Крупные хлопья сыпали однажды во двор замка. Не думаю, что мне следует уточнять, где это происходило. Достаточно того, что это произошло наверняка.
Вчера я снова занимался очень даже безответственным поведением, я был далёк от всех принципов экономности.
О, какие носки связала мне тогда, к слову, милая деревенская умница, и как окрутил меня петлями теребящий крылья носа аромат жаркого в подъезде, заполненном звуками колокольной воскресной заутрени!
Вчерашние пивные кружки, чей образ заставлял мои мысли почти спотыкаться, мерещатся мне в колоссальном формате. И тем не менее, каждую из них я принял на себя. Никакой игры воображения, голая правда — то, что я вкусил часть сырной головы замечательнейшего из вообразимых видов.
Никогда не представал передо мной город, в коем я уже столь часто с запрокинутой в небо головой сочинял скромные сказания, таким сказочным, таким несказанным, как вчера вечером.
В пивной семимильного обхвата не было никого, за исключением занятого наблюденьями финансиста. А ещё где–то посиживал ещё некто, намеревавшийся свершить торг на предмет дома, имущества, виллы или коня.
Невольным образом меня посетила в этой залитой сиянием зале мысль о слабом свете от фитиля в масляной лампе.
Надеюсь, я имею право обронить, что купил газету у газетчицы и цветочков у цветочницы, которые перевёл во владение женщины, поощрившей меня в моей надежде, что ей они по душе и что она желает иметь их в своём распоряжении.
Я весьма долго стоял, подвергая осмыслению общие вопросы, перед композицией, выложенной в витрине, пока мне, наконец, не пришло в голову, как мне вообще–то уже давно в неё приходило, напомнить себе о том, что пора идти.
И я пошёл, а за мной двинулись и многие другие. С большинством из них я шёл параллельно, но попадались и такие, кто пересекал мой путь.
С каким оживлением разглядывал я движения девушки, без сомнения, пританцовывавшей! Упрёки самого нежного свойства тянулись вереницами сквозь амфилады моего сердца. Никогда не околдовывало меня чтение так, как чтение книги, одолженной мне той, кого я люблю.
Натали, так звалась некогда распутница, а её верный спутник — Эмилем. Они сидели на скамье; их окружала тишина. Родовое ружьё было при нём.
Натали, надо думать, имела причины содрогаться от страха перед этим инструментом, но решился ли бы Эмиль переступить черту? С его воспитанием! Случилось так, что он углубился в созерцание утончённости её шеи, и ружьё опустилось. Она вздохнула с облегчением.
Альпы взирали с видом свидетелей драмы, свершавшейся во внутреннем мире Эмиля и Натали. На её вопрос: «Что ты собирался предпринять?» он ответил: «Я хотел тебе отомстить.» «Чудесный человек,» — прошептали её губы.
И она его поцеловала.
С сознанием того, что написал нечто весьма ценное, я соизволяю встать.