Избранное

ЯЙЦО Перевод Г. Богемского

В парке королевской виллы международный Лиловый Крест устроил для детей младше двенадцати лет большую «охоту за пасхальным яйцом». Стоимость билета — двадцать тысяч лир.

Яйца прятали в стогах сена. По правилам, все яйца, которые ребенок отыщет, принадлежат ему. Яйца всех видов и размеров — шоколадные, металлические, картонные, и в каждом — чудесный подарок.

Джильда Созо, горничная, услыхала об этом в доме своего хозяина Дзернатты. Синьора Дзернатта собиралась повести на праздник всех своих четверых детей, так что ей это обойдется в восемьдесят тысяч.

Джильда Созо, маленькая, хрупкая женщина двадцати пяти лет, не красивая, но и не уродливая, с живым, подвижным личиком, по натуре добродушная, но несколько замкнутая, тоже решила порадовать свою четырехлетнюю дочку. Девочка милая, хорошенькая, но, увы, росла без отца.

Долгожданный день наступил; маленькая Антонелла в новом пальтишке и фетровой шляпке ничем не отличалась от господских детей.

Сама Джильда сойти за знатную даму никак не могла: надеть ей было совсем нечего. И все-таки вышла из положения — водрузила на голову что-то вроде наколки: глядишь, примут за гувернантку из богатого дома с дипломом, полученным в Женеве или Невшателе.

В указанное время подойдя с девочкой к воротам королевского парка, Джильда остановилась и стала озираться вокруг, словно поджидая хозяйку. Между тем одна за другой подкатывали машины, из них вылезали дети, спешащие принять участие в «охоте за яйцом». Прибыла синьора Дзернатта со своим выводком, и Джильда сразу отошла в тень, чтобы та ее не заметила.

Неужели все старания напрасны? Она-то рассчитывала в суматохе и толчее незаметно проскользнуть без билета, но подходящий момент все не подворачивался.

«Охота» начиналась в три часа. Без пяти три подъехала правительственная машина: это специально из Рима прибыла супруга какого-то министра с двумя детьми. Президент, советники и дамы-патронессы международного Лилового Креста бросились встречать высокую гостью и создали наконец ту суматоху, которой так ждала Джильда.

Итак, горничная, замаскированная под гувернантку, проникла в парк, на ходу давая малышке последние наставления: не теряться и не уступать детям старше и ловчее ее.

Все газоны и лужайки были заставлены большими и маленькими стогами сена. Один высотой был не меньше трех метров — кто знает, что там было спрятано — может, и вообще ничего.

Раздался сигнал трубы, ленточка на линии старта была перерезана, и дети с невообразимым улюлюканьем ринулись на «охоту».

Маленькая Антонелла оробела перед этими богатыми детьми. Она бегала от одного стожка к другому, но никак не решалась засунуть ручку в сено, а другие тем временем уже мчались к матерям, прижимая к груди огромные шоколадные или ярко расписанные картонные яйца с волшебными сюрпризами.

Но наконец и Антонелла, робко пошарив в сене, наткнулась на что-то твердое и гладкое: судя по всему, яйцо было здоровенное. Обезумев от радости, она закричала: «Нашла! Нашла!» — и попыталась вытащить яйцо, но какой-то мальчишка кинулся, словно завзятый регбист, и накрыл яйцо грудью. Потом Антонелла видела, как он бежал прочь с огромным пасхальным яйцом и на бегу оборачивался, строил ей рожки и показывал язык.

Какие шустрые эти дети! В три часа был дан старт, а уже в четверть четвертого все яйца как корова языком слизнула. И только дочка Джильды с пустыми руками оглядывалась по сторонам, ища наколку гувернантки. В глазах у нее стояли слезы, но она сдерживалась изо всех сил: разреветься перед всеми этими детьми было бы уж совсем стыдно.

Какая-то светловолосая девочка лет семи тащила в охапке целую гору замечательных пасхальных яиц. Вот это добыча! Антонелла глядела на нее как зачарованная.

— Ты что, ничего не нашла? — заботливо спросила девочка.

— Ничего.

— Хочешь, возьми одно у меня.

— Правда? — обрадовалась Антонелла. — А какое?

— Какое-нибудь поменьше.

— Можно это?

— Ладно, бери.

— Спасибо! — Малышка мгновенно утешилась. — А тебя как зовут?

— Иньяция, — ответила блондиночка.

Тут в разговор вмешалась высокая женщина — должно быть, мама Иньяции:

— Зачем ты дала яйцо этой девочке?

— Я не давала, она сама взяла, — выпалила Иньяция: дети иногда отличаются необъяснимым коварством.

— Неправда! — закричала Антонелла. — Она мне его дала!

Это было красивое яйцо из блестящего картона, наверно, оно открывалось как коробочка и внутри лежала какая-нибудь игрушка, кукольный сервиз или набор для вышивания.

Услышав спор, к ним подошла дама из Лилового Креста, лет пятидесяти, вся в белом.

— Что случилось, милые девочки? — спросила она, улыбаясь, но улыбка была какая-то ледяная. — Вы чем-нибудь недовольны?

— Нет-нет, ничего, — ответила мама Иньяции. — Просто вот эта мартышка — не знаю даже, чья она, — отняла у моей девочки яйцо. Сущий пустяк! Для меня, во всяком случае. Пускай забирает себе. Пошли, Иньяция! — И она увела девочку.

Но патронесса не сочла инцидент исчерпанным.

— Ты отняла у нее яйцо? — спросила она Антонеллу.

— Нет, она сама мне дала.

— Неужели? А как тебя зовут?

— Антонелла.

— Антонелла, а фамилия?

— Антонелла Созо.

— А где твоя мама?

Тут Антонелла заметила маму. Та стояла всего в нескольких шагах и безмолвно наблюдала за происходящим.

— Вон она, — показала девочка.

— Вот эта женщина? — спросила дама.

— Да.

— Разве она не гувернантка?

Джильда приблизилась.

— Это моя дочь.

Дама смерила ее изумленным взглядом.

— Извините, синьора, а у вас есть билет? Будьте добры, покажите.

— У меня нет билета, — сказала Джильда, стоя с Антонеллой рядом.

— Вы его потеряли?

— Нет. У меня вообще его не было.

— Значит, вы прошли без билета? Это меняет дело. В таком случае, девочка, яйцо придется вернуть. — И вырвала яйцо у Антонеллы из рук. — Как вам не стыдно, — проговорила она. — Прошу вас немедленно покинуть парк.

Девочка словно окаменела, и в глазах у нее была такая боль, что небо над землей сразу помрачнело.

Патронесса уже гордо удалялась, унося с собой яйцо, и тут Джильду словно прорвало. Она больше не в состоянии была сдерживать всех накопившихся на душе унижений, обид, подавленных желаний. И осыпала даму ужасными словами, начинавшимися на «г», на «с», на «б», на «ш» и на другие буквы алфавита.

Вокруг столпились элегантные дамы из высшего общества, их детишки, нагруженные чудесными пасхальными яйцами. Некоторые, услышав крики Джильды, в ужасе разбежались. Другие принялись возмущаться:

— Какой позор! Скандал! При детях! Арестуйте ее!

— Вон! Вон отсюда, негодяйка, если не хочешь попасть в полицию! — пригрозила патронесса.

Антонелла так горько заплакала, что могла бы растрогать даже камни. А Джильда была уже вне себя: ярость, стыд, отчаяние как будто влили в нее исполинскую силу.

— Это вам должно быть стыдно отнимать яйцо у обездоленного ребенка! Да вы… Да вы… Дрянь!

Подбежали двое полицейских и схватили Джильду за руки.

Джильда вырывалась, кричала:

— Пустите, не прикасайтесь ко мне! Сволочи!

Они скрутили ее, потащили к выходу.

— Пойдешь с нами в участок! В карцер ее! Узнает, как оскорблять власти!

Дюжие мужчины с трудом удерживали маленькую, хрупкую женщину.

— Нет! Нет! — вопила она. — Где моя девочка? Пустите меня, подонки!

— Мама! Мама!

Антонелла вцепилась ей в юбку, девочка судорожно всхлипывала, в общей свалке ее мотало во все стороны.

На Джильду наседало уже человек десять — мужчин и женщин.

— Она сошла с ума! Надо смирительную рубашку! В кутузку ее!

Прибыл полицейский фургон, открыли заднюю дверцу, Джильду приподняли, чтобы запихнуть в машину. Дама из Лилового Креста крепко стиснула ручку Антонеллы.

— Поедешь со мной. Уж я ее проучу, твою мамашу!

И никто не подумал о том, что человек, переживший несправедливость, может обрести сверхъестественное могущество.

— В последний раз предупреждаю: отпустите лучше! — вскрикнула Джильда, когда ее впихивали в фургон. — Отпустите, иначе вас убью.

— Хватит! Увезите ее! — приказала патронесса, тщетно пытаясь удержать возле себя девочку.

— Ах, так! Тогда сдохни первой и будь ты проклята! — отбиваясь изо всех сил, крикнула Джильда.

— О боже! — простонала белоснежная дама и замертво свалилась наземь.

— А теперь твой черед, раз ты держишь мне руки! И твой тоже! — произнесла горничная.

Клубок тел вдруг рассыпался, из фургона выпал один из полицейских да так и остался лежать без признаков жизни, следом за ним, едва Джильда успела сказать слово, на мостовую рухнул второй.

Все в ужасе отшатнулись. Теперь Джильда стояла одна посреди уже не решавшейся приблизиться толпы.

Мать взяла Антонеллу за руку и решительно двинулась вперед.

— А ну, расступись!

Ей дали дорогу, не осмеливаясь прикоснуться, однако полицейские следовали за ней метрах в двадцати. Зрители в страхе разбегались под вой сирен: это прибыло подкрепление — кареты «скорой помощи», пожарные машины и полицейские джипы. Руководство операцией взял на себя заместитель начальника полиции. Послышалась команда:

— Приготовить брандспойты! Слезоточивый газ!

Джильда бесстрашно обернулась.

— Подходи, кто посмелей!

В груди оскорбленной, униженной матери клокотала неукротимая стихия.

Кольцо вооруженных полицейских сомкнулось вокруг нее.

— Руки вверх, несчастная!

Грохнул предупредительный выстрел.

— Так вы решили убить не только меня, но и мою девочку?! — крикнула Джильда. — Прочь с дороги!

И смело двинулась дальше. Она даже пальцем к ним не притронулась, но шестеро полицейских враз рухнули на землю.

Так дошла она до дома. Это было большое мрачное строение на окраине, среди поросших сорной травой пустырей. Полицейские отряды оцепили его.

Вперед вышел начальник полиции с мегафоном: всем жильцам предлагалось в течение пяти минут покинуть здание, а взбунтовавшейся матери во избежание серьезных неприятностей отдать девочку.

Джильда высунулась из окна на верхнем этаже и прокричала в ответ что-то неразборчивое. Цепи осаждавших мгновенно остановились, словно натолкнувшись на невидимое препятствие.

— Куда? Сомкнуть ряды! — гремели команды.

Но даже офицеры, спотыкаясь, отступали.

Во всем доме не осталось никого, кроме Джильды с ребенком. Наверно, она готовила ужин, потому что над трубой появилась тонкая струйка дыма.

На землю медленно спускались сумерки, а вокруг дома уже было выставлено оцепление из бронемашин Седьмого моторизованного полка. Джильда опять выглянула в окно и что-то крикнула. Одна из тяжелых бронемашин начала подпрыгивать и вдруг перевернулась. За ней — другая, третья, четвертая. Какая-то таинственная сила расшвыривала их во все стороны, как жестяные игрушки, они разваливались и застывали странными неподвижными глыбами.

Было введено осадное положение, вызваны войска ООН. Обширный район города был эвакуирован. На рассвете началась бомбардировка.

Джильда и Антонелла, выйдя на балкон, спокойно наблюдали за этим зрелищем. Неизвестно почему, ни одна бомба не упала на дом. Все они взрывались в воздухе за триста-четыреста метров до цели. Потом Джильда вернулась в комнату, потому что дочка, испуганная грохотом взрывов, начала плакать.

Их решили взять измором. Отключили водопровод. Но каждое утро и каждый вечер труба по-прежнему дымилась — признак того, что Джильда готовит.

Генералиссимусы назначили атаку на час X. В этот час земля на много километров вокруг содрогнулась, будто перед концом света. Бронетанковые силы начали концентрированное наступление.

Джильда вновь высунулась в окно.

— Хватит! — крикнула она. — Оставьте меня в покое.

Танковый строй словно поразила невидимая ударная волна: груженные смертью стальные мастодонты с жутким скрежетом корчились, рассыпались на части, превращаясь в кладбище железного лома.

Генеральный секретарь ООН вышел вперед, высоко подняв белый флаг. Джильда знаком позволила ему войти.

Он пришел обговорить с горничной условия мира: страна уже на последнем издыхании, население и вооруженные силы измотаны до предела.

Джильда угостила его чашечкой кофе и потом сказала:

— Я хочу пасхальное яйцо для моей дочери.

Десять грузовиков остановились у подъезда дома. Из них выгрузили яйца всех размеров и невиданной красоты, чтобы девочка могла выбрать. Одно даже было из чистого золота, диаметром в тридцать пять сантиметров и все украшенное драгоценными камнями.

Антонелла выбрала маленькое, из цветного картона, точь-в-точь как то, которое отняла у нее дама-патронесса.