Измена. Спаси меня, если сможешь

Глава 37

Темнота. Липкая, вязкая, с привкусом металла во рту. И боль. Она взорвалась в голове ослепительной вспышкой, растекаясь по телу, сковывая движение. Я задыхалась, пыталась сделать вдох, но что-то тяжелое давило на грудь, мешало, не пускало воздух.

Где я? Что случилось?

Сквозь звон в ушах пробивались звуки — скрежет рвущегося металла, далекие крики, нарастающий вой сирен. Я с трудом разлепила тяжелые веки.

Мир вокруг был искажен, перевернут. Асфальт и чьи-то ноги прямо перед глазами. Я висела, впиваясь пальцами в ремень безопасности, который безжалостно резал плечо.

Наша скорая… она лежала на боку, разбитая, искореженная. Авария. Последние секунды перед ударом вспыхнули в памяти — крик Петровича, летящий на нас черный джип…

Голова закружилась так сильно, что желудок свело спазмом. Тошнота подкатила к горлу. Я зажмурилась, пытаясь унять дрожь, охватившую всё тело. Страх — холодный, мерзкий — пробирался под кожу. Стажёр! Виктор Петрович! Они живы?

— Антон! — мой голос прозвучал слабо. — Петрович!

Ответом был лишь тихий стон, донесшийся откуда-то из искореженной водительской кабины. Петрович… жив. А Антон? Он был рядом, в отсеке…

Я попыталась повернуться, но ремень держал крепко. Боль в плече и ребрах пронзила так, что я едва не вскрикнула. Я не могла дотянуться, не могла проверить. Беспомощность была почти такой же мучительной, как и физическая боль.

Снаружи снова раздался скрежет, кто-то кричал команды.

— Девушка! Вы слышите? — мутное лицо в форме спасателя появилось в разбитом окне рядом со мной.

— Да… — прошептала я, чувствуя, как губы не слушаются. — Там… мои коллеги… Водитель стонал… Стажёр… не знаю…

— Всех достанем! Держитесь! Как вы себя чувствуете?

— Голова… Больно… Тошнит…

Меня аккуратно отстегнули. Каждый толчок, каждое движение отдавалось новой вспышкой боли в виске. Меня вытащили и уложили на жесткие носилки-щит прямо на холодный асфальт.

Мигалки били по глазам. Десятки лиц вокруг — чужих, обеспокоенных, любопытных. И шум. Бесконечный, давящий шум сирен, криков, работающих инструментов.

Я чувствовала себя такой потерянной, такой беспомощной среди этого хаоса. Хотелось закрыть глаза и исчезнуть. Куда делся весь мой профессионализм, моя выдержка фельдшера скорой помощи?

Сейчас я была просто испуганной, раненой женщиной, которой было очень, очень больно и страшно за тех, кто остался в разбитой машине.

И тут, сквозь шум и боль, я услышала его голос. Громкий, требовательный, властный, перекрывающий вой сирен.

— Ксения! Ларина!

Мое сердце сделало судорожный скачок. Я повернула голову, едва сдерживая стон. Он шел сквозь толпу спасателей и медиков так, будто никого больше не существовало, прямиком ко мне.

Андрей Викторович.

Но он был не похож на себя. Бледный, с плотно сжатыми челюстями, а в глазах — что-то такое… напряженное, почти дикое. Он выглядел разъяренным. Или испуганным? Я не могла понять.

Он подлетел к моим носилкам, властно оттеснив фельдшера из другой бригады, который пытался приладить мне на руку манжету тонометра. Опустился на колено рядом, его пальцы, сильные и неожиданно осторожные, коснулись моего лба, шеи, проверили реакцию зрачков фонариком.

Я заметила, как едва заметно дрожат кончики его пальцев. Или это я дрожала так сильно, что мне казалось?

— Голова болит? Где? — спросил он резко, его взгляд впился в мой, требуя немедленного ответа.

— Везде… — пролепетала я, чувствуя, как от его близости, от этого пристального взгляда становится трудно дышать. — Тошнит…

— Потеря сознания была? — бросил он фельдшеру, не отрывая глаз от меня.

— Не знаем пока, только достали…

— Шейный воротник! Немедленно! Готовить к транспортировке! КТ головы! Срочно! В областную! — командовал он быстро и четко.

— Но по протоколу в седьмую ближе… — попытался возразить фельдшер.

— Я сказал — в областную! — рявкнул Андрей Викторович так, что тот испуганно отшатнулся. — Там лучшая нейрохирургия! Живо! Я сам свяжусь с больницей!

По одному его взгляду можно было понять, что он не потерпит никаких возражений. Он снова был главным врачом, человеком, который держит всё под контролем.

Но та секунда, когда я увидела его глаза до того, как он взял себя в руки… Что это было? Страх?

— Мои… как они? Петрович? Антон? — прошептала я, пытаясь приподнять голову, чтобы разглядеть хоть что-то за его спиной.

— Лежи! — его рука твердо опустилась на моё плечо, не давая подняться. Голос был жестким, но в нем проскользнула какая-то новая нотка. — Живы. О них позаботятся. Сейчас главное — ты.

Меня понесли к другой машине скорой. Его лицо на мгновение оказалось совсем близко. Я видела каждую черточку, каждую морщинку у глаз, видела, как надулась вена на его лбу.

Дверь захлопнулась. Я осталась одна в полумраке салона, слыша только вой сирены и стук собственного сердца. Его лицо, его глаза, его голос — всё смешалось в голове с болью и страхом.

Почему он приехал? Почему он так отреагировал? Голова раскалывалась, мысли путались, и темнота снова начала наступать, унося с собой образ его напряженного лица и странный, непонятный взгляд его темных глаз.