Из Харькова в Европу с мужем-предателем

Глава 1. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Как в Норвегии, так и за ее пределами люди кивают головой, услышав имя Квислинга. Те, кто знаком с историей Второй мировой войны, знают, что он поддерживал немецкие оккупационные войска в Норвегии и был коллаборационистом, даже если при этом им не известна информация о нацистских симпатиях Квислинга в период между 1930 годом и путчем, произошедшим 9 апреля 1940 года[1]. Само слово «квислинг», особенно в годы войны, приобрело значение «предатель». Из некоторых писем, попавших в руки английских цензоров в ноябре 1940 года, стало ясно, что его имя стало нарицательным вскоре после немецкого вторжения, а также после того, как Квислинг призвал соотечественников перейти на сторону немцев, покинув Англию. Прошло более 50 лет с тех пор, как Видкун был казнен 24 октября 1945 года в Акерсхусе за измену своей стране. Но, несмотря на это, историки и биографы всего мира продолжают изучать судьбу этого непростого человека, сыгравшего такую важную роль в истории Норвегии, и заплатившего так дорого за то, что он считал выполнением своего долга. В речи в свою защиту в сентябре 1945 года он сказал: «Если мой труд является изменой, как тут утверждается, то перед Богом и Норвегией многие норвежские сыны, как и я, могут считаться изменниками, только они избежали тюрьмы»[2].

Единственное, с чем согласны историки по обе стороны Атлантического океана — это то, что ранние годы Квислинга и его семья оказали огромное влияние на его взгляды на жизнь и на формирование его личности, и что годы, проведенные в Советской России, круто изменили его мировоззрение. Я же лично хочу добавить, что его отношения с Александрой и Марией значительно повлияли на его моральные принципы.

Видкун, старший из четырех детей, родился в 1887 году в Фюресдале в семье священника и преподавателя Джона Квислинга. Его мать — Анна Каролина Банг — была младше мужа на 16 лет. Историк Сверре Хартман описывает атмосферу в доме Квислингов как «гармоничную». Жизнь в семье Квислинга, наряду с другими, также была красочно описана Арве Юритценом и Хансом Фредриком Далем[3]. Отношения между мужем и женой были очень теплыми, но ласка была редкостью. В доме царили буржуазные настроения, чрезмерная религиозность и фамильная гордость с примесью национального романтизма XIX столетия. Историю в этой семье изучали в узких рамках, и, что немаловажно, — существовало честолюбивое отношение к детям.

Эти три последних фактора повлияли не только на Видкуна, но и на его младших братьев — Арни и Йоргена, которые пережили его. Любовь Видкуна к братьям подтверждается Александрой, рассказывавшей, что он долгое время тосковал по своей сестре Эстер, которая умерла в раннем возрасте. Также он был очень близок с матерью, будучи послушным сыном своего эксцентричного отца.

Родители имели все основания гордиться своим старшим сыном. Он окончил гимназию в 1905 году с полным отличием, а когда в 1922 году Видкун закончил Военную академию с выдающимися результатами, то был представлен королю[4]. Выбор, сделанный им в пользу военной карьеры, был понятен. С детства ему прививалось чувство национальной гордости и мужские идеалы, окрашенные романтизмом, которые полностью отразились в его страстном увлечении Александрой и в ранних попытках писать[5]. Быть офицером в норвежской армии было престижно, к тому же это давало ему возможность исполнить свой долг.

Будучи еще молодым офицером, Видкун Квислинг познакомился с капитаном Антоном Фредериком Якхеллном Притцем, который оказал очень сильное влияние на всю его дальнейшую военную карьеру. По словам Арнольда Рестада, впервые они встретились на полевых учениях. Также Рестад отмечает, что Притц с самого начала был восхищен умом и способностями молодого человека[6], что в дальнейшем стало взаимным. Эта первая встреча, вероятно, произошла до 1911 года, когда Притца назначили норвежским вице-консулом в Архангельске, в городе на Белом море, где он стал владельцем лесопильного завода и торговал пиломатериалами, до этого отслужив в русском военном отряде в Новгороде в 1908 году по рекомендации норвежского Генштаба[7]. После 1911 года Притц больше не принимал участия в боевой подготовке, а в 1913 году подал прошение на военную пенсию в ранге майора[8].

Ханс Фредрик Даль отмечает, что после 1911 года им было легко поддерживать отношения, поскольку Притц ежегодно бывал в Норвегии, продолжая сотрудничать с Генштабом, к которому Квислинг был прикомандирован как стажер в ноябре 1911 года, и где ему было предложено заняться изучением России[9]. Как всегда, он был усерден, и изучил не только географию и историю России, которая в ту пору была еще империей, но также выучил язык и заинтересовался русской литературой.

Знания Квислинга о России и знакомство с Притцем оказались полезны для него, когда весной 1918 года ему предложили стать военным атташе при норвежской миссии в Петрограде. Для Квислинга, который с самого детства хотел заявить о себе всему миру, это путешествие в Петроград, ставший тогда центром внимания политиков и журналистов, оказалось исключительной возможностью продемонстрировать свои знания и способности. Более того, теперь он мог разъезжать с таким полезным и важным документом, как дипломатический паспорт, все преимущества которого, как отмечала Александра, он вскоре имел возможность оценить.

По всей вероятности, Квислинг не занимался в России рутинной дипломатической работой из-за чрезвычайного положения, сложившегося в то время в стране. Норвежские власти не признавали советского государства, но Квислинг, очевидно, был готов к этому. Даль полагает, что по этой же причине знакомство Квислинга с Троцким (в то время советский министр обороны) было поверхностным и коротким[10]. Это мнение Даля совпадает с тем, что думала и Александра. Она говорила, что Квислинг хвастался этим знакомством, но избегал говорить о каких-либо деталях.

По-видимому, еще до отъезда из дома Квислинг знал, что в Петрограде он снова встретится со своим старым знакомым Антоном Притцем, который женился на норвежке, живя в этом городе в 1915 году. Каролин Притц находилась в то время в Осло с их маленькой дочкой, а капитан делился с норвежской миссией своим опытом работы с советскими торговыми представителями в это неспокойное время. Неизвестно, замолвил ли Притц слово за Квислинга в Генштабе и Министерстве иностранных дел, но фактом остается то, что Притц и Квислинг прибыли в Петроград почти в одно и то же время — в конце мая 1918 года. Кроме того, они жили в одной квартире, которую Притцу передал норвежский поверенный в делах Арильд Хуитфельдт, когда его вызвали в Осло в сентябре. С этого момента Притц и Квислинг были ответственны за работу миссии, пока в декабре того же года им не пришлось закрыть ее и вернуться домой при драматических обстоятельствах[11].

Бедственное положение в России было следствием не только Мировой войны (которая официально закончилась 11 ноября 1918 года), но и восстаний, последовавших после революции, и Гражданской войны. Во время путешествия весной 1918 года по Восточной Европе через новую демаркационную линию в Брест-Литовске, Квислинг повсюду видел разруху, о чем он сообщил домой. По словам Оддвара Хойдала, разведывательные данные, которые Квислинг включил в свой первый доклад министру обороны, были недостаточно качественными, но признает, что отчеты, которые этот молодой офицер представлял впоследствии, занимая свою должность в Петрограде, давали хороший обзор военного положения и хаоса в целом. Квислинг был недалек от правды, когда сказал, что ситуация в России в настоящее время и ситуация во Франции, возникшая летом 1793 года после казни французской королевской пары[12], имеет настораживающее сходство.

Царь Николай II, которого принудили отречься от престола, а в марте 1917 года арестовали, был расстрелян со всей своей семьей 17 июля 1918 года. Революционные силы опасались, что контрреволюционерам удастся освободить царя из заключения, в котором он находился в Екатеринбурге (Свердловске). Хотя расстрел царской семьи держался тогда в секрете, имеющихся слухов было достаточно, чтобы по всей стране начались беспорядки. Столица, где находились Квислинг и Притц, не была исключением. Положение ухудшилось еще больше, когда 30 августа 1918 года был убит Урицкий, председатель Петроградского ЧК, и в тот же день был серьезно ранен Ленин в результате покушения на него Доры Каплан.

В своих личных письмах и в официальных докладах Квислинг и Притц писали, что, вернувшись в Петроград после летнего отпуска в Норвегии, они оказались в таком опасном и тяжелом положении, что даже здание миссии не гарантировало безопасности[13]. Когда Квислинг был еще в Норвегии, группа чекистов вломилась в британское посольство в Петрограде и убила британского морского атташе капитана Кроми, оказывавшего сопротивление до конца. Тело капитана Кроми было выброшено из окна верхнего этажа. Большевики также арестовали большинство британских и французских представителей в городе. Это заставляло оставшихся дипломатов работать еще больше. Притц позже говорил, что той осенью его миссия представляла интересы шести посольств и десяти миссий[14]. Датский министр Удендийк, взявшийся представлять британские интересы, наконец, сумел договориться о передаче ему тела Кроми. Похороны состоялись 6 сентября, на следующий день после возвращения Квислинга[15]. Убийство Кроми и политические последствия данного происшествия произвели сильное впечатление на Притца и Квислинга тем, что даже такая великая держава, как Британия столкнулась с подобным обращением.

Притц родился и вырос в Англии, имел там хорошие связи. Было ли это влиянием Притца или нет, но для Квислинга английский джентльмен был идеалом, о чем впоследствии узнала Александра, исходя из его представлений о правильном поведении. Его склонность ко всему английскому видна и в литературных попытках этого периода его жизни. Он упражнялся в английском языке в своей длинной и сентиментальной поэме, а в Национальной библиотеке в Осло имеется черновик его короткого рассказа или новеллы, повествующей о Первой мировой войне в Лондоне[16]. Скорее всего, Квислинг не стал бы предаваться творчеству в Осло, где он был очень занят тем, что старался проявить себя в Генштабе, также, как потом в Петрограде. У него было мало времени и тогда, когда он прибыл в Россию в феврале 1922 года в качестве помощника Нансена. Это говорит о том, что он занимался писательством в Хельсинки, когда был там с сентября 1919 года до мая 1921 года.

Норвежское министерство иностранных дел решило представлять свои интересы в России через свою миссию в Финляндии, поэтому в апреле 1919 года перевело туда всех оставшихся сотрудников миссии. Квислинг, который к тому времени вновь работал в Генштабе и был известен как специалист по Советской России, получил назначение в качестве офицера разведки (позднее этот пост был переименован в военного атташе) в миссию в Хельсинки, куда он прибыл в середине сентября 1919 года.

Это назначение стало еще одним удачным моментом в его жизни, так как министр Андреас Урбю, находившийся во главе миссии, был очень доволен своим новым коллегой. Поэтому в дальнейшем он делал все возможное, чтобы продвинуть Квислинга на дипломатическую службу, но всегда безуспешно. Урбю часто уезжал из Хельсинки, оставляя Квислинга руководить миссией в его отсутствие. Как поверенный в делах, Видкун помогал своему другу Притцу, снабжая его сведениями о финском рынке пиломатериалов. Жизнь Квислинга в Финляндии была гораздо более спокойной, чем в Петрограде, у него появилось много свободного времени для занятий своими делами. Таким образом, его жизнь стала более упорядоченной, и этот застенчивый и немного неуклюжий молодой человек имел удовольствие познакомиться с молодой женщиной по имени Нини Бо. Эта дружба закончилась с его возвращением домой в 1921 году, несмотря на то, что Нини была серьезно влюблена[17]. Это событие, однако, заставило его задуматься об отношениях между мужчиной и женщиной.

По возвращении в Осло он и не подозревал, что в скором будущем в России произойдут большие перемены. В Харькове, в ту пору ставшем столицей Украины, жили две молодые женщины, которые в детстве перенесли войну и большевизм по-разному. Одной из них была Александра Андреевна Воронина, которой исполнилось 16 лет, когда капитан Квислинг был еще в миссии в Хельсинки. Второй была Мария (Мара) Васильевна Пасешникова.

Фотографии юной Марии говорят о том, что она была красивой. Александра также часто говорила, что Мария была привлекательной — высокой, со смуглой кожей — женщиной, которая всегда хорошо одевалась и держала себя с достоинством. Она была на несколько лет старше Александры, и очень мало рассказывала о себе, за исключением большого количества имеющихся фотографий. В Норвежской национальной библиотеке есть сведения, что в первой главе так называемых воспоминаний Марии в версии Пармана она уменьшает свой возраст на год или два. В студенческом билете Марии указана ее дата рождения — 27 октября 1899 года, и дата поступления в университет — 1921 год. Она закончила свое обучение в экономическом институте в декабре 1922 года, куда она поступила в 1918 году[18].

Среди личных документов Марии в Национальной библиотеке также есть некоторые записки, которые она сделала, находясь в тюрьме в 1945 году. В них она напоминает себе о необходимости как можно меньше говорить о России[19]. Мария так строго придерживалась этого, что когда Парман помогал ей писать книгу, она рассказала только одну смешную историю из ее детства. Ту самую, которую, по воспоминаниям Александры, она поведала ей в один из многочисленных вечеров в Париже в 1924 году. В рукописных записках Марии есть рассказ о том, как она познакомилась с Квислингом: «Я жила в центре города прямо напротив красивой старой церкви (называемой киркой) на берегу реки»[20]. Сравните это с описанием Александры ее харьковского дома в следующей главе, которое она сделала задолго до того, как узнала об автобиографических рассказах Марии Пасешниковой.

Арве Юритцен также не смог найти больше конкретной информации о Марии, кроме той, которая была в Норвежской библиотеке и других норвежских архивах. Даже ее священник, в последние годы жизни Марии в Осло, признавал, что личная жизнь его знаменитой прихожанки всегда была загадкой[21].

Александра искренне восхищалась Марией, которая сумела, несмотря на бедность и необразованность ее семьи, сделать карьеру в советской системе, и считала, что Мария, вероятно, увидела в Квислинге те же реальные и вымышленные черты, что и она, выходя за него замуж в 1922 году. Кроме того, по мнению Александры, как раз происхождение Марии и способствовало ее продвижению. Поэтому для нее было непонятным, зачем Мария выдавала некоторые детали из жизни и происхождение Александры как свои. Также она была удивлена созданным Марией мифом о ее привилегированной семье и воспитании. По всей вероятности, не было простым совпадением и то, что этот миф стал распространяться, когда Квислинг и Мария находились в Норвегии, и не были под надзором у советской власти.