Из индийской корзины

АТАЛ БИХАРИ ВАДЖПАЙИ Новый этап в политической истории Индии

В период с 16 февраля по 7 марта 1998 г. в Индии в четыре этапа прошли досрочные выборы в нижнюю палату парламента (Лок сабха), в которых участвовало 62,2 % электората. За 539 (из 545) депутатских мандатов боролись 2622 кандидата, большинство из которых представляли 43 политические партии; 475 человек были зарегистрированы как независимые. Ни одна партия или политическое объединение не сумели получить абсолютного большинства. Наибольшее число мест (179) завоевала «Бхаратийя джаната парти» (БДП), бывшая в оппозиции предшествовавшему правительству Объединенного фронта (ОФ) во главе с Индером Кумаром Гуджралом. Индийский национальный конгресс (ИНК), единолично руководивший страной в 1947–1977 и 1980–1989 гг., провел в высший законодательный орган страны 141 представителя; ОФ получил 100 мандатов. Лидеры ИНК и ОФ не смогли договориться о создании коалиционного правительства, и БДП вместе с союзниками по предвыборному блоку (всего 18 партий) при поддержке независимых депутатов, получив 264 парламентских мандата, т. е. 50 % плюс один голос от 527 (за вычетом из 539 избранников 12 депутатов от партии «Телугу десам», заявивших о своем нейтралитете), превратилась в партию власти. Президент страны К. Р. Нараянан[68] назначил Атала Бихари Ваджпайи, бывшего до выборов лидером парламентской оппозиции, тринадцатым премьер-министром Индии и 19 марта привел к присяге новое правительство, которое 28 марта получило вотум доверия 274 депутатов при 261 высказавшемся против.

Новый премьер-министр Индии самым грустным моментом своей жизни считает день, когда он потерял отца, а самым счастливым — день, когда он выступил на Генеральной Ассамблее ООН на своем родном языке хинди — официальном языке Индии. Цель своей жизни он видит в достижении Индией подобающего ей места в мировом сообществе. Он предпочитает национальную индийскую одежду — курту (длинная белая рубаха) и дхоти (ткань, закрывающая бедра и ноги); любит сладкие каши из бобовых и риса, лепешки с фруктовой начинкой, а также рыбу и китайские блюда. Блистательный оратор, завораживающий слушателей, и талантливый поэт, он написал в одном из своих стихотворений: На высокой горе /Не растут деревья, /Не растет трава, / Не растут цветы. / Собирается только снег, / Белый, как саван, / И холодный, как смерть, / Превращаясь / В игривую, хохочущую реку, / Каплями оплакивает нашу судьбу…/Здесь ни весны, ни листопада / Не бывает. Мрак высоты / И одиночества безмолвие. /Владыка мой, /Не возводи меня на эту высоту, / С которой не смогу я наклониться, / Чтобы щекой прижаться / К щеке другого человека.

Атал Бихари Ваджпайи родился 25 декабря 1926 г. в княжестве Гвалиор (теперь город в составе штата Мадхъя Прадеша). Его отец, Кришна Бихари Ваджпайи, занимал ложность школьного инспектора. Выход на пенсию не убил в нем тягу к знаниям, и он вместе с сыном стал посещать занятия в колледже, где изучал право. Сам Ваджпайи утверждает, что и твердость характера, и поэтическая одаренность, и ораторское мастерство достались ему в наследство от отца, которого он глубоко уважал. Старший Ваджпайи писал стихи на диалектах хинди — брадже и кхари боли (одно из его поэтических произведений до сих пор исполняется в гвалиорских школах как молитва во время общешкольных мероприятий), но и с увлечением читал английскую литературу. Семья Ваджпайи принадлежит к древнему и уважаемому роду каньякубджских брахманов ваджапеи, известных своей ученостью в области традиционного знания — санскрита, философии веданты и ритуальных тонкостей.

. . . . . . . . . .

Термином ваджапея (приобщение к силе/энергии) обозначался ведийский торжественный обряд, совершаемый царем для обретения статуса миродержца. Главным божеством этого ритуала считался Праджапати, тело которого состояло из 17 частей, поэтому священным числом ваджапеи было 17: 17 жертвенных животных, 17 участников ритуального питья хмельного напитка и т. д. Первым этапом ваджапеи была гонка 17 колесниц, в которой, как водится, побеждала колесница царя. Вторую часть обряда составляло восхождение царя по ступенькам на жертвенный столб. Действия обряда знаменовали собой толчок, приводящий в движение природный круговорот и открывающий новый временной цикл под эгидой обновленной сакральной власти. Главный жрец, распоряжавшийся ритуальной процедурой, назывался ваджапеи/ваджпайи. Далекие предки премьер-министра принадлежали к касте таких жрецов; выходцы из этого рода когда-то поселились в области Каньякубдж на левом берегу Ганги (ныне Каннаудж), в городе, основанном в мифологические времена неким Кушнатхом, который был проклят богом ветра Вайю, и у ста его юных дочерей (канья) выросли горбы (кубдж), поэтому его владения стали известны как Каньякубдж.

. . . . . . . . . .

А. Б. Ваджпайи получил образование в колледжах Гвалиора и Канпура, где он изучал преимущественно политологию, и получил степень магистра. Затем он занялся журналистской работой, редактируя одновременно и поочередно несколько ежедневных, еженедельных и ежемесячных изданий на хинди и уделяя много времени общественной и политической работе. В 1942 г. за участие в движении «Вон из Индии!», направленном против английских колонизаторов, был посажен в тюрьму. Он снова был арестован уже в независимой Индии в 1975–1977 гт., во время «чрезвычайного положения», введенного правительством Индиры Ганди, и тогда же написал такие строки: Мы можем сломаться, /Но не склониться.

Впервые А. Б. Ваджпайи баллотировался в нижнюю палату в 1952 г., но потерпел поражение и стал членом парламента только в 1957 г., после вторых всеобщих выборов. Выступая накануне выборов 1998 г. перед парламентской фракцией своей партии, он не без иронии вспомнил, что тогда партия «Джан сангх» (Народный союз) выставила его кандидатом одновременно в трех избирательных округах Уттар Прадеша — в Дакхнау, Матхуре и Балрампуре. В Дакхнау он проиграл, в Матхуре не только проиграл, но заодно лишился и залога (в наши дни каждый участник предвыборной гонки вносит залог в 10 тыс. рупий и лишается его, если набирает менее 1/6 части поданных в округе голосов). Зато в Балрампуре его победа была безусловной, и он практически бессменно провел в парламенте четыре десятилетия, избираясь восемь раз членом нижней и два раза членом верхней палаты (Раджья сабха — верхняя палата, или палата штатов).

В 1977 г. в результате внеочередных выборов в индийский парламент к власти пришел блок «Джаната парта» (Народная партия). Премьер-министром стал 81-летний Морарджи Десаи, а министром иностранных дел — тогда 51-летний Атал Бихари Ваджпайи. Через некоторое время Ваджпайи приехал в Москву; после официальных переговоров с мидовскими коллегами в Доме дружбы была устроена встреча индийского министра с советской общественностью. Все как положено: приветственные речи, аплодисменты, концерт. От студенчества МГУ пылкие слова дружбы на рафинированном хинди произносила я. К концерту высокий гость переместился в первый ряд партера, туда же руководители мероприятия подтолкнули и меня — для комментирования концертных номеров и светской беседы. Во мне боролись смущение (совершенно понятное) и страх: Ваджпайи был известен как член РСС («Раштрийя сваямсевак сангх» — Союз добро вольных служителей нации) и один из основателей партии «Джан сангх»: и то и другое в нашей печати всегда окрашивалось в ослепительно черный цвет национализма и коммунализма. Дисциплинированно поборов смятение чувств, я уже через несколько минут чувствовала себя вполне комфортно: собеседник был мягок, предупредителен, остроумен и ни за что не агитировал.

РСС был создан в 1925 г. в г. Натуре Кешавом Балирамом Хедгеваром, брахманом маратхского происхождения, как организация с жесткой внутренней структурой, ставившая основной целью «строительство индусской нации». Перед смертью в 1940 г. Хедгевар назначил своим преемником также маратхского брахмана Мадхава Садашива Голвалкара, который, в свою очередь, в 1977 г. передал бразды правления опять-таки маратхскому брахману Баласахебу Деорасу. Последний, тяжело заболев, назначил на свое место Раджендру Сингха, выходца из сословия кшатриев Северной Индии, ранее преподававшего ядерную физику в Аллахабадском университете[69]. При вступлении в одну из ячеек союза новобранец приносит присягу следующего содержания: «Перед лицом всемогущего Бога и моих предков я торжественно клянусь в том, что я становлюсь членом РСС для того, чтобы добиваться величия Индии путем укрепления святой индусской религии, индусской общины и индусской культуры. Я буду исполнять работу союза честно и отстраненно, со всем сердцем и душой, и я буду верен своей клятве всю свою жизнь».

Маратхским же брахманом Винаяком Дамодаром Саваркаром была разработана и концепция хиндутвы — «индусскости/индийскости»[70]. Впрочем, автор, будучи атеистом, утверждал, что хиндутва вбирает в себя гораздо более широкий круг представлений, нежели религия индуизма. В 1948 г., после убийства Махатмы Ганди маратхским брахманом Натхурамом Годсе, РСС был запретен, вновь легализован в 1949 г., снова запретен в 1992 г., после событий в городе Айодхъе (разрушение мечети Бабура, построенной на предполагаемом месте рождения бога Рамы, за которым последовали крупные индусско-мусульманские столкновения), и впоследствии вторично легализован в качестве культурной организации, не занимающейся политической деятельностью.

Партия «Джан сангх» возникла в 1951 г. Один из бывших председателей партии — Балрадж Мадхок (позже исключенный за крайность в суждениях) — следующим образом сформулировал установки партии: «Индия — единая страна, и «Джан сангх» будет стремиться к ее воссоединению всеми законными средствами. Народ, живущий в Индии, — это единая нация вне зависимости от касты, веры и места проживания. Эта индийская нация обладает единой культурой, которая исходит от вед в виде непрерывной традиции, воспринимающей и ассимилирующей вклад других народов, культур и вер, пришедших к нации по ходу истории, и этот вклад стал неотличимой частью главного потока»[71]. Получив в 1952 г. три места в Народной палате, в 1957 г. партия завоевала 5,9 % голосов и 19 мест: перешагнув установленный законом о выборах рубеж в 5 %, партия была внесена в реестр Центральной избирательной комиссии с утвержденным избирательным символом — светильником. В 1977 г. на досрочных парламентских выборах после отмены чрезвычайного положения (1975–1977) Индийский национальный конгресс, бессменно находившийся у кормила власти с момента получения страной независимости, и тогдашний премьер Индира Ганди потерпели сокрушительное поражение. К власти пришла «Джаната парти» — коалиция разнородных партий, среди которых был и «Джан сангх». В 1980 г. ИНК и Индира Ганди снова одержали победу, а «Джан сангх» вышел из коалиции и, ведомый новыми лидерами — А. Б. Ваджпайи и Д. К. Адвани (тогда председатель партии), сменил название на «Бхаратийя джаната парти» (БДП, Индийская народней партия) и символ — на лотос.

В 1996 г., после одиннадцатых парламентских выборов, А. Б. Ваджпайи был назначен главой однопартийного правительства меньшинства, но спустя 13 дней это правительство ушло в отставку, даже не поставив в парламенте вопрос о получении вотума доверия (таким образом Ваджпайи побывал и десятым индийским премьером). В те же дни в авторитетном издании «Индиа тудэй» появилась статья под названием «Голубь среди ястребов», в которой, в частности, говорилось: «Умеренные взгляды Ваджпайи и его вкус к хорошей стороне жизни выделяют его среди других лидеров БДП, разделяющих его прошлое в РСС». Там же приведены слова изгнанного из БДП Балраджа Мадхока: «Премьерство Ваджпайи означает катастрофу для страны, поскольку в основе своей он конгрессист (т. е. сторонник секулярных взглядов ИНК. — И. Г.)». И далее цитируется сам Ваджпайи: «Моей самой большой ошибкой было то, что я вошел в политику. Это создало какую-то странную опустошенность в моей жизни». Ваджпайи считается сторонником мягкой хиндугвы, он религиозен без исступления и больше напоминает традиционного пандита, блистательно владеющего классическим знанием. Цитаты из эпических поэм «Махабхарата» и «Рамаяна» — непременный компонент его выступлений.

Один из давних знакомцев Ваджпайи рассказывает: «Впервые я встретил его в 1944 г. В Университете г. Аллахабада происходил конкурс ораторов, и в самом конце, когда жюри уже подводило итоги, в аудитории появился запыхавшийся молодой человек. Он объяснил, что приехал из Лакхнау специально для участия в конкурсе, но поезд опоздал, и просил, чтобы его заслушали. Жюри смягчилось, Атал-джи (джи — уважительная частица. — И. Г.) начал выступление, и через десять минут был признан безусловным победителем».

Поэзию Ваджпайи, насквозь пронизанную темой нации и родины, можно охарактеризовать как гражданскую лирику. Форс-мажорные обстоятельства и конфликтные ситуации в жизни Ваджпайи только стимулируют поэтический адреналин и результируются в выбросе новой продукции. Мне нравится его верлибр — при активном использовании традиционной индийской образности он не боится снять с нее лаковый покро времени и пристально взглянуть на безусловные мифологические авторитеты, устанавливая перекличку времен через константу человеческой низости и корысти: Кто Кауравы, а кто Пандавы?/Вопрос непростой. /В обе стороны Шакуни / Сеть обмана раскинул. /Парь закона не бросил /В кости играть дурной привычки. /В каждом собрании/Драупади подвергается унижению. /Без Кришны сегодня/Будет вершиться битва. /Кто бы ни выиграл, /Плакать будет бедняк.

. . . . . . . . . .

Кауравы и Пандавы — герои древнеиндийского эпоса «Махабхарата» («Великая индийская битва»), двоюродные братья, соперничающие в борьбе за власть. Обе стороны прибегают к услугам нечистоплотного Шакуни, который в решающий момент подыгрывает Кауравам, но это оказывается возможным потому, что Юдхиштхира (старший из Пандавов) — «Царь закона», известный своей справедливостью, сжигаем страстью к игре в кости. В итоге Юдхиштхира проигрывает царство, своих братьев и общую жену — Драупади. Последнюю Кауравы пытаются обнажить при большом стечении людей, но под каждой снятой одеждой у нее оказывается новая. В результате после многих перипетий Кауравы и Пандавы сошлись на поле битвы, во время которой бог Кришна, иногда откровенно вероломно, помогал Пандавам.

. . . . . . . . . .

В более редких пейзажных зарисовках Ваджпайи смягчается, как это обычно происходит с ним, когда он, поэт, остро ощущающий особую прелесть одиночества, оказывается в горах, например в любимом местечке Манали в Гималаях: В небе молний больше,/ Чем света в доме./Круги телефон, сколько хочешь,/Молчит все равно./ Снегом покрыты гирлянды гор,/реки, речушки, леса./ Страна музыкантов небесных,/ Где забавляются боги./ Зеленый-зеленый миндаль,/На соснах шишки полны семян,/Горячие серные источники — Ищи утерянную драгоценность./ Обе руки распростерла/Манали, тебя зовушая./ Манали, ты друг, подобный/ Охлаждающему аромату сандала в лесу.

А. Б. Ваджпайи — брахмачари, что не совсем точно переводят как «холостяк». На самом деле так называется человек, проходящий одну из обязательных стадий жизненного цикла индусов, когда все силы и помыслы отдаются достижению знаний и движению к намеченной цели при воздержании от плотских радостей. Подобное удержание энергии, приводящее в соответствии с классическими представлениями индуизма к наращению интеллектуального и духовного потенциала, практиковалось индийскими мудрецами и отшельниками, а также рядовыми мирянами в древности и средневековье и практикуется до наших дней. Наиболее радикальный пример подал Махатма Ганди, семейный человек, сознательно отказавшийся от радостей супружества в 40 лет.

Ваджпайи не женат, но, хотя это и мало кому известно, он — не одинокий человек. У него есть приемная дочь Намита. Бенгалец Ранджан Бхаттачарья, с 1983 г. ее муж, стал захаживать в дом Ваджпайи с 1977 г. По его словам, на протяжении долгого времени отношения между ним и Ваджпайи были строго официальными. Ваджпайи, вероятно, нарочно удерживал дистанцию и «периодически забывал имя» поклонника Намиты, называя его то Банерджи, то Мукерджи, типичными бенгальскими фамилиями, а потом закрепил за ним прозвище «бенгальский бабу (господин. — И. Г.)». В последние годы Бхаттачарья сопровождает Ваджпайи во время поездок по стране, но нынешний премьер с самого начала недвусмысленно дал ему понять, что его роль — чисто техническая. В этом сюжете показательны два момента: Намита сама определила своего избранника (в Индии обычно матримониальными делами занимаются родители) и выбрала человека другой — не хиндиязычной — культуры.

Ваджпайи обожает кулинарничать: в 1960-х, когда он жил под одним кровом с несколькими друзьями и дела по дому были поделены между всеми, он с готовностью взял на себя обязанности повара. Теперь, естественно, на это не остается времени. Его рабочий день начинается рано — сначала он совершает длительную прогулку с любимыми собаками, правда, теперь, когда годы дают о себе знать, он в основном ограничивается просторами сада, окружающего его дом в Дели. Затем просматривает газеты. К критике относится здраво, хотя, по сообщениям из близкого окружения, время от времени и по разным поводам подвержен вспышкам гнева. Он любезен и всегда внимательно слушает собеседника, но может прикрыть глаза, если монолог затянулся или чересчур монотонен, но и с закрытыми глазами он остается начеку: у него быстрая и четкая реакция.

Индийские аналитики утверждают, что А. Б. Ваджпайи представляет собой уникальное явление в политической жизни Индии. И причина не только в его политическом долголетии или в том, что он кавалер ордена Падма Бхушан — третьей по значению государственной награды Индии, а два года назад был удостоен награды «Лучший парламентарий» (после успешного визита в качестве главы индийской делегации в Женеву на заседание Комиссии по правам человека), и не в харизме джентльмена, поэта и оратора, но и в том, что у него одна-единственная любовь на всю жизнь — Индия, и ради нее он способен подниматься над собственными пристрастиями.

В оценке его деятельности на посту министра иностранных дел (1977–1979) сходятся и друзья и враги: она была успешной, и именно тогда многим открылось, что он не только политик, но и государственный деятель. Во внешней политике он привержен принципу неприсоединения, но объявил приоритетным направлением отношения с ближайшими соседями. Он нанес официальный визит в Пакистан, нашел верный подход при обсуждении животрепещущих проблем и взаимных претензий, отвечая на вопросы журналистов на хорошем урду (государственном языке Пакистана). Отношения между Индией и Пакистаном снова ухудшились в 1980 г., когда в дополнение к грузу многолетних тяжб прибавились различные оценки странами ввода советских войск в Афганистан.

Ваджпайи, безусловно, рассчитывает каждый свой шаг. Для него быть политиком — это и тяжелая ежедневная работа, и стиль жизни. Он не только искусный политический тактик и стратег, но и артистическая личность. Вот как один из журналистов описывает его выступление во время последней предвыборной кампании: «Голос Ваджпайи пополз вверх: «Выборы— это биение сердца демократии!!!» Пауза, голос становится тише, и аудитория замирает. «Но если сердце бьется чересчур быстро, оно может не выдержать!» — собравшиеся взрываются возгласами одобрения». Ваджпайи как-то сказал, что «Конгресс (ИНК. — И. Г.) без власти — все равно что задыхающаяся без воды рыба», но он сам вне политических баталий окажется похожим на такую же рыбу, хотя, кокетничая в минуты раздражения, грозится «принять санъяс», т. е. отринуть земные привязанности, обзавестись посохом и сосудом для воды и стать безразличным к своей плоти бездомным странником, соблюдающим молчание. В его арсенале есть и такое испытанное средство, как «голодовка насмерть». Последний раз он прибегал к нему в феврале 1998 г., в знак протеста против решения Ромеша Бхандари, губернатора Уттар Прадеша, распустить правительство штата, возглавляемое Кальяном Сингхом, членом БДП. По словам самого Ваджпайи, он протестовал против «оскорбления Конституции в Уттар Прадеше». После того как Верховный суд принял беспрецедентное решение вернуть разогнанное правительство до рассмотрения этого вопроса в Законодательной ассамблее соответствующего штата, Ваджпайи через два с половиной дня голодовки вы пил стакан сока, поданный внучкой, дочерью Намиты. (К слову, едва стало ясно, что быть Аталу Бихари Ваджпайи премьер-министром, незадачливый Ромеш Бхандари моментально подал в отставку.)

Ваджпайи называют «мужчиной черчиллевской закваски», отмечают его способность «зрить в корень», и многие соперники считают его «оппонентом, но не врагом». Рассказывают, что Джавахарлал Неру как-то заметил, показывая на еще юного Ваджпайи: «Этот молодой человек нередко критикует меня, но я вижу за ним большое будущее». Кхушвант Сингх, известный писатель и едкий журналист, застрельщик многих политических и даже культурных баталий в индийском обществе, считает, что на сегодня А. Б. Ваджпайи — наиболее приемлемый политик на посту премьер-министра страны. Отмечая его высокие качества (в том числе честность, неприверженность семейно-родственным связям, непричастность к скандалам по обвинению в коррупции), К. Сингх единственным минусом Ваджпайи признает его связь с РСС и заключает: «Большинство политиков уродливы и непривлекательны. Однако при всех моих политических разногласиях с м-ром Ваджпайи я нахожу его лицо красивым, а характер притягательным».

А. Б. Ваджпайи будет действительно нелегко. До сих пор не завершено следствие в отношении Д. К. Адвани (ставшего министром внутренних дел в правительстве, возглавляемом Ваджпайи)[72] и упомянутого выше Кальяна Сингха по делу о «подстрекательстве к разрушению мечети в Айодхъе». А вот, например, что заявил Манохар Дзоши (кстати, маратхский брахман), член БДП и главный министр штата Махараштры[73], на предвыборном митинге в присутствии 10 тыс. человек: «После того как Ваджпайи-джи станет премьер-министром, я попрошу его начать войну с Пакистаном в третий и последний раз. Пусть Индия нанесет Пакистану окончательный удар. Их нужно проучить так, чтобы Кашмир был навсегда забыт». (Дзоши забыл историю — три индо-пакистанских войны уже были. — И. Г.) И далее спросил, хотят ли собравшиеся, чтобы в Дели был Рам (т. е. «царство бога Рамы» — воплощение идеального социального устройства) или Рим (намекая на итальянское происхождение Сони, вдовы Раджива Ганди, активно включившейся в предвыборную борьбу на стороне ИНК). К слову сказать, в Махараштре, внутреннее правительство которой сформировано коалицией БДП и местной партии «Шив-сена» («Армия Шиваджи» — в названии использовано имя национального героя маратхов Шиваджи), оглушительную победу на выборах одержал ИНК, вместе со своими союзниками получив 40 из 48 мандатов. Опять же к слову, вдова Санджая, другого сына Индиры Ганди, Манека Ганди получила место в нынешнем парламенте в качестве независимого кандидата, впоследствии поддержала БДП и в результате приобрела портфель государственного министра.

Интересно, что на мартовском (1998 г.) принятии присяги нынешним правительством (43 члена) присутствовали два бывших президента (Ш. Д. Шарма и Р. Венкатараман) и пять бывших премьер-министров (В. П. Сингх, Чандра Шекхар, П. В. Нарасимха Рао, Х. Д. Деве Гауда и И. К. Гуджрал) — в Индии все-таки сохраняется пиетет перед «бывшими», и они друг с другом общаются по-человечески, т. е. в соответствии с демократическими нормами (в случае смерти любого из «бывших» объявляется всеиндийский день траура). Объявленная на последовавшем мероприятии «Национальная повестка дня» (меморандум о намерениях нового правительства), по замечаниям индийских аналитиков, представляла «дистиллированную версию предвыборного манифеста БДП минус пункты, относящиеся к хиндугве». По-моему, это личная победа А. Б. Ваджпайи. Параграф о «подлинном секуляризме» признает обязательства относительно «равного уважения ко всем религиозным общинам»[74] и не упоминает излюбленного тезиса БДП о «недопустимости заигрывания с меньшинствами». Убран пункт об Айодхъе (о строительстве храма бога Рамы на месте разрушенной мечети), исчезло требование об аннулировании 370-й статьи Конституции (об особом статусе штата Джамму и Кашмир — камня преткновения в отношениях между Индией и Пакистаном), снят вопрос о разработке Общегражданского единого кодекса (сейчас различные конфессии в области частного права пользуются своими нормами).

Одновременно с этим БДП в торжественный момент отказалась от знаменательной символики — шарфы, накинутые на плечи победителей, были не шафранового цвета, ассоциирующегося с неистовым индуизмом, а белые, с цветной продольной каймой. И сама «Повестка» была обернута в бумагу с зелено-розовым, а не густо-оранжевым орнаментом. Отвечая на вопросы собравшихся, премьер-министр сказал: «У меня нет припрятанной «Повестки», отменяющей или не согласующейся с «Национальной»… Выбросьте мысли на этот счет из головы… Покуда я премьер-министр, будет существовать только «Национальная повестка»». Впрочем, есть и перекличка с манифестом БДП — намерение «еще раз обсудить ядерную политику и в случае необходимости реализовать право на ядерный выбор»[75], обещание «пересмотреть Конституцию в свете опыта последних 50 лет», обязательство «продолжить политику реформ, но с твердой опорой на свадеши», т. е. на собственное предпринимательство, а также обещание провести законодательным путем указ о предоставлении 33 % мест в выборных органах женщинам. Новый премьер также сказал: «Несмотря на обладание достаточными природными ресурсами, большинство наших соотечественников остаются бедными. Они лишены возможностей улучшить свою жизнь. Я знаю условия их жизни, я сам прошел через это…» И добавил: «Многое из того, что я сказал, может выглядеть неубедительным, поскольку предыдущие правительства имеют печальный послужной список в этом отношении. Кое-что из сказанного может выглядеть просто мечтаниями, особенно в свете прежних неисполненных обещаний. Несмотря на это, я публично заверяю, что мы будем придерживаться обещаний, с которыми выступаем сегодня. Разве не было сказано кем-то, что если не мечтать, то как мечты обратятся в реальность?»

Атал-джи полностью оправдал данное ему при рождении имя: «Неотступающий», второй постоянный семейный компонент — «Бихари» означает «Находящийся в движении, наслаждающийся» и тоже вполне соответствует натуре нынешнего премьера — ценителя музыки, танцев, поэзии, а также хорошей карикатуры, заядлого путешественника и любителя сбегать в киношку (на индийский фильм, разумеется). Какова будет амальгама этих значений для будущего более чем 900-миллионной[76] полиэтнической и поликонфессиональной демократии, ни на кофейной гуще, ни обрывая лепестки лотоса, гадать не берусь. Поживем — увидим.

Послесловие. Это эссе написано в мае 1998 г. С той поры было выпито много кофе и облетели лепестки сотен тысяч лотосов. Но по-прежнему плодоносят кофейные плантации и радуют взор свежие бутоны, а значит, жизнь продолжается.

Быть премьер-министром Индии — тяжелая работа, и я не хочу здесь давать беглую и легковесную характеристику пяти тяжелейшим годам, на протяжении которых Аталу Бихари Ваджпайи удавалось оставаться на главном посту самой большой в мире демократии. В 1999 г. он подавал в отставку и в стране проводились внеочередные выборы, в самом правительстве не один раз происходили перестановки, БДП сотрясали громкие скандалы — она теряла и вновь получала поддержку в разных индийских штатах, а Ваджпайи приходилось балансировать между правящей коалицией и оппозицией, между твердолобыми ортодоксами и либерально настроенными членами собственной партии, между собственной партией и партнерами по коалиции. Примечательно, что самой острой и бескомпромиссной критике он подвергался не от оппозиции, а от РСС, с которого начался его путь в большую политику («Я пришел туда, чтобы заниматься спортом, а не из идеологических соображений», — сказал он однажды). Хотя именно он стал первым премьер-министром, посетившим штаб-квартиру РСС в Натуре и возложившим венок к портрету К. Б. Хедгевара.

Ваджпайи — немолодой человек; несмотря на перенесенные операции, нот плохо слушаются его, поэтому иногда кажется, что он плывет в замедленном ритме, но, как часто бывает, видимость порождает иллюзии. Совершенно очевидно, что для нынешнего премьера приоритетным является положение Индии на международной арене: он занимается внешней политикой дотошно и со вкусом, не упуская ни одной возможности озвучить то, что представляется ему первостепенным. Пран Чопра, один из старейших индийских журналистов, думает, что «со смерти Неру ни один из премьеров не был больше похож на него, чем Ваджпайи», что Ваджпайи, «как и Неру, понимает, что Индия представляет собой плюралистическое общество», что он «гуманист и предан демократическим ценностям». Но он же считает, что «до Неру фигура Ваджпайи не дотягавает, хотя заметно возвышается над всеми, кто его окружает». Д. Р. Гойял, пламенный пропагандист хиндутвы и автор книга о шафрановом братстве, убежден, что «Атал Бихари Ваджпайи — непревзойденный мастер двусмысленных выражений, его высказывания можно интерпретировать и так и этак, что его и спасает». Во время одного выступления перед индийской диаспорой в США он назвал себя преданным сваямсеваком — словом, прочно ассоциирующимся с коммуналистской напористостью РСС, а по возвращении в Индию, где это выражение главы поликонфессиональной страны вызвало негодование, объяснил, что имел в виду слово в его первозданном смысле — «слуга нации». В разных обстоятельствах он давал разную оценку ситуации вокруг Айодхъи и событиям в Гуджарате. Ни для кого, впрочем, не секрет, что долголетие в политике определяется умением вертеться. И. К. Гуджрал придерживается такого мнения: «Нужно отдать ему должное. Я возглавлял 16-партийную коалицию, он — 24-партийную. Это — первое неконгрессистское правительство, которое продержалось столько времени».

За прошедшие пять лет проблем в Индии не стало меньше; да и в Южной Азии в целом, где обитают ближайшие соседи, по-прежнему все неспокойно. Отношения с Пакистаном постоянно балансируют на грани, переход которой обернется крахом для обеих стран. Но миллиардная Индия крепнет в экономическом отношении, уверенно осваивает ядерную отрасль и космос и неудержимо манит к себе всех, кто еще не был в этой стране. И еще больше тех, кто там побывал. 9 июля 2003 г. Атал Бихари Ваджпайи выступил с докладом на Межминистерской конференции «Диалог между цивилизациями: поиск новых перспектив», организованной в Дели правительством Индии совместно с ЮНЕСКО. Патриарх был лаконичен и четок в формулировках — у делегатов, среди которых была и я, появилась надежда, что перспективы будут обнаружены.

ВАСИЛИИ ОСКАРОВИЧ КЛЕММ К 100-летию открытия консульства России в Бомбее

Более 40 лет затратило Министерство иностранных дел России на то, чтобы преодолеть упорство английской стороны и открыть представительство в «жемчужине Британской короны» — Индии. Впервые этот вопрос был поднят в конце 50-х годов XIX в.: XV статья подписанного двумя странами в 1859 г. «Трактата о торговле и мореплавании» создавала юридическую базу для шагов в этом направлении. Международная атмосфера, однако, еще не остыла после Крымской войны (1853–1856) и антибританского восстания в Индии (1857–1859), и, озабоченная укреплением своей власти в колонии, Великобритания не отозвалась на инициативу российской дипломатии. Далее почин подхватил генерал-губернатор Лифляндии, Эстляндии и Курляндии барон В. К. Ливен, который, в целях содействия рижским торговым домам, в письме от 1 июня 1863 г. в Азиатский департамент МИД ходатайствовал о назначении рижского купца Б. Х. Гримма, проживавшего в Бомбее, тамошним российским консулом. В треугольнике Петербург-Лондон-Калькутта (тогдашняя столица Британской Индии) наметилось оживление.

Поскольку дипломатическая деятельность неуклонно базируется на этикете и паритете, после длительных проволочек в 1875 г. стала известна иена взаимности — открытие Британского генконсульства в Тифлисе. Императорское правительство, впрочем, уведомило английскую сторону, что ранг «генеральный» жалуется только «лимитрофным», т. е. пограничным, державам (в данном случае — Турции и Персии), и Высочайшим указом Правительствующего сената от 31 мая 1876 г. признало ординарного британского консула в Тифлисе.

Однако упорная противница России в исторических передрягах второй половины XIX в. не спешила выполнять свою часть договора. Уже началась «большая игра» — активное противостояние двух империй в Средней Азии. В «туманном Альбионе» сменившие либералов консерваторы не считали себя связанными обещаниями предыдущего правительства, и 2 июня 1879 г. вице-король Индии Э. Р. Литтон отправил депешу в Форин Офис: «Я испытываю самые решительные возражения против назначения российского консула в Бомбей». Испуг объяснялся тем, что «Бомбей, как известно, стал местом ежегодных встреч недовольных элементов, заговорщиков и интриганов из всех районов Индии»[77], и вице-король предчувствовал, что последуют «преувеличенные донесения о недовольстве наших подданных и нестабильности нашего правления». Учитывая среднеазиатскую проблематику, Литтон прямо писал, что взамен Бомбея надо требовать Ташкент или Самарканд. Решительность вице-короля была дополнительно спровоцирована сообщениями чиновников британского посольства из Петербурга, обнаруживших в официальной российской публикации данные о том, какой оклад положен… генеральному консулу России в Бомбее. В Лондон снова полетело письмо от удивленного Литтона: «…посылка российского консула в какой-либо район Индии именно в этот момент может быть деструктивна. И все наши общие возражения против российского консульства в Индии в еще большей степени относятся к его размещению именно в Бомбее…» Чтобы не допустить создания «средоточия политических интриг», предлагалось даже упразднить уже функционировавшее британское консульство в Тифлисе.

Дипломатическое фехтование (и прежде всего попытки вынудить русских первыми отказаться от этой идеи) продолжалось. Всплыло имя некоего Френсиса Вуйона, представителя парижской компании по учету векселей в Бомбее, который мог бы взять на себя функции российского консула. Назначение вроде бы состоялось, и индийское правительство под предлогом предстоящего признания… лишило беднягу Бульона (в русской документации он фигурирует и под таким антропонимом) даже «того участия в местных делах, которое ему принадлежало как представителю местного банка». Русские дипломаты, однако, получив дополнительный импульс от Генерального штаба, продолжили розыгрыш «французской карты».

27 июня 1885 г. военный министр П. С. Ванновский с солдатской прямотой обратился к Н. К. Гирсу, министру иностранных дел: «В настоящее время Военное министерство имеет в Азии только одного военного агента при миссии нашей в Пекине, из Тегерана Штаб Кавказского округа получает кое-какие сведения от наших инструкторов, следить же за тем, что происходит в Индии, мы лишены всякой возможности…» В том же письме содержалось остроумное предложение об учреждении российского консульства в Пондишери (французской колонии на территории Индии) «с тем, чтобы на должности консула и его секретаря были назначены офицеры, переименованные предварительно в гражданские чины». В развитие сюжета российский посол во Франции барон А. П. Моренгейм отправился к тамошнему министру иностранных дел Ш. Л. де Фрейсине. Последний, всячески уклоняясь от решения щекотливого вопроса, перебросил проблему морскому министру по делам колоний Ш. Е. Галиберу. Тот поколебался, просчитывая неизбежность осложнений и без того непростых отношений с Англией, но все-таки согласился, поставив условием официальный запрос российской стороны и умеренность, «особенно на первых порах, выбора на этот пост лица как можно менее по выдающемуся своему положению и назначению способного сразу возбудить подозрительность англичан…» Архивы (или архивариусы) умалчивают о том, как и почему застопорился этот сюжет.

Между тем консульство Ее Королевского Величества в Тифлисе, просуществовавшее до 1881 г., было разменяно на два вице-консульства — в Батуми и Новороссийске, но в 1888 г. британцев потянуло обратно при полном нежелании уступать Бомбей: «У российского консула в Бомбее не будет нормальных консульских обязанностей, так как практически торговли с Россией нет. Он был бы фактически политическим представителем российского правительства, и в этом качестве, не имея возможности делать добро, он будет несомненно обладать возможностями приносить вред». Англичане лукавили в отношении торговых связей — кое-что было; кроме того, через бомбейский порт ежегодно отправлялись в Мекку тысячи мусульманских паломников, подданных Российской империи, и к тому же практически все ведущие державы Западной Европы имели там свои представительства. За лукавством скрывался страх перед установлением прямых российско-индийских связей: одним из элементов «большой игры» было создание непривлекательного и опасного образа России.

Скоро сказка сказывается… В 1897 г. Николай II собственноручно начертал на записке военного министра: «Вопросу о консульствах в главнейших городах Индии я придаю большое значение». Российская дипломатия поднатужилась, а на горизонте Англии замаячила тень новой соперницы — Германии, и наконец 11 августа 1899 г. Р. А. Солсбери, тогдашний глава Форин Офис, передал российскому посланнику в Лондоне П. М. Лессару положительный ответ. Занявший в том же году пост вице-короля Индии лорд Д. Н. Керзон, известный русофоб, был взбешен! Он телеграфировал государственному секретарю по делам Индии лорду Д. Ф. Гамильтону: «Мы настаиваем, если еще не поздно, чтобы российский консул в Бомбее… не именовался генеральным… Российский консул, который уже назначен, является хорошо известным мне человеком по делам Центральной Азии, который, конечно, послан в Бомбей не только для коммерческих целей». Через некоторое время Василий (Вильгельм) Оскарович фон Клемм прибыл в Бомбей. Это была репетиция «нашего ответа» лорду Керзону.

Клемм (род. в 1861 г.) был профессионалом высочайшего класса. Во-первых, он получил востоковедное образование в Лазаревском институте восточных языков и на учебном отделении восточных языков при Азиатском департаменте МИД, куда был впоследствии зачислен на работу. Во-вторых, он прошел основательную дипломатическую практику сначала как драгоман Политического агентства в Бухаре, а потом как чиновник МИД для пограничных сношений при начальнике Закаспийской области. Именно поэтому, еще не приступив к исполнению обязанностей, он подал докладную записку своему непосредственному начальству: «При учреждении нашего Генерального консульства в Бомбее в личный состав его не была включена должность штатного драгомана…» Далее Василий Оскарович разъяснял, насколько важно на Востоке владеть местными языками. Его доводы возымели действие, и вскоре после прибытия в Бомбей самого Клемма там оказался и Александр Иванович Выгорницкий (род. в 1868 г.), овладевший языком хиндустани (урду) на офицерских курсах в Бухаре (с помощью брошюры «Приключения четвертого дервиша из поэмы Баго-Бахар») и затем отточивший его на практике в Индии.

Между тем с берега Аравийского моря в Санкт-Петербург полетело сообщение вице-директору Первого департамента МИД Н. Г. Гарт-вигу: «Милостивый Государь Николай Генрихович! В дополнение к телеграмме моей от сего числа имею честь донести, что, прибыв в Бомбей через Коломбо и Мадрас 9 ноября (22-е по новому стилю. — И. Г.) 1900 г., открыл в тот же день в этом городе Российское Императорское Генеральное консульство». Василий Оскарович еще не знал, что за звание «генерального» последует долгая и упорная пятилетняя борьба. Но и российские дипломаты уже не торопились выдавать экзекватуру на открытие британского консульства в Баку.

Направления работы В.О. фон Клемма в Индии были четко обрисованы в инструкции за подписью министра иностранных дел графа В. Н. Дамздорфа: «Основное значение для нас Индии заключается в том, что она представляет собой наиболее уязвимый пункт Великобритании, тот чувствительный нерв ее, одно прикосновение к коему, в случае надобности, способно, быть может, заставить правительство королевы изменить враждебное нам настроение его политики и проявлять желаемую уступчивость во всех тех вопросах, где будут сталкиваться обоюдные интересы». Василий Оскарович, несмотря на про хладный прием со стороны колониальных властей, принялся за работу не раскачиваясь. Круг его интересов был невероятно разнообразен, он обладал цепким умом, превосходными аналитическими способностями и широкой эрудицией: отправляемые им в российский МИД подробные отчеты страноведческого, экономического, политического и военного характера до сих пор читаются как детектив. Вникая в производственные и транспортные тонкости, он актив) ю содействовал экспорту российских товаров в Индию, заботился о российских подданных на территории Индии (в том числе о штабс-капитане А. П. Шульженко, сражавшемся на стороне буров в Южной Африке и содержавшемся в плену в Индии), отправлял семена хинного дерева на Сухумскую опытную станцию и налаживал практическое изучение индийских языков в России, находя для этих целей толковых преподавателей. Он неустанно бился за корректный образ России в умах «туземцев», был на дружеской ноге с индийскими князьями и интеллигенцией, приятельствовал с влиятельным Д. Д. Фрезером, редактором газеты «The Times of India», и — вероятно, это было основным — талантливо занимался разведывательной деятельностью. От его внимания не ускользали ни один из фактов передислокации англо-индийских войск и деятельность английских дипломатов в Афганистане и Тибете — «большая игра» продолжалась.

Британско-индийская администрация ни на секунду не спускала глаз с Клемма. Его прислуга (как канцелярская, так и личная) рапортовала полиции о каждом его шаге, осуществляя хронометраж его контактов («В 9 часов утра г-н Клемм ушел из гостевого дома во дворец и оставался там до 11 часов. Что он делал там — неизвестно»), приходящая почта носила следы бесцеремонного вскрытия, на его передвижение по стране англичане практически наложили запрет (зато много путешествовал, сопровождая клеммовских детей с их няней, А. И. Выгорницкий, чье военное прошлое англичане как-то упустили из виду). Особую ярость у англичан вызывало то, что свою семью В.О. фон Клемм поселил в то время в курортном городе Пуне (в 180 км от климатически тяжелого Бомбея), где и сам проводил немало времени. Их негодование было вполне оправданным: в Пуне располагался крупный военный гарнизон, и туда (на период муссонных дождей) перебирался не только бомбейский губернатор, но и иностранные дипломаты из разных частей Индии. Этим, однако, привлекательность Пуны для Клемма не исчерпывалась: именно этот город в начале XX в. был в эпицентре уже зародившегося и набиравшего силу индийского национально-освободительного движения, здесь жил Бал Гангадхар (Локаманья) Тилак — лидер экстремистского крыла партии Индийский национальный конгресс, выступавшего за изгнание англичан из страны, и редактор двух популярных газет — «Махратта» (на английском) и «Кесри» (на языке маратхи).

Архивные документы замечательно иллюстрируют характер взаимоотношений Клемма и Тилака, имевших своим результатом устройство отставного капитана колониальных войск Мадхава Дзадхава в престижнейшую военную академию в швейцарском Ивердоне. Когда первый индиец уже получал высшее военное образование, передаваемые Тилаком на его содержание и обучение деньги Российской миссии в Берне пересылал Клемм. Лорд Керзон раздраженно телеграфировал в Лондон: «Нельзя ли оказать давление на консула, чтобы семейные дела не мешали ему постоянно пребывать в Бомбее, как всем другим консулам?» Англичане действительно хотели избавиться от настойчивого и удачливого Клемма, но предпочитали сделать это без дипломатических осложнений. В секретном меморандуме, направленном в Лондон 27 мая 1905 г., посол Великобритании в Санкт-Петербурге предлагал повод: «Господин Клемм слабого здоровья, он давно получил бы назначение в более подходящее для него место, если бы такое было для него найдено». А слабый здоровьем Клемм, не поддавшись даже чуме, бушевавшей в Индии на рубеже двух столетий, проработал в Бомбее до 1906 г. Потом он был генеральным консулом в Мешхеде (Иран), до 1917 г. возглавлял Третий (Среднеазиатский) политический отдел МИЛ, был дипломатическим представителем Колчака во Владивостоке; следы его теряются в Китае.

В 1908 г. Петербург поставил вопрос о переводе консульства из Бомбея в Калькутту, поближе к англо-индийскому правительству. Поскольку «большая игра» продолжалась, британские власти ответили любезным согласием… в 1910 г., за несколько месяцев до переноса индийской столицы из Калькутты в Лели. Отгрохотал бурный XX век, и в 2000 г. Генеральное консульство России в Бомбее отпраздновало свой 100-летний юбилей в новом здании, несколько лет тому назад построенном на месте экзотической, но обветшавшей деревянной постройки, принадлежавшей когда-то княжеской семье из Гуджарата. Российский флаг реет на самом берегу Аравийского моря.

РАДЖКУМАР И ВИРАППАН Похищение индийского кумира

У каждого народа есть свои герои. В Индии таковыми являются боги и актеры кинематографа. А если последние прославились изображением первых, то грань между двумя категориями стирается вообще и харизма небожителя сопровождает актера даже вне экранной жизни. За плечами 73-летнего Раджкумара 205 фильмов: мифология сменялась историей, мелодрама трагедией, но его образцовые герои неизменно переполняли восторгом и трепетом сердца зрителей. В Карнатаке, южноиндийском штате, где живут каннадаязычные индийцы (каннадига), все еще бодрый и социально активный Раджкумар является национальным достоянием, он — «каннадигское все».

30 июля 2000 г. в загородном доме Раджкумара в селении Ганджануре, расположенном в соседнем штате Тамилнаду, у подножия покрытых непроходимыми джунглями гор, разыгрался чисто кинематографический сюжет. В гостиную, где после ужина расположился Раджкумар с женой и несколькими друзьями, вошла группа вооруженных людей. Их лидер, в котором все моментально признали известного бандита Вираппана, по национальности тамила, предложил Раджкумару и троим из присутствовавших следовать за ним. Еще через секунду вся компания скрылась в густой темноте.

Имеющий обыкновение наносить удар в новолуние (неблагоприятный по индусским понятиям день), Вираппан не изменил себе и в этот раз. Приближающийся к своему 60-летию, он считается властелином Малемадешваровской чащобы, занимающей около 2 тыс. кв. км на территории сразу двух штатов — Карнатака и Тамилнаду: в этих девственных местах он живет последние 50 лет в окружении преданных ему людей, наводя страх на лесные племена и жителей окружающих чащобу деревень. За Вираппаном числится 138 жертв (в том числе 32 полицейских и 10 лесников), 2 тыс. убитых слонов, 20 т контрабандной слоновой кости и на 1 млрд, рупий проданного сандалового дерева. Против него возбуждено 75 уголовных дел, и полиция двух штатов ежегодно расходует огромные средства на содержание полицейских отрядов, безуспешно охотящихся за убийцей и браконьером.

Как только Парватхамма, жена Раджкумара, нашла в себе силы дотянуться до телефона, у всего Карнатака разорвалось сердце. Сначала в Бангалоре, столице, а потом по всему штату начались стихийные митинги протеста, переросшие в неуправляемые беспорядки, нацеленные против проживающих в Карнатаке тамилов. Правительство вывело на улицы все силы правопорядка, объявило в столице сухой закон, продлило школьные и студенческие каникулы и попросило население сохранять спокойствие. Зная по предыдущим случаям, что Вираппан отслеживает информацию о собственных подвигах по транзисторному приемнику, Парватхамма вместе с сыновьями обратилась к нему по Всеиндийскому радио с просьбой не причинять вреда заложникам. Шесть лет назад Вираппан решил сдаться властям, требуя взамен полную амнистию и денежное обеспечение, и отправил своего брата Арджунана на переговоры. Власти Тамилнаду схватили эмиссара и переправили в Карнатак, где он вскоре умер в тюрьме при неясных обстоятельствах. Это потрясло Вираппана, и в нем заклокотала ярость против родственного народа — и тамилы, и каннадига принадлежат к общему дравидскому этносу. «Он не простил Карнатак за то, что произошло с его братом», — произнес горькую истину С. М. Кришна, главный министр Карнатака. Впрочем, Вираппан, чтобы привлечь внимание к своему предложению, уже прибегал к захвату людей, однако власти обоих штатов не поддались нажиму. И тогда стареющий бандит осознал, что торговля уместна, если в руках находится добыча покрупней.

Через несколько дней, прошедших в тревожном ожидании, в редакцию местной газеты одного из небольших тамильских городков была доставлена аудиокассета с голосом Вираппана. Ее переправили в столицу Ченнаи (Мадрас) — так стало известно, что похититель готов на переговоры при посредничестве Р. Р. Гопала — издателя тамильского еженедельника «Наккиран»; последнего полушутя, полусерьезно в последние годы называли «пресс-аташе Малемадешваровского царя»: журналист несколько раз публиковал эксклюзивные интервью с бандитом и сумел существенно поднять тираж своего издания. Р. Р. Гопал согласился, но поставил условием закрытие возбужденного против него в 1996 г. уголовного дела.

Необычная привязанность Вираппана к магнитофонной записи объяснялась не только его неграмотностью — это была еще одна из особенностей его стиля. Его жена, 29-летняя Мутхулакшми, торгующая в табачной лавке, после рождения дочери (в 2000 г. ученицы 3-го класса христианской школы) проживает вместе с родственниками мужа в деревеньке возле его владений. Когда ее арестовали в 1996 г. в ходе очередной поисковой операции, то Вираппан в ответ захватил заложников и сообщил о готовности обменять их на… пленку с голосом жены; условия сделки были им неукоснительно соблюдены. В нынешней истории Мутхулакшми, не выдержав назойливых расспросов журналистов, укрылась вместе с дочерью у кого-то из многочисленной родни.

Р. Р. Гопал отправился в первый из челночных рейсов между правительствами двух штатов и джунглями: до определенного места он добирался на джипе, а потом в течение суток продирался через заросли, следуя предварительно подготовленным указателям — каждый его шаг отслеживали сообщники Вираппана. По возвращении он принес фотоснимки жизнерадостного Раджкумара и других заложников и две кассеты с голосами актера и бандита. Раджкумар сообщил, что переживает совершенно новые для него ощущения: «Может быть, именно таких мне не хватало. Я никогда не представлял, что окажусь рядом с людьми, которых общественное мнение считает ворами. Но с нами они ведут себя как братья и внимательно следят за тем, чтобы мы не испытывали неудобств». Он умолял не направлять в джунгли силы захвата и призывал выполнить все требования, изложенные Вираппаном на другой кассете. Кинематографический сюжет развивался своим чередом: герой просил за негодяя.

Однако выдвинутый Вираппаном набор из десяти пунктов поверг всех в изумление. В первую очередь он требовал… справедливого для Тамилнаду распределения воды из реки Кавери, протекающей по территории обоих штатов! Он подробно оговаривал размеры компенсационных выплат тамилам, жертвам волнений 1991 г. (связанных с последствиями введения в эксплуатацию плотины), и пострадавшим от полицейского произвола во время проведения операций по его поимке, а также добивался гарантий безопасности для тамилов, проживающих в Карнатаке. Вираппан настаивал на признании тамильского вторым (после каннада) административным языком Карнатака и требовал сооружения в Бангалоре памятника Тируваллувару — легендарному автору священного сборника тамилов «Тируккурал» (V–VI вв.). Бандит добивался незамедлительного освобождения невиновных, томящихся в тюрьмах Карнатака, и пятерых арестантов из тамильских тюрем, а также немедленного повышения закупочных цен на чай, выращиваемый на плантациях горного массива Нилгири, и установления минимальной дневной оплаты в 150 рупий (около трех долларов) работникам чайных и кофейных плантаций обоих штатов.

В голосе Вираппана, ни словом не упомянувшего ни об амнистии, ни о выкупе, послышалась новая — национально-патриотическая мелодия, густо замешанная на политическом экстремизме.

С одной стороны, индийский кинематограф постоянно пополняет ряды нижней и верхней палат парламента — законодательного органа страны. С другой — тот же самый кинематограф бесконечно тиражирует фильмы так называемого «бандитского жанра», чьи герои подвержены аллергии на законность и мораль и, круша все на своем пути, обретают в глазах зрителя (т. е. электората) ореол романтических бунтарей, которые вынуждены прибегать к насилию, чтобы бороться с процветающей в обществе несправедливостью. Если побивший все рекорды проката фильм «Месть и закон» с неувядаемыми Амитабхом Баччаном и Дхармендрой представляет собой лишь фантазию антилегитимной направленности, то «Королева бандитов» основывалась на реальных событиях, и ее прототип — насквозь антисоциальная Пхулан Деви (в исполнении очаровательной Химы Бисвас) — в день премьеры поднялась на сиену как полноправный член съемочной группы, а потом, подпав под амнистию, на волне зрительских симпатий обрела депутатский мандат[78]. Не мечтает ли и Вираппан о таком повороте событий и, может быть, даже о кресле министра по защите дикой природы? Во всяком случае, как иронизирует «The Times of India», предвыборная эмблема — ветка сандала+слоновий бивень — у него давно готова.

Параллельно развивающемуся сюжету «Болливуд» — индийская фабрика грез — осознал, что никто из его актеров не застрахован от того, чтобы не превратиться в заложника в насильственной игре, нацеленной на разрешение насущных социальных и политических проблем.

Как только стали известны требования, выдвинутые Вираппаном, возник вопрос: неужели браконьер и убийца превратился в политика или же, в свою очередь, стал заложником какой-либо экстремистской организации? С. М. Кришна с облегчением вздохнул: «Требования могли быть еще хуже». Главный министр Тамилнаду М. Карунанидхи пояснил: «Его требования направлены на благополучие тамилов, но если он действительно этого хочет, то прежде должен освободить Раджкумара». Одновременно с этим правительства обоих штатов заявили, что по всем обозначенным Вираппаном проблемам давно ведется работа и в принципе требования могут быть удовлетворены.

Кто же все-таки стоит за Вираппаном? Едва весть о пленении Раджкумара стала достоянием общественности, как Рамадосс, лидер региональной политической партии «Патали Маккал Катчи» (ПМК, Пролетарская партия), выступил с предложением об амнистии для Вираппана. Эта партия имеет привычную для Индии кастовую окраску и состоит почти исключительно из членов «отсталой» касты ваннияров, к которой принадлежит и сам Вираппан. На местных выборах 1996 г. ПМК одержала победу именно в местах, «курируемых» бандитом, а в 2000 г. на одном из митингов партии были замечены жена и дочь Вираппана. Пикантность высказанного средствами массовой информации предположения заключалась еще и в том, что ПМК входит в находящуюся ныне у общеиндийского руля правительственную коалицию, возглавляемую «Бхаратийя джаната парти» (БДП).

Этим немедленно воспользовалась скандально известная Джаялалита, лидер «Всеиндийской Аннадураи Дравида муннетра кажагам» (ВИАДМК, Всеиндийская организация дравидского прогресса имени Аннадураи), в прошлом незаурядная актриса и конкубинка покойного М. Н. Рамчандрана. Последний был популярным тамильским киноактером, прославившимся исполнением ролей богов и мифологических персонажей, вследствие чего для него не составило большого труда основать ВИАДМК, а потом, пользуясь народной любовью, победить на выборах и возглавить правительство штата. Сторонники Джаяла-литы (также успевшей побывать главным министром Тамилнаду), спровоцировавшей падение предыдущего центрального правительства Индии, подняли шум на сессии парламента в Дели, требуя немедленных действий против правительства М. Карунанидхи, лидера главного соперника ВИАДМК в штате — партии «Дравида муннетра кажагам» (ДМК, Организация дравидского прогресса)[79]. Сама же Джаялалита предложила чисто кинематографическую развязку: стремительный прорыв индийской армии в джунгли и молниеносное освобождение Раджкумара. Она, кстати, назвала Р. Р. Гопала «шантажистом и агентом Вираппана», а обиженный издатель обратился в. суд с иском, требуя возмещения морального ущерба.

Дотошные журналисты установили, что пятеро арестантов, освобождение которых было одним из требований Вираппана, являются членами Тамилнадской освободительной армии (ТНДА) и Тамилнадского восстановительного отряда (ТНРТ), крайне экстремистских организаций с лозунгами, пропитанными марксистско-ленинской риторикой. Основной задачей родственных образований является освобождение Тамилнаду… от Индии; при этом речь идет о вооруженной борьбе: в частности, боевики из этих группировок проходили обучение у ланкийских сепаратистов тамильского происхождения в /Джафне. Кастовой основой обеих организаций являются все те же ваннияры, составляющие 19 % тамильского электората. Кстати, в магнитофонной записи Вираппан хвалился, что стал намного сильнее. Сомнения развеялись, когда Р. Р. Гопал вернулся после очередного похода в джунгли и принес очередную аудиокассету, на которой Вираппан уже не скрывал, что говорит от имении ТНЛА и ТНРТ. Он уточнил ряд требований, в том числе заявил, что дело о распределении вод Кавери должно рассматриваться в Международном суде в Гааге, а также потребовал освобождения из тюрем еще 70 своих сообщников. Журналист сообщил, что изменилось и поведение бандита — он заставил себя долго ждать и не сразу позволил переговорить с Раджкумаром. Вираппан, вероятно, осознал, насколько его «робин-гудовский» образ соответствует кинематографическим стереотипам.

Тем временем Верховный суд страны, от которого ожидалось юридическое оформление отзыва обвинений с находящихся в тюрьмах бандитов, отказался от этой процедуры, посчитав требования Вираппана «неконституционными». Тот же суд, получив десятки петиций протеста от родственников убитых бандой Вираппана, в результате обвинил главного министра Карнатака С. М. Кришну, представителя партии Индийский национальный конгресс (ИНК), в бездействии на протяжении многих лет в отношении Вираппана и предложил С. М. Кришне подумать об отставке, освободив пост для более деятельной фигуры. В штате закипели политические страсти. Поклонники Раджкумара выразили свое отчаяние в привычной для Индии форме банда — закрыв магазины, кинотеатры и перекрыв движение транспорта. Известный режиссер Махеш Бхатт вынужден был признать: «Удар по идолу поражает простого человека». И в Карнатаке, и в Тамилнаду опасаются кровавого противостояния родственных народов.

30 сентября 2000 г. — в день, когда прошло два месяца с момента захвата заложников, — воспользовавшись представившимся случаем, неожиданно бежал один из заложников, сопровождавших Раджкумара. Вираппан впал в ярость. Третий месяц сообщения об этой драматической коллизии не сходят с первых страниц индийских газет. Кинематографический хит, перенесенный в жизнь, споткнулся о реальных людей.

Послесловие. 15 ноября 2000 г., через 108 дней заточения в джунглях на юге Индии, Раджкумар был освобожден и после медицинского обследования доставлен на вертолете в родной Бангалор, столицу Карнатака. Встречавшая его публика смела полицейские заграждения и прорвалась на летное поле; фанаты славили милостивых богов и на радостях взрывали петарды. Известно, что к переговорам об условиях освобождения подключились известные политические и общественные деятели — как и Вираппан, этнические тамилы (например, П. Недумаран, лидер Тамильского националистического движения). По предположению индийских средств информации, посредники уверили Вираппана, что в соответствии с его требованиями около 60 тамилов, находящихся в тюрьмах Тамилнаду и Карнатака и связанных либо с самим бандитом, либо со стоящими за ним экстремистскими организациями (Тамилнадская освободительная армия и Тамилнадский восстановительный отряд), все-таки будут отпущены под залог; ожидаются положительные решения и по некоторым другим вопросам.

По прибытии в Бангалор Раджкумар выразил искреннюю признательность властям обоих штатов, боровшимся за его освобождение, и горячую любовь к родному каннадигскому народу. Он также сообщил, что его освобождение в конечном счете было ускорено д-ром Бхану, женщиной-врачом, которая предложила ему сымитировать острую сердечную недостаточность, что он с блеском, присущим его дарованию, и воплотил в жизнь. «Она была как богиня Шакти (эманация в женском облике энергии, наполняющей богов-мужчин. — И. Г.), представшая передо мной», — рассказал Раджкумар на пресс-конференции, не сообщая, каким образом дама оказалась в джунглях. Смелая женщина напугала неустрашимого бандита непредсказуемыми последствиями и вместе со своими ассистентами заняла место выпущенного на волю заложника. С. М. Кришна, главный министр Карнатака, заявил: «Были загадки при похищении, значит, должны быть и при освобождении»…

Прошло два года со дня похищения Раджкумара. Пресса время от времени муссировала вопрос, был ли заплачен за Раджкумара выкуп, и называла суммы от 200 до 300 млн. рупий, а также ввела в обиход термин «вираппанизация», ставший своеобразным синонимом понятия «криминализация». Полицейские силы Тамилнаду и Карнатака продолжали охоту за «королем джунглей», и бюджет обоих штатов неудержимо истощался за счет отчислений на поисковые операции, а Вираппан тем временем задумал и осуществил римейк предыдущего похищения.

На этот раз жертвой стал 62-летний Х. Нагаппа, бывший карнатакский министр по сбыту сельскохозяйственной продукции, а также один из лидеров партии «Джаната дал юнайтед», находящейся в оппозиции к нынешнему конгрессистскому правительству штата. В бытность свою во власти Нагаппа среди прочего стал известен активной позицией в отношении запрета на незаконную разработку лесных каменоломен, где у Вираппана был свой интерес. 25 августа 2002 г. в 21.30 в загородный дом Нагаппы в местечке Камагере, в 75 км от Майсора, ворвалась компания из восьми человек в масках. Несмотря на присутствие в доме массы народа, в том числе личного охранника и двух полицейских, обошлось без кровопролития. Пропутешествовав вместе с заложником около 2 км пешком, банда, среди которой, по уверению свидетелей, находился и главарь, остановила рейсовый автобус, доехала до ближайшего леса и вместе с Нагаппой скрылась в зарослях.

На следующий день Вираппан, как обычно, прислал магнитофонную кассету, и римейк начал производить впечатление дежа вю. Однако события приняли другой оборот. Во-первых, Нагаппа, политик регионального масштаба, а не актер в образе бога, не мог рассчитывать на всенародное проявление симпатий. Во-вторых, Джаялалита и С. М. Кришна — главные министры Тамилнаду и Карнатака — уже давно испортили между собой отношения из-за непрекращающихся противоречий по поводу вод Кавери и, несмотря на форс-мажор, не прекратили озлобленных обвинений в адрес друг друга. В-третьих, еще во время предыдущего кризиса Верховный суд категорически осудил действия обоих правительств, направленные на «заигрывание» с бандитом, и Джаялалита не скрывала, что не станет вступать в переговоры с преступником. И в-четвертых, те, кого Вираппан желал видеть в качестве переговорщиков, либо не имели возможности этого сделать, находясь в тюрьмах Таминаду и Карнатака (в том числе П. Недумаран и другие активисты Тамильского националистического движения), либо отказались сами (как Р. Р. Гопал, оказавшийся после предыдущего эпизода под плотным надзором уголовной полиции штата). Вираппан особенно настаивал на посредничестве некоего Колатхура Мани — тамильского экстремиста, заключенного в карнатакскую тюрьму: аналитики считали, что его освобождение и было подлинной целью преступной акции.

Стороны упирались, родственники пребывали в отчаянии, пока в декабре 2002 г., через 106 дней после похищения, не была получена очередная (шестая по счету) аудиокассета. Голос Вираппана сообщил, что в результате перестрелки с Тамилнадскими силами быстрого реагирования и он сам, и заложник были ранены. Он также указал на лесной массив на границе Тамилнаду и Карнатака, где был оставлен Нагаппа. Поисковый отряд обнаружил уже мертвое тело политика, и до сих пор остается загадкой, от чьей пули погиб Нагаппа. Дежа вю и римейк оказались новым жанром.

Усилиями всех южноиндийских штатов при координационной поддержке из Дели поиски Вираппана продолжаются и сегодня.

ГРЭМ СТЕЙНС И ДАРА СИНГХ Межконфессиональная напряженность

В ночь с 22 на 23 января 1999 г. в деревне Манохарпуре округа Кеонджхара штата Ориссы, протянувшегося вдоль восточного побережья Индии, разыгралась жесточайшая трагедия. В пламени, охватившем автомобиль-фургон, заживо сгорели австралийский миссионер Грэм Стюарт Стейне (58 лет) и два его сына — Филип (10 лет) и Тимоти (8 лет). В этой деревеньке, лишенной электричества и телефонной связи и окруженной почти непроходимыми джунглями, проживает около 30 христианских семейств, для которых на протяжении последних 14 лет Грэм Стейне проводил четырехдневные «лесные библейские чтения» — это была единственная ниточка, протянутая из вековой изоляции к современному миру. Перед тем как улечься спать, Филип и Тимоти прикрыли разогретую солнцем крышу фургона сухой соломой, чтобы в ночной прохладе удержать дневное тепло. Окружившие автомобиль неизвестные плеснули на него бензином и поднесли факел; они же преградили путь попытавшемуся выбраться из пламени Стейнсу с сыновьями. Очевидцы, которых бандиты дубинками и копьями отогнали от места происшествия, сначала рассказывали, что преступление сопровождалось скандированием ««Баджранг дал» зиндабад!» («Да здравствует «Баджранг дал»!»), но позже стали проявлять неуверенность, сменившуюся отказом от первоначальных показаний.

. . . . . . . . . .

«Баджранг[80] дал» («Отряд сильных») является организацией, созданной в начале 1990-х годов ВХП («Вишва хинду паришад», Всемирный совет индусов) из фанатично преданной индуизму молодежи и проявляющей демонстративную агрессивность и насилие по отношению к другим конфессиям. Возникший в 1966 г. ВХП считает своей основной задачей упорядочение различных культов индуизма, не имеющего сквозной церковной организации, для сплочения индусской общины во всемирном масштабе. ВХП, в свою очередь, является детищем РСС («Раштрийя сваямсевак сангх», Союз добровольных служителей нации), созданного в 1925 г. с целью «строительства индусской нации». Вместе с возглавляющей индийскую правительственную коалицию «Бхаратийя джаната парти» (БДП) все эти образования в народе и прессе называются «семьей». Одним из самых мощных «семейных» деяний стало разрушение в 1992 г. мечети Бабура, выстроенной на предполагаемом месте рождения индусского бога Рамы. Эта акция повлекла за собой резню между индийскими мусульманами и индусами, приведшую к гибели 2 тыс. человек.

. . . . . . . . . .

Жена и соратница миссионера, Глэдис Стейне (49 лет), в ночь трагедии вместе с дочерью Эстер (13 лет) находилась в своем доме в городке Барипаде (округ Майюрбхандж), на расстоянии около 100 км от Манохарпура. Через несколько дней, 30 января 1999 г., в годовщину смерти «отца нации» Махатмы Ганди — индуса, павшего от руки индусского фанатика, — она публично заявила, что прощает убийц своего мужа и сыновей: «Милосердие очищает совесть и помогает спасти общество от яда мести». Призывая остановить сопровождавшее раздел Индии на два государства кровопролитие, Махатма Ганди обращался к индусам и мусульманам на равных, не отдавая предпочтения своей собственной конфессии. После гибели Стейнсов Объединенный христианский форум по правам человека сообщил, что только за 1998 г. зафиксировано более 120 нападений на христианские церкви и школы Индии (за предыдущие 50 лет индийской независимости — с 1947 г. — всего 50). Ричард Ховелл, глава Евангелического фонда Северной Индии, членом которого являлся и Грэм Стейне, заметил, что именно с 1998 г. отмечается эскалация насилия против 23-миллионной христианской конфессии, составляющей 2,3 % населения Индии. Он подчеркнул: «Стейне не был замешан в принудительном прозелитизме. В нашей деятельности мы всегда руководствуемся документами, подписанными между нами и центральными органами, а также правительством Ориссы, где строго оговорен характер допустимого». В ответ на это вице-президент ВХП Гирирадж Кишоре заявил: «В местах, охваченных деятельностью Стейнса, христиане составляют 20 % населения, в то время как до начала 1980-х в тех краях их не было вообще. Работа с прокаженными — всего лишь прикрытие». Конфессионально нейтральные средства массовой информации сообщили: «Численность христианского населения в орисских округах Кеонджхар и Майюрбхандж на протяжении всего срока пребывания там Грэма Стейнса оставалась без изменения. Однако его деятельность объективно способствовала распространению христианских ценностей».

Грэм Стейне, поселившийся в Барипаде в 1965 г., пошел по стопам своего отца, проведшего в Индии практически всю жизнь, и возглавил лепрозорий, основанный в индийском княжестве Майюрб-хандже (ныне округ) Австралийской Евангелической миссией в 1895 г. Он выполнял также просветительские и социальные функции, работая прежде всего среди многочисленного племенного населения в северо-восточной части Ориссы, обитающего в деревушках, прилепившихся к склонам густо заросших джунглями гор, и значительно отставшего в социально-экономическом развитии от большей части населения Индии. В совершенстве владея несколькими языками австроазиатской группы мунда, Стейне перевел на язык племени хо «Новый Завет». Он был дружен с местным населением и уважаем окружными властями. В январе 2000 г., в первую годовщину его гибели, в Бомбее состоялась презентация книги «Сожженные заживо. Стейн-сы и Бор>, созданной коллективом из пяти авторов. Присутствовавшая на презентации вдова миссионера сказала: «Я приехала в Индию самостоятельно, и уже здесь встретила Грэма, который стал моим мужем. С этими местами я неразрывно связана любовью здешних людей и планами мужа, часть которых еще не успела воплотиться в жизнь. Отъезд из этой страны не может быть ответом на происшедшее».

. . . . . . . . . .

Христианство в Индии не монолитно, а распадается на различные исповедания, общины и даже ереси. Согласно устоявшимся представлениям, первые обращения на индийской земле были проведены в 52 г. апостолом Фомой, впоследствии умершим мученической смертью. «Англосаксонская хроника» говорит о том, что в 884 г. король Альфред во исполнение взятого на себя обета отправил в Индию посла с богатыми дарами для гробницы святого Фомы. В VI в. александрийский монах Козьма Индикоплов в «Христианской топографии» сообщал, что на юге Индии (современный штат Керала) существовали церкви, находившиеся в руках персидских священников. После того как ислам вытеснил из Ирана и христианство, и зороастризм, южноиндийские христиане обратились за покровительством к патриарху Антиохии и до настоящего времени поддерживают связь с Сирией.

Новый этап христианизации страны связан с португальской колонизацией: в 1498 г. вместе с Васко да Гамой на берег Индии сошли шестнадцать священников, восемь из которых были францисканцами; в 1510 г. португальцы захватили Гоа (ныне самостоятельный штат на побережье Аравийского моря) и превратили его в «Рим Востока» — центр религиозной экспансии. Откликаясь на просьбу португальского монарха, папа Павел III своей буллой «Aequum Reputans» от 3 ноября 1534 г. учредил в Гоа епархию с юрисдикцией от мыса Доброй Надежды до Китая и далее на восток. В 1560 г. в Гоа была учреждена инквизиция, а аутодафе стало рядовым событием; обязательное разрушение индусских храмов сопровождалось немедленным возведением внушительных соборов. За францисканцами последовали иезуиты, доминиканцы и августинцы. Обращение проводилось в основном методом «общего крещения», т. е. сгоняли толпу индийцев и через переводчика объявляли, что они стали христианами. Эксперименты по доходчивому объяснению основ христианства через индусские символы, проводившиеся, например, Роберто де Нобили, потерпели фиаско.

По численности католиков (около 17 млн.) современная Индия занимает второе место в Азии после Филиппин. Сегодня в ведении Католической церкви находится 7 500 детских садов и яслей, 14 638 начальных школ, 9 414 средних школ, 460 общеобразовательных колледжей, 63 медицинских и педагогических колледжа, 6 инженерных школ. С XVIII в. активизировалась деятельность протестантских миссионеров, прибывавших в Индию из стран Европы, США, а впоследствии и Австралии. Среди современных индийских протестантских деноминаций — баптисты, методисты, адвентисты Седьмого дня и пр. Наиболее компактные общины христиан существуют в Керале и Гоа, а также в северо-восточных штатах (в том числе и Ориссе) среди племенного населения.

. . . . . . . . . .

Через полгода после гибели Грэма Стейнса и его сыновей в деревне Падиябеде (округ Майюрбхандж) был заживо сожжен Шейх Рахман, торговец-мусульманин. Еще через несколько дней в том же округе, в деревне Джамбани, выпущенными одновременно из нескольких луков стрелами был убит католический священник Арул Дас. При каких бы обстоятельствах ни разыгрывались эти трагедии, за каждой из них маячило одно и то же имя — Дара Сингх, за содействие в поимке которого индийское правительство объявило награду в 800 тыс. рупий.

Дара Сингх (34 года) объявился в Ориссе в начале 1980-х годов в поисках работы, и вскоре его имя попало в полицейские сводки округов Майюрбхандж и Кеонджхар в связи с нападениями на мусульман, торговавших скотом, и прежде всего коровами. Поскольку корова признана в индуизме священным животным, Дара Сингх, объявив себя защитником индусских ценностей, в роли доморощенного Робин Гуда отбирал отправляемый на продажу или забой скот и распределял его среди единомышленников, находящихся под воздействием «Отряда сильных». Его влияние на проживающие в округах и частично сохраняющие анимистические и тотемические представления племена неуклонно возрастало в связи с тем, что он объяснял собственную неуловимость способностью в случае опасности принимать облик любого животного. Наряду с молодчиками из «Отряда сильных» еще одно подразделение, действующее под руководством РСС, «Кальян ашрам» («Обитель блага») считало своей первоочередной задачей вовлечение племен (как правило, на положении низких каст) в лоно индуизма.

Обе организации также активно претворяют в жизнь программу «очищения», подразумевающую возвращение индийским христианам и мусульманам через ритуальные процедуры их исконной веры — индуизма. Об этом же, например, на пресс-конференции в Дели 21 февраля 2000 г. говорил и член индийского парламента Дилип Сингх Джудев, высказавший намерение лично участвовать в «переобращении» только за 2000 г. 100 тыс. человек.

Дару Сингха, скрывавшегося в тех же округах, где он орудовал, удалось поймать только через год после убийства Стейнсов — 31 января 2000 г. благодаря хитроумной операции местных полицейских, подославших к соратникам бандита своего человека под видом торговца оружием. Дара Сингх был препровожден в тюрьму Барипады, где, по сообщению ряда средств массовой информации, он сразу же признался не только в трех инкриминируемых ему эпизодах, но и в ряде других. Некоторые газеты и еженедельники поместили отрывки из интервью, в котором Дара Сингх утверждал, что добровольно сдался полиции, поскольку переживал, что из-за бесконечных рейдов стражей порядка страдают невинные, и отрицал причастность ко всем убийствам. Он также заявил, что не является членом ни одной из политических партий, но приносит свою жизнь на алтарь спасения исконной религии Индии. Весть о его аресте сплотила сторонников жесткого, наступательного индуизма, которые в срочном порядке организовали Комитет по спасению защитника веры Дары Сингха и принялись за распространение брошюры, сочиненной бандитом, где он, в частности, сообщал, что принял облик бога Кришны для освобождения Майюрбханджа и Кеонджхара от Стейнса. Оставшаяся жить и работать в Барипаде Глэдис Стейне, узнав о пленении инициатора убийства ее мужа и детей, сказала, что она рада только потому, что Дара Сингх больше никому не сможет причинить вреда.

В преддверии визита в Индию папы Иоанна Павла II в ноябре 1999 г. премьер-министр А. Б. Ваджпайи и министр внутренних дел Д. К. Адвани (оба члены БДП) заняли жесткую позицию против попытки воинствующих индусских фундаменталистов провести двухнедель ный марш протеста против визита понтифика, который мог бы привести к новым вспышкам межрелигиозной вражды на всех уровнях. Застрельщики собирались пройти от Гоа до Дели, придав процессии вид индусского паломничества и сгруппировавшись вокруг грузовика, украшенного антихристианскими лозунгами, самый безобидный из которых гласил: «Нам нужен не Рим, а Рам!»[81]. Выбор Гоа как стартовой точки процессии был продиктован исторической памятью о насильственной христианизации. Протестующие также требовали извинений за злодеяния, совершенные Католической церковью в Индии. Процессия все-таки прошагала от Гоа до города Бароды (Вадодара) в штате Гуджарате, но, не поддержанная лидерами БДП, утратила первоначальный запал и была остановлена властями штата Мадхъя Прадеша.

Надо отдать должное мужеству А. Б. Ваджпайи и Д. К. Адвани, которые, заняв высшие государственные посты, научились в критические моменты отрешаться от вскормившей их идеологии: они провели ряд встреч с ведущими деятелями ВХП и РСС, после чего правительственный пресс-секретарь выступил со следующим заявлением: «Не подлежит сомнению, что сожжение изображений или любая агитационная кампания, направленная против гостя государства, неприемлемы». Возглавляемое А. Б. Ваджпайи правительство совершило еще один разумный шаг, предоставив (несмотря на протесты представителей 130-миллионной конфессии индийских мусульман) визу известному писателю Салману Рушди, который после 12-летнего перерыва в апреле 2000 г. смог посетить страну, где он родился.

В июне 2000 г. глава Римско-католической церкви, принимая премьер-министра Индии в своей резиденции в Ватикане, еще раз подчеркнул «важность свободы вероисповедания и уважения традиций религиозной терпимости в Индии, чему, к сожалению, был нанесен серьезный урон в результате недавних актов насилия». А. Б. Ваджпайи объяснил понтифику, что ответственность за поддержание законности на местах лежит на правительствах штатов, но и центральные власти готовы принять безотлагательные меры для сохранения межконфессиональной гармонии.

25-я статья Конституции Республики Индия озаглавлена «Свобода совести и свобода исповедания религии, отправления религиозных обрядов и религиозной пропаганды». Чтобы обеспечить ее функционирование, необходимо преодолеть страх, в котором находится индийское общество, как, например, смогли это сделать организаторы и участники блистательной экспозиции «Иисус Христос в индийской живописи и скульптуре», состоявшейся в бомбейской Национальной галерее современного искусства в марте 2000 г. Кардинал Симон Пимента, открывавший выставку, сказал: «Множественность образа Христа, представленная в этой экспозиции, отражает свойственный демократическому обществу плюрализм. Замечательно, что большинство авторов экспонатов — не христиане, но индусы, мусульмане, джайны, парсы, иудеи, сикхи и буддисты».

Послесловие. Судебные слушания по делу об убийстве Грэма Стейнса и его сыновей начались 1 марта 2001 г. На заседаниях в июле 2002 г. свидетели опознали Дару Сингха и троих его соратников как непосредственных участников трагедии, разыгравшейся в январе 1999 г. в Манохарпуре. Одновременно с этим судебным процессом продолжалась агитация Комитета по спасению Дары Сингха, утверждавшего, что Дара Сингх не имел никакого отношения к тем кровавым событиям, и представлявшего его как «великого революционера» и «защитника индуизма». Дара Сингх также выдвигался кандидатом от коалиции «Крантикари манувади морча» (Революционный фронт последователей Ману) на выборах 2002 г. в законодательное собрание самого многонаселенного индийского штата Уттар Прадеша (более 140 млн. человек). В декабре 2002 г. Вишну Хари Далмия, генеральный президент ВХП, вручил матери Дары Сингха, воспитавшей «спасителя индуизма», награду в 25 тыс. рупий.

Наконец 15 сентября 2003 г. Махендранатх Патнаик, окружной судья из Бхубанешвара, орисской столицы, выслушавший показания 80 свидетелей, зачитал приговор: смертная казнь Даре Сингху и пожизненное заключение его 12 подельникам. Адвокаты просили о более мягком наказании, ссылаясь на тяжелые жизненные условия, в которых прошло детство обвиняемых, а также на престарелый возраст их родителей (85-летний отец Дары сейчас находится в больнице), но главный преступник, хотя и зарыдал при оглашении приговора, не намеревается его обжаловать. Приговор может быть приведен в исполнение после его утверждения Верховным судом. Представитель Центрального бюро расследований К. Судхакар заявил: «Приговор дает понять индийской общественности, что она не должна терять веру в правосудие». Джон Стейне, старший брат Грэма и дядя Филипа и Тимоти, сообщил из Мельбурна, что он расстроен решением суда: «Преступник должен быть помилован, пусть он отвечает перед Богом». Газета «Хинду» от 23 сентября 2003 г. рассказала, что в последний день все обвиняемые появились на суде в белых рубахах с надписью «Шив-сена» и рисунком оскалившегося тигра — эмблемой партии[82]. А мужественная Глэдис Стейне еще раз повторила: «Я всех давно простила, но не надо путать прощение и закон».

ДИПА МЕХТА И ДРУГИЕ На страже национальной самобытности

Наличие особого магнетизма, свойственного такой стране, как Индия, доказательств не требует. Экзотический флер манит и завораживает, не сразу позволяя разглядеть, какие проблемы и противоречия таит в себе миллиардная страна, в силу своей неоднородности давно приравненная к целому континенту. Индийский мир устроен таким образом, что в нем отсутствует плотная изоляция между различными человеческими сообществами: когда я оказываюсь в Индии, то по ночам долго не могу заснуть, вслушиваясь в звон бронзовых тарелочек из расположенного поблизости индусского храма, а на рассвете пробуждаюсь от усиленного громкоговорителями мусульманского банга, призывающего правоверных на утреннюю молитву; я всегда узнаю по аромату и характерному шипению или бульканью, что готовится у соседей справа и слева, и все они знают, когда я выхожу из дома и кто ко мне приходит. Прозрачность и открытость индийского жизненного цикла, так же как и привычка окружающих выносить о нем суждение, распространяются и на индийский кинематограф и театр: все, что появляется на экране или сиене, никогда не рассматривается как факт чистого искусства, но как естественная составляющая сегодняшнего реального дня. Последние годы особенно ярко продемонстрировали, как «огонь, вода и медные трубы» ситуации и общественного мнения воздействуют на жизнь в индийском искусстве и искусство в индийской жизни.

В соответствии с мировоззрением индуизма, который исповедуют около 83 % индийцев, все сущее состоит из пяти элементов: огня, земли, воды, ветра и неба. Черпая вдохновение из собственной генетической памяти, Липа Мехта — канадский режиссер и сценарист индийского происхождения — задумала проект из пяти фильмов. Первый фильм — «Огонь», предварительно обкатанный на международных кинофестивалях и награжденный 14 призами, в ноябре 1998 г. вышел на экраны Бомбея и подтвердил актуальность общего положения, согласно которому «вся Индия будет говорить завтра то, что Бомбей думает сегодня».

Фильм «Огонь» рассказывает о жизни двух невесток в современной, но сохраняющей патриархальную структуру взаимоотношений индийской семье. Муж старшей, Радхи (Шабана Азми), разочарованный отсутствием наследника, погрузился в мир религиозного самосовершенствования (вдохновленный наставлениями гуру, проводит эксперименты по обузданию плоти); муж младшей, Ситы (Нандита Дас), откровенно игнорирует молодую жену, отдавая все время любимой женщине (национальные, кастовые и социальные различия исключили возможность их брака). Страдающие в эмоциональном вакууме Радха и Сита пытаются соответствовать традиционным устоям и сохраняют видимость семейного благополучия. Утешая друг друга, женщины сближаются, становятся нужными и желанными друг для друга (на экране мелькает сцена их «непристойных объятий») и принимают решение покинуть дом. Когда Радха пытается объяснить пришедшему в ярость и одновременно раздираемому плотской страстью мужу глубинные мотивы своего поступка, конец ее сари попадает в пламя газовой горелки. Борясь с огнем, она понимает, что муж не собирается ее спасать, но ей удается сбить пламя. Радха оставляет дом и спешит к ждущей ее в условленном месте Сите.

На третьей неделе проката в кинотеатры, демонстрировавшие фильм, ворвалась с дубинками компания молодчиков (и молодчиц) из партии «Шив-сена» и добросовестно порушила витрины, окна и автоматы с кофе, установленные в фойе. Манохар Дзоши[83], тогдашний главный министр штата Махараштры (столицей которого является Бомбей) и сам член «Шив-сены», публично заявил: «Я горд, что эти ребята постояли за индийскую культуру!» 3 декабря «шив-сеновцы» вынудили прервать премьерный показ фильма в кинотеатре «Регал», расположенном на центральной площади Канат плейс в Дели. По всей стране афиши с очаровательными Шабаной Азми и Нандитой Дас, героинями фильма, подверглись вандализму (в лучших традициях индийского кинобизнеса в них намекалось на гораздо большее, чем содержалось в фильме). Впрочем, напуганные владельцы кинотеатров и сами догадались прикрыть изображения красавиц пылившимися на складах полотнищами и срочно внести изменения в репертуар.

. . . . . . . . . .

Одним из этапов проводившейся в независимой Индии административно-территориальной реформы, основанной на лингвоэтническом принципе, стало создание в 1960 г. штата Махараштры, населенного преимущественно маратхами, говорящими на языке маратхи. Этому предшествовали драматические события, включавшие отчаянную битву за космополитический Бомбей, который в результате был отдан Махараштре в качестве столичного града. В 1961 г. в Бомбее стал выходить еженедельник «Мармик» («Существенное»), быстро завоевавший популярность среди маратхиязычного населения. В еженедельнике сочным, нередко выходящим за литературные рамки языком доходчиво объяснялось, что, составляя почти 50 % населения города, маратхи находятся в административной и экономической зависимости от прочих этнических групп и конфессий, населяющих Бомбей, — прежде всего от обладающих коммерческой жилкой гуджаратцев, марвари, парсов; еще большую ярость «Мармика» вызывали аккуратные и деловитые выходцы из Южной Индии (каннадига, малаяли, тамилы и др.), преуспевавшие в качестве «белых воротничков». Успеху еженедельника способствовал и тот факт, что он был обильно сдобрен едкими карикатурами, наглядно изображавшими эксплуататоров (т. е. всех немаратхов) и эксплуатируемых. Главным редактором и художником был Бал Тхакре (род. в 1927 г.), выдвинувший себя в главные «певцы» маратхского народа. Им же в 1966 г. была образована партия «Шив-сена» («Армия Шиваджи»), названная так в честь национального героя маратхов Шиваджи, основавшего в XVII в. Государство маратхов. Уже через два года «Шив-сена» получила 1/3 мест на муниципальных выборах в Бомбее, постепенно прибрала к своим рукам ряд муниципалитетов других городов Махараштры, а в середине 1990-х в коалиции с «Бхаратийя джаната парти» (БДП) сформировала правительство штата. Именно тогда знаменитой метрополии было возвращено исконное маратхское название — Мумбаи, а международному аэропорту города присвоено имя Шиваджи[84]. Бал Тхакре, никогда не занимая никаких официальных постов, превратился в главного идеолога и стратега движения за этническую монолитность. Набрав силу и выплеснувшись за пределы штата, «Шив-сена» несколько изменила направление своей деятельности и стала ратовать за восстановление и сохранение подлинной индусской культуры. Члены партии устраивали демонстрации протеста против приезда пакистанской крикетной команды в Бомбей и забрасывали камнями международный автобус, курсировавший между Дели и Лахором. Птица такого полета, как Бал Тхакре, не могла ускользнуть от внимания Салмана Рушди, выходца из Бомбея, и под именем «Майндук» «влетела» в его роман «Прощальный вздох Мавра»[85]. Персонаж, безусловно, был опознан, роман запрещен, а Салману Рушди, с моей точки зрения, появляться в Бомбее пока не стоит.

. . . . . . . . . .

Возмущенные страстями вокруг «Огня» и неприкрытым посягательством на свободу творчества, восемь ведущих деятелей индийского кинематографа — актер Дилип Кумар, драматург Виджай Тендулкар, режиссеры Махеш Бхатт и Яш Чопра и др. — отправили на имя Верховного судьи А. С. Ананда 17-страничное обращение. В нем подчеркивался факт нарушения фундаментальных прав фильмопроизводителя и содержался протест против открытой поддержки должностным лицом (главным министром Махараштры Манохаром Дзоши) бесчинств, учиненных налетчиками в кинотеатрах, демонстрировавших «Огонь». Подписанты требовали возвращения фильма на экраны страны и разбирательства по актам вандализма в Бомбее и Дели; они также напоминали о недопустимости самостийного суда, предлагая недовольным соблюсти положения закона и направить в судебные инстанции иск об отзыве сертификата Цензурного комитета по кинематографии, разрешившего показ этого фильма. Этот же вопрос был поднят и на заседании индийского парламента, вызвав ожесточенную перепалку между «сторонниками Закона» и «хранителями Культуры». Присутствовавшая на обсуждении член верхней палаты актриса Шабана Азми не проронила ни слова, а центральные власти рекомендовали направить картину на повторную экспертизу в Цензурный комитет по кинематографии. Верховный же суд выступил с заявлением, что не собирается рассматривать сюжет картины вообще, а займется вопросом об обязанностях правительства по защите свободы, жизни и имущества.

Вслед за этим члены «Шив-сены», разоблачившись до исподнего, устроили мощную демонстрацию перед бомбейским домом актера Дилипа Кумара, одного из авторов обращения. Совершая непристойные телодвижения, они осыпали бранью его и Шабану Азми. Специальной охраной была обеспечена вся восьмерка и героини фильма, но «Шив^:сена» обратила особое внимание на замешанных в этой истории мусульман — Юсуфа Кхана, взявшего еще в 1940-е годы, на заре своей кинематографической карьеры, псевдоним Дилип Кумар, и Шабану Азми. Впрочем, если «солдаты Шивы» протестовали против присутствия на экране лесбиянок, то по параллельной улице в сторону здания Верховного суда маршировали члены Бомбейской молодежной организации: их гнев был вызван появлением в фильме персонажа-китайца, который неуважительно отзывался об Индии и, обращаясь к индийцу, произносил: «Грязные вы, индийцы!». Молодежь требовала вырезать этот кадр.

Ситуация вокруг фильма «Огонь» подробно освещалась в индийской прессе, цитировались высказывания известных политиков, деятелей культуры и простых граждан. Тогдашний министр информации и радиовещания центрального правительства Прамод Махаджан заявил: «Никому не будет позволено исполнять роль полиции нравов в отношении спорного фильма; каждый штат пусть решает этот вопрос самостоятельно» — и добавил: «Картина не запрещена, владельцы кинотеатров вольны сами решать — демонстрировать ее или нет». Младший сын Бала Тхакре, и видная персона партии «Шив-сена», Уддхав Тхакре, был краток: «Фильм, высмеивающий индусов и их культуру, не выйдет на экраны Махараштры». Сам Бал Тхакре отозвался такой репликой: «Меня не интересует решение ни Центра, ни Цензурного комитета. Моя партия уже запретила этот фильм». Попутно он заметил: «Почему история крутится вокруг индусской семьи? Почему ее героини носят имена великих индусских богинь — Ситы и Радхи? Почему бы не назвать их мусульманскими именами — например, Шабана или Фатима, и тогда мы прекратим свой протест». А представитель дистрибьюторской компании в Бомбее пояснил: «Фильм выйдет на экран снова только в том случае, если позволит, Шив-сена».

. . . . . . . . . .

Сита — жена Рамы, земного воплощения Вишну, одного из ведущей триады богов индуизма. Жизненная эпопея Рамы описана в древнеиндийском эпосе «Рамаяна» и переложена в средневековье на языки различных индийских регионов. Одним из ключевых моментов эпоса является эпизод, в котором Сита, пробывшая долгое время в заточении у Раваны, правителя Ланки, и спасенная Рамой, должна доказать свою чистоту и пройти испытание огнем, которое она с честью выдерживает. (Этот эпизод как часть современной религиозной мистерии рам-лила воспроизведен в «Огне»; в фильме муж Радхи вместе со своим гуру комментируют его одобрительными возгласами.) Однако людские толки не утихают, и чтобы защитить авторитет мужа, Сита обращается с просьбой к своей матери, Земле: «Если я безвинна, расступись и поглоти меня». Земля поглощает Ситу, и царство Рамы предается всеобщему горю. В индусской аксиологии Сита является воплощением женского идеала, она — пативрата — «бесконечно преданная мужу», не подвергающая сомнению ни его слова, ни дела. Мифологическая Радха — не законная супруга, но любимая пастушка Кришны, еще одной земной ипостаси Вишну. Любовь Ситы и Радхи к их партнерам рассматривается в системе индуизма как наивысшее проявление любви к богу.

. . . . . . . . . .

Смелая жительница Дели, не побоявшаяся назвать свое имя и адрес, прислала такое письмо в газету: «Лесбиянство было нормой в древнеиндийской культуре — посмотрите хотя бы на скульптуры в храмах Кхаджурахо, Конарака и других местах. Женщина в индийской культуре вообще пользовалась достаточной независимостью и свободой. Вспомните о богине Кали, которая в обнаженном виде отправлялась на битву с демонами. Сита, героиня «Рамаяны», сама выбрала себе мужа! Даже веды позволяли жене импотента зачать ребенка от постороннего мужчины! Кто такой Бал Тхакре, чтобы указывать женщине, рожденной в нашей цивилизации, с кем ей вступать в интимные отношения, а с кем — нет. Да и не по возрасту уже ему такие фильмы смотреть. Пора о душе подумать!»

Мужская реакция чаше была иной: «Я сам фильм не видел, но из прессы узнал, что сюжет вроде как основывается на сексуальных отношениях двух женщин, т. е. на противоестественных связях. Даже если это и правда, не каждую правду надо выносить на всеобщее обозрение. Разумно ли показывать на экране то, что не соответствует индийской культуре, основано на ложных ценностях?»

Ашок Рой Кави, лидер бомбейских гомосексуалистов, сказал: «Обидно, что такое происходит в Индии, когда в Англии возвращают признание Оскару Уайльду и устанавливают ему памятник. К тому же один из возможных путей достижения конечного освобождения в индусском мировоззрении проходит через секс, и индуизм никогда не закрывал глаза на секс».

Режиссер фильма Липа Мехта так описывала свое состояние: «Я шокирована тем, как интепретируют картину. Главные героини испытывают друг к другу больше сострадания, чем страсти. Подлинная тема «Огня» — одиночество». А Ранджана Кумари, президент Женского комитета по вопросам нравственности, заявила: «Нет сомнения, что лесбиянство присутствует в картине, но оно на периферии всего спектра проблем, которые затрагиваются. Гомосексуализм в Индии вырастает из социальных запретов». В январе 1999 г. «Огонь» был включен в программу международного фестиваля в южноиндийском городе Тируванандапураме. Один из кинокритиков, высоко оценивший именно кинематографический аспект картины, заметил: «Странно, что фильм, исследующий, как люди становятся жертвами других людей, которые, в свою очередь, являются жертвами традиций, вызывает такую бурную реакцию. Мужчин, и прежде всего среднего возраста, а не молодых и пожилых, возмутил не факт лесбиянства, а то, что фильм может воздействовать на изменение нерушимого статуса мужа и подвести любую женщину к мысли о том, что в доме что-то не так! К тому же в индийской традиции существуют вполне узаконенные способы для выражения женского отчаяния — депрессия, ведущая к сумасшествию, или самоубийство, но никак не свобода распоряжаться собственным телом».

В феврале 1999 г. Цензурный комитет по кинематографии, возглавляемый Ашей Парекх, вторично выдал разрешение на показ фильма «Огонь» по всей Индии. Фильм этот я видела. Если бы только Радха в блистательном исполнении Шабаны Азми сгорела в пламени, охватившем ее сари, т. е. не прошла бы испытания огнем, то никто бы не стал возражать против этого, безусловно, чувственного фильма — ведь тогда бы победительницей оказалась не нарушившая устои женщина, а традиционная мораль!

30 января 2000 г. в Бенаресе (Каши, Варанаси) Липа Мехта собиралась приступить к съемкам фильма «Вода», третьего из задуманной серии (завершив перед этим фильм «Земля-47» — о разделе Индии на два государства). Предварительно она выполнила все необходимые бюрократические процедуры и, представив сценарий, получила разрешение от Центрального правительства при условии, что съемки будут происходить под контролем представителя Министерства информации и радиовещания. Последний должен был удостоверять, что в фильм не попадает ничего, что порочит национальный имидж и культуру Индии. Именно 30 января, в день, когда отмечается годовщина смерти «отца нации» Махатмы (Мохандаса Карамчанда) Ганди, по сообщению индийских газет, члены «Раштрийя сваямсевак сангха» (РСС, Союз добровольных служителей нации) разрушили установленные на берегу Ганги декорации и сожгли изображение автора сценария и режиссера Липы Мехта. Лидер Союза К. С. Сударшан заявил, что РСС не имеет никакого отношения к этой акции. Однако уже за несколько дней до назначенного срока индийские газеты широко оповестили о выраженной готовности ряда организаций — «Вишва хинду паришад» (ВХП, Всемирный совет индусов), «Шив-сена», «Самскар Бхарати» и некоторых других, составляющих «семью» РСС, — любой ценой предотвратить начало съемок. Всеобщая осведомленность о грядущих событиях напоминала «Хронику объявленной смерти» Габриэля Гарсиа Маркеса.

РСС насчитывает более 38 тыс. низовых организаций, в которые входит около 4 млн. человек. В ячейках регулярно проводятся собрания, на которых члены общества слушают лекции о догматах индуизма и классифицируют его врагов, занимаются спортом, разучивают приемы владения холодным оружием и проводят парады. Члены РСС участвуют в благотворительной деятельности, активно помогают жертвам стихийных бедствий и развивают инфраструктуру в районах, заселенных отсталыми племенами, вовлекая их в лоно индуизма на положении низких каст. РСС запрещали дважды — в 1948 и 1992 гг., но он снова возвращался на арену общественной жизни. В соответствии со Всеиндийскими правилами служебного поведения, сотрудникам госаппарата запрещалось членство в РСС, однако в начале марта 2000 г. Кешубхаи Пател, главный министр Гуджарата, родины Махатмы Гантт, объявил, что снимает запрет на участие госслужащих штата в деятельности РСС[86].

Объясняя причину своего возмущения, противники съемок прежде всего негодовали, что священная Ганга, река-богиня, названа просто «водой». Они также протестовали против содержания фильма, сценарий которого «чудесным образом» оказался у них в руках. Сюжет развертывается в 1930-е годы и повествует о судьбе индусских вдов, проживающих в одном из вдовьих приютов в Бенаресе. Злобная фурия, заправляющая приютом, поставляет юных вдов богатым купцам и помещикам. Милосердная Шакунтала (Шабана Азми) убеждает красавицу Джанаки (Нандита Дас) покинуть приют и соединиться с человеком, который ее любит. Но Джанаки совершает самоубийство, узнав, что старик, чьим прихотям она подчинялась на протяжении ряда лет, является отцом ее возлюбленного. Наряду с участием звездных актрис в фильме ожидался дебют восьмилетней Урви Гокани в роли вдовы-девственницы, отданной хозяйкой приюта на групповое изнасилование. В финале должен был появиться Махатма Ганди, которому Шакунтала передавала эту девочку с надеждой что-то изменить в ее судьбе. По словам разъяренных участников акций протеста, в сценарии присутствовали богохульные заявления типа: «Богам и брахманам позволено спать с кем угодно» и «Между вдовой и проституткой нет разницы».

. . . . . . . . . .

Занимающий наивысшее место в иерархии святых мест индуизма, Бенарес (Каши, Варанаси), известный еще с VI в. до н. э., расположен в среднем течении Ганги в штате Уттар Прадеше. Согласно мифологическим представлениям, город держится на высоко поднятом трезубце (оружие) бога Шивы и поэтому зашишен от мирового потопа. В нем насчитывается более 1500 храмов и около 90 гхатов — ступенчатых спусков к воде, используемых в ритуальных целях. Смерть в этом городе приносит мукти — полное освобождение от бесконечного круга перерождений, именно мукти является основной целью нормативного индуизма: «Даже насекомые, пчелы, комары, деревья — все, что водится в воде и существует на земле, в том числе лягушки и рыбы, достигает здесь освобождения». В этот город стремятся те, кто чувствует приближение смерти; сюда привозят трупы, чтобы предать их кремации на одном из бенаресских гхатов; здесь опускают в Гангу пепел тех, кто был сожжен в других частях Индии.

Вердикты, выносимые по теологическим и этическим вопросам бенаресскими пандитами и шастри — знатоками канонов индуизма, обжалованию не подлежат. Существующее ныне «Собрание мудрейших», состоящее из глав самых видных бенаресских храмов и авторитетных руководителей внутри-индусских группировок-течений, выполняет своего рода законодательные функции в не имеющем сквозной церковной организации индуизме.

. . . . . . . . . .

Ссылаясь на беспорядки в городе и 144-ю статью Уголовно-процессуального кодекса, окружной судья вынес постановление о 15-дневном запрете на проведение съемок фильма «Вода» и в письменном запросе в адрес Центрального правительства поинтересовался, как могла быть выдана лицензия на съемки режиссеру-иностранцу, чей фильм преднамеренно искажает представление об индийской культуре. Очередной министр информации и радиовещания Арун Джетли выступил с заявлением, что по согласованию с Липой Мехта из киносценария выкинуто пять спорных фраз и что «киносценарий держал перед глазами Атал Бихари Ваджпайи, премьер-министр страны, разрешивший его съемки». Хотя индийский премьер является лидером ведущей политической силы страны (БДП), Рам Пракаш Гупта, на тот момент главный министр Уттар Прадеша, где у власти также находилась БДП, съемки запретил. В штате в срочном порядке был организован Комитет борьбы за спасение культуры Каши, немедленно призвавший все население города к бойкоту Липы Мехта и ее группы: «Ни могольские захватчики, ни англичане не причинили городу такого урона, как Дипа Мехта!». Поскольку воззвание Комитета было сразу поддержано БДП, рядом национально-культурных организаций, а в качестве основного разработчика тактики протеста примчался умудренный опытом «шив-сеновец» Манохар Дзоши, бывший главный министр Махараштры, то город испуганно притих, закрыл все магазины и затаился по домам. Попытавшаяся было провести съемки некоторых эпизодов во внутреннем дворе гостиницы Дипа Мехта сразу же была уличена ушлыми репортерами, и на следующий день — 8 февраля, сопровождаемая полицейским эскортом, осуществлявшим ее защиту, в компании обритых наголо в преддверии съемок Шабаны Азми и Нандиты Дас отправилась в аэропорт.

. . . . . . . . . .

Энциклопедия индийской культуры в статье о вдовах отмечает, что «общество никогда не относилось к ним сочувственно». Пативрата (идеальная индусская жена) должна умереть раньше мужа; если же первым умирал муж, то виновной в этом считалась его супруга, вернее, ее несовершенство. Женщине из высших каст предписывалось совершить сети — добровольное самосожжение на погребальным костре мужа. После того как в 1829 г. обряд был официально запрещен, вдова оставалась живой только формально. Уже ее внешний вид — обритая наголо, без всяких украшений, в белом сари — считался оскверняющим. Не имея права ни на что, даже на присутствие на ритуальных церемониях собственных детей, она существовала на обочине жизни, выполняя самые грязные работы и влача полуголодное существование.

Индийские просветители и реформаторы с середины XIX в. неустанно вели борьбу за улучшение положения вдов, и прежде всего за повышение планки матримониального возраста (вдовой могла остаться годовалая девочка, чья брачная консумация должна была бы произойти по достижении ею половой зрелости), и за право вдов на повторное замужество. В священных городах Индии, в Бенаресе в первую очередь, куда в надежде на освобождение-мукти стекались вдовы со всей Индии, для них стали создаваться приюты. В современной Индии многое изменилось в этом отношении. Известная тамильская писательница Шивашанкари в интервью по поводу ситуации вокруг съемок «Воды» рассказала: «Мой муж умер в августе 1984, а в октябре убили Индиру Ганди. Меня пригласили на телевидение поделиться воспоминаниями о госпоже Ганди — я ее знала. Я отправилась на студию — на мне было обручальное ожерелье, красная точка на лбу, цветы в волосах — в моем окружении о таких вешах уже не говорили. Но когда я пришла домой, телефон просто разрывался — мне звонили женщины-вдовы, чтобы сказать: «Вы придали нам мужества — мы тоже завтра наденем браслеты!».

. . . . . . . . . .

Одним из наиболее активных участников противостояния новому детищу Липы Мехта стал ВХП. Ашок Сингхал, действующий президент Совета, заявил: «Если правительство не отзовет разрешение на съемки, это может привести к его падению… Если этот фильм и будет снят, то только после моей смерти». Вишну Хари Далмия, генеральный президент ВХП, пояснил свое видение ситуации: «При демократии к людям прислушиваются, их мнение и взгляды уважаются. Только при тоталитарных режимах чувства людей игнорируются». Сам В. Х. Далмия сценария не видел, но сослался на слова А. Сингхала: «Если вы его прочтете, то в вас вспыхнет огонь». Общее мнение членов ВХП сводится к тому, что западная «культура кока-колы», подпираемая христианским капиталом, предприняла массированную атаку на индийскую культуру, и в Индии Липу Мехта поддерживают только коммунисты, не признающие Бога. ВХП, впрочем, всегда ссылается на волю народа, но одновременно кивает и на бенаресское «Собрание мудрейших»: «Пока они не дадут добро, не позволим! Правительство нам не указ!» А Шабана Азми поставила диагноз: «В Уттар Прадеше правит не БДП, а ВХП».

. . . . . . . . . .

«Вшива хинду паришад» считает своей задачей внесение единообразия в различные индусские культы ради сплочения общины и поддержания тонуса среди индусской диаспоры. На своем втором съезде в Копенгагене в 1985 г. лидеры организации выступили с заявлением о том, что в древности славянские племена исповедовали индуизм. По их мнению, слова «Русь» и «Россия» («Рашия») происходят от санскритского rishiya («Земля мудрецов»), а название российской столицы — от слова mokshiya («место, где индивидуальная душа соединяется с Богом»). В более поздние времена славяне приняли сначала религию иудейского происхождения — христианство, а затем веру «того же происхождения» — марксизм. В качестве перспективных планов ВХП намеревался предпринять усилия по возвращению славян в лоно их исконной веры, однако, занятый неотложными проблемами в Индии, на время забыл о своих глобальных планах. ВХП имел непосредственное отношение к разрушению мечети Бабура в Айодхъе и к мощным протестам против визита папы Иоанна Павла II в Индию.

. . . . . . . . . .

Нарайан Мишра, член БДП и один из основателей Комитета борьбы по спасению культуры Каши, в случае неудовлетворения народных требований пригрозил объявить голодовку и сжечь себя. Он же сформулировал ряд конкретных претензий к режиссеру фильма: «Дипа Мехта посягнула на три самых священных и неприкосновенных места в Бенаресе — Тулси гхат, где Тулсидас (средневековый поэт. — И. Г.) создал свою «Рамаяну»: как могло в голову прийти, что там располагались вдовьи приюты? Второе место, где предполагались съемки, может быть, сейчас и частный дом, но раньше там был монастырь, и до сих пор стоит изображение Ханумана (бог-обезьяна, верный соратник Рамы. — И. Г.). И в третьем месте раньше был монастырь — там все еще сохраняются следы шафранной краски (цветовой символ индуизма. — И. Г.). Это здесь, что ли, жили вдовы и проститутки?» А один из членов «Шив-сены» принял яд и бросился в воды Ганги, но его спасли и откачали.

Липу Мехта в действительности поддержали коммунисты — Джъоти Басу, тогдашний главный министр Западной Бенгалии, где у власти около 30 лет находится коалиция левых сил, пригласил всю съемочную группу в свой штат. Такие же предложения последовали из других штатов, возглавляемых правительствами, сформированными старейшей в стране партией Индийский национальный конгресс (ИНК). Члены ИНК задали вопрос: в стране демократия или мобократия (от англ, mob «толпа»)? При этом главный министр Мадхъя Прадеша Дигвиджай Сингх заявил: «Я вовсе не собираюсь самолично заниматься сценарием, поскольку он был одобрен центральным министерством».

Патриарх «Шив-сены» Бал Тхакре, занятый в те дни поношением Дня Святого Валентина, которым увлеклась индийская молодежь, все-таки уделил внимание и сюжету с «Водой»: «В Англии, например, запретили фильм, эксплуатирующий тему любовной интриги Джавахарлала Неру и Эдвины Маунтбэттен (супруга последнего вице-короля Индии. — И. Г.), посчитав, что эта история умаляет престиж страны. За нашим протестом— те же сантименты… Вилас Дешмукх (главный министр Махараштры. — И. Г.)[87] пригласил Дипу Мехта снимать фильм в Махараштру: как член ИНК он все делает наперекор «Шив-сене». Как понимать свободу творчества— нас оскорбляют, а мы молчим и слушаем?» Верный боевому духу организации Манохар Дзоши, уже добравшись до Бенареса, добавил: «Вилас Дешмукх устроил спектакль гостеприимства, прекрасно зная, что куда-куда, а в Махараштру Дипа Мехта не сунется. Нигде в стране «Шив-сена» не допустит съемок этого фильма. Сам я сценария не читал и не собираюсь, мне достаточно того, что пишут газеты. В Пакистане, что ли, мало недостатков? Их пусть и вскрывает!»

Сушма Сварадж, хотя и член БДП (министр информации и радиовещания)[88], занимает более умеренную позицию: «Процесс съемок не должен быть нарушен. Цензурный комитет потом сам разберется, выпускать ли фильм на экран, тем более что возглавляет его женщина».

Кулпатхи Трипатхи, старейшина храма Вишванатха (Шивы), самого знаменитого в Бенаресе, благословил Шабану Азми и Нандиту Дас, но сказал: «Каши знаменит не только своими храмами, гхатами и омовением в Ганге, но и повышенной возбудимостью. Дюди здесь сверхэмоциональны, они легко воспламеняются, но так же быстро успокаиваются. Для этого надо не угрожающе вращать глазами, а всего лишь прийти к ним со сложенными руками (т. е. с просьбой. — И. Г.)». Внимательно изучив сценарий и проведя шесть часов за беседой с Липой Мехта, высказался в защиту канадского режиссера и Вир Бхадра Мишра, старейшина храма Санкат Мочан (посвященного Хануману как устранителю непреодолимых трудностей). Некоторые студенты и преподаватели Бенаресского индусского университета признались: «Нам стыдно, что мы позволили устроить травлю Липы Мехта, но что мы могли сделать?»

Известный режиссер и актер Амол Палекар сказал в интервью: «Центральное правительство разрешает, а местное запрещает, ссылаясь на чувства обиженного народа, — этому круговороту нет конца. Я протестую против любых форм контроля, выходящих за рамки конституции. Пожалуй, и «Я, Натхурам Годсе, говорю…» (пьеса, объясняющая мотивацию убийства Махатмы Ганди с позиций убийцы. — И. Г.) не надо было запрещать в прошлом году»[89].

В индийские газеты посыпались письма от рядовых граждан: «В стране, где не прекращается брожение умов из-за ситуации в Айодхъе, надо думать, прежде чем выносить очередной религиозный сюжет на всеобщее обозрение»; «Зачем показывать то, что ушло в прошлое, не лучше ли сосредоточиться на успехах?»; «Наша молодежь должна знать о прошлом своей страны, и цель этого фильма заслуживает уважения. В 1929 г. умер мой отец, и я помню, как родственники вынуждали мою мать обрить голову, чтобы не привлекать внимания посторонних мужчин. Моя мать тогда ответила, что зашитой является не уродливый облик, а достойное поведение женщины». Шабана Азми и Нандита Дас по нескольку часов в день отвечали на вопросы, поступавшие на дискуссионный сайт в Интернете.

Неожиданно подняла голос и мусульманская конфессия: бритье головы, совершенное Шабаной Азми в преддверии исполнения роли индусской вдовы, противоречит установлениям ислама. Бомбейская организация «Индиа муслим махаз» предприняла попытку сжечь изображения Шабаны Азми. Хайдарабадский таблоид «Гавах» (штат Андхра Прадеш) отправил запросы пяти ведущим медресе. И если некоторые читатели оценили это как рекламный трюк для повышения тиража, то улемы отозвались фетвой: «Лицедейство само по себе противоречит исламу». Они также объявили, что актеры-мусульмане обязаны «подтвердить свою веру, оскорбленную актами политеизма, совершаемыми во время киносъемок». Главный редактор «Гаваха» проявил удивительную гибкость, предложив актерам-мусульманам прибегать к помощи дублеров при участии в сиенах с почитанием индусских идолов.

Индийское отделение Международной католической ассоциации по вопросам радио, телевидения и кинематографа, в свою очередь, обвинило высший состав БДП «в соучастии» в нападках на фильм «Вода» и в изгнании режиссера Дипы Мехта и актрис Шабаны Азми и Нандиты Дас.

Дипа Мехта отбивалась и оправдывалась изо всех сил: «Я не хочу убегать. Я не оскверняю ни Ганги, ни Бенареса. Нельзя вырывать фразы из контекста. Подлинный герой моего фильма — Махатма Ганди, который отдает дань уважения самому святому городу Индии. Весь сюжет связан с эмансипацией, прогрессом и освобождением. Дайте мне доделать фильм!» Она поведала и о том, что до начала съемок к ней обратился чиновник из Кинематографической комиссии штата Уттар Прадеша, который потребовал предоставления дистрибьюторских прав на фильм. Получив отказ, чиновник пригрозил сорвать съемки и начать кампанию против картины, назвав ее «христианским заговором».

В связи с ситуацией вокруг фильма неожиданное внимание получил и «вдовий вопрос», существующий и поныне. Оперативно отреагировало телевидение, моментально показав сюжеты о положении вдов в различных приютах в разных уголках страны. Социолог Маниша Дешмукх сказала: «В Индии и сегодня считается, что женщина не должна жить одна. Слышал ли кто-нибудь о том, что создаются приюты для вдовцов или мужчин, не имеющих опоры? Пусть хоть и из-за «Воды», но вопрос этот вышел наружу, и пусть подумают те, кто гордится индийской культурой, соответствует ли ее высокому статусу бедственное положение вдов?» Публицист Сурекха Кхот поделилась своими впечатлениями от посещения Бенареса: «Всего два года назад я была в Варанаси и при виде этих обритых вдов, одетых в белое, просто содрогнулась от ужаса. Я пыталась с ними поговорить, но они боялись отвечать на вопросы. В некоторых храмах за черствую лепешку их заставляют по 10–12 часов исполнять бхаджаны (религиозные песнопения. — И. Г.), на многих — следы побоев. Государство действительно отпускает деньги на вдовьи приюты, поэтому на бумаге все в порядке».

Центральный комитет по реабилитации маргинализированных женщин Вриндавана (еше одно святое место на территории Уттар Прадеша, известное вдовьими приютами) принял решение о безотлагательных мерах по улучшению положения вдов. Рассмотрев адвокатское обращение относительно юных вдов Вриндавана, которых используют в своих корыстных интересах «похотливые гуру и влиятельные лица Вриндавана», Верховный суд Уттар Прадеша направил директиву окружному судье и суперинтенданту полиции о безотлагательных административных мерах для зашиты чести и достоинства вдов, проживающих в районе Вриндавана.

Когда раскручивалась история вокруг «Воды», я была в Индии, внимательно следила за развитием этого печального сюжета в massmedia, и меня неотвязно преследовал вопрос о степени ответственности журналистов за происходящее — где проходит грань между желанием проинформировать общество и жаждой сенсации и, как следствие, невольным нагнетанием атмосферы? Собираясь спокойно подумать об этом во время многочасового перелета из Дели в Москву, я вдруг наткнулась на неожиданное продолжение сюжета в газете «Пайонир» от 7 марта, дословно повторенное и в выпуске следующего дня, — Липу Мехта обвинили в плагиате. Автор материала, Анураддха Датта, сообщила, что, хотя Липа Мехта заявила свой киносценарий как оригинальный, подлинным источником является исторический роман известного бенгальского писателя Сунила Гангопадхъяя «Те дни», получивший в 1980-е годы престижную премию Индийской литературной академии. Действие романа происходит в конце XIX в. в Бенгалии и Бенаресе. Анураддха Латта обнаружила не только общий набор персонажей со схожими именами, характерной детализацией и общим развитием ситуации, но и привела текстуально совпадающие высказывания из романа и сценария, вплоть до сакраментальной фразы о том, что богам и брахманам все дозволено. Поскольку ни романа, ни киносценария я не читала, вопрос о плагиате или экранизации я оставляю открытым. Но совершенно неожиданно для меня стало очевидным, что причина скандала — не вдовья проблематика и даже не «попытка опорочить великую культуру». Причина в том, что актуальный вопрос подняли три харизматические женщины, а этого ни индусский, ни мусульманский фундаменталист перенести не может — «Тень, знай свое место!».

«Медные трубы» — не название фильма, а метафора в привычном смысле. В то время как Лжъоти Басу, главный министр Западной Бенгалии, предлагал Липе Мехта создать все условия для съемок «Воды», в его родной Калькутте срывали афиши, рекламирующие «О, Рама!», новую картину известного индийского режиссера и актера Камала Хасана, и бросали камни в витрины кинотеатров, где фильм уже шел. Считается, что обращение к любимому богу было последней фразой, произнесенной Махатмой Ганди перед гибелью от руки индусского фанатика Натхурама Годсе. На этот раз застрельщиком выступило местное отделение партии ИНК, которое посчитало, что фильм очерняет образ Махатмы Ганди и контролируемый правящей БДП Цензурный комитет по кинематографии специально разрешил показ картины, дабы оскорбить память о великом человеке.

По сути, насилию подверглась картина, цель которой — исключить насилие как составляющую человеческих судеб. Главный герой — Сакет Рам (Камал Хасан) во время трагических событий 1947 г., когда происходил раздел на Индию и Пакистан, потерял горячо любимую жену. Обвиняя в этом Махатму Ганди, призывавшего к примирению между индусами и мусульманами, Сакет Рам вступает в фундаменталистскую индусскую организацию и готовится к убийству Ганди, затем приходит к убеждению, что был неправ, и отказывается от замысла. Но Махатма все равно погибает — от руки Натхурама Годсе (Шарад Понкше).

Противостояние различных политических сил, не сомневающихся в своем праве оценивать искусство по собственным меркам, не могло обойти стороной официальные органы и рядовых граждан. Тогдашний (ныне покойный) председатель Индийского совета по историческим исследованиям Б. Р. Гровер высказал глубокую мысль, что «история должна служить национальным интересам», а это повлекло за собой дискуссию, должна ли история служить или учить и что есть нация вообще и национальные интересы в частности. А читатель Шаши Балсекар обратил внимание совсем на другое: «Необязательные любовные сиены интимного характера портят все впечатление от фильма. И зачем главный герой (Камал Хасан. — И. Г.) кусает Рани Мукхерджи (актриса, исполняющая роль первой жены Сакета Рама. — И. Г.) в попку?»

Если Камал Хасан оказался мишенью уже после того, как сделал свой фильм, то «Мятеж» Нитина Кени, посвященный все тому же кошмару 1947 г., который не отпускает новые и новые поколения индийцев, едва не повторил судьбу «Воды». Шиитская община Лакхнау, столицы Уттар Прадеша, несмотря на разрешение, выданное окружным магистратом, категорически отказалась впустить съемочную группу в Асафи имамбару (павильон для траурных церемоний, проводимых во время мохаррама). Впрочем, уважаемый маулана Калбе Садик сообщил, что ничего предосудительного в сценарии не обнаружил, но немедленно собравшаяся Всеиндийская шиитская конференция сказала решительное «нет!». «Мы оскорблены так же, как индусы съемками на гхатах Бенареса!» Дополнительным поводом для негодования была и сюжетная линия, повествующая о любви мусульманки и индуса на фоне раздела Индии по конфессиональному признаку.

Все чаше и чаше кинематограф, театр, литература и живопись оцениваются не как искусство, а становятся объектами межрелигиозных или политических распрей. Цепная реакция идет по кругу, хотя происходящее в этих случаях напоминает не круговорот, а водоворот, втягивающий в себя все, чем живет человек, — культуру, религию, политику. Невыносимо, когда границы между этими понятиями стираются.

БОРИС ЛИСАНЕВИЧ Южноазиатская эпопея русского эмигранта

Обычно рассказ начинается со вступительной фразы, но в повествовании о Борисе Николаевиче Лисаневиче творческая мысль рассказчика неизбежно парализуется, и остается только излагать чистые факты.

Борис (с ударением на «о» — его называли только так) родился 4 октября 1905 г. в семье мелкопоместного дворянина Николая Александровича Лисаневича, известного южнороссийского конезаводчика, и был младшим из четырех братьев. Свою невероятную жизненную эпопею он считал прямым следствием Октябрьского переворота. Не случись этого, служить бы ему сначала, по семейной традиции, офицером российского императорского флота, а потом растить на племенном заводе в местечке Лисаневичевка на Украине потомство выписанного из Англии ретивого жеребца Галтимора. Борис уже учился в кадетском корпусе в Одессе, когда началась революционная передряга. Семья покинула город и на лошадях добралась до Варшавы, но тут пришло известие, что Одесса в руках белых, и Лисаневичи на поезде вернулись домой. Вскоре пропал отец, старший брат Георгий присоединился к белогвардейцам и попал в гущу событий, второй брат — Михаил — погиб, когда эсминец, на котором он служил офицером, наткнулся на немецкую мину. Сам Борис, пятнадцатилетний боец Специального эскадрона по защите арьергарда, был ранен во время военного рейда где-то между Одессой и Туапсе. Мария Александровна Лисаневич с двумя сыновьями, Александром и Борисом, пыталась перебраться в Румынию, но намерение не осуществилось — в Одессу вошли красные. Правда, впоследствии Александру удалось бежать на рыбацкой шаланде, в разбушевавшемся море его подобрал корабль союзников, он добрался до Стамбула, а потом и до Франции (в 1928 г. к нему присоединится Мария Александровна). Бориса тем временем спасла родственница — мадам Гамсахурдия, балетмейстер труппы Одесского театра, выдав ему документ, удостоверявший членство в труппе. Фикция превратилась в реальность: Борис принялся осваивать азы танца. После нелегкой одиссеи по городам и весям, переболевший тифом, в Одессу сумел вернуться Николай Александрович (он умрет в СССР в 1923 г.), но одновременно пришло известие, что в Петрограде революционный трибунал приговорил к смерти Георгия. Его спасли подчиненные матросы, подав петицию революционным властям, и смертная казнь была заменена трехгодичным заключением (Георгий погибнет в СССР в 1935 г.).

Хорошо сложенный, выносливый и артистичный, Борис вскоре уже танцевал в заметных партиях. Тогда же, вероятно, у него сложилось устойчивое пренебрежение к деньгам, не имевшим цены в голодающей Одессе. Он признавался, что осознал полнейшую эфемерность всех признаков благосостояния, к которым стремится суетный человек. Вскоре с помощью дальних родственников он получил контракт на работу в парижском театре «Альгамбра». Однако его семья проходила по спискам землевладельцев, и шансы получить документы на выезд были нулевые. Энергичный Борис отправился в Москву в некий «Комитет по зарубежным гастролям», и — о чудо! — один из служащих, когда-то игравший на скачках, узнав в нем сына Николая Александровича, выправил нужные для получения заграничного паспорта бумаги. В день возвращения Бориса в Одессу в Оперном давали «Пророка» Мейербера. В последней сцене, когда по сюжету должен был загореться замок и имитировался пожар, все произошло взаправду, и от театра осталось пепелище. Вскоре Борис оказался в Париже.

Дисаневич отработал контракт в театре «Альгамбра», проехал с гастролями 65 немецких городов, танцевал в «Романтическом русском театре» Бориса Романова, будущего балетмейстера нью-йоркской «Метрополитен-опера», и, наконец, был принят в труппу «Русского балета» самого Сергея Дягилева, где работал с феноменальной отдачей и фантастическим успехом вплоть до смерти маэстро в 1929 г. Он знал множество партий и подменял любого заболевшего артиста, прекрасно играл на фортепияно, ставил хореографические миниатюры, а когда дягилевский балет почил, стал зарабатывать на жизнь уличным фотографом.

В те же годы Дисаневич познакомился и подружился с Матиссом, Дереном, Кокто, Стравинским, Дифарем, Рерихами, впрочем, всех перечислить невозможно. Неподдельный интерес к людям сохранился в Борисе на всю жизнь, но не меньший интерес (и тоже на протяжении абсолютно всей жизни) вызывала его собственная персона. Щедрый и вообще легко расстающийся с деньгами, Борис почти хронически сидел на мели. Его первой коммерческой затеей была торговля икрой на Французской Ривьере. Заработав неплохие деньги, он тут же пригласил веселую компанию друзей в ресторан; вечер закончился в казино вместе со всеми деньгами, которыми располагал Лисаневич. Он продолжал танцевать в антрепризах, сотрудничал с «Опера Монте-Карло», гастролировал по Южной Америке. В Буэнос-Айресе Елена Смирнова, великая балерина из Мариинки, умоляла его подписать постоянный контракт, он принял аванс, но вернулся в Европу завершить ряд дел. В Париже Борис познакомился с юной танцовщицей Кирой Шербачевой, безоглядно влюбился, вернул аванс в Аргентину, женился на Кире, и, получив приглашение от уже знакомого Бориса Романова, они отправились в Лондон, а затем в миланский «Ла Скала».

В декорациях, созданных Александром Бенуа, Борис блистал в балете Респиги «Балкис, царица Савская», на постановку которого итальянский дуче выделил 2 млн. лир, но был вынужден отказаться от партии герцога Альбы в балете «Старый Милан», поскольку местная фашистская организация воспротивилась исполнению русским офицером патриотической роли. Он танцевал с Верой Немчиновой, Тилли Лош и Лианой Мэннерс, был любимым партнером Мясина и Баланчина, вызывал восторг режиссера Макса Рейнхардта. Впрочем, когда власти Англии отказались продлить ему вид на жительство, Борис совершенно не расстроился и вместе с Кирой отправился гастролировать на Восток.

В 1933 г. супружеская пара прибыла в Бомбей. Отработав поставленные Борисом номера в концертном зале знаменитой гостиницы «Тадж Махал» (шесть месяцев аншлага!), они вслед за Индией покорили Бирму, Китай, Бали, Яву, Вьетнам и Нейлон. Англоязычная пресса Британской империи помешала восторженные отклики, и телеграфные рецензии опережали график их передвижений. Каждый этап являл сюжет для полноценного авантюрного романа — и о Борисе, кстати, будет написана не одна книга на французском, немецком, японском и прочих языках; он станет героем репортажей и очерков в таких журналах, как «Life», «Newsweek», «National Geographic».

Лисаневич принял экзотический Восток безоговорочно и, впитывая его полной грудью, насыщал хореографию и музыкальное сопровождение новыми элементами. Шли недели, месяцы, годы. Кира взбунтовалась, и они прибыли в Калькутту, чтобы вернуться пароходом Европу. Здесь их ждало письмо от Марии Александровны, которая просила сына встретиться с неким Джоном Уолфордом, директором судоходной компании. В разговорах о том о сем возникла идея элитарного клуба, и, поддерживаемый мощными спонсорами, Борис с головой окунулся в новую затею.

Так в 1936 г. в Калькутте, втором после Лондона по значению городе Британской империи, возник клуб «300». Название перекликалось с прославленным лондонским клубом «400». Поскольку цифра указывала на число постоянных членов, калькуттский клуб как бы сохранял второе место, но, уменьшив число членов, претендовал на большую эксклюзивность. Клуб разместился в приобретенном Борисом мраморном особняке, известном под именем «Причуда Филиппа», построенном одним из эксцентричной тройки армянских архитекторов, прибывших в Калькутту в 1870 г. и существенно повлиявших на ее облик, для своей возлюбленной, которая накануне свадьбы сбежала с простым солдатом. За 12 дней Лисаневич переложил паркет, перепланировал кухню, отреставрировал стены и потолки, приобрел роскошную мебель и, наконец, собрал оркестр. На роль повара из Ниццы был вызван Владимир Халецкий, белый офицер, освоивший высоты кулинарного искусства во Франции. Рождение клуба сопровождалось триумфом, и вскоре элитная публика со всех концов мира устремилась в Калькутту, чтобы не краснеть, услышав: «Как, вы еще не были в клубе «300»?!» Во время Второй мировой войны клуб стал местом встреч американских и английских летчиков, летавших через «Горбушку», как тогда называли Гималаи, для доставки стратегических грузов в Китай, Бирму и Индию.

Нет нужды объяснять, что экстравертный Борис стал необыкновенно популярен и в очередной раз приобрел множество новых друзей. В колоритной галерее лордов и генералов, навабов и принцев невозможно не выделить махараджу Дарбханги. Мало того, что у него было по шесть пальцев на каждой руке, он еще был знаменит на весь мир своей коллекцией драгоценностей: среди прочего в нее попали фамильные украшения русских царей, приобретенные на аукционе в Лейпциге, куда их выставило на продажу правительство большевиков, ожерелье Марии-Антуанетты и колоссального размера изумруд Великого Могола. Тогда же Борис познакомился и подружился с опальным непальским королем Трибхуваном, лишенным реальной власти, которая на протяжении столетия находилась в руках мощного клана наследственных премьер-министров Рана. Стены «Причуды Филиппа» помнят встречи и долгие тайные беседы между Борисом и посланцем короля — генералом Махабирой Раной из того же клана премьеров, но выступавшего на стороне короля. В 1951 г. в Непале произошла «монархическая революция», ликующий Трибхуван стал полноценным правителем, а Борис, уже считавший Индию недостаточно экзотичной, перебрался в укрытый тогда от всего мира Непал, где начал новую жизнь и новые проекты.

Событий калькуттского периода жизни Бориса хватило бы еще на десяток романов: охота на диких слонов, тигров и леопардов, рождение дочери Ксении, прокладка воздушных трасс между труднодоступными районами, опека над беглыми русскими староверами, крахи и взлеты, поездки в Голливуд, развод с первой женой Кирой, оставшейся в Америке и открывшей в Коннектикуте балетную школу. Наконец, безумная влюбленность в белокурую Ингер датско-шотландского происхождения, которая была на 20 лет моложе Дисаневича. Познакомились они в Калькутте, и мать Ингер, видимо убоявшись намерений русского «медведя», которого все и всегда подозревали в шпионаже на десяток разведок, отослала дочь в Копенгаген. Расстояния, впрочем, никогда не были препятствием для Бориса, он немедленно рванул вослед, женился на Ингер и вместе с ней вернулся в Непал. В 1951, 1952 и 1954 гт. у них родились три сына — Мишка, Сашка и Колька (именно так их все называют до сих пор).

По свидетельству Ингер, неунывающий Борис плакал только раз в жизни — 13 марта 1955 г., получив известие, что в цюрихской клинике скончался его ближайший соратник по калькуттским эскападам Трибхуван, король Непала. Вскоре стало ясно, что слезы эти оказались не только скорбными, но и провидческими. Практически сразу на Лисаневича обрушились невероятные беды, предсказать которые при высоком положении Бориса в Непале не смогла бы никакая Кассандра. В это время он занимался налаживанием производства спирта в Биратнагаре и внедрением в королевстве системы акцизных сборов — все соответствующие документы с правительством Непала были заблаговременно согласованы. Однако тем самым Борис посягнул на подрыв монополии местного самогона «ракши», который, хотя и предназначался для потребления самими производителями, усилиями влиятельных фигур непальского общества вышел за рамки семейных потребностей и приносил им немалые барыши. Как следствие у Лисаневича отобрали лицензию на импорт очищенного спирта, необходимого для запуска разливочного завода в Биратнагаре.

Однажды, пятничным вечером, к нему явился взвод полицейских и потребовал немедленной уплаты огромной суммы в качестве минимальной компенсации правительству за нарушение обязательств по открытию завода. Ошеломленный Дисаневич попытался объяснить, что это не он, а правительство расторгло контракт; впрочем, в любом случае он не мог уплатить означенной суммы, поскольку единственный на то время в Непале банк уже был закрыт до понедельника. Все это кончилось тюрьмой. Дисаневич оказался в подвале вместе с еще 15 узниками и мизерным рационом питания. Последовал протест британского посла, и Борису предоставили более комфортные условия.

В романе китаянки Хан Сюнь «Гора еще молодая» Дисаневич выведен под именем Василий. Отвечая на расспросы друзей, встревоженных пребыванием Василия в тюрьме, его жена отвечает: «Он там совсем не спит, сейчас весна, и собаки со всей округи занимаются возле тюрьмы любовью». Проблема решилась, когда друзья снабдили Василия рогаткой и он, пристроившись у окна, начал разгонять свору стеклянными шариками, обмазанными глиной. Однажды Ингер, навещавшая его каждый день, сообщила, что слегла Мария Александровна, которая после начала Второй мировой войны перебралась к сыну в Калькутту, а потом последовала за ним в Непал. Через несколько дней она умерла, и власти не вняли просьбе Бориса отпустить его на похороны.

Шли дни и недели, ухудшилось здоровье самого Дисаневича, который слал гневные письма и начальнику полиции, и в инстанции повыше. Наконец странная история завершилась: прибывший королевский секретарь посетовал, что в Непале еще не сложилась цивилизованная правовая система, и предложил Борису написать покаянное письмо королю. Лисаневич был взбешен, но осознал, что иного выхода не было; сошлись на компромиссе — секретарь пишет, а Борис ставит свою подпись. Дисаневича немедленно отпустили, он был принят и обласкан новым королем, который выразил надежду, что у Бориса не останется «неприятного осадка».

Ларчик, впрочем, просто открывался: приближалась официальная церемония интронизации сына Трибхувана, Махендры, а кто еще мог организовать и провести все мероприятие на суперуровне, тем более что ожидались именитые гости со всех уголков земного шара? Борис вновь засучил рукава. Буквально все приходилось начинать с нуля. Две более или менее пристойные гостиницы Катманду — его собственный «Королевский отель» и «Снежный пейзаж» — вмешали всего 50 человек, а ожидалось прибытие 112 «исключительно важных персон» (в результате прибыло 190) да еще около сотни журналистов! Закипела работа: перекрашивались храмы, расширялись дороги, строился аэропорт, летели по воздуху тридцать чугунных ванн. Борис был нужен всюду как главный эксперт по западному этикету. Апофеозом роскошных торжеств, наряду с усложненными многоходовыми ритуалами самой интронизации, согласованной с астрологами в соответствии с индусской традицией, должны были стать банкеты. Для этого из Индии выписали 6 тыс. живых цыплят, 2 тыс. уток, 1 тыс. цесарок, 500 индеек и 100 гусей, полторы тонны изысканных сортов рыбы и две тонны овощей, а также — в страну Гималаев, в переводе с санскрита «Обитель снегов», — было затребовано несколько тонн льда: пищевой лед в Непале еще не производили. Все это сопровождали 75 индийских поваров и 150 вышколенных официантов.

Насильственная миграция пернатых сначала поездом, а потом самолетами повлекла за собой преждевременную кончину многочисленных представителей птичьего отряда, от рыбы пошел душок, на фруктах образовались бочки. Выяснилось, что индийских официантов из соображений престижности не могут допустить к обслуживанию королевской семьи, и Борис начал школить местных новобранцев. Одновременно он разослал гонцов по всему Непалу отловить выносливых и мускулистых непальских кур — превосходных скалолазов, завалить диких кабанов и оленей; принимал по описи хрусталь, обеденные сервизы и столовые приборы из Европы, консультировал прибывавшую журналистскую братию по поводу местных политических, социальных и климатических нюансов и составлял многочисленные меню, учитывая диетические особенности каждого из высоких гостей. Не допуская отсутствия рыбных деликатесов на праздничном столе, Дисаневич имитировал конфигурацию и даже вкусовые качества загубленной рыбы консервированным лососем из Канады и Аляски с добавками из лобстеров и креветок. Все ели и нахваливали. Банки с лососем до сих пор популярны в Непале.

Не меньше усилий потребовалось от Бориса и в 1961 г., во время визита английской королевы Елизаветы и принца Филиппа. Махендра пригласил Елизавету и на охоту (в 1911 г. ее дедушка, Георг V, со товарищи подстрелили в Непале 39 тигров, 18 носорогов и четырех медведей). Естественно, сначала подготовили охотничий лагерь: сквозь джунгли пробили бульдозером дорогу, выровняли площадку, собрали в корзины скорпионов и прочих жалящих и сосущих, с воздуха спрыснули спреем от мух и малярийных комаров и, наконец, просанированное пространство покрыли стерильным дерном, а посредине из местного камня возвели макет горы Эверест с верхушкой из подкрашенного песка. Вокруг раскинули многокомнатные матерчатые дворцы со всеми удобствами, вплоть до самых обыденных. На этот раз основные закупки — 48 тонн — Лисаневич произвел в Гонконге, отправил морем в Калькутту, а затем, переложив в грузовики, — на границу с Непалом, до которой было около 900 км. Сам самолетом отправился в Катманду. Через пару дней, решив проверить, как поживает бесценный груз, Борис на маленьком спортивном самолете снова отправился в сторону Индии и обнаружил застрявший около пограничного города Раксаула караван машин: прошли дожди, разлилась река, и смыло мост. До визита оставались считанные дни. Борис собрал плоты и лодки со всей округи, 48 тонн были переправлены на противоположный берег и погружены в другие машины. И снова вперед!

На последнем из банкетов Лисаневич откупорил бутылки с французским шампанским и с разрешения монархов произнес тост за здоровье Их Величеств — королевы Великобритании и короля Непала, после чего, по традиции русского двора, если тост произносится в присутствии самодержца, грохнул бокал о балюстраду. Собравшиеся последовали его примеру. Только тогда Бориса осенило, что стол был сервирован его личным хрусталем, а не королевским. Елизавета протянула ему свою фотографию с автографом, а он — в нарушение всех правил протокола — галантно коснулся губами ее руки.

Лисаневич накрывал столы для Ворошилова и Чжоу Эньлая, Джавахарлала Неру, Айюба Хана и Индиры Ганди, принца Акихито и космической пары Терешкова-Николаев, когда после бракосочетания они заглянули на пару дней в Непал. С 1956 г. (момента установления дипломатических отношений между Непалом и Советским Союзом) Борис неизменно дружил с сотрудниками советского посольства. В середине 1970-х он вместе с навешавшим его князем Владими ром Голицыным до хрипоты отстаивал правоту Солженицына в идеологическом споре с тогдашним советским послом Камо Бабиевичем Удумяном. Дисаневич бывал счастлив, когда его угощали привезенным с родины брусничным и клюквенным вареньем. Его ресторан «У Бориса» и фешенебельный и суперсовременный «Як и йети» до сих пор знамениты своей русской кухней. Здесь в русском интерьере налегают на борщ и блины все знаменитые альпинисты, покорявшие Эверест, начиная с сэра Эдмунда Хиллари, и оплакивают потерю тех, кому не повезло. Именно Дисаневич выбивал визы для первых туристов, потянувшихся в Непал, когда страна приоткрыла двери для иностранцев; он же был инициатором организации всех первых гималайских экспедиций. Борис создал свиноводческую ферму, завезя йоркширских белых, и первым познакомил Непал с клубникой и свеклой, которые поначалу выращивал на своем огороде. Он же продюсировал американские и французские киноленты, часто оказываясь полностью разоренным в результате непредвиденных обстоятельств. Когда Борис решил, что для расширения туристического бизнеса нужны машины, а Ингер возразила, поскольку их доставка могла обойтись дороже, чем они сами, он просто слетал в Англию, закупил три «лэндровера», сел вместе с друзьями за баранку и перегнал их в Непал через всю Европу и пол-Азии.

Еще при жизни Борис стал человеком-легендой. О его приключениях и связях ходили самые разнообразные, нередко взаимоисключающие слухи. Никто не мог объяснить, что подвигало его на очередную безумную идею, а обычно — на несколько сразу. Никто не знал, включая самого Дисаневича, принесет ли новая затея удачу или обернется крахом. Неистощимый фантазер, умевший воплощать в жизнь свои замыслы, отчаянный, с явными авантюристскими наклонностями (впрочем, сама Россия неустанно требует от своих сынов именно таких качеств), но никогда не перекладывавший на других ответственность, этот человек оставил по себе исключительно добрую память. Индустрию туризма, главной статьи нынешних валютных доходов небогатого гималайского королевства, основал русский первопроходец Непала, заброшенный туда волею судеб своей неприкаянной родины и собственною планидою. Как-то на вопрос французского этнографа: «Что для Вас представляет ценность?» — этот авантажный выпивоха из клуба «300», плейбой и жуир, бесстрашный охотник на тигров и балетный танцор, друг царственных особ и бездомных беженцев, пытливый исследователь жизни во всех ее проявлениях и любящий отец семейства, ответил: «В общем-то жизнь — это игра. Имеет значение только одно — сколько людей ты сделал счастливыми».

Гудрун Корвинус, директор немецко-непальского геологического проекта, во время наших прогулок по «местам боевой славы» Лисаневича в Непале рассказала, что ее до сих пор охватывает трепет, когда она вспоминает свой танец с Борисом в конце 1970-х и властно-нежное тепло его рук. Она недавно побывала в Москве и призналась, что Россия стала ее манить как страна, подарившая миру такого удивительного человека.

Борис умер 20 октября 1985 г. и похоронен среди вековых деодаров на безлюдном кладбище английского посольства в Катманду; ключ от кладбищенской калитки хранится у дежурного по посольству. Единственные посетители могилы — российский посол и вдова Лисаневича. Непутевые дети Бориса разлетелись по свету, а престарелая Ингер живет в небольшом доме в пригороде Катманду на скромную зарплату (скорее пособие) библиотекаря британского культурного центра.

Вплоть до недавнего времени о Борисе Лисаневиче в России ничего не знали. Через одесских альпинистов, побывавших в Катманду, о нем стало известно в его родном городе, и несколько лет назад его вспомнили в интернетовском журнале «Одесса» («Одессит из Катманду»), а потом на страницах «Новых Известий» («Одесса-мама и ее непальский сын»). Оттуда я узнала, что еще при жизни Лисаневича Жан-Поль Бельмондо снял о нем фильм, и одесситы с нетерпением ждут его, так же как и специальной экспозиции, посвященной их блистательному земляку, в муниципальном музее им. Блешунова. Основой для всех публикаций о Лисаневиче неизменно служит документальное повествование американца Мишеля Писселя «Тигр к завтраку».