Глава 2
Чехия накануне гуситского восстания
В данной главе будет дана лишь краткая общая характеристика социально-экономического, политического и идеологического развития Чехии в предгуситское время, что дает возможность более четко представить, перед какими объективными задачами стояла тогда страна и каковы были стремления различных социальных слоев общества.
В XIV — начале XV в. развитие производительных сил продолжалось. Экономика страны переживала полосу дальнейшего подъема. Повсюду распространилась система трехполья, вводились более производительные способы ведения хозяйства, более рационально использовались леса, начинало развиваться рыбное хозяйство в крупных феодальных поместьях[197]. Расширялась общая площадь зерновых культур, являвшихся тогда основой сельского хозяйства страны, отмечалось дальнейшее распространение технических культур (хмеля, являвшегося уже тогда предметом экспорта, красильных трав) и рост площадей под садами, начинало развиваться виноградарство. Согласно указу Карла I от 16 февраля 1358 г. лица, насаждавшие виноградники, должны были освобождаться о г всяких платежей с них сроком на 12 лет[198].
Значительны были успехи в области ремесла и торговли. Интенсивно росло сукноделие, изготовление продукции из железа. Появилось производство ручного огнестрельного оружия, пушек.[199] Если в конце XIII в. в городах насчитывалось 40 видов различных ремесел, по-видимому по неполным данным, то к середине XIV в. их было уже свыше 200. В г. Брно в 1365 г. было 85 видов ремесел, в Старой Праге в 1429 году — 77[200] Быстро растет добыча железа, серебра, особенно в Кутной Горе[201], и золота, о чем свидетельствует наличие уже 20 горнорудных городов, которым королевскими грамотами разрешалась добыча железа, золота и серебра[202]. Разрабатывались залежи свинца и олова. В середине XIV в. в Праге появляются многочисленные каменные постройки, резко возрастает значение строительных ремесел[203]. О высоком уровне строительного искусства говорят дошедшие до нас памятники чешской архитектуры, например, собор св. Витта в столице страны.
Дальнейшее развитие получает специализация ремесел. Например, в 1365 г. в Брно насчитывалось 21, а в Праге в XIV в. 34 вида изделий металлического производства.[204] Развитие ремесла нашло свое выражение в появлении новых цехов и оформлении новых цеховых уставов, несмотря на, препятствия со стороны немецкого патрициата[205]. Дальнейшее распространение цеховой системы говорит о ее полной жизнеспособности в то время в чешских землях, о том, что она способствовала еще развитию чешского общества.
Чешские города к тому времени были уже давно центрами ремесла и торговли. В стране насчитывалось около 100 городов, в числе которых было 35 королевских, обычно наиболее мощных в экономическом отношении и самых свободных, в своей внутренней жизни. Ремесленное производство продолжало развиваться и в поместьях, отчасти уже и для потребностей внутреннего рынка. Однако, так же, как и сельское хозяйство, оно покоилось еще на феодальной основе. Капиталистические элементы, в нем отсутствовали.
Значительный общий подъем производительных сил не мог, конечно, не сказаться на размахе торговли и ее характере. В рамках простого товарного производства товарно-денежные отношения все же заметно возросли. Города, особенно королевские, стали крупными торговыми центрами. Прага насчитывала около 30 тыс. жителей. В Моравии крупным ремесленным и торговым городом являлся Брно. Развитию внутренней торговли способствовало наличие удобных водных путей — рек Влтавы, Лабы, единой королевской монеты и предоставление городам ряда торговых привилегий — милевого и складского права, некоторые ограничения панских таможен. Карл I осуществлял политику поддержки и поощрения отечественной торговли и ремесла с целью увеличения королевских доходов. Благоприятным было в этом отношении и некоторое упрочение центральной власти и известное ограничение своеволия магнатов.
С развитием внутренней торговли большое значение получили местные ярмарки. Экономические связи между областями страны усилились. Однако торговля большинства чешских городов не выходила за пределы ближайшей округи. О едином внутреннем рынке для чешских земель говорить пока было бы преждевременно. Заметно выросла и внешняя торговля и несколько изменился ее характер. Основной массой продукции экспорта являлась по-прежнему продукция сельского хозяйства: зерно, скот, кожи, хмель. Однако уже усиливалась. и торговля продуктами чешского ремесла, особенно металлами, прежде всего серебром, а также сукнами[206]. Чехи торговали с Нидерландами, Германией, Польшей, Венгрией, Венецией, балканскими странами, с Русью[207]. Все же основная масса ремесленной продукции шла на внутренние потребности.
Указанное нами развитие производительных сил Чехии естественно повлекло за собою существенные изменения в характере и направленности помещичьего и крестьянского хозяйства, в формах эксплуатации крестьян светскими и церковными феодалами.
В XIV в. совершенно очевидной стала тенденция феодалов к собиранию своих владений в мощные, комплексы и, к округлению их за счет крестьянства, а иногда и низшего дворянства. В 70-х гг. XIV в. в состав владений крупнейших феодалов юга панов Рожмберков входило более 480 деревень, усадеб, местечек и городов.[208] В тржебоньском архиве сохранился список 23-х городов, принадлежавших этим панам в 1412 г.[209] Особенно крупным было церковное землевладение, включавшее не менее ⅓ всех обрабатываемых земель страны. Специфические особенности церковных порядков (безбрачие духовенства и пр.) и политика чешских королей, нуждавшихся в церкви как в союзнике, способствовали. непрерывному росту церковных богатств. Много монастырей и церквей основал Карл I, даровавший им значительные привилегии.[210] Вацлав IV одно время продолжал политику покровительства церкви и союза с ней. В 1400 г. он освободил Скалицкий монастырь на 20 лет от всяких платежей в казну.[211] Тогда же был освобожден от всяких платежей государству сроком на три года Вилемовский монастырь. В 1401 г. освобождение от податей в казну сроком на один год получил Милевский монастырь.[212] Таким образом налоговые тяготы перекладывались на плечи крестьян и массы горожан, что естественно вызывало еще большее недовольство привилегированным положением церкви и стремление изменить его. Церковь получала значительные дарения и от верующих феодалов, и от богатых горожан. Так, 1-го октября 1376 г. братья Рожмберки даровали Тржебоньскому монастырю село Дунайовицы с усадьбой, и половиной лана земли, уроки и иные доходы в селах Дворцы и Грашовишти, два лана леса Руды, 16 ланов леса Синохова, два лана леса Блата и т. д.[213] Многие владения скупались у разорявшихся мелких феодалов. Имели место и случаи захвата крестьянских угодий и полей, в частности, под новые рыбные пруды. Так было в 1390 г. в районе Кутной Горы и селении Йиндице,[214] в 1400 г. в селе Козойидки, в 1412 г., когда была затоплена территория села Маковице. Огромны были владения пражского архиепископа. Только та часть его, которая описана в урбарии 1390 г., включала 2352 лана и давала, в год 2403 копы грошей дохода.[215] Соперник панов Рожмберков — богатейший Златокорунский монастырь на юге владел 160 деревнями, усадьбами, местечками и городами.[216] Седлецкий монастырь имел, накануне гуситских войн в своем владении 62 села, 5 городов, 2 местечка.[217] Многие десятки селений принадлежали Бревновскому монастырю.[218] Рост богатства церкви и ее привилегии вызывали недовольство всех слоев населения страны. Дворяне, особенно мелкие, стремились поправить свои пошатнувшиеся дела путем секуляризации богатств церкви. Крестьяне и масса горожан мечтали о ликвидации повинностей в пользу церкви и также хотели отобрать ее земли, но только в свою пользу.
Рост городов и рыночных связей позволял помещикам реализовать на рынке значительные массы продукции. Возможность купить за деньги на чешских рынках почти любой европейский и многие восточные товары, расширение торговых связей с заграницей способствовали повышению заинтересованности феодалов в получении доходов в денежной форме. Денежные отношения проникают в натуральное хозяйство помещика, частью и крестьянина задолго до гуситских войн[219]. В XIV и начале XV в. продолжается процесс коммутации, о чем говорит ряд современных записей. 6-го января 1409 г. монахи из Иенштейна дали грамоту своему священнику Тынского костела, в которой упоминается, что крестьяне-подсоседки или огородники, имеющиеся во (владениях церкви, и те, которые (прибавятся в них в будущем, должны быть освобождены от всяких барщинных работ и платить оброк за землю[220].
Денежная рента стала преобладающей формой ренты ко времени гуситских войн, о чем единодушно говорят современные советские (Б. Т. Рубцов)[221] и чехословацкие (Граус)[222] специалисты вопроса. Заметно пало значение натуральных платежей подданных. Значительным было применение барщины, которая особенно велика была в церковных владениях, в отдельных районах даже имела тенденцию к ее росту. Наличие барщины отмечено в ряде современных записей, например во владениях монастыря Златой Коруны на юге Чехии[223] и других областях.
Б. Т. Рубцов в своем исследовании об эволюции ренты в Чехии в предгуситское время пришел к выводу, что на юге преобладала денежная форма ренты, а для севера типична система высоких барщин[224]. Ф. Граус во втором томе книги «История чешского крестьянства» также говорит о многообразии форм феодальной ренты в тогдашней Чехии. Он справедливо указывает на то обстоятельство, что различные формы ренты в различной степени применялись в крупных, средних и мелких поместьях[225]. Помещичье хозяйство, как заключает Рубцов, обнаруживает значительную приспособляемость к новым условиям товарно-денежных отношений, т. е. оно являлось еще вполне жизнеспособным. Быстрый рост товарно-денежных отношений и массовый переход к денежной ренте способствовали развитию рыночных связей крестьянского хозяйства. Все это отразилось по-разному[226] на различных слоях крестьянства и сопровождалось ухудшением экономического и правового положения крестьянской бедноты. Обострилась борьба за землю, в частности, из-за общинных угодий. В грамотах этого периода о купле-продаже земли феодал обычно указывал, что он продал свое владение со всем тем, что к нему принадлежит: «с полями паханными и непаханными, с лугами, с пастбищами…, с полным панством»[227].
Захватив уже в свои руки значительную часть общинных угодий, паны брали с крестьян особую плату за пастьбу скота. Иногда зависимое крестьянство вообще теряло право на пользование общинными угодьями. Так, Вратенская община в 1370 г. имела право держать совместно три-четыре стада, но не больше. В общине Хотешова в 1389 г. было разрешено пасти скот совместно лишь тем, кто имел четыре лана свободной земли, т. е. крестьянской верхушке[228]. Неоднократно у крестьян отнимали земли и под предлогом освоения пустошей. Так было, например, с крестьянами королевского владения Лишаны, у которых в связи с поселением колонистов отняли часть лугов и других угодий. Встречаются уже случаи, когда крестьяне выкупают у помещиков общинные угодья. 27 июля 1404 г. братья из Прживозце продали своим подданным в селе Милавцы у Домажлиц навечно за наличные деньги «всем вообще, бедному и богатому…» свой лес Томин Гай с правом «порубить, продать, выкорчевать» его, как они сами захотят[229]. Ряд фактов о захвате помещиками общинных крестьянских владений приводят Ф. Граус и Б. Т. Рубцов[230]. Поэтому становится понятным, что в период гуситских войн требование крестьян вернуть общинные угодья народу, сделать луга, пастбища, реки, озера, пруды общим достоянием всего крестьянства, как это было прежде, занимает очень значительное место.
Чешское крестьянство, как это было повсюду в тогдашней Европе, находилось от феодалов в зависимости поземельной и судебной, главным образом, и в меньшей мере — в зависимости личной. Денежные и натуральные платежи да и барщина нередко сосуществуют в одних и тех же владениях, например, в имениях пражского архиепископа. В селах Патецкой вотчины крестьяне вносили оброк натурой — рожью, пшеницей, ячменем, коноплей, курами, яйцами и, кроме того, платили деньги и несли барщину. Они работали на уборке урожая, возили лес, продукты и муку для помещика. Особенно тяжелым было положение «подсоседков», крестьян, имевших лишь небольшой клочок земли, обычно лишь усадьбу, и «халупников» — безземельных, имевших зачастую только хату. В селе Патке 4 подсоседка были обязаны в период уборки жать 10 дней на помещика озимый хлеб, убирать 10 полос овса, 6 дней исполнять другие работы в поле, два раза в году мыть и стричь господских овец, убирать два раза коноплю., господина. В селе Виканы проживало 11 молотильщиков, обязанных по первому зову приказчика явиться для молотьбы помещичьего хлеба[231].
Наряду с незначительной барщиной в ряде мест встречалась и тогда барщина в очень больших размерах. Так, Бржевновский урбарий 1406 г. зафиксировал трехдневную барщину в неделю в селе Долни Либоц близ Праги[232]. В исключительных случаях встречается и неограниченная барщина. Урбарий Роудницкого монастыря около 1338 г. сообщает, что подданные двух сел должны работать в виноградниках с самого начала уборки урожая до конца. Тот же урбарий содержит сведения о подданных, которые обязаны молотить зерно на помещика до окончания работы вообще в поместье[233]. В рассматриваемое время встречается целый ряд экстраординарных видов барщины, известных обычно под названием «помочей», «субсидии». На протяжении XIV в. они стали правилом, а в начале XV в. в некоторых поместьях стали уже ежегодной регулярной повинностью[234]. На крестьян возлагались также судебные штрафы, различные непрямые платежи в форме уплаты помещику за помол на его мельнице, за пользование лесом, за покупку панского пива, что кое-где уже стало обязательным. В связи с ростом торговли заметно возросли подводные повинности крестьянства, т. е. обязанность каждого крестьянского двора выделять подводу — повозку с лошадью. К числу наиболее значительных и ненавистных повинностей и платежей относилась десятина церкви. Полная десятина собиралась в размере каждого десятого снопа с ноля и каждой десятой головы скота. Подданные не имели права убирать свой урожай, пока священник не получил с них десятину. Десятина нередко взималась в большем размере, чем 1/10 урожая. В 1375 г. архиепископ был вынужден запретить взимание чрезвычайных платежей в Бржевновском монастырском поместье. Одним из важнейших элементов и способов легального ограбления крестьянства являлся перемер полей, проводившийся по инициативе помещиков с целью эксплуатации крестьянской земли. Крестьяне и горожане боролись против этого мероприятия. Горожане местечка Хостомиц в 1343 г. соглашались, например, уплатить 40 коп грошей за отказ от перемера полей[235].
Помимо тяжелых повинностей в пользу помещика, крестьяне были теперь обязаны платить еще налог в государственную казну — берну. При короле Вацлаве IV она становится постоянным налогом, тогда как прежде собиралась периодически. Берну собирали чиновники короны — берники, которые нередко взимали ее в повышенных размерах. «...Господа и берники… использовали берну для прямого обкрадывания подданных»[236].
Ко времени гуситских войн ухудшилось в целом и правовое положение крестьянства. Во многих владениях сохранилась «одумрть» — посмертный побор, против которого выступал Ян Гус. Крестьяне по-прежнему покупались, продавались, дарились, завещались вместе с землей. Так, 22 февраля 1400 г. Вацлав IV отдал в лен Генриху из Плауна усадьбу с 16-ю седлаками. 10 октября 1409 г. Бженек из Рижембурка продал часть своего владения в селе Грушки: 5½ ланов земли и 4 подсоседка с мельницей[237]. Право и судебная власть находились в руках феодального правительства или непосредственно у местных панов, считавших это право своим, призванным защищать и представлять именно их интересы. Затруднено было передвижение крестьян от одного помещика к другому. 20 июня 1380 г. в Моравии был издан закон, запрещавший переход к другому пану тех седлаков, которые не имели полного расчетного листа со своим паном[238]. За право такого перехода крестьянин платил особый откуп пану.
В связи с ростом товарно-денежных отношений и распространением денежной ренты усиливается процесс имущественного расслоения крестьянства, что можно проследить частично по данным урбариев. По материалам урбария Хотешовского монастыря от 1367 г. в 3-х селах среди 952 крестьянских хозяйств 6,6 % имели более одного лана («полного надела. — А. О.), 32 % хозяйств сохранили полный надел — лан или ¾ лана, 55,1 % имели половину надела и 6,3 % владели только ¼ лана[239]. Для обозначения деревенской бедноты здесь употреблялся термин «пауперум». Резкое имущественное расслоение наблюдалось во владениях пражского архиепископа. В 45 селах и 613 хозяйствах пршибрамских владений архиепископства 2,2 % имели больше одного лана, 12,5 % — от ¾ лана до одного лана, 30 % имели половину надела и 55,3 % —только ¼ надела. Следовательно, крестьяне, владевшие лишь ¼ лана, стали уже преобладающей категорией[240]. По данным урбария Тржебоньокого монастыря от 1378 г. от ⅔ и до целого лана земли имели 1,92 % крестьян из общего числа 157 хозяйств, ¼ лана — 24,84 % и менее ¼ надела приходилось на 12,1 % хозяйств[241]. Среди последней категории были владельцы участков в ⅙ и даже в 1/9 обычного полного надела.
Сводная таблица по ряду поместий о социальном расслоении деревни к началу XV в., составленная Ф. Граусом, также подтверждает, что наиболее распространенной категорией крестьянства являются средние крестьяне и что беднота стала также весьма многочисленной[242]. Как справедливо замечает тот же автор, размер земельного держания не является единственным критерием для характеристики расслоения деревни. Среди жителей деревни были такие, как «свободники» и «направники», представлявшие переходную ступень между феодалами и крестьянами[243].
По данным Ф. Грауса к сельской верхушке относились рихтаржи, шафары, управлявшие меньшими панскими усадьбами, мельники и владельцы трактиров[244]. О богатых подданных крестьянах писали Ф. Штатный, Ян Гус, сообщается об этом в брненской правовой книге, в городских чешско-будейевицких книгах и иных источниках. Богатство некоторых подданных могло равняться собственности низшей шляхты. Богатые крестьяне имели обычно и более значительные владения, иногда даже покупали землю у других крестьян. Они скупали овец для продажи, участвовали в ростовщических операциях, иногда использовали труд крестьянской бедноты в своих владениях.
Наряду с основной группой крестьянства — средним крестьянином — значительное место занимает крестьянская беднота — «подсоседки», «кметы». Они делились уже на две группы — держащих землю и безземельных. Нередко подсоседки жили на землях крестьянских богатеев. Безземельные крестьяне были и во владениях крупных городов, например, на землях города Праги, подсоседки несли барщину лично, тогда как богатые крестьяне нередко нанимали для этих целей бедноту. Они не имели своего тягла, тогда как барщина выполнялась крестьянином е его собственным тяглом и инвентарем. Барщина и подати подсоседков были выше, чем у остальных крестьян. Они довольно широко использовались в качестве наемной силы в деревне. Крестьянская беднота не имела никаких средств для улучшения своего хозяйства. У бедняка обычно не хватало даже свободного, времени для его ведения. Недостаток, а иногда полное отсутствие общинных угодий лишали его возможности заниматься в значительных размерах скотоводством, рыболовством. Следовательно, большая часть крестьянских хозяйств, вопреки утверждениям буржуазных историков И. Пекаржа, В. Халоупецкого и иных, оказалась в весьма тяжелом положении. Сокращение земельных крестьянских наделов, рост повинностей пану и платежей в государственную казну ставили крестьян в чрезвычайно тяжелое положение. Именно в этом следует искать причины массового крестьянского антифеодального движения в годы гуситских войн.
Вместе с тем, даже зажиточное крестьянство, оказавшееся в более выгодном положении, имевшее возможность в новых условиях улучшить и расширить свое хозяйство, тяжело переносило растущие феодальные повинности, новые поборы и отсутствие возможности свободно распоряжаться своим владением. Поэтому все слои крестьянства Чехии были тогда заинтересованы в изменении существующего общественного порядка. Следовательно, было бы неправильно поэтому на рассматриваемом этапе исторического развития противопоставлять зажиточное и бедное крестьянство как две антагонистические силы. Борьба против исключительных привилегий феодалов, за определенный минимум человеческих прав и возможностей для ведения своего хозяйства, за фиксацию повинностей или их полную отмену, за ликвидацию всех новых повинностей и поборов, за удержание всех отвоеванных прежде прав, за личную свободу, за отмену всех платежей в пользу церкви и целый ряд других конкретных требований — все это вместе взятое объединяло все слои крестьянства и делало возможным и необходимым их совместную борьбу против господствующего класса феодалов. Другое дело, что различные по своему имущественному положению слои крестьянства ставили перед собой несколько различные цели и заметно расходились в методах антифеодальной борьбы. Крестьянская верхушка, уже наметившаяся в Чехии, обладала большими земельными участками, имела нередко больше скота, инвентаря, теснее была связана с рынком и могла поэтому маневрировать экономическом отношении. В отличие от бедных и, частью, средних крестьян. состоятельные крестьяне могли ограничиться требованиями частичных уступок, которые дали бы им возможность хозяйствовать в более благоприятных условиях, подчинить себе своих более слабых односельчан и эксплуатировать их. Богатые крестьяне могли даже в известной степени развивать свое хозяйство при сохранении на время основ феодализма. Вот почему они и не ставили своей задачей обязательную ликвидацию феодализма как системы общественных отношений, не являлись сторонниками решительных, насильственных методов борьбы с феодалами, о чем убедительно говорят сочинения Петра Хельчицкого. Реализация даже умеренных требований крестьянства привела бы к значительному повышению удельного веса мелкой трудовой собственности, что способствовало бы ускорению процесса развития феодализма и зарождения элементов новых, буржуазных отношений. В антифеодальной борьбе последовательной до конца была только крестьянская беднота, совместно с которой действовал плебс городов. Именно она выдвигала наиболее далеко идущие цели и ставила вопрос о ликвидации феодализма в целом. Беднота была сторонницей наиболее активных методов в борьбе с феодализмом. Она попыталась воплотить — в виде своеобразного царства божьего на земле многовековые чаяния народа. Все слои чешского крестьянства в той или иной мере участвовали в попытках преобразования существующего общества. Однако в конечном счете именно последовательная позиция бедноты позволила добиться ряда непосредственных положительных результатов в итоге борьбы с феодалами, и ее выступление должно оцениваться как наиболее прогрессивное в целом.
Чрезвычайно напряженным было к началу XV в. положение в чешских городах. Многие буржуазные чешские историки, прежде всего реакционного направления, считали, что положение городского населения в Чехии того времени было весьма благоприятным. Они рассматривали городское население как нечто единое, т. е. разделяли точку зрения сторонников теории «гармонии» социальных интересов. Только отдельные прогрессивные буржуазные ученые, такие, как Б. Мендл, выступили против этой концепции. Б. Мендл в ряде публикаций[245] показал картину резкого имущественного расслоения и социальной борьбы в чешских и моравских городах XIV в. С марксистских позиций проблемой классовой борьбы средневекового чешского города занимался Ф. Граус[246], показавший наличие глубоких социальных противоречий в Праге к началу XV в. как одной из решающих предпосылок гуситского движения.
Чешские города XIV — нач. XV в. делились на две основные группы — королевские города, составлявшие меньшинство, но являвшиеся особенно многолюдными, наиболее экономически мощными и имевшими наибольшие политические права, и зависимые, панские города. Королевские города подчинялись непосредственно королю, имели свой магистрат, сами собирали и распределяли налоги среди горожан для уплаты в казну, имели свой суд, отряды городского ополчения, право собирать ярмарки, основывать цехи и утверждать цеховые статуты и т. д., т. е. обладали значительной внутренней самостоятельностью. Именно в этих городах и сосредоточилось наибольшее количество патрициата из чужеземцев, обычно немцев. Так было в Праге, Кутной Горе, Немецком Броде, Чешских Будейевицах, Брно, Оломоуце, Йиглаве и некоторых других городах Чехии и Моравии.
В панских городах, составлявших большинство, население находилось в значительно более стесненном положении, как правовом, так и экономическом. Горожане несли ряд повинностей в пользу феодала, нередко даже и барщину. Организация цехов, право утверждать их статуты, разрешать или не разрешать ярмарки, все управление городом находилось в руках его непосредственного владельца. Панские города были поэтому обычно менее многолюдными, менее развитыми в экономическом отношении. В политическом отношении подавляющая масса жителей панских городов была полностью бесправна. Следовательно, перед населением этих городов стояли объективно свои, специфические задачи, не всегда совпадавшие с задачами жителей королевских городов. Для этих городов еще не был решен вопрос о борьбе с феодалами за внутреннюю самостоятельность. В королевских городах было особенно велико засилье патрициата. Главнейшая задача бюргерства и плебса в этих городах заключалась в том, чтобы добиться победы над патрициатом и оттеснить его на второй план. Бюргерство и плебс совместно боролись против патрициата. Поскольку патрициат был в основном немецким по национальному составу, в королевских городах социальная борьба особенно очевидно переплеталась с национальной, что еще более способствовало сплочению на время всех антифеодальных и антипатрицианских сил. Отражением усилившейся национальной борьбы явился Кутногорский эдикт, предоставивший чехам большинство голосов в управлении Пражским университетом, и указ Вацлава IV о том, что половина мест в Пражском городском магистрате должна принадлежать впредь национальным чешским элементам.
Наряду с задачами специфическими, королевские и панские города имели ряд общих целей. Все они нуждались в завоевании больших возможностей в распоряжении своей собственностью. Их объединяло стремление к демократизации церкви, к установлению дешевой церкви. Они хотели улучшения условий для развития ремесла и торговли. Население зависимых городов также стояло за ликвидацию немецкого засилья, хотя в них оно ощущалось не так остро, как в королевских городах. Ряд источников подтверждает наши соображения об объективных задачах, стоявших тогда перед чешскими городами. Еще до вооруженного восстания жители панских городов стремились расширить свои права именно в указанном направлении. Так, 14 февраля 1407 г. Ян Старший из Градца продал жителям своего города Ржечице Кардашевой привилегию за 40 коп грошей[247]. В грамоте указывалось, что налоги, которые уплачивались прежде городом, должны и впредь остаться неизменными. Каждый горожанин может распоряжаться своим имуществом по личному усмотрению. Все горожане получили право свободного переселения в другой город. Берну или «помочи» они должны были выполнять в дальнейшем так, как это делали королевские города. Такого же рода привилегию мы встречаем в грамоте Индржиха из Эльстерберга горожанам Жлутица от 5 августа 1418 г.[248] Все горожане получили право продавать, завещать, поручать кому-либо, кроме духовенства (очень интересная оговорка), свое имущество. Очевидно, что для имущих слоев горожан, т. е. для бюргерства, крайне важно было добиться свободного распоряжения своей собственностью и урегулирования взимавшихся с них налогов.
Во главе чешских городов стоял патрициат, обладавший значительной частью собственности города и державший в своих руках управление городом. Регистр города Хрудима от 1384 г. показывает, что состав избранных в городской магистрат повторяется с небольшими вариациями из года в под. Об этом же говорит «Книга выборов» города Хеба (Эгер). За 1392–1400 гг. в составе городского магистрата сменился всего 31 человек, хотя выборы были ежегодными. Еще в 1355 г. Карл I разрешил городу Хебу отстранять от участия в городских органах управления «неудобных жителей города», т. е. нежелательных для городской верхушки. Велика была зависимость цехов от патрициата. В 50-х годах XIV в. городские магистраты назначали цеховых старшин и утверждали цеховые уставы в Хрудиме, Кралевом Градце, в моравских городах Брно, Оломоуце, Знойме[249]. Немецкий патрициат препятствовал организации новых цехов, чем тормозил развитие производительных сил страны.
Патрициат городов владел большими богатствами, в частности, земельными, что и являлось одним из главных источников его политического преобладания. Во многих селах патриции пользовались панскими феодальными правами. Пражские патриции владели 115 селами в окрестностях Праги и Кутной Горы. Для патрициата характерно в то время все большее сближение с дворянством. Патриции нередко получали дворянские титулы. В то же время дворяне охотно селились в крупных городах и нередко роднились с патрициями, проникали в городскую верхушку. Следовательно, экономические и политические интересы все более толкали их в объятия друг друга. Поэтому совершенно закономерно, что в годы крестьянской войны патрициат занял антинародную позицию, являясь составной частью феодально-католического реакционного лагеря.
Бюргерство состояло из мастеров, части подмастерьев, мелких и средних купцов. Оно владело некоторыми земельными угодьями в окрестностях Праги и эксплуатировало плебс и, в известной мере, зависимое крестьянство. Среди бюргерства были также немцы, но подавляющее большинство состояло из чехов. Бюргерство принадлежало к имущим слоям городского населения, имело права гражданства в городах, но к управлению городами обычно не допускалось патрициатом. Экономические и политические цели бюргерства заключались в том, чтобы, оттеснив патрициат, занять в городах его место. Среди бюргерства — богатых горожан — была заметна разница в имущественном положении. Обычно стоимость их владений не превышала ста кош грошей, но были и значительно большие богатства в индивидуальной собственности. В Праге, например, братья Ян и Индржих из Сах делили наследство в 3.000 коп грошей, сыновья Рейнгардта получили наследство в 4.060 коп грошей[250]. Горожанин из Тржебрня, по прозвищу Лендер, 24 февраля 1367 г. купил у братьев Рожмберков для себя и наследников за 164 копы пражских грошей Опатовицкую усадьбу с полями, лугами, пастбищами, пол-лана леса и мельницу с рыбником за ежегодный урок в 2 копы пражских грошей и уплату ежегодной берны в размере 64 пражских грошей[251]. Цена покупки говорит о том, что в данном случае перед нами выступает богатый горожанин. Вацлав, писарь Индржиха Рожмберка, горожанин из г. Мыта, 6 февраля 1395 г. даровал тржебоньскому монастырю 33 копы пражских грошей годового урока — чинша — нa 23-х ланах в трех селениях[252]. Грамота свидетельствует о том, что крупные собственники были среди горожан не только королевских, но и панских городов, каким был город Мыто. Среди дарителей имущества или урока данному монастырю встречались и другие горожане, например, тржебоньский житель Весселер[253]. Это имущественное различие среди самого бюргерства объясняет нам причины наличия нескольких направлений в составе самого бюргерства.
Плебс городов состоял из поденщиков, подсобных рабочих, строительных рабочих, подмастерьев непривилегированных ремесел и учеников ремесленных цехов, не имевших прав полного гражданства в городах, а стало быть, и права участия в городских собраниях, т. е. в политической жизни страны. Состав плебеев был в свою очередь неоднороден. В крупных городах к тому времени появлялись первые группы наемных рабочих-поденщиков. В Праге были строительные рабочие. В районе Кутной Горы и других центров горных разработок были уже отдельные группы наемных горнорабочих., Плебс представлял значительную группу населения, существенно отличную по своему положению не только от патрициата, но и от бюргерства. Если собственность бюргера не превышала обычно 100 коп грошей и в среднем составляла в Старой Праге 44,2 копы, то среднее имущество плебея-подмастерья в Старой Праге оценивалось лишь в 4 копы 12 грошей[254]. А в Новой Праге подмастерья были еще беднее. В Старой Праге до 40 % жителей принадлежало к числу подмастерьев, учеников, зависимых слоев ремесленников. Среди плебеев других городов было много таких бедных ремесленников, что даже феодальные власти были нередко вынуждены освобождать их от уплаты денежных платежей в казну. Так, в моравском городе Брно в 1378 г. 41 % ремесленников был освобожден от уплаты общегосударственного налога — берны, так как это были неимущие люди. В городе Знойме в 1415 г. из 18 подмастерьев-сукноделов берну платили только два человека, из 22 подмастерьев-пекарей в этот год никто не платил налога, из 12 кожевников платили налог только 4 человека. В г. Хебе в 1396 г. числилось 16 % совершенно неимущих ремесленников[255].
В Чешских Будейевицах в 1396 г. было 53 % неимущих, в Хрудиме в 1400 г. — 51 % из. общего числа горожан[256].
За 1400–1419 гг. в Старой Праге было отнято у мелких собствен, ников не менее 44 домов за невыплату ренты патрициату.
Естественно, что интересы плебса не могли полностью совпадать с интересами бюргерства. Уже в процессе их совместной борьбы с немецким патрициатом выяснилось, что плебс борется одновременно и против привилегий богатого бюргерства. Следовательно, в городах, особенно в наиболее развитых, королевских, в то самое время, когда еще продолжалась борьба против патрициата, развернулась и третья форма классовой борьбы — борьба между плебеями и бюргерством. Это обстоятельство придавало особую сложность и напряженность обстановке в чешских городах в годы гуситского движения.
Глубокое различие в правовом положении бюргерства и плебса отражено в «Праве Старого города Праги» от 1310 г.[257]: за убийство бюргера устанавливался штраф в 50 коп грошей, а за плебея — только 10 коп грошей.
Однако и в чешских землях в тот период плебс городов был не в состоянии возглавить революционную борьбу всего чешского народа. Этому мешала крайняя неоднородность его состава и различие в положении. Плебс выступает в составе лагеря радикальных гуситов-таборитов совместно с крестьянство. Социальная и политическая его незрелость мешала ему выдвинуть какую-либо четкую и специфическую плебейскую программу требований. Требования плебса вошли поэтому составной частью в общую программу радикального гуситства.
Господствующий феодальный класс в Чехии XIV в., жил за счет крестьянства и городской массы, создавших все богатства страны. Основным производителем материальных благ и, как мы уже видели, наиболее угнетенным классом являлось крестьянство. В положении различных классов и сословий была глубокая разница. Значительны были особенности и в положении различных слоев дворянства. Основная масса земельных владений и важнейшие политические привилегии были в руках магнатов. Вместе с высшим духовенством они держали политическую власть в стране. Главную роль в решении всех важнейших вопросов в королевском совете, в сейме играло высшее дворянство. Верхушка чешской аристократии сблизилась с немецкими княжескими фамилиями и действовала нередко в ущерб национальным чешским интересам. Феодальная аристократия ненавидела народ и насильственно подавляла малейшие его попытки изменить существующий порядок.
В ином положении оказалась масса чешского дворянства — земаны, паноши, владыки. Производительной деятельностью они не занимались. Грабежи на больших дорогах, к которым они часто прибегали, стали почти невозможными с ростом городов и их вооруженных сил. С появлением городских ополчений и огнестрельного оружия заметно падает роль рыцарской конницы, хотя она еще и не потеряла своего значения. В отличие от некоторых стран Западной Европы низшее дворянство Чехии не имело таких дополнительных источников доходов, как, например, французское дворянство в составе бюрократии страны или, несколько позднее, в постоянном войске. Чешское дворянство переживает критическую полосу. Значительная часть его разоряется. В XV и начале XV в. наблюдаются многочисленные факты продажи рыцарских имений. 1 октября 1401 г. Алеша и Генрих, братья Шопковы из Дуба продали Гайману из Кадани свою дедину (наследственное владение) в Угоштанах — замок и село — за 600 коп грошей[258]. 6 июля 1408 г. Ян Младший из Йиндржихова Градца продал горожанину Градца Сваху 6 итер леса в Сыровци[259]. 3 октября 1410 г. Вилем Младший Дубанек из Дубай продал Катерине из Градца свое наследственное владение — два крестьянских двора за 99 коп грошей[260]. 1 октября 1414 г. Отик из Пернольца продал Ганушу Пегмову из Осова свою дедину — замок, усадьбу и прочие владения за 200 коп грошей[261]. И. Шуста показал, что паны Рожмберкские скупили соседние с их владениями села в Новоградском округе, которые принадлежали низшему дворянству. Р. Урбанек пришел к справедливому выводу, что накануне гуситских войн южночешское дворянство стояло перед угрозой поглощения их мелких владений могущественными Рожмберками[262].
Процесс обеднения задел мелкое дворянство и в Моравии. Так, 14 июля 1408 г. Альбрехт из Мартинец продал панне Ельшке из Градца свое село Павлово «с лугами, пастбищами, с водами текучими, с горами, с долами, с полной властью» в наследственное владение за 150 коп грошей[263]. Значительную часть этих владений приобретали монастыри. Так, Гогенфуртский монастырь цистерцианцев св. Марии приобрел ряд владений от мелких феодалов во второй половине XIV в. В 1349 г. Микулаш из Свитлика продал этому монастырю село Отгальд за 56 коп грошей[264]. 27 ноября 1366 г. Вернер фон Планлес продал монастырю село Планлес за 23 копы пражских грошей[265]. 18 января 1372 г. Конрад из Троянова продал ему же село и усадьбу Остров за 127 коп грошей и 60 венских пфеннигов[266].
Дворянство принуждено было вступать в свиту короля, могущественных панов и высшего духовенства, уходило даже за границу на военную службу к иностранным государям, например в Польшу.
Широко практиковалась также отдача дворянских земель под залог за долги и ссуду. Обнищание чешского дворянства вызвало резкое недовольство в его среде существующим положением вещей. Масса дворянства пыталась восстановить свое прежнее положение, и иногда дело доходило до вооруженных столкновений между мелкопоместными дворянами и панами. Достаточно напомнить борьбу Яна Жижки в его молодке годы с панами Рожмберками на юге страны. Положение низшего дворянства в Чехии объясняет нам причину его широкого участия в гуситском движении. Оно рассчитывало нажиться за счет захвата церковных богатств, что сближало его с бюргерством. Лозунг создания дешевой церкви вполне устраивал обе эти группы населения, что давало почву для их совместной борьбы в годы гуситского движения.
Среди представителей другого привилегированного сословия — духовенства — также было резкое различие в положении. Высшее духовенство — епископы, аббаты и др. — пользовалось всеми основными богатствами церкви и политической властью, которую оно разделяло с панами. Масса низшего духовенства в селах и городах почти не пользовалась доходами церкви и не имела места в управлении страной. Из его среды вышли некоторые вожди таборитов. Ненависть к высшему духовенству была весьма велика и среди низших служителей церкви. Однако особенно сильна она была среди широких слоев крестьянства и плебса, которые выносили на своих плечах всю тяжесть феодальной эксплуатации. Она усиливалась в связи с тем, что значительная часть высшего духовенства также состояла из немцев-чужеземцев. Таким образом, засилие церкви, как феодала, переплеталось с национальным угнетением и усиливало оппозицию чешского народа по отношению к высшему духовенству. Чешский народ был также крайне раздражен и недоволен постоянным вмешательством папской курии во внутренние чешские дела. Церковь была к тому времени насквозь продажной. Не случайно предшественники Гуса и сам Ян Гус выступали против симонии в среде духовенства. Все высшие церковные должности в стране продавались и покупались, причем на них была установлена определенная такса. За должность оломоуцкого епископа следовало заплатить в курию 3500 золотых, за место пражского архиепископа — 2800 золотых[267]. Папская курия нередко продавала различные церковные должности и доходные статьи в чешской церкви людям, которые вообще никакого отношения к церкви не имели[268]. За выполнение различных церковных обрядов взимались денежные платежи. Как и светские феодалы, духовенство пользовалось правом «посмертного» побора с крестьян, взимало десятину и другие платежи. Духовенство отличалось своей развращенностью даже по сравнению с магнатами. Сам архиепископ Чехии Арношт из Пардубиц был вынужден поставить вопрос о необходимости реформы церкви сверху, пока ее не реформировали снизу[269].
В последние годы в западной историографии оживленной дискуссии подверглась проблема «кризиса феодализма» в XIV–XV вв. Советские ученые показали, что буржуазные историки выступили с этой теорией, пытаясь найти в ней оружие против марксистской концепции эпохи феодализма. Несколько публикаций посвящено этой проблеме и в славянских странах народной демократии. Однако трактовка ее не всегда верна. Чехословацкие историки в лице Ф. Грауса[270], поддержанного одно время И. Мацеком[271], полагали, что в Чехии еще в предгуситское время имел место кризис феодализма. В более поздних статьях Ф. Граус стал употреблять термин «первый» кризис феодализма. В коллективном труде чехословацких историков «Обзор чехословацкой истории» (макет)[272] четвертый параграф шестой, главы о предгуситской Чехии и Словакии также назван «Начало первого кризиса феодализма в Чехии». Исследования Б. Т. Рубцова, самого Ф. Грауса и иные труды с достаточной очевидностью свидетельствуют о том, что нельзя говорить ни о кризисе феодализма, ни о его первой фазе в предгуситское время. Производительные силы в чешских землях продолжали успешно развиваться, как это признается и в выше названном коллективном труде чехословацких ученых. Возможности феодальной формации в этом отношении далеко еще не были исчерпаны. Марксизм-ленинизм учит, что ни одна общественная формация «не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, к новые, высшие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне самого старого общества»[273]. В чешских землях отсутствовало тогда главное условие всякого кризиса общественно-экономической формации — несоответствие производственных отношений характеру производительных сил. Можно говорить лишь о некоторых элементах экономического упадка, но исследования последних лет, как писал Е. А. Косминский[274], «уже в значительной степени поставили под вопрос самое теорию общеевропейского «упадка» экономики в XIV–XV вв., которую выдвигал ряд европейских ученых. М. А. Барг справедливо отвергает возможность применения понятий «первый», или «второй» кризис феодализма[275]. Своего рода «кризисные» явления отмечает Н. А. Сидорова во Франции периода XIV–XV вв. как выражение переломного момента в феодальном способе производства, в обстановке постепенной ликвидации натурально-хозяйственных отношений, на смену которым шли отношения товарно-денежные. В условиях продолжавшегося экономического развития Франции упадок коснулся раньше всего натурально-хозяйственных отношений[276].
Резкое обострение социальных противоречий в Чехии рассматриваемого периода, как и во Франции и Англии того времени, являлось еще не результатом кризиса феодальной системы, а закономерным итогом высокого развития феодализма как антагонистической формации, где господство принадлежало незначительному меньшинству — классу феодалов. Успешное развитие производительных сил в недрах феодальной формации совершенно естественно приводило к тому, что ее антагонистический характер проявлялся со все большей полнотой и силой: Значительное усиление степени эксплуатации крестьянства, особенно заметно проявлявшееся со второй половины XIV в., попытки реставрации барщины и ее усиления в ряде районов и в различных по своим размерам феодальных поместьях свидетельствуют о стремлении феодалов наилучшим образом приспособиться к растущим товарно-денежным отношениям. К новым отношениям приноравливалось и крестьянство, которое усилило борьбу против тенденции развития страны по пути «второго издания» крепостничества, за сохранение прав, отвоеванных ими у феодалов прежде, и за их всемерное расширение, за отвоевание максимально благоприятных условий для ведения своего хозяйства. Резкое усиление социальных противоречии было тогда общеевропейским явлением. Мы наблюдаем его во Франции в период Парижского восстания и Жакерии, в Испании XIV–XV вв., в Англии накануне восстания Уота Тайлера, однако и в этих странах нет оснований говорить о кризисе феодализма как системы общественных отношений. С полным основанием поэтому свое несогласие с точкой зрения Ф. Грауса о кризисе феодализма высказала еще в 1953 г. польская исследовательница Е. Малечиньская[277] и в 1954 г. некоторые советские историки[278]. В своей новой большой работе о гуситском движении Е. Малечиньская специально и подробно рассмотрела проблему кризиса феодализма в Европе XIV–XV вв. и по материалам Чехии, сравненным с общеевропейскими данными, подтвердила свой прежний вывод об отсутствии кризиса феодализма в предгуситской Чехии[279].
В современной чехословацкой литературе до сих пор не уделено должного внимания политической борьбе в Чехии XIV — нач. XV в., особенно тенденции к созданию крепкого централизованного государства, В ходе гуситских войн она проявилась с большой силон, в частности, в требованиях и практической деятельности бюргерской оппозиции. Успехи в области экономического развития страны настоятельно требовали существенных изменений в политической структуре общества, иного соотношения различных его сословий, крепкой центральной власти. Борьба за, такую власть, способную покончить с феодальной анархией, разбоями рыцарей на больших дорогах, гарантировать более свободное распоряжение собственностью и максимально благоприятные условия для ее роста, велась на протяжении большей части XIV и нач. XV в. Если приглашенный магнатами чужеземец Иоанн Люксембург, ставши чешским королем, даровал им ряд привилегий, то его преемник Карл I настойчиво боролся за расширение королевских прав. Уже в первые годы его правления с ним столкнулись крупнейшие магнаты как Рожмберки. 30 июля 1356 г. Иошт Рожмберк жаловался князьям империи на то, что Карл I хочет уничтожить его и его братьев[280]. Король ограничил пожалования магнатам, скупал дворянские земли и возвращал короне розданные прежде коронные владения. В то же время были дарованы многие привилегии городам, в которых Карл I справедливо видел союзников против засилья магнатов. Карл попытался ввести единый кодекс законов — «Маестас Каролина», который должен был способствовать упрочению королевской власти[281]. Однако политика усиления королевской власти была встречена панами крайне враждебно. Они не приняли проекта Законника Карла I, и лишь часть его приобрела силу закона. При Карле I была закреплена наследственность чешского престола. Учреждено было самостоятельное пражское архиепископство, что избавляло чешскую церковь от подчинения церкви немецкой и устанавливало ее прямые связи с Римом. К концу правления Карла I налицо было бесспорное усиление центральной власти.
При Вацлаве IV (1378–1419 гг.) — слабовольном и малоспособном государе — крупные феодалы перешли, что называется, в наступление и постарались не только восстановить свои прежние позиции в стране, но и значительно расширить, усилить их и ослабить власть короля, сделав его своим послушным ставленником. В конце XIV — нач. XV в. были неоднократны факты, свидетельствующие о феодальной анархии. Сам король несколько раз арестовывался чешскими магнатами[282], нашедшими себе союзника в лице братьев короля — Сигизмунда, короля Венгрии, и Иошта, маркграфа Моравии. Упрочившая свое положение католическая церковь, несмотря на ряд уступок и привилегий, полученных от короны, не оправдала тех надежд, которые возлагали на нее Карл I и Вацлав IV. Значительно расширив свои владения и политическое влияние, церковь все более сближалась с панами в своем отношении к королю. Очень велико было влияние римско-католической церкви, папской курии в чешских землях. Папы продавали и раздавали должности многим чужеземцам, наводнявшим чешскую церковь… Значительная часть ее доходов уходила в Рим, в папскую казну, что вызывало большое недовольство горожан и дворян. Непосредственное подчинение пражского архиепископа Ватикану ставило его по существу в положение, независимое от короля. При Вацлаве IV часты были случаи столкновения короны с пражским архиепископом, который уже не желал признавать власти короля над церковью Чехии.
Основная масса населения чешских городов, крестьянство, низшее дворянство — выступали сторонниками крепкой центральной власти. Упрочение феодальной монархии на том историческом этапе было явлением положительным, как показывает опыт европейских стран эпохи классического феодализма. В обстановке феодальной анархии и беспорядка «…королевская власть… была прогрессивным элементом», как указывает Ф. Энгельс[283]. «Она была представительницей порядка в беспорядке». «Все революционные элементы, которые образовывались под поверхностью феодализма, тяготели к королевской власти, точно гак же, как королевская власть тяготела к ним». Крестьянство рассчитывало, например, хотя, конечно, совершенно неосновательно, ограничить с помощью короны феодальную эксплуатацию и расширить свои права.
Стремление к централизации страны с большой силой выразил в ряде своих произведений Ян Гус[284]. Как в учении Гуса и его предшественников, так и в народных еретических учениях выдвигалось требование отнять у церкви светскую власть и передать ее в одни руки — в руки светских феодалов. Позднее это положение было записано в третьей пражской статье.
Наряду с проблемой централизации заметное место в общественной жизни Чехии занимал вопрос о сословной монархии. Во внутренней борьбе между привилегированными сословиями, в столкновении с церковью дворянство рассчитывало присвоить себе не только богатства церкви, но и большую часть ее политических прав. Феодальная сословная монархия, сложившаяся значительно раньше, не достигла еще своего расцвета. Сеймы собирались королями нерегулярно. Низшее дворянство занимало в них сравнительно небольшое место, так как главные позиции были в руках магнатов. Масса дворянства желала добиться в сейме прав особого сословия. Систематического представительства в нем не имели еще и чешские города. Их права как отдельного сословия в полной мере еще не сложились. Лишь некоторые крупнейшие чешские города от случая к случаю приглашались на заседания сеймов, что совершенно не устраивало имущие слои горожан. Накануне и в годы гуситских войн большое место будет занимать критика учения католической церкви о трех сословиях. Идеологи дворянства оправдывали и принимали учение о сословном делении общества. Например, Томаш Штитный, оппозиционно настроенный по отношению к магнатам и высшему духовенству, тем не менее признавал и одобрял учение о сословиях, поскольку оно освящало феодальный строй. Однако даже правящие и имущие слои населения стремились внести в этот вопрос известные изменения. Представители различных сословий и направлений оппозиции подвергали наиболее резкой критике положение и привилегии высшего духовенства и отвергали его право на светскую власть вообще. Тем более назрел уже вопрос о том, чтобы ликвидировать бесправие массы крестьянства и городского плебса. Радикальные течения оппозиции в лице Петра Хельчицкого отвергали учение о сословном делении общества в целому как несоответствующее христианскому учению, о чем подробнее будет сказано в дальнейшем.
В ходе гуситского движения и вооруженного восстания народа нашли свое яркое отражение все эти назревшие вопросы.
Против засилья магнатов и высшего духовенства складывалась широкая народная оппозиция. Ф. Энгельс писал о трех формах оппозиции феодализму в средние века. «Революционная оппозиция феодализму проходит через все средневековье. В зависимости от условий и времени она выступает то в виде мистики, то в виде открытой ереси, то в виде вооруженного восстания».[285] В Чехии XIV — нач. XV в. были широко распространены ереси. В буржуазной чешской и немецкой литературе вопросу о ересях был посвящен целый ряд исследований. Авторы их стояли на идеалистических позициях и рассматривали ереси в отрыве от социально-экономического развития и от классовых противоречий, глубоко захвативших чешские земли. Ф. Палацкий подчеркивал, например, что истоки гуситского движения заключались в «идее христианской жизни».[286] Идеалистическая трактовка ересей в чешских землях наиболее полно была выражена в произведениях реакционных чешских историков И. Пекаржа, В. Халоупецкого, а также и Р. Голинки. Они стремились доказать, что корни гуситского движения следует искать вне Чехии[287].
Р. Голинка начинает свое исследование[288] с характеристики вальденства, возникновение которого ставит в Чехии в непосредственную связь с немецкой колонизацией. Главной его идеей он считал «идею возрождения могущественной церкви» и игнорировал классовый характер движения. Указанные историки считали, что таборитство — результат развития вальденства, уиклифизма, пикардства. Они полагали, что основные идеи гуситства, таборитства в частности, являются результатом заимствования. Конкретный материал показывает, что еретические движения зародились и развивались в Чехии на базе крупнейших социально-экономических внутренних процессов и усилившейся классовой борьбы. Следовательно, нет никаких оснований привлекать для объяснения причин возникновения гусизма теорию «филиации идей».[289] Рассмотрение идеологической борьбы в предгуситской Чехии приведет нас к выводу, что в народе постепенно созревали важнейшие идеи и программные требования, которые затем нашли свое более или менее полное оформление в годы гуситского восстания.
Первые данные о ересях в чешских землях засвидетельствованы уже в середине XIII в. в булле папы Иннокентия IV от 1224 г.[290] архиепископам и епископам Венгрии, в которой отмечалось наличие еретиков и в Чехии, предписывалось не допускать распространения ересей и вести борьбу с ними любыми способами и средствами. Чешские хроники сообщают о появлении в середине XIII в. бичующихся — флагеллантов[291], которые затем нередко появляются и на протяжении XIV в.[292] Поскольку сочинения чешских сектантов не дошли до нас,[293] важнейшим источником вопроса остаются папские буллы, протоколы инквизиции, которые требуют к себе весьма критического отношения. Широкое распространение ересей в Чехии в то время подтверждается просьбой Пршемысла II к папе помочь в борьбе с еретиками. В ответ на это папа Александр IV посылает инквизиторов[294] и учреждает инквизицию для чешских земель. Пассауский аноним (1260 г.) сообщает о большом распространении вальденсов в диоцезе Пассау в Австрии и называет в их числе четыре общины с чешскими наименованиями[295]. Сведения о ересях в Чехии в конце XIII в. не сохранились. В 1315 г. о еретиках упоминается в «Збраславской хронике» Петра Житавского. В этом году было сожжено 14 еретиков. Среди статей пражских сектантов было утверждение о том, что при причащении и исповеди между священниками и мирянами нет никакой разницы, отвергалось учение о воскресении из мертвых[296]. В 1318 г. каноник Индржих из Шумбурка жалуется на то, что пражский епископ даже освобождает еретиков, задержанных инквизицией. В грамоте папы Иоанна XXII сообщается, что в «некоторых областях королевства чешского и польского и в пограничьи и по соседству с ними…» имеется много еретиков.[297] В Чехии была восстановлена инквизиция. В том же году специальной буллой папа предупреждает Вышеградского пробста о необходимости решительной борьбы с еретическими идеями. Инквизиция в эти годы еще более усиливает свою деятельность. В 1329 г. в городе Жатце еретики убили местного рихтаржа, преследовавшего их, и его сына. В то время в городе произошло волнение среди населения, подавленное наивысшим пуркрабием Чехии Гинеком Младшим Беркой из Дуба. В итоге волнения было казнено 14 его инспираторов.[298] Флакк Иллирик сообщал о большой деятельности инквизиции в Чехии и Польше в 1330 г. В 1335 г. папа Бенедикт XII назначил в чешские и моравские земли новых инквизиторов[299] и написал — королю Иоанну и его сыну письмо с требованием усилить борьбу с ересями. Уцелевшие отрывки из протоколов инквизиции от 1336 и 1338 г., проведенной инквизитором Гавлом, показывают, что в 1336 г. он был в городе Чаславе, а в 1338 г. — в городе Чешские Будейевицы. И. Главачек обнаружил недавно в государственном архиве г. Брно фрагменты из протокола инквизиции от 1337 г. и опубликовал их в приложении к своей статье[300]. Новый источник показывает, что еретическое движение было распространено в Праге и в Йиндржиховом Градце. Автор статьи считает это направление еретичества в одной его части вальденским. Судя по именам, йиндржиховоградецкие еретики были немцами. Немецкие имена названы также и в пражских материалах этого процесса.
В протоколе сообщается о тайных сходках народа, где пришельцы — учителя еретиков произносили проповеди, причащали и пр. Сообщаются некоторые сведения и о характере ереси. Еретики в рассматриваемом случае заявляли, что тело Господне есть истинное тело, т. е. обычное, материальное, вопреки учению католической церкви.[301] В одном случае источник упоминает термин «бегарды», хотя едва ли следует его относить к названной группе сектантов, так как такие термины, как «вальденсы», «бегарды» и иные, употреблялись нередко как тождественные понятию «еретик» вообще. Фрагменты протокола допроса нескольких чешских еретиков, захваченных инквизицией, позволяют говорить о том, что это были крестьяне, ремесленники, слуги.
В 1339–1340 гг. еретическое движение в Чехии еще более усилилось. Принципиально новым моментом в нем явилось вооруженное выступление еретиков против пана Ольдржиха из Градца на юге Чехии. До этого мы не встречали данных о вооруженных действиях чешских сектантов. В своей подавляющей массе еретические секты были, по-видимому, сторонниками мирных методов борьбы за преобразование церкви или современного общества вообще. Во время выступления 1339 г. еретики уничтожили один из замков пана Ольдржиха и несколько его селений[302]. Ольдржих из Градца был вынужден выехать к папе в Авиньон за указаниями по борьбе с еретиками. Кровавая расправа с еретиками на юге страны не дала тех результатов, которых ожидали феодалы. Ереси продолжали существовать и распространялись по всей стране в еще большей степени, чем это было прежде. Папа Климент VI в 1346 г. в письме архиепископу Арношту из Пардубиц писал о недостатке в Чехии тюрем для еретиков.[303] Грамота Карла 1 на основание Эмаусского монастыря мотивирует необходимость его постройки тем, что в Чехии много «раскольников и неверящих». Это упоминание представляет особый интерес, так как монастырь основывался для славянского населения. Жалоба на ереси свидетельствует в данном случае о том, что в числе еретиков были и славяне т. е. местное чешское население, тогда как реакционные буржуазные историки видели в еретиках только пришельцев, чужеземцев.
В 1347 г. архиепископ посылает на юг страны инквизитора Святобора. В 1353 г. и 1355 г. вопрос о борьбе с ересью обсуждался на пражском синоде и на собрании пражских прихожан, где были приняты с этой целью особые статуты[304].
В борьбе с проявлениями народной ереси единым фронтом с высшим духовенством действует светская власть. Карл I в «Маестас Каролина» посвятил несколько страниц специально борьбе с ересями и организации инквизиции.[305] Он отмечал широкое распространение сектантства в стране и наплыв еретиков-иноземцев. Король требовал, чтобы их всех публично сжигали на кострах. Населению категорически воспрещалось принимать у себя еретиков под угрозой конфискации имущества. В 60-х годах XIV в. наличие целых общин сектантов отмечалось в Писецкой и Бегинской областях, т. е. особенно на юге. В 1366 и 1371 гг. синодальные статуты говорили о том, что многие люди не празднуют праздников и работают в эти дни. Отрицание церковных праздников характерно, в частности, для вальденсов. В 1376 г. Карл I издал новый указ о борьбе с еретиками[306]. В 1377 г. инквизитор Иохлин расследует дела еретиков крестьян в панстве Козьем у Сезимова Усти в Бегинской области. В 1379–1381, 1390 гг. и т. д. отмечен ряд случаев еретических выступлений особенно на юге страны, в районе будущего Табора. На синоде 1381 г. говорилось о борьбе против вальденских крестьян-еретиков в пражском диоцезе.
Все шире распространяются еретические учения в Моравии. В 1370 г. проводится инквизиция в оломоуцком диоцезе. В письме архиепископа Яна из Йенштейна оломоуцкому епископу в 1381 г. прямо указывалось на рост вальденства в Моравии.[307] Многочисленность вальденсов в чешских землях была в 1359 г. отмечена и Пилихсдорфом[308]. Он указывал также, что еретики— это выходцы из низших слоев народа — крестьяне, ремесленники. О распространении вальденских идей в землях чешской короны свидетельствует также «Постилла» Иохлина В одна некого[309] (1404 г.).
Приведенные нами факты говорят о безусловно широком распространении ересей в чешских землях, но к сожалению, не дают возможности более или менее точно определить наличие каких-либо определенных сект, так как кроме употребления в нескольких случаях терминов «бегарды», «вальденсы», о содержании их учения и деятельности почти ничего не сообщается. Употребление тех или иных терминов в материалах инквизиции или других источниках такого же рода вовсе не дает основания соглашаться с ними и принимать их молчаливо как отражение подлинной картины событий. Тем более нет данных для ответа на вопрос о специфике сектантского движения в стране в догуситский период.
Мы можем, однако, прийти к некоторым выводам в отношении социального содержания и общей направленности этих ересей. Как правило, сообщения о еретиках говорят о людях «простых», «неученых». Много раз употребляется термин «крестьяне» как синоним понятия «еретик». Неоднократно называются ремесленники различных профессий в числе сторонников ереси. В этом отношении ценны сведения анонимного автора от 1415 или 1416 г. о непорядках в районе Козьего замка, его окрестностей и в Усти Сезимова[310]. «Во-первых, — сообщает аноним, — что в Козьем замке и близ него и в Усти проповедовалось и проповедуется, что ношение облачений при обедне, икон и святых является бесполезным…», суетным делом. «Также крещение, святая месса и все иное (т. е. иные виды церковной службы — А. О.) могут… служиться вне церкви; и так служат на возвышенностях и крестят в рыбниках и садках…» «Священник, говорили эти проповедники, может служить»… мессу на земле, на столе…, вообще для этого необязательно наличие специальных церковных зданий. Слушая еретиков, народ смеялся, богохульствовал и отказывался повиноваться». Проповедовали там и простые миряне. Проповедники еретиков исповедовали. народ в простых домах мирян, а не в церковных зданиях, предназначенных для этой цели.
Несмотря на фрагментарность сведений источников об учении и деятельности сектантов в Чехии в период до вооруженного восстания, очевидно, что и в чешских землях были различного рода направления сектантства — вальденсы, бегарды, возможно секта братьев и сестер свободного духа и иные. Вопрос этот представляет очень большое значение для характеристики генезиса гусизма, проблема, которая по сути дела только еще начинает изучаться в марксистской литературе. Первые шаги в этом направлении сделаны в нескольких выступлениях современных историков Чехословакии. После высказываний И. Мацека по данному вопросу с несколькими публикациями и докладами выступили Р. Каливода[311], историк ГДР Э. Вернер[312].
Исключительный интерес в истории гуситского движения представляет до сих пор еще не решенный вопрос о возникновении идей хилиазма в чешских землях. Несомненно, что они зародились еще в период до вооруженного массового восстания гуситов, так как тогда хилиасты выступили уже с более или менее сложившимися требованиями по ряду важнейших вопросов. Возможно, что чехи уже прежде смогли ознакомиться с идеями Иоахима Флорского[313], как полагали некоторые ученые.[314] Лишь новые изыскания в этой области и публикации источников смогут пролить свет на эту интересную проблему.
Важно в данном случае прежде всего то обстоятельство, что идеи хилиазма к концу XIV в. получают распространение среди чехов. Непосредственную связь с последующим хилиазмом таборитов периода народного восстания имели пророчества народных еретиков, в которых в радикальном духе, с революционными выводами ставился вопрос о наступлении судного дня. В немецком «пророчестве Сивиллы» от начала XIV в., переведенном и обработанном позднее чехами, содержится ответ на вопрос о том, когда же настанет конец света. Сообщается, что он наступит после 1400 г., вслед за появлением кометы, т. е. судный день должен был наступить в ближайшие сроки. Резкая критика церковных и светских феодалов в этом произведении сопровождается выводом о том, что в итоге восстания власть надолго перейдет в руки народа.[315]
В конце XIV в. на чешский язык был переведен, обработан и дополнен текст французского пророчества Жана де Руперсиоса. Чешский текст, как и в «пророчестве Сивиллы», сопровождался критикой существующего общества, особенно церкви. Предсказывался в ближайшем будущем переворот, который будет совершен народом с помощью насилия. Бедные восстанут на богатых, у монастырей будут отняты все их владения, будут уничтожены подати. Как справедливо отметил И. Мацек, эти пророчества представляют особенно большой интерес, потому что в них центральная идея хилиастов — идея создания нового тысячелетнего царства божьего на земле в ходе осуществления судного дня — успешно сочетается с мыслью о вооруженном восстании народа.
Следует однако оговориться, что в то время мирные тенденции хилиастического учения еще не были полностью преодолены. Они сохранили заметное влияние в еретических движениях в чешских землях к началу XV в. Большой популярностью пользовались еще вальденские идеи мирного преобразования общества. Лишь ко времени восстания идея вооруженной борьбы за ликвидацию старого и создание нового общества становится в народе преобладающей, хотя и тогда еще не была вытеснена полностью надежда на мирный путь среди некоторой части чешского крестьянства.
Среди выдающихся представителей народной ереси нельзя не отметить немца, родившегося в Праге, как полагает Ф. М. Бартош[316], друга Гуса — Николая из Дрездена. Еще острее, чем Ян Гус, он выступал против чрезмерной эксплуатации народа, в защиту городской бедноты. В многочисленных трактатах Николай Дрезденский разоблачал прелатов, критиковал светских феодалов, патрициат, богатых бюргеров. Современную ему церковь он противопоставлял церкви раннехристианской, апостольской бедной церкви и написал специальный трактат в защиту секуляризации церковной собственности. Он призывал к закрытию монастырей, к отказу от уплаты десятины, отвергал ростовщичество, право на ренту владельцев домов в Праге. В духе вальденсов он отвергал чистилище, смертную казнь. Этот видный идеолог городской бедноты выдвигал идею гибели существующего общества и власти королей и князей, писал о приходе Христа, т. е. шел в направлении хилиазма.
Наряду с Якоубеком, Николай Дрезденский был инициатором введения в Чехии причащения под двумя видами, чему посвящен особый его трактат. Погиб он в Германии еще до гуситского вооруженного восстания. Его деятельность является ярким примером солидарности трудящихся разных стран в обстановке господства феодализма и свидетельствует против реакционных попыток буржуазной историографии трактовать гуситское движение как движение националистическое.
Наряду с народными еретическими сектами все более зрела оппозиция католической церкви среди ученых кругов того времени — в Пражском университете, среди проповедников в Праге. Зарождалась бюргерская оппозиция феодализму. Ее возникновение и развитие представляло собою также длительный сложный процесс от первых ее проявлений к учению Гуса, затем к бюргерской оппозиции периода вооруженного народного восстания и позднее — к чешским братьям. Как справедливо отмечено в чешской литературе[317], эта оппозиция не была однородной. В ее составе мы видим представителей духовенства, стремившихся некоторыми реформами упрочить свое положение. Они не затрагивали основ католического учения и устройства церкви. С другой стороны, в среде бюргерской оппозиции было все более увеличивающееся число подлинных представителей идеи реформации церкви, учение которых задевало уже и важнейшие стороны католической догматики и структуры церкви. Большое значение этого направления заключается в том, что его представители подвергли довольно резкой критике существовавшую тогда церковь, выдвинули идею обязательного ее преобразования, поставили целый ряд конкретных вопросов в этом направлении, нашедших позднее отражение и в гуситской практике и в учении гуситов уже во время восстания. Их взгляды и деятельность, при всех крупных минусах бюргерской оппозиции, особенно на первых порах, явились вторым крупнейшим источником для учения Гуса и двух направлений гусизма в процессе формирования революционной идеологии в годы крестьянской войны в Чехии.
В числе предшественников Я. Гуса был приехавший из Австрии по приглашению Карла I монах Конрад Вальдгаузер, который в своих проповедях на немецком языке в Праге, Жатце и других чешских городах, в частности в пограничных, публично бичевал пороки общества, особенно духовенства — гордость, нравственную распущенность, ростовщичество, лицемерие и жадность священников и, главное, монашества. Он призывал пражан не отдавать своих детей в монастыри, особенно к нищенствующим монахам. Его проповеди призывали отказываться от уплаты десятины и милостыни монахам, хотя в них и не было ничего антицерковного и антифеодального, как полагает М. Маховец[318]. В целях исправления указанных недостатков церкви он апеллирует к самим виновным, т. е. служителям церкви, призывает их к отказу от ростовщичества, прославляет бедность в духе католического учения об этом. Он обвиняет даже панов в том, что они не привлекают к ответственности еретиков, которые живут и работают у них в поместьях. Никакой конкретной и радикальной программы преобразования общества и церкви Вальдгаузер не предлагал.
Почти одновременно с Вальдгаузером выступил с. проповедями на чешском языке Ян Милич из Кромержижа, отказавшийся от богатства и почетной должности[319]. Милич начал вести аскетическую жизнь и проповедовал христианскую чистоту. Он говорил о всеобщей испорченности мира, о несправедливостях, роскоши одних и бедности других людей. Милич отвергал право богатых приобретать ренты, торговать должностями. Он также резко бичевал нищенствующие монашеские ордена. Наряду с критикой католической церкви Милич выдвинул также ряд обвинений против светской власти. Путь к устранению недостатков в современном ему обществе, в церкви лежал, по его мнению, в созыве церковного собора — идея, часто встречавшаяся в то время в феодальной Западной Европе. Следовательно, и он не видел в широких массах народа той силы, которая может и должна преобразовать церковь. Вызванный папой в Рим Милич заявил, что «Антихрист уже пришел», поскольку представители высшего духовенства, действуя против учения Христа, являются слугами дьявола[320]. Прагу он называл блудным Вавилоном за разврат светских богачей и высшего духовенства, за ростовщичество. Милич являлся автором специального произведения об Антихристе[321]. В. Новотны отмечает большую популярность его проповедей, которые сохранились в целом ряде рукописей, переписанных от руки[322]. Однако и Милич, будучи сторонником мирной и умеренной реформации, не делал каких-либо радикальных выводов, почти не выдвигал конкретных требований в направлении преобразования общества. Подвергшийся преследованию инквизиции, Милич дважды оправдывался перед римской курией. Умер он в 1374 г. в Авиньоне.
Идею революционной борьбы не выдвинул и третий крупнейший предшественник Яна Гуса — Матей из Янова[323], проживший 8 лет в Париже, где учился в университете и получил ученую степень. Значение деятельности Матея, автора важнейшего труда «Правила Ветхого и Нового завета», заключается в том, что он «… дал великолепную критику современного состояния церкви и общества вообще[324]. Острие его выступления направлено против монахов, духовенства, главным образом прелатов (Матей различал уже богатое и бедное духовенство). Он противопоставлял жизнь первых христиан и современную ему церковную практику, выступал против культа святых, против формального выполнения церковных обрядов, осуждал посты, наличие множества церковных праздников. В стремлении к наживе магистр видел причину морального упадка церкви. С этой целью используются многочисленные церковные обряды. «Больше всего прославляют… перед людьми мессу, богослужение за умерших, отпущения, останки святых, жертвоприношения и подобное, потому что это приносит им доходы и деньги в храм божий»[325].
Если Вальдгаузер и Милич хотели улучшения нравов монашества, то Матей из Янова поставил вопрос о его ликвидации вообще, предлагал разогнать монахов и заставить их работать (вспомним последующую таборитскую практику. — А. О.). Он ставил вопрос о том, чтобы монастырскую собственность отдать верующим в общее владение, как это было в раннехристианской церкви[326]. Следовательно, у него были и весьма радикальные мысли. Например, он считал, что имущество священников является в действительности имуществом бедных людей, что в первоначальной христианской церкви богатства и личная собственность не имели цены[327]. Учение об апостольской бедности объективно направлено против крупных собственников. От тезиса — сделать имущество монастырей общим достоянием — был один шаг до идеи секуляризации церковных богатств вообще.
В отличие от своих предшественников, Матей гораздо резче критикует церковную иерархию. Папы узурпировали назначение высшего духовенства, что ведет к продажности церкви. Прелаты обвиняют многих бедных и святых людей во всякого рода ересях, всячески притесняют их[328], называют бегардами, турлупинами, бегинками. Он выступал против новых церковных установлений, которых не было в древности.
Среди важнейших положений учения магистра Матея мы находим учение о том, что Антихрист уже здесь на земле, что каждый, кто не является христианином в действительности, но выдает себя за него, и является телом Антихриста. Антихрист содержится прежде всего в людях высшей церковной иерархии[329].
Некоторые историки видели в «Правилах» Матея из Янова наличие иоахимитских идей, например, учение о третьем состоянии человечества[330]. Вопрос этот требует дальнейшего изучения. Отметим также, что специфической чертой учения Матея из Янова являлся его отрыв от народа. Его произведения написаны ученой латынью и были тогда недоступны широким кругам народа. Сочинение Матея из Янова стало тем не менее «идейной опорой для Яна Гуса и дальнейших гуситских проповедников»[331].
Оценивая в целом выступления ученой ереси, мы, как и современные чехословацкие историки Ф. Граус[332], И. Мацек[333], М. Маховец[334], считаем, что ее представители не создали учения, которое послужило бы само по себе исходным пунктом для революционной теории. В них действительно весьма сильны тенденции пессимизма, неверие в силы народа. Они не содержали в четко сформулированном виде идеи революционного преобразования общества и не призывали народ к активной борьбе за создание нового общества.
Вместе с тем они все же сделали свое большое положительное дело. Критика католической церкви, в некоторой мере и крупных светских феодалов, привлекала внимание все новых и новых кругов чешского населения к вопиющим социальным противоречиям, к крайне резкому имущественному неравенству и другим наболевшим вопросам, задевавшим огромное большинство населения. Отдельные конкретные положения указанных авторов и ученых проповедников, такие, как, например, выступление против монашества, призыв к более частому причащению, положение о том, что богатства монастырей должны быть в коллективной собственности, и некоторые другие найдут яркое отражение в ходе гуситских войн. Важнейшее значение имел тезис о том, что источником истины является Библия, Писание, а нецерковные традиции, не установления римско-католической курии.
Вместе с учением народных еретических сект целый ряд важнейших положений предшественников Гуса вошел затем в состав гуситского учения. Здесь уже содержались, хотя и в крайне нечетком, аморфном виде, элементы, из которых выросли и четыре пражских статьи, например, требование секуляризации богатств церкви и отнятие у нее светской власти, идея борьбы со смертными грехами, требование упрощения церкви, улучшения нравов духовенства и ликвидации монашества как наиболее паразитической группы в составе этого сословия. Уже наметились и методы, с помощью которых зарождавшаяся бюргерская оппозиция рассчитывала осуществить свои требования, — это решающая поддержка идеи реформы церкви в направлении к восстановлению норм раннего христианства со стороны светских властей. Таким образом, еще до Гуса зародились элементы будущих двух лагерей гусизма и некоторые стороны учения гуситов. Этот вывод говорит о том, что гуситское учение и движение выросло на национальной чешской почве.
Идея преобразования церкви, возвращения ее к временам раннего христианства и улучшения общественных отношений в целом была выражена наиболее полно и ярко великим сыном чешского народа Яном Гусом. Ян Гус родился в 1371 г.[335] в южночешском Гусинце и был сыном незнатных и небогатых родителей. Учился в Пражском университете, где вел жизнь бедного студента, вынужден был сам добывать себе средства к существованию. Мировоззрение Яна Гуса складывалось в обстановке резкого обострения социальных противоречий в чешских землях, все более усиливавшейся оппозиции церковному феодализму и феодализму вообще под влиянием учения и деятельности народных еретических сект и чешских сторонников реформации. Наряду с этим главным решающим источником гусизма нельзя отвергать влияние Д. Уиклифа. К концу XIV в. сочинения Уиклифа проникают в Чехию, и Гус лично знакомится с ними. Поскольку идеи Уиклифа и Гуса зародились и складывались в более или менее сходной социально-экономической обстановке — в период классического феодализма — и принадлежали к одному бюргерскому направлению оппозиции феодализму, естественно, что идеи Уиклифа нашли большой отклик у Гуса и способствовали оформлению его мировоззрения. Современные чехословацкие Историки вполне основательно указывают на его гораздо больший, чем это было у Уиклифа, демократизм, значительные связи с. народом, на его стремление поставить свое учение на службу потребностям народа, т. е. попытаться воплотить его — в жизнь. Яна Гуса в гораздо меньшей мере, чем Уиклифа, интересовали собственно догматические вопросы.
Как показали вскоре события гуситских войн, бюргерская оппозиция также была далеко не однородной. Мы считаем возможным отнести Яна Гуса к левому крылу бюргерской оппозиции, т. е. к ее наиболее радикальным элементам. Это подтверждается и его высокой принципиальностью, выдающимся мужеством, проявленным им на Констанцском соборе. С 1402 г. Гус является проповедником в Вифлеемской часовне, где проповеди произносились только на чешском языке, в отличие от других церквей. Вифлеемская часовня стала основным центром, где Ян Гус вел свою деятельность проповедника, все более сближался с народом и пользовался огромной популярностью. Как и его предшественники, только гораздо позднее и резче, Гус подверг критике католическую церковь. Он констатировал, что она находится в состоянии упадка[336]. Главная причина этого заключается в продажности церкви. Высшее духовенство владеет богатствами, обладает светской властью и даже хочет стать выше королей. В одной из проповедей Ян Гус говорил: «Сейчас яд влит в церковь божию…», и этим несчастным богатством, «которое Христос называет службой Мамоне (Лука, 16), отравило и изглодало душу почти всех христиан…». Откуда распри между папами, между епископами и другими духовными лицами? Псы грызутся из-за кости, отними кость — и престанут: не будет владений у церкви — и ты не найдешь для нее попика… Откуда симония? Откуда чрезмерное чванство священников перед мирянами? Откуда их разврат? Поистине, от этого яда[337]». Папы и кардиналы, т. е. высшее духовенство, что неоднократно подчеркивается Гусом, хорошо отличавшим низшее духовенство от высшего, продают церковные должности, индульгенции, церкви, алтари, как волов и коров. Высшие должности получают в церкви те, кто дает большие деньги папе. «Кто больше денег доставит, тот скорее возьмет епископскую власть или иную духовную должность[338]». Духовенство взимает десятину с населения, что Гус считал также несправедливым. В работе о толковании десяти божьих заповедей Гус писал, что все религиозные обряды стали платными. То, что пан или разбойник не взяли у Мирян, то вынудит духовенство: «… это за исповедь, это за обедню, это за таинство, это за отпущение грехов, это за проповедь, это за благословение, это за погребение, это за освящение святой водой, это за молитвы[339]. Многие из священников, особенно из высших, вели светскую жизнь, стремились к роскоши, утонули в разврате. «О, гибель каноникам, фарарам, епископам и иным священникам и прелатам, которые едят, жрут, лакают, тучные пасутся, а в духовном ничего не успевают»[340]. Священники совсем не думали о своей деятельности в качестве проповедников христианского учения, «так как охотнее идем в поле, чем молимся в костеле; охотнее идем на танцы, чем на оплакивание грехов, охотнее на завтрак, чем на проповедь; охотнее в корчму, чем в божий храм»[341]. Жизнь католического духовенства очень далека от того, что когда-то завещали апостолы и Христос. Уже в критике состояния церкви Гус исходит из противопоставления римской церкви XV в. временам раннего христианства. Такое противопоставление мы видели у его предшественников, но здесь оно дано гораздо выразительнее и, главное (что мы покажем ниже), связано с конкретными предложениями в области реформации церкви. Много раз выступает магистр и против формального, внешнего соблюдения обрядов христианской церкви. В католическую Церковь верующих привлекают богатством убранства, музыкой, иконами, и они даже. не успевают подумать о боге.
Ян Гус решительно не согласился с тем, как толковали тогда прелаты вопрос о том, что такое христианская церковь. Это один из кардинальнейших вопросов и для общей оценки роли церкви в обществе. Святая христианская церковь вовсе не состоит только из пап и кардиналов. Христианская церковь — это все избранные к спасению верующие, т. е. все подлинные христиане[342]. Папы и кардиналы могут и не быть в числе таких избранных к спасению, так как папа может ошибаться и даже грешить[343]. Из этого тезиса вытекает положение об условном повиновении, имеющее очень большое значение. Верующие могут не выполнять указания папы, если увидят, что они противоречат учению Христа. Каждый христианин, увидев, что приказание папы «…является недостойным, может иметь (т. е. считать его. — А. О.) за недостойное и никого в нем не должен слушать»[344]. Характерно, что Гус распространял это положение и на светских панов и на светские власти. Оно давало в руки антифеодальных элементов — гуситов очень ценное оружие, оправдывало выступления народа против церковных, да и против светских феодалов. Очень важно в данном случае то обстоятельство, что все миряне, согласно учению Гуса, сами могли определять правильность или неправильность указаний и распоряжений высшего духовенства и светских панов. Идеологи крестьянства и городской бедноты делали из этого тезиса далеко идущие революционные выводы, более радикальные, чем об этом думал сам Гус. Гус отвергал людские традиции в католической церкви, т. е. все те ее установления, которые складывались веками в период уже победившего феодализма. По его мнению, высшее духовенство не вправе ничего прибавлять или убавлять из того, что заключалось в Библии.
Величие Гуса заключается также и в том, что он наметил конкретные пути преобразования церкви и стремился во что бы то ни стало воплотить в жизнь свои идеи. Идеалом для Гуса, как и для его предшественников, являлась раннехристианская церковь. Духовенство и миряне должны стремиться к восстановлению порядков апостольской церкви. Буржуазные историки обычно делали отсюда неверный вывод, что Гус шел не вперед, а назад. В действительности, говоря о возврате к ранней церкви, Гус стремился создать совершенно новую церковь, отвечающую новой исторической обстановке. Это была идея создания дешевой церкви, церкви гораздо более доступной, церкви национальной. Истинное учению Христа должно стать доступным для всех верующих. Поэтому каждый верующий должен читать Евангелие. Проповедь слова божьего должна стать свободной. «Устройте так, чтобы совершенно прекратились эти непорядки и слово божие всюду свободно проповедовалось народу божьему»[345]. Так складывалась одна из важнейших пражских статей. Идеологи левых таборитов в дальнейшем в толковании и этой статьи пошли дальше самого Гуса, добиваясь полной ликвидации духовенства как монопольного обладателя права на проповедь христианского учения, уничтожения духовенства вообще как особого сословия.
Новая церковь должна отречься от своих богатств. «Как Христос и его апостолы не были обременены земельными владениями, так точно и наместники или преемники их не должны, владеть земельными владениями», — говорит он[346]. Эта мысль красной нитью проходит через важнейшие произведения великого преобразователя. Однако никогда и нигде он не пояснял, в чью же пользу должны быть секуляризованы эти колоссальные богатства. Крестьянство в лице своих идеологов дало радикальную трактовку этого требования и сделало вывод, что богатства церкви должны перейти в руки народа. Идея секуляризации церковных богатств привлекла к учению Гуса симпатии широких слоев дворянства. «Успеху реформации способствует главным образом секуляризация церковных имуществ в пользу рыцарских и княжеских семей; с другой стороны — «брак» для «духовных лиц», перешедших к новому учению», — писал. К. Маркс об общеевропейской реформации XVI века[347]. Гус требовал ограничения степени эксплуатации крестьянства и критиковал церковную и светскую знать за чрезмерные злоупотребления и насилия над народом[348]. В частности, он считал; что должно быть отменено право «одумрти», т. е. взимания с крестьян посмертного побора. Однако он не требовал отмены подданства, признавал деление общества на три сословия, считал, что крестьяне обязаны служить и нести повинности в пользу своих панов. Речь шла у него, следовательно, не о ликвидации феодализма, а о некотором смягчении степени эксплуатации феодалами широких слоев народа и улучшении положения крестьян, ремесленников и иных трудовых элементов общества. И в этом важнейшем вопросе Гус стоял на позициях наиболее радикальных слоев бюргерской оппозиции.
Возрожденная церковь должна заниматься только своими специфическими религиозными делами, распространением христианского учения в его подлинном виде. Она не будет вмешиваться в светские дела. «Так же сказали бы паны, короли, князья и рыцари епископам и священникам, чтобы в их должности не вмешивались», рекомендует магистр[349].
Монашеские ордена предлагалось вообще уничтожить, поскольку они не существовали во времена раннего христианства. Священники могут вступать в брак, что спасет их от разврата. Церковные обряды должны быть значительно упрощены и станут бесплатными. Иконы будут уничтожены.
Недостаточно внимания до сих пор уделялось вопросу о том, что в обстановке зародившихся предпосылок для централизации страны и развития национального чешского государства Ян Гус, являвшийся пламенным, патриотом своей страны, был сторонником крепкого централизованного государства, в котором будет ликвидирована феодальная анархия и будет создана национальная церковь. Он считал необходимым проповедовать христианское учение на национальных языках повсюду, и сам проповедовал народу на чешском языке; полагал, что все народы должны иметь Библию на родном языке (в Чехии она уже была к тому времени полностью переведена на чешский язык).
Будучи противником немецкого засилья в чешских землях, Гус высмеял чешскую знать за ее онемечивание, требовал, чтобы чешские дети обучались говорить и писать по-чешски. Князья, паны, горожане должны «так. себя поставить, чтобы чешская речь не погибла: возьмет ли чех немку, чтобы дети тотчас по-чешски учились и не двоили речи»[350]. Целый ряд своих сочинений, особенно в последние годы жизни, Ян Гус писал на чешском языке. Он является автором чешской грамматики и новатором в области чешского литературного языка.
Особенно выразительно национальные идеи Гуса и его соратников проявились в период борьбы вокруг Кутногорского эдикта. В «Защите Кутногорского эдикта»[351] его единомышленник в те годы магистр Ян из Иесениц писал, что бог разделил землю между разными народами и в каждой стране местное население должно играть главную роль. «… В Чехии первоначально жили только чехи. Таким образом, чешское колено в своей чешской земле должно спокойно управляться своими законами, без помехи со стороны тевтонов, как некогда оно и управлялось».
Национально-освободительная тенденция в данном выступлении совершенно очевидна. Гус был горячим и убежденным сторонником необходимости издания указа, подобного Кутногорскому эдикту, и горячо поддерживал его.
Нельзя не указать также на то обстоятельство, что Гус был сторонником дружбы славянских народов. Он приветствовал победу поляков и иных народов над крестоносцами в битве при Грюнвальде.
На какие социальные слои населения рассчитывал Гус для осуществления своей программы? Такой силой должны были, по его мнению, явиться король, паны и рыцари, т. е. светские феодалы. Об этом он писал и говорил неоднократно, в частности в одной, из основных своих работ «Толкование. десяти заповедей»[352]. Обращаясь к феодалам и горожанам, он призывал: «… научите священников… чтобы они в своем ряду стояли, и каждый, чем может в духовенстве служить, пусть служит». В трактате о симонии тот же призыв к светской власти: «О вернее короля, князья, паны и рыцари. Пробудитесь от непробудного сна, которым вас усыпили священники, и изгоните из ваших имений ереси симонии»[353]. Эта ориентация на имущие слои населения, и в первую очередь на светских феодалов, характерна именно для бюргерской тактики, так же, как и программные положения учения Гуса. Признавая возможность сопротивления панам и кардиналам, высшему духовенству вообще, Гус не призывал угнетенные массы к решительному вооруженному сопротивлению господству феодалов или гнету церковного феодализма. Оценивая бюргерскую ересь средневековья, Ф. Энгельс совершенно не случайно отнес Гуса и его единомышленников в более поздние годы к бюргерской ереси. «Гус и каликстинцы в Богемии были главными представителями этого направления»[354].
Учение и деятельность Гуса, его мужественная смерть в защиту своих убеждений сыграли большую роль. Идеи Гуса стали источником идеологии не только для умеренных гуситов, но и для революционного крестьянства и плебса. В толковании их, как мы уже показали на ряде примеров, радикальные представители гусизма пошли много дальше своего учителя.
Ближайшим соратником и единомышленником Гуса был Иероним Пражский, родом из зажиточной пражской семьи[355]. В возрасте около 20 лет в феврале 1399 г. он отправился в Оксфорд для продолжения учения после окончания Пражского университета. В 1401 г. он привез оттуда в Прагу описи главных трудов Д. Уиклифа — «Диалога» и «Триалога» — и перевел некоторые его произведения на чешский язык. Одно время он являлся профессором Пражского, затем Гейдельбергского и Кельнского университетов, где выступал как защитник идей Уиклифа, вследствие чего был вынужден вернуться в Прагу, где был принят в состав магистров университета. Человек очень высокой культуры, магистр четырех европейских университетов — Парижского, Пражского, Гейдельбергского и Кельнского — страстный диспутант, Иероним Пражский являлся убежденным и горячим пропагандистом идей Уиклифа и Гуса. Помимо Франции и Германии, он побывал в Венгрии, в Австрии, где также выступал в защиту идей Гуса. Большое значение имели его поездки, в Краков, затем в белорусские земли и Литовское княжество (Витебск и Псков), где он проявил значительный интерес к местной православной церкви, что вызвало крайнее недовольство верхушки католического духовенства. Встречи Иеронима со славянским населением, его симпатии к православной церкви рассматривались на Констанцском соборе, привлекшем реформаторов к ответственности, как прямая измена католицизму. Деятели собора обвиняли Иеронима в том, что он принес с собою в Чехию и в другие государства сочинения Уиклифа и явился пропагандистом учения Уиклифа и Гуса в разных странах Европы[356]. Как и Гусу, ему предъявили обвинение в том, что он и другие сторонники Гуса оторвали от католической церкви и вовлекли в. ересь многих людей обоего пола — духовных, панов, владык и простой народ в Чехии[357].
Большой интерес представляет тот материал обвинения, который показывает Иеронима Пражского как страстного патриота, поборника ликвидации чужеземного засилья в чешских землях. Вместе с Яном Гусом он добился у короля Вацлава IV издания Кутногорского эдикта, на основании которого большинство голосов в руководстве Пражского университета было передано чехам. Он способствовал изменению положения в пражском магистрате, где большинство голосов получили чехи[358]. Попытки прелатов переманить Иеронима на свою сторону в конечном итоге провалились. Решением собора Иероним был осужден как сторонник и единомышленник Уиклифа и Гуса и варварски заживо сожжен на костре. Гус и Иероним рассматривались гуситами как святые мученики, погибшие за подлинные идею Христа.
Энергичная деятельность Иеронима — пламенного защитника идей гусизма и одного из зачинателей гуситского движения сыграла свою положительную роль в распространении гуситского учения не только в самой Чехии, но и в ряде стран Европы.
В 1414 г. во время пребывания Гуса в Констанце его ученик и последователь Якоубек из Стржибра выступил с идеей причащения мирян под двумя видами, т. е. хлебом и вином, или «телом и кровью господней», как учила католическая церковь[359]. До этого таким правом пользовалось только духовенство, а миряне причащались только хлебом. Ян Гус, Николай Дрезденский поддержали эту идею. Лозунг «чаши» в том же году стал претворяться в жизнь сторонниками гусизма и быстро приобрел огромную популярность среди различных слоев чешского населения, как выражение протеста против исключительных привилегий духовенства[360]. Он был включен затем в состав четырех пражских статей и стал символом гуситского движения.
Жестокая расправа Констанцского собора с Гусом 6 июля 1415 г. и затем с Иеронимом Пражским в 1416 г.[361] вызвала бурю негодования в Чехии. Чешские и моравские сословия ответили на расправу с Гусом публичным протестом 452-х от 2 сентября 1415 г.[362] Против решения Констанцского собора, запретившего причащение под двумя видами, выступил Якоубек в специальном трактате. Гуситская часть магистров университета, возглавляемая после смерти Гуса и Иеронима Якоубеком из Стржибра, развернула борьбу в защиту гуситских новшеств против растущего сопротивления сторонников католицизма. В проповедях в Вифлеемской часовне в это время Якоубек защищает важнейшие положения учений Гуса. Он также видит источник всех пороков в среде духовенства, в церкви вообще, в стремлении ее к овладению богатствами[363], осуждает ростовщичество, лихоимство в церкви[364]. Как и Ян Гус, Якоубек считал, что если священник впадает в смертный грех, то он теряет свои права. Это касается и светских людей. Крестьянство и горожане делали отсюда вывод, что они сами могут не выполнять приказаний панов — светских и церковных — когда они считают их противоречащими Писанию, когда видят своих панов в смертном грехе[365], Якоубек тоже полагает, что осуществление преобразования церкви связано главным образом с той позицией, которую займут светские феодалы. Светская власть стоит выше церковной, утверждает он, чем обосновывает право дворянства отнять светскую власть у церкви[366]. Он полагает, что выход заключается в том, чтобы короли, князья, паны имели хороших советников, которые будут помогать им в мудром управлении подданными. Якоубек признает учение о трех сословиях, о подданстве и подчинении одних другим. Он также не ставит задачу ликвидации феодальных общественных отношений, а стремится лишь исправить, улучшить их главным образом путем реформы церкви. И он не рассматривает народ в качестве основной движущей силы преобразования общества.
Накануне вооруженного восстания было создано много гуситских песен умеренной и радикальной ориентации. Это песни в защиту «чаши», против осуждения Констанцским собором учения Гуса и расправы с ним и Иеронимом, в защиту важнейших идей Гуса о возвращении церкви ко временам раннего христианства. В народное сектантское движение все более проникает идея неизбежности применения насилия в борьбе с феодально-католическим лагерем, попытавшимся перейти в наступление, которого решительно требовал тогда Сигизмунд Венгерский[367]. Все ярче проявляются социальные требования широких слоев населения. Уже накануне вооруженного народного восстания начали складываться основные группировки, которые окончательно определяются в ходе гуситских войн. Зародились лагери гуситский и антигуситский. Среди самих гуситов уже наметились два главных направления — плебейско-крестьянское и бюргерское.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги