Глава 9. Антошка.


Антон был редким негодяем с самого детства. Его визгливый крик не изменился с тех самых пор, когда он носил штаны на лямках. Он умудрялся и в шесть лет насрать в них, не скинув лямки. Не успевал или пенился, кто его знал? Только вонючим и скандальным он появился на свет в хорошей обеспеченной семье, не знавшей никогда ни нужды, ни голода.

Из троих детей Антошка был самый младший, самый визгливый и завистливый. В его несоразмерно большой голове не усваивались и не запоминались хорошие манеры и слова. В ней как в отхожке оседала лишь грязь и гадость. Он с детства был паскудным. А потому, когда вся семья садилась за стол, Антошка обязательно, как по свистку, наваливал полные штаны. Попав на руки к отцу, не упускал случая обоссать его белую рубашку и брюки. Он исцарапывал все лицо матери, рвал на ней бусы, кофты, воротнички. Он презирал женщин с самого рождения, а потому доводил до слез обеих сестер и няньку.

Когда его выносили во двор, а ходить своими ногами не хотел до трех лет, он запоминал, как ругаются дворники, соседи, прохожие алкаши. И все услышанное повторял дома. Он был ленивым хитрым увальнем, но отец все надеялся, что со временем сын вырастет и изменится.

Когда ему исполнилось три с половиной года, он вышел во двор своими ногами и, увидев котенка, запустил в него камнем. Попал. Заорал от восторга. И, схватив за хвост, побежал топить в луже. Подоспевшую няньку обложил матом за то, что помешала и пригрозил разделаться с нею. И не забыл. Вернувшись домой, подставил вилку, когда нянька собралась сесть на стул. Та подскочила от боли, Антон залился смехом.

Чем старше, тем невыносимее становился мальчишка. И отец, не выдержав, применил ремень, выпоров сына впервые, но до черна. Опозорил он его при гостях. Обозвал всех матом и отца заодно. Все потому, что не дали ему вина. Отец тогда впервые закрыл Антошку в своей комнате. Ох и пожалел о том. Сын все бумаги его изодрал в клочья, перебил кофейный и чайный сервизы, настольную лампу.

Отец долго не мог прийти в себя и бил сына нещадно. Тот вопил на весь дом, но не просил прощенья. Наоборот, грозил дом развалить. И тогда было решено увезти его в деревню к родственникам в многодетную работящую семью, где каждый кусок хлеба давался потом и мозолями, а дети начинали работать едва встав на ноги.

Решили и сделали. Запихнули Антона в машину, тот наложил в штаны, чтобы оттянуть отъезд. Но не удалось. Наскоро вытряхнув из вонючих, сунули в сухие, и машина мигом рванула из города. Надежд не осталось.

В деревне отец рассказал сестре о сыне и, дав ей денег, попросил быть строгой, сделать из Антона человека. Та слушала внимательно и, оглядев притихшего племянника, отвела к своим детям. Поговорив с сыном, попросила не баловать и не жалеть.

Десять детей… Им было некогда возиться с Антоном. Когда тот навалил в штаны, никто не поспешил сменить их как дома. Его не заметили. Антон негодовал. Он кричал, требовал внимания, но бесполезно: в вонючих портках проходил до вечера. А в наказание — не дали есть. Спать уложили на полу на дерюге. Мальчишка до полуночи орал, но его не захотели услышать. И тогда он полез в чугун сам, без спросу. Его оттащили, отшвырнули пинком. Он укусил тетку за ногу. Та отвесила по заднице, и Антон решил сбежать от нее, пока не поздно. Но не смог снять крючок, силы не хватило. Так и уснул у двери на голом полу.

Целый месяц воевала с ним вся семья. Пытались с ним подружиться дети. Не получалось. Били его — он мстил. А потом чуть не спалил дом. Вот тогда лопнуло терпение: избили Антошку дети так, что встать не мог, и пригрозили, если еще нашкодит, живым закопают на огороде. Это испугало. Поверил. Целую неделю сидел тихо. От всякого шороха вздрагивал, но потом успокоился, понял, что над ним пошутили, и снова взялся за свое. Нацепил корове на голову ведро без дна. Собаке к хвосту привязал банку, а кошке — пузырь с горохом. Маленькой сестренке, едва научившейся ходить, сунул за пазуху лягушку. Та от страха зашлась, заикой осталась.

Ах ты, мерзавец! — ухватила тетка за ухо и закрыла Антошку в темном холодном чулане, не велев детям выпускать его до самой ночи.

Антон с час просидел тихо, а потом, оглядевшись, перевернул все крынки со сметаной и молоком. Вылил все, перебил. Тетка услышала. Не вошла. И ночью не выпустила мальчишку. Тот блажил не своим голосом. И накричал. В дверях появился хозяин дома — рослый бородатый мужик с вожжами, намотанными на руку. Он бил так, что шкура трещала, а боль от макушки до пяток свела все тело. Антон дергался, пытаясь вырваться, но из рук мужика трехлетнему жеребцу ни разу не повезло сорваться.

Я тебя, гниду, тут на лавке и раздавлю! — рычал мужик, не прекращая пороть Антошку, и тот впервые почувствовал, что недалек от смерти.

Дяденька! Отпусти домой! — заорал, задыхаясь. Отпущу! Вот выпущу дух из козла, и гуляй на все четыре! — обтер кровь с вожжей и замахнулся снова.

Но Антон взвыл дико:

Сам утоплюсь, удавлюсь, только отпусти! Не стану тебе вредить!

Ну, гляди ж, змееныш! Вдругоряд живым из рук не выпущу. Только на погост, — пообещал гулко и ушел в дом, не оглянувшись.

Антон не мог слезть с лавки и плакал навзрыд. Он решил, как только все заживет, сбежать в город к своим, покуда жив и рассказать, как издевались над ним в деревне.

Он еще надеялся, что его пожалеют. Но напрасно. К нему никто не вышел, не дал воды и не помог встать. Уже к полудню тетка крикнула с порога:

Чего развалился? А ну иди в огород, помоги детям! Чего жопу балуешь? — Антон заскулил от обиды.

Вместо жареной курицы со свежими помидорами и черносливом, ему дали кусок черного хлеба с луком и солью да кружку молока. Это и весь ужин. А ведь целый день полол картошку. Даже в глазах от нее зеленые искры мельтешили. Никто не похвалил, не пожалел. А ведь как все тело болело!

«Нет! Не хочу! Не могу больше тут жить! К своим вернусь», — встал тихо среди ночи и, не подходя к двери — знал, крючок не одолеть — вылез в распахнутое окно, в кромешную ночь и, выскочив за калитку, побежал по дороге испуганным зайцем. Только б не хватились его и не догнали б, тогда конец…

Родственники и впрямь слишком крепко спали и не проснулись. Не хватились. Антошка к полудню пришел в город и растерялся.

Где его дом? Как фамилия, номер телефона? Как зовут отца и мать? Где они работают? Он ничего не знал. Он оказался беспомощной пылинкой, затерявшейся среди чужих людей и домов. Он понял, что никому здесь не нужен. Люди равнодушно проходили мимо, даже не оглядываясь на Антона,

Мой папка — самый главный! — говорил милиционеру, остановившему его.

Над кем? — рассмеялся тот откровенно.

Над всем!

Ладно! Валяй к своему бугру и не путайся под ногами! А то вместе с бродячими собаками отловят тебя и на мыло сварят! Понял? Брысь отсюда, шкет! — цыкнул на мальчишку.

Антон побежал, боясь, что этот тоже вломит по шее. Ему хотелось есть и спать. Он очень соскучился по вниманию и добрым словам, но получить их было неоткуда. Он ходил по улицам, разыскивая свой дом, и не находил. В одном дворе к нему бросилась громадная собака. Зарычала, грозя разнести в клочья. Мальчишка с криком убежал от нее. Из другого двора его выгнал дворник и, обозвав бомжем, пообещал выдернуть ноги, если мальчишка появится здесь еще раз.

Антошка показал ему язык и получил метлой под задницу. Стало обидно, но задираться дальше не решился.

«Все грозятся как собаки! Где людей найти?» — спросил самого себя и пустоту вокруг. И… был услышан.

Его схватили за плечо:

Ты чего тут мотаешься как катях в луже? Промышляешь? — увидел Антон пацана, худющего, большеглазого, с синяком на лбу.

Свой дом ищу! Потерялся!

Как это потерялся? — усмехнулся пацан недоверчиво и, услышав от Антона, как его вывезли из дома, сказал: — Не возьмут тебя! Ни за что! Да еще в деревне не ужился. Вобщем, труба тебе, мужик! Вернуться в деревню нельзя, и дома никто не ждет. Короче, сдохнешь! Допер иль нет?

Антон захныкал, жалея самого себя. И пацан, взяв его за руку, привел в кодлу Кольки-Чирия.

Ты что? Офонарел? На хрена мне эта гнида? Жрать станет за троих, а толку никакого. Что он умеет?

А ни хрена! Зато голосит так жалостливо, как баба. Если его на паперть иль к торговкам, он всех в соплях утопит. Даже меня пробрало от его воя! Подавать станут кучеряво. Давай приморим, посмотрим. Если не склеимся с ним, дадим пинка под жопу и забудем, как его дразнили.

Наутро невыспавшегося Антошку поволокли на базар, испытать его пригодность в кодле.

Вот теперь вопи на весь свет! Блажи во всю глотку! Кривляйся! Дави «бабки» из быдла! — оставил Антона посреди базара Колька-Чирий, бросив перед ним потертую шапку, а сам, отойдя в сторону, наблюдал за мальчишкой.

Тот долго сидел нахохлившись, молча. Но потом ему захотелось есть. Он стал хныкать, но никто не обращал внимания. И Антон, разозлившись, заорал во весь голос да так, что торговки деньги из рук стали ронять. Оглядывались, кого это средь бела дня режут? Антон только входил во вкус. Он перекрыл своим воем все голоса, музыку, шум и гул толпы. Он навалил полные портки, из-за чего дежурный милиционер не решился подойти близко. Сопли, слезы, слюни — все размазалось всплошную на лице. Да и что можно было увидеть в нем, кроме широкого рта, орущего оглушительно то сворой собак, то толпой дерущихся алкашей.

Ну, силен прохвост! У него в глотке сотня «матюкальников», откуда столько силы взял? — удивлялась толпа, окружив пацаненка плотным кольцом.

Деньги уже посыпались через верх шапки, но Антон, будто не видя, все просил на кусочек хлеба ему, брошенному ребенку, забытому родителями и всеми родственниками.

Бедный малец усрался, кричавши! Да кто нынче чужое горе чует? Поизвелись сердобольные, — отстегнула десятку от пенсии бабка, поверив в детские слезы. Ее примеру следовали другие.

Во, гнида! У него уже не только на кусок хлеба, на целый кабак набралось, с бабьем и выпивоном до усеру! А он, падла, все надрывается! — потянул руку к шапке какой-то алкаш. Но тут же был сбит на землю Дикой Кошкой.

Катька внимательно следила за конкурентом. Она мигом сообразила, что не сам по себе решил побираться пацан: его привели и заставили. «Колька-Чирий.

Кто ж еще?» — приметила того неподалеку и решила перехватить Антошку, забрать к себе.

«Да, паскудный пацан! Но «бабки» гребет классно. Зинке за месяц столько не собрать. Но что потребует за него Чирий? Где он взял пацана? Может, спер из какой- нибудь деревни? А может из пригорода? Хотя такого засранца и выкинуть могли. Хороших не вышибают, а этого — запросто!» — восторгалась могучей глоткой Антона

Внезапно увидела, как к его шапке потянулся алкаш. Чирий стоял, не шевелясь. Стоило ему влезть, вступиться, он выдал бы с головой и себя, и Антона.

Пацаненок слишком мал и не умел постоять за себя. Катька мигом сшибла пьянчугу и, отняв у него шапку с деньгами, рассовала их по карманам Антона мигом. Вытерла мокроту с лица и, сунув в руки кусок булки, сказала:

Ешь, бедолага! А то уже через уши говно попрет, никто не даст пожрать! Даже у тебя отнять решились! — хотела уйти, но не тут-то было. Антон намертво вцепился в руку девчонки.

Возьми к себе! Хочу с тобой!

Куда заберу? У самой никого нет! Не могу! — вырывала руку Катька, но Антон вцепился намертво.

Не пущу! Возьми к себе! Девчонка не ожидала такого поворота, стояла растерянная.

Забери, накорми, отмой его! Может, сыщешь его родителей!

Не бросай мальца! Не дай сдохнуть! — уговаривала толпа.

Вы рожаете, а я — расти его? — оглядела Катька собравшихся недобрым взглядом.

Да она и есть его сеструха! Гля, как он впился в нее! Просто башлять заставила! — вывернулся из-за спин все тот же алкаш.

А может, твой? С чего ж к шапке полез как в свой карман? Почему другие не посмели? На выпивон сшибал под мальца? — рявкнула Катька. Толпа загудела, взяла пьянчугу в кольцо.

Бог с вами! У меня и бабы отродясь не имелось. А уж гнидов и подавно, — пятился мужик от свирепеющей толпы.

Кто-то уже успел схватить его за душу, другой, не мешкая, подсадил фингал на глаз.

Расплодились, козлы вонючие! Напустили нищету на свет! А мы корми! — ревела толпа, требуя сдачи за свою доброту с пьянчуги.

Пацановская кодла тем временем чистила карманы, сумки, сумочки, мигом подхватывая все упавшее, слетевшее, отобранное.

Антошку выволокли из этой свалки, чтоб не затоптали ненароком в пыль. У драки нет зрения и добра, а в злобе случалось всякое.

Антон сидел на ступенях, ел булку. Не сводил глаз с Катьки. Та пообещала забрать его к себе, но велела собрать еще денег на жратву.

Я не уйду, но ты ори как раньше! Чем больше дадут, тем лучше, — сказала пацану. Но тот, потеряв ее из виду, закричал еще громче. Ведь Катька взяла у него все деньги. Антон подумал, что девчонка обманула, взвыл громче прежнего.

Антону в шапку летели деньги, пряники, конфеты. Один мужик, сжалившись, уронил палку колбасы. Поднять, забрать ее стало стыдно. Яблоки, апельсины и бананы уже лежали горкой. Мальчишка не успевал съедать, но, даже жуя, он орал без остановки. А потому подаяния сыпались щедро.

Тем временем Катька с Колькой выясняли свои права на Антона.

Отдай «бабки», Кошка! Это мой малец! — нагнал Чирий Катьку уже в мясном ряду.

Отвали! Те «бабки» алкаш спокойно бы увел, и ты не дернулся б! А мальца бери. Мне он без нужды! Своих сопляков полно, харчить не успеваю! А этот навар не получишь! Я его вырвала. Мой он!

У алкаша свое зубами вырвал бы! Вся кодла здесь пасется! Не слинял бы! Свое положил бы! Секешь, стерва, что с ним изобразили б! И ты не возникай. Вытряхивай навар шустрее!

Пошел в с раку! — рассвирепела Катька.

Только хотела уйти, Колька схватил за плечо:

Стой, стерва!

Что за базар? — услышали оба и, оглянувшись, увидели Пузыря. — Чего прикипелся к ней? — подошел Толик к Чирию.

Тот поспешно сдернул руку с Катькиного плеча и рассказал все.

Не возникай, Чирий! Тот алкаш из городских бомжей. Тряхни его, враз станешь западло всюду. Нас засветит любой, и навешают всех чертей! Дышать не дадут. Да и Антона у себя уже не приморим. Его деревенщина шмонает по городу. Сунутся к ментам, те враз его надыбают. К нам возникнут. Докажи потом, что он сам нарисовался. Скажут — сперли пацана, выкуп вымогали. Знаешь, что за это светит? Я не хочу в зону влипать. Отдай им Антошку скорее! И кайфово, если Катька это справит. Вякнет, будто на базаре нашла его!

Ну, уж хрен! Затырить надо! Он, гад, хоть и вонючий хорек, а набашлял кучеряво. Полную шапку! Вся кодла за день столько не насшибает! К тому ж, дарма не отдам. Приморю на недельку и «бабки» сниму за засранца! — не соглашался Колька.

Его на базаре застукать могут. И отнимут в наглую! Да еще вломят за говно! — уговаривал Пузырь.

Пусть Кошка у себя притырит. Слышь ты, падла, бери засранца! Таскай по разным местам. Пусть пашет этот хмырь на нас, но на навар доиться станешь! Пополам! Доперла? Пока его не надыбают! — предложил Чирий и добавил: — Пока мальца найдут, время пройдет. А нам — подсос…

Антошка бежал за Катькой, пыхтя. В одной руке кусок колбасы, в другой — половина батона. Свора голодных бездомных собак скакала за ним по пятам, скуля и лая, выпрашивали жратву, но Антошка никогда не отличался щедростью. Он чувствовал лишь собственное пузо и любил лишь себя.

Катька еле волокла тяжеленные сумки, свой и Антошкин навары, и даже не предполагала, что мальчишка уже определил, сколько он сожрет по приходу домой и сколько на ночь. О Катьке не думал, не взял в расчет. А потому, едва переступив порог дома, тут же сел возле сумки и стал грызть все подряд. Яблоки заедал колбасой, бананы — пирожками, помидоры ел с печеньем, а колючий ананас — с хлебом. Он даже не почистил его. Не знал и не умел это делать. Антон ел торопливо, не глядя по сторонам, не познакомившись ни с кем.

От него, едва подступив к пацану, отскочил Голдберг, отчаянно чихая. Зинка смотрела во все глаза, как быстро худеет сумка. Но вот Антон доел конфеты и закрыл сумку. Теперь решил оглядеться. Увидел Зинку и запустил в нее огрызком яблока.

Ну, держись, засранец! — кинулась к пацану. Тот нырнул под стол и заорал так, что стекла в окнах зазвенели, а громадный Голдберг вылетел во двор с воем.

Ты откуда его взяла?

На базаре! Сам нашелся! — заткнула уши Катька. Зинка выволакивала Антошку из-под стола. Тот упирался, изворачивался, кусался.

Погоди! Дай я его вытащу! — стукнула Катька по столу. Мальчишка на минуту затих. — Еще раз пикнешь, выкину из дома насовсем! Там за домом собаки! Один звук, и ты вылетишь к ним! — предупредила Дикая Кошка.

Антон, испугавшись, взвыл в полную глотку.

Он орал от страха перед улицей, где у него никого не осталось. А собак боялся всегда, поэтому кидал в них чем попало, едва завидев псину. Он потому и бежал бегом следом за Катькой, боясь, что какая-нибудь из своры нагонит и укусит, отнимет жратву. Он боялся голода и боли, но как от этого защититься не знал и пускал в ход первое, самое безотказное и надежное. Но… он не знал Катьку. Та всегда держала свое слово и, услышав визг, ухватила стол, сдвинула его, поймала за лямки Антошку, поволокла к двери. Но не тут то было. Пацан зацепился за ножку стола и потянул. С него полетело все, что принесла девчонка из города. Банки со сметаной разбились вдрызг. Лопнула бутылка молока, разлившись на полу, в него упали яйца и колбаса.

Падла! Зараза! Свинья! — схватила мальчишку за ухо. Тот вцепился зубами в ногу и не отпускал.

Катька вскрикнула и ударила пацана по голове. Тот разжал зубы и потерял сознанье.

Давай вышвырнем во двор! Зверюга какой-то! — предложила Зинка.

Мне его Чирий дал. Ему вернуть надо. Завтра утром отведу. Пусть сам с ним кувыркается, с этим психом! — останавливала Катька кровь на ноге.

Слушай, с ним в одном доме невозможно дышать. Он все провоняет. Куда хочешь его день! — взмолилась Зинка.

Ну, помой, пока он в отрубе.

Зинка сняла портки с мальчишки, вынесла их во двор. Едва взялась помыть задницу, Антон тут же пришел в себя.

Ну, падлюка! Я думала, у него голова на плечах растет как у всех, а у него все местами поменялось! Чуть попала вода на жопу, он очухался, — зажимала Зинка нос. Все руки — в дерьме. Антон постарался…

Это не беда, что Зинка колотила его по заднице. Антон знавал кое-что покруче.

Да выведи его во двор! — задыхалась Катька. Зинка попыталась, но тут же таз, где хотела помыть мальчишку, перевернулся на пол.

Катька еще не успела на стол все продукты — их мигом залило зловонным месивом.

Ну, пидер, погоди! — ухватила Кошка Антона и тут же отскочила от него с воплем. Тот успел укусить за руку и теперь довольно улыбался, победно оглядывал девчонок. Выхватил из-под Зинкиной ноги палку колбасы, решив отмахнуться ею, если его вздумают все же выкинуть во двор. Ему никак не хотелось покидать дом.

Ты — свинья! Я тебя все равно выброшу! — пообещала Катька.

Антон, поваляв колбасу в дерьме, запустил ее в девчонку. Та не успела увернуться. Антошка радостно хохотал. Он забавлялся.

Ни метлой, ни кочергой, ни даже засовом не смогли выковырнуть из дома пацана. Он забился под печку и сидел там как таракан, наблюдая за девчонками, убиравшими в доме.

Он и не знал, что помимо них тут живут двое мальчишек, какие вернулись затемно и, узнав о случившемся, ничуть не смутились. Выйдя во двор, вскоре приволокли ужа и запустили под печку. Антон вылетел оттуда пулей, сшиб с ног Женьку, но Димка успел поймать голозадого пацана за ногу и выволок в коридор.

Ох и пожалел он о том. Антон вывернулся спиралью, схватил засов, выставил его вперед. Димка в потемках не разглядел и наткнулся всем лицом в толстенную доску, взвыл от боли и, ничего не видя, попросил: Катька, открой!

Антон раньше его залетел в дом и мигом нырнул под Катькину койку. Вытаскивать его оттуда никто не отважился. Мальчишка уже совсем успокоился. Он обзывал обитателей дома так, что будь в пределах досягаемости, ему свернули б шею.

Антон хохотал от восторга. Но совсем внезапно для него в дом пришел Пузырь.

Послушав Катьку, Зинку и ребят, Толян нахмурился и, не подходя к койке, сказал строго: Выходи сюда!

Антон, пыхтя, подполз, высунулся по пояс и, отмерив Толику по плечо, укатился поспешно обратно.

Я тебя вытаскивать не стану. Сделаем проще: сейчас позову твою родню из деревни. Они тут неподалеку остановились. Приведу мужика, он тебя по кускам из-под койки вытащит! — сделал вид, что собирается пойти. Антон мигом из-под койки вылетел. Ему живо вспомнились широченная лавка за домом, громадные безжалостные руки мужика и хлесткие вожжи. Испытать их на себе еще раз Антону не хотелось.

Не надо! Не зови! Я не буду! Я всех стану слушать, только не приводи его! — плакал мальчишка, дрожа непритворно.

Ну, что? Оставим до утра? Иль все ж отдадим его? — спросила Катька детвору.

Антон смотрел на всех заискивающе, как виноватый нашкодивший щенок, готовый вылизать всех, лишь бы его не прогнали.

Не верю я ему! — буркнул Димка. Ну, куда его на ночь? Пусть спит, а там посмотрим, — сказала Зинка тихо и добавила: — Я сегодня зашла в телевизорный магазин, а там Шурочку показывают. Она такая нарядная, веселая, так красиво пела! Я даже заплакала. Жаль, что ее насовсем отдали, но теперь не вернем. Может, из этого гада что-нибудь путящее получится? Помните, Шурка поначалу тоже озоровала, зато потом какой хорошей стала!

Так то Шурка! И Дашка не хуже ее!

Антон слушал всех молча, глазами просил поддержки у Толика. Тот понял, перевел разговор на другую тему, и ребята вскоре забыли об Антоне. Тот, поняв, что опасность миновала, ушел незаметно в другую комнату и, забравшись на Катькину кровать, заснул, забыв об ужине.

Весь следующий день он кривлялся и выпрашивал милостыню по магазинам под контролем Зинки. Толик не посоветовал Катьке брать Антошку с собой.

На базаре пацана быстро приметят. Не родня, так менты помогут его сыскать. Неспроста боится. Да и впрямь, шкура на нем не зажила. Видать, выдрали круто. Достал! Но все ж не стоило вот так! Потому возвращаться не хочет. Пусть у вас дышит пока. С Зинкой посшибает навар! Если на них деревня нарвется — слиняют, а коли нет — заберут его. Зинка неприметная. Ее не запомнят, а ты — красивая! Тебя вмиг приметят! Не рискуй собою! — попросил Катьку, сжав в своих ладонях руки девчонки. Та согласилась.

Весь день Зинка с Антоном ходили по городу: от одного магазина к другому. Им подавали, но скудно. За полдня всего то и набралось на две буханки хлеба Девчонка совсем приуныла. Антошка проголодался, просил есть. Она купила хлеба, села рядом с ним, разделив буханку пополам, и только потянула в рот горбушку, увидела, как перед ними остановился человек и смотрел на Антошку во все глаза.

Девчонка толкнула его локтем в бок, спросила тихо:

Ты его знаешь? Это твоя деревня?

Не, — глянул пацан и спокойно стал есть свой хлеб, даже не глядя на мужика. А тот не сводил глаз с Антона.

Чего вылупился? Чего надо? — чуть не подавилась девчонка, не выдержав пронизывающего, жгучего взгляда.

Этот малый — твой брат? — спросил тот.

Тебе что до того?

Как жаль, что это нежное созданье живет с такой грубой неопрятной девчонкой! И самое досадное — вынужден голодать.

Если так жалко, накорми его!

Правда? С радостью! Пошли со мной, малыш! — подошел к Антону торопливо.

Иди в жопу! — ответил тот.

Я тебе куплю мороженое и пирожное, конфет и шоколада! Ты такой пухленький и розовый как цветок. Негоже тебе есть сухой хлеб! — настойчиво потянул за руку. Пацан, поддавшись на уговоры, встал.

Куда собрался? Не пущу одного! — удержала Зинка мальчугана.

Почему не отпускаешь? Накормлю и верну тебе.

Я никуда его не отпущу. Мы вместе!

Ты тоже хочешь сладкого! Но мне не по душе твоя грубость! Я не хочу приводить к себе злую, грязную девчонку.

Сам говно! Линяй от нас! Чего пристал как банный лист?

Мальчонку жаль! Хотел его хоть на время вернуть в сказку!

Своих заимей!

Собака, не девчонка! — разозлился человек и, отойдя к магазинчику, купил маленькую шоколадку, отдал Антону и попросил: — Сам съешь! Ни с кем не делись.

А такой маленькой самому не хватит! — простодушно заметил пацан.

У меня дома много всего! Но твоя сестра не отпускает. Попросись и ты станешь приходить ко мне каждый день.

Зачем тебе он нужен? — ядовито спросила Зинка.

Детей люблю. Со многими дружу. И этот понравился. Впервые ко мне не отпустили малыша! Даже обидно!

А ты в задницу заткни обиду! Теперь всяких развелось. Все такие добрые, хорошие! Чужих детей шоколадом кормят! Зато своих на улицу выбрасывают. И даже не вспоминают, живы или нет?

Ну, я за твоих родителей не хочу отвечать, но мальчонку жаль. Дай его мне до вечера. Я верну, приведу к тебе! — потянулся к Антону. Но Зинка загородила мальчишку собою. Не согласилась отпустить.

Мужик ушел, а Зинка еще долго не могла отделаться от страха, охватившего всю ее душу. С чего, почему так испугалась, сама не могла понять. Ведь человек был прилично одет, уже в возрасте. Он не отнимал Антошку силой, лишь предложил… У Зинки все заледенело от ужаса. Она готова была проглотить Антошку, чтоб спрятать его в своем животе от сверлящего взгляда мужика

Пошли домой! — взяла Антона за руку девчонка. У нее пропало настроение побираться. Зинке захотелось поскорее спрятаться от всех чужих глаз, от лиц, от любопытства незнакомых людей.

Они уже сворачивали к своей окраине, когда Антошка, устав, попросился немножко отдохнуть, посидеть на траве, и Зинка уступила.

Под кустом сирени было прохладно и тихо. Зинка хотела прилечь рядом с Антошкой, но вдруг услышала шаги — осторожные неспешные, крадущиеся.

«Кого это черти несут? Наверное воры к кому-то намылились? Хотя здесь одна голь живет, вроде нас! Может, Колька-Чирий за положняком возник? И чтоб Голдберг не хватил, вот так крадется? Ох и напугаю гада!» — выглянула из-за куста и увидела мужика того самого, угостившего шоколадом Антошку.

«Ну, это уже совсем не с добра! По следам, «на хвосте» приволокся. Что ему надо?» — наблюдала за человеком, оглядывающимся по сторонам.

Девчонка влезла в куст поглубже, но Антошка как назло загнусавил:

Не толкайся, дай спать, ноги болят…

Зинка успокоила его. Когда выглянула во второй раз, на дороге никого не было. Словно приснился тот мужик. Девчонка, прежде чем выйти из кустов, еще долго сидела рядом с мальчишкой. Лишь убедившись, что вокруг ни единой живой души нет, заторопилась к дому.

Вечером она рассказала Катьке и мальчишкам о мужике, пристававшем к Антону.

А может, впрямь, Антошка ему по кайфу пришелся? Может он художник иль музыкант? Ну, помнишь, как с Шуркой стряслось? Тоже прилип к вам! Ты на это везучая! Вот и в Антошке свое приметил, — не хотелось Катьке верить в плохое, подозревать всех в мерзостях.

У того глаза были добрые. Как у нашего Димки. Чистые-чистые. А у этого — злые! Как с могильной плиты их украл у портрета! И когда мы шли домой…, - осеклась Зинка, увидев тень, мелькнувшую за забором, и сказала: — Ну, если там мне могло показаться, здесь проверим! — позвала Голдберга и, выпустив во двор, крикнула: — Чужой! Фас его!

Пес, сделав круг по двору, перепрыгнул штакетник и, зарычав глухо, понесся к пустырю. Оттуда вскоре донесся чей-то протяжный крик, брань, угрозы. Вскоре все стихло. Пес вернулся домой и, забравшись под стол, уснул, поворчав немного.

Завтра я его с собой возьму. Пусть отпугивает всяких гадов от нас! — сказала Зинка.

Во, дура! Тогда и на буханку хлеба не дадут тебе. Кто подойти насмелится, увидев Голдберга? Да и не поверят, что голодаешь, коль такую псину держишь, — подал голос Димка.

А и дом сторожить надо! От ворюг! Раньше у нас украсть было нечего! Теперь смотри: и телек, и магнитола, на койках дорогие одеялки! И покрывала, и полотенца! Да и барахла много всякого. Разве не жаль? Нельзя дом без сторожа оставлять! — не согласилась Катька.

Боюсь я этого мужика! — созналась Зинка, дрогнув голосом.

Не дергайся! Вот придет Толик, я ему расскажу. Он выследит того хмыря и даст ему чертей. Вмиг отвадит от вас, — пообещала Катька и тут же подскочила, увидев знакомую фигуру в калитке.

Катька забыла о своем обещании Зинке. Вместе с Толиком она ушла далеко от дома. Так надежнее, не подслушает детвора, что нашептали весенние ветры. Как кружили они головы тем, кто поверил в слова — тихие как шелест листвы, щемящие как запахи ночных цветов, ласковые как теплые ветры.

Я люблю тебя! — целовал Толик девчонку, уже не отворачивающуюся, не прячущую свои губы от его. — Единственная моя, самая лучшая и красивая! Нет второй такой девчонки во всем свете!

И Катька поверила…

Что ей хнычущий Антон, серая как мышь Зинка? Что ей до забот Женьки с Димкой? Они все так малы, им еще долго ждать свою весну. Они пока дети. Им недоступна щемящая тоска ожиданий и трепетная радость от

встреч. Как кружат голову слова… Самые сокровенные, от сердца. Их повторяла целый день, до самой встречи вечером и ждала его как нового чуда. Только бы скорее он наступил — этот долгожданный вечер. Обо всем другом не хотелось ни вспоминать, ни думать.

Сколько насшибали за день Женька с Димкой? Сколько принесли Зинка с Антошкой? Их заботы перестали интересовать девчонку. Она, слушая, не слышала, не воспринимала всерьез. Но увидела зареванное лицо Зинки.

Ты чего сопли распустила? — спросила удивленно.

Кать! Да что с тобой? Неужели забыла иль не слышала? Антошка пропал. Его уже третий день нет! Мы его всюду искали. И мальчишки, и я!

Зачем? Наверное, его нашли родственники! Где он исчез? — будто проснулась девчонка.

Мы с ним на базаре были. Он пошел попить квасу. Ну, очень просил пить. Я дала ему на стакан. Подвела к очереди. Людей немного было. Ну и сама рядом. Куда делся, как исчез — не знаю. Ведь на секунду руку выпустила. Словно сквозь землю провалился!

Убежал! Не иначе! А может, свои позвали, да ты не заметила.

Нет! Его родители ищут. По телеку фотографию Антона показывают и телефон дают. Просят, кто что-нибудь знает о пацане, сообщить срочно за хорошее вознаграждение! И мы на нем могли бы получить, — хныкала Зинка.

Значит, кто-то нас опередил…

Час назад по телеку отец Антошку просил людей помочь найти сына. А пропал три дня назад, — хмурился Женька.

У меня внутри все болит. Как бы не стряслось с ним чего плохого, — обронили Зинка.

То все искали от него пятый угол, не знали, как избавиться, теперь воете! Пойми вас! Чего ваши мозги ломит? Он, что, родной нам? Одни неприятности хлебали! Исчез и ладно! Не жаль! Он мне всю койку проссал!

Койку можно просушить. А вот где искать Антошку? Хороший иль хреновый, родителям воротить надо! Раз ищут, значит, любят! Пусть бы с ними жил. Небось, нас никто не вспомнит и по телеку не скажет

«воротись»… А уж про вознаграждение и не подумают. Кому мы нужны? А вот его любят! — заплакала Зинка, пожалев саму себя. Конечно, за нее не дадут денег. Даже если б она предложила б, все равно не пустили б в дом, не простив котлет, какие скормила псу.

Надо найти его, — слабым эхом повис голос

Женьки.

Куда он мог деться? Тот мужик не подходил больше к вам? — вспомнила Катька.

Нет. За все дни его ни разу не приметила. Нигде. И в тот день не появлялся. И до того тоже. А ведь три дня прошло, как к нам привязался. Нет, это не то. Но я не знаю, куда делся? Под машину? Не мог! До дороги далеко. Да и отец его — начальник ГАИ, небось все морги обшмонал уже давно. Коль еще к людям обращается, значит, в покойниках Антошки нет!

Раз он живой, сыщут его родные! — пыталась успокоить ребятню Катька с Дашкой. Но на душе скверно стало.

Знаешь, он в тот день так слушался меня: ни разу не укусил, не обозвал, не дразнился. И все говорил, что больше не пойдет в тетошный сортир на базаре, только к мужикам, чтоб не смеялись над ним девки и бабы. Он даже конфету мне отдал, какую ему положили. И все просил съесть, жалел, что худая. Мол, Голдберг толще, чем я! Он становился семейным, совсем своим, — вздыхала Зинка. Приуныла и Дашка.

Мы на базаре все обшарили вместе с Зинкой. И под прилавками проверили, и за дверями. Даже в люки лазили. Нигде его нет, — вздохнул Женька тихо.

Осталось только в сортире проверить. Может, упал и задохнулся? — предположил Димка.

Во, дурак! Его б враз приметили! Да и не провалится Антошкина жопа ни в одну дыру. Она ж у него толще Катькиной! — получил пацан спешную оплеуху и тут же умолк.

Надо Кольке-Чирию сказать. Этот разыщет! — сказала Катька.

Тогда он, а не мы вознаграждение получит! — выпалила Зинка и сказала: — Хотя искать Антошку больше негде.

Катьке не хотелось думать о мальчишке, к которому не привыкла. Да и не пришелся он по душе девчонке. Злую память оставил о себе. Но Зинка не хотела упускать выгоду, обещанную отцом пацана.

Как хотите, только мне кажется, всем нам стоит поскорее забыть о нем, — предложила Катька.

Но едва пришел Толик, Зинка ему все рассказала, не стала ожидать Катьку. И Пузырь пообещал на следующий день включить в поиск Антона всю пацанов- скую кодлу.

Зинка мигом успокоилась. Она знала, Пузырь всегда выполняет свои обещания.

Если он живой, надыбаем! От нас он никуда не смоется! — сказал Толик.

Уже на следующий день весь город поставили на уши пацаны. Побывали в моргах и в неотложках, навестили все больницы, обшарили все дворы, подвалы, чердаки, мусорные контейнеры и клетки лифтов. Они навестили магазины, столовые, закусочные и пивбары. Обошли вокруг ларьков и киосков. Опросили дворников. Заглянули на каждую детскую площадку. Спрашивали об Антошке во дворах у детей и старух. Но тщетно… Никто его не видел и не встречал даже случайно.

Мрачнел Толик. Он не терпел неудач и вздумал найти Антошку уже из принципа.

А может деревенские родственники нашли и убили, чтоб Антошка не сказал отцу, как его били? — додумалась Зинка.

Глупо это, но тоже проверим, — пообещал Толик.

Но нет, деревенская родня искренне расстроилась и тоже искала мальчишку.

Мы говорили со всеми сторожами погостов! Нигде уже две недели не хоронили детей! — сказал Женька.

Ну, насмешил! Кто ж, замокрив мальца, понесет его на кладбище? Там официально хоронят. Этого, если убили, на погост не понесут! — отмахнулся Толик и решил навестить свалку.

«Эх, жаль Гориллы нет! Этот бы теперь помог! Он не только всех бомжей знал, а и городской сброд! Кто чем дышит, кто что отмочил? От него никто не мог скрыться. Мне бы Егор помог!» — думал Пузырь, перебирая в памяти всех бомжей, к кому он мог бы обратиться.

Толик поддерживал нормальные отношения со многими. Но были и те, кого презирая, откровенно ненавидел, и те, кого не замечал. Но теперь его интересовал только Антон. Чтобы разыскать мальчишку, Пузырь готов был говорить с кем угодно. Он знал, бомжи могут дать совет и помочь. Главное, на кого нарвешься? И согласятся ли они? Хотя… если выставить им несколько пузырей, не откажутся. Всех и все тряхнут.

«Попробую подвалить к Кузьмичу! Этот мужик не только свалку держит! Он должен знать!» — подсел мальчишка к бомжу, сидевшему возле лачуги. Наскоро поговорив о всяких новостях, выложил свое.

Мальца ищешь? А на кой он тебе сдался совсем зеленый? Говоришь, ему от силы пять зим? Пухлый, розовый? Такого могли в семью взять! За своего! Бездетные! Какой-нибудь коммерсант. А может рекетиры увели его у вас. Теперь с отца потребуют кучерявый навар. Этим тебе лучше не становиться поперек дороги. И я не ввяжусь. Тогда не только люди, собаки не сыщут, где урыли. Тут же крупным наваром пахнет. Выходит, коль он не у них, значит, вот-вот включатся. Эти из-под земли жмура достанут и заставят дышать. Отвяжись от мальца. С бандитами лучше не связывайся. У них сил много больше!

Уже четыре дня прошли. И ничего! Вот и надо самим…

Тебе рэкет не доложится. И мне тоже! Откуда знаешь? Может уже нашли и торгуются с родителем?

Тот вчера по телеку выступал. Этот на «башли» не зажмется! Шмонать надо! — настаивал Пузырь.

Говоришь, весь город тряхнули? — прищурился Кузьмич. — А ну, вякни, где возникали? — Кузьмич внимательно слушал Толяна.

Тот все перечислил и добавил неуверенно о мужике, пристававшем к Антону за несколько дней до исчезновения.

Кузьмич насторожился.

Опиши его подробно! — потребовал сразу.

Зинка говорила о нем. С ее скажу…

Надо подумать, кто он? Если обычный фрайер, на хрен ему сопляк, какого до человека много лет растить надо? Но и подростка брать в дети невыгодно.

Своих будет помнить. Чужого не признает родным. Мог спереть и увезти в другой город, где живет. Но в лес дрова никто не возит. Нынче бездомной детворы больше, чем бродячих собак.

А если это пидер? — перебил Пузырь.

Вряд ли! Они нынче открыто кучкуются! Даже через газеты! Друг дружку ищут, стрелки забивают. Их теперь как блох развелось. На что им уголовщина?

Послушай, Кузьмич! Ведь есть паскуды, каким нужны только малыши! Им не по кайфу пробитые задницы! Дай пацанят! Это верняк! Даже к нашим мальцам прикипались, уламывали в голубые! Мы им рыла квасили. Они отставали, но ненадолго. Вскоре снова прикипались. Выходит, не перевелись любители соплячьих задниц.

Хороши сопляки у вас! Самому меньшему лет тринадцать! Да такой любому лидеру все на свете оторвет! Особо ваши!

Научили мы их! Куда деваться? Но Антону немного до пяти не хватало. Злой пацан. Умел за себя постоять, но с мужиком не сладить ему. Слабак покуда, — вздохнул Пузырь.

Есть и у нас, кто за такие дела ходки гремел. Раньше, говорят, их на зоне петушили. До ожмуренья. Теперь не то. Развелось паскудство на земле. Вон я недавно в городе встретился с одним. Он — педрило известный! Своего пасынка натянул. В ходке пяток лет морился, а нынче на воле кайфует. В городе приклеился.

Может он? — насторожился Толик.

Нет! Нынче бабу имеет! Хотя… Таких ничто не остановит! — задумался Кузьмич и подозвал Павла, рассказал об Антоне и спросил: — Ты Мокрицу помнишь?

Лидера?

Ну да! Ни его ли шкода?

Хрен его знает! Я не общаюсь с ним! Лишь слухи доходят до наших! Вроде завязал с голубыми. Заразы ссыт! А может отгорела прыть? Все время дома. Никуда не рисуется. Лишь изредка его видят, когда с «пахоты» хиляет.

А где он живет?

В частном доме.

Пузырь запомнил адрес.

На следующий день, прихватив Зинку, Толик пошел к дому, названному бомжами.

Боюсь я его, — тряслась Зинка.

Дура! Чего ссышь? Ты вовсе не нужна ему. Ты просто посмотри, этот приставал к Антону или нет? — подвел девчонку к окну.

Ну! Видишь кого-нибудь? — дергал нетерпеливо.

Вижу бабу! Мужика там нет! — ответила, клацая

зубами.

Давай подождем немного, — предложил Толян.

Время шло, а к дому никто не подходил. Зинка понемногу успокоилась и заглянула в другие окна.

Нет! Там молодой мужик сидит, а тот был престарелый. Этот рыжий. Тот седой!

Значит, мимо! Прокол. Надо другого искать, — потащил домой Зинку. Проходя мимо вокзала, попросил подождать, пока купит сигарет.

Толик едва протискивался в толпе пассажиров и не сразу почувствовал, как его локоть сдавили. Оглянулся, увидел Зинку, побледневшую, испуганную. Она указывала на выход.

Здесь он! Я с ним столкнулась нос к носу. Скорей! — торопила пацана. Толик бежал за девчонкой. Они выскочили на перрон. Возле телефонной будки спокойно курил человек.

Вот он! Тот самый! — невольно спряталась Зинку за спину Толика. Пацан, велев ей уйти в сторону, пошел к мужику неторопливо.

Закурить не найдется? — долетело до Зинкино- го слуха.

Не курю! Давно бросил, — отвернулся человек. Толик стал шарить у себя в карманах, словно искал деньги или сигарету. Человек отошел в сторону.

А огонек найдется? — снова подошел к нему

Пузырь.

Возьми спички! — подал коробок. Пузырь прикурил, осветил лицо человека.

Что надо?! — спросил тот раздраженно.

Знакомого ищу.

Со спичками? — хмыкнул мужик.

Приходится. Кое-что сказать хочу.

Кому? Мне? Но я тебя не знаю. Ищи своего знакомого в другом месте.

Зачем? Я уже нашел!

Меня? Ты ошибся!

Нет! На этот раз — в точку! — рассмеялся Толик и сказал тихо: — Давай отойдем немного, без шороха. Слышь, дядя! Трепыхаться не стоит.

Ты что, пацан, офонарел? Ты меня явно с кем- то спутал!

Вот и выясним!

Человек отшатнулся, сделал шаг в сторону. Толик преградил путь.

У меня нет денег. Зря стараешься!

Я не налетчик! Трясти на башли не собираюсь. У меня к тебе разговор есть. Ты понял?

Человек терял терпение. Вот он вырвал руку из кармана, резко взмахнул. Пузырь успел перехватить, закрутил руку за спину.

Зинка! Сюда пыли! — повернул мужика лицом к

свету.

Он к вам приставал? — спросил девчонку.

Он! Я его запомнила.

Что надо вам, гадье? — пытался вырваться мужик.

А ты ее не узнаешь?

Впервые вижу…

А возле магазина приставал к Антошке! Забыл уже? — потеряла Зинка страх.

Иди ты…

К человеку шпана пристала! Гляньте! Двое к одному прицепились! — остановилась баба в двух шагах от Толика. Она хотела позвонить и не решалась подойти к будке.

Мы не грабим и не убиваем! Идите куда надо! — успокоила бабу Зинка.

Привязались сопляки! — повысил голос мужик.

А ну, ответь, падла, куда дел нашего Антона?! — закрутил руку повыше Толик.

Отпустите человека! Не то вызову милицию! — пригрозила баба.

Пузырь чуть ослабил руку. Человек мигом вырвался и бросился бежать. Толик за ним. Эти места он знал хорошо. И бежал, не глядя под ноги. Нагнав, сбил с ног. Тут, на выезде из города, никто не мог помешать разборке. Пузырь уже не сомневался. Именно голубые носили в мочке уха маленькую, похожую на пуговку, металлическую сережку. Она была особой меткой, по какой голубые легко, издалека и повсюду узнавали друг друга

Где Антон? Колись, падла, пока не расписал! — приставил к горлу перочинный нож.

Не знаю никакого Антона…

Ты, сука, приставал к нему! Ты шел следом, чтоб узнать, где живет! Ты его увел с базара! — ударил под дых.

Не знаю никого! — прохрипел мужик.

Я предупредил тебя! — взмахнул коротко. Ударил свинчаткой в висок.

Бандиты! — пытался кричать мужик, но сознанье отказало.

А может он не виноват? А вдруг кто другой увел Антошку? — подала голос Зинка.

Молчи, слепая дура! Смотри сюда! Иль не узнаешь? — указал на шею мужика.

Зинка вскрикнула, увидев на чужом человеке крест, какой был у Антона. В нем не было ничего особого, но маленькие бриллианты, вкрапленные в него, светились даже в темноте. Ни у кого другого не видел Толик ничего подобного. Заметил тот крест и Чирий, но не снял с пацана. Не осмелился, не решился. В доме Дикой Кошки даже в голову такое не пришло никому.

Выходит, он убил Антона? Ведь пацан не мог снять крест через голову. Башка была слишком большой, а цепочка без замка. Он даже мылся с ним! — вспомнила Зинка и заплакала.

Заткнись! Я этого хмыря придержу. А ты сбегай вон в тот дом, в подвал! Крикни Банана. И сюда ко мне пришли! Да живей! — прикрикнул на девчонку.

Через пяток минут орава парней выскочила из подвала, помчалась на помощь к Пузырю.

Костю надо! Пусть лягавый колет падлу! — предложил кто-то из парней.

Я не колоть его, размажу гада! Сам! Своими руками! — бил мужика по щекам, приводя в сознание. Тот, открыв глаза, увидел парней, наблюдавших за каждым движением. Понял, вырваться, сбежать не сможет.

Задавлю падлу на Антошкином кресте! — пообещал Толик глухо, и мужик понял, чем он выдал самого себя.

Уходи, Зинка! Теперь ты не нужна! Беги домой без оглядки. Шустрей! Никто тебя не тронет! — поторопил девчонку Пузырь. Той не стоило повторять.

Где Антон? — тряхнули мужика жесткие руки.

Теперь уж все! Опоздали бандюги! Песня спета! — ответил, понимая, что живым ему не уйти.

Колись, пидер! — не выдержал кто-то из ребят, ткнул кулаком в бок так, что искры из глаз посыпались.

Где Антон?

Вон там! — указал глазами в черное небо.

Где урыл?

Тебе не надыбать. И никому! Ему там спокойнее…

Он еще изголяется, козел! Дай я его достану! — протискивался плечистый, рослый парень, сжимая в громадные кулаки волосатые руки. Вот он схватил в горсть все лицо мужика. Сдавил его. Адская боль сковала панцирем.

Колись! Где Антон? На куски пустим! — услышал в самое ухо.

На пустыре он. Там теперь засранец!

Зачем убил его?

Орал много и кусался как собака!

Чего ж не отпустил его?

Человек молчал, но когда ему двинули в пах коленом, взмолился:

Не мог иначе. Он все равно откинулся б! Слабак оказался. Не выдержал меня.

Когда убил?

Давно. Позавчера. Он долго ныл. Все звал кого-то по именам. И я не выдержал. Он жаловался им на меня, просил отплатить, а я не верил, что у него есть кто-то, кроме той паршивой девчонки, с какою побирался. Я смеялся, а он грозил мне. Он — сопляк, обзывал. Теперь уж все! Когда змееныш замолчал, я кайфовал. Меня никто не обзывал так грязно и обидно! А ведь я его не собирался убивать. Хотел по-хорошему с ним обойтись. Да только он был шпаной как вы! — затих, получив в челюсть.

Вам его не поднять. А и выкопаете — не узнаете! Уделал как маму родную. И на куски порвал! Собаки не опознают. А вам и вовсе не узнать! — захлебнулся кровью, хлынувшей изо рта. Перестарались парни, сдавив его.

А через день нашла милиция на пустыре Антона Убийца не соврал. Он перед смертью сказал правду. И все ж… родные опознали своего по приметам.

Зинка, узнав подробности, перестала ходить в город через пустырь. Ей все мерещился крик Антошки, зовущего ее на помощь.

Катька быстро выкинула из памяти случившееся. С бомжами, особо с детьми, случались в городе трагедии куда как страшнее. И малолетних бомжей уже невозможно было удивить человеческой жестокостью. Поражало, когда видели доброе. Вот от него впрямь отвыкли люди. Может поэтому, ощутив каплю тепла по отношению к себе, искренне удивлялись и, подняв к небу головы, истово перекрестившись, шептали тихо: Господи! Ты еще видишь нас…

Загрузка...