Изгнание

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Мост через быстро несущиеся воды реки Трент издалека казался таким узким, что на нем едва смогли бы разминуться два пешехода. Но когда громоздкая карета сэра Дензила Локсли приблизилась, то стало очевидно, что он вполне пригоден для переправы, правда, только одного экипажа. Поэтому на берегу выстроилась длинная вереница из повозок и карет, пассажиры которых нетерпеливо ждали, когда настанет их черед переправляться через реку. Заинтересованная всей этой суетой и спорами, Николь, не отрываясь, смотрела в окно. В ней все сильнее росло ощущение того, что она принимает участие в грандиозном театрализованном представлении.

Кругом были люди: пешие, конные, в простых грубых повозках и в дорогих величественных экипажах, – каждый из них старался как можно быстрее пересечь мост через Трент, на противоположном берегу которого расположился Ноттингем. Завороженно наблюдая за всеми этими людьми, Николь обратила внимание, что не все они пришли сюда для того, чтобы встретиться с королем. Многие пешеходы ругались, раздраженные тем, что им перекрыли главную дорогу в город, они отважно лезли под колеса, и их спасало лишь то, что попав на мост, все экипажи двигались не быстрее улиток.

Когда они были в середине очереди, Николь заметила черную карету лорда Джоселина Аттвуда с фамильным гербом Эйвонов на боку: в нем преобладали малиновый и золотой цвета.

«Впечатляет!» – подумала Николь и улыбнулась, увидев, как из окна кареты высунулась сначала знакомая шляпа, а потом – голова самого Аттвуда.

Он бросал что-то, по-видимому, монеты, потому что окружающие экипаж люди тут же рассыпались, что позволило ему двигаться относительно быстро.

– Наш новый друг тоже приближается к переправе, – сказала она радостным голосом.

Сэр Дензил не ответил, и Николь увидела, что глаза у него закрыты, хотя было не похоже, что он спит, потому что губы у него двигались, как если бы он молился. Отнесясь к этому поначалу с уважением, актриса вдруг почувствовала, что ее охватила дрожь, когда она подумала, о чем может молиться этот человек, решив, что все, о чем он думает, связано с ней.

Отчим Арабеллы не собирался никому давать чаевые, поэтому только через час они наконец-то смогли пересечь узкий мост и въехали в город с южной стороны. Взгляд приезжего неизменно обращался налево, где на востоке, подпирая купол неба, возвышался величественный Ноттингемский дворец. Расположенный на скале, возвышающейся на добрых сто футов над примыкающими к реке долинами, он восхищал и подавлял своим видом. В двадцатом веке, играя в ноттингемском театре, Николь побывала на его развалинах и посетила дворцовый музей, горько жалея тогда о том, что от его былой мощи не осталось почти ничего, что могло бы напомнить о легендарной битве злого шерифа с доблестным Робином Гудом. Теперь же, хотя и было видно, что дворец уже довольно старый, актриса в полной мере убедилась в его величии и великолепии, представив себе, каким он был во времена своей славы. К своему огромному удивлению, Николь увидела реку, омывающую стены дворца и явно заменяющую ров; она прекрасно помнила, что в ее веке от этой реки не осталось и следа.

Карета повернула к огромному зданию, расположенному перед крепостной стеной, и остановилась возле старинного постоялого двора, уютно примостившегося между крепостным валом и рекой, в непосредственной близости от скалы, на которой возвышался дворец. Над входом в гостиницу висела доска, на которой было написано «Пилигрим», и, прочитав название, Николь вдруг начала кое-что вспоминать. Она была уверена, что тогда, в будущем, она побывает на этом месте и они неплохо повеселятся именно в этом заведении, которое будет называться «Поход в Иерусалим». Ее спутником будет один актер, ставший через какое-то время одним из ее любовников. В тот день они оба были страшно возбуждены, узнав, что эта гостиница является самой старинной в Англии. Почувствовав дрожь возбуждения от того, что она попала на то место, которое в какой-то мере имело отношение к ее прошлой жизни, Николь повернулась к сэру Дензилу и, как только экипаж остановился, спросила:

– Мы не станем останавливаться здесь?

– Напротив, именно здесь мы и остановимся. А почему ты спрашиваешь?

– Но эта гостиница просто прилипла к скале… и мне кажется, что здесь не очень уютно.

– Но все остальные постоялые дворы в городе наверняка забиты битком, и я подумал, что тебе понравится это историческое здание. Когда-то оно служило дворцовой пивной и в нем собирались и знатные рыцари, и простой люд перед тем, как идти в поход против сарацинов, – он приблизился к ней. – Но ты ужасно побледнела, дитя мое, – с этими словами сэр Дензил обеими руками схватил ее маленькую ладошку.

Николь торопливо ответила:

– Мне просто нужно выйти на воздух, – она открыла дверцу кареты и, не дожидаясь пока кучер опустит подножку из трех ступенек, немного неуклюже спрыгнула на землю.

Прямо перед собой она увидела реку, извивающуюся между скалами и тускло мерцавшую под чужим хмурым небом; ветер, неожиданно сильный и холодный для августа, вздымал на ее поверхности небольшие волны. На берегу стояла ветряная мельница, ветер добросовестно раскручивал лопасти колеса, ниже по течению виднелась еще одна. Ближняя явно обеспечивала замок так необходимыми его обитателям хлебом и пивом; все ее выходы были сделаны в виде пещер, ведущих к замку и закрытых воротами.

Никогда еще Николь не чувствовала себя такой одинокой, мрачное здание на своем каменном постаменте преобладало над всем и подавляло все вокруг; река казалась безжизненной, по ее берегам не виднелось ни одного дома, и только одинокий рыбак сидел на противоположном берегу. Знание того, что через какое-то время этой реки не будет вовсе, что она полностью исчезнет с лица земли, так напугало Николь, что она начала мелко дрожать. И тут ей в голову пришла ужасная мысль.

Стоя на этом месте и глядя на эту фантастическую картину глазами жителя двадцатого века, Николь вдруг подумала, что это и есть реальность, это и есть ее настоящая жизнь, а то, где она была раньше, ушло, растворилось в воспоминаниях, превратилось в сон.

Стоя на берегу реки и отчаянно борясь с этой мыслью, Николь была просто парализована страхом, страхом того, что прошлое, в котором она оказалась, почти полностью овладело ею и все больше подавляет ее. Николь Холл потихоньку исчезает, медленно удаляется от нее, чтобы, быть может, уже никогда не вернуться.

Полная мрачных дум, она отказалась от ужина, понимая, что будет просто не в состоянии вести беседу. Она ушла к себе в комнату и с лицом, таким же мрачным, как скала, на которой стояла гостиница, легла на кровать. Так она молча лежала, наблюдая, как ночь постепенно опускается на странный город и в темноте матово поблескивает извилистая река.

Когда она уснула, она увидела СОН, который не беспокоил ее уже довольно долго. Она опять оказалась в больничной палате, наблюдая за телом, окутанным проводами. Около кровати сидел Луис, и Николь увидела, что он плачет. Как все, он делал это очень эффектно и красиво, представляя себя перед аудиторией.

– Господи, – говорил он полным трагизма голосом, – что же я натворил?! Что же я с тобой сделал!?

Женщина не реагировала, и тогда Луис начал читать текст одной из сцен из «Испытания», то место, где происходит диалог между Джоном Проктором и Абигайль Вильямс. Каждую фразу он заканчивал словами: «Ты слышишь меня? О, прошу тебя, слушай и внемли!» Но тело оставалось неподвижным, и единственным другим звуком в комнате был шум вентилятора.

Николь во сне произнесла имя Луиса и поняла, что он замолчал и начал подходить к телу со странным выражением лица. Но в следующую секунду черты его лица снова помрачнели, и, остановившись, он достал платок и смахнул слезы.

– Я приду на следующей неделе, – тихо произнес он. – Я буду стараться. О, дорогая, я никак не могу поверить, что такое случилось. Никак не могу!

Видение начало таять, и Николь показалось, что она стала падать в длинный черный тоннель, и во сне она закричала. Ее разбудил какой-то монотонный звук, она подскочила и села на постели, вспомнив, что она находится в маленькой старинной гостинице, примостившейся среди мрачных скал, и что кто-то стучит в дверь ее комнаты. Зная, кто это может быть, она испугалась, но мозг уже отреагировал на этот стук и она произнесла: «Кто там?». Ответа не последовало, но, к ее ужасу, дверь начала медленно открываться.

Он стоял в дверях, одетый только в белую ночную рубашку и из-за своей худобы похожий на вставшего из гроба покойника.

– Что вам угодно? – яростно прошептала Николь. – Если вы не в курсе, то сейчас глубокая ночь.

– Я услышал, что ты плачешь, моя дорогая, и подумал, может быть, ты заболела.

– Со мной все в порядке, – ответила она слегка напряженным голосом, – возвращайтесь, пожалуйста, к себе.

– Но мне показалось, что ты не совсем здорова, – настаивал он.

– Вам это только показалось, сэр.

Сэр Дензил все еще колебался, но Николь спасло то, что на нижнем этаже хлопнула дверь и по лестнице зазвучали шаги поднимающегося человека.

– Кто-то идет, – громко произнесла она, – спокойной ночи, отец, – с этими словами она снова легла в постель и закрыла глаза.

Это было рискованно, она прекрасно понимала, что ему ничего не стоит зайти в комнату и закрыть за собой дверь, чтобы его не увидели. Но после секундного колебания сэр Дензил, по-видимому, решив, что ему еще рано открывать свои чувства, тихо выскользнул за дверь. Николь с облегчением вздохнула.

На следующее утро Николь проснулась с головной болью от тяжелого сна и от сознания того, что ей чудом удалось избежать притязаний Локсли. С первой же минуты у нее появилось предчувствие, что в последующие двадцать четыре часа должно произойти что-то важное. Когда же она отправилась со следующей за ней по пятам служанкой на рынок, где продавали кружева (этим ремеслом Ноттингем был славен еще в четырнадцатом веке), ей казалось, что все вокруг испытывают то же, что и она.

Кругом было много народу: прекрасно одетые джентльмены, держащие себя с большим достоинством, всадники с хмурыми лицами, пешие воины – явно придворные солдаты – их доспехи и шлемы тускло блестели в лучах солнца. Хотя слухи о том, что именно в этот день, двадцать второго августа 1642 года, король объявит войну Парламенту, и не были у всех на устах, но атмосфера говорила сама за себя. В толпе царил дух веселья и возбуждения. Казалось, стоит сказать одно слово – и они все с радостью пойдут рука об руку хоть на край света. А пока на улице не было ни одного человека, который бы ни смеялся и ни провозглашал тосты. «Да, это самая типичная картина, – мрачно думала Николь, – для народа, который вот-вот будет вовлечен в гражданскую войну».

После событий предыдущей ночи ей хотелось провести весь этот день как можно дальше от сэра Дензила, поэтому она долго бродила по базару, выбирая себе кружева, а потом медленно и неохотно пошла обратно в «Пилигрим», где сэр Дензил уже ждал ее, кривя от злости бесцветные тонкие губы.

– Где, черт возьми, ты была? – разъяренно спросил он.

– Покупала кружево. А что случилось?

– Я искал тебя повсюду. Говорят, что сегодня во второй половине дня король торжественно въедет в город со своими детьми и племянниками. Клянусь Небом, если я хоть что-то пропущу, я тебя высеку.

– Вы не осмелитесь, – ответила Николь, сверля его глазами. – Или вы будете вести себя со мной учтиво, или я уеду отсюда немедленно.

Они с ненавистью смотрели друг на друга, и тут Николь заметила, что в его глазах появилось совсем другое чувство, они засветились желанием, вид у него сделался глупым, он стал похож на круглого дурака.

– Извини меня, дорогая, – сказал он таким напыщенным тоном, что Николь чуть не стошнило, – просто я чувствую, что это очень важный день в истории страны, и мне бы не хотелось пропустить хотя бы одно его событие.

– Тогда идите туда пока без меня, – ответила Николь, – я присоединюсь к вам позже.

Но он с этим не согласился, а, заставив накинуть теплый плащ, так как ветер с реки все усиливался, и становилось холоднее, быстро повел ее на базарную площадь. Когда они вышли из гостиницы, начал моросить мелкий дождь, и, посмотрев вверх, Николь увидела, что небо затянуто низкими свинцовыми тучами. Утреннее солнце исчезло, и вместе с ним, казалось, улетучилось праздничное настроение жителей города. Теперь все выглядели мрачными и замерзшими, и лишь только королевские солдаты в красивых одеждах и блестящих доспехах вносили некоторое оживление в мрачную картину всеобщего уныния. Сэр Дензил, однако, не обращал ни на что внимания, он энергично работал плечами, так же как два его спутника, пробираясь в первые ряды толпы, которая собралась на площади и с нетерпением ожидала, когда король въедет в Ноттингем и поприветствует своих подданных.

И вот, наконец – Николь не смогла бы сказать точно, когда это произошло – король появился: за ним следовала его семья, а за ней – целая толпа придворных и преданных королю дворян, среди которых в первых рядах ехал лорд Джоселин Аттвуд. Процессию завершали ряды пехотинцев, все они были прирожденными солдатами и уроженцами Йоркшира. «Отбросы общества», – проговорил кто-то в толпе, но на эти слова никто не обратил внимания, потому что, несмотря на то, что день был пасмурный, а в толпе были люди, настроенные враждебно, зрелище все же было захватывающим.

Король ехал на прекрасном белом коне; маленькая худая фигура Карла казалась величественнее, чем была на самом деле. Следом за ним ехали Карл II и его брат Джеймс. Персонажи, которых Николь видела в учебниках по истории, вдруг предстали перед ней во плоти, она не могла поверить своим глазам, и на какое-то мгновение у нее закружилась голова. Когда она снова пришла в себя, толпа приветствовала еще одного участника процессии – мужчину, одетого в дорогой малиновый плащ с золотой отделкой, его темные глаза выискивали в толпе красивых дам, и он посылал им грациозные воздушные поцелуи.

– Кто это? – шепотом спросила Николь у сэра Дензила.

– Принц Руперт, – ответил он, и в его голосе прозвучала гордость, которая сделала его в тот момент почти нормальным человеком.

Николь застыла от изумления. Один из главных героев гражданской войны, человек, чье имя вошло в историю, скакал на коне в каких-нибудь нескольких футах от нее. К ней с новой силой вернулось ощущение того, что это всего лишь фильм, что все эти люди только актеры и актрисы, и она готова была засмеяться от фантастичности всего, что она видела, слышала и ощущала. Запах немытых тел и конского пота, смешанный с запахом дорогих духов, которыми знать пыталась скрыть то, что не моется по нескольку недель, был одновременно и отталкивающим, и завораживающим.

Когда процессия проехала, толпа двинулась следом, кто-то таким образом выказывал свою преданность, а кто-то просто желал посмотреть, что произойдет дальше. Николь не могла оставаться на месте и вместе с толпой двигалась по старой, разбитой дороге в сторону дворца. Она прекрасно видела, как впереди королевская семья начала подниматься на холм к главным воротам крепостной стены; все окружение, придворные и знатные вельможи, так же как и солдаты, неотступно шли следом. А за ними двинулись на холм и все остальные жители Ноттингема, желая своими глазами увидеть знаменательное событие. Затаив дыхание, Николь следовала вместе с толпой.

Король с семьей поднялся на вершину холма и там, не спешиваясь, остановился, ожидая, когда толпа подтянется и воцарится тишина. Начавшийся после обеда мелкий дождь теперь уже лил как из ведра, ветер срывал шляпы и задирал подолы одежд, всем присутствующим было не очень-то уютно. Николь с удивлением заметила, что капли воды стекают с полей шляпы короля Карла и с кончика его длинного красивого носа; без всякой на то причины она вдруг прослезилась.

Тут королевский глашатай поднял руку, и в тот же момент в воздухе повисла гробовая тишина, нарушаемая только отдаленным плачем ребенка. И в этой тишине, держа перед собой документ, королевский глашатай начал читать медленно и певуче, как это, видимо, было положено, растягивая слова:

– Настоящим подтверждаю, что сегодня здесь будет сформирована армия из преданных Англии сторонников как для защиты его величества лично, так и для защиты его королевских прав, – торжественно провозгласил человек.

Война была объявлена.

Ребенок все продолжал плакать, но, кроме фырканья лошадей и тяжелого дыхания толпы, больше не было слышно ни звука. Казалось просто невероятным то, что война, которая продлится многие годы, началась такими простыми словами. Но тут, как бы подтверждая слова глашатая, два трубача протрубили несколько торжественных нот, звуки которых подхватил порыв ветра.

После этого трое мрачных солдат принесли королевское знамя. Они поставили его вертикально на вершине холма. Под взглядами толпы материя сначала безжизненно повисла, но потом сильный порыв ветра подхватил ее, и знамя развернулось и затрепетало.

Николь уставилась вверх, вытянув шею, она не ожидала, что знамя окажется таким огромным и величественным. Древко было не менее пятнадцати футов, а ткань, по всей видимости, это был шелк, была дорогой и изысканной. Николь, не отрываясь, смотрела на этот символ величия и мощи Англии: на нем были изображены корона и огромная роза Тюдоров, рядом геральдическая лилия с маленькой короной наверху – эмблема королевского французского дома. Девиз на флаге гласил: «Кесарю кесарево».

– Все, свершилось, – ухмыляясь, сказал сэр Дензил, казалось, он был удовлетворен, – мы начали войну.

И он издал радостный крик, который был подхвачен королевскими придворными и солдатами, хотя, как заметила Николь, многие жители Ноттингема вовсе не ликовали, а стояли молча. И все же англичане есть англичане, и как бы сдержанно они ни вели себя, спускаясь с холма, почти все тут же отправились в пивные, чтобы выпить за здоровье короля или чтобы послать ему свои проклятья.

Когда толпа начала расходиться, теснимая королевской конницей, прогремел гром, и Николь заметила, что губы у короля поджаты и он вовсе не улыбается. Зато принц Уэльский – будущий Карл II – и его брат, не говоря уже о принце Руперте, были готовы хоть сейчас вступить в бой и радостно кричали в толпу, похожие на возбужденных школьников. Среди придворных Николь вновь заметила лорда Джоселина, но его лицо было совершенно непроницаемым, по нему ничего нельзя было прочесть.

– Куда они теперь? – спросила Николь, глядя на проезжающих в сторону города всадников.

– В Сарланд Холл. Король остановился там.

– Наверное, там будет какое-то торжество.

– В некотором роде, – глаза сэра Дензила осмотрели теперь уже почти пустую площадку и остановились на одиноко развевающемся знамени. – Какой бы мрачной ни была причина, тем не менее, она есть. В любом случае, сейчас долг каждого преданного патриота – выпить за здоровье его величества.

С ужасом подумав о том, что если он напьется, то начнет распускать руки, Николь сказала:

– Я думаю, что должна вернуться. На сегодня с меня достаточно, – его рука непроизвольно потянулась к ее локтю.

– Ты должна выпить за короля, Арабелла. Если ты этого не сделаешь, я могу решить, что ты на другой стороне.

Она невольно вспомнила Майкла и, как если бы она была Арабелла, начала думать, где он сейчас может находиться и через сколько времени парламентарии узнают, что война уже официально объявлена. Впрочем, не было никаких сомнений в том, что один из их шпионов в данный момент покидает Ноттингем и мчится в сторону Лондона, чтобы сообщить эту новость. Вспомнив ночь, проведенную с Майклом в лесу, и его нежное отношение к Миранде, Николь понадеялась в душе, что ему удастся выжить в этой кровопролитной войне, которая продлится так долго.

– Ну, так что? – между тем настаивал сэр Дензил.

– Я выпью с вами, но только один глоток, сэр.

«Если я вернусь раньше, чем он, – подумала она, – то мне удастся запереть дверь». Тут она вспомнила совет Эммет завести подругу и решила попытать счастья, подкупив Маргарет.

Служанка была с ними на церемонии, следуя, как ей и было положено, все время чуть позади. Сейчас у нее был такой вид, будто она собралась уходить.

– Куда ты собираешься? – спросила Николь, стараясь придать голосу повелительные нотки.

– Обратно в гостиницу, госпожа. Я больше не нужна сэру Дензилу, – она бросила на хозяина осторожный взгляд.

Было совершенно очевидно, что служанка с ним заодно, и Николь незачем ждать помощи с ее стороны и просить понять ее, как женщина женщину.

– Тогда я иду с тобой, – решительно заявила Николь, – у меня нет никакого желания слоняться по чужому городу, зная, что назад мне придется возвращаться одной.

Отчим Арабеллы разрешил ситуацию с удивительной легкостью:

– Самый простой выход – это пойти и выразить наше почтение королю прямо в «Пилигриме». Я надеялся, что мы отправимся приветствовать короля в его резиденцию, где слуги уже наверняка накрыли столы. Но нет, так нет. Какая разница, где мы поднимем бокалы за его здоровье, как настоящие патриоты?

«Ах ты, хитрый негодяй!» – подумала Николь, но ей ничего не оставалось, как согласиться с этим.

Хотя на дворе стояло лето, вечер выдался на редкость сырым, темным и холодным, и было очень приятно оказаться в теплой шумной гостинице, полной приезжих и местных жителей. Многие из них уже были готовы к гражданской войне и радостно провозглашали тосты за здоровье его величества короля Карла I, другие же ютились по углам и бросали на сторонников короля явно неодобрительные взгляды. Молча наблюдая за всем этим, Николь думала, что же все-таки происходит в Ноттингеме на самом деле. Будут ли жители этого города поддерживать короля или восстанут против него? И сколько им понадобится времени, чтобы начать убивать друг друга? А может, никто из них так никогда и не решится высказать вслух свое неодобрение королю.

Но сейчас ее больше занимала мысль о том, как ей спастись от сэра Дензила, который выпил уже довольного много и его выразительный взгляд был прямо-таки прикован к ней; в нем читалось похотливое желание, копившееся в нем уже много ночей подряд. Сумасшедшая мысль о том, что она может убежать и жить затворницей, пришла ей на ум. Она может попытаться заняться медитацией, и тогда, возможно, ей удастся перенести свое сознание назад (или вперед?), в ее настоящее время. Она сидела у окна, уставясь в темноту. Ночь была просто ужасна, река вздулась, и по ней гуляли огромные волны, а дождь хлестал, не переставая, из низко несшихся над землей черных туч. Для спасения сейчас было явно не время, и она мысленно готовилась к тому, что ночка у нее будет не из легких. Не говоря ни слова и выбрав момент, когда сэр Дензил повернулся к ней спиной, Николь выскользнула из столовой, поднялась в свою комнату и тщательно заперла дверь. Но тут из темноты послышался голос:

– Вы поднялись так рано, госпожа. Я только-только успела приготовить ваши вещи.

Держа свечу высоко над головой, Николь вгляделась в темноту.

– Маргарет! Не ожидала, что застану тебя здесь.

– Вы и не должны были меня застать. Я думала, вы побудете подольше со своим отчимом.

– Он пьет со своими новыми друзьями. Мне не хотелось больше там оставаться.

– Вы все еще скучаете по господину Майклу? – тихо спросила служанка.

В голове Николь зародилось подозрение, и она ответила:

– Сегодняшние события положили конец всем чувствам, которые я к нему испытывала. С этого дня мы с ним – враги.

– В таком случае вам нужно подыскать себе мужа.

«А вот это именно то, – подумала Николь, – для чего ты ко мне приставлена». Вслух же она сказала:

– Со временем я это сделаю.

– Разрешите вас заверить, что вам не надо для этого далеко ходить, госпожа.

– На что это ты намекаешь?

– На то, что замечательный человек, добрый и сильный, находится рядом с вами.

– Уж не имеешь ли ты в виду сэра Дензила?

– Да, госпожа Арабелла, его.

– Но он же мой отчим, он был женат на моей матери. Как ты можешь предлагать мне такие вещи?

– В этом нет ничего, что противоречило бы законам Господа или людей, – проговорила, защищаясь, Маргарет, вступив в пятно света, падающего от свечи. – Это вовсе не родственные отношения. Ведь между вами нет кровного родства.

– Но я всегда относилась к нему именно как к близкому человеку, – ответила Николь, в ее голосе звучала непреклонность.

Потом она добавила:

– Сколько он заплатил тебе за то, чтобы ты все это мне сказала?

Даже в тусклом свете свечи было заметно, как Маргарет покраснела.

– Нисколько, госпожа. Я говорю вам это только потому, что желаю вам добра.

– Как бы не так! Да ты просто продажная сука! А теперь проваливай! – она подошла к двери и распахнула ее.

Прежде чем уйти, служанка одарила ее взглядом, полным ненависти, а в дверях обернулась и произнесла:

– Я должна буду сказать сэру Дензилу о том, что между нами произошло. Я много лет служу ему верой и правдой, и он не простит вам, что вы меня так обидели, попомните мои слова.

– Исчезни! – грубо прикрикнула Николь и захлопнула за ней дверь.

Опасность была совершенно очевидной. Ею овладело странное предчувствие, поднимавшееся откуда-то снизу, предчувствие, что она попала в нешуточный переплет и ей надо быть очень осторожной. Думая об этом, Николь не стала раздеваться, а села на кровать, прислонившись спиной к стене, и стала прислушиваться к ночным звукам.

Ветер яростно завывал по всему дому, задувая дым обратно в дымоходы, и воздух был удушающим; близкая река разыгралась не на шутку и бушевала, как океан. Из комнаты внизу доносились звуки застолья: крики, смех, веселые возгласы и проклятья, и Николь ясно услышала, как у нее под окном облегчается какой-то мужчина.

«Мне кажется, что это продлится всю ночь», – подумала она, и эта мысль позволила ей с надеждой подумать, что, может быть, сэр Дензил не захочет покидать своих новых друзей, а напьется с ними и уснет, оставив ее в покое.

Когда было уже за полночь, глаза у нее будто налились свинцом, и она была вынуждена закрыть их и, несмотря на неудобную позу, уснула. Проснулась она от звука, которого боялась услышать больше всего. В двери медленно повернулся ключ, и она начала открываться. Тихо соскользнув на пол, она затаилась.

При тусклом свете свечи она увидела, что в дверь вошел сэр Дензил, одетый, как и в прошлую ночь, только в нижнее белье. Но на этот раз он, по всей видимости, решил не тратить времени даром, а пошел прямо к кровати, тихо бормоча что-то себе под нос. Николь с трудом могла разобрать слова:

– Я люблю тебя… другого такого случая не будет… я должен это сделать, иначе я сойду с ума…

Тут она встала:

– Вы говорите это мне?

Он отпрянул:

– Арабелла!

– Что вы хотите?

Он сделал в ее сторону один шаг:

– Ты уже взрослая женщина, ты большая, у тебя есть ребенок. Уверен, тебе ничего не стоит дать мне то, о чем я мечтаю больше жизни.

– Что именно?

– Себя, свое тело, – и с этими словами он начал снимать с себя белье.

Николь только мельком успела увидеть худые ноги и бледный торс. В ту же минуту она бросилась прямо на него и изо всех сил ударила его кулаком в живот – он тут же согнулся пополам. В следующую секунду она была за дверью и мчалась по ступенькам, а потом вылетела из дверей гостиницы в ночь, несясь, куда глаза глядят, но только подальше от сэра Дензила Локсли.

Ей следовало повернуть налево, к городу, но Николь сообразила это слишком поздно, она уже мчалась к реке прямо в открытое поле. А потом вдруг, как из под земли, перед ней выросла темная тень, и она, не в силах остановиться, врезалась прямо в нее… и оказалась в объятиях мужчины.

– Боже мой, что все это значит? – произнес кто-то в темноте.

– Помогите мне, – задыхаясь, прошептала Николь, – вы должны мне помочь!

В темноте мелькнула ослепительная белозубая улыбка:

– Такой замечательный день вы решили закончить здоровой пробежкой?

– Не шутите, – ответила она, и тут, всмотревшись внимательней, увидела, что стоит лицом к лицу с лордом Джоселином Аттвудом.