Избранное

ИКАР Перевод Н. Кулиш

14 июня 1968

Сегодня я лег на операцию в клинику «Лазурный дом». Несмотря на лицемерные заверения, полагающиеся в подобных случаях, я отлично знаю, что операция предстоит исключительно тяжелая, тяжелейшая, да и толку от нее, по-видимому, не будет. Хоть я никому не сказал ни слова, моя жена, дети и врачи догадываются, о чем я думаю, и пытаются, как могут, успокоить меня. Смеются, шутят, говорят о веселом и приятном, строят далеко идущие планы. Меня якобы ожидает морское путешествие, поездка в Бретань, охота в Штирии. Само собой, мое выздоровление — вопрос уже решенный. Максимум через десять дней вернусь домой, а через двадцать стану бодрее прежнего.

Профессор Кольтани — светило медицины, — который будет меня оперировать, сказал:

— С той минуты, как вы переступили порог нашей клиники, можете считать, что вы уже поправляетесь. Сама операция никакой трудности не представляет, любые осложнения заранее исключаются. Теперь, когда вы наконец решились на операцию, она, в некотором смысле, становится простой формальностью.

Профессор Кольтани уже стар, но у него маленькие, удивительно живые глазки. Однако сегодня утром, когда он вошел ко мне в палату, то показался мне каким-то усталым и измученным.

Чем беззаботнее и веселее держатся со мной окружающие, тем больше я убеждаюсь в собственной правоте. За свою жизнь я достаточно насмотрелся таких комедий. Скажу больше: доза бодрости и спокойствия, вводимая больному перед операцией, прямо пропорциональна грозящей опасности. Если врачи с улыбкой заверяют вас, что вы ничем не рискуете, значит, надо ждать самого худшего. Странный это трибунал: его оправдательный приговор часто предшествует казни.

15 июня 1968

Мне еще не сказали, на какой день назначена операция. Чтобы заранее исключить всякие сюрпризы во время путешествия, требуется сделать анализы и провести обследование, которое может продлиться несколько дней — никак не больше недели. Так утверждает доктор Рилька, ассистент Кольтани, маленький, очень живой человечек лет сорока пяти, — как мне показалось, он был очень польщен тем, что имеет дело с писателем.

Пока мне еще разрешают смотреть телевизор. Сегодня вечером была остроумная передача (особенно блистательно выступили Руджеро Орландо и профессор Сильвио Чеккато) — «круглый стол», посвященный астероиду Икар, о котором газеты заговорили года два назад, предсказывая его возможное столкновение с Землей. По прогнозам, катастрофа должна произойти во второй половине июня 1968 года, то есть в ближайшие дни. Крупнейшие астрономы решительно опровергают эту гипотезу. Астероид приблизится к Земле только на шесть с половиной миллионов километров, поэтому никакой опасности нет, как нет и оснований предполагать, что траектория полета отклонится от вычисленной. «Круглый стол» с участием видных ученых как раз и призван был окончательно рассеять страхи и подозрения, обратив все в шутку.

16 июня 1968

Около четырех часов пополудни — время для него необычное — ко мне зашел доктор Рилька. Вид у него был крайне озабоченный: с таким выражением, как правило, сообщают неприятные новости. Из длинного, витиеватого предисловия следовало, что он хочет сделать мне признание, не имеющее, впрочем, никакого отношения к моей болезни.

Наконец решившись, он приступил к делу. Ему надо было заручиться моим обещанием до выписки из клиники — но после операции, конечно, — прочесть подборку его неизданных стихов и откровенно высказать свое мнение. Он все извинялся, будто речь шла о какой-то постыдной слабости. Но глаза у него блестели. Я понял, что мечтой его жизни была не карьера врача, а удовлетворение литературных амбиций.

Я поспешил его успокоить. Его стихотворения будут прочитаны с величайшим вниманием. Приободрившись, он начал декламировать мне одно из них; если не ошибаюсь, начиналось оно так: «Скопление разрозненных мирков, ты часть макрокосмического дома…» На мое счастье, в этот момент вошла сестра Пренестина и позвала его к другому больному. Он ушел окрыленный, подмигнув мне напоследок: мол, не расстраивайся, я мигом, этот лакомый кусочек у тебя не отнимут.

17 июня 1968

Странный день. Рано утром опять появился доктор Рилька, в еще большем возбуждении, чем накануне. У него для меня потрясающая новость. Но перед тем, как ее объявить, он заставил меня поклясться, что я прочту его стихи не после операции, как мы уговорились, а до. Может быть, он испугался, что я умру прямо на столе? Оказалось — нет… Основания у него куда более веские. Он наклонился и поведал свою новость мне на ухо, как большой секрет.

Ну так вот. Рилька беседовал с профессором Нессаимом, директором обсерватории Мехала, приехавшим из Ганы к нам на конгресс. И Нессаим будто бы рассказал, что в прошлом году в Англии состоялось закрытое заседание, на котором руководители крупнейших обсерваторий мира договорились тщательно скрывать правду об астероиде Икар с целью уберечь человечество от бессмысленной паники. Было безошибочно установлено, что астероид врежется в земную кору ранним утром 19 июня 1968 года. Учитывая размеры астероида — более полутора километров в диаметре, — последствия ожидаются катастрофические, и надежд на спасение никаких. Проще говоря, конец света.

Признаюсь, от моей подавленности и следа не осталось: новость эта утешила меня несказанно. Я-то в любом случае умру. Но умирать страшно в одиночку. А если к праотцам отправятся все вместе и здесь больше никого не останется — это не то чтобы праздник, но вроде того. Чего бояться, раз та же участь постигнет всех?

И потом — пусть это эгоистично, пусть мелочно, — что ни говори, а приятно сбить спесь с тех, у кого перед нами единственное преимущество: они родились позже. Какой урок тем, кто из кожи вон лезет, чтобы кинуть в копилку еще одну монетку, подняться еще на одну ступеньку власти, еще раз сорвать аплодисменты, добиться успеха еще у одной женщины, сделать еще одну пакость, и при этом планирует свои победы бог знает на сколько лет вперед. Вот будет холодный душ для юнцов, которые уже вообразили себя властителями мира, воплощением мудрости, справедливости и красоты и смотрят на нас, стариков, как на дохлых тараканов, словно им самим предстоит жить вечно, вот будет милый сюрприз, когда все вместе в один миг унесутся на одном черном катафалке и полетят вверх тормашками в омут великого небытия.

Надо сказать, что в этих обстоятельствах и Рилька не пал духом. Единственное, что его волнует, — чтобы до светопреставления я успел вынести свое суждение о его стихах. Говорит, что если оценка будет благожелательной, то он умрет счастливым.

И вот я один в голубом сумраке палаты взываю: «Приди, благословенный астероид, не сбейся с пути, низвергнись на нас всей своей сокрушительной силой, разнеси вдребезги эту злосчастную планету».

18 июня 1968

Сегодня утром, часов в семь, меня разбудил сам профессор Кольтани.

— Итак, — сказал он, с довольным видом потирая руки, — итак, завтра утром.

— Что завтра утром?

— Как «что»? Операция, небольшое, чисто формальное хирургическое вмешательство…

— Но ведь доктор Рилька сказал, что теперь…

— Что?..

Я рассказал ему о сообщении Нессаима. Кольтани рассмеялся. Он тоже присутствовал при разговоре. Ничего подобного астроном из Ганы не говорил, наоборот, он еще раз подтвердил компетентное мнение всех ученых, достойных этого звания. А Рилька, по-видимому, просто прибегнул к такой невинной уловке, чтобы заставить меня прочесть его стихи.

Профессора эта история явно позабавила. Но вдруг он нахмурился:

— Вы-то, дорогой мой, скоро выйдете отсюда: вам еще жить да жить. А вот я действительно был бы счастлив, если бы Икар…

— Вы? А что с вами?

— Я еще работаю… и буду работать, пока силы есть… это единственное, что меня отвлекает… Но уж недолго осталось, дорогой друг, перед вами обреченный… — Он выпрямился, снова появились властный тон и бесстрашная улыбка. — Ладно, не будем о грустном. Вам беспокоиться нечего, анализы превосходные… Итак, до завтра…

19 июня 1968

Два часа ночи, в клинике полная тишина. Через пять часов меня положат на каталку и повезут в операционную. Может, это последняя ночь, когда я еще в целости, сохранности и здравом уме. Через шесть-семь часов я, возможно, вообще перестану существовать или сделаюсь ни на что не годным обрубком, а хуже всего — останусь таким, как был: хирурги разрежут меня и тут же зашьют, поскольку помочь уже ничем нельзя. Астероид Икар так и не появился, этот астероид — всего лишь глупая красивая сказка, из тех, что на мгновенье морочат голову, а потом улетучатся, как будто их и не было; тело пролетает сейчас над этой клиникой с головокружительной скоростью и ничего не знает обо мне, даже не догадывается, как я его жду… и как ждет его профессор Кольтани… Желанный астероид прошел совсем близко от Земли и теперь удаляется от нас, погружается в бездны Вселенной, а через девятнадцать лет, когда о нем вновь заговорят, я уже стану прахом, и даже имя мое на могильной плите почти сотрется…

Видно, доставили какого-то тяжелого больного. Из-за двойной двери до меня доносится торопливое шарканье ног, то там, то здесь раздаются приглушенные женские голоса. Вдалеке звенит колокольчик. Но что-то не слышно, чтобы подъехала машина.

Странно. Может быть, кого-то решили срочно оперировать? Шаги и голоса в коридоре становятся громче. Там уже чуть ли не кричат. Словно вся клиника проснулась.

Кто-то без стука открывает дверь. Это доктор Рилька, запыхавшийся, без халата. Таким я его еще не видел. Он подбегает к кровати и протягивает свернутые в трубку листы бумаги.

— Прочтите, умоляю, прочтите хотя бы одно-два… остаются считанные минуты…

— Так это правда? — спрашиваю я, привстав, и сразу чувствую себя молодым, здоровым, полным сил. — Так это правда?

— Ну конечно! — восклицает он и кидается к окну поднимать жалюзи. — Не теряйте времени, прошу вас, прочтите хотя бы одно!

А на улице совсем светло. Нет, это не луна. В два часа ночи все залито ослепительным бело-голубым светом, похожим на пламя электросварки. Суматоха, гул, страшный гвалт по всему городу… Отдельные крики сливаются в тысячеголосый вопль ужаса (или радости?). И к нему примешивается немыслимый, нечеловеческий рев; с хрипом, и свистом, и грохотом он нарастает, охватывает все небо. А я смеюсь от счастья и как безумный разбрасываю по палате листки со стихами. А доктор Рилька, которому жить осталось всего несколько секунд, бегает по палате, подбирая листки, и отчаянно взывает:

— О-о! Что же вы делаете?!