Избранное

Король мой Дезидерий! Адельгиз,

Отца достойный соправитель! Мною

Высокий и печальный долг исполнен,

Мне вверенный. Как наказали вы,

В долине Сузы под стеной крутою,

Что отделяет Франкскую державу

От Лангобардской, ждал я, — и туда

Со свитой франкских дам и щитоносцев

Спустилась Эрменгарда и под нашу,

Как только с провожатыми простилась,

Охрану перешла. Но ясно показало

Почтительное, долгое прощанье

И слезы на ресницах, лишь с трудом

Удерживаемые, что достойны

Иметь ее, как прежде, королевой

Такие подданные, что в разводе

Никто пособником для Карла не был,

Что все она сердца завоевала —

Все, кроме одного… Мы в путь пустились.

Теперь в лесу у западного вала ^{16}

Она расположилась, я же с вестью

Помчался к вам скорей.

Небесный гнев,

Проклятья всей земли и меч возмездья

На голову его! Он дочь мою

Прекрасною и непорочной принял

Из материнских рук и возвращает

Бесчестием развода заклейменной!

Позор ему, по чьей вине отцу,

Как весть о горе, сокрушает сердце

Весть о прибытье дочери. О, Карл,

За этот день заплатишь ты! Пади же

Так низко, чтоб убогий из убогих

Средь подданных твоих, восстав из праха,

Мог над тобою вознестись и смело

Сказать: ты был и подл и нечестив,

Невинную обидев.

Разреши мне,

Отец, поехать к ней, ее доставить

Тебе пред очи… Ждет она предстать

Пред очи матери — но тщетно! ^{17} Горе

За горем вслед! Тут раненую душу

Разбередит воспоминаний горечь, —

Так пусть их штурм свирепый не застигнет

Ее врасплох, пусть укрепится сердце

Словами утешенья и любви.

Останься, сын! А ты, Вермунд мой верный, ^{18}

Ты к дочери вернись, скажи, что ждут

Ее раскрытые объятья близких…

Тех, кто по воле неба не покинул

Доселе этот мир… К отцу и брату

Веди ее, дай лик желанный видеть.

Двух Дам возьми и Анфрида с собою:

Довольно будет этой свиты. Дочь

По улице глухой к дворцу доставьте

Как можно незаметней, а людей

Разбейте на отряды и введите

За стены через разные ворота.

Что ты задумал, Адельгиз? Весь город

Свидетелями нашего бесчестья

Хотел ты сделать, злую чернь созвать,

Словно на праздник? Ты забыл, что живы

Те, что держали сторону Ратгиза, ^{19}

Когда со мной он за престол боролся?

Врагам, когда-то явным, ныне тайным,

Доставит мстительное утешенье

Потупленный наш взор.

О, злая плата

За власть! Удел наш горше их удела, ^{20}

Горше, чем участь покоренных нами,

Коль мы должны их глаз бояться, прятать

В смущенье лица, коль при свете солнца

Любимую почтить в ее несчастье

Не смеем!

Только кровью смыв пятно,

Мы вровень им отплатим, и тогда-то,

Сняв скорбную одежду, дочь моя

Из тени выйдет и чело поднимет

Высоко над толпой, — сестра и дочь

Монархов, блеском славы и возмездья

Сверкающая. Близок этот день!

В моих руках оружье, что вручил мне

Сам Карл. Я о Герберге говорю,

Вдове несчастной Карломана, чьим

Преемником он стать сумел бесчестно:

Она у нас убежище нашла,

В тени престола моего укрыла

Двух сыновей, которых поведем мы

На Тибр, ^{21} войска придав им для охраны,

И там первосвященнику ^{22} прикажем

Невинное чело помазать им

И, по обряду вознеся моленья,

Дать франкам короля. А мы доставим

Их в землю франков, в царство их отца,

Где к ним толпой сторонники стекутся:

В душе у многих дремлет, но не гаснет

Гнев на захватчика престола.

Разве

Не знаешь ты, что Адриан ответит?

Он связан с Карлом тысячами нитей:

Отец благословляющий, он Карла

Хвалами превозносит, Карлу льстит,

Сулит победу, и престол, и славу,

Для Карла молит милости Петра!

И нынче у него послы от франков:

Он просьбами на нас их натравляет.

Не только что свой храм — всю землю воплем,

За отнятые города пеняя

На нас, он оглушил.

Что ж, пусть откажет:

Тогда — открытая вражда, конец

Войне бессрочной жалоб и посланий

И тайных козней. Новая война —

Война мечей начнется. Как тут можно

В исходе сомневаться? Сберегает

Судьба для нас тот праздник, о котором

Отцы вотще мечтали. Рим падет!

Опомнясь поздно, нас моля напрасно,

Земных мечей лишенный Адриан

К делам священства обратится, станет

Царем молитв и таинств, а престол

Освободит для нас.

Гроза мятежных

И победитель греков, ^{23} не привыкший

Иначе возвращаться, как с победой,

Айстульф перед могилою Петра

Склонял знамена дважды ^{24} — и бежал,

Два раза оттолкнув Стефана руку, ^{25}

Которая протягивала мир.

Он оставался глух к его стенаньям,

Но, из-за Альп услышав их, Пипин ^{26}

Сюда вторгался дважды через горы,

И франки, те, которых столько раз

И побеждали мы, и выручали, —

Навязывали нам условья мира.

В окно отсюда вижу я равнину,

Где, на позор нам, был Пипинов стан

И франкские скакали кони.

Что нам

Их вспоминать — Айстульфа и Пипина?

В могиле оба. Царствуют другие,

Идут другие времена, другими

Мечами потрясаем мы. Когда

Взошедший первым на стену и первый

Удар принявший воин гибнет, разве

Все прочие должны бежать в испуге?

И это мне советует мой сын?

Где гордый Адельгиз, тот юный ястреб,

Который грозно грянул на Сполето, ^{27}

Кто, о себе забыв, нырял, как в волны,

В кипенье боя, кто блистал средь войска,

Как на пиру — жених? Кем герцог-бунтовщик

Был побежден и взят? На поле там же

Просил я, чтобы сделали его

Мне соправителем, — и общий крик

Меня одобрил, и в его десницу —

Столь грозную тогда — вложил я пику.

А ныне он лишь беды да преграды

Умеет видеть. Когда есть раздор,

Ты так не должен говорить со мною!

А донесли бы мне, что Карл сегодня

Таких же мыслей держится, какие

Мне высказал мой сын, я был бы счастлив.

Зачем, зачем не здесь он — и нельзя

Мне, брату Эрменгарды, с ним средь поля

Сойтись лицом к лицу, препоручить

Отмщенье за обиду моему

Мечу и божию суду! Тогда бы,

Отец, ты должен был признать, что слово

Поспешное слетело с уст твоих.

Вот это Адельгиза речь! Желанный

Я день приближу.

Нет, другой мне виден,

И виден близко, день. На Адрианов

Бессильный, но повсюду чтимый зов

Со всею франкской силой Карл нагрянет;

Лишь в этот день преемники Айстульфа

И сын Пипина встретятся. Но вспомни,

Над кем мы правим: средь немногих верных.

В рядах у нас замешаны враги,

И больше их, быть может. А при виде

Чужих знамен любой противник станет

Изменником. Отваги хватит мне

Погибнуть. Но победа и престол —

Для тех счастливцев, кто повелевает

Единодушными. Мне гнусен бой

И пика мне отягощает руку,

Когда на тех, кто рубится бок о бок,

С опасной озираться должен я.

Кто властвовал — и не имел врагов?

Мы короли иль нет? В отваге ль только дело?

Должны ли мы держать мечи в ножнах,

Пока вражда и зависть не угаснут?

Сидеть должны ли праздно на престоле

И ждать удара? В чем, как не в дерзанье,

Ты видишь выход? Что ты предлагаешь?

Лишь то, что предложил бы в день победы,

Народом правя верный и могучим:

Очистить земли римлян, Адриану

Друзьями стать.

Нет, пусть погибну я,

Хоть на престоле, хоть во прахе, прежде

Чем этот вынесу позор. Советы

Держи такие про себя! Отец

Велит…

Мой государь, вот Эрменгарда.

Приблизься, дочь моя! Крепись!

Ты снова

В объятьях брата! Видишь ты отца,

И преданных тебе, как прежде, близких,

И тот дворец, где больше чтят и любят

Тебя, чем в день отъезда.

Этот голос

Благословенный! Мой отец, мой брат,

Пусть небо вам воздаст за эти речи,

Пусть будет милостиво к вам всегда,

Как вы — к несчастной вашей. Если б мог

Мне выпасть день счастливый, это был бы

Сегодняшний: он дал мне вас увидеть.

А ты, родная… Здесь тебя оставив,

Я не слыхала слов твоих последних:

Ты умерла, а я… Но ты нас видишь

С твоих небес! Взгляни на Эрменгарду,

Которую сама ты наряжала

Так радостно в тот день, которой косу

В тот день обрезала, ^{28} — взгляни, какою

Она вернулась, и благослови

Тех, кто отвергнутую принял!

Помни,

Что боль твоя есть наша боль, и нас

Обидел твой обидчик!

И за нами —

Забота об отмщенье!

Мой родитель,

Не этого желает боль моя:

Забвенья лишь хочу — и мир охотно

Дарит его несчастным. Пусть беда

Закончится на мне. Когда согласья

И мира белым стягом быть меж вами

Мне небо не дало, пусть хоть не скажут,

Что слезы и раздор с собой несу я

Везде и всем, кому должна была

Стать радости залогом.

Будет горько

Тебе, коль понесет бесчестный кару?

Его ты любишь?

Ах, отец, зачем ты

Дорыться хочешь до глубин души?

Что ни найдешь там, будет не на радость…

Самой мне страшно вопрошать ее.

Что было, для меня не существует.

О милости прошу, отец, последней:

Здесь, при дворе, где мать меня растила

Для радужных надежд, что делать мне?

Я — как венок цветочный: любовались

Мгновенье им, чело венчали в праздник —

И на дорогу бросили… В святую

Обитель ^{29} благочестия и мира,

Которую, как будто все провидя,

Твоя жена воздвигла, где сестра

Счастливая навеки обручилась

С тем женихом, который не отвергнет,

Укрыться разреши. Другие узы

В священный брак вступить мне не позволят,

Но там, никем не видима, в покое

Я дни свои закончу.

Да не сбыться

Тому, что ты пророчишь! Верь, ты будешь

Жить! Не отдал на произвол преступным

Жизнь лучших бог и не дал власти им

Гасить надежды, изгонять из мира

Любую радость.

О, когда б вовеки

Не видеть берегов Тицина Берте! ^{30}

Не пожелать из рода лангобардов

Невестку привести и на меня

Не обратить очей!

Увы, отмщенье,

Как медлишь ты!

Даешь ли ты на просьбу

Согласье мне?

Советчиком поспешным

Бывает боль скорее, чем надежным,

А время неожиданно меняет

И мысли наши, и дела. Но если

Оно твоих желаний не изменит,

Я не перечу им.

(Анфриду)

С чем ты явился?

Здесь, во дворце, посол. Он просит, чтобы

Вы, государи, приняли его.

Откуда он и от кого?

Из Рима,

Но послан королем.

Отец, позволь

Мне удалиться.

(дамам)

Дочь препроводите

В ее покои; отряжаю вас

Служить ей: почести и титул королевы

Останутся за ней.

Он прибыл, Анфрид, От короля? От Карла?

Ты сказал.

Что нужно Карлу? Что решат меж нами

Слова? О чем мы можем договоры,

Как не о смерти, заключать?

Явился

Он с важною, мол, вестью, а покуда,

Кого ни встретит во дворце из знатных,

Заговорить спешит и льстит…

Уловки,

Обычные для Карла!

В ход пустить их

Не дай же времени ему.

(Анфриду)

Скорее

Зови к нам Верных! ^{31} С ними пусть войдет

Посол.

Настало время испытанья,

Со мною заодно ли ты?

Отец.

Чем заслужил я твой вопрос суровый?

Должны едины быть сердца и воля!

Но так ли это? Что ты мыслишь делать?

Пусть прошлое ответит за меня.

Приказов жду твоих, чтоб их исполнить.

И вопреки намереньям своим?

Зачем об этом спрашивать меня,

Меж тем как близок враг? Я — только меч

В твоей руке. Но вот посол. Да будет

Твоим ответом долг предписан мне.

Отрадно вашим королям, что с ними рядом

Вы, герцоги и Верные мои,

В совете и в сраженье.

(Альбину.)

С чем пришел ты?

Карл, франков властелин, любимый богом,

Вам, лангобардов короли, моими

Устами вот что возвещает: земли,

Что дарены Петру Пипином славным, ^{32}

Угодно ль вам очистить сей же час?

О лангобардские мужи! Вы мне

Свидетели пред всем народом нашим!

Ведь если от того, кого назвал он,

Но чье назвать претит мне имя, принял

Посланца я и слушал эти речи,

То лишь священный королевский долг

Меня принудил к этому. Вопрос твой,

Посол, не легок: тайну короля

Узнать ты хочешь. Только самым первым

Из нашего народа, от которых

Мы ждем совета здравого, лишь тем,

Кого ты видишь здесь со мной, привыкли

Мы доверять ее — но не пришельцам.

Так что на твои вопрос ответ достойный —

Не дать ответа.

Твой ответ — война!

Ее вам, Адельгиз и Дезидерий,

От имени пославшего меня

Монарха объявляю, — вам, посмевшим

На божье достоянье посягнуть

И огорчить святого. Не на этих

Славных мужей войной идет король мой:

Поборник бога, богом призван, богу

Он посвящает меч — и поневоле

Его опустит на любого, кто

Разделит с вами грех.

Ступай к нему,

Сбрось плащ посла — ты только в нем отважен! —

Приди с мечом. Увидишь, изберет ли

Поборником предателя господь.

Ответьте, Верные!

Война!

Так ждите

Ее — и здесь, и скоро! Ангел, дважды ^{33}

Предшествовавший скакуну Пипина,

Водитель, вспять не обращавший взора,

Пустился снова в путь.

Пусть каждый герцог

Поднимет знамя. Пусть любой судья

Объявит о войне, ^{34} созвав имущих,

И пусть любой, коня вскормивший, сядет

В седло и мчит на зов мой. Место сбора —

У Кьюзы в Альпах.

(Послу.)

Королю скажи,

Что я его зову.

Скажи еще,

Что бог — за всех, бог внемлет клятве, данной

Слабейшему, и верность ей иль кару —

Вот все, что он на выбор нам дает.

Порою мнит себя угодным богу

Разгневавший его — и бог ему влагает

Безумье в сердце, чтоб навстречу мести

Он сам летел. Скажи, что опрометчив

Тот, кто идет на копья лангобардов,

Обидев лангобардскую жену.

Война, сказал он…

Гибель королевства —

В этой войне.

И наша.

Что ж, мы будем

Ждать в праздности?

Друзья, для совещаний

Не место здесь. Скорее прочь — и к Сварту

Поедем все, но разными путями.

Посол от Карла. Близится исход,

Каков бы ни был он. На дне сосуда, ^{35}

Заваленное тысячью имен,

Мое лежит — и будет там лежать,

Коль не встряхнут сосуда. Я до смерти

Безвестен буду; не узнают даже,

Как из безвестности хотел я выйти.

Да, я никто. Коль в этот дом порою

Съезжаются знатнейшие, которым

И с королями можно враждовать,

Коль тайны их мне ведомы, — причина

Одна: что я никто. О Сварте думать?

Следить, кто ступит на его порог?

Кому я страшен? Кто мне враг? О, если б

Отвагой добывалась честь и судьбы

Все не расставили заране! Если б

Клинки давали власть, вы увидали б,

Князья-спесивцы, кто бы взял ее.

Иль будь все дело в хитрости… Читаю

У вас в сердцах я, а мое для вас закрыто.

С каким бы гневным изумленьем все вы

Узнали, что единственным желаньем

Я с вами связан и одной надеждой:

Встать с вами вровень. Золотом вы мните

Мне заплатить. Швырять его под ноги

Стоящим ниже — вот судьба! А гнуться,

Хватать его рукою безоружной,

Униженно, как нищий…

Сварт, бог в помощь!

Есть кто-нибудь?

Нет никого. Какие

Известья?

С франками война! Завязан

Мудреный узел: если не разрубишь —

Так не развяжешь. Близок день, который

Сулит награду всем.

Награды жду я

Только от вас.

(входящему Фарвальду)

Кто едет за тобою?

Скакал за мной Индульф.

Вот он.

Друзья!

Вот Эрвих!

Братья! Срок последний близок:

Пусть победит любой из королей,

Мы будем побежденными, коль скоро

В игру не вступим прежде сами. Если

Удача будет нашим королям,

Они на нас ударят тотчас. Карл

Одержит верх — в захваченной державе

Кем будем мы? Примкнуть иль к тем, иль к этим

Придется поневоле… Но желавших

Другого короля — простят ли наши?

(за ним другие)

Война! Война им!

Так союза с Карлом

Искать должны мы.

Где его посол?

Он окружен друзьями королей:

С ним Анфрид. Адельгиз придумал это.

Так пусть один из нас поедет к Карлу,

Чтоб наши предложенья передать,

И сообщит ответ.

Согласны.

Кто

Поехать вызовется?

Я! Ведь если

Один из вас, о герцоги, исчезнет,

То подозренье по следам его

Отправит стражу — и гонца поймают.

А всадник рядовой исчезнет, Сварт,

Его не больше хватятся, чем шишки,

В сосновой роще с дерева упавшей.

А спросят на поверке, где я, — пусть

Один из вас ответит: Сварт? Я видел,

Как вдоль Тицина нес его скакун

Взбесившийся; с седла упал он в воду,

И так как был в доспехах, то не выплыл.

«Злосчастный!» — скажут, а потом о Сварте

Никто не вспомнит. Вам и незаметно

Нельзя пройти. А на моем лице

Кто остановит взгляд? На топот клячи,

Одной к тому же, чуть глаза поднимет

Какой-нибудь латинянин ^{36} — и даст

Дорогу мне.

Сварт, я не думал прежде,

Что ты таков.

Нужда придаст проворства

Усердию, а чтоб доставить вести,

Проворство нужно, больше ничего.

Пусть едет?

Пусть.

К рассвету изготовься,

Чтоб в тот же день исполнить наш наказ.

Непобедимый Карл! Что слышу я? Едва лишь

Вступил ты в землю, где второе царство

Тебе господь назначил, как по всем

Шатрам шептаться стали о возврате!

Пусть королевскими устами тотчас

Слух нечестивый будет опровергнут!

Пусть правнуки не скажут, будто дело,

На небесах решенное и в руки

Тобою взятое, ты бросил тотчас.

Неужто возвещу отцу святому:

Меч, поднятый по божьему внушенью, —

В ножнах. На миг исполнясь доброй воли,

Отчаялся твой сын великий.

Сколько

Я сделал, чтоб спасти отца такого,

Ты сам свидетель, божий человек,

И мир свидетель! А о том, что сделать

Осталось, не могу просить совета

У моего желанья, коль дала мне

Совет необходимость. Всемогущий,

Един! Когда ушей моих достиг

Зов пастыря в беде, я, победитель

И сокрушитель идолов, на саксов

Неверных шел; их бегство пролагало

Мне путь, но я на полпути к победе

Остановился, заключивши мир,

Хоть мог три дня спустя и покорить их;

В Женеве станом став, единой воле

Моей чужую волю подчинил я —

И франки вышли, как один, с охотой,

Как шли бы отвоевывать свой край,

На перевал вступили италийский —

Но он был заперт. Что теперь, ты видишь!

Когда бы между франками и целью

Стояли только люди, неужели

Мог бы сказать тебе властитель франков,

Что заперт путь? Врагу сама природа

Здесь укрепила оборону, рвами

Ущелья проложив; господь воздвиг

Вершины гор — сторожевые вышки

И башни; самый малый перевал

Стеной перегорожен: здесь десяток

Опасен сотням, женщины — бойцам.

Я слишком много потерял отважных

Здесь, где в отваге пользы нет; и слишком

Уверен в преимуществе своем

Свирепый Адельгиз: он нападает,

Смел, точно лев у логова, наносит

Удар — и мчится прочь с мечом кровавым.

Как часто, ночью обходя мой стан,

Встав у шатров, я слышал это имя,

Со страхом повторяемое. Франков

Здесь, в школе страха, долго я не стану

Держать. Когда бы мы в открытом поле

Лицом к лицу могли сойтись, то верен

Был бы исход недолгого сраженья, —

Да, слишком верен, чтобы зваться славным!

Сварт, безымянный воин, перебежчик,

Со мной делил бы славу: он донес мне,

Как много есть врагов, заране побежденных…

Все день один решил бы — бог мне не дал

Его! Об этом полно.

Государь,

Смиренному рабу того, кем избран

Ты сам и взыскан дом твой властью, просьбы

Дозволь продолжить. Знаешь ли, в чьи руки

Ты предаешь того, кого зовешь

Отцом? — Его врага на бой ты вызвал

И шел войной, а враг, утратив разум —

От ярости, не от испуга, — слал

Гонцов к отцу святому, чтобы новых

Дал королей он франкам (знаешь сам ты

Кого). Ответ тирану был такой:

Пускай рука отнимется, пусть раньше

Святой елей на алтаре засохнет,

Чем, сыну моему в ущерб, он станет,

Возлитый мною, семенем войны. —

Что ж, пусть твой сын спасет тебя, — ответил

Король, — но если он тебя покинет,

То распря между нами решена.

Зачем ты рану бередишь мне? Хочешь,

Чтоб изошел и я в напрасных стонах?

По-твоему, пришпорить нужно Карла

Напоминаньем, что грозит опасность

Отцу святому? — Вижу, знаю сам

И мучусь так, что не сказать об этом

На языке людском. Но укрепленья

Такие одолеть и на простор

Прорваться — этого король не может!

Ты слышал почему, а повторять

Охоты нет. Затем всего добился

От франков я, что дел хоть и великих,

Но выполнимых требовал. Тому, кто

Глядит извне и непричастен делу,

Тяжелым мнится легкое нередко,

А легким то, что людям не по силам.

Но тот, кто бой ведет на деле, кто,

Лишь действуя, достигнет цели, — знает,

Где есть, где нет надежды… Что еще

Могу я сделать? Мир врагу предложен,

Но с тем, чтоб он очистил земли римлян,

И золото — за мир в уплату. Было

Оно отвергнуто. Позор! Отправлюсь

На Вевер ^{37} искупать его!

Король,

Латинянин какой-то прибыл в лагерь.

Тебя он видеть хочет.

Как же Кьюзу

Он миновать сумел?

По тропам тайным,

Путем окружным; хвалится, что с важной

Пришел он вестью.

Приведи его.

И ты послушай. Не хочу я упускать

К спасенью Адриана ни единой

Возможности. Будь мне свидетель в этом.

Латинянин — и здесь? Как ты в мой лагерь

Пробрался цел и незамечен?

Слава

Тебе, надежда пастыря и паствы!

Тебя я вижу — и за труд опасный

Тем награжден сполна. О, нечестивых

Избранный сокрушить! Тебе дорогу

Я укажу.

Какую?

Ту, где шел я.

Кто ты? Откуда? Как пришла к тебе

Мысль дерзкая?

К священному сословью

Диаконов приписан я. Рожден

В Равенне. Лев меня послал, епископ,

Сказав: «Ступай! Там избавитель Рима —

Найди его. Господь с тобой! А если

Ты взыскан особливо им, то Карлу

Вожатым стань и Адриана горе

Ему яви».

Со мной его легат.

(Мартину)

Дай руку. Ты приходишь к нам, как ангел,

Несущий радость.

Я — смиренный грешник,

А радость — от небес, и да не будет

Вотще она.

Латинянин отважный,

Что видел ты, где шел, какие встретил

Опасности, поведай.

Указал мне

Туда, где стан твой, Лев — и я пошел

Через прекрасный край, — в нем лангобарды

Теперь гнездятся, имя дав стране; ^{38}

По городам и весям там я видел

Одних латинян, а из нечестивых

Твоих и наших супостатов нету

Там никого, кроме надменных жен,

И матерей, и мальчиков, — они

Лишь учатся владеть мечом, — и старцев,

Оставленных стеречь рабов на пашне,

Подобных редким пастухам в отаре плотной.

Так я дошел до Кьюзы; там столпилось

Все племя, чтобы всех одним ударом

Десницы сокрушил ты.

В самом стане

Ты был? Каков он? Что враги готовят?

С той стороны, что на Италию смотрит,

Ни рва, ни частокола, ни порядка

В расположеньях: встали как попало,

И лишь сюда глядят, откуда ждут

Тебя со страхом. Было невозможно

К тебе идти сквозь лагерь прямиком,

Да я и не пытался: как стеною

Та сторона защищена, меня бы

Сто раз приметили — по подбородку

Обритому, по волосам коротким,

По платью, облику, латинской речи.

Чужак и враг, погиб бы я без пользы,

А не увидевши тебя, вернуться

Мне было б горше смерти. Я подумал,

Что долгожданный избавитель Карл

Стоит неподалеку, и дорогу

Решил искать — и отыскал.

Но как

Узнал ты путь — а враг о нем не знает?

Бог вел меня, бог ослепил их. Вышел

Из стана незаметно я, вернулся

Дорогой прежней, а уж после взял

На полночь, влево. ^{39} Хоженые тропы

Оставив, в темную теснину я

Стал углубляться, но по ней чем дальше

Я шел, тем шире расступались горы,

Очам открыв просторную долину,

С лачугами, с бродящими стадами, —

Приют людей, последний пред пустыней.

У пастуха я попросил ночлега

И на мохнатой ночь провел овчине,

А поутру допытываться стал,

Как в землю франков мне пройти.

Пастух ответил:

За этими горами — снова горы,

За теми — горы вновь, а франкский край

Далеко, и дороги нет туда —

Лишь сотни гор, крутых, кремнистых, страшных,

Где если кто живет, так только духи,

А человеку их не перейти. —

Путей у бога больше, чем у смертных, —

Ответил я, — меня же бог послал. —

Пусть бог тебе поможет, — он ответил,

Взял хлеба из запаса, сколько в силах

Паломник унести, и мне на плечи

Взвалил мешок. Я попросил награды

Ему у неба и пустился в путь.

Минув долину, на хребет взошел я

И, упованья возложив на бога,

Перевалил за гребень. Здесь не видно было

Людских следов среди огромных елей,

Безвестных рек, ущелий бездорожных;

Молчало все, лишь звук моих шагов

Я слышал, да порой — потока грохот,

Крик сокола иль шум орлиных крыл,

Когда из горного гнезда поутру

Орел взлетал над головой моею,

Иль треск сосновых шишек, разогретых

Полдневным солнцем. Так я шел три дня,

Три ночи спал в корнях деревьев старых

Или в ложбинах. Солнце мне вожатым

Служило: с ним вставал я, вслед за ним

Я странствовал — на запад, все на запад.

Но, из долин все в новые долины

Переходя, я сомневаться начал;

А если вдруг доступной крутизны

Я склон встречал и на него взбирался,

С горы я зрел вокруг и впереди

Другие горы, выше, круче; снегом

Белели от вершины до подножья

Одни, шатрам подобны островерхим,

Другие были словно из железа,

И все стеной вставали. Третий день

Клонился к вечеру, когда увидел

Я гору: головою возносилась

Она средь всех, но сплошь был зелен склон

И дерева вершину увенчали.

К ней поспешил я. То был склон восточный

Горы, чей скат, на запад обращенный,

Твой лагерь осеняет, государь.

Был у подножья я застигнут тьмою:

Мне ложем были скользкие, сухие

Иголки, изголовьем — старый ствол

Огромной ели. Светлою надеждой

Я был разбужен на заре и, свежих

Исполнен сил, стал подниматься. Чуть лишь

Достиг вершины я, как издалека

Ударил в уши мне внезапный гул,

Невнятный, но немолчный. Неподвижно

Стоял и слушал я: то не было паденье

Воды, прорвавшей скалы, не был ветер

Рассветный, обегающий верхушки

Лесов нагорных, — нет, живые люди,

Их говор, их шаги и суета

Их дел, их бурное вдали движенье

Производили этот шум неясный.

Я шаг прибавил. Трепетало сердце.

Король! На той гряде — ее вершина

Нам видится и длинною, и тонкой,

Как острие вонзающейся в небо

Секиры, — плоские лежат поляны,

Поросшие нетоптаной травой.

По ним я срезал путь — и с каждым мигом

Гул приближался; я конец пути

Стремглав пронесся, края плоскогорья

Достиг, взглянул в долину… Что ж узрел я?

Израиля палатки, вожделенный

Иакова шатер! ^{40} — Простершись ниц,

Я возблагодарил творца и тотчас

Спустился вниз.

Всевышнего рука!

Лишь нечестивец это не признает.

Ты явственней узришь ее, исполнив

Тот подвиг, что тебе назначен богом.

Исполню, да!

(Мартину.)

Латинянин, подумай

И верный дай ответ: где ты прошел,

Там конница пройдет ли?

Как иначе?

Не то зачем бы проложил дорогу

Всевышний? Чтобы человек безвестный

Пришел к владыке франков и поведал

О бесполезном чуде?

Ты сегодня

В моей палатке отдохнешь, а завтра

Отборных воинов твоей дорогой

Сам поведешь чуть свет. — Тебе я вверю

Цвет франкских войск, — запомни это, храбрый!

Иду я с ними. Голова моя

Залогом обещаний будет.

Если

Из плена гор я вырвусь и с победой

Приду к святой апостола гробнице,

К отеческим объятьям Адриана,

И если что-то значат наши просьбы

В его глазах, то пастырской повязкой

Украсится чело твое, ^{41} и люди

Узнают, как ты Карлом чтим. — Арвин!

Позвать священников и графов.

(Легату и Мартину.)

К небу

Прострите руки! Пусть благодаренье

О новых милостях мольбою станет!

Карл

Карл отступал. Пусть едкий смех врага

И смех веков грядущих ждал его,

Но он поклялся отступить отсюда

В свою страну. Кто из моих отважных

И верных мог бы просьбой иль советом

Меня заставить изменить решенье?

И вот один-единственный, — чужак,

Не воин, — мысли новые принес мне.

Но нет, не он вернул отвагу Карлу:

Звезда, сверкавшая мне при отбытье,

На время скрылась — и опять зажглась.

То призрак был обманчивый, толкавший

Прочь от Италии меня, и лгал мне

Звучавший в сердце голос, лгал, твердя:

Не быть тебе, не быть царем над краем,

Где Эрменгарда родилась. — Неправда!

Твоей я не запятнан кровью! Что же

В глазах моих стояла ты упорно,

Печальная, с упреком молчаливым,

И бледная, как будто из могилы?

Коль дом ее стал неугоден богу,

Был ли мой долг остаться с нею? Если

Мне приглянулась Хильдегарда, разве

Оправдан не был пользой государства

Союз наш? Сердце женское твое

С событьями не встало вровень. Что же

Могу я сделать? Что бы совершил

Тот, кто считать бы стал заране горе

От дел своих? Путем высоким мчаться

Король не может — и не растоптать

Кого-нибудь. В тиши, в тени возросший,

Исчезни, призрак! Всходит солнце, трубы

Трубят…

Карл

О воины мои! Сносить

В бездействии опасность, оставаться

Среди лишений, чести не суливших,

Нелегким испытаньем это было!

Но, веря королю, повиновались,

Как в день сраженья, вы. И испытанью

Настал конец, а близкая награда

Достойна франков. — На рассвете в путь

Отправится отряд. Его возглавишь

Ты, Экхард. На врага пойдете вы,

Чтоб в скором времени его застигнуть

Там, где не ждет он. Сам тебе отдам я

Приказ подробный, Экхард. Есть у нас

Друзья средь лангобардов: ты узнаешь,

Как отличить их. Остальных легко

Вы выбьете из их гнезда у Кьюзы, —

А мы без боя все ее минуем

И на равнине встретим вас. Друзья!

Не будет больше стен, валов и башен,

Ни стрел из-за зубцов, ни из укрытья

Смеющихся стрелков, ни нападений

Врасплох, во мраке, — нет, по ветру знамя,

Два племени в открытом поле, кони

Против коней, и грудь врага не дальше,

Чем на длину копья. Так и скажите

Всем латникам моим, что их король

Ликует, словно в день под Эерсбургом, ^{42}

Когда наверно он предрек победу.

Пусть к бою будут все готовы! После,

Завоевав страну и разделив

Добычу, пусть толкуют о возврате.

Три дня — а там победный бой и отдых

В Италии прекрасной, среди нив,

Колышущих колосья, меж деревьев

Плодовых, нашим дедам неизвестных,

Средь храмов древних и палат, в земле,

В чьем лоне спят властители вселенной ^{43}

И мученики веры, где подъемлет

Верховный пастырь длани, чтобы наши

Благословить знамена, где одно

Враждебно племя нам — и то наполовину

Мне предалось; на это племя дважды

Ходил отец мой, и оно давно уж

Разрознено. Все прочие народы

За нас, все ждут нас. Пусть враги заметят

С высот дозорных, как мы снимем лагерь,

Пускай увидят радостные сны

О нашем бегстве, о добыче нечестивой

От разграбленья храма, о Верховном

Левите, нашем друге и всеобщем

Отце, попавшем в рабство к ним; пусть грезят,

Покуда Экхард не придет и разом

Их не разбудит. Вы, отцы святые,

Назначьте в стане общую молитву,

Да будет богу посвящен поход,

Во имя бога начатый. Как франки

Перед царем царей во прах склонятся

Челом смиренным, так пред ними в поле

Склонятся их надменные враги.

(входит)

Мой государь!

Ты здесь, любезный Анфрид?

Что франки? Никаких примет не видно,

Что с лагеря снимаются они?

Пока не видно; нет меж них движенья,

Как нынче утром, как три дня назад,

После того как первые отряды

Пустились отступать. Я, глядя с вала,

Почти что все увидел; также с башни

Я наблюдал: по-прежнему в порядке

И начеку их плотные ряды;

Обычный вид для тех, кто, нападать не мысля,

Ждет нападенья, стережется, зная

Свое бессилье, выжидает часа,

Чтоб только невредимо отступить.

Увы, ему удастся это! Низкий

Обидчик Эрменгарды, тот, кто клялся

Весь род мой угасить, — уйдет, а я —

Я не могу пустить коня в погоню,

И удержать врага, чтоб он сразился

Со мной и растоптать его оружье!

Да, не могу! В открытом поле с ним

Тягаться мне нельзя! В теснинах Кьюзы

Немногих верных, избранных для стражи,

И храбрецов, немногих из немногих,

На вылазки со мной ходивших, было

Довольно для спасенья королевства.

Предатели от боя уклонялись,

Но были связаны. А в чистом поле

Они меня на произвол врага

Покинут сразу. Жалкая победа!

Какая радость будет, когда вестник

Мне скажет: Карл ушел! — Я буду счастлив

Знать, что избег он моего меча.

Мой государь, и этой хватит славы!

Как победитель на добычу шел он

На ваше царство — и уходит, побежденный.

Ведь побежденным сам себя признал он,

За перемирье предлагая мзду.

Ты отразил его. Отец ликует,

Все войско числит за тобой победу,

Мы, верные, твоей гордимся славой

И нашей долей в ней. А им, трусливым,

Себя обрекшим не любить тебя,

Придется им бояться пуще.

Слава!

Моя судьба — о ней мечтать до смерти

И не изведать. Разве это слава?

Нет, Анфрид! Враг уходит, не наказан,

Затеет новые дела и новой

Пойдет искать победы, побежденный,

Но правящий народом, воедино

Единой волей слитым и подобным

Его мечу и, словно меч, послушным

Руке его. А я — я нечестивца,

Что сердце уязвил мне и обиду

Коварным нападеньем возместил,

Не в силах наказать! — К тому же новый

Поход, всегда моим претивший мыслям,

Нам предстоит — неправый и бесславный,

Но уж наверняка успешный.

К прежним

Король вернулся замыслам?

Неужто

Ты сомневаешься? Отступят франки,

Угроза минет — и войска пошлет он

Против наместника Петра. На Тибр

Охотно и согласно лангобарды

Пойдут, верны тому, кто поведет их

За легкою и верною добычей.

Что за война! Что за противник! Снова

Нагромоздим развалины поверх

Развалин. Наше старое искусство —

Палить дворцы и хижины. Сначала

Убьем владетелей страны, а после

И всех, кто попадет под наш топор;

Кто уцелеет, тех возьмем рабами,

И лучшая при дележе добыча

Придется самым вероломным. Мнил я

Себя рожденным не затем, чтоб шайку

Разбойников возглавить, мнил, что небо

Дало мне на земле почетней дело,

Чем безопасно разорять ее.

Мой Анфрид милый, детских игр товарищ

И первых битв, опасностей, утех

Моих участник! Братом по избранью

Ты стал мне, так пускай перед тобою

Все вымолвят уста, о чем я мыслю.

Душа тоскует! Мне она велит

Свершать дела высокие, но судьбы

Меня на низменные обрекают

И по дороге, избранной не мною,

Влекут без цели. Иссыхает сердце,

Зерну подобно, павшему на камень,

Швыряемому ветром.

Знай, твой верный

Тебе и сострадает и дивится.

Несчастный, царственный мой друг. От горя

Высокого тебя я не избавлю,

Но разделю его с тобой. Сказать

Могу ли сердцу Адельгиза: властью,

Почетом, золотом довольно будь,

Найди покой, в чем низкие находят?

Нет, не могу! А мог бы, так не стал!

Страдай и будь великим! Твой удел

Таков. Страдай — но и надейся: ты лишь начал

Свой путь. Кто скажет, для каких деяний

Ты предназначен небом, сочетавшим

В тебе высокий сан с душой высокой?

Мой сын! Ты наравне со мной король,

Тебя почетом новым возвеличить

Никто не в силах, даже я. Но есть награда

Бесценная для чувств твоих сыновних:

Хвала отца. Спаситель королевства,

Твоя лишь всходит слава. Для нее

Я открываю поприще просторней.

Все опасенья, на какие ты

Ссылался, замыслам моим противясь, —

Ты их рассеял, ты лишил себя

Всех оговорок. Победитель франков,

Отныне будь завоеватель Рима!

Венец, венчавший двадцать королей, ^{44}

Неполон был; лишь ты к нему прибавишь

Последние, прекраснейшие лавры.

Твой воин за тобой пойдет послушно,

Куда захочешь ты.

Такие земли

Завоевать! И только послушанье

Тобою движет?

Мне оно подвластно,

А значит, и тебе, пока я жив.

Отцу ты повинуешься с проклятьем?

Я повинуюсь.

Старости моей

Мучение и слава! Меч мой в битвах,

А в замыслах — помеха! Нужно влечь

Тебя к победе силой!

Франки! Франки!

Что ты сказал, безумный?

Франки здесь!

Как?

Что случилось, Баудо?

С тыла франки

Напали. Стан в кольце. Враг отовсюду

Врывается. Беда и смерть!

Но где же

Они прошли?..

Кто знает?

Разверните

Знамена — и бегом на них!

(Порывается идти.)

На них?

От них бежим мы врассыпную. Битва

Проиграна.

Проиграна?

Друзья!

Не для того ль мы здесь, чтоб с ними биться?

Не все ль равно, откуда враг напал,

Коль есть мечи для встречи? Вон из ножен

Клинки! Враг их изведал — и еще раз

Изведает! Обратно, лангобарды!

Воителя нельзя застать врасплох!

Куда бежите? Этот путь бесславен!

Не там враги! Эй, все за Адельгизом!

Ты, Анфрид?

Я с тобой, король!

Отец мой,

Ты Кьюзу охраняй.

(беглецам, пересекающим сцену)

Куда вы, трусы?

За мною в Кьюзу! Если так трясетесь

За жизнь, то там есть башни, стены, чтобы

Укрыться…

Государь, ты здесь? Беги!

(Убегает.)

Проклятый! Королю сказать такое!

А вы — кто гонит вас? Как вы посмели

Оставить Кьюзу? Трусость отняла

У вас рассудок!

Если убегаешь

Ты от меча, то этот меч пронзает

Не хуже франкских. Королю ответь,

Вы почему бежали все из Кьюзы?

И с этой стороны напали франки

Врасплох на стан. Мы их видали с башен.

А наши разбежались.

Ложь! Мой сын

Собрал войска, на горсточку напавших

Повел их. Все назад!

Нет, государь,

Враги сильны, сюда идут рядами

Сомкнутыми, а наши прочь бегут,

Оружье бросив. Адельгиз не мог

Собрать людей. Нас предали!

(толпящимся беглецам)

О, трусы!

Спастись мы можем в Кьюзе и держать

Там оборону.

Ни души в ней нет.

Пройдут ее насквозь и с двух сторон

На нас враги ударят. Остается

Один лишь путь для бегства, если прежде

Его не перережут.

Так умрем

Как воины!

Изменники на бойню

Нас продали!

Погибнуть в честной битве

Согласны мы, не от удара в спину!

Франки!

Бежим!

Бегите! Я за вами.

Таков удел вождя убогих войск.

(Удаляется вслед за беглецами.)

И эту одолели мы преграду.

Творцу вся слава! Я завоевал

Тебя, Италии земля, и в лоно

Твое вонзаю пику. Без сраженья

Мы победили: Экхард сделал все.

(Одному из графов.)

Ступай на холм, взгляни, где он с отрядом,

И доложи скорей.

Ты здесь, Рутланд?

Ты бой покинул?

Будь мне сам свидетель,

Король, и вы, о графы: в этом гнусном

Бою меча не обнажил я. Пусть

Разит, кто хочет. Вспугнутое стадо

Не мне преследовать!

И ни один

Тебя лицом к лицу не встретил?

Мчался

Один отряд навстречу мне, ведомый

Знатнейшими. Я устремился к ним —

Они, прося о мире, преклонили

Знамена, объявив себя друзьями…

Друзья! Была теснее наша дружба

У Кьюзы в стычках! Где король, спросили;

Я прочь поехал. Скоро их увидишь!

Нет, знать бы мне, каков противник будет,

Сидел бы дома я.

Отважный из отважных,

Не горячись! Завоевать страну

Прекрасно, как ее ни победи.

Здесь долго мы не будем, а саксонец

Не сломлен: хватит славных дел тебе!

К нам Экхард продвигается сюда

Из лагеря, сражаясь. Лангобарды,

Стоявшие меж ним и нами, скопом

Бегут направо и налево. Скоро

Очистит он равнину.

Все идет,

Как должно.

Видел я отряд, который

Нам сдался и, свернув сюда, к тебе

Направился.

Он здесь.

Сварт, это те ли,

О ком ты говорил мне?

Да. Друзья!

Сварт! Государь!

(Преклоняет колени и влагает руки в руки Карла.)

Рукой победоносной

Прими, властитель франков, наш властитель,

Тебе покорных лангобардов руки ^{45}

И клятву верности, давно тебе

Обещанную…

(Сварту)

Подойди, граф Сузы!

Какая милость, государь!

Скажи мне,

Как имена тех, кто предался нам.

Кремоны герцог Эрвих; Хильдегиз,

Владетель Тренто; Эрменгильд Миланский;

Пьяченцы герцог Вила; герцог Пизы

Индульф; а это воины и судьи.

Вы, герцоги, вы, судьи, встаньте. Каждый

Да сохраняет титул свой. Как только

Досуг мне будет, по заслугам вас

Вознагражу я. А сейчас — за дело!

О верные и доблестные! К братьям

Вернитесь вашим, объявите всем,

Что вождь полков германских не воюет

С германским племенем, ^{46} но только род,

Враждебный небу, недостойный трона,

Пришел я свергнуть. В вашем королевстве

Лишь короля сменю я. Поглядите

На солнце. Кто ко мне ли до заката,

К моим придет ли франкским Верным, к вам ли,

Чтоб клятву дать, ладонь вложив в ладони,

Моим тот будет Верным в прежнем сане.

А кто мне бывших королей доставит,

Тому награда будет по делам.

Назвал ли я их доблестными?

Да,

Увы.

Ошибкой с уст слетело слово,

Что франкам лишь храню в награду. Пусть бы

Забыли все, как обронил его я!

Есть все же враг! Неужто где-то бьются?

Из всех один он бился.

Он один?

Все прочие сдались, оружье бросив,

Иль разбежались. Он лишь отступал

Неспешно; поняли мы сразу: этот

В бою на славные дела способен,

И, отделившись вчетвером от строя,

За ним пустились вскачь. Он от погони

Скакать быстрей не стал, а когда мы

Его настигли, он на крик «сдавайся!»

Вспять повернул и пикою ударил

Того, кто ближе был; из тела вырвав

Ее, свалил второго, но покуда

Он наносил удар, от наших копии

И сам упал. Тогда с мольбою руки

Он к нам простер, прося, чтобы его,

Не помня зла, мы вынесли на копьях

Туда, где он, далеко от смятенья

Всеобщего, умрет спокойно. Мы

За лучшее сочли исполнить просьбу.

И сделали добро; а гнев храните

Для тех, кто вам противится.

(Сварту.)

Ты знаешь

Его?

Да, это Анфрид, Адельгиза

Оруженосец.

(Анфриду)

Ты один сражался?

Чтоб умереть, соратники нужны ли?

(Рутланду)

Вот наконец и доблестный! О, Анфрид,

Зачем, достойный жить, ты отдал жизнь?

Моей она была бы! Иль не знал ты,

Что стал бы воином, не пленным Карла?

Жить воином твоим — вместо того

Чтоб Адельгиза воином погибнуть?

Любезен небу он, и в день позора

Оно спасет его для лучших дней, —

Так уповаю я. Но если… Помни:

Король иль нет, но Адельгиз таков,

Что всякий, оскорбляющий его,

Творца на небе оскорбит в чистейшем

Его подобье. На краю могилы

Я говорю: могуществом и счастьем

Ты верх над ним берешь — но не душой!

(графам)

Так Верные должны любить!

(Анфриду.)

С собою

Мое ты уваженье унесешь.

Тебе король в знак дружбы и почтенья

Жмет руку. В крае доблестных твое

Не смолкнет доблестное имя. Жены франков,

От нас услышав, повторят его

И, сострадая, вымолят у неба

Тебе покой. Воздай последний долг

Ему, Фульрад.

(Воинам.)

Как друга короля

Его почтите.

(Графам.)

Экхарду навстречу

Поедем: этой чести заслужил он.

Сойди с седла, мой государь. Опасность

Минула. Телу старому дай отдых.

Приляг здесь на траву, переведи

Усталое дыханье. Мы далеко

От поля боя, от дорог; не слышен

Сюда враждебный гул, а вкруг тебя —

Лишь преданные слуги.

Где мой сын?

Сейчас прибудет, я надеюсь. Верных

Я воинов послал его искать,

Чтоб от опасностей спасти коварных

Для лучших битв, и к нам сюда доставить.

Вермунд, Вермунд, устал король твой старый,

Устал бежать!

О, низкая измена!

Седины короля проволокли

Предатели по грязи! Словно труса,

Бежать заставили его! Бежать!

Сейчас я встану — лишь затем, чтоб снова

Бежать? Но для чего? Куда? К могиле

Бесславной? И пристало ль мне спасаться

От них? Пусть тот, кто отнял королевство,

И жизнь отнимет! А сойду под землю, —

Что сделает мне Карл?

Король, мужайся!

Ты был и будешь королем. Довольно

Осталось верных: их удар внезапный

Рассеял, — но к тебе вернет их честь.

Есть крепости еще, и жив, я верю,

Твой сын.

Будь проклят день, ^{47} когда на гору

Поднялся Альбоин и, землю взглядом

Окинув, произнес: «Она моя!»

Преемникам его судьба сулила

Быть поглощенными землей коварной,

Разверзшейся под их ногами. Проклят

Тот день, когда он ввел в нее народ свой

И основал державу, чтоб она

Погибла в час позорный!

Адельгиз!

Мой сын, тебя ли вижу я?

Отец мой!

(Обнимаются.)

Когда б твоих я слушался советов!

Что вспоминать? Ты жив — и смысл высокий

Вновь обретают дни мои: отдать

Могу их за тебя. Но телом ты

Не сломлен ли?

Да, груз трудов и лет

Впервые придавил меня… И прежде

Их гнет превозмогал я, но не с тем,

Чтоб от врагов бежать…

(латникам)

Вот, лангобарды,

Ваш государь.

Умрем за короля!

Все, как один, умрем!

Коль так, быть может,

Спасем ему не только жизнь. Так в деле

Сейчас — неверном, но всегда — святом,

Проигранном, но все ж не безнадежном,

Мне будет ли залогом ваша клятва?

У воинов своих не требуй клятв;

Они, король, звучат сегодня ложью

В устах у лангобардов. Требуй дела:

Оно одно докажет нашу верность.

Так есть еще на свете лангобарды!

Ну что ж, бежим и жизнь спасем, чтоб даром

Не отдавать изменникам ее,

А дорого продать. Наш путь лежит

На Павию; дорогой, сколько сможем,

Мы соберем бредущих в одиночку

И станем войском снова. Ты найдешь,

Отец мой, в Павии покой и отдых,

Да и защиту: стены целы там,

Оружья вдоль. Дважды был в ней заперт

Беглец Айстульф ^{48} — и дважды выходил

Оттуда королем. А я в Верону

Отправлюсь. Государь, назначь, кому

Быть при тебе.

Пусть Ивреи владетель

Со мной поедет.

(приблизившемуся Гунтингу)

Гунтинг, я тебе

Отца вверяю. Где Веронский герцог?

Средь тех, кто верен.

Ты со мной поедешь.

Возьмем с собой Гербергу: жалок тот,

Кто средь своих несчастий забывает

Несчастных. Баудо, в Брешии запрись,

Обороняй и герцогство свое,

И Эрменгарду. Алагиз, Ансульд,

Кунберт, Анспранд,

(выбирает их из толпы лангобардов)

Вернитесь в стан: сегодня

Без подозрений франки примут лангобардов.

Всех испытайте: герцогов, и графов,

И воинов; старайтесь отличить,

Кто был врасплох застигнут, кто изменник,

И тем, что со стыдом, с тоской очнулись

От наважденья трусости, скажите,

Что время есть, что живы короли,

Война идет, и не бесславной смертью

Еще погибнуть можно. Их ведите

По крепостям. Непобедимо войско,

Чья сталь раскаяньем закалена!

Срок, ваше мужество, оплошность франка

Подскажут вам нежданные решенья,

Ход времени спасенье принесет.

Пускай в смятенье наше королевство,

Но не разрушено оно.

Мой сын,

Ты силы мне вернул. Скорей в дорогу!

Я этим доблестным тебя вверяю

И скоро догоню вас.

Но кого

Ты ждешь?

Мой Анфрид в битве от меня

Отстал, чтоб на себя принять опасность

И охранять меня. Такую верность

И волю непреклонную сломить

Не мог я, как не мог и ждать, не зная,

Спасен ли ты. Но ты спасен, и я

Не двинусь без него,

Я жду с тобою.

Отец…

(Недавно подошедшему латнику.)

Ты видел Анфрида?

О нем

Не спрашивай меня, король.

О небо!

Скажи мне все.

Я видел, как погиб он.

День гнева, день позора! Завершился

Достойно ты! О брат мой, брат, погибший

В сраженье за меня! А я… Зачем

Ты без меня хотел опасность встретить?

Не с этим был союз наш заключен!

Господь, ты жизнь сберег мне, ты мне дал

Великий долг. Дай сил его исполнить!

На форумах ветхих, в чертогах замшелых,

В грохочущих кузнях, в полях запустелых,

Где рабский стекает на пахоту пот,

Склоненные головы робко подъемлет,

Растущему гулу далекому внемлет

В рассеянье жалком живущий народ.

На лицах угрюмых, во взорах несчастных,

Как луч, среди туч промелькнувший ненастных,

Отцовская вспыхнула доблесть на миг.

На лицах, во взорах приходит в боренье

Привычка терпеть и тупое смиренье

С униженной городостью прежних владык.

Сбираются вместе, расходятся снова.

Бредут по тропам среди мрака лесного, —

Влечет нетерпенье, препятствует страх. —

И смотрят, как их угнетатель надменный

От вражеских копий толпою смятенной

Спасается бегством, разгромленный в прах.

Бегут, задыхаясь, — так хищник спесивый

Со вздыбленной ужасом рыжею гривой

К пещере знакомой спешит со всех ног.

Встречают в домах беглецов пристыженных

Суровые матери, скорбные жены,

И горек очей их безмолвный упрек.

А следом, с не сытыми кровью клинками,

Как свора, готовая в зверя клыками

Вцепиться, летит победитель-пришлец…

И радостно смотрят рабы из укрытий,

Надеждой исход упреждая событий,

Предвидя постылого рабства конец.

Но знайте: кто ваших властителей с бою

Сломил, кто погнал их смятенной толпою,

Сюда из-за гор ворвались без дорог,

Прервали забавы обильного пира,

Презрели услады покоя и мира,

Чуть только призвал их воинственный рог.

Покинули жен под отеческим кровом

Хоть жены, простившись, прощанием новым

Разлуку старались отсрочить на миг,

Но мужи помятые шлемы надели,

По гулким мостам на конях пролетели,

На воинский сбор понеслись напрямик.

С воинственной песней промчались отрядом

Сквозь многие страны, по селам и градам,

Но милые замки хранили в сердцах.

В горах и ущельях, под бурею снежной

В мечтах наслаждались беседою нежной,

С оружием стоя всю ночь на часах.

Опасностью тайной чреваты ночлеги,

По кручам нехоженым трудны набеги,

Суровы приказы и пища скудна,

Щетинятся копья, как нива густая,

Над шлемами стрелы свистят, пролетая,

И многих отважнейших косит война.

Напрасно надеетесь! Есть ли им дело

До рабства чужого, до злого удела?

Цепей не разрубит их гордый булат!

Вернитесь же в кузницы, к мирным работам,

На пажити, рабским политые потом,

К замшелым развалинам гордых палат.

То племя, что нынче приходит войною,

Сольется с врагом, и под властью двойною

Служить вам у старых и новых господ.

Стада и рабов поделив меж двоими,

Гнести они будут утративший имя,

В рассеянье жалком живущий народ.

Сюда, сюда, под липу!

(Садится на скамью.)

Как отраден

Апрельский этот свет на листьях юных!

Понятно мне, зачем так ищут солнца,

Почувствовав, что жизнь уходит, старцы,

Согбенные годами.

(Дамам.)

Вам спасибо:

Вы, поддержав бессильную, мне дали

Желанье утолить, которым я

С утра томлюсь! испить ещё раз воздух,

Который здесь, над Меллой, с первым вздохом

Впила я, видеть вновь родное небо

И все вокруг, насколько глаз хватает…

Ты, Ансельберга, милая сестра,

Ты, богу посвящённая…

Уж скоро

Конец твоим заботам и моим

Мученьям. Бог их посылает в меру:

Усталость предмогильная покоем

Меня объемлет; юность, укротившись,

Не борется со смертью, и душа,

В страданьях постарев, от пут телесных

Освобождается легко, как я

И не надеялась… Тебя прошу я

О милости последней: внять предсмертным

Моим словам торжественным, сберечь их

В душе для тех, кого я покидаю,

Родная, не пугайся! Не гляди

С такой тревогой. Это милость божья!

Ты хочешь, чтоб господь мне дал увидеть

День, когда враг пойдет на приступ? Вспомни,

Кто этот враг! Ты хочешь, чтоб господь

Меня сберег для муки несказанной?

Страдалица любимая, не бойся:

Война еще далеко. На Верону

И Павию, на королей и Верных

Все силы нечестивец устремил —

И, даст нам бог, не хватит их. Здесь Баудо,

Наш родич благородный, и Ансвальд, ^{49}

Святой епископ, множество собрали

Бойцов вооруженных — из долин,

С Бенакских берегов, ^{50} — и насмерть все

Стоять готовы. Коль падет Верона

И Павия — не допусти господь! —

Борьба здесь долгой будет.

Мне не видеть

Ее: от страха, от земной любви

И от надежд свободна, я уйду

Далёко… За отца, за Адельгиза

Молиться буду, за тебя, за всех

Страдальцев и виновников страданья.

Прими последний мой наказ, сестра:

Отцу и брату, если их увидишь, —

Бог да пошлет вам эту радость, — скажешь,

Что у предела жизни, в миг, когда

Все забывается, была отрадна

Мне память о решимости учтивой

И сострадании, с какими оба,

Не устыдясь отвергнутой, объятья

Открыли мне, в смущенье трепетавшей;

Что у престола господа я буду

Молить об их победе непрестанно,

А не вонмет он, значит, высший промысл

Иначе явит милосердье, я же

Благословляю перед смертью их.

Да, и еще… Не откажи мне в этом:

Пусть кто-нибудь из Верных — где угодно,

Когда угодно — злобного врага

Отыщет…

Карла?

Ты сказала. Пусть

Он передаст, что, не питая злобы

Ни к одному из смертных, Эрменгарда

Преставилась — и молит бога, чтобы

Он за ее страданья ни с кого

Не взыскивал: ведь ею принят этот

Удел из рук его… А если слуха

Надменного не тронуть словом горьким, —

Пусть скажет, что его простила я.

Ты сделаешь?

Пусть так вонмет всевышний

Моим мольбам последним, как вняла я

Твоим.

Любимая! Еще есть просьба:

Пока дыханье плоть мою живило,

Ты на заботы не скупилась; так последний

Принять не погнушайся вздох и с миром

Меня земле предать. И пусть положат

Со мной кольцо, что я ношу на левой

Руке: оно пред богом было мне

У алтаря дано. Пусть будет скромной

Моя гробница. Все мы — прах, так чем же

Хвалиться нам? Но королевский герб

На ней пусть будет: стала королевой

Через святые узы я, а божий

Дар неотъемлем, и о нем должна

И смерть, как жизнь, свидетельствовать.

Полно!

Тяжелые отбрось воспоминанья!

Послушай, в том убежище, куда

Тебя привел паломницей господь,

Гражданкой стань; твоим пусть будет домом

Пристанище твое; плоть освяти ^{51} —

И освятится дух, и все земное

Забудешь.

Что ты предлагаешь мне?

Солгать пред богом? Вспомни: я предстану

Женой пред ним, пусть непорочной, но

Обвенчанной со смертным. Счастье вам:

Царю царей вы сердце подарили

Воспоминаньями не отягченным,

Святым прикрыли покрывалом очи,

В лицо мужчины не взглянув. Но я

Принадлежу другому.

Лучше было б

Тебе его не знать!

Да, лучше… Но

Любым путем, куда направит небо,

Идти должны мы до конца. Что, если

Весть о моей кончине к благочестью,

К раскаянью его направит сердце

И он во искупление вины, —

Хоть позднее, но сладостное, — прах мой

Для склепа королевского испросит?

Ведь умерший порой сильней живого.

Он этого не сделает!

Безбожно

Предел кладешь ты доброте того,

Кто трогает сердца, кто веселится,

Заставив злого зло исправить.

Нет.

Он этого не сделает. Не может.

Как? Почему не может?

О, родная,

Не спрашивай, забудь о нем.

Скажи,

Не дай в могилу унести сомненья!

Он увенчал свое злодейство…

Чем?

Из сердца изгони его! Бесстыдный

Виновен в том, что в новый брак вступил,

Чем перед богом и людьми кичится,

Коль скоро даже в воинский свой стан

Взял Хильдегарду…

Как ты побледнела!

Ты слышишь, Эрменгарда? Боже! Сестры,

Скорей! Что я наделала!

Кто, кто

Поможет ей? Ее убило горе!

Нет, дышит, успокойся.

О злосчастье!

Так молода, так родом высока —

И столько горя!

Госпожа!

Открыла

Глаза.

О небо, что за взгляд!

(бредит)

Гоните

Прочь, прочь ее! Эй, стража! Как посмела

Она пройти вперед и короля

Взять за руку?

Очнись! О боже правый!

Приди в себя! Не говори так! Имя

Святое призови — рассеять морок!

(бредит)

Карл! Как ты терпишь? На нее взгляни

Суровым взглядом — и она немедля

Бежит! Ведь я, твоя жена, и в Мыслях

Не погрешившая, не в силах видеть

Без страха этот взгляд. — Но что такое?

Ты улыбнулся ей! — О, как жестоко

Ты шутишь! Не снести мне этой муки…

Ты можешь сделать так, что я от горя

Умру — но много ль в этом славы? Сам ты

Стал горевать бы обо мне. Не всю

Мою любовь ты знаешь, не открыла

Я, как она сильна: ты был моим,

И я, спокойная, счастливая, молчала;

Стыдливость не давала все сказать

Устам о тайном опьяненье сердца…

Мне страшно! Сжалься, прогони ее:

Она, как аспид, убивает взглядом…

Я одинока и слаба. Не ты ли

Единственный мой друг? Если была я

Твоей и радость ты со мною знал…

О нет, не заставляй меня молить

При всех, под смех толпы! — Куда бежит он?

К ней, к ней в объятья!.. Умираю…

Вместе

С тобой умру и я.

(бредит)

Где Берта? К ней

Хочу я, к ласковой и кроткой! Берта,

Скажи, ты знаешь? Ты, кого я первой

Увидела и полюбила в этом доме,

Ты знаешь? Говори! Мне ненавистна

Людская речь, но у тебя в объятьях

Под взглядом сострадательным твоим

Жизнь нахожу и горестную радость,

Что так похожа на любовь. Позволь

Мне рядом сесть: я так устала! Дай мне

Побыть с тобою, спрятать на твоей

Груди лицо и плакать! Ведь с тобою

Могу я плакать! Обещай, что будешь

Со мною ты, доколе я не встану,

Упившись всласть слезами! Уж недолго

Тебе терпеть меня, кого ты прежде

Любила. Сколько провели мы дней

Ликующих! Ты помнишь? Через горы,

Леса и реки мы перебирались,

И с каждою зарею просыпаться

Все радостней мне было! Умоляю,

Не вспоминай. И думать не могла я,

Что сердце смертное такую радость,

Такую муку вынесет. Ты плачешь

Со мною? Ты меня утешить хочешь?

Так назови же дочерью — и сердце

При этом имени наполнит боль

До края — и отнимет память.

Боже,

Дай умереть ей с миром!

(бредит)

Пусть бы это

Был сон! Пускай туман разгонит солнце,

И я проснусь в тревоге, обессилев

От слез, и спросит Карл, что за причина,

И в маловерье упрекнет с улыбкой!

(Вновь погружается в забытье.)

Небес царица, помоги несчастной!

Взгляни: лицо опять спокойно стало

И под рукою не трепещет сердце…

Сестра, что с нею? Эрменгарда!

(приходя в себя)

Кто

Зовет меня?

Я, Ансельберга! Видишь,

Твои здесь дамы рядом, сестры молят

О том, чтоб ты покой нашла.

Пусть небо

Благословит вас! Мир и дружелюбье

На лицах вижу я — и просыпаюсь

От тягостного сна.

Да, больше муки,

Чем новых сил принес тебе тревожный

Покой.

И правда, жизнь совсем угасла.

Так поддержи меня, а вы до ложа

Привычного дойти мне помогите.

Последняя услуга — но на небе

Все, все зачтется вам. Умрем же с миром!

Бог близок: говорите мне о нем.

Косы на грудь упали ей,

Полную смертной муки,

Влажно чело холодное,

Лежат бессильно руки,

Взор устремлен блуждающий

Ввысь за предел земной.

Стоны сменились общие

Молитвою согласной.

Легкая длань коснулася

Бледного лба несчастной,

Очи прикрыла синие

Последней пеленой.

Тихо умри, мятежную

В сердце уйми тревогу,

Мысль вознеси последнюю,

Как приношенье богу.

Не в этой жизни ждет тебя

Крестного цель пути.

Было судьбой начертано

Тебе в земной юдоли

Не сбрести забвения

Долгой и тяжкой боли, —

Чтоб, освятившись муками,

К богу святых взойти.

Часто в бессонном сумраке,

В келье уединенной

Под пенье дев, молившихся

Коленопреклоненно,

Мысль возвращалась к образам

Невозвратимых дней, —

Когда она, любимая,

Будущего не зная,

Воздух пила живительный

Салического края ^{52}

И жены франков юные

Завидовали ей;

Когда в венце искрящемся

С холма она глядела

Вниз, где охота жаркая

Вскачь по полям летела,

Чтоб окружить облавою

Встревоженную дебрь;

И сам король, к опущенным

Склонившийся поводьям,

Мчался за сворой гончею

К ближним лесным угодьям,

Где скакунов дымящихся

Ждал, ощетинясь, вепрь.

Пики удар, направленный

Царственной мощной дланью;

Сухой песок истоптанный

Впивает кровь кабанью;

Она стоит, испугана,

Мужа трепетно ждет…

Моза, ключи горячие,

Ахенских бань утехи!

Туда, совлекши легкие

Кольчатые доспехи,

Шел властелин воинственный

Смыть благородный пот.

Когда, жарой сожженные,

Травы росы напьются, —

Сухие и поникшие,

Соком живым нальются,

Стебли в утренней свежести

Тянутся к небу вновь;

Так же и душу, в тяготах

Любви, недуга злого,

Поит росой живительной

Приветливое слово, —

И снова кроткой радостью

Мнится душе любовь.

Но вновь над раскаленными

Солнце встает холмами,

Воздух палит безветренный

Негаснущее пламя,

Стебли, едва окрепшие,

К земле лучами гнет.

Так же любовь бессмертная,

Заснув лишь на мгновенье,

Душу внезапным натиском

Выводит из забвенья,

И гасит грезы светлые

Боли привычной гнет.

Тихо умри, мятежную

В сердце уйми тревогу,

Мысль вознеси последнюю,

Как приношенье богу.

В той же земле, где горестной

Плоти лежать твоей,

Горем лежат убитые

Воинов павших вдовы,

Невесты, зря надевшие

Свадебные покровы,

Матери, пережившие

Гибель всех сыновей.

Ты, чьи отцы бесчинною

Вторглись сюда ордою,

Число считая доблестью,

Насилье — правотою,

Кровопролитье — славою

И правом — произвол,

Ты к страждущим причислена

Злосчастьем прозорливым;

Никто не оскорбит тебя

Словом несправедливым;

Спи средь них, не тревожима

Памятью прежних зол.

Умри — и пусть лицо твое

Вновь безмятежно станет,

Как в дни, когда, не ведая,

Что жизнь тебя обманет,

Легким мечтам девическим

Ты предавалась. Так

В разрывы туч на западе

Падает свет пурпурный,

И солнце заходящее

Сулит восход безбурный,

После ненастья долгого

Добрый являя знак.

Ты помнишь ли Сполето, Амрис?

Можно ль

Забыть об этом, господин мой?

Помнишь,

Твой господин погиб, ты среди наших

Один остался, без защиты. Поднял

Взбешенный враг секиру над тобою, —

Я не дал опуститься ей. Ты пал

Мне в ноги с криком, что моим ты будешь.

В чем ты поклялся мне?

В повиновенье

И верности до смерти. Но хоть раз

Нарушил ли я клятву?

Нет; но время

Пришло на деле подтвердить ее.

Приказывай.

На этом освященном

Оружье поклянись мое веленье

Исполнить; поклянись, что ни из страха,

Ни уступив соблазну, ты о нем

Ни словом не обмолвишься.

(возлагает руки на оружие)

Клянусь!

А коль солгу, пусть мне скитаться нищим,

Пусть не носить щита, пусть мне рабом

У римлянина стать!

Ну что же, слушай.

Мне вверена охрана стен, ты знаешь;

Я здесь начальник, и повиновеньем

Обязан только королю. Я ставлю

Тут, над откосом, часовым тебя.

Подчаска удалил я. За луною

Следи; чуть ночь дойдет до половины,

Увидишь ты: к твоей стене украдкой

Приблизится вооруженный воин.

То будет Сварт… Ты почему глядишь

С таким испугом? Сварт, который был

Ничтожнее тебя средь нас, а ныне

Возвысился меж франков, ибо ловко

Умел служить и тайно. Знай одно:

Как друг он к твоему приходит господину.

Сварт знак подаст, ударив рукоятью

Меча о щит; ему ответишь трижды

Ты тем же знаком. Лестницу тогда

К стене приставит он, а ты все тот же

Знак повторишь и, как взберется, в башню

Его проводишь. Сам на стражу встань

У двери. Хоть шаги, хоть вздох услышишь —

Войди и доложи.

Исполню все.

Великому ты замыслу послужишь,

Великой будет и награда.

Верность!

Пусть павшего сеньора друг, который

По нерешительности, иль в надежде

Упорствуя, с ним до конца был рядом

И вместе пал, о верности кричит,

Чтобы себя утешить. В то, что утешает,

Без колебаний нужно верить. Если ж

Все можно потерять, — то можно также

И все спасти, когда король-счастливец,

Помазанник, сопутствуемый богом,

Карл шлет ко мне гонца, Карл ищет дружбы

Моей, зовет не гибнуть, отделяет

Меня от тех, что делу обреченных

Верны… Опять вернулось это слово

Докучным гостем, прогнанным сто раз,

И, в гущу мыслей замешавшись, здравый

Сбивает мой расчет! О верность! С нею

Любой удел прекрасен, вплоть до смерти!

Кто так сказал? Да те, ради кого

И умирают верные. Но мир

Единогласно с ними повторяет,

Что верный, будь он нищ и всеми брошен,

Достоин большей чести, чем изменник

В богатстве, средь толпы друзей. Неужто?

Но почему же нищ и всеми брошен

Достойный чести? Что ж вы все дивитесь

Ему, по не спешите честь воздать,

Утешить, все вернуть, что отнял жребий

Несправедливый? Будьте там, где честь,

Покиньте презираемого вами

Счастливца — и тогда я вам поверю!

Спроси у вас совета я, уж точно

Услышал бы: от низких откажись

Посулов, раздели любую участь

С твоими королями! Почему же

Вас так заботит это? Потому что,

Когда бы пал я, вы б меня жалели;

А устою один среди крушенья

И покажусь вам на коне бок о бок

С монархом-победителем, и он

Мне улыбнется — зависть вас возьмет,

А жалость вам приятнее, чем зависть.

Нет, ваш совет нечист! Но втайне Карл

Сам будет презирать тебя! А разве

Он презирает Сварта, коль возвел

В высокий титул латника простого?

Меня с приветливым лицом почтит он,

А тайную кто мысль его узнает?

И важна ли она? Нет, вы хотите

Мне желчью чашу отравить, которой

Не выпить вам. Для вас отрадно видеть

Великие крушенья, блеск угасший,

И толковать о них, и утешаться

В безвестности своей. Вот ваша цель!

А мне другая, радостнее, блещет,

Ваш крик напрасный мне не помешает

Ее достичь. А коль рукоплесканья

Стяжать от вас возможно стойкой битвой

С опасностью, — что ж! Я иду навстречу

Опасности грознейшей, и однажды

Поймете вы, что в этом деле больше

Отваги нужно, чем в бою открытом.

Ведь если, как он делает порой,

Король пройдет по степам и застигнет

Меня со Свартом, — да, с одним из тех,

Кого изменниками он зовет,

А Карл своими Верными… Но полно!

Нет времени оглядываться вспять.

Судьба велит, старик, чтобы один

Из нас погиб. И так я должен сделать,

Чтобы не мне погибнуть.

Гунтинг!

Сварт!

(Амрису.)

Ты никого не встретил?

Никого.

Ступай на стражу!

Гунтинг, жизнь моя

В твоих руках.

Но и моя залогом

В твоих. Одна опасность…

Из нее

Ты волен сам извлечь награду. Хочешь

Судьбу упрочить некого народа

И с ней свою?

Когда о тайной встрече

Меня пробивший пленник мне сказал,

Что Карлом послан он, что обещает

Король свой гнев переложить на милость

И возлагает на меня надежды,

И весь ущерб мне возместить сулит,

И что вести со мной переговоры

Придешь ты, — я согласье дал. Когда же

Он попросил залог — я тайно сына

Отправил к франкам — как посла и как

Заложника. А ты все не уверен

В намереньях моих? Когда бы так же

Был тверд король в своих!

Не сомневайся.

Я знать хочу, чего желает Карл

И что сулит. Мое владенье отдал

Другому он, и сан пустой ношу я.

Есть в этом польза: все сочтут, что ты

Смертельный враг захватчику владений.

А ты лишился сана лишь затем,

Чтобы возвыситься. Как ты, знатнейшим,

Карл не сулит, а дарит. Вот, возьми,

(протягивает грамоту)

Граф Падуанский.

С этого мгновенья

Ему служу я, — только бы мой труд

Заметил повелитель мой. Скажи мне,

Что приказал он.

Павию сдать ему

И пленным выдать короля. Тогда уж

Конец походу. Держится в осаде

С трудом Верона; там почти что каждый

Мечтает сдаться. Только Адельгиз

Удерживает их. Но если к стенам

Карл, покоритель Павии, придет,

Кто слово скажет о сопротивленье?

Другие города, что, на отсрочку

Надеясь, держатся, — падут немедля,

Подобно обезглавленному телу.

Нет королей — так некого стыдиться;

Зачем упорствовать в повиновенье,

Коль нет приказывающих? И сразу

Войне конец.

Да, этот город нужен

Ему — и он его получит… завтра!

Не позже! К западным пускай воротам

Отряд он поведет как бы на приступ.

Здесь, у других ворот, я только верных

Бойцов оставлю. Там начнется схватка —

Пусть мчит сюда он. Здесь ворота будут

Открыты. Но пускай не просит Карл,

Чтоб короля я захватил и выдал

Врагу. Я Дезидерия вассалом

Был в дни счастливые — и бесполезно

Пятнать не буду имя. Ведь несчастный

И так в кольце — и не уйти ему.

Счастливец я, коль весть такую Карлу

Несу. Счастливей ты, кто можешь сделать

Так много для него. Скажи еще мне:

Как мыслят в Павии? И много есть ли

Таких, что подпирать престол в крушенье

Решились — либо вместе с ним упасть?

Иль наконец и взоры, и молитвы

К звезде победной Карла обратили?

И будет ли последняя победа

Всем по душе, как первая?

Да, много

Усталых здесь: они стоят без веры

Под знаменем, но лишь блюдя обычай.

Все мысли им советуют покинуть

Покинутого богом, но за каждой

Мыслью встает пугающее слово:

Измена. Я им подскажу другое,

Разумнее: спасенье королевства, —

И будут наши. Непоколебимы

Другие: не надеясь ни на что

От Карла…

Обещай им: он умеет

Привлечь любого.

Это риск напрасный.

Пусть погибает, кто погибнуть хочет.

Все и без них свершится.

Гунтинг, слушай.

С тобой как Верный Карла с Верным Карла

Я говорю, — но мы ведь лангобарды!

Властитель франков, полагаю, сдержит

Условья, но не лучше ль, чтоб вокруг

Была толпа друзей, спасенных нами?

Доверье за доверье, Сварт. Тот день,

Когда над нами будет править Карл

Без подозрений, зная, что привержен

Здесь каждый меч ему, — тот день опасен

Для нас! Но если хоть один противник

Спасется, будет жить и новой власти

Грозить, тогда он пренебречь не сможет

Никем из тех, кто власть ему добыл.

Ты говоришь умно и откровенно.

Была к спасенью нам одна дорога, —

И мы по ней пошли. Но есть препоны,

Засады по пути, — ты сам увидишь.

Беда тому, кто побредет один!

В торжественный сей миг, когда связала

Судьба единым делом нас и общей

Опасностью, в сей миг, который оба

Мы не забудем, — заключим союз!

И для тебя, и для меня он будет

Союзом жизни. Мой обет — твоей

Удаче помогать, твоих врагов

Считать моими.

От меня такой же

В обмен прими обет.

На жизнь и на смерть

В залог — моя рука.

(Протягивает руку, Сварт пожимает ее.)

Скажи монарху,

Что перед ним склоняюсь я.

До завтра.

До завтра. Амрис!

На стене спокойно?

Все тихо.

(указывая на Сварта)

Проводи его.

Прощай.

О государь! Лишь войском принужденный,

Пришел я волю передать его.

Вожди и латники — все просят сдаться.

Скрывать напрасно, что врагу открыла

Ворота Павия, что победитель

Спешит к Вероне, что в плену король.

Об этом знают все. Навстречу Карлу

Герберга вышла с сыновьями, больше

Надеясь на прощенье, чем на дружбу

Бессильную. Верона, истощившись

В осаде долгой, бедная войсками

И продовольствием, отбить не в силах

И тех врагов, что под стеной; так где ей

Под натиском идущих устоять?

Все войско, за изъятием немногих,

Не хочет жертвовать собой в неравном

Бою, когда пойдут на приступ франки.

Покуда можно было уповать

На труд и на терпенье, все трудились,

Терпели все — и отдали сполна,

Что требовали долг и честь. Но бедам

Бесцельным просят положить конец.

Ступай, я скоро дам ответ.

Ступай,

Живи, состарься с миром: ты средь первых

Останешься в своем народе, будешь

Вассалом… Не страшись! Настало время

Таких, как ты. Но слушать, как трусливый

Приказывает мне, признать законом

Дрожащих тварей волю — это слишком!

Они решили! Трусость все решила,

А страх их сделал дерзкими. Любого,

Кто среди них остался человеком,

Сметет с пути трусливая их ярость.

О небо! Мой отец — в когтях у Карла!

Остаток дней он проживет в неволе,

Послушный манию руки, которой

Как друг пожать не пожелал: он будет

Есть хлеб обидчика! И нет пути

Извлечь его из ямы, где рычит он,

Покинутый и преданный, и кличет

Того, кто сам бессилен… Нет пути!

Сдал Брешию врагу мой храбрый Баудо:

Заставили его открыть ворота

Те, кто не хочет гибнуть… Эрменгарда,

Ты всех счастливей! Жалкий дом, в котором

Лишь тот достоин зависти, кто умер

От мук! Извне надменный враг подходит

И будет требовать, чтобы его

Я завершил триумф, и вторит трусость

Здесь, в городе, ему и, осмелев,

Меня торопит. Слишком много сразу!

Я по сегодня мог, хоть без надежды,

Но действовать и ждать, что новый день

За нынешним придет; я всякий миг

Знал, что мне делать. А теперь? Теперь,

Пусть я не мог из трусов сделать храбрых,

Но трусы также помешать не смогут

Погибнуть храбро храбрецу. К тому же

Не все трусливы: кто-нибудь меня

Услышит, и соратников найду я,

Коль крикну: «Встретим Карла и докажем,

Что не всему на свете лангобарды

Предпочитают жизнь, — и не победу,

Так смерть найдем!» О чем ты? Увлекать

С собою доблестных в паденье? Если

Ты сделал в этом мире все, что мог, —

Умри один! Умри… Покоем душу

Мне полнит эта мысль; она приходит

С улыбкою, как друг, на чьем лице

Мы добрые читаем вести. Выйти

Из гнусной свалки, где меня теснят,

Не слышать смех врага и сбросить разом

Весь груз сомненья, жалости и гнева!

Ты, меч, который столько раз чужую

Судьбу решал, и ты, рука, мечом

Уверенно владеющая!.. Сразу

Все кончить!.. Все? Несчастный! Для чего

Себе ты лжешь? Червей презренных шепот

Тебя ума лишает. Мысль о том,

Как ты пред победителем предстанешь,

Твою сломила доблесть, и кричишь ты,

Страшась минуты этой: «Слишком, слишком!»

А как предстать пред богом? Скажешь: «Вот я

Пришел, не дожидаясь зова, бросил

Тот слишком трудный пост, куда тобою

Поставлен был»? Бежать? О, нечестивый!

И завещать отчаянный, последний

Свой вздох отцу, чтоб до могилы память

Его преследовала? Нет, долой

Мысль нечестивую! Опомнись, Адельгиз!

Ты — человек, и ты не вправе сбросить

В такую пору с плеч ярмо трудов.

Убежище у греков император

Сулит тебе. ^{53} Господь его устами

Глаголет! С благодарностью прими:

Достойного и мудрого решенья

Другого нет. Оставь отцу надежду:

Пусть он тебя в мечтах хотя бы видит

Вернувшимся с победой, от цепей

Избавившим его, а не в крови,

Пролитой в миг отчаянья. Быть может,

И не мечтой то будет: выбирались

Из бездны глубже люди, а фортуна

Навек ни с кем союз не заключает.

Все отнимает, все дает нам время:

Друзей, преемников. Эй, Теуд!

Я здесь,

Мой государь.

Остались ли друзья

У короля без власти?

Да, все те,

Кто Адельгизу другом был.

И что же

Они решили?

Ждут твоих решений.

Где?

Во дворце, вдали от тех, кому

Не терпится быть побежденным.

Горе

Отваге среди трусости всеобщей!

Всех этих доблестных с собою в бегство

Возьму я: ничего другого сделать

Для них я не могу, и для меня

Одно им сделать можно! в Византию

Со мной бежать. А если благородней

Есть у кого совет, пусть мне его

Подаст, молю. Тебе же я доверю

Другую службу, Теуд: она важнее

Для сердца моего. Останься здесь,

Дай знать отцу, что я бежал, но только

Ради него; остался жить затем,

Чтоб вызволить его; и пусть надежды

Он не теряет. Обними меня!

Прощай до лучших дней! А герцогу Вероны

Скажи, чтоб от меня не ждал приказов.

На верность полагаюсь, Теуд, твою.

У господа проси, чтоб он помог ей.

Ступай в Верону, герцогу и войску

Такие передай слова, герольд:

Карл прибыл; пусть ворота отворят —

И с милостью войдет он; а иначе

Войдет он все равно, хотя и позже,

И в гневе вам назначит сам условья.

Тебя желает видеть побежденный

Король.

Зачем?

Он не сказал, но просьбу

Почтительную передал.

Зови.

Посмотрим на того, кто мой венец

Предназначал другому.

(Графам.)

Отправляйтесь

К стенам, у выходов удвойте стражу, —

Чтоб ни один не ускользнул от нас.

Зачем ты здесь, несчастный? Между нами

Какая может быть беседа? Небо

Наш спор решило; препираться больше

Нам не о чем. А плакать и стенать

Пред победителем не подобает

Хоть бывшему, но все же королю,

Как мне негоже пред тобой излить

Вражду в словах язвительных, иль радость

И гордость, наполняющие сердце,

Лицом тебе явить, — чтобы господь

На полпути к победе не оставил

Меня, раскаявшись. А ободрений,

Уж верно, ждать не стоит от меня,

О чем скажу я? Что тебя печалит,

То мне на радость. Не могу оплакать

Судьбу, которой не хочу менять.

Таков земной удел: схватились двое —

Так поневоле одному придется

В слезах покинуть поле. Кроме жизни,

Нет для тебя других даров у Карла.

Моей страны король, моей семьи

Гонитель! Жизнь для павших государей —

Не дар! Ужель ты мнишь, что я, простертый

В пыли пред победителем, не мог бы

Упиться радостью и отравить

Триумф твой ядом, что мне сердце душит, —

Чтоб ты мою запомнил речь, чтоб умер

Я отомщенным хоть отчасти? Нет,

Я кару божью чту в тебе, склоняюсь

Пред тем, пред кем меня склонило небо.

Тебя молить пришел я, — а мольбам

Несчастного не внявший сам выносит

Себе смертельный приговор.

Чего ты хочешь?

Ты поднял меч в защиту Адриана?

Что спрашивать? Ты знаешь сам!

Так слушай!

Мне бог свидетель, страждущих опора:

Я был один ему врагом. Мой сын

Старался то советом, то мольбою,

То резким — сколь почтительному сыну

Позволено — упреком обуздать

Мое безумье часто — но напрасно.

Так что ж?

Ты сделал дело. Нет врагов

У римлянина твоего; досыта

Вкушает сердце слабое и злое

И месть и безопасность. Ты сказал,

Что лишь за этим и пришел, и сам

Вражде предел поставил. Объявил ты

Поход свой делом божьим. Сверх победы

С тебя господь не просит ничего!

Ты ставишь победителю законы?

Законы? Не ищи в моих словах

Гордыни, чтобы ею возмущаться!

Бог много дал тебе: враг на коленях

Тебя смиренно молит, льстит тебе,

Ты правишь краем, где с тобой он бился.

Не требуй большего: ведь небо отвращают

Чрезмерные желанья!

Замолчи!

Нет, выслушай! Когда-нибудь и ты

Узнаешь неудачу и захочешь

Ободрить душу благотворной мыслью:

В тот день тебе отрадно будет вспомнить

Сегодняшнее милосердье. Карл!

Когда-нибудь, представ перед престолом

Творца, ты в страхе будешь ждать ответа

Сурового иль кроткого, как я

Ответа жду из уст твоих… Быть может,

Мой сын тебе уж продан. Неужели

Высокий дух, неукротимый, пылкий,

В цепях зачахнет? Нет! Перед тобою

Невинен Адельгиз: он защищал лишь

Отца — а ныне даже этого лишился.

Чего тебе бояться? Нет у нас

Мечей: мои вассалы, став твоими,

Тебя не предадут, — ведь сильным служат

На совесть. С миром правь моей страною,

Довольствуйся, что у тебя в плену

Один король, дозволь, чтоб на чужбину

Мой сын…

Молчи! Ты просишь у меня

Того, в чем я и Берте отказал бы!

И я тебя молил! Молил, хоть прежде

Успел узнать! Что ж, откажи, копи

Над головой своею месть! Обманом

Ты победил, но, победивши, стал

Надменным и безжалостным. Топчи же

Поверженных — и ты заставишь бога

Раскаяться!

Молчи, ты, побежденный!

Вчера о смерти ты мечтал моей,

А нынче просишь милости, как будто

Я гость твой и сейчас из-за стола

Встал, ублаженный. А когда на просьбу

Недружески ответил я отказом,

Ты шумно стал бранить меня, как нищий,

Что от дверей уходит без подачки.

Но ты не хочешь говорить о том,

Что мне готовил — с Адельгизом вместе!

Так я скажу. Герберга от меня

Бежала, сыновей забрав — детей

Родного брата моего! — бежала,

Крича как птица, что птенцов уносит

От ястреба… Был страх ее притворным:

Утрата власти — вот о чем она

Неложно сокрушалась; но молвою

Позорного я был провозглашен

Чудовищем, глотающим младенцев.

Я молча боль терпел. Принять Гербергу

Вы поспешили, крикам безрассудной,

Как эхо, вторили! У вас под кровом —

Племянники мои! Вы — крови Карла

Защитники от Карла! Но Герберга,

Которой было убегать не след,

Сама вернулась и детей вернула

Опекуну столь страшному, и жизнь их

Мне вверила. А вы не жизнь спасали

Племянникам моим — вы больший дар

Предназначали им. Отца святого

Просили вы — была небезоружной

Та просьба — чтобы он, нарушив клятву,

На кудри, шлемом не примятые ни разу,

Возлил елей господень. Вы кинжал

Нашли, и отточили, и вручили

Любимейшему другу моему,

Чтоб сердце он пронзил мне. Вы мечтали,

Покуда я меж Везером неверным

И дикой Эльбой нес мой труд, сражаясь

С врагами бога, — мчаться в землю франков,

Помазанников выставить знамена

Против знамен помазанника, ложе

Тернистое мне уготовить, — да,

Об этом вы мечтали! Но иначе

Решило небо. Для меня смешали

Вы горькое питье — но вам досталось

Его испить. Ты говорил о боге.

Не бойся бога я, неужто стал бы

Я в плен вести столь дерзкого злодея?

Молчи — и рви цветок, тобой взращенный.

Без устали болтает неудача,

Но победитель оскорбленный слушать

Без устали не может.

Слава Карлу!

Едва ты подал знак, со стен склонились

Знамена; вражеских ворот запоры

Со стуком пали, створы распахнулись —

И присягать тебе валит толпа.

О горе! Что я слышу! Что еще мне

Услышать предстоит!

Никто не скрылся?

Никто, король. Немногие пытались,

Но тщетно: их настигли, окружили,

Они сражались — ни один не сдался —

И все остались в поле, кто убитый,

Кто раненный смертельно.

Кто там был?

Но как сказать? Здесь есть один, чье будет

Чрезмерно горе…

Ты сказал, зловестник!

Так Адельгиз погиб?

Отцу ответь,

Отцу!

Он жив, но жить недолго будет:

Неизлечима рана. Он хотел бы

Отца увидеть и тебя.

Неужто

И в этом ты откажешь?

Нет, несчастный.

(Арвину.)

Пусть принесут его в шатер. Скажи, что больше

Нет у него врагов.

Десница божья,

Как на седую голову мою

Ты опустилась тяжко! Сына мне

Вернула ты — но как! Тебя, желанный,

Тебя, моя единственная слава,

Мне страшно увидать. Мне ли на рану

Твою смотреть, мой сын, когда бы должно

Тебе меня оплакать? Но я сам

Виновен: я в слепой любви отцовской

Возвысить твой престол хотел — и вырыл

Тебе могилу. Пусть бы умер ты

Под песни войска, пав в бою победном,

Или тебе на королевском ложе

Среди рыдающих родных, средь Верных

Скорбящих я закрыл глаза! И это

Великим горем было бы… Но ты

Умрешь в плену врага, лишен престола,

Одним отцом оплакан — на глазах

Того, кому мои на радость вопли.

Нет, обманула скорбь тебя, старик.

Без радости, в задумчивости я

Рок храбреца, рок венценосца созерцаю.

Врагами были мы, — а он таков,

Что, будь он жив и волен, мне на новом

Престоле бы спокойно не сидеть.

Но бог призвал его — и тут конец

Вражде благочестивого.

Печальный

Дар — милосердье, что дается поздно, —

Лишь тем, кто пал, кто всех надежд лишился, —

И лишь тогда твою удержит руку,

Когда уж места нет для новых ран.

Мой сын!

Отец! Опять тебя я вижу!

Коснись моей руки.

Мне страшно видеть

Тебя, простертого…

Но многих в поле

Моя рука простерла так же!

Рана

Неужто же неизлечима?

Да,

Неизлечима.

0, войны жестокость!

Я твой убийца, я, войны желавший!

Не ты убил, не он: сгубил господь.

0, свет очей желанный! Как страдал я,

С тобою разлученный! Мне опорой

Была одна лишь мысль, одна надежда:

0 горестях поведать в час покоя

Тебе.

Отец, час моего покоя

Приблизился. 0, если б только ты

Не оставался здесь, убитый горем…

0, гордое чело! 0, мощь руки!

0, взгляд, вселявший ужас…

Ради бога,

Молчи, отец! Не самое ли время

Мне умереть? А ты, привыкший жить

В палатах, будешь жить в плену… Так слушай:

Жизнь — тайна, и постичь ее возможно

Лишь в смертный час. Верь, об утрате власти

Не стоит плакать: когда будет близок

И твой последний час, — чредой отрадной

Пред взором памяти пройдут те годы,

Когда ты не был королем и небо

Не зрело слез, из-за тебя пролитых,

И не внимало воплям угнетенных,

Твое с проклятьем поминавших имя.

Порадуйся, что ты уж не король,

Что путь закрыт к деяньям: для деяний

Высоких иль невинных места нет,

И можно либо наносить обиды,

Либо терпеть. Владеет миром сила

Жестокая и хочет зваться правом.

Несправедливость сеяли кровавой

Рукою деды; кровью поливали

Посев отцы — и всходов не дает

Других земля. Ты видел: горько править

Бесчестными. Но будь иначе, разве

Был бы другим исход? И он, счастливец,

Чей трон моею смертью укрепится,

Кому все служит, все с улыбкой рукоплещет, —

Он тоже смертен.

Но тебя утратить!

Как я утешусь?

Утешает бог

Любое горе — и твое утешит.

(Карлу.)

А ты, надменный враг мой…

Не зови

Меня врагом. Я был им, — но бесчестно

И низко враждовать с могилой. Верь мне,

На это неспособен Карл.

И я

Речь поведу как друг и как проситель

И не коснусь воспоминаний, горьких

Для нас и для того, о ком прошу,

Влагая умирающую руку

Тебе в ладони. Чтобы ты столь славной

Добыче вдруг вернул свободу… Нет,

Я не прошу об этом… Тут напрасна

Мольба моя, мольба любого… Знаком

Смирения не тронешь разум твой,

Прощенья ты не дашь. О том молю я,

В чем только тот откажет, кто жесток:

Пусть не узнает старец надругательств,

Пусть плен его сколь можно легким будет,

Таким, какого стал бы ты просить

Для своего отца, когда бы небо

Тебя оставить обрекло отца

В руках врагов. Не дай, чтоб оскорбляли

Его, — ведь против падших всяк храбрец, —

Иль чтоб терпел он вид своих вассалов —

Предателей.

В могилу, Адельгиз,

Сойди спокойно: небо мне свидетель,

Что слово Карла каждую из просьб

Твоих скрепило.

Будет за тебя

Твой враг молиться, умирая.

(Карлу)

Просят

Нетерпеливо герцоги и войско,

Чтоб ты их принял.

Карл!

Сюда, к шатру,

Никто да не посмеет приближаться!

Здесь Адельгиз хозяин. Лишь посредник

Прощения господня и отец

К нему имеют доступ.

(Уходит с Арвином.)

Сын! Любимый!

Отец! В глазах темнеет…

Адельгиз!

Не оставляй меня!

О, царь царей,

Ты, преданный одним из Верных, ^{54} всеми

Покинутый, к тебе иду я с миром!

Прими мой дух усталый!

Он услышал

Тебя. О небо! ты ушел… А я…

Остался — по тебе лить слезы в рабстве.