Избранные произведения. I том

Глава 1

Питер Триллинг спокойно смотрел на других детей, игравших около веранды. Игра захватила их. Мэри старательно разминала коричневые комья глины, придавая им всякие неопределенные формы, Ноакс увлеченно старался подражать ей, а Дейв и Уолтер уже закончили лепить и теперь отдыхали. Наконец Мэри откинула назад черные волосы, выпрямилась и поставила рядом с собой глиняную козу.

— Видишь? — сказала она. — А где твой?

Ноакс опустил голову. Его руки были слишком неуклюжими, чтобы поспевать за её ловкими пальцами. Мэри помяла свою глиняную козу и быстро превратила её в корову.

— А вот моя модель, — хрипло буркнул Ноакс, поставил на хвост кое-как сделанный самолет и загудел, разбрызгивая капли слюны. — Неплохо?

— Отвратительно! — фыркнул Дейв. — Смотри лучше сюда, — добавил он и передвинул свою глиняную овцу поближе к собаке Уолтера.

Питер молча наблюдал за ними. Он сидел на нижней ступени лестницы, ведущей на веранду, сложив руки на груди и широко распахнув большие карие глаза. Спутанные волосы песочного цвета закрывали его широкий лоб. Сам он был маленьким, худеньким, с длинными руками и ногами, костлявой шеей и ушами странной формы. Говорил мало, больше любил сидеть в стороне и наблюдать за другими.

— Что это такое? — спросил Ноакс.

— Корова, — ответила Мэри и, вылепив ноги, поставила свою фигурку на землю возле самолета Ноакса. Тот, с восторгом глядя на корову, отступил, поднял самолет и принялся водить им в воздухе.

Доктор Мид и миссис Триллинг спустились по лестнице. Питер отодвинулся в сторону, уступая дорогу доктору, стараясь при этом не коснуться его штанины в тонкую голубую полоску и черной блестящей туфли.

— Ну, — энергично обратился доктор Мид к своей дочери, глядя на золотые карманные часы, — пора возвращаться в Дом тени.

— А нельзя мне остаться? — спросила Мэри, неторопливо поднимаясь.

Доктор Мид нежно обнял дочь.

— Иди в машину, моя маленькая странница, — сказал он. — Потом повернулся к миссис Триллинг. — Бояться нечего, это все от пыльцы дрока. Он как раз сейчас цветет.

— Это те желтые кусты? — удивилась миссис Триллинг, вытирая слезящиеся глаза. Её полное лицо опухло и покраснело, глаза были едва видны. — Но в прошлом году такого не было.

— Аллергия — штука странная, — туманно заметил доктор Мид, жуя кончик сигары. — Мэри, я же сказал тебе, садись в машину. — Он открыл дверцу и сел за руль. — Позвоните мне, миссис Триллинг, если таблетки не помогут. Так или иначе, сегодня вечером я буду на ужине.

Потирая глаза, миссис Триллинг вошла обратно в пансионат, в жаркую кухню, полную грязных тарелок, оставшихся после ленча. Мэри неохотно побрела к фургону, держа руки в карманах джинсов.

— Вот и конец игре, — буркнула она. Питер поднялся со ступеньки.

— Я сыграю за тебя, — тихо сказал он, взял оставленную Мэри глину и принялся что-то лепить.

Горячее летнее солнце обволакивало своими лучами лежащие на холмах фермы, заросли кустов и рощицы, а также одиноко растущие кедры, лавровые деревья и тополя. И, разумеется, сосны. Выехав из округа Патрик, они приближались к Кэрролу, направляясь к расположенному в его сердце Бимер Ноб. Дорога была в ужасном состоянии, и желтый сверкающий «паккард» задыхался, с трудом карабкаясь по крутым склонам.

— Тэд, давай вернемся, — простонала Пегги Бартон. — С меня уже хватит.

Она повернулась и принялась рыться в сумках в поисках пива. Пиво оказалось теплым, она бросила банку в сумку и вновь уселась, опершись спиной о дверь и решительно скрестив на груди руки. Капли пота стекали у неё по щекам.

— Потом, — буркнул Тэд Бартон. Опустив стекло, он смотрел вперед, и на лице его отчетливо читалось возбуждение. Слова жены не произвели на него никакого впечатления. Все его внимание сосредоточилось на дороге, стелющейся перед ними, а точнее, на том, что он ожидал увидеть за холмами. — Уже недалеко, — добавил он, помолчав.

— Чёрт возьми тебя и этот твой город!

— Интересно, как он сейчас выглядит. Знаешь, Пег, прошло уже восемнадцать лет. Мне было всего девять, когда наша семья переехала в Ричмонд. Интересно, вспомнит ли меня кто-нибудь? Старая учительница, мисс Бейнс, негр-садовник, ухаживавший за нашим имением, доктор Долан… Да и все остальные тоже.

— Наверное, все уже умерли.

Пег выпрямилась и нервно дернула расстегнутый воротник блузки. Слипшиеся от пота пряди волос облепили её шею; капли пота стекали по светлой коже груди. Она сняла туфли и чулки, закатала рукава; юбка вся пропылилась. Вокруг машины жужжали мухи, одна из них села на плечо женщины, и Пег со злостью прихлопнула её. Что за дикая идея — провести здесь отпуск! С тем же успехом они могли бы остаться в Нью-Йорке. Там хоть есть что выпить.

Холмы перед ними начали стремительно расти, «паккард» притормозил, потом поехал быстрее, когда Бартон переключил скорость. Огромные вершины рисовались на фоне неба, напоминая Аппалачи. Бартон восхищенно смотрел на леса и горы, на долины и перевалы, которые уже не надеялся больше увидеть.

— Миллгейт лежит на дне небольшой долины, — буркнул он, — и со всех сторон его окружают горы. Это единственная дорога туда, разве что с тех пор проложили другие. Это небольшой город, дорогая. Сонный, как и все прочие в этом роде. Два москательных магазина, аптеки…

— А бары? Есть там хоть один порядочный бар?

— В нем всего несколько тысяч жителей. Машин мало, окрестные фермы — так себе. Земля здесь каменистая, зимой все закрывает снег, а летом — жуткая жара.

— Тэд, у меня, кажется, начнется автомобильная болезнь.

Румяные щеки Пег побледнели, губы приобрели зеленоватый оттенок.

— Мы скоро приедем, — успокоил её Бартон. Он выглянул в окошко, стараясь охватить взглядом как можно больше. — О, вон тот старый фермерский дом! Я его помню. И вот эту объездную дорогу тоже, — произнес он, поворачивая на неё. — Ещё один подъем — и мы на месте.

«Паккард» поехал быстрее, катясь среди сожженных солнцем полей и покосившихся изгородей. Узкая дорога со множеством резких поворотов была полна выбоин и поросла травой.

Бартон сел нормально.

— Я знал, что вернусь сюда. — Он сунул руку в карман плаща и вынул из него свой счастливый компас. — Это он мне помог, Пег. Мой отец дал мне его, когда мне было восемь лет, — купил в ювелирном магазине Берга на Мэйн-стрит. В единственном ювелирном магазине в Миллгейте. Он никогда меня не подводит, я всегда ношу его с собой и…

— Знаю, — простонала Пег. — Я это слышала миллион раз.

Бартон нежно отложил серебряный компас, крепко ухватился за руль и уставился прямо перед собой; чем ближе он подъезжал к Миллгейту, тем более росло его возбуждение.

— Я знаю каждый сантиметр этой дороги. Помню, однажды…

— Да знаю я, что ты все помнишь. Боже, как бы я хотела, чтобы ты хоть что-то забыл! Мне надоело слушать подробности твоего детства, все эти радостные рассказы о Миллгейте, штат Виргиния. Мне выть хочется, когда я это слышу!

Дорога пошла вниз, и Бартон начал притормаживать.

— Вот, — мягко сказал он. — Смотри.

Под ними расстилалась небольшая долина, подернутая голубоватым туманом. Среди темной зелени черной лентой извивался ручей, вдали виднелась паутина грунтовых дорог и группа домов, похожая на виноградную гроздь. Миллгейт во плоти. Массивная, крупная мульда, образованная горами, окружающими долину. Сердце Бартона забилось быстрее. Его город… город, в котором он родился, провел детство и вырос. Он уже не надеялся увидеть его снова, но сейчас у него был отпуск, и когда они проезжали через Балтимор, у Бартона мелькнула эта мысль: повернуть у Ричмонда, чтобы ещё раз взглянуть на свой Миллгейт, увидеть, как он изменился.

Городок открывался перед ними. Скопление бурых от пыли домов и магазины по обе стороны центральной улицы. Вывески, заправочная станция, кафе. Несколько мотелей и машины на стоянках, пивная «Золотое сияние». «Паккард» миновал аптеку, мрачное почтовое отделение и вдруг оказался в центре города.

Боковые улочки, старые дома, машины на стоянках. Бары и дешевые отели, медленно бредущие люди. Фермеры большей частью. Белые рубашки хозяев магазинов. Чайная. Мебельный магазин, два продуктовых. Большой рынок — овощи и зелень.

Бартон притормозил перед светофором, повернул в переулок и миновал невысокое здание школы. Несколько детей играют в баскетбол. Потом пошли другие дома, они были больше и аккуратнее. Тучная женщина средних лет в бесформенной юбке поливает сад. Табун лошадей.

— Ну? — спросила Пег. — Скажи же что-нибудь! Доволен ты?

Бартон не отвечал. Держа одной рукой руль, он выглянул в окошко, и лицо его при этом было бледно. Доехав до следующего переулка, повернул направо и вновь оказался на главной улице. Мгновением позже «паккард» снова ехал между аптеками, барами и кафе. Бартон по-прежнему молчал.

Пег забеспокоилась — в лице мужа она заметила что-то пугающее. Такого взгляда она у него ещё не видела.

— Что случилось? — спросила она. — Он очень изменился? Не похож на тот, который ты помнишь?

Губы Бартона дрогнули.

— Да… — хрипло произнес он. — Я повернул направо… Я хорошо помню эти горы и эти холмы…

Пег схватила его за руку:

— Тэд, что случилось?

Лицо Бартона казалось вылепленным из воска.

— Я никогда прежде не видел этого города, — пробормотал он. — Здесь все не так. — Он повернулся к жене, растерянный и испуганный. — Это не тот Миллгейт, который я помню. Не тот город, в котором я родился и вырос!

Глава 2

Бартон остановил машину, трясущимися руками открыл дверцу и выскочил на раскаленную дорогу.

Все вокруг было незнакомым, совершенно чужим. Этот город не Миллгейт, разница была слишком очевидна. Никогда в жизни он не бывал здесь.

Взять хоть москательный магазин у бара. Это было старое деревянное строение с облупившейся желтой краской. Бартон даже мог разглядеть детали внутренних помещений, упряжь, разные фермерские инструменты, банки с краской, пожелтевшие календари на стенах. За засиженными мухами стеклами лежали мешки с удобрениями и средства для опрыскивания растений. Паутина, мятые картонные рекламы… Это был старый магазин, очень старый.

Бартон открыл ржавую дверь и вошел. Высохший старичок сидел за прилавком, словно затаившийся паук: в полутьме видны были только очки в металлической оправе, жилет и подтяжки. Со всех сторон его окружали листки бумаги и карандаши. В магазине было прохладно, даже холодно, повсюду царил беспорядок. Бартон прошел между рядами запыленных товаров и подошел к хозяину. Сердце его колотилось как безумное.

— Послушайте… — начал он.

Старик взглянул на него поверх очков.

— Вы что-то хотите? — спросил он.

— Вы уже давно здесь?

Старик поднял брови.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— Этот магазин! Этот город! Вы уже давно здесь?

Старик помолчал, потом поднял узловатую руку и указал на табличку на латунном кассовом аппарате — 1927. Магазин открыли двадцать шесть лет назад.

Двадцать шесть лет назад Бартону был год, значит, магазин стоял здесь, пока он рос. Рос в Миллгейте. И все же он никогда прежде не видел этого магазина. И этого мужчины тоже.

— Давно вы живете в Миллгейте? — настаивал Бартон.

— Сорок лет.

— Вы меня узнаете?

Старик недовольно кашлянул.

— Никогда вас не видел, — ответил он.

Оба помолчали, причем старик упорно избегал смотреть на Бартона.

— Меня зовут Тэд Бартон, я сын Джо Бартона. Помните Джо Бартона? Рослый мужчина с широкими плечами и черными волосами? Мы жили на улице Сосновой в собственном доме. Не помните? — Его вдруг охватил страх. — А куда делся старый парк? Я часто играл там и помню — там стояла пушка времен Гражданской войны. А школа на улице Дугласа… когда её снесли? Мясной магазин миссис Стази… Что с ней стало? Умерла?

Старик медленно поднялся со своего стула:

— Вас, наверное, хватил солнечный удар, молодой человек. Нет здесь никакой Сосновой улицы. Нет.

— Сменили название? — спросил сбитый с толку Бартон.

Старик оперся пожелтевшими руками на прилавок и в упор посмотрел на Бартона.

— Я живу здесь сорок лет, — сказал он. — Приехал сюда, когда вас ещё и на свете не было, и никогда тут не было ни Сосновой улицы, ни улицы Дугласа. Есть здесь небольшой скверик, но он слишком мал, чтобы называть его парком. Вы, наверное, перегрелись на солнце, лучше бы вам прилечь. — Теперь он смотрел на Бартона подозрительно и даже со страхом. — Сходите-ка к доктору Миду.

Ничего не понимающий Бартон вышел из магазина и пошел по тротуару, держа руки в карманах. Яркое солнце заливало улицу своими лучами. На другой стороне улицы расположился небольшой продовольственный магазин. Бартон напряг память: что там было раньше? Что-то другое. Наверняка не продуктовый магазин. Но что?..

Кожевенный магазин. Ботинки, седла, прочие товары из кожи. Да, именно так: «Кожевенные товары Дойла. Выделанные кожи, дорожные сумки». Бартон однажды купил там пояс отцу в подарок.

Он перешел на другую сторону и направился к магазину. Над аккуратными горками фруктов жужжали мухи. Запыленные консервные банки, гудящий холодильник где-то сзади, проволочная корзина с яйцами.

Полная женщина средних лет вежливо кивнула ему:

— Чем могу служить?

У неё была располагающая улыбка.

— Простите, что беспокою вас, — хрипло сказал Бартон. — Когда-то я жил в этом городе и сейчас ищу здесь одно место.

— Какое?

— Магазин… — Он уже боялся продолжать. — «Кожевенные товары Дойла». Это название вам что-то говорит?

Лицо женщины выражало только удивление.

— А где он был? На улице Джефферсона?

— Нет, — буркнул Бартон. — Здесь, на Мэйн-стрит. На том месте, где я сейчас стою.

Удивление сменилось страхом.

— Не понимаю. Я живу здесь с детства, моя семья поставила этот дом и основала магазин ещё в восемьсот девяносто девятом году. Я живу здесь всю свою жизнь.

Бартон попятился к двери.

— Понимаю… — пробормотал он.

Обеспокоенная хозяйка магазина шла за ним следом.

— Может, вы перепутали место? Может, вам нужно в другой город? Когда, вы сказали…

Её голос умолк, когда Бартон оказался на улице. Подойдя к дорожному указателю, он машинально прочел на нем: улица Джефферсона.

Значит, это не Мэйн-стрит, он перепутал улицы. Надежда вновь ожила в его душе: да, он просто перепутал улицы. Магазин Дойла был на Мэйн-стрит, а это улица Джефферсона. Бартон быстро огляделся: где может быть Мэйн-стрит? Он пошел сначала медленно, потом все быстрее, повернул за угол и оказался в небольшом переулке, где по обе стороны стояли угрюмые бары, дешевые меблирашки и табачные лавки.

Бартон остановил первого же прохожего.

— Где здесь Мэйн-стрит? — нетерпеливо бросил он. — Я ищу Мэйн-стрит.

Худое вытянутое лицо прохожего отразило явную подозрительность.

— Отстаньте, — сказал он и быстро зашагал прочь.

Какой-то пьяный бродяга, подпиравший сожженную солнцем стену бара, громко рассмеялся.

Бартон споткнулся от страха. Он остановил ещё одного человека — молодую девушку, спешившую с каким-то пакетом под мышкой.

— Мэйн-стрит! — выдавил он. — Где Мэйн-стрит?

Девушка рассмеялась и быстро прошла мимо. Метрах в десяти остановилась и крикнула:

— Здесь нет такой улицы!

— Нет здесь никакой Мэйн-стрит, — буркнула пожилая женщина, качая головой, другие поддержали её, даже не замедляя хода.

Пьяный снова засмеялся, а потом рыгнул.

— Нет Мэйн-стрит, — с трудом выговорил он. — Они говорят вам святую правду. Все здесь знают, что такой улицы нет.

— Должна быть! — в отчаянии вскричал Бартон. — Должна!

Он остановился перед домом, в котором родился. Точнее, это был не тот дом, а большой отель вместо маленького бело-красного одноэтажного домика. Кроме того, улица называлась не Сосновой, а Фэйрмаунт-стрит.

Тогда он пошел в редакцию газеты. Теперь это была не «Миллгейт уикли», а «Миллгейт таймс», и размещалась она не в сером бетонном здании, а в покосившемся от старости двухэтажном деревянном доме. Когда-то в нем жили.

Бартон вошел.

— Чем могу служить? — дружелюбно спросил молодой человек, сидевший за стойкой. — Хотите дать объявление? — Он вытащил блокнот. — А может, подписаться?

— Мне нужна информация, — ответил Бартон. — Хотелось бы взглянуть на старые комплекты — меня интересует июнь двадцать шестого года.

Молодой человек заморгал. Это был симпатичный толстячок в белой рубашке с расстегнутым воротником, отутюженных брюках и с аккуратно подстриженными ногтями.

— Двадцать шестого? Боюсь, что все…

— Всё-таки проверьте! — скрипнул зубами Бартон. Он бросил на стойку десять долларов. — И побыстрее, если можно!

Молодой человек сглотнул слюну, мгновение поколебался, а потом метнулся куда-то, словно испуганная крыса.

Бартон сел за стол и закурил. Когда он прикуривал вторую сигарету, парень вернулся. Лицо его покраснело от натуги, он тащил массивный том.

— Есть, — сообщил он, с грохотом хлопнул подшивку на стол и с облегчением выпрямился. — Хотите ещё чего-нибудь? Только…

— Спасибо, — фыркнул Бартон.

Трясущимися руками он принялся листать старые пожелтевшие страницы. 16 июня 1926 года, день его рождения. Он нашел его, отыскал колонку рождений и смертей и торопливо просмотрел её.

Все оказалось на месте: черные буквы на пожелтевшей бумаге. Водя вдоль строк пальцем, он беззвучно шевелил губами. Имя его отца перепутали: Дональд, а не Джо. Адрес был иной: Фэйрмаунт-стрит, 1386, вместо Сосновая, 1724. Имя матери Сара, а не Рут. Однако главное там было. Теодор Бартон, 3050 граммов, окружной госпиталь. Впрочем, и тут напутали. Все было перепутано.

Закрыв том, Бартон отодвинул его.

— Я хотел бы ещё один комплект. Принесите мне газеты за октябрь тридцать пятого года.

— Минуточку, — ответил парень, вышел и вскоре вернулся.

Октябрь 1935 года, когда его семья продала дом и уехала вместе с ним в Ричмонд. Бартон снова уселся за стол и начал медленно перелистывать страницы. В номере за 9 октября он нашел свою фамилию, быстро пробежал взглядом страницу, и сердце его замерло. Да что там сердце — само время остановилось!

Новая вспышка скарлатины

Умер ещё один ребенок. Водоем в высохшем речном русле закрыт представителем федеральной службы здоровья. Теодор Бартон, 9 лет, сын Дональда и Сары Бартон, живущих на Фэйрмаунт-стрит, 1386, умер сегодня в семь утра. Это уже шестая жертва скарлатины на протяжении…

Бартон машинально встал. Он даже не помнил, как вышел из редакции, и пришел в себя, лишь оказавшись на улице, залитой ослепительным солнцем. Не глядя по сторонам, он повернул за угол и пошел мимо незнакомых магазинов. Споткнувшись, он едва не сбил с ног какого-то мужчину, механически извинился и пошел дальше.

Очнулся он перед своим «паккардом». Из тумана, застившего все вокруг, вынырнула Пег и крикнула с огромным облегчением:

— Тэд! — Она подбежала к нему, груди её прыгали под мокрой от пота блузкой. — Боже мой, что за свинство — оставить меня здесь и уйти! Я чуть со страху не умерла!

Бартон тупо сел в машину, молча повернул ключ зажигания и завел двигатель. Пег уселась рядом.

— Тэд, что случилось? Ты такой бледный. Тебе плохо?

Он выехал на улицу, не видя ни людей, ни машин вокруг. «Паккард» быстро набрал скорость… слишком быстро. По обе стороны мелькали туманные фигуры.

— Куда мы едем? — спросила Пег. — Мы уезжаем отсюда?

— Да. — Он кивнул. — Уезжаем.

Пег облегченно откинулась на сиденье.

— Слава богу. Я просто счастлива, что мы возвращаемся к цивилизации. — Она с беспокойством коснулась его руки. — Может, я поведу? Лучше бы тебе отдохнуть — ты так плохо выглядишь. Скажи, наконец, что случилось?

Бартон молчал. Он даже не слышал её. Заголовок заметки по-прежнему стоял у него перед глазами: черные буквы на пожелтевшей бумаге:

Новая вспышка скарлатины

Умер ещё один ребенок…

Этим ребенком был Тэд Бартон. Он не уехал из Миллгейта 9 октября 1935 года, а умер от скарлатины. Но это невозможно, ведь он жив! Это же он сидит в своем «паккарде» рядом с грязной, потной женой.

А может, он вовсе не Тэд Бартон?

Фальшивые воспоминания — даже фамилия и прочее, все содержимое его мозга кем-то подделано. В отчаянии он крепко стиснул руль. Но если он не Тэд Бартон, то кто же?

Он потянулся за своим компасом — талисманом, но даже он исчез. Хотя нет, в кармане что-то было.

Бартон вынул из кармана небольшой кусочек черствого хлеба. Сухарь вместо серебряного компаса.

Глава 3

Питер Триллинг присел на корточки и взял в руки глину, оставленную Мэри. Быстро превратив корову в бесформенную массу, он начал лепить снова.

Ноакс, Дейв и Уолтер смотрели на него с недоумением и возмущением.

— Кто тебя принял в игру? — гневно спросил Дейв.

— Это мой двор, — спокойно ответил Питер.

Его фигурка была почти готова. Мальчик поставил её на землю рядом с овцой Дейва и топорной собакой Уолтера. Ноакс не обращал внимания на Питера и его фигурку, он все играл со своим самолетом.

— Что это? — со злостью бросил Уолтер. — Это ни на что не похоже.

— Это человек.

— Человек? Это, что ли, человек?!

— Иди — ка ты отсюда, — насмешливо сказал Дейв. — Ты слишком мал, чтобы с нами играть. Вали домой и попроси у мамочки леденец.

Питер ничего не ответил, взгляд его огромных карих глаз был сосредоточен на глиняном человечке. Он замер, наклонясь вперед, и лишь едва заметно шевелил губами.

Какое-то время ничего не менялось, но вдруг…

Дейв вскрикнул и отскочил в сторону, Уолтер громко ругнулся и побледнел, Ноакс перестал играть своим самолетом. Открыв рот, он замер неподвижно.

Маленький глиняный человечек шевельнулся, сначала едва заметно, потом энергичнее: дернул одной ногой, потом второй, согнул руки, ощупал и осмотрел свое тело, а затем вдруг побежал прочь.

Питер пронзительно засмеялся, пружинисто изогнулся и схватил удирающую глиняную фигурку. Маленький человечек яростно боролся, пока мальчик тащил его к себе.

— Ой-ой-ой… — прошептал Дейв.

Питер энергично раскатал ладонями глиняную фигурку, превратил её в бесформенный комок, а затем разделил его на две части. Быстро, уверенно он слепил две похожие фигурки, двух маленьких глиняных человечков, вполовину меньших, чем первый. Поставив обе фигурки на землю, он молча выпрямился и стал ждать.

Сначала шевельнулся один, потом второй. Они встали, осмотрели свои руки и ноги и тоже бросились бежать. Один побежал в одну сторону, другой заколебался и дернулся было за ним, но тут же сменил направление и, миновав Ноакса, помчался к улице.

— Хватайте его! — крикнул Питер, поймав первую фигурку. Быстро вскочив, он побежал за второй, удиравшей к фургончику доктора Мида.

Фургон уже тронулся, когда глиняный человечек отчаянно прыгнул, размахивая руками и пытаясь уцепиться за сверкающий бампер. Однако фургон отъехал, оставив позади эту маленькую фигурку, которая по-прежнему размахивала руками, пытаясь ухватиться за машину, которой уже не было.

Питер нагнал человечка, наступил ногой и превратил в бесформенную кучку мокрой глины.

Уолтер, Дейв и Ноакс медленно подошли к нему.

— Поймал? — хрипло спросил Ноакс.

— Конечно, — ответил Питер, соскребая глину с ботинка. Лицо его было спокойно. — Ясно, поймал. Ведь он мой, верно?

Мальчики молчали, и Питер видел, что они испуганы. Это его удивило: чего тут бояться? Он начал что-то говорить, но тут подъехал и со скрипом затормозил запыленный желтый «паккард». Забыв о глиняных фигурках, Питер переключил внимание на него.

Двигатель смолк, открылась дверца, и из машины вылез какой-то мужчина. Он был красив, довольно молод, со взъерошенными волосами, густыми бровями и белыми зубами. Его двубортный пиджак был измят и попачкан, ботинки запылились, а галстук съехал на сторону. Припухшие слезящиеся глаза выдавали усталость. Медленно подойдя к мальчикам и с трудом остановив на них взгляд, он сказал:

— Это пансионат?

Никто не ответил. Все в городе знали пансионат миссис Триллинг, так что этот человек явно был нездешним. Говорил он с чужим лающим акцентом.

Питер наконец шевельнулся.

— Что вы хотите?

— Я ищу комнату.

Незнакомец сунул руку в карман, достал пачку сигарет и зажигалку, трясущимися руками прикурил, едва не выронив при этом сигарету. Мальчики спокойно наблюдали за ним.

— Пойду скажу маме, — сказал наконец Питер.

Он повернулся спиной к незнакомцу и не оглядываясь пошел к веранде. Вошел в холодный, погруженный в полумрак дом и направился на кухню, где миссис Триллинг мыла посуду.

Она раздраженно посмотрела на сына.

— Чего тебе? Не вздумай лезть в холодильник. До обеда ничего не получишь!

— Там во дворе какой-то тип, — сказал Питер. — Он хочет снять комнату.

Мэйбл Триллинг оживилась и торопливо вытерла руки.

— Не стой тут! — сказала она сыну. — Иди и пригласи его. Он один?

— Вроде бы.

Мэйбл Триллинг поспешила следом за сыном на веранду, а потом спустилась по лестнице. Слава богу, незнакомец ещё не ушел. Люди перестали посещать Миллгейт, и пансионат был заселен лишь наполовину: в нем жили несколько стариков, городской библиотекарь, какой-то чиновник с семьей.

— Чем могу служить? — спросила женщина.

— Мне нужна комната, — устало произнес Бартон. — Только комната. Не имеет значения, как она выглядит и сколько стоит.

— Вы будете есть вместе с нами? Это обойдется вам вполовину дешевле того, что с вас возьмут в кафе; кроме того, мои блюда куда лучше того, что там подают, особенно приезжим. Вы из Нью-Йорка?

На лице незнакомца появилось выражение муки, но он быстро взял себя в руки.

— Да, из Нью-Йорка.

— Надеюсь, Миллгейт вам понравится, — сказала миссис Триллинг и направилась в дом, вытирая руки о фартук. — Это тихий, милый, спокойный город. Здесь не случается ничего плохого. Вы здесь по делу, мистер…

— Тэд Бартон.

— Вы здесь по делу, мистер Бартон? Мне кажется, вы приехали сюда отдохнуть. Многие ньюйоркцы летом покидают свои квартиры. Думаю, в это время там неинтересно. Вы мне расскажете, что вас сюда привело? Вы один? С вами никого нет? — Она взяла его за рукав. — Идемте, я покажу вам комнату. Долго вы собираетесь здесь прожить?

Бартон поднялся за ней на веранду.

— Ещё не знаю. Может быть, день, а может, и подольше.

— Вы один?

— Возможно, моя жена подъедет позднее, если я задержусь. Она осталась в Мартинсвилле.

— А чем вы занимаетесь? — спросила миссис Триллинг, поднимаясь по покрытым потертым ковром ступеням на второй этаж.

— Страховками.

— Вот ваша комната. Окна выходят на холмы, так что у вас будет прелестный вид. — Она раздвинула простые белые занавески. — Видели вы когда-нибудь такие красивые склоны?

— Да, — ответил Бартон, — они прекрасны. — Он прошелся по комнате, разглядывая старую железную кровать, белый буфет и картинку на стене. — Все в порядке. Сколько это стоит?

Она хитро посмотрела на него.

— Конечно, вы будете питаться вместе с нами. Два раза в день — ленч и обед. — Она облизала губы. — Сорок долларов.

Бартон полез за бумажником, он явно не собирался торговаться. Вынув несколько бумажек, он молча вручил их женщине.

— Спасибо. — Миссис Триллинг облегченно вздохнула и быстро вышла из комнаты. — Обед в семь. Ленч уже был, но если хотите…

— Нет, спасибо, — покачал головой Бартон. — Это все. Есть я не хочу.

Он повернулся к ней спиной и уставился в окно.

Когда её шаги стихли, Бартон закурил. Чувствовал он себя неважно: от долгой езды болели живот и голова. Оставив Пег в отеле в Мартинсвилле, он сразу же вернулся сюда. Если потребуется, он останется здесь на несколько лет. Нужно узнать, кто же он такой, а Миллгейт — единственное место, где это можно сделать.

Бартон невесело усмехнулся. Вряд ли даже здесь у него есть шансы. Какой-то мальчик умер от скарлатины восемнадцать лет назад. Никто уже этого не помнил — так, мелкое происшествие. Умирали сотни детей, люди рождались и уходили. Одна из множества смертей…

Дверь со скрипом отворилась.

Бартон быстро повернулся и увидел невысокого мальчика с огромными карими глазами. Он узнал его — сын хозяйки пансионата.

— Что тебе нужно, парень? — спросил он.

Мальчик закрыл за собой дверь, мгновение поколебался, потом вдруг спросил:

— Кто вы такой?

Бартон замер.

— Бартон. Тэд Бартон.

Паренька это, похоже, удовлетворило. Он обошел нового постояльца, внимательно его разглядывая.

— Как вы прошли? — спросил он. — Это редко кому удается. Должна быть какая-то причина…

— Прошел? — удивленно спросил Бартон. — Через что?

— Через барьер.

Мальчик вдруг отступил на шаг, его сверкающие глаза словно погасли. Бартон понял, что тот проговорился о чем-то, сказал такое, чего не хотел.

— Какой барьер? Где?

Мальчик пожал плечами:

— В горах. Это далеко. Кроме того, дорога в плохом состоянии. Зачем вы сюда приехали? Что хотите делать?

Было ли то обычное детское любопытство или что-то большее? Мальчик выглядел странно: он был худой, костлявый, с большими глазами, необычно высокий лоб закрывала прядь каштановых волос. Вообще он казался слишком впечатлительным для мальчика из небольшого провинциального городка на юге Виргинии.

— Ну, — медленно произнес Бартон, — у меня есть свои причины.

Реакция последовала мгновенно. Тело мальчика напряглось, глаза вновь нервно заблестели. Он отступил ещё на шаг.

— Правда? — буркнул он. — А каким способом? Наверное, проскользнули через слабое место?

— Я ехал по дороге. По главной.

Огромные карие глаза засверкали.

— Иногда там нет барьера. Похоже, вы проехали, когда его не было.

Бартон почувствовал себя неловко. Он сблефовал, и блеф удался. Мальчик знал о каком-то барьере, Бартон о нем понятия не имел. Его охватил страх, он вдруг понял, что не видел, чтобы машины въезжали или выезжали из Миллгейта. Единственная ведущая в город дорога была разбита и не годилась для езды. Она вся заросла травой, высохла и потрескалась. Никто по ней не ездил. Вокруг только холмы, поля и покосившиеся изгороди. Может, что-то удастся узнать от этого мальчика.

— С каких пор ты знаешь о барьере? — с интересом спросил он.

Мальчик пожал плечами:

— Как это «с каких пор»? Я всегда о нем знал.

— А ещё кто-нибудь о нем знает?

Мальчик рассмеялся:

— Конечно нет. Если бы они знали… — Он умолк.

Его огромные карие глаза вновь утратили блеск. Бартон смутился: мальчик брал над ним верх, отвечая на вопросы, вместо того чтобы их задавать. Он знал больше Бартона, и оба отлично понимали это.

— Ты умный парень, — сказал Бартон. — Сколько тебе лет?

— Десять.

— А как тебя зовут?

— Питер.

— Ты живешь здесь, в Миллгейте, с самого рождения?

— Конечно. А где бы ещё я мог жить?

Бартон заколебался.

— Ты бывал когда-нибудь за городом, по ту сторону барьера?

Мальчик нахмурился. По его лицу было видно, что он не знает, как ответить, и Бартон понял, что наткнулся на нечто значительное. Питер беспокойно зашагал по комнате, держа руки в карманах потертых джинсов.

— Ясно, — сказал он. — Много раз.

— А как ты проходишь?

— Да есть способы.

— Сравним их? — торопливо предложил Бартон.

Однако ему не за что было уцепиться, и его гамбит отвергли.

— Покажите ваши часы, — попросил мальчик. — Сколько в них камней?

Бартон осторожно снял часы с руки и подал мальчику.

— Двадцать один, — ответил он.

— Красивые. — Питер повернул их вверх ногами, потом взглянул на заднюю крышку. Проведя чуткими пальцами по их стеклу, он отдал часы Бартону. — В Нью-Йорке все носят такие часы?

— Только те, кто что-то из себя представляет.

Помолчав, Питер произнес:

— Я могу остановить время. Ненадолго… всего на несколько часов, но когда-нибудь дойду до целого дня. Что вы на это скажете?

Бартон не знал, что тут можно ответить.

— А что ты ещё можешь? — осторожно спросил он.

— У меня есть власть над его созданиями.

— Чьими?

Питер пожал плечами:

— Его. Да вы знаете… он с той стороны. Не со светлыми волосами, как металл, а с разведенными руками. Не видели?

— Нет, не видел, — рискнул Бартон.

Питер удивился:

— Вы должны были его видеть. Даже их обоих, они здесь все время. Иногда я ухожу по дороге, чтобы посидеть на своем камне, откуда их хорошо видно.

С трудом подбирая слова, Бартон ответил:

— Может, как-нибудь возьмешь меня с собой?

— Там хорошо. — Щеки мальчика раскраснелись, он потерял осторожность. — В хорошую погоду обоих хорошо видно. Особенно того… в самом конце. — Он рассмеялся. — Это забавно. Сначала я боялся, но потом привык.

— А как их зовут, ты знаешь? — неуверенно спросил Бартон, пытаясь ухватиться хоть за что-то, что он смог бы понять. — Кто они такие?

— Не знаю. — Лицо Питера покраснело ещё больше. — Но когда-нибудь узнаю… Должен быть способ. Я спрашивал некоторых созданий высшего уровня, но они тоже не знают. Однажды я вылепил особого голема с большим мозгом, но и он ничего не смог сказать. Может, вы поможете? Умеете обращаться с глиной? Пробовали когда-нибудь? — Он подошел к Бартону и добавил вполголоса: — Никто здесь ничего не знает, и никого это не волнует. Приходится действовать в одиночку. Если бы мне кто-то помог…

— Да, — понимающе вздохнул Бартон.

Интересно, во что это он вляпался?

— Я хочу выследить одного из странников, — продолжал Питер взволнованно. — Хочу узнать, откуда они и как это делают. Если мне помогут, может, и я этому научусь.

Бартон почувствовал себя дурак дураком. О каких это странниках говорит парень и что они делают?

— Хорошо. Когда начнем? — несмело сказал он.

Но Питер прервал его:

— Покажите мне вашу руку. — Он взял Бартона за запястье и внимательно изучил его ладонь. Потом вдруг отпрянул, лицо его побледнело. — Вы лжете! Вы ничего не знаете, вообще ничего!

— Конечно, не знаю, — заверил его Бартон.

Однако прозвучало это неубедительно. Удивление и страх мальчика сменились явной враждебностью. Питер повернулся и открыл дверь в коридор.

— Ничего вы не знаете, — повторил он со злостью и презрением. Потом помолчал и добавил: — А я кое-что знаю.

— Что именно? — бросил Бартон. Он шел ва-банк, отступать было уже поздно.

— Такое, чего не знаете вы, — сказал мальчик.

Загадочная, таинственная улыбка появилась на его лице, оно вдруг сделалось хитрым.

— Что же? — хрипло повторил Бартон. — Что знаешь ты и чего не знаю я?

Ответом было не то, чего он ждал. Дверь с грохотом захлопнулась, послышались удаляющиеся шаги мальчика. Бартон стоял неподвижно, вслушиваясь в стук каблуков по истертым ступеням.

Мальчик выбежал на веранду и, оказавшись под окном Бартона, приложил руки ко рту и крикнул изо всех сил. С губ его сорвался приглушенный, слабый, но пронзительный возглас, отдавшийся в ушах Бартона каким-то диким эхом:

— Я знаю, кто вы. Кто вы на самом деле.

Глава 4

Уверенный, что чужак не идет за ним, и довольный эффектом, который вызвали его слова, Питер Триллинг прошел между кучами щебня за домом. Он миновал хлев, открыл ворота, ведущие в поле, потом старательно закрыл их за собой и направился к сеновалу.

Там пахло сеном и навозом. Питер осторожно поднялся по лестнице, не упуская из виду входа, ярко освещенного солнечными лучами. Он испытывал легкое беспокойство — чужак мог всё-таки пойти за ним.

Оказавшись на чердаке, он удобно устроился в нужном месте и стал ждать, затаив дыхание и вспоминая недавние события.

Он совершил ошибку, фатальную ошибку: чужак многое узнал от него, а сам он не узнал ничего. Ну, честно говоря, человек этот узнал не так уж и много, утешил себя Питер. Его можно было в некотором смысле назвать загадкой. Нужно соблюдать осторожность, следить за каждым его шагом и не поступать опрометчиво. Этот человек ещё может пригодиться.

Питер встал и снял лампу, висевшую на ржавом гвозде над самой его головой, там, где перекрещивались две мощные балки. Её желтый свет разогнал царящий на чердаке мрак.

Вокруг все было точно так, как он оставил в последний раз; никто и никогда сюда не приходит. Усевшись на сене и поставив лампу рядом, Питер осторожно поднял первую клетку.

Маленькие красные глаза крысы сверкнули из густой спутанной шерсти. Крыса шевельнулась и отошла в глубь клетки, когда Питер отодвинул дверцу и потянулся за ней.

— Иди сюда, — прошептал он, — не бойся.

Он взял крысу, поднял её дрожащее тельце и погладил. Длинные усы зашевелились, а подвижный носик обнюхал пальцы и рукав рубашки Питера.

— Есть ещё рано, — сказал мальчик крысе. — Я хочу только взглянуть, хорошо ли ты подросла.

Он запихнул крысу обратно в клетку и закрыл проволочную дверцу. Потом осветил следующие клетки, скрывающие внутри снующие серые силуэты с красными глазами и чуткими носами. Все были на месте, в отличном состоянии — сытые и здоровые. Клетки стояли друг на друге в несколько рядов.

Выпрямившись, он оглядел банки с пауками, ровными рядами стоящие на полках. Внутри банки густо покрывала паутина, похожая на спутанные старушечьи волосы. Пауки из-за жары двигались медленно — жирные блестящие шарики. Питер сунул руку в коробку с бабочками, вынул горсть мертвых насекомых и бросил понемногу в каждую банку, следя, чтобы ни один паук не удрал.

Все шло как надо. Он погасил лампу, повесил её на место и некоторое время стоял неподвижно, наблюдая за входом в сарай. Затем спустился по лестнице вниз.

Взяв из мастерской щипцы, он занялся серпентарием. Для первого раза все шло нормально. Потом, набравшись опыта, он сделает это гораздо быстрее.

Измерив каркас, он определил размеры стекла. Где бы найти никому не нужное окно? Может, взять в коптильне? Ею не пользовались с прошлой весны, когда начала протекать крыша. Он отложил карандаш, взял складной метр и вышел из сарая на двор, залитый ослепительным солнечным светом.

Когда он бежал через поле, сердце его бухало от волнения. Пока все шло как задумано: Питер постоянно добивался превосходства. Чужак мог все испортить, и Питер хотел убедиться, что его не направили по ложному пути. Пока он не понимал смысла появления этого человека и вообще мало знал.

Что он делает в Миллгейте? Наверняка этому есть какая-то причина. Тэд Бартон… нужно им заняться. Если потребуется, его можно будет нейтрализовать. А может, удастся направить его на…

Что-то зажужжало. Питер вскрикнул и метнулся в сторону. Невыносимая боль пронзила шею и плечо, мальчик катался по разогретой траве, крича и размахивая руками. Его охватил панический страх, охотнее всего он зарылся бы в землю.

Жужжание смолкло, остался только свист ветра. Он был один.

Дрожа от страха, Питер медленно поднял голову и неуверенно открыл глаза. Шея и плечо горели: его ужалили в двух местах.

Слава богу, они действовали в одиночку, а не организованно…

Питер встал, пошатываясь. Как он мог так глупо выскочить на открытое пространство! А если бы до него добрался весь рой?

Забыв о стекле, он вернулся в сарай. Это явное предупреждение, и в следующий раз все может оказаться гораздо сложнее. Ему не удалось убить их, обе улетели и теперь передадут новость, так что у этой будет повод для радости.

Да, он добивался превосходства, но не чувствовал себя в безопасности. Пока не чувствовал. Следовало соблюдать осторожность, чтобы не потерять в одну минуту все обретенное. Причем по собственной вине.

Но что хуже всего — он толкнул Чаши Весов, загремевшие, словно падающие костяшки домино. Все было так тесно связано…

Питер огляделся: надо было найти грязь и замазать ею укусы.

— Что случилось, мистер Бартон? — услышал он веселый голос над ухом. — Гайморит? Большинство людей, держащихся вот этак за нос, жалуются на гайморит.

Бартон выпрямился — он почти заснул над тарелкой. Его кофе остыл и помутнел, а картофель подсох и покрылся твердой коркой.

— Что вы сказали? — пробормотал он.

Мужчина, сидевший рядом, отодвинул стул и вытер губы салфеткой. Был он средних лет, полноват и хорошо одет: костюм в мелкую полоску, белая рубашка, на шее элегантный галстук, а на жирном белом пальце — массивный перстень.

— Меня зовут Мид, Эрнст Мид. Все дело в том, как вы держали голову. — Он улыбнулся, показав золотые зубы. — Я врач. Вам нездоровится?

— Я просто устал, — ответил Бартон.

— Вы приехали недавно? Это хорошее место. Я иногда обедаю здесь, когда не хочется готовить самому. Миссис Триллинг любезно соглашается обслуживать и меня. Правда, миссис Триллинг?

Женщина кивнула. Лицо её было уже не таким опухшим: в сумерках цветочная пыльца разносится не так далеко. Большинство обитателей пансионата перебрались на защищенную сеткой веранду, чтобы немного посидеть в прохладной темноте перед сном.

— Что привело вас в Миллгейт, мистер Бартон? — вежливо спросил врач. Он запустил руку в карман плаща и достал коричневую сигару. — Сюда мало кто приезжает. Вообще-то, это странно. Когда-то здесь было оживленное движение, но с некоторых пор все прекратилось. Пожалуй, вы первый человек, заглянувший сюда за последние годы.

Бартона это заинтересовало. Мид был врачом, он мог что-нибудь знать. Допив кофе, Бартон осторожно спросил:

— Вы давно здесь работаете, доктор?

— Всю жизнь. — Мид неопределенно махнул рукой. — У меня своя клиника на вершине холма, мы называем её Дом тени. — Он понизил голос. — Муниципалитет не обеспечивает врачебного надзора, поэтому я построил клинику и содержу её за свой счет.

— Когда-то здесь жили мои родственники, — сказал Бартон, старательно подбирая слова. — Это было давно.

— Бартоны? — Мид задумался. — Насколько давно?

— Восемнадцать — двадцать лет назад. — Глядя на внушительное лицо врача, лучившееся спокойным знанием, Бартон добавил: — Дональд и Сара Бартоны. У них был сын, он родился в двадцать шестом году.

— Сын? — Мид с интересом посмотрел на него. — Кажется, я что-то припоминаю. В двадцать шестом? Наверняка именно я принимал его. Но тогда я, конечно, был гораздо, моложе. Все мы были моложе.

— Этот мальчик умер, — медленно сказал Бартон. — Умер в тридцать пятом году. От скарлатины. Тут был зараженный водоем.

Доктор поморщился:

— О, я вспомнил. Да, это я велел закрыть его, это была моя идея. Так это были ваши родственники? Тот мальчик был вашим кузеном? — Он нервно затянулся сигарой. — Я помню тот случай: трое или четверо детей умерли, прежде чем мы закрыли этот пруд. Бартоны, говорите? — Он задумался. — У них был один ребенок: красивый мальчик. Волосы были как у вас, и вообще лицо похожее. Теперь понятно, почему мне все время казалось, что я вас откуда-то знаю.

Бартон затаил дыхание.

— Вы помните? — Он наклонился ближе к доктору. — Вы видели, как он умирал?

— Я их всех видел, когда они умирали. Это было ещё до постройки Дома тени. Да, совершенно точно, в старом окружном госпитале. Боже, до чего мерзкое место! Ничего странного, что они умерли. Грязь, запущенность… После этого я и построил свою больницу. — Он покачал головой. — Сегодня я спас бы их всех… без труда. Но теперь поздно об этом говорить. — Он коснулся руки Бартона. — Мне очень жаль. Но ведь и вам тогда было не много лет. Какое между вами было родство?

«Хороший вопрос, — подумал Бартон. — Я бы и сам хотел это знать».

— Когда я думаю об этом, — медленно произнес доктор Мид, — мне кажется, что того мальчика звали так же. Ваше имя, случайно, не Теодор?

— Теодор, — подтвердил Бартон.

Врач задумчиво нахмурился.

— Такое же, как у вас. Мне с самого начала казалось, что я уже где-то его слышал.

Бартон вцепился в край стола.

— Доктор, — сказал он, — его похоронили здесь, в городе?

— Разумеется, — медленно подтвердил доктор. — На городском кладбище. — Он изучающе взглянул на Бартона. — Хотите навестить могилу? Нет проблем. Вы за этим сюда и приехали… навестить могилу?

— Не совсем, — ответил Бартон.

По другую сторону стола, рядом с матерью, сидел Питер Триллинг. Шея у него опухла и горела, правая рука была забинтована куском грязной марли. Был он мрачен и явно недоволен. Ушибся? Или кто-то его укусил? Бартон смотрел, как тонкие пальцы ребенка мнут кусочек хлеба «Я знаю, кто вы, — звучал в его ушах крик мальчика. — Знаю, кто вы на самом деле». Точно ли он знал или просто похвалялся?

— Послушайте, — произнес доктор Мид, — я не собираюсь лезть в ваши дела, это было бы невежливо. Но я вижу, что вы не в своей тарелке. Вы приехали сюда не отдыхать?

— Да, вы правы, — ответил Бартон.

— Может, расскажете, в чем дело? Я старше вас и живу здесь очень давно. Я родился и вырос здесь, знаю тут всех и каждого, а многим помог появиться на свет.

«Может, это и есть нужный человек? Друг?»

— Доктор, — медленно сказал Бартон, — мальчик, который тогда умер, связан со мною, но я и сам не знаю, каким образом. — Он потер лоб. — Я не понимаю этого и должен выяснить, какая же между нами связь.

— Зачем?

— Этого я вам сказать не могу.

Доктор вынул из маленькой гравированной коробочки серебряную зубочистку и принялся задумчиво ковыряться в зубах.

— Вы были в редакции? — спросил он. — Нат Тейт наверняка мог бы вам помочь. Старые записи, снимки, газеты… И в участке вам тоже могли бы помочь: налоги, долги, штрафы… А вообще, если вы хотите установить свою связь с этим мальчиком, лучше всего сходить в суд.

— Меня интересует Миллгейт, а вовсе не суд. — Бартон помолчал, потом добавил: — Это связано со всем городом, а не только с Тэдом Бартоном. Я должен узнать обо всем. — Он повел рукой вокруг. — Это все как-то связано между собой. И с Тэдом Бартоном тоже. Разумеется, с другим Тэдом Бартоном.

Доктор Мид задумался, потом спрятал зубочистку и встал.

— Идемте на веранду. С мисс Джеймс вы ещё не знакомы?

Что-то словно подтолкнуло Бартона, усталость вдруг исчезла, и он быстро поднял голову.

— Мне знакома эта фамилия. Я её уже слышал когда-то.

Доктор Мид как-то странно посмотрел на него.

— Возможно, — согласился он. — Она сидела за обедом почти напротив вас. — Он придержал дверь. — Она библиотекарша и знает о Миллгейте все.

На веранде царил полумрак, и Бартону потребовалось несколько минут, чтобы к нему привыкнуть. Несколько человек сидели вдоль стен на старомодных стульях и софе. Одни курили, другие дремали, наслаждаясь вечерней прохладой. Веранду защищала сетка от насекомых.

— Мисс Джеймс, — заговорил доктор Мид, — это мистер Тэд Бартон. У него возникла проблема. Возможно, вы сможете ему помочь…

Мисс Джеймс взглянула на Бартона поверх сильных очков и улыбнулась.

— Рада познакомиться, — сказала она приятным мягким голосом. — Вы здесь новичок?

Бартон присел на подлокотник софы.

— Я приехал из Нью-Йорка.

— Вы первый человек, заглянувший сюда за многие годы, — сказал доктор Мид, наблюдая за Бартоном. Он выпустил большое облако дыма, и оно медленно поплыло по веранде; слабый красный огонек сигары слегка разогнал царивший полумрак. — Дорога практически разрушена, никто по ней не ездит. Мы каждый день видим одни и те же лица. Но у нас есть свои дела: я, например, руковожу клиникой. Мне нравится узнавать новое, экспериментировать, вообще работать с моими пациентами. У меня около десятка пациентов, требующих постоянного наблюдения. Иногда нам помогают женщины из города. В общем, у нас довольно мило.

— Вам известно что-нибудь о так называемом… барьере? — неожиданно спросил Бартон у мисс Джеймс.

— О барьере? — удивленно переспросил доктор Мид. — Каком барьере?

— Вы никогда о нем не слышали?

Доктор Мид медленно покачал головой:

— Нет, ни о каком барьере я никогда не слышал.

— И я тоже, — поддержала его мисс Джеймс. — А что это за барьер?

Никто не обращал на них внимания. Миссис Триллинг, остальные жители пансионата, Питер, дочь доктора Мида и ещё несколько обитателей пансионата дремали или перешептывались на другом конце веранды.

— Что вы знаете о сыне миссис Триллинг? — спросил Бартон.

Мид откашлялся.

— Он вполне здоров.

— Вы его осматривали?

— Разумеется, — ответил доктор Мид, слегка обеспокоенный вопросом. — Я осматривал всех в этом городе. У него высокий показатель интеллекта, и он довольно энергичен. Много времени проводит один. Честно говоря, мне не нравится, когда дети слишком рано взрослеют.

— Но он совсем не интересуется книгами, — запротестовала мисс Джеймс. — Никогда не приходит в библиотеку.

Бартон помолчал, потом спросил:

— А что бы вы сказали, услышав: «Этот, с той стороны, с разведенными руками». Это вам о чем-то говорит?

Мисс Джеймс и доктор Мид смущенно переглянулись.

— Это похоже на какую-то игру, — буркнул доктор Мид.

— Нет, — ответил Бартон, — это вовсе не игра. Ладно, забудем. Все это неважно.

Мисс Джеймс наклонилась в его сторону:

— Мистер Бартон, может, я ошибаюсь, но мне кажется, вы считаете, будто здесь что-то не так. Что-то важное, связанное с Миллгейтом. Я права?

Бартон скривился:

— Здесь происходит что-то, лежащее за пределами человеческого понимания.

— Здесь? В Миллгейте?

— Я должен выяснить это. — Слова с трудом срывались с его губ. — Кто-то в городе должен об этом знать. Не могут же все сидеть и делать вид, будто все в полном порядке! Есть в городе кто-то, знающий все.

— О чем? — удивленно спросил доктор Мид.

— Обо мне.

Слова Бартона потрясли доктора Мида и мисс Джеймс.

— Что вы хотите сказать? — выдавила мисс Джеймс. — Разве кто-то здесь знает вас?

— Кто-то здесь знает все. Знает почему и как, знает то, чего я никак не могу понять. Что-то зловещее и чужое. А вы сидите спокойно, как ни в чем не бывало. — Бартон вдруг встал. — Простите, я устал. Увидимся позднее.

— Куда вы идете? — бросил доктор Мид.

— В свою комнату. Прилягу.

— Подождите, мистер Бартон, я дам вам несколько таблеток фенобарбитала. Они успокоят ваши нервы. А если захотите, можете зайти в клинику, я вас обследую. Мне кажется, вы переживаете сильный стресс. В вашем возрасте это…

— Мистер Бартон, — вставила мисс Джеймс с мягкой улыбкой, но решительно, — уверяю вас, в Миллгейте не происходит ничего странного… и очень жаль. Это самый спокойный город на свете. Случись здесь что-то достойное внимания, я первой узнала бы об этом.

Бартон открыл рот, собираясь ей ответить, но не издал ни звука. Слова застряли у него в горле, а то, что он увидел, заставило вообще забыть обо всем.

В конце веранды появились две слабо светящиеся фигуры — мужчина и женщина шли рядом, держась за руки. Видно было, что они разговаривают между собой, но не было слышно ни звука. Совершенно бесшумно они шли через веранду к противоположной стене и прошли в полуметре от Бартона, так что он отчетливо разглядел их лица. Они были молоды, светлые волосы женщины были заплетены в толстые длинные косы, лицо её было овальным, кожа гладкой и светлой, губы чувственными. Мужчина, её спутник, был не менее красив.

Они не обратили внимания ни на Бартона, ни на прочих жителей пансионата, глаза их вообще были закрыты. Они прошли сквозь стулья, сквозь софу и отдыхающих на них людей, потом сквозь доктора Мида, мисс Джеймс и стену. И исчезли. Две слабо светящиеся фигуры исчезли так же быстро и беззвучно, как появились.

— Боже мой, — пробормотал Бартон. — Вы видели их? — Никто не шелохнулся, несколько человек прервали было свою беседу, но затем снова вернулись к ней. — Вы их видели? — удивленно переспросил он.

Мисс Джеймс непонимающе уставилась на него.

— Конечно, — ответила она. — Мы все их видели. Они каждый вечер здесь проходят. Симпатичная пара.

— Но… кто… что… — Бартон жадно хватал ртом воздух.

— Вы впервые видите странников? — спросил Мид. — Может, там, откуда вы приехали, их нет?

— Нет, — подтвердил Бартон, и все удивленно вытаращились на него. — Кто они? Они прошли сквозь стену, сквозь мебель, сквозь вас!

— Верно, — согласилась мисс Джеймс. — Потому мы и зовем их странниками. Они ходят, где им вздумается, и проходят сквозь все. А вы этого не знали?

— И давно это началось? — спросил Бартон.

Ответ его не удивил, чего нельзя сказать о том, как он прозвучал.

— На нашей памяти так было всегда, — ответила мисс Джеймс.

— Мне тоже кажется, что странники были всегда, — сказал доктор Мид, попыхивая сигарой. — Это совершенно естественно, и я не вижу в этом ничего странного.

Глава 5

Утро было тихим и солнечным, траву ещё покрывала роса, а небо было мягкого голубоватого цвета, ещё не разогревшись до ослепительного блеска, который возникает, когда солнце дойдет до зенита. Легкий ветерок шевелил ветки кедров, растущих на склоне холма за огромным каменным зданием. Кедры отбрасывали пятна тени, именно от них и возникло название Дом тени.

Из Дома тени город был виден как на ладони. К месту, где стояло здание, вела извилистая дорога, а весь окружающий его район был старательно ухожен: цветы и деревья, а также длинный деревянный забор, окружающий травянистый прямоугольник. Внутри прогуливались пациенты, другие сидели на скамейках и стульях, третьи лежали прямо на траве и отдыхали. где-то в глубине здания работал доктор Мид — вероятно, в своем кабинете, забитом микроскопами, препаратами, рентгеновскими снимками и химическими реактивами.

Мэри сидела на корточках в небольшом углублении за кедрами — оттуда брали щебень для фундамента, когда строили Дом тени. Там, где она сидела, увидеть её из Дома было нельзя — кедры и груды камней надежно скрывали девочку. Перед ней во все стороны простиралась долина, а вдали тянулась цепь голубовато — зеленых гор, подернутых туманной дымкой. Молчаливых, величественных.

— Говори, — сказала Мэри.

Придвинувшись ближе, она поудобнее устроилась на согнутых ногах и с интересом слушала, стараясь не пропустить ни слова.

— Это была чистая случайность. — Голос пчелы был едва слышен за порывами утреннего ветра. Она сидела на лепестке цветка возле самого уха Мэри. — Мы были на разведке и не знаем, как он там оказался. Он появился как-то вдруг, и мы сразу атаковали его. Жалко, что нас было мало — он редко выбирается так далеко. Он пересек границу.

Мэри глубоко задумалась. Её длинные густые волосы поблескивали на солнце.

— Ты можешь сказать, что он там делал?

— Сомневаюсь. Он вызвал какую-то интерференцию вокруг дома, и мы не можем к нему приблизиться. Приходится полагаться на косвенные данные. Разумеется, не проверенные.

— Думаешь, он собирает силы? Или…

— Хуже. Похоже, он готовится к войне. Он наделал коробок разного размера. Во всем этом видна ирония судьбы: наши разведчики, которые туда полетели, погибли в зоне интерференции, а он собрал их тела и использует как корм. Это его веселит.

Мэри машинально вытянула ногу и раздавила ползущего к ней черного земляного паука.

— Знаю, — сказала она. — Когда я вчера прервала игру, он вылепил из моей глины големов. Это плохой знак. Он почувствовал, что добился превосходства, иначе не рискнул бы взять мою глину… ему известно, чем это грозит. Глина, использованная кем-то другим, ненадежна, я должна была оставить на ней какой-то след.

— Пожалуй, у него и вправду есть небольшое преимущество, — заметила пчела. — И все же он ударился в панику, когда мы его атаковали. Его по-прежнему можно уязвить, и он это знает.

Мэри сорвала стебелек и принялась задумчиво жевать его.

— Оба его голема пытались удрать, и одному это почти удалось. Он бежал прямо ко мне — я сидела в фургоне, — но не успел.

— А что это за человек? — спросила пчела. — Тот тип, что явился снаружи? Он единственный смог пройти через барьер. Думаешь, он подделка? какая-нибудь проекция извне? Пока не видно, чтобы он вызвал какие-то перемены.

Мэри подняла на неё свои темные глаза.

— Пока нет, — подтвердила она. — Но, думаю, ещё вызовет.

— Правда?

— Я в этом уверена. Если бы…

— Если бы что? — с интересом спросила пчела.

Глубоко задумавшись, Мэри оставила вопрос без ответа.

— Он в сложной ситуации, — буркнула она. — Он уже понял, что его воспоминания не совпадают с тем, что он здесь застал.

— Не совпадают?

— Конечно нет. Он отметил принципиальные изменения. В сущности, он помнит другой город с совершенно другими жителями. — Она убила ещё одного маленького паука, который осторожно подбирался к ней, с минуту разглядывала его мертвое тело, затем добавила: — Он из тех людей, которые не успокоятся, пока не поймут, в чем дело.

— Это усложняет ситуацию, — пожаловалась пчела.

— Для кого? Для меня? — Мэри медленно встала и стряхнула траву с джинсов.

— Скорее для Питера. У него были такие большие планы.

Пчела снялась с лепестка и села на воротник рубашки Мэри.

— Наверное, он попытается что-то узнать от этого человека, — сказала она.

Мэри засмеялась.

— Конечно, попытается, — согласилась она. — Но узнает он мало — этот человек слишком растерян.

— И все же Питер попробует. Он неутомим, об этом говорит его стремление узнать все. Почти как пчела.

— Да, он неутомим, — согласилась Мэри, поднимаясь по склону к кедрам, — и в то же время слишком самоуверен. Он может потерять осторожность и плохо кончить. Стараясь узнать побольше, он может довести до того, что этот человек многое узнает сам. Думаю, он достаточно хитер и, что самое главное, должен узнать о себе все. Думаю, победа будет за ним.

Бартон убедился, что вокруг никого нет, остановился возле старомодного телефона и встал так, чтобы видеть коридор, а также все двери и лестницу в дальнем конце, и бросил в аппарат десятицентовик.

— Назовите номер, — произнес в трубке тонкий голос.

Он попросил соединить его с отелем «Кэлхаун» в Мартинсвилле, расстался ещё с тремя монетами и после серии щелчков и просьб подождать услышал гудок.

— Отель «Кэлхаун», — произнес далекий голос. Заспанный мужчина медленно цедил слова.

— Я хочу поговорить с миссис Бартон из двести четвертого номера.

Очередная пауза, ещё несколько щелчков. А потом…

— Тэд! — услышал он встревоженный голос Пег. — Это ты?

— Да, похоже, это я.

— Где ты? Господи, неужели ты бросишь меня в этом гнусном отеле? — В голосе Пег послышались истерические нотки. — Тэд, с меня хватит! Ты забрал машину, и я ничего не могу, не могу никуда уехать. Ты ведешь себя как сумасшедший!

Прижав трубку к губам, Бартон произнес сдавленным голосом:

— Я уже пытался тебе объяснить. Все дело в городе: он не такой, каким я его помню. Боюсь, кто-то манипулирует моим сознанием. Меня убедило в этом то, что я прочел в газетах. Даже я сам не…

— Ради бога, — прервала его Пег, — у нас нет времени разбирать твои детские иллюзии! Долго ты собираешься там торчать?

— Не знаю, — беспомощно ответил Бартон. — Я ещё очень многого не понимаю. Если бы я знал больше, сказал бы тебе.

Последовала пауза.

— Тэд, — решительно сказала Пег, — если ты не вернешься сюда в течение двадцати четырех часов и не заберешь меня, я тебя брошу. У меня хватит денег, чтобы вернуться в Вашингтон; ты знаешь, у меня там есть друзья. И больше ты меня никогда не увидишь, разве что в суде.

— Ты серьезно?

— Да.

Бартон облизал губы кончиком языка.

— Пег, я должен здесь остаться. Я уже узнал кое-что; маловато, но всё-таки достаточно, чтобы понять — я на верном пути. Если остаться здесь подольше, можно все выяснить. Здесь действуют какие-то силы, которые не ограничиваются…

В телефоне коротко щелкнуло — Пег бросила трубку.

Бартон повесил трубку, чувствуя пустоту в голове. Отойдя от телефона, он бессознательно пошел по коридору, держа руки в карманах. Что ж, именно этого он и боялся. Она сделает так, как сказала, и если он не поедет в Мартинсвилль сейчас, то потом её уже там не найдет.

Небольшая фигурка появилась из-за папоротника.

— Хэлло, — спокойно произнес Питер.

Он играл какими-то черными шариками, они ползали по его рукам.

— Что это? — с отвращением спросил Бартон.

— Это? Пауки. — Питер собрал их и сунул в карман. — Вы куда-то едете? Можно мне с вами?

Этот парень был тут все время, прятался за папоротником. Странно, что Бартон его не заметил: он же проходил мимо папоротников по пути к телефону.

— Зачем?

Мальчик забеспокоился.

— Я решил показать вам свое убежище.

— Да? — Бартон старался не показать удивления, хотя сердце его забилось сильнее. Может, удастся узнать что-то ещё. — Почему бы и нет? Это далеко?

— Нет, — ответил Питер и направился к двери. — Я покажу вам дорогу.

Бартон не спеша пошел за ним. На веранде никого не было, там стояли только грязно-коричневые и очень старые стулья и софа. Вспомнив, как прошлой ночью здесь прошли два странника, Бартон вздрогнул и на пробу коснулся стены веранды. Твердая. И все же двое молодых людей прошли сквозь неё, сквозь стулья и отдыхающих жителей пансионата.

А могли бы они пройти сквозь него!

— Быстрее! — крикнул Питер, стоя у желтого «паккарда» и нетерпеливо дергая за ручку.

Бартон сел за руль, мальчик — рядом с ним. Заводя машину, Бартон заметил, что мальчик старательно проверяет все уголки, приподнимает с сидений чехлы и заглядывает под них.

— Что ты ищешь? — удивленно спросил он.

— Пчел, — сопя ответил Питер. — Можно закрыть окна? Они могут залететь во время езды.

Бартон отпустил тормоз, и машина медленно выехала на главную улицу.

— А что такое с этими пчелами? Ты их боишься? Не боишься пауков, но боишься пчел?

Вместо ответа Питер коснулся своей опухшей шеи.

— Поверните направо, — сказал он, поудобнее развалился в кресле, вытянул ноги и сунул руки в карманы. — А теперь обогните улицу Джефферсона и заедьте сзади.

Из убежища Питера как на ладони были видны вся долина и окружающие её холмы. Бартон сел прямо на каменистую землю и вынул пачку сигарет. Укрытие частично затеняли растущие рядом кусты, в нем было прохладно и тихо. Солнце пробивалось сквозь толстый слой голубоватой дымки, окутывающей далекие вершины. Поля, фермы, дороги, дома — все было неподвижно.

Питер сел на корточки рядом с Бартоном:

— Хорошо здесь, верно?

— Угу.

— О чем вы говорили вчера вечером с доктором Мидом? Я не слышал.

— А зачем тебе это?

Мальчик покраснел.

— Не люблю я его с этими вонючими сигарами и серебряной зубочисткой!

Он вынул из кармана несколько пауков и пустил на свои руки. Бартон немного отодвинулся, старательно делая вид, что не обращает на это внимания.

— Не угостите сигаретой? — спросил Питер.

— Нет.

Лицо мальчика вытянулось.

— Ну и ладно, — сказал он, помолчав. — Как вам странники вчера вечером? Здорово, правда?

— Может быть, — ответил Бартон. — Я часто их вижу.

— Хотел бы я знать, как они это делают! — энергично сказал Питер.

Впрочем, он тут же пожалел, что выдал свои чаяния, сгреб пауков и сбросил на землю. Они расползлись в стороны, а он делал вид, что наблюдает за ними.

У Бартона мелькнула мысль.

— А здесь ты не боишься пчел? Если они сюда прилетят, спрятаться будет негде.

Питер рассмеялся.

— Пчелы сюда не залетают, — ответил он. — Слишком далеко.

— Далеко?

— Да, — самоуверенно подтвердил Питер. — Пожалуй, здесь самое безопасное место в мире.

Бартон ничего не понял из слов мальчика и после паузы заметил:

— Какая сегодня густая дымка.

— Что густое?

— Дымка. — Бартон указал на голубоватые вершины. — Это от жары.

Лицо Питера приняло презрительное выражение.

— Это вовсе не дымка, — сказал мальчик. — Это ОН!

— Что? — удивленно переспросил Бартон. Кажется, он наконец на что-то наткнулся… Только бы не вспугнуть. — Что ты имеешь в виду?

— Вы его не видите? — сказал Питер, показывая рукой. — Он очень большой, и отсюда его видно лучше всего. И он старый, старше всего на свете, вместе взятого. Старше всего этого мира.

Бартон ничего не видел. Ничего, кроме дымки, гор и голубого неба. Питер сунул руку в карман, вынул из него что-то похожее на увеличительное стекло в никелированной оправе и протянул Бартону. Тот повертел стекло, не зная, что с ним делать, и уже хотел вернуть, но Питер остановил его.

— Посмотрите через него! — сказал он. — Посмотрите на горы!

Бартон сделал так, как советовал Питер, и вдруг увидел. Стекло оказалось своего рода фильтром, оно убирало дымку, делая образ ясным и резким.

Поначалу он неправильно оценил увиденное. Ему показалось, что он является частью этого пейзажа, тогда как он и был этим пейзажем. Он был всей противоположной частью этого мира, краем долины, горами, небом — всем. Вся дальняя сторона Вселенной вздымалась вверх, словно какая-то гигантская колонна, кошмарная башня, обретшая форму, когда он направил на неё линзу — фильтр.

Это, несомненно, был мужчина, и противоположная сторона долины была его ступней. Бартон не мог сказать, являются ли его ноги горами или наоборот. Две колонны поднимались вверх, широкие и массивные, а тело было голубовато-серым туманом или чем-то очень похожим на туман. Огромное туловище начиналось там, где горы соединялись с небом.

Руки его, раскинутые над долиной, висели в воздухе над её дальней стороной и находились в какой-то матовой завесе, которую Бартон ошибочно принял за пыль и дымку. Огромная фигура слегка наклонилась вперед, словно смотрела вниз. Лицо было затуманено, а вся фигура неподвижна.

Неподвижна, но жива. Не какая-нибудь каменная скульптура, не мертвая статуя. Этот мужчина был жив, просто существовал вне времени. Не заметно было никаких изменений в его позе, никакого движения. Он был вечен, и больше всего поражала его голова. Казалось, она пылает, словно какое-то небесное тело, пульсирующее жизнью и светом.

Голова была солнцем.

— Как его зовут? — спросил Бартон.

Однажды увидев эту фигуру, Бартон лицезрел её уже постоянно, как на загадочной картинке, когда невозможно избавиться от вида спрятанного предмета, если уж ты его обнаружил.

— Я же говорил, что не знаю, — раздраженно ответил Питер. — Может, она знает. Она, наверное, знает имена их обоих. Если бы я знал его имя, то мог бы завладеть им, наверняка мог бы. Я его не люблю, но с этим у меня нет проблем, поэтому я и сделал укрытие на этой стороне.

— С этим? — удивленно повторил Бартон.

Повернув голову, он взглянул прямо вверх через маленький стеклянный кружок, и ему стало не по себе, когда он понял, что видит ещё одну фигуру. Но если первая была дальней стороной долины, то вторая являлась этой её стороной. И Бартон сидел в этой части.

Вторая фигура вздымалась вокруг него. Он не мог разглядеть её всю, но каким-то образом чувствовал. Она окружала его со всех сторон, вырастая из скал, полей, зарослей кустов и виноградников. Как и первая, она состояла из долины и гор, неба и тумана, но светилась по-другому. Бартон не видел её головы и самых дальних частей, но смутно чувствовал, что эта фигура увенчана не солнцем, а чем-то иным.

Тьмой?

Он неуверенно встал.

— С меня хватит, — сказал он. — Я возвращаюсь.

И пошел вниз по склону. Что ж, он сам просил. Заметив, что все ещё держит в руке увеличительное стекло Питера, Бартон кинул его в сторону укрытия и пошел к долине.

Независимо от того, где он был, сидел, стоял, спал или прохаживался, оставаясь в долине, он являлся частью Одного или Другого. Он мог переходить из Одного в Другого, но всегда оставался в одном из них. Посреди долины проходила граница, и, находясь по любую из её сторон, он сам становился частью одной из фигур.

— Куда вы? — крикнул Питер.

— Наружу.

На лице Питера появилось какое-то зловещее выражение.

— Вы не сможете выйти наружу. Не сможете отсюда уехать.

— Почему?

— Сами увидите.

Бартон не обратил внимания на его слова и продолжал спускаться к дороге и своей машине.

Глава 6

Бартон вел свой «паккард» вверх по дороге, удаляясь от Миллгейта. Сверху и понизу густо росли кедры, дорога узкой ниткой пересекала лес. Состояние её оставляло желать лучшего, и Бартон ехал осторожно, огибая препятствия. Дорога потрескалась, из трещин росла трава. Никто здесь не ездил, это было очевидно.

Круто повернув, Бартон резко затормозил, и машина с визгом остановилась.

Перед ним был барьер, перегораживающий дорогу, и зрелище это лишило его почти всех сил. Он проехал по этой дороге трижды — раз выезжал и дважды въезжал, — и ничего здесь не было. Но едва он решил уехать окончательно и забыть обо всем, вернуться к Пег и продолжать отпуск, словно ничего не случилось, как появился барьер.

Бартон ожидал увидеть нечто необычайное, огромное и ужасное: какую-нибудь зловещую стену, таинственную, потустороннюю. Какую-нибудь неземную структуру, блокирующую дорогу.

Это был всего лишь грузовик. Старый грузовик без покрышек и без коробки передач. Груз его валялся тут же. Крепежная проволока лопнула, и грузовик замер на месте, накренившись набок, окруженный бревнами.

Бартон вылез из машины. Вокруг царила тишина, только где-то вдали мычала корова да негромко шелестели кедры. Бартон подошел к морю бревен с торчащим посредине металлическим островом. Неплохой барьер. Ни одна машина не смогла бы проехать здесь: разбросанные бревна валялись повсюду и были довольно большими. Некоторые грудились, образуя опасные завалы, которые в любую минуту могли рассыпаться и раскатиться в стороны. Кроме того, дорога была крутой.

Разумеется, в грузовике никого не было. Одному богу известно, давно ли он здесь находится и часто ли сюда приезжал. Ясно, что он здесь не всегда. Бартон закурил и снял плащ. Как же пробраться через барьер? До сих пор этой проблемы не возникало, однако на сей раз похоже было, что барьер его не пропустит.

Может, удастся его обойти?

Крутой склон с одной стороны вообще не шел в расчет: ему ни за что не преодолеть этой почти вертикальной стены. Поскользнувшись на гладкой поверхности, он скатился бы в самую середину груды. Может, стоит попробовать с другой стороны? Между дорогой и уходящим вниз склоном был ров. Если бы ему удалось перебраться через него, он с легкостью сумел бы проползти по наклоненным соснам, перебираясь с одной на другую, миновать преграду и, снова перебравшись через ров, вновь оказаться на дороге.

Одного взгляда на ров ему хватило, чтобы отказаться от этой идеи. Бартон зажмурился и замер.

Ров был не особенно широким, и его можно было перепрыгнуть, если бы не то, что он был… бездонным. Бартон стоял на самом краю пропасти. Отступив, он судорожно стиснул в пальцах сигарету. Смотреть в ров было все равно что смотреть в небо, в бесконечную пропасть, переходящую в зловещий хаос.

Наконец он перестал думать о рве и вновь переключил внимание на груду бревен. Ни одна машина не смогла бы проехать здесь, но если без машины… Если он одолеет половину дороги, то сможет посидеть в кабине грузовика и отдохнуть.

С надеждой подошел он к завалу. Первое бревно было небольшим и лежало довольно прочно. Бартон поднялся на него, ухватился руками и перескочил на следующее. Бревно под ним опасно заколыхалось, но Бартон быстро перебрался на другое и приник к нему. Пока все шло хорошо. Следующее было слишком большим, старым, сухим и потрескавшимся и лежало на трех других. Все это походило на просыпанные спички.

Бартон прыгнул, бревно переломилось, он отчаянно попытался уцепиться за что-нибудь, однако пальцы соскользнули, и он упал. Переведя дух, он попытался подтянуться и выбраться наверх.

Получилось.

Тяжело дыша, Бартон растянулся на бревне. Потом сел. Если бы удалось продвинуться ещё немного, он сумел бы дотянуться до грузовика и вскарабкаться на него. Это была бы половина дороги, и он мог бы отдохнуть, хотя…

Он был так же далеко от грузовика, как и прежде, не приблизился к нему ни на шаг. На мгновение Бартон усомнился, в здравом ли он уме, но быстро сообразил, что к чему. Бревна были лабиринтом, он потерял ориентацию и в конце концов описал полный круг.

К черту все, сейчас он хотел просто вернуться к машине. Повсюду торчали бревна, их концы выступали из кучи, как свиные рыла. Господи, неужели он забрался так далеко?

Бартон полез в обход, намереваясь выбраться тем же путем, каким сюда попал. Бревна опасно раскачивались под ним, страх сковывал движения. Случайно ослабив хватку, он провалился между двумя бревнами, мгновенно оказавшись в какой-то мрачной пещере, куда не проникали даже солнечные лучи. Упираясь изо всех сил, он попытался освободиться, и одно из бревен подалось. Бартон быстро выбрался наверх, вынырнул на солнце и вытянулся, весь дрожа.

Так он лежал долго, совершенно потеряв счет времени. Следующее, что дошло до его сознания, был чей-то голос:

— Мистер Бартон! Мистер Бартон! Вы меня слышите?

Он с трудом поднял голову — на дороге перед грудой бревен стоял, подбоченясь, Питер Триллинг и скалил зубы. Загорелое лицо мальчика блестело на солнце, он вовсе не казался обеспокоенным, скорее был доволен.

— Помоги мне, — вздохнул Бартон.

— Что вы там делаете?

— Хотел перебраться на другую сторону, — сказал Бартон, садясь. — Как мне теперь, чёрт побери, вернуться?

Он вдруг заметил, что близится вечер, хотя должна быть едва середина дня. Солнце скатилось к дальним вершинам, а точнее, к гигантской фигуре, вздымавшейся по ту сторону долины. Бартон взглянул на часы — половина седьмого. Он провел на этой куче бревен семь часов.

— Не надо вам переходить на другую сторону, — сказал Питер, осторожно приближаясь. — Если Они не хотят, чтобы вы уехали, нечего и пробовать.

— Но я же как-то сюда заехал!

— Видимо, Они так хотели. А сейчас не хотят, чтобы вы уезжали. Будьте осторожны: там можно застрять навсегда и умереть с голоду.

Питера ситуация явно забавляла. Впрочем, через некоторое время он ловко вскочил на первое с краю бревно и вскоре подошел к Бартону.

Бартон неуверенно поднялся, происшествие здорово испугало его. Это была первая встреча со странными силами, действующими в долине. С благодарностью принял он маленькую ладонь Питера и позволил вывести себя из деревянного лабиринта. Самое удивительное, что на это понадобилось всего несколько секунд.

— Слава богу… — Он вытер пот со лба и поднял плащ. Воздух заметно остыл, было уже довольно поздно. — Придется пока отказаться от попыток.

— Лучше бы вам никогда этого не пробовать, — спокойно заметил Питер.

Что-то в голосе мальчика заставило Бартона поднять голову.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал. Вы провели там семь часов. — Питер широко улыбнулся. — Это я вас заблокировал во времени.

Бартон медленно переваривал услышанное.

— Так, значит, это твоя работа? Но ты всё-таки вытащил меня оттуда.

— Конечно, — охотно признал Питер. — Я подержал вас там, а потом вытащил, когда мне надоело. Я хотел, чтобы вы знали, кто здесь главный.

Последовало долгое молчание. Мальчик самоуверенно улыбался, он был явно доволен собой. И верно, солидная работа.

— Я следил за вами из своего укрытия, — объяснил он наконец. — Знал, куда вы собрались, и догадался, что вам захочется перебраться на другую сторону. Никто, кроме меня, этого не может, я единственный. — Он хитро посмотрел на Бартона. — У меня есть свои приемы.

— Помолчи, — бросил Бартон.

Он прошел мимо мальчика и залез в машину, а когда завел двигатель и отпустил тормоз, заметил, что самоуверенная улыбка сползла с физиономии Питера.

— Вы не возьмете меня с собой? — спросил Питер, подбегая к машине. Лицо его побелело от злости. — Там, внизу, сейчас полно бабочек мертвая голова… уже почти ночь!

— Ничего не поделаешь, — ответил Бартон и поехал вниз.

Взбешенный Питер остался сзади — медленно уменьшающийся столбик дикой ненависти.

Бартон сильно вспотел; возможно, то, что он делал сейчас, было ошибкой, но уж очень неуютно чувствовал он себя в лабиринте бревен, ползая там по кругу, как таракан в стакане. Этот парень обладал изрядными способностями и был достаточно безумен, чтобы ими пользоваться. Но самое главное — он сам, Тэд Бартон, был обречен оставаться здесь, независимо от того, нравится ему это или нет.

Так или иначе, все решится в ближайшие дни.

Когда Бартон въехал на Джефферсон-стрит, Миллгейт медленно растворялся в угрюмых сумерках. Большинство заведений — аптеки, скобяные лавки, бесконечные кафе и дешевые бары — уже закрылись.

Он остановился перед клубом «Магнолия» — покосившимся притоном, готовым вот-вот рассыпаться. Несколько подозрительных подвыпивших типов крутились перед входом. Небритые физиономии внимательно разглядывали его покрасневшими глазами, пока он закрывал «паккард» и входил в бар.

Внутри было всего несколько человек. На большинстве столиков вверх ножками стояли стулья. Бартон сел в углу, подальше от прочих, и заказал один за другим три бурбона. В голове у него царил кавардак. Приехал он сюда честь честью, а теперь не может отсюда выбраться — торчит здесь, посреди долины, из-за какой-то паршивой кучи бревен. Интересно, надолго она там? А если навсегда? А ведь есть ещё космический враг, манипулирующий его воспоминаниями, и Питер — земной противник, словно в придачу добавленный.

Бурбон слегка успокоил Бартона. Этой космической силе он для чего-то нужен. Может, ей нужно выяснить, кто он такой, может, это запланировано заранее — его возвращение в Миллгейт спустя столько лет. Может, каждое его движение, все, что он до сих пор делал, вся его жизнь…

Он заказал ещё выпивку — ему было над чем поразмыслить. В бар вошли несколько мужчин — сутулые, в кожаных куртках — и задумчиво сгорбились над кружками пива. Они не говорили, не шевелились и вообще, казалось, собирались провести так целый вечер. Бартон решил наплевать на них и сосредоточился на своих мыслях.

Тэд кончал уже шестую порцию, когда почувствовал, что за ним наблюдают. Он сделал вид, будто ничего не замечает. Господи, хватит с него неприятностей!

Следивший за ним мужчина повернулся на стуле — старый пьяница с угрюмым лицом, высокий и сутулый. Одет он был в старый рваный плащ, грязные брюки и разваливающиеся башмаки. Большие темные руки с исковерканными пальцами он держал перед собой и пьяными глазами таращился на Бартона, следящего за каждым его движением. Он не отвел глаз даже после того, как Бартон бросил на него гневный взгляд.

Незнакомец встал и, пошатываясь, подошел к Бартону, и тот решил, что он собирается раскрутить его на выпивку, однако старик вздохнул, уселся на стул рядом и сложил руки на груди.

— Привет, — буркнул он, дохнув перегаром, потом откинул со лба давно не мытые редкие светлые волосы и сказал: — Как дела?

— Что вам нужно? — резко спросил Бартон.

— Шотландское с водой.

Это удивило Бартона.

— Слушай, приятель… — начал он.

Но незнакомец мягко оборвал его:

— Похоже, вы меня не помните.

Бартон часто заморгал.

— А должен бы?

— Вы бежали по улице. Вчера. Искали Мэйн-стрит.

Только теперь Бартон вспомнил — этот пьяница смеялся над ним.

— Ах, да, — медленно произнес он.

Незнакомец явно оживился.

— Всё-таки вспомнили. — Он протянул Бартону покрытую шрамами руку. — Меня зовут Кристофер. Уильям Кристофер. По происхождению я швед.

Бартон не принял руки.

— Я обойдусь без вашего общества, — сказал он.

Кристофер улыбнулся, щеря зубы.

— Верю, но, может, если я получу шотландское с водой, то отстану и уйду.

Бартон махнул бармену.

— Шотландское с водой, — буркнул он. — Для него.

— Ну как, нашли Мэйн-стрит? — спросил Кристофер.

— Нет.

Кристофер визгливо захохотал.

— Меня это не удивляет, я мог бы сразу вам это сказать.

— Вы и сказали.

Бармен подал виски, и Кристофер радостно поблагодарил.

— Хорошо, — заметил он, сделав большой глоток и глубоко втянув воздух. — Вы нездешний?

— Угадали.

— Что привело вас в Миллгейт? Сюда никто никогда не приезжает.

Бартон медленно поднял голову.

— Я приехал, чтобы найти себя.

Почему-то это показалось Кристоферу смешным — он так громко и пронзительно рассмеялся, что остальные пьянчуги начали раздраженно поглядывать на него.

— Что это вас так разобрало? — зло спросил Бартон. — Что в этом смешного, чёрт побери?

Кристофер успокоился.

— Найти себя? И что… получается? А что вы будете делать, если найдете? — Он вновь рассмеялся.

Бартон склонился над своим стаканом.

— Помолчали бы, — сердито буркнул он. — У меня и без вас хватает неприятностей.

— Неприятностей? Каких неприятностей?

— Всего этого. — Бурбон уже начинал действовать. — Господи, с таким же успехом я мог бы и вовсе не жить. Сначала я обнаружил, что уже умер, что никогда не вырос…

Кристофер покачал головой.

— Ужасно, — заметил он.

— Потом эти двое, что прошли через веранду.

— Странники. Да, поначалу это потрясает. Но и к ним можно привыкнуть.

— А ещё этот чёртов пацан, которому повсюду мерещатся пчелы, и фигура высотой в сто километров, которую он мне показал. С головой как электролампочка…

Лицо Кристофера внезапно изменилось, оно обрело осмысленное выражение.

— Что? — спросил он. — О какой фигуре вы говорите?

— О самой большой, какую я видел. — Бартон махнул руками. — Высотой в миллион километров. Она закрывает солнечный свет и сама состоит из света.

Кристофер медленно допил свой виски.

— А что ещё с вами случилось, мистер…

— Бартон. Тэд Бартон. Потом я упал с бревна.

— Что — что?

— Свалился с бревна. — Бартон наклонился вперед. — Я семь часов бродил в груде бревен, а потом один парнишка вытащил меня оттуда. — Он вытер лоб тыльной стороной ладони. — И я до сих пор не нашел Мэйн-стрит. И Сосновую тоже. — В голосе его зазвучали нотки отчаяния. — Чёрт побери, ведь я родился на Сосновой! Она должна где-то быть!

Кристофер молчал. Перевернув стакан вверх дном, он задумчиво отставил его в сторону.

— Вам уже не найти Сосновой улицы, — заявил он. — И Мэйн-стрит тоже.

Слова эти словно пронзили Бартона насквозь. Он выпрямился, и мозг его заработал трезво, хотя выпил он прилично.

— Что значит «уже не найти»? — спросил он.

— Их давно нет. Уже много лет. — Старик потер морщинистый лоб. — Я давно не слышал, чтобы кто-то говорил об этих улицах. — Его голубые, как у ребенка, глаза внимательно разглядывали Бартона. — Забавно снова услышать эти названия. Я почти забыл о них. Знаете, мистер Бартон, что-то тут явно не так.

— Это уж точно, — согласился Бартон. — Что-то не так. Но что?

Кристофер вновь потер лоб, словно собираясь с мыслями.

— Не знаю, — ответил он. — Что-то серьезное. — Он таинственно огляделся. — Может, я просто спятил. Сосновая была приятным местечком, гораздо приятнее, чем Фэйрмаунт-стрит. Так она сейчас называется — Фэйрмаунт-стрит. Но там стоят другие дома, и это вообще не та улица. Никто не помнит Сосновой. — Слезы навернулись на глаза старика, и он вытер их. — Никто её не помнит, кроме нас двоих. Никто в мире. Что же нам, чёрт побери, делать?

Глава 7

— Послушайте… — проговорил Бартон. — Прекратите истерику и послушайте.

Кристофер дернул плечом.

— Да-да. Простите, мистер Бартон. Все это…

Бартон схватил его за руку.

— Значит, она все же была, значит, я верно помню. Сосновая улица. И Мэйн-стрит. И старый парк. Значит, мои воспоминания истинны?

Кристофер вытер глаза грязной салфеткой.

— Да, старый парк… Вы помните его? Господи, да что же здесь произошло? — Лицо Кристофера покрылось нездоровой желтизной. — Что с ними стало? Почему они ничего не помнят? — Он со страхом огляделся. — Это совсем другие люди, прежние исчезли, как и все остальное. Все, кроме вас и меня.

— Я переехал, — сказал Бартон, — когда мне было девять лет. — Он вдруг встал. — Пойдем отсюда. Где бы нам поговорить?

Кристофер взял себя в руки.

— У меня… — ответил он. — У меня можно говорить свободно.

Спрыгнув со стула, он направился к Двери, Бартон — за ним.

На улице было холодно и темно, фонари стояли редко и через неравные промежутки. Людей было совсем немного, в основном мужчины, кочующие из одного бара в другой.

Кристофер свернул в боковую улицу. Шел он быстро, Бартон с трудом поспевал за ним.

— Я ждал этого восемнадцать лет, — вздохнул Кристофер. — Думал, что совсем спятил, и никому ничего не говорил… боялся. А это была чистая правда.

— Когда же это произошло?

— Восемнадцать лет назад.

— Постепенно?

— Нет, за одну ночь. Я проснулся и увидел, что все стало другим. Я затаился, думал, что сошел с ума.

— И больше никто ничего не заметил?

— Все же исчезли!

Бартон удивился.

— Вы хотите сказать…

— Как они могли что-то заметить, если сами исчезли? Все изменилось, даже люди. Вдруг возник совершенно новый город.

— Вы что-нибудь знаете о барьере?

— Знаю, что никто не может пройти ни в ту ни в другую сторону — что-то блокирует дорогу. Но их это не волнует. С ними тоже что-то не так.

— А кто такие странники? — спросил Бартон.

— Не знаю.

— А когда они появились? До Перемены?

— Нет, после. Никогда прежде я их не видел. А все в городе считают их совершенно нормальным явлением.

— Что это за два гиганта?

Кристофер покачал головой.

— Не знаю. Однажды мне показалось, будто я что-то вижу, — я как раз шел по дороге вверх, хотел выбраться отсюда. Но пришлось вернуться, потому что дорогу перекрывал старый грузовик с рассыпанными бревнами.

— Это и есть барьер.

Кристофер ругнулся.

— Господи, это было столько лет назад! А он до сих пор там торчит…

Они миновали несколько зданий. Вокруг царила темнота, видны были только смутные очертания домов. Кое-где горел свет, а сами дома почти рассыпались от старости. С растущим удивлением Бартон отметил, какие они старые; он не помнил, чтобы эта часть города была такой древней.

— Все выглядит гораздо хуже! — воскликнул он.

— Точно. Перед переменой было не так плохо. Я жил в добротном трехкомнатном домике, сам же его и построил. А тогда проснулся утром, и где я оказался? — Кристофер остановился и зашарил рукой в кармане. — В каком-то большом ящике. Это именно ящик: даже без фундамента. Помню, как я его делал — целую неделю на него угробил, — а теперь перед порогом грязь.

Он нашел ключ и нашарил в темноте замочную скважину, подозрительно огляделся по сторонам, что-то бормоча и ругаясь вполголоса. Наконец дверь со скрипом открылась, и они вошли.

Кристофер зажег масляную лампу.

— Электричества нет, — объяснил он. — Что вы на это скажете? Говорю вам, мистер Бартон, за всем этим кроются адские силы. Я много работал, но все нажитое исчезло за одну ночь, и теперь у меня нет ничего. Я же никогда прежде не пил… вообще капли в рот не брал.

Это был сарай, иначе не скажешь. Единственное помещение, в одном углу стояли печь и раковина, а в другом — кровать. Повсюду валялась какая-то рухлядь — грязные тарелки, старые коробки, пакеты с яичной скорлупой и мусором, черствый хлеб, старые газеты и журналы, грязная одежда, пустые бутылки и старая мебель. Да ещё какие-то провода.

— Да, — сказал Кристофер. — Восемнадцать лет я пытался вновь подключить электричество. — Лицо его отразило страх и безнадежность. — Когда-то я был отличным электриком, чинил радиоприемники, даже держал небольшой радиомагазин.

— Помню, — сказал Бартон. — «Продажа и ремонт Уилла».

— Теперь его нет, исчез без следа. Вместо него там прачечная… на Джефферсон-стрит, как она сейчас называется. Халтурят там жутко. Да-а, ничегошеньки не осталось от моего радиомагазина. В то утро я проснулся и, как обычно, пошел на работу, хотя с самого начала почувствовал — что-то не так. Дошел до магазина, а там прачечная. Паровые утюги и прессы для брюк.

Бартон поднял ручную анодную батарею. Щипцы, припой, паяльник, паста, сигнальный генератор, радиолампы, конденсаторы, сопротивления и прочая требуха.

— Так, говорите, сюда невозможно провести электричество? — спросил он.

— Я пытаюсь. — Кристофер беспомощно посмотрел на свои руки. — Но уже не могу. Ломаю детали, забываю, что делаю, путаю провода, наступаю на инструменты и ломаю их.

— Почему?

В глазах Кристофера мелькнул страх.

— Видимо, кто-то не хочет, чтобы я вернул все в прежнее состояние. Наверно, я должен был измениться, как и все остальные, но изменился лишь отчасти. Раньше я не был таким неряхой, как сейчас, много работал, имел магазин и профессию. Они не позволяют мне к этому вернуться, мистер Бартон, буквально вырывают из рук паяльник.

Бартон отодвинул клубок спутанных проводов и присел на край стола.

— Они забрали какую-то часть, значит, имеют над вами некоторую власть.

Кристофер принялся рыться в захламленном буфете.

— Это висит над Миллгейтом, словно черный туман! Отвратительный черный туман, просачивающийся во все окна и двери. Он уничтожил весь город, жители сделались какими-то муляжами. Настоящих уже нет, они исчезли в одну ночь. — Он вынул запыленную бутылку вина и помахал ею перед Бартоном. — Я собираюсь это отпраздновать, мистер Бартон. Присоединяйтесь! Я храню её много лет.

Бартон осмотрел бутылку, сдул пыль с этикетки и поднес бутылку к масляной лампе. Она была старой, очень старой. Импортный мускат.

— Стоит ли? — сказал он с сомнением в голосе. Бурбон давал о себе знать, и Бартон чувствовал себя неважно. — Не люблю мешать напитки.

— Но ради праздника… — Кристофер скинул на пол груду рухляди и отыскал штопор. Затем зажал бутылку между ног, старательно приставил штопор и ввернул его. — Отпразднуем нашу встречу.

Вино оказалось неважное. Бартон выпил немного из своего стакана и пригляделся к изрезанному морщинами лицу старика. Кристофер быстро выпил свою порцию из грязного стакана, опустился на стул и пригорюнился.

— Нет, — сказал он. — Они не хотят, чтобы все было как раньше. Они забрали наш город и наших друзей. — Лицо Кристофера посерьезнело. — Эти мерзавцы не дают нам даже пальцем шевельнуть, чтобы вернуть прошлое. Думаю, они могут все.

— Но мне же удалось проникнуть сюда, — буркнул Бартон. Он уже здорово захмелел: бурбон и вино, смешавшись, сделали свое дело. — Я как-то прошел через барьер.

— Они тоже не совершенны, — сказал Кристофер и поднялся. — Оставили часть меня и впустили сюда вас. Просто проглядели.

Он открыл нижний ящик одежного шкафа и выбросил из него какие-то тряпки. На дне оказалась коробка и старый футляр от столового набора. Покашливая и пыхтя, Кристофер вынул его и поставил на стол.

— Я не голоден, — буркнул Бартон. — Хочу только немного посидеть здесь и…

— Посмотрите, — сказал Кристофер. Он вынул из бумажника маленький ключ, осторожно открыл замок и поднял крышку. — Я хочу показать вам это, мистер Бартон. Вы мой единственный друг, единственный человек в мире, которому я могу верить.

Внутри оказалось какое-то поблескивающее устройство. Выглядело оно довольно сложно: путаница проводов, стержней, шкал и переключателей. Все это было связано с каким-то металлическим конусом. Кристофер вынул его и воткнул разъемы в гнезда. Потом соединил провода с анодной батареей и прикрутил электроды к нужным клеммам.

— Шторы, — кашлянул он. — Опустите шторы. Не хочу, чтобы они это увидели. — Он нервно захохотал. — Они бы многое дали, чтобы это заполучить! Думаете, всех опутали? Хрен вот вам!

Щелкнул переключатель, и конус зловеще загудел, а когда Кристофер принялся крутить ручки, гудение сменилось звуком, больше похожим на стон. Бартон осторожно отодвинулся.

— Что это такое, чёрт побери? Решили поднять городишко на воздух?

По губам Кристофера пробежала хитрая улыбка.

— Я расскажу вам потом; сами понимаете, нужна осторожность.

Он обошел комнату, опуская шторы и каждый раз выглядывая наружу, потом закрыл дверь и осторожно подошел к своему гудящему конусу. Бартон присел на пол, внимательно следя за ним. Это был настоящий лабиринт проводов — поблескивающая сеть из металла. Понятной была только латунная табличка.

Р. В. НЕ ТРОГАТЬ!

СОБСТВЕННОСТЬ УИЛЛА КРИСТОФЕРА.

Кристофер сделал торжественное лицо и, скрестив ноги, сел рядом с Бартоном. Энергично и вместе с тем уважительно он поднял конус, подержал его в руках, а затем надел на голову. Он смотрел из-под него широко открытыми глазами со спокойным и одновременно торжественным выражением лица, которое вмиг угасло, когда гудение шлема стихло.

— Проклятье… — буркнул он и принялся на ощупь искать паяльник. — Опять вырубилось.

Бартон оперся спиной о стену и ждал, сонно глядя на Кристофера, который припаивал оторвавшийся провод. Вновь раздалось гудение, на этот раз громче, чем раньше.

— Мистер Бартон, — скрипуче спросил Кристофер, — вы готовы?

— Давно, — буркнул Бартон.

Он открыл один глаз, чтобы оценить ситуацию. Кристофер — по-прежнему с конусом на голове — взял со стола старую бутылку из-под вина, осторожно поставил её на пол и сел рядом. Нижний край конуса доходил ему до бровей, и видно было, что он довольно тяжел. Кристофер поправил его, скрестил руки на груди и сосредоточился на бутылке.

— Что это?.. — спросил Бартон, но Кристофер тут же прервал его.

— Молчите, я должен сосредоточиться.

Он прикрыл глаза, сомкнул губы, нахмурил брови, глубоко вздохнул и замер неподвижно.

Тишина.

Бартона все больше охватывала сонливость. Он старался смотреть на бутылку из-под вина, но и она расплывалась перед глазами. Он с трудом подавил зевок и икнул. Кристофер гневно посмотрел на него и вновь сосредоточился. Бартон пробормотал извинения, но тут же снова зевнул, громко и протяжно. Вся комната, Кристофер и прежде всего бутылка от вина начали исчезать. Гудение усыпляло, припомнился рой пчел.

С трудом различал он контур бутылки, она буквально таяла в воздухе. Бартон тряхнул головой, но бутылка растаяла совершенно. Протерев глаза, он взглянул снова, но это не помогло — бутылка была лишь пятном, тенью на фоне пола.

— Слушайте, — буркнул Бартон, — я её уже не вижу.

Кристофер ничего не ответил. Лицо его было темно-зеленым, казалось — через секунду он взорвется. Все его внимание сосредоточилось на том месте, где прежде была бутылка; он напрягался, смотрел грозно, хмурил брови, тяжело дышал сквозь стиснутые зубы, сжимал кулаки…

Постепенно все начало приходить в норму, и Бартон почувствовал себя лучше. Там, где раньше была бутылка, появилась тень, мгновение спустя она стала пятном, а потом каким-то кубом. Этот куб уплотнялся, обретал цвет и отчетливую форму, а потом стал непрозрачным, так что Бартон уже не мог видеть сквозь него пол. Он вздохнул и вновь привалился спиной к стене.

Была только одна проблема. Предмет, стоящий на полу перед Кристофером, беспокоил его: то была не запыленная бутылка из-под муската, а нечто совершенно другое.

Это была старая — престарая ручная кофейная мельница.

Кристофер снял шлем с головы и протяжно вздохнул.

— Получилось, мистер Бартон… — сказал он.

Бартон кивнул.

— Не понимаю, — произнес он, чувствуя, как холодеет затылок. — А где же бутылка? Что стало с бутылкой?

— Здесь никогда не было никакой бутылки, — ответил Кристофер.

— Но я…

— Обман. Иллюзия. — Кристофер с отвращением сплюнул. — Это очень старая кофейная мельница, ещё моя бабка привезла её с собой из Швеции. Я же говорил вам, что не пил до Перемены.

Бартон начал понимать.

— Эта кофейная мельница превратилась в винную бутылку, когда случилась Перемена. Но…

— Но на самом деле оставалась кофейной мельницей. — Кристофер медленно поднялся; выглядел он вконец измотанным. — Понимаете теперь, мистер Бартон?

— Наш старый город по-прежнему здесь, — сказал Бартон, осознав слова Кристофера.

— Конечно. Он не уничтожен, а просто спрятан. Под поверхностью. Его скрывает густой черный туман иллюзии. Они явились сюда и накрыли все мрачным саваном, но настоящий город существует до сих пор. И его можно вернуть.

— Р. В.? Реверс времени?

— Верно. — Кристофер гордо похлопал по металлическому шлему. — Это мой реверс времени, я сам его построил. Никто, кроме нас, о нем не знает.

Бартон взял кофейную мельницу. На ощупь она была вполне нормальной, старой, с царапинами на деревянной поверхности. У неё была металлическая ручка, и пахло от неё кофе — острый запах, чуть отдающий плесенью. Бартон повернул ручку — механизм заскрипел, в лоток выпало несколько зерен кофе.

— Значит, все по-прежнему здесь, — сказал он.

— Да, по-прежнему.

— Как вы до этого дошли?

Кристофер трясущимися руками достал трубку и медленно набил её.

— Поначалу я впал в уныние: все изменилось, все жители сделались другими. Оказалось, что я никого не знаю. Я не мог с ними разговаривать: они меня просто не понимали. Тогда я начал ходить каждый вечер в клуб «Магнолия», ведь без магазина мне стало нечего делать. Однажды я вернулся домой, уже почти ничего не видя, сел примерно там, где сижу сейчас, и стал вспоминать прежние времена, старые места и людей и как выглядел мой старый дом. И когда я вспомнил его, этот сарай исчез, а на его месте появился дом.

Он раскурил трубку и несколько раз глубоко затянулся.

— Я бегал вокруг него, будто псих, и был счастлив. Но вскоре он начал исчезать и снова превратился в эту конуру. — Он постучал пальцем по захламленному столу. — Такую, как вы сейчас видите.

— Вы помните ювелирный магазин Берга?

— Конечно. Он стоял на Мэйн-стрит. Теперь на его месте плохонький пансионат, почти притон.

Бартон вынул из кармана кусочек черствого хлеба.

— Теперь понятно, почему мой компас превратился в сухарь, когда я въехал в долину. Его купили именно в ювелирном магазине Берга. — Он бросил сухарик в кучу мусора. — Так что же ваш реверс времени?

— Создание его отняло пятнадцать лет. Они сделали мои руки такими неуклюжими, что я с трудом мог паять. Много раз приходилось все переделывать. Это устройство служит для концентрации моих мыслей, моих воспоминаний. С ним я могу, словно линзой, фокусировать свои мысли. Именно так можно извлечь вещи из глубины на поверхность. Этот туман тает, и вещь становится прежней, тем, чем должна быть.

Бартон отставил свой стакан с вином; ещё недавно он был наполовину полон, сейчас же в нем не осталось ни капли. Вино, которое он не успел выпить, исчезло вместе с бутылкой. Он понюхал стакан — пахло кофе.

— Солидная работа, — заметил Бартон.

— Пожалуй. Но это было нелегко. Я не до конца свободен, они по-прежнему контролируют какую-то часть меня. Жаль, что у меня нет снимка моего дома, чтобы показать вам.

Бартон перевернул пустой стакан и вытряхнул из него зернышко кофе.

— Вы, конечно, продолжаете пробовать?

— Что?

— Ну, с этим прибором. Теперь вас ничто не может остановить. Вы же можете все вернуть.

Кристофер смутился.

— Мистер Бартон, я должен вам кое-что сказать…

Впрочем, говорить не пришлось, потому что на рукав Бартона вдруг пролилось теплое вино и стекло на пальцы и запястье. В ту же секунду кофейная мельница исчезла и вместо неё появилась бутылка с мускатом, запыленная и до половины наполненная вином.

— Это длится недолго, — горько сказал Кристофер. — Не больше десяти минут. И я ничего не могу поделать.

Бартон сполоснул руки в раковине.

— И так всегда?

— Всегда. Я не могу надолго вернуть истинный облик вещи. Наверное, кишка тонка.

Бартон вытер руки грязным полотенцем.

— Но, может, так только с этой вещью? Вы пробовали свой прибор на других предметах?

Кристофер встал, подошел к буфету, порылся в ящике и вынул из него небольшую картонную коробку. Затем снова сел на пол.

— Взгляните сюда, — сказал он, открыл коробку и что-то достал из неё. Потом трясущимися руками развернул тонкую бумагу. Бартон, присев рядом, внимательно смотрел.

В бумаге оказался клубок коричневого потрепанного шнура, намотанного на щепку.

Старое лицо Кристофера прояснилось, глаза засверкали, а губы приоткрылись, пока он ласкал клубок пальцами.

— Я пытался на этом. Много раз. Пытаюсь почти каждую неделю. Много бы я дал, чтобы превратить это, но удается мне совсем ненадолго.

Бартон взял клубок из рук Кристофера.

— Что это такое, чёрт возьми? Похоже на обычный шнур.

Усталое лицо Кристофера посерьезнело.

— Мистер Бартон, это съемник для покрышек Аарона Нортрупа.

Бартон недоверчиво уставился на него.

— О боже!.. — вздохнул он.

— Да, это правда. Я украл его. Никто, кроме меня, не знал, что это такое, и мне пришлось его искать. Если помните, он висел над дверями Миллгейтского торгового банка.

— Да. Его повесил туда сам бургомистр. Я помню тот день, хотя и был тогда мальцом.

— Это было очень давно. Банка, разумеется, сейчас нет, на его месте стоит дамская чайная. Над её дверью висел этот клубок, и однажды ночью я его украл. Кроме меня, он ни для кого ничего не значил. — Кристофер отвернулся, пытаясь скрыть волнение. — Никто, кроме меня, не помнит съемника Аарона Нортрупа.

На глазах Бартона тоже выступили слезы.

— Мне было всего семь лет, когда это случилось, — сказал он. — Вы видели это?

— Видел. Боб О'Нейл орал на весь город.

— Я в тот момент был в кондитерской.

— А я чинил старый «Атватер Кент», — сказал Кристофер. — И слышал этого мерзавца — он орал, как свинья, когда её режут. Его тоже было слышно за несколько километров.

Лицо Бартона посветлело.

— Потом я увидел, что грабитель бежит мимо… Его машина не заводилась.

— Нет, он не смог завести её от волнения. О'Нейл кричал, а тот просто бежал посреди улицы.

— С деньгами в бумажной сумке, которую держал, словно сумку с покупками.

— Он был из Чикаго, один из тамошних бандитов.

— Сицилиец. Крупный гангстер. Я видел, как он бежал мимо кондитерской и как выскочил наружу. Боб О'Нейл стоял перед банком и орал во все горло.

— А все вокруг бегали и кричали, как стадо ослов. Воспоминания Бартона все больше слабели.

— Гангстер бежал по улице Фултона, а именно там старый Нортруп менял камеру на своем «форде».

— Да, он приехал с фермы за кормом для коров. Сидел на бордюре, а рядом валялись домкрат и съемник. — Кристофер взял у Бартона клубок шнура. — Этот тип хотел его обогнуть…

— Но старый Нортруп вскочил и дал ему в лоб.

— Он был очень высокий.

— Более шести футов, но при этом худой. Длинноногий старый фермер. Он свалил мерзавца одним ударом.

— Да, удар у него был что надо… покрути-ка заводную ручку «форда». Он его чуть не убил.

— Да, съемник — тяжелая штука. — Бартон вновь взял клубок шнура и осторожно погладил его. — Значит, это и есть съемник Аарона Нортрупа. Банк заплатил ему за него пятьсот долларов, а бургомистр Клейтон повесил её над дверями банка. Это было настоящее торжество.

— На него все сбежались.

— Я тогда держал лестницу. — Бартон вздрогнул. — Мистер Кристофер, я держал его в руках. Когда Джек Вэйкли поднялся с молотком и гвоздями, он дал мне съемник, чтобы я его подержал. Я касался его.

— Сейчас тоже, — взволнованно сказал Кристофер. — Это именно он.

Бартон долго смотрел на клубок.

— Я помню, как он выглядел, ведь я держал его. Он был тяжелый.

— О да…

Бартон встал, осторожно положил клубок на стол, снял плащ и повесил на спинку стула.

— Что вы хотите делать? — обеспокоенно спросил Кристофер.

Лицо Бартона выглядело как-то странно. На нем читалась решимость пополам с задумчивостью.

— Я вам скажу, — ответил он. — Я хочу убрать этот туман и сделать съемник таким, каким он был.

Глава 8

Кристофер притушил масляную лампу, и комната погрузилась в полумрак. Он поставил лампу возле мотка шнура, но потом передвинул на край стола.

Бартон стоял у самого стола, вглядываясь в моток. До сих пор он не пробовал превращать вещи, для него это было совершенно внове. Однако он помнил, как выглядел съемник, помнил подробности ограбления, старого Нортрупа, вскакивающего с земли, и удар по голове вора. Помнил растянувшегося на тротуаре сицилийца, торжество, радостные лица собравшихся и тяжесть съемника, когда ему довелось подержать его в руках.

Он сосредоточился, собрал все воспоминания воедино и направил их на клубок коричневого шнура, лежащий на столе, представив вместо него съемник для покрышек. Большой, черный, металлический. И тяжелый.

Оба замерли, Кристофер даже затаил дыхание. Бартон стоял, концентрируя на клубке все свое внимание, всю свою психическую силу. Он думал о старом городе, настоящем городе, который вовсе не исчез и по-прежнему был здесь, вокруг него, окружал со всех сторон. Этот город продолжал жить, пусть даже под саваном мрачного тумана.

А под клубком шнура скрывался съемник Аарона Нортрупа.

Время шло, в комнате становилось холодно. где-то вдали прозвонили часы. Трубка Кристофера погасла. Бартон вздрогнул, но отвлекаться не стал. Он думал обо всем, что касалось съемника, о его виде, звуке, осязательных ощущениях…

— Дрогнул… — прошептал Кристофер.

Клубок шнура колебался, словно его заволновало нечто нематериальное. Бартон напряг все силы. Все дрожало вокруг него — комната, тени, отбрасываемые предметами.

— Ещё, — прошептал Кристофер. — Продолжайте, продолжайте.

И Бартон продолжал. Медленно и беззвучно клубок шнура начал исчезать, вскоре сквозь него уже были видны стена и пол. Потом исчезло все, кроме слабой тени.

— Я никогда не заходил так далеко, — удивленно шепнул Кристофер. — Никогда.

Бартон не ответил, концентрируя свое внимание на том же. На съемнике. Он должен был появиться, он открывал его, заставлял возникнуть. Он просто обязан был появиться.

Внезапно образовалась какая-то длинная тень, гораздо длиннее клубка шнура. Почти в полметра длиной. Она мерцала, становясь все более отчетливой.

— Есть! — воскликнул Кристофер. — Проявляется!

И действительно, он проявлялся. У Бартона от напряжения уже мелькали перед глазами черные точки, но съемник проявлялся. Черный, матовый, он слабо блестел в свете масляной лампы. А потом…

Съемник с грохотом упал на пол.

Кристофер бросился к нему и поднял вверх, он весь дрожал и вытирал слезящиеся глаза.

— Удалось, мистер Бартон! Вы его вернули!

Бартон сник.

— Да, — вздохнул он. — Это он. Такой, как я его помню.

Кристофер провел рукой вдоль металлического стержня.

— Старый съемник Аарона Нортрупа… Я не видел его восемнадцать лет, с того самого дня. У меня такое не получалось, но вы сумели, мистер Бартон.

— Я хорошо его запомнил, — ответил Бартон и вытер трясущейся рукой лоб. — Может, даже лучше вас, ведь я держал его в руке. Кроме того, у меня хорошая память.

— И вас здесь не было.

— Да, Перемена меня не коснулась. Я нисколько не изменился.

Лицо Кристофера посветлело.

— Теперь мы можем действовать вместе, мистер Бартон. Нас ничто не остановит. Мы можем вернуть весь город, часть за частью. Все, что мы помним.

— Я не помню всего, — буркнул Бартон. — Есть места, которых я вообще не видел.

— Но, может, их помню я? Вместе мы, наверное, помним весь город.

— Может, удастся найти в помощь ещё кого-нибудь. Или найти карту всего города и по ней восстановить его.

Кристофер отложил съемник в сторону.

— Я сделаю ещё один реверс, чтобы у каждого был свой. Сделаю их сотни, разных размеров и форм. Нося их… — Он вдруг умолк, на лице появилось сомнение.

— Что случилось? — с беспокойством спросил Бартон. — Что-нибудь не так?

— Реверс… — Кристофер поднял свое устройство. — Он не был подключен. — Он подкрутил лампу. — Вы вернули съемник без его помощи, — с трудом продолжал он, казалось, сразу постарев на несколько лет. — Все эти годы… все впустую…

— Нет, — сказал Бартон. — Вовсе нет.

— Не утешайте… — отмахнулся Кристофер. — Как вы это сделали?

Бартон не слушал, мозг его лихорадочно работал. Внезапно он вскочил на ноги.

— Мы должны узнать, — сказал он.

— Да, — согласился Кристофер, резко поднимаясь. Он бесцельно покрутил съемник в руках и подал Бартону. — Возьмите.

— Что?

— Он ваш, мистер Бартон, а не мой. Он никогда не принадлежал мне.

После мгновенного колебания Бартон принял съемник.

— Хорошо, — сказал он, — я возьму его. Я знаю, что нужно делать. Нас ждет много работы. — Он принялся ходить по комнате взад-вперед, держа съемник, как топор.

— Мы сидели здесь достаточно долго, теперь немного походим.

— Походим?

— Посмотрим, можно ли что-то сделать прямо сейчас. В больших масштабах. — Бартон нетерпеливо помахал съемником. — Это только один предмет. Господи, это только начало. Мы должны восстановить весь город!

— Да, — медленно кивнул Кристофер. — Действительно, у нас много дел.

— Может, нам и не удастся. — Бартон открыл дверь и почувствовал дуновение холодного ветра; была уже ночь. — Идемте.

— Куда?

— Проведем опыт на чем-нибудь большом и важном.

Кристофер двинулся за ним.

— Вы правы. Реверс не играет роли, главное, что получается. Если вы можете делать это сами…

— На чем попробуем? — спросил Бартон, идя по темной улице и отмахивая съемником. — Нужно только знать, чем это было до Перемены.

— У меня было достаточно времени, чтобы вспомнить, что было по соседству со мной. Я сделал план этой части города. Вон там, — Кристофер указал на высокое здание, — был гараж и автомастерская. А дальше, вместо этих старых заброшенных магазинов…

— Чем они были? — спросил Бартон, ускоряя шаги. — Боже мой, как страшно они выглядят. Что там было? Что под ними скрывается?

— Вы не помните? — тихо спросил Кристофер.

Бартон задумался, ему пришлось взглянуть на окружающие холмы, чтобы сориентироваться.

— Я не уверен… — начал он и вдруг вспомнил.

Восемнадцать лет — долгий срок, но он никогда не забывал старого парка с пушкой. Он часто играл там, иногда ел ленч с матерью и отцом. Спрятавшись в густой траве, вместе с другими детьми играл в ковбоев и индейцев.

В тусклом свете он сумел разглядеть ряд покосившихся хибар, в которых когда-то размещались магазины. Вырванные доски, выбитые стекла витрин, кое-где — развевающиеся на ветру старые тряпки. Отвратительные гнилые дыры, в которых гнездились птицы, крысы и мыши.

— Они выглядят очень старыми, — спокойно сказал Кристофер. — Лет на пятьдесят-шестьдесят. Но до Перемены их здесь не было. Здесь был парк.

Бартон перешел на другую сторону улицы.

— Он начинался здесь, — показал он. — На этом углу. Как сейчас называется эта улица?

— Теперь это Дадли-стрит, — возбужденно ответил Кристофер. — Пушка стояла в центре, а возле неё была пирамида ядер. Это было старое орудие, ещё с Гражданской войны. Ли протащил его через весь Ричмонд.

Они стояли плечом к плечу, вспоминая, как все здесь выглядело прежде. Парк, пушка, прежний, настоящий город, который существовал до сих пор.

Наконец Бартон двинулся вперед.

— Пойду на тот конец. Он начинался на перекрестке улиц Милтона и Джонса.

— Сейчас это Дадли-стрит и Ратледж-стрит. — Кристофер оживился. — Я начну с этого конца.

Бартон дошел до противоположного края и остановился. В сгустившемся мраке он с трудом различал фигуру Уилла Кристофера. Старик помахал ему и крикнул:

— Скажите, когда начинаем!

— Сейчас! — ответил Бартон. Его охватило лихорадочное нетерпение. Потеряно много времени — восемнадцать лет. — Сосредоточьтесь на своем крае, а я начну с этого.

— Думаете, нам удастся? Ведь парк большой.

— чертовски большой, — приглушенно ответил Бартон.

Глядя на старые покосившиеся магазины, он напряг все свои силы. Уилл Кристофер с другой стороны тоже напрягся.

Глава 9

Когда появилась странница, Мэри лежала в постели и читала журнал.

Она вышла из стены и медленно пересекла комнату. Она шла с закрытыми глазами, сжав кулаки и беззвучно шевеля губами. Мэри тут же отложила журнал и встала с кровати. Этой странницы она ещё не видела — женщина лет сорока, высокая и полная, с седыми волосами и внушительной грудью. Лицо её было смертельно серьезно, а губы шевелились все время, пока она шла через комнату. Бесшумно прошла она сквозь стул с высокой спинкой, а затем сквозь стену.

Сердце Мэри забилось сильнее: эта странница искала её, но прошла мимо. Неудивительно, ведь она шла с закрытыми глазами, считая шаги, чтобы знать, где точно находится.

Мэри торопливо выбежала в коридор, потом на улицу. Обогнув дом, она остановилась у стены и стала ждать появления странницы, вспоминая при этом странника, который тоже прошел мимо, но не вышел из здания. Он явно открыл глаза, проходя сквозь стену. Во всяком случае, он так из неё и не вышел, а потом несколько недель вокруг отвратительно пахло.

Была темная ночь, на небе светило всего несколько звезд. Как и предвидела Мэри, странница вскоре вышла, двигаясь медленно и осторожно. Видно было, что она вот-вот откроет глаза. Вся она была напряжена, губы плотно стиснуты. Внезапно веки её затрепетали и она, широко раскрыв глаза, огляделась вокруг с нескрываемым облегчением.

— Я здесь, — сказала Мэри и подбежала к ней.

Странница села на камень.

— Слава богу, а я так боялась… — Она нервно огляделась. — Я прошла мимо. Мы снаружи.

— Все в порядке. Чего вы хотите?

Странница несколько расслабилась.

— Приятная ночь, но холодная. Может, тебе стоит надеть свитер? — спросила она и, помолчав, добавила: — Меня зовут Хильда. Ты видишь меня впервые.

— Да, — согласилась Мэри. — Но я знаю, кто вы.

Она села поближе к страннице. Теперь, с открытыми глазами, Хильда выглядела обычной женщиной: она утратила слабое свечение и была так же материальна, как и все вокруг. Мэри протянула руку и коснулась её руки — она была твердой и теплой. Мэри улыбнулась, и Хильда вернула ей улыбку.

— Сколько тебе лет, Мэри? — спросила она.

— Тринадцать.

Странница коснулась черных волос девочки.

— Ты прелестная девочка, у тебя, наверное, много поклонников. Хотя, может, ты ещё слишком молода для этого.

— Вы хотели увидеться со мной? — дружелюбно спросила Мэри. Она спешила, боясь, что кто-нибудь придет, а кроме того, была уверена, что происходит нечто важное. — В чем дело?

— Нам нужна информация.

— Какая? — спросила Мэри, сдерживая зевоту.

— Как ты, конечно, знаешь, мы продвинулись вперед. Все точно восстановлено и нанесено на карту. У нас получилась детальная модель, но…

— Но она не действует.

— Совсем наоборот, — возразила странница. — Мы только не можем её оживить. Наша модель статична, лишена силы. Чтобы преодолеть это, нам нужно больше энергии.

— Так я и думала, — Мэри улыбнулась.

С каким-то голодным выражением на лице странница присмотрелась к Мэри.

— Такая энергия существует. Мы знаем, что у тебя её нет, но уверены, что где-то неподалеку живет её обладатель. Эта энергия здесь, и мы должны её получить.

— А что нужно от меня? — спросила Мэри.

Серые глаза странницы сверкнули.

— Скажи нам, как заполучить контроль над Питером Триллингом.

Мэри от удивления едва не подскочила.

— Над Питером? Он вам не поможет.

— У него есть нужная энергия.

— Верно, но она не годится для ваших целей. Если бы вы знали его историю, то поняли бы почему.

— Где он получил эту энергию?

— Она на том же уровне, что и моя.

— Это не ответ. Скажи, откуда взялась твоя энергия?

— Вы уже меня спрашивали об этом, — ответила Мэри.

— Ты не можешь сказать?

— Нет.

Они замолчали. Странница забарабанила пальцами.

— Это бы нам очень помогло. Ты много знаешь о Питере Триллинге, почему же не можешь нам сказать?

— Не берите в голову, — отмахнулась Мэри. — Я сама займусь Питером, когда придет время. Оставьте его мне. Это просто не ваше дело.

— Как ты смеешь! — оскорбилась странница.

— Простите, но это правда, — Мэри рассмеялась. — Сомневаюсь, что вам поможет, если я расскажу о себе и о Питере. Скорее даже помешает.

— Что ты знаешь о нашей программе? Только то, что мы тебе сказали?

— Возможно. — Мэри улыбнулась.

Лицо странницы отразило сомнение.

— Ты не можешь знать больше.

Мэри встала.

— Вы хотели ещё о чем-то спросить?

Странница сурово посмотрела на неё.

— Знаешь, что мы могли бы с тобой сделать?

Мэри нетерпеливо шевельнулась.

— Сейчас не время для глупостей — вокруг творятся невероятно важные вещи. Вам следовало бы спросить о Тэде Бартоне, а не о Питере.

— А это кто такой? — удивилась странница.

Мэри сложила ладони и сосредоточила на них свое внимание.

— Теодор Бартон — единственный за восемнадцать лет человек, проникший через барьер, — сказала она. — Разумеется, не считая Питера: этот ходит через него, когда захочет. Бартон приехал из Нью-Йорка, он чужой здесь.

— Правда? — равнодушно спросила странница.

Мэри вдруг метнулась вперед, но то, что она хотела схватить, успело удрать. Странница быстро закрыла глаза, вытянула руки вперед и исчезла в стене здания. Все это продолжалось долю секунды и в полной тишине. Мэри осталась одна в темноте.

Тяжело дыша, она забралась в заросли, ища на ощупь небольшую фигурку. Голем не мог бежать быстро, поскольку имел всего десять сантиметров роста. Мэри засекла его случайно, по блику на глине, когда он шевельнулся…

Она затаилась, ожидая, когда он покажется снова, — голем явно был где-то рядом. Возможно, под грудой листьев и гниющего сена, сваленного у стены. Если же он где-то между деревьями, у Мэри не было шансов его поймать. Она затаила дыхание и замерла. Големы были маленькими и ловкими, но глупыми — не умнее мыши, хотя память имели хорошую, чего не скажешь о мышах. Они были отличными наблюдателями, даже лучше пчел, могли пробраться почти повсюду, подслушать и высмотреть, а потом точно доложить. И что самое главное, они могли иметь любые форму и размеры.

Только в этом Мэри завидовала Питеру, поскольку сама не имела власти над глиной. Её власть кончалась на пчелах, бабочках, котах и мухах. Питер же все время пользовался големами.

Раздался едва слышный шорох: голем пошевелился. Как она и думала, он сидел в гниющем сене и выглядывал наружу, высматривая Мэри. Что за глупый голем! Его внимание, как и у всех глиняных созданий, было ограниченно, и они быстро теряли терпение. Вот и сейчас он нетерпеливо выглядывал из груды сена.

Мэри по-прежнему неподвижно сидела на корточках, опираясь руками о землю, чтобы броситься на голема, едва он покажется. Она могла ждать так же долго, как и он, даже ещё дольше. Ночь была прохладной, но не холодной. Рано или поздно голем выйдет, а именно этого она и дожидалась.

Питер в конце концов просчитался, отправив голема слишком далеко за границу, в её сферу. Он забеспокоился, наверное из-за Бартона. Этот человек снаружи перечеркивал планы Питера, был новой силой, значения которой Питер не понимал. Мэри холодно улыбнулась. Бедный Питер, его ждет сюрприз. Если только она будет достаточно внимательна…

Голем вышел. Он был мужского пола, Питер предпочитал именно таких. Немного поколебавшись, он повернул направо, где его поджидала Мэри.

Глиняный человечек яростно дергался в её руках, но Мэри не позволила ему удрать. Она встала и пошла по тропе вокруг Дома тени, направляясь к двери.

Никто её не видел — холл был пуст. Отец обходил пациентов, проводя свои бесконечные осмотры и постоянно открывая что-то новое. Всю свою жизнь он посвятил здоровью жителей Миллгейта.

Мэри вошла в свою комнату и старательно закрыла дверь. Голем явно ослабел, и она положила его на стол. Убедившись, что он не убежит, она выкинула в мусорное ведро цветы из вазы и накрыла ею глиняного человечка. Ну вот — первая партия кончилась, можно спокойно отдохнуть. Ошибка была недопустима. Она долго ждала такой возможности, другой, скорее всего, не будет.

Мэри разделась, сложила одежду возле кровати и приняла душ. Потом достала из аптечки тюбик с кремом для загара и старательно намазалась.

Ей непременно нужно было выглядеть как голем, насколько это вообще возможно. Разумеется, останутся некоторые отличия: он мужского пола, а она женского. Однако тело у неё было молодое и ещё не окончательно сформировавшееся — грудь была едва заметна. Кроме того, она худенькая и гибкая, как ребенок. Этого хватит.

Когда каждый сантиметр её тела уже блестел, Мэри собрала длинные черные волосы в пучок и закрепила их шпильками. Честно говоря, следовало бы их срезать, но она не решилась — слишком долго ждать, пока они отрастут снова. К тому же все бы начали спрашивать, зачем она подстриглась. Кроме того, ей нравились её волосы.

Что дальше? Она внимательно оглядела себя. Да, без одежды, с подобранными волосами она очень походила на голема, сидевшего под вазой. Пока все шло хорошо. Хорошо, что ей так мало лет: будь груди чуть больше, у неё не осталось бы шансов. Впрочем, неприятности ещё могли случиться: Питер по-прежнему имел власть над големом, даже на таком расстоянии. Правда, она слабела со временем, и потому голем должен был вернуться с донесением в течение часа. Надо было спешить, иначе Питер заподозрит неладное.

Из аптечки в ванной Мэри достала три бутылки и коробку, быстро замесила тесто, а затем принялась лепить из него подобие голема.

Сидевший под вазой голем следил за ней с растущим беспокойством. Мэри быстро вылепила руки и ноги: он должен быть просто похож, ему вовсе незачем быть идентичным. Закончив со ступнями и ладонями, она пригладила шершавую поверхность и съела фигурку.

В горле начало жечь, девочка закашлялась, слезы навернулись на глаза. Она чувствовала, что в животе у неё все сжимается, и ухватилась за край стола. Комната закружилась у неё перед глазами, поэтому она зажмурилась и свернулась клубком, чтобы справиться с желудком. Потом с трудом выпрямилась, сделала несколько неловких шагов…

Два образа, разом возникшие перед глазами, ошеломили её, да и другие двойные ощущения тоже. Прошло немало времени, прежде чем она решилась шевельнуть одним из тел. Через одно она видела комнату, какой та была всегда, — это были её собственные глаза и тело. Другая же картина, искаженная стеклянной стенкой вазы, поражала и действовала угнетающе.

Управлять двумя телами одновременно оказалось непросто. Мэри шевельнула на пробу маленькими руками и ногами, но тут же покачнулась и упала, то есть покачнулось и упало её маленькое тело, обычное же неподвижно стояло посреди комнаты, следя за всем.

Мэри встала. Стенка вазы была скользкой и неприятной. Она вновь сосредоточилась на своем нормальном теле, подошла к столу, осторожно подняла вазу и освободила свое подобие.

Впервые в жизни она собственными глазами видела себя со стороны.

Мэри неподвижно стояла у стены, пока её маленькое воплощение разглядывало её деталь за деталью. Ей хотелось рассмеяться: какая же она большая! Огромные руки, толстенная шея и гигантское лицо. Внимательные черные глаза, красные губы и белые влажные зубы.

«Лучше управлять каждым телом по отдельности», — решила Мэри и сосредоточилась на одевании своего нормального тела.

Пока она натягивала джинсы и блузку, десятисантиметровая фигурка стояла неподвижно. Мэри надела куртку и ботинки, освободила волосы и стерла крем с лица и рук. Потом взяла маленькую фигурку со стола и сунула в нагрудный карман.

Странное чувство — несешь себя в собственном кармане. Выйдя из комнаты и пересекая холл, Мэри все время ощущала шершавость материала, чувствовала биение сердца. Грудь её вздымалась и опускалась при каждом вдохе, и её швыряло в стороны, как плот в бушующем море.

Ночь была прохладной, и Мэри быстро выбежала через ворота на улицу. До города было чуть меньше километра; Питер, несомненно, был сейчас в своей мастерской, в сарае. Внизу раскинулся Миллгейт, где только местами горел свет — большинство зданий и улиц было не освещено. Через несколько минут девочка добралась до окраины и побежала пустой улицей. Пансионат находился в центре города на Джефферсон-стрит, а сарай стоял позади него.

Добравшись до Дадли-стрит, она остановилась — впереди что-то происходило.

Чуть подождав, она осторожно пошла дальше, мимо двойного ряда магазинов. Они стояли заброшенными, сколько она себя помнила, и никто здесь не ходил. Вокруг было покинуто, то есть обычно было покинуто.

Кварталом дальше посреди улицы стояли двое мужчин, размахивая руками и что-то крича друг другу.

«Вероятно, пьяницы из баров Джефферсон-стрит», — подумала Мэри.

Голоса их звучали хрипло, да и сами они двигались как-то неуклюже. Мэри часто видела пьяных, но обычно они её не интересовали.

Но сейчас она осторожно подошла ближе, чтобы получше разглядеть их.

Мужчины не просто стояли, они что-то делали, крича и возбужденно жестикулируя, эхо их голосов разносилось по пустым улицам. Они настолько увлеклись, что не заметили, как Мэри подошла к ним. Одного из них, старого и седого, она не знала, а другим был Тэд Бартон. Мэри удивилась, увидев его: что он делал здесь, посреди неосвещенной улицы, почему размахивал руками и кричал во весь голос?

Ряд пустых магазинов между ними выглядел как-то странно. Слабое, едва заметное сияние окружало провалившиеся крыши и веранды, а из разбитых окон сочился какой-то загадочный свет. Казалось, именно этот свет возбуждает мужчин. Они бегали взад-вперед, подпрыгивали, ругаясь и крича при этом.

Свет становился все ярче, заброшенные магазины вдруг подернулись волнами и начали стираться, как старые надписи. С каждой секундой они становились все менее заметны.

— Вот оно! — крикнул наконец старик.

Магазины исчезали. Совершенно. Их место занимало что-то другое, и это «что-то» возникало быстро. Контуры магазинов замерли, потом быстро съежились, и Мэри увидела, что появляется, занимая их место.

Это были не магазины, а какая-то поляна, поросшая травой, небольшое строение и что-то ещё — расплывчатый контур в самом центре. Бартон и его коллега, необычайно возбужденные, побежали туда.

— Есть! — крикнул старик.

— Вы сделали не совсем так. Ствол должен быть длиннее.

— Вовсе нет. Подойдите сюда и сосредоточьтесь на лафете.

— Ствол не такой!

— С ним все в порядке. Помогите же мне с лафетом! И ещё должна быть пирамида из пушечных ядер.

— Точно. Пять или шесть.

— И латунная табличка.

— Да, и табличка. С надписью. Но этой детали нам не восстановить.

Пока оба мужчины сосредотачивались на пушке, края парка начали исчезать, а на их месте вновь возникли магазины. Бартон заметил это, выпрямился, дико вскрикнул и вновь настроился на края парка. Махая руками и крича, он заставил магазины исчезнуть. Задрожав, они растворились, и границы парка обрели устойчивый вид.

— Тропа! — воскликнул старик. — Не забудьте о тропе.

— А как со скамейками?

— Займитесь ими, а я возьму на себя пушку.

— И не забудьте о ядрах! — Бартон сосредоточился на скамейках, он бегал взад-вперед, создавая их одну за другой. Через несколько минут было уже шесть или семь туманных зеленых скамеек, чуть мерцающих, словно звезды сквозь пелену облаков. — Как быть с мачтой? — крикнул он.

— А что с ней такое?

— Где она стояла? Я не могу вспомнить…

— Здесь, возле эстрады.

— Мне кажется, она стояла возле фонтана. Нужно припомнить получше.

Оба сконцентрировались на другой части парка, и вскоре там начал проявляться округлый туманный контур. Старая латунная колонна и бетонный фонтан. Оба восторженно закричали. Мэри восхищенно вздохнула: из фонтана медленно текла вода.

— Есть! — радостно воскликнул Бартон, размахивая чем-то металлическим. — Помните, дети часто разувались и плескались в нем.

— Конечно, помню. И все же, что с мачтой?

Потом они разделились: старик концентрировался на одном месте, Бартон на другом. Тем временем фонтан начал исчезать, и им пришлось отвлечься, чтобы вернуть его.

— А что за флаг на ней был? — спросил Бартон.

— Оба вместе.

— Нет. Флаг Конфедерации.

— Вы ошибаетесь, там был звездно — полосатый флаг.

— Я вспомнил! — Бартон наконец установил точное место, и там начали быстро проявляться небольшой бетонный постамент и туманная мачта. — Есть! — торжествующе крикнул он. — Есть!

— А теперь флаг. Не забудьте о флаге.

— Сейчас ночь, и его там не должно быть.

— Верно, на ночь его снимали. Это все объясняет.

Парк был воссоздан почти целиком. По краям он колебался и исчезал, превращаясь в ряд полуразрушенных магазинов, однако в центре был устойчив. Пушка, фонтан, эстрада, скамейки и тропки — все как надо.

— Получилось! — крикнул старик и хлопнул Бартона по спине. — Всё-таки получилось!

Они обнялись, колотя друг друга по спинам, потом побежали в глубь парка, бегали по тропкам, вокруг фонтана и пушки. Бартон поднял одно ядро; Мэри подумала, что оно, должно быть, очень тяжелое. Опустив его на место, он перевел дух, потом пошатнулся и тяжело сел.

Почти одновременно оба они опустились на одну из зеленых скамеек, устало откинулись на спинку, раздвинули ноги и безвольно свесили руки. Они отдыхали, работа была сделана, и сделана хорошо.

Решив, что пора уже показаться, Мэри вышла из тени и подошла к ним.

Глава 10

Первым её заметил Бартон. Он сел прямо, спрятал за спину съемник и настороженно уставился на девочку.

— Ты кто? — Он пытался разглядеть её, но из-за темноты видел плохо. Только когда она приблизилась, он её узнал. — А, ты из тех детей, что я видел у пансионата. Ты дочка доктора Мида.

— Точно, — сказала Мэри и села на скамейку напротив. — Можно мне посидеть на одной из ваших скамеек?

— Они не наши, — ответил Бартон. До него постепенно доходило, что они сделали. — Они принадлежат городу.

— Но ведь вы их создали, верно? Здорово… Никто здесь такого не может. Как вам это удалось?

— Мы не создавали их.

Бартон трясущимися руками вынул сигарету и закурил. Они с Кристофером переглянулись со страхом и недоверием: неужели действительно удалось? Неужели они и вправду воссоздали старый парк, часть бывшего города?

Бартон коснулся скамейки под собой. Она была настоящей, и они с Кристофером прочно сидели на ней. И девочка, не имевшая с этим ничего общего, тоже сидела. Нет, это не галлюцинация. Все трое сидели на скамейке, и это было лучшим доказательством.

— Ну, — буркнул Кристофер, — что вы об этом скажете?

Бартон расплылся в улыбке.

— Я не думал, что у нас получится.

Кристофер смотрел широко открытыми глазами, и ноздри его дрожали, как у лошади.

— Это все ваш дар. — Он уважительно посмотрел на Бартона. — Вы знали, как это сделать, как добраться до настоящего города.

— Мы сделали это вместе, — ответил Бартон.

Мысли его уже успокоились, но тело ещё не восстановило свои силы. Чувствовал он себя совершенно опустошенным, даже руку с трудом мог поднять. Голова у него болела, а во рту ощущался тошнотворный металлический привкус.

Но они сделали то, что задумали.

Мэри была в восторге.

— Как это у вас получается? Я никогда раньше не видела, как вещи возникают из ничего. Только он может совершить такое, да и то не всегда.

Бартон устало покачал головой. Он слишком ослабел, чтобы разговаривать об этом.

— Не из ничего. Все это здесь было, а мы его только вытащили.

— Вытащили? — Глаза девочки вспыхнули. — Вы хотите сказать, что заброшенные магазины были просто иллюзией?

— На самом деле их здесь не было. — Бартон постучал по скамейке. — Вот это настоящая вещь. Настоящий город. А все остальное — иллюзия.

— А что это вы держите в руках?

— Это? — Бартон поднял съемник. — Я воссоздал и его, раньше это был клубок шнура.

Мэри внимательно посмотрела на него.

— Для этого вы сюда и приехали? Чтобы воссоздавать вещи?

Это был хороший вопрос. Бартон встал, чуть покачиваясь.

— Пойду — ка я. На сегодня хватит.

— Куда вы идете? — спросил Кристофер.

— К себе. Нужно отдохнуть, обдумать кое-что, — ответил Бартон и потащился к тротуару. — Я вконец вымотался, нужно чего-нибудь съесть и отдохнуть.

Мэри вдруг вскочила со скамейки.

— Вам нельзя подходить к пансионату.

Бартон заморгал.

— Почему, чёрт побери?

— Там Питер, — ответила она и подошла к Бартону вплотную. — Это плохое место, вам нужно избегать его любой ценой.

Бартон исподлобья глянул на неё.

— Я ничуть не боюсь этого сопляка, — буркнул он и воинственно взмахнул съемником.

Мэри тронула руку Бартона.

— Вы совершите большую ошибку, если вернетесь туда. Вам нужно пойти куда-нибудь, где можно переждать, пока все решится. Я должна с этим разделаться! — Она задумалась. — Идите в Дом тени, мой отец позаботится о вас. Там вы будете в безопасности. Идите прямо к моему отцу и ни с кем больше не разговаривайте. Питер туда не придет, это за линией.

— За линией? За какой линией?

— Здесь его сфера, а там вы будете в безопасности, пока я все узнаю и решу, что делать дальше. Я сама ещё не все понимаю. — Она мягко повернула Бартона на сто восемьдесят градусов и толкнула вперед. — Идите же!

Глядя им вслед, она убедилась, что они пересекли линию и идут к Дому тени, а сама побежала в центр города. Нужно было спешить: Питер мог уже заподозрить неладное, начать искать своего голема и гадать, почему его ещё нет.

Осторожно похлопав себя по карману, она в ту же секунду почувствовала прикосновение шершавой ткани. Для неё по-прежнему было странно находиться в двух местах одновременно.

Впереди показалась Джефферсон-стрит. Мэри бежала изо всех сил; волосы растрепались, она тяжело дышала. Одной рукой она придерживала карман, чтобы её малое воплощение не выпало и не разбилось.

Вот наконец и пансионат. На веранде несколько человек наслаждались прохладой и тишиной. Мэри свернула в аллею и, обогнув пансионат, помчалась через поле к сараю, что зловеще чернел на фоне ночного неба. Присев в тени за кустом, она попыталась оценить ситуацию.

Питер наверняка был внутри, в своей мастерской, полной клеток, банок и кувшинов с мягкой глиной. Мэри внимательно осмотрелась, ища какую-нибудь бабочку, чтобы послать её на разведку, но ни одной не заметила; впрочем, шансов прорваться у них почти не было.

Осторожно открыв карман, она вынула из него свое десятисантиметровое воплощение, и новая картинка сменила образ жесткой ткани. Закрыв глаза, Мэри сосредоточилась на големе и ощутила прикосновение огромной ладони.

Переключая внимание с одного тела на другое, она могла манипулировать своим воплощением. Почти сразу же голем оказался в области интерференции.

Усевшись в тени, Мэри постаралась свернуться клубком — эта поза позволяла максимально сосредоточиться на големе.

Голем без приключений пересек область интерференции и осторожно подошел к сараю. Там была небольшая лесенка, которую Питер смастерил специально для големов. Стена сарая, сделанная из огромных не струганых досок, уходила вверх, вершина её исчезала в темноте неба.

Наконец Мэри увидела лесенку. Когда она начала подниматься, несколько пауков миновали её, торопливо спускаясь на землю. Потом мимо пробежали несколько серых крыс.

Она поднималась медленно. Внизу, в гуще кустов и винограда, ползали змеи: на ночь Питер выпустил всех своих питомцев. Видимо, сложившаяся ситуация всерьез беспокоила его. Добравшись до входа, она сошла с лестницы; перед ней тянулся черный туннель, в конце его горел свет. Она была внутри. Бабочки никогда не залетали так далеко — здесь была мастерская Питера.

Голем остановился: Мэри переключила внимание на свое собственное тело. Ей было холодно, она буквально задеревенела. Ночь становилась все холоднее, и долго лежать так она не могла.

Распрямив руки и ноги, Мэри помассировала мышцы. Голем в сарае мог стоять долго, а ей нужно найти место, где можно сидеть, не замерзая при этом. Ей вспомнилось одно из кафе на Джефферсон-стрит, открытых всю ночь, там можно посидеть и выпить горячего кофе, пока голем выполняет задание. Может, у них ещё есть хлопья с сиропом, газеты и музыкальный автомат.

Мэри осторожно пошла сквозь кусты к полю. Вздрогнув от холода, она плотнее запахнула куртку. Обладание двумя телами было забавно, но слишком утомительно, и, может, не стоило…

Что-то вдруг свалилось на неё с дерева — паук! Мэри быстро стряхнула его.

Упали ещё несколько, острая боль пронзила щеку. Мэри прыгала, словно безумная, стряхивая их, но тут сквозь кусты прорвался серый поток и устремился к ней. Крысы!

Пауки падали уже целыми кучами, она отчаянно стряхивала их и кричала изо всех сил. Крыс становилось все больше, мерзкие твари вонзали в неё свои желтые зубы. Охваченная паникой, девочка бросилась бежать, крысы мчались следом, цепляясь, карабкаясь на неё, пауки бегали по её лицу, между грудями, подмышками.

Споткнувшись, Мэри упала, и тут же вокруг неё обвился виноград. Все больше крыс — целые полчища — бросалось на неё, а пауки бесшумно сыпались со всех сторон. Извиваясь, она продолжала бороться, все её тело стало одной большой болью. Липкая паутина оплела лицо и глаза, душила и ослепляла.

Встав на колени, она проползла немного и снова рухнула на землю под тяжестью грызунов. Они поедали её заживо, местами добрались уже до костей. Мэри кричала, но паутина глушила крик, а пауки заползали в рот и нос — всюду, куда только могли.

Из окружающих кустов доносился шорох, и Мэри скорее чувствовала, чем видела, поблескивающие тела, окружающие её со всех сторон. У неё уже не было глаз, не было ничего, чем бы она могла видеть или кричать. Это был конец.

Когда змеи заползли на её лежащее ничком тело и вонзили в него зубы, она была уже мертва.

Глава 11

— Не двигаться! — решительно приказал доктор Мид. — И не шуметь!

Из тени появилась грозная фигура в плаще и шляпе. Бартон и Кристофер остановились и ждали, пока человек приблизится к ним; он крепко сжимал в руке направленный на них револьвер сорок пятого калибра. Бартон, готовый ко всему, покрепче стиснул увесистый съемник.

Вдали маячил Дом тени, его дверь была открыта. Большинство окон светилось; многие пациенты ещё не спали. Обширная лужайка за забором была не освещена и выглядела довольно мрачно, кедры, растущие на краю склона, раскачивались и шелестели под порывами холодного ночного ветра.

— Я был в фургоне, — сказал доктор Мид, — и видел, как вы идете вверх. — Он посветил Бартону в лицо фонарем. — Вас я помню, вы приехали из Нью-Йорка. Что вы здесь делаете?

— Ваша дочь посоветовала обратиться к вам, — ответил Бартон.

— Мэри? — переспросил Мид. — Где она? Я её ищу, она вышла полчаса назад. Похоже, с нею что-то случилось. — Он чуть поколебался, но потом убрал револьвер. — Заходите, господа.

Они вошли следом за ним в коридор, освещенный желтым светом, затем по лестнице поднялись в кабинет. Мид закрыл дверь и опустил жалюзи. Отодвинув в сторону микроскоп и стопку бумаг, он присел на край стола.

— Я ездил по городу, искал Мэри, проехал по всей Дадли-стрит. — Мид остановил взгляд на Бартоне. — Я видел парк, раньше его там не было. Его не было ещё сегодня утром. Откуда он взялся? Что стало со старыми магазинами?

— Вы ошибаетесь, — ответил Бартон. — Этот парк был там… восемнадцать лет назад.

Доктор Мид облизнул губы.

— Интересно. Может, вы знаете, господа, где сейчас моя дочь?

— Сейчас нет. Она послала нас сюда и пошла дальше.

Воцарилась тишина. Доктор Мид снял плащ и шляпу и бросил их на стул.

— Значит, это вы воссоздали парк? — заговорил он после паузы. — У кого-то из вас хорошая память. Странники тоже пробовали, но у них не получилось.

Бартон глубоко вздохнул.

— Вы имеете в виду…

— Они подозревают что-то неладное. Составили схему всего города, ходят по ночам с закрытыми глазами и восстанавливают каждую деталь, находящуюся под этой оболочкой. Но все напрасно, им не хватает чего-то существенного.

— Ходят с закрытыми глазами? Зачем?

— Чтобы на них не действовала иллюзия. Они могут проходить сквозь неё, но, если только откроют глаза, сразу становятся её частью. Они знают, что это лишь иллюзия, но не могут от неё избавиться.

— А почему?

Мид улыбнулся.

— Потому что сами изменились. Они были здесь, когда произошла Перемена.

— Кто такие странники? — спросил Бартон.

— Жители прежнего города.

— Так я и думал.

— Это люди, которые изменились не до конца. Когда происходили изменения, они в большей или меньшей степени обошли их. Собственно, Перемена на всех действовала по-разному.

— Со мной тоже было так, — заметил Кристофер.

Мид смерил его взглядом.

— Да, вы тоже странник. Немного потренировавшись, вы сможете пересиливать иллюзию и ходить по ночам, как другие. Но это и все, на что вы способны; воссоздать старый город вам не удастся. — Он перевел взгляд на Бартона и медленно закончил: — Ни у кого из вас не сохранилось точных воспоминаний.

— У меня сохранились, — ответил Бартон, поняв его взгляд. — Меня здесь не было, я уехал до Перемены.

Доктор Мид промолчал, но взгляд его был достаточно красноречив.

— Где я могу найти странников? — спросил Бартон.

— Повсюду, — уклончиво ответил Мид. — Вы их ещё не видели?

— Они должны откуда-то выходить. Наверняка они организованны и имеют свой центр.

Лицо доктора выражало нерешительность, видно было, что он борется с собой.

— А что вы сделаете, когда найдете их? — спросил он.

— Мы вместе восстановим новый город. Такой, каким он был… какой он есть под этой оболочкой.

— Сбросите иллюзию?

— Если только сумеем.

Мид медленно кивнул.

— Вы сможете, мистер Бартон. Ваша память не повреждена. Когда вы увидите карты странников, то сможете их уточнить… — Он чуть помолчал, затем добавил: — Я бы хотел получить ответ на один вопрос. Почему вы хотите вернуть старый город?

— Потому что он настоящий, — не задумываясь ответил Бартон. — Все эти жители, дома и магазины — просто иллюзия. Настоящий город упрятан под ней.

— А вам не пришло в голову, что кого-то эта иллюзия может вполне удовлетворять?

В первый момент Бартон не понял, что он имеет в виду, и лишь потом до него дошло.

— О боже, — вздохнул он.

Доктор Мид повернулся к нему.

— Верно, я тоже одна из этих иллюзий. Я не странник, меня не было здесь до Перемены, во всяком случае я был не тем, кем являюсь сейчас. И я не хочу возвращаться в свой прежний облик.

Бартон начал понимать.

— И не только вы, ваша дочь, Мэри, тоже. Она родилась после Перемены. И Питер, и его мать, и тот тип в москательном магазине. Все эти люди — призраки.

— Кроме нас с вами, — заметил Кристофер. — Только мы настоящие.

— И странники, — добавил Бартон. — Я понимаю вашу точку зрения. Но ведь в каком-то виде вы существовали и до Перемены, кем-то вы непременно были: не возникли же вы из ничего?

Лицо доктора Мида исказилось болезненной гримасой.

— Конечно. Но кем? Мистер Бартон, я знаю это уже много лет, знаю город, всех его жителей, знаю, что они — иллюзия, призраки. Но, чёрт побери, я тоже часть этой иллюзии, и я боюсь. Здесь мне нравится, у меня есть любимая работа, своя клиника и дочь. Я живу в согласии со всеми.

— С призраками.

Губы Доктора Мида сжались.

— Сказано в Библии: «Видим как сквозь стекло». Разве мне это мешает? А если раньше я был хуже? Не знаю!

— Вы ничего не знаете о своей жизни до Перемены? — спросил удивленный Бартон. — И странники ничего не могут сказать вам об этом?

— Они не все знают, а многого просто не помнят. — Мид умоляюще посмотрел на Бартона. — Я пытался выяснить это, но у меня ничего не вышло. Просто не за что зацепиться.

— Наверняка есть много таких, как вы, — вставил Кристофер. — Многие не захотят возвращаться к своему прежнему виду.

— Что вызвало Перемену? — спросил Бартон. — Отчего она произошла?

— Я не очень-то это понимаю, — ответил доктор Мид. — Это результат какого-то спора, какой-то схватки. Что-то вторглось в эту долину. Восемнадцать лет назад здесь оказалось слабое место, какая-то брешь, через которую все и проникло. Какие-то две силы, изначально враждебные друг другу. Кто-то создал наш мир, а потом взялся управлять им. И, вникнув, все изменил. У меня возникла мысль… — Доктор Мид подошел к окну и поднял жалюзи. — Если вы выглянете в это окно, то увидите их. Они все время там. И все время неподвижны. Он по ту сторону, а этот — по другую.

Бартон выглянул в окно. Загадочные фигуры были на прежних местах и выглядели точно так же, как когда он смотрел на них из укрытия Питера.

— Он выходит из солнца, — сказал доктор Мид.

— Да, я видел это в полдень. Его голова была одним большим шаром света.

— А Этот выходит из холода и мрака. Они были всегда. Я собирал сведения тут и там, желая сложить логическое целое, но по-прежнему мало что понимаю. Борьба здесь, в долине, всего лишь малая часть какой-то титанической схватки. Микроскопическая часть. Они борются друг с другом везде, по всей Вселенной. Именно для того она и существует: чтобы им было где сражаться.

— Поле битвы, — буркнул Бартон.

Окно выходило на сторону тьмы. Бартон видел Этого, который стоял, касаясь неба головой, исчезающей в космическом пространстве, в леденящей пустоте, где не было жизни, а лишь тишина и вечный холод.

И Он — возникший из солнц. Из огненных газовых шаров, кипящих и выбрасывающих пламя, освещающее тьму. Горячие языки пронизывали пустоту и согревали её, заполняя пространство теплом и движением. Вековечная битва. С одной стороны стерильная тьма, тишина, холод, неподвижность и смерть, а с другой — лучистое тело жизни. Ослепительное солнце, рождение, созидание, жизнь и сознание.

Два космических полюса.

— Он — это Ормузд, — сказал доктор Мид.

— А этот?

— Мрак и смерть, хаос и зло. Он старается уничтожить его законы, порядок и правду. Его древнее имя — Ариман.

— Полагаю, Ормузд в конце концов победит, — сказал после паузы Бартон.

— Согласно легенде, он одержит победу и поглотит Аримана. Эта борьба продолжается уже миллиарды лет и, вероятно, продлится ещё столько же.

— Ормузд — это созидатель, — сказал Бартон, — Ариман — разрушитель.

— Да, — согласился доктор Мид.

— Старый город принадлежал Ормузду, но Ариман накрыл его мрачным саваном иллюзий.

— Да, — после секундного колебания подтвердил доктор Мид. Бартон напрягся — сейчас или никогда.

— Где мы можем встретиться со странниками?

Доктор Мид замялся.

— Я… — начал было он, но умолк. Лицо его выразило непреклонную решимость. — Я не могу вам этого сказать, мистер Бартон. Если есть способ, который позволит мне и моей дочери остаться такими, как мы…

В дверь постучали.

— Доктор, откройте, — донесся женский голос. — У меня важные новости.

Доктор Мид зло оглянулся на дверь.

— Это одна из моих пациенток. — Он подошел к двери и распахнул её. — Что вам, чёрт побери, надо?

В комнату вошла румяная молодая женщина со светлыми волосами и овальным лицом.

— Доктор, ваша дочь погибла. Нам сообщила об этом бабочка. На неё напали и умертвили по ту сторону границы, сразу за нейтральной полосой, возле мастерской Питера.

Доктор Мид затрясся, Бартон и Кристофер были поражены. Бартон почувствовал, что сердце его замерло: девочка мертва, Питер убил её. Но тут другая мысль заставила его быстро подойти к двери и с треском захлопнуть её. Последний элемент мозаики встал на место, и Бартон решил, что пора действовать.

Молодая женщина, пациентка доктора Мида, была одним из двух странников, что шли через веранду пансионата миссис Триллинг. Так что в конце концов он нашел одну из них. И вовремя.

Питер Триллинг тронул ногой останки; крысы жадно объедали их, толкаясь, ссорясь и пища друг на друга. Захваченный врасплох внезапностью события, он удивленно смотрел на это. Потом скрестил руки на груди и удалился, погруженный в свои мысли.

Големы были сильно возбуждены, а пауки не желали возвращаться в свои банки. Они бегали по нему, собираясь на лице и руках. Усиливающийся писк големов и крыс ввинчивался в уши, они чувствовали, что одержали важную победу, и жаждали продолжения.

Питер поднял одну из змей и погладил по сверкающей чешуе. Она умерла. Одним внезапным ходом равновесие было нарушено. Он опустил змею на землю и пошел быстрее, приближаясь к Джефферсон-стрит и центральной части города. Возбуждение его росло, все больше мыслей клубилось в голове. Неужели пришло время? Неужели скоро все решится?

Питер оглянулся на могучую стену, окружающую долину. Он был там, стоял с раскинутыми руками, раздвинутыми ступнями и головой, исчезающей в мрачной пустоте, заполнявшей всю Вселенную тишиной и неподвижностью.

Зрелище это разрешило все его сомнения. Повернувшись, Питер направился к мастерской.

Группа големов торопливо подбежала к нему, они лопотали, перебивая друг друга, а из центра города подтягивались все новые и новые. Они были испуганы, писклявые голоса множились, големы карабкались по его одежде.

Они хотели, чтобы он что-то увидел, и Питер, разозлившись, пошел за ними в город. Все улицы за рядом покинутых домов терялись во мраке. Чего они хотели, что торопились ему показать?

На Дадли-стрит големы остановились. Впереди что-то поблескивало, там что-то происходило… но что? Слабое сияние окружало здание, магазины, телефонные столбы и даже дорогу. Заинтригованный, Питер двинулся дальше.

Какая-то бесформенная масса лежала на мостовой, и он обеспокоенно наклонился к ней. Глина. Просто кусок глины. Таких вокруг было много, все неподвижные, мертвые, холодные. Питер поднял один из них.

Это был голем, точнее то, что когда-то было големом. Он был мертв. Невероятно, но он возвратился в первичную форму. Это снова была мертвая глина, из которой он создавал их. Подсохшая, бесформенная и совершенно безжизненная.

Ничего подобного до сих пор не бывало. Живые големы в ужасе попятились, видя своих мертвых братьев. Для этого они и привели его сюда.

Питер вновь двинулся в сторону опалесцирующего сияния, беззвучно захватывавшего одно здание за другим. Этот яркий круг расширялся с каждой минутой и был удивительно активен. Он ничего не огибал, двигался вперед, как гигантская волна, и поглощал все на своем пути.

В самом его центре находился парк. С тропками, скамейками и старой пушкой. С флагштоком и каким-то зданием.

Ничего подобного он прежде не видел, здесь сроду не было никакого парка! Что все это значит? Что случилось с заброшенными магазинами?

Питер собрал всех живых големов и смял их сопротивляющиеся, поблескивающие тела в одну массу. Шар живой глины шевелился, пока он торопливо лепил из неё. Сформировав голову без тела, Питер вылепил глаза, нос, потом рот, язык, зубы, нёбо и губы. Поставив голову на мостовую, он спросил:

— Когда это началось?

Несколько разумов объединили свои воспоминания, и губы простонали:

— Час назад.

— Как это получилось? Кто это сделал?

— Они вошли в парк, хотели пройти через него.

— И это их убило?

— Они вышли, едва волоча ноги, потом упали и умерли. Мы боялись подойти ближе.

Значит, это правда — во всем виноват этот расширяющийся круг. Питер превратил голову в бесформенную массу, сунул её в карман и осторожно выпрямился. Круг жгучего света расширялся непрерывно, захватывая все новые здания. Он рос беззвучно, угрожая поглотить все вокруг.

И вдруг Питер понял.

Это сияние ничего не уничтожало, оно изменяло. Когда оно поглощало встреченное на своем пути, вместо него появлялись новые формы, объекты, которых он никогда не видел. Совершенно ему незнакомые. Чужие.

Он долго стоял, глядя на сияние, а големы нервно толкали его из кармана, требуя, чтобы он их выпустил. Сияние приближалось к нему, и Питер отступил на несколько шагов.

Его охватили радость и удовлетворение — время пришло. Сначала её смерть, а теперь это. Равновесие нарушено, и граница уже не имеет значения.

Прежние формы появлялись наружу, возвращались к жизни. Это был последний элемент, последнее, чего ему не хватало.

Питер быстро принял решение, торопливо вынул из кармана пульсирующую глину, выдохнул воздух и опустился на корточки. Потом оглянулся и посмотрел вверх, на вздымающийся к небу мрачный силуэт. Зрелище это наполнило его силой, которая и требовалась ему сейчас.

Он направился к сиянию.

Глава 12

Странники напряженно смотрели, как Бартон исправляет их чертеж.

— Здесь не так, — буркнул он и зачеркнул карандашом целую улицу. — Здесь была аллея Лутона. И эти здания нанесены неверно. — Он задумался. — Здесь была небольшая пекарня с зеленой вывеской. Собственность некоего Оливера. — Он взял список людей и провел по нему пальцем. — Его вы тоже упустили.

Кристофер стоял позади, заглядывая через плечо.

— Не работала ли там молодая девушка? Кажется, я её припоминаю: полная, в очках и с толстыми ногами. Она была его племянницей или что-то в этом роде. Джулия Оливер.

— Верно. — Бартон закончил исправления. — Ваш план по крайней мере на двадцать процентов был неверен. Наша работа над парком показала, что нужно быть очень точным.

— Не забывайте о том большом старом коричневом доме, — возбужденно вставил Кристофер. — Там была собака, небольшой короткошерстный терьер, он однажды укусил меня за лодыжку. — Кристофер наклонился и пощупал ногу. — Шрам исчез во время Перемены. — На лице его появилось странное выражение. — Я не помню, что меня сюда кусали. А может…

— Скорее всего, действительно кусали, — сказал Бартон. — Я помню короткошерстного шпица с этой улицы и приму его во внимание.

Доктор Мид стоял в углу комнаты, печальный и потрясенный. Странники крутились вокруг длинного стола, передавая друг другу схемы и списки. Здание бурлило жизнью. Здесь находились все странники — в халатах, пижамах и шлепанцах. Все были возбуждены: пришло их время.

Бартон встал из-за стола и подошел к доктору Миду.

— Вы с самого начала знали об этом, поэтому и собрали их всех у себя.

Доктор Мид кивнул.

— Всех, кого сумел найти. Но Кристофера я пропустил.

— Почему вы это сделали?

Лицо доктора скривилось.

— Они не принадлежат этому городу. И…

— Что «и»?

— Я знал, что они настоящие. Видел, как они бродят по Миллгейту — беспомощно, бесцельно, думая, что сошли с ума. И я собрал их здесь.

— Но теперь всё, больше вам уже ничего не сделать.

Мид сжимал и разжимал кулаки.

— Я должен был действовать, должен был остановить этого сопляка. Он за все заплатит, мистер Бартон. Он будет страдать, как никто другой.

Бартон вернулся к столу с чертежами. Хильда, предводительница странников, подозвала его к себе:

— Мы все исправили. Но вы уверены в своих воспоминаниях? У вас нет никаких сомнений?

— Никаких.

— Поймите, наши воспоминания мутны и искажены. Они далеко не так отчетливы, как ваши. В лучшем случае мы помним лишь малые фрагменты города до Перемены.

— Вам повезло, что вы отсюда уехали, — буркнула какая-то молодая женщина, внимательно разглядывая его.

— Мы видели парк, — заметил седовласый мужчина в очках. — Ничего подобного нам не удавалось.

— Ни у кого из нас нет идеальной памяти, — вставил другой мужчина, задумчиво стряхивая пепел с сигареты. — Только у вас, мистер Бартон, у вас одного.

В комнате повисло напряжение. Все странники прервали работу и окружили Бартона плотным кольцом.

Странники работали здесь давно. Было их немного, и в отношении ко всему городу они составляли небольшую группу, однако сейчас их лица были полны решимости. Они понимали, что делают, и не хотели, чтобы кто-то разрушил их планы.

— Я хочу вас кое о чем спросить, — спокойно сказала Хильда. В руке у неё дымилась забытая сигарета. — Вы сказали, что уехали в тысяча девятьсот тридцать пятом году, когда были ребенком. Это правда?

— Да, — подтвердил Бартон.

— И все время вас здесь не было?

— Верно.

По комнате прокатился тихий ропот, и Бартон почувствовал себя неуютно. Сжав в руке съемник, он ждал.

— А вы знаете, — продолжала Хильда, старательно подбирая слова, — что дорогу, ведущую в город, перекрывает барьер?

— Знаю, — ответил Бартон.

Все смотрели на него.

— Как же вы попали в долину? Этот барьер отделяет нас от остального мира.

— Это правда, — признал Бартон.

— Выходит, кто-то помог вам попасть сюда. — Хильда вдруг отбросила сигарету. — Кто-то, обладающий огромной силой. Кто это был?

— Не знаю.

— Вышвырнем его отсюда! — сказал один из странников, поднимаясь на ноги. — Или ещё лучше…

— Подожди, — жестом остановила его Хильда. — Мистер Бартон, мы годами работали над этим планом и не можем рисковать. Возможно, кто-то прислал вас сюда, чтобы вы нам помогли или помешали. Одно мы знаем точно: прибыли вы сюда не самостоятельно. Кто-то вам помог, и вы до сих пор в его власти.

— Вы правы, — согласился Бартон. — Кто-то помог мне пройти через барьер. И вполне вероятно, этот кто-то продолжает манипулировать мною. Но это все, что я знаю.

— Прикончим его, — предложила стройная шатенка и спокойно посмотрела на него. — Это единственный способ убедиться. Если он не хочет сказать, на кого работает…

— Вздор! — возразил полный мужчина средних лет. — Он восстановил парк, верно? Исправил наши чертежи.

— Исправил? — Взгляд Хильды потускнел. — А может, испортил? Откуда нам знать, что он их исправил?

Бартон облизал губы.

— Минуточку, — начал он. — Что я могу вам сказать? Если я сам не знаю, кто меня сюда впустил, то как могу сказать это вам?

Доктор Мид встал между Бартоном и Хильдой.

— Заткнитесь и послушайте оба, — проскрежетал он. Голос его звучал решительно. — Бартон ничего не может вам сказать. Может, он подставлен и прислан сюда, чтобы разрушить ваши планы. Возможно. Он может быть искусственным созданием, суперголемом, но нам этого не определить, по крайней мере сейчас. Возможно, потом, когда произойдет реконструкция — если, конечно, она вам удастся, — вы узнаете правду. Но не сейчас.

— Потом будет слишком поздно, — бросила стройная шатенка.

— Да, — согласился доктор Мид. — Слишком поздно. Как только вы начнете, все зашевелится и остановить процесс будет невозможно. Если Бартон враг — вам конец. — Он угрюмо усмехнулся. — Даже сам мистер Бартон не знает, что он сделает, когда придет нужное время.

— Куда вы клоните, доктор? — спросил худощавый странник. Доктор Мид ответил прямо:

— Вам придется попробовать, независимо от того, нравится вам это или нет. У вас просто нет выбора. Он единственный, кто может осуществить реконструкцию. В течение получаса он восстановил весь парк, а вы за восемнадцать лет ничего не сумели сделать.

Воцарилась мертвая тишина.

— Вы бессильны, — продолжал доктор Мид. — Все вы. Подобно мне, вы все изменены, а он — нет. Вы должны ему верить. Вам придется либо пойти на это, либо сидеть со своими негодными картами и ждать, ждать до самой смерти.

Долгое время все молчали. Странники были потрясены.

— Да… — сказала наконец шатенка, отодвинула чашку с кофе в сторону и откинулась на спинку стула. — Доктор Мид прав, у нас нет выбора.

Хильда по очереди взглянула на побледневших мужчин и женщин. На всех лицах было одно выражение — бессильная отрешенность.

— Хорошо, — сказала она. — Тогда — за работу. И чем быстрее, тем лучше. У нас очень мало времени.

Они быстро разобрали деревянный забор и очистили поверхность склона, вырубив кедры и кусты. В течение часа было убрано все, что могло закрывать обзор, и открылась долина с Миллгейтом, лежащим на дне.

Бартон беспокойно расхаживал вокруг, размахивая съемником для покрышек. Карты и планы были аккуратно разложены на земле. Они представляли прежний город; не было упущено ничего, что могло бы иметь значение. Странники стояли вокруг карт, лицами внутрь круга, вверх и вниз по склону летали бабочки, доставляя вести из долины и обратно.

— Нас сдерживает ночь, — сказала Хильда Бартону. — Пчелы не летают, мухи тоже спят.

— Вы имеете в виду, мы не будем знать, что творится внизу?

— Да, вы правы, ведь на бабочек рассчитывать не приходится. Как только взойдет солнце, прилетят пчелы, они лучше нам подходят…

— Что нового о Питере?

— Ничего. Они потеряли его. — Она беспокойно огляделась. — Говорят, что он исчез внезапно, без предупреждения. Не осталось никаких следов.

— Они знали бы, направляйся он сюда?

— Если он и пойдет сюда, то под защитой. Сначала он отправил бы пауков, чтобы те соткали сети для бабочек. Они панически боятся пауков, а он в своей мастерской размножал их сотнями. У него там банки специально для этого.

— На что ещё мы можем рассчитывать?

— На котов, если они, конечно, явятся. Они не организованны и делают только то, что хотят. Приходят, когда сами пожелают. По-настоящему можно рассчитывать на пчел, но они будут здесь только через несколько часов.

Внизу огни Миллгейта мерцали, накрытые утренним полумраком. Бартон взглянул на часы — половина четвертого. Холодно и темно, небо закрыто слоем зловещего тумана. Ситуация не из лучших. Бабочки потеряли Питера, а он не терял времени и уже успел убить девочку. Он хитер: знает, как избавиться от бабочек даже в это время. И выслеживает именно его, Бартона.

— Как он оказался замешан в это? — спросил Бартон.

— Кто, Питер? — Хильда покачала головой. — Мы не знаем. У него огромная сила, и нам никогда не удавалось приблизиться к нему. Его контролировала Мэри: у неё тоже была огромная мощь. Мы никогда не понимали их, ведь мы, странники, всего лишь люди, изо всех сил пытающиеся вернуть наш город.

Стоявшие кругом странники готовы были приступить к первой попытке. Бартон занял свое место и быстро соединился с остальными. Все смотрели на разложенные на земле чертежи, покрытые капельками росы. Их освещал рассеянный туманом свет звезд.

— Эти планы, — сказала Хильда, — нужно воспринимать как символы, соответствующие территории там, внизу. Чтобы у нас получилось, нужно применить главный принцип U — кинетики: символ равнозначен тому, что он изображает. Если символ верен, тогда его можно трактовать как объект, который он представляет. Всякие различия между ними несущественны.

U — кинетика — вполне подходящее название для этой архаической магии: воздействие на истинные объекты с помощью их символов или названий. Планы Миллгейта были эквивалентом самого города, и всякое воздействие на них отражалось на городе. Как восковая фигура представляет некую особу, так эти чертежи представляли город. Если они верны, неудачи быть не должно.

— Начинаем, — тихо сказала Хильда.

Она махнула рукой, и группа принялась монтировать объемную модель на части карты.

Бартон хмуро уселся на свое место, стуча съемником по земле и глядя, как макетчики создают идеальную копию прежнего города. Дома возникали один за другим и после покраски размещались на своих местах. Однако его мысли блуждали где-то в другом месте. Он думал о Мэри и с растущим беспокойством пытался угадать планы Питера.

Начали поступать первые донесения от бабочек, Хильда выслушала их, стиснула губы и, помолчав, обратилась к Бартону:

— Плохо дело.

— Что случилось?

— Нет ожидаемого результата.

Беспокойный шепот пробежал по кругу странников. Все больше зданий, улиц, магазинов, частных домов и маленьких жителей города занимали свои места на плане.

— Обойдите район Дадли-стрит, — распорядилась Хильда. — Реконструкция мистера Бартона раскинулась на три или четыре квартала от парка. Бо′льшая часть этого района уже восстановлена.

Бартон удивился:

— Как это получилось?

— Зрелище парка вызывает у людей воспоминания о прежнем городе. Проломив слой иллюзий в одном месте, вы начали цепную реакцию, которая в конце концов захватит всю территорию города.

— Возможно, этого хватит.

— В обычных условиях хватило бы, но сейчас происходит что-то странное. — Хильда повернула голову, чтобы выслушать от бабочек новую серию рапортов. Беспокойство её усилилось. — Это плохо, — буркнула она наконец.

— Что плохо? — спросил Бартон.

— По последним данным, круг вашей реконструкции начинает сужаться. Её нейтрализовали.

— Вы думаете, нас остановят? — с тревогой спросил Бартон. — Что-то противостоит нам?

Хильда не ответила. Серые бабочки вились вокруг её головы, и она повернулась лицом к Бартону, чтобы их выслушать.

— Это становится все серьезнее, — сказала она, когда бабочки улетели.

Впрочем, слова были лишними, все говорило её лицо.

— Значит, можно не стараться, — с горечью заметил он. — Если все так плохо…

— Что происходит? — вмешался Кристофер. — Не действует?

— Мы встретили сопротивление, — ответил Бартон. — Им удалось нейтрализовать нашу восстановленную сферу.

— Все ещё хуже, — тихо добавила Хильда. — Что-то поглощает нашу U-энергию. Сфера начала сжиматься. — По её губам скользнула ироничная улыбка. — Мы поставили на вас, мистер Бартон… и проиграли. Ваш прекрасный парк исчезает. Он красив, но недолговечен. Нас заставляют отступать.

Глава 13

Бартон тяжело поднялся и, пошатываясь, вышел из круга. Окруженный роем бабочек, он шел в сумерках почти наугад, держа руки в карманах измятого пиджака.

Они проигрывали. Реконструкция кончилась неудачей.

Вдали, на другой стороне долины, виднелась на фоне ночного неба гигантская туманная фигура Аримана — вселенского разрушителя, державшего надо всем разведенные руки. Где, чёрт возьми, Ормузд? Бартон откинул голову назад, пытаясь взглянуть вертикально вверх. Конечно, он здесь: этот горный хребет, наверное, его колено. Но почему он ничего не делает? Что его сдерживает?

Внизу мерцали огни города. Город — призрак, иллюзия, созданная Ариманом восемнадцать лет назад, в день Перемены. В тот день великий план Ормузда был нарушен, причем без сопротивления с его стороны. Почему он позволил Ариману сделать это? Может, ему все безразлично?

— Это извечный вопрос, — сказал из тени доктор Мид. — Если Бог создал этот мир, то откуда же взялось зло?..

— Вон оно стоит, — отрешенно заметил Бартон, — словно гигантская резная скала, а мы изо всех сил стараемся воссоздать вещи такими, какими их сотворил Ормузд. Вы думаете, он нам поможет?

— Неисповедимы пути Господни.

— Вижу, вас это не очень-то беспокоит.

— Совсем наоборот. Это так беспокоит меня, что я боюсь об этом говорить.

— Может, ваш шанс как раз близится.

— Надеюсь, — сказал доктор Мид и добавил: — Но дела плохи.

— Да, нас одолели. Похоже, моя помощь не пошла впрок. Наступил кризис, и я ничего не могу сделать.

— Почему?

— Сил не хватает. Кто-то стал между нашей моделью и объектом, разделил нас. Сейчас он уничтожает то, что мы успели восстановить.

— Кто?

— Да вы и сами знаете. — Бартон указал на город. — Он там со своими крысами, пауками и змеями.

Доктор Мид сжал кулаки.

— Если бы я мог заполучить его…

— У вас был шанс, но, похоже, положение вещей вас устраивало.

— Мистер Бартон, это от страха. Я не хотел возвращаться в прежний облик. — Доктор Мид с беспокойством смотрел на него. — Я до сих пор боюсь. Знаю, творится что-то ужасное, но ничего не могу сделать. Я не хочу, чтобы вернулось прошлое… сам не знаю почему. Я даже не знаю, кем был прежде. Мистер Бартон, сейчас я даже рад вашей неудаче. Понимаете? Я рад, что все возвращается обратно. Боже, почему я не умер?

Бартон не слушал его, он смотрел на что-то, вдруг появившееся на середине склона. Какое-то серое облако медленно поднималось вверх, дрожа и увеличиваясь с каждой секундой. Что это такое? В полумраке было плохо видно. Несколько странников вышли из круга и торопливо двинулись к краю склона. Со стороны облака доносилось тихое гудение.

Бабочки.

Несколько серых пятен суматошно закружились вокруг Бартона, затем улетели к Хильде. Огромное количество бабочек летело вверх по склону к странникам. Их были тысячи. Все, что находились в долине, возвращались одновременно. Почему?

И тут он увидел. В ту же секунду остальные странники покинули круг и собрались у края склона. Хильда торопливо выкрикивала приказы. Реконструкция была забыта, бледные и испуганные люди сбились в кучу, а бабочки, охваченные паникой, кружились над ними.

Клок паутины пролетел возле Бартона, и едва он отмахнулся от него, как другая облепила его лицо. Скомкав, он отшвырнул её в сторону и только теперь заметил пауков, мчащихся вверх по склону. Они выглядели как прибывающая серая вода, как косматая волна, омывающая скалы.

За ними мчались крысы, поблескивая бесчисленными глазами и зловеще щеря клыки. Следом, наверное, ползли змеи. Возможно, они ползли другим путем, но, вероятнее всего, спешили за крысами.

Одна из странниц вскрикнула, покачнулась и упала. Что-то небольшое перепрыгнуло с неё на другую, та отряхнулась и сделала шаг вперед. Это был голем, в руках он держал что-то блестящее.

Питер вооружил своих големов.

Дело принимало скверный оборот, и Бартон отступил вместе со странниками. Големы перебрались через край склона, не замеченные никем: бабочки боялись прежде всего пауков, и все прочее их не касалось, они совершенно не заметили бегущих фигурок из ожившей глины. Большая группа големов напирала на Хильду, но та яростно сражалась, давя их, разрывая на кусочки или просто сбрасывая, когда они пытались подобраться к её лицу.

Бартон подбежал и истребил часть големов, колотя их съемником; остальные разбежались. Хильда покачнулась, но Бартон вовремя подхватил её и не дал упасть. Из её рук и ног торчали иглы — копья големов.

— Они повсюду, — проворчал Бартон. — У нас нет шансов.

— Куда нам идти? В глубь долины?

Бартон быстро огляделся. Волна пауков приближалась, вскоре здесь будут и крысы. Что-то хрустнуло под его ногой — змея, ползущая к Хильде. Бартон скривился и шагнул назад.

Они отступали к дому. Странники держались вокруг них, пиная и топча все на земле, сражаясь со все сжимающимся кольцом желтозубых теней и десятисантиметровых фигурок с поблескивающими шпагами. Пауки не представляли особой угрозы, они перепугали бабочек, но это было все, на что они оказались способны. А вот змеи…

Один из странников рухнул на землю, и его тут же накрыл серый ковер из крыс и големов. Небо из темно — фиолетового превратилось в серое, стало лучше видно. Скоро должно было взойти солнце.

Что-то кольнуло Бартона в ногу, он съемником размазал голема и отступил. Твари были повсюду. Крысы цеплялись за манжеты брюк, по рукам бегали косматые пауки, пытаясь оплести паутиной. Бартон побежал.

Вдали он заметил какую-то фигуру и сначала решил, что это один из странников, но тут же понял, что ошибся. Этот некто шел вверх по склону вместе с яростной ордой. Он руководил, но поднимался с трудом.

Бартон мгновенно забыл об атакующих его крысах и големах. Ничто виденное до сих пор не поразило его так сильно. Прошла минута, прежде чем он все понял.

Разумеется, он ожидал увидеть здесь Питера и даже удивлялся, почему его так долго нет. Питер появился в городе после Перемены, и то, что сейчас дрожало и колебалось на склоне холма, было когда-то им. Сейчас он восстановился в своем естестве.

Это был сам Ариман.

Все вокруг разбегались. Странники один за другим в панике спешили к Дому тени, Хильда исчезла из виду, закрытая медленно движущейся серой стеной. Кристофер вместе с другими пробивался к дверям, доктор Мид возился с дверцей фургона, пытаясь её открыть. Те, кто успел войти в Дом тени, баррикадировались в своих комнатах, но это не имело смысла: всех их выловят одного за другим.

Отступая, Бартон давил големов и крыс, яростно размахивал съемником. Ариман был огромен. В виде мальчика он был нестрашен и победить его было легко, но сейчас ничто не могло его остановить. Он рос на глазах — кипящий, пухнущий серо-желтый студень из нечистот. Густая грива спутанных волос взлетала и опадала при каждом шаге. Кусками самого себя он метил дорогу, по которой шел, словно космический слизняк, сочащийся слизью и прочей пакостью.

Не переставая двигаться, он ел, раздувался и снова ел, поглощая все встреченное на своем пути. Его щупальца хватали странников, големов, крыс, змей. Бартон видел гору тел, беспорядочно наваленных в его животе и находящихся на разных стадиях разложения. Двигаясь вперед, он поглощал все живое, превращая жизнь в тлен.

Ариман заглатывал жизнь, выдыхая леденящий холод космической пустоты и отвратительную вонь, бывшую его естественным запахом. Разложение и смерть. И он продолжал расти. Скоро он не поместится в этой долине, а затем и весь мир станет ему тесен.

Бартон перепрыгнул двойную линию големов и вбежал под деревья — огромные кедры, растущие недалеко от Дома тени.

Пауки падали на него сотнями, он сбрасывал их, продолжая бежать, а за ним росла гигантская фигура Аримана. Собственно, он не двигался, остановившись на краю склона, но рос все выше и выше — гора мусора и пузырящегося студня. Он рос, а все окружающее начал окутывать холод.

Бартон остановился, чтобы отдышаться и осмотреться. Он был в небольшой выемке за кедрами, прямо над дорогой. Вся долина показалась в своей утренней красе из накрывавшей её темноты. Но на поля, фермы и дома падала широкая тень — тень Аримана, бога-разрушителя во всем его природном величии. И тень эта никогда не исчезнет.

Что-то шевельнулось, какое-то поблескивающее тело метнулось к Бартону, и он испуганно отскочил. Змея промахнулась и теперь готовилась к очередной атаке. Бартон швырнул в неё съемником и раздавил ей голову.

Он снова схватил съемник — змеи так и кишели вокруг. Он миновал целое их гнездо, откуда они ползли по склону холма, и несколько раз наступил на них. Внезапно он поскользнулся и упал на шипящую, извивающуюся массу.

Бартон катился по мокрой траве, пытаясь встать. Пауки набрасывались на него, големы кололи куда попало, он боролся с ними, сдирая с себя паутину. Наконец ему удалось подняться на четвереньки, и он пошарил рукой в поисках съемника. Куда он делся? Неужели он его потерял? Пальцы его наткнулись на что-то мягкое… клубок шнура. Съемник исчез, и это был последний удар. Символ окончательного поражения. В отчаянии Бартон выпустил из рук клубок.

Какой-то голем прыгнул ему на спину, и Бартон увидел сверкающую иглу, возникшую перед его глазом, готовую вонзиться в мозг. Он вскинул было руки, но они запутались в паутине. Бартон в отчаянии зажмурился. Это был конец. Он проиграл и сейчас лежал, ожидая последнего удара…

Глава 14

— Мистер Бартон! — пропищал голем.

Бартон открыл глаза: голем торопливо рвал иглой паутину. Он проткнул несколько пауков, а остальных отогнал, после чего прыгнул Бартону на шею возле уха.

— Проклятье, — пискнул он. — Я же предупреждала вас, чтобы вы об этом никому не говорили. Время ещё не пришло, враг слишком силен.

Бартон глупо заморгал.

— Кто?.. — начал было он, но тут же умолк.

— Молчите, осталось всего несколько секунд. Ваша реконструкция была преждевременной, вы едва все не испортили. — Голем резким выпадом проткнул серую крысу, собравшуюся перегрызть Бартону артерию. Серое тело медленно сползло вниз, корчась в агонии. — Встаньте!

Бартон попытался подняться.

— Но я не….

— И торопитесь! Сейчас, когда Ариман освободился, времени терять нельзя. Допустимы любые методы. Он решил приспособиться к Перемене, но это уже в прошлом.

Невероятно, но Бартон узнал этот голос. Он был писклявым и высоким, но похожим.

— Мэри! — удивленно воскликнул он. — Как, чёрт возьми… Кончик её шпаги кольнул его в щеку.

— Мистер Бартон, у вас ещё есть работа.

— Работа?

— Он пытается удрать в фургоне, не желает возвращаться в прежнюю форму. Но он должен! Это единственный выход. Только у него есть нужная сила.

— Нет, — неуверенно произнес Бартон. — Только не доктор Мид!

Голем поднял свою маленькую шпагу к глазу Бартона и замер неподвижно.

— Моего отца нужно освободить, и вы достаточно сильны, чтобы это сделать.

— Только не доктора Мида, — повторил Бартон. — Я не могу…

Он тряхнул головой. Мид. Так, значит, сигара, зубочистка и костюм в полоску были его личиной!

— Все зависит только от вас. Вы один видели его настоящую форму. — Эти слова глубоко запали в голову Бартона. — За тем я вас сюда и привела, а вовсе не для реконструкции!

Змея скользнула по ноге Бартона, голем спрыгнул с его плеча и погнался за ней. Бартон попытался встать, и это ему удалось: державшая его паутина была рассечена. Рядом пролетел рой пчел. Наступал день, появлялись все новые пчелы; теперь они займутся крысами и големами.

Не обращая ни на что внимания, спотыкаясь на каждом шагу, Бартон спустился по крутому склону к дороге. Доктору Миду удалось завести фургон, который словно саваном покрывали крысы, големы и змеи, пытавшиеся пробраться внутрь. Мид медленно ехал по дороге, одолел первый поворот, выскочив одним колесом за край дороги, но быстро выровнялся и двинулся дальше.

За ним, а точнее над ним, росла отвратительная фигура Аримана. Его щупальца извивались, описывая всё бо′льшие круги, искали, хватали и швыряли добычу в студнеобразное тело. Смрад был настолько силен, что Бартона замутило. Наконец он добрался до дороги. Фургон набирал скорость. Раскачиваясь из стороны в сторону, он миновал поворот и врезался в ограждение — крысы и големы полетели в разные стороны. Фургон вздрогнул и, громко скрежеща, двинулся дальше.

Бартон заметил лежавший рядом булыжник… другого способа не было. Он не сумел бы продраться через этот серый шевелящийся ковер, а машина через несколько секунд должна была миновать его. Он присел, потом изо всей силы швырнул камень.

Булыжник сделал свое: он попал в крышу, а затем соскользнул с неё, разбив стекло с левой стороны; осколки разлетелись в разные стороны. Фургон резко повернул и уткнулся в склон, из разбитого двигателя потекли вода и бензин. Крысы и пауки полезли через дверь, радуясь представившейся возможности.

Мид выбрался из фургона, и Бартон с трудом узнал его: лицо доктора было искажено ужасом, и он бросился прочь от машины. Одежда его была порвана, лицо и руки поцарапаны. Он не видел Бартона, пока не столкнулся с ним лицом к лицу.

— Мид! — рявкнул Бартон, схватив мужчину за воротник. — Посмотрите на меня.

Глаза доктора Мида сверкнули, и он засопел, как загнанный зверь. Он был в ужасе, и Бартона это нисколько не удивило. По дороге двигалась гибельная волна серых тварей, а за ней непрерывно росла тень мстительного Аримана.

— Мистер Бартон, — проскрипел доктор Мид. — Ради бога, не задерживайте меня! — Он дернулся, пытаясь вырваться. — Они нас убьют! Лучше…

— Послушайте. — Бартон в упор смотрел на перепуганное лицо доктора Мида, почти касаясь его своим. — Я знаю, кто вы такой. Знаю, кто вы такой на самом деле.

Эффект этих слов был мгновенным: тело доктора Мида дрогнуло, губы раскрылись.

— Кто я… такой?!

Бартон сосредоточился. Держась за воротник доктора Мида, он в малейших деталях представлял себе огромную фигуру, какой увидел её впервые. Величественную, достигающую неба, с раскинутыми руками и головой, исчезающей в солнце.

— Да, — сказал доктор Мид неожиданно тихим голосом.

— Доктор Мид, — вздохнул Бартон. — Вы помните? Вы знаете, кто вы?

Мид резко дернулся, неловко повернулся и, пошатываясь, побежал по дороге. Потом вдруг выпрямился, раскинул руки, задрожал всем телом и закачался, как марионетка на ветру. Лицо его пошло волнами, казалось, оно плавится и западает внутрь, словно бесформенный кусок воска.

Бартон двинулся за ним. Мид упал, прокатился по земле и тут же вскочил. Все его тело сотрясали конвульсии.

— Мид! — крикнул Бартон и схватил его за руку.

Плащ дымился, едкий дым вызывал кашель. Материя разорвалась, когда Бартон крутанул Мида и схватил за воротник.

Это был не Мид, да и вообще не человек. Лицо доктора Мида исчезло, а то, которое он увидел, было сильным и суровым. Впрочем, он видел это всего лишь долю секунды: клюв как у ястреба, узкие губы, дикие серые глаза, широкие ноздри и длинные острые зубы.

Раздался ужасающий грохот, какая-то гигантская сила отшвырнула его, едва не превратив в кровавую лепешку. Он ничего не видел, оглох, и весь мир разлетелся перед ним. Бартон почувствовал, что его поворачивают и сдавливают, затем подбрасывают, и вдруг огромный ослепительный кулак пронзил его, тут же превратившись в пустоту.

Эта пустота окружала его со всех сторон, и он падал в ней, падал долго, в полной невесомости. Какие-то светящиеся шары пролетали мимо. Он пытался поймать их, но они увертывались и летели дальше.

Целые рои светящихся шаров мелькали вокруг. На мгновение Бартон решил, что это бабочки, которых пожирает огонь, и замахал руками, пытаясь отогнать их.

Вскоре он заметил, что остался один, а вокруг царит полная тишина. Но это было не удивительно — вокруг не было ничего, что могло бы издавать звуки, абсолютно ничего. Не было ни земли, ни неба, остались только он сам и эта бескрайняя пустота.

Вокруг капала вода — огромные горячие капли, они шипели и кипели со всех сторон. Он чувствовал грохот — слишком далеко, чтобы его можно было услышать, а кроме того, у него сейчас не было ушей. Да и глаз тоже. И осязания у него не было. Светящиеся шары продолжали лететь сквозь этот кипящий дождь, пронзая то, что было его телом.

Одна из групп таких шаров показалась ему знакомой, и через какое-то время он сумел её опознать.

Плеяды.

Так, значит, это солнца носились вокруг и сквозь него. Он почувствовал беспокойство и попробовал сосредоточиться, но все было напрасно. Он распространился слишком далеко, на миллиарды километров, он весь состоял из газа и слегка светился, словно межзвездная туманность, охватывающая громады звезд и неисчислимые планетные системы. Но как? Что держало его?..

Он висел на одной ноге, головою вниз, извиваясь и вертясь в волнующем мире светящихся дробин, среди роя звезд, уменьшающихся с каждой секундой.

Все больше звезд пролетало мимо него, устремляясь в небытие. Пространство, некогда бывшее Вселенной, шипело и раскачивалось, быстро сжимаясь вокруг него, как проколотый шарик. Последние мгновения её жизни закончились слишком быстро, чтобы их можно было проследить: она съежилась и исчезла. Не было больше дрейфующих солнц и светящихся туманностей — все исчезло. Теперь он сам был Вселенной и висел на правой ноге. Что окружало его сейчас? Он повернулся и попытался взглянуть вверх. Темнота. И какая-то фигура, держащая его за ногу.

Ормузд.

Он настолько перепугался, что не мог даже закричать. Вниз было слишком далеко, и, кроме того, времени не существовало, поэтому он будет падать целую вечность, если Ормузд выпустит его. В ту же секунду он понял, что не смог бы упасть — падать было просто некуда.

Хватка ослабла, и он замахал руками, пытаясь уцепиться за что-нибудь. Он вытягивал руки, шарил ими на ощупь и молил о пощаде. Все напрасно: он даже не видел, кого просит. Он лишь чувствовал присутствие какого-то существа. Это был Ормузд, и он находился внутри него. И молился, чтобы не оказаться вышвырнутым наружу. Но Ормузд его не выплюнул.

Время стояло, но все это продолжалось уже довольно долго. Страх его начал утихать, теперь он вспомнил, что был Тэдом Бартоном. А где он? Висит на правой ноге вне Вселенной. Кто его держит? Ормузд, бог, которого он освободил.

Бартон вдруг почувствовал гнев. Это он освободил Ормузда, но каким-то образом оказался в его власти. Когда бог рос, он захватил и Бартона.

Бог был лишен эмоций, Бартон не чувствовал никакого его сочувствия, разум Ормузда был совершенно прозрачен. Лишь одна мысль заполняла его сейчас и рвалась наружу.

— Ормузд! — Мысль Бартона устремилась в пустоту и отразилась эхом, заставив его задрожать. — Ормузд! — Мысль усилилась, обрела плоть и вес. — Ормузд, верни меня обратно!

Никакой реакции.

— Ормузд! — крикнул он. — Ты помнишь Миллгейт?

Тишина.

Внезапно окружающее его божественное присутствие начало редеть, и он почувствовал, что падает, падает, падает. Вновь светящиеся точки закружились вокруг, тело его слилось теперь в одно целое и падало сквозь горячий дождь.

А потом он ударился обо что-то.

Сила удара была огромна, он даже взвыл от боли. Вокруг формировались какие-то силуэты. Бартон чувствовал тепло, ослепительный белый огонь, небо, деревья и дорогу под собой.

Раскинув руки, он лежал на спине, орда крыс и големов Аримана устремлялась к нему, он слышал их яростный писк. Он чувствовал Землю, её вид, её звуки и запахи. Бартон вспомнил эту сцену — все выглядело так же, как в ту минуту, когда его поглотил Ормузд.

Время остановилось. Пустая оболочка доктора Мида все ещё колыхалась перед ним, высохшая и брошенная. Затем она вдруг лопнула, упала и обратилась в прах, сгорев, как и все вокруг, когда из неё вырвался поток чистой энергии.

— Слава богу, — хрипло прошептал Бартон.

Он пошатнулся и рухнул на землю. Жадные щупальца Аримана ползли к нему по склону, они были уже в нескольких метрах, касаясь обугленных останков крыс, големов и змей, вмиг уничтоженных Ормуздом. Они уже собирались накинуться на него, но им не хватило времени.

Бартон выбрался на безопасное место, присел на корточки и затаил дыхание, видя на фоне неба готового к схватке Ормузда. Ариман, заметив опасность, тряхнул своими щупальцами, как резиновыми ремнями, и они в долю секунды съежились.

Увидев это, Бартон понял, что близится последняя битва.

Когда взошло солнце, фигуры обоих богов были видны по-прежнему и быстро росли. В одно мгновение словно миллиарды взрывающихся солнц оказались в пределах Земли, последовала короткая пауза, затем столкновение. Вся Вселенная содрогнулась, когда они сошлись, подобно борцам: ослепительный свет — это Ормузд, ледяная пустота — Ариман, космический разрушитель, пытающийся поглотить своего брата.

Борьба предстояла долгая; как сказал доктор Мид, она может длиться миллиарды лет.

Целыми роями подлетали пчелы, но это уже не имело значения. Вся Земля была полем битвы, и оно постоянно расширялось, поглощая каждую мельчайшую частицу Вселенной, а может, и не только её. Крысы испуганно удирали, атакуемые пчелами. Големы тоже бежали, защищаясь своими шпагами, но на каждую их иглу приходилось по пятьдесят разъяренных пчел, и они проигрывали.

Самое интересное, что некоторые големы превращались в кучки бесформенной глины.

Хуже всего было со змеями. Тут и там уцелевшие странники давили их. Бартон с удовольствием отметил голубоглазую блондинку, придавившую змею каблуком. Мир возвращался к норме.

— Мистер Бартон! — раздался тоненький голосок возле его ноги. — Я вижу, вам удалось. Я здесь, за камнем, не хочу выходить, пока опасность не минет.

— Здесь безопасно, — ответил Бартон и опустился на корточки. — Прыгай.

Голем — Мэри быстро вышла из укрытия, и Бартон заметил перемены в её облике, хотя прошло совсем мало времени. Он поднял Мэри вверх, чтобы лучше видеть, и утреннее солнце осветило её влажное нагое тельце.

— Трудно поверить, что тебе всего тринадцать лет, — медленно произнес он.

— Потому что это не так, — не задумываясь, ответила она и повернулась к солнцу. — Дорогой Тэдди, понятие возраста в моем случае не имеет значения. Однако мне нужна помощь. Ариман довольно активно воздействует на эту субстанцию, и с каждой минутой жизнь покидает её.

Бартон окликнул Кристофера, и старик подковылял к нему.

— Мистер Бартон, — прошептал он, — с вами все в порядке?

— Я чувствую себя прекрасно. Но у нас тут возникла проблема.

Изменяя глину, она создавала свое тело, и формы, которые придала себе, были явно женскими. Она уже не походила на девочку, которую он помнил. Впрочем, то, что он помнил, было лишь иллюзией.

— Ты дочь Ормузда, — вдруг догадался Бартон.

— Я Армаити, — ответила маленькая фигурка, — его единственная дочь. — Она зевнула, наклонилась вперед, вытянув руки, и прыгнула Бартону на плечо. — Если вы мне поможете, я попытаюсь вернуть свою обычную форму.

— Как он? — обеспокоенно спросил Бартон. — Ты будешь такая же большая, как он?

Она звонко рассмеялась.

— Нет. Он живет во Вселенной, а я живу здесь. Вы этого не знали? Он отправил свою единственную дочь на Землю. Мой дом здесь.

— Значит, это ты привела меня сюда. И пропустила через барьер.

— Не только.

— Что ты имеешь в виду?

— Я отправила тебя отсюда перед Переменой. Я в ответе за твой спуск, за каждый поворот, сделанный твоим автомобилем. За покрышку, которую ты проколол, собираясь повернуть на Роанок.

Бартон скривился.

— Замена колеса отняла у меня два часа. До мастерских было далеко, а кроме того, что-то случилось ещё и с домкратом. А потом было слишком поздно ехать дальше. Нам пришлось вернуться в Ричмонд и провести там ночь.

Снова раздался звонкий смех Армаити.

— Это было лучшее, что тогда пришло мне в голову. Я направляла тебя к долине и убрала барьер, чтобы ты мог въехать.

— А когда я попытался выбраться…

— Он снова был на месте. Он все время там, если кто-нибудь из них его не уберет. У Питера была способность преодолевать его, у меня тоже, но Питер об этом не догадывался.

— Ты знала, что у странников не получится. Знала, что их план реконструкции, их карты, схемы и модели никуда не годны?

— Да, знала ещё до Перемены. — Голос Армаити звучал мягко. — Извини, Тэдди. Они годами работали в поте лица над своими планами и макетами, но дорога была только одна. Пока здесь был Ариман, перемирие продолжалось, и Ормузд принимал его условия…

— Пожалуй, этот город того не стоил, — прервал её Бартон. — Он же был вам безразличен.

— Не принимай это таким образом, — мягко сказала Армаити. — Это была лишь часть целого, но всё-таки часть. Борьба охватывает огромное пространство, больше, чем ты можешь себе представить. Я сама не знаю, насколько далеко это простирается, это известно только им двоим. Миллгейт важен, о нем не забыли, однако нужно было…

— Нужно было дождаться своей очереди, — закончил Бартон. — Вот я и узнал, зачем явился сюда, — добавил он и улыбнулся. — Хорошо, что Питер одолжил мне свой фильтр, иначе я не смог бы представить себе фигуры Ормузда.

— Ты отлично справился со своей задачей, — сказала Армаити.

— И что теперь? Ормузд вернулся, он где-то там. Слой иллюзий расплывается. Что будет с тобой?

— Я не могу остаться, если ты это имеешь в виду, а мне сдается, так оно и есть.

Бартон смущенно кашлянул.

— Однажды ты уже была в человеческом облике. Разве нельзя добавить к нему несколько лет, чтобы…

— Боюсь, что нет, Тэдди. Извини.

— Не называй меня Тэдди!

Армаити рассмеялась.

— Хорошо, мистер Бартон. — Она коснулась его ладони маленькими пальцами. — Вы готовы?

— Думаю, да. — Бартон поставил её на землю и вместе с Кристофером сел рядом. — Что ты собираешься делать? Мы же не знаем твоего настоящего вида.

В её звучном голосе появилась нотка печали и словно бы усталости.

— В свое время у меня было много обликов. Что бы вы ни придумали, это подойдет.

— Я готов, — буркнул Кристофер.

— Я тоже, — согласился Бартон.

Они сосредоточились, лица их напряглись, тела замерли. Щеки Кристофера стали фиолетовыми, а глаза едва не выскочили из орбит. Бартон не обращал на него внимания, концентрируя все оставшиеся у него силы.

Поначалу ничего не происходило. Бартон сделал несколько быстрых, глубоких вдохов и начал снова. Картина перед его глазами — Кристофер и десятисантиметровый голем — заволновалась и начала размываться. Постепенно, почти незаметно, процесс начался.

Может, воображение Кристофера было сильнее его, а может, у него было больше опыта и времени на обдумывание. Во всяком случае, то, что появлялось между ними, потрясло Бартона. Она была невероятно прекрасна. Он перестал сосредотачиваться и лунатически повел рукой.

Через мгновение она уже стояла между ними, упираясь руками в бедра и высоко подняв подбородок, а её черные волосы каскадами падали на обнаженные белые руки. Гладкое тело сверкало в лучах утреннего солнца. У неё были огромные черные глаза и большие крепкие груди.

Бартон зажмурился, чувствуя энергию, переполнявшую все живое, необыкновенную энергию жизни, которая ритмично излучалась во всех направлениях.

Это был единственный миг, когда он её видел, — она покидала их. Ещё звучал её сочный мягкий смех, он ещё чувствовал её присутствие, но она быстро таяла, растворяясь в земле, деревьях, кустах и виноградных лозах. Словно река жизни, она быстро заструилась по ним. Бартон заморгал, потом протер глаза и зажмурился.

Когда он вновь открыл глаза, её уже не было.

Вечером Бартон медленно ехал на своем запыленном желтом «паккарде» по улицам Миллгейта. Он был в том же помятом костюме, но побрился, вымылся и отдохнул после потрясающей ночи. Чувствовал он себя довольно хорошо, если вспомнить, что ему пришлось пережить.

У парка он притормозил, почти остановившись, чувствуя удовлетворение, даже гордость. Парк был на месте, такой же, как всегда, — часть оригинального целого. После всех этих лет он вернулся, и Бартон приложил к этому руку.

Дети бегали по дорожкам, один сидел на краю фонтана, надевая ботинки. Тут и там стояли детские коляски, сидели несколько стариков, держа в карманах смятые газеты. Вид этих людей действовал на него лучше, чем древняя пушка и мачта с флагом.

Это были настоящие люди. Площадь реконструкции после ухода Аримана вновь расширялась, все больше людей, мест, зданий и улиц сбрасывало покров иллюзии. Через несколько дней процесс захватит всю долину.

Бартон свернул на главную улицу. На одном её конце по-прежнему было написано: «Джефферсон-стрит», а на другом появилась первая надпись: «Мэйн-стрит».

Дальше стоял банк. Старый Миллгейтский торговый банк из кирпича и бетона, словом, как всегда. Чайной для женщин уже не было — она исчезла навсегда, если впредь все пойдет так, как прежде. Серьезные мужчины входили и выходили через широкие двери, а над дверями висел, сверкая в лучах вечернего солнца, съемник Аарона Нортрупа.

Бартон медленно ехал по Мэйн-стрит. Местами процесс восстановления порождал удивительные эффекты. Магазин Дойла с товарами из кожи восстановился только наполовину, а вторая половина по-прежнему была продовольственным магазином. Несколько прохожих стояли перед ним, удивленно разглядывая подобное чудо. Это было странное чувство — войти в магазин, принадлежащий двум разным действительностям. Перемена отступала.

— Мистер Бартон! — позвал знакомый голос.

Бартон остановился. Из клуба «Магнолия» выскочил Кристофер с кружкой пива в руке и веселой улыбкой на лице.

— Подождите немного! — возбужденно крикнул он. — Мой магазин появится с минуты на минуту!

Он не ошибся. Прачечная начала расплываться, волна реконструкции подходила все ближе. Стоящий перед ней клуб «Магнолия» все более бледнел, а из-под его исчезающего силуэта появлялся другой, более отчетливый. Кристофер следил за процессом со странным чувством.

— Пожалуй, мне будет скучновато без этой забегаловки, — сказал он. — Ведь я ходил сюда восемнадцать лет…

Кружка пива, которую он держал в руке, исчезла. В ту же секунду исчезли последние доски клуба «Магнолия», и на его месте начал проявляться роскошный обувной магазин.

Кристофер испуганно выругался, заметив, что держит за ремешок женскую туфельку на высоком каблуке.

— А теперь ваш черед, — сказал Бартон, улыбаясь. — Прачечная исчезает. Это не затянется надолго.

Бартон уже видел появляющийся контур магазина и мастерской Уилла. Кристофер тоже изменился, но, сам поглощенный наблюдением, не замечал этого. Тело его распрямилось, утратило сутулость, кожа высветлилась и покрылась румянцем, которого Бартон прежде у него не видел, глаза засверкали, руки перестали дрожать. Его грязный плащ и брюки сменились свежей рабочей рубашкой, брюками в мелкую голубую клетку и кожаным фартуком.

Последние детали прачечной исчезли, и явился магазин Уилла «Продажа и ремонт».

В элегантной витрине за чистым стеклом поблескивали телевизоры — это был по-современному просторный, светлый магазин. Даже с неоновой вывеской. Прохожие останавливались и с удовольствием поглядывали на экраны. Магазин Уилла предстал во всей своей красе. Пока это был самый лучший магазин на Мэйн-стрит.

Кристофер забеспокоился, ему не терпелось войти внутрь и приступить к работе. Он нервно барабанил пальцами по отвертке, торчащей из-за пояса.

— На прилавке стоит корпус телевизора, — объяснил Кристофер Бартону. — Нужно вставить в него кинескоп.

— Отлично, — сказал Бартон, улыбаясь. — Не буду больше вас отвлекать.

Кристофер взглянул на собеседника и дружелюбно улыбнулся, однако какая-то тень мелькнула по его добродушному лицу.

— Здорово! — сказал он торжественно. — Мы с вами ещё увидимся, мистер.

— Мистер?! — повторил Бартон, удивленный официальным тоном Кристофера.

— Мне кажется, я вас знаю, — буркнул Кристофер, глубоко задумавшись, — но никак не могу вспомнить откуда.

Бартон грустно покачал головой.

— Невероятно… — прошептал он.

— Мне кажется, я что-то для вас делал. Мне знакомо ваше лицо, но я не помню, когда мы встречались.

— Я Когда-то жил здесь.

— А потом уехали, верно?

— Моя семья перебралась в Ричмонд. Это было очень давно, я был тогда ещё ребенком. А вообще-то я родился здесь.

— Ну конечно! Я вас точно встречал. Чёрт возьми, забыл, ваше имя… может, напомните? — Кристофер нахмурился. — Тэд… гм… Вы, значит, здесь родились? Тэд…

— Тэд Бартон.

— Конечно же! — Кристофер сунул руку в машину, и они обменялись рукопожатием. — Рад вас снова видеть, Бартон. Остановитесь здесь?

— Нет, — ответил Бартон, — мне нужно ехать дальше.

— На отдых едете?

— Да.

— Многие люди проезжают здесь. — Кристофер показал на дорогу, на которой стали появляться машины. — Миллгейт — развивающийся город.

— И с большим будущим, — добавил Бартон.

— Как видите, мой магазин оформлен так, чтобы привлекать внимание проезжающих. Думаю, с каждым годом движение здесь будет все оживленнее.

— Пожалуй, — согласился Бартон.

Он думал о заброшенной дороге, поросшей травой, и о старом грузовике. Наверняка здесь будет большое движение. Миллгейт восемнадцать лет был отрезан от мира, ему предстоит многое наверстать.

— Забавно, — медленно сказал Кристофер. — Знаете, это странно, но мне все время кажется, будто здесь что-то произошло, и не так давно. И будто оба мы участвовали в этом.

— В самом деле? — с надеждой переспросил Бартон.

— Это было связано и с другими людьми. С доктором… доктором Моррисом… или Мидом. Но ведь в Миллгейте нет никакого доктора Мида, а только старый доктор Долан. И ещё это как-то было связано с животными!

— Не берите в голову, — сказал Бартон, слегка улыбаясь. Он запустил двигатель. — До свидания, Кристофер.

— Заглядывайте, если будете у нас.

— Обязательно, — ответил Бартон, трогаясь с места.

Кристофер помахал ему на прощание, Бартон ответил тем же. Кристофер повернулся и направился в магазин, довольный, что может вернуться к своим делам. Реконструкция свершилась — он был полностью восстановлен.

Бартон медленно ехал вперед. Москательного магазина и его странного хозяина уже не было, и это его обрадовало. Он чувствовал, что без него Миллгейту будет лучше.

Он миновал пансионат миссис Триллинг, точнее, то, что недавно им было. Теперь здесь стоял автомобильный магазин и за огромной витриной виднелись сверкающие «форды». Отлично. Чтобы и дальше так.

Это был Миллгейт, каким он мог быть всегда, если бы не появился Ариман. Борьба продолжалась где-то во Вселенной, но здесь победа бога Света была очевидна. Может, не полная, но близкая к этому.

Выехав из города, он увеличил скорость и начал долгий подъем к автостраде. Дорога оставалась прежней — потрескавшейся и заросшей травой, и Бартон подумал: «А что с барьером? Неужели он до сих пор на месте?»

Однако барьера не было. Грузовик и рассыпанные бревна исчезли, оставив после себя только помятую траву. Это удивило Бартона. По каким правилам играли боги? Никогда прежде он об этом не думал, но в этот момент ему показалось очевидным, что они должны были делать кое-что, когда приходили к соглашению.

Проезжая извилистой дорогой по другую сторону гор, он вспомнил о двадцатичетырехчасовом ультиматуме Пег и подумал, что она, вероятно, уже на пути в Ричмонд. Он хорошо изучил её и знал, что шутки не её стихия. Следующая их встреча состоится в суде, на бракоразводном процессе.

Бартон уселся поудобнее. Возвращение к жизни, которую он вел прежде, было невозможно. Все кончилось, и он уже начал привыкать к этому.

Честно говоря, Пег была довольно скучна.

Бартон вспомнил стройное сверкающее тело, гибкую фигуру, возникшую из глины. Блеск черных волос и глаз, когда она удалялась от него, растворяясь в земле, что была её вечным домом. Красные губы и белые зубы, а под конец — сияние нагих рук и ног.

Ушла? Нет, Армаити не ушла, она была повсюду, во всех деревьях, в зеленых полях, озерах и лесах. В плодородных долинах и горах, возвышающихся по сторонам. Она была под ним и вокруг него. Заполняла весь мир, жила в нем, была его неотделимой сущностью.

Остроконечные горы расступились, пропуская дорогу, и Бартон медленно выехал из долины. Величественные и похожие друг на друга, словно близнецы, они мягко поблескивали в лучах заходящего солнца.

Бартон вздохнул. Он знал, что теперь повсюду будет искать следы Армаити.