Изгнание

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Наступили погожие дни ранней осени, река Дарт казалась спокойной и прозрачной, как стекло, зеленые берега и разноцветные деревья, будто пришедшие из другого мира, молча смотрелись в зеркало ее чистых и глубоких вод. Гуляя по ее берегам за руку с Мирандой, Николь искренне наслаждалась дивной погодой, прекрасными днями этой золотой осени, вспоминала о недавних дождях, которые так быстро кончились, и думала о том, что сейчас самое время приехать Джоселину, чтобы полюбоваться этой красотой. Спускаясь к реке, почти до воды раскинулся сливовый сад, темно-сиреневый цвет которого вносил очаровательную пикантность в яркие оттенки красных и желтовато-коричневых цветов окружающего леса. Между Дартом и Плимутом располагались фермерские хозяйства, и окрестные поля сверкали золотом под тяжелыми пшеничными колосьями. Жестокий 1644 год подходил к концу, и Николь, чья уверенность в том, что Джоселин Аттвуд вышел живым из того рокового сражения, чувствовала, что ее надежда потихоньку тает, как тает осенью длина светлого дня.

Но, несмотря на все свое беспокойство и подавленность, Николь не переставала радоваться тем изменениям, которые произошли с Мирод. Те несколько уроков, которые она преподала ей, научив пользоваться косметикой и правильно подбирать наряды, помогли ее золовке преобразиться, как по волшебству. Место унылой домохозяйки заняла женщина, которую, может быть, не всякий бы назвал красавицей, но которая теперь, без всякого сомнения, обрела свою прелесть и очарование. Она полностью поменяла и свои взгляды на жизнь, что касалось, главным образом, Сабины, к которой она теперь перестала относиться как к непослушному ребенку, обращаться с которым следует осторожно, как с хрустальной вазой. Она только время от времени выговаривала племяннице по поводу ее поведения и отношения к мачехе.

Все это было вполне естественно и не должно было обижать девушку, но Николь все чаще замечала, как Сабина бросает на нее убийственные взгляды, в которых читалась такая неприкрытая ненависть, что ей становилось не по себе, и мороз пробегал по коже. Иногда ей казалось, что «лиса» уже щелкает зубами, готовая напасть на нее в любой момент.

– Что я ей сделала? – спросила она как-то Эммет. – У меня такое чувство, что в один прекрасный день она воткнет мне нож в спину.

Эммет восприняла эти слова вполне серьезно:

– Я думаю, что вы слишком много позволяете ей, миледи. Вам время от времени не мешало бы ставить ее на место и показывать, кто здесь хозяин.

– Это может принести только вред.

– Почему вы так думаете?

– Леди Мирод сказала мне, что в семье ее матери было не все в порядке с психикой.

– Бывали минуты, когда я сама приходила к такому же выводу, – сказала Эммет, нисколько не удивившись этому сообщению.

– Но коли это так, то что же мне делать?

– Молиться, чтобы лорд Джоселин поскорее вернулся.

Впервые Николь решилась посмотреть правде в глаза:

– А если я все это время ошибалась? Если он действительно погиб тогда, при Марстон-Муре?

– Тогда я бы на вашем месте отправилась на поиски принца, – рассудительно ответила Эммет. – Я бы не стала здесь оставаться, каким бы восхитительным ни было это место. Вы остались живы в этом сражении вовсе не для того, чтобы теперь страдать от выходок этой злой девчонки.

Эти слова так ярко доказывали простоту деревенского ума Эммет, что Николь улыбнулась:

– Ты права, но это можно будет осуществить лишь в самом крайнем случае. Если Джоселин жив, он будет искать меня только здесь, в Кингсвер Холл.

– Конечно, именно здесь, – согласилась Эммет, кивая головой. – Поэтому вам придется набраться мужества, Арабелла.

С каждым днем ее уверенность становилась все слабее, а странная, гнетущая атмосфера в доме способствовала этому. Теперь, кроме удовольствия наблюдать за перевоплощением Мирод, единственные радостные минуты она испытывала, беседуя с Карадоком, когда они обсуждали военные новости, вместе радуясь победам и завоеваниям Карла Стюарта, хотя Николь прекрасно знала, чем все это закончится.

Преследуя графа Эссекса до полуострова Фоуи, король окружил его и заставил сдаться. Однако самому Эссексу, оставившему свою кавалерию на попечение датского полководца, удалось бежать на рыбацкой лодке. Пехота, которую граф бросил на произвол судьбы, была в совершенно плачевном состоянии: солдаты были измучены и чуть не умирали от голода. Эта баталия, известная как битва при Лоствизиле, принесла королю около десяти тысяч мушкетов, не говоря уж о другом оружии и амуниции. Многие считали, что Карл допустил ошибку, позволив вражеским пехотинцам отправиться на все четыре стороны. Сам он направился в Портсмут.

– А где сейчас принц Руперт? – спросила Николь у слуги.

– В Бристоле. Говорят, он даже доволен тем, что ему удалось избавиться от лорда Уиллмота и его приспешника лорда Перси. Похоже, принц сам метит в главнокомандующие всеми войсками. Это совершенно очевидно говорит о том, что он оправился после неудачи при Марстон-Муре.

Одно только это название вызвало дрожь в теле Николь.

– Скажи мне, только честно, – сказала она, глядя в глаза Карадоку, – с того ужасного сражения прошло много времени, как ты думаешь, Джоселин жив, или я все это время обманывала себя?

Карадок грустно покачал головой:

– Если б я только мог это знать, миледи.

Николь нахмурилась:

– Я бы попросила тебя отправиться на его поиски, если бы не одна вещь.

– Какая?

Она уже готова была поделиться с ним своими страхами, но мысль о том, что он любит Сабину, остановила ее. Но Карадок все понял:

– Вы не хотите оставаться здесь без моей защиты, да?

– Да.

Слуга заговорил очень тихо:

– Вы же знаете, что она не посмеет вас тронуть. Она будет продолжать трепать вам нервы, но дальше этого не пойдет, уверяю вас.

– О, Господи! – воскликнула Николь. – Из всех, кто здесь живет, я меньше всего хотела, чтобы об этом знал именно ты.

– Потому что вы думаете, что я люблю ее?

– Я не думаю, я знаю.

Карадок отвернулся, его лицо помрачнело:

– «Любовь» – это не совсем верное слово, миледи. Я от нее просто без ума, когда я ее не вижу, я ужасно страдаю, а увидев, просто не в силах сдерживать свои чувства. Мне было десять, когда лорд Джоселин привез меня в этот дом, а она была еще грудным ребенком. Я сразу же влюбился в нее, я ее нянчил и всячески оберегал, а потом, прости меня, Господи, как только у нее прошел первый менструальный цикл, я совратил ее. Я никогда не мог себе простить этого, но и поделать с собой ничего не мог. Потом, когда прошло несколько лет, я понял, в кого она превратилась, но поклялся себе, что буду следить за ней и ни за что не дам пасть слишком низко.

Николь задала вопрос, который она уже задавала Мирод, немного изменив его форму:

– А лорд Джоселин знает, насколько распутна Сабина?

– Он думает, что она до сих пор девственница. Вы даже представить себе не можете, леди Аттвуд, как я казню себя за это предательство, меня оправдывает лишь то, что я совершенно теряю голову от желания, стоит мне только увидеть ее.

– Почему же тогда ты не на ее стороне и рассказываешь мне все это?

Из глаз Карадока выкатилась непрошеная слеза:

– Потому что я скорее убью ее, чем позволю наделать всяких глупостей. Себя-то я уже давно считаю безбожником, но ее душе не позволю гореть в аду.

Николь молча смотрела на него некоторое время, а потом вдруг поднялась и порывисто обняла его, достав лишь до талии.

– Бедный Карадок, – произнесла она, – какую ужасную жизнь приходится тебе вести. Если я была несправедлива или груба с тобой, прошу, прости меня. Это потому, что, как я думала, ты меня недолюбливаешь. Но теперь-то мне известна истинная причина.

– Тогда в Йорке, после этого ужасного сражения, я понял, какая вы хорошая женщина, миледи, – просто ответил Карадок, и Николь вдруг поняла, что слова «хорошая женщина» действительно подходят к ней.

Осенние краски становились все ярче, а дни все короче; король начал продвигаться на север со своим десятитысячным войском. Десятого сентября он покинул Плимут. На следующий день, появившийся на берегу реки всадник так яростно зазвонил в колокольчик у переправы, что Карадок, оттолкнув начавшего было ворчать Джайлза, сам отправился на пароме на другой берег. Он переправил и лошадь, и седока, а когда они сходили на берег, то у слуги как-то странно блестели глаза, и Николь рискнула спросить:

– Хорошие новости?

– Да. Этот человек – личный посол короля, миледи, и он привез письмо от его величества.

Николь нетерпеливо разорвала пакет. Ей показалось, что гнетущая атмосфера, окружавшая ее последние несколько дней, как-то незаметно растаяла.

– Что там? – спросила Мирод, быстро вошедшая в комнату и не желавшая ничего пропустить.

– Король хочет заехать сюда с дюжиной близких ему офицеров. Армия расположится лагерем недалеко от Тотнеса, а сам он попросил разрешения остановиться у нас в доме и день-два отдохнуть от походной жизни.

– И когда они появятся?

– Послезавтра.

– Боже мой! Да у нас же полно работы! – воскликнула Мирод и бегом направилась в сторону кухни.

– Я сейчас быстро напишу ответ, – крикнула ей вслед Николь, – Карадок, ты не организуешь для посла что-нибудь поесть и выпить?

– Поручите это мне, – послышался низкий голос, и Николь с удивлением обнаружила, что «лисица» тихо вошла в комнату и уже давно стоит, молча слушая каждое слово.

Николь перевела взгляд с посла, – хорошо сложенного молодого мужчины – на Карадока.

– Я думаю, дорогая, что от тебя будет гораздо больше пользы, если ты поможешь своей тете, – сказала она сладким голосом и отвернулась.

Как только посол уехал, в доме воцарился приятный хаос по подготовке встречи дорогих гостей. Все обитатели немедленно начали готовить праздничный обед, согласно инструкциям, данным в книге Г. Макхама. Из Дарта были доставлены устрицы, а все остальное – из самого Дартмута. Даже у самого маленького члена семьи – Миранды – было полно работы: ей доверили мыть фрукты. Все спальни были вычищены и проветрены, а белые простыни, как флаги, свисали из каждого окна.

– Я поселю короля в спальне королевы Елизаветы, – объявила Мирод своей невестке.

– А она, что, здесь была? – удивленно спросила Николь, чувствуя, как по спине у нее пробегает холодок от одной мысли о том, что она дышит одним воздухом с великой английской королевой.

– Да, мой отец пригласил ее в Кингсвер Холл незадолго до конца ее царствования.

– Ну, и какая она была, родители не рассказывали?

– Рассказывали. Моя мать заявила, а сама она была тогда молодой и красивой, что на королеве был огромный рыжий парик, зубы у нее были черными и такими редкими, что можно было с трудом понять, что она говорит, едва прикрытая грудь ее величества была довольно морщинистой и низкой. А мой отец, который тоже был еще довольно молод и красив, утверждал, что королева была совершенна, как богиня.

– Как странно.

Мирод рассмеялась:

– Я думаю, что Елизавета имела талант кружить головы мужчинам, делая их слепыми, а женщины, между тем, могли рассмотреть ее более внимательно.

– А куда ты собираешься разместить королевскую свиту?

– Для этого я хочу использовать комнаты, которые сейчас занимаете вы. Так что я переселю тебя в комнату Джоселина, а Миранду – в детскую.

– Хорошо.

И все же она чувствовала какой-то суеверный страх, перенося свои вещи в комнату, где Джоселин жил, спал, работал. Его лаборатория открыла ей глаза на еще одну сторону жизни ее мужа. Оказалось, он еще занимался наукой, был человеком, который мог часами сидеть над книгами, изучать старинные фолианты и рукописи, черпая из них знания. Она беспокойно металась по постели, в которой когда-то спал ее муж. Проснувшись, она поняла, что ей приснился эротический сон, полный неги и истомы. Все еще дрожа от эмоций, которыми был наполнен сон, молодая женщина, в которой, по всей видимости, проснулась Николь Холл, встала и подошла к окну.

Мягкая лужайка спускалась к реке, которая в этот час переливалась нежным, чарующим светом. Из этого окна вид был гораздо лучше, чем из ее прежней комнаты, она отчетливо различала причудливые формы гнезд зимородков, следы, оставленные водяными выдрами, маленькие всплески на реке от пляшущей рыбы. И еще она увидела паром, который плыл по воде, оставляя за собой пенный след. В этот ранний час кто-то переправлялся через реку. Еще не успев ничего подумать, Николь накинула теплую кофту прямо поверх ночной рубашки, выскочила из дома и побежала через мокрую от росы лужайку, через пересекающие ее тропинки прямо к реке. С каждым шагом она чувствовала, что сердце у нее стучит все сильнее, и это могло означать только одно. Торопливо открыв калитку, она выбежала на берег и остановилась, вглядываясь в черные воды реки.

Паром был на середине реки, его пассажир справлялся с ним так уверенно, как будто занимался этим всю свою жизнь. Чуть появившийся край солнца осветил черные волосы и знакомые очертания плеч, которые напрягались, когда руки перехватывали цепь.

– Джоселин?! – еле слышно позвала Николь.

Мужчина поднял голову, хотя и не мог ее услышать. И тут она увидела улыбку, осветившую смуглое прекрасное лицо.

– Ну, слава Богу! – произнесла она, и ей вовсе не хотелось плакать.

Вместо этого она почувствовала, как все ее существо наполняется диким блаженством и восторгом. Выбежав на земляную площадку, Николь замерла, вытянув вперед руки и ожидая, когда мужчина из семнадцатого столетия, подаривший ей настоящую любовь, окажется рядом.

Они не сказали друг другу ни слова, просто их губы слились в долгом поцелуе. Таком же долгом, как столетия, которые разделяли их. Потом Николь и Джоселин медленно пошли к дому, и он просто держал ее за талию, а когда они оказались в огромной гостиной, он снял с головы шляпу и повернулся к ней, разглядывая ее в тусклом свете горящих свечей.

– Я столько раз представлял себе, что ты стоишь здесь, – сказал он. – Наконец-то хозяйка Кингсвер Холл оказалась там, где ей следует находиться.

– Дорогой, – ответила Николь, – а я столько раз представляла себе, что мы тут вместе с тобой. Все эти долгие дни меня не покидала надежда, даже когда все остальные ее уже потеряли.

– Не будем говорить сейчас об этом, у нас впереди масса времени, чтобы все рассказать друг другу. Я только сообщу тебе, ничего не объясняя, что я просто опередил короля, а сам король прибудет сюда через несколько часов.

– А я и не хочу ничего больше ни слышать, ни говорить, – ответила Николь и снова поцеловала его.

Они стояли вдвоем посреди гостиной дома, построенного его отцом, и Николь мечтала только об одном – остаться с ним наедине. А вместо этого они оба находились в центре событий и были окружены людьми, которые могли в любой момент появиться и нарушить их одиночество.

И действительно, у них больше не было времени, чтобы остаться вдвоем. Как и предполагала Николь, их возвращение в дом не осталось незамеченным, в гостиную уже вбежали слуги, кто-то побежал, чтобы разбудить леди Мирод и ее племянницу. Потом послышался радостный крик – в комнату вбежала сестра Джоселина. Щеки ее горели, и выглядела она прелестно – косметика заметно изменила ее внешность – Джоселин бросил на Николь взгляд, полный признательности и одобрения. Появилась и Сабина, она грациозно вошла и опустилась на колени перед отцом, целуя ему руку. Чувствуя неловкость, Николь отвернулась, ища Карадока, и на секунду встретившись глазами, они обменялись взглядами, полными взаимопонимания, но тут же маски были снова надеты, чтобы Джоселин ничего не смог прочитать по их лицам.

Потом, чтобы отпраздновать радостное событие, все обитатели дома были приглашены выпить за здоровье хозяина. Когда всеобщая суматоха немного улеглась и все начали расходиться по своим делам, появился король в сопровождении своих генералов.

Этот день Николь не сможет забыть никогда: она прекрасно понимала всю важность того, что произошло в ЕЕ доме. Она, которая когда-то была просто Николь Холл, теперь стала гостеприимной хозяйкой, принимавшей в своем доме маленького человечка с серым землистым лицом, одетого в костюм цвета красного вина, с кремовым воротником и манжетами, человека, который был известен в истории как Карл I, король, который первым носил это имя, король, который войдет в историю под именем короля-мученика. После великого обеда все вышли на террасу с видом на реку. На его величестве была широкополая шляпа с перьями, одна серьга с жемчужиной матово блестела на фоне длинных черных волос. Он повернулся и с улыбкой посмотрел на Николь, и у нее вдруг возникло чувство нереальности всего происходящего.

У нее, по-видимому, был довольно растерянный вид, потому что Карл вдруг спросил:

– Вы выглядите удивленной, леди Аттвуд. Что-нибудь не в порядке?

– Нет, сэр. Я просто думаю о том, как все это странно.

– Вы имеете в виду удивительное возвращение вашего мужа?

– Это – тоже, но существуют и другие вещи, ваше величество, не менее странные, – ответила Николь, и король не стал больше ее ни о чем спрашивать.

К вечеру в доме разожгли камины, этого не сделали раньше, потому что осенний день был на удивление теплым. В гостиной звучали музыка, веселые разговоры и смех. Вся атмосфера была настолько приятной и легкой, что обычно сдержанный король выпил немного больше, чем всегда. Потом веселье пошло на убыль, и компания начала потихоньку распадаться, – все разошлись по своим комнатам. Король отправился в спальню королевы Елизаветы, а Николь и Джоселин остались, наконец, вдвоем.

Они молча лежали рядом и задумчиво смотрели на зеленый узорчатый полог огромной кровати, всем своим существом наслаждаясь друг другом, радостные от того, что они снова вместе.

– Ты очень устал? – спросила Николь.

Он медленно повернул голову и посмотрел на нее, черные волосы рассыпались по белоснежной ткани ночной сорочки.

– Я так устал, что, боюсь, не смогу сейчас исполнить свой супружеский долг. Ты простишь меня за это?

Она взяла его ладонь и приложила к своей щеке.

– Нам принадлежит время, – вдруг по спине у нее пробежал неприятный холодок, – во всяком случае, я на это надеюсь.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что иногда мне становится не по себе. Не обращай внимания. Лучше расскажи мне, спать я все равно не могу, как тебе удалось спастись после Марстон-Мура и как ты потерял кольцо, которое я хочу тебе вернуть.

С этими словами Николь сняла кольцо с печаткой, которое носила на шее на цепочке, и надела его на мизинец мужа.

– С кольцом все было очень просто, – начал он рассказывать, – во время боя оно просто соскользнуло с пальца, мои руки были мокрые от крови и пота. Гораздо удивительнее то, что ты смогла найти его, когда все вокруг было завалено трупами и залито кровью.

– Это не я, это Карадок нашел его. А потом продолжал искать тебя, час за часом, но нигде не мог найти никаких твоих следов.

– Это потому, что я лежал под огромной грудой тел, мертвых и умирающих. Я был весь в крови, грязи и моче, у меня был такой вид, что меня невозможно было узнать. Я и сам уже начал умирать, не от ран, они были не так уж и опасны, а от того ужаса, в котором я находился. И вдруг произошло нечто очень странное. Вместе с могильщиками, которые, как крысы, медленно стали заползать на поле, думая, что все кончилось и там не осталось никого, кто мог бы им помешать, появился человек, которого я сначала тоже принял за одного из них. У него была повозка, и он собирал тех, кто подавал хоть малейшие признаки жизни. Он увез нас, но не ограбил и никого не убил, нет, – он всех нас спрятал и стал лечить. Он вылечил всех, кто был способен выжить.

– Как странно. Он что, доктор?

– Нет, никакой он не доктор. Он – цыган с лицом, сморщенным и черным, как старый пергамент. Я не могу сказать, на чьей стороне он воевал, потому что он клал в свою повозку всех – и роялистов, и «круглоголовых». Он собирал травы и варил лекарства, которые его племя научилось делать много лет назад, передавая это искусству из поколения в поколение. А по ночам, когда мы все лежали в его хижине, он пел нам странные песни и играл на тонкой деревянной дудке. Странное создание, но я обязан ему своей жизнью.

– Ты говоришь, он играл на тонкой дудочке?

– Да, а что такое?

– У этого человека было странное имя, да?

Джоселин тихо рассмеялся, заставив закачаться причудливые тени:

– Да, его звали Дитч. Эмеральд Дитч.

– Здесь есть какая-то странная связь, – удивленно произнесла Николь. – Дело в том, что я встречалась с ним, когда мы были в Оксфорде, он тогда предсказывал судьбу тем, кто осмеливался посетить его уединенное жилище в Вулверкоте.

Муж с удивлением посмотрел на нее:

– Как это странно, что ты тоже встречала его. Ну и каковы же были его предсказания?

– Он и сказал, что я не захочу вернуться назад, – сонно ответила Николь, прижимаясь к Джоселину, чувствуя невероятную усталость.

– Назад, куда? – тихо спросил он.

– Просто назад, – пробормотала она и поцеловала его в щеку.

Утренний свет застал двух влюбленных, которые, хотя и были женаты уже почти три года, готовы были доказывать свою любовь снова и снова. Эта любовь началась с поцелуев, с поцелуев, которые длились вечно, которыми они покрывали тела друг друга. Потом Николь и Джоселин достали пузырек с розовым маслом и, раздевшись, начали нежно натирать им друг друга.

– Это так замечательно, я безумно хочу тебя, – прошептал Джоселин ей в ухо.

Она ничего не могла ответить, она просто прижала его к себе изо всех сил, сжимая пятками его бедра, пока он страстно входил в ее лоно, а потом лежал у нее на груди, изнемогая от наслаждения. Николь, однако, не была удовлетворена, она снова и снова ласкала и прижимала его к себе, молча требуя продолжения. И когда солнце полностью осветило комнату, проникая под полог огромной кровати, он снова вошел в нее, и, чувствуя всем своим существом, как в нее вливается его семя, она поняла, что никогда раньше не испытывала подобного блаженства.

– Это было просто бесподобно, – чуть слышно выдохнула она.

– Это было просто бесподобно, потому что ты – та женщина, которую я искал всю жизнь, – тихо произнес Джоселин и еще крепче прижал ее к себе.

Через два дня Карл Стюарт со своими верными генералами и лордом Дигби, скачущим рядом с ним, покинул Кингсвер Холл и отправился в Солсбери. В качестве подарка король разрешил Джоселину остаться на две недели дома, но строго настоял на том, чтобы милорд присоединился к нему и принцу Руперту в Дорсете в графстве Шерборн в начале октября.

– Молю Бога, чтобы вам хватило времени для того, чтобы насладиться обществом вашей жены, – сказал король на прощание.

– Это будут самые счастливые две недели в моей жизни, – ответил Джоселин. Джоселин и Николь долго стояли, махая вслед королевской процессии, а потом медленно вернулись в дом.

– Не слишком ли это долго для нас с тобой? – смеясь, спросила Николь.

– Я думаю, нет. Тем более что я хочу не только насладиться твоим обществом, но мне необходимо за это время сделать одно очень важное дело.

– Какое же?

– Изгнать из тебя дьявола.

– Какого дьявола? – удивилась Николь.

– Ты сама прекрасно знаешь, какого, дорогая. То, что ты называешь себя Николь, а не Арабелла, та странная ошибка при нашей первой встрече, когда ты сказала, что тебе около тридцати лет, потом ты ужасно кричишь по ночам, когда тебе снятся какие-то кошмары. Я даже прозвал тебя ведьмой, так как ты иногда знаешь, что произойдет в будущем. Теперь я намерен выяснить, почему с тобой это все происходит.

Она доверчиво посмотрела на него и взяла за руки, как бы стараясь предостеречь:

– Джоселин, я прошу тебя, не делай этого. Есть вещи, которые даже ты не сможешь понять, и я не перенесу, если это разрушит наши отношения.

– Но этого не может случиться, – ответил Джоселин, – единственная моя цель – помочь тебе. Я только хочу выяснить причину твоих ночных кошмаров и избавить тебя от них. Послушай, Николь, Арабелла, жена, в конце концов, мы живем в век, когда совершаются научные открытия, пусть даже сейчас этому мешает эта чертова война. Как ты можешь знать, что я что-то не смогу понять, что ты можешь меня чем-то удивить?

– Потому что я это знаю, – настойчиво повторила Николь, – оставь это, Джоселин. Из этого не выйдет ничего хорошего.

– Разреши мне самому решать, – не менее настойчиво произнес он и, взяв ее за локоть, слегка подтолкнул, заставив подняться по ступенькам, – и они оказались в лаборатории.

Комната была обставлена, как кабинет алхимика, на стенах висели полки, на которых стояло множество стеклянных и глиняных банок, в них были непонятные порошки, а в больших стеклянных колбах в жидкости плавали какие-то зародыши. Она увидела неведомые приборы, с подведенными к ним трубками и ретортами, похожие на примитивные перегонные аппараты. Посреди стола стояла большая ступа с делениями, а рядом – масляный примус и оловянная кастрюля. И еще там было много книг. Они лежали везде, даже на полу, многие были старинные, некоторые – в очень дорогих переплетах.

– Боже мой! – воскликнула Николь, удивленно оглядываясь.

– Ты здесь никогда раньше не была?

– Нет. Мне было неудобно вторгаться в чужие владения.

Он приподнял одну бровь:

– Ты считаешь, что сейчас это делаю я?

– Это не совсем так, но если ты так выразился, то я не могу не согласиться.

Он улыбнулся и осторожно взял ее за руку:

– Послушай, Николь. Если ты хочешь, чтобы я сейчас остановился, я остановлюсь. Я тоже не хочу вторгаться в твои личные владения.

Она растерянно молчала, и Джоселин, отвернувшись, взял лучину и зажег примус. Потом он поставил на него кастрюлю и начал в банке смешивать какую-то жидкость.

– Что ты делаешь? – спросила Николь, ей было интересно и страшно.

– Я готовлю одно старинное снотворное. Если уж я сам не могу помочь тебе избавиться от кошмарных снов, то, надеюсь, это поможет.

Николь покачала головой и опустилась на табуретку, стоящую перед столом.

– Теперь я понимаю, что мы никогда не сможем быть до конца близки друг с другом, если я не расскажу тебе абсолютно все. Но пожалуйста, помни: когда я закончу, ты будешь совершенно уверен в том, что я окончательно сошла с ума.

– Я так не думаю, – улыбнулся Джоселин.

– Но это будет именно так, – жалобно произнесла Николь.

«Ну как объяснить человеку, который не понимает, что такое гипноз, что произошло на этой злополучной вечеринке у Луиса?» – думала она про себя. Все еще не зная, с чего ей лучше начать, Николь замолчала.

– Кто такой Луис? – неожиданно спросил муж, чем очень ее удивил.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что во сне ты иногда зовешь его.

– Он тот человек, который заварил всю эту кашу, – ответила она, все еще колеблясь.

– Расскажи мне о нем.

– Это было бы слишком просто. Сначала я должна объяснить тебе, что бывает такое состояние, в которое один человек может ввести другого. И этот другой, находясь в состоянии сна, может разговаривать, отвечать на вопросы, потому что его сознание в это время существует отдельно от тела и может само возвращаться, например, в прошлое. Это состояние называется «гипноз».

– От имени Гипноса, греческого бога сна?

Николь уставилась на него, открыв рот:

– Да, я думаю, что ты прав. Неужели тебе известно о таких вещах?

– Нет, я никогда ни о чем подобном не слышал, но могу представить это себе без труда.

– Тогда идем дальше. Спящее сознание предоставлено самому себе, оно может путешествовать, а человек, который его освободил, способен указывать ему, куда оно должно перенестись. Он может послать его в прошлое, в детство спящего человека, или еще дальше, например, в его прошлую жизнь, в того, кем этот человек был раньше, до смерти и до перевоплощения.

мПовисла неловкая тишина, Джоселин задумчиво посмотрел на нее:

– Из этого следует, что не существует ни ада, ни рая? Значит, душа бесконечно путешествует, перемещаясь из одного тела в другое? Я слышал об этом, это восточная философия, а не христианская религия.

– Я думаю, что конец ее странствиям все-таки наступает, когда она достигает совершенства. Но я слишком мало об этом знаю, поэтому не могу об этом говорить. Могу тебе сказать только одно, я добровольно согласилась подвергнуться этому эксперименту. Меня загипнотизировали и приказали вернуться в прошлое. Короче говоря, Джоселин, хотя ты мне вряд ли поверишь, это перемещение удалось. Моя душа, сущность, называй как хочешь, попала в тело женщины, которая рожала, которая только что дала жизнь ребенку. Это была Арабелла Локсли. С этого момента я переселилась в нее, и теперь не могу вернуться в то столетие, из которого меня переселили.

– А какое это столетие? – тихо спросил он.

– Я жила в 1994 году. Мое настоящее имя – Николь Холл, я – актриса, женщина, которая выступает на сцене, в театре. Сейчас у вас существует нечто подобное, но само понятие театра возникнет, когда теперешний принц Уэльский взойдет на престол и станет королем Карлом II.

Джоселин молча встал, прошел в дальний угол комнаты и, налив из какой-то колбы в стакан каричневатой жидкости, выпил ее одним глотком.

– Это все правда?

– Да.

– Ты пришла сюда из такого далекого будущего, что если я попаду туда, то только в виде праха?

– Да, если тебя устроит такое объяснение.

– Тебя закинуло в это столетие, подобно тому, как моряка выбрасывает на необитаемый остров?

– Да, именно так я себя и чувствую.

– А Луис, как я понял, был в том столетии твоим любовником?

– Он был тем человеком, который меня загипнотизировал и отправил сюда. Он сам не понимал, что делает, для него это была просто игра. Поэтому-то и произошла ошибка. Он послал меня сюда, а обратно вернуть не смог.

Джоселин покачал головой:

– Подумать только, я женился на женщине и спал с ней, в то время как она принадлежала совсем другому и чувствовала себя, как пленница, у которой просто не было другого выхода. Как это ужасно.

– Ради всего святого, – прервала его Николь, вскакивая на ноги, – ты что, так ничего и не понял? Да, я попала сюда по ошибке и перед Богом могу поклясться, что это правда, но теперь я уже освоилась здесь и мне здесь нравится. И я влюбилась в тебя, Джоселин Аттвуд, и я всего лишь на одиннадцать лет младше тебя, и вовсе не сопливая девчонка. Ты просто глупец, потому что говоришь о вещах, которые никогда не сможешь понять. Я ХОЧУ остаться в этом столетии и быть твоей женой, ты слышишь меня?

Он посмотрел на нее очень серьезно:

– Ты уверена в этом? Если нет, то я могу научиться этому, ну, гипнозу, и отправить тебя домой.

– Но мой дом – ЗДЕСЬ! – выкрикнула Николь и начала плакать, не в силах более сдерживаться.

Он обнял ее и погладил по волосам:

– Любимая моя, я хочу помочь тебе. Ты рассказала мне такую удивительную сказку, твоя история столь фантастична, я просто не знаю, что тебе сказать.

– А что бы ты сказал женщине, которая любит тебя настолько, что готова забыть прошлое и то, кем она была в этом прошлом?

– Я бы ей сказал, что ни за что на свете не хочу расставаться с ней.

– Тогда не смей пытаться отправить меня обратно!

– Значит, это тот самый кошмар, куда ты не хочешь возвращаться?

– Да, конечно. И чем больше я в тебя влюбляюсь, тем страшнее он мне кажется. Я ужасно боюсь, что однажды усну и так же по ошибке вернусь в свое прежнее тело, которое лежит там и ждет мою душу, и больше никогда тебя не увижу.

– Видит Бог, Николь, – произнес Джоселин, у которого глаза тоже были полны слез, – если такое произойдет, мне конец. Да, ты блуждала где-то среди столетий, но то же самое можно сказать и обо мне. Помнишь, я говорил, что видел тебя во сне, и я всегда знал, что если мне удастся тебя найти, то я найду вторую половину твоей души. Поэтому я не хотел спать с тобой, когда мы поженились. Мне нужна была твоя любовь… или – ничего.

– И теперь у тебя есть и я, и моя любовь, и даже больше чем любовь.

– Тогда мы должны сделать все для того, чтобы ты осталась здесь.

Николь медленно кивнула и вдруг вспомнила слова, которые ей сказал Эмеральд Дитч: «У тебя будет два шанса уйти. Человек, который тебя любит, сам откроет перед тобой эту дверь».

– Никогда больше не позволяй меня гипнотизировать, – с горячностью произнесла она, подумав о том, что это был ее первый шанс. – Это может быть очень опасно.

– Клянусь, я никогда этого не позволю.

– Тогда, возможно, нам удастся остаться вместе, – ответила Николь, крепко прижимая его к себе, но где-то в глубине ее души поселилось беспокойство.