Изгнание

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Все началось с конца, с заключительного театрального спектакля, который был дан в точно назначенное время. Когда зажженный в зале яркий электрический свет стер грани между зрителями и актерами, стало видно, что театр Вест Энд был полон в основном молодыми девушками, которые пришли сюда, горя желанием увидеть ведущего актера. Без сомнения, именно его – Луиса Дейвина – талантливого и красивого, любимца Национального театра, хорошо известного и уважаемого в Голливуде. И именно он провалил финальную сцену спектакля, сократив свой текст, ничего не сказав заранее партнерам. Это была пьеса, на которой держалась вся слава театра, а заключительная сцена в пьесе Артура Миллера «Испытание» была самой главной.

После того как последние слова были произнесены, на несколько секунд воцарилась тишина, и только потом послышались взволнованные аплодисменты. Николь Холл, так хорошо игравшая Абигайль Вильямс, что не раз доводила зрительниц первого ряда чуть ли не до обморока, тоже начала аплодировать, ей вторила Глинда Говард, игравшая Элизабет Проктор. Но сам Луис стоял в хорошо отработанной позе, раскинув руки в стороны и опустив голову так, что тень от волос скрывала его лицо, и принимал аплодисменты публики как должное. И даже когда он уже ушел со сцены, зрители продолжали хлопать так, будто он все еще был там. Его последний выход был таким же запоминающимся, как и все спектакли, в которых он играл.

Очутившись за кулисами, Николь окинула взглядом всю эту жужжащую от возбуждения толпу, заметив при этом, что те, кто больше всех ненавидел друг друга, обнимались с наибольшим энтузиазмом. Она еще раз убедилась в том, что знала уже давно: все ее подруги-актрисы так и вьются вокруг Луиса, ловя каждое его слово и заглядывая ему в глаза со слащавыми улыбками. Так как ему не нравилась ни одна из них, было приятно сознавать, что все их усилия напрасны. Ее согревала мысль о том, что она обладает секретом, о котором не знала ни одна из женщин, во всяком случае, из тех, с которыми она была знакома.

Секрет Николь был очень прост – дело в том, что между ней и блистательным актером был роман, который давно уже перерос в глубоко интимные, запретные отношения, скрывать которые приходилось по причине того, что Луис был уже давно женат. Подобно тому, как Ричард Бартон обзавелся своей Сибиллой и не изменял ей, пока не появилась Элизабет Тейлор, так же и Луис Дейвин встретил свою Марджори – верящую в него молодую девушку, и женился на ней, когда был еще не известным никому начинающим актером.

По поведению жены Луиса Николь никак не могла понять, демонстрирует ли та свою независимость, или же она настолько наивна, что совсем не понимает, что происходит у нее за спиной. Потому что по только ей одной известным причинам Марджори предпочитала воспитывать трех своих детей в Котсволде, подальше от лондонских скандалов, что сделало знаменитого актера беззащитным перед нападками уличных «похитителей мозгов», с которыми ему приходилось сталкиваться чуть ли не ежедневно. Был еще и третий вариант объяснения ее поведения: вполне могло быть так, что его жена давным-давно перестала интересоваться мужем, и ее совершенно не заботило, есть ли у Луиса любовница.

Казалось, это не беспокоит ее и сейчас, когда Марджори прошла на сцену через заднюю дверь, – она всегда приходила на все премьеры и заключительные спектакли мужа, – и мило улыбнулась Николь. Она была уверена, что все прекрасно знают, кто она такая, хотя и не подозревала, как по-разному к ней относятся. Почувствовав неуместное раздражение, Николь прошла в гримерную, которую делила еще с двумя ведущими актрисами, и начала не спеша снимать грим.

Поразмыслив немного, она вдруг поняла, что при ее появлении в гримерной повисла странная тишина, а потом эти двое с какой-то неистовой активностью заговорили про Марджори. Без всякой видимой причины они начали расхваливать жену Луиса и, не переставая твердили, что она очаровательная женщина. Чтобы досадить им, Николь надела костюм из кошачьего меха, плотно облегавший ее привлекательную сексапильную фигуру, и с вызывающим видом прошлась по комнате. После этого она принялась накладывать новый макияж и расчесывать пышные аккуратно подстриженные волосы. Потом она закурила сигарету и, сделав глубокую затяжку, выпустила струю дыма.

Сегодня должен был состояться прощальный вечер. И для того чтобы его все запомнили, Луис Дейвин будет вести его сам, пригласив всех в Патни, в свою квартиру с прекрасным видом на реку. Николь, которая провела в этой квартире множество ночей, смеясь в душе, слушала, как ее подруги-актрисы обсуждали, каким может быть жилище Луиса, не скрывая при этом своего восхищения. С тех пор, как в Голливуде он достиг головокружительного успеха, когда, будучи еще никому не известным, завоевал премию «Оскар», Луис сумел приобрести репутацию звезды даже среди коллег. И среди всей этой братии он выбрал Николь и влюбился в нее. Улыбнувшись самой себе, она поднялась и со словами: «Увидимся на вечеринке», – направилась к двери, распространяя вокруг себя запах дорогих духов. Закрывая дверь гримерки, Николь услышала, как одна из актрис произнесла: «Шлюха», – достаточно громко для того, чтобы это слово могло достигнуть ее ушей.

Позже она вспоминала, что на этот раз дорога в Патни была для нее не совсем обычной. Как только она оказалась в машине, у нее возникло чувство, что судьба дает ей какой-то знак, что она приближается к жизненному перекрестку, после которого ее жизнь изменится тем или иным образом. И это чувство породило в ней желание вспомнить все важное, что произошло в ее жизни, все те события, которые привели ее к этому повороту судьбы. Она вдруг захотела понять, что помогло ей сделаться прекрасной и неотразимой Николь Холл – блистательной актрисой и любовницей многих мужчин, получающей одинаковое удовольствие от извращенных занятий сексом и от игры на сцене.

Рожденная в апреле 1967 года под знаком Тельца, – самым чувственным знаком зодиака, она явилась плодом необузданной и короткой страсти, возникшей между ее родителями, которых заставили пожениться потому, что ее мать забеременела. Конечно брак, заключенный при таких сомнительных обстоятельствах, не мог просуществовать долго, поэтому он очень скоро распался по вине матери Николь, Френсис, которая бросила мужа и, как модно было в то время говорить, сбежала с блистательным Джони Карстейром – биржевым маклером и искусным игроком в поло. Ко всеобщему удивлению, и особенно к удивлению его самого, Николь оказалась на попечении своего отца.

Столкнувшись с этой непростой задачей, Пьер Холл не стал нанимать нянек и гувернанток, а предпочел отправить свою восьмилетнюю дочь в заграничную школу, продолжая выказывать свои родственные чувства по отношению к ней только во время каникул. Сразу после этого, в порыве страсти, он женился на своей секретарше, которая впоследствии относилась к падчерице со все возрастающим презрением. Николь, сумевшая уже тогда подчинить себе сложившуюся ситуацию, наслаждалась, ведя роскошную жизнь и занимаясь в театральной школе. За все это платил Пьер, так как чувствовал себя виноватым перед дочерью, особенно после того, как его вторая жена родила ему нескольких довольно хилых детей, которые теперь полностью завладели его вниманием.

По дороге в Патни, включив радио и закурив новую сигарету, Николь решила, что для хорошего психолога было бы просто наслаждением изучить ее натуру, потому что причины ее теперешнего поведения придется искать далеко за порогом ее детства, лишенного любви и материнской ласки. Но на самом деле все это было совсем не так. Причина заключалась в том, что с семнадцатилетнего возраста она начала «коллекционировать» мужчин, как другие коллекционируют марки. В обществе «самцов» она чувствовала себя как рыба в воде и наслаждалась грубой чувственной любовью с невероятной силой. Как-то раз, в каком-то споре ее обозвали «нимфоманкой», и, хотя Николь повернула разгневанное лицо в сторону говорившего, она в глубине души сознавала, что в этих словах есть доля правды. Николь была, хотя в английском языке и не существует такого понятия, никогда ни в чем не раскаивающейся грешницей. И, подражая мужчинам, она зашла в своих грехах так далеко, что начала записывать имена всех, с кем переспала, в специальный блокнот, в графу, названную ею самой «коллекция».

Сейчас, направляясь в одиночестве на вечеринку к Луису, она знала, что его жена, всегда остававшаяся в тени, несомненно, была предана мужу во время его долгого подъема на вершину славы. Николь понимала, что она сама должна каким-то образом преобразиться. Она хотела быть с Луисом не только потому, что любила его, но еще и потому, что ей нравилась его репутация «домочадца». Всей театральной и кинопублике о нем не было известно ничего, кроме того, что у него незабываемая внешность, и его пронзительные голубые глаза сияют с экрана магическим светом из-под шапки темных волос. И если Николь удастся заставить его покинуть уютное семейное гнездышко, которое свила для него Марджори, то ему никогда не придется сомневаться в ее верности. Да, она была когда-то девочкой на одну ночь, с которой было приятно провести время, но теперь для нее все должно измениться, она должна использовать все свое обаяние, чтобы завоевать сердце блистательного актера. Путь, который она выбрала, походил на путь, по которому шла Тейлор к своему Бартону, это был путь сирены, которая толкнула возлюбленного в пучину развода, а потом своим великолепным сиянием заставила забыть обо всем, удерживая в плену постоянного дурмана.

Все это казалось ей вполне выполнимым. Припарковав машину, она осторожно направилась к парадной двери квартиры Луиса. Тут она услышала смех Марджори и, внутренне собравшись, приготовилась к сражению с этой женщиной. Она подумала, что с этого момента ее тонкая интуиция сможет подсказать ей, когда наступит решающий момент.

В целях безопасности Луис никогда не оставлял парадную дверь открытой, даже сегодня, когда ночь была очень душной и то и дело раздавались раскаты грома, дверь была заперта.

Николь остановилась на крыльце и, прежде чем позвонить, постаралась подбодрить себя. Она приготовила для его жены улыбку, которой любовницы улыбаются женам своих возлюбленных, а если бы дверь открыл сам Луис, то мимо него она готова была пройти с безразличным видом, бросив, однако, Луису взгляд, который моментально напомнил бы ему об их любовных утехах. Каково же было ее удивление, когда дверь немедленно открыла Дейла Хоуп – молодая бездарная актриса, уроженка севера, которая играла в спектакле Мерри Варрен. Свою роль ей удалось вытянуть только благодаря усилиям Глинды Говард и Николь Холл.

– О, привет, – сказала Дейла и одарила Николь именно такой улыбкой, которую та сама собиралась адресовать Марджори.

На какое-то мгновение Николь растерялась. Она прекрасно знала, что Дейла ее не любит, и понимала, что этим наигранным радушием молодая актриса пыталась скрыть свое отвращение к ней. «Зачем же тогда она так улыбнулась мне?» – подумала Николь. Сразу же насторожившись, она поднялась по ступеням, ведущим в квартиру Луиса.

Это были великолепные апартаменты, идеально подходившие блистательному актеру. Они занимали весь первый этаж дома в викторианском стиле, а огромный балкон с видом на реку был украшен стальными гравюрами ручной работы. Вдобавок ко всему для создания интерьера Луис пригласил какого-то сверхмодного дизайнера, живущего за городом, и тот прямо-таки утопил его квартиру новомодными украшениями, выказывая тем самым блистательность и красоту своего вкуса. Цвета и ткани были подобраны идеально, а множество горящих лампочек дополняли гармонию, освещая все предметы в доме, даже букеты свежих цветов, которых было множество.

– Очаровательное местечко, правда? – прошептала Дейла. – Вы бывали здесь раньше?

– И не один раз, – ответила Николь.

– Так же, как и я, – со сладкой улыбкой сказала молодая актриса, прежде чем отойти от нее.

Николь на мгновение застыла, думая о том, что бы могла означать эта реплика, и уже понимая, что Дейла явно на что-то намекала. Но, взглянув на Луиса, Николь немного успокоилась. Казалось, он был совершенно поглощен разговором с Биллом Косби – их театральным менеджером – и даже не взглянул в ее сторону, когда она вошла в комнату. Николь решительно взяла себя в руки и приступила к игре.

– Как вы поживаете? – проговорила она, направляясь прямо к Марджори и протягивая ей руку. – Мне просто не верится, что мы наконец-то встретились. Я – Николь Холл, которая играла Абигайль Вильямс.

В глазах смотревшей на нее женщины появилось, как она и ожидала, выражение скуки, но они были гораздо неприветливее, чем могла ожидать Николь от женщины, которая добровольно покинула городское общество и поселилась в деревне. Николь считала себя принадлежащей к высшему свету, и для нее все жившие дальше Бромлея были простаками и провинциалами. Поэтому она очень удивилась, заметив, что Марджори оказалась намного умнее, чем она представляла. Было очевидно, что ей решительно наплевать на то, что они принадлежат к разным слоям общества. Николь вдруг вспомнила, что жена Луиса тоже была актрисой, перед тем как пожертвовать своей карьерой ради мужа, который только начинал проявлять свой талант. Николь внезапно поняла, что ее соперница, с которой, как ей казалось, будет легко справиться, на самом деле была намного проницательнее, чем она думала.

– Вы очень хорошо играли, – сказала Марджори, – особенно интимные сцены. А тот момент, когда вы и другие девушки падаете на пол, как колода карт, просто привел меня в восторг.

– Я очень рада, что вам понравилось, миссис Дейвин, – ответила Николь, пожалуй, слишком слащавым голосом.

– Да и сама пьеса просто замечательная, – продолжала жена Луиса, – но очень тяжелая. Говорят, она выворачивает людей наизнанку и вскрывает все самое худшее, что есть в них.

Николь уставилась на нее в изумлении. Она никак не ожидала такого поворота событий:

– Вы имеете в виду актеров или персонажей?

– О, конечно, не актеров, и сегодняшнее представление показало это. Просто я слышала, что пьеса вызывает сомнения. Так же как определенные события в обществе могут заставить людей показать все свое ничтожество и жестокость, персонажи пьесы и их действия также наглядно демонстрируют это.

Николь была крайне удивлена тем, что такая женщина способна поддерживать разговор на подобном уровне. Потом она решила, что Луис в любом случае не стал бы терпеть возле себя зануду, какой бы отличной домохозяйкой она ни была. Она все больше убеждалась в том, что с женой Луиса будет не так-то легко справиться.

– Позвольте мне предложить вам чего-нибудь выпить, – спохватилась Марджори, – что вы предпочитаете?

– О, не беспокойтесь. Я сама о себе позабочусь. Бар на кухне?

– Да, – Марджори улыбнулись.

На вид эта женщина была совсем простой и нисколько не привлекательной.

– Надеюсь, что позже мы сможем продолжить наш разговор, Николь.

– С удовольствием.

Все еще находясь под впечатлением от услышанного, Николь с радостью покинула роскошную гостиную и отправилась на кухню, где две девицы из обслуживающего персонала театра разливали напитки у буфетной стойки.

– Вам вина? – спросила одна из них.

– Да, пожалуйста. Сухого белого.

– Вот, пожалуйста.

Николь показалось, что, протягивая ей стакан, девушка сделала это недостаточно учтиво. Но тут обе девицы заметно напряглись и на их лицах заиграли улыбки, одновременно и жеманные и глупые. Даже не повернув головы, Николь поняла, что на кухню зашел Луис, и в ту же секунду почувствовала, как его рука скользнула по ее телу.

– Все в порядке? – спросил он.

От прикосновения его руки тело Николь тут же напряглось. Ее тело было поистине прекрасным, и стоило только нежным рукам Луиса дотронуться до него, ее плоть уже была готова ответить на его ласки.

– У меня – да. А как ты? – ответила актриса.

– Я просто мечтаю остаться с тобой наедине.

– Правда?

Луис улыбнулся:

– Я заметил, что ты долго и серьезно разговаривала с Марджори. О чем это вы секретничали?

– Она призналась мне, как это ужасно – стирать тебе носки.

Луис ленивым движением взъерошил волосы Николь, что заставило вздрогнуть двух девиц.

– Я не верю ни одному твоему слову, – произнес он.

Николь повернулась и посмотрела на него, уверенная в том, что Марджори не имеет и десятой доли той привлекательности, которой обладает она.

– Как тебе будет угодно, дорогой. Мне же следует пойти пообщаться с гостями, – с этими словами она вернулась в гостиную и начала оглядывать комнату в поисках кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить.

Занятая новой ролью, в которую она уже начала постепенно входить, Николь подавила в себе инстинктивное желание присоединиться к группе мужчин. Мило улыбаясь, она направилась к Глинде Говард, зная, что эта ведущая актриса принимает ее как равную.

В отличие от красавицы Николь и других актрис, Глинду можно было назвать «уродливой». Но благодаря своей прямоте и уму она легко сделалась одной из ведущих актрис театра, и ей не стоило больших усилий оставаться «первой дамой». В некоторых отношениях Николь завидовала этой актрисе: та почти никогда не уделяла большого внимания одежде, с удовольствием ела много мяса с кровью и мучное, а также курила и пила в невероятно больших количествах. Несмотря на все это, Глинда всегда оставалась стройной, ее можно было назвать чуть ли не костлявой, но выглядела она великолепно во всем, что бы ей ни взбрело в голову на себя напялить. Николь очень нравился макияж «первой дамы»: она использовала лишь минимальное количество туши для ресниц, а на губы наносила тонкий слой помады. Другой косметикой она не пользовалась. В сорок лет эта актриса казалась простой женщиной, однако глубина ее натуры не позволяла молодым относиться к ней без должного уважения, а уверенность в себе напрочь лишала ее боязни того, что кто-то сможет пошатнуть ее главенствующую позицию.

– Вы были сегодня неподражаемы, – произнесла Николь искренне.

Глинда кивнула в ответ.

– Ты тоже была совсем не плоха, – она закурила сигарету черного цвета, – что ты собираешься делать дальше?

– Я намерена сняться на пробы для «Мершант Айвори Продакшн».

– О, это совсем неплохо. Уверена, что ты преуспеешь в этом. Ты как раз в их вкусе.

– Вы так считаете?

– Несомненно. Это именно то, что им нужно – молодая и симпатичная.

– А вы, Глинда? Какие у вас планы?

«Первая дама» слегка пожала одним плечом, но даже этот слабый жест получился у нее очень выразительным:

– Две недели я собираюсь отдыхать, а потом начну репетировать леди Бракнелл в «Ольхе». Причем я хочу сократить свою роль до минимума. Так, слова «дамская сумочка» будут звучать просто «дамсу».

Уловив краем глаза, что Луис, вошедший в гостиную, был остановлен Дейлой, Николь неестественно рассмеялась и произнесла нарочито громко:

– Я обязательно приду посмотреть на вас!

– Что ж, выпишу тебе контрамарку, – Глинда осушила свой стакан и отставила его в сторону. – Будь хорошей девочкой, принеси мне еще выпить, – Глинда была из тех людей, которые могут попросить вас о чем угодно, совершенно не обидев этим.

– А что у вас было? – спросила Николь.

– Водка с тоником, милочка. Терпеть не могу все эти вина. У меня и так кислотность повышена. Да сделай, пожалуйста, двойную порцию, чтобы мне лишний раз не бегать в бар.

Довольная тем, что может услужить «первой даме», Николь поспешила на кухню.

– …Господи, столько энергии, – говорила одна из девушек, – иметь жену и трахаться с двумя любовницами…

– Может, у него их и больше.

– Может, но я и сама не прочь встать в эту очередь, а ты?

Как только Николь вошла в кухню, обе девицы виновато замолчали, но по выражению их лиц и грубости услышанных ею фраз она поняла, что они говорили о Луисе. Неприятное слово «любовница», употребленное к тому же во множественном числе, засело у нее в голове, и на какое-то мгновение Николь застыла, обдумывая его значение. Потом она смешала огромную порцию водки для Глинды и еще большую – для себя.

Тому, что она услышала, было два объяснения. Во-первых, девицы, ничего не зная о жизни Луиса и судя только по его поведению, могли предположить, что он спит со всеми подряд. Но второй вывод напрашивался сам собой: они могли действительно что-то заметить, находясь все время на кухне. А что могло означать самодовольное выражение на лице Дейлы и ее странный намек, что она бывала в квартире Луиса раньше? Смутное подозрение снова шевельнулось в душе Николь, и, полная мрачных предчувствий, она вошла в гостиную.

И Луис, и Дейла были там. Любовник Николь стоял рядом с женой и делал вид, что ловит каждое слово женщины, которая предпочла сидеть дома и гулять по Глостерширу вместо того, чтобы стать блистательной супругой блистательного актера. От одной этой мысли Николь сделалось дурно. Северянка же, про которую даже враги могли бы сказать, что она отлично играет свою роль, принимала ухаживания, стоя посреди группы смеющихся мужчин. В отличие от Николь, Дейла изо всех сил старалась завоевать популярность, демонстрируя свою сексуальность, и это явно давало определенные плоды. Осознав, что ее положение становится угрожающим, Николь протянула Глинде стакан с выпивкой и еще раз обвела взглядом комнату в поисках нового собеседника.

Супермодный художник установил небольшое белое пианино в нише возле балкона, и сейчас за ним сидел, лениво наигрывая одну из вещей Айвора Новелло, Джеймс Миллиган – старейший актер труппы, вечно играющий героев-любовников. В прошедшем в прошлом сезоне спектакле от играл роль Гайлса Кори.

– Господи, Джим, – произнесла Николь, подходя к нему, – эта вещь совсем устарела.

Он поднял глаза от инструмента и подмигнул.

– Эх, старина Айвор. Тебя удивит, если ты узнаешь, что я когда-то пел в хоре Королевскую Рапсодию.

– Я просто в ужасе. Ты не можешь быть таким старым!

Джеймс был из тех людей, которым можно говорить подобные вещи, зная, что он не обидится.

– Дорогая девочка, да, я такой старый, как сам Господь… по крайней мере, как его младший брат, – он слегка подвинулся и похлопал по сиденью стула.

Николь села рядом.

– Как было бы чудесно совместить твою молодость и мой опыт, чтобы я мог, повидав все, остаться молодым.

– Для меня это звучит так загадочно.

– Возможно, возможно. Хотя на самом деле мне очень не хотелось бы меняться. Сейчас я в таком прекрасном возрасте. Было время, когда я смотрел смерти прямо в лицо, и все же… я до сих пор продолжаю ходить по этой земле.

– Тебя это не пугает?

– Что?

– Сознание того, что жить тебе остается все меньше и меньше? – Николь вовсе не хотела задавать такой бестактный вопрос, но Джеймс, казалось, остался невозмутимым.

– Нисколько. Я просто жду своего следующего перевоплощения.

Он произнес эти слова так искренне, что Николь в изумлении уставилась на него.

– Ты что, действительно в это веришь?

– Конечно. Понимаешь ли…

Его прервала одна из девушек с кухни, появившаяся в дверях и громко крикнувшая:

– Стол уже накрыт. У вас все в порядке миссис Дейвин?

Марджори моментально приняла озабоченный вид. Николь, заметив это, вспомнила о своей игре и подумала о том, как ее все раздражает. Ведь это она должна была стоять там, посреди гостиной, мило улыбаясь гостям, приглашая их в столовую, где их уже дожидались груды тарелок и приборов, завернутых в бумажные салфетки.

Она даже изобразила на лице легкое раздражение, что делать вовсе не следовало, потому что, бросив быстрый взгляд в сторону Дейлы, поняла, что та все заметила.

– …Думаю, что сейчас нам всем следует поесть, – между тем говорила Марджори, – потому что Ли Ловадж прибудет сюда сразу после того, как закончит играть в гостиничном парке, и у нас начнутся танцы. Это будет не позднее половины второго.

– Во сколько же, в таком случае, закончится наш вечер? – спросил кто-то из гостей.

– После завтрака, – весело ответил Луис. – Не забывайте, что завтра воскресенье.

– Да, но боюсь, я не смогу оставаться с вами так долго, – произнесла Марджори, и это прозвучало в ее устах вовсе не как каприз, а просто констатация факта. – Я совсем не подхожу на роль ночной совы. Но заверяю вас, что вы все уже приглашены на воскресный ланч. Я его обязательно приготовлю.

Гости встретили приглашение хозяйки дома с радостным возбуждением, а Николь подумала: «Вот чем она смогла удержать его – своей невероятной тактичностью. И все же эта женщина уже сделала свое дело – она помогла ему подняться, следила, как он карабкается к вершине успеха, поэтому по всем законам шоу-бизнеса теперь ей следует уступить свое место».

И все же в какой-то мере авторитет Марджори был непоколебим, как первенство Глинды. Во время одной из песенок Ли Ловадж, оказавшейся очень подвижной негритянкой, хозяйка скрылась в спальне, в которой Николь провела с Луисом бессчетное количество незабываемых часов, полных неги и наслаждения, и в гостиную больше не выходила.

– Ничего не скажешь, решительная женщина.

– Что вы имеете в виду? – нервно спросила Николь, глядя на Глинду, которая замечала решительно все.

– Ведь смотреть не на что и наверняка ужасная зануда, но, видит Бог, она делает с Луисом все, что захочет.

Николь почувствовала, как у нее сжалось сердце:

– Вы так думаете?

– Конечно. Он, может быть, не поймет этого, пока не бросит ее, но в конечном итоге он обязательно вернется к ней.

– Господи, но почему?

– Потому, что она – его спасительная тихая гавань. Она не устраивает скандалов, она всегда под рукой и никогда не задает никаких вопросов. Тихо и спокойно поддерживает семейный очаг и только в случае необходимости появляется на сцене. Скажи честно, малышка, могла бы ты представить себе, чтобы такая девушка, как ты, вела подобный образ жизни?

– Но не может же быть, чтобы Луис был таким эгоистом.

– Почти все актеры именно такие, неужели ты этого не замечала?

– И каковы же это почти все актеры? – спросила подошедшая к ним Дейла.

Она явно выпила больше положенного и еле стояла на ногах.

– Эгоисты, милочка, – ответила Глинда. Ее едва накрашенные губы искривились в легкой усмешке. – Однако я не горю желанием быть вовлеченной в такого рода дискуссию. К тому же у меня кончилась выпивка. Так что, милочки, я оставлю вас, чтобы вы могли обсудить ваши девичьи проблемы без меня, – с этими словами она удалилась, тряхнув волосами цвета красного дерева.

Николь решила не церемониться с Дейлой:

– Весь вечер меня не покидает чувство, что ты хочешь мне что-то сказать. Ну что ж, теперь у тебя есть такая возможность. Так что ты желаешь сообщить мне?

Дейла опустила глаза:

– Мне кажется, это неподходящее место для подобного разговора.

– Ну, хорошо, тогда его начну я. Как только я вошла сюда, ты все время пытаешься мне намекнуть, что между тобой и Луисом интрижка. Я правильно поняла?

Голос Дейлы перешел на шепот, а в глазах появилось язвительное выражение:

– Это вовсе никакие не намеки. Я действительно сплю с ним. Поэтому проваливай с моего пути, иначе я все ему расскажу про тебя!

– Можно узнать, что конкретно?

– А то, что ты, дорогая, самая настоящая шлюха и тебе нечего делать в постели Луиса Дейвина. Одна моя близкая подруга училась с тобой в театральной школе. И она наслышала о твоей знаменитой «коллекции»…

Ее последние слова звоном отдались в ушах Николь, к тому же Ли Ловадж заиграла слишком громко. Николь вдруг заметила, что ряды гостей изрядно поредели, в гостиной осталось всего человек шесть.

– Заткнись, – пробормотала она, – ты просто решила устроить скандал.

– Это я решила устроить скандал? Нет, как вам это нравится! – воскликнула Дейла. – Дорогая, тебе известно, что ты у нас прямо знаменитость?

– И чем же я так знаменита? – спросила Николь, пожирая Дейлу глазами.

– А тем, что выставляешь все напоказ, совсем как Вивьен Ли. Ты мне ее во многом напоминаешь. Мне даже иногда кажется, что она в тебя перевоплотилась.

В гостиной повисла тишина, даже пианистка перестала играть. Но тут появившаяся с полным стаканом Глинда решительно прервала их ссору. Николь подумала, что она ужасно похожа на мисс Джин Броуди.[1]

– О, это очень интересно, – заявила она тоном, не терпящим возражений. – Я в свое время прочитала горы литературы о перевоплощении и так этим заинтересовалась, что один раз подвергла себя гипнотическому сеансу, и моя душа переселилась в того, кем я была в прошлом.

– Вы знаете, дорогая, – вмешался подошедший к ним Джеймс, – я тоже в это безоговорочно верю. Однажды, когда я был ребенком, мои родители привезли меня в Грецию. И там, в Дельфах, со мной произошло самое удивительное событие в жизни. Я тогда чуть не сошел с ума. Я был абсолютно уверен, хотя мне было всего двенадцать лет, что раньше уже бывал в тех местах!

Тут подошел Луис, его лицо было совершенно бесстрастным, и Николь поняла, что он взбешен. Ей оставалось только надеяться, что не она была тому причиной.

– И что же вы узнали во время переселения вашей души? – сдержанно спросил он у Глинды.

– Это действительно было так странно. Я жила в тысяча восьмисотых годах, была лесничим где-то в районе Йоркширских болот. И меня застрелил браконьер.

– А звали вас случайно не Оливер Меллоуз? – спросил Билл Косби, театральный менеджер.

– Нет, – подавив улыбку, ответила Глинда, – меня звали Джозеф Файбразер. Я это отлично запомнила.

Все были страшно заинтригованы, даже Ли прекратила играть, прислушиваясь к разговору. И в наступившей тишине Луис вдруг очень тихо произнес:

– Вы знаете, я могу гипнотизировать людей.

Николь уставилась на него в изумлении, подумав о том, что никогда не подозревала в своем любовнике таких способностей.

– Ты постоянно делаешь это со зрителями, дорогой, – промурлыкала Дейла, беря его под руку, но Луис отмахнулся от нее.

– Я совсем не это имею в виду, а говорю о настоящем гипнозе. Когда я работал в театре в основном составе, мне выпало играть роль Свенгали[2] в сценической постановке «Трилби». Главную героиню играла одна совершенно бездарная, визгливая, невзрачная девчонка, которая с тех пор пребывает в полной безвестности. Так вот, во время одной из репетиций, а она постоянно создавала ужасный шум, вдруг эта девица как-то странно притихла. Я посмотрел на нее повнимательней и понял, что она совершенно отключилась и находится в трансе. Оказалось, что это я нечаянно ввел ее в такое состояние. У меня было огромное желание оставить ее в таком виде навсегда.

– А что произошло потом?

– Я разбудил ее, сосчитав от десяти до одного, согласно тексту роли. Потом я несколько раз пробовал проделать это с другими. В общем, это довольно интересно.

– А ты когда-нибудь пробовал переселять души?

– Нет, но ужасно хотел бы попробовать.

Теперь, вспоминая все это, Николь никак не могла понять, что заставило ее сказать:

– Я буду добровольной участницей вашего эксперимента. Дейла сказала, что я – воплощение Вивьен Ли. Так давайте проверим это.

Луис заколебался:

– Я не хотел бы принимать участие в глупом розыгрыше.

– Но это вовсе не розыгрыш, – настаивала Николь, – мне действительно очень интересно.

– Ну давайте, мистер Дейвин, – проговорила Ли, сидевшая за пианино, – это же просто потрясающе!

– Ну хорошо, – в ту же секунду, а может, Николь это только показалось, голос Луиса приобрел магическое, завораживающее звучание, – ложись сюда, на софу.

Николь подчинилась, неотрывно наблюдая, как он подошел к выключателям и убрал верхний свет. Она подумала, что при свечах ее тонкое, нежное лицо будет выглядеть еще красивее.

Луис взял одну свечу и подвинул стул вплотную к софе.

– Сейчас, Николь, – сказал он, – ты должна смотреть на пламя. Смотри на него внимательно, не отрываясь, пока не почувствуешь, что веки становятся тяжелыми и тебе хочется закрыть глаза. В то же время все твои органы должны быть настолько расслаблены, что тебе покажется, что ты погружаешься прямо в мягкую ткань софы.

Он выглядел актером, собирающимся дать представление, и зрители были готовы к тому, чтобы внимать ему, затаив дыхание. В комнате повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим звоном бокалов. Оглядываясь теперь назад, Николь вспоминала, какими тяжелыми вдруг стали ее веки и какой усталой она себя почувствовала.

– Она не притворяется? – шепотом спросил кто-то.

– Нет, – тихо ответил Луис, – обратите внимание, как она дышит.

«Как странно», – подумала Николь. Она слышала все, что происходило вокруг, но чувствовала себя оторванной от реальности. Совершенно четко она осознавала, что теперь, даже если начнется пожар, она не сможет и пальцем пошевелить, чтобы спастись, пока Луис не прикажет ей сделать это.

– Ты слышишь меня? – это был голос ее любовника.

– Да.

– Тебе удобно так лежать?

– Да.

Она услышала, как Дейла внятно произнесла:

– Да она просто притворяется.

– Заткнись, – оборвал ее Луис своим обычным голосом.

И тут же снова заговорил успокаивающе, обращаясь к Николь.

– Теперь ты должна представить, что входишь в тоннель. Правильно я говорю? – спросил он, обращаясь, по всей видимости, к Глинде.

– Совершенно верно.

– Тоннель совсем узкий, он похож на канал, по которому плавают баржи. Но когда понадобится, ты сможешь вернуться назад только через этот тоннель. Ты меня понимаешь?

– Да, – ответила Николь.

– Отлично. Тогда продолжай двигаться по этому тоннелю до тех пор, пока что-нибудь ни увидишь.

Даже сейчас Николь помнила, как увидела первую вспышку света.

– Там, в конце, я вижу свет.

– Наверное, это тот самый поезд, который от тебя ушел, – сказала Дейла, но Глинда прикрикнула на нее голосом мисс Броуди:

– Не строй из себя дурочку!

Их обеих перекрыл голос Луиса:

– Что ты видишь теперь?

– Свет все приближается. Он очень яркий. Мне это совсем не нравится.

– Продолжай приближаться к нему.

– Но я не хочу. Я хочу вернуться. Он слишком яркий. Глазам больно, – Николь ясно чувствовала, что ее тело охватила судорога, а глаза широко открылись.

– С тобой все в порядке? – спросил Луис, в его голосе явно слышалось беспокойство.

– Нет. Я сейчас ослепну. Я хочу остановиться. Пожалуйста, Луис, останови меня!

Она услышала, как он спросил у Глинды:

– Что мне делать?

– Заставь ее двигаться вперед. Она проходит временной барьер.

А Николь вновь услышала его успокаивающий голос:

– Ты должна пройти через этот свет, Николь. Только так ты сможешь узнать, что находится впереди.

Тело Николь забилось в судорогах.

– Нет, не заставляй меня делать это! – закричала она. – Мне страшно! Помоги мне!

И тут она вдруг успокоилась и замерла. Луис оглянулся в нерешительности:

– Глинда, ради Бога, с ней все в порядке? С вами тоже так было?

– Честно говоря, я не помню, но, по всей видимости, она перенеслась в прошлое. Спроси у нее о чем-нибудь.

– О чем?

– Ну, кто она, или что-нибудь в этом роде.

Прежде чем он успел задать вопрос, женщина на софе слабо двинулась и издала протяжный стон, похожий на предсмертный крик животного.

– Мне это не нравится, – пробормотала девушка, которая пришла с художником по свету.

– А, по-моему, зрелище довольно захватывающее, – Дейла постаралась сказать это с издевкой, но по ее голосу было ясно, что даже она готова закричать в любую минуту.

– Боже мой! – непроизвольно вырвалось у Глинды.

Николь извивалась на софе так, что, казалось, вот-вот упадет на пол.

– Она корчится от боли, – закричал Билл Косби, – ради Бога, Луис, выведи ее из этого состояния!

Актер, однако, будто очнулся от какого-то шока и в полной мере вошел в роль Свенгали.

– Скажи мне, кто ты? – снова и снова спрашивал он Николь. – Назови мне свое имя.

В ответ послышался еще один душераздирающий крик, и тело Николь содрогнулось так, будто у нее были схватки.

– Это же родовые схватки, – взвизгнула Ли Ловадж, – посмотрите! Она как будто рожает ребенка!

– Это просто невероятно, – взволнованно закричал Луис, – мне на самом деле удалось это сделать! – Он осушил стакан вина. – Кто ты? – снова спросил он, но ответом Николь был лишь продолжительный мучительный стон.

Билл вскочил на ноги:

– Луис, ради Бога, прекрати все это! Это может навредить ей!

Дейла, уже немного пришедшая в себя, проговорила:

– Мне кажется, она рожает премию «Оскар».

Луис вопросительно посмотрел на Глинду, которая осушила стакан водки одним глотком и сказала:

– Верни ее назад, дорогой. Это становится уже отнюдь не забавно.

– Николь, сейчас я начну считать с десяти до одного, – заговорил Луис, в его голосе явно звучали панические нотки, – когда я произнесу «один», ты проснешься, и будешь чувствовать себя отдохнувшей и спокойной. Ты не будешь помнить ничего, что с тобой произошло. Сейчас я начну считать, и очень скоро ты полностью проснешься.

Он сосчитал от десяти до одного, но сделал это слишком поспешно: Николь не слышала его. Вместо этого она продолжала кричать так, что кровь стыла в жилах, даже воздух в комнате, казалось, наполнился леденящим ужасом.

– Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Ты просыпаешься отдохнувшей и спокойной, – как заводной продолжал повторять Луис.

Но, казалось, Николь больше не слышала его, хотя теперь она лежала на софе совершенно спокойно, глаза ее были закрыты, тело совершенно расслаблено, а лицо стало вдруг на удивление белым.

– Что это с ней? – хриплым голосом спросила Глинда.

– Она не может проснуться, – ответил Луис, в его голосе открыто зазвучала паника, – Боже мой, она никак не проснется!

Тут вмешался Билл:

– Николь, – заговорил он, взяв ее за руку, и слегка пожал ее, – это я, Билл. Ты слышишь меня?

Ответа не последовало. Он наклонился, внимательно вглядываясь в ее лицо.

– Боже мой, ее дыхание становится все слабее! – дрожащей рукой он коснулся запястья женщины. – И пульс исчезает! Ради Бога, вызовите скорую. Произошла какая-то ужасная ошибка! Николь, – снова позвал он, – Николь, ты слышишь меня?

– Десять, девять, восемь… – снова начал было Луис, но его прервал полный ужаса крик Ли Ловадж:

– Там, в прошлой жизни, она умерла, и теперь, в этой жизни, тело ее тоже умирает. Господи, какой ужас!

Но на эти слова никто не обратил внимания, все с волнением наблюдали, как Билл, совершенно растерянный, начал делать Николь Холл искусственное дыхание.

Николь вплотную приблизилась к свету, и ей показалось, что она попала внутрь расскаленного солнечного шара. Свет был очень ярок и пронзителен, она подумала, что ослепнет. Затем, внезапно свечение исчезло, и вместо него настала полная темнота, в которую провалилась Николь, все ее тело содрогалось от ужасной боли. Каждую новую схватку она сопровождала громким криком. Потом она собрала последние силы и постаралась избавиться от того, что причиняло ей такую невероятную боль. Сжав ноги, она изо всех сил начала тужиться. Перед глазами у нее вдруг все поплыло, все ее тело оцепенело, и по нему прошла волна ужасного холода; такого она никогда не испытывала.

– Она умирает, – послышался совсем рядом женский голос.

– О, нет! – проговорил кто-то в ответ. – Она не должна умереть! Не должна! Нет, дорогая Арабелла!

Самым дальним уголком сознания Николь поняла, что кто-то наклонился над ней и начал делать искусственное дыхание. Потом все исчезло, и ее окутало облако серого пляшущего тумана, сделавшего ее невидимой и недосягаемой для множества тянущихся к ней рук.