложить на него самого. Ясно?

— Не очень, — искренне ответил Иван.

— А ты хорошенько подумай, — посоветовал дивизионный. — У тебя изобретательный крестьянский ум. Наверняка что‑нибудь сообразишь.

— Попытаюсь, — не слишком уверенно пообещал Украинский.

Отправившись во взвод, по дороге он мысленно прикидывал, как же решить заковыристую задачу. Ему навстречу двигалась арба, запряженная двумя разномастными волами. Ее хозяин жил на соседнем хуторе, краском видел его уже не однажды, они даже здоровались при встречах, но фамилий друг друга не знали. Пожилой хлебороб прихрамывал на одну ногу, как видно, больную с детства.

— День добрый, — приветствовал его Украинский. — Куда путь держим?

Хуторянин остановил волов, певуче произнес:

— Здоровеньки булы. За свижим сином постремаю.

Еще не отдавая себе отчета, Иван пристально окинул

взглядом воловью упряжку. Волы были не первой молодости, медлительные, со впалыми боками. «Заезженная ху

доба, — определил разведчик. — Такая животина никуда не поскачет».

Его особое внимание привлек вол белой масти, с черными проплешинами на спине и с боков, с округлым отверстием в правом ухе. Эта зияющая дырка не то служила меткой животного, не то осталась как след от какой — ни- будь болячки. «Так это же не вол, а самая завидная приманка», — осенило Ивана. Он приблизился к хозяину и, стараясь говорить как можно убедительнее, попросил его, показывая на черно — белого вола:

— Слушай, друг, одолжи нам эту худобу с обеда до ночи. Нам надо одну работу исполнить. Дадим добрую плату.

Хуторянин долго раздумывал, а потом спросил:

— А животина цила будэ?

— Да тут сомнения быть не может.

Украинский дал хуторянину пятнадцать рублей задатка, а тот, доставив домой воз свежескошенного сена, пригнал вола к стану, где находился командир дивизиона и куда явился артиллерийский разведчик для доклада по своему замыслу. Вола Иван тут же отвел в щелястый сарай, привязал к столбу. «Пусть немного поголодает, — расчетливо обдумывал взводный, — зато ночью с охотой пойдет на пастьбу».

Суть замысла заключалась в том, чтобы выпустить вола на нейтральную полосу и тем разжечь желание немцев к его захвату для пополнения своего котлового довольствия. Что это так произойдет — у Ивана была твердая уверенность, об этом он и рассказал Иванову.

— А как немцы попытаются заарканить худобу, — развивал он свою мысль, — мои разведчики и запапашут «языка».

— Ну, что ж, действуй, — одобрил дивизионный. — Только соблюдайте скрытность в сочетании с быстротой и решительностью.

Договорившись со стрелками передней линии обороны не вмешиваться в ход операции артиллерийских разведчиков на участке пехоты, Украинский после захода солнца переместил по — пластунски пятерых разведчиков на нейтральную полосу. Двигались они бесшумно по высокой траве, залегли примерно в пятидесяти саженях от немецких окопов. Вслед за ними тянулся гибкий, прочный провод, которому отводилась роль поводыря для проголо

давшегося вола. Другой конец провода находился у командира взвода и его двух разведчиков, залегших за распустившимися кустами терновника. Там же топтался и ничего не подозревавший, можно сказать, жертвенный вол.

При слабом лунном освещении Украинский прочно закрепил конец провода с матерчатым заузлием в рваном ухе животного, посмотрел на часы:

— Через десять минут хлопцы начнут подтягивать худобу к себе.

Проинструктировав до этого бойцов группы захвата «языка», чтобы они осторожно натягивали провод и не причинили большой боли животному, взводный теперь волновался, опасаясь, как бы его орлы не слишком увлеклись и не оставили вола совсем без уха. Тогда вся затея может пойти насмарку.

В условленный час от движения провода зашевелилась трава возле кустарника, голова животного повернулась в сторону противника и он мало — помалу двинулся вперед, хватая на ходу сочную траву. Хлопцы на нейтралке помнили наказ командира и вола подводили к себе со всем тщанием и старательностью. Спустя немного времени они уже держали животное накоротке, отпуская от себя не далее, чем на 5–7 саженей.

Вол не спеша переступал своими клешнятыми копытами, с наслаждением хрумкая зелень. А у немцев — полная тишина. Старший группы, помкомвзвода Виктор Курамов даже выругался про себя: «Что они, черти, не видят, что ли, мясо у них под носом ходит».

Но вот высунулась из окопа одна — другая каска, потом, выскочив из укрытия к волу, полусогнувшись, побежали две темные фигуры. В одно мгновение, не достигнув пары саженей до цели, любители отбивных оказались со скрученными руками и с кляпами во рту. Подгоняя вола и пленных, разведчики во всю прыть улепетывали к своим окопам. И только поняв, что произошло, не спавшие в ту минуту немцы, открыли запоздалый огонь.

Пленных допрашивал Иванов, хорошо владевший немецким языком. По их данным выходило, что назавтра назначено немецкое наступление, к их переднему краю подтянуты броневики и большое количество снарядов для артиллерии.

— Где находится склад снарядов? — спросил Иванов.

Молодой, веснушчатый немец, с белесыми бровями и

ресницами после непродолжительного запирательства назвал его место — вблизи речки, в глубоких глиняных ямах, прикрытых сверху длинными слегами и соломой. Стало известно, откуда двинутся на красных и прибывшие броневики.

Иванов тут же связался с командованием соседних стрелковых полков, проинформировал о добытых сведениях. Украинскому приказал оборудовать наблюдательный пункт с хорошим обзором местности на одном из высоких раскидистых тополей вблизи стана, подать туда концы связи.

И когда наутро со стороны немцев полетели первые снаряды, оборона красных дружно ответила огнем. Сосредоточив стрельбу на основных целях, батареи дивизиона били прямой наводкой по огневым точкам противника и его пехоте на переднем крае, а затем командир дивизиона и Иван Украинский лично корректировали огонь по месту сосредоточения броневиков и полевому артиллерийскому складу. Броневики были рассеяны, три из них уничтожены, а склад взлетел на воздух.

По окончании боя, сорвавшего намерения врага, стрел- ки — красноармейцы, довольные результатом, делились впечатлениями:

— Спасибо артиллеристам, це их разведка добре сработала.

А в дивизионе, где люди еще лучше знали всю предысторию боя, кое‑кто из хлопцев шутковал:

— Треба объявить благодарность тому волу Украинского, шо заналыгав двух немецких бугаев. Их балачка пий- шла нам на пользу.

Как и обещал, Иван возвратил вола хозяину в целости и сохранности, только малость перепуганным ночной стрельбой.

— Это еще пятнадцать рублей, — подавая хлеборобу деньги, сказал командир взвода артразведки. — Можно сказать, это плата за страх твоей худобы.

И он детальне поведал, в какой переделке побывало животное. Хозяин нахмурился, готовый вот — вот рассердиться, а затем вдруг от души расхохотался:

— Ну, бисова душа, и ловок же ты. Даже моего вола- трудягу заставил повоевать за Советскую власть.

К концу мая у Ивана Украинского и его разведчиков дел несколько поубавилось. Наше командование неоднократно вело в Таганроге переговоры с немцами о прекра

щении военных действий на Ростовском фронте. Те вроде бы выражали согласие на словах, но, требуя отвода красных войск на некоторых участках, сами в то же время не хотели уходить на предлагаемую им демаркационную линию.

Украинский неоднократно побывал на бронепоездах Семена Луцкого, Василия Ачкасова и двух других передвижных стальных крепостях, курсировавших по железнодорожной магистрали, снабжая их артиллеристов необходимыми данными о расположении вражеских целей. Встретившись однажды с земляком, Василий Ачкасов, будущий командующий всеми броневыми силами 11–й армии, сказал:

— У тебя сейчас круг обязанностей куда шире, чем был под Бурсаком. Растешь, рад за тебя.

— Стараюсь все делать исправно для нашей революции, — ответил Иван. — Только не радует неразбериха в нашем командовании.

— Это ты верно говоришь, — подтвердил Ачкасов.

Действительно, командующий революционными войсками Кубано — Черноморской республики Автономов, подзуживаемый своим заместителем Сорокиным, не на шутку законфликтовал с чрезвычайным штабом обороны в Екатеринодаре, а в Тихорецкой, где располагался их полевой штаб, они ополчились против многих руководящих работников Совета и ревкома. Дело дошло до того, что Автономов отдал приказ об аресте екатеринодарских руководителей Чрезвычайного штаба, а Сорокин — наиболее активных тихорецких работников. Последние, чтобы не попасть в руки Сорокина, ежедневно меняли квартиры, ночевали у своих друзей и знакомых.

Стукачом у Сорокина подвизался проходимец Макс Шнейдер, выдававший себя за социалиста и друга Троцкого по периоду пребывания в эмиграции в Америке. Как что — он к замкомандующего с доносами:

— Гордачкина надо арестовать, — докладывал он об одном из видных работников Тихорецкого Совета. — Распространяет слух, будто вы, Иван Лукич, не понимаете угрозы со стороны Деникина и необоснованно ослабили участок фронта в непосредственной близости от Тихорецкой.

Или:

— На железнодорожном узле измена. С кустового про

довольственного хранилища железнодорожники хлеб отправляют в Москву.

Не разобравшись, не вникнув в суть дела, молодой заносчивый военачальник тут же отдавал абсурдные распоряжения, вносившие сумятицу во всю работу.

Местные же большевики куда лучше его ориентировались в обстановке. Хлеб они отправляли по указанию руководства Кубано — Черноморской республики и непосредственно правительства РСФСР. Надо было выручать голодающий пролетариат Москвы, Петрограда и других промышленных городов центра России.

К безответственному поведению командования неокрепшей Северо — Кавказской Красной Армии добавилась другая беда. С весны во многих больших станицах Кубани заполыхали кулацкие восстания, образовалось немало вооруженных банд в тылу красных войск, руководимых, как правило, белогвардейскими офицерами. На подавление кулацко — казачьих мятежей отвлекалось большое количество сил и средств.

Из первой колонны Ростовского боевого участка на ликвидацию восстания казаков в станице Уманской отправилось две роты пехоты, две кавалерийские сотни, несколько орудийных расчетов. Из взвода Украинского сюда включались четыре разведчика. Старшим Иван назначил Виктора Курамова.

— Быстрее управляйтесь там с контрой, — сказал он своему помощнику. — Ибо похоже — не сегодня — завтра двинется на нас деникинская армия.

Охвативший большую территорию уманский мятеж удалось ликвидировать сравнительно быстро. Часть казаков сдалась в плен, многие влились в конную бригаду полковника Покровского и замели свой след поспешным бегством. В станицах и хуторах кулацкие повстанцы и белое офицерье творили чудовищные зверства. Возвратившись из похода в Уманскую и Староминскую, где тоже восставали казаки, разведчик Курамов рассказывал бойцам взвода:

— Все контрики подняли голову. К ним присоединились многие крестьяне — середняки. В одном доме и то не везде найдешь теперь единомыслие.

— Про это нужно рассказать подробнее, — попросил Украинский.

— Да вот хотя бы случай, — настроился на обстоятель

ный разговор помкомвзвода, — которому я сам свидетель. Вошли мы в хутор за станицей Шкуринской. Из него белые повстанцы уже поубежали, но кое‑кто из местных попрятался у своих родственников. Нам поступила команда: прочесать хутор и изловить бандитов. Один хуторской красноармеец попросился навестить отца и мать, а заодно осмотреть и свой двор. И что же? Заглянул он в клуню, а там его старший брат скрывается. «Ты чего туточки ро- бишь? — подступился к нему красноармеец. — Ведь ты же был в Красной Армии?» Ощетинился на него старший и говорит: «Не служу я больше совдепии, за белую идею сражаюсь».

И схватились тут братья. В клуне развороту нет, так они выскочили во двор, пораспугали утей, курей, индюшек. У младшего винтовка, а ее пытается вырвать из рук здоровенный старший братан. Пинаются ногами. Тут откуда‑то прибегает их отец, у него один глаз выбитый на русско — японской войне. Разъярился и этот. Подступается к сыновьям, хочет разнять, а они крутятся, как волчки, попробуй их удержи. Тогда родитель совсем рассвирепел, покрыл их в бога, христа и богородицу, замахнулся увесистой плеткой и рявкнул на всю улицу: «А ну, скаженны диты, скидавайте штаны, пороть вас буду. Мени ваши задницы шо била, шо красна — все едино». Но куда там! Пока мы не подоспели, поединок между братьями продолжался.

Виктор на секунду умолк, потом продолжил:

— Арестовали мы того архаровца. С младшим братом вместе его сопровождали. По дороге он нам выложил, почему подался к белым, принял участие в восстании. Дескать, Советская власть еще земли не прибавила бедным и средним хуторянам, одними обещаниями кормит, а хлебушко и скот то по разверстке, то по закупке у них берет. Цена же, мол, бумажных советских денег — ноль целых хрен десятых.

— Нахватался вражина деникинской пропаганды, — заметил командир взвода. — А того не поймут одураченные станичники, что на Кубани еще не было ни дня роздыху от вылазок контры и от этого сама земельная реформа застопорилась.

— А тут еще перегибы на местах допускаются, — снова вступил в беседу Курамов. — То у казаков дедовские сабли отбирают, то старую казачью одежду, то высмеива

ют вообще все их обычаи. А это неправильно, людей от нас отталкивает.

— Да, хлопцы, — сказал Украинский, — через великие невзгоды прокладывает себе дорогу наша революция. К ней примазываются и люди случайные, и настоящие злыдни. Но она всех перемелет и приведет нас к социализму.

Взводный не стал далее распространяться. Но, говоря о примазавшихся, он имел в виду конкретные факты, известные ему, да и его бойцам. Чем, скажем, закончилась карьера Золотарева в Екатеринодаре? Расстрелом самого авантюриста и его подручных, занявшихся реквизицией ценностей у буржуазии и их присвоением, именем Советской власти эти подонки прикрывали свои опасные темные махинации. Иван присутствовал еще зимой на одном из заседаний Тихорецкого революционного суда. На скамье подсудимых предстала группа отпетых бандитов, которые по подложным мандатам очистили владельца мельницы в станице Новопокровской, совершили ряд убийств с целью ограбления граждан. И когда судья спросил одного из главарей, какова была его профессия до революции, тот без тени смущения, преуменьшая свой уголовный ранг, ответил:

— Картежник.

И такие отбросы кое — где лезли в «делателей» революции. К счастью, рабочие и крестьяне быстро распознавали волков в овечьей шкуре, тут же выводили их на чистую воду. Но сколько это требовало усилий, как отвлекало от решения главных задач по борьбе с открытой контрреволюцией!

На 28 мая в Екатеринодаре назначался третий Чрезвычайный Съезд Советов Кубанской области и Черноморской губернии, на котором предусматривалось ввиду осложнявшейся обстановки официально провозгласить создание единой Кубано — Черноморской республики с целью объединения всех революционных сил. На нем видное место отводилось участию представителей от фронтовых частей. В числе 200 делегатов — фронтовиков много мандатов получили бойцы и командиры Ростовского участка фронта. От конно — артиллерийского дивизиона эта большая честь выпала Ивану Украинскому. Артиллеристы единодушно избрали его своим делегатом.

— Крепко стой на большевистских позициях, — напутствовали его сослуживцы.

На съезде Иван встретился со многими боевыми соратниками. И прежде всего — с П. М. Луневым, командовавшим теперь Выселковским полком вместо выбывшего по болезни К. И. Чернявского. А Лунев представил Ивана своему давнему знакомому, командиру 1–го революционного конного полка Григорию Ивановичу Мироненко, воевавшему там же, под Ростовом.

Высокий, с осиной талией, Мироненко, одетый в ладно сшитый мундир, улыбнулся из‑под узких черных усов:

— Будем знакомы, — подал он руку. — О делах твоей артиллерийской разведки мне рассказывали еще на фронте.

Командиры уселись рядом на одном из передних кресел и, пока продолжался съезд, не меняли свои места, потихоньку обменивались мнениями о выступлениях делегатов и принимаемых решениях. Вот председательствующий предоставил слово Чрезвычайному комиссару Юга России, посланцу ЦК РКП(б) и Совнаркома РСФСР Серго Орджоникидзе. На трибуну поднялся невысокого роста, темноволосый человек в белой чесучовой рубашке, перетянутой в поясе узким наборным ремешком, и с заметным кавказским акцентом обратился к делегатам:

— Мы с вами собрались в очень ответственный мо- мэнт. Это подчеркивает в своей привэтственной телеграмме съезду товарищ Ленин. Враги революции не только не складывают оружия, но они, наоборот, усиливают кровавую борьбу против рэспублики Советов. Трудная обстановка складывается на Сэверном Кавказе.

Обрисовав положение на Дону, Кубани, Тереке, в Ставрополье, Серго с сарказмом произнес:

— У нас имэются свэдения о том, что в Киеве, где окопались нэмцы и прэдатели украинского народа, появилась целая группа людей, которая выдает себя за прэдста- вителей Кубанского правительства и хлопочет о получэ- нии военной и политической помощи.

В зале послышались возмущенные голоса. Какой‑то рядовой красноармеец — фронтовик, сидевший впереди Украинского, во всеуслышание крикнул:

— Дадим под зад тому самозваному правительству!

Иван увидел на съезде и лидеров левых эсеров Камко — ва и Карелина, прибывших из Москвы в Екатеринодар с целью обработки делегатов в нужном направлении, добиться того, чтобы съезд проголосовал против Брестского мира и санкционировал ведение «революционной войны» на

территории края против Германии. В своем выступлении по этому вопросу Орджоникидзе и местные делегаты — ком- мунисты в пух и прах разделали авантюристов, за резолюцию большевиков проголосовало 612 делегатов, за резолюцию леваков — только 234.

Что оставалось пока тайной для делегатов съезда, было, несомненно, известно Камкову и Карелину, входившим в состав правительства РСФСР. В день открытия съезда Ленин послал в Новороссийск секретную телеграмму командованию Черноморским флотом о потоплении боевых кораблей, выведенных из Севастополя после оккупации немцами Крыма. Захватчики требовали возвращения флота в свою главную севастопольскую базу, а значит, и превращения его в свою легкую добычу, либо в случае неисполнения ультиматума грозились занять город и порт Новороссийск. Поэтому советское правительство, учитывая безвыходность положения, приняло тяжелое, но единственно возможное решение — затопить корабли в Новороссийской бухте, чтобы не достались врагу. Флотское командование отказалось выполнять указание Ленина. Лишь позднее оно было проведено в жизнь.

Вместе с реакционным флотским офицерством выступили и левые эсеры. Столичные лидеры и их местные подпевалы рьяно доказывали на съезде возможность успешной войны с немцами на море и на суше, сбрасывая со счета то обстоятельство, что страна и без того находилась в тесном кольце фронтов, созданных внутренней контрреволюцией и иностранными интервентами.

Находясь на съезде, бывший тихорецкий батрак воочию убеждался, сколько же воли, упорства, силы убеждения требуется большевикам, чтобы сплотить массы, отстоять завоевания Октября. Именно тогда, на съезде, он пришел к выводу о необходимости вступления в большевистскую партию.

Как и абсолютное большинство делегатов, Украинский с большим воодушевлением голосовал за резолюции съезда об оказании немедленной помощи центральной России хлебом, создании единой Кубано — Черноморской социалистической республики, как части «великой Российской Социалистической Федеративной Республики», отстранении А. И. Автономова от командования Северо — Кавказской Красной Армией, избрании нового состава Кубано- Черноморского ЦИК.

В заключительный день работы съезда принималась общая резолюция, в которой каждый делегат обязывался широко вести пропаганду решений съезда, быть в авангарде всех социалистических преобразований в крае. Увлеченный всеобщим подъемом, в порыве переполнявших его чувств, фронтовой разведчик — артиллерист с особым удовлетворением воспринял слова резолюции о том, что «там, где земля не отобрана у помещиков и кулаков — надо отобрать, где земля не распределена между беднейшими крестьянами, казачеством — надо распределить». Этой фразе он аплодировал горячо, самозабвенно, так, что Лунев тронул его за локоть и шутливо сказал:

— Побереги, Ваня, свои ладошки, а то ненароком отобьешь и браунинг не удержишь.

— Удержу, — засмеялся Иван. — Есть еще сила,

Если о работе II Всекубанского съезда Украинский был

осведомлен в апреле в основном по рассказу своего земляка, председателя Тихорецкого станичного Совета Фастовца, то теперь все трехдневные дебаты на III съезде прошли у него на глазах, с его участием, еще больше обогатили его политический опыт.

Во время съезда для делегатов не устраивалось каких- либо специальных культурных развлечений. В свободные вечерние часы они сами организовывали свой досуг. Большинство предпочитало просто отдых в гостинице, кое‑кто ходил в кинематограф и летний городской театр. В те дни театр «радовал» зрителей пьесой Арцыбашева «Закон дикаря». Выйдя вечером на Красную и остановившись в парке возле храма Мельпомены, Украинский в нерешительности разглядывал броские афиши.

— Давай, друг, посмотрим пьеску, — предложил ему незнакомый фронтовик, по всей видимости, воспылавший желанием подшлифовать свой культурный кругозор, пользуясь пребыванием в Екатеринодаре.

Иван сначала замялся с ответом, а потом бодро сказал:

— Пошли. Скоротаем вечер.

Новоиспеченные театралы получили билеты и заняли свои места. Иван тут же отметил про себя, что публика‑то в основном — не ему чета. Густо веяло дорогими духами, в креслах восседали набриалиненные мужчины и разодетые дамы с веерами и миниатюрными биноклями, военных среди них оказалось немного. «И потянула же меня сюда нечистая сила», — с досадой подумал краском. Но

задний ход давать уже было поздно. Открылся занавес на сцене, и зал огласился аплодисментами. Началось действие пьесы.

Автор и постановщики спектакля смачно подали на потребу зрителю главную героиню — Ларису Владимировну, женщину широких взглядов и смелых побуждений, начисто отринувшую все моральные устои и добродетели. Актриса, исполнявшая ее роль, в легкомысленном одеянии, с откровенными инстинктами самки охотилась за своими кумирами.

— Прелестна! — в волнительном захлебе произнесла густо напомаженная особа средних лет, по забывчивости склонившись к уху Украинского.

Тот прямо‑таки опешил от неожиданности.

— Кто? Эта лярва прелестна? — повернувшись к соседке, возмущенно спросил он.

И сам же ответил, несколько сглаживая резкость:

— Пошлятиной пичкают, а вы восторгаетесь.

Дама снисходительно глянула на краскома, с деланым сожалением произнесла:

— Вам недоступна красота, ее вам не понять.

— Еще как все понятно, — отбрил Украинский. — Этим пьесам место в помойной яме.

Тронув за рукав своего случайного спутника, Иван тихо ему сказал:

— Я ухожу. А ты как знаешь — можешь досматривать до конца.

И с тем покинул зал. Его душа не принимала подобного рода искусства, нравственное его здоровье отторгало от себя вредоносные вирусы.

Хотя настроение после спектакля заметно ухудшилось, тем не менее, встретившись снова с друзьями — соратника- ми по съезду, он опять обрел душевное спокойствие, уверился в том, что отныне дела на фронте и в тылу пойдут лучше, что новый командующий И. К. Калнин наведет порядок в армии. Его аттестовали на съезде с самой лучшей стороны: латыш по национальности, член партии с 1904 года, до этого командовал 3–м латышским советским стрелковым полком.

Увы, многое, о чем хорошо думалось, не сбылось. Возвратившись на свой боевой участок, Украинский буквально через несколько дней узнал о тяжелом поражении 10- тысячного десанта красных войск под Азовом, отправлен

ного из Ейска с санкции Калнина и Сорокина на кораблях Азовской военной флотилии. Войска понесли невосполнимый урон, погибли закаленные и храбрые бойцы революции, чей энтузиазм и боевой порыв так могли бы пригодиться на других, более важных участках фронта и прежде всего в борьбе с деникинской армией.

Мало того, что из похода не возвратилось большинство десантников и боевых кораблей, германское командование предъявило ноту протеста советскому правительству по поводу десанта, вследствие чего В. И. Ленин и нарком иностранных дел Г. Я. Чичерин были вынуждены сделать серьезное предупреждение руководству Ейской группы войск. Неудача под Азовом вызвала глухое недовольство у красноармейцев и среди командного состава.

Чтобы реабилитироваться за провал десантной операции, Сорокин организовал 18 июня наступление наших войск под Батайском, в районе Кагальницкой — Мечетинс- кой. Сюда было стянуто немало красных частей первой и второй колонн, в полосу наступления выдвинулся и конно — артиллерийский дивизион, в котором служил Украинский.

— Сопровождать пехоту огнем и колесами, — приказал артиллеристам командир дивизиона Иванов. — Разведчикам находиться при мне.

Занималось раннее июньское утро. Солнце заливало окрестности ярким светом, обещая жаркий и долгий день. В полосе поддерживаемого пехотного полка красноармейцы изготовились в окопах к броску вперед на позиции белых. В таком же напряженном ожидании находились и бойцы соседних красноармейских частей.

Началась артиллерийская подготовка. Красные батареи ударили дружно, согласованно. Мощный вал артиллерийского огня катился по всему переднему краю противника. Метко били по врагу и батарейцы конно — артилле- рийского дивизиона.

Вслед за огневым валом в рост поднялась пехота и с винтовками наперевес ринулась в атаку.

— Ура! — тысячеустно разносилось вокруг.

Захватив первую и вторую траншеи неприятеля, пехота пошла дальше, не встречая серьезного сопротивления. К 10 часам она продвинулась на 5–8 верст. В боевых порядках стрелков следовали и полковые трехдюймовки. Взмокшие от пота, уставшие, но счастливые артиллерис

ты тут же занимали новые огневые позиции и спешно устанавливали свои орудия.

— Кажется, наметился успех, — обозревая сектор наступления, сказал командир дивизиона.

А затем, повернувшись к Украинскому, озабоченно распорядился:

— Давай‑ка, Ваня, быстренько двигай к упряжкам с зарядными ящиками, проверь наличие снарядов и потребуй от ездовых бдительного несения службы.

Орудийные передки располагались примерно в полуверсте от батарей, в долине степной речушки, поросшей ивовыми кустарниками и высокой травой. Взяв с собой разведчика, Украинский ходким шагом направился к речке. Он застал ездовых за безобидным и мирным занятием. Они выпрягли лошадей из передков и, удерживая в поводке, подпасывали разнотравьем у самой кромки воды.

— Вы что, сказились? — повысил голос на красноармейцев командир артиллерийской разведки. — Бой еще не кончился, а вы уже коней повыпрягали. А вдруг понадобится поднять пушки на передки или беляки прорвутся?

Отчитав бойцов со всей командирской строгостью, Иван уже более спокойно приказал:

— Все упряжки привести в полную готовность.

Чуть помедлив, добавил:

— На скате установить непрерывное наблюдение.

Занявшись подсчетом боекомплекта, Украинский через

15—20 минут услышал какой‑то непонятный, все отчетливее доносившийся гул, растекавшийся с правого фланга.

— Товарищ командир! — вдруг услышал Украинский зов наблюдателя. — Впереди шось маячить…

Иван поднялся на скат и с содроганием увидел трагическую картину. Растянувшись на добрую версту, к речке во весь дух порознь и отдельными кучками бежали красноармейцы в расстегнутых гимнастерках, с перекошенными от испуга лицами. Самый резвый из них, оторвавшийся от всех, поравнявшись с артиллеристом, дико вращая глазами, закричал:

— Рубите постромки и тикайте быстрее! Нас белая конница окружает.

Выхватив из кобуры браунинг и направив его на беглеца, Украинский, задыхаясь от переполнявшей его ярости, прохрипел:

— Со страху очумел, паразит!

Рванув за шиворот красноармейца, Иван придавил его к земле за естественным приречным бруствером, угрожающе произнес:

— Оборону здесь держать будешь. Иначе пристрелю, как собаку.

В доли секунды он отдал приказ повозочным скакать к батареям, где сейчас особенно нужны были снаряды. Одному из них бросил отрывисто и резко:

— Передашь Иванову, что я остался здесь задерживать пехоту для отражения атаки белой конницы. Пусть огневики нас хорошо поддержат.

Одна за другой упряжки со снарядными передками, грохоча по кочковатому грунту с еле приметными тропками, выбитыми скотом, понеслись по своим маршрутам. Со своим разведчиком и запасным ездовым Иван взбежал на скат к задержанному им стрелку. Сюда приближалась основная масса отступленцев.

Как только они, запыхавшись от бега, выскакивали к речному склону, Иван, с двух сторон прикрытый винтовками бойцов, размахивая браунингом, властно и громко командовал:

— Сюда, в цепь, будем давать отпор белякам.

И, чтобы успокоить запаниковавших стрелков, уверенно добавлял:

— Сейчас наши пушки ударят.

Верхняя кромка берега с обнажившимися слоями глины вправо и влево все шире заполнялась приходившими в себя красноармейцами. Среди пехотинцев уцелело несколько командиров. Избавившись от первого потрясения, они тоже стали наводить порядок в обороне. Возвратившееся сознание подсказывало, что конная лава врага, с гиком надвигавшаяся с правого фланга, достигнув речки, уткнется в береговой откос, кони наверняка заартачатся и галопом не понесут своих всадников. Эта заминка — самый удобный момент для прицельного огня по врагу.

Как ни перетрусили красноармейцы, но большинство из них винтовок своих не бросило, сейчас их стволы выжидательно нацеливались на конный отряд казаков.

А в это время командир дивизиона Иванов до крови кусал себе губы и никак не мог принять решение. Подоспевшие в нужный момент снаряды он не мог тут же пустить в дело. Беспорядочно отступавшая пехота заслоняла

собой казачьи сотни, и ударь он из орудий прямой наводкой — снаряды могли бы выкосить ряды чужих и своих.

— Вот проклятье, — сквозь стиснутые зубы шептал дивизионный, не отходя от телефонного аппарата, соединявшего его с батареями.

Гоня впереди себя до роты бегущих красноармейцев и нещадно рубя отставших, озверевшие покровцы вплотную приблизились к речке. И тут произошло для них неожиданное. Залегшие на берегу красные, с таким трудом собранные артиллеристом Украинским, почти в упор резанули по казакам несколько винтовочных залпов. На поле вздыбились кони, с седел на землю полетели десятки убитых и раненых. Лава повернула назад.

— Наступила наша очередь, — просиял Иванов, отдавая четкие команды на открытие огня. — От нас далеко не ускачете.

Вражеские сотни накрыл огненный смерч. Снаряды батарейцев рвались в гуще конной лавы, таявшей буквально с каждой секундой. В безумии и отчаянии какой‑то вахмистр, кликнув группу казаков, на полном карьере, отколовшись от основного ядра, устремился к огневой позиции второй батареи, решив какой угодно ценой воздать возмездие красным артиллеристам. К прискорбию всех бойцов дивизиона покровцы ураганным налетом на боевые порядки батареи почти полностью вырубили два орудийных расчета, а пушки вывели из строя гранатами.

Жаль было погибших артиллеристов и пехотинцев, но полной катастрофы удалось избежать, враг не только не сомкнул кольцо окружения, а сам понес еще большие потери. Когда Украинский после разгрома прорвавшейся конницы белых увиделся с командиром дивизиона, тот обнял взводного и расцеловал:

— Спасибо, родной, если бы не твоя воля и находчивость, едва ли нам удалось бы уцелеть.

Однако частный этот и другие успехи, да еще в малом секторе, не сделали погоды. Вновь все обернулось горечью отступления соседних частей на свои прежние исходные позиции. Победы не получилось, хотя и поражения красйых войск враг не добился. Советские бойцы закреплялись в своих старых окопах.

Война — не театральное представление. Сколько в истории человечества было выдающихся полководцев, которые, осуществляя свои замыслы, вели легионы, не зная

поражений, а потом, утратив инициативу в силу разных причин, откатывались с войсками с занятой территории, теряя людей, честь и славу.

А здесь шла борьба беззаветно преданных революции рабочих и крестьян, еще слабо обученных, по преимуществу с неопытным командным составом, против своих вековечных врагов — эксплуататорских классов, вставших под ружье ради того, чтобы зубами, кровью, чем угодно — лишь бы возвратить себе право привилегированной жизни. На Кубани, где контрасты между полюсами борющихся высвечивались с особой силой, гражданская война принимала все более ожесточенный характер.