Избранные комедии

Народ афинский — дряхлый старик.

Кожевник (Клеон).

Колбасник (Агоракрит).

1-й раб (Никий).

2-й раб (Демосфен).

Слуги.

Нимфы мира.

Хор из двадцати четырех всадников — знатных афинских юношей.

ПРОЛОГ

На сцене — жилище Народа. Из двери с плачем выбегает 1-й раб (Никий).

Иаттатай! Ах, горе мне! Иаттатай!

Пусть пафлагонца, эту язву новую,

С его лукавством сгубят всемогущие!

С тех пор как в дом ворвался он, прохода нет

Нам, домочадцам, от битья и ругани.

Выбегает 2-й раб (Демосфен).

Да, да, пускай погубят горькой гибелью

Распафлагонца подлого!

(замечая Демосфена)

Ну, как живешь?

Да как и ты, прескверно!

Подойди сюда!

Затянем вместе плач Олимпа[2] жалостный.

(делая вид, что играют на флейте)

Миу-миу-миу-миу-миу-миу.

Постой, довольно жалоб! Не поищем ли,

10 Как нам спастись? А в плаче утешенья нет!

Что ж делать нам?

Скажи-ка ты!

Нет, ты скажи,

Чтоб мне не спорить![3]

Ни словечка, видит Зевс!

В слова, молю, признанье облеки мое![4]

Ну, говори смелее, я потом скажу.

Нет смелости! И слов мне не найти никак

Искусных, скользких, гладких, еврипидовских.

Ах, нет, не надо брюквы еврипидовской![5]

20 Как нам уйти, придумай, от хозяина.

Так говори «дерем», слоги подряд связав.

Ну вот, сказал: «Де-рем».

Теперь прибавь еще

«У» перед «де» и «рем».

«У».

Так, пори теперь «Де-рем», а после «у» скороговоркою!

Дерем, у-де-рем, у-де-рем.

Ага, ну что?

Понравилось?

Конечно, только вот боюсь

За шкуру.

Почему же?

Да у поротых

Линяет шкура, знаешь?

Оба озабоченно молчат.

Уж не лучше ль нам

30 В беде такой с мольбою к алтарю припасть?

К чьим алтарям? Поди, в богов ты веруешь?

Ну да!

А почему же?

Потому, чудак,

Что я богопротивен. Значит, боги есть.

Ты прав! Но все ж иного нет ли выхода?

Не рассказать ли нам о деле зрителям?

Прекрасно, только об одном попросим их:

Пусть откровенно скажут нам, довольны ли

Они рассказом и игрою нашею?

Итак, начну!

(К зрителям.)

40 Хозяин с ним один у нас,

Бобов грызун,[6] сварливый, привередливый.

Народ афинский, старикашка глухонький.

На рынке прошлом он себе раба купил,

Кожевника, рожденьем пафлагонца. Тот,

Пройдоха страшный, негодяй отъявленный,

Нрав старика тотчас же раскусить сумел,

Кожевник наш, и стал ему поддакивать,

Подкармливать словечками лукавыми,

Подмасливать и льстить: «О государь Народ!

50 Одной довольно тяжбы, отдохни теперь!

Поешь, попей, а вот тебе три грошика![7]

Сварить прикажешь ужин?» Дерзко выхватив

Еду, что мы хозяину состряпали,

Ему он преподносит. Вот недавно так

Крутую кашу заварил я в Пилосе,

Лаконскую. Негодник подскочил, схватил

И господину всю мою стряпню поднес.

Нам не дает прислуживать, всех гонит прочь,

А сам овчину держит над хозяином,

Как опахало, чтобы ей отмахивать

60 Ораторов. И все поет Пророчества.

Старик совсем помешан. Отупел совсем.

А тот и рад. Всех нас оклеветал кругом.

Под розги подведет, а после бегает

По дворне и орет и взяток требует:

«Видали вы, как Гила нынче высекли

Из-за меня? Послушными не будете —

Помрете все!» И мы даем, и как не дать!

Не то такого влепит подзатыльника

70 Хозяин, что в овчинку свет покажется.

(Никию.)

Ну вот теперь, дружочек, вновь подумаем,

Каким путем и где искать убежища.

Каким? Да тем же, милый, удирать пора!

Ничто от пафлагонца не укроется!

«Все видит он, все знает»…[8] Он одной ногой

Уперся в Пилос, а другой — в Собрание,

Расставясь так.

(Широко расставляет ноги.)

Широкий зад — в Раззявине[9],

В Грабильном — руки, а заботы — в Жуликах.

Так, видно, лучший выход — умереть!

Но как?

80 Мы умереть должны достойным образом.

(в раздумье)

Но как бы, как бы так, достойным образом?

Напьемся крови бычьей! Мысль прекрасная!

Смерть Фемистокла[10] всех смертей завиднее!

Не крови бычьей, нет, винца бы чистого,

Чтоб в голову полезли думы путные!

Ну вот, винца! Тебе бы все о выпивке!

Какие ж думы путные у пьяницы?

(к зрителям)

Хорош, глядите, жаба пресноводная!

90 Вино ты вредным обозвать осмелился?

Да ты найдешь ли что вина полезнее?

Кто пьян, тот и богат и тороват во всем,

И счастлив, и догадлив, и находчив он.

Он в тяжбах побеждает и соседям мил.

Живей, живее, притащи бутылку мне,

Чтоб вспрыснуть мозг и до добра додуматься.

Да только проку что от этой выпивки?

Уж будет прок, ступай!

Никий убегает.

А я улягусь здесь.

И, выпивши, засыплю все как есть кругом

100 Затейками, лазейками и планами.

Оглядываясь, возвращается Никий.

Стянуть тайком бутылку удалось. Никто

И не заметил.

Что же пафлагонец, что?

Храпит вовсю на коже, нализавшись всласть

Да пирожков нажравшись конфискованных.

Тогда налей мне чашу, да чтоб пенилось!

(наливает)

Но не забудь молитвы добрым демонам!

(Дает чашу Демосфену.)

Тяни, тяни дар демона Прамнийского![11]

(опрокинув кружку)

О добрый демон! Честь тебе открытия!

А что, скажи?

Гаданье поскорей стяни[12]

110 У пафлагонца, благо спит он, и сюда беги!

Бегу.

(Про себя.)

Ах, как бы добрый демон твой

Со мной чего недоброго не выкинул.

(Убегает.)

(к зрителям)

А я налью еще глоток тем временем,

Чтоб вспрыснуть мозг и до добра додуматься.

(Пьет.)

Возвращается Никий с табличками.

Такой там поднял пафлагонец храп и гром,

Что утащил я под шумок гадание,

Что больше всех стерег он.

Молодец какой!

Дай, я прочту, а ты вина тем временем

Налей мне кружку.

(Берет табличку.)

Что же здесь написано?

(Читает.)

О мудрость!

(Никию.)

120 Дай же, дай скорее кружку мне!

(подавая кружку)

Возьми! А что ж гаданье?

(опрокинув кружку)

Ну, еще налей!

Так и стоит в табличке: «Ну, еще налей»?

(читает дальше)

Велик Бакид[13]!

А что?

Налей мне кружечку!

Любил же, видно, кружку поминать Бакид!

А, подлый пафлагонец! Опасался ты

Вот этого гаданья, о себе?

А ну?

Как он погибнет, вот о чем здесь речь идет.

А как?

(торжественно)

Да все отчетливо указано:

В начале всех начал[14] пенькой торгующий

130 Придет и встанет у кормила города.

Один уж есть торговец. Кто ж потом придет?

Другой, и будет торговать он овнами.

Еще торговец! С этим что же станется?

Пока другого не найдут, мерзейшего,

Он править будет, а потом провалится.

Кожевник-пафлагонец вслед за ним придет,

Буян, горлан, как мельница грохочущий.

Падет овчатник, значит, от кожевника? Так суждено?

Как видишь.

Вот несчастье-то!

140 Ужель другого не найти торговца нам?

Есть и четвертый, с ремеслом изысканным.

А кто он, кто?

Сказать?

Скажи, пожалуйста!

(торжественно)

Придет колбасник и сразит кожевника.

Колбасник? Боги, ремесло чудесное!

Ну где же, где же мы найден колбасника?

Поищем!

На орхестру входит Колбасник с лотком и колбасами.

Погляди, на рынок входит он.

По воле всемогущих.

(Кричит.)

Эй, любезнейший!

Сюда, сюда, колбасник, подымись скорей!

Стране и нам явился ты спасителем.

Что нужно вам, в чем дело?

Друг мой, выслушай

150 Про счастье, про удачу, про судьбу свою.

Колбасник подходит к сцене.

Пускай лоток он сложит. Ты прочти ему

Пророчество, чтоб он узнал о будущем,

А я пойду посторожу кожевника.

(Уходит.)

(Колбаснику)

Сперва свою поклажу с плеч долой сними!

Колбасник снимает поклажу.

Теперь приветствуй землю и богов святых!

(кланяясь)

Ну вот, что ж дальше?

(торжественно)

Здравствуй, муж блаженнейший!

Ничто сегодня, завтра — все! Привет тебе,

Афин властитель, пышных и прославленных!

160 Ты что ж, голубчик, не даешь кишок промыть?

Колбас не купишь? Что ты издеваешься?

Дурак, при чем кишки тут? Погляди сюда!

(Показывает ему зрителей.)

Внизу людей ты видишь сотни, тысячи?

Конечно, вижу.

Всеми будешь ты владеть.

И рынком, и Собранием, и гаванью.

Вертеть Советом будешь и стратегов брить,

Судить, рядить и девок в Пританей[15] водить.

Все я?

Все ты! Да видишь ты не все еще!

Сюда, повыше, на лоток вскарабкайся!

170 Теперь ты видишь море, острова на нем?

Все вижу.

Барки, корабли с товарами?

И барки вижу.

Как же не счастливец ты?

Теперь окинь-ка правым глазом Карию,

А левым — Карфаген.

Глаза я вывихну!

И, верно, уж косое счастье ждет меня.

Тобою будет все это распродано!

Все сбудется, как говорят гадания,

О человек могучий!

Только как же так

Я человеком стану из колбасников?

180 За то велик и будешь, что ты этакий,

Подлец, наглец, буян, горлан проулочный.

Нет, о себе я мненья невысокого!

Ах, боги, почему же невысокого?

Иль за собой ты знаешь что похвальное,

Иль ты из благородных?

Вот уж это — нет!

Скорее из негодных!

Счастлив жребий твой!

С рождением, я вижу, повезло тебе.

Голубчик, да ведь я же малограмотен.

Читать умею, да и то едва-едва.

190 В том и беда, что все же хоть едва-едва!

Ведь демагогом быть — не дело грамотных,

Не дело граждан честных и порядочных,

Но неучей, негодных. Друг мой, выслушай,

Что возвещают прорицанья Фебовы!

А что?

Да все прекрасно, Зевс свидетель мне,

Темно, премудро и уж очень путано.

(Читает табличку торжественным тоном.)

«В день, когда волею рока[16] кожатник — орел кривокогтый

В схватке смертельной сойдется со змеем балдой кровопийцей.

Скиснет тогда пафлагонская снедь, а колбасников роду

200 Боги великую власть и бессмертную славу даруют,

Аще они не восхощут, как встарь, торговать колбасами».

А я-то здесь при чем же? Научи меня!

«Орел-кожатник» — пафлагонца прозвище!

А кривокогтый почему?

Да лапами

Кривыми загребает он добро себе.

А змей при чем тут?

Это уж совсем легко!

Ведь змей же длинен, ну и колбаса длинна,

Змей-«кровопийца» — колбаса кровяная.

Здесь сказано, что змей сразит кожатннка

210 И будет править, «аще не впадет в соблазн».

Ну, аще так, доволен я. А все-таки

Дивлюсь, как заправлять я стану городом.

Заправишь славно.[17] Делай то, что делаешь:

Мели, толки, покруче фарш замешивай,

Подперчивай, подсаливай, подмасливай

Да подсласти словечками повкрадчивей.

А в общем, как рожден ты демагогом быть,

С пропойным басом проходимец рыночный,

Всем одарен ты, чтобы стать правителем.

220 И помни: власть сулят тебе пророчества.

Возьми ж венок и бесу помолись Балде,[18]

Чтоб одолеть помог тебе противников.

Постой, а где отыщем мы союзников?

Ведь богачи напуганы кожевником,

А бедноте — его противны выходки.

Есть всадников неустрашимых тысяча,

Они-то уж помогут нам наверное;

Да лучшие из граждан — нам союзники,

Да зрители разумные и честные,

Да Аполлон, да я за дело примемся;

230 Да ты не бойся, не походит маскою

Актер на пафлагонца: испугался он!

Но все равно, узнают все и так его:

Ведь зрители у нас народ понятливый.

Ах, горе! Пафлагонец приближается.

(Бежит по орхестре.)

В ярости вбегает Клеон.

Клянусь богами всеми, вы раскаетесь,

Что на Народ умыслили недоброе.

(Замечает чашу, из которой пил Демосфен.)

Ага! А чаша здесь зачем халкидская?[19]

В Халкидике восстанье вы готовите?

240 Долой! Проклятье! Смерть и кровь предателям!

(Старается догнать Колбасника.)

Эй, ты, вернись! Куда бежишь, почтеннейший?

Колбасник, милый! Не губи отечества!

(Кричит.)

Мужи всадники![20] На помощь! Торопитесь, час настал!

Эй ты, Симон! Эй, Панетий! Правым заходи крылом!

(Колбаснику.)

Уж идут, а ты сражайся, защищайся, в бой вернись!

Вот и пыль столбом клубится. Помощь, помощь нам близка.

Так смелей, гони, преследуй, в бегство обрати врага!

ПАРОД

На орхестру входит хор из двадцати четырех всадников, разделенных на два полухория.

Бейте, бейте негодяя, коневредного слепня,

250 Ненасытную харибду, живоглота-паука!

Негодяя, негодяя! Дважды, трижды повторю:

Ведь не просто негодяй он, — дважды, трижды негодяй.

Ну, так бей его, преследуй, колоти, гони, лупи!

Плюй, как мы плюем, и с криком нападай на подлеца!

Да смотри, чтоб не удрал он! Он ведь ловок удирать,

Как Евкрат[21] когда-то с Пникса с головой нырнул в лабаз.

Всадники преследуют Клеона.

(бежит)

О старейшины, о судьи! Трехгрошовые друзья!

Я ли правдой и неправдой не растил вас, не кормил?

Помогите, избивают заговорщики меня!

(загораживает своим отрядом дорогу Клеону)

И за дело![22] Ты ведь общий жрешь без жеребьевки пай!

Ты ведь щупаешь, как смоквы, у ответчиков бока,

260 Что, созрели уж для взятки или пусть еще растут.

Ты ведь ищешь среди граждан побогаче дурачков,

Почестнее, поглупее выбираешь простака,

С херсонесского надела вызываешь и в суде

Мигом скрутишь, на лопатки опрокинешь и с сумой

Пустишь по миру скитаться. Всем давно ты омерзел!

Как, и вы меня тесните? Из-за вас меня ведь бьют!

Все за то, что уж давно я собирался предложить

Монументом достославным ваше мужество почтить.

Вот хитрец то, вот проныра! Видишь, что задумал он?

270 Стариками нас считает, хочет плутней провести.

Нет, сюда попробуй сунься, здесь же будешь ты избит,

А туда, так посчитаем ребра мы тебе и там.

(кричит)

Эй! Народ! Эй! город! Волки раздирают здесь меня!

Ты здоров кричать, мы знаем. Криком город ты мутишь.

И тебя я этим криком быстро в бегство обращу.

(показывает на Колбасника, стоящего в стороне)

Коль его перекричишь ты, пальма первенства тебе!

Но когда тебя бахвальством превзойдет он — нам венок!

Этот вот? Да в контрабанде обвиняю я его.

Он колбасы на канаты продает в Пелопоннес.

280 Сам мешочник! С брюхом ходишь ты порожним в Пританей,

Чтоб, набивши всякой снедью, полным вынести его.

Да, и снедью запрещенной, хлебом, салом, колбасой.

Угощения такого сам Перикл не получал.

(кричит)

Сдохнешь в миг один от воя.[23]

(кричит)

Зареву я громче втрое!

(еще громче)

Лопнешь ты, как только крикну!

(еще громче)

Треснешь ты, чуть только пикну!

Уличу тебя в измене!

Подведу тебя под пеню.

290 Оглушу тебя нахальством!

Обойду тебя бахвальством!

Посмотри в глаза мне, двинь-ка!

Что же, вскормлен я на рынке.

Задавлю, чуть залопочешь!

Заплюю, чуть загогочешь!

Я краду, признаюсь, смело,

Не посмеешь ты признаться.

Видит бог, могу умело

Воровать и отпираться.

По чужим не шарь карманам!

(Истошным криком.)

Донесу, гляди, пританам,

300 Что священной солониной

Ты торгуешь, десятины

В честь богов не уплатив!

АГОН ПЕРВЫЙ

Ода Мерзкий, ненавистнейший, бесстыднейший

Крикун! Твоих дерзких дел

Белый свет полон весь, полон Пникс.

Все суды, все ряды,

Лавки все, рынки все.

Пугало горластое!

310 Город возмутил ты наш.

Все перевернул вверх дном.

Ты ведь светлые Афины ревом оглушил своим,

Дань союзников, как рыбу, сторожишь ты со скалы.

Знаю, знаю я подкладку вашей брани и угроз!

Коль не знать тебе подкладок, значит — фарша мне не знать,

Мастер ты гнилую кожу за добротную продать

Простакам, крестьянам, срезав вкось ее по-плутовски.

Только суток не проносишь, глядь, разлезся весь сапог.

И со мной недавно шутку он такую же сыграл.

320 И друзья и домочадцы на смех подняли меня:

До Пергас[24] я не добрался, а уж в стоптанных поплыл.

Разве ты с первых дней

Не был груб, не был глуп.

Нет стыда, чести нет

У таких крикунов.

Грабишь жатву чужеземцев, а в театре первым ты.

Сын же бедный Гипподама[25] жмется, сидя наверху.

Все ж нам на радость нашелся другой теперь,

Много подлей тебя, много хитрее,

330 Он управится с тобою, это ясно, дважды два!

Бесстыден и бесчестен он

И на выдумки силен.

Теперь, голубчик, покажи, каким ты уродился.

Пусть знают все, что грош цена наукам и ученью.

Эпиррема

Каков вот этот гражданин, я расскажу вам тотчас.

Не дашь мне первым говорить?

К чему? Я вор такой же!

А если недоволен он, прибавь: «отродье вора».

Мне говорить не дашь?

Не дам.

(бросается на него)

Нет, дашь!

Так вот не дам же!

За то, чтоб первым говорить, полезу первым в драку.

Драка. Клеона бьют.

Со злости лопнуть я готов.

(в азарте)

340 Не дам, клянусь богами!

Ах, почему? Уж это дай! Пусть на здоровье лопнет.

Кто ты таков, наглец, что в спор со мной вступить решился?

Таков, что говорить и лгать, как ты, могу не хуже.

Туда же: «Говорить могу!» Я поглядеть хотел бы,

Как принялся бы ты, дружок, за свеженькое дельце?

Да знаешь ты, кто ты таков? Хоть пруд пруди стадами

Таких, как ты, говорунов. Небось процессии выиграл

У чужеземца-простака,[26] бедняги-поселенца.

И то ночами прозубрив, на улицах мурлыча,

350 Друзьям все уши протрубив, сырую воду пивши,

И думает — «оратор я». Дурак, а не оратор!

А ты какое зелье пил, что город обморочил?

Что все молчат, а ты один кричишь, не уставая?

А где ты ровню мне найдешь, чтобы без долгих споров,

Подзакусивши балычком да опрокинув кружку

Винца покрепче, прикрутить пилосских полководцев?

А я натрескаюсь рубцов, налопаюсь печенки,

Похлебки выдую горшок, а там, не умываясь,

Взъерошу всех говорунов и Никия взлохмачу.

Мне нравятся слова твои, одно лишь не по вкусу,

360 Что собираешься один похлебку ты прикончить.

Хоть камбалы наешься ты, милетян не осилишь.[27]

Что? Да нажравшись студня всласть, и рудники куплю я.

Вот погоди, ворвусь в Совет и заору истошно.

Вот погоди, кишки тебе и потроха я вырву.

За двери выброшу тебя, пинками в зад поддавши.

(Бросается на него)

Так заодно уж и меня, я с ним, клянусь богами!

(Вступается за Колбасника.)

Драка. Клеона снова бьют.

(кричит)

Тебя в колодки закую!

(тоже кричит)

Тебя к решетке притяну!

(еще громче)

С тебя покрышку я сдеру!

(еще громче)

370 Тебя в пустышку оберу!

На стельки раскрою тебя!

Для фарша раскрошу тебя!

Ресницы выщиплю на лоб!

Тебе повыпотрошу зоб!

Ей-богу, да! И пасть потом,

Как повара, колом проткнем,

Язык мясистый оторвем,

Свиную глотку раздерем,

Задище толстый раздвоим,

380 Да поглядим,

Уж не паршив ли боров!

Антода

Пламеннее пламени огонь нашелся.

Брани той, что была,

Жарче брань и наглей. Ловок был

Мой расчет, и побед

Близок час. Враг уж слаб.

Спуска не давай ему,

Крепче нападай и бей.

В крепости пробита брешь.

Если бросишься на приступ жарче, тверже и смелей,

390 Будет твой он, вот увидишь, я ведь знаю нрав его.

И таким презренным трусом был всегда он. Молодцом,

Смельчаком казался только. Где не сеял, там он жал.

Вот и те снопы,[28] что в город он недавно приволок,

Он гноит сейчас в темнице, чтобы дорого продать.

Не страшусь твоей угрозы, знай, пока живет Совет

И Народ с дурацким видом на собраньях, сидя, спит.

Антода

Вот наглец, а с лица,

Как и был, он румян,

Прежних дел и грехов

Не боясь, не стыдясь.

Если ты мне не противен, в драмах Морсима[29] играть

И для пьяницы Кратина[30] стать подстилкой я готов.

«Ты, словно пчелка, высоко взлетевшая,

С каждой былинки сбираешь по взятке».

400 Как схватил кусок нахрапом, так и вырыгни его.

Тогда одно я стану петь: «В день веселья пей до дна».

И сын Пулов,[31] мой сосед, старик всегда голодный,

И тот, ликуя, завопит: «О Вакх! О Вакх! О Бромий!»

Антэпиррема

Клянусь богами, вам меня не превзойти бахвальством.

410 А нет — пусть потрохов от жертв не получать мне больше.

Я ж колотушками клянусь и мясников пинками,

Что с детских лет я получал помногу ото многих,

Тебя бесстыдством превзойду. А нет, так, значит, даром,

Кормясь объедками, таким я вырос молодчиной.

Объедками кормился ты, как пес. Да как ты смеешь

Тогда в борьбу вступать со мной, с самим песьеголовцем[32].

Клянусь вам 3евсом, в детстве знал я и другие плутни.

Так надувал я поваров: «Ребята, поглядите,

Нам ласточка весну несет»[33]. Они уставят бельма,

420 А я жаркого утащу с лотка кусок румяный.

И впрямь ты, вижу, молодец. Ловка твоя проделка.

Верна пословица: щипал ты до весны крапиву.[34]

К тому ж я действовал тайком. А если попадался,

Так живо мясо под себя; божусь, что и не видел.

Какой-то с Пникса говорун меня застал за делом.

Так он тогда уж предсказал, что быть мне демагогом.

Он не ошибся, а узнал он по таким приметам:

Украл и отпирался ты и мясо всунул сзади.

Я спесь повыбью из тебя. Повыбью из обоих.

430 Я устремлюсь как ураган, грохочущий и грозный,

Что гневно над землей ревет и море потрясает.

Что ж. Я колбасы с мачт спущу[35] и но волнам попутным

Вперед спокойно поплыву. А на тебя плевать мне.

(Садится на лоток, изображая из него корабль.)

(с такой же игрой)

С тобой и я. А будет течь, я вычерпаю живо.

(кричит)

Клянусь Деметрой,[36] не сойдут тебе таланты даром,

Что у афинян ты украл.

(командует)

Эй, паруса на рифы!

Пахнуло штормом от него, доносами и кляузой.

Талантов десять ты стянул из Потидеи[37], знаю. Ну, что ж?

(Вполголоса.)

А получив талант, молчать ты согласишься.

Он согласится, он таков.

(Колбаснику.)

440 Поднять ты можешь парус:

Заметно ветер ослабел.

Талантов сто, уж подведу,

Заплатишь пени ты суду.

А ты за воровство — пятьсот.

За дезертирство — девятьсот.

Да, да, в тебе, скажу я вновь,

Алкмеонидов злая кровь.[38]

А я скажу, что прадед твой

Придворным был.

Кого, постой?

«Овчины» — Гинния жены.

Негодник ты.

450 Бесстыдник ты.

Бросаются в драку.

Лупи его!

Эй! Эй! Эй! Эй!

Убьют меня, сюда скорей!

Тузи, дери, покрепче бей!

По брюху бей, эгей, смелей!

Кишками бей.

Чтоб в нем кишки трещали!

Клеона избивают.

(Колбаснику)

О муж великий и святой, герой неустрашимый.

Пришел ты на спасенье нам и городу на благо.

Ты бранью поразил врага отважно и умело.

460 Слов не найти нам, чтоб тебя прославить по заслугам.

(поднимаясь с земли)

Клянусь святой Деметрой, все известно мне:

Все замыслы, что тайно мастерите вы,

И все, что вы стругаете и клеите.

А мы не знаем, что ли, чем ты в Аргосе

Так занят.[39]

(К зрителям.)

Не союз он заключает там,

Тайком с лакедемонцами торгуется.

(Колбаснику, шепотом)

Беда, беда! Ты не умеешь плотничать.

И что вы там паяете, мне ведомо:

О пленниках куется соглашение.

470 Так. Столяру ответим по-кузнечному.

И новые крамолы вы клепаете;

И ты меня ни серебром, ни золотом

Не купишь, и друзей не подсылай ко мне.

Скажу о всех делах твоих афинянам.

А я прямой дорогой побегу в Совет

И всех вас обвиню, как заговорщиков.

За покушенья, за ночные сборища,

За заговоры с персами преступные,

За все, что вы в Беотии[40] заквасили.

480 А простокваша дорога в Беотии?

Клянусь Гераклом, в порох искрошу тебя.

(В бешенстве убегает.)

(Колбаснику)

А ты свою отвагу и находчивость

На деле докажи теперь. Увидим мы,

Как под себя ты прятал мясо в юности.

В Совет беги сейчас же за кожевником, —

Нас всех он оклевещет, чуть влетит туда,

И рев и крик подымет оглушительный.

Бегу, бегу. А колбасу и ножики

И все мои пожитки положу сюда.

(подавая ему чашу вина)

490 Но прежде, горло этим умасти себе,[41]

Чтобы от сплетен ускользать проворнее.

(пьет)

Совет хорош. Ты — воспитатель опытный.

Еще и это проглоти.

(Дает ему чеснок.)

Зачем?

Затем,

Чтоб, чесноку наевшись, быть отважнее.

Теперь беги!

Уж побежал.

Так помни же,

Кусай, царапай, клевещи, когти его

И, гребень отклевавши, возвратись живей.

Колбасник убегает. Демосфен входит в дом.

ПАРАБАСА

Ну, так с богом иди и свой подвиг сверши

500 Нам на радость. Пусть 3евс, государь площадей,

Охраняет тебя. И, врага одолев,

Из сраженья скорее к друзьям воротись,

Нагруженный венками победы.

(К зрителям.)

К парабасе теперь, что мы вам пропоем,

Обратите свой слух;

Ведь и раньше уж в стольких искусствах других

Изощрили вы разум и сердце.

Если б в годы минувшие нас кто-нибудь из поэтов комедии прежних

Пригласить захотел с парабасой его перед вами, о зрители, выйти,

Мы б с трудом согласились; но этот поэт и любви и услуги достоин:

Он — друзьям нашим друг и врагам нашим враг, он за правду стоит непреклонно

510 И отважно и рьяно бросается в бой с огнедышащим зычным Тифоном[42].

Удивлялись нередко друзья,[43] почему до сих пор не просил у архонта

Для себя он актеров и хора; так вот что просил через нас передать он:

Не без разума так поступает поэт и не в страхе, но так полагая:

Комедийное дело не шутка, но труд. Своенравна комедии муза,

И хоть многие ласк домогались ее, лишь к немногим она благосклонна.

И любви Вашей цену он знает. Она кратковечна, как летние травы.

И любимцев былых, только старость придет, предаете вы быстро забвенью.

520 Так и Магнет[44] старинный был вами забыт, с сединами познал он бесчестье.

Хоть без счета он славных трофеев воздвиг, побеждая противников хоры,

Хоть на разные пел ради вас голоса, по-лидийски играл и на лире,

И по-птичьи порхал, и пчелою жужжал, и веселой лягушкою квакал,

Да себе не помог. Только старость пришла, позабыта победная юность,

Затуманился взор, ослабела рука, и старик беспощадно освистан.

А Кратин[45]? Не печальна ли доля его? Ведь, бывало, надувшись от славы,

По полям, по лугам он стремился, бурля, неуемным, широким потоком,

Вырывая с корнями платаны, дубы и противников мелкий кустарник.

Только слышно и было, что песни его на пирах, на веселых попойках:

Про «Беру на сандалиях смоквы и лжи»[46] да «Искусные зодчие гимнов»,

530 Отчего ж вы теперь не щадите его, когда стал он болтливым и вздорным,

Когда выпал янтарь из кифары певца, золотые потрескались роги

И ни строю, ни ладу привычного нет. Стариком он скитается жалким

И, как пьяница Конн,[47] «хоть в увядшем венке», умирает бедняга от жажды.

А ведь он заслужил ради прежних побед в Пританее теперь напиваться,

Чепухи не болтать, но в почете сидеть впереди, у жреца Диониса.

И Кратет[48] ведь не мало от ваших причуд претерпел поношений и горя,

Хоть трапезой не пышной он вас угощал на веселых пирах комедийных,

Но в трезвейших речах до отвала кормил невзыскательной мудростью житной.

540 До конца удержался он все же один, то хвалу, то свистки пожиная.

Вот таких-то примеров страшился поэт. Да к тому ж полагал он, что прежде,

Чем кормило схватить, должен быть он гребцом, а потом уж и лоцманом зорким,

Чтоб природу ветров своевольных понять и уж после умелой рукою

Самому свой корабль направлять и вести. Так за то, что разумно и скромно,

Не кичась, без забот, не бросаясь вперед, он выходит с комедией в море

Подымите же плеск веселей и дружней, веселее ударьте по веслам,

Чтоб веселый, ленейский, ликующий шум[49]

Был поэту наградой, чтобы радостным он

И довольным ушел,

550 Лучезарною плешью сверкая.[50]

Ода

Коней владыка! Люб тебе,

О Посейдон,[51] четверок храп,

Медных копыт тяжелый звон

И под кормою расписной

Пена триер победных.

И молодежи пышный рой

На колесницах любишь ты,

560 Тяжкой боримых страстью.

Суний свят тебе, свят берег Гереста.

В наш сойди хоровод, с грозным трезубцем,

Крона сын и дельфинов царь,

Формиону любезен ты

И Афинам из всех богов

Ныне свят и почтенен.

Эпиррема

Восхвалить хотим мы ныне наших дедов и отцов,

Славы города достойных и покрова Госпожи.[52]

Без числа в сраженьях пеших и борясь на кораблях,

Побеждая, прославляли имя города они.

Силы вражьей не считали наши деды, в бой идя,

570 Но решали в яром сердце отразить и одолеть.

Если ж в битве и склонялись, то, как опытный боец,

Отряхали пыль, как будто и не падали они,

И, сражаясь, побеждали. Полководцы в годы те

Угощенья в Пританее не просили, а теперь

И сражаться без награды полководцы не хотят.

Мы же рады бескорыстно за родимую страну,

За родимые святыни подымать копье и меч.

А награды не попросим никакой, иль разве вот:

Пусть, когда война минует и от бед мы отдохнем,

580 Хоть и в кудрях непослушных, вам любезны будем мы.

Антода

О градодержица, тебя,

Дева Паллада, мы зовем.

Свята земля твоя, и нет

В мире кругом меча острей,

Нет и поэтов слаще.

Ныне приди. И пусть с тобой

Та, что в походах и боях

Спутница наша вечно, —

К нам Победа придет, хоров подруга,

На врагов пусть она с нами восстанет.

590 Ныне, Дева, явись, явись!

В битве мы одолеть должны.

Дай победу сынам твоим

Ныне вновь, как и прежде!

Антэпиррема

Восхвалить хотим мы коней, наших преданных друзей.

Похвалы они достойны. Много подвигов и битв,

Много схваток и сражений вместе мы перенесли.

Но не подвиги на суше будем славить мы, а то,

Как, на барки погрузившись, в море выплыли они.[53]

600 Взяли кружек для похода, взяли луку, чесноку,

А потом схватили весла, словно были бы людьми,

И поплыли и заржали: «Иго-го! Берись дружней!

Налегайте, не робейте! Да греби, греби, Саврас!»

Вышли на берег в Коринфе. Новобранцы бивуак

Тут копытами вскопали и соломы принесли.

Клевер вовсе позабыли. Ели крабов водяных,

Их по берегу искали и ловили в глубине.

Говорит Феор, воскликнул так тогда коринфский краб:

«Посейдон! Беда! Что делать. Нам от всадников теперь

610 Ни в пучине, ни на море, ни на суше не уйти».

ЭПИСОДИЙ ПЕРВЫЙ

С венком на голове входит Колбасник.

Привет тебе, о муж победоноснейший,

Любезнейший! Немало нас заботила

Судьба твоя. Но раз ты возвратился здрав,

Скажи нам, как в Совете ты сраженье вел.

Да как? Пришел Совета головою я.

Строфа

Вот теперь для всех настало

Время ликованья.

Славно говоришь ты, но дела твои прекрасней слов.

Ныне же сраженья ход

Жаркого поведай мне.

620 Долгий путь я готов

Перейти, чтоб услыхать

Твой рассказ; так поспеши же,

Друг любезный, чтоб победе

Мы порадовались все.

Рассказа стоит, право, происшествие.

Бегом сейчас же я догнал кожевника.

Придя в Совет, лавины слов грохочущих

Метать он стал на всадников, в измене их

Изобличая; скалы выворачивал,

Пугая, громыхая, убеждая всех.

630 Совет, такой кислятины наслушавшись,

Насупил брови грозно, набок рот скривил,

Сидел горчицы горше. Чуть заметил я,

Что речью он опутан клеветнической

И дерзкими обманут ухищреньями,

Взмолился так: «О, Бесы плутен, Жулики,

Ты, Дуриндас, вы, Надувалы мелкие,

Ты, Рынок, ум и сердце воспитавший мой, —

В меня вселите наглость! Речь проворную

И голос зычный и бесстыдный дайте мне!»

Усердно так молился я, и справа тут

Прогрохотал вдруг некий муж обклавшийся.

640 Я принял добрый знак с благоговением,

Решетку задом выставил и заорал

Что было сил: «О граждане! Я с добрыми

Пришел вестями. Первым рассказать хочу.

С тех пор вот, как война на нас обрушилась,

Сельдей на рынке не видал дешевле я».

Тут лица тотчас же у них разгладились,

И был увенчан я за вести добрые.

И внес я снова предложенье тайное:

«Дабы за грош купить селедок дюжину, —

650 Конфисковать все миски у горшечников».

Рукоплескать мужи Совета начали

И, рот разинув, на меня уставились.

Кожевник это видит. Тут уж понял он,

Какою речью угодить советникам,

И внес такое предложенье: «Граждане!

Мне справедливым кажется на радостях,

В знак благодарности за вести добрые

Сто телок в жертву принести владычице».

Тут вновь Совет к нему склонился милостью.

Но одолеть навозом я не дал себя.

Второю сотней телок обогнал его,

660 Да Артемиде коз к тому же тысячу

Зарезать предложил, когда за грош один

Снеточки продаваться станут сотнями.

И вновь Совет склонился одобрительно

Ко мне. А тот, заслышав это, вздор такой

Загородил, что стражники с пританами

Его стащили силой. А советники

Вскочили с мест и о сельдях заспорили.

А тот их просит подождать немножечко.

«Послушайте посла из Лакедемона,

Принес он снова предложенья мирные».

670 Те заорали как один: «Ну нет, дружок.

Прослышали враги, что нынче дешевы

У нас селедки, мира захотелось им.

Нам мир не нужен. Дальше пусть идет война!

Пританы, распустить Совет!» И в стороны

Через канат попрыгали. На рынок тут

Я побежал и, все, что было, луковиц

И зелени скупил. Когда ж к сельдям они

Приправ искали, даром их попотчевал.

Они тут захлебнулись в благодарностях,

680 Задохлись в лести, в похвалах рассыпались.

И так-то вот за луку горсть и зелени

Совет принес я скрученным и связанным.

Антистрофа

Как счастливчик, все удачно

Ты свершил и ловко.

Подлинно нашел подлец противника подлейшего.

В каверзах искусен ты,

В плутнях изощрен и смел

И на лесть ты силен.

Но теперь обдумай здраво,

Как сражаться будешь дальше

И союзников надежных

690 В нас по-прежнему найдешь.

А вот и пафлагонец приближается,

Вздымая пену, бешенством клокочущий.

Меня вот-вот проглотит! Вот так пугало!

ЭПИСОДИЙ ВТОРОЙ

В ярости вбегает Клеон.

Пусть провалюсь на месте, если хитростью

Моей старинной я не погублю тебя.

(прыгая и кривляясь)

Смеюсь твоим угрозам, похвальбе пустой.

Пляшу, скачу, гляди, на голове хожу.

Пусть больше мне не жить, клянусь Деметрою,

Когда тебя не проглочу, не слопаю.

700 Не слопаешь. Да сам тебя я выдую.

А там пускай хоть лопну, подавлюсь тобой!

Погибнешь ты, клянусь пилосской почестью!

Да, почестью? А вдруг да пересядешь ты

В бесчестье в задний ряд из ряда первого?

Свидетель Зевс, в колодки закую тебя!

(к зрителям)

Как он свиреп! Ну, что же, покормить тебя?

Но чем его потешить, не мошною ли?

Гляди, ногтями вырву потроха твои!

А я тот корм, что в Пританее слопал ты!

710 Народ пусть судит, там я обличу тебя!

А я — тебя, и наплету с три короба.

Ну, нет, щенок! Тебя он не послушает!

А я его морочу, как захочется.

Уж очень на Народ ты полагаешься!

Его кормлю я, нянчу и баюкаю.

И, точно нянька, кормишь отвратительно.

Пока жуешь кусок, три добрых четверти

Проглотишь сам, — ребенку лишь объедки дашь.

Клянусь богами, в этом так искусен я,

720 Что вверх и вниз Народом, как хочу, верчу.

Так что ж? Знаком и я с таким искусником.

Забудешь, что в Совете оболгал меня.

Идем к Народу тотчас!

Что ж, согласен я.

Идем, чего же стал ты? Нет помехи нам!

ЭПИСОДИЙ ТРЕТИЙ

Оба подходят к жилищу Народа.

(стучит)

Народ, о, выйди!

Выйди, господин Народ!

Скорей сюда, Народушка, голубчик мой!

В окне показывается Народ, дряхлый и седой старик.

Кто тут кричит? От двери не уйдете вы —

Мою иресиону[54] вы растреплете.

Сойди сюда, увидишь, как обижен я.

(появляется в средних дверях дома)

Кто ж бьет тебя, мой пафлагонец!

(показывает на Колбасника и на хор)

730 Этот вот

И молодежь, и все из-за тебя.

За что?

За то, что я ласкаю и люблю тебя.

(Колбаснику)

Ты кто такой?

Кто я? Его соперник я.

Тебя давно люблю я и давно хочу

Тебе служить, как много граждан доблестных

И благородных. Только он мешает нам.

Ведь ты похож на мальчиков балованных.

Ты благородных гонишь прочь поклонников,

А свечникам, кожевникам, дубильщикам[55]

740 И шкуродерам отдаешься с радостью.

Народу я полезен.

Ты? А чем, скажи!

Как чем? Когда стратеги перетрусили,

Поплывши в Пилос, приволок я пленников.

А я, шатаясь этак же, из лавочки

Стянул похлебку, что другой замешивал.

(Народу)

Так объяви немедленно собрание,

Народ мой, и увидишь, кто сильней тебя

И пламеннее любит, а потом суди!

Да, да, суди, прекрасно, не на Пниксе лишь!

Ну нет, не стану заседать я иначе.

750 Пойдем на Пникс, как исстари заведено.

(про себя)

Пропал, пропал я, бедный! Ведь старик таков,

Что дома он куда как рассудителен.

Но чуть на этих камешках усядется,

Зевать он начинает и ворон считать.

Идут к орхестре. Народ располагается на ступеньках Пникса.

АГОН ВТОРОЙ

Ода

Теперь на полных парусах ты в море выйти должен.

Воинственным и грозным будь,

В речи неотступным,

Чтобы противника разбить.

Он хитер и ловок.

Непроходимою тропой пройти он умудрится.

760 Так налети же на него стремительно и рьяно!

Только будь осторожен! И, прежде чем он на тебя нападет, наготове

И багры, и крюки, и дельфины[56] держи, и спасательный бот на канатах.

Эпиррема

Я владычицу Деву-Афину молю, что хранит этот город и землю,

Если верно заслуги мои велики пред народом афинским (Лисиклу,

Салабакхо и Кинне равняюсь я в них)[57], пусть меня, как сейчас, в Пританее

Будут зря угощать. Если ж я тебе враг, если ж я за тебя не сражаюсь

Против многих — один, пусть меня раскроят на ремни, на подвязки разрежут.

О Народ мой! Меня ж, если я тебе враг и тебя не люблю, на кусочки

Пусть покрошат, сварят и в колбасы набьют. А когда ты мне все же не веришь,

770 Пусть на этом лотке изотрут в порошок и, как сыром, приправят оладьи

И, мясницким крюком вот сюда подцепив, хоронить в Керамик[58] поволочат.

О Народ! Как же может другой гражданин тебя жарче любить и сильнее?

Ведь с тех пор, как сижу я в Совете, казну я деньгами наполнил доверху.

Я одних заморил, а других задушил, запугал, обобрал и опутал,

Никого не жалел я из граждан, тебе одному угодить помышляя.

О Народ! В этом подвига нету ничуть. Что ж, и я услужу тебе так же

И, стащив у других из-под носа кусок, поднесу тебе: «Милый, покушай!»

А что враг он тебе и не предан совсем, это тотчас тебе докажу я:

780 У твоих уголечков погреться он рад, на тебя ж наплевать ему вовсе!

А что ты, кто когда-то индийскую рать отразил на полях Марафона

И, победой прославившись, нам завещал похвальбу и трескучие речи,

Что на голых камнях тебе жестко сидеть, это вовсе его не заботит.

Ну, а я не таков! Я подушку набил и тебе подношу ее! Встань же!

Будешь мягко сидеть ты, и то отдохнет, что страдало в бою Саламинском.

(Подносит Народу подушку.)

(садится на подушку)

Кто такой ты, о муж? Не Гармодия[59] ль ты, демократа, достойный потомок?

Ведь и вправду деянье твое велико, благородно, народолюбиво.

(Народу)

За какую пустую и жалкую лесть полюбил ты пройдоху и плута?

(Клеону)

Что же в том? На приманки похуже ловить ты его до сих пор ухитрялся.

Повторяю я все ж: коль найдется другой, кто б Народу был пламенней предан,

790 Кто б страстнее и жарче тебя обожал, так меня с головой ему выдай!

Хороша же любовь! Ты ведь видишь его, ведь восьмую он зиму ютится

В подземельях, и в бочках, и в башнях сырых, в погребах, в ястребиных гнездовьях.

И не жалко тебе! Лишь сильнее еще ты его потрошишь, притесняешь.

Архиптолем к нам с миром пришел, так его ты прогнал, да и всех, кто приносит

Договоры и мир, подзатыльника дав, за ворота ты гонишь бесчестно.

Все затем, чтоб владыкой Эллады он стал. Суждено ему, знай, в прорицаньях

Стать в Аркадии дивной присяжным судьей, пять грошей всякий день получая,

Если вытерпит он. А пока я его и поить и кормить не устану

800 И не правдой, так кривдой добуду ему трехгрошовый паек ежедневный.

Не о том, чтоб в Аркадии стал он судьей, ты заботишься, Зевс мне свидетель!

Но чтоб грабить ты мог, города прижимать, вымогать приношенья и взятки.

Чтоб Народ в суете и в угаре войны не видал твоих подлых проделок

И глядел тебе в рот, в нищете и беде, и подачек просил, голодая.

Но когда он вернется в деревню домой, и по-старому вновь запирует,

И на каше отъестся, и в силу придет, на бобы и на брюкву наляжет, —

Вот тогда он увидит, какое добро за твои отдавал он подачки.

По-мужицки сердит он придет и тебя провалить, голосуя, сумеет.

Это знаешь ты сам, и затем-то его надуваешь и снами морочишь.

810 Не обидно ль мне слышать, как грязью чернишь и меня облыгаешь бесстыдно

Пред Народом и всеми Афинами ты? А ведь я перед городом больше

Заслужил, госпожою Деметрой клянусь, чем и сам Фемистокл ваш любезный!

О Аргивяне! Слову внимайте его, с Фемистоклом себя ты равняешь?

С Фемистоклом самим, что наш город нашел отощалым и сытым оставил,

Да вдобавок к тому и приморский Пирей примесил, как закуску на завтрак.

И, из прежних богатств не отняв ничего, угостил нас невиданным блюдом.

Ну, а ты, — ты афинян в мещан обратить, в торгашей мелочных замышляешь,

Прорицанья шепча и валы городя. Вот каков Фемистокла соперник!

Помни также, в изгнанье погиб Фемистокл, ты же руки о пряники чистишь!

Мой Народ! Не вдвойне ль мне обидно терпеть от него поношенья такие?

Все за то, что тебя я люблю?

820 Перестань! Тошнотворны твои причитанья.

Вижу, вижу, давно ты меня надувал и теперь норовишь обморочить.

Да, Народушка, подло тебя надувал, изощрялся в бесчисленных плутнях.

Чуть задремлешь ты, глядь, он уж удит себе

Корешочки ревизий и в глотку сует.

Так и шарит руками обеими он

Без стыда и без страха в казенном горшке.

Пожалеешь, гляди, обличу я обман!

Тысяч пять, десять, сто положил ты в карман.

Что ты даром ревешь, что ты воду толчешь?

830 Пребесстыдны, преподлы проделки твои

Пред народом афинян. И я докажу,

Вот Деметрой клянусь, пусть мне дня не прожить,

В Митиленах[60] сумел, вымогая, добыть

Ты не меньше чем сорок талантов!

Антода

Ты человечеству всему спасенье и отрада.

Легкоязычие твое

Зависти достойно.

Свершивши подвиг, станешь ты

Первым на Элладе.

840 В Афинах и на островах, трезубцем потрясая,

Царить ты будешь, всем вертеть и гнать деньгу без счета.

Но только спуска не давай, ведь он уж поддается!

С такою глоткой, как твоя, его легко осилить.

Антэпиррема

Ну нет, голубчики, ну нет! До этого далеко.

За мною подвиг есть такой, что всем сумею глотку

Что ни на есть врагам заткнуть. Спокоен я, покуда

Остался цел хотя б один из тех щитов пилосских.[61]

Зй, на щитах остановись! Вот тут ты промахнулся!

850 Когда бы ты Народ любил, щитам бы не оставил

Ты рукояток.

(К Народу.)

Это все лукавая проделка,

Народ мой, чтоб, когда его ты наказать захочешь,

Тебе остаться ни при чем. Ты видишь, что за толпы

Кожевников вокруг него. Тут сбитенщики рядом,

Творожники и скорняки. Все — одного полета.

Едва нахмуришь брови ты и черепок ухватишь,

В полночный час сорвут щиты и бросятся на приступ

К рядам, да так, что к хлебу нам потом не приступиться.

Уж вот беда! Ты прав, ты прав! Ведь целы рукоятки!

(Клеону.)

Негодник! Сколько лет уж так Народ ты за нос водишь?

860 Чудак, не слушай ты его! Нигде ты не отыщешь

Поклонника верней, чем я. Ведь заговоров сколько

Один сумел я сокрушить. Ничто не ускользнуло.

Чуть затевались мятежи, крик подымал я живо.

Не так ли точно рыбаки угрей гоняют в сети?

Пока залив спокоен, тих, им не поймать ни рыбки!

Но чуть подымут ил столбом н воду взбаламутят,

Так ловля прибыльней идет. Ты тоже в мутном ловишь!

Тревога на руку тебе! Но вот на что ответь мне:

Немало кож ты продаешь, а подарил хоть стельку

870 Для теплых туфель старику? Ведь так его ты любишь?

Ей-богу, нет! Ей-богу, нет! Не подарил ни стельки!

Теперь его ты раскусил? А я вот туфель пару

Тебе купил и подношу! Носи их на здоровье!

(Надевает на старика туфли.)

Ну, не несносно ли, скажи, что так всесильны туфли?

А я уж вовсе позабыт? Забыто, как недавно

Я блуд повывел из Афин, предав бесчестью Гритта.

А не несносен разве ты, постельный надзиратель?

Что, блуд ты вывел? Ну, так что ж? Из страха, не иначе!

880 Боялся, чтоб из блудников не вышли словоблуды.

Но погляди, ведь он уж стар, а ходит без хитона

В такой мороз! А ты ему и телогрейки не дал.

Гляди ж, я плащ тебе дарю. Народушка, согрейся!

(Дает ему плащ.)

Такой премудрости, клянусь, и Фемистокл не ведал,

Хоть и неплох его Пирей. По-моему, так, право,

Вот эта выдумка с плащом Пирею не уступит!

Беда! И обойдешь меня ты плутнями такими?

Твоими ж плутнями, дружок! И на попойке так же,

Нужда погонит, побежишь, не разбирая туфель.

890 И все же лестью ты меня не превзойдешь. Народ мой!

Тебе к плащу тулуп дарю!

(Снимает с себя овчину и дает старику. Колбаснику.)

Что, взял, подлец?

Фу, пропасть!

Проваливай! Да твой тулуп насквозь воняет кожей!

Нарочно так подстроил он, чтоб в смраде ты задохся.

И раньше погубить тебя старался он. Ты помнишь,

Как сильфий[62] вдруг подешевел?

А что? Конечно, помню.

Умышленно на сильфий он тогда понизил цены,

Чтоб вдоволь лакомились им, а после в гелиее[63]

Друг друга в смраде, в духоте поотравляли судьи.

Клянусь богами, говорил уж мне об этом Смердий.

900 Ну да, и вы в конце концов в зловонье порыжели.

И это, верно, изобрел вот этот рыжий-красный?

(Колбаснику)

Подлец, каким же плутовством меня поддеть ты хочешь.

(торжественно)

Богиня приказала мне тебя убить бахвальством.

Так не убьешь же! Мой Народ! Тебя я обещаю

Кормить, поить и угощать задаром по-пустому.

А вот в бутылочке дарю тебе я притиранье,

Чтоб мазать мог ты лишаи и язвы на коленях.

(Дает ему склянку.)

Седины выщиплю тебе, и станешь вновь ты молод.

Вот заячий пушистый хвост, чтоб прочищал ты глазки.

(Дает ему.)

910 О волосы мои, Народ, суши, сморкаясь, пальцы!

И о мои! И о мои!

Оба лезут вперед, толкаются.

(Колбаснику)

Вот в триерархи[64] попадешь,

Казны без счета изведешь!

Корабль достанется гнилой,

Его чинить, его крепить

Не хватит денег никаких.

Уж я добьюсь, уж разорвусь,

Чтоб с браком снасть ты получил!

Кипит, бурлит![65] Уймись, уймись!

920 Прольет, уйдет! Беги, держи!

Вот ложка, плошка, эй, сними

С похлебки пену похвальбы!

(Дает Клеону ложку из своего мешка.)

Еще поплатишься, гляди!

Пройму до пота податьми.

Уж я устрою, чтоб попал

Ты в список первых богачей.

А я не стану угрожать.

Одно хочу лишь пожелать:

Пусть рыба варится в горшке,

930 А ты в Собрание спешишь

Дела милетские решать,

Талантов дюжину сорвать.

Да чтоб на Пникс не опоздать —

Суешь живее рыбу в рот,

А тут посыльный подойдет,

Тебя торопит и зовет.

Талант боишься упустить,

Спешишь жаркое проглотить

И на ходу —

940 Подавишься и лопнешь!

Прекрасно! Клянусь Зевсом, Аполлоном и Деметрой.

Мне кажется, теперь уж нет сомнения:

Ты — гражданин отменный. Не видал еще

Подобных я средь трехгрошовой братии.

(Клеону.)

Ты ж со своей любовью лишь сердил меня.

Отдай назад мой перстень! И отныне ты

Не ключник мне!

(отдает перстень)

Ну что ж, бери! Одно лишь знай:

950 Ты мне не веришь больше, но другой придет

Подлей меня, гнуснее и негоднее.

(разглядывая перстень)

Не мой, не мой как будто это перстень! Нет!

Печать совсем другая. Иль не вижу я?

Дай, я взгляну.

(Берет перстень.)

А какова печать твоя?

В оливках поросенок доморощенный.

Совсем не то.

Не поросенок? Что ж тогда?

Обжора чайка, с кафедры кричащая.

Беда, беда!

А что?

Подальше брось его!

Совсем не мой то перстень, а Клеонима[66].

Возьми ж вот этот и моим будь ключником.

(Дает ему перстень со своего пальца.)

Нет, нет, о господин мой! Подожди еще!

960 Пророчества мои сначала выслушай!

Так и мои послушай!

Чуть доверишься

Вот этому — тебя обреет догола.

А тот тебя обреет и не так еще!

В моих гаданьях, знай, тебе предсказано

Вселенной править, розами венчанному.

Мои ж тебе сулят в порфире вышитой

На колеснице золотой преследовать…

Агирия и Смикифа процессами.

970 Тащи уж все гадания, чтоб выслушал

Хозяин их.

Отлично!

(Клеону)

Ты ж свои тащи!

Тотчас!

Тотчас!

Беги же!

Нет помехи нам!

Бегут в разные стороны.

Строфа

Солнца ясного сладкий луч

Воссияет для граждан всех,

Воссияет для всех гостей

В день паденья Клеона.

Слышать, правда, и мне пришлось,

Как толкуют, наморщив лбы,

Старики-ворчуны порой

980 На толкучке судебной:

«Если б в силе не был Клеон,

Не видать бы по всей земле

Двух полезных вещей у нас:

Ни пехтила[67], ни ступки».

Антистрофа

Но чему я еще дивлюсь, —

Это ловкости рук его.

Говорили мне молодцы,

Что с Клеоном учились:

Он на лире один лишь лад —

«По-дарийски»[68] легко постиг,

990 А других не хотел учить,

Рассердил кифариста.

Тот велел увести его:

«Мальчик вовсе и туп и глуп,

Затвердил на один лишь лад:

«Подари, да подай мне!»

ЭПИСОДИЙ ЧЕТВЕРТЫЙ

Клеон и Колбасник вбегают, нагруженные свитками.

Ну, видишь сколько? А несу не все еще!

Ах, надорвусь! А захватил не все еще!

Да что же тут?

Гаданья.

Всё гаданья?

Что?

1000 Дивишься? Полный у меня сундук стоит.

А у меня чердак с двумя сараями.

Дай поглядеть мне, чьи же тут вещания?

Мои — Бакида!

(почтительно)

Вот как!

(Колбаснику.)

А твои кого?

(не моргнув глазом)

Гланида, брата старшего Бакидова.[69]

О чем же прорицанья?

Да о Городе, О Пилосе, о нас с тобой, о всем другом.

(Колбаснику)

Ну, а твои о чем же?

Да о городе,

О каше, да о Спарте, да о скумбриях,

О рынке, о мошенниках-лабазниках,

О нас с тобой.

(Клеону.)

1010 Что, слышишь? Накось выкуси!

Начнемте ж! Прочитайте мне гадания!

И то, что обо мне (оно мне нравится), —

Как воспарю орлом я по поднебесью.[70]

Так выслушай меня и будь внимателен.

(Разворачивает свиток и читает торжественно.)

«Ныне внемли, Эрехфид[71], прорицаний тропе, что из кельи

Храма, с треножника дивного Феб возвестил многомудрый.

Чтить он тебе заповедал священного пса-скалозуба,

Пса, что рычит за тебя, за тебя огрызается борзо,

Корм добывая тебе, а когда не добудет — издохнет.

1020 Галок немало над ним, ненавидя, кричат и кружатся».

Клянусь Деметрой, не понять мне этого.

При чем же пес, и Эрехфид, и галки тут?

Я — этот пес! Ведь за тебя горланю я.

Меня-то, пса, тебе хранить приказано.

Совсем не в этом дело. Словно кости хрящ,

Вот этот пес отгрыз кусок пророчества.

Но от меня про пса узнаешь истину.

Прочти! Но прежде подниму я камешек,

Не то укусит прорицанье псиное.

(читает по списку)

1030 «Богу внемли, Эрехфид! Душегуб, омерзительный Кербер,

Льстиво виляя хвостом, за обедом глядит тебе в миску.

Ждет, чтобы цапнуть кусочек, едва ты заснешь иль задремлешь.

В кухню собачьей повадкой тишком прокрадется он ночью,

Вылижет все, и горшки, и судки, и суда, и Киклады».

Гланид, ты много лучше! Зевс свидетель мне!

Сперва послушай, сударь, а потом суди!

(Читает.)

«Будет жена, и родит она льва[72] в богозданных Афинах!

Станет сей лев за Народ с мириадами мошек сражаться,

Словно за племя свое. Ты хранить его должен надежно

1040 За деревянной стеной и за башнями кованой меди».

(Народу.)

Ты это понял?

Я? Да ничегошеньки!

Велит вам Феб меня хранить заботливо,

Ведь, словно лев рычащий, я служу тебе.

Да как же львом исподтишка ты сделался?

Одно нарочно скрыл он из пророчества,

Что за стена такая с башней медною,

Где повелел нам Локсий[73] охранять его?

А что же разумел он?

Приказал нам Феб

Его забить в колодки пятищельные.

1050 И думаю, свершится, что предсказано.

«Не доверяй клевете: то завистливо грают вороны.

Ястреба ты возлюби, памятуя в душе благодарной,

Как закогтил и примчал воронят он из Лакедемона».

Дело такое свершил пафлагонец, наверно, с похмелья.

О Кекроппд неразумный! Велик ли тут подвиг, помысли.

Сказано: «Бремя снесет и жена,[74] если муж ей возляжет.

Но не сразится жена, а сразится — так с раной вернется».

Слушай теперь, что вещает о Пилосе в Пилосе Локсий:

«Есть кроме Пилоса Пилос…»[75]

Ну, что ж «кроме

Пилоса Пилос»?

Да говорит, возьмет кропило в бане он.

1060 А мне немытым, значит, целый день ходить?

Украл у нас кропила и лохани он.

Но вот тебе о флоте прорицание.

Его ты должен выслушать внимательно.

Внимать внимаю, только научи меня,

Откуда взять мне деньги корабельщикам?

(читает)

«О Эгеид! Псолисицы обманов и ков опасайся,[76]

В кознях искусной, к добыче проворной, коварной и борзой».

(Народу.)

Ты понял?

(радостно)

Псолисица — Филострат, ведь так?

1070 Не в нем тут суть. Когда триеру быструю

За податями у тебя потребует

Вот этот, — не давай ты, запрещает Феб.

Зачем же псолисой триера названа?

Зачем? Быстра триера, — ну а пес не быстр?

Зачем же к псу лиса еще прибавлена?

Солдат тут называет бог лисицами

За то, что рвут по селам виноград они.

Ну, пусть!

А чем платить таким лисицам все-таки?

В три дня тебе и деньги раздобуду я.

Выслушай это еще прорицанье Летоина сына:

1080 «Кряжистой бойся Киллены[77], да зла избежишь и соблазна».

Какой Киллены?

Кряжистою назвал Феб

Вот эту лапу,

(показывает на Клеона)

что о краже думает.

Не так толкуешь! Феб Килленой кряжистой

Назвал, конечно, руку Диопифову.[78]

Но у меня и другие крылатые есть прорицанья,

Как воспаришь ты орлом и владеть будешь всею землею.

(перебивая его)

Есть у меня оно также: землею и морем пурпурным.

Будешь судить в Акбатанах[79], кормиться коврижкой и медом.

(перебивая)

Мне же видение было.[80] Воочию зрел я богиню,

Лила она на Народ из лохани богатство и счастье.

(перебивая)

1090 Зевсом клянусь я, мне тоже. Воочию зрел я богиню.

Вышла из храма она, а сова на плече восседала.

После облила тебя, мой Народ, из огромного таза

Влагой амвросии дивной, его же-чесночным помоем.

(в восторге)

Ого, ого!

Нет в свете мудреца, Гланиду равного.

(Колбаснику.)

Тебе себя вверяю я. Ты старому

Поводырем отныне будь и нянькою.

Нет, умоляю! Погоди немножечко!

1100 Тебе зерно добуду, твой насущный хлеб.

(затыкая уши)

Чтоб о зерне не слышать мне! Довольно уж

Вы с Феофаном[81] так меня морочили!

Так я мукой тебе отдам помолотой.

Я дам тебе лепешек подрумяненных,

Тушеных почек. Поспевай лишь в рот совать.

Поторопитесь принести, что можете.

И кто теперь сытнее угостит меня,

Тому я тотчас Пникса передам бразды.

Так побегу ж я первым!

1110 Нет уж, первым я!

Оба убегают.

Строфа 1

Народ мой, красна твоя

Держава. По всей земле

И страшен, и славен ты —

Хозяин могучий!

Но слаб и послушен ты,

Но, лестью окутанный,

Но, ложью опутанный,

Чьи б речи ни слышал ты,

С разинутым ртом сидишь,

1120 Твой разум не дома.

Строфа 2

Нет разума в вас самих,

Что я вам глупцом кажусь.

Ведь я простаком таким,

Ей-ей, притворяюсь.

Я так забавляться рад,

За соской гоняться рад

И вора чиновника

На Пниксе кормить-растить,

Чтоб, брюхо набив ему,

1130 Поднять и прихлопнуть.

Антистрофа 1

Придумал неплохо ты,

И, видно, разумен ты.

Хитро и затейливо

Казнишь негодяев!

С расчетом на Пниксе их,

Как скот на убой, растишь,

Чтоб там, как нужда придет

И нет под рукой мясца,

Схватить каплуна жирней —

1140 Заклать и зажарить.

Антистрофа 2

Глядите, как ловко я

Врагов в западню ловлю,

Ученых и умников,

Искусных и хитрых.

Ворам я слепцом кажусь,

Сквозь пальцы на все смотрю.

А сам не спускаю глаз

И все, что украли, вмиг

Добуду из глотки их,

1150 Нажав черепочком.[82]

ЭПИСОДИЙ ПЯТЫЙ

Клеон и Колбасник вбегают с полными корзинами, ругаясь и в драке.

Эй, провались, негодный!

Провались, подлец!

(Толкает его.)

(садится со своей корзиной)

Народ мой, и давно уж приготовил все.

Давным-давно сижу, чтоб угодить тебе.

(так же садится)

А я давным-давным-давно. В сто раз давней.

И в тысячу. Давным-давным-давным-давно.

А я вас жду давнее в мириады раз.

Плюю на вас давным-давным-давным-давно.

(Народу)

Теперь что делать, знаешь?

Скажешь, буду знать.

Бежать наперегонки нас двоих пусти.

1160 Чтоб взапуски тебя могли мы потчевать.

Что ж, дело! Эй!

(Хлопает в ладоши.)

(толкаются)

Вот тотчас!

Эй!

Не лезь вперед!

Бегут и дерутся.

Ну, вижу, угостят меня поклонники

Сегодня всласть, чуть поломаться вздумаю.

(вбегает с креслом)

Гляди же, кресло первым я несу тебе.

(принося свой лоток)

Да все ж не стол, а со столом первее я.

Клеон и Колбасник попеременно подбегают к своим корзинам и приносят то одно, то другое угощение.

(подбегая с лепешкой)

А вот тебе лепешку я принес,[83] гляди,

Испеченную из зерна пилосского.

(с коркой хлеба)

Вот корка для похлебки,[84] а долбил ее

Самой богини палец беломраморной.

(благоговейно)

1170 Хозяюшка! Велик же, видно, палец твой!

(приносит миску с бобами)

А вот бобы, горячие, румяные —

Паллады дар — Воительницы в Пилосе.

(принося миску с кашей)

Тебя богиня охраняет явственно[85]

И над тобой простерла миску с кашею.

(еще с большим благоговением)

А город наш еще б стоял, ты думаешь,

Когда б над ним господней миски не было?

(с жарким)

Вот вырезку прислала В Сечах Грозная.[86]

(с куском грубого мяса)

Вот из похлебки мясо, и рубца кусок,

И требуху подносит Совоокая.

1180 Спасибо ей, что вспомнила о пеплосе[87].

(подносит пирог)

Вот испекла пирог Эгидодержица,

Чтоб вы пеклись о кораблях без отдыха.

(с обглоданными костями)

Возьми ж и это.

Да на что же ребра мне?

На что они? Богиня с добрым умыслом

Тебе прислала ребра корабельные:

О флоте явно Дивная заботится.

(Подносит Народу вина.)

А вот вино, прекрасной смеси, выкушай.

Как сладко, боги! И отменной крепости.

Его В Боях Губящая пригубила.

(с куском расстегая)

1190 Вот расстегая жирного ломоть тебе.

А от меня и целый расстегай возьми.

Но зайца-то тебе уж не достать никак.

(Бежит за зайцем.)

(в сторону)

Беда, пропал! Откуда ж мне зайчины взять?

О разум мой, теперь лазейку выдумай!

(приносит зайца и торжественно показывает Колбаснику)

А это видишь, мерзкий?

Мне и горя нет!

(С жестом вдаль.)

Вот там послы идут ко мне откуда-то

И кошельки с казной несут тяжелые.

Да где же, где?

1200 Тебе-то что? Не тронь гостей!

(Клеон убегает, Колбасник хватает зайца.)

О мой Народ, вот зайца от меня прими!

(Дает старику зайца.)

(возвращается, с пустыми руками)

Ох, горе, ты бесчестно обокрал меня!

Так что же? А не крал ты, скажешь, в Пилосе?

(Колбаснику)

Скажи мне, как до кражи ты додумался?

(торжественно)

От Девы — мысль, а кража — дело рук моих.

Его я изловил, его изжарил я!

Отстань! Награда не тебе — поднесшему.

Беда, беда! В бесстыдстве превзошли меня!

(Народу)

Ну, что ж ты не решаешь, кто из нас двоих

Тебе и брюху твоему полезнее?

1210 Но по каким приметам рассужу я вас,

Чтоб правосудным показаться зрителям?

(Народу)

Вот мой совет: к корзине подойди моей

Тишком и загляни, что там положено.

Потом к его корзине. Будет правильно!

Взгляну!

(Подходит к корзине Колбасника.)

Что ж тут?

Пуста корзина, дедушка! Пуста, вот видишь, все тебе я выложил.

(в восторге)

Сама корзина — демократка чистая!

Ну, подойди же к коробу кожевника!

Народ подходит к другой корзине.

Что, видишь?

И добра же здесь наложено!

И расстегая уймищу припрятал он!

1220 А мне ведь дал кусок такой вот маленький!

Вот так же он и прежде поступал с тобой.

Из прибыли тебе частицу малую

Давал, а больше для себя откладывал.

Негодник, ты и крал, и надувал меня!

К чему ж мои венки и приношения?

О да, я крал, но во спасенье Городу!

Снимай венок живее! Я отдам его

Вот этому.

Снимай живее, висельник!

А вот и нет! Дано мне прорицание.[88]

1230 В нем сказано о том, кто победит меня.

Да обо мне и сказано, тут спору нет!

И все ж я по приметам испытать хочу,

Подходит ли богиней предреченное.[89]

И вот о чем сперва я вопрошу тебя:

Ходил к какому в детстве ты учителю?

На бойне вразумлен я колотушками.

Что ты сказал? Мутится ум от знаменья. Ну пусть!

Чему ж, скажи, в палестре обучался ты?

Укравши, отпираться с дерзкой рожею.

О Феб Ликийский! Что ты совершил со мной?

1240 А чем же промышлять ты начал, выросши?

И передом, и задом, и колбасами.

Ох, я несчастный! Горе! Я — ничто уже!

Одной держусь надежды, как соломинки.

Одно скажи: а торговал колбасами

Ты у ворот или на рынке, в лавочке?

Нет, у ворот, где торг идет селедками.

Увы! Свершилось богом предреченное!

Катите в дом, катите злополучного!

(Бросает венок на землю.)

1250 Прощай, венок! В печали расстаюсь с тобой!

Другой тебя возьмет, тобой украсится,

Не больше вор, а разве что счастливее.

(Вбегает в дом.)

(торжественно надевает венок)

Зевс Эллинов! Тебе, тебе победы честь!

Привет тебе, победоносный. Помни же:

Тебя я в люди вывел. Дай за то теперь

Твоим мне Фаном[90] стать, судейским писарем.

А мне скажи, как звать тебя?

Агоракрит[91].

За брань на рынке получил я прозвище.

Агоракриту ныне предаю себя.

1260 А пафлагонец пусть себе провалится.

Теперь увидишь, мой Народ, так тщательно

Тебе служить и стану, что признаешься,

Среди разинян[92] никого нет в ровню мне.

Народ и Колбасник входят в дом.

МАЛАЯ ПАРАБАСА

Ода

Что краше, чем песнь начиная,[93]

Чем при конце песнопепья,

Петь хвалу

Ристателям коней ретивых?

Полно о Лисистрате!

Полно нам Фуманта бездомного песней

Ядовитой огорчать.

1270 Милый Феб, ведь он голодает всегда,

В горючих слезах изливаясь,

И, к луку припав твоему,

От глада спасения просит.

Эпиррема

Издеваться над негодным — в этом вовсе нет греха.

В этом честь тому, кто честен, так рассудят мудрецы.

Все же, если тот, кто брани и насмешек заслужил,

Дружен с вами, ради дружбы я не тронул бы его.

Аригнота знает всякий, кто сумеет отличить

Белый день от черной ночи и на лире чистый лад.

1280 У него есть братец, брату нравом вовсе не сродни.

Арифрад — подлец. Да, впрочем, брани сам он захотел.

Не простой подлец он (так бы не заметил я его!)

И не расподлец. Придумать и похуже он сумел.

Безобразною забавой губы опозорил он.

Упоенный, увлеченный, все на свете позабыв,

В грязных уличных притонах скверных девок лижет он.

Там же спереди — Эоних, там же сзади — Полимнест.

А кому такой красавец не противен, так уж с тем

Я не стану на попойке пить из кубка одного.

Антода

1290 Давно уж в безмолвии ночи[94]

Думой одной я терзаюсь,

Размышляя,

Как ухитряется лопать

Так безбожно Клеоним.

Слух идет, что, в дом богача затесавшись

И налегши на обед,

Он от миски не оторвется никак,

Напрасно хозяева просят:

«У ног твоих молим, уйди,

Почтенный, хоть столу-то дай пощаду».

Антэпиррема

1300 Как-то, слух идет, триеры собралися на совет;

И одна, других постарше, речь такую повела:

«Не слыхали вы, сестрицы, новых сплетен городских?

Для похода к Карфагену сотню требует из нас

Злополучный полководец, кислый уксус, Гипербол[95]»,

Нестерпимым и ужасным показалось это всем.

Говорит одна (с мужчиной не пришлось еще ей быть):

«Отвратите, боги, нет же! Мной не будет он владеть.

Лучше праздной мне остаться и состариться и сгнить».

«Мною тоже, Волнорезой, что Летаем рождена.

1310 Той сосной клянусь, что доски мне для остова дала.

Если ж так Народ захочет, мой совет, в Тесеев храм[96]

Плыть и в храм богинь почтенных и с мольбой обнять алтарь.

Нет, не будет, нами правя, город наш морочить он!

Пусть плывет, куда захочет, хоть к собакам, да один,

Пусть лотки свои свечные в море спустит ламповщик!»

ЭКСОД

Входит Колбасник, празднично одетый.

В благоречье священном замкните уста, прекратите допросы и тяжбы!

Пусть закроют суды, что Народ возлюбил, и счастливые новые вести

1320 Пусть приветствует ныне веселый театр, и поет, и ликует, и славит!

О, привет тебе, светоч священных Афин! Островов покровитель могучий!

Что за добрую весть ты приносишь? 3ачем ликовать нам на рынках и славить?

Я Народ вам сварил в кипятке и его превратил из урода в красавца.

Где ж теперь он? Скажи! О колдун, о ведун, в изумительных чарах искусный!

Он в фиалковенчанных Афинах живет, в первозданных священных Афинах.

Как увидеть его? Он в уборе каком? И каким ныне стал он, поведай!

Да таким же, как некогда трапезу он с Мильтиадом делил, с Аристидом.[97]

Вы увидите все. Вот уж слышится шум, отворились, скрипя, Пропилеи.

Возликуйте ж! Афины являются вам в незабвенной, невянущей славе.

Красота многопетых, чудесных Афин! 3олотая столица Народа!

Открываются двери дома. Виден Народ в праздничном уборе.

«О Афины, Афины, краса городов![98] О Афины, в венке из фиалок!»

1330 Покажите же нам господина страны, самодержца счастливой Эллады!

Вот и он! С золотою цикадой в кудрях, в облачениях прадедов древнем.

Уж не тяжебным смрадом несет от него, умащен он елем и миром.

О, хвала! О, привет тебе, эллинов царь! А для нас — ликованье и радость!

Вот теперь ты достоин отчизны своей и святых марафонских трофеев.

Агоракрит! Приди сюда, возлюбленный!

Как счастлив я, что юность возвратил ты мне.

Да, друг мой! Позабыл ты, чем недавно был.

И делал что? Не то меня бы богом счел.

Что ж делал, расскажи мне, и каким я был?

Да если речь кто заводил в Собрании:

1340 «Тебе я — друг, Народ мой, и люблю тебя,

И о тебе забочусь, и тружусь один».

Едва такие слышал ты речения,

Сейчас же таял, гордо вскинув голову.

Как, я?

А тот обманывал и был таков.

Что ты сказал?

Да, видит Зевс. И тотчас уши зонтиком

Ты расправлял, а после снова складывал.

Каким же был глупцом я, стариком каким!

1350 Ей-богу, да! Когда б из двух ораторов

Один триер постройки новых требовал,

Другой казну на плату расточить хотел,

Так верх бы одержал он над триерами.

Да что с тобой, что голову к земле склонил?

Ах, прегрешений мне прошедших совестно!

Твоей вины и нет тут, не печалься, друг!

Повинны те, кто лгал и соблазнял тебя.

Скажи ж теперь: когда писец негоднейший

1360 Грозить начнет: «Не будет, судьи, хлеба вам,

Коль обвиненьем дела не закончите!» —

С таким, скажи, что сделаешь оратором?

Подняв на воздух, брошу со скалы его,

На шею подвязав ему Гипербола.

Вот это славно сказано и правильно.

А вообще, скажи, как станешь править ты?

Сперва гребцам отдам я содержание

На кораблях военных, — все сполна отдам.

Задов потешишь много ты мозолистых.[99]

Теперь гоплита, в списки занесенного,[100]

1370 Никто по дружбе не сумеет выручить.

Нет, где записан, там и остается пусть.

А, зачесалось под щитом Клеонима.

Пускай молчат в Собранье безбородые![101]

А где ж Клисфену речь держать и Стратону?

Я говорю о мальчиках накрашенных.

Что так себе стрекочут, сидя рядышком:

«Феак[102] велик, он спас себя умением,

Искусен, смел в сужденьях силлогических,

Отличен риторически, типически,

1380 Критически остер и полемически».

Ты малому насыплешь позадически?

Нет, в поле погоню его охотиться,

Чтобы и думать позабыл о прениях.

Прими ж за это от меня скамеечку.

Входит мальчик со скамеечкой.

И мальчика, чтоб за тобой носил ее.

А пожелай, так встанет сам скамеечкой.

Счастливец я, былое возвращается.

Что скажешь ты, как мир я поднесу тебе

На тридцать лет? Эй, нимфы мира, выгляньте!

Выбегают танцовщицы, нимфы мира.

1390 О Зевс святой и чтимый, вот красавицы!

А можно мне их поприжать, скажи, дружок?

И где ты взял их только?

Пафлагонец, знай,

Скрывал их в доме, чтоб тебе не видеть их.

Так от меня прими их и ступай теперь

В поля и села с ними.

Пафлагонца как

Накажешь ты за все, что он проделывал?

Да пустяки, мое пусть ремесло возьмет,

И у ворот пусть торг ведет колбасами,

Мешая всласть ослятину с собачиной,

1400 Напившись пьяным, с девками ругается

И воду из-под бань хлебает мыльную!

Придумано прекрасно! Заслужил подлец

Меж банщиков и девок руготню вести.

Тебя же я за это в Пританей зову

На место, где негодник до сих пор сидел.

Иди ж, наряд одев зеленый, праздничный!

Колбасника наряжают в праздничный зеленый хитон.

Того ж пусть тащат на работу новую, союзникам, гостям на посмеяние.

Актеры и хор покидают орхестру.