Из истории раннегреческого общества

1. Родосское трехградие

В древнейшем письменном источнике «Илиаде» о. Родос представлен населенным дружинами Тлеполема, —

Все три города объединены властью Тлеполема, который, по-видимому, был и архагетом и ойкистом городов (в пользу этого говорит пассивный оборот, относящийся к заселению городов — ωκηθεν, κοιμηθένεζ). Эта версия подтверждается также наличием на острове культа архагета Тлеполема[200] и архагетов Гераклидов.[201] Родос в тот период являлся уже богатым островом:

Это представление о Родосе вряд ли старше VII в. до н.э. Период X—VIII вв. остается неосвещенным.

Три родосских центра — Линд, Камир и Ялис — возникли, несомненно, еще в минойский период жизни острова. Однако нельзя предполагать, что традиционное в истории трехчленное разделение острова создалось сразу и что кроме этих городов на Родосе существовали лишь многочисленные поселки. И действительно, в схолиях к VII олимпийской оде Пиндара назван и четвертый родосский город — Ахея: «Дидим говорит, что есть и четвертый город, называемый теперь Ахеей».[203]

Помимо этой заметки схолиаста, мы находим несомненное подтверждение существования Ахеи в надписи, относящейся к древнему святилищу Алектроны, а затем у Диодора и у Афинея со ссылкой на Эргия.

Афиней приводит рассказ родосских историков Полизела и Эргиада о поселении в ялисской области финикийцев, предводительствуемых Фалантом. При вторжении греков во главе с Ификлом на Родос, финикийцы укрылись в Ахее, укрепленном городе в Ялисе.[204]

Диодор, по-видимому, заимствует свой рассказ у родосского историка Зенона:[205] не участвовавшие в убийстве Тенага, сыновья Гелиоса Охим и Керкаф остались на Родосе и «поселились в Ялисии, основав город Ахею».[206] Это произошло, по версии Диодора, еще до возникновения Линда, Камира и Ялиса, которые были основаны лишь сыновьями Керкафа после того, как сильное наводнение опустошило Кирбу.

Надпись Алектроны представляет сакральное постановление ялисцев о священном участке и храме Алектроны.[207] Одна стела с этим постановлением должна быть выставлена при входе в святилище, находящееся вне города, по дороге, ведущей, может быть,[208] из нижнего города; вторая стела выставляется, по-видимому, в центре этого города на агоре и, наконец, третья — при спуске из города Ахеи.[209]

Еще Меурсий высказывал предположение, что ’Αχαϊα πολίς наших источников и ’Οχύρωμα Страбона обозначают одно и то же — акрополь Ялиса на вершине горы Филерма.[210]

Это положение оставалось общепризнанным до выступления Виламовица: сославшись на заметку схолиаста к Пиндару, Виламовиц замечает, что мнение о тождестве Ахея с акрополем Ялиса — «неприемлемо».[211]

Мнение Виламовица было категорически отвергнуто С. Селивановым. Вместо предложенного Гиллером чтения εν τε ’Ιαλυσία (у Афинея: εν τε ’Ιαλυσω), Селиванов считает возможным избежать конъектуры, понимая πόλις ίσχυροτάτη в смысле ακρό πολις;[212] в этом случае самый термин πόλις ίσχυροτάτη как нельзя более согласуется со страбоновским ’Οχύρωμα.

Надпись Алектроны также свидетельствует о том, что самое святилище находилось на склоне горы, примерно посередине подъема, между городом (πόλις), расположенным у подошвы Филерма, и Ахеей — акрополем на вершине горы.

Что же касается заметки схолиаста, то, с нашей точки зрения, С. Селиванов правильно отмечает, что в ней есть «что-то недосказанное и перепутанное». Прежде всего смущает словечко «νυν». Если оно относится ко времени Дидима или самого схолиаста, то на острове в это время было уже не три и не четыре, а гораздо больше городов.

Вполне возможно, что Дидим отождествил Αχαια πόλις (= ακρό πολις) с особым городом, тем более, что вплоть до первых десятилетий IV в. до н. э. слово «полис» часто употреблялось в значении «акрополь».

Очень убедительные возражения С. Селиванова, с нашей точки зрения, не решают, однако, одного важного вопроса. С. Селиванов склонен считать Ахею очень древним городом (более древним, чем Ялис), что, с его точки зрения, подтверждается и самим положением Ахеи на вершине горы Филерма. Как же тогда объяснить, что наименование Ахеи было поглощено позднее возникшим Ялисом? По примеру минойских городов Крита, Ялис возник не на вершине холма, а на его склоне (ср. находки Минако). Ахея, как об этом свидетельствует ее имя, возникла, вероятнее всего, с появлением на острове ахейцев и вполне возможно, что первоначально Ялис и Ахея были действительно двумя разными городами.

Наименование «Ахеи» не является исключением. Аналогичная топонимика встречается и в других местах: так, на северном побережье Крита узкая, выступающая в море полоса земли носила название Ахейской возвышенности.[213] В Троаде известен залив, называвшийся Ахейским, на берегу которого, по преданию, находился лагерь ахейцев во время осады ими Трои.[214] По свидетельству схолиаста к Аполлонию Родосскому, на северном побережье Крита находился и город Ахея.[215]

Можно было бы увеличить число примеров, но и сказанного достаточно, чтобы видеть, что такие «ахейские» названия связаны обычно с преданием об ахейцах и нет надобности считать все эти предания совершенно лишенными всякого исторического значения. Наоборот, как кажется, эта «ахейская» топонимика свидетельствует о периоде ахейской колонизации, следы которой были стерты затем волнами более поздней дорийской колонизации. Об ахейской колонизации Родоса свидетельствуют и элементы эолийско-ахейского диалекта, встречающиеся в языке дорийского Родоса.

Таким образом, Камир, Ялис и Линд связаны в своем возникновении с критским периодом; Ахея же свидетельствует об ахейской колонизации.

В случае насильственного вторжения ахейцев и борьбы с населением острова, гора Филерм, как самая высокая вершина в северо-восточной части Родоса, должна была представлять собой лучший плацдарм для поселения воинственных дружин. Захват вершины Филерма обеспечивал не только укрепленное природой убежище, но и пункт наблюдения над всей окрестностью.

Интересно отметить, что основание Ахеи связано в мифе с именем двух сыновей Гелиоса, враждебно настроенных к населявшим остров тельхинам. Поэтому можно примирить кажущиеся противоречия источников. Первоначально ’Αχαια πόλις был, действительно, инородным элементом в минойском Ялисе или Ялисии и являлся отдельным городом, хотя территориально близко связанным с местоположением Ялиса; позже он превратился в акрополь Ялиса: ισχυρότατη πόλις Αχαια стал, таким образом, ’Οχορωμα η ακρόπολις ’Ιαλυσού.

Кроме Ахеи, в Ялисии древние авторы называют еще и пятый город — Кирбу (Кирбию), о кагором рассказывает (несомненно поврежденный) текст Диодора.[216] Сообщив о том, что братья Гелиады, неповинные в убийстве Тенага, обосновались в Ялисии, основав Ахею, Диодор продолжает: «Старший из них, Охим, будучи царем, женился на одной из местных нимф Эгетории, от которой родилась дочь Кидиппа, после этого названная Кирбией;[217] брат [Охима] Керкаф, женившись на ней, наследовал царство. После его смерти власть наследовали три сына: Линд, Ялис, Камир, при которых произошло сильное наводнение; затопленная Кирба опустела. Братья же поделили землю, и каждый из них основал город по своему имени».

Нигде ни до, ни после этого Диодор не упоминает более о Кирбе, и выражение την μετα ταυτα Κυρβίαν μετονομασθειαν остается совершенно необъясненным. Уже Беккер, не принимая существовавшую до него конъектуру Пальмерия (πόλιν ’Αχαιαν την μετα ταυτα Κύρβην μετονομασθεισαν), предлагал свою: Κυδίππην την Κύρβην κτίσασαν και μετα ταυτα Κυρβίαν μετονομασθεισαν.[218] Гиллер, не упоминая о конъектуре Беккера (не зная ее?), пытается исправить текст Диодора следующим образом: εξ ης εγέννησε θυγατέρα Κυδίππην [και έκτισε πολιν [имя] την μετα ταυτα Κυρβίαν μετονομασθεισαν.

Это исправление позволяет ему распределить демы, которые он считает ялисскими, между Ахеей, Кирбой и Ялисом: «В этом затопленном исчезнувшем городе, — пишет он, — мы можем теперь распознать Παλαια πόλις, по которому дем был назван Παλαιοπολιται. Он должен был лежать у моря, на месте, где возможно наводнение»; Νεοπολιται населяли, по его мнению, «нижний город» (Ялис) и Πολιται — верхний город (Ахею, Охирому).[219] Тем самым, однако, Гиллер впадает в явное противоречие с его же собственным восстановлением, согласно которому древнейшим городом оказывается не Кирбия, но Ахея. Он впадает в противоречие и с показаниями археологическими, по которым позднейшим городом из этих трех можно считать не Ялис и не Кирбию, но Ахею.

Таким образом, его восстановление и вытекающее отсюда распределение трех демов по трем городам остается в высшей степени искусственным.

Наиболее убедительным из всех восстановлении текста Диодора является, с нашей точки зрения, замолчанное в литературе восстановление С. Селиванова: χτίσαντες πόλιν Αχαιαν [και αλλην Κόρβην] или [ετι δε και Κύρβην]. «Быть может, — пишет Селиванов, — Кидиппа стала называться Кирвией именно с тех пор, как вышла замуж за дядю, который, по-видимому, и основал Кирву. Больше подходит к самому характеру эллинских сказаний дать двум лицам роли основателей не одного, а двух городов».

С. Селиванов прав в том, что даже в духе позднейших родосских легенд об основании городов вернее представить себе двух сыновей Гелиоса ойкистами двух городов, подобно тому как в тех же преданиях ойкистами трех родосских городов, Ялиса, Линда и Камира, являются либо три внука Гелиоса, либо три дочери Даная.

Правдоподобно также предположение С. Селиванова о том, что Кирба была основана приблизительно в том же районе, где значительно позднее возник общеостровной политический центр — город Родос, также страдавший в исторические времена от наводнений: «Если местность со столь выгодным географическим положением оставалась вплоть до последних годов V в. пустынной, то это можно, пожалуй, объяснить тем, что долго сохранялось предание о гибельном наводнении, и она считалась подвергнувшейся гневу богов, проклятой; с течением времени это мало-помалу забывалось и, наконец, совсем забылось. Забыли, где была Кирва, и лишь смутно помнили об ее исчезновении от наводнения».[220]

Город Кирба, расположенный на территории Ялисии, был, по-видимому, в своем возникновении так же тесно связан, как и Ялис, с Критом. Самое имя «Кирба» топонимически связано с Критом: критский город Гиерапитна, по свидетельству Стефана Византийского, назывался и Кирбой и Камиром.[221] Страбон называет Кирба основателем Гиерапитны,[222] по другой версии Кирб — кноссец.[223]

Таким образом, если признать историчность Кирбы, города на северном побережье острова, в месте расположения позднейшего Родоса, то необходимо связать основание этого города с Критом.[224]

Нимфа Эгетория, одна из местных нимф, по-видимому, также имела древний культ на Родосе; может быть, именно с ней связан род Агеторидов (Агетории), известный нам по родосским надписям. По-видимому, она была местным божеством, позднее оттесненным до разряда нимф.[225]

Любопытно отметить архаическую черту, сохранившуюся в мифе об основании этих городов: самая женитьба дяди на племяннице свидетельствует об эндогамии, некогда, по-видимому, распространенной. Об этом свидетельствуют и эндогамия Бакхиадов в Коринфе и эндогамия, применявшаяся в интересах сохранения целостности богатств рода, в досолоновской Аттике.

Может быть, действительно, в предании об Ахее и Кирбе мы встречаемся с ялисской редакцией мифа, по которому ялисская область оказывается заселенной прежде камирской и линдийской. Ялис, кроме того, в мифе оказывается и старшим из трех братьев.

Таким образом трехградный остров, ставший, со времени корабельного каталога, традиционным, на самом деле имел, вероятно, в период критской, ахейской и дорийской колонизации гораздо большее количество политически автономных центров, значение которых стерлось ко времени разделения территории острова между тремя полисами.

Но следы этого объединения потеряны, и длительный процесс этих первых родосских синойкизмов сейчас не может быть нами восстановлен. Мы можем только предполагать с достаточной уверенностью наличие этого процесса в X—IX в. до н. э., ибо в VIII в. территория острова уже поделена между Ялисом, Линдом и Камиром.

2. Проблема «финикийской» колонизации

В литературе уже давно обращалось внимание на наличие в родосской топонимике большого количества догреческих наименований.

А. Фик, исследуя географические названия Родоса, отмечал, что греческие имена образуют здесь (как и на Крите и в ряде других мест этого же района) лишь тонкий поверхностный слой, который можно без труда снять. Греческая топонимика, большей частью, образована от слов: pagos, polis, pedion, drys; от ερινεός (дикая смоковница) — ’Εριναί[α], от ’Ιππόται — ’Ιππότεια. Также бесцветны имена ’Οχύρωμα и Σχεδία у Ялиса.[226]

Однако попытка Фика обосновать негреческую топонимику Родоса, Крита и других островов путем связывания определенных типов слов с определенными племенами является неубедительной. Совершенно необоснован и заключительный вывод Фика о хеттском происхождении этих негреческих названий и совершенно произвольно его деление всех имен на лелегские и карийские.

Но если гипотеза хеттского происхождения родосской топонимики может считаться снятой, то тем настойчивее, выдвигают гипотезу о первоначальном карийском и финикийском заселении додорийского Родоса.

Подробнее всего о финикийском населении острова говорил Т. Менге.[227] Он отмечал, что с финикийцами связано на Родосе имя Даная и еще больше Кадма. У родосского историка Эргия был даже особый труд, позже использованный Диодором, «О заселении острова финикийцами».[228] Так, по Диодору, Кадм сооружает на острове храм Посейдона, оставляя, после своего отъезда, некоторое количество финикийцев для заботы о культе.[229] Эти финикийцы, свидетельствует дальше Диодор, смешавшись с ялисцами, образовали с ними общую симполитию. От них, как рассказывают, жрецы принимают жречество по роду.[230] На основании этого сообщения Диодора Менте приходил к выводу, что колонизация финикийцами Родоса не сопровождалась захватом ими политической власти на острове; они лишь основали здесь эмпорий, и сооружение храма Посейдона должно было обеспечить успех их торговых операций.

Шнейдервирт еще категоричнее Менге отстаивает гипотезу финикийской колонизации, считая финикийцев вообще первоначальным населением Родоса.[231] По его мнению, сидонские купцы заселили и Крит, и Кипр, и Родос. Живших на Родосе карийцев они прогнали или обратили в рабство. Линд стал центром финикийской торговли, и Афина — это сидонская Астарта; Камир — также резиденция финикийцев, а тельхины — финикийское население острова. Однако главным местопребыванием финикийцев, по мнению Менге, был Ялис, где Кадм, вождь финикийской колонизации, воздвиг храм Посейдона. Финикийское заселение острова длилось столетия; поселенцы дали Атабирию его имя (Tabor); они заложили здесь основы торговли, ремесла и культуры.[232]

Однако, после работы Белоха[233] западноевропейские историки стали гораздо осторожнее относиться к панфиникийской гипотезе. Поэтому характерно, что такой осторожный историк, как Ван-Гельдер, первый из историков Родоса, уже иначе трактует этот вопрос. Он считает, что финикийцы не могли появиться на острове до заселения его греками и никогда прочно на нем не обосновывались. Мифологическую традицию о заселении Родоса финикийцами он склонен считать не отражающей историческую действительность. Это — только мифология, но не история.[234]

Интересно, что археологи гораздо дольше придерживались гипотезы финикийского распространения в бассейне Средиземного моря, чем историки. И это, несмотря на то, что наличный археологический материал датирует появление финикийцев не раньше VIII в. до н. э.

Наиболее рьяным последователем «финикийской теории» является Поульсен, посвятивший вопросу о влиянии финикийского искусства на раннюю Грецию целую монографию.[235] По его мнению, финикийские фактории на Родосе возникают вскоре после 1000 г. до н. э. Автор указывает при этом на родство фигурок из слоновой кости, найденных в Камире, с женскими фигурами из того же материала из Нимруда. Камирские статуэтки были найдены вместе с греческой керамикой (древнеродосскими вазами).[236] Анализ орнаментального стиля родосских тарелочек приводит Поульсена к выводу, что они представляют смесь финикийского влияния (особенно финикийских бронзовых чаш) с греческими элементами. Таким образом, довольно непоследовательно заключает автор, их родиной могло быть лишь то место, где жили и финикийцы и греки, находясь между собой в долгом и близком общении. Этим местом являлся Родос.[237]

Вывод Поульсена непоследователен уже потому, что в определенный период развития производительных сил, выходя на арену более расширенных торговых отношений, родосцы могли подражать и действительно подражали финикийским бронзовым и серебряным изделиям в целях завоевания рынков, но их «длительное сожительство» при этом было отнюдь не обязательным. «Длительное сожительство» скорее привело бы к созданию аналогичных сосудов и к смешению населения, как о том повествует Диодор в мифе о Кадме.

Поскольку археологи подчас, как мы видели, придают историческую реальность мифологии в большей степени даже, чем историки, следует несколько задержаться на вопросе о мифологических свидетельствах наличия финикийской колонизации на Родосе.

Наибольшее значение обычно придают рассказу, сохранившемуся у Диодора, о прибытии на Родос Кадма, воздвигнувшего храм Посейдону и оставившему при нем финикийцев для совершения культа.

По мифологическим представлениям, Минос был сыном Зевса от Европы, дочери Феника (финикийца); братом Европы был Кадм, эпоним фиванских кадмейских царей. Уже здесь проглядывают представления, роднящие Кадма с Миносом.

Это подтверждается несомненной близостью археологических памятников минойского Кносса и кадмейских Фив. Кносский дворец находит себе явную параллель в сохранившихся остатках минойского дворца в Фивах (с тем же отсутствием характерного для микенских дворцов мегарона). Сохранились незначительные фрагменты фресок фиванского дворца, которые указывают также на их близость с фресками Кносса.

И если в мифах Кадм прибыл в Беотию из Финикии, а не с Крита, то это лишь потому, что ко времени возникновения легенды о Кадме в ее дошедшем до нас позднем и греческом варианте, греки помнили лишь о прибытии Кадма и приурочили родину Кадма не к забытому ими Криту, но к Финикии, которая считалась у греков, подобно Египту, страной древней цивилизации.

Никаких элементов финикийской колонизации в Беотии нет. Отсюда ясно следует, что Кадма правдоподобнее связывать с Критом; это подтверждается и для Фив и для Родоса.

Как я уже пыталась показать, и тельхины связаны отнюдь не с Финикией, но с Критом. Культ Афины Линдии, возникший на месте поселения микенской поры, уходит корнями в религиозные представления критян. Наличие изображения быка в храме Зевса также ведет нас к минойскому почитанию быка и к культу критского Зевса, а не к сидонскому Ваалу.

Таким образом, и мифологический материал, при ближайшем рассмотрении, несет на себе лишь поздний финикийский налет, когда в VII и VI в. до н. э. греки многое склонны были связывать именно с финикийцами.

Против финикийской теории свидетельствует также и тот факт, что полые статуэтки со свободной прической, часто называемые «псевдоегипетскими», очень популярные на Кипре и обычные в Финикии, не нашли распространения на Родосе.[238]

Весь наличный в архаических некрополях Родоса археологический материал не только не дает повода к утверждению давнего заселения Родоса финикийцами, но, и более того, свидетельствует как раз о том, что на Родосе и вообще не было финикийских факторий, даже в конце IX — начале VIII в. до н. э. Влияние финикийцев чувствуется лишь тогда, когда в керамике распространяется мода на «ориентализирующий стиль». Но к этому я вернусь позднее.

Уже в конце микенского периода на о. Родос, как это я пыталась показать в первой главе, начали проникать дорийцы. К началу IX в. до н. э. остров стал дорийским.

Преобладанию дорийского элемента на Родосе сопутствуют развитие родосской геометрической керамики и кремация как основной способ погребения. Последние раскопки в некрополях Ялиса и Камира сильно обогатили имевшийся в нашем распоряжении родосско-геометрический материал.[239]

Характерными для родосской геометрической керамики являются сосуды, представляющие по орнаменту переход от микенского к геометрическому.[240] Это сильное влияние минойско-микенской техники и орнаментации на геометрический стиль, характерное и для Крита и для Родоса, приводило даже к попытке вообще отрицать наличие геометрического стиля как на малоазийском побережье, так и на юго-восточных островах Эгейского моря (в том числе на Крите и Родосе).[241]

В высшей степени характерным для этих минойско-микенских переживаний являются огромные пифосы, достигающие иногда 1,5 м вышины, с выпуклым штампованным орнаментом.[242] Геометрический орнамент, разделенный на пояса, несет на себе явное влияние минойской керамики.[243] Пифосы кносского дворца явились несомненным прообразом родосских пифосов. Наиболее древние экземпляры пифосов датируются IX—VIII в. до н. э.[244]

В этот период продолжающегося сильного влияния микенского керамического мастерства, мы решительно нигде не встречаемся с каким-либо влиянием финикийского искусства. Тем самым отпадает, как совершенно несостоятельное, одно из основных утверждений Поульсена о финикийском влиянии на Родосе в рассматриваемое время.[245]

Период геометрической керамики на Родосе занимает длительное время, с IX до VII в. до н. э., но в VII в. уже налицо сосуществование геометрического стиля с ориентализирующим.

На интересном археологическом материале Врулии Кинку удалось установить наличие в VII в. до н. э. на Родосе местных керамических мастерских, которые одновременно вырабатывали и геометрическую и ориентализирующую посуду.[246] Таким образом, даже в период распространения новых ваз существовал спрос и на керамику старого образца, которая находила сбыт среди некоторой части населения острова. Сосуды этих мастерских почти все без исключения (кроме одного экземпляра, найденного в Навкратисе) обнаружены на территории самого острова, и поэтому принадлежность их к родосской керамической продукции несомненна.

Район распространения родосских геометрических ваз до VII в. до н. э. не был широким; это, главным образом, о. Фера и карийское побережье Малой Азии. В VII в., в связи с родосской колонизацией, позднегеометрические сосуды и сосуды переходного типа встречаются в Троаде, на о. Фере, в Кикладах (Делос, Ренея), на Эгине, в Аргосе и, наконец, в Сицилии — в Геле и Сиракузах. Были ли все эти сосуды произведениями керамических мастерских самого Родоса или подражаниями родосской керамике на местах — сказать пока невозможно, но и в том, и в другом случаях налицо рост торгового обмена Родоса с довольно широкой периферией.

Однако мы считаем необходимым еще раз подчеркнуть, самый факт связи Родоса с вышеперечисленными районами лишний раз свидетельствует о том, что здесь не было места ни финикийским факториям, ни финикийскому влиянию.

Непосредственное влияние Кипра и более близкое знакомство с финикийскими изделиями начинается лишь в конце VIII в. Уже в конце VIII и начале VII в. до н. э. родосские города принимают активное участие в греко-восточном торговом обмене; в то время Родос завязывает оживленные сношения с Египтом, Финикией, Кипром и городами Ионии.

3. Греки и финикийцы. Ориентализирующий стиль

Работы историков и особенно археологов последнего девятилетия с необычайной яркостью показывают, насколько значительным и насыщенным был в истории Греции VII в. до н. э., который больше уже не рассматривается как «темное и варварское время», как «малосодержательный период» внутреннего развития Греции, а как предшествующий расцвету VI—V вв.[247]

Если X—IX вв. до н. э. являются временем стабилизации греческих племен, осевших в районе Эгейского моря, то VIII—VII вв. представляют из себя период, полный напряженного творческого и интенсивного политического, экономического и культурного развития очень многих греческих, особенно островных и малоазийских, центров (на материке — Сикиона и Коринфа).

Одним из главнейших международных событий второй половины VIII в. была военная экспансия Ассирии на запад; завоевание Саргоном Кипра в конце VIII в. означало для финикийцев в конечном итоге потерю одной из главнейших баз эгейской торговли, ибо в борьбе с Финикией Саргон опирался, — как показывает его стела победы, найденная в районе древнего Киттиона на Кипре, — на местных греческих басилевсов, и преемник Саргона Ассаргадон уже имел дело с 12-ю кипрскими басилевсами, носившими греческие имена.

VIII в. тесно связан в истории Греции с проблемой финикийского влияния. Совершается переход от геометрического к ориентализируюшему стилю ряда греческих полисов; в первую очередь малоазийские и островные центры восточной Греции, а вслед за ними Сикион и Коринф на материке, находясь под непосредственным влиянием крито-кипрского района, воспроизводят восточные образцы и учатся у финикийцев техническим достижениям Востока.

Период ориентализирующего стиля, охвативший все передовые тогда центры и в первую очередь восточные районы Греции, характерен подражанием восточным образцам, которыми финикийцы, по мере роста греческого спроса, наводняли греческие города. Финикияне Сидона и финикийские фактории Кипра сыграли большую роль в этом повышении интереса молодых учеников к образцам восточного искусства.

Для греков VIII—VII вв. до н. э. финикийцы в значительной степени являлись «учителями изобретений». Греки считали заслугой финикийцев изготовление стекла, мастерство пурпурной окраски тканей, работы по металлу, развитую систему мер и веса и искусство письма. Фактически все это было финикийцами заимствовано: одно — у Египта, другое — в Вавилонии, третье — в Сирии; финикийцы, подчинявшие всю свою промышленность практическим целям наилучшего сбыта, лишь видоизменяли и, по мере возможности, улучшали заимствованные ими изобретения.

Широкие восточные связи Крита и Микен к этому периоду были забыты, а если в геометрическом стиле раннего греческого искусства и сохранялись орнаментальные переживания крито-микенской вазовой росписи, то этот орнамент к VIII в. до н. э. тоже был геометризован.

Таким образом, финикийские фактории выступают как первые рассадники восточных влияний, и в тот период, когда греческие города оказались в состояния открыть более или менее систематический обмен товарами, они естественно столкнулись с финикийской зоной влияния.

«Смешанный стиль» искусства Финикии и высокая техника изготовления финикийской продукции должны были в это время казаться грекам шедевром. Поэтому не удивительно, что греки считали своим большим достижением техническое совершенствование искусства копирования.

Искусством подражания греки вскоре овладели настолько, что, по свидетельству археологов, греческие архаические предметы, найденные и в Сицилии и в Сардинии, совершенно не отличаются от финикийских. Однако, это подражание имело место прежде всего потому, что финикийская продукция входила в моду и находила хороший сбыт. И если геометрическое искусство распространялось в основном локально, то искусство ориентализирующее уже с первых шагов своего развития имеет тенденцию к более широкому территориальному распространению, чем, с нашей точки зрения, и объясняется проникновение первых греческих изделий, подражающих финикийским образцам, на запад, в южную Италию и Сицилию, уже в доколонизационный период.[248]

Таким образом, конец VIII в. стал переломным моментом в истории Греции. Завоевание Финикии Ассирией и ставка ассирийских царей на греческое население Кипра приблизили греков непосредственно к Востоку. На самом Кипре финикийское влияние уступает место ассирийскому и египетскому, причем последнее, начиная уже с VII в., становится все более преобладающим.

Финикийская торговая экспансия на востоке терпит одно поражение за другим, ибо передовые греческие города, уже окрепшие и многому научившиеся, вступают в борьбу за овладение рынками, находившимися ранее в зоне финикийского влияния.

В этот период, непосредственно предшествующий колонизационному движению VII—VI вв., греческие купцы вместе с наемниками и политическими эмигрантами прокладывают (в значительной мере по финикийским трассам) те первые пути, которые затем станут путями колонизации.

Именно этим и объясняется, с одной стороны, столь быстрый конец существования геометрического стиля и, с другой стороны, широкий размах продукции ориентализирующей. Следуя первоначально финикийской, а позже вообще древневосточной моде, греки изготовляли для рынка все новые и новые сосуды с фризами зверей и сказочными мифологическими существами.

Псевдоегипетские и египетские божества и амулеты находили сбыт по всему греческому миру; распространителями этих изделий стали Кипр и Родос.[249]

В ряде центров — сирийских, кипрских, родосских, греческих — развивается подражание на различном материале (от фаянса до мягкого камня) египетским скарабеям; с конца VII в. их начинают производить ионийские мастерские в Навкратисе, и вскоре скарабеи завоевывают мировой рынок и на столь длительный срок, что до середины V в. остаются господствующей формой гемм у греков.

Изучая материалы керамических находок в некрополях этого периода различных греческих полисов, можно отчетливо проследить, как интересы рынка и сбыта вызывали к жизни многочисленные подражания наиболее ходкому товару того или иного периода.

Об этом свидетельствуют археологический материал, преемственность стилей и единое для восточных и для западных районов Греции «ориентализирующее» движение, которое вновь объединило эти районы, столь мало общавшиеся друг с другом в период геометрического стиля. И действительно, по-видимому, не было ни одного технического сдвига, ни одного нововведения в росписи или даже в ее орнаментальных деталях, которые, как правило, не подхватывались бы рядом других центров; Греция тогда бурлила и жила полнокровной жизнью; полисы, родившиеся в обстановке теснейшего соседства с уже седыми, омертвевшими и застывшими в созданных веками традиционных формах древневосточными монархиями, теперь выходили на дорогу новаторства, и восточный стиль в руках греческих мастеров проделывал быстрые и удивительные превращения.

Крайне интересной и показательной является эволюция росписи коринфских сосудов ориентализирующего стиля, наблюдавшаяся на сикионских вазах уже Иогансеном и позже бесспорно установленная Пэйном.

Пэйн рассматривает переход к ориентализирующему стилю, совершавшийся в Коринфе в последние десятилетия VIII в. до н. э., как чрезвычайно важный перелом в истории коринфского мастерства. Происходило освобождение художника от стойких уз геометрического стиля. Художник вступал в мир сказочных экзотических существ древнего Востока, и в начальный период развития ориентализирующего стиля еще очень сильно сказывалось первое непосредственное впечатление от соприкосновения с ним.

Если минойский Крит, усвоив технику египетских мастеров, остался чуждым пестроте и причудливости красок, свойственных с древних пор египетскому мастерству, то теперь греческий мир, вновь соприкоснувшийся с Востоком, захватила именно эта пестрота, бросавшаяся в глаза и в рисунках восточных тканей и ковров, и в керамике, и в яркой росписи терракот.

В звериных фризах сфинксы и грифоны выступают наряду с реальными львами и пантерами; тритоны и морские коньки вытесняют геометрических рыб; сказочные птичьи существа с течением времени становятся преобладающими в соседстве с древними гусями и лебедями.

В VII в., когда Коринф вступает в непосредственные торговые сношения с Востоком, в частности с Родосом, традиционные типы протокоринфской керамики подвергаются изменениям: хеттские львы протокоринфской живописи вытесняются ассирийскими; в звериных фризах появляются столь обычные в ассирийских рельефах четырехкрылые чудовища. Центр интересов художника постепенно перемещается: мир Востока, будивший некогда воображение, становится привычным. Чисто декоративные интересы начинают преобладать, ибо мифологически не осмысленные и не воспринятые сказочные существа способствуют такому сравнительно быстрому переходу к их чисто декоративному восприятию. Наряду со стереотипными формами, входящими в традицию уже к концу VII в., становятся обычными геральдические группы с центральной человеческой фигурой и двумя звериными по бокам или фризы животных совершенно неподвижных или с очень слабым движением.

Художника, однако, уже не удовлетворяет рабское подражание восточным образцам, и поскольку декоративные интересы преобладают, начинает работать собственная фантазия: число сказочных существ значительно возрастает, они перемешиваются с реальными; если раньше только сирены и грифоны изображались с крыльями, то теперь и у пантер и у львов вырастают крылья; туловища птиц причудливо сочетаются с головами баранов, собак, львов, пантер и грифонов.

Ярче и полнее всего это проявляется в Коринфе, который в период развития торговой экспансии и, в частности, расширения своих торговых связей с Востоком выбрасывает на рынки большое количество ваз с ориентализирующей росписью.

Однако некоторые образы, переосмысленные и воспринятые в греческой мифологии, не исчезают с концом ориентализирующего стиля, но остаются и эволюционируют в течение всего периода греческой истории.

Родос так же был захвачен этим бурным производственно-торговым и одновременно интеллектуальным развитием, как все передовые города, под мощным и непосредственным воздействием Востока.

Родос сыграл значительную роль и в развитии греческой пластики VII—VI вв. (в то время родосцы могли, даже не покидая острова, копировать и мелкие египетские изделия и египетскую скульптуру).

Многочисленные и все увеличивающиеся находки в некрополях Ялиса и Камира и камирского акрополя фигурных терракот — женщин и мужчин, восседающих на троне, божеств с головой баранов, божеств со львами, мужчин с овцами, прижатыми к груди,[250] и многочисленные терракоты египетского Беса — свидетельствуют как раз о многочисленных и, вероятно, в значительной степени, местных подражаниях.

Среди этих родосских статуэток встречаются и образцы «архаических аполлонов», которые столь характерны для греческой архаической скульптуры: типичное египетское лицо, строгое и без улыбки, египетский убор волос, характерная для египетской скульптуры общая поза, но, одновременно с этим, полная (греческая) обнаженность тела, неегипетский общий облик фигуры, ионийская мягкость отделки и отсутствие мускулатуры.

Статуэтки этого типа, которые «Книга мертвых» рекомендовала класть в гробницы умерших, были, как правило, человеческими фигурками со скрещенными на груди руками и с какими-либо сельскохозяйственными инструментами. Они должны были возделывать небесные поля для своих покойников. Их функция была тройная: они были изображениями мертвых, они составляли свиту мертвых, они могли также рассматриваться как маленькие идолы богов, гарантирующие умершим бессмертие.

В Ассирии аналогичные статуэтки имели другую цель. Они предназначались для живых и имели апотропаическую силу: оградить людей от дурных и враждебных влияний; поэтому они часто употреблялись при закладке храмов и у дверей, ведущих в жилые помещения.

На Родосе встречается двойное употребление этих статуэток: их клали в погребения для «защиты» покойника и его «развлечения» (особенно если это был ребенок), а также закладывали у порога храмов в целях защиты живущих от враждебных сил.

Однако, при всем внешнем сходстве, особенно первых по времени подражаний, и здесь оказывается налицо то же греческое своеобразие, которое мы уже отмечали, говоря об ориентализирующем стиле. Изменяется тип лица, форма глаз, вся фигура; углы губ тронуты архаической улыбкой. До греков боги никогда не улыбались.

В древневосточных государствах недоступность и полная бесстрастность фигуры и лиц богов и царей, внушавшие трепет и ужас людям, были религиозной основой всего монархического строя. В условиях формирования греческих полисов, олимпийские божества, вошедшие в литературу и искусство, начиная с Гомера, оставаясь и грубыми и жестокими и принимая подчас фантастические формы, — очеловечились и вступили в тесное и личное общение с миром людей.

Сюжеты эпических поэм были широко распространены в раннегреческом искусстве, в частности в керамической живописи, и, несомненно, это прекрасное знакомство архаических живописцев с эпическими песнями развивало своеобразие не только сюжета, но и способа его изображения.

Мнение о том, что ориентализирующее искусство Греции в основном продолжает линию развития крито-микенского искусства, прерванную периодом геометризации, может быть верно, но только в том смысле, что в ряде случаев сюжеты и образы гомеровских поэм вызвали интерес к «предметам старины», в частности к сохранявшимся в культе минойско-микенским прототипам, которые были теперь ближе новому веянию времени, чем только что отринутая геометрическая линейность орнамента. Кроме того, Крит, Кипр и Родос являлись районами, где пережитки минойско-микенской техники и стиля были пронесены и через геометрический стиль, что облегчало вновь пользование ими для нового творчества.

Таким образом, тесная взаимосвязь литературы и искусства не только говорит о высоте культуры VII в. до н. э., но и помогает осознать неизбежность того пути, по которому пошло греческое искусство в период сильнейшего воздействие на него Востока. Именно в этот период крупнейшими завоеваниями греческого искусства стали характер и экспрессия лица, сложность драпировки и разнообразие жестов; мы отнесли бы сюда же и большое сюжетное разнообразие и тот простор творческой фантазии, о котором говорилось раньше.

Все архаическое искусство, а в первую очередь искусство и мысль Ионии и Эгейских островов, несло на себе печать восточного влияния — хеттов, вавилонян, ассирийцев — с востока и египтян — с юго-востока; Финикия и Кипр долгое время были передатчиками и имитаторами восточных изделий, а конец VII в. до н. э. еще более укрепил связь Греция с Востоком. Однако греческие мастера сохранили свое чувство меры в подражании, свое мировоззрение в понимании восточных памятников и свою самостоятельность в переработке восточных образцов.

Говоря о сильном воздействии Востока на архаическое искусство Греции, не должно забывать того, что к этому времени сформировавшиеся молодые рабовладельческие полисы уже вступили в борьбу с финикийцами за торговую экспансию, греческие полисы, еще кипевшие и бурлившие в огне междоусобной борьбы, уже вступали в период колонизации.

Поэтому-то в период сильнейшего давления развитых, имевших тысячелетние традиции государственных образований Востока на младенческий, по сравнению с ними, греческий государственный микрокосм и был выработан имевший собственное лицо и блестящие перспективы дальнейшего развития греческий стиль.

Греческие полисы с их демократическим строем уже окрепли; греческая продукция — более совершенная и разнообразная — находила хороший сбыт; печать греческой оригинальности проявлялась все резче. Наследство Востока в той мере, в какой оно было воспринято греками, оказывалось переработанным и преодоленным.

В этот период интенсивного развития греческой полисной жизни Родос тесно связан с крито-кипрским районом. По-видимому, особенно сильны были связи с Кипром, изделия которого очень распространены в некрополях Ялиса.[251]

Интересно отметить, что в переходное время от геометрического, к ориентализирующему стилю (VII в.) в ялисском некрополе в районе Замбико даже топографически выделяется группа кремированных погребений с большим количеством киприотских изделий и с остатками железа и бронзы (с 50-го по 68-е погребения).

Напомним, что Кипр, богатый металлом, должен был издавна привлекать родосцев; еще в микенский период Родос был одним из центров металлообработки, нуждавшимся, однако, в импортном металле.

4. Политический строй раннего Родоса

Распределение территории между тремя родосскими городами, по-видимому, вполне закончилось, самое позднее, к середине VIII в. до н. э., поскольку с конца VIII в. начинаются уже организованные сношения с Египтом, возникает Врулия, а к началу VII в. (около 700 г.) Телеф-ялисец начертал свое имя в Абу-Симбеле.

По корабельному каталогу Гомера,[252] нашему древнейшему письменному источнику, заселение дорийцами Родоса произошло под начальством одного вождя Тлеполема, и три возникшие на острове дорийские филы были политически объединены (во всяком случае, во время войны всеми родосскими кораблями руководил, согласно каталогу, один вождь). Дорийцы, расселившиеся по трем филам, неизбежно сталкивались с обитавшим здесь местным населением. О результатах столкновений не сохранилось никаких воспоминаний.

Поскольку три древние центра: Линд, Камир и Ялис, стали при дорийцах как бы «столицами» трех государств, можно a priori предполагать, что происходило в ряде случаев смешение дорийцев с встретившим их на месте колонизации населением. О том же свидетельствует, по нашему мнению, наличие сильных пережитков микенского Родоса в геометрическом искусстве дорийцев.

Может быть, однако, не все родосское население органически вошло в дорийские общины. В позднейших родосских надписях мы встречаемся с группой населения Линда, происхождение которой до сих пор остается загадочным. В одной из надписей Линда, представляющей собой два фрагмента закона о выборах хорегов, часть хорегов выбирается из граждан, а 6 хорегов-ксенов — из κατοικευντες και γεωργευντες εν Λινδίαι πόλει.[253]

О той же группе линдийского населения упоминается и в другой надписи I в. до н. э., в которой чествуется некое лицо, бывшее верховным стратегом, хорегом Родоса на великих Гелиях, эпистатом Линда и занимавшее ряд жреческих должностей; этот человек увенчивается жрецами Афины Линдии и Зевса Полиея золотым венком; золотым венком его чтят и οι κατοικευντες εν Λινδίαι πόλει και οι γεωργευντες εν ται Λινδίαι.[254]

Таким образом, упомянутая группа, проживающая и занимающаяся земледелием в Линде, имеет право на хорегию и на владение домом и землей. По-видимому, в группе имеется и зажиточное население, как указывает участие в почетном декрете и золотой венок, предоставленный родосскому должностному лицу, тесно связанному и с жизнью Линда.

Несомненно также, что эти оседлые земледельцы Линда, не являясь гражданами, пользуются личной свободой. Их положение кажется мне напоминающим положение спартанских периеков. Нигде в других эпиграфических памятниках, насколько мне известно, κατοικευντες (κατοικουντες) не обладают правом землевладения.

Конечно, материал наших источников слишком скуден для каких-либо твердых выводов, но вполне вероятно, что оседлая группа линдийских земледельцев, от которых явно отличаются родосские метеки, образовалась из какой-то части родосского древнего населения, не включенного, подобно периекам, в состав гражданской общины Линда.

По-видимому, несомненен и рост рабовладения в ставших дорийскими городах острова. Но ни о составе рабов, ни о процессе развития рабства у нас нет никаких, даже косвенных, сведений.

Родос V—IV вв., и особенно эллинистический Родос, являлся крупнейшим центром рабовладения с дробными категориями рабов (государственные, иноземные, рожденные дома) и с особыми местами захоронения (кладбища рабов). По-видимому, с раннего времени родосские города ввозили иноземных рабов (в первую очередь, из Карии); нельзя, однако, предполагать, что здесь не было периода внутреннего порабощения местного населения.

О политическом строе раннего Родоса нам известно очень мало. Павсаний упоминает о ялисском басилевсе Дамагете.[255] Схолии к Пиндару и намеки самого Пиндара позволяют думать, что потомки этого ялисского царя, образовавшие могущественный и богатый знатный род, правили Ялисом. Потомки Дамагета последовательно именуются Каллианактидами, Эрастидами и, наконец, Диагоридами.[256] Сам Диагор происходил из ялисской филы Эрастидов; по мифу мать его сочеталась с Гермесом, следствием чего было рождение Диагора и начало нового ответвления этого рода, детей Гермеса, Диагоридов.[257]

Вполне вероятно, что первоначально и в Камире и в Линде (по аналогии с Ялисом) существовали свои басилевсы. Однако упоминаний о них до нас не дошло. Возможно, что родовая знать постепенно сильно ограничила, если не отменила, привилегии местных царей. Во всяком случае, до общеродосского синойкизма родовая знать всех трех городов была очень сильна и, как можно предполагать, именно ей принадлежала инициатива общеостровного объединения и создания нового города.[258]

Во всяком случае, к периоду общеостровного синойкизма на Родосе царской власти не существовало. Возможно, что Диагориды в Ялисе были уже правящим знатным родом.

В первой половине VI в. в Линде мы встречаем имя Клеобула, сына Евагора, одного из семи греческих мудрецов, который, по традиции, был современником Солона, т. е. жил в начале VI в. до н. э. К сожалению, наши источнику очень поздние и недостоверные: мы не знаем, в качестве кого Клеобул пришел к власти, и относится ли созданная ему слава мудреца и законодателя к реформам, произведенным в Линде.

Диоген Лаэртий в биографии Клеобула приводит несомненно подложное письмо к Солону, в котором Клеобул приглашает последнего в Линд, считая, что Линд как город, демократически управляющийся, удобнее всего для того, чтобы Солону дожить свой век в спокойствии.[259]

Может быть, именно в связи с приходом к власти Клеобула нужно понимать происшедшие около 580 г. до н. э., по свидетельству Аристагора, волнения, которые повлекли за собой выселение части граждан в Акрагант, основываемый Гелой.[260] Среди этих покинувших остров, колонистов были и «отцы Ферона», пострадавшие от междоусобной борьбы. Под «отцами Ферона» (будущего тирана Акраганта), по-видимому, следует понимать целый знатный род или, во всяком случае, большую знатную семью. Отсюда, может быть, можно заключить, что в начале VI в. на Родосе, и в частности в Линде, происходила борьба, направленная против олигархии родовой землевладельческой знати.

К этому времени рост городского и торгового ремесленного населения в Линде и все больший размах внешних сношений Линда, в связи с активной колонизацией, должен был обострить противоречия между городской и сельской частями населения, возглавляемыми торговой и землевладельческой знатью.

Однако свидетельство Диогена Лаэртия, по-видимому, не нужно понимать в смысле полной демократизации Линда. Даже изречения, приписываемые Клеобулу, сближают его с умеренностью Солона, конституция которого также не была в полной мере демократической. Во всяком случае знать (имущественная знать, δυνατώτατοι) составляла правящую верхушку Линда и ко времени родосского синойкизма.

Каждый из трех городов имел совет, высшую должностную коллегию и народное собрание. Члены совета во всех трех городах после синойкизма носили одинаковое название «мастры». Глосса Гесихия поясняет этот термин: мастры — члены совета у родосцев.[261]

Мастры засвидетельствованы также в Дельфах, где они являются особыми должностными лицами, связанными с сакральными наказаниями людей, злоупотребивших священными деньгами храма.[262]

Родосские мастры представляли собою совет. Поскольку все эпиграфические памятники относятся ко времени после родосского синойкизма, постольку полномочия мастров ограничены сакральными делами.

Особенно интересно в этом отношении одно постановление из Линда второй половины II в. до н. э.: «Мастры и линдийцы постановили по предложению эпистатов: так как выбранные эпистатами из линдийцев (следует 3 имени), и мужи, выбранные для участия в судах (следует 30 имен), оказались людьми честными и блюли интересы линдийцев, чтобы выборы в Линде жрецов, гиерофитов и гиеропеев и остальных общественных должностных лиц производились из самих линдийцев, как и в законах писано, и чтобы не имели доступа к линдийским святыням те, кто и раньше его не имели», — постановили похвалить и т. д.

Если эти 30 мужей, выбранных для участия в судах, действительно являлись бы, как это предполагал Боттермунд,[263] линдийскими мастрами (что очень правдоподобно), то мы знали бы и число мастров и их сакральные полномочия, к важнейшим из которых, по-видимому, относились функции охраны чистоты культа.

Вся политическая жизнь Линда после синойкизма сосредоточилась на вопросах культа, на ревности к богам и святыням Линда, на контроле избрания жрецов, на проведении священных церемоний и на почетных постановлениях лицам, отличившимся своим особым рвением к линдийским богам и храмам.

Именно поэтому судьи и эпистаты, ранее, вероятно, наделенные другими полномочиями, после синойкизма активно вмешиваются в избрание священнослужителей. Аналогичный процесс происходил, конечно, и в Камире, и в Ялисе.

Вполне возможно, что мастры существовали (в одном из городов, или во всех трех) и до синойкизма, но стали «советниками», т. е. членами местных βωλαί лишь после него.[264]

До синойкизма совет, мы это хорошо знаем для Линда, назывался обычным термином βωλά.[265] Поскольку после синойкизма этот термин стал применяться лишь к совету Родоса, постольку, по-видимому, сочли наилучшим во главе каждого из городов поставить религиозный совет мастров. По постановлению камирцев, вынесенному, очевидно, на основании предшествующего закона родосцев, каждая ктена выбирала одного мастра и все выбранные, по созыву гиеропеев, собирались в Камире, в храме Афины для наблюдения за всеми государственными жертвоприношениями.[266]

По-видимому, это постановление, впервые после синойкизма излагающее порядок выбора мастров (для чего производится и точная фиксация ктен) и их полномочия, потому и начинается формулировкой «народ Камира постановил», что совет был ликвидирован и вместо него еще не было создано высшего религиозного совета, уполномоченного на решение всех сакральных дел камирской общины.[267]

Вообще довольно распространенное мнение о том, что после синойкизма все три родосских полиса сохранили прежнюю конституционную форму, влив в нее другое (сакральное) содержание, едва ли является верным. Может быть, конечно, высшая должностная коллегия Линда и называлась по-старому коллегией эпистатов, а коллегия Камира — коллегией демиургов, но в общей политической структуре этих государств коллегии уже занимали другое место, ибо пританы перестали существовать, так же как стратеги, гегемоны и навархи. Скорее всего, искать образец конституционного строя трех городов следовало бы в политическом строе Родоса, который, к сожалению, с этой точки зрения еще ни разу не подвергался научному анализу.

Таким образом, не проделав эту предварительную, необычайно трудоемкую и требующую специальных знаний работу, вряд ли можно восстановить живой облик политического строя каждого города.

Считать же, что одна лишь оставленная городам для самостоятельного управления сакральная область и представляет из себя всю основу их бывшей политической структуры — неверно.

Деление на филы, фратрии и роды, а также, вероятно, и разделение на территориальные округа имелось налицо в каждом из трех государств. Эти родовые институты были и после синойкизма сохранены за тремя городами; территориальные демы, наоборот, стали общеродосскими территориальными подразделениями. Однако, интересно отметить, что, по-видимому, разделение на демы было проведено точно в соответствии с прежними границами трех государств, так что мы можем различать демы Линда, Камира и Ялиса.

5. Родовые организации на Родосе

Проблема политического строя трех родосских центров, Линда, Камира и Ялиса, до общеродосского синойкизма является в истории острова одной из самых трудных и спорных.

Литературные источники, как правило, не дают почти никакого материала; кроме отрывочных имен отдельных ялисских басилевсов и имени линдийского мудреца басилевса Каллианакта, совершившего какой-то политический переворот в Линде, — из литературных источников ничего достоверного мы более получить не можем. Зато эпиграфические памятники дают ряд надписей, число которых постепенно возрастает, с названиями фил, ктен, синном, патр и диагоний; однако, самая ранняя из этих надписей относится лишь к IV—III вв. до н. э., т. е. ко времени уже объединенного Родоса, а большая часть надписей падает на более поздние периоды.

Родосский синойкизм имел свои оригинальные черты: при полном политическом объединении всего острова, три древних города не превратились в поселки, но сохранили свое значение городов. Потеряв свою политическую автономию, эти города сохранили и религиозную структуру и многие наименования прежних должностных лиц.

Все наше исследование ранних политических форм организации родосских городов основано на более поздних (иногда значительно более поздних) пережитках, которые в централизованной аристократической республике в связи с вышеупомянутой особой сакральной жизнью трех древних центров, естественно, оказывались очень устойчивыми.

Поскольку вопрос о родовых формах жизни древнего Родоса сложен и спорен, мне кажется необходимым проанализировать весь имеющийся в наличии эпиграфический материал.

Трехчленная форма родовой организации (род, фратрия, фила) в греческих полисах продолжала существовать как организация религиозная и, до известной степени, стоящая вне полиса. В каждом греческом полисе, как необходимое его дополнение и как существенный элемент его нормального функционирования, наряду с демами продолжали существовать роды, фратрии и филы, не совпадающие или совпадающие лишь частично с новыми территориальными округами. Таким образом каждый полис оказывается поделенным одновременно и на старые родовые округа, сохранявшиеся в силу религиозных традиций, общих жертвенников, святилищ, богов и религиозных празднований, и на новые общины. И то и другое деление, в большей или меньшей степени свойственное каждому греческому полису, существует вплоть до распада полисной жизни.

И на Родосе, наряду с территориальными демами, установленными после родосского синойкизма, продолжала существовать древняя, родовая по форме организация, делившая все население острова на роды, фратрии и филы. Принцип, лежащий в основе этого двойного деления, был качественно разный: в одном случае основой деления являлось население, его кровнородственные и религиозные связи; в другом случае в основу деления были положены связи чисто территориальные. Наряду с этими двумя системами разделения — родовой и государственной имелось и разделение, свойственное этапу сельской общины, учитывающее кровные и территориальные связи. Самая трудность этой проблемы осложняется при изучении греческих родовых институтов еще рядом обстоятельств, прежде всего тем, что в Греции мы уже не встречаем следов первоначального естественно возникшего родового строя. Во-первых, родовая структура греческих полисов несет на себе печать позднего происхождения. Мы имеем везде, как правило, уже выделившиеся знатные роды, противопоставленные остальному населению, низовая организация которого в разных полисах носит разный характер.[268] Во-вторых, довольно часто территория демов в основном совпадает с территорией фратрий, и демы носят родовые, иногда одноименные названия.[269] Кроме того, естественный процесс возникновения родов, фратрий и фил, начиная с периода господства родовой знати, многократно нарушается вмешательством извне, искусственными реорганизациями, образованиями поздних родов и фратрий. Этот процесс вмешательства сверху осложняется для исследователя наличием культовых союзов, подражающих то родам, то фратриям, и принимающих тоже родовые имена по образцу древних объединений.

Все это затрудняет в целом ряде случаев решение встающих перед нами вопросов и вызывает бесконечные опоры ученых о значении тех или иных подразделений.

Для Родоса мы с уверенностью можем говорить о наличии родов (патр) и старых родовых фил. Несомненно и наличие фратрий, но до сих пор является спорным вопрос, какое из позже сохранившихся и дошедших до нас наименований является наименованием фратрии. Все это заставляет при обследовании дошедшего эпиграфического материала рассматривать отдельно вопрос о родосских патрах, фратриях и филах.

Патры Камира. Вопрос о роли и значении патр в науке наименее спорен. Определение патры мы находим у Стефана Византийского: «Патра, как говорит Дикеарх, одна из трех форм общения у греков, которые мы называем патра, фратрия, фила. После перехода во вторую стадию (государственного строя) патрой назывался тот родовой союз, который прежде был у каждого (члена новой родовой единицы) отдельно от других (членов), имевший наименование по древнейшему и бывшему некогда наиболее могущественным в роде (предку)».[270]

В этом двойственном определении значения патры можно отчетливо различить два этапа общественного развития, данных в схематическом изображении: первый — этап родового строя, с его типичным трехчленным делением, и второй — этап государственного строя, при котором низшей единицей является уже не род, но семья, дом — οικία — и термин Πάτρα принимает значение «объединения сородичей» — συγγένεια.

Это теоретически совершенно правильное определение не всегда и не все объясняет нам в истории древней Греции, ибо в подавляющем большинстве случаев мы находим в государственной организации полисов сохранение трехчленной формулы родового строя: род, фратрия, фила.

В тех случаях, когда государству по каким-либо причинам было необходимо восстановить пришедшие в упадок родовые формы, термин συγγένεια получает значение любого отсутствующего родового звена. У Стефана Византийского этот термин в значительной мере является обозначением древней патры на ее втором этапе. На материале надписей можно установить употребление того же термина и в значении филы и в значении фратрии.[271]

Родовое происхождение патры теперь признано решительно всеми, и поэтому с полной уверенностью мы можем предполагать в сохранившихся именах родосских патр следы более ранних периодов, тем более, что родовое значение патр подтверждается и характером самих наименований.

В родосской надписи III в. до н. э., впервые опубликованной Ньютоном,[272] мы встречаем вполне сохранившимися 42 различных наименования камирских патр, и так как список не имеет ни начала, ни конца, то следует считать, что этих наименований было значительно больше.[273]

Ввиду фрагментарной сохранности надписи, содержание ее определить трудно, и любой вывод будет лишь предположением.[274] Оставляя поэтому в стороне вопрос о цели и назначении этого списка, всмотримся в его имена. Здесь, как уже неоднократно отмечалось в литературе, перед нами ясно выступает то же трехчленное деление, которое свойственно родовой общественной организации. Высшей единицей является поставленное в родительном падеже имя Алфемениды, повторенное два раза.[275] Затем следуют более мелкие подразделения (вероятнее всего фратрии), имена которых также поставлены в родительном падеже. Таких, сохранившихся в надписи подразделений (филы) Алфемениды — пять: Амфинеи (повторено дважды), Хитриеи (повторено дважды), Лехеи, Пиллонеи, Буколеи и два фрагмента, может быть, одного и того же названия: …леев патры.[276] Наконец, наиболее мелкими единицами являются патры.

Таким образом, Ньютон, а вслед за ним и другие, полагают, что здесь мы имеем дело с филой (Алфеменида), фратриями и родами (патрами).

Двойное повторение имени Алфеменида и имен фратрий остается загадочным.

Любопытно также, что имена патр в одних и тех же фратриях (при их повторении) не совпадают или совпадают лишь частично.[277]

В одном случае в колонке А под рубрикой «патры Амфинеев» значатся: Гиппотады, Граиады, затем четыре раза повторенные без каких-либо особых определений Фоиады и, наконец, Фарсилеи; в колонке Б под тем же названием значатся уже другие патры: Евтелиды, Амфинеи, Нениеи, Криниеи, Клевгенеи, Еванореи.

Таким образом, в данном случае названия патр совершенно не совпадают. Можно ли сделать из этого вывод, что фратрия Амфинеев[278] на территории Камира включала в свои состав 13 патр и что различие наименований зависело, как предполагает Гиллер, от различия территории, на которой находились эти патры (собственно область Камира и владения, лежащие вне острова, кроме территории о. Халкеи)?

Под рубрикой «патры Хитриеев» в колонке А числится патра Кретинады и, если верно восстановление, трижды повторенное имя патры Буколиды; на этом перечисление патр, входивших во фратрию Хитриеев, обрывается, вследствие облома остальной части камня.

В колонке Б, во фратрию Хитриеев входят патры: Ификлиды, Харидамиды, Каллидамеи, Фарсиады, Кретинады, Метилеи и вновь Кретинады.

Отметим также, что патра Кретинады встречается нам еще раз, но уже в числе патр во фратрии Буколеи. Следовательно, здесь мы имеем лишь одно совпадение — патра Кретинады в обоих случаях входит во фратрию Хитриеев. Однако, как показывает пример повторения патр Фоиады и Буколиды, было несколько одноименных патр «Кретинады».

Насколько позволяет судить анализ самих имен (многие из которых не расшифрованы), большое количество патр несет в своем названии имя мифического или реального эпонима.[279] В этом отношении особый интерес представляет патра Кретинады, эпонимом которой был, по предположению Фика, Кретин.[280] Здесь налицо ясная связь с критскими колонистами камирской территории и с Алфеменом, их мифическим предводителем; это подтверждается и репликой у Стефана Византийского[281] и вхождением патр в филу Алфемениду.[282]

Очень странным кажется повторение одноименных патр, входивших в одну и ту же или в разные фратрии. Их имена даются без каких-либо дополнительных признаков, определяющих и обособляющих их друг от друга. Этот факт давно уже возбуждал любопытство и недоумение ученых. Не может ли означать такое повторение одной и той же патры несколько раз в списке одной и той же группы, что эти патры имели несколько голосов при выборе должностных лиц (ср. выборы мастров ктенами)?

Однако, как нам кажется, в этом случае повторение одних и тех же патр следовало бы без перерыва, как в случае с Фоиадами (четыре раза) или Буколидами (три раза); но, наряду с этим, мы имеем повторение одной и той же патры Кретинады с перебоем: Кретинады, Мегилеи, Кретинады, что, по нашему мнению, несовместимо с высказанным предположением.

Таким образом, вопрос этот остается нерешенным до новых эпиграфических находок.

Неясно и то, каким образом одноименные патры встречаются в различных фратриях? Так, патра Кретинады значится под рубрикой Хитриеи и под рубрикой Буколеи.

Ньютон в свое время предполагал, что наличие одноименных патр в тех же самых и различных фратриях может быть объяснено тем, что прямые потомки от того же отца и матери могли заключать браки иногда в своей собственной, иногда в другой фратрии.[283] Вряд ли это предположение верно, ибо, при экзогамности рода, о которой свидетельствует Дикеарх у Стефана Византийского,[284] девушки отдавались в другой род, теряя связь с культами и обрядами своей патры и, следовательно, если принимали участие в культах той же фратрии, то уже как члены другой патры, т. е. патры своего мужа.

По нашему мнению, наличие одноименных патр в разных фратриях может быть объяснено иначе. Под рубрикой патры Хитриеев следует имя Кретинады, и трижды повторенное — Буколиды; под рубрикой патры Буколеев на первом месте стоит Кретинады и затем следуют названия других патр. Совпадение не может быть случайным: имена патр «Буколиды» есть не что иное, как те же «Буколеи». Поэтому наличие Кретинадов во фратрии Буколеев и Буколидов вместе с Кретинадами во фратрии Хитриеев становится более понятным. Эти две фратрии родственны между собой, и, может быть, некогда они образовывали единую фратрию. Если мы примем во внимание то, что очень часто фратрия называется по имени наиболее значительного рода, то вполне понятно, что самое имя «Буколеи» заимствовано у патры Буколидов.

Наряду со случаями, когда знатный род целиком входил в одну фратрию, вполне закономерно предполагать более частое вхождение одних и тех же родов в разные фратрии. Тем более могли подразделяться роды, чем более расширялась и разделялась земельная собственность их членов.[285]

К сожалению, эпиграфический материал не позволяет нам определить, какие из этих патр находились на собственно камирской территории и какие — на территории камирских владений в родосской Перее или на островах; но если предположить переселение части отдельных родов на камирскую территорию, то такое наличие одних и тех же родов в разных фратриях было бы совершенно закономерным.

Патры и диагонии Линда. Кроме камирских патр, нам известна еще патра Дриитов, находившаяся на территории Линда в деме того же имени.[286] Новые имена родосских патр дает надпись, опубликованная Маюри в 1925 г. Это — надпись, поставленная внуками Поликла в честь своего деда, который занимал и в Линде и в Родосе ряд важнейших государственных, в том числе и военных, должностей (I в. до н. э.).

В перечне общин и союзов, чествовавших при жизни знаменитого деятеля и выносивших постановления об увенчании его золотым венком, мы встречаемся со следующими союзами:[287] ’Αλιαταδαν Πατριωταν ’Αριστοκλείων και Κυδαγορείων διαγονιαν κοινον ’Επεκτοριδαν πατριωταν κοινον Ευθαλιδαν παιριωτάν των εν Οιαις κοινόν ’Ιερομβροτείων Κλυσιμείων Πολυχαρμείων κοινόν.[288]

Алиатиды, Евфалиды и Эпекториды именуются в надписи «патриотами», т. е. членами патр. В патру Алиатидов включены диагонии Аристоклеев и Кидагореев; патра Эпекторидов выступает здесь как единое целое. В патре Евфалидов мы имеем опять выделение: перед нами группа Евфалидов, проживающая «в Эях», в местечке, расположенном в линдийском деме Неттии.

Трактовка терминов «патриоты» и совершенно нового термина «диагонии» встречает определенные затруднения. Маюри определяет диагонии, как части патр, как семейные группы родовых патр.[289] Однако, нам кажется возможным понимать первое объединение, как «члены патры Алиатидов диагонии Аристоклеев и Кидагореев»; иначе говоря, здесь, быть может, диагония приблизительно соответствует обычному понятию фратрии; и, таким образом, мы имели бы здесь объединение патриотов Алиатадов, часть которых входила в диагонию Аристоклеев, а другая часть — в диагонию Кидагореев (ср. патру Кретинадов, значащуюся и под рубрикой Хитриеев и под рубрикой Буколеев).

Это подтверждается и надписью, в которой жреца чтят «диагонии Алиатадов — Астикронтеи, Стас[ио]неи и Автосфенеи», т. е. три диагонии, объединяющие Алиатадов.

Такому толкованию диагонии, как линдийской фратрии, не противоречит и имеющийся в нашем распоряжении материал.

Кроме приведенного случая, мы еще несколько раз встречаемся в родосских надписях с упоминанием диагонии. Все эти упоминания связаны с Линдом.

I. Почетное постановление диагонии Агеторидов в честь Александра, сына Клеострата из дема Ладарма,[290] оказавшего, по-видимому, важные услуги Агеторидам; интересно здесь упоминание эпистатов, которым надлежит выбрать человека для обращения к совету и народу Родоса за утверждением постановления об увенчании Александра золотым венком.[291] Эпистаты же должны потом проследить и за изготовлением венка, за оповещением в Линде и т. д.

II. Почетное постановление тоже диагонии Агеторидов в честь Архократа, сына Архиполия, по усыновлению же Лисистрата, линдополитянина. Этот Архократ был неоднократно казначеем общины Агеторидов, совершал прием общественного серебра и выгодно производил кредитные операции, надежно помещая серебро общины; за это диагония Агеторидов выражает ему благодарность и постановляет увенчать его... (дальше надпись обрывается).[292]

III. Надпись на базе от несохранившейся статуи; начала надписи нет; отсутствует и имя человека, которому воздвигнута статуя; по усыновлению он сын Тимострата из линдийского дема Брасия; он был увенчан Лапефиастами, диагонией Фимотерпидов, коллегией Гермаистов, Агеситимеями и Калликратеями.[293]

IV. Диагония Эбалидов.

V. Диагония [— — — — —].[294]

VI. Посвятительная надпись (около середины II в. до н. э.) Архитима Атесиполия, бывшего жрецом и архиерофитом, увенчанного диагониями Алиатадов Астикронтеями, Стас[ио]неями и Автосфенеями.[295]

Таким образом, два первые постановления (II в. до н. э.) относятся к одной и той же диагонии Агеторидов.

Изучая эти постановления, мы можем сделать следующие наблюдения: в число членов этой диагонин входили и жители дема Ладарма и жители дема Линдополитян. Диагония имела своих эпистатов,[296] своего казначея и свои денежные средства. Членами ее были только линдийские граждане.[297]

Таким образом, вся довольно мощная организация Агеторидов значительно более подходит к организации фратрии, чем к организации «семейных подразделений» патры. В пользу этого свидетельствует и наличие в диагонии Агеторидов членов разных и в то же время территориально близких друг к другу демов.

Родовой характер организации Агеторидов подтверждается и совпадением, которое не кажется нам случайным, с родом Эгеторидов в Колофоне[298] и с хилиастидой Эгеторией в Эфесе.[299] Кроме того, мы встречаемся с родовым именем Агеториев; тесная связь его с Агеторидами не может вызывать сомнений.

В почетном постановлении III в. до н. э. в честь одного лица (имя, так же как и перечисление его заслуг, не сохранилось) участвуют многие культовые и родовые объединения, среди которых упомянуты несколько раз и Агетории.[300]

Здесь упоминаются: воины Агетории, агемоны Агетории, Мусаисты Агетории и Агетории Полистратеи, артисты Диониса и Муз.

Если мы обратимся к материалу родосских надписей, то здесь прежде всего бросается в глаза огромное количество различного типа союзов, возникающих в IV—III вв. до н. э. и особенно пышно расцветающих во II—I вв. до н. э.

Несмотря на большое разнообразие наименований этих союзов и их пестрый социальный состав (от союзов знати до союзов метеков и рабов), несмотря на различные цели и причины их возникновения, все они могут быть, по нашему мнению, разделены на два основных типа:

а) союзы, имена которых обычно оканчиваются на -σταί (типа ‘Αλιασταί, Διοσαταβυριασταί и т. д.), и

б) союзы, в названии которых налицо патронимические имена на ίδαι и -ειοι.

Последние, которые в данном случае нас и интересуют, представлены в большом количестве как на самом Родосе, так и в родосской Перее и на соседних островах, рано вошедших в политические общины родосских городов.

Обычное мнение, высказанное впервые Фукаром,[301] а затем поддержанное и Цибартом[302] и Поландом,[303] заключается в том, что на Родосе, в отличие от других полисов, к именам божеств или к именам, производным от божеств, прибавляется также имя человека, основавшего или реформировавшего данный союз;[304] в некоторых случаях, как думает Поланд, это могло быть именем человека, которому желают оказать почесть.[305]

На основании последних по времени эпиграфических находок Маюри высказал совершенно иное предположение: имена на -ειοι, по его мнению, принадлежат к разряду родовых имен и сообщают родовой характер религиозному объединению.

Так, например, по предположению Ван-Гельдера,[306] в случаях именных образований типа «Аполлониасты Феэдетеи Астимедеи» мы имеем союз Аполлониастов, основателем которого был Феэдет; сын его Астимед внес изменения в первоначальную организацию союза, и в дальнейшем к имени основателя было присоединено и имя реформатора. Таким образом, если в наименовании союза встречаются два имени на -ειοι, то их нужно понимать, как смену руководителей, основателей и реформаторов в хронологическом порядке.

В противоположность этому мнению, Маюри предлагает понимать вышеназванное объединение, как союз, образованный из двух семейных групп (по мнению Маюри — диагоний): Феэдетеев и Астимедеев, объединенных в общую религиозную ассоциацию Аполлониастов.[307]

Как кажется, и наблюдения Ван-Гельдера и наблюдения Маюри заключают в себе долю правды.

В ряде случаев мы с большой достоверностью можем установить родовой характер отдельных объединений. Так, как мы уже отмечали, Алиатады, Эпекториды, Евфалиды представляют родовые имена линдийских патр.

До нас дошел почетный декрет, относящийся к III в. до н. э.; в нем союз Евфалидов чтит, по-видимому, одного из своих сочленов, Сосистрата Клеонима из дема Неттии.[308] Для того чтобы этот почетный декрет имел силу, Евфалиды должны обратиться за утверждением к совету и народу Родоса. После государственного утверждения стела выставляется в святилище Зевса Патроя.[309] В декрете упоминаются эпистаты, глашатаи и казначей. Евфранор, сын Дардана из дема Неттии, выбран для представительства Евфалидов в родосских органах управления. Таким образом, союз Евфалидов по существу очень схож с организацией диагоний Агеторидов; наличие эпистатов, священного казначея и глашатаев говорит скорее в пользу диагоний Евфалидов. Вполне возможно, что часть Евфалидов, живших в Эях, составляла патру Евфалидов, и наряду с этим могла существовать организация типа фратрии — одноименная диагония, получившая свое название, как это часто имело место, от наиболее мощного рода Евфалидов.

То же, по-видимому, с Агеторидами и Агетириями. Диагония Агеторидов могла получить свое названию от патры Агеториев, которая, судя по количеству ее объединений, была довольно многочисленной.

Косвенным доказательством в пользу нашего предположения, что «Агетории» является обозначением линдийской патры, быть может, служит довольно поздняя надпись, в которой патра, не названная по имени, чтит [Публия Э]лия Агетора, сына Агетора, бывшего жрецом Афины Линдии, который во время своего жречества реставрировал святилище Афины и линдийский акрополь.[310] Он же неоднократно выполнял и другие должности общеродосского значения, часто был увенчан золотым венком и почтен постановкой статуи. То обстоятельство, что за словом «патра» не следует обычного для каждой патры собственного имени, стоящего в родительном падеже, может быть, объясняется тем, что патра, чествующая одного из своих отличившихся сочленов, Агетора сына Агетора, сама была патрой Агеториев?

Наличие уже упоминавшихся четырех объединений, сопровождаемых родовым наименованием «Агетории», само по себе чрезвычайно интересно.

Может быть, агемоны Агетории и воины Агетории являются объединениями типа мужских союзов младших и старших членов рода? Вряд ли термин «агемоны» можно понимать в данном случае в значении конкретной военной должности, родосских агемонов, ибо последние были немногочисленны и всегда назначались на сравнительно краткий срок. Встречающиеся в той же надписи агемоны в обоих случаях обозначены более точно с указанием срока пребывания в должности (в первом случае повреждение надписи не дает возможности прочесть его, во втором случае указано время: 5 месяцев).

По отношению же к агемонам Агеториев никаких более точных указаний не дано, так же как и по отношению к воинам Агеториев.[311] Это и дает нам повод предположить, что здесь, может быть, на первый план выступает возрастная категория — Агеториев старших, занимающих и высшее военное положение, и Агеториев младших, достигших военного возраста; с полной уверенностью, однако, мы не можем этого утверждать.[312]

Несомненно в той же надписи непрочтенное Маюри (строка 21) και υπο Παγκιαδαν — ωταν χρυ [σέωι] нужно восстановить как Παγκιαδαν [πατρι]ωταν. Имя Панкия нам известно и по линдийской хронике и по надписи, изданной Гиллером.[313] И в том и в другом случае Панкий выступает перед нами в роли линдийского ойкиста Кирены и основателя рода: в хронике упоминаются οι Πάγκιος παίδες, в надписи ΙΙάνκιος εγγονοί.

Естественнее всего сблизить упоминающихся в этой надписи Панкиадов с родом Панкия, оставшимся на родине в Линде, и тем самым считать «Панкиады» обозначением линдийской патры.

Вполне возможно, что упоминающийся в другой родосской надписи союз Иеромбритеев Клисимеев Полихармеев по аналогии с союзом патриотов Алиатадов диагоний Аристоклеев и Кидагореев вероятнее всего нужно понимать как союз трех диагоний — Иеромбротеев, Клисимеев и Полихармеев; тогда, может быть, Агеситимеи и Калликратеи линдийской надписи в честь чествуемого гражданина из дема Брасия — также имена диагоний.[314]

Таким образом, мы могли бы выделить следующие линдийские патры и диагонии:

К патрам Линда могут быть отнесены также имена родоначальников или старейшин родов, как это явствует из древнейших родосских надписей V—III вв. до н. э. На северном и северо-восточном склоне линдийского акрополя, частично на самых скалах, нависающих над берегом вблизи гавани Линда, частично на стене, террасообразно спускающейся к морю, острым инструментом нанесены короткие надписи, связанные с родовым празднеством в честь Геракла Букопиями,[318] где указаны, по-видимому, места для жертвоприношений отдельных родов, принимавших участие в празднествах; в числе приносящих жертвы мы встречаем «потомков Фаллия и Даиполия»,[319] «детей Еварата»,[320] «потомков Ари[сто]фана»,[321] «потомков Агесиппа»[322] и, наконец, древнейшая из этих надписи (V в. до н. э.) гласит: «Фиас Кохлия».[323]

По-видимому, названные здесь Фаллий и Даиполий, Еварат, Аристофан и Агесипп являются главами родов. Фиас Кохлия (для этого имени существует лишь женская параллель), по аналогии с фиасами одной из афинских фратрий, по-видимому, можно рассматривать, как объединение родового типа незнатных сородичей.[324]

Остается вопрос, можно ли считать эти роды линдийскими, поскольку они находятся на территории Линда, или, может быть, праздник в честь Геракла, к потомкам которого возводили себя дорийцы Родоса, был общим для трех городов.

Патры Ялиса. С некоторой долей уверенности можно считать ялисским лишь род Эратидов, если верно восстановление в надписи, найденной на территории города Родоса: [Эрат]иды.[325] Ван-Гельдер сопоставляет этих Эратидов с царским ялисским родом Эрастидов, упоминаемым Пиндаром.[326] Интересно отметить, что схолии к Пиндару говорят и о фратрии и о филе того же имени.

В списке родосских союзов встречаются еще имена, вероятно, тоже родового происхождения, как, например, Евелпиды и Накореи, но, ввиду полного отсутствия какого-либо дополнительного материала, мы не можем на основании этих скудных данных делать какие-либо выводы.

Синномы. В 1932 г. Якопи опубликовал надпись раннеимператорского времени, которая была начертана на четырехугольном постаменте для статуи. Имя женщины, которой поставлена статуя, не сохранилось, но, судя по имени дема Локсиды, она — камирянка. В надписи она чествуется камирцами υπο ταν σ[υννομαν και πατραν τάν εν [Καμείρωι]. По-видимому, восстановление «тех, что в Камире» не может возбудить сомнений, тем более, что и надпись найдена на камирском акрополе.

В посвятительной линдийской надписи конца I в. н. э. некто (начало не сохранилось) чествуется родосцами, а также линдийцами, ялисцами, почитателями Аполлона Эрефимия и камирцами, и затем υπ [ο ταν εν Λίνοωι] συννομαν και διαγ [ονιαν].[327]

Термин συννομαί является новым не только на Родосе, но и вообще в Греции. Уже Якопи высказал предположение, что συννομαί обозначает среднее подразделение между патрами Камира и филой Алфеменидой в уже цитированной нами надписи. Самое имя συννομαί Якопи склонен выводить из общинных выгонов для скота, находившихся во владении семейных объединений населения Камира, которое больше занималось скотоводством, чем мореходством или земледелием.

Таким образом, Амфинеи, Хитриеи, Лехеи, Пиллонеи, Буколеи считаются камирскими συννομαί, которые по своему положению в надписи приблизительно соответствуют фратрии.

Гиллер, развивая мысль Якопи о связи термина συννομαί с общинными выгодами для скота, указывает на возможность объяснения отдельных имен, связанных со скотоводством; так, он сближает Αήχειοι с βληχάομοιι (пастухи мелкого скота); Буколеи — пастухи быков.[328]

Гвардуччи отмечает, что термин «синнома» обозначает совместная пастьба; σύννομος — совместно с другими пасущееся животное; метафорически этот термин переносится п на человека: σύννομος — тот, кто питается совместно, с другими, кто имеет с другими одну судьбу или одно воспитание — «сотоварищ». В смысле совместного владения пастбищем этот термин обычно не употребляется.[329]

Однако существует возможность и третьего объяснения; поскольку σύννομα обозначает совместное питание на пастбище, постольку συννομοί может быть понято как «совместно питающиеся», а συννομαί — как организации такого совместного питания, фидитии или αναρεία.

Родосские города, сохранившие в своих сельских районах примитивность земледельческого и скотоводческого хозяйства и родовые формы старой политической организации, естественно могли сохранить и дорийские формы сисситий. На наличие таких совместных трапез мужчин на Родосе существуют некоторые косвенные указания.

В схолиях в «Илиаде» мы читаем: «Закон родосцев повелевает знати (τους αρίστους) питаться совместно (συσσιτεισθαι) с высшими властями, совещаясь о предстоящих на утро делах».[330] С этим сообщением можно сопоставить надпись родосского Нисира с посвящением Гермесу. Первые строки посвящения гласят: [такой-то] сын Каллистенета и συναρίστιον Гермесу. Затем следует 16 имен и далее под заголовком Παίδων еще 3 имени.[331]

Встречающийся здесь термин συναρίστιον хорошо согласуется с предыдущим: συσσιτεισθαι τους αρίστους.

Таким образом синаристий, может быть, обозначает такое совместное собрание за общим столом знати, от имени которой вместе с гражданином, сыном Каллистенета, совершается посвящение Гермесу.

Далее, по сообщению древних, на Липарских островах колонисты Родоса и Коса учредили совместное питание — сисситий.[332]

Следовательно, наше объяснение термина συννομαί, как кажется, наиболее соответствует исторической правде. Возникшие на основе мужских союзов и военной организации общины, эти συννομαί первоначально, как можно заключить из приведенных источников, представляли из себя мужские объединения родовой знати. О том, как они были связаны с родовой организацией общества и что представляли из себя συννομαί в поздние периоды жизни Камира судить, ввиду отсутствия источников, пока невозможно.

Камирские ктены. Наиболее спорным и трудным при анализе ранних организаций родового типа является вопрос о значении и сущности родосских и, и частности, камирских ктен.

В научной литературе неоднократно поднимался вопрос о ктенах, но до сих пор ученые не пришли к какому-либо определенному выводу.

Мнения, высказывавшиеся о ктенах, сводятся к следующему:

1) ктена — родовая организация, близкая фратрии;[333]

2) ктена — дем или подразделение дема;[334]

3) ктена — вид священного округа трех храмов Афины Линдии на территории трех родосских городов;[335]

4) ктена — территориальное подразделение, существовавшее до общеродосского синойкизма;[336]

5) ктена — первоначально возникающая при дорийской колонизации — имеет смысл основания обитаемого центра, которому позже придается значение территориального округа.[337]

Таким образом, прежде чем сделать тот или иной вывод о том, что собою представляла родосская ктена, нужно ознакомиться со всем материалом, находящимся в нашем распоряжении.

В античной исторической литературе вообще нет упоминания о ктенах, и в решении вопроса мы должны почти целиком исходить из эпиграфического материала. Только в одном случае встречаем в литературе определение ктены — в глоссе Гесихия: κτύωαι η χτοιναι χωρήσεις προγονιχων ιερείων η δημο μεμερισμένος.[338]

Чтение ιερείων давно возбуждало сомнения, и общепринятым является чтение Марта и Бодуина: ιερείων. М. Гвардуччи предложила, однако, наиболее удачное чтение глоссы Гесихия: χωρήσεις προγονιχων ιερων η δημο μεμερισμένος, т. е. разделение (отделение) прародительских святилищ, или подразделенный дем.[339] Это чтение кажется нам наиболее удачным, ибо в таком понимании первое определение глоссы согласуется со вторым, в то время как при обычном понимании текста («вместилище прародительских святынь») обе части глоссы окапываются несогласованными и противоречивыми.

Эпиграфические свидетельства, упоминающие ктену, могут быть легко перечислены:

I. Наиболее важным является сохранившийся в фрагментарном виде закон камирцев, относящийся к самому концу IV или к началу III в. до н. э. (надпись найдена на камирском акрополе):

«Народ Камира постановил: ктены камирские — и те, что на острове, и те, что на материке — все записать и выставить в святилище Афины на каменной стеле, отдельно от Халкеи; позволяется и халкейцам записать, если пожелают. И выбрать немедленно трех человек, которые, как можно скорее пусть озаботятся этим делом и сдадут тому, кто возьмет дешевле, изготовить стелу, записать и вырезать на ней ктены, поставить ее в святилище Афины и укрепить свинцом, чтобы было возможно прочнее и красивее. Деньги на все расходы даст казначей. В каждой из этих ктен членам ктены выбирать мастра в святилище, святейшем в данной ктене, по закону родосцев; а этим выбранным собираться в Камире, в храме Афины, когда объявят гиеропеи, и пусть наблюдают за всеми жертвами, приносимыми в Камире на общественный счет...».[340]

Эта надпись позволяет сделать некоторые наблюдения.

1. Ктены — подразделения, существующие как в камирской области, так и вне Родоса, в камирской Перее. Острог Халкея, некогда входивший в территорию Камира, а позже, по-видимому, связанный с Линдом, сохраняет возможность отдельно от Камира произвести запись своих ктен.

2. Ктены, вероятно, ограничены определенной территорией и связаны с культами и святилищами, находящимися в их пределах.

3. На ктенах лежит выбор мастров, бывших высшими должностными лицами и в Камире, и в Линде, и в Ялисе. Глосса Гесихия дает представление об их функциях: «мастры: члены совета у родосцев». До общеродосского синойкизма мастры образовывали, по-видимому, совет, имеющий, наряду с государственными, судебные и финансовые полномочия. После синойкизма мастры остаются как советы трех родосских государств с сакральными и, возможно, судебными полномочиями в религиозных делах.

4. Несомненно, что члены ктен, выбиравшие мастров, являлись гражданами Камира.

5. В функции камирских мастров, выбираемых по общеродосскому закону и созываемых гиеропеями в камирском храме Афины Полиады, входило наблюдение за всеми общегосударственными и общекамирскими жертвоприношениями.

II. Надпись, найденная на территории Камира (вблизи Эмбоны), III в. до н. э.; начало не сохранилось.[341] Некто дарит общине эранистов землю «для гробниц» в местности Ронкии, по дороге, ведущей из Ангилеи в Гиппотею; дарит и другое место в ктене.[342] Независимо от того, будем ли мы относить слова «в ктене» непосредственно к Ронкию и, таким образом, считать «Ронкий» названием данной ктены,[343] или будем определять его как дем, в территорию которого входила данная ктена, хорошо известная и собственнику земли и эранистам, получающим дар, несомненно, что здесь ктена обладает известной территорией, на которой и расположен подаренный эранистам участок.

III. Надпись, найденная на территории Камира, вблизи Сианы (II в. до н. э.),[344] сильно повреждена, но общий смысл ясен. Она представляет постановление ктены об увенчании некоего Деметрия, оказавшего ей важные услуги. В надписи упоминается о совершении жертвоприношений и об избрании Деметрия на какую-то должность.

IV. Надпись конца III — начала II в. до н. э., найденная в северной части Карпафа, в районе святилища Посейдона Порфмия:[345] постановление ктены Потидейцев в честь Памфилида, сына Гиерона из дема Карпафиополитян. Постановление после датировки начинается формулой: «ктена постановила, по предложению гиерофитов»; затем следует перечисление заслуг Памфилида: прекрасное выполнение обязанностей, забота о пользе ктены; говорится о том, что он был выбран на какую-то должность на два года и заботился об укреплении (ктены) и периполия.

Ктена увенчивает Памфилида золотым венком за его заслуги и особенно за его доблесть во время опасности при нападении врагов на остров. Замыслы врагов (критян) он предотвратил и спас подвергавшихся опасности членов ктены вместе с детьми и женщинами, сохранив народу периполий. Он постоянно помогал обращавшимся к нему гражданам и парекам.

«Итак, чтобы ясно было, что и ктена Потидейцев умеет благодарить и чтить мужей достойных и приносящих пользу в необходимых случаях», ктена постановила похвалить и увенчать его золотым венком, предоставить ему гостеприимный прием в гисрофитеоне; одну стелу с этой надписью поставить и святилище Посейдона Порфмия, а другую — в святилище Афины Линдии в Потидеоне. Для утверждения в родосском совете этого постановления был избран Фемистолай, сын Телесандра, карпафиополитянин.

В постановлении упомянут также и казначей (ктены).

V. Посвящение императору Траяну от дема Карпафиополитян и ктены Потидейцев.[346]

Эти две последние надписи связаны с ктеной Потидейцев, расположенной на территории дема Карпафиополитян, входившего, по всей вероятности, как и остальные демы Карпафа, в область Линда.

И здесь ктена выступает перед нами в качестве территориальной единицы. Гражданам ктены Потидейцев, вместе с их детьми и женщинами, Памфилид принес спасение в тяжелый момент опасности вторжения врагов. По-видимому, коллегия 15 гиерофитов, возглавляемая обычно в Линде архигиерофитом, была тесно связана с ктеной, и на территории ктены был расположен гиерофитеон — место собрания коллегии, где принимались и чествовались лучшие из граждан и послы других государств; по надписям известно и предоставление питания в гиерофитеоне, в качестве особой почести.

В надписях Линда гиерофиты обычно следуют за жрецами; должность эта, по-видимому, была очень почетной; в Акраганте гиерофит был даже эпонимом города.

Как показывает материал, подобранный Сегре,[347] в гиерофитеоне находились у алтаря Гелиоса статуи древних божеств города. Мы встречаем гиерофитеон в Камире, в Линде, на о. Карпафе и в союзе ялисцев Аполлона Эрефимия, и даже в самом городе Родосе, недалеко от пританея.

Формулировка нашей надписи говорит скорее всего о приглашении Памфилида к жертвоприношениям, которые совершались в гиерофитеоне. Памфилид был выбран на два года на нам неизвестную должность, исполняя которую он заботился об укреплении береговых линий Карпафа. Сегре думает, что Памфилид был выбран эпистатом, и потому считает, что выбирали его даметы, а не ктенеты. Однако в постановлении говорится, вероятнее всего, о должности, на которую он был выбран самими же членами ктены, согласно камирской надписи, имевшими право выбирать мастров.

Мы очень мало знаем о функциях этих древних членов советов родосских городов, но не лишено возможности, что забота о хорошем состоянии ктены и укреплений, в которых она была заинтересована, также могла входить в функцию совета мастров. Конечно, не исключена возможность, что Памфилид был также и эпистатом периполия.

Последняя надпись интересна тем, что ктена Потидейцев выступает рядом с демом, как независимая от него, но тесно связанная с его жизнью организация.

Ту же самую формулировку мы встречаем в значительно более поздней надписи I в. до н. э.

VI. Найдена на западном побережье родосского Херсонеса, на территории камирского дема Фиссанунтян.[348] Начало не сохранилось. По-видимому, первые две строчки могут быть восполнены именем Домициана, так как в третьей строке дано имя его супруги, Домиции. В посвятительной надписи упомянуты демос Фиосанунтян, «проживающие в Фиссанунте и ктена Страдтиатов».

Весь вышеприведенный материал свидетельствует, по нашему мнению, о том, что прежде всего ктена представляла из себя территориальную единицу, расположенную в пределах дема, но не входившую в дем и не являвшуюся его более мелким подразделением. Надпись, опубликованная впервые С. Селивановым,[349] дает нам вполне точное представление о структуре дема: «округ (μέρος) Лимен, селение Афесис, комарх Аристобий, сын Аристобия и внук Аристобия, Дриит».

Таким образом, дем делился на округа, округа — на поселки. Ктена в это деление не входила.

Одновременно мы должны еще раз подчеркнуть теснейшую связь ктены с культовой жизнью родосцев, связь ктены с храмовой жизнью святилищ, расположенных в ее пределах. Это отмечается и в постановлениях о камирских ктенах и в постановлении ктены Потидейцев.

Мы не знаем точно, как раньше производились выборы мастров; выбирались они по ктенам до камирского постановления или камирскому постановлению предшествовал общеродосский декрет, приурочивший выбор коллегии мастров к ктене, в результате чего и последовало решение камирцев о переписи всех ктен и о выборе мастров ктенетами в наиболее священном храме.

Возвращаясь к глоссе Гесихия — χωρίσεις προγονικών ιερων ή δήμος μεμερισμένος — мы считаем возможным понять эту глоссу следующим образом: выделение (отделение) прародительских святынь или отделенная часть (μέρος) дема. Иначе говоря, та часть дема, на которой были расположены древние святилища, выделялась из дема, образуя самостоятельный округ — ктену, связанную с «прародительскими святынями» на ее территории.

Такое значение, подтверждаемое и сохранившимися эпиграфическими памятниками, ктена, вероятнее всего, получила после синойкизма, сопровождавшегося разделением общеродосской территории на демы.

Ктена, выделенная из дема и связанная с древними, существовавшими до синойкизма, культами, должна была сохранять многие ритуальные черты родовых культов. Привилегии знатных родов на отправление жреческих функций в отдельных культах патр должны были закрепляться и консервироваться в ктенах после их выделения в особые религиозно-территориальные округа.

Наиболее ранние эпиграфические документы, упоминающие о ктенах, относятся к самому концу IV — началу III в. до н. э.; к этому времени относится как раз и камирская надпись, свидетельствующая о проведенной в ктенах реформе. Поэтому не исключена возможность, что такое выделение ктен из демов могло быть связано с типичным для эллинизма выделением храмовых хозяйств в особые самоуправляющиеся единицы. Под усиливающимся влиянием Востока это могло иметь место и на Родосе, но принимало здесь своеобразные греческие формы.

Несомненно, что после синойкизма три старых Родосских центра, Линд, Камир и Ялис, сохранили известную автономию в делах культа. Поэтому не могло возникнуть общеродосских ктен. Демы были общеродосскими; ктены распределялись по трем городам в районах их бывших территориальных владений. Отсюда понятно, что во внутренней жизни трех городов ктены приобретают большое значение; перепись ктен является делом каждого из трех городов. Остров Халкея, уже до синойкизма, по-видимому, связанный с Линдом, получает возможность вписать свои ктены не в камирский список, а в список Линда. И когда мы встречаем в надписях обозначение дема рядом с именем ктены, то это имеет глубокое обоснование: дем является частью всего общеродосского государства, ктена же представляет свою область.

Наличие казначея в ктене свидетельствует о наличии хозяйства ктены, может быть, священного хозяйства храмов, находящихся на территории ктены.

Несомненно и то, что термин «ктена» — древнего происхождения и что ктены существовали на Родосе до общеродосского синойкизма. Однако попытки объяснить значение ктены в этот ранний период существования трех Родосских государств являются в значительной мере гипотетичными.

Распространенная гипотеза о том, что ктены — это демы до общеродосского синойкизма, не кажется нам убедительной, так как несомненно, что в основу общеродосского деления на демы было положено старое территориальное деление, как на это указывают самые названия демов.

Выдвинутая Гвардуччи гипотеза о том, что ктены — это поселения дорийских колонистов, заселявших Родос в период дорийской колонизации, кажется нам также мало обоснованной.

Определение ктены у Гесихия несомненно относится ко времени после родосского синойкизма, а не к доисторическим временам дорийского переселения. Поэтому нет никаких оснований распространять это определение ктены на те периоды родосской истории, о которой и у позднейших родосцев не сохранилось сколько-нибудь ясных воспоминаний.

Поэтому нам кажется невозможным, на данном уровне наших исторических знаний, восстановить подлинное значение ктены до синойкизма. Несомненно, что до синойкизма ктена была связана с родовым строем родосской общины и с отправлением древних культов. Наличие ктен в родосской Перее и на островах, входивших в территорию Родоса, как кажется, связано с перенесением культов отдельных городов на территорию Переи. Родосцы, селившиеся в районах чуждых им карийских племен, образовывали сплоченное ядро колонистов, объединенных не только родами, фратриями и филами, но и общими культами. Может быть, этот момент и сыграл свою роль в деле развития и укрепления ктен. Однако это лишь одно из правдоподобных предположений.

Родосские филы. В «корабельном каталоге» «Илиады» говорится о тройном делений Родоса по трем городам и далее (стих 668) еще более ясно — по трем филам. Отсюда ученые делали правильный вывод о том, что дорийское население Родоса было разделено по трем филам: Гиллеям, Диманам и Памфилам. На самом острове ни одно из этих дорийских названий фил не сохранилось. Однако в родосской Перее и в родосских колониях в Сицилии мы встречаем эти унаследованные от Родоса филы. В Акраганте упоминается фила Гиллеев;[350] в деме Кедреатов (на берегу Керамического залива) мы встречаем упоминание филы Диманов.[351] Возникает вопрос, представляли ли три родосских центра — 3 филы или в каждом из этих родосских государств существовало деление на 3 филы?

Храмовая хроника Афины Линдии сообщает нам о трех линдийских филах: Автохтоны, Тельхины, Алиады.[352] Блинкенберг считает это поздним измышлением составителей хроники, ученой реконструкцией додорийского периода жизни родосцев.

Однако самое измышление характерно: восстановление трех фил Линда, может быть, указывает на наличие воспоминаний о действительно существовавшем разделении Линда на 3 филы.[353]

Наряду с этим мы встречаем и другие названия фил, существовавшие на Родосе до синойкизма. В Камире встречается фила Алфеменида; в схолиях к VII олимпийской оде Пиндара сохранилось упоминание об ялисской филе «Эрастиды» и об одноименной с филой фратрии Эрастидов, которые, однако, существуют после синойкизма лишь в культовой организации отдельных областей;[354] в Линде мы встречаем упоминание филы Аргеи.[355]

По-видимому, в период политического объединения Родоса каждое из трех прежде самостоятельных государств образовало территориальную филу, и на смену прежним образовались новые филы: Ялисия, Камирида, Линд или Линдия.[356]

Именно этим последним филам было подчинено территориальное деление острова на демы. Древние же сакральные филы сохранились в культе, как это было, например, и в Афинах после реформы Клисфена. Однако эта реформа, связанная с новыми наименованиями фил, не затронула, по-видимому, родосскую Перею, в которой, со времен родосской колонизации, сохранилось традиционное деление по 3-м дорийским филам.

От каждой родосской общины до нас дошло лишь по одному имени филы: Эрастиды, Алфеменида, Аргея. Но значит ли это, что каждая родосская община уже ко времени синойкизма представляла из себя одну филу?

Нам кажется, что трехчленное деление для Линда, сохраненное линдийской хроникой, свидетельствует о наличии в Линде трех фил; существовавшие филы Гиллеев в Акраганте и, по-видимому, в Геле — колониях, возникших при сильнейшем влиянии Линда, указывает на наличие этой филы в Линде. А если это так, то параллельное трехчленное деление каждой общины, вошедшей в состав родосского государства, представляется нам более чем вероятным. О том же свидетельствует и повторяемое в камирской надписи название филы Алфемениды, ибо, если бы на территории Камира существовала одна фила, ее название незачем было повторять.

Мы не можем с уверенностью сказать, что имена древних дорийских фил на острове были полностью забыты (линдийская хроника в данном случае не может служить доказательством, ибо в намерение ее составителя входило восстановление на Родосе додорийских фил). Вполне возможно, что новые находки прольют больше света на неясный вопрос. Несомненным кажется, что эти филы существовали на Родосе в «царский» период, т. е. в начале родосской колонизации: происшедшие позже политические перевороты (установление тирании, а позже — демократии) должны были повлечь за собой и переименования фил. Тогда-то, может быть, и возникли дошедшие до нас имена фил, предшествующих синойкизму.

Таким образом, структура объединенного родосского государства в IV в. до н. э. была довольно сложной. Прежде всего, она была двойственна по своему характеру: весь остров был разделен на 3 территориальных филы — Ялисию, Камириду и Линдию (Линд). Одновременно продолжало существовать и трехчленное деление на старые родовые филы, от которых до нас дошло пока только 3 имени: Эрастида (Ялис), Алфеменида (Камир), Аргея (Линд). В родосских внешних владениях сохранялись иногда прежние имена фил: ср. Диманы (Кедрея).

Подразделениями новых фил были демы; старые филы членились на фратрии и патры; в какой-то точно не определенной связи с этими старыми филами находились συννομαί и ктены.

В плане политическом гражданин родосской республики выступал прежде всего как гражданин определенного дема, но в плане религиозном гражданин острова был прежде всего членом определенной и унаследованной от предков патры, фратрии и филы. Кроме того, прирожденный гражданин Родоса был одновременно и членом ктены, которая служила целям культового объединения представителей древнего гражданства одной из трех общин острова.

Чужеземец, допущенный к пользованию гражданскими правами, получал на острове эпидамию, т. е. входил в родосский демос, Родос становился его родиной, но эпидамиаст еще не был гражданином. Этот человек получал право, по желанию, называться «родосец», но не был включен в дем. Только его дети могли стать гражданами острова, т. е. членами родосских демов и, вероятно, фратрий, связав себя узами кровного родства с гражданским коллективом Родоса.

Это сохранение родовых институтов до позднего времени давало ту необходимую внутреннюю тесную спаянность гражданского коллектива, которую не могла бы дать одна только территориальная принадлежность. Поэтому принцип чистоты крови, в большей или меньшей степени характерный для всех греческих полисов, поддерживался и консервировался на Родосе как раз устойчивостью этих родовых объединений, наблюдение за которыми составляло главную деятельность трех древних центров — Линда, Камира и Ялиса — после синойкизма. Необходимо напомнить, что в родосской республике для гражданской полноправности требовалось происхождение от граждан и по мужской и по женской линии (ср. определение: «по матери — иноземец»).

Кроме того, огромное стечение метеков, иноземных купцов, ремесленников и другого пришлого населения в IV—II вв. до н. э. заставляло граждан Родоса особенно внимательно оберегать свои древние родовые институты и древние прародительские культы и ритуалы от инородных влияний.

Наряду с этим мы видим, наоборот, стремление метеков и иноземцев уподобиться родосцам путем создания сходных патронимических объединений типа патр и фратрий, искусственного воспроизведения в своих союзах форм родосских фил, создания культовых объединений типа ктен. Такая характерная мимикрия под родосский гражданский коллектив ясно свидетельствует, по нашему мнению, о стремлении этого пришлого, но осевшего на острове населения хотя бы внешне уподобиться родосскому гражданскому коллективу.

Подражания патрам, фратриям, филам и ктенам. Очень часто мы встречаем союзы с родовыми именами, восходящие к знаменитым на Родосе людям: полководцам, монархам или их советникам.

Таково, например, объединение Аполлониастов Антиохейцев, совместно воевавших.[357] Патронимическое обозначение «Антиохеи» восходит здесь, без сомнения, к родосскому наварху Антиоху, жившему в I в. до н. э. и прославившемуся, по-видимому, во время Митридатовой войны.

Поликлеи Боарсы и Афродисиасты Аликиоты Поликлеи восходят к ближайшему другу и советнику наварха Дамагора, тоже полководцу, Поликлу, сыну Сосы, выполнявшему на Родосе ряд важнейших военных функций.[358]

«Феэдетеи, совместно совершившие поход», восходят к чествуемому в этом постановлении Феэдету, сыну Автократея, победившему в конных состязаниях на празднике в честь Гелиоса;[359] Аполлониасты Феэдетеи Астимедеи,[360] вероятнее всего, находятся в тесной связи с сыном Феэдета — Астимедом, чествуемым линдийцами.[361]

Таким образом, эти союзы воинов, которые еще Цибарт рассматривал как объединения наемников на Родосе, были не кратковременными, но прочными объединениями, продолжавшими существовать и после конца походов, на что указывает и аорист, и существование союза Феэдетеев, и Феэдетеев Астимедеев, связанного с основателем союза Феэдетом и его сыном Астимедом.

Термин Аликиоты, дважды встречающийся в обозначении союзов военного типа, может быть, указывает на союзы ровесников, сверстников, по аналогии с мужскими союзами.

Несомненно, к ряду подобных союзов следует относить и дважды встречающийся в родосских надписях союз Диодориев и Афанаистов Линдиастов Диодориев.[362]

В первом случае Диодории чтят Прота, сына Перинфия; имя «Прот» встречается еще два раза в родосских надписях, один раз с этническим определением «Галат» и второй раз Прот, сын Ликаона.[363]

Можно предполагать, что в данном случае Прот, сын Перинфия (указания на принадлежность к родосскому дему при имени нет) — иноземец, а не родосский гражданин.

Во втором случае, Афанаисты Линдиасты Диодории чтят Исидора антиохейца и его жену До[ситею] Олимпену.

Можно думать, что здесь перед нами объединение родосских метеков, принявших патронимическое обозначение под влиянием родосских родовых союзов.

В других случаях эта связанность с отдельным руководящим в союзе лицом подчеркивается выражением οί συν... Так, например, Дионисиасты Афанаисты Диосатабириасты Евфранории — те, что с Афинееем книдским[364] или Силлеи Лоллеи-воспитатели — те, что с Силлой[365] (ср. «Мусаисты те, что с (имя)», и «те, что с Пасикратом»).[366]

Это различие в построении самого наименования союзов (патронимическое обозначение наряду с οί συν) очень напоминает также различные наименования фиасов, входящих в состав афинских и хиосских фратрий, о чем говорилось выше. Может быть, по этому типу союзы, связанные с родосской знатью, или союзы более богатых людей принимали на себя патронимические обозначения, а союзы менее экономически мощные и не имеющие возможности назвать своим основателем родосского гражданина, — наименования οί συν.

Таким образом, на Родосе имелась налицо значительная группа союзов, возникших на родовой основе, и немалое число союзов, созданных в подражание родовым организациям родосских граждан. Самая культовая форма этих объединений немало способствовала сближению союзов по своей структуре со старыми родовыми институтами.

Сближение союзов с родами и фратриями началось еще в ранний период, когда в объединения типа оргеонов или фиасов входили члены сначала одной фратрии или одного дема, причем эти организации выполняли наряду с родовыми и определенные государственные функции.[367]

Таким образом возникали, наряду с родовыми, объединения локально-культового характера или, в других случаях, внутри фратрий «фиасы», которые были маленькими «ульями», где действовали совместно члены фратрии, выполняя ее различные поручения, особенно в организации праздничных религиозных процессий. Эти союзы были удобны для государства и в дальнейшем; все более отрываясь от родовых организаций, многие из фиасов надолго сохраняли у себя традицию наследования председательского места от отца к сыну.

Внедряющиеся в полис чужестранцы с течением времени все более пытаются уподобить свои союзы таким объединениям, возникшим на родовой основе, и присваивают своим союзам названия φράτραι, φράτορες, причем, как это доказано в науке, их объединения ничего общего не имеют с древними родовыми фратриями. Распространенные, главным образом, в Малой Азии (сильнейшее влияние которой постоянно испытывал Родос), они обычно носят в качестве характерного признака имя руководящего лица (ή περί τον δείνα или ή του δεινος).[368]

Подражания иноземцев родосским родовым формам общежития заходили так далеко, что некоторые союзы, очень пестрые по своему этническому составу, даже создавали внутри себя деление на филы, подражая родосскому трехчленному делению; так, например, мы встречаем в одном из союзов, основанном Никасионом кизикенцем, три филы: первая из них названа его именем: Никасионида: вторая — именем жены: Олимпеида; третья — именем невестки: Басилеида.[369]

Как уже отмечал первый издатель надписи, Фукар,[370] эти три филы не были «ни филами Родоса, ни филами какого-либо другого дорийского города. Если к этому прибавить еще, что семь агонофетов и семь филархов являются иностранцами, то станет ясно, что здесь речь идет об играх, справляемых не городом, но союзом». В список благодетелей и благодетельниц союза включена вся семья Никасиона: он сам, его жена, два сына (один — с женой), дочь с мужем и тремя сыновьями — внуками Никасиона. Кроме того, все лица, включенные в список, не являются урожденными родосцами, но или просто иноземцами или иноземцами, уже приобретшими на Родосе право эпидамии; дети их называют себя уже «родосцами». В союзе представлены люди из 16-ти городов.[371] В честь какого божества в союзе справлялись игры и проводились состязания трех фил, мы, к сожалению, не знаем, но в самой организации игр — явное подражание культовой организации полиса и в наличии ежегодных состязаний и в выборных должностях агонофета, филарха и гимнасиарха. Этот союз родосских метеков, основанный кизикенцем Никасионом, является ярким примером подражания родосским организациям граждан.

Если союзы метеков подражали патрам и филам, то можно предположить заранее, что имело место и объединение родосских метеков в ктены.

На о. Симе, входившем в состав родосского государства, существовал союз «проживающих на Симе»; это наименование союза повторяется несколько раз.[372] Надпись с именем союза (II—I вв. до н. э.) найдена на акрополе древнего города. Союз проживающих на Симе чествует Аристофана, сына Аристофана, из дема Полита, восстановившего храм Афины по просьбе ктенетов в экклесии. Закончив работы по реставрации храма, он, «приведя временно проживающих здесь из граждан, показал [им] прекрасно совершенную работу»; вследствие этого союз постановил похвалить и увенчать Аристофана золотым венком; был выбран и человек, который должен был немедленно отправиться в город Родос за утверждением советом и народом родосцев принятого постановления.

Постановление начиналось с общепринятой на Родосе в таких случаях датировки по жрецу Гелиоса и, кроме того, по демиургу, вероятно, пребывавшему на о. Симе (так же, как в Камире).[373] Затем следует не εδοξε ται κτοίναι, но εδιίξε τωι κοινωι, хотя в самом постановлении члены союза названы ктенетами. Формулировка ιεροθυταν γνώμα встречалась нам в почетном постановлении ктены Потидейцев в честь Памфилида. Таким образом, в данном постановлении κοινόν и κτοινα как будто бы тождественны.

Как же следует рассматривать членов союза, «проживающих в Симе»? Как показывает эпиграфический материал, термин κατοικουντες употребляется в различных значениях,[374] однако всегда обозначает людей, не пользующихся гражданскими правами, будь то представители низших классов, метеков, или иноземцев, или наемников. В Малой Азии термин κατοικία часто служит синонимом военной колонии, по-видимому, и здесь мы имеем дело с военными колонистами, в значительной своей части состоящими из наемников, образующих военный гарнизон на о. Симе. Наличие там такого гарнизона подтверждается в родосских надписях существованием должности αγεμων επι Σύμας. Поскольку Аристофан показывает результаты своих трудов тем из граждан, которые временно проживают на о. Симе, — подчеркивается правовое различие между κατοικουντες и πολιται.

Военный гарнизон, проживающий на о. Симе, базируется в районе акрополя, и центральным местом объединения этих κατοικουντες является храм Афины с наличием в нем гиерофитеона.

В военной организации родосцев в основном лишь флот обслуживался гражданами Родоса; береговая охрана Кари, Херсонеса и близлежащих островов всегда, как правило, состояла из завербованного местного населения или наемников, возглавлявшихся родосским командованием. Таким образом, в военно-религиозный «союз проживающих на Симе» включались, вероятно, и основной состав военных колонистов и возглавлявшие их родосские военачальники.[375]

Именно этим, по нашему мнению, объясняется наличие коллегии гиерофантов, а также забота ялисского гражданина, приглашенного на народное собрание (экклесию) ктенетов, о восстановлении храма; этим объяснялось бы и то, что предложение об увенчании союзом Агафодора, сына Агафона, Амийца вносится Ликамедом, сыном Ликиада, гражданином из дема Кесарей.

Этот союз образован по аналогии с ктеной, как территориальным округом, объединенным вокруг центрального в данном районе храма (территория катойкии, не входящая в демы о. Симы).

Существует и еще одна надпись с о. Симе, где мы встречаемся сразу с упоминанием двух ктен (конец I в. до н. э.): союз Самофракиастов Афродисиастов Борборитов чтит метека Евфросина из Идумеи. Этот человек увенчивается союзом уже в третий или четвертый раз; кроме того, он увенчивался и союзом Адониастов Афродисиастов Асклепиастов сирийцев [και] υπο τας κτοίνας τας — Η|Λ —— — — и υπο τας κτο[ίν]ας τας ‘Επι[ρ]ωμους (?) золотым венком.[376]

Подлинность этих ктен очень сомнительна, ибо они чтят метека за его заслуги перед союзом Самофракиастов Афродисиастов Борборитов совместно с явно негражданским союзом сирийцев. Имя первой ктены пока не восстановлено, имя второй — также недостоверно (оно может трактоваться и как родительный падеж женского имени на -ω). Самая искусственность и необычность второго наименования уже вызывает мысль о подражании гражданским ктенам родосских городов.

Правильность этого предположения, нам кажется, подтверждается еще одним интересным эпиграфическим свидетельством из родосской Переи. Το κοινον τας πτοίνας чтит метека Филумена и увенчивает его травяным венком. Этот Филумен дважды был должностным лицом ктены и отстроил на свои средства мужской зал, разрушенный землетрясением.[377]

Надпись вызывала ряд недоумений. Прежде всего удивляло самое слово «птена», очень ясно читаемое. Все комментаторы единогласно признают, что это не ошибка резчика, а какая-то своеобразная форма, параллельная форме «ктена». Кречмер пытался доказать чередование π и κ, устанавливая двойную форму πτοίνα || κτοίνα, хотя и признавал, что он не в силах окончательно решить эту загадку.[378]

Однако после заметки Кречмера для последующих историков Родоса стало правилом ссылаться на двойную форму πτοίνα || κτοίνα как на вполне установленный факт. Более того, вошло в обычай пользоваться этим примером для доказательства того, что ктена || птена, членами которой состоят метеки, не может являться древней, связанной с родовым строем, формой.

Нам кажется, что решение этой загадки лежит не в возможности языковых перебоев и чередовании π и κ, но в той же имитации древних родосских институтов, при наибольшем приближении к ним (избегая, однако, полного отождествления).

Ктена, прежде всего, не являлась союзом — το κοινόν и никогда ни одна родосская ктена, объединявшая определенную группу граждан, не выступала в форме и под именем το κοινόν.

Кроме того, ктена была не только территориальным, но и религиозно-правовым объединением граждан, куда не имел доступа метек. На это указывает и камирское постановление.

Подобно тому, как «проживающие на Симе» могли называть себя ктенетами, не включая, однако, этот термин в официальное наименование союза, так и в данном случае птена, вызывая определенную ассоциацию с ктеной, не была, однако, вполне тождественной родосскому имени. Различие подчеркивается еще и тем, что союз именуется не просто α πτοίνα, но το κοινόν τας πτοίνας. Вполне возможно, что и мужской зал, отстроенный Филуменом после землетрясения, подражал либо гиерофитеону ктены, либо каким-нибудь совместным трапезам и мужским объединениям, которые могли иметь место в ктене. Характерно, что ктена не сопровождается здесь обычно сопутствующим ей наименованием.

Отметим в заключение, что надпись открыта на территории родосской Переи, т. е. в том районе, в котором подражательность греческим полисным, культовым и родовым формам достигала наиболее мощного развития.

Сохранение и укрепление родовых по форме институтов свидетельствует о том, что они были нужны государству и служили общеполисным интересам гражданского коллектива.

При аристократическом строе родосской республики, государство, естественно, должно было опираться в своей внутренней политике на определенные кровнородственные коллективы не только для обеспечения власти аристократов, но и в целях поддержания внутри полиса некоего внутреннего равновесия, необходимого для его процветания.

Яркий пример такого использования родовых институтов мы встречаем в надписи из Олимпии (вторая половина IV в. до н. э.). Это — сакральный закон, обязательный для членов родов; он запрещает изгнание и конфискацию земель в пределах отдельных родов. Преступившим закон грозит изгнание, сопровождаемое сакральным проклятием. Все ранее изгнанные члены родов должны быть возвращены и восстановлены в своих имущественных правах. Виновники конфискации обязаны вернуть изъятое имущество в двойном размере. Повреждение надписи является религиозным преступлением против божества и приравнено к похищению статуи богов.

Этот родовой закон был издан в разгар классовой борьбы, имущественных конфискаций и политических изгнаний в Элиде. По-видимому, в один и тот же род входили приверженцы разных политических партий, а следовательно, люди различных имущественных состояний. Целью закона и было — приостановить гражданскую борьбу внутри родов, а следовательно, и внутри полиса.

Хотя документ и принадлежит Элиде, он важен для понимания внутренней политики и других греческих полисов, в том числе и Родоса.

По-видимому, здесь и лежит разгадка того, почему каждому греческому полису присущи сохранение и искусственная реставрация кровнородственных организаций.

На Родосе скопление пришлого элемента (метеков и рабов) из разнообразных районов восточного Средиземноморья было весьма большим. Родосцы принимали различные меры, чтобы сохранить замкнутость своего гражданского коллектива. Самое сохранение трех городов — Линда, Камира и Ялиса — в качестве центров старых религиозных и родовых установлении свидетельствует об этом стремлении. Культ Афины Линдии был центром религиозной жизни всех граждан Линда; в Камире ту же роль играл культ Зевса Атабирия; в Ялисе — культ Аполлона Эрефимия. Древние рядовые магистратуры были облечены высшими, в пределах территории каждого города, сакрально-родовыми полномочиями. Если городу Родосу были подчинены все демы, то все старые родовые институты — роды, фратрии и старые филы — находились в подчинении трем местным центрам. И поскольку основой их власти становились религиозные и кровнородственные связи, постольку они выполняли свою главную функцию: охрану чистоты гражданского происхождения, посредством охраны старых культов и родовых институтов.

Поскольку эти родовые органы охватывали всех граждан, постольку они же помогали проводить в жизнь идею внутриполисного гражданского мира; весь полис, с точки зрения сакрально-родового восприятия, должен был представляться как кровнородственный коллектив, как объединение сородичей, в жилах которых течет одна и та же кровь. И потому, в периоды гражданской борьбы внутри полиса, родовые связи, запреты и кары должны были противодействовать по линии кровнородственных связей развитию этой вражды и, оказывая давление на членов враждующих партий, внутри их патр, фратрий, ктен, содействовать всеми мерами прекращению междоусобицы.

Поэтому родовые институты являлись орудием в руках правящей верхушки полиса, орудием как политического, так и морального давления на массы беднейших «сородичей».

Семейные общины на Родосе были очень крепкими и стойкими организациями. В надгробных памятниках Родоса очень часты перечисления всех родственников покойника или покойницы — восходящих и нисходящих, прямых потомков и двоюродных зятьев, шурьев и т. д. Таким образом, надгробные надписи дают богатый материал для далеко разветвляющихся генеалогий, а последние, в свою очередь, указывают на большую роль в жизни и быту этих семейных групп, тесно связанных друг с другом сознанием своего кровного единства.

Конечно, уже после смерти Александра Македонского, когда Родос постепенно превратился в центр международной торговли, когда, если можно так сказать, дух коммерции и наживы овладел всем населением острова, культовые связи и религиозные узы, сохраняя свою форму и даже приобретая больший внешний блеск и великолепие, во многих случаях были в действительности лишь политически необходимой, а не подлинно кровной формой связи.

Одновременно остров наводнялся чужеземными элементами самого разнородного социального и этнического состава: рабами, вольноотпущенниками, метеками, эпидамиастами. Эти люди пытались, по мере возможности, уподобиться гражданскому населению Родоса и стремились, если не удавалось слиться с ним, хотя бы внешне не отличаться от него. Наиболее удобной для этого была форма союза с культом того или иного, часто родосского, божества. Поскольку союзы, каковы бы они ни были по истинным, часто весьма меркантильным, целям объединения той или иной группы людей, являлись всегда и похоронными обществами (ибо на членах данного союза всегда лежала забота о погребении своего сочлена), создавалась легкая возможность мимикрии, подделка под родовые организации родосского гражданства. Поэтому наряду с древними патрами родосцев возникали уподобленные им союзы с патронимическими наименованиями; наряду с ктенами возникали птены; наряду с филами родосцев возникали внутри союзов искусственные филы объединившихся в союз чужестранцев.

Здесь и происходила встреча «двух миров»: союзов патр и ктен с союзами лжепатр и птен. Но эта встреча и все большее просачивание иноземцев внутрь полиса и внутрь полисно-родовых организаций уже означали начало кризиса полисной системы самого Родоса.

Эта спаянность человека кругом родовых или даже quasi-родовых связей, эта многовековая привычка смотреть на все сквозь призму генеалогических связей и отношений — накладывала, конечно, сильнейшую печать на всю систему мышления античного человека, на его, если можно так сказать, мифологическое понимание окружающего мира. «Большая семья» на Олимпе никогда бы не ужилась с полисом, если бы полис не являлся, по определению Аристотеля, γενον και κωμων κοινωνία.. Родовые институты и порождаемая ими спаянность отдельных людей семейными, а затем общеродовыми узами — создавали и утверждали своим древним священным авторитетом, с одной стороны, ответственность членов семейного коллектива за поведение коллектива в целом (примером тому в плане истории служит требование Спарты изгнать Перикла, как Алкмеонида, ответственного за святотатство предков, а в плане литературы — знаменитый аластор Эсхила), а с другой стороны, — необходимость генеалогических традиций для истории каждого города и каждого народа и лично-семейное толкование всех крупных внешнеполитических событий (Пелопоннесская война как вина Перикла; греко-персидские войны — как наказание надменности Ксеркса, надменности личной, несовместимой с рамками родового уклада, и т. д.).

Но все это, конечно, является темой других исследований.

6. Родосские демы

Территория острова с очень давнего времени была разделена между Линдом, Камиром и Ялисом. Линд занимал наибольшую часть островной территории: к нему отходил основной юго-восточный массив острова; часть западной береговой полосы принадлежала Камиру; северная часть острова составила территорию Ялиса (рис. 24).[379] В историческое время каждая из островных территорий выступала разделенным на демы территориальным районом, входившим в состав общеродосского государства.

Рис. 24. Остров Родос.

По-видимому, разделение на демы имело место до общеродосского синойкизма, причем уже и тогда эти демы имели территориальное значение. Яснее всего выступают перед нами довольно многочисленные демы Линда.

Местонахождение Линда и многих его демов определено совершенно бесспорно и подтверждается постоянно увеличивающимися эпиграфическими находками, из которых особенный интерес представляют открытые датскими учеными хроника храма Афины Линдии и список линдийских жрецов.[380]

Одним из крупнейших был дем Линдополиты, охватывающий самый город Линд и его окрестности. Можно предполагать с большой долей уверенности, что этот городской дем был одним из самых многочисленных и населенных, так как в надписях с демотическими именами число линдополитян всегда превышает число представителей других демов.[381]

К югу от Линда, на западном побережье острова расположен современный поселок Каттавия, сохранивший название древнего линдийского дема Каттабии, определение которого стало возможным со времени раскопок Кинка.[382] Он был, обитаем с древних, еще микенских времен, и имя его — догреческое,[383] как, и некоторые другие имена линдийских демов.

К северу от Каттавии, на том же западном побережье, может быть, вблизи современного селения Аптолачьи расположена древняя Неттия (Неттиды),[384] в области которой находились и Эи (ср. Οιϊαται Λινδίων).[385]

К северу от Неттии, на границе с областью Камира был расположен дем Брасии, впервые сопоставленный С. Селивановым с Прасиями Страбона.[386] Сундваль[387] считал название «Брасии» карийско-ликийским, сопоставляя его с ликийским Брэсайс и карийским Брэсион. В 1892 г. Гиллер нашел к северу от Истрии надпись с демотическим именем «Брасиос»[388] между Сианой и Керами. Широм была опубликована ваза из Сианы с надписью не позднее начала V в. до н. э.:

Западное побережье вплоть до Акрамити было занято тремя демами: Ладармии, Пагии, Класии.

Название «Ладармии» сближается Сундвалем с ликийским *«лада» (= жена, женщина) — *ладат(е)рма — Ладарма (современная Алаерма).[390] Это большой дем, население которого, живя в горных и лесистых районах, было не таким густым, как население побережья.

Из всех линдийских демотических имен «Пагиос» встречается реже всего; может быть, этот дем не был многолюдным. В его территорию входило и местечко Кекойя, со святилищем Артемиды Кекойе или «той, что в Кекойе».[391] На расположение храма в Ладарме указывает отождествление Кекойи с современным названием (на его территории) — «Эремокекойя».[392]

Границы многолюдного линдийского дема Класии точно не определены. С. Селиванов сближал Класос с современным селением вблизи Линда — Калатос. Сундваль сравнивал это имя с ликийским малоазийским корнем *qla (qla, может быть, «фила»), указывая на параллель в названии бога реки КЛАСЕАС на эфесских монетах императорского времени от *kla(a)za.[393]

Если принять сближение Селиванова, то этот дем непосредственно примыкал бы с запада к дему Линдополитян, включая в свои границы часть плодородной равнины Маллоны и Массари с гаванью Лорима.[394]

Остальные известные нам линдийские демы — Каминдии, Дрииты, Аргеи и Булиды — топографически пока не поддаются определению.

Фукар, на основании имени «Дриитяне», сближал дем с какой-нибудь лесистой местностью, богатой дубами;[395] нам известна и совпадающая с именем дема линдийская патра Дриитян.[396]

Второе имя, «Аргеи», неоднократно возбуждало интерес ученых. В линдийских надписях встречается и имя филы Аргея, которое необходимо сблизить с названием дема.[397]

Демотикон Каминдии, по-видимому, как предполагал еще С. Селиванов, образован от «Каминдос». Подтверждение мы находим в линдийской надписи, где упоминается «Аполлон в Каминде»; дем этот находился, вероятно, вблизи Вата.[398]

Дем Булиды часто встречается в родосских надписях;[399] ученые обращали внимание на то, что Булиды подобно Неттидам имеют родовое окончание. С. Селиванов сопоставлял это имя с названием одной из камирских патр — Агафобулиды: «Быть может, — писал он, — члены ее имели какое-либо отношение к дему Булиды».[400]

Область Ялиса занимала весь северо-восточный район острова; именно здесь, недалеко от Ялиса, позже возник общеостровной родосский центр — город Родос. «Самая северная часть острова, — писал Росс, — к северу от высокого горного хребта св. Ильи, поднимающегося на 2000 футов, который, как стена, протянулся от западного к восточному побережью, находилась древняя Ялисия, в целом район очень плодородный, пересеченный лишь невысокими холмами...»[401] Древние ялисцы поселились у подножья и на вершине Охиромы (современного Филерма), привлеченные и естественным укреплением Филерма и плодородием окружающей равнины.

Маюри отмечает, что акрополь Филерма, выдающийся над группой окружающих его холмов, далеко виден с моря и достаточно хорошо защищен от бурных ветров заливом Трианды. На ранних этапах развития Ялис был центром родосской культуры; соревноваться с ним мог только Линд. Процветание Ялиса подготовило процветание Родоса; возникновение последнего во время общеродосского синойкизма было подсказано экономическим развитием Ялиса и благоприятными условиями транзитной торговли с центрами азиатского побережья и Египтом.[402]

На территории Ялиса обнаружен интереснейший памятник — храм и театр Аполлона Эрефимия и большое количество надписей, относящихся к культу этого божества. Культ Аполлона Эрефимия, как предполагает Якопи, один из древнейших на Родосе, но архитектурные остатки храма, раскопанного итальянцами, не старше V в. до н. э.[403] До нас дошел список жрецов этого храма, исполнявших обязанности от 63 до 36 г. до н. э.;[404] на основании списка можно установить и названия ялисских демов: Бригиндарии, Гистании, Гиперенхеи, Неополиты, Астипалеи, Понтореи, Политы, Сибитаи. Однако не все демы Ялиса представлены в описке. По Гиллеру, к числу ялисских демов относятся и Палеополиты, Даматриеи и Фагаеи.

Три дема — Политы, Неополиты и Палеополиты — Гиллер связывает с районом Ялиса. Надпись Алектроны свидетельствует о разделении города на нижний и верхний; Гиллер склонен относить демотикон Политы к Ахее, т. е. городу на ялисском акрополе, а демотикон Неополиты — к нижнему, более позднему городу. Демотикон Палеополиты (в надписях нигде точно не приуроченный к Ялису) Гиллер склонен относить к мифической Кирбе или к некоему древнему, а затем покинутому городу.[405] По-видимому, эти 3 дема действительно охватывали территорию самого города Ялиса и его ближайших окрестностей.

Значительность дема Гистании ясна уже из того, что из него происходят 13 жрецов (из 34 жрецов списка). По-видимому, на территории дема находилось и святилище Аполлона. В изданной Маюри надписи I в. до н. э. в честь Поликла последний чествуется коллегией гиерофитов, избранной для празднования Эрефимий,[406] ибо выражение εν ‘Ερεθίμοις нужно понимать как обозначение места, где почитался Аполлон Эрефимий.[407] Дем Гистании был расположен между северо-западным побережьем и областью Камира.

Понтореи — демотикон, встречающийся очень часто в родосских надписях. В одной из них предположительно восстанавливается и имя местности — Понторея.[408] Гиллер с уверенностью локализует Понторею — «морскую гору» — на северо-восточном побережье Ялисии у современного Архангела.

Бригиндарии (в аттическом податном описке — Брикиндарии[409]) находились на восточном побережье, южнее деревни Афанту; на его территории было и святилище местной богини Бригинды. Это — плодородная область, славившаяся своими смоквами.[410]

Сибитии и Гиперенхеи — демы, местоположение которых еще не определено.[411]

Астипалеи — дем, тоже пока не определенный топографически. С. Селиванов предлагал искать его в районе современного Архиполи. По предположению Гиллера, может быть, расположение дема нужно искать в районе Эремокастра, северо-восточнее Бригинды, — скалы, круто поднимающейся между двумя рукавами реки, на вершине которой остатки киклопических или полигональных стен.[412]

Эпиграфические находки последних 20-ти лет дают названия двух демов — Даматриеи и Фагаеи, — местоположение которых неясно.[413]

О демах самого города Родоса мы также еще ничего не знаем.

Область Камира занимала сравнительно узкую полосу на северо-западном побережье острова. Самый город, расположенный на холме, недалеко от берега, был связан дорогой с небольшой и не очень удобной для стоянки кораблей гаванью. По-видимому, город не был укреплен стенами. Последние находки позволяют предположить, что городской дем Камира назывался «Локсиды».[414]

Дем Лелии, хорошо известный по надписям, был расположен на границе с Линдом в районе современной Аполлоны, восточнее нее.[415] Этот район, удаленный от моря и соединявшийся с побережьем дорогой, следы которой сохранились еще и теперь, был гористым, с хорошими пастбищами и лесами. В средние века он использовался для защиты береговой территории и для укрытия от врагов; можно предполагать, что и в античности он мог иметь также оборонительное значение и служить, в случае нападения, надежным убежищем для мирного населения и для стад. В древнем некрополе обнаружены погребения и позднемикенского периода. На холме Скарионес обнаружены остатки крепостной стены. В надписях мы встречаем упоминание об «общине Пиргалидов, тех, что в Леле».[416]

Южнее этого дема, вблизи Атабирия (на северном его склоне) у современной Эмбоны, по-видимому, находился дем Ронкиды или Ринхиды.[417] Поселение Эмбона находится у подножья горы Атабирия, и сообщение ее с берегом затруднено. В окрестностях Эмбоны, по-видимому, нужно помещать Гиппотею, согласно надписи, в Ронкии, по дороге из Ангилеи в Гиппотею, с которой С. Селиванов сближает камирскую патру Гиппотадов.[418]

Ангилею Селиванов предположительно помещает на территории современной Ланконии,[419] живописной долины, окаймленной лесистыми холмами, подходящими вплотную к морю. Здесь находилась пристань, где и теперь пристают грузовые суда, большей частью с о. Халкеи. Если предположение Селиванова правильно, то, следовательно, гавань Ланкония соединялась дорогой с высотами Гиппотеи у отрогов Атабирия. Вершина Атабирия, высочайшая вершина на Родосе (1240 м над уровнем моря), вероятно, входила в территорию этого дема.[420] На вершине Атабирия был воздвигнут храм в честь Зевса Атабирского; по преданию, основателем этого храма был Алфемен, ойкист критских колонистов на Родосе. Уже раньше здесь находили, кроме развалин храма, вставные бронзовые статуэтки быков и коров, о которых схолиаст к Пиндару сообщал, что они обладают магической силой предупреждать об опасности, угрожающей городу.[421]

Раскопки 1927 г., производившиеся итальянцами на горе Атабирии, обогатили нас и эпиграфическими находками (74 надписи).[422] Большая часть этих надписей — посвящения граждан Родоса и малоазийских городов (среди последних упоминаются Солы, Термесс, Неаполь, Милет и Эфес). Наличие надписи, датируемой VII в. до н. э., говорит о раннем существовании здесь культа Зевса Атабирского, восходящего, по преданию, к минойскому Криту. С вершины Атабирия в ясную погоду виден Крит; с него же открывается вид на весь Родос с окружающими его островами.

Южнее Ронкиды, в юго-западной части территории Камира, расположен дем Кимисалеи.[423] Местонахождение дема давно уже было правильно определено С. Селивановым. «Этот дем, — писал он, — как я полагаю, лежал на западном склоне Акрамити, на одном из довольно многочисленных здесь террасообразных холмов, идущих от упомянутой возвышенности к морю. Этот холм и до сих пор хранит, очевидно, свое древнее название Чимисала (по родосскому произношению), т. е. Кимисала».[424] Маюри, исследуя местность, установил следы античной дороги, идущей с юго-востока к северо-западу от Сианы мимо холма Мармарулли и холма Кимисалы к акрополю горы св. Фоки. Дорога заботливо поддерживалась и оберегалась специальными сооружениями от завалов и размыва. Вполне вероятно, что эта дорога вела к району современного Вассилика и выходила к морю недалеко от залива Глифада.

На холме Мармарулли обнаружены следы небольшого святилища, окруженного полигональными стенами. Самый характер постройки свидетельствует о древности и длительности справлявшегося здесь культа.

Акрополь Фоки сохранил следы внешней оборонительной стены, которые, по мнению Порро, производят впечатление довольно мощных укреплений.[425] Этот храм господствует над окружающей местностью; с него открывается вид на залив Глифада, древний порт Кимисалы и на дорогу к Акрамити. Кроме стен, город-крепость, по-видимому, имел для защиты и наблюдения сторожевой бастион или башню. Уже раньше Берг и Билиотти[426] отмечали наличие на акрополе древнего святилища. Итальянские ученые детальнее обследовали руины, густо заросшие лесным кустарником. Храм, обращенный к морю, стоял на самом высоком месте холма; следы древнего храма утрачены; возможно, что он не раз перестраивался.[427] Оставшиеся части храма принадлежат периоду эллинизма. Таким образом, акрополь Фоки и был древним акрополем Кимисалы, в то время как ее некрополь помещался на одном из противолежащих холмов».

Известны еще два камирских дема — Силирии и Эриеи, расположение которых пока не установлено.[428]

Может быть к камирским демам можно причислить и дем Пларии.[429] Особенно интересна надпись II—I вв. до н. э., найденная на камирском акрополе, где семья из дема Плария — отец и мать, три брата и два племянника — чествуют сына Теофана и Авксиды, увенчанного камирцами и двумя коллегиями.[430] Стела, поставленная семьей на акрополе, указывает, по нашему мнению, на принадлежность Плария к демам Камира;[431] возможно, что этот дем, подобно дему Локсиды, занимал часть городской территории Камира или, во всяком случае, был расположен по соседству с городом.

Мы также не знаем, в территорию какого дема входила камирская Кретиния с патрой Кретинады. Селиванов правильно намечал границы: «Местность, крайние пределы которой — Эмбона, Кастеллос и долина Ланкония, — как нельзя более соответствует древним определениям Критинии».[432]

Рис. 25. Родосская Перея

Родосская Перея. Еще до общеродосского синойкизма Линд, Камир и Ялис расширили свои владения за пределы острова (рис. 25 и 26) на лежащий по ту сторону пролива Херсонес Книдский. Этот полуостров, в свою очередь, состоит из двух полуостровов, отделенных друг от друга: собственно книдский Херсонес и Херсонес родосский. От города Фиска до каринских Дедал проходит узкая полоса родосской Переи. Иногда и древними и современными авторами родосской Переей называется и родосский Херсонес и прибрежная полоса до Дедал.[433]

Рис. 26. Остров Симе и Родосская Перея

Вся эта территория была включена в гражданские общины родосских городов и имела свои демы, патры и ктены. Это несомненно свидетельствует о том, что присоединение Переи совершилось до общеродосского синойкизма; характерно, что территория Переи была точно распределена между тремя родосскими городами: Линдом, Камиром и Ялисом.[434] Восточная часть Переи с городом Фиском входила в общину Линда; ее центральная часть принадлежала Камиру (с городом Феник), а о. Симе входил, по-видимому, в территорию Ялиса. Значительная часть книдского Херсонеса также принадлежала родосцам, но пока еще не удалось установить точно распределение этой территории между родосскими городами.

Город Фиск (демотикон — Фискии), современный Мармара[435] являлся одним из демов Линда. До нас дошло постановление линдийского народного собрания, определявшее религиозные дела Линда и Фиска.[436] В псевдоэсхиновских письмах говорится и о родосских владениях на материке[437] и о покупке Эсхином поместья в Фиске.[438] Нередки случаи упоминания родосских граждан с демотиконом Фискиец и Фискиянка. В одной из надписей III в. до н. э. мы встречаем имя Скиллина, сына Эпикратея, Фискийца, бывшего синтагматархом над наемниками.[439] Таким образом, ясно, что граждане Фиска и его района входили в гражданскую общину Линда как ее полноправные члены.

Демотикон Фискии встречается также в линдийском списке граждан, распределенных по домам,[440] с указанием даров, сделанных ими, по-видимому, Афине Линдийской.

Самый город Фиск, расположенный на скалистых массивах Кале, занимал положение контрольного поста над входом и выходом из гавани.[441] Поэтому дем был важен для Линда и в стратегическом отношении.

С Линдом был связан еще и другой, по-видимому, находившийся по соседству с Фиском, дем Гигассеи. Его следует помещать не в районе залива Лоста, как это предполагали Хула и Сцанто, но в районе Рены, рядом с древним демом Эринаеи, на берегу залива Рены. С этим согласуется и определение его территории у Стефана Византийского.[442]

Дем Амии, имя которого очень часто встречается в родосских надписях, относится к Линду, главным образом, по топографическим соображениям, так как Фискии, Гигассеи и Амии занимали сплошную территорию в северной части родосского Херсонеса. Последние исследования этого района также свидетельствуют о вхождении дема Амиев в общину Линда. Амий представлял собой небольшой, но хорошо укрепленный пункт, расположенный у входа в гавань Фиска. Скалистая и суровая местность не предоставляла возможности для большого городского населения. Назначение Амия — контроль над входом в залив. Маюри обнаружил здесь мощные городские укрепления со сторожевыми башнями.

В одной из дошедших до нас надписей упоминается дем Амийцев,[443] в другой, найденной на о. Мегисте, сохранилось имя амийца, бывшего эпистатом в Кастабе и в крепости на о. Мегисте.[444] Амос упоминается в одном из псевдоэсхиновских писем[445] и у Александра Полигистора.[446] В письме город назван маленькой крепостцей,[447] что вполне согласуется и с вышеприведенными наблюдениями Маюри.

Вероятнее всего, к родосской Перее нужно относить и дем Педиеи, упомянутый и в афинском податном списке Πεδυης εγ Λίνδου, который Гиллер помещает к юго- или северо-западу от Линда на территории острова.[448]

Мнению Гиллера противоречит уже тот факт, что этот дем, по-видимому, малолюдный и небольшой, отделен от остальных линдийских демов для уплаты афинянам фороса. Этому противоречит и свидетельство, сохраненное у Стефана Византийского: Педиеи, город Карии. Если дем Педиею относить к Карии, то становится совершенно понятным, что он мог уплачивать подать отдельно от Линда.

В пользу указанного предположения свидетельствуют и наблюдения Маюри, который склоняется к отождествлению Педиеи с Педалой — небольшой равниной, сжатой горами, и с хорошо укрепленным (еще в глубокой древности) акрополем на родосском Херсонесе на полуострове между заливами Кар-Вассили и Лостой, т. е. в непосредственном территориальном соседстве с другими демами Линда.[449]

О камирских владениях в родосской Перее мы узнаем прежде всего из знаменитой надписи о ктенах Камира: «тех, что на острове и тех, что εν ται ’Απείρωι.[450] ’Απείρωι, вероятно, как предполагает Эрнст Мейер, было собственным именем, обозначающим территорию Переи, входившую в состав камирской общины.[451]

В камирскую ’Απειρως входил дем Тлои с городом Феник (современный Fenaké).[452] Феник, по-видимому, один из наиболее крупных городов родосской Переи, был расположен на вершине скалы в южной части полуострова. Он был удален от моря, но зато находился в центре небольшой долины между двумя реками. Его некрополь находился в скалах, замыкающих долину с севера, и в скале самого акрополя города. Акрополь на вершине скалы был укреплен стенами киклопической кладки. С вершины акрополя открывался вид на острова Симе и Родос. Здесь обнаружены многочисленные фрагменты строительных черепиц и античных амфор. Были обнаружены и цистерны, по-видимому, для хранения воды.[453] Страбон, описывая Перею, говорит о Фенике, как о высочайшей горе полуострова, а «на вершине — крепость, одноименная с горой Феником».[454] Таким образом, Феник был не только городом (остатки которого обнаружены в долине, у подножия акрополя), но и как другие города родосской Переи, укрепленным сторожевым центром, городом-крепостью. Из Феника, расположенного на проливе между береговой линией и Родосом, можно было вести наблюдение и за всей поверхностью окружающего моря, и за береговой линией.[455]

Несомненной является принадлежность к камирской Пере и дема Фиссанунтян.[456] Этот дем был расположен на территории между заливами Лоста и Симе: последний врезался к Херсонес тремя бухтами; в районе средней из них, Ортаджи, и находился дем. Особенно интересные находки были опубликованы М. и И. Хавиарас. В одной сильно поврежденной (нет начала) надписи I в. н. э. (между 81—96 гг. н. э.) мы встречаем упоминание «дема Фиссанунтян, проживающих в Фиссанунте, и ктены Страпиатов».[457] Таким образом, гражданский коллектив этого полиса разделен, подобно Камиру и другим родосским городам, на ктены.

Кроме того, подобно тому, как мы отметили это для города Феника, в деме Тлоитян налицо и метеки, проживающие в Фиссанунте и не имеющие родосских гражданских прав. Уже самое наличие ктены говорит о том, что вхождение камирских владений Переи в состав камирского государства произошло в достаточно раннее время; в противном случае мы могли бы ожидать лишь наличие территориальных подразделений после общеродосского синойкизма. Принадлежность дема Фиссанунтян к Камиру засвидетельствована наличием в нем храма и культа Афины Камириды.[458]

Кроме того, подобно Камиру, если правильно восстановление, в Фиссанунте мы встречаем и камирскую жреческую должность демиурга, сохранившуюся как пережиток былой самостоятельности Камира.[459]

На большую заселенность дема метеками указывает и наличие союзов, встречающихся в большом количестве и в родосских городах, к ним относятся: Эранисты, Адониасты, Аполлониасты, Сотериасты и Асклепиасты Аристодамеи.[460]

К северу от дема Фиссанунтян, на берегу залива, глубоко врезавшегося в сушу и изобилующего у берега мелкими островками, находился дем Боспоран с городом Боспорон или Боспора. Этот город стоял как крепость у воды; мелкие острова открывали возможность лишь узкого прохода для кораблей в месте расположения города.[461] Возможно, что этот дем принадлежал Камиру; это, как будто, подтверждается и надписями: мы встречаемся здесь с чисто камирской жреческой должностью архераниста.[462]

Может быть, к Камиру следует относить и дем Тимнии в районе современной Лосты, в глубине залива того же имени, к северу от дема Боспорана.[463] Предположение основано лишь на топографических наблюдениях, ибо дем замыкает камирские владения в Перее, образуя естественную границу с владениями Линда.

Город Тимн и дем его имени занимали плодороднейшую местность, пересеченную долинами, ущельями и холмами со множеством источников прекрасной питьевой воды. Немногочисленные надписи указывают на имевшийся здесь культ Деметры и Коры, а также на культ Артемиды,[464] весьма распространенный на Родосе. В районе Тимна Маюри была обнаружена и древнейшая из имеющихся в Перее надпись конца V — начала IV в. до н. э. — сильно поврежденное постановление Совета и народа (по-видимому, Тимна) об оплате наемников и о внесении денег в казну жреца Арея Эниалея.[465]

Город Касара и одноименный дем Касареи находился на юге родосского Херсонеса в районе современного поселения Като Сикеан.[466] По-видимому, вся южная оконечность родосского Херсонеса с гаванью Лоримой принадлежала дему.[467] Гиллер ошибочно относил его к Ялису; это мнение сейчас опровергнуто показаниями надписей.[468]

Остается спорным вопрос — территорию какого дема образовывал о. Симе, отделенный от Переи лишь узким проливом. Вхождение Симе в число родосских владений Переи — несомненно.[469] Однако, соображения Гиллера о принадлежности о. Симе к дему Касареев не кажутся убедительными. Наиболее веским аргументом Гиллера является указание на надпись II в. до н. э. из Симе, которая начинается так: «При жреце Эпихарме и демиурге Гиппократее, в 14-й день месяца Агриания Союз постановил. Ликомед, сын Ликиада, Касареец внес предложение...».[470] И далее следует изложение предложения Ликомеда из дема Касары об увенчании Агафадора Агафонова Амийца за его заслуги перед союзом проживающих на Симе. Гиллер, указывая на то, что предложение об увенчании внесено Касарейцем, считает возможным на основании этого включить и о. Симе в дем Касареев. Несомненно, что Ликомед Касареец был членом или патроном союза проживающих на Симе и как гражданин Родоса имел право на внесение предложения. Однако, ввиду частного характера этого постановления, нельзя делать вывод: если Касареец вносит предложение на о. Симе, то о. Симе входит в дем Касареев. Против этого предположения Гиллера говорит как будто бы и факт существования дема Арии.[471] Этот дем, точно не локализованный, предположительно сближают[472] с островками, лежащими между о. Симе и гаванью Лоримой. Если это сближение верно, то дем Касареев оказался бы пересеченным демом Ариев, что вряд ли возможно, так как до сих пор все известные нам демы представляют единую территорию. В нашем распоряжении пока нет никаких данных, удостоверяющих принадлежность о. Симе к какому-либо определенному дему.

К внешним владениям Ялиса можно пока с уверенностью отнести лишь один дем Эринаеи,[473] в котором имел место и ялисский культ Аполлона Эрефимия.[474] Дем находился несколько юго-западнее Фиска, вблизи одноименного залива. Маюри отмечает красоту и плодородие берегов Эрине, богатых источниками, пастбищами и пахотными землями.[475] По-видимому, этот дем, отождествленный еще Кёлером с «Эринес» податного списка афинян,[476] был связан и со святилищем Латоны.[477]

Для родосской Переи удостоверены надписями еще следующие демы: Бибассии, Евфениты, Амнистии, Евриады, Криассеи.

Демы Бибассии и Евфениты были расположены в восточной части книдского Херсонеса, так как и этот полуостров, кроме Книда, входил в состав родосского государства.

Если раньше могло быть сомнение в том, что термин «Бибассий», встречавшийся только в надгробных надписях, обозначает демотикон, то теперь позднейшими по времени находками доказано, что Бибассии — родосский дем. Мы встречаемся в нем с культом Афины Полиады и Зевса Полиея — общеродосским (или в своем происхождении — линдийским?) культом.[478] Однако нам неизвестно, когда эта территория вошла в состав Родоса и к какому из городов она была приписана. Город Бибасс должен был являться для родосцев одним из важнейших опорных пунктов в Перее.[479] Самый город находился на берегу современного залива Емеджик к востоку от залива Даччиа.

Севернее дема Бибассиев находился дем Евфениты (город Евфены).[480] К дему Евфениты примыкал на востоке тоже родосский дем Кедреаты, город которого был расположен на небольшом островке против берега в том месте Керамического залива, где последний, сужаясь, образует бухту Джова.[481] На малоазийском берегу были расположены гавань и некрополь города. Ксенофонт характеризует население города словом «миксоварвары».[482]

Из надписей, найденных в городе, очень интересна одна поздняя, II в. до н. э.,[483] в которой семья чтит Тейсия, сына Феодама, постановкой ему бронзовой статуи. В числе заслуг этого деятеля отмечается, что он был агемоном Мегисте, стратегом в Персе и стратегом в А[пейре] (?); кроме того он был жрецом Аполлона Пифийского и Кедреатийского, увенчан золотым венком «филетами Ди[ман]ами и Па[...]нами из тех, что в Кедреях». Здесь впервые на родосской территории встречается упоминание филы Диманов; по-видимому, эта дорийская фила некогда существовала и на Родосе.

К северу, в глубине Керамического залива, находился город Идима (или Идимэ), местоположение которого точно установлено находкой надписи времени Веспасиана с обозначением союза Идимеян.[484] Позднее новые эпиграфические находки на территории Идимы подтвердили сделанное отождествление.[485] От самого города, кроме некрополя с большим количеством карийских погребений, осталось мало следов; на месте древнего акрополя позднее была построена византийская крепость.

Город был небольшим, и родосцы владели лишь примыкающей к нему территорией. В надписи, датируемой приблизительно 197 г. до н. э.,[486] Никагор, сын Памфила, а по усыновлению — Никагора, из дема Ладармы, бывший стратегом в Перее, говорит об отвоеванной им стране писиетов, идимейцев и килландийцев, и крепостей, там находящихся. Следовательно, до II в. до н. э. район Идимы являлся родосским, затем был потерян и вновь отвоеван Никагором. Одновременно и другие надписи из Идимы свидетельствуют о вхождении города в состав родосского государства;[487] может быть, был и дем Идимы.[488]

Лоссей — дем, вероятно, недалеко от Идимы; его имя встретилось пока всего лишь два раза и оба раза в надписях Идимы.

К северу от Идимы, уже в отдалении от моря, находился последний пограничный пункт родосской Переи — город Килланд, расположенный на большом торговом пути Карии: Алабанда — Лагина — Стратоникея — Писис — Идима (т. е. выход к морю).[489] Килланд находился, по-видимому, в районе современной Эркасеи, где Патон и Майрс нашли надпись очень плохой сохранности.[490] Чтимый в этой надписи стратег Переи обозначается по имени без добавления определения «Родосец»; это свидетельствует о вхождении Килланда в состав старой родосской Переи.

Таким образом, полоса Карийского побережья от города Фиска на востоке до Идимы и Килланда на севере с раннего времени находилась в руках родосцев. Эти плодородные и богатые территории предоставляли родосцам широкие возможности не только для развития своего хозяйства, не только снабжали их людскими резервами, не только способствовали развитию торговых сношений в Малой Азии, но и обеспечивали безопасность развития собственно родосской морской торговли и надежные гавани родосскому военному флоту.

Южной границей материковых владений родосской Переи Страбон называет Дедалу,[491] которую отождествляют с возвышенностью на северном берегу речки Инлидже к западу от реки Главка (современный Карги-Чаи) и к северо-западу от Тельмесса.[492] Как устанавливает Калинка, в IV в до н. э. и позже западной границей Ликии был Тельмесс, а Дедала отошла к Карии; но затем, около 100 г., в связи с перемещением границ, пограничным пунктом, разделяющим Ликию и Карию, снова оказалась Дедала.[493]

Дедала была небольшим укрепленным поселением. Тит Ливии называет ее небольшой крепостью.[494] Последнее обследование Маюри подтвердило маленькие размеры этой крепостцы: акрополь Дедалы (а может быть все население ее ограничивалось лишь акрополем) находился на крутой скале, искусственно выровненной и образовавшей площадку небольших размеров. На склоне скалы Маюри заметил две крепостных поперечных кладки позднего времени. Вершина акрополя поросла густым кустарником, и следов античных построек ни на акрополе, ни у его подножья не удалось обнаружить. С вершины акрополя открывается вид на весь залив Макри с его многочисленными островками и береговыми изгибами. Таким образом, крепость представляла собой прекрасный наблюдательный и сторожевой пост. Вдоль тропинки, ведущей к акрополю, в скалах обнаружено много разграбленных погребений, среди которых встречаются и погребения ликийского типа.[495]

По-видимому, Дедала также входила в состав родосского государства, как об этом свидетельствует единственная посвятительная надпись, найденная пока на ее территории.[496] Поскольку посвятитель, родосский эпистат, находится на родосской земле, он не употребляет обозначения «Родосец». Поэтому с некоторой долей уверенности можно считать Дедалу входившей в состав родосских демов. Эти соображения подкрепляются и находками посвятительных надписей родосских эпистатов на о. Мегисте.[497] Может быть, Эрнст Мейер и прав, отождествляя родосский дем Криассеи с этим районом южнокарийских владений Родоса.[498] Аркрайт отождествлял город Крию с Харопией — юго-западнее Дедалы на западном побережье залива Макри к северу от Лиссы.[499] Хебердей принял это отождествление в карте Ликии, приложенной к первому тому ликийских надписей.[500] Упоминание граждан этого дема в родосских надписях довольно часто.[501]

Таким образом, весьма вероятно было бы считать и Дедалу и Крию с прилегающими к ней островками Терсана и Иерониси[502] входящими в состав дема Криассеи, хотя это до новых находок не может считаться установленным.

В родосские, владения в IV в. до н. э. входил и о. Мегисте, как об этом свидетельствует описание псевдо-Скилака.[503] Из пяти найденных там надписей три связаны с именами родосских эпистатов. Самые имена эпистатов (одно из них с демотическим обозначением: Амиец) указывают на вхождение о. Мегисте в родосское государство. В надписях содержатся указания на наличие на острове культов Аполлона Мегистея, Диоскуров, Гермеса и Зевса.[504]

Остров Мегисте был границей родосских владений на юго-востоке.

Остается ряд демов, местоположение которых пока нельзя указать даже предположительно; таковы Амнистии, Евриады и Нассии, относящиеся все, может быть, к родосской Перее.[505]

Существовал и еще один дем, имя которого пока не установлено; он упомянут в списке пожертвователей на восстановление стен к цистернам Камира... ειδαν ο δαμος.[506] По-видимому, это один из камирских демов.

Родосские материковые владения территориально превосходили размеры самого острова. Ван-Гельдер в свое время предполагал, что только после общеродосского синойкизма Перея была поделена на демы и получила, таким образом, гражданские права.[507] Однако против этого мнения свидетельствует существование ктен в родосской Перее, которые, несомненно, древнее общеродосского синойкизма. Против этого свидетельствует и наличие в Перее родосской филы Диманов, исчезнувшей на Родосе ко времени синойкизма. Против этого свидетельствует и обнаруженный в деме Фиссанунтян культ Афины Камириды, так как после родосского синойкизма здесь мог скорее возникнуть культ Афины Полиады, справлявшийся в городе Родосе.

Все эти данные говорят, по нашему мнению, о большой древности родосских владений в Перее.

С другой стороны, когда родосцы прокладывали себе путь к Фаселиде, т. е. в начале VII в. до н. э., о. Мегисте, по-видимому, еще не был родосским, во всяком случае, ликийская часть Переи еще не принадлежала Родосу.

Так мы получаем две крайние даты: начало VII в. до н. э. и конец V в. до н. э. (дата основания города Родоса). Последняя дата точно удостоверена находкой постановления общеродосского совета и народа в Тимне.[508] Это — самая ранняя дорийская надпись не только в Перее, но и на всех Спорадах, включая сюда и Родос. Она датируется Маюри самым концом V или самым началом IV в. до н. э., т. е. временем, непосредственно близким к общеродосскому синойкизму. Судя по ее содержанию, образование единого родосского государства сопровождалось какой-то реорганизацией военных сил. Однако здесь нам важно пока лишь одно: к моменту общеродосского синойкизма Тимн входил в состав родосского государства.

Когда же все-таки произошло внедрение родосцев на побережье Карии? По-видимому, до времени похода Дария, так как во время похода этого персидского царя родосцы признали над собой власть персов и тем самым уже не могли проявлять самостоятельной экспансии в Малой Азии. Если последнее предположение убедительно, то остается лишь одна возможность: заселение Переи могло происходить в период наибольшей торговой и колонизационной активности родосских городов, т. е. во второй половине VII в. и в VI в. до н. э.

Вряд ли возможно считать, что заселение карийского побережья происходило одновременно и параллельно с заселением Родоса дорийцами, ибо карийские земли распределены по отдельным областям Родоса, а это указывает на колонизационную активность автономных родосских городов. По-видимому, заселение Карии шло путем колонизации, но поскольку эта колонизация происходила по соседству с родосской территорией, то возникавшие на полуострове Херсонесе апойкии не отрывались от метрополии, но включались в метрополию, как ее составные части.

В сохранении гражданских прав Линда, Ялиса, Камира, в распространении этих прав на колонистов Переи был кровно заинтересован каждый из родосских городов, ибо одним из основных назначений новых колоний в Карии являлась охрана торговых путей в районе Родоса и подступов к острову; поэтому-то каждый из городов Переи представлял из себя крепость, расположенную на высотах у проливов и заливов, ближайших к Родосу. Характерен и документ из Тимна, который дает представление о военных силах, сосредоточенных в городах Переи и организованных еще частично по родовому образцу: главы родов — частные люди со своими дружинами, и наряду с этим какое-то войско, оплачиваемое городом.

Мы ничего не можем сказать об отношении греческого родосского населения этих городов к карийскому населению, кроме того, что наемниками были, по-видимому, карийцы, издавна славившиеся этим ремеслом. Часть завоеванных карийцев, вероятно, была превращена в рабов. Но в ряде городов, как свидетельствует наличие погребений карийского типа, население было смешанным. В некоторых случаях кладкам античных городов предшествуют туземные кладки; следовательно, родосцы приходили не на пустые места.

Наиболее древним было заселение лежащего против Родоса Херсонеса; распространение родосцев вглубь Керамического залива до Идимы и далее до Килланда произошло, вероятно, позже.

Позже Переи, вероятно, был, заселен и район Дедалы и Крии, сообщающийся с Переей лишь морем. Об этом свидетельствует и то, что полуостров Макри был завоеван лишь частично, и город Лисса, не отличавшийся большой военной мощью, расположенный по соседству с Крией, не потерял своей политической независимости.

Телос, Халкея, Карпаф. Соседние с Родосом острова также постепенно были включены в состав родосского государства. Очень рано, по-видимому, в состав Камира вошли острова Телос и Халкея и в состав Линда — Карпаф и Сарос.[509]

Остров Телос,[510] входивший в северо-восточную группу Спорад, по-видимому, был заселен в древнее время; об этом свидетельствуют античные строительные остатки в районе современного залива Пладжо и на востоке острова — в районе долины Ливадии. Обе плодородные долины, скрытые береговыми холмами, не видны с моря, что в древнее время, ввиду развития пиратства, представляло важное преимущество для населения острова. На высоком холме, подымающемся на юго-восточном берегу залива Пладжо, в древности был расположен акрополь города, одноименного с островом. Остатки ранней полигональной кладки и античная керамика были обнаружены здесь Бентом; эту кладку перекрывали средневековые строительные остатки; на акрополе в средние века была построена сторожевая башня и часовня, поэтому античные остатки здесь очень скудны.

Граждане Телоса, согласно Геродоту, участвовали вместе с Линдом и Камиром в основании Гелы. Эпонимный жрец Телоса — дамиург, по-видимому, был и политическим и религиозным главой общины. Телиос — родосский демотикон; вероятно, весь остров представлял один дем. Позднее во главе Телоса стоял родосский эпистат.

Остров Халкея расположен вблизи Родоса против Камира. Он — горист, но, согласно Феофрасту,[511] на северном его побережье была полоса очень плодородной земли.

Гавань находилась на южном побережье, и вход в нее при зимних ветрах был труден (эта гавань и сейчас носит название, унаследованное от древности, — Эмпорий). Недалеко от гавани был расположен и город, одноименный с островом.[512] По-видимому, Халкея представляла также один дем.

О древней принадлежности острова к Камиру свидетельствует уже много раз цитированная надпись о камирских ктенах, где острову предоставлена возможность либо включить свои ктены в список ктен Камира, либо записать их отдельно (может быть, в связи с более поздним переходом острова к Линду).

Остров Карпаф по своему расположению (с примыкающим к нему о. Саросом) являлся мостом в сношениях Родоса с Критом. Страбон в своем описании острова отмечает наличие на нем четырех городов, один из которых также назывался Карпафом, другой — Нисиром.[513] По сообщению Диодора, Карпаф первоначально был заселен критянами во времена морского могущества Миноса, а уже затем Иоклом, сыном Демолеонта, аргосцем.[514]

Эти сообщения, по существу, исчерпывают наши сведения по литературным источникам о древнем периоде истории острова.

Ранние связи Карпафа с Критом подтверждаются и археологическими находками на острове, а также и его географическим положением. От Карпафа до Касоса 3 часа плаванья (на лодках), а Касос с Критом также связан лодочным сообщением.[515]

Карпаф представляет длинный, узкий, чрезвычайно гористый остров с горными хребтами, круто обрывающимися в море. Его центральную площадь образует возвышенность, перерезанная холмами, то переходящими в горные вершины, то постепенно снижающимися до равнины. Единственная широкая долина — долина Пигадии на юго-восточном побережье острова.

На северо-восточном побережье острова (в районе Гиофами) были обнаружены микенская посуда и бронзовый меч, сходные по типу с ялисскими.

На о. Саросе местными жителями были найдены небольшие черные каменные топоры, аналогичные находкам в районе восточного Крита.[516] Одно погребение микенского периода было открыто и в юго-западном районе, вблизи древнего города Брикунта.[517] Таким образом, на острове имеются явные следы его древнего заселения.

Величайшая вершина острова — Калолимнон (1200 м над уровнем моря) уже и в древние времена, по-видимому, делила Карпаф на две половины — южную и северную. Отсюда район непосредственного деления и до сих пор называется Месохорией. Южная часть острова разделялась на два дема — Карпафиополиты и Аркасеи, на территории которых расположены одноименные города.

Местоположение города Карпафа с точностью не установлено, но, по всей вероятности, он находился в районе залива Пигадии, на юго-восточном побережье. Древняя Аркасея находилась на юго-западном побережье, на вершине скалы. Здесь еще до последнего времени были видны остатки древнейших киклопических стен и античные кладки.[518]

В южной же части острова, в районе Пигадии был расположен и Посидион (древнее — Потидеон), известный нам по надписям Карпафа. Ктена Потидейцев входила в дем Карпафиополитян, и возможно, что город Потидеон был гаванью Карпафа.[519] На тесную связь этой ктены с жизнью дема Карпафиополитян указывает встречающаяся в надписях формула: «дем Карпафиополитян и ктена Потидейцев».[520]

Другая надпись дема[521] сообщает о даре кипарисового дерева Афине; эта надпись была найдена в Пини, вблизи Валады, к северо-западу от Пигадии. Возможно, что здесь и был расположен город Карпаф, у входа в плодородную долину. Современное поселение, расположенное здесь, известно до сих пор под именем Скарпенто.

Город Брикунт, по имени которого назван третий дем острова — Брикунтии,[522] был расположен на северо-западном побережье острова, на современном полуострове Бургунда. На территории этого дема находилось известное нам по надписям святилище Посейдона Порфмия, которое, судя по месту эпиграфических находок, стояло на берегу современной гавани Тристомо.[523] По-видимому, «перевоз» был проливом между Карпафом и Саросом (современная Сария).

Местоположение упомянутого Страбоном города Нисира с точностью не установлено. Житель острова Манолакакис, написавший его историю, первый отождествил Нисир с местечком Палатии на о. Саросе. Здесь были найдены две надгробные надписи, указывающие на то, что остров был обитаем.[524]

В святилище Посейдона Порфмия найдена посвятительная надпись от имени лиц, избранных гиерагогами:

«Мелантий, сын Менекратея, Брикунтиец, Эпенет, сын Радия, Нисириец, Сосипол, сын Архикратея, Брикунтиец».[525]

Наличие в надписи двух граждан из Брикунта и одного из Нисира, может быть, указывает на территориальную близость этих городов. Кроме того, при отождествлении Палатии с Нисиром разъяснилось бы и противоречие в показаниях Перипла (псевдо-Скилака) и Страбона (трехградие-четырехградие), поскольку четвертый город о. Карпафа Нисир помещался бы на о. Саросе, который можно, при желании, считать Карпафом.[526]

В родосских надписях часто встречается демотикон Нисириец, хотя возможно, что он относится не к карпафскому Нисиру, а к городу Нисиру, расположенному на острове того же имени. Демотикона «Сариос» мы нигде не встречаем.[527] Если отождествление Палатий с Нисиром все же правильно, то Сарос и представлял бы собой дем Нисирии.

Колонизация острова шла в основном из Линда, как на это указывает культ Афины Линдии, существовавший в Брикунте.[528] На раннее вхождение Карпафа в линдийское государство указывает и наличие ктены Потидейцев на южной оконечности острова, главным святилищам которой было также святилище Афины Линдии.[529]

Интересно отметить на острове наличие союза Этеокарпафян.[530] В афинских податных списках Этеокарпафии названы наряду с Карпафиями, Брикунтиями и Аркасиеями.[531] По аналогии с Этеокритянами, встречающимися у Гомера,[532] можно предполагать, что эти «подлинные карпафяне» представляли древнейший слой населения острова и занимали особую определенную территорию. На это указывает их наличие, как особой податной единицы, в афинских податных списках. Поскольку юго-восток острова был занят Карпафиополитянами, юго-запад — Аркасейцами, а север — Брикинтиями, остается предположить, что они занимали центральную часть острова — Месохорию. Однако в родосском государстве они не представляли собой отдельного дема, но обозначались как союз. Территориально, вероятно, они входили в дем Карпафиополитян.

Остров Карпаф был важен родосцам не только тем, что через него лежал путь к Криту, но и тем, что вся группа островов, постепенно осваиваемых родосцами, образовывала защитный барьер на подступах к самому о. Родосу.

Позже, во второй половине VI или в первой половине V в. до н. э. к островным владениям родосцев присоединились еще острова Нисир, Астипалея и Касос (в VII в. до н. э. Нисир и Касос принадлежали еще Косу; Астипалея была колонией Эпидавра). На этих островах, включенных в родосское государство, возвышались укрепления и, как показывают дальнейшие события родосской истории, во время осады Родоса Димитрием Полиоркетом и во время войны с Критом в III в. до н. э. этот островной барьер вокруг Родоса был искусно использован родосцами для военных целей. В борьбе с Критом, например, весь удар приняли на себя жители Карпафа, и критский десант удалось отразить на Карпафе, даже не допустив его до Родоса.